Мельниченко Николай Трофимович : другие произведения.

25. Сползание

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


25. СПОЛЗАНИЕ.

   Масштабность и значительность задач,
   огромность затевающихся дел -
   заметней по размаху неудач,
   которые в итоге потерпел. (И. Г.)
  

Проект "СИРИУС"

   Сириус - (? Большого Пса), самая яркая звезда неба,
   светимость в 22 раза больше солнечной, расстояние
   от Солнца 2,7 парсек.
   Парсек - расстояние в 3,26 светового года, 30,857*1012 км
   Световой год - расстояние, проходимое светом за 1 год.
   (БСЭ, тт. 19 и 23)
  
   После нескольких длинных месяцев, потерянных на лечение недугов, я еду утром в часть. Мне категорически запрещено поднимать тяжести (больше ложки с супом!) и делать всякие резкие движения. На мне туго зашнурованный спереди и сзади полужесткий корсет; по периметру в него вшиты вертикальные "железяки", концы которых яростно впиваются в живую плоть при всяких недозволенных движениях. Впрочем, через короткое время они начинают донимать даже без всяких движений. Зажатые ребра не позволяют вдохнуть воздух Родины полной грудью... Зато осанка получается прямо как у кавалергардов (мне почему-то кажется, что именно у них должна быть роскошная осанка)...
   Автобус приближается к нашему "крейсеру" на шоссе Революции. У передней двери тоже готовится к выходу молодая женщина. Одна рука у нее нагружена сумкой с продуктами для большой семьи, другая - любопытно рассматривающим весь мир малышом. Женщине для спуска нужна одна свободная рука, и она поступает чрезвычайно естественно: передает стоящему сзади могучему офицеру в морской форме своего малыша:
   - Подержите, пожалуйста!
   Я молча принимаю любопытное дитя и выхожу следом за женщиной. Не пересказывать же ей содержание главы "В штопоре", которую я напишу через 35 лет. Я бы взял на руки этого малыша, даже если бы мне грозила немедленная аннигиляция: нельзя позорить флот и офицерскую форму. К счастью малыш оказался почти невесомым. Когда он потянулся к моему носу, мы расстались друзьями...
   Встречают меня радостно не все. Солдаты у станков все новенькие и незнакомые, для них я - та новая метла, которая ничего хорошего не сулит. Обрадована только старая гвардия: всех прапорщиков лаборатории без меня потихоньку растаскивают по объектам, станки загружены изготовлением всякой железной лабуды, которой забиты даже все проходы. Лаборатория превратилась уже в заурядную мастерскую с авральной командой.
   Учебная группа на заводе работает "на подхвате", инструкторы Толя Кащеев и Витя Чирков пашут где-то на сдаточных объектах, как обычные сварщики. Мои "электрические силы" для прорыва в неизведанные тайны сварочной дуги тоже расформированы: Саша Клюшниченко стал писарем в штабе, а Гена Степанов в командировке на объекте... Одна Верочка Пурвина пытается как-то защитить лабораторию, но ее сил явно недостаточно...
   Грозные предписания из Энергонадзора и в/ч, контролирующей радиационную безопасность, требуют "устранения отмеченных недостатков", сдачи очередных экзаменов, поверки приборов и т. д., и т. п. В случае "не устранения" - отключение энергии, запрещение использования радиоактивных изотопов для контроля сварки. Эти очень реальные угрозы просто подшиты в папки, на них никто и никак не отреагировал.
   Ушел на повышение в Киев Боря Лысенко. Теперь главным инженером части и моим непосредственным начальником стал мой приятель - бывший офицер-подводник Олег Власов, до этого работавший начальником производственно-технического отдела.
  
   Предварительная вставка-реквием о капитане 2 ранга Олеге Евгеньевиче Власове. С ним мы работали вместе много-много лет. Стали соседями по дому, вместе с нашими семьями строили и осваивали свои "фазенды". Уволился Олег раньше меня, затем мы уже в качестве работающих пенсионеров стали трудиться в родной части. По ходу дела я буду рассказывать о нем. Олег ушел в мир иной в начале 21 века...
  
   После короткого доклада "на мостике" о своем прибытии и обхода собственных владений, усаживаюсь на свое рабочее место. Неотложной работы так много, что начисто забываю обо всех болячках. Появляется Леня Лившиц. Он приготовил для меня топчан в санчасти, на котором я должен отдыхать час-другой посреди рабочего дня. Это мне не подходит: просто некогда. Да и постоянные хождения в санчасть в другом здании не украшают боевого офицера. Володя Булаткин смахивает кислородные редукторы с рабочего стола в малой комнате: это и будет мое ложе на время обеда. Если подстелить чистое покрывало, а задние (в смысле - нижние) конечности уложить мимо тисков, вместо подушки положить несколько справочников, то получается очень мило. Корсет снимать все равно нельзя...
   Такое ультра спартанское ложе хорошо уже тем, что на нем не разлимонишься в преступной неге. К концу обеда не столько перестает болеть спина, сколько начинают жечь места контакта с бездушной и твердой поверхностью верстака, властно заглушая оркестр остальных болячек и требуя возвращения к трудовому процессу.
   А дальше - этот "процесс" наваливается с такой силой, что забываешь уже обо всем. Текучку стараюсь делать как можно быстрее: слава Богу, я уже многому научился хотя бы в своем деле. Основные усилия на работу для будущего. Задуманная технология должна осчастливить если не все человечество, то, по крайней мере, его "сварочную" часть. Но для изучения и реализации этой технологии нужно разработать и сделать небывалое оборудование, что само по себе требует мало сказать большой - огромной работы... Основные проблемы непрерывно разветвляются на мелкие, затем на мельчайшие. И каждая "мельчайшая" может сама собой разрастись до "огромной", или даже "непреодолимой". Воистину: чем дальше в лес, тем толще партизаны... Часы, показывающие конец рабочего дня, воспринимаются с изумлением: не может быть...
   Мне явно не хватает мозгов в электронике и автоматическом управлении. Я жадно глотаю всевозможные брошюры и книги по тиристорным устройствам и теории автоматического управления.
   Для прорыва в область неизведанного мне на первом этапе надо соорудить простой включатель-выключатель постоянного тока. А вот его характеристики совсем не простые: величина тока - 1000 ампер, скорость переключения - свыше 500 раз в секунду (500 герц). Время включения и выключения, то есть ширина каждого импульса тока и каждой паузы должны задаваться неким мозгом, который должен реагировать в реальном времени не только на заданные, но и на случайные колебания длины дуги. Длина дуги - это расстояние от 0 до 3 мм между сварочной ванной и подающейся в нее проволокой. Правда, совсем уж нулевого расстояния, то есть короткого замыкания, быть не должно по определению. Тогда сварка может проходить без всяких брызг, и выполнять ее с высоким качеством сможет любой новичок после получасового обучения...
   Возможно для реального полуавтомата, который я надеюсь соорудить, не потребуются такие токи и быстродействие. Все может быть скромнее и проще: токи до 500 ампер, частота - до 300 герц. Но, чтобы дойти до этой простоты, сейчас мне нужна исследовательская установка с широкими пределами параметров. Такие показатели могут обеспечить только управляемые полупроводниковые диоды - тиристоры, и то не всякие. Для включения и выключения силовых тиристоров нужно думающее устройство, выдающее управляющие импульсы в нужное время. И это время надо измерять единицами не более 0,001 секунды - миллисекундами.
  
   Извинительные пояснения автора. Перечитывая написанное начинаю понимать, как разительно оно отличается от всем понятных детективов и дамских романов Лидии Чарской. Надо бы как-то все упростить, стать поближе к читательским массам... Увы: не всем дано. Автор обещает очень стараться, наступая на горло собственной песне. Впрочем - не песне, а грохоту разных железяк.
   Конкретно по этому проекту. Автор с задором молодого щенка влезает в эту работу, совершенно не представляя, насколько чудище "обло, огромно, стозевно и лайяй"...
  
   Грядущее умное детище я называю Системой Импульсного Регулирования И Управления Сваркой - СИРИУС. Немножко длинновато, зато относительно точно. А уж звучит - несомненно лучше, чем например "ГИБДД", произношение которой напоминает перекатывание булыжников в пустом желудке во время утренней зарядки.
   Кузен Володя Мельниченко, курсант ВВМУРЭ, наскоро знакомит меня с логикой двоичной Булевой алгебры, в которой вопреки здравому смыслу 1+1=1, а также есть функции "или", "и", "не" и куча их сочетаний. Узнаю, чем и как Буль может командовать моими управляющими импульсами, которые включают силовые тиристоры...
   Боря Мокров, теперь - кандидат наук и преподаватель, знакомит меня со своим другом Натаном, который ведет в Дзержинке курс автоматики. Натан отрывает время от своего отдыха и по часу отвечает на мои детские вопросы. Вопросы постепенно усложняются, и Натан начинает убегать от меня: своих забот хватает по макушку...
   Настольной книгой у меня становится "Теория автоматического управления" Е. И. Юревича. На более позднем этапе работы, когда я уже дошел до операторов Лапласа и передаточных функций, Элла Лившиц организовала мне встречу и консультацию с самим автором книги: оказывается он работает преподавателем в Политехническом институте. Меня несколько удивило, что секретарь Юревича велела мне захватить допуск к секретным работам по форме 1 и назначила встречу с точностью до минуты, и не в институте, а в жилом доме недалеко от нашего "крейсера".
   За входной дверью обычного дома в обширном вестибюле меня встретила вооруженная охрана, и, после тщательной проверки документов, провела почти "под ручки" на второй этаж и усадила в кресло перед кабинетом Юревича. Разросшееся подобие школьной доски полностью занимает одну стенку большого холла. На ней мелом нарисована некая снижающаяся кривая, над ней - наспех написанные сложные формулы. От нечего делать рассматриваю их, пытаюсь понять. По ходу кривой нечто неуклонно возрастает, другое - уменьшается. Так хорошо тормозиться может только снаряд или спутник, прибывшие издалека.
   До встречи оставалось несколько минут, когда в кабинет стремительно прошел чем-то очень встревоженный генерал-лейтенант в авиационной форме. Тут же вышла секретарша, миловидная дама, и произнесла:
   - Евгений Иванович приносит свои извинения и просит вас немного подождать.
   Вскоре в кабинет почти пробежал авиационный полковник...
   Ждать мне пришлось больше получаса. Евгений Иванович, на вид - обыкновенный служащий средних лет в ширпотребовском костюме, выпроваживает своих высоких военных посетителей, успокаивающе похлопывая их по плечам: все, дескать, будет хорошо, ваши тревоги - напрасны. Он приветливо здоровается со мной, еще раз извиняется, и приглашает в обширный кабинет, явно рассчитанный на длительные заседания 10-15 участников. Я чувствую, что Юревич еще в плену предыдущих разговоров. Мои проблемы сами по себе съеживаются, стают очень маленькими: нельзя отнимать драгоценное время у такого человека. Я скрепя сердце отсекаю 90% своих вопросов и спрашиваю только о непонятной формуле в книге. Тем не менее, задав несколько вопросов, Евгений Иванович схватывает главную суть моих затруднений:
   - Вы слишком большие надежды возлагаете на формулу передаточной функции: она в вашем случае может быть только весьма приблизительной, и должна корректироваться реальными функциями происходящих процессов.
   Спасибо, Евгений Иванович, вы сказали мне самое главное. Это значит, что мне пока не стоит упираться рогом в чистую математику, а действовать методом "научного тыка". В принципе я так и делал раньше, но так хотелось бы осветить фарой теории темную дорогу с заботливо открытыми люками колодцев...
   После увольнения Саши Клюшниченко у меня создается полный кадровый вакуум. Тут уже не до белых воротничков, хотя бы они были не такие серые, как штаны пожарника. Толковые синие - тоже не так плохо. Командир свято блюдет условия нашего джентльменского соглашения: в лабораторию приходят двое почти грамотных "блатных сынков". Толя Посмитный, - сын нашего прапорщика, и Сергей Костюков - сын начальника какого-то питерского треста. Толя кончил техникум "по электричеству", Сергей - просто радиолюбитель, правда, - довольно амбициозный и наслышанный о разных "хай-теках". Толя - трудящийся и скромный паренек, застенчивый как девушка, не потерявший способности краснеть. С его отцом - "вещевиком" Григорием Ивановичем, - мы служим (и дружим) вместе с первых моих дней, когда нашим общим командиром еще был незабвенный Афонин. Посмитный-отец - основательный и серьезный кубанский казак. Он принадлежит к военному поколению старых сверхсрочников, которые не только знали себе цену, но и понимали воинскую службу. Они всегда уважают офицерское звание, хотя могут и не очень уважать "про себя" его конкретного носителя. Они дисциплинированы и обязательны. Командир, завоевавший их доверие, всегда может на них положиться, как на самого себя. Конечно, Григорий Иванович переживает за сына, поэтому и "пристроил" его в лабораторию. С одной стороны - поближе к родителям. Но главное - он знает, что здесь сын будет заниматься делом, а не просто "круглое катать, а плоское - таскать". (Именно так сейчас трудятся новобранцы в большинстве военно-строительных отрядов, которые сменили наших матросов из бывших монтажных отрядов ВМФ). Я его понимаю и твердо обещаю именно такую судьбу его сыну на ближайшие два года.
   Серега Костюков, рослый и длинноволосый "брУнет" - слегка надменный представитель питерской золотой молодежи, не относящейся к труду упорному с особо пламенной любовью. Серега - типичный "блатной", сын начальника, имевшего знакомых в УМР. С учебой у Сергея не заладилось: слишком много он гулял, отчего приобрел много "хвостов" в своей "альма матер" и был отчислен. Ему пришлось идти служить срочную службу в уже достаточно зрелом возрасте. Папа порадел родному человеку, имея цель, чтобы тот просто служил вблизи дома. Серега сначала снисходительно посматривал на наши технические потуги, но, по мере продвижения вперед и встречи с вещами неизвестными ему, начал загораться и тянуть по-настоящему: голова и руки у него были неплохие, несмотря на "блатное" происхождение. А когда несколько его предложений были испытаны и приняты, он начал думать и работать по-настоящему.
   Но это было потом. Сначала же мои "научные кадры", конечно, были не ахти. Но, по крайней мере, ребята могут отличить осциллограф от кувалды, и знают, какой стороной включается паяльник. Будем учиться вместе.
   "Даль моего свободного романа" мне прорисовывалась понемногу "сквозь магический кристалл" книг. Но этого мало: надо было все пробовать "на зуб". Мощные тиристоры, которые я добывал всякими правдами и неправдами, тогда в СССР выпускались только небольшими сериями, имели очень большой разброс параметров (это наша хроническая беда, ее вполне можно сравнить с остальными: дураками, дорогами и дураками, указывающими дорогу).
   Надо было все испытать и увидеть на экране осциллографа; понять, "ху из ху". Для этого пришлось изобрести и построить генератор импульсов с широко изменяемыми параметрами. Очень скоро мы поняли, что нам требуется двухлучевой осциллограф. О таком приборе можно было только мечтать: его нельзя добыть без "фондов", которые никто и никогда не выделит военным строителям. Однако Серега притащил какую-то радиолюбительскую брошюру, и наш однолучевой вскоре стал трудиться как двухлучевик. Когда для записи и анализа нам понадобился многошлейфовый осциллограф, то я его взял "по блату" просто в аренду в НИИ-13. Там служили много наших ребят, в том числе мой бывший подшефный Саша Иванов, которого я собственноручно вытолкнул из монтажников в науку...
   Несколько месяцев мы трудимся, не покладая рук. Облизываем и испытываем каждый отдельный "кирпичик", из которых начинает вырисовываться что-то похожее на дом, в котором будет жить наш монстр. Я немного прибедняюсь: у нас уже была неплохая база и основное оборудование. Есть источник тока на 1000 ампер, есть и на 500. Ревущие агрегаты спрятаны в отдельной комнате, но все провода и управление выведены на большой щит в сварочном зале, к которому легко подключиться. Кстати: второй источник тока нужен, чтобы выключать тиристор. Эту громоздкую схему, напоминающую "кран" из 4-х тракторов на Новой Земле, я придумал для ускорения работы: выключение тиристоров, проводящих постоянный ток, очень непросто. Придуманная громоздкая схема работает четко и надежно, хотя мощный сварочный генератор и стонет от необычной импульсной нагрузки при заряде больших конденсаторов.
   Для охлаждения тиристоров нужны большие радиаторы, обдуваемые вентилятором. Для экономии места изготовляем компактное водяное охлаждение: у нас есть для этого все станки и любая сварка. А эскизы деталей, практически - рабочие чертежи, я выдаю очень быстро. Мне не хватает времени на обдумывание дальнейших шагов, и я научаюсь работать с 3-4 часов утра, пребывая еще в постели. К началу рабочего дня я уже все знаю. Удивляет перестройка собственного организма. Как далекий сон вспоминаются детские годы, когда бесконечно тяжело было ранним утром отрываться от сладкого сна для общественно-полезной добычи огня. Затем пришла тупая привычка раннего подъема по звонку и гудку: на работу. Постепенно привычка стала образом жизни: подниматься рано без всяких звонков и сигналов (период воспаленной бессонницы на Новой Земле стоит в стороне). И вот природа без всякого насилия, без ущерба для отдыха, выделяет мне такое ценное время для решения важных задач. Это не бессонница: когда задача была решена, я спал нормально. (Увы, все уже в прошлом: постепенно привычка к размышлениям с 3-4-х часов утра у меня закрепилась уже навсегда, что часто мешает спокойной пенсионной жизни и нужному отдыху с цветными сновидениями).
   Позже я напишу об этом времени якобы стихи, в которых больше правды, чем поэзии...
  
   И только очень ранним утром
   Мне кажется, что время нам подвластно:
   Природа спит, свернулась боль.
   А мысль свободна, глубока и ясна.
   Из хаоса событий прошлых
   Вдруг вырастает стройный ряд ,
   И обнажаются пружины,
   Что те события творят.
   Мозг, раньше утомленный светом дня,
   Становится клинком из стали прочной:
   Решает неприступные задачи,
   И суть вещей становится прозрачной...
   Мерцают невесомые секунды,
   Процессор их телами минуты наполняет.
   Скачком сменился час. Пора на холод жизни.
   И злоба дня опять за горло нас хватает.
  
