Он вновь подвел меня к двери, за которой, как он сказал, находился кабинет Карлайла. Перед ней он, на мгновение, замер.
- Входите, - донесся до нас голос Карлайла.
Эдвард распахнул дверь, и мы оказались в комнате с высоким потолком и большими окнами, выходившими на запад. Стены и здесь были обшиты панелями из более темного дерева, только их практически не было видно. Большая часть стен была заставлена массивными книжными стеллажами, значительно возвышавшимися над моей головой, и книг в них стояло столько, сколько вне стен библиотеки мне видеть в жизни не приходилось.
Карлайл сидел в кожаном кресле, за огромным столом красного дерева. Он как раз вкладывал закладку меж страниц толстой книги, которую держал в руках. Его кабинет выглядел так, как я всегда представляла себе кабинет ректора колледжа, вот только Карлайл выглядел слишком молодо, чтобы полностью соответствовать этому образу.
- Чем я могу быть вам полезен? - учтиво спросил он нас, поднимаясь из-за стола.
- Я хотел показать Белле немного нашей истории, - сказал Эдвард, - вернее, немного твоей истории.
- Мы не хотели вам мешать, - извинилась я.
- Вы вовсе не помешали. С чего собираешься начать?
- С Вагоннера (прим. пер. - английский художник-пейзажист середины семнадцатого века, ему приписывается полотно "Большой пожар в Лондоне"), - ответил Эдвард, легким движением опустив руку на мое плечо, и разворачивая лицом к двери, через которую мы только что зашли. Каждый раз, когда он касался меня, даже самым обычным жестом, мое сердце гулко отзывалось. Сейчас, в присутствии Карлайла, это смутило меня еще сильнее.
Стена, на которую мы смотрели сейчас, отличалась от других. Вместо стеллажей с книгами, она была завешана картинами в рамах всех размеров, некоторые из них были очень яркими, а некоторые - выцветшими черно-белыми иллюстрациями. Я пыталась найти какую-то логику, увидеть связующий мотив, объединявший коллекцию, но мой торопливый осмотр ничего не дал.
Эдвард увлек меня к дальнему левому углу, и остановил перед маленькой квадратной картиной, написанной масляными красками, и вставленной в простую деревянную раму. Эта картина ничем не выделялась среди больших по размеру и более ярких работ - исполненная в различных оттенках коричневого, она представляла собой миниатюру города, заполненную крышами с крутыми скатами, между которыми были редко разбросаны немногочисленные башни со шпилями. Широкая река пересекала передний план, через реку был перекинут мост, усеянный конструкциями, выглядевшими как очень маленькие соборы.
- Лондон в тысяча шестисот пятидесятых, - произнес Эдвард.
- Лондон моей молодости, - добавил Карлайл, и его голос раздался всего в двух шагах от нас. Я вздрогнула - я не слышала, как он подошел. Эдвард крепко сжал мою руку.
- Ты сам расскажешь? - спросил Эдвард. Я полуобернулась, чтобы увидеть ответ Карлайла. Он перехватил мой взгляд, и улыбнулся.
- Я бы хотел, - ответил он. - Но я, вообще-то, немного опаздываю. Утром позвонили из больницы - доктор Сноу приболел и взял отгул на сегодня. Ну и, кроме того, ты знаешь все рассказы так же хорошо, как и я сам, - добавил он, широко улыбнувшись Эдварду.
Было так странно наблюдать это сочетание - будничные заботы доктора маленького городка, прервавшие обсуждение ранних лет его жизни в Лондоне семнадцатого века. Также было неприятно понимать, что он заговорил вслух только ради меня. Еще раз одарив меня теплой улыбкой, Карлайл покинул кабинет.
Несколько долгих минут, я рассматривала миниатюрное изображение родного города Карлайла.
- И что же произошло потом? - спросила я, наконец, подняв глаза на Эдварда, который все это время наблюдал за мной. - Когда он понял, что с ним случилось?
