Высоко в небе парил орёл. Он уже давно наблюдал за группой людей в серых рваных армяках, осторожно пробирающихся по бескрайней степи в сторону извивающейся словно огромная змея широкой реки. А к противоположному южному берегу реки приближалось, поднимая тучи пыли, растянувшееся до самого горизонта конное войско...
* * *
...Ватага из двух десятков стриженых "под горшок" мужиков-крестьян всё дальше и дальше удалялась от Засечной Сторожевой Линии на юг.
Уже больше недели шли они по степи, в надежде выйти на степных единоверцев, называемых по смутным слухам то ли бродниками, то ли казаками. Или, не найдя их, объявить себя Вольными Казаками и зажить Свободной Общиной где-нибудь у степной речки в удобном, богатом рыбой и промысловым зверьём, месте.
Истоптав лапти вдрызг, босые, в рваных армяках, опираясь на длинные заострённые колья - импровизированные копья - как на посохи, с топорами за кушаками, они упрямо углублялись, вслед за своей Мечтой, в дикую, таившую опасности, степь.
- Всё! Мужики! Привал! - остановился у поросшего камышом ерика атаман ватаги - здоровенный, косая сажень в плечах, мужик с кудлатой бородой - и, широко раскинув руки, шумно вдохнул в себя прозрачный пьянящий степной воздух. - Уууухх! Ширь-то какая кругом! Лепота! Вот она - Воля! Воля-волюшка! Воля вольная!
Развели костерок. Набрали в котелок водички и ссыпали в него, у кого сколько осталось в котомках, пшена и поставили на огонь варить кашу.
Вдруг со стороны, куда они направлялись, раздался топот приближающихся лошадей.
- Кто это? Дым костра приметили! - заволновались ватажники и, не успев толком отдохнуть, вскочили на ноги и увидели быстро окружающих их на низкорослых лошадках, по брюхо утопающих в ковыле, степняков в мохнатых малахаях и с луками в руках.
- Мужики!!! - заорал атаман. - Ордынцы окружают!!! В колы!!! В топоры!!! - и выхватил из-за кушака огромный топор на длинной рукояти.
Тут раздался дикий пронзительный визг и в сторону полуокружённой и прижатой к ерику ватаги изготовившихся к бою мужиков засвистела густая партия стрел... затем вторая... затем третья... четвёртая... засверкали кривые клинки...
- Всё! Конец! - вскрикнул молодой крестьянин и повернул испуганное лицо к такому же испуганному молодому товарищу. - Афанасий, быстро прячемся в камыши! За мной! - и головой вперёд кинулся в густые заросли ерика.
- Я за тобой, Емельян! - отозвался тот и следом исчез в камышах.
За ними последовало ещё несколько человек из ватаги...
Спрятавшись в камышах, только головы торчали из воды, они, стуча от страха зубами, слышали над собой топот копыт, лошадиное ржание, смертельные вскрики товарищей и чужую отрывистую гортанную речь.
- Вот и смерть наша пришла. Или в рабство заберут. Быстро закончилась наша Воля. - Дрожащими руками крестились притаившиеся в камышах ватажники. - Господи помилуй. Господи помилуй.
- Афанасий, сейчас ордынцы нас обнаружат. - Клацал зубами от страха Емельян. - Матерь Божья, спаси нас.
- Помилуй нас, Господи. - Про себя шептал Афанасий.
И тут вдруг степняки испуганно завизжали. Грохнул огнестрельный выстрел... заржали лошади... зазвенели скрещиваемые в смертельной схватке клинки...
- Кто-то на них напал. - Перестали стучать зубами и превратились в слух притаившиеся в камышах ватажники.
Вдруг всё резко стихло.
- Хто там?! Вылазь! Кажись на Свет Божий! - услышали они у себя над головами.
- Вроде понятно говорят. Неужто казаки. - Заволновались "камышовые сидельцы" и, торопливо крестясь, полезли... на Свет Божий.
Представшая перед ним картина заставила их, и так до смерти перепуганных, содрогнуться. Кого-то из них не выдержало и начало рвать... до спазм в животе.... У кого-то от увиденного... освободился кишечник...
Они увидели, что у всех их сотоварищей по ватаге, кто смело принял бой, были отсечены руки, головы... вспороты животы... внутренности размотаны по траве...
Чуть в стороне рядком лежали, уже "освобождённые" от кольчуг и оружия, трупы напавших на них степняков.
Да и сами "спасители" в глазах уцелевших ватажников мало чем отличались от степняков. Все "спасители" были коренастые, жилистые, широкоплечие, резкие в движениях. Почти все были русоволосые, с медными обветренными лицами. Но некоторые имели ярко выраженную степную азиатскую внешность. Совершенно дикий устрашающий вид им придавали мохнатые звериные шкуры поверх стёганых бешметов и такие же мохнатые шапки. У некоторых из них под шкурами поверх бешметов матово отливали под степным солнцем кольчуги.
- А может, эти... тати из какой-то другой Орды? - потерял всякую надежду на спасение Емельян.
- Может и так. - Похолодело всё внутри Афанасия.
- Нет, мужики, - прошептал другой ватажник, - я у одного азията приметил на груди крестик. Это казаки. Как пить дать...
Возле тела атамана ватаги, всего утыканного стрелами и оттого похожего на тушу огромного ежа, на корточках сидели два воина в шкурах и, вытаскивая и внимательно осматривая и вытирая от крови стрелы, пополняли ими свои колчаны.
- Якый добрий колун. - Взвесил в руках топор атамана ватаги один воин и протянул его пожилому соратнику с длинными вислыми седыми усами. - Батько, тебе!
- Забирай себе. - Отмахнулся тот.
- А лезвие у колуна чистое. Кровушки даже не напывся. - Заметили другой воин. - Зазря цэй богатырь им махал. А здоровенный, однако, бугай... был!
- Да уж. Дал Боженька дурню силушку! Богатырь! Шут гороховый! Гы-гы-гы-гы! - не то засмеялись, не то зарычали остальные "тати". - Та хто ж свою башку под колун подставляты будэ?! Дурних нэма! Га-га-га-га!..