   ... Наконец тело монстра, разбросанное по разным помещениям и опутанное проводами, приборами и трубочками, готово. У него нет еще самостоятельных мозгов, но его можно испытать, принудительно подбирая темп дыхания от внешнего генератора импульсов. Наш Сириус еще не сможет реагировать на микровозмущения (различные помехи) в сварке, но должен подтвердить или опровергнуть саму возможность задуманного процесса. И определиться с его параметрами, буде таковые появятся...
   Вся лаборатория уже заразилась нашим ожиданием и нетерпением, все наблюдают только за нашей суетой, никто не работает. Держатель полуавтомата берет в руки Толя Кащеев - сварщик-ас. Гена Степанов включает, а если будет по его выражению "пыш-пыш", - отключает все генераторы. При очень большом "пыш-пыше" и последующем пожаре - ему следует отключить всю лабораторию. Толя Посмитный стоит у многошлейфового осциллографа: он должен все записать, чтобы потом можно было потрясать документом перед носом у потомков. Сережа Костюков должен настроить волшебное зеркало осциллографа перед моими глазами. Я буду плавно менять "руководящим" генератором частоту и ширину сварочных импульсов.
   Короткие ЦУ и ЕБЦУ (Еще Более Ценные Указания). Запуск ревущих за стенкой источников тока. Настройка подачи углекваса (углекислого газа). Подача воды для охлаждения тиристоров. ПОЕХАЛИ!!!
   Невообразимый треск дуги, сноп искр. На моем осциллографе - пляска святого Витта. Плавно повышаю частоту - стает лучше, но все равно плохо. Еще выше - и вдруг дуга ровно запела, никаких брызг нет! На моем экране останавливается чудовищно красивая кривая.
   - Пиши!!! - это команда Толе Посмитному.
   - Продолжай! - это уже Толе Кащееву.
   Секунд тридцать мы слышим только победное басовитое пение дуги, заглушающее шум машин за стенкой.
   - Стоп!
   Все сбегаются к Кащееву. Перед нами - ровный, необыкновенно красивый шов. Такой получается только при автоматической сварке под слоем флюса. Это победа! Процесс, которым я уже давно только бредил, МОЖЕТ существовать!!!
   В лаборатории - настоящий праздник. Мои электронщики горды произведенным эффектом: они занимаются настоящим делом, в чем многие уже начинали сомневаться. Только один человек - я - понимаю, что это только первый шажок новорожденного. Даже не шажок, а просто вдох...
   Обедаем на десяток минут раньше, и весь обед посвящаем яростному морскому "козлу". Толя Посмитный не "забивает", и я прошу его проявить пленку осциллографа, в изучение которой сразу же углубляюсь вместе с ним, не ожидая конца козлиного побоища. Все чудненько: частота около 300 герц (музыкант определил бы это на слух). Ширина (время) импульса примерно равна времени паузы, но так было задано. Потом их соотношение станет объектом автоматического управления. А вот с напряжением дуги - картинка совершенно дикая. Напряжение на дуге пляшет, совершенно не желая подчиняться впитанным с молоком alma mater канонам: быть пропорциональным длине дуги. А ведь по задумке мне постоянно надо знать мгновенную длину дуги: она то и есть главный управляющий фактор, который должен повелевать всякими включениями-выключениями...
   Отмахиваюсь от недобрых предчувствий: будем переживать неприятности по мере их непосредственного поступления. Главное: процесс имеет место быть, и надо с ним познакомиться поближе.
   Следующие пару недель моя личная бригада занимается именно этим: мы определяем границы дозволенного. Кое-что записываем, страшно экономя сверхдефицитную фотобумагу в рулончиках для многошлейфового осциллографа.
   Надо застолбить осваиваемую ниву. У меня уже есть некоторый опыт такого "столбления" - оформления заявки на изобретение. Изобрести формулу изобретения иногда гораздо труднее, чем изобрести самое изобретение. Когда-то я по суровой необходимости укротил неравномерную подачу двух газов (аргона и азота) при плазменной резке. Первая заявка прошла удивительно легко: не прошло и года, как я получил красивую бумагу с навесной красной печатью на изобретение "Инжекторный смеситель газов". С тех пор мой энтузиазм значительно поубавился: десяток других заявок по родной сварочной тематике неизменно отвергались, а длительная переписка с ВНИИГПЭ (Институт патентной экспертизы) напоминала диалог глухих и требовала уймы нервов и времени. Сначала я их (нервы и время) с задором молодого щенка безумно расходовал, пытаясь что-то доказать кому-то невидимому. Поскольку обладание авторским свидетельством СССР нужно было только для собственного тщеславия, то я практически перестал "оформляться". "Задумки" отлиты в металл и реально трудятся, - ну и прекрасно.
   Но здесь был иной случай. Во-первых: это не просто работающая железяка, а целая научная идея с выходом на будущее. Во-вторых: будущее идеи может быть и моим личным интересным будущим.
   Не доверяя своим знаниям в патентных формулах, обращаюсь в некую фирму, помогающую изобретателям (кажется, это было что-то типа хозрасчетного кооператива). Там мне быстренько дают от ворот поворот: организация недавно переехала, только стает на ноги, а уже перегружена выше макушки принятыми к исполнению договорами. Слегка убитый несбывшимися надеждами, я направляюсь к выходу из "фирменного" подвала дома возле Стрелки ВО. В коридоре меня догоняет молодой сотрудник фирмы с длинным именем "Георгий, можно просто Гоша". Гошу тронул мой военно-морской облик, не сочетающийся с убитым видом, и он согласен мне помочь за весьма умеренное вознаграждение, правда - в нерабочее время. Мне эти условия подходят, устный договор мы скрепляем с Гошей рукопожатием и договариваемся о следующей встрече. С "патентным поверенным" Гошей мы должны грамотно оформить "Заявку на предполагаемое изобретение" для ВНИИГПЭ.
   Встречаемся мы дома на Краснопутиловской. Преодолев легкий ужин, выставленный Эммой, мы принимаемся за дело. Я кратенько описываю Гоше суть дела и знакомлю со своим вариантом формулы изобретения. Гоша недоумевает: а в чем преимущества изобретения? Ныряю вместе с Гошей в темные глубины сварки и теории автоматического управления. Отдельные внешние возмущения (помехи сварке, например - снижение питающего напряжения) обычные установки устраняют за время 0,5 и даже 1 секунду. Мы же сами "раскачиваем" ситуацию (ток) от нуля до максимума 200 - 500 раз в секунду, когда время измеряется миллисекундами. И время даже этого короткого импульса мы можем автоматически изменять, компенсируя этим действием все, даже кратковременные (1-2 миллисекунды), помехи сварке. Например - неравномерность подачи проволоки, низкую квалификацию сварщика, дрожание его руки после бодуна и т. п. Не говоря уже о том, что у нас в принципе нет потерь металла на брызги и искры. Гоша - умный и открытый парень. Он постепенно начинает видеть концы в этом узелке, завязанном из сварки, электротехники, электроники и автоматики.
   - Так это же пионерское изобретение! - восторженно прорывается Гоша. - И вообще: здесь не одно, а несколько изобретений. А основное - так просто революционное!
   - Да-а, гдэ-то сэм, восэм, - скромно копирую грузинского учителя, решающего с учениками задачу, сколько будет дважды два. Моя маленькая работа по добыче звания кандидата тех (и этих) наук стала распухать до размеров просто эпохальных.
   Но составление только формулы - меньше, чем половина дела. По новым правилам на изобретателя возложено бремя доказательств, что именно он является верблюдом, притом - единственным во всей вселенной! Надо провести поиск по 10 (!) индустриальным странам на глубину 50 (!!!) лет, и доказать с фактами, что в этих странах за этот период отсутствуют именно такие патенты и изобретения! Этот архивный подвиг по трудозатратам может перевесить все, что требуется для самого изобретения и его реализации в металле.
   Казалось бы: я, автор, отдаю родному государству плод своих озарений. У него (государства) есть целый НИИ патентной экспертизы, с доцентами и кандидатами, с окладами и льготами. Посовещайтесь, умненькие и грамотные, и скажите автору свое веское слово. Если я изобрел велосипед, - пожурите; если что-то стоящее - скажите хоть спасибо от имени государства, которое вас "ест и пьет"...
   То, что мы сейчас покупаем за бугром автомашины, компьютеры и многое другое, - прямой результат творческой работы этого "НИИ-чаво" с изобретателями. Об этом чуть дальше.
   Гоша стает ярым сторонником изобретения. Он вникает во все детали, увлекается; его уже интересует не собственное вознаграждение, а успех дела, ставшего нашим общим. С этого часа мы начинаем с ним работать по-настоящему. Гоша преподает мне простую истину: чем более неопределенна формула изобретения - тем шире права изобретателя. Любая конкретика и числа сужают его права, или позволяют просто обойти их. Например: автор в формуле указал, что он изобрел круглое колесо диаметром 1000 мм. Тогда хитрецы, построившие такие же круглые колеса, но диаметром 999 или 1001 мм не нарушат ничьих прав и могут претендовать на собственные патенты.
   Я же стремлюсь к технической точности и легко разрушаю его химерно широкие, хотя юридически и безукоризненные построения. На двадцатом варианте во время десятой встречи мы приходим к консенсусу. Договариваемся, что в первую очередь мы будем патентовать только главное, оставив на последующую закуску всякие аппетитные детали. Пока что мы патентуем только способ, отложив на потом заявку на устройство, тем более что с ним пока не все еще ясно.
   Я отправляю заявку в Москву, а в Ленинграде мы с Гошей выпиваем за ее успех. Бумажная улита уехала, когда еще (и с чем?) прибудет обратно...
   Работа продолжается, и я рогом упираюсь в отложенную проблему: откуда брать "руководящую переменную" - настоящую мгновенную длину дуги? Установлена вполне научная, возможно - интересная теоретикам сварочной дуги, истина: в закритических режимах сварочной дуги ее напряжение совсем не пропорционально ее длине, как раньше считалось. Эта истина, простая как репа, наверное, уже достаточна для защиты кандидатской диссертации. Добавить соуса, нарисовать графики, процитировать непричастных знаменитостей. Еще лучше - засекретить всю эту мелочевку, добыть нужные (тоже секретные) благожелательные отзывы, - и диплом кандидата в кармане. И несть числа таким (и намного худшим!) кандидатам наук. Конечно, такие "достижения" мне недоступны "по умолчанию".
   Найденное маленькое зерно истины тем временем разрослось до огромного валуна, перегородившего протоптанную узенькую тропинку. Почти все уже сделано: подтверждена физическая возможность процесса, создана и работает сложная машина. Но она пока - совершенно слепая. Машина может работать только по чужим, тупым и упрямым командам, никак не учитывающим реальное состояние дел. Стоит всего лишь добавить машине один-единственный сигнал - информацию о мгновенной длине дуги, и она сразу станет мыслящей, начнет сама определять: куда и как ей двигаться в любой обстановке...
   Ищу выход по двум направлениям. Надо найти алгоритм, который бы вычислял длину дуги по косвенным признакам. Вычислять он должен в реальном времени, то есть - мгновенно. Для вычислений можно взять силу тока, напряжение и само время. По ним можно еще вычислить динамическое сопротивление дуги. Для этого надо непрерывно определять производную напряжения du/dt , которую сразу же следует делить на производную по току di/dt, тоже расчетную. А каким оно будет это динамическое сопротивление? Можно ли его использовать для расчета длины дуги? Как и на чем его вычислить, хотя бы предварительно, чтобы понять, как оно меняется?
   Вера Пурвина выполняет титаническую работу: оцифровывает вручную часть осциллограммы. Увеличенные кривые разбиваются на мелкие (меньше 0,1 мсек) временнЫе участки. В каждой точке измеряется мгновенная величина тока и напряжения. Теперь из полученных таблиц можно примерно вычислить требуемое. Но дальнейшие вычисления - вообще неподъемная работа.
   Помочь нам берется Жора Небольсин, бывший наш офицер, ставший преподавателем в ВИТКУ. У него аналоговая вычислительная машина, и он мучительно преобразует наши кривые по кусочкам (аппроксимация, кажется) в квадратные и кубические уравнения, съедобные для его машины. Такой же титанический труд завершается ничем, точнее - совершенно дикими кривыми с точками разрыва там, где сопрягались кусочки основной функции. По-русски: полный звездец.
   Начинаю понимать: не по Сеньке шапка. Даже, если бы эта функция просчиталась и оказалась пригодной для определения длины дуги в реальном времени. Нужно ведь все эти теоретические химеры воплотить в реальное управляющее устройство. Мне не хватит ни мозгов, ни всей жизни, чтобы его построить и испытать. Целые НИИ, набитые очень умными докторами наук и кандидатами, решают годами и десятилетиями такие проблемы. А простые инженеры у них на побегушках: подай, припаяй...
   Решаю подойти к этой козе с тыла: через оптику. Нужно знать длину дуги? Так давай и будем мерить непосредственно это ослепляющее и живое существо. Внутри - жарковато: 6000 градусов. Но можно ведь измерять только изображение, полученное через фотообъектив.
   В ГОИ добываю пучок стекловолокна, вместе с Серегой Костюковым учимся его обрабатывать: делить, резать, полировать торцы. На объектив, защищенный стеклом, не пропускающим тепловые лучи, закрепляется бронзовый цилиндрик. В его окошке 5х5 мм, на которое проецируется дуга, размещается 10 слоев стекловолокна. Сережа проявляет адское терпение, монтируя и шлифуя 10 хрустальных подков на эту блоху. Каждый слой стекловолокна выходит на свой фотодиод и освещает его, генерируя ток. Теперь суммарный ток от прибора зависит от количества освещенных фотодиодов, которое пропорционально длине дуги. Все очень просто.
   Но это в теории. Практически ток светодиодов зависит больше от яркости дуги, чем от ее длины, а яркость мерцает с частотой импульсов. Опять задача разветвляется: надо изобрести схему, которая бы считывала именно количество освещаемых диодов, независимо от величины тока каждого диода... Начинаем колдовать над схемой счета...
   Бумажные же события развиваются параллельно с нашей работой. Не прошло и двух-трех месяцев, как я получаю отказное решение ВНИИГПЭ: дескать, ничего нового нет: измерение длины дуги по ее напряжению общеизвестно. Я даже взвываю: в формуле заявки мы тщательно обошли этот вопрос, а сама формула вообще о другом. Опровергаем, протестуем, посылаем. Еще два-три месяца и полное повторение отказа, опять не по теме формулы... Снова пишу возражения и доказательства. А вот и отказ с кое-чем конкретным: аналогичный способ патентуется Институтом электросварки им. Патона, но заявка закрытая, и ее суть нам не может быть раскрыта... Приехали.
   Через своих ребят в ИЭС в Киеве добываю копию противопоставляемой заявки. Никакая она не закрытая, и речь в ней идет вообще о другом. Пишу яростное опровержение, не раскрывая особенно свое точное знание противопоставленных материалов. Через два месяца повторяются возражения, которые были в самом первом письме. Свихнуться можно с непривычки.
   - Езжай в Москву, объясни им все, - настойчиво уговаривает меня Гоша. - Ну, не могут они не понять всю новизну и революционность наших решений!
   В конце концов я сдаюсь, в смысле - наоборот: поддаюсь на уговоры своего "патентного поверенного" и собираюсь с силами для битвы в Москве. Мои моральные силы были в опасном избытке, а физические - в дефиците.
   Неудобный поезд, на который удалось взять билет, пришел в Москву очень рано. Чтобы убить время, я пешком дошел от метро до Котельнической набережной, где размещается ВНИИГПЭ.
   Еще было рано, предстояло ожидание около двух часов в вестибюле с колоннами, отделанными под что-то темно-зеленое, типа перезрелого малахита. Дом был построен во времена Хрущева, и, несмотря на это великолепие, низкие потолки давили на душу. Сесть было негде, и десятки приезжих людей в зимней одежде бесцельно тынялись по вестибюлю. Цвет нации - изобретателей - сразу "ставили на место" простым ожиданием внутри парадного подъезда. Прогресс все же был: ожидали теперь не "у подъезда". Цивилизация продвинулась еще дальше: к "своему" эксперту можно было дозвониться по телефону и договориться о встрече. А номер телефона справочного бюро ВНИИГПЭ, которое сообщало этот номер, был заботливо расположен прямо перед глазами звонившего. Особенный шик был в том, что это был не какой-нибудь местный телефон, а нормальный городской таксофон, к которому немедленно выстроилась очередь с началом рабочего дня в Важной Конторе, если хотите - даже в Святилище.
   Подлый автомат глотал и не возвращал "двушки" (единственную валюту, которую он кушал), даже если было занято. Толпою "цвет и надёжа нации" бегала за монетами в довольно далекие магазины и киоски. Там их выдавали с трудом, всего по несколько штук "в одни руки".
   Часа через 3 и я смог дозвониться. Эксперт (она) сказала, что может выйти только после обеда. Ждал еще полтора часа. Сесть было негде. Тяжелая шинель дополнительно сжимала жесткий корсет, который я не снимал уже больше суток. Подташнивало от голода: все буфеты и столовые были надежно скрыты в недоступном чреве Святилища.
   Наконец дама-эксперт - Галина Демьяновна Тютченкова (это имя я буду лепетать на смертном одре) явила свой Образ, и повела меня в тесную прихожую Святилища. Здесь, в невыносимой духоте и жаре, не снимая верхней одежды, за маленькими столиками спорили с Верховными Жрецами и шелестели бумагами из портфелей на коленях десятка два несчастных изобретателей со всего Великого и Могучего СССР. Я влился в их нестройные ряды, примостившись на одном из стульев. На втором разместилась моя личная Жрица. Столик был маленький, тем не менее, ? за ним спорил со своим экспертом еще один несчастный, доказывающий что-то из области гидравлики.
   - Ну, - произнесла Жрица вместо приветствия, бегло оглядев меня сонными после обильного обеда глазами. Я сосредоточился и сжато доложил суть изобретения и абсурдность отказных возражений ВНИИГПЭ. Дама внимательно подремывала, не прерывая меня. Кончив свои обоснования, я затих, ожидая возражений или вопросов по отдельным темам. Дама приоткрыла глаза и задала вопрос. Всего один вопрос, но какой!!!
   - Ну и что? ? спросила она, добавив в первоначальное приветствие целых 2 (два) слова! Я остолбенел от такой расточительной щедрости и глубоко задумался. Собравшись с силами, я еще понятнее повторил свои тезисы, обратив особое внимание Жрицы на предельное быстродействие согласно теореме Лапласа двухпозиционной системы автоматического широтно-импульсного регулирования, впервые примененного для сварочной дуги, и что противопоставленные материалы вообще из другой оперы.
   - Ну и что из этого? ? совсем расщедрилась на слова моя жрица.
   И тут я заскучал. Я вспомнил, что мои предки гонялись за мамонтами, валили лес, мололи зерно. Если они что-то изобретали, ? то, во всяком случае, не просили об этом справки у сонной дурынды. Еще я вспомнил книгу Дудинцева "Не хлебом единым", в которой изобретатель гробит начисто всю свою жизнь, продвигая единственное, на мой взгляд - не очень сложное, изобретение.
   Развеселившись, что я не такой, я запихнул ворох бумаг в портфель и с наслаждением попрощался со своей Жрицей простыми, но сказанными очень душевно словами:
   - В гробу в белых тапочках я видел вашу контору.
   Что "ноги моей больше здесь не будет", я не стал добавлять: это подразумевалось само собой. Свободный и счастливый я двинулся в обратный путь.
   В лаборатории я приказал разобрать установку и выбросил все материалы, чтобы не было возврата. Надо было заниматься настоящими делами, которых в лаборатории и на объектах невпроворот...
  
   Отступление с сожалениями о собственной глупости и неверии в технический прогресс. Недавно рассчитывая на компьютере сложную развертку и строя графики в программе EXCEL, я понял, что сам смог бы рассчитать так волновавшее меня раньше динамическое сопротивление дуги и удовлетворить, в конце концов, свое нездоровое любопытство. Нужны были только исходные осциллограммы или хотя бы таблицы для ввода данных в компьютер. Но ни осциллограмм, ни записей в оставшейся рабочей тетради, ни самой тетради ? я не нашел. Утешает то, что мой преемник, некий задумчивый майор, превратил мои рабочие тетради и вообще всю скучную техническую библиотеку, сначала в макулатуру, затем ? в "Королеву Марго" Дюма. Возможно, сейчас кто-нибудь наслаждается описанием подвигов доблестных мушкетеров...
   Еще более мрачное отступление. В начале долбаной перестройки, будучи возвращенным уже в высокое звание Рабочего, я забрел по какой-то необходимости в полуразоренный ВНИИЭСО на Новолитовской улице. В больших пустынных цехах несколько группок колдовали у осциллографов. Нашел группу, работающую с полуавтоматической сваркой. Я рассказал им об идее импульсного регулирования дуги. Слушали меня внимательно, вникали.
   - Берите, ребята, идею, - дарю безвозмездно. Вам по силам довести ее до практического использования. А уж сколько диссертаций можно написать по этой теме, - голова даже кружится!
   И всё... Никаких видимых последствий. Наверное, мои лозунги падали уже на бесплодную почву разваливающегося учреждения. Сейчас обширные помещения и цеха ВНИИЭСО арендуют многочисленные торговые фирмы. Кто-то на этом деле имеет очень неплохие бабки...
   Отступление очень светлое, но с иностранным акцентом. Сын купил мне в Москве для личного пользования инверторный источник тока итальянской фирмы TELWIN. В изделии весом всего 12,5 кг воплощено столько идей и возможностей сварки, что остается только позавидовать фирме, выращивающей такие плоды. Правда, ее же полуавтоматы трещат и разбрызгивают металл, как и прежде. Может быть, спецы за бугром еще дойдут до моей идеи?
  

В объятиях СПРУТа и других.