Эдвард неопределенно повернулся к картинам, и я проследила за его взглядом, чтобы понять, какое полотно привлекло его внимание. Это оказался большой пейзаж, написанный блеклыми красками осени - голая, затененная деревьями проплешина в лесу, а в отдалении виднеется неровный скалистый пик.
- Когда он понял, чем он стал, - тихо сказал Эдвард, - он восстал против этого. Он попытался уничтожить сам себя. Но сделать это не так-то просто.
- И что он делал? - я не собиралась говорить это вслух, но из-за потрясения слова невольно вырвались сами.
- Он бросался с большой высоты, - бесстрастным голосом ответил Эдвард. - Он пытался утопиться в океане... но он был еще очень молод на пути своей новой жизни, и весьма силен. Просто поразительно, что он сумел сопротивляться желанию... питаться... в то время, когда обращение произошло еще совсем недавно. В тот период инстинкт невероятно могуч, он заслоняет собой абсолютно все. Но он был настолько отвратителен сам себе, что ему хватило сил попытаться убить себя голодом.
- А это возможно? - мой вопрос прозвучал еле слышно.
- Нет. Способов убить нас вообще очень мало.
Я открыла рот, чтобы задать еще вопрос, но он заговорил раньше, чем я успела это сделать.
- Итак, постепенно он стал очень голоден, и, как следствие, ослабел. Он постарался уйти в дикие места, вдаль от человеческих поселений, насколько только сумел, понимая, что его сила воли тоже ослабевает. Много месяцев он скитался по ночам, выискивая самые пустынные закоулки, ненавидя свою сущность.
Однажды ночью, мимо убежища, где он скрывался, проходило стадо оленей. Жажда обуяла его настолько, что он вырезал их, даже не успев задуматься. К нему вернулись силы, и пришло осознание того, что существует альтернатива. Не обязательно быть греховным и проклятым чудовищем, чего он так боялся. Разве не ел он оленину в своей прошлой жизни? За несколько месяцев, последовавших за этими событиями, сформировалась его новая философия. Он понял, что может существовать, не становясь демоном. Он вновь обрел себя.
Теперь он решил более разумно распорядиться своим временем. Он всегда был умен и стремился к познаниям. Теперь перед ним простиралось неограниченное время. Он учился ночью, строил планы днем. Затем он переплыл по Францию, и...
- Он переплыл во Францию?
- Люди на регулярной основе переплывают пролив Ла-Манш, Белла, - напомнил он мне терпеливо.
- Ты прав, я полагаю. Просто в данном контексте звучало немного забавно. Рассказывай дальше.
- Плавание не представляет для нас сложности...
- Для вас ничто не представляет сложности, - проворчала я.
Он помедлил, выражение его лица было довольным.
- Я больше не стану перебивать, обещаю.
Он мрачно усмехнулся, и закончил начатую фразу:
- Потому что, технически, дышать нам не требуется.
- Вам...
- Нет-нет, ты обещала, - рассмеялся он, плотно прижимая свой холодный палец к моим губам. - Хочешь, чтобы я рассказывал дальше, или нет?
- Ты прекрасно понимаешь, что невозможно, выдав что-нибудь этакое, ожидать, что я в ответ не пророню ни слова, - пробормотала я сквозь его палец.
Он убрал руку, и переместил ее на мое горло. Биение моего сердца немедленно отозвалось на это движение, но я упорствовала.
- Так вам не нужно дышать? - потребовала я ответа.
- Нет, необходимостью это не является. Просто привычка, - пожал он плечами.
- И сколько вы можете продержаться... без дыхания?
- Бесконечно, я полагаю, хотя точно не знаю. Становится немного неудобно - не хватает обоняния.
- Немного неудобно, - эхом повторила я за ним.
Я не контролировала выражение своего лица в этот момент, но что-то в нем заставило Эдварда помрачнеть. Он уронил руку, и замер в совершенной неподвижности, а его глаза напряженно вглядывались в мое лицо. Тишина затянулась. Черты его лица были неподвижны, как у изваяния.
