Случилось это в одной кубанской казачьей станице. Почему в одной? А может, и в какой другой станице. Да и случай ли это был? Так, обыкновенная мало примечательная история. Да и какая там история?! Простое житейское недоразумение, коих немало случается в казачьих станицах...
Поздним вечером перед добротной свежее побеленной хатой с ухоженным палисадником под окошками с резными ставнями притормозил запылённый колхозный "козлик".
На фырканье "козлиного" движка из глубины двора глухо отозвался хозяйский цепной кобель.
- Галка, глянь, неужто Парамоша приихав? - отодвинув кисейную занавесочку, прищурился в сгущающийся серый сумрак за окном дед глубокого пенсионного возраста. - Долго вин в районе прохлаждався. Можа, пропесочили його там? Али так долго... чествовали та награждалы?
- Щас побачим якый вин приихав, - прихорошилась перед трюмо статная гордого вида казачка.
В станице деда все звали Щукарём. Уж больно он, по всеобщему разумению станичников, по внешнему виду и по повадкам походил на шолоховского Щукаря из "Поднятой целины". Им даже гордились - Местная Достопримечательность!
- Каспий шумит, - ухмыльнулся Щукарь, слушая "перекличку" кобеля с "козлом". - Ни як к звуку драндулета не привыкнет. А Каспий зазря не брешеть. У ёго слух музыкальний. Видать, чует якысь там в тарахтении движка такы ехыбни нотки, - и сам прислушался. - Я тож... чую шось такэ ехыбное...
- Ехыбни нотки? Вы с Каспием чуете? Ну вы, папа, и кажете! - хохотнула Галина и пошла встречать мужа.
Со двора послышался удаляющийся звук "козла". А в хату тяжело ввалился грузный чубатый казачина с красным лицом и с пухлым портфелем крокодиловой кожи в руках.
- Ууффф, - тяжело выдохнул он.
- Парамоша, а шо ты такый красный як рак? - выглядывая из комнаты в сенцы, поинтересовался Щукарь и хитро сощурился. - Нияк в бане був?
- Почти, - согласно буркнул Парамон.
Галина приняла у мужа и повесила на вешалку шляпу и брезентовый плащ-дождевик. Парамон сменил запылённые сапоги на уютные домашние чувяки и прошёл с портфелем в комнату.
- Сидай вечерять, - расторопно погремев посудой на кухне, скомандовала мужу Галина и поставила на круглый стол, стоящий посереди комнаты, глубокую тарелку аппетитно дымящегося наваристого борща.
- Ну шо там в районе? - присев на табурет рядом, нетерпеливо поинтересовался Щукарь.
- Та финотчёт же ж сдавав, - шмякнул портфель на пол у ножки стола Парамон.
- Пропесочили меня в районе по первое число! Мурыжили по каждой цифире! К завтрему надоть тильки кой-какие указанные ошибки мэни исправить и получить подпись председателя колхоза. И опять, геть, в район скакать. Тоди отчёт примуть. Ууффф! - с шумом выдохнул Парамон и с досады в сердцах выпалил. - Эх! А хотел же быть трактористом!
- О то ж! - оживлённо заёрзал на табурете Щукарь. - Хорошая мысля приходить опосля!
Парамон прошёл на кухню к умывальнику, затем сел за стол и придвинул к себе тарелку:
- О це дило! О це мэни любо!
- Добрий борщ. Смачний, - сыто жмурился Щукарь, скромно ненавязчиво наблюдая, как Парамон за обе щёки уписывает борщ, заедая куском белого пшеничного хлеба. - Ты куштуй, Парамоша. Куштуй. Не отвлекайся.
- Угу, - согласно мотнул чубатой головой Парамон, не отвлекаясь от борща.
- А я ось тильки повечерял, - похвастался Щукарь. - Две тарелки борща ссёрбал. Оторваться не мог. Ложкой як шашкой махав! Ажно прытомывся.
- Хорошо, - "расправившись в один присест" с борщом, отвалился на спинку стула Парамон и погладил себя по животу. - Щас займусь отчётом.