  
   Аффтар! Убей сибя апстену!
   В Бабруйск, жывотнае! (из WWW)
  
   Всё. Хватит быть кустарем с мотором и пытаться строить воздушные замки в одиночку. Хватит маяться высоконаучной дурью: "земли творенье - землей живу я". Даже текущих забот хватит для полной загрузки двух-трех нормальных людей. А если кое-кто не может не вытворять сверх программы, то ему надо слиться с массами в творческом экстазе и клепать: а) что сможет; б) что нужно дядям. И пусть вышестоящие дяди подставляют свои натруженные плечи по настоящему. А нуждаются дяди в плазменной резке...
   Готовлю проект приказа по УМР, который появляется через неделю. После преамбулы "лаборатории в/ч 10467 поручается..." следует ряд пунктов для других действующих лиц и отделов УМР, КМТС и 122 завода: "обеспечить...", "выдать...", "выделить..." и даже - "финансировать за счет...". Воистину: "дело прочно, когда под ним струится кровь". Ну, кровь пока побережем, а дефициты и финансирование - необходимы в серьезном деле.
   Для начала в лаборатории появляются два настоящих немецких кульмана, вместе с двумя инженерами. Это серьезные ребята, инженеры-механики. В их вузе не было военной кафедры и их "забрили" на срочную службу после института. Мы начинаем работать по правилам. Разрабатываем и чертим наиболее сложные узлы, необходимые для деталировки. К сожалению ребята работали в лаборатории недолго: большая часть срока их годичной службы уже была израсходована на канцелярскую работу в УМР...
   И заводы и монтажники не могут обойтись без фасонной резки труб, которые и кромсают от души кислородной резкой. Но нержавеющая сталь, как и алюминий, не поддаются кислородной резке. Уйма ухищренных технологий по резке НЖ сталей - медлительны и не приводят к "чувству глубокого удовлетворения". И тут появляется плазменная резка. Струя ионизированного газа с температурой около 50 000оС (слепящая сварочная дуга нагрета всего до 6 000оС) режет любой металл как горячий нож масло.
   Плазменной резкой лаборатория занимается уже давно, еще с "подвальных" времен, когда спец из ВНИИЭСО безуспешно пытался продать мне чертежи плазмотрона за 500 рублей. Если бы тогда я выложил эти деньги, то мы так и остались бы темными туземцами, получившими дорогое ружье с несколькими патронами. Этого не случилось из-за моей жадности: деньги надо было отдавать кровные. Зато потом мы стали богатыми: ружья и боеприпасы клепаем сами и раздаем их безвозмездно всему племени. А когда Заводу 122 поручили резать нержавеющие фланцы, то лаборатория вообще на пару месяцев стала его отделом, пока не поставила завод на ноги. Начали с полного нуля, кончили обучением человека, которому и передали на полном ходу технику, технологию и все секреты. А этих секретов, бывших шишек и болячек, набирается изрядно: техника усложняется. Разгладил шишку, вылечил болячку - стаешь обладателем опыта и знаний, иным путем почти недостижимых.
   Однако наука тоже не дремала. Поначалу в плазмотронах (резаках) применяли вольфрамовый катод. Чтобы он не сгорал, сквозь резак прогоняли аргон, азот и водород, причем аргон выполнял роль мелких сухих щепок для "растопки" азотной или водородной плазменной дуги. (Именно тонкую регулировку "щепок" и "дров" обеспечивало мое первое оформленное изобретение "Инжекторный смеситель газов". Истинно первым своим изобретением я считаю телегу в Казахстане). Так вот, наука открыла металлы, не боящиеся кислорода в горячем состоянии, - гафний и цирконий. Металлы т. н. термохимического катода - дорогие, зато теперь в плазмотронах стало возможным использование обычного воздуха. Плазменная резка стала экономней кислородной, и начала применяться даже для обычных сталей. Дуга стала жестче и еще мощней.
   Я подчеркиваю мощность дуги плазмотрона, поскольку многие наши барахтанья связаны именно с этим. Скорости резки возросли настолько, что уже невозможно резку проводить вручную. Малейшая задержка плазмотрона превращает узкий рез в обширную дыру (по научному - отверстие, но образующееся отверстие напоминает именно дыру). Кроме того, значительная часть удаляемого металла превращается в пар - в большое облако ядовитого бурого дыма. Находиться внутри облака - совсем неуютно.
   Основная наша трудность - резка труб. И если с прямыми резами мы еще кое-как справлялись, то с косыми (для сегментных сварных колен - отводов) была просто беда. Это сейчас есть тонкие, армированные стекловолокном, абразивные круги для резки. А наши круги были на резиновой связке (вулканитовые) с низкой прочностью. При малейшем перекосе или превышении оборотов круг с грохотом разлетался на мелкие кусочки, норовя наказать виновника за упущения. Короче: проблема резки труб была у нас очень болезненной.
   Косой рез трубы можно представить, если палку колбасы разрезать под углом широким ножом. А если развернуть колбасную оболочку, то всегда получим кривую - чистую синусоиду.
   Построить синусный механизм, в котором перемещение резака H = Rsin ? очень просто: это обычный кривошип с радиусом R. Изменяя только его величину и вращая трубу на угол ? от 0 до 360о, можно резать трубу любого диаметра под любым углом.
   Конечно, такие машины для медленной кислородной резки уже построены давно. Но их неторопливая механика просто развалится, если ее вращать со скоростями, нужными плазменной резке.
   У нас уже был небольшой опыт. Наскоро собранная на площадке возле лаборатории машина с небывалой скоростью и "фасонно" отрезала кусок трубы, одновременно снимая фаску для сварки. Точная и красивая заготовка падает на землю, туча бурого дыма уходит в небеса...
   Машина обогащает нас бесценным, в том числе - отрицательным опытом: сегменты, состыкованные после сборки, не образуют расчетного угла!
   Почему??? Я тщательно рассчитал и точно установил радиус синусного механизма. Не доверяя себе, проверил все по таблицам из книг. И вот такая неудача!
   Блестящие после резки кромки приходится подгонять шлифмашинками вручную. И еще: с одной стороны фаски под сварку образуют слишком большой угол, с другой - слишком маленький!
   Причину я прочувствовал и понял не сразу. Мы рассчитываем радиус R и режем по наружной поверхности трубы, а стыкуем отрезанные сегменты - по внутренней, которая искажается при резке с постоянно заданным углом фаски! И чем толще стенка трубы, тем больше искажения угла собираемого косого стыка.
   Наша машина при работе уже решает два тригонометрических уравнения. Надо чтобы она решала и третье: угол фаски под сварку должен быть переменным! Известны только минимум и максимум этого угла. Неясно: а) по какому закону угол должен меняться; б) как выявленный закон движения воплотить в практическое устройство?
   Я опять погружаюсь в математику и механику. Есть же счастливые люди, забывшие все науки после получения диплома и прекрасно себя чувствующие. А тут приходится даже вспоминать тригонометрию за 9-й класс...
   Расчеты прерываются неожиданным образом: Леня Лившиц добыл две путевки в хостинскую "Аврору" и мощным пинком отправляет туда меня и Олега Власова. Лето, благодать. Эмма уедет к Сереже в Брацлав, надо бы подумать о своем здоровье.
   ... Все хорошо, можно лечиться, загорать, купаться. После первых двух дней загорания приходится расходовать почти поллитровку водки на лечение: увы - не внутрь, а снаружи, чтобы не слезла обожженная кожа. Кстати, в санатории при соблюдении всего предписанного, остается не так уж много свободного времени. Все процедуры я покорно исполняю, но как-то механически. Никак не могу выйти из прежних забот: как менять этот проклятый угол? Много времени занимает пляж до обеда: "лежу на пляжУ я и млею". Жаль ценного времени, - ведь украинцы соображают только до обеда... Вот и "лежу на пляжУ" и соображаю.
   Без бумаги размышлять тяжело, и я прихватываю на следующий пляжный день небольшую тетрадь и карандаш. Олег старательно вникает в мои проблемы, но очевидно, что тригонометрия и теория машин и механизмов раньше были не самыми любимыми его предметами. Ему становится скучно со мной, и он отваливает в веселые компании преферансистов.
   - Я за вами наблюдаю третий день: вы неправильно отдыхаете! - это обращается ко мне дама в цветастом купальнике. Я с трудом отрываюсь от своих построений, бормочу что-то о дефиците времени, и дама, возмущенно пофыркивая, удаляется.
   К отъезду из "Авроры" у меня есть рабочие эскизы трех разных устройств, изменяющих угол наклона плазмотрона и формула поправки, учитывающая толщину стенки трубы и ее диаметр. Одно устройство меняет угол по закону тангенса, два - синуса. Какое из устройств точнее - можно будет определить либо на большом кульмане, либо вырезав сегмент практически. Забегая вперед, скажу, что победил синус, а устройство стало вообще другим - простым и точным. Отпуск удался, если после него рвешься к работе...
   Наша машина должна очень быстро резать трубы диаметром от 50 до 700 мм. Плавное изменение оборотов для такого большого диапазона могут обеспечить только двигатели постоянного тока. Нахожу их в аэропорту Пулково: это списанные бортовые генераторы на 27 вольт. Хорошо, что знаю обратимость этих машин: они могут быть и двигателями.
   Тяжеленную трубу длиной до 12 метров в зону резки должна подавать самоходная тележка. Логично, чтобы на этой телеге и был механизм вращения трубы. Угол ее поворота является "руководящим" для решения двух остальных уравнений - перемещения и наклона плазмотрона. Вывод: приводов должно быть два - один на подвижной тележке, другой - в зоне резки на синусных механизмах. Тогда отключая синусный привод, мы получим прямой рез, реверсируя его - получим зеркально отображенную плоскость реза. Но оба привода должны работать совершенно синхронно. Эта задачка мне не по плечу; иду в НИИ Электропривода к яйцеголовым ребятам.
   - Да, мы можем спроектировать и сделать для вас такое устройство. Надо сделать два выпрямителя на тиристорах. На каждом приводе будет стоять тахогенератор, напряжение которого зависит от оборотов. Узел сравнения сравнит два напряжения, и, в случае их неравенства, "подстегнет" выпрямитель отстающего привода.
   - И какая будет погрешность при совместной работе приводов?
   - Ну, если для вас очень-очень постараемся, то всего Ђ 2%.
   - По углу поворота?
   Яйцеголовые электрики дружно хохочут от моей наивности: измерять привод постоянного тока в градусах поворота! Это же надо придумать. Отсмеявшись, поучают:
   - Погрешность таких приводов можно измерять только в оборотах!
   - А какую погрешность вы можете допустить по углу поворота? - спрашиваю я. Самый совестливый потянулся к калькулятору, чтобы перевести 2% скорости в угол.
   - Мне нужна практически нулевая погрешность по углу поворота, причем не только во время вращения, но и при остановке, - убитым голосом заявляю я.
   Подозреваю, что после моего ухода веселые ребята долго и дружно крутили пальцами у висков...
   Но я знаю, что дистанционно передавать угол поворота могут сельсины - специальные машинки, питающиеся в основном током частотой 400 герц. Вскоре на наших стеллажах лежат десятки различных сельсинов разных типов, напряжений и принципов действия. Собираем парами, испытываем. Действительно, поворот одного сельсина точно отражается вторым. Только его силы еле хватает на поворот небольшой стрелки... Нет, такой хоккей нам "маловато будеть". В книге нахожу нужный пример: чтобы синхронизировать приводы створок шлюзовых ворот на Беломорканале использовали два специально изготовленных огромных сельсина. Боюсь, и эта дорога для меня закрыта. Вспоминаю о самосинхронизации генераторов переменного тока. Надо испытать.
   Два жигулевских генератора опутываются проводами, один - вращается от токарного станка. Второй не хочет втягиваться в эти игры и гордо стоит как вкопанный. Вот если его раскрутить с такими же оборотами, то он будет проявлять желанный эффект. Но очень-очень слабо.
   Листая всякие разные книжки, натыкаюсь на слова "электрический вал". Оказывается. есть двигатели переменного тока, в которых вместо обычного "беличьего колеса" стоит фазный ротор. И если соединить роторы двух таких двигателей, то они будут вращаться синхронно. Такие двигатели ставят на каждую ногу длинных мостовых (кабельных) кранов, чтобы при движении одна нога не обгоняла другую. Что-то в этом есть мистическое, надо бы пощупать поближе.
   Вскоре два двигателя по 4,5 квт (!) стоят в лаборатории. Соединяем кабелем роторы, включаем. Исправно и одинаково вертятся. Ну и что? А главное: как им плавно менять обороты? И сколько выдержит их синхронизация? Даю команду Гене Степанову притормозить один двигатель. Он берет доску и нажимает на вал одного двигателя. Ноль внимания: слишком мощные, блин, движки. Берет доску покрепче, нажимает посильней: обороты снижаются. Я ожидаю, что снижаться они будут и у второго двигателя. Однако он не оправдывает моих светлых надежд и упрямо крутится. После полной остановки одного двигателя, второй вдруг взвывает и начинает вращаться с огромной скоростью!
   Гена Степанов смотрит на меня квадратными вопрошающими глазами, но я тоже ничего не понимаю. Хороша же синхронизация будет у нашей машины!
   Рушится последняя надежда, надо что-то придумывать другое. Но почему-то мысли все время возвращаются к непокорным двигателям. Так чабанский пес Разбой в Казахстане не уходил, а крутился и прыгал вокруг гадюки, которая угрожающе шипела и норовила ужалить его.
   Вскоре во время утренних размышлений я прозреваю, и начинаю понимать, отчего беснуется второй двигатель. Но это знание, кажется, никак не решает мои проблемы: движок-то вертится!
   Наступает следующее утро, и я лечу в лабораторию, чтобы проверить одну идейку. Не простую, а очень простую: оборвать одну фазу из трех на сети, питающей оба двигателя, чтобы лишить их собственного вращения. На обычных трехфазных двигателях такое насилие просто сожжет их, но возможно мои двигатели с соединенными роторами устоят...
   Не ожидая Степанова, отсоединяю по одной фазе на каждом двигателе, включаю питание, ожидая возмущенного рева двигателей, лишенных одной фазы. Однако - все тихо. Нет даже броска тока, возникающего при пуске двигателя: он ведь не вертится. Я все это отчетливо вижу и понимаю на слух, без всяких приборов. С опаской, ожидая всяких неожиданностей, начинаю проворачивать рукой вал одного двигателя. Вращается легко, как будто он отключен от сети. Вал второго двигателя точно и без усилий повторяет мои движения на первом!
   Появившиеся Степанов и Костюков, не успевшие переодеться, как зачарованные следят за моими манипуляциями.
   - Затормози второй движок, - говорю Степанову. Он хватает доску. - Да нет, просто руками.
   Начинаю крутить вал своего двигателя в одну и другую сторону. Вал упруго сопротивляется моим усилиям в любую сторону, допуская люфт градусов на 10. Это практически - желанный ноль на выходном валу редуктора!
   - Теперь ты крути туды-сюды, а я буду держать, - говорю Степанову. Он пытается преодолеть мое сопротивление, но не может, и от души радуется этому: синхронизация есть!!!
   Пусть крутятся два отдельных двигателя постоянного тока. Мы можем менять их обороты приблизительно одинаково, изменяя питающее их напряжение. А чтобы они не баловались разнобоем оборотов, - с каждым будет жестко соединен двигатель с фазным ротором и оборванной фазой! Попутно получаем еще несколько очень важных подарков. Если одному приводу тяжело, и он пытается снизить обороты, - второй без всяких понуканий немедленно приходит ему на помощь. Точная синхронизация сохраняется при выключенных приводах: значит можно резать десятки резов на одной трубе без всякой промежуточной подстройки. Синхронизация остается также при реверсировании одного из приводов для зеркальных резов. И еще: отключить такую жесткую синхронизацию, например - для настройки или для прямых резов, - очень легко: надо отключить электрический вал. Просто сказочная удача!!!
   Теперь можно работать. В основном зале лаборатории расчищается место. Здесь собираем тележку с приводами, которые будут вращать трубу и подавать тележку с длинной и тяжеленной трубой в зону резки. Отдельно собирается суппорт, управляющий всеми движениями плазмотрона. Мозг всей машины - пульт дистанционного управления (ПДУ) собирается рядом с моим рабочим столом. Специальные переключатели для ПДУ изготовляет завод "Электропульт" по нашему техзаданию. Все надписи и хромирование рукояток выполняются на заводе "Эра", где работает мой старый друг Валера Араховский.
   Почти каждый день в лаборатории бывает командир части - Е. Е. Булкин. Он внимательно следит, как изготовляются и наращиваются детали на наши узлы, вникает во все тонкости. Все тяжелое оборудование мы монтируем на подвижной тележке: ее надо утяжелить. Булкин дает ценный совет: закрыть тележку так, чтобы ее нельзя было повредить даже случайно. К концу монтажа наша тележка напоминает небольшую платформу бронепоезда с угрожающей оранжево-черной расцветкой.
   После решения главного затруднения - синхронизации, - все остальные, довольно сложные, кажутся незначительными и преодолеваются походя. Наша задача: создать в металле небывало производительную и точную машину, которая бы полностью управлялась только одним человеком с одного пульта. Теперь мы значительно увеличиваем возможности машины: кроме резки сегментов мы можем вырезать врезки трубы в трубу под любым углом, патрубки двойной кривизны и даже отверстия в трубах. Для этого на пульте монтируем большой циферблат, где стрелка сельсина показывает угол поворота трубы. Приклеенный к стрелке крошечный магнитик может бесконтактно включать и выключать резку в заранее заданных точках.
   Изобретается прицел для точной установки нашего усовершенствованного плазмотрона маленьким сервоприводом, который "до тогО" шевелил закрылками самолета. Отечественные трубы не всегда бывают круглые, - придумывается устройство для автоматической подстройки суппорта под несовершенства мироздания.
   При пуске двигателей постоянного тока напряжение надо наращивать постепенно, что требует значительного усложнения схемы. Находится простейший выход: двигатели заранее подключены к генератору, который запускается от обычного двигателя переменного тока. Заодно решилась и проблема регулирования скорости прямо с пульта: ток возбуждения у генератора небольшой.
