|
|
||
Идеальное общество, как представляет его себе автор | ||
|
Как мирное, малонаселённое место, где полно всего, остаётся бедным, трудно объяснить. Как раздираемое конфликтами, сверх-перенаселённое место без каких-либо ресурсов становится богатым, объяснить просто. Британское колониальное правительство превратило Гонконг в экономическое чудо, не делая ничего. Гонконг - наилучший современный пример laissez-faire. Экономическая теория "разрешите делать" предполагает, что все виды действий должны быть реально разрешены, а правительство должно вмешиваться только для того, чтобы сохранять мир, обеспечивать законные права и защищать собственность. Народ Гонконга был свободен делать то, что он хотел, а хотел он, видимо, создать кипящий пандемониум: переполненный, борющийся, безобразный и самый невероятный город на земле. Это метрополис удивительного беспорядка, по-видимому, чуждый делению на районы, с путаницей слишком узких улочек, таких, что уличный торговец захлёбывается, идя по ним, ударяясь в слишком оживлённые и широкие авеню, чтобы их можно было пересечь. Это вертикальный город, поднимающийся на 1800 футов (около 550 метров) от Центрального района до пика Виктории менее чем за милю (1609 метров), такой вертикальный, что вместо тротуаров бегут эскалаторы, а городские районы называются междууровнями по высоте. Гонконг также вертикален в своих зданиях, и не только в сияющих небоскрёбах. Каждый многоквартирный дом и база коммерческих складов стремится к небесам. Представьте себе Уолл-Стрит на склоне Килиманджаро, или, когда идёт дождь, представьте себе Венецию на склоне горы. А дождь здесь идёт месяцами. Гонконг в сезон муссонов имеет климат кипящей Ирландии. Неистовые воздушные кондиционеры воюют с влажным теплом в каждом доме и деловом месте, образуя мир с двумя температурами: сауны и склада для хранения мяса. Дождевая вода переполняет разветвлённую систему водостока, которая испускает пар и бурлит в подножии улиц, обрамлённых бесконечным шопингом. Всё разнообразие товаров мира выставлено напоказ в атмосфере дерьма и канализации. Это заполненный город, опухший от зданий. Район Шамшуйпо в Коулуне имеет плотность населения 425 000 человек на квадратную милю - в восемнадцать раз больше, чем в Нью-Йорке. Приземляясь в аэропорте Кайтак по одному из узких пролётов застроенного берега залива Коулунь, вы летите ниже уровня верёвок с сушащейся одеждой, так близко к окнам квартир, что вы можете увидеть женщин в ванной перед зеркалом, делающих макияж. Вы можете сказать им, что у них сломалась помада. В Гонконге нет места для любви или денег, впрочем, как и для других обыденных вещей. Квартира с тремя спальнями в Центре сдаётся за 1000$ в месяц, но это не такие комнаты, где можно было бы заняться сексом хотя бы с самим собой. Весь дом будет иметь 700 кв. футов (65 кв. метров), менее чем 10 ярдов (около 9 метров) в длину и восемь в ширину, с окнами, заклеенными бумагой, потому что за этими окнами на расстоянии вытянутой руки находятся окна следующей квартиры. И всё, что вы хотели бы поставить на кухне, должно стоять на конце, например, банан. Так живут люди из среднего класса. Бедные люди в домах общественного сектора имеют три поколения в комнате пятнадцать на двадцать футов (4,6 на 6.1 метров). Но когда они выходят из этой комнаты, они одевают Versace и Dior, и что-то из этого даже настоящее. Гонконг - стильный город, на вершине трендов. И правда - взять, например, кроссовки на платформе. После полудня на Голливуд-Роуд можно увидеть увлекательное зрелище, наблюдая за подростками, падающими со своей обуви. По этим крутым холмам в смертельно-опасном уличном движении люди, тем не менее, водят свои "Турбо-911". Мерседесы С-класса в Гонконге - как у нас "Хонда Сивик", и, в довершение набора, "Роллс" с водителем - как у нас миниван. О, Иисусе! Это богатый город. Вот только Христос всемогущий беден. Гонконг полон этой "бедной среди изобилия" публики, любимой иностранными корреспондентами, такими, как я, которые, делая очерк о Гонконге, мечутся от интервью с поденщиками-"людьми в клетках" в зарешеченных отсеках ночлежек, к обедам в мягких кабинках "Жокейского Клуба" в Счастливой Долине, где я смог найти пример настоящей роскоши Гонконга - расстояние