Тут на взмыленном горячем жеребце к ерику подскочил всадник явно глубоких восточных кровей и, обратившись к пожилому воину с длинными вислыми седыми усами, указал камчой в руке на юг:
- Батька, там Орда к бродам подходит. Всем гамузом на Русь попёрла! Огромадные стенобитные орудия волами тянут!
- Шо будем робыть, Бабай? - повернули к пожилому воину тревожные лица отрядники.
- Та чую я, казаки. Чую. - Задумчиво ответил он. - Не зря их дозоры по степу зашастали. На цих русских дурней и наскочили. А туточки мы их усих и ущучили.
- Гы-гы-гы! - снова не то засмеялись, не то зарычали казаки.
Послышался торопливый топот копыт, и к ерику подскочила ещё пара всадников:
- Батько! Бабай! Один джигит утёк! Шибко швыдкий та вёрткий оказался!
- Та хай на його! - безразлично махнул рукой с "прикипевшей" к ней камчой, пожилой воин. - Хай в Орде... растрезвонит. Больше уважать будуть.
- Гы-гы-гы-гы! - осклабились казаки.
- Так! Усё, браты! Хватит... баловаться! - резко прервал подчинённых Бабай. - Лошадей, яки покалечены, зарезать. Своих погибших ратников забрать. А яки наши поранены - перевязали?
- Да-да, батько! - рапортовали казаки. - Усё по уряду!
Возле одного лежащего на земле казака хлопотали сотоварищи.
- Браты! Браты! - стонал тот с напрочь отрубленной правой рукой, в которой держал саблю. - Помираю я, братцы.
- Не гунди, Зубастик. Тай не трепыхайся ты як горобчик. Мешаешь нам. - Крепко держали его казаки, ловко, со знанием дела, закрученным тряпичным жгутом остановив кровь, обработав место увечья целебными снадобьями, перевязывали культю. - Благодари Боженьку Казацкого Милосердного, шо живой остався.
- Братушки. Братушки. - Благодарно хрипел тот.
- Та не нудьгуй. - Успокаивали его товарищи и, подняв с земли, осторожно усадили на коня и накрепко привязали ремнями к седлу. - Усэ будэ ладом, Зубастик.
- Браты, по коням! - зычно скомандовал Бабай. - Геть-геть! Уходим-уходим! Швыдче-швыдче! - и склонился с седла над уцелевшими ватажниками. - Урусы, если хотите, то поспешай за намы!
Естественно, "хотение" возникло у всех спасённых ватажников. И они, подобрав полы армяков, подстёгиваемые животным страхом остаться одни в "вольной" степи, побежали следом за казаками.
* * *
В походном казачьем стане в шатре вальяжно развалился на лошадиных попонах, покрытых яркими восточными коврами, атаман с верными есаулами.
- Хто такие? - грозно уставился он колючими немигающими глазками на стоящих перед ним на коленях ватажников.
- Беглые мы. С Руси. - Заикаясь, отвечали те.
- А куда... бежали, русичи? - продолжал внимательно сверлить их глазками атаман.
- В степь. На волю. Казаками хотим быть. - Чистосердечно сознались они.
- В степь побежали? На волю? - вдруг оживился атаман. - Волюшки захотелось? Хотеть не вредно! Ишь ты, ухари какие нашлись! Ага! Щас! Да хто ж её, эту самую Волю, вам в Степи даст? Здесь усё жёстко поделено между улусами! На усих тропочках... засады! Шоб тут вольничать, а пуще - своевольничать, надоть разрешения спрашивать! И за разрешение... заплатить!
- Га-га-га-га-га!!! - одобрительно загоготали есаулы и окружившие ватажников казаки. - Вот дураки! Какой же такой умник надоумил их в Дикое Поле бежать? У них с головушкой всё ли в порядке? Али жить надоело? Совсем невмоготу? Мало им набегов Орды, так ещё и сами... навстречу Орде в Степь полезли... за ощущениями... за Волей! Показаковать решили! Га-га-га-га-га!!! Насмешили! Скоморохи... своевольные!
- А я щас цим "вольным казачкам" доставлю... ордынские ощущения. Уши им отрежу, и сожрать заставлю! - подошёл к стоящим на коленях ватажникам худой как жердь казачина в надвинутой на самые глаза мохнатой папахе, и решительно обхватил ладонью рукоять кинжала. - Посвящу, стало быть, их... в Вольные Казаки!
- Гы-гы-гы-гы!!! - весело зарычал казачий круг. - Дрючкарь, не пужай их так! А то ще скоморохи помрут тут со страху... у нас на руках! Га-га-га-га-га!!!
Тут, как чёрт из табакерки, на "авансцену" шустро выскочил из ближнего к атаманскому шатру "сектора" казачьего круга, где сконцентрировались убеленные сединами казачьи старейшины, небольшого росточка дед. Наряд его представлял из себя неопределённого цвета замызганный бешмет, широченные шаровары и мягкие бесшумные чувяки на босу ногу. Седые вислые усы и седой длинный "половецкий" оселедец, обмотанный вокруг уха, выдавали в нём авторитетного казачьего старейшину и, невзирая на прожитые годы, ещё действующего опытного бойца. С боку у него болтался огромный кривой меч в деревянных, обитых кожей и богато инкрустированных серебром и золотом, ножнах. Создавалось справедливое и правильное впечатление, что этот явно добытый в бою "царский" меч дед таскает не для украшения, а с успехом использует сие устрашающее кривое оружие по его прямому целевому назначению.