   Теперь надо думать об изготовлении. У нас нет плоскошлифовального станка, чтобы изготовить точные узлы, которые должны работать без люфтов. Поэтому проектируем все детали для изготовления только на токарном и фрезерном станках, но с сохранением высокой точности работы всего узла. По круглым штангам без всяких люфтов перекатываются ролики на шарикоподшипниках. Регулируемые кривошипы - тоже круглые, их можно передвигать по точно расточенным отверстиям. Такой узел фрезеруется уже в сборе, и на плоскости закрепляются шкалы с нониусом точностью до 0,01 мм. Особое внимание к точности шестеренок: их у нас довольно много, и все строго расчетные. "Выбиваю" из УМР новую делительную головку.
   По нашим чертежам завод 122 у себя изготовляет и монтирует 15-ти метровый рельсовый путь для тележки, подвески кабелей, щиты питания, а главное - могучую вентиляцию. Ни один "стакан" ядовитого бурого дыма не должен вырваться в цех. А дым перед выбросом в атмосферу должен очиститься от паров металла и окислов азота. Приемный патрубок вентиляции поэтому - сложная подвижная конструкция с водяной ванной из нержавеющей стали: наш "дымок" с водой образует азотную кислоту. На приемнике вентиляции установлена также штанга с термостойким желобом, вдвигаемым внутрь трубы, чтобы струя раскаленного металла не прилипала внутри трубы.
   Перечислять все прибамбасы, внедренные в эту машину можно долго. По старой дружбе заглядывает мой "патентный поверенный" Гоша. Он очень ругал меня за срыв патентования и прекращение работ по проекту СИРИУС. Перед Гошей, вложившим немало сил и времени в тот проект, я чувствовал себя виноватым. Но связываться опять с ВНИИГПЭ, уже по СПРУТу, я категорически отказываюсь. Гоша бегло знакомится с нашей машиной, и заявляет:
   - Да здесь сидит десяток изобретений!
   Может и так, но мне теперь хватит лишь одного "чувства глубокого удовлетворения". Гоша взывает к патриотизму: вся страна от моего нежелания потеряет приоритет. В Питере в это время проходит какой-то форум по новой технике. Там шведы показывают огромную машину для фасонной резки труб. Она прекрасно выглядит, здорово раскрашена. Если нашу машину представить как неокрашенный Мерседес последней модели, то шведская - громоздкая раскрашенная карета: скорости малы, диапазон диаметров труб - узкий. А главное: она не решает третье уравнение, угол фаски - постоянный. Цена же это чуда техники - заоблачная. Я доволен своим передовым детищем, и поддаюсь Гоше, который быстренько оформляет заявку во ВНИИГПЭ.
   На удивление быстро, не проходит и трех (!) лет вялой переписки, как я получаю авторское свидетельство N659306 на "Установку для фасонной резки труб". Заявка зарегистрирована 1 августа 1976 года, а свидетельство выдано 8 января 1979 года. Формула изобретения закручена так юридически грамотно, что я, его папа, с удивлением разглядываю незнакомое личико своего дитяти... Держись, длинноногая Америка и всякие разные шведы: идем на обгон! Теперича можно заявлять остальные 9 идей, обнаруженных въедливым Гошей! Хватило бы жизни...
   Все заботы по второй заявке я передаю Сереже Иванову, инженеру-сварщику, приданному мне на помощь. Наше с ним авторское свидетельство с зубодробительным названием "Механизм перемещения резака устройства для термической резки труб" оформляется только 14 октября 1982 года, когда я уже не был в лаборатории... Изюминку моей машины - полную синхронизацию двух приводов с двигателями постоянного тока, - я так и не оформил никогда...
   ... Изготовление машины окончено, и почти вся лаборатория переселяется в Металлострой на завод 122. Месяца два мы монтируем СПРУТ-700, который даже в большом цеху кажется большим: мы будем резать заготовки из труб диаметром от 57 до 700 мм и длиной до 12 метров. Значит, на такое расстояние должна бегать и тележка с приводами. А к телеге от пульта и суппорта подходит связка довольно жестких кабелей, которые не должны мешать ходу тележки и загрузке трубы. На ближайшей стене натягиваем трос, по нему на роликах вслед за тележкой должен передвигаться толстый пучок кабелей. Приятные ожидания быстро разрушаются при испытаниях: пучок угрожающе горбатится и недопустимо перегибается в самых неожиданных местах. Что еще можно придумать? Неужели такая несущественная малость остановит наше движение по пути технического прогресса? Я задумался.
   Гена Степанов решительно берет власть в свои руки. Он молча отсоединяет все кабели от тележки, затем решительно начинает скручивать пучок по часовой стрелке. Один поворот - одна скрученная петля диаметром около метра, - один ролик подвески. Мы с Сережей Костюковым "врубаемся" в замысел и в работу. Спустя часа два пучок кабелей напоминает гигантский шнур от телефонной трубки, подвешенный к роликам, катающимися по натянутому тросу. Теперь он растягивается и сокращается очень красиво и надежно. Я с чувством пожимаю руку старому соратнику.
   Следующая запинка - опора трубы перед суппортом. Она должна точно "держать ось" тяжелой трубы при вращении и позволять ей перемещаться вдоль при настройке. Два блестящих шара размером с добрый кулак я искал по всему Ленинграду, и очень гордился содеянным узлом. Труба опирается на две огромные "шариковые ручки" и может вертеться и двигаться в любом направлении!
   Гладко было на бумаге... После первого же включения плазмотрона на поверхности шаров образуются глубокие каверны и шары вообще перестают вращаться: через контакты проходит большой ток! Приходится все переделывать. Шары заменяем овальными роликами из кадмиевой меди. Заодно упрощается настройка опоры для разных диаметров труб.
   Обнаруживается еще несколько "суффиксов", по выражению морского писателя Соболева. Например: при резке легких труб с большой скоростью приводы не могут остановиться мгновенно. Надо бы ставить специальные двигатели с электротормозами, но их у нас нет. Задачка решается небольшим изменением схемы: после выключения двигатель какие то доли секунды работает как генератор, нагруженный на резистор - обыкновенный электрод из нержавеющей стали. Торможение - изумительное, снятие тормоза - автоматическое!
   Наконец все готово. Начинаем наладку, безжалостно кромсая заводские некондиционные трубы. Учится работать машина, учимся и мы, устраняя на ходу все "суффиксы". Скорости резки точного фасонного сегмента длятся считанные секунды и просто завораживают зрителей. Быстрота настройки - потрясающая: несколько переключений на пульте и только одна красная кнопка "ПУСК". Ослепительная работа плазмотрона (около 8 секунд для трубы 219 мм), автоматическая остановка, падение отрезанного сегмента. Чтобы снять фаску следующего сегмента, надо повернуть плазмотрон на 600. На. рукоятках поворота - кнопка, отключающая электромагнитную муфту, поэтому вся операция занимает 1-2 секунды. Опять "пуск" - снята фаска следующего сегмента. Подача трубы тележкой; длина сегмента отсчитывается на лимбе токарного станка с точностью до 0,1 мм. Реверс одного привода (или его отключение для прямого реза), переброс угла наклона, пуск, свист и свет плазмотрона. Отрезанный сегмент падает в лоток...
   Дом Техники в Ленинграде, с нашей фатальной склонностью к труднопроизносимым аббревиатурам - именуемый ЛДНТП (Ленинградский Дом научно-технической пропаганды), - был в то время очень живым и нужным заведением. Здесь встречались и обменивались информацией, идеями, материалами и приборами, люди по настоящему занимающиеся техникой - от профессора до рабочего. Не хочу обидеть клубы по интересам: собаководов, филателистов и любителей георгинов, но наш клуб мне тоже казался интересным. В нем я делаю доклад о фасонной резке труб воздушной плазмой. Оказывается, эта проблема волнует многих. "По многочисленным просьбам трудящихся" секция сварки ЛДНТП назначает "смотрины" СПРУТа непосредственно в действии.
   Возле СПРУТа собирается десятка два "представителей" и еще столько же заводских и УМРовских зевак. Раздаю темные стекла "представителям" и начальству, остальным - кусочки жести с маленьким отверстием, предупреждаю об яркости плазмы и жгучести расплавленного металла. Занимаем места: Гена у тележки, Серега - на подхвате у электрических щитов. Стажер от завода должен следить, чтобы растущая гора заготовок не раскатывалась по цеху и не мешала зрителям. За пульт стаю сам, превращаясь в некий придаток своего дитятка...
   Толстая труба длиной около 10 метров превращается в два десятка комплектов точных сегментов для сварных отводов (колен) всего за несколько минут. Зрители просто потрясены: такой скорости и точности фасонной резки труб они никогда не видели...
   Часа полтора, прижатый толпой к машине, я отвечаю на вопросы. Да, мы можем резать трубы из любого металла, нержавейку - еще быстрее. Да, любые врезки: вот мы заготовили образцы. Угол фаски переменный, не только чтобы обеспечить сварку, главное - для точности стыка. Нет, фаски зачищать после резки не надо. Плазмотрон - наш собственный, без всяких резиновых колец и с настройкой расстояния катод - сопло. Отверстия в трубах вырезать можно будет любые, вот у нас оставлено место для такого механизма, но мы пока его не делали. И т. д. и т. п...
   Затем начинаются вопросы, от которых я сникаю. У меня нет на них ответов.
   - Когда вы можете сделать для нас такую машину? Сколько скажете - столько заплатим!
   - Как заказать комплект документации? Оплату гарантируем.
   - Вы можете сделать такую машину для труб диаметром от 800 до 1600 мм?
   Дорогие коллеги, ребята, начальники! Я ничего не могу для вас сделать. Эта машина единственная и уникальная. Да еще формально и денежно принадлежит Заводу 122. Ее основные детали я находил всеми правдами и неправдами, или производил на разболтанных допотопных станках. И чертежей нормальных у меня нет: есть только пара общих видов и неполный комплект замасленных эскизов и набросков. Я простой кустарь-одиночка с найденным на свалке электромотором, а моя родная фирма таких веников не вяжет...
   Такая машина жизненно, просто дозарезу, необходима трем организациям: Ленинжстрою, Выборгскому судостроительному заводу и Механическому заводу в Электростали. Именно они плотно "садятся" на меня.
   Главк Ленинжстрой делает нулевой цикл для жилого и промышленного строительства всего Ленинграда и области. Это ему надо резать трубы диаметром 800 - 1200 мм. Для такой махины подвижная тележка уже не годится: слишком циклопическая она будет. Я прикидываю вариант, когда трубу будут вращать опорные ролики, связанными с суппортом. Тогда синхронизацию придется решать для каждого диаметра отдельно. Главк выделяет женщину-конструктора, которая занимает один кульман в лаборатории. За несколько месяцев мы с ней делаем проект новой машины на стадии КМ. Рабочие чертежи будет делать их КБ у себя дома.
   Выборгский судостроительный завод начинает строительство морских буровых вышек. У них основной профиль толстостенные трубы до 700 мм и моя машина им подходит идеально. Вот только авиационных двигателей-генераторов им не найти, надо менять все двигатели и редукторы, что влечет кучу других изменений. Завод тоже выделяет конструктора, который "слизывает" все с натуры на 122 заводе. Им я выдаю электросхему, плазмотрон, формулы расчета углов и поправок на толщину стенки, благословение и обещание помощи в наладке.
   Все мольбы и просьбы завода в далековатой Электростали остаются "без сатисфакции", ему обещан только комплект чертежей, если их сделает для себя Выборгский завод и даст мне...
   На нашем заводе машина работает от случая к случаю - только с нержавеющими трубами, когда без нее просто не обойтись. Все обычные трубы "пилят" газорезкой вручную по привычной старине. Начальство завода и выделенный стажер-ученик машины побаиваются: уж слишком быстро и непонятно она работает. Мои инструкции стажеру, обычному газорезчику, входят в широко открытые глаза и уши, но, как оказалось, нигде не задерживаются. "Лабораторные" ребята - Гена и Сергей - в основном "секут" по электричеству, а ослепительной плазмы и тонких настроек "по тригонометрии" тоже побаиваются. Так что мне довольно часто приходится ездить к своему быстрому дитятку.
   Но впереди машину ожидает большая работа. Рядом сооружаются печи и пресса для горячего изготовления отводов по заморской технологии. Несколько кусков толстостенной трубы нанизываются как бусы на жаростойкую оправку и помещаются в печь для нагрева. Периодически гидропресс, нажимая на холодные куски труб, выталкивает раскалившийся отрезок через изогнутый рог оправки. Рог этот растягивает мягкую заготовку и придает ей форму колена. Конечно, это только грубая заготовка, с которой еще предстоит повозиться...
   Моя машина должна нарезать прямые заготовки толстостенных труб - для нее это плевая работа, детское развлечение, которым может заниматься даже наш стажер. За полчаса можно нарезать заготовок на два дня работы двух печей. Огромный станок для механической резки труб обычными резцами, входящий в комплект поставки вместе с печами, - вообще не нужен. Работает он медленно, да и резцов для него не напасешься...
   Стажер накромсал гору заготовок, но горячее производство колен, как водится, сначала не пошло. Рог оправки был не отполирован, и возникали большие усилия при продавливании нагретой заготовки. Кроме последнего отрезка в печке успевали нагреться и следующие за ним. Мощный пресс просто напяливал одну трубу на другую, вместо сталкивания с рога первой. Нужна была более тщательная наладка нагрева и полирование рога. Да и стажер на СПРУТе накромсал заготовок, не особенно заботясь о точности торцов труб, отрезанных быстрой плазмой. Я обещал все наладить, это было пустяковым делом.
   Руководил отладкой технологии горячего изготовления отводов сам главный инженер УМР Корякин В. И., инженер-сантехник, недавно прибывший к нам из Дальнего Востока. Все делалось в великой спешке: московский главк давно уже расписал по фирмам всего Советского Союза многие тысячи отводов, которые Завод 122 должен был выдать еще полгода назад. Слишком долго раскачивались с постройкой печек. Вечно чего-нибудь не доставало: проектов, материалов, времени, нужных спецов, желания. А теперь для начальства УМР сильно запахло жареным, что естественно перетекает в героическую работу "на местах".
   Для начала Корякин "нашел крайнего" в неточных торцах заготовок после "стажерской" плазмы. Технология была изменена на обычную механическую резку труб: монтаж станка оканчивали даже ночью, резцы добывали по всему Ленинграду. Стало чуть-чуть лучше, но заготовки продолжали налезать друг на друга, особенно в отводах большего диаметра. Пришлось все же по настоящему полировать рога всех оправок (для каждого диаметра была своя, наибольший диаметр был всего около 150 мм).
   Однако годные отводы "пошли" только тогда, когда научились точно регулировать температуру и зону нагрева в печи. Вот только годность изделий была еще нулевой: их рваные края с обеих сторон надо было отрезать точно под углом 900 со снятием фаски под сварку. Теперь только быстрая плазма могла справиться с такими объемами резки.
   Приходится отключать СПРУТ от источника питания плазмы и ставить его на станок для резки фасок. Да и действующий плазмотрон я временно снимаю: сделаем сюда позже другой. Все усилия - для плана! Там нужна простая и тупая резка: пуск - стоп, пуск - стоп. Замри, дорогой мой СПРУТик, до лучших времен...
   ...Через месяц один из моих заводских болельщиков звонит в лабораторию:
   - Корякин выбросил твою машину на улицу!!!
   Несемся вместе с моими ребятами в Металлострой. От увиденной картины у нас "в зобу дыхание сперло". Все узлы, пульт управления с тонкими приборами, скрученные кабели и точные механизмы нашего СПРУТа разбросаны среди железного хлама и вмерзли в лед и снег. Только тележка, защищенная броней, сохраняет видимость целого изделия, хотя ее полосатая окраска и повреждена крановыми стропами.
   Что бы там ни говорили лучшие представители интеллигенции, а русский мат является мощным средством предотвращения инфаркта миокарда. Только после обильной профилактики, мы начинаем выдалбливать изо льда дорогие останки и собирать их в одно место...
   ... Набрасываюсь на Корякина чуть ли не с кулаками:
   - Зачем же крушить машину и выбрасывать на свалку, если даже она не нужна заводу? Другим бы отдали, если сами, импотенты херовы, пользоваться не можете!!! Вон сколько желающих было!
   - Да ты что, Коля? Я этому зас..цу Чернову велел все разобрать аккуратно и сложить в отдельное место, чтобы потом можно было собрать в новом цеху!
   "Зас...ц Чернов" - главный инженер завода, личность надменная, грубая и амбициозная. Он работает на заводе меньше года, и мы с первых дней терпеть не можем друг друга. Я его - за невежественность и высокомерие. Он меня - за то, что распоряжаюсь на его заводе, как у себя дома, не давая себе труда обращаться к нему, Главному. Да я на его заводе уже много лет что-нибудь налаживаю, запускаю, знаю всех мастеров и старых рабочих. А они знают меня, всегда помогают. И нет у меня времени и нужды спотыкаться об амбиции этого спесивого амбала...
   ...Через месяц все собранное нами забирает завод из Электростали. Вскоре я выезжаю туда для наладки восстановленного из праха СПРУТа. Увы, до настоящей наладки в действии еще далеко: машина только строится. Однако я плотно работаю пару дней с мастером цеха. Оказывается, этот невысокий и молчаливый человек средних лет присутствовал на моем "плазменном шоу" на 122 заводе и просто мечтал о такой машине. Он тормошил свое начальство, просил начать изготовление машины хотя бы по снятым эскизам... И тут вдруг так повезло: все прибыло на завод, только собери и работай! Вместе мы проверяем узлы, кабели и приборы: все загрузки-погрузки и переезды не прошли для них бесследно. Мастер соображает отлично, все ловит на лету, и просто впитывает в себя мои пояснения. Господи! Владельцы кошек и собак сильно переживают, чтобы приплод их питомцев попал в хорошие руки. А тут дитятко, которое не давало спать несколько лет, попадает именно в такие любящие руки! Я просто счастлив.
   Расстаемся мы не надолго: я твердо обещаю приехать, хоть за счет своего отпуска, для настоящей наладки и пуска машины.
   Вызова из Электростали долго не было, и я позвонил директору завода сам. Он нехотя сообщил мне, что планы завода изменились. Детали машины - растащили; мастер, с которым я работал - уволился. С его уходом умерла и моя машина, теперь - навсегда...
   Ленинжстрой, кажется, так и не смог построить настоящую машину для резки больших диаметров, и обошелся неким упрощенным стендом для ручной резки.
  