между столами. Но эти бедные собираются стать богатыми. Вот спросите у них. Вы можете позвонить той старой леди, продающей сушёную рыбу на улице по сотовому телефону. "Би-бип" сотовых телефонов все вместе, но всё же перекрикивают шум кондиционеров. Каждый раз, когда звонит сотовый телефон, все в радиусе слышимости начинают обыскивать самих себя, хлопая себя в поисках гарнитуры. Вы можете ходить неделями, не разговаривая с отвечающей машиной, потому что в действительности вы набираете не телефон, а набираете рукав одежды, кошелёк, карман юбки или лифчик бикини. Здесь должен быть сотовый, или можно пропустить сделку. Всё является сделкой. В универмаге Вы спрашиваете: "Какая ваша лучшая цена?", затем: "Какая ваша китайская цена?", и так далее. Я хотел купить бутылку коньяка в маленьком ресторане. Владелец производил бренд, о котором я никогда не слышал, по 100$, и бренд, о котором никто никогда не слышал, по 80$. Я взял свою подругу Энни, бегло говорящую по-кантонски, и у нас оказалась бутылка "Реми" за одного мёртвого американского Гранта*. "Я не знал, что придёте сюда с моей сестрой", - сказал владелец, - "Хва-ааа!" Это кантонское восклицание, означающее что-то среднее между "ой-вэй" и "fuhged-aboutit" ("блин!"). Что такое Гонконг внутри? Это совершенно иностранный город, который во всём понятен. Это современное место, глухое к очарованию, немое в языке эстетики, пойманное на дикой романтической страсти к чистому утилитаризму. Единственные традиционные черты - это косые стены, в которых входы сделаны по фен-шую, искусству расположения вещей так, чтобы это обеспечивало удачу и не беспокоило духов. Одно здание в заливе Отражения имеет огромную квадратную дыру посредине, чтобы некий невидимый дракон мог добираться с горы к морю. Зная Гонконг, понимаешь, что это возможно обман с проплаченным прорицателем, который помогает архитекторам и строительным компаниям поднять свои гонорары. Кто-то в Гонконге возможно и верит в геомантию, но именно у моего местного книжного магазина в Нью-Гэмпшире было тринадцать названий по фэн-шую. Всё остальное, что было старинного в Гонконге, выкорчевано. Осталось только несколько комковатых колониальных правительственных зданий. Застройка отодвинула водный край на тысячу футов в Гавань Виктории. Паромные терминалы закрывают виды на море, а приливы и отливы зажаты в бушующем канале между Центром и Коулунем. Статуя на площади Статуи изображает бизнес-менеджера, управлявшим Банком Гонконга и Шанхая в девятнадцатом веке. За площадью поднимается здание самого Банка Гонконга и Шанхая. Здесь местный вкус к функционализму вознесён до наивысшей точки в сочетании с рококо: массивный маячащий стальной детский конструктор со всей конструкцией, висящей, как подвесной мост, на восьми огромных башнях. И правда, очень функционально, какими бы не были эти функции. Может быть, чтобы было дорого. Построить это стоило миллиард долларов. К западу находится Садовый Дом - обтянутый алюминием монолит, покрытый круглыми окнами, известный как "Тысяча Жоп". К востоку находится спроектированная И. М. Пэйем башня Банка Китая - сплошь большие диагонали и хитрые острые углы. Его целью было быть самым высоким зданием в Азии, каким оно было около пяти минут - до того, как его переросла Сентрал Плаза в нескольких милях от него, а затем башни-близнецы (высочайшие закрытые конструкции в мире), построенные в Куала-Лумпуре. Юго-восточная Азия - конкурентное место. И оно притягивает некоторых типов, которые могут конкурировать со всем, что угодно. Однажды вечером я обедал за столом, сидя между крутой-как-колёсная-гайка молодой женщиной с материка, которая живёт в Нью-Йорке и торгует использованным моторным маслом (блестящий разговор за столом), и большим и таким же блестящим парнем непонятно из какой американской глуши. Я повернулся к самоубийственной блондинке. -Я кансалтант по искуства, - сказала она. -Ещё раз? -Кансалтант па искуства. -Это интересно. А кого Вы консультируете по искусству? Она назвала одного большого саудовского принца. -Релист девятинасатый век, Вы знаете, американис. -Какой-то один художник? -Эндрю Уайет. Я был под впечатлением, что Эндрю Уайет ещё жив, что редкость для художника девятнадцатого века. Вы думаете, что