- Что случилось? - прошептала я, прикасаясь к его застывшему лицу.
Под моим прикосновением, его лицо смягчилось, и он вздохнул.
- Я все жду, когда же это произойдет.
- Когда что произойдет?
- Я понимаю, что в какой-то момент, что-то сказанное мной, или что-то увиденное тобой, превысит предел. Окажется чересчур. И ты убежишь от меня, с криком ужаса, - он слегка улыбнулся, но глаза остались серьезными. - Я не стану тебя останавливать. Я хочу, чтобы это произошло, потому что я хочу, чтобы ты не подвергалась опасности. И в то же время, я хочу быть с тобой. Эти два желания просто невозможно примирить... - он умолк, всматриваясь в мое лицо. В ожидании.
- Я никуда не убегу, - пообещала я.
- Посмотрим, - сказал он, снова улыбнувшись.
Я нахмурилась.
- Рассказывай, давай. Карлайл переплыл во Францию.
Он помолчал, возвращаясь мыслями к своему рассказу. Его глаза, неосознанно, устремились к другой картине - наверное, самой красочной из всех, вставленной в самую дорогую раму, и самой большой. Она была в два раза шире двери, рядом к которой она висела. Холст был переполнен белыми фигурами в колышущихся тогах, кружащимися вокруг длинных колонн и стоящими на мраморных балконах. Я не могла сказать точно - это представители греческой мифологии, или персонажи, парящие в облаках, скорее задумывались, как библейские.
- Карлайл переплыл во Францию, и продолжил свое путешествие по Европе, в ее первые университеты. По ночам он занимался музыкой, изучал науки, медицину, и нашел свое призвание, свое искупление в этом - в спасении человеческих жизней, - выражение лица Эдварда стало почтительным, почти благоговейным. - Я не могу должным образом описать эту борьбу. Карлайлу понадобилось почти два века, чтобы, посредством мучительной работы над собой, довести свой самоконтроль до совершенства. Теперь - иного слова не подобрать - у него иммунитет к человеческой крови, и он в состоянии заниматься той работой, которую любит, без терзаний. Его очень умиротворяет работа там, в больнице... - Эдвард рассеянно загляделся в никуда, и замер на минуту. Внезапно, он словно вспомнил, что делал. Он постучал пальцем по огромной картине, которая висела перед нами.
- Отец учился в Италии, когда впервые обнаружил европейских вампиров. Они оказались куда более цивилизованы и образованы, нежели призраки лондонских канализаций.
Эдвард прикоснулся к относительно степенному квартету фигур, изображенному на самом верхнем балконе, невозмутимо глядящих на суматоху, царящую внизу. Я внимательно рассмотрела эту группу, и осознала, подавив изумленный смешок, что узнаю золотоволосого мужчину.
- Друзья Карлайла весьма вдохновляли Солимену. Он часто изображал их богами, - усмехнулся Эдвард. - Аро, Маркус и Кейус, - произнес он, указывая на троих других - двое из них были черноволосы, а один - белоснежный блондин. - Ночные патроны искусств.
- И что с ними произошло? - снова спросила я вслух, пока кончик моего пальца парил в сантиметре от фигур на холсте.
- Они по-прежнему живут там, - пожал он плечами, - Как прожили уже неизвестно сколько тысячелетий. Карлайл присоединился к ним лишь на краткий период, всего на несколько десятилетий. Он в высшей степени преклонялся перед их цивилизованностью, перед их утонченностью, но они настойчиво и упорно пытались вылечить его неприятие к "его естественному источнику питания", как они это называли. Они старались убедить его, а он старался убедить их, но и то, и другое, было безуспешно. В конце концов, Карлайл решил попробовать пожить в Новом Свете. Он не прекращал мечтать о том, что найдутся и другие, такие как он сам. Понимаешь, ему было очень одиноко.