  
  

Прометей без совести. Сварка на целине.

  
   Кто мешает тебе выдумать
   порох непромокаемый? (К. П. N133)
  
   И саго, употребленное не в меру,
   может причинить вред. (К. П. N140)
  
   Недавно, просматривая материалы для этой главы, с удивлением обнаружил запись на авторском свидетельстве N659306 "Установка для фасонной резки труб" (с приоритетом от 1 августа 1976 года). Некое Предприятие п/я А-1105 (кажется это Выборгский судостроительный завод) по Приказу N265-П от 25.06.1986 г. выплатило мне "авторское вознаграждение за использование изобретения" аж целых 210 рублей! С ума сдуреть, как быстро все вертится в нашем мире: даже 10 лет не прошло! Действительно: ничто на земле не проходит бесследно, хотя почему-то и не запомнилось автору это фантастическое вознаграждение.
   Забавно то, что звание "Изобретатель СССР" и редкий красивый значок к нему я получил совершенно по другой записи. П/я В-8669 из Магадана осчастливил каждого (!) из 4 авторов суммой 5(пять) рублей 59 копеек. У нас было коллективное изобретение по теплоизоляции (!) резервуаров. Один из авторов - Е. Е. Булкин чуть не сорвал нам процесс обогащения:
   - Я не могу рисковать такой красивой бумагой, даже ради больших денег! (для получения записи и денег требовалась пересылка подлинников авторских свидетельств в Магадан). Еле уломали командира корыстолюбивые остальные авторы: Олег Власов, Коля Самойлов и я.
   Чего только не выходило из лаборатории на уровне неоформленных изобретений! Вот инвертор для сварки алюминия. Он отлично работал, и Толя Орлов уговорил меня изготовить его в "выставочном" исполнении. От имени ВИТКУ Орлов везет его на всесоюзный бардак - ВДНХ, и только чудом спасает экспонат от похищения. Изготовлены: двухэлектродная горелка, напольное устройство для резки нержавеющих фланцев, фитильный электрод для воздушной плазмы и много другого. Не считая серийных горелок, рабочих контейнеров для радиоактивных изотопов, держателей, передвижных сварочных машин и всякой разной оснастки и монтажных заготовок...
   Особенно интересен был полуплазмотрон-горелка "Альфа", который мы доводили вместе с Сергеем Алексеевичем Ивановым. Миниатюрная, но сложная горелка с очень эффективным охлаждением, могла варить алюминий толщиной от фольги до 50 мм - без всякой очистки и от любого источника тока. Заявку на изобретение, которую все же подал Сергей, как водится, отвергли. Но после моего доклада в ЛДНТП, горелкой заинтересовалась могучая "Электросила", у которой были проблемы со сваркой толстых алюминиевых шин. Делегация завода доставила в лабораторию метровые куски алюминиевой шины сечением 30х300 мм, скептически поглядывая на малюсенькую горелочку. Вооружились стеклами, чтобы смотреть на мое крушение.
   Я быстро заварил стык, еле успевая подавать присадку. Наплавленный шов блестел как полированный, это первое свидетельство качества сварки. Вольфрамовый электрод не повредился, горелка оставалась холодной. Делегация просто не верила глазам своим. Поскольку присадочный материал кончился, то мне предложили просто греть огромную шину. Я еще добавил ток, дуга просто ревела. Траектория дуги выявлялась на грязном фоне блестящей полосой переплавленного и очищенного металла. Горелка и электрод спокойно держались, а вот шина нагрелась так, что начала отваливаться по кускам. После такой убедительной наглядности, с "Электросилой" я заключил договор: они делают по моим чертежам 10 горелок, 8 из которых испытываются в цехах, 2 - у нас. Один инженер заводского БРИЗа просто увлекается горелкой, обещает изготовить опытные горелки относительно быстро. Большое предприятие имеет очень громоздкое управление, и "пробить" внеплановую тонкую работу чрезвычайно сложно.
   Месяца через два я получил известие: инженер, занимавшийся горелкой, случайным выстрелом убит на охоте. Получилось как обычно: история оканчивается вместе со смертью творца этой истории... Впрочем, горелка была настолько полезна и хороша, что ее, наверное, все же сделали на заводе, только уже без упоминания авторов.
   Аналогично "кинула" меня могучая фирма "Прометей". Флотские топливные склады в особо важных районах строились в толще скал, в штольнях, облицованных металлом. На плотность надо было проверять десятки километров (!) сварных швов при доступе только с одной стороны. Проверяли мы т. н. вакуумрамками. На небольшой участок шва наносилась мыльная эмульсия, затем накладывалась рамка из оргстекла с высокими бортами из мягкой резины. Воздух отсасывался компрессором, и, если рамка "держала", то на шве можно было увидеть мыльные пузыри в местах течи, которые следовало отметить для исправления. Все наглядно и просто, но только для небольших швов, и в комнатных условиях.
   В суровой действительности борта рамки изнашивались и переставали держать вакуум очень быстро, а оргстекло - забрызгивалось эмульсией. Вакуумрамки разных конфигураций приходилось непрерывно изготовлять или ремонтировать. Работать надо было очень тщательно: на слуху был случай, когда через пропущенный дефект ушел в песок полный резервуар авиационного бензина. Короче: работа была очень ответственной, трудной, медленной и нудной. Даже мой лучший радиограф - бывший мичман Василий Федорович Андреев воспринимал ее как божье наказание.
   Как-то незаметно у нас с ним созрела мысль использовать для контроля метод цветной дефектоскопии, который мы применяли для выявления микротрещин в образцах из нержавеющей стали. Попробовали, кое-что изменили, потренировались - все получилось, хоть и не сразу. Проблема была в том, что количество дефектов возросло в 2 раза: метод обнаруживал даже несквозные поры. Потом осознали, что это и хорошо: мы выявляли будущие дефекты, которые сейчас сварщику исправить можно за секунды. Надо только перестать бояться лишней (пока!) браковки. Работа пошла весело и быстро. Когда таким способом было испытано уже несколько километров сварки, грамотный надзор заказчика спохватился:
   - А что это у вас за быстрое колдовство? Почему не испытываете сварку вакуумрамкой, как велят технические условия???
   Пришлось легализоваться под видом рационализаторского предложения, тем более, что наш метод контроля давал большую экономию времени (которую, правда, никто так и не смог подсчитать, поскольку время было наше). Написали "рацию", как на метод контроля, улучшающий условия труда, подали. Родное Бюро (БРИЗ) потребовало заключение специалистов. Таковые были в "Прометее", могучем "ящике" судостроения, куда я и направил Андреева с письмом. Вернулся он убитый.
   - Там, Николай Трофимович, сидят пять кандидатов наук по цветной дефектоскопии, они в один голос заявили, что это все чушь, посмеялись надо мной и отказались дать бумагу! Так что, теперь нам опять переходить на вакуумрамку? - истинный труженик, он боялся только этой ненавистной работы, зримой уже в ближайшем времени.
   - Ладно, Вася, оставь бумаги, я освобожусь и сам схожу к ним, поговорю по птичьи.
   ...Несколько человек "ланчевались" - гоняли чаи-кофеи, уютно расположившись за вывеской "Секция капиллярных методов контроля" в украшенном лепниной Митрополичьем Доме Александро-Невской лавры. Их покой надежно охраняли: Первый (секретный) отдел, бюро пропусков и несколько барьеров вооруженной охраны. Встретили они меня весело:
   - А опять эта бумага! Хотите микроскопом гвозди забивать?
   - Приходится, если вы не придумали ничего лучшего для нас, серых. Даже дохлую вакуумрамку наш товарищ изобрел, - беру быка за рога: мне некогда, и не хочется разводить с ними церемонии после безобразий с Андреевым.
   - Как это? Откуда вы взяли? - аж приподнялись кандидаты. - Это, кажется, французы придумали!
   - И этот француз называется майором Советской Армии Федченей, военным строителем! Притихшей "науке" рассказываю о недостатках рамки и преимуществах необычного - использование цветной дефектоскопии для контроля плотности, особенно - если с другой стороны к сварному шву не подобраться. При словах "цветная" все кандидаты напрягаются: это их территория, их хлеб с маслом, о тайных глубинах которых я, конечно, понятия не имею. Они надменно засыпают меня научными терминами: "пенетранты", "экстракция", "чувствительность метода", "капилляры"... Убедившись, что в "цветных словах" я разбираюсь не хуже их, ученые ребята успокаиваются. Продолжаем разговор уже вполне профессионально о занимательных мелочах контроля, по которым у нас имеется уже большой опыт. А кандидаты, оказывается, не совсем "в курсе" этих загогулин, которые мы уже успешно преодолели.
   - Так это же изобретение! - не выдерживает самый Непосредственный работник передовой науки. Я скромно соглашаюсь с предыдущим оратором, добавляя, что сейчас мне нужна всего лишь справка о пригодности к использованию рацпредложения.
   - Так давайте оформим вместе заявку на изобретение! - внезапно предлагает самый Дальновидный. - Трое наших - и вы, - смело очерчивает он круг доступа к грядущему пирогу. Мне очень не хочется опять наступать на грабли патентования, но если ученые товарищи желают, и сами оформят заявку...
   - Наших - двое: Андреев и я, - поправляю "науку".
   - Ну... рабочего... в заявку нового метода... - кисло тянут любители авторских свидетельств. Но я твердо стою на своем, и они, скрепя сердце, соглашаются подать заявку от имени пятерых.
   Уношу из "Прометея", кроме вожделенной справки, также толстый том патентов Германии по капиллярным методам контроля. В течение двух недель я должен дать заключение, что хитроумные немцы за истекшие 50 лет ничего подобного нашему методу не придумали. Поиск по остальным девяти странам и составление заявки любезные соавторы принимают на свои натруженные плечи. Через две недели мы должны встретиться снова для подписания заявки.
   Верный "союзническому долгу" я урываю время от плотного графика, чтобы разобраться с немцами и составить "бумагу" к условленному сроку. Успеваю. Звоню кандидатам, чтобы они заказали пропуск в свою уютную обитель.
   - Вы знаете... вам можно не приезжать... мы уже подали заявку... нет, вас мы не включали...мы подумали, что... - заикается "соавтор" на другом конце провода.
   Я кладу трубку, даже не выругавшись по-настоящему. Мне уже ясно, что именно подумало "жулье от науки", как его метко окрестил незабвенный дед Трочун. Ни мне, ни Васе Андрееву, не нужна волокита с авторским свидетельством. А лично мне, простому Заслуженному рационализатору РСФСР, даже лестно, что целых три кандидата наук могут сытно питаться крошками с моего стола. И времени, затраченного на чтение чужих патентов, совсем не жалко: я узнал от немецких "геноссен" много интересного о капиллярах, правда - в других областях...
   И еще одна история о контроле сварки. Мы строим в Казахстане, Сибири и других местах старты для огромных межконтинентальных ракет. Она, родимая, высотой около 50 метров, прячется в "ямку", набитую прибамбасами и кабелями по самую завязку. "Ямку" глубиной 50 и диаметром около 10 метров от остальной планеты отделяет кольцо кладки из мощных ж/б тюбингов. Сверху на ямку по рельсам накатывается холмик, на котором могут расти деревья, если они растут вокруг.
   Понятно, что при такой глубине ямы встреча с водой неизбежна, и мощный железобетонный стакан должен быть облицован изнутри водонепроницаемой металлической облицовкой (раньше мы собирали там резервуар из рулонных заготовок, который и служил опалубкой при бетонировании). Конструкторы "ямки" не были отягощены знаниями сварки, поэтому они сделали, "как лучше и быстрее": внутреннюю стенку каждого сегмента еще на заводе облицевали металлом. На монтаже следовало на щели между сегментами наложить внахлест горизонтальные и вертикальные стальные полосы и приварить их к металлу облицовки. Все очень просто и наглядно.
   Вскоре в часть из "верхов" пришел сигнал: "сварщики тире плохие зпт сварка не держит тчк примите срочные меры по замене зпт усилению личного состава".
   "На ковре" у начальника УМР я твердо заявляю, что менять никого не нужно: туда мы послали лучших из лучших. Например - Витю Кибалко, одного из моих первых матросов, - не только аса-сварщика, но и толкового инструктора. Но, когда у верхов шатается трон и чешется шея, все возражения кажутся им жалким лепетом, недостойным внимания. Следует грозный окрик Булкину: "Выполнить немедленно без разговоров!!!" За дверью начальствующий рык Булкин трансформирует в задумчивую фразу-приказ:
   - Надо вам ехать, Николай Трофимович: больше никто не разберется...
   В тот же день вечером я отбыл на прямом поезде в Целиноград (бывший Актюбинск, ныне - Астана, столица Казахстана). Для "поддержки штанов" мне добавили моего приятеля Васю Марусенева, которому на тот момент просто нечего было делать. Впрочем, своей персоной он выполнял важную часть приказа: "усилить".
   Все было бы очень мило, но меня подвела собственная температура: она была около 380С. Если бы не приказ, то я бы просто валялся в постели. За "прямизну" поезда тоже пришлось платить: до Целинограда он полз семь(!) суток, надолго замирая на забытых богом полустанках. В стареньком вагоне окна были со щелями, и я то дрожал от холода, то купался в липком поту от внутренней и внешней жары. Но все эти мелочи еще больше съежились, после первого "откушивания" Василь Василича. Бодрые песнопения "Не все Шапиро подчиняются моря!" в моей комнате, где командир части А. М. Шапиро был не только начальником, но и соседом, - теперь уже выглядели милой шалостью. В. В. Марусенев - нормальный немногословный мужик, теперь озверел надолго - на всю неделю: у проводника "было с собой", а у Васи - был полученный аванс.
   Я уже удивлялся необычайно длительному подъему энергии у некоторых "малопьющих" (сколько ни пьют - все мало). Вася плотно прессинговал меня по всему пустому купе, не давая ни секунды передышки. Ему крайне важно было выяснить у меня тысячу вопросов, причем - сейчас и немедленно. Самый главный вопрос "Ты меня уважаешь???" дробился на множество доказательств, что я делаю это недостаточно эффективно. Высказываются и вероятные причины этого: а) зазнался; б) имею более высокое звание; в) забыл, как бывало раньше... в) брезгую. Последнее подозрение было самым грозным и применялось совместно с физическим воздействием - насильственным поворотом, когда я пытался отмолчаться или отвернуться. Поскольку разговоры продолжались семь суток, то отсутствие трупа в нашем купе можно объяснить только моей личной заботой об офицерских кадрах СА и ВМФ.
   (Вася уже давно ушел в мир иной, а у его вдовы Зины, с которой недавно созвонился, - голос живой и бодрый... Неужели от этого?)
   В Целинограде нас встречают два офицера на военном "козле". Слегка опережая собственное пыльное облако, мы несемся в палаточно-балочный городок километров за 10 от небольшого города - к майору Чуйко. Из разговоров начинаю понимать, что этот майор здесь главный, более того, - все говорят о нем с большим уважением, что бывает не так часто.
   ...Среди нескольких подполковников и других офицеров какой-то спокойной властностью при невысоком воинском звании выделялся их командир. Майор - человек лет 35 в сухопутной запыленной форме с загорелым до черноты лицом, на котором выделялись серые, слегка насмешливые глаза, которые быстро, но внимательно, "просканировали" наши военно-морские личности. Наверное, он уже знал и ждал нас, потому что все вопросы нашей дальнейшие жизни были решены в течение считанных секунд: размещение, питание, выделение машины и водителя. Каждое решение Чуйко двумя словами, как бы мимоходом, произносил тому офицеру, который его выполнял. У того молчаливый полупоклон головы заменял громоздкий ответ по уставу (и по кино):
   - Так точно, товарищ майор. Все ваши указания понял, всё будет выполнено.
   Поскольку все действительно выполнялось немедленно и в полном объеме, сразу начинаешь понимать, какая слаженная команда здесь работает, и как здесь ценят время - свое и чужое. И в центре порядка, не слишком частого на наших стройках, стояла фигура загадочного майора. Я давно уже осознал истину: "каков поп, таков и приход" и с интересом присматриваюсь к редкой разновидности строительного "попа". По стилю работы Чуйко очень напоминал Д. И. Френкеля, но тот был гораздо старше и отягощен полковничьими погонами...
   - Сегодня устраивайтесь, отдыхайте. Завтрак у нас в 6-30, в семь я заеду за вами. Не рано вам будет? Будить не надо? - глаза майора с веселинкой глядят на морских подполковника и майора. Но я уже усвоил стиль этих ребят и улыбаюсь:
   - И ложиться не будем, - я отвечаю и за Марусенева, как старший по званию...
   Все офицеры питаются вместе с солдатами из общего котла. Никаких разносолов, даже каша и та в виде родной "шрапнели". Я еще болен и слаб, и ее скользкие шарики просто не проталкиваются в мое горло, несмотря на предыдущее семидневное питание одним чаем. Есть вода, она привозная, заботливо охлаждена для питья. Неожиданно финское сухое молоко, которым меня снабдила в дорогу Эмма, легко растворяется в холодной воде, и я наслаждаюсь молоком "с погреба" в давно известной мне жарище казахстанской степи... Только это эрзац-молоко меня и спасло в грядущие жаркие две недели...
   Больше часа несется наш козлик по еле заметному пыльному следу на высохшей траве выжженной солнцем степи. Стена пыли долго стоит за нами...
   На объекте жарко в прямом и переносном смысле. Полыхает сварка, ревут агрегаты и компрессоры... Спускаемся в котлован, осматриваюсь. Размеры шахты после прибалтийских, конечно, впечатляют. А вот ее конструкция... Могучий Кибалко облегченно приникает к моей груди:
   - Николай Трофимович, задолбали...
   Подошедший офицер ракетчиков показывает Чуйко и мне отмеченные швы, которые треснули. Их подварили вновь, "покрепче", они опять начали трещать...
   - Может быть, еще побольше шов наложить? - вопросительно смотрит на меня военпред.
   Случай просто классический: именно так самыми лучшими намерениями мостится дорога в ад.
   - Сварка и трещит оттого, что вы слишком хорошо варите.
   Военпред недоверчиво смотрит на меня. Отнимаю у него мелок и, рисуя схему на стене шахты, выдаю всем собравшимся короткую лекцию. Огромные внутренние усилия неизбежно возникают при сварке от усадки наплавляемого металла. Они суммируются из-за множества параллельных швов на неудачной, очень жесткой конструкции. Тюбинги жестко связаны и не могут спасительно подвинуться или деформироваться, что уменьшило бы напряжения. Поэтому швы просто разрываются от собственных внутренних напряжений. Наглядные пособия окружают нас. Все слушатели, в том числе Чуйко, просто впитывают в себя азы сварочной науки. Теперь им стает понятным мой первый вывод: чем больше наплавленного металла, тем выше внутренние напряжения, тем легче разрушится эта конструкция. При начальстве (и для него!) запрещаю всем сварщикам варить усиленные швы. Можно еще немного уменьшить напряжения за счет правильной последовательности сварки вертикальных и горизонтальных накладок, отсутствия прихваток и другими тонкостями.
   Несколько дней мы вместе со сварщиками завариваем десяток ярусов тюбингов. Трещин не появляется. Военпред уже начал молиться на меня, когда отчетливый щелчок и появление трещинки на одной накладке, показали, что проблема остается, хотя и немного уменьшилась в размере.
   На нескольких стволах я провожу такую же работу, затем пишу подробную технологию. Оставляю "просветленных" Марусенева и Кибалко, и улетаю из знакомого Казахстана самолетом: я сделал все, что мог на этапе "расхлебывания" совершенной другими глупости.
   Через неделю мне передают на рецензирование проект новых ТУ по контролю сварки на пусковых шахтах. Проектировщики наконец-то поняли, что вляпались по самые уши, и позвали на помощь науку из самого ИЭС им. Патона. Наука отреагировала адекватно как наука, но совершенно по-идиотски с точки зрения реальной жизни, знанием которой всегда славились патоновцы. Я до сих пор не знаю, как в недрах ИЭС родился этот перл. Вот его философия: раз есть нежелательное явление, то его надо сначала измерить, чтобы знать, как с ним бороться. При строительстве и сварке в облицовку должны были внедряться специальные тензометры и маячки, информация с них считываться специальным устройством, которое бы показывало бы, что напряжения велики, и возможно появление трещин. Стоимость контроля сварки стала приближаться к затратам на все строительство...
   Так и хотелось спросить на манер моей патентной дамы: "ну и что"? Никаких мер по уменьшению этих напряжений и даже по заделке трещин применить-то уже нельзя!
   Я написал резко отрицательный отзыв по этим бесполезным ТУ контроля. Конструкция в целом - ошибочная, огромные внутренние напряжения в ней - неизбежны. Напряженная конструкция, даже совершенно целая, могла треснуть в любой момент - например от случайного удара молотком, не говоря уже о землетрясениях и взрывах...
   Проектируемые ТУ благополучно похоронили, скорее всего - из-за дороговизны и очевидной бесполезности такого контроля. А поскольку стратегические шахты продолжали трещать, а вода - поступать, то в низшей точке шахты просто соорудили приямок и насос, который периодически откачивал воду. Для этого пришлось еще соорудить автоматику...
   А вот история с обратным знаком, основанная на невежестве изготовителей. Впрочем, и конструкторы внесли достойную "лепту". Мне пришлось разбираться с нарушениями геометрии торпедных стеллажей в одном из скальных арсеналов Севера. Заготовки стальных консолей изготовил 8-й Завод в Палдиски, принадлежащий УМР, мы же их только монтировали. После установки оказалось, что длинные консоли совершенно не параллельны, не жестки и никак не могут принять на свои плечи такой тяжелый и точный груз, как торпеды. Виноват был в первую очередь завод, не обеспечивший точности заготовок, варивший их не в жестких кондукторах, а буквально "на колене". Главный инженер завода, сантехник по специальности, обнаружил полную "темноту" по сварке металлоконструкций и вынужден был подписать убийственный для завода акт. Вина конструкторов тоже была очевидной. Они "нарисовав" длинные недостаточно жесткие консоли, "навешали" на них очень много сварки. А очень напряженные конструкции могут "разгружаться" потом, меняя свою геометрию с течением времени...
   Сравнительно простой объект пришлось переделывать. Конечно, заниматься этим пришлось мне самому: что возьмешь с "малограмотного завода", как сказало наше общее Управление, ликвидируя "нехороший" для завода акт...
  
   Взгляды из будущего. Майор Чуйко вскоре стал Героем Социалистического труда, генералом и начальником главка ГУСС (специального строительства). Все, кто работал с ним, отмечают удивительную человечность и работоспособность этого незаурядного человека, с которым мне довелось "пересечься" на очень короткое время.
   Те пусковые шахты МБР, о которых шла речь, сейчас оказались в другой стране и наверняка демонтированы. Вряд ли они теперь стоят где-либо на боевом дежурстве: слишком заметны они из космоса и слишком уязвимы. Даже с надвинутым холмом, даже зимой можно определить, что ракета живет: для некоторых ее частей нужна постоянная температура, и это пятнышко отличающейся от фона температуры считывается спутниками за несколько витков. Огромные силы и средства вкладывала страна в эту гонку вооружений, подрывая свою экономику. Все было напрасно? Или может быть, действительно хрупкий мир на планете Земля держится на острие ракет с ядерными зарядами? Да и мира в нашем мире, собственно нет: просто используемые заряды и участники войн пока не самые большие...
  