- О-хо-хо, - вздохнул Щукарь и пожалел свою дочку и внуков. - Опять будэшь усю ничь электричество жечь та бумагой шуршать, та Галке с дитями спать не давать.
- А шо робыть? - безнадёжно развёл руками Парамон. - Завтра с утра до председателя пиду. Вин свою подпись... наложит на исправленный документ и тоди опять же ж аллюром на "козле" поскачу в район.
- ДокумЕнт, - передразнил зятя Щукарь и вдруг хитро сощурил глазки. - А почему... докумЕнт? А може, правильно будэ... докУмент?
- Та яка разныця, - благодушно ушёл от ответа Парамон.
- Как "яка разныця"? Очень большая разныця, - вдруг "посурьёзнел" Щукарь. - Хде носють докумЕнти? - и сам же ответил. - В портфЕле. Так?
- Ну, так, - продолжал пребывать в сытом благодушном и слегка расслабленном настроении Парамон.
- Во! - указал Перстом Указующим в потолок Щукарь. - А докУменти в таком разе хде носить?
- Хде? - поинтересовался Парамон.
- А докУменти носють в... пОртфеле! - веско резюмировал Щукарь.
- Папа! Ну шо вы такое гутарите? - послышался смех Галины из кухни.
- Не, ну, а як будэ правильно? Як будэ по-интеллигентному? Як культурно выражаться? - не унимался Шукарь.
- Я прямо уся уж усю жисть в недоумении! - смеялась Галина. - Чи вы, папа, сурьёзно чтой-то гутарите - чи смеетесь?
- Та це я шуткую, - следом захихикал Щукарь. - Я усэ бачу и чую. Сурьёзно и правильно будэ козать "докУменти в пОртфеле".
- Я согласен, - не стал встревать в "культурную дискуссию" Парамон и "шумнул" жене. - Гала, у нас ще кохвий е?
- Е! - отозвалась та из кухни. - Ще пол баночки. Та цю бурду тильки ты и пьешь.
- Богато живёте! - довольно крякнул Щукарь. - Усё у вас е! Кохвий! Рафинад! Це хорошо! Дуже гарно! - и вдруг ударился в воспоминания "старины глубокой". - Мий батька - дед Галкин - баил, шо при Царях кохвий у них у Козачьем Войске тильки охвицери куштовалы. А рядовые казаки узваром баловались. Та мэни тож наш узвар дуже люб тай найкраще лепен! - и внимательно посмотрел на Парамона. - Ты у нас, Парамоша, при... пОртфеле. Стало быть, шо ты... колхозний охвицер. О як!
- Кажете тоже, - в своей благодушной манере отмахнулся Парамон. - Якый я охвицер? Я - экономист.
- Экономист! Значица ты тож в колхозе начальствующий персонал! Не халам-балам! - "подбодрил" зятя Щукарь. - И кохвий тоби положено куштоваты.
- Согласен, - улыбнулся Парамон. - Кохвий мэни помогае не уснуть за столом.
- Ночью уси порядочни люды сплять со своими жинками, - посетовал Щукарь, - а ты усю ничь будэшь цифири... в тетрадке перекладывать. Тьфу! - но тут же спохватился. - Но... я усё разумию. Це ж не мешки с зерном ворочать, али колесо у трахтура меняты.
- Планида, - передразнил зятя Щукарь. - Хто с казачат расторопний та рукастый, то той в механизатори али в полеводы подается. На трахтурах та на полуторках джигитують! На колхозних собраниях механизаторов дуже любять привечать та чествовать! Грамотами награждають! А хто к праведному труду не гожий - тех в счетоводы определяють. А ця счетоводческая планида - срамота одна. Эка работа - бумажки перекладывать. И ни якой же ж за ции "перекладывания" благодарности. Одни тычки та выговоры вид начальства. Тьфу!
- Папа! - выглянула из кухни и с укоризной посмотрела на отца Галина. - Шо вы такое туточки гутарите ехыбное та непотребное.