- Казаками, значица, хочуть быть? Встречал я таких "хочунов"! - одёрнул он бешмет и гордо выпрямил спину. - Я ось шо кажу! Годков эдак три тому обратно гостевал я у станишном юртЕ на соседней речке. А в енто время, значица, по той самой речке с верху с Руси ушкуи подошли. Ушкуйники, значица, уси видные из себя. Весёлы, нарядни, оружны! Колчуги блестять! Як жар горять! Красотища! Любо-дорого поглядети! Себя гордо Вольными Казаками величають! Мол, гуляють воны! О як! Ну, мы к цим неизвестным "гулящим вольным казакам" решили повнимательнее приглядеться. Зачалы, значица, с ними знакомиться. Дуже бурно, кажу я вам, зачалы... знакомиться! Плодотворно! Посекли их изрядно! А яки самозванные "вольные казачкИ" мечи та сабли побросалы - тех мы, разумеется, не тронули. А то, ишь ты, эти ушкуйнички уж больно истово... заигралыся в Казаков-Разбойников! Та ще без нашего благословения! Ну, мы выгребли из их ушкуёв усё шо було! Тильки в одних портках разрешили цим "казачкАм" усестись в свои ушкуи, тай швыдко убраться с нашей речки... на Волю! Уж дуже у них те портки вонько смердели! До самой невозможности терпети!..
- Аааа-га-га-га-га-га!!! Оооо-го-го-го-го-го!!! - взорвался от дикого хохота казачий круг. - Ай да дид! Ай да Щукарь! Ай да щучий сын!
- Усё! Усё! Тихо, станишники! Не шумите! Мы туточки со стариками тихонько покумекалы. - Из "сектора" старейшин подал голос старый казак с окладистой седой бородой и вернул казачье общество к вопросу о ватажниках. - Ну, што энти урусы в ерике сховались - то хорошо. Быстро сообразили. Зазря головы под сабли не захотели подставляты. Цэ похвально. А што соратников своих бросили - то дуже плохо. Совсем худо. Но, положа руку на сердце, те ихние соратники - ще те... дурни безмозглые. Сами на Смерть напросились. Давай, атаман, возьмём цих вольнодумных скоморохов к себе, тай посмотрим их... в деле. Поглядим - приживутся, али не приживутся.
- Добре, старики. - Согласно кивнул атаман и зычно гаркнул. - Хдэ Пёрышко?!
- Да тута я! Тута! Не шуми! - лениво позёвывая, откуда-то из ниоткуда возник краснощёкий чернобровый молодой писарь в монашеской рясе, с заткнутым за кушак длинным кинжалом и с увесистой холщёвой торбой на плече.
- Щас цих скоморохов до сотен припишем. - Скомандовал ему атаман.
Писарь привычно уселся на маленькую низенькую скамеечку за импровизированный стол в виде большого барабана, достал из торбы толстую прошитую тетрадь с пергаментными листами, чернильницу и гусиное перо:
- Слухаю тобе, батько! Я весь всецело готовый к внимательной трудовой работе.
- Добре, Пёрышко. Грамотей ты наш. Тоди зачнём. - Довольно крякнул атаман и вкрадчивым голосом обратился к первому слева "скомороху". - Ты, мил человек, чьих будешь?
- Онуфрий я. - Набычившись, ответил тот. - Иванов сын. Христианин веры Византийской. Землепашец.
- Суровый, однако. Сурьёзный такой. - Цокнул языком атаман и скомандовал. - А ну-ка, встань.
Онуфрий поднялся с колен.
- Здоровый бугай. - Оценил его внешний вид атаман. - Пёрышко, приписуй Онуфрия в пушкари до Боженко Огнепального. Тому такие бугаи сгодятся. Будэ пушки ворочать.
- Слухаю. - Послушно заскрипело гусиное перо по пергаменту.
- Мил человек, а ты чьих будешь? - обратился атаман ко второму "скомороху".
- Усё! Приписав! - поставил победную закорючку в тетрадь довольный своими трудами писарь. - О! Круглая цифирь! У Бабая опять полная сотня. Намедни до його крайними приписалы улусников Бурундайку та Урупку.
- Добре! Так! Браты казаки! С приблудными русами разобрались! - определив судьбу "вольнодумных скоморохов", довольно потёр ладони атаман. - Зараз переходим к другому вопросу. Из Сарая до нас посол пожаловал. Гутарит, што Великий Хан...
- Та вин ужо не такый Вэлыкий! - загалдели казаки. - Щас на кожном бугре любой хан... мнит себя Вэлыким! Леший их разберёть хто там Вэлыкий!..
- Цыцте! - приструнил "вольнодумцев" атаман и продолжил. - Хан зовёт нас с собой в набег на Русь. Добычу сулит знатную. Достойную! А ежели мы не согласные, то просит не тревожить евонные возвертающиеся взад таборы с награбленной разной хурдой-мурдой. Откупной обещает. Ну, як порешим, казаки?
- А шо?! Могёть, погуляем?! Нам енто любо! Не впервой! - молодцевато захарахорились казаки, которые помоложе.
- Ни-ни! Погодьте-погодьте. Трэба подуматы. - Уклончиво зачесали затылки казачьи старейшины. - Чем дальше набеги на Русь, тем бильше Орда теряет своих аскеров. Урусы зачалы шибко крепко биться. А нам тоже жалко своих молодых дурней-аскеров терять в набегах. Так урусы ще зачалы потихоньку укрепляты свои Засечные Линии в глубину.
- Посол ще сетует, зачем мы их разведчиков порубалы. - Продолжил атаман. - Мол, Хан недоволен. Обиделся. Осерчал.
- Дык заранее же ж надоть нас предупреждаты о набегах. Воны же в наш улус без спроса заскочили! - справедливо заволновались казаки. - Обиделся Хан! Якой ранимый! Одуванчик нежный! Га-га-га-га!
- Ханы улусные нас шакалами кличуть тай стервятниками! - подлил масла в разгорающуюся полемику кто-то из присутствующих.
- А то мы не знаемо! Га-га-га-га! - засмеялись казаки.
- Казак на добычу летить аки ангел на небо! - выкрикнул из стариковского "сектора" Щукарь для оправдания казачьих деяний и "смягчения характеристики".
- Верно, дид! - поддержали его присутствующие.
Тут раздался предупреждающий крик: "Посол сарайский идёт!" - казаки расступились и на середину круга, где до того "красовались" перепуганные ватажники и "выступал" дед Щукарь, вышел ханский посол в пёстром богатом нарядном шёлковом халате и в щедро расшитых разноцветным бисером ичигах.