   Надо рассказать о других проектах с судьбой более веселой, тем более - проросшей в будущее. Я уже писал, что одним из главных наших развлечений было строительство монтажно-сварочных машин для объектов. Тут мы давно "набили лапы" и наши машины на базе автоприцепов ставали все совершенней. Последний писк моды - передвижная сварочная мастерская ПСМ -надцатой модели. Небольшой фургон на автоприцепе нес в себе все необходимое (в том числе - инструменты и материалы) для работы четырех сварщиков и бригады слесарей. Нужно было только подключить питающий и размотать сварочные кабели.
   Я знал, что через пару месяцев эксплуатации машина будет похожа на выжившую после Хиросимы, но сохранит свою работоспособность. Поэтому при постройке мы действовали соответственно: все прочно, надежно, "кувалдоустойчиво" (по современному - "вандалоустойчиво"), основное оборудование не должно поддаваться отвинчиванию и краже - "утаскиванию". Отделка - минимальная, никаких изысков, особенно с применением красивого пластика, который просто выдирается с корнями для солдатских поделок. Вместо гравированных на пластике табличек и надписей - надписи краской по трафарету. Короче: рабочая, простая и надежная машина.
   Неожиданно в лаборатории появляется делегация из УМР. Корякин приводит с собой еще каких-то высоких чинов из московского главка. Нашу машину осматривают долго, тщательно и с пристрастием - как молодой врач девушку, которая нравится.
   - Все хорошо, все удобно, все продумано. Вот только отделка никуда не годится!
   Пытаюсь доказать, что это мы делаем осознанно, что так надо. Но мне в ответ приоткрывают сверкающие дали: наша скромная рабочая лошадка будет показана на всеармейской выставке. Более того: наш главк наметил техническое перевооружение всех организаций с использованием различных передвижных средств, а мы и наша машина - лидеры в этих вопросах... Поэтому нам предлагается из нашего выносливого, но неуклюжего, верблюда вырастить грациозную и привлекательную зебру с разноцветными лентами, вплетенными в гриву. Собственный паспорт зебра должна держать в красивых зубах. И сроку нам на все метаморфозы - меньше месяца...
   "Проникаюсь" сам, провожу собрание, чтобы вдохновить вверенный личный состав. Он тоже осознает и проникается. Времени маловато, начинаем без раскачки. Начало, как всегда, - заявка на недостающее оборудование, материалы, инструмент и все такое - с указанием срочности. "Красивую зебру" проще было бы сделать "с нуля", но нет свободного фургона. Приходится все демонтировать, заменять оборудование на новое, кабели - на блестящие, линолеум на полу и верстаках - на красивый. Несколько десятков больших и малых шильдиков (лейблов) нам гравирует "ЭРА" по спецсоглашению ("вы нам - мы вам"). Оцинковку кожухов делает 122 завод, хромирование всяких ручек - Гидромех. Для окраски используем автоэмали, которые тогда были только горячей сушки. И т. д., и т. п. Последние дни перед отправкой работаем уже часов по 12: никогда бы не подумал, что выставочный блеск требует столько труда...
   В Москве к нашей машине, которая теперь называется "нормокомплект", пристегивают меня и прапора Сережу Савельева от главмеха. На территории учебного комбината разворачивается огромная выставка всяких строительно-монтажных "штучек-дрючек", среди которых наша выглядит как лебедь белая в стае ворон. Мы едва не превращаем ее опять в закопченного "трудолюбимого" лебедя: машина всем оказывается нужна. Без нее - как без рук, Только у нас все подключено и все действует: труборез, кислородная резка, шлифмашинка, компрессор, дрель, слесарные тиски, различные ключи и, главное, - сварка. Мы с Серегой с утра напяливаем комбинезоны и вкалываем для общего дела по черному, еле доползая к вечеру в гостиницу ЦДСА.
   Туда ко мне в гости приходит С. С. Демченко, который теперь пенсионер и московский житель. Сергей Семенович выглядит глубоким стариком, но сохранил весь одесский шарм. Собираем походный стол, как бывало. От наших красочных воспоминаний, когда Демченко в лицах изображал Байдакова, Циглера, а я - самого Демченка и одессита-майора, бедный Серега Савельев уже и смеяться не мог - только тихонько повизгивал...
   На конференции с участием маршала Соколова и двух десятков генералов я не был: находился при своем еле отмытом "лебеде". Маршал и генералы шумным стадом пробежали возле машины. Один дотошный поднялся внутрь и потрогал рукой что-то блестящее.
   Идеи, овладевшие умами широких генеральских слоев, станут материальной силой, непосредственно повлиявшей на мою судьбу, спустя несколько лет...
   А вот пустячок, который имел широчайший выход в жизнь. В. И. Корякин, человек, удавивший СПРУТа, строит домик в садоводстве. Конечно, используя передовую технику и электроинструмент со "своего" склада КМТС. А там почти весь инструмент был промышленный, рассчитанный на заводское применение, где электрические сети - трехфазные. Правда, завод 122 выпускал некую приставку, позволявшую раскрутить трехфазный инструмент от однофазной сети, но именно с ней и горели у Корякина двигатели каждую неделю.
   - Коля, разберись, что с ним, - по-свойски скидывал мне ВИ очередное устройство, которое за версту кричало, что оно безнадежно и окончательно "сжечено". После нескольких случаев мне стало жалко безответных инструментов, и я начал "вникать", затребовав еще не "сжеченные" устройства и легендарную приставку. Приставка имела два положения "большой" и "малый" двигатели. Насколько они "большие" и "малые" - информации не было. Боря Мокров передал мне формулы для расчета конденсаторов в зависимости от тока двигателя и устройства его обмоток: звездой или треугольником. Формулы плохо стыковались с суровой действительностью...
   Почти месяц я пытался изобрести устройство, которое автоматически бы включало и выключало требующиеся конденсаторы. Вскоре понял, что для этого придется сооружать шкаф, набитый электроникой. И еще уразумел, что каждый трехфазный двигатель - сугубо "индивидуальная личность", и к нему нужен такой же подход. И что для пуска и работы движка избыток емкости так же вреден, как и ее недостаток. А вот их "достаточность" я научился определять по необычно подключенному обычному вольтметру. Осталось разработать схему, когда 400 мкф емкости могли бы "квантоваться" всего через 5 мкф. Это уже чистая арифметика из средней школы: всего-то нужны несколько включателей. Еще пара пустяков, например, - разряд случайного заряда на больших конденсаторах и устройство реверса. Полученное устройство стало называться "универсальный расщепитель фаз УРФ 3-220". Расщепитель позволял любым трехфазным двигателям мощностью от 0,05 до 3 квт длительно работать от однофазной сети 220 вольт, практически без потери мощности. В этот диапазон входит весь ручной электроинструмент и различные деревообрабатывающие станки.
   И расщепителей и станков я собственными руками изготовил по несколько десятков штук - для себя, друзей и разных заказчиков. Но это было уже позже, когда из класса начальников я выпал в исходное состояние - в класс рабочих...
  
  
  
  

Обрастаем недвижимостью...

   Ничего, я им создам уют -
   Живо он квартиру обменяет.
   У них денег куры не клюют,
   А у нас - на водку не хватает. (В. В.)
  
   Жаркие битвы за собственную крышу над головой горячей осенью 1956 года ушли в историю.
   Получения законного ордера на две комнаты на Краснопутиловской укрепили мое сознание в том, что все наши жилищные проблемы уже решены навсегда: мы на троих имели около 40 "квадратов" в очень приличной "сталинской" трехкомнатной коммуналке - предел мечтаний многих в тогдашнем Ленинграде. Вот только соседи Уткины, которые тоже на трех человек получили в этой же квартире меньше 20 м2, не могли спокойно перенести чужое жилищное счастье. Наша коммуналка немедленно превратилась в поле боя...
   Возвращение домой перестало быть синонимом отдыха и расслабления: надо же выходить из жилья в места общего пользования - поле непрекращающегося боя.
   Мы начали искать отдельную квартиру по обмену. Объявления, черные маклеры, доверенные лица и прочие законные и полузаконные методы были нами испытаны в различных вариантах. Однажды нам даже предложили отдельную 4-комнатную квартиру, но в "хрущобе". Там, чтобы зашнуровать ботинки, надо было выставить "корму" на лестницу, а "отдельные комнаты" представляли собой пеналы, в которые с трудом помещалась солдатская койка. Самая большая 16 метровая комната состояла из окна и дверей для продвижения в остальные малогабаритные отсеки.
   В другой раз очень приличная квартира на углу Зайцева и Краснопутиловской нам очень понравилась. Мы с Эммой уже почти согласились на обмен. Разметала наши желания запоздалая "Татра": при ее трогании на перекрестке в квартире задребезжали не только окна и двери, но и посуда в серванте. А звук был такой, как будто мы сидели прямо под капотом ревущего грузовика. Стало понятно, почему для всех переговоров нас приглашали поздно вечером: днем, когда грузовики останавливались и трогались с четырех сторон светофора, мы просто не услышали бы друг друга...
   Наконец и к нам пришла большая радость: враги Уткины получили отдельную квартиру. Их комнату заняла Клара Александровна Пантелеева, с которой мы дружны уже почти полвека. Я посчитал, что все наши телодвижения теперь теряют смысл, и мы можем спокойно проживать на завоеванных с таким трудом квадратах. Конечно, неплохо бы иметь отдельную квартиру, но я знал обстановку в части и УМР: многие офицеры с детьми уже десятилетиями жили в условиях гораздо худших. У нас же на троих было около 40 метров жилой площади, плюс половина просторных "общественных угодий" сталинской квартиры. И еще два немаловажных обстоятельства. Сережа учился в 397 школе с усиленным английским, где у него была любимая учительница и, следовательно, - успехи в освоении вражеского языка, что так и не удалось сделать его родителям. Кроме этого - на Броневой у нас уже был построен кирпичный гараж, что по тем временам было роскошью почти сказочной.
   Надо было прописать и взять к себе маму: она оставалась одна. Первый поход в Большой дом для разрешения прописки в Ленинграде закончился чрезвычайно быстрым, но совершенно полным "отлупом". Чиновник в назначенном подъезде взял мои бумаги и вперил в меня вопрошающий взгляд.
   - Прошу разрешить прописку матери. Жилплощадь позволяет. Мать уже старая и жить одна не может.
   - Вот езжайте к ней и поддерживайте ее там, - решительно заявил чиновник, рисуя поперек заявления крупными буквами одно слово "ОТКАЗАТЬ".
   - Как я могу поехать туда с этими погонами? - пытаюсь доказать очевидное.
   - Следующий! - чиновник уже смотрит сквозь меня на входную дверь. И так визит уже занял более 10 секунд...
   Наша жизнь зависит от неизвестных нам бумаг с грифами "ДСП", "Секретно", "Совершенно секретно", а может быть и устных распоряжений, переданных по закрытой связи ЗАС. Что было тогда, возможно, станет известно историкам лет через 50, когда снимутся грифы с документов. Но через несколько месяцев у меня относительно благосклонно приняли заявление на прописку матери в обычном отделении милиции на Автовской. По "своим каналам" МВД проверило, что в Деребчине у нас отсутствовало родовое поместье (довоенную "казенную" хату у одинокой вдовы давно уже отобрала Советская власть). Маму прописали к нам на Краснопутиловской. После смерти С. М. Крепостняка мама переехала к нам уже на новый адрес - на набережную Черной речки. Кстати, ее переезд вызвал немалое удивление замполита УМР: сам-то он прописывал всех родственников с единственной целью - получения дополнительных квадратных метров...
   То, что мы получили отдельную квартиру в новом доме-вставке, который строился для начальства УМР, - целиком заслуга Эммы. Она, не слушая моих унылых увещеваний, пошла на прием к начальнику УМР Ю. И. Горбаневу, которому и доказала, что только один я, такой умный и ценный подполковник, еще живет со своей семьей в коммуналке. Юрий Иванович, человек добрый и интеллигентный не только дал себя убедить в этом, но и убедил еще и своего зама по политической - Трофимова. Нашему везенью, наверное, помогло и то, что в освобождаемые наши комнаты можно было поселить сразу двух жаждущих из вечной очереди на жилье...
   Милость начальства была так велика, что нам даже разрешили выбор квартиры: на засыпанном строительным мусором первом этаже, или на залитом солнцем шестом без лифта. Конечно, мы хотели к свету, к солнцу. Образумил нас Олег Власов:
   - Что вы делаете? Как будут взбираться на шестой этаж ваши старенькие бабули?
   Скрепя сердце, вспомнив учение Иосифа Виссарионовича о действии постоянных и временных факторов, мы согласились на первый. Солнце было временным фактором, а преодоление пешего пути на шестой этаж - постоянным... На шестом этаже поселился с семьей Гена Корзюков.
   Олег и бабули спасли и нас: сейчас мы с огромным трудом преодолеваем несколько ступенек на наш первый. А что касается качества жизни, то неизвестно что лучше: бесконечные протечки потолка и черные стены на шестом этаже, или прогнившие полы от испарений подвала на первом... Однако: "дело сделано, его ничем не исправить, и это единственное утешение, как говорят в Турции, когда отрубят голову не тому, кому следует"...
   Следующим этапом "обуржуазивания", накапливания недвижимости, - надо считать полукриминальную постройку гаража в Межпутье, которую я уже живописал в главе 21 "Автомобили, автомобили...".
  
  
  

Домик окнами в сад.

  
   Збудуй хату з лободи,
   До чужої не веди...
  
  
   Но все это были семечки по сравнению со следующим проектом: постройка дачи. Конечно, это никакая не дача в классическом понимании, которой в кино владели обычно большие академики с многочисленной родней и друзьями. Там академики предавались умным разговорам, ловили рыбу на ближней речке и слегка музицировали от нечего делать.
   "Дача" же в нашем современном садоводстве - это участок болота размером 6 соток (600 м2), на котором счастливый владелец обязательно должен выращивать что-нибудь общественно-полезное: картошку, брюкву, огурцы или бананы. Для души - можешь выращивать также цветы, но не для рынка, а только для личного обнюхивания. Как и на "удаленном огороде", нарезанном от профсоюза на ближайших Соловках. Правда, "садоводство" от "огородничества" еще отличается тем, что на участке разрешалось сажать деревья и построить: а) домик типа "не выше, не шире, не более", б) туалет; в) душ с подогревом воды от звезды Солнце - вершину буржуйского комфорта. Огородники же имели право только на воздвижение будки для хранения лопат.
   Тем не менее, и на огороды, тем более - на садоводства, во всех "дающих органах" стояли огромные безнадежные очереди: городской народ жаждал надрывать собственные пупки, чтобы превратить комариные рассадники в участки с цветущим картофелем. "Оформленные" счастливчики с небывалым энтузиазмом добирались в выделенные болотистые Тьмутаракани на паровозах, автомобилях, левых колхозных тракторах. Последние километры обычно преодолевались по узким тропинкам в пешем строю с рюкзаками, загруженными инструментами и провиантом. Именно так осваивалось далекое Радофиниково, участки которого распределяли среди заслуживших профком 122 завода и политотдел УМР.
   Раньше эти заботы меня совершенно не трогали: хватало других. Кроме того, я считал, что у нас, автомобилистов, - любой куст за городом является прекрасной дачей, не требующей никаких усилий и оформлений. Повернула наши мозги Леля Мартыненко родительским домиком в Шапках. Мы приехали туда веселой компанией, погоняли чаи-кофеи, затем двинулись в ближний лес за грибами. К нашему возвращению уже был готов сытный обед, откушав который мы предались загоранию и всяким развлечениям на пленэре. Добрейшие родители Лели и Наташи ходили за нами, как за маленькими. А мы нежились, наслаждались и отдыхали: чем же еще можно заниматься на даче??? Спустя годик на собственной "даче" я краснел от одних воспоминаний об этом отдыхе: пожилым людям так нужна была наша реальная помощь в их повседневном тяжелом труде...
   Мы, наверное, уже несколько состарились, судя по эволюции взглядов. Постепенно созревала мысль, что неплохо бы иметь собственное поместье, где хорошо было бы отдыхать самим и принимать друзей: не все требуемое для отдыха помещалось в машину, да и возвращаться надо было к вечеру в город. А в своем вигваме - отдыхай, не хочу...
   У наших друзей Мещеряковых, которые были в то время на Кубе, возникла необходимость купить домик поближе к Питеру для матери, которая после смерти отца осталась одна в Тамбове.
   Мы с Эммой объездили всю Ленинградскую область по все возрастающему радиусу: ничего походящего не нашли, но набрались впечатлений по сельским домикам. Тут Олег Власов, мой непосредственный начальник, предложил вступить в садоводство "ЛОТОС" - "Ленинградское окружное товарищество садоводов". Садоводство ласкало слух своим египетским именем, а главное - оно было всего за 40 км от нашего нового жилища. И самое главное: председателем там был Иван Абрамович Кривошеев, бывший замполит УМР, "Ошечка". (Так он, заядлый охотник, произносил слово "осечка" и все знали его по этой партийной кличке. Иван Абрамович знал об этом, и сам подсмеивался над своей дикцией)
   Кривошеев когда-то помог нам (не помешал, хотя и мог!) получить вторую комнату на Краснопутиловской. Наше вступление в ряды садоводов было почти гарантировано: Кривошеев сам нуждался в нашей помощи. В садоводстве надо было прокладывать и сваривать трубопроводы, сооружать ворота и разную железную и электрическую лабуду, что могли сделать только мы, монтажники. В наши ряды естественно включился Лева Мещеряков, который скоро должен был расстаться с Фиделем и Раулем Кастро. Заодно почти решалась его задача с домиком для матери...
   Осенью 1976 года мы с Олегом облюбовали свободный участок на троих. Там, правда, были глубокие залежи торфа, далеко от дороги и совсем близко к болоту, но там "было на троих". И еще: рядом стояли два новеньких оранжевых домика, ласкавших взгляд...
   Кривошеев разрушил наши мечты: этот участок где-то еще "оформлялся" и его получение могло состояться не раньше, чем через год. А принятие в "садоводы" Мещерякова вообще могло сорваться по каким-то формальным причинам. Но мы уже начали разбег и "стремлялись" как стрела, пущенная из лука. Тогда "Ошечка" предложил нам такие варианты, на которые мы, скрепя сердце, согласились. Олегу Кривошеев отдал участок офицера Ермолаева, который служил где-то в Чехословакии. Участок был оформлен несколько лет назад, но "не освоен", т. е. до сих пор на нем колосились не злаки, а молодые сосны, а вместо домика в болоте торчала будка с замком. По правилам садоводства такой участок подлежал изъятию и передаче новому садоводу для "освоения". Мне был предложен рядом участок "зеленой зоны": "кривое место" у дороги, на котором росли сосны и располагались помойки и сараи окружающих плантаторов. Наши с Олегом участки объединял в одно целое большой болотистый ров. Леве Мещерякову предложено было купить готовый дом на возделанном участке, что его очень устроило.
   Садоводство ЛОТОС-1 (были еще 2 и 3) с первого взгляда казалось весьма живописным, то есть - беспорядочным и безалаберным, с косыми и кривыми улочками и участками среди таких же канав, болот и водоемов, носящих гордое наименование "противопожарных". Большинство домиков и разномастных сараев при них были такими же кривыми и невзрачными. Казалось, что все творцы этого ландшафта органически не терпели прямых линий. Только история давала ключ к пониманию этого геометрического явления.
   Раньше рощицы, поляны и болота этого места с редкими избушками егерей являлись обширными охотничьими угодьями ЛенВО. Изредка сюда приезжали банды высокопоставленных охотников, которые после обильных возлияний кого-то стреляли. Однако вокруг начали возникать гражданские садоводства: "Политехник", несколько "Дружных" и другие. В военной среде число потенциальных "садоводов" значительно превысило число "охотников". Под давлением первых вторые отступили. В "верхах" было принято решение: угодья реорганизовать в садоводство для всего округа.
   За дело взялись основательно. Проект садоводства поручили делать Проектному институту. Сначала составили и согласовали предварительную смету. Затем несколько лет делали геодезическую съемку, проект мелиорации, дорог, нарезку участков. Вся эта масса бумаг требовала многочисленных согласований, утрясок и переделок, на что ушло еще несколько лет.
   Тем временем нетерпеливые владельцы грядущих участков начали их осваивать полулегально, захватывая ломти получше и посуше, ведя дороги к ним тоже по местам посуше. Бурно строились по такому же принципу егеря, жившие на угодьях раньше.
   Когда проект садоводства с красиво расчерченными дорогами и прямоугольниками участков был наконец готов, то возможность его выполнения стала не просто нулевой, - она стала величиной виртуальной, как квадратный корень с минус единицы.
   Проект так и остался голубой мечтой на бумаге; участки стали раздавать "по факту" и статусу просителей. Хлынувшие очередники второй очереди тоже действовали по принципу: кто раньше встал - того и тапки. Мы уже были совсем внеплановыми - и выбирали то, что осталось случайно. Следует учесть, что каждый садовод лепил свои строения из имеющихся подручных элементов: списанных фургонов, автобусов, утильных домиков и различного хлама. Большой популярностью пользовались полусгнившие, пропитанные ядовитым креозотом, железнодорожные шпалы. В ход шли даже подвешиваемые к самолетам топливные баки. Болота на подъездных путях изобретательно заполнялись автопокрышками самого разного калибра и дверями со свалок. В ожидании лучших времен на каждом участке "по быстрому" сооружалась времянка: надо же было где-то жить и хранить лопаты до воздвижения мечты - домика типа "не выше, не шире, не более". Давно известно, что нет более постоянных строений, чем временные, поэтому времянки, похожие на метастазы собачьих будок, оставались навсегда, даже если рядом вырастал домик. Картина будет неполной, если не упомянуть о перекошенных столбах ЛЭП, стоящих с обвисшими проводами в самых неожиданных местах (но и это счастье: в Радофиникове были только керосиновые лампы). И последний штрих - целиком "фантазийные" ограды участков: уж на них-то вообще не полагалось расходовать драгоценные материалы...
   Так и создалась "в натуре" неописуемая живописность нашего садоводства.
  