- Папа! Шо "папа"? - обидчиво передразнил её Щукарь. - Балакаешь по кацапски. Узяла моду. Як якась там фифа городська. Фу, ты - ну, ты! - но "своевременно дипломатично пошёл на мировую". - Я старый. Мэни можно ехыбнычать. Доня, я ж не в упрёк. Шо твий Парамон - экономист, шо Гришка у старшенькой дочки Тайки - партейный функционер, колхозний инструктор. Почитай, у моих дочек мужья - колхозни охвицери. О як! Не яки-то там... халам-балам! Ще и в шляпах по станыце... выцветаються! Интеллигенция!
Из кухни потянуло густым "смачным" кофейным духом.
- Гал, кохвий подавай! - учуяв кофейный аромат, "шумнул" жене Парамон и, отодвинув тарелку и "нырнув" в портфЕль, бухнул на стол увесистую папку с финотчётом. - Ось будэмо исправляты! - и снова с вздохом выдал свою "сердечную досаду". - Эээххх!!! А хотел же быть трактористом!
- Ничого-ничого. Не убивайся так. Не нудьгуй. Усякая работа нужная, - стал успокаивать зятя Щукарь и дал "дельный кофейный совет". - Тики ты, Парамоша, кохвий-то зараз в сурло не пхай. Не пхай. Кохвий трэба куштуваты культурно. То бишь, його трэба сёрбать потрохи. Потрошки сёрбать. Як "старорежимни" охвицери со своими барышнями його куштовалы. Весьма культурно такочки куштовалы. По интеллигентному. Обязательно при цём сёрбаньи... трэба мизинчик отставить в сторону. Очень красиво получатца! А ковтать кохвий як якусь там воду або горилку - Коуть-коуть! Коуть-коуть! - нэ потребно. Цэ дуже не культурно...
- Папа! - решительно прервала "лекцию о культурном потреблении кохвия" вошедшая в комнату Галина с большой, любимой Парамоном - его "особливой", как любил он говорить, - кружкой, полной дымящегося ароматного кофе. - Ну шо вы такое опять гутарите. Смех один! - и прихватила с собой на кухню со стола посуду и столовые приборы от ужина.
- Та я Парамошу... поучаю, - оправдался Щукарь, но тут же строго напустился на дочь. - А ты не подслухивай тут! Женщина!
- Та я сам разумию, батя, - засмеялся Парамон, - шо кохвий зараз единым махом не потребляють. Я його буду потрохи сёрбать. Медленно. Постепенно. По... охвицерски.
- Ну, тоди не буду тоби мешать, - удовлетворённо крякнул Щукарь и ударил себя ладонями по коленкам. - Я на кухню пиду. С донькой покалякаем. Погутарим по душам. А ты подключай до электричества свою настольну... лампадку.
Парамон выключил "верхний" свет и включил настольную лампу с зелёным абажуром...
Нагутарившись с дочерью, Щукарь из любопытства заглянул в комнату, где за столом под зелёным абажуром склонился над бумагами его зять.
- Эх! А хотел же быть трактористом! - в сердцах выдавил из себя тот и, скомкав в кулаке лист бумаги с цифровыми выкладками, бросил его под стол.
- От то ж, - про себя "резюмировал" Щукарь и, водрузив на голову папаху-кубанку, тихо вышел во двор.
Приветливо звякнув цепью, к нему подошёл Каспий и сунул свой влажный холодный нос в его ладонь.
- Хороший Каспий. Хороший. - Погладил пса Щукарь.
Россыпь Звёзд на Небе освещала улицу.... "Ось небесни лампадки повключалысь. Небесна Канцелярия тож по ночам робыт, однако. О Людынах Божьих думають тамочки... в Верхах Небесних. Уси Паскудни Грешки тай Добри Дела Человечьи запысують. Не халам-балам! Хе-хе!" - понимающе "прозорливо" ухмыльнулся Щукарь и, поправив на голове папаху, скоренько засеменил по улице до своей хаты.
Он, недавно став вдовцом, не хотел переселяться ни к одной из дочек и покамест жил отдельно - Царювал! - в своей "особливой самоличной" хате, дислоцирующейся в конце улицы на краю станицы.