Поклонившись атаману и стариковскому "сектору" посол воздел руки к небу:
- Станичники! Улусники! Великий Хан приглашает вас идти на Русь. Зачем вам думать, да?! Что в этом плохого? Я не понимаю вас. Добычу возьмёте! Погуляете! Вместе-то, всей Ордой, будет веселее, да! Все улусные ханы и беки со своими отрядами встали под бунчук Великого Хана и двинулись в набег. Ваши соплеменники с соседней речки тоже с нами идут. Они присоединятся к нам у самой Засечной Линии урусов. - И чтобы "подогреть" казаков посол усилил восприятие, напомнив им Старину почти двухсотлетней давности. - Ещё ваш атаман Плоскиня в "своё время" шибко хорошо помог Бату-хану! Помог ему по русским уделам пошарить! А у руссов и сейчас дружины малочисленные. Каждый удельный князь дальше своего удела знать ничего не желает. И это хорошо! Шибко хорошо! Это нам на руку! Нам только придётся "повозиться" на Засечной Линии. Русские богатыри - шибко сильные и смелые воины. Злые Дэвы! Шайтаны! Много наших аскеров всегда погибает сразу на Линии. - И снова воздел руки к небу. - Но их - Слава Небу! - мало. Мы их всё равно задавим и ворвёмся на Русь! Чем нас больше - тем быстрее задавим. Присоединяйтесь, да!
- Русские дружины всегда крепко стенкой стоять. - Со знанием дела стали рассуждать меж собою казаки. - Их лбом не прошибёшь. А мы не любим в лоб ходить. Мы завсегда супротивника тихонько окружаем и рвём со всех сторон.
- Всё правильно! По вашему - по-волчьи! В засаде будете! - подбодрил их ханский посол.
- Да нам ить щас и так хорошо живётся, - уклончиво "дипломатично" ответил за всех атаман.
- Ага! - гневно сверкнул чёрными угольками глаз ханский посол. - Решили за своё взяться, да?! Ай-я-яй! Хотите у бродов поджидать наши таборы и нагло воровать то, что мы с таким трудом и с такой кровью награбили?! Ваши деяния... незаконны! Да вас и невозможно привести к покорности. Вы разбегаетесь по степи как трусливые Шакалы и таитесь в речных зарослях, словно хитрые Камышовые Коты. Гордому благородному Барсу просто унизительно гоняться за Шакалами и Котами! Да и не поймаешь, а только время зря потеряешь, и силы попусту растратишь. А Барс хочет сохранять и накапливать силы для поединка с Русским Медведем. А вы только мешаете этому. Так что Великий Хан сидит в Сарае и дуется на вас. Не расстраивайте его, да. Он уже совсем не молод. Ему нервничать противопоказано.
- Лечиться надо! - выкрикнул кто-то участливо из круга.
- Якши. - Согласно мотнул головой посол. - Лечится Хан. Лечится. Вот только недавно велел с лекаря-хазарина живьём шкуру содрать! Шибко уж этот лекарь оборзел, да! За свои снадобья большую золотую деньгу с Великого Хана стал вымогать! Совсем с ума сошёл этот паршивый баран!
- Вот енто правильно! - одобрительно зашумело собрание.
- Великому Хану всегда спокойно, когда рядом с ним казаки. Он тогда не болеет. - Подкинул "леща" в виде очевидного факта собранию посол. - В охране у него большинство казаки да пленённые дружинники русские. Это очень надёжные воины. А улусные ханы совсем как русские удельные князья стали себя вести. Борзеют, да! Веры им всё меньше и меньше! - и снова напустился на казаков. - Великий Хан неоднократно выказывал своё неудовольствие на Ваше Независимое Поведение попАм Сарайской Подонской Епархии Русской Церкви. ПопЫ всегда пользуются его Вселенской Добротой и молитвенно просят его русских полонян из рабства освобождать. Хан иногда, по Доброте своей Всемерной Всеохватной, идёт им навстречу. Так попЫ освобождённую молодёжь частенько вам, как единоверцам, и передают. Хан на это сквозь пальцы смотрит. Не одобряет, но разрешает. Даже наши джигиты - О, Небо! - тихонько прибиваются к вашим юртАм! Хотят быть казаками. И вы их привечаете...
- Ось купцы проходные караванные гутарють, шо на Руси Москва подымается! - смело прервал посла Щукарь из "сектора" старейшин. - Московский князь усих окрестных удельных князей потихоньку к покорности принуждаить. Ще бають, шо вин, почуяв за собой силу, с Тверским князем совсем сурьёзно задрался за Государев Престол Всея Руси!
- Так это хорошо, что они задрались! Шибко хорошо! - оживился ханский посол. - Щас мы их обоих и поймаем арканом! Пусть в одной клетке дерутся! А мы будем спокойно лицезреть сие занятное зрелище и медленно смаковать бархатный прохладный кумыс! Хе-хе!
- Шо удельные князья грызуться меж собою, шо улусные ханы грызуть друг дружку - цэ нам усё равно! - впал в глубокие "политические рассуждения" Щукарь. - Тута нам усэ едино - шо кого насиловать подтаскивать, али шо ужо изнасилованных оттаскивать...
- Аааа-га-га-га-га-га!!! - взорвался казачий круг. - Так и есть! Ай да дид! Не в бровь, а в самый глаз!
- Так могеть мы, станишники, - продолжил свою мысль Щукарь, - подождём да посмотримо чья возьмёт? Устоит ли Сарай от междоусобиц? А вдруг Москва подымится?
- Дур! Дур! - испуганно замахал широкими рукавами своего халата ханский посол. - Зачем такие злые слова говоришь, аксакал? Худые мысли! Совсем худые! Обидно, да!
- А шо?! - совсем раззадорился Щукарь. - Ось як Московский князь, значица, по Божьему Благословению и с его же Божьей Помощью, в свой Кремль Государев Престол затащит, так нам усими своими Казачьими Улусами сразу надоть до його Посольство справить! Мол, урус, давай дружить, да! И служить тоби будэмо Верой и Правдой! Ты, Государь Московский Русский, нам тильки деньги давай, да! Но в наш Казачий Уряд в наших улусах со своим Государевым Уставом не суйся! Мы самы с усамы!