   Исторический экскурс. Кажется в журнале "Наука и жизнь", весьма популярном в те годы, я прочел о садоводствах вокруг Таллина и Риги (компьютер требует, чтобы я написал "Таллинн", но я принципиально не хочу мычать по эстонски на русском языке). Так вот, обстоятельные прибалты выдавали желающим участки вокруг городов гораздо больше 6 соток по тщательно разработанному генплану с заранее созданной инфраструктурой: дорогами, энергоснабжением, водопроводом и канализацией. Садовод на участке должен был построить дом согласно общему плану. Дом мог быть любой, но не меньше и не хуже, чем по некоему, довольно высокому, стандарту. В результате спустя несколько лет вокруг столиц был создан красивый зеленый пояс, пригодный для постоянного проживания...
   Сейчас мы, шагнув одной ногой в капитализм, проскочили заодно разумную организацию пространства. Нувориши стали лепить подобие средневековых замков на берегах рек и озер, загрязняя их отходами своей жизнедеятельности, перекрывая доступы к местам бывшего массового отдыха. А уж ограды вокруг замков по высоте и стоимости стали приближаться к уровню Кремлевской стены...
   Тем временем дороги и леса Карельского перешейка стали напоминать гигантскую свалку. Невзирая на грозные щиты: "Выбрасывать мусор возле дороги категорически запрещается!". После чтения этих предупреждений у меня на языке вертится два вопроса: "А в лес, уже загаженный до предела, - можно?" И еще один: "Когда появятся щиты с надписями: "Пункт сбора и приема мусора - через ... метров"? Нет ответа, не тот у нас менталитет. Мы продолжаем бороться за чистоту. Пора бы начать и просто подметать.
   Ну, это к слову: наболело. У Олега проблемы. Почуяв, что запахло жареным, теща Ермолаева бросается грудью на амбразуру. За одну ночь она вырубает чудесную сосновую рощу на участке, что должно демонстрировать его бурное освоение. Увидев пустырь, я ахнул: очень эмоциональная Лера Власова может получить инфаркт. Однако она прореагировала удивительно спокойно:
   - Вот и хорошо, не надо будет нам корячиться!
   (На своем участке я решил сохранить все до единой сосны: очень люблю это дерево. Как показали последующие годы, - сосны благодарно осушили наш участок, и даже балуют нас белыми грибами).
   В ответ на происки чужой тещи Олег наносит разящий удар - вывозит ее будку на границу садоводства. Попытка удалась только со второго раза с применением гусеничного трактора: будка, оказывается, была наполнена кирпичами.
   После оформления участков перед нами во весь рост стали вопросы: как построить дом? из чего? какими силами?
   Был уже протоптанный и мало затратный путь, по которому прошли Булкин и Пономаренко. В Горелове ликвидировался военный городок авиаторов. Деревянный щитовой домик по выбору можно было за бесценок выкупить у округа. Затем его надо было разобрать и перевезти. Отрезать сгнившую нижнюю часть и собрать домик вновь на новом фундаменте. Все очень просто. Любезный Анатолий Иванович Пономаренко, друг нашей семьи, бывший подполковник-связист, работавший в УМР, составил для нас подробную технологию всей операции, в которой даже указал количество и тип требующихся гвоздодеров и ломиков. Я зашел к командиру, чтобы узнать тонкости покупки домика в Горелове. Ефим Ефимович поморщился:
   - Зачем вам это нужно, Николай Трофимович? Дышать чужими запахами, латать ветхие стены и столярку? И кормить чужих клопов? Я бы посоветовал вам собраться с силами и построить что-нибудь новое, чтобы потом не жалеть, как мы...
   Я "проникся", и всю оставшуюся жизнь благодарен командиру за этот совет. Ему самому домик перевезли и собрали, конечно, силами "вверенного личного состава". Но он этот дом не любил и никогда в нем не жил, возможно - из-за "чужих запахов".
   ...Через месяц мы с Олегом предварительно заключаем с Леноблремстроем на 6-й Советской договоры на постройку двух типовых сборно-щитовых домиков в садоводстве ЛОТОС-1. Мы облюбовали типовой проект с продольной верандой и наносим его размеры на разрешительный план участка. Кривошеев не без удовольствия перечеркивает их крест-накрест: площадь веранды составляет около 12 м2, что на целых два (!) квадратных метра превышает разрешенную площадь! Нам ничего не остается, как выбрать единственный оставшийся проект, в котором все было не выше нормы: две комнатушки и кухня в сумме имели площадь 25 метров и веранда - 10 метров. Этот проект С-330 "Рыжий Иван" (вторая партийная кличка И. А. Кривошеева) и утверждает к воздвижению на обоих участках.
   Боже милостивый, какой это был проект, что это было за сооружение! Даже собачью будку можно было сделать уютнее и совершеннее, не говоря уже о красоте. Подслеповатые окошки обеих комнат выходили на фронтон. Поскольку к одной комнате еще примыкала кухонька, то эта половина дома (и его крыша тоже) была длиннее на ширину двери. Зато к ущербной половинке сиротливо притулилась веранда с отдельной двускатной (!) крышей, которая почему-то была ниже остальной крыши. Попасть на наши чердаки можно было разве только голубям через микроскопические окошки на фронтонах "виллы" (слово "фазенда" появилось позже, после "Рабыни Изауры").
   Мы уже давно приняли решение ставить домики на высокий фундамент, чтобы в цоколе (высотой не более 1,8 м, иначе это считалось этажом!) иметь еще какие-то полезные пространства. Я мечтал о гараже и мастерской, да и различные материалы где-то надо было хранить. Мы ездили по садоводствам, изучали редкие тогда "высокие" домики. Обычно это был просто приподнятый дом, что нам не подходило. Но цоколь зависел от того, что будет наверху, а с ним мы никак не могли определиться. Индивидуальные изменения проекта (в пределах плана) разрешались за отдельную плату, но передвинуть что-либо было трудно: стены набирались из готовых модулей шириной 800 или 600 мм.
   Каждый вечер мы заседали с Власовыми у нас на кухне, пытаясь как-то улучшить наши уродливые будки, перебирая десятки вариантов изменений - в пределах "дозволенного". Один проект вызывает бешеный восторг, и Лера Власова восторженно пишет поперек эскиза: "Согласны УСЕ!!!". По задумке половина крыши над верандой и крыльцом делается плоской: это будет наш летний солярий и площадка для входа на чердак-мансарду. На следующий вечер, по зрелому размышлению, все отвергается: а куда будет уходить дождевая вода? кто будет чистить здесь снег зимой? как обеспечить плотность и прочность соединений?
   Постепенно вырисовывается проект, с которым действительно "согласны усе": надо надеть общую двухскатную крышу на весь домик, включая ущербную веранду и виртуальное крыльцо рядом с верандой. Веранду и крыльцо остеклить по всему периметру так, чтобы можно было убрать окна из крыльца на случай тревоги по поводу лишней площади. Убирается перегородка между комнатой и кухней, образуется бОльшая комната с плитой-печкой. В каждую комнату еще добавляется по одному окну. Вверху на фронтонах вместо голубиной дырки ставить по два больших окна, чтобы мансарда была светлой (окна в крыше мансард обычно протекают).
   Мы получаем простую прямоугольную форму дома. И очень нужные мансарду и подвал, которые юридически и площадями-то не считаются.
   Стройфирма наши изменения принимает и пересчитывает ведомость материалов и смету. Вот фундамент они могут делать только ленточный, но будут строить на нашем "самодельном". Бьем по рукам, выплачиваем аванс. Фирма завозит зимой на участок все материалы, чтобы ранней весной, когда будут закрыты дороги, начать стройку без раскачки. Все настолько хорошо, что даже не верится...
   Мы с Олегом готовимся к строительству фундаментов. Решаем делать свайный фундамент с ж/б ростверком. Для свай нам нужны стальные трубы 219 мм. У нас их навалом с демонтированных трубопроводов, всякая некондиция и т. п. Наученный горьким опытом с правдоискателем Базловым, я придерживаю Олега, который просто хочет вывезти из свалки все нужное. Идем вдвоем к Булкину:
   - Ефим Ефимович, нам нужен разный металл и трубы из металлолома. Продайте нам несколько тонн, чтобы не чирикаться по мелочам...
   - Нет, дорогие друзья, я не сделаю этого. Стоит нам оформить один-единственный ордер на продажу, как нас замучают проверки и расследования. Вы знаете сами, как подчищают даже годный металл замполиты, когда надо выполнять план по металлолому. Упредите их, возьмите ненужное. Только не просите оформления: это чревато большими неприятностями...
   Да, трудно быть честным в нашем мире. Олег организует вывоз труб и металла, оформив липовые накладные. Из свалки он привозит выброшенную бетономешалку, которую я лично превращаю в действующую в течение недели. Из списанных машин восстанавливаю сварочный преобразователь: сети слабые, и только он позволит работать с пиковыми нагрузками от сварки. Кривошеев, скрепя сердце, дает разрешение на подключение сварки в обмен на объявление, что на Лесной 30А производится бесплатно сварка для всех садоводов Лотоса.
   Все украденные сваи мы прячем глубоко в землю за одно воскресенье. Кроме нас двоих в бригаду вошли Жора Бельский, Гена Степанов и Коля Карпов - инженер-строитель, свояк Олега. Точную разметку мы сделали заранее. Бурилка-столбостав быстренько делала дырку в матушке земле. Туда мы опускали сваю, вставляли внутрь арматурный каркас и заполняли бетоном.
   К концу дня на наших участках не было ни одной трубы. Из земли торчали только выпуски арматуры, которую теперь не спеша надо было приваривать к арматуре ростверка. Позже я, возможно, расскажу о злой шутке, проделанной этими сваями...
   За недельку вся арматура ростверка была сварена. Теперь устройство ростверка было даже проще, чем устройство ленточного фундамента: все на поверхности. На него надо по расчетам два самосвала бетона. Мой дом идет первым, и я договариваюсь с прорабом стройконторы, что его люди сделают опалубку. Приезжаю через пару дней. Часть опалубки сделана, хотя бригада и навеселе. Я уже знал, что они как алхимики превращают доски для домов непосредственно в алкоголь. Нас это не очень трогает: материалы принадлежат строительной фирме, а мы у них будем принимать готовые дома. Что растранжирили - придется восполнять их фирме. Твердо договариваюсь со всей бригадой: в четверг утром я приведу два самосвала с бетоном. Опалубка к этому времени должна быть безусловно готова.
   - Конечно, конечно! Тут и работы не так много... Разве мы не понимаем, что такое жидкий бетон в самосвале, - говорит бригадир.
   Утром встречаюсь с Колей Карповым, заезжаем на Северную ТЭЦ. Плачу наличными немаленькие деньги. При нас загружают два самосвала свежеприготовленным бетоном, которые мы ведем в Лотос.
   ...Открывшаяся картина не для слабонервных: половины опалубки нет вообще. "Понимающие труженики" блистательно отсутствуют в полном составе.
   С тоской оглядываю окружающий ландшафт: куда слить из двух самосвалов высокопрочный, готовый схватиться, бетон? На дорогу и огород - нельзя, в лес - не подъехать из-за канавы...
   И тут Коля Карпов, оптимист потрясающей силы, глядит на меня голубыми невинными глазами:
   - Давай сейчас сделаем опалубку сами!
   Ошалело смотрю на него. Нет, он не шутит, да и другого выхода нет. Через мгновение мы начинаем работать, на ходу стаскивая с себя одежду...
   Таких сумасшедших темпов не было даже на Новой Земле. Мы хватали любые мало-мальски пригодные доски, рубероид, щиты и превращали их в стенки опалубки. Стенки скрепляли кольями, проволокой, веревками или чем-нибудь подпирали... Недовольные водители самосвалов сначала скептически покуривали, затем не выдержали и тоже начали помогать. Время остановилось...
   ... Глядя на безобразно волнистые стенки ростверка нашего дома, любой человек подумает: как неаккуратно работали! И только мы с Колей Карповым думаем: неужели мы за час сделали то, что целая бригада не могла сделать за неделю? Ростверк, кстати, оказался очень прочным. Когда одна свая начала выпирать из земли, ростверк наклонил весь дом, но не разрушился.
   Бетонирование дома Власовых тоже не обошлось без ЧП: самосвал с бетоном застрял в болоте за 10 метров от дома...
   Прораб нашей стройки - человек еще не потерявший совесть. У него десяток таких строек по всей области. А вот бригада наших "тружеников" уходит в загул, дело стоит. Прораб меняет бригаду - через неделю ситуация повторяется. Пробую применить методы грядущего капитализма:
   - Ребята, если вы к следующей субботе сделаете это и это, - я вам выплачиваю премию из собственного кармана! Кроме премии ставлю и бутылку!
   Трудящиеся радостно соглашаются: внезапная премия и бутылка - хорошо! Утром в субботу приезжаю вместе с Эммой. Ничего не сделано вообще, никого нет. Впрочем, один есть, спит голый на сыром болоте. Эмма волнуется:
   - Он же простудится! Разбуди его!
   Пытаюсь растолкать здоровенного амбала. Даже не мычит. Пробую перекантовать его, чтобы подложить какую-нибудь подстилку, - не могу перевернуть такого кабана. Чертыхаюсь в адрес всех алкашей Советского Союза, и начинаем работать. Все выходные и вечера мы трудимся на своей стройке: исправляем содеянное, конопатим, улучшаем то, что можно. От производственного шума амбал все же просыпается и, пошатываясь, подходит к нам:
   - А где наша премия? Где бутылка???
   ... Вместо обещанного июня конец строительства не виден и в сентябре. К счастью последняя бригада из двух мужиков - вполне нормальная. Они покрывают крышу, обшивают снаружи вагонкой дом и веранду, вставляют окна-двери и настилают полы, конечно - при нашей активной помощи. На носу уже зима и нам срочно нужна печка. Две недели я по утрам лечу в Купчино, хватаю там рекомендованного деда, который лепит нам с Олегом печки. Воду и замерзшую глину приходится греть уже на костре. Сооруженные печки отчаянно дымят, несмотря на успокоительные басни деда. Тем не менее, у нас уже есть приют, где можно работать. Станок для дерева, который я соорудил уже давно, вытаскиваем на веранду. С нетерпением ждем 9 часов утра, когда можно будет начать строгать-пилить...
   На следующее лето мы занимаемся отделкой дома. Построенное нравится многим, особенно подвальный этаж и мансарда. К нам зачастили делегации для получения наших ноу-хау. Больше других нас донимал один полковник. Сначала он часа два дотошно разбирался сам, затем привез жену, потом проектировщиков. Эмма возмутилась:
   - Вы, конечно, все себе построите как надо. Вот только нам не дадите окончить стройку!
   - Понимаете, у меня очень сложное положение, - отвечает полковник. - Вокруг строятся одни генералы, и мне надо построить так, чтобы было лучше, но не настолько, чтобы они могли это заметить!
   Мы посмеялись и простили его настырность: действительно трудно человеку. Кстати о генералах. Перенимает наш опыт также недалекий сосед, генерал Стасюк, бывший начальник финансов ЛенВО - шишка большая, но очень приличный человек. Генерал, отталкиваясь от наших решений, пошел дальше и сделал лучше: на мансарде вместо проектного подслеповатого окошка на дорогу смотрел большой и красивый витраж из разноцветных стекол. Нагрянула комиссия из округа, проверявшая, чтобы домики были "не выше, не шире, не более". Пришли к нам с проверкой. Я сунул в нос высокой комиссии целую папку: вот типовой проект с указанием дозволенных метров, вот смета, вот чек на оплату работ и материалов, а вот куча чеков на оплату всяких прибамбасов. Комиссия уныло удалилась, не солоно хлебавши. Спасибо тебе за своевременную науку, бдительный коммунист товарищ Базлов!!!
   А вот бедного генерала уличили в архитектурных излишествах и предписали: полкрыши с красивым витражом - снести, дабы не расшатывать социалистическую законность. Генерал выполнил предписание, после чего искалеченный дом стал даже хуже окружавших его собачьих будок. Эта передовая архитектура так потрясла человека, что он вскоре умер. Потом наследники как-то прилепили недостающий кусок крыши: дожди-то поливают! Только вместо радостного витража смотрит теперь на дорогу запыленное окошко вполне законных размеров...
   Наша стройка, плавно переходящая в ремонт, длится уже более 30 лет. Сосны уже выросли выше дома. Зимой мы раньше приезжали на свою фазенду, пробиваясь сквозь сугробы. Ставали на лыжи или просто бродили под сияющими звездами. Снег очаровательно скрипел под валенками... Сейчас мы там живем только летом, возможно - потому и живем...
   Среди сосен Дом нас хранит сейчас:
   Мы с любовью его раньше строили...
   Согревает нас, терпеливо ждет -
   Когда медленно одеваемся...
  
  

Полвека кануло куда-то...

   Живя с азартом и упорством
   Среди друзей, вина и смеха,
   Блажен, кто брезгует проворством,
   Необходимым для успеха (И. Г.)
  
   В 1981 году прямо в лаборатории отмечается мой полувековой юбилей. На дворе стоят "годы застоя чудесные, с выпивкой, шуткою, песнею", - как позже об этом времени ностальгически споют барды. Коллективные "вечера отдыха", призванные "сплотить трудовой коллектив" везде широко практикуются. Для удобства трудового коллектива наше мероприятие проводится в большой комнате лаборатории, основательно освобожденной от излишних приборов и кульманов. За добавленными столами и стульями неплохо разместились более 30 человек. Вино лилось рекой, о юбиляре говорили так хорошо, как можно говорить только на его похоронах. Тон задал командир: он вспоминал о таких моих подвигах, о которых я и сам уже забыл. Кстати, я уже отмечал это редкое свойство у Е. Е. Булкина - помнить о достижениях и победах своих подчиненных; у большинства людей, увы, память сохраняет только плохое о человеке...
   Ну, что же: полвека жизни - неплохой повод, чтобы подбить итоги: из громких побед вычесть унылые поражения и рассмотреть, что осталось в сухом остатке...
   Классические три задачи мужика: родить сына, построить дом, посадить дерево,- кажется, выполнены (если деревьев сажал и мало, то не срубил уже выросшие). Есть дружная семья: любимые жена и сын. Забрал к себе маму. Обуржуазился, оброс уже недвижимостью: квартира, дача, гараж, машина (как, и она тоже недвижимость?). Есть всякие титулы (заслужОнный!) и приличное воинское звание. Где только и что только не строил, укрепляя Родину со всех сил. Многие бывшие пацаны "от сохи" считают, что я их воспитывал. "Народ и начальники" считают меня специалистом уж очень широкого профиля: даже не видно его. Продолжаю работать. По советским меркам - вполне приличное положение. Это плюсы.
   Минусы: ничего из задуманного в науке не удалось сделать. И уже не удастся. Чуть не сыграл в ящик, потерял частично здоровье. Приобрел кучу врагов из-за нетерпимого характера. Перестал расти вверх по служебной лестнице.
   По последнему пункту начинаю себя малодушно оправдывать: ну не рвался я к высоким должностям и званиям, никого не расталкивал локтями. Просто делал свое дело, которое люблю. "Самым большим начальником в маленьком домике" я уже с 1966 года, то есть 15 лет. А если прибавить "подвальный период", - то все 20. Но это не было застоем: просто я рос не вверх, а "вглубь и вширь", постоянно решая всякие трудные задачки, которые сваливались на фирму и меня лично. Когда в 1977 году оформляли "Заслуженного рационализатора РСФСР", то только перечень решенных "штучек-дрючек" занял несколько листов...
  