Гонконг был бы странным местом для того,чтобы там искать одну из таких картин? Но кто знает? У них здесь в Гонконге крутая торговля. Крутые покупки. Крутые продажи. И пьют они тоже круто. По вечерам в пятницу в районе бара "Лай Квай Фонг" выставляются полицейские посты, потому что людей здесь буквально задавливают насмерть во время "счастливого часа". Никому в Гонконге не легко. Лишь в воскресенье можно увидеть беззаботность, когда тысячи перетрудившихся филиппинских горничных приходят в Центральный Район, разворачивают тканевые и пластиковые покрывала на тротуарах и устраивают пикники в самой малопривлекательной и самой жаркой части города. Филиппинские горничные тоже родом из Гонконга. Они в Центральном Районе потому, что отсюда практично добираться до метро, трамваев и автобусов. Гонконг - практичное место до самой земли, или, скорее, до самого бетона. Бесплатный путеводитель по городу в моём гостиничном номере давал совет по ценам на шлюх и заметил: "Некоторые консервативные отели не разрешают мужчинам заходить с ночными бабочками посреди ночи. Но, представьте себе, здесь есть множество дешёвых гостевых домов." В окне одного антикварного магазина я увидел вырезанный из слоновой кости знакомый ряд обезьянок: "Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу", но здесь была четвёртая обезьянка с ладонями на яйцах: "Никого не е*у." Город твёрдых голов. Город грубых языков. Прямо в лицо вам говорят, что вы гвэйло, что означает "белый гоблин", или "иностранное привидение", или "старый чёрт", или что угодно ещё, в зависимости от того, как это сказано (ни одно из этих значений не является комплиментом). Однако, вы можете ответить так же хорошо (или постараться ответить, поскольку гвэйло знамениты своей тупостью). Например, кантонцы не отличают "л" от "р". "О-о, ты заказала жаленый лис!" - сказал гвэйло-муж Энни. "Это жареный рис, плидулок!" - сказала Энни. Я встретил двух женщин, которым, казалось, от двадцати до тридцати, но это были издатель и менеджер по продажам выдающегося гонконгского делового журнала. Издатель: "Вы правда хорошо одеты!" Менеджер по продажам: "Для журналиста. Мы понимаем, что вы популярный писатель." Издатель: "В Японии." Город прямых лиц. Я рассматривал фигурки животных, представляющих китайские астрологические знаки. Древняя старуха за прилавком магазина спросила: "В каком году вы родились?" - В 1947-ом. - Хва-а-а. Год свиньи! Удачи! - О-о, "Удачи! Удачи!" - сказал я, - Это то, что китайцы всегда говорят покупателям-гвэйло. Пожелания на украденных могилах династии Мин: "Удачи!". На консервной банке с тунцом: "Удачи!". На рубашке Lacoste: "Удачи!". - Это не так! - сказала она, - В некоторые годы нет удачи. - В какие? - В год буйвола. - А сейчас какой год? - Этот самый. "Этот самый" был 1997. Я приехал в Гонконг посмотреть на лучший современный пример политики невмешательства (laissez-faire), который сдали самому большому оставшемуся примеру социалистического тоталитаризма. Гонконг был (и, если быть справедливым к его новым руководителям-коммунякам, на данный момент остаётся) совершенной оппозицией социализму. В Гонконге нет обязанностей по импорту или экспорту, нет ограничений на внешние инвестиции, нет ограничений на выход прибыли. Здесь нет налога на заработанный капитал, нет налога на проценты, нет налога с продаж, и нет налоговых перерывов для отстающих компаний, которые не могут свести концы с концами. Корпоративный налог в Гонконге составляет 16,5 процента с прибыли. Индивидуальный налог составляет 15 процентов с общего дохода. Правительство обеспечивает постоянное увеличение бюджета и потребляет только 6,9 процента Валового Внутреннего Продукта (в сравнении с 20,8 % ВВП, которые тратит федеральное правительство в США). Люди в Гонконге не были на оплате у государства. Они владели своей собственностью. Они могли взорвать её, поставить её на Доу-Джонс, запустить фабрику свитеров, нанять, уволить, продать, уйти на пенсию или купить ферму. (И здесь действительно есть несколько небольших ферм на Новых Территориях.) В Гонконге никогда не было демократии, но его свободы размера кошелька, его Права-Человека-С-Кошельком были так важны для индивидуализма и самоуправления, что в 1995 году одна международная группа