- Любо! Любо! - согласно зашумел круг. - О цэ дило! О це добре! Ось так и будэ! Та за енто мы усим казачьим гамузом от малого до вэлыкого встанем!
- Дык и вы, остальные улусники, давайте за намы... поспешайте. - Нагло в упор уставился на ханского посла Щукарь. - Подтягивайтесь, значица!
- Что?! Ай! Ай! - как ошпаренный подскочил на месте и энергично протестующее замахал рукавами халата ханский посол. - Дур-дур! Дур-дур-дур! Тьфу! Яман! Шайтан-майдан! Совсем обидно! Сейчас само Небо заплачет...
- Ай да Щукарь! - одобрительно галдел круг. - Як вин козав, а?! Прям, як мечом по башке рубанув!
- Обидно, да?! - передразнил посла Щукарь. - А я, ось, про обиду хОчу козаты! Можна?!
- Эка тебя понесло, дид! Ты и так тут за всех... разгутарился! Разошёлся! Разатаманился! - упрекнул его атаман. - Потом расскажешь. Щас неколы тоби слухать. - И крикнул казакам. - Ну, што, станишники, идём на Русь?!
- Нет! Не ходите! Мы не велим! - посуровели казачьи старейшины.
- Як думает остальное общество?! - поинтересовался атаман.
- Не пойдём. - Хоть и недружно, но, всё же, большинством голосов закрыл этот вопрос собравшийся Войсковой Круг.
- Так! Усё, станишники-улусники, базара йок! - подвёл итог атаман и подозвал ханского посла к себе. - Давай шурпу снидать. Вона така смачна та навариста! Там ще и тихонько побалакаем по Душам.
- Якши. - Натянуто улыбнулся, огорчившийся от своей неудавшейся миссии, посол.
Круг распался - все стали расходиться. Но не все.
- Кажи, давай, дид, про свою обиду! Интересно тоби послухаты! - обступили Щукаря заинтересовавшиеся.
- Ось як годочков больше десяти тому обратно, - начал сказ про свою "обиду" Щукарь, - був я в охранении купеческого каравана. И зийшлы мы, значица, в Тавриду в самый в приморский город Кафу. Мне там сразу не пондравилось. Змеиный гадюшник, а не город, кажу я вам. Там усим заправляють людыны со Стран, Где Заходить Солнце. Злющие тай до грошей дуже жаднющие цыи людыны. Генуэзцамы та венецианцамы обзываються. Во! Но шо я там, в цём городе Таврическом узрел, то я до сих самых пор тех генуэзцев та венецианцев за людын воспринимать отказываюся. Не людыны воны, а яки-то кровожадни упыри. Тай ще веры воны латынськой чертячьей. Еретики, однако! Тьфу на их!
-Та людями там в той Кафе торгуют як скотиной! - открыл "секрет" нелюбви Щукаря к этому городу кто-то из заинтересованных слушателей. - Я там тоже був!
- Во! - поднял указующий перст Щукарь. - Так и есть! Улусники после набегов на Русь туды многие тысячи ясыря сгоняють. Продають его, значица цим латынским генуэзцам та венецианцам. А те ужо ясырь к себе в Вечерние Страны али ще в какую Палестину Египетскую кораблями отправляють в рабство. Так латиняне непотребные богомерзости творять с ясырём. МолодЕжь мужеского пола так сразу... оскопляють! Во! Мужиков возрастных та тех сразу гребцами корячиться на галеры гонють. Про баб та девок я тут и казаты боюся. Язык не поворачивается шо с ними творять енти латыняне. Та ции латыняне совсим Христа забылы! Водны гроши в глазах жадных золотом горять! Во! И ни якой Жалости та Христовой Добродетели в тех глазах я не бачив! Плач до небес у той Кафе стоить. Во! Уси полоняне плачуть... детишки без родителев... жалко их... у мэнэ ажно чуть сердце не оборвалось! Во!
- Так шо и мужики... плачуть? - удивились слушатели.
- А той! - подтвердил Щукарь. - Уси! Поголовно!
- Мужики плачуть?! Ну, тоди хай плачуть! Ежели им любо в бараньи отары гуртоваться та и брести в полон, то туды им и дорога! Нам не жалко! - равнодушно махнули рукой слушатели.
- Так ще и удельные князья урусов сами своих подвласных людын улусникам отдають. Откупаються так от набегов. - Попытались заступиться за "плачущих" мужиков другие слушатели.
- Усё равно, за свою Жизнь та Землю надоть с вражинамы грызся не жалея живота своего! - возразили "первые" слушатели. - Держись за Землю Русскую! Не отдавай! Не сдавайся! Жаль, богатырей у них мало-мало! Тоди мы б им подсобили. А так, раз воны не хочуть биться, то и нам не резон за них подставляться. Якой прок нам туды ще своё сабельное жало совать? Толку-то? Хай в рабстве плачуть! А у нас каждая казачка знаить и коня як оседлать, и як на ём скакать, и як из лука стрелять!
- Казак смерти не боится! - лишний раз напомнил присутствующим Щукарь - Вин Боженьке нашему Казацкому и на цём Свити знадобиться! Боженька смерть до казака не допущаить... не ко времени! Во!
- Верно, дид! Так и е! - закивали все слушатели.
- Но всё ж одын раз урусы серьёзно себя повели! Наконец-то сподобились ополчиться усим своим русским гамузом и на Куликовом Поле улусникам вломили! Наши деды тоди урусам хорошо подмогли! Подсобили! - вспомнили "другие" слушатели.
- Якши! Добре! - согласились с ними все слушатели.
- Я там в Кафе этой смердячей хотел цих генуэзцев подлючних порубаты усих! Ажно руки чесалися меч выдернуть! Ууухх! Поубывав бо! - вернулся к своему "обидному" повествованию Щукарь. - Но их больно уж улусники рьяно стерегуть. Генуэзцы ж хитрые нелюди. Воны улусных ханов та беков богатыми тканями, посудой, оружием и прочими чудными подарункамы развращають. Те и гонють им за это ясыря немеренно. Во! Но, усё равно, я там по-тихому пару-тройку жирных латинян зарезав. Освежевал! Хе-хе! Та не я одын такой був. Мы там усим своим отрядом... тихо энтим промышлялы!