   По электрической теории генератор отдает наибольшую мощность, если... попроще: если нагрузка на него оптимальна. И перегруз, как и недогруз - снижают его эффективность, а могут и вообще сломать. Если я на своем месте, и не ломаюсь - значит все в порядке... Служба моя уже длится более 26 лет, я могу уже уволиться в запас и спокойно работать на гражданке без особого "напряга". Но жалко мне бросать свою фирму, на развитие которой затратил почти всю жизнь: очень в ней мало инженеров, хотя все как будто что-то "кончали" по инженерной специальности...
   К сожалению, и в фирме уже нет никакого движения вперед. Прославленная и динамичная монтажная организация начинает медленно загнивать, прекратила развитие и рост. По мысли Макаренко - любая остановка в развитии коллектива - начало его гибели...
   Началось это тогда, когда нашу часть забрали из ВМФ и передали Главвоенстрою. Вместо матросов у нас появились "рядовые - военные строители". Дело не только в цвете формы, хотя для молодых ребят это совсем не мелочь. Дело в сроке службы. Она стала на год короче, и мы не успевали готовить настоящих специалистов. Отпали сложные и уникальные флотские объекты, только на некоторых мы продолжали работы по традиции. Затем "...в целях повышения...и улучшения...", часть стала заниматься только монтажом котельных. Монтируемые в гарнизонах котлы-живопырки в своем развитии отстали лет на 50 от мирового уровня. Допотопный котел Бабкок Вилькокс, трубы которого я чистил от накипи еще в 1946 году на сахарном заводе, были более сложной и совершенной установкой для испарения воды.
   Теперь же, на монтаже нашей котельной офицер (инженер) мог спокойно уйти, ? грамотного слесаря было вполне достаточно. Вот характерный пример. Наша лаборатория разработала собственные правила сварки и контроля этих котельных, выжав из имеющихся руководящих материалов все суесловие, воду и ссылки на другие документы. Снабдили документ понятными таблицами, схемами и эскизами. Так вот эта небольшая брошюра стала настольной даже для инспекторов Котлонадзора, по крайней мере, ? на последние четверть века.
   В этих условиях лаборатория оставалась единственным техническим органом военно-бюрократической организации, в которую превращалась наша техническая фирма. Уровень работ понизился, но все равно кому-то надо светить сварку, исследовать шлифы, готовить людей и оборудование, решать технические вопросы...
   Успокоив себя такими лукавыми оправданиями, продолжаю работать. Дел, как всегда - невпроворот, рефлектировать некогда...
   В это время я получил от судьбы подарок - Пашу Быкова. Мне сразу понравился вихрастый мальчишка с живыми глазами, к тому же успевший окончить техникум. Он был из Киргизии, но - русский. На него успели "положить глаз" и другие отделы. Надо заметить, что теперь нас стали комплектовать как стройбаты, то есть призывниками, негодными для нормальной воинской службы. У наших "молодых надежд" обычно были проблемы с ростом и весом, со знанием русского языка и грамотностью, часто - вообще с количеством и размерами извилин. Даже на просто нормального призывника набрасывались все отделы. При распределении пополнения в комиссии обычно сидели главный инженер и начальники заинтересованных отделов. Я участвовал всегда, комплектуя группу учеников-сварщиков и лабораторию. За многие годы накопился большой опыт определения "кто есть кто" по результатам очень короткого знакомства. Все уже знали, что в группу сварщиков я беру только добровольцев, спокойно отдавая другим хороших ребят, не желающих заниматься сваркой. Все шло более-менее спокойно, но за Павла Быкова, который мне нужен был в лабораторию, разгорелась настоящая битва: он до зарезу был нужен всем, даже старшине группы в качестве помощника. Мне удалось победить в этой схватке, и вот Паша Быков оказался в лаборатории.
   Дальше рассказывает современный - 21 века - Павел Геннадьевич Быков, инженер, глава компьютерной службы крупной фирмы.
  
   Пришел я в лабораторию, осмотрелся. НТ усадил меня за кульман и дал задание. Я немного поработал, затем задумался, как это получше сделать. В это время из мастерской, где расположены станки и сварочные столы, зашел токарь Борис, кажется ? младший сержант, оканчивающий службу. Он воззрился на меня, очень удивленный тем, что он - "дед", да еще с лычками ? подметает пол и убирает станки, а молодой "салага" сидит и ничего не делает. Эту несправедливость в природе он решил немедленно исправить и подал мне команду:
   - А ну, бери швабру и пошли за мной!.
   В это время пришел НТ и говорит Борису:
   - Не трогай его, он работает.
   - Как работает? ? удивился Борис, ? Он же просто сидит!
   - Он думает, ? пояснил ему НТ.
   - И это называется - работает? ? не унимается Борис.
   - Мне очень тебя жалко, Боря, если ты за время службы в лаборатории еще не понял, что думать - это тоже работа, и вовсе не самая легкая, ? разъяснил "деду" НТ, и дал понять, что "дебаты" о разновидностях труда окончены и надо заниматься самим трудом непосредственно.
  
   Теперь у меня появилась правая рука - Павел Быков. Мало того, что ему можно было поручить рутинную чертежную работу. Гораздо важнее, что он стал вдумчивым оппонентом. В обсуждении всех проблем мы, возражая друг другу, находили оптимальные решения. Чтобы избавить Павла от назойливой "опеки" всяких младших сержантов, мы взяли курс на переход в прапорщики. Но и этот статус был временным: Паша успешно учился в СЗПИ, и мы стали планировать следующие шаги.
   Павел Быков вполне мог стать офицером. Я очень много для этого сделал, все уже было написано и согласовано. К сожалению, командиром "десятки", где официально числился Быков, стал полковник Рогацкин, который по стилю работы намного превосходил легендарного Попандопуло из "Свадьбы в Малиновке". Рогацкин очень-очень твердо, с придыханиями и театральным заламыванием рук, обещал мне отправить документы на присвоение Павлу офицерского звания в Москву. Из-за своей разболтанности или подлости он не сделал этого во время. Павлу исполнилось 27 лет, и переход из прапорщиков в офицеры стал невозможен. Конечно, его судьба изменилась бы, но теперь уже нельзя сказать - в какую сторону. Тогда мы надеялись, что - в лучшую... И представить в кошмарном сне нельзя было, что скоро грядет глубокий бардак горбачевско-ельцинской "перестройки"...
   Но это было позже. А пока мы напряженно и плодотворно работаем: проблем, требующих решения, набирается полно. И завод, и УМР, и объекты, и другие организации жаждут получить наши чертежи и консультации... Лаборатория может все, я тоже знаю и могу очень много...
   Между тем в отношениях со штабом части начал назревать некий кризис. Работе лаборатории и мне лично некоторые "товарищи" начали, как будто невзначай, ставить палки в колеса. Помехи были мелкие, я их спокойно сшибал или обходил. Однако их ставало все больше, преодоление отнимало время и силы. Сначала все это мне казалось случайным, или следствием моего нетерпеливого и довольно неотесанного характера.
   Несколько позже я понял, что это кризис: системный, всеобщий и, главное, - неизбежный.
   Когда часть набирала высоту, шла вперед с ускорением и перегрузками, а лаборатория была на острие, ? все было нормально. Все время я и старался так двигаться, не заметив, что это уже никому не нужно.
   Современная ситуация располагала штаб ("второй этаж", как он обозначался в разговорах) к жизни спокойной, неторопливой и размеренной. В рабочее время обсуждались новости кино и моды, посещались магазины. В значительно продленный обед активно "работали" новенькие биллиардные столы, пинг-понг и еще какие-то развлечения...
   Вечно озабоченная и занятая какими-то проектами лаборатория, по меньшей мере, раздражала. Конечно: не может нечто целое и его составная часть двигаться с разными скоростями. "Кризис жанра" был неизбежен.
   Оппозицию лаборатории возглавила "серый кардинал части" - некая властолюбивая дама с простым русским именем Ремира (РЕволюция МИРА), в быту - Мира, мой старый "заклятый друг". Еще с давних времен она, как говаривал Зощенко, "затаила в душе некоторое хамство" на меня. Дама с обманутыми ожиданиями становится грозным оружием в руках Сатаны, даже не взирая на прошедшие с тех пор длинные годы.
   Такую ситуацию очень сжато и точно описывает Игорь Губерман:
  
   Из-под поверхностных течений
   речей, обманчиво несложных,
   текут ручьи иных значений
   и смыслов противоположных.
  
   Пакости лаборатории и лично мне участились и укрупнились после того, как Мира взяла себе в союзники (точнее - подчинила) зама командира по МТО (материально-технического обеспечения). Этот Зам был безликий, "никакой" подполковник. У меня сразу обострились вопросы снабжения. Например, больших трудов мне стоило убедить МТО, что моим ученикам-сварщикам надо давать отличные электроды малого диаметра, а не бракованные большого; что для учебы нужно большое количество труб и т. д. Всё это уже давно было решено, сказано, обкатано - теперь же я вынужден был снова давать бесконечные расчеты и обоснования по каждому пустяку. Зам своими придирками меня "достал", и я беру его за горло в темном углу:
   - Какого ... ты выпендриваешься? Сколько можно меня дергать?
   - Так меня заставляют... - испуганно жалуется подполковник мне(!). Отпускаю его, бедного и слабенького: все ясно. Я даже знаю, кто именно его заставляет...
   Неожиданно одним из скрытых моих врагов стает мой друг и начальник Олег Власов. Главный инженер на правах друга нагружает меня ненужными командировками, монтажными работами на второстепенных объектах, всякой другой чушью, по-дружески приговаривая:
   - Не бойся, выдержишь!
   Мой друг Олежка - неплохой мужик, широкой и щедрой души. Слово "друг" я пишу без всякой натяжки и иронии. Он поделится последним, всегда придет на помощь. Вот только его мучают комплексы и жена - необузданная Лера. Комплексы развились еще во времена строительства наших фазенд: мои решения оказывались лучше, и волей-неволей ему приходилось переделывать собственные. Например: наружную обшивку дома вагонкой я напускаю на кирпичи цоколя, чтобы зрительно снизить высоту дома. Работа нудная, Олегу не хочется ее делать.
   - Это только тебе нужно: дом стоит у дороги, все видно!
   После окончания стройки "юбку" приходится делать и Олегу: его дом выглядит уродливо. Только теперь и дополнительная обшивка, сооруженная с большим трудом, смотрится как чужеродная "нашлепка".
   - Ты ставишь слишком много окон, - говорит Олег, и "экономит" два окна. Весной, после длительной "пилёжки" Леры, ему приходится самому выпиливать проем в готовой стене, и вставлять окно: без него - темно, как в погребе...
   Лера его пилит постоянно и злобно. Главный враг - командир Булкин. Разговор при мне:
   - Тебя, идиота безмозглого, он гоняет по командировкам, а сам за твоей спиной хорошо живет дома!
   Наверняка знаю, что точно то же она поет Олегу обо мне, после чего я убываю в очередную ненужную командировку, бросив неотложные дела. Женщина не понимает, что именно от нее, вполне добровольно "отбывает" ее муж в командировку. Там - полная ламбада. Подчиненные знают слабость своего Главного и не скупятся на зеленого змия... Давно уже этот зверь забрал в мир иной моего друга, подводника, капитана второго ранга Власова Олега Евгеньевича...
  
   Не в моих правилах жаловаться, и я борюсь в одиночку. Еще не осознав, что это системный кризис, я считал, что все неприятности - следствие недостатков моего характера, чему, увы, имелись довольно многочисленные примеры. Я уже имел выговор "за нетактичное поведение", когда я ограждал своих матросов от "сельхознавозработ". Чудом избежал наказания, когда в "высоком" звании старлея на многолюдной палубе "большого охотника" крыл площадным матом полковника Циглера. Меня дважды изгоняли из партбюро за восстание "против линии"; последний раз - против лазания с сапогами в душу моего прапора...
   Теперь, во время затягивания петли на шее, мой характер вряд ли смягчился. Из-за каждого пустяка я мог "завестись" с полуоборота, нарушая нормальные отношения даже с вполне дружелюбными начальниками и товарищами.
   В оправдание могу сказать, что свои "нервы" я никогда не показывал подчиненным: в лаборатории всегда была нормальная - рабочая и дружелюбная атмосфера. Конечно, это не касалось бездельников и всяких прощелыг, которые иногда выявлялись в лаборатории. С ними я просто расставался быстро и без колебаний.
   Я призадумался: что делать дальше, как преодолеть очередной, хотя и несколько виртуальный, штопор? Однако дальнейшие события совершенно неожиданно пошли другим руслом.
   Где-то в верхах провернулось некое колесико. В Управлении Монтажных работ (теперь оно называлось в/ч 71131 или открыто 44 ССУ - Специальное строительное Управление) оказалось свыше 700 сварщиков, что по каким-то нормам (достаточно было 500 человек) требовало введение должности Главного сварщика. Стадо разрослось, и закон требовал появления "верховного пастуха", отягощенного знаниями и облеченного полномочиями, чтобы "направлять и пестовать" стадо. Сложность работ, которая тогда уже сильно понизилась, - не играла никакой роли. А зря: именно сложность работ, а не только количество людей, должна быть определяющей для появления должности Главного...
   Фактически я уже давно исполнял функции главного сварщика, решая обширные вопросы сварки (оборудование, технология, "радиоактивный" контроль, учеба и другие) для всех организаций УМР, особенно - 122 завода.
  
   Техническая иллюстрация предыдущих тезисов. Пару лет назад УМР предложили очень выгодные работы с титановыми конструкциями. Мне был задан вопрос: что для этого надо?
   Я очень обрадовался, что мы сможем освоить новые, очень высокие технологии, которыми даже в Ленинграде владели немногие организации. Честно и подробно написал список мероприятий, необходимый для освоения титана, металла весьма тонкого и нетерпимого к любой грязи и обычному разгильдяйству. Нужны были отдельные "титановые" зоны на заводе, со своими гильотинами, токарными и фрезерными станками. Для сварки требовались: аргон высокой чистоты, специальные горелки, вакуумная обработка проволоки при высокой температуре. Даже удаление титановой стружки имело "нюансы". И, конечно, надо было учить людей. Короче: с титаном надо обращаться на "вы", культура производства должна быть значительно выше, чем даже при работах с нержавеющими сталями. Кстати, когда мы осваивали нержавейку и алюминий, то проблемы были такие же. Теперь же у фирмы был шанс подняться на более высокую ступень, войти в ряды "грандов". Реакция начальства на мой доклад была "специфической": от работ с титаном отказаться вообще. Мы скатились на уровень чуть повыше сантехника дяди Васи...
  
   Мне сообщил Корякин, как о решенном факте, что меня переводят в УМР. Несомненно, что сам он к этому тоже приложил какие-то усилия. Повышение - знак доверия. Начальство, очевидно, нисколечко не сомневалось, что подполковник бегом побежит на новую должность, чтобы получить звание полковника. Я возмутился:
   - А меня спрашивали, хочу ли я туда идти?
   Это возмущение, увы, имело основание, и не одно. К тому времени мне исполнилось 50 лет. Я прослужил около 27 лет и мог уйти на пенсию. Почти все мои командиры были дельными инженерами и отличными людьми, с уважением относились к моему труду, что помогало жить и работать. УМР же для части в последние годы выступало ненужной бюрократической надстройкой, неким нахлебником, а часто - и тормозом. Примеров на эту тему было много, и часть из них касалась непосредственно меня.
   И, еще одно обстоятельство ? человеческие качества руководителей УМР. Если его первые начальники Сурмач, Пейсахович, Большаков были гигантами, то последние не внушали мне ни доверия, ни уважения. Особенно тот, "под руку" которого мне предстояло пойти - Сергей Александрович Суровцев. Я был свидетелем возмутительного случая. При большом стечении народа на каком-то мероприятии, Суровцев как на мальчишку орал матом на другого полковника, обзывая его всякими непотребными словами. Тот что-то униженно и тихо лепетал в свое оправдание. Я представил себя в положении "облаиваемого" и понял, что в ответ не только прожег бы такого шефа русским глаголом, но и другими действиями цинично попрал бы все воинские уставы.
   О замполите УМР, современном служителе культа, соединявшем в одном лице ласковую Алису и дальновидного Базилио, я уже немного писал...
   Вот такие соображения о будущих отцах-командирах и бюрократической работе в такой же организации удерживали меня от перехода в УМР, несмотря на желанные каждому офицеру повышения звания и оклада. Правда, служить придется дольше...
   Я колебался, оттягивая решение.
   На личной встрече с Суровцевым он коротко мне сообщил:
   - Вы приглашаетесь на должность Главного сварщика Управления. Должность - полковничья. Оклад, к сожалению, не очень высок. Работы и обязанностей - много: контроль технологии и качества сварки всех частей и лабораторий, связь с Гортехнадзором, особенно - газовиками, которые нас донимают. Впрочем, свои функциональные обязанности вы напишете сами. Ближайшие задачи - проектирование и постройка Учебно-сварочного центра, по которому вы писали докладные. Мы должны его построить для всего главка. На очереди - серийное производство сварочных передвижных машин на 122 заводе по типу ваших, количество и вид машин главком сейчас определяется. Вы принимаете предложение?
   Меня сражает уважительное слово "приглашаетесь": значит, я могу и не согласиться. О настоящем учебном центре я мечтал уже давно. В перечне других забот Главного сварщика почти нет ничего, чего бы я не делал раньше. Вот только объемы...
   Набираюсь неслыханной наглости, и отвечаю Суровцеву, что смог бы решить эти задачи только при создании пусть небольшого, но весьма квалифицированного конструкторского бюро, целиком подчиненного Главному сварщику Управления. Для этого нужны соответствующие "штаты", заполненные грамотными людьми инженерами и техниками. Само собой - в их числе я хотел бы получить прапорщика Быкова Павла Геннадиевича, с которым я сейчас работаю. Кроме этого потребуются помещения, связь, кульманы, мебель, оргтехника и еще куча разных прибамбасов.
   Суровцев предлагает использовать проектно-конструкторскую группу УМР, которую я хорошо знаю: это были осколки проектно-сметной группы в/ч 10467. Там несколько девочек перерисовывали эскизы вентиляции и сантехники. Частично их можно было использовать для разработки деталей Учебного центра, но не более. Суровцев по всем вопросам согласился со мной и дал твердое обещание все, предварительно заявленное мной, - обеспечить. Разговор был конкретный, и деловой. Разговаривал Суровцев спокойно и уважительно. Я по-новому взглянул на него: образ безбашенного солдафона, созданный в моем воображении, начал таять. Любого человека могут другие "человеки" довести до ручки...
   И все же, и все же... Не хочется оставлять лабораторию, которую я так долго строил. Еще столько не доделано в металле. А там - почти бюрократическая организация... Кроме того, получив звание полковника, мне придется служить до 55 лет. Прошу у Суровцева несколько дней на раздумье. Он удивленно, но даже с уважением, смотрит на меня:
   - Хорошо. В понедельник жду вашего решения и рапорта.
   Но родная часть просто заставляет меня поторопиться. Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, стал обычный текущий ремонт лаборатории.
   У нас всегда бывало много людей из других организаций. Чтобы не стыдно было их принимать, а работать было приятно, я всегда стремился создать и поддерживать чистоту и порядок. Это было очень непросто: помещение было малым для размаха наших работ. Мы перерабатывали тонны металла, стены и потолки коптили сварка и резка на нескольких постах, много было стружки, пыли и других отходов. Все эти безобразия неизбежно загрязняли и главную комнату. А в ней были точные приборы (микроскоп, стилоскоп, осциллографы и др.), химический шкаф, библиотека, хранилище пленок и документов. Кроме меня и женщины-секретаря, здесь же работали ребята на двух кульманах, радиографы, монтажники электронных схем и другие люди. Окна - маленькие, высоко поднятые, света пропускали мало...
   Поэтому потолки мы белили почти каждый год, а стены окрашивали очень светлой краской спокойных пастельных тонов. Здесь было хорошо работать и даже отдыхать... У нас всегда были как в родном доме приехавшие из командировок сварщики, прапорщики и офицеры...
   Лаборатория уже изрядно закоптилась, и я затеял очередной ремонт. Его мы делали своими силами, нужны были только материалы, в первую очередь - краски. По опыту прошлых лет: основа всех красок - белила, в которые добавлялось очень немного других - только "для колеру".
   Я написал заявку, точно такую же, как в предыдущие годы. Через некоторое время прибежал зам по МТО и сказал, что у него плановый отдел (все та же Ремира!) требует указать физические площади, куда должна наноситься белая краска. Ладно, если ей это нужно - укажем...
   Паша Быков тщательно все замеряет и составляет сводную таблицу, в которой указаны раздельно: а) площадь окрашиваемых стен; б) окон; в) потолков; г) оборудования; д) нормы расхода краски. Объем и тщательность работы Паши вполне тянули на дипломный проект студента строительного техникума. Довольны, алчные бюрократы?
   Ага, щас!!! От нас потребовали: по каждому окну показать развернутую формулу расчета поверхности переплетов. Паша добросовестно хотел выполнить и это требование. Но мне уже стало скучно, и я запретил ему это делать.
   На последней встрече с "краскодателями" я совершенно озверел:
   - Измеряйте окна и стены хоть микрометром, считайте, хоть до девятого знака после запятой. "Правильно рассчитанной" краской будете красить уже своими ручками. Я этим онанизмом больше заниматься не буду!
   Окончательное решение об уходе-переходе было принято. Закрывалась страница моей биографии, очень большая страница - более 26 лет я служил в одной части. Практически - весь лучший активный период моей жизни, когда "уже знаешь" и "еще можешь".
   Беснуясь от мерзостей снабженцев и плановиков (Миры), я не хлопал дверью и не сжигал мосты: я уходил на повышение. "Моя" лаборатория теперь - только одна из нескольких, которые мне предстояло опекать. Да и командование части теперь я смогу "прижать": ЦУ и ЕБЦУ (еще более ценные указания) Главного специалиста Управления для него - почти приказ...
   Может и хорошо, что мне не дали краску для ремонта...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"