Проходили десятилетия, но ему не удавалось никого найти. Однако, по мере того, как чудища начали становиться просто персонажами сказок, он понял, что может общаться с ничего не подозревающими представителями рода человеческого наравне с ними, будто бы он один из них. Тогда он начал медицинскую практику. Но отношения, которых он жаждал, ускользали от него - рисковать, вступая в слишком близкие контакты, он не мог.
Когда произошла вспышка эпидемии "испанки", он работал в ночную смену в одной из больниц Чикаго. На тот момент, вот уже несколько лет одна идея не переставала крутиться у него в голове, и он практически решился действовать - так как найти товарища ему не удалось, возможно, удастся его создать. Он не был совершенно уверен в том, как именно произошла его собственная трансформация, так что он не спешил. Кроме того, мысль о том, чтобы украсть чью-то жизнь так же, как была украдена его, была ему ненавистна. Именно с таким умственным настроем он однажды наткнулся на меня. Для меня тогда не было надежды - меня уже перенесли в палату к умирающим. Он был врачом при моих, ранее погибших родителях, так что он знал, что я остался один. И он решил попробовать...
Голос Эдварда, который итак уже перешел на шепот, совсем затих. Невидящим взором, он устремился сквозь западные окна. Мне было интересно, какие картины сейчас заполнили его разум: воспоминания Карлайла или его собственные. Я просто молча ждала.
Когда он снова повернулся ко мне, мягкая ангельская улыбка озарила его лицо.
- Вот так все и стало на круги своя, - закончил он.
- Значит, с тех пор ты постоянно жил с Карлайлом? - спросила я.
- Почти постоянно, - он легонько положил руку мне на талию, и увлек меня за собой через дверной проем. Я обернулась на увешанную картинами стену, думая о том, удастся ли мне когда-нибудь услышать рассказы и об остальном.
Эдвард не проронил ни слова, пока мы шли по коридору, и я спросила сама:
- Почти?
Он вздохнул, и отвечать ему, кажется, не хотелось.
- Ну, у меня был типичный период мятежной юности. Примерно через десять лет после того, как я был... рожден... создан, называй это как тебе угодно. Я не был в восторге от его жизни в воздержании, и я негодовал на него за то, что он заставлял меня ограничивать свой аппетит. Так что, на какое-то время, я отделился.
- Серьезно? - я была больше заинтригована, чем напугана, причем, скорее всего, со мной должно было произойти как раз последнее. Судя по всему, Эдвард это понял. До меня, как в тумане, дошло, что мы подошли к еще одной лестнице, но я не слишком внимательно сейчас следила за окружающей обстановкой.
- Тебя это не отталкивает?
- Нет.
- И почему же?
- Ну, наверное... потому что звучит логично.
Он хохотнул, намного громче, чем раньше. Мы уже поднялись по ступенькам, и оказались в начале еще одного, обшитого панелями, коридора.
- С момента моего нового рождения, - пробормотал он, - у меня было преимущество: я знал, что думает абсолютно каждый вокруг, причем, как человек, так и не-человек. Поэтому мне и потребовалось целых десять лет, прежде, чем я открыто отказался подчиниться Карлайлу... Я читал в его уме кристальную искренность, я понимал все тонкости того, почему он живет так, как живет.
А потом мне хватило всего лишь нескольких лет, чтобы вернуться к Карлайлу, и чистосердечно принять его видение. Я думал, что я-то буду избавлен от... депрессии... которую рождает совесть. Так как мне известны мысли моей добычи, я считал, что сумею пропускать невинных, и стану преследовать только злодеев. Если я пойду за убийцей в темном переулке, где он подкрадывается к молодой девушке, если я спасу ее, тогда, безусловно, сам я не буду таким уж монстром.
Я вздрогнула, слишком хорошо представив себе в точности то, что он описал - темную улицу, напуганную девушку, темную фигуру мужчины позади нее. И Эдварда, Эдварда по время охоты, устрашающего и великолепного, как молодой бог, и совершенно неумолимого. Была бы она благодарна, та молодая девушка, или напугана еще больше, чем раньше?