- О це добре! - ощерились одобрительными ухмылочками слушатели. - Гы-гы-гы!
- Генуэзци в своей мерзости дошли до того, шо слово "славянин" у их там, в Вечерней Стороне, стало значить слово "раб". Во як! - продолжал вспоминать Щукарь. - Языки... говорильные у них слабые против нашего. Воны слово "славянин" выговорить не могуть. Так воны коротко по-собачьи лають: "Слэйв! Слэйв!" Во як! Слэйв! "Слэйв" значит "Раб"!
- Курвы латинские! Мать их...!.. - вынесли свой неоспариваемый вердикт слушатели, сжимая от злобы рукояти своих кинжалов и громко, не таясь, чертыхались, хотя в казачьей среде не принято матерно ругаться, и ослушники могли сразу же ощутить резкие хлёсткие удары камчой по своим спинам. - Но и урусы тож хороши. Славяне! Слэйвы! Ославились! Мать их...!..
- Усё верно Щукарь баить! Так Боженька тож не вытерпел и тому Латынскому Зверью отомстыв ще до Щукаря! - подал голос кто-то из слушателей. - Та ще до Куликова Побоища Боженька наслав на их Чёрные Бесчеловечные Души чуму! Подохло их там, в Кафе той, не меряно! Так воны ще цю чуму и в свои Вечерние Страны разнесли! И там их подохло изрядно!
- Но, усё равно, с их як с гусей вода... оклемались и опять мерзостями занимаются, курвы. - Посетовал тот же слушатель. - Другим воны заниматься не умеют и не хочуть.
- Ничого! Ще якый-нибудь мор на их головы приключится! - оптимистично зашумели слушатели. - А нет, так мы, подвернётся случай, усих генуэзцев та венецианцев вырежем... под корень!.. Ции бесчеловечные преступления не имеють срока давности!..
* * *
Вот уже как год прошёл... или два... а может и все три, как ватажники попали к казакам...
Многому пришлось учиться Афанасию в новой и необычной для него обстановке. Тяжело давалось перенимание обычаев и повадок казаков. Несколько раз довелось ему смотреть Смерти в глаза.... Но, ничего, выжил. И даже заслужил уважение и доверие казаков. Приняли они его в свою среду.
Но по началу всё было так:
- Ты, приблуда приписная, делай, шо казаки велят. А мы плохому не научим. Гляди. Запоминай.
Подвели ему коня:
- Его Орлик величать. Маштак, правда, ужо не молодой, но дуже-дуже учёный. Своё дело знает. Он тебя не подведёт, ежели узреет, шо ты не дурный безмозглый дурачина.
Ещё вручили пику:
- Вилами на сенокосе ты добре управляешься. Молодец. Значит, ты и с пикой справишься. Мы тоби особые приёмы боевого владения ею покажем.
Но, так как джигитовал Афанасий всё же неуверенно, определили его в огнепальные пищальники:
- Будэшь на подхвате, на застреле. Учись на скаку метко палить. Усёк? - и вручили ему под ответственное владение длинноствольную пищаль-рушницу, пороховницу, пулелейку, моток фитиля...
...И в первой же для Афанасия стычке с улусниками пищаль... дала осечку...
- Убью!!! Порешу!!! - орал сотник Бабай, пытаясь вырвать из ножен кинжал, но казаки повисли на его руках, не давая совершить задуманное в гневе смертоубийство.
Другой раз дело было на привале. Ослабил Афанасий по примеру товарищей подпругу седла Орлика... а тут, вдруг, тревога... "Ребята!!! По коням!!! Тикаем!!! Тикаем!!! В рассыпную!!!"... Прыгнул Афанасий в седло и... съехал вместе с ним под брюхо коня. Забыл подпруги подтянуть! Дрожащими руками вернул седло "на место", подтянул подпругу, вскочил на коня... и только со страхом слышал у самых своих ушей храп настигающих его ордынских лошадей...
- Моли Боженьку, приписной. - Подбадривали его одни товарищи. - Ежели бы сотник из лука не стрельнул в настигающих тебя улусников, то лежать тоби во Сырой Земле... до самого Скончания Времён.
- Да то просто Бабаю жалко Орлика стало! - возражали другие. - Не хотел он, чтобы такой боевитый маштак улусникам достался. А бачили як Афанасий на Орлике от улусников удирал?! Вин на ём скакав гузном наперёд!
- Га-га-га-га!!! - весело загоготали казаки. - Орлик его из беды вынес! Добрий маштак! Но, усё равно, Афанасий, хоть он и... гузнюк, молодцом себя показал - самопал не бросил. Цэ ужо похвально. - И уставились на Афанасия. - О! Да ты же... Гузнюк! Гузнюк! Га-га-га-га!!!
Так и приклеилась за Афанасием эта кличка.... Больше подобных "душещипательных", граничащих со смертельной опасностью, случаев он старался не сотворять. Учился. Набирался опыта...
Однажды, в составе Ордынского войска, довелось их казачьему куреню схлестнуться с представителями Вечерних Стран - закованной в железные латы рыцарской конницей. Категорически не принимая прямого лобового столкновения, легковооружённые казаки изматывали рыцарей своими кружениями, ложными отступлениями и резкими неожиданными наскоками. И в один из таких манёвров Афанасий метким выстрелом из пищали сбил с коня очень важного рыцаря с роскошным султаном из ярких перьев на шлеме. Рыцари, и так морально и физически измотанные бесконечными непредсказуемыми казачьими "танцами с улюлюканьем", дрогнули и повернули коней вспять.... С диким визгом и улюлюканьем ордынцы устремились в яростную беспощадную погоню...
- Ай да Гузнюк! Ай, молодца! - после победного завершения "дела" хлопали по плечам и обнимали Афанасия товарищи. - Як ты удачно и вовремя пальнул! Добрий ратник! Смелый! Хороший аскер! Хитрый! Умный! Целкий самопальщик!