либертарианской мысли была подвинута, чтобы, возможно, переоценить этот пример и провозгласить: "Гонконг - самое свободное государство в мире!" Свободное потому, что здесь также была свобода попадать в затруднительное положение. В Гонконге не было минимальной зарплаты, не было льгот по безработице, не было благоприятствующего профсоюзам законодательства, не было Социальной Безопасности, не было национальной программы здравоохранения, и едва достаточно богатства, чтобы обеспечивать один парк американских трейлеров спутниковыми тарелками и сигаретами "Marlboro Lights". Просто 1,2% ВВП шло на трансферы безнадёжно бедным или на субсидии безнадёжно бесприбыльным. Живя без страхующей сетки, люди в Гонконге держались за трапецию. Уровень безработицы ниже 3 процентов. В Америке, чтобы достичь низкого уровня безработицы, обычно нужна война со стрельбой. В США "естественным уровнем" безработицы считается около 5 процентов, а такой уровень в Гонконге вызывал бы естественную смерть от голода. Но они не умирают. Хотя курение в Гонконге - главный вид домашней гимнастики, средняя продолжительность жизни около 79 лет, в сравнении с 76 годами в Штатах. А уровень детской смертности сравним с нашим. И это у людей, которые считают молотый жемчуг, сушёные морские коньки и рога мёртвых носорогов из Танзании эффективными лекарствами! Даже грудные младенцы слишком занятые, чтобы умирать. Экономический рост в Гонконге был в среднем 7,5 процента в течение последних двадцати лет, что стало причиной увеличения Валового Внутреннего Продукта в четыре раза с 1975 года. Всего с одной десятой процента населения мира Гонконг является восьмым крупнейшим мировым торговцем и десятым самым большим экспортёром услуг. Я точно не уверен в том, что означает "экспортёр услуг", кроме того, что это неопределённая колеблющаяся сумма, но в любом случае это прекрасная статистика, которая также помогла сделать очень маленький ужасный аэропорт Кайтак третьим самым оживлённым пассажирским терминалом в мире и вторым самым занятым центром воздушных грузоперевозок. А единственная взлётно-посадочная полоса Кайтака упирается в контейнерный порт, который является самым занятым из всех подобных в мире. ВВП на душу населения в Гонконге составляет 26.000 $. Среднее индивидуальное благосостояние больше, чем в Японии или в Германии. Это на 5600 $ больше, чем имеют бывшие колониальные хозяева в Британии, и добирается до ВВП на душу населения в США 28.600 $. Кроме американцев только люди в Люксембурге и в Швейцарии богаче, чем в Гонконге. И это две других страны, где разрешено свободно перемещать и зарабатывать капитал. Правда, после того, как была составлена эта статистика, случился "азиатский кризис". Фондовый рынок Гонконга рухнул. Индонезия, Таиланд, Малайзия, Южная Корея и, возможно, Япония испытывают депрессию. Считается, что весь деловой мир Азии в руинах. Но непохоже, чтобы простой трансконтинентальный финансовый кризис мог побеспокоить народ Гонконга. Экономика Гонконга была разрушена японской оккупацией во время II Мировой войны, снова разрушена эмбарго ООН на торговлю с коммунистами в 1951 году, и почти разрушена в третий раз беспокойством по поводу передачи Китаю в 1997 году. На его территорию справляли нужду тайфуны, выливали грязь селевые потоки, поджаривали огромные пожары в лагерях самовольных поселенцев, и наводняли повторяющиеся наплывы беглецов. В Гонконге нет лесов, шахт или нефтяных колодцев, нет развитого сельского хозяйства, и определённо нет мест для парковки. Гонконг даже вынужден импортировать воду. Поэтому в Гонконге вместо неё пьют коньяк - больше в среднем на человека, чем в любой другой стране мира. У них во владении также больше всех Роллс-Ройсов на душу населения. Ну и что, что нет места на обочине? Они наймут кого-нибудь новоприбывшего с материка, чтобы тот ездил всю ночь вокруг квартала. Почему британцы позволили это чудо свободного предпринимательства? Почему Британия делала так мало, чтобы вмешаться в экономическую свободу Гонконга? На это особенно трудно дать ответ, потому что в том же Лондоне ультра-вмешивающийся социалистический Парламент приступил к своим обязанностям после II Мировой войны. Это правительство должно было привести собственную экономику