- Но по прошествии времени, я стал видеть чудовище, глядевшее моими глазами. Я не мог перестать думать о растущем долге отнятых человеческих жизней, неважно, насколько оправданными могли быть мои действия. Тогда я вернулся к Карлайлу и Эсме. Они приняли меня без упреков, как блудного сына. Такого хорошего отношения я не заслужил, - с этими словами, он подвел меня к последней двери в конце коридора.
- Моя комната, - сообщил он мне, открыв дверь и проведя меня вовнутрь.
Его комната выходила на юг, и окна были во всю стену, как в большом зале внизу. Видимо, весь задний фасад дома был застеклен полностью. Из комнаты открывался вид на реку Сол-Дак, петлявшую до самого горного хребта Олимпик, сквозь девственный лес. Горы казались куда ближе, чем были на самом деле.
Западная стена была полностью увешана полками с компакт-дисками. Собрано их здесь было побольше, чем в некоторых музыкальных магазинах. В углу стояла довольно навороченная стереосистема, из тех, которые я боюсь и пальцем тронуть, чтобы чего-нибудь не сломать - с меня станется. Кровати не было, только широкий и привлекательный на вид черный кожаный диван. Пол был застлан толстым ковром золотистого цвета, а стены задрапированы плотной тканью немного более темного оттенка.
- Хорошая аккустика? - попробовала угадать я.
Эдвард усмехнулся и кивнул мне. Он поднял пульт и включил стерео. Громкость была небольшой, но мягкая джазовая композиция звучала так, будто группа находилась в комнате вместе с нами. Я сделала шаг к его невероятной музыкальной коллекции.
- Они у тебя в каком порядке стоят? - спросила я, не сумев самостоятельно найти ни системы, ни принципа.
Казалось, он не сразу обратил внимание.
- М-м-м-м, по году, а потом по личному предпочтению в тот период времени, - сказал он отсутствующим голосом. Я обернулась на него, и обнаружила, что он смотрит прямо на меня, с занятным выражением в глазах.
- В чем дело?
- Знаешь, я был готов к тому, что буду чувствовать... облегчение. Когда ты узнаешь обо всем, когда не будет необходимости что-то от тебя скрывать. Но я не ожидал каких-либо ощущений сверх этого. Мне это нравится. Я... счастлив, - пожал он плечами, и слегка улыбнулся.
- Я рада, - улыбнулась я ему в ответ. В действительности, сама я беспокоилась, что он может пожалеть о том, что рассказал мне все это. Хорошо, что дело обстоит совсем не так.
Но тут же, по мере того, как его глаза вглядывались в выражение моего лица, улыбка начала спадать, а лоб нахмурился.
- Ты все еще ждешь, когда я начну убегать с криками, не так ли? - догадалась я. Слабая улыбка тронула его губы, и он кивнул.
- Уж прости, что разрушаю твои иллюзии, но ты на самом деле далеко не такой ужасный, как ты себе воображаешь. Лично мне страшным ты не кажешься вовсе, - солгала я недрогнувшим голосом.
Он остановился, и его брови поползли вверх от нескрываемого недоверия. А затем, он просиял широкой и хитрющей улыбкой.
- А вот этого тебе говорить действительно не стоило, - хохотнул он.
И зарычал. Низкий звук доносился из глубины его горла, губы ощерились, обнажив совершенные зубы. Его тело внезапно переместилось, он припал к полу, напряженный словно лев, изготовившийся к прыжку. Я отпрянула, уставившись на него мрачным взглядом.
- Ты ничего не сделаешь.
Я не заметила, когда он бросился на меня - движение было слишком быстрым.Я только внезапно оказалась в воздухе, а затем мы рухнули на диван, который врезался спинкой в стену, сдвинувшись под нашей тяжестью. Во время всего этого маневра, его руки обхватывали меня, как стальная клетка, обеспечивая полную защиту, так что я не почувствовала никаких толчков. И все же я ловила ртом воздух, пытаясь высвободиться и нормально сесть.
Он был на это не согласен. Он сжал меня в комочек у себя на груди, удерживая крепче, чем стальная цепь. Я сердито глянула на него, встревожившись, однако он выглядел вполне контролирующим себя, его челюсть расслабилась в усмешке, а глаза его сверкали только от смешинок.
- Ты что-то сказала? - шутливо прорычал он.
- Что ты ужасно, кошмарно страшное чудовище, - ответила я, мой сдавленный голос слегка смазал сарказм.
- Намного лучше, - одобрил он.
- Ну... - пожала я плечами, - можно мне встать теперь?
Он лишь рассмеялся.
- Можно нам войти? - донесся из коридора нежный голос.
Я яростно попыталась вырваться, но Эдвард просто перевернул меня так, чтобы я оказалась в более удобном положении, усаженной на его колени. Мне было видно, что в дверях стояла Элис, а сразу за ней - Джаспер. Мои щеки горели, но Эдвард и не думал напрягаться.
- Входи-входи, - Эдвард все еще тихонько посмеивался.
Элис, казалось, ничего необычного в нашем объятии не находила. Она вошла - практически протанцевала, так изящны и легки были ее движения - в центр комнаты, где одним волнующимся движением опустилась на пол, подогнув ноги. Джаспер, однако, замер в дверях, и выражение лица у него было слегка шокированное. Он вглядывался в лицо Эдварда, и мне пришло в голову, что он, вероятно, прощупывает атмосферу своим необычным восприятием.
- Звуки были такие, будто ты принялся обедать Беллой, вот мы и пришли поинтересоваться, может, не против будешь поделиться, - заявила Элис.
Я, на мгновение, замерла, пока до меня не дошло, что Эдвард улыбается во весь рот. Только не ясно было, над чем - над ее фразой, или над моей реакцией.
- Простите ребята, мне самому мало, чтобы еще делиться, - ответил он, и его руки прижали меня к себе безответственно близко.
- Вообще-то, - проговорил Джаспер, выдавливая из себя улыбку, проходя в комнату, - Элис говорит, сегодня вечером будет настоящая гроза с бурей, и Эмметт захотел погонять мяч. Ты в игре?
Все слова были вполне обычными, но их смысл меня совершенно озадачил. Однако я заключила, что Элис тут надежнее метеорологов.
Глаза Эдварда зажглись, но он не торопился с ответом.
- Конечно же, ты должен пригласить Беллу, - прощебетала Элис. Мне показалось, я заметила, как Джаспер кинул на нее быстрый взгляд.
- Ты хочешь пойти? - обратился ко мне Эдвард, уже возбужденный, со сверкающими энтузиазмом глазами.
- Конечно, - я не могла разочаровать такое лицо. - М-м-м, а куда мы поедем?
- Нам нужно дождаться грозы, чтобы начать игру - ты увидишь зачем, - пообещал он.
- Так мне зонт взять?
Все трое расхохотались.
- Он ей понадобится? - спросил Элис Джаспер.
- Нет, - она была совершенно уверена. - Буря накроет город. В нашем просвете будет довольно сухо.
- Вот и отлично, - энергия в голосе Джаспера, разумеется, не могла не зажигать. Я обнаружила, что уже горю желанием двигаться, а не сидеть здесь напуганной и зажатой.
- Пойдем, узнаем, с нами ли Карлайл, - Элис грациозно двинулась вверх и в направлении двери; ее манеры и изящество разбили бы сердце любой балерины.
- Будто ты итак не знаешь, - поддразнил ее Джаспер, и в мгновение ока они покинули комнату. Джаспер умудрился незаметно закрыть за собой дверь.
- А во что мы будем играть? - потребовала я объяснений.
- Ты будешь смотреть, - пояснил Эдвард. - А мы будем играть в бейсбол.
Я закатила глаза.
- Вампиры любят бейсбол?
- Это прошлое самой Америки, - проговорил он с напускной торжественностью.