Даже урядник Дрючкарь, к которому Афанасий сразу, как его приписали в сотню Бабая, попал "на воспитание", и тот благодарно крепко обнял своего ученика. А Дрючкарь, надо сказать, на дух не переносил чужаков. Всякую "приблудную людыну" абсолютно не воспринимал как "чоловиков". "Казаки от казаков ведутся. - Было незыблемой мировоззренческой установкой урядника. - Наши предки тут в Диком Поле издревле обитають. Родословная наша от половцев идёть. На Руси нас обзывають "бродниками". А "казак" - це ужо ордынское прозвище"... Только со временем, когда "приблудные" в полной мере воспринимали обычаи "хозяев" и положительно показывали себя в боевых стычках, Дрючкарь смягчал своё жёсткое и настороженное к ним отношение...
А к казачьим юртАм и боевым походным куреням нередко, убегая от своих самовластных жестоких ханов и жадных хитрых беков, прибивались улусники. Их привлекали братские товарищеские отношения друг к другу казаков. Принимали казаки в свои "речные" общины и ушкуйников - этих бесшабашных сорвиголов, спускающихся по рекам с Новгородских краёв и совершающих смелые, порой даже безрассудные, "ответные визиты" в Ордынские земли. Но принимали казаки в свои общины всех желающих избирательно - разбойников "без Царя в голове" и откровенных живодёров и душегубов гнали, а то и вступали с ними в кровавые беспощадные стычки.
* * *
И вот однажды к Афанасию подошли товарищи и завели с ним разговор "издалека":
- Гузнюк, хотя ты и неважный джигит, но ты умный и хитрый аскер. Да к тому же ще и везучий. Уже двух Орликов под тобой убило. А ты сам всё живой. И наши уряды та обычаи ты блюдёшь с усердием. Урядник Дрючкарь тебя шибко хвалит. А це очень показательно. Он так запросто никого не привечаить. Тем более приблудных. - И стали осторожно подкрадываться ближе к "теме" разговора. - А тебе, небось, наскучило сиротливо жаться у коштового казана с кулешом?
- Нет, - отрицательно замотал головой Афанасий, - не наскучило.
- О цэ добре. - "Отступили" товарищи, но тут же вплотную нахраписто подступили к самой "теме" разговора. - А ты доньку урядникову Варвару бачил?
- Бачил, - смутился Афанасий.
Афанасий помнил, что когда их - ватажников прикрепили к сотням, им строго-настрого запретили даже глазеть в сторону казачек: "На раз "хотелку" отсекём! И на казачьих кругах шоб вели себя смирно и... впитывали усё происходящее. А хто из приблудных голос подаст - тому сразу язык вырвем. А хто тем паче бузить зачнёть - того на хромую лошадь посадим та и, геть, в степь отпустим бузить... на Волю... до первой встречи с улусниками. Уразумели?.."...
- Ну и як тебе Варвара? Гарна дивчина? - стали в открытую "пытать" его товарищи.
- Гарна, - с опаской подтвердил Афанасий.
- Дрючкарь своей доньке тихонько тебя показывав. - "По секрету сдали" товарищи ему урядника. - Варваре ты по-сердцу прийшовся. А вона девка видная! Усё при ней! Ух! Сочная! Ладная! К созданию семьи готовая! Давай, засылай сватов! Не теряйся, да! А мы будэмо твоими сватамы!
На том и порешили.... Сыграли свадьбу... наплясались, напелись... чихиря да бузы напились... весело побузили!.. в Белый Свет как в копеечку из самопалов настрелялись!..
* * *
Утром разбудили Афанасия ласковые губы Варвары:
- Иди ко мне. - Привлёк он жену к себе.
- Уже ж светло. - Смутилась и зарделась она. - Я тоби покушать сготовила. Иди, давай, сидай снидать. Я и нову справу тоби приготовила. Гарни таки шаровари та чекмень.
С аппетитом навернув яешню на сале и запив её жбанчиком козьего молока, лениво потягиваясь и сытно жмурясь, вышел Афанасий из своей семейной юрты. Рядом в базку, сплетённом из лозы, скромно жались друг к дружку подаренные молодожёнам баранчик и две дойные козочки. "Беее! Меее!" - встретили они своего Хозяина. "Кукарекууу!!!" - браво отрапортовал Хозяину кочет в окружении курочек.
Тут тревожно забили барабаны.
- Станишники!!! По коням!!! - пронеслось по улицам. - Орда, геть, на Русь пийшла! Через броды переходит. Будэмо её жирни табори поджидати на обратном пути. Мабудь, чого ласэнького поимаем. Цап-царап та и тикать!..
Афанасий машинально метнулся к Орлику. Пока он споро и сноровисто осёдлывал коня, Варвара принесла кольчугу, кинжал, пищаль, походную торбу с огневым припасом.
- На ще чувалы! - засунула она в седельный баул тугой свёрток из мешков и по-хозяйски напомнила муженьку. - Кода вы арбы та кибитки улусников с русским добром зачнёте шманаты, тоди ты чувалы "подарункамы" набей! Для мэнэ! Поняв, да?!
Крепко обнял и облобызал пышущую любовью жинку Афанасий. "Я всё понял, любушка ты моя ненаглядная! Как вернусь, так хату справим!" - пообещал он и присоединился к скачущим по улице казакам.
Стоя у плетней своих хат и юрт казачки, вытирая кончиками платков набегающие тревожные слёзы, осеняли Спасительным Крёстным Знамением удаляющийся отряд станичников.
* * *
В попутной станице Афанасия вдруг окликнули:
- Афанасий! Афанасий!
Он повернулся в седле на звук.
- Афанасий! Ты ли?! - к нему приближался улыбающийся казак с распахнутыми для объятий руками.
- Емельян! - ловко соскочил с коня и кинулся обниматься с бывшим ватажником Афанасий.
- Тебя уж прежнего и не узнать! - с радостным удивлением окинул взглядом Афанасия Емельян. - Совсем изменился. Казак! Джигит!
- Да ты тоже совсем оказачился! - засмеялся Афанасий.
- Давай заглянем ко мне. - Потянул его за рукав чекменя Емельян к приземистой саманной хате с нахлобученной камышовой шапкой-крышей.
Расположились на циновках, скрестив под собой ноги, как это делают кочевники, за низеньким круглым столиком, на который жена Емельяна поставила блюдо с вареным мясом, лепёшки и кувшин с душистым взваром... наговорились всласть... вспомнили всё...
- А что с другими ватажниками?
- Ни слуху - ни духу. Будем надеяться, что все живы.
- Будем надеяться.
- А кто там? - указал глазами Афанасий на люльку, подвешенную к потолку.
- Сын мой! Егорий! Егорий Махач! Казак! - гордо приосанился Емельян. - Молока мамкиного набуздался и сопит довольный.
- А жену... как добыл? - посмотрел Афанасий на закутанную в платок мамку Егория, сидящую "по кочевому" на топчане рядом с люлькой и занятую шитьём.
- О! Это ещё тот случай. - Загадочно осклабился Емельян.
- В прошлом году это было. На нашу станицу улусники хотели было наскочить. Вовремя наши дозорные узрели. Отогнали мы улусников. Но они, всё же, убив в сабельной схватке чабанов, угнали овечью отару. А осенью, когда от дождей степь раскисла и превратилась в непролазную квашню, мы тихонечко окружную "хитрую" почти сухую тропочку до их кочевого стойбища разведали. И на ранней зорьке под прикрытием сырого тумана к ним... заявились! Шум страшный поднялся! Я с товарищем в одну юрту вваливаемся, а он меня в бочину толкает: "Гля, Махач, девка молодая!" Посреди юрты очаг горел, и я ту девку углядел. Вся замотанная в платки. Только чёрные глазищи таращит на нас. "Не теряйся! - всё тычет меня в бок товарищ. - За тебя, приблудного, никто из станишников свою доньку не отдаст. Та и захочет ли за тоби яка вдовая казачка пойтить? Хватай девку, да! Жинкой тобе будэ! - но строго предупредил. - Ось ежели тильки для баловства, то тоди девку не тронь! Грех цей дуже непотребный! Грех Великий! Станишники не одобрят. Жизни могут тоби лишить як насильника". "Жинкой моей будет!" - смело развеял я его сомнения. "Добре! - довольно ухмыльнулся товарищ. - Тоди хватай её! Имай! Цапай! Цап-царап! А я тоби, так уж и быть, ейное приданое подмогну собраты!" - и давай шустро в юрте шарить. Я к девке подскочил, и тут мне в нос как ударило - шибануло! - ядрёной мочой!.. Сильно девка испугалась! Очень сильно испугалась!.. Так есть от чего испугаться-то! У меня же мурло заросшее, сам в шакальей шкуре, с кинжалом в руке.... Завернул я девку в ковёр, вынес из юрты и привязал к седлу заводной лошади. Девка... не живая - не мёртвая.... А товарищ уже тащит огромный, туго набитый "приданым", чувал. Тут команда: "Браты!!! Усё! Хватит! Уходим! Геть-геть!" Ну, мы бросили зажженный факел в юрту и вместе со всеми погнали прочь от стойбища. Ещё и стадо верблюдов из кочевья с собой угнали!.. В станице батюшка мою "добычу" окрестил и обвенчал нас. Теперь Ефросинья моя законная жена! Сейчас, любушка моя, Фросенька новый чекмень для меня справляет. - Посмотрел Емельян на ловко орудующую иглой жену. - Серебряным позументом обшивает. Правда, балакает по-казачьи ещё слабо. А ты, Афанасий, помнишь, как казаки над нашим "рязанским" говором потешались?
- Помню. - Согласно закивал Афанасий. - А у самих казаков говор ещё тот. Для непривычного уха он уж больно грубый. Как будто они постоянно ругаются.
- Ага! - засмеялся Емельян. - Сколько раз я наблюдал как женщины-казачки между собой "ругаются", а глаза такие... добрые-добрые!
И друзья тихо, чтобы не разбудить мирно сопящего в люльке сына Емельяна, рассмеялись.
- Но песни у них... заслушаешься! - закатил глаза к потолку Афанасий.
- О! Что да, то да! - согласился Емельян.
- А почему у тебя хата, а не изба... деревенская? - ехидненько подколол друга Афанасий. - Ты же плотник.
- Смеёшься, да?! - осклабился Емельян. - Станица - на то она и станица, чтобы сорваться с места и, откочевав, стать станом в другом безопасном и удобном месте у реки.
- Это точно. - Согласно кивнул Афанасий. - Жилища у казаков недолговечные, временные. Вроде как глиняные гнёзда ласточек на берегах речек. - И тут же дал "дельный" совет. - А ты к избе... курьи ножки приделал бы! И пусть она вдоль речки скачет... по твоему велению! И ты сверху на крыше с пикой!
- Да тут же в степях делового строевого леса нету! - затрясся от беззвучного смеха Емельян.
Тут снаружи раздалась команда к сбору. И Афанасий заторопился к выходу.
- Давай, брат! Наша сотня следом за вашей выдвигается! - обнял его на прощание Емельян. - Бог даст - ещё свидимся.
И Афанасий выскочил из хаты на улицу...
* * *
В Высоком Небе парил степной орёл. Внизу под ним огромной змеёй извивалась широкая река.
Поднимая тучи пыли, с обрывистого берега к реке спускались конные вооружённые отряды и осторожно переходили её вброд. За ними тянулись бесчисленные, растянувшиеся до самого южного горизонта, ещё пустые и алчущие добычи арбы и кибитки.
А в потаённых, заросших густым камышом, местах реки угнездились казачьи станицы, выставив на буграх сторожевые вышки.
Орёл наблюдал, как в станицах тревожно забили барабаны, и на майданах стали собираться вооружённые конники.
И тут орёл своим цепким всевидящим оком обнаружил медленно бредущую по степи и приближающуюся к противоположному берегу реки маленькую группу людей в серых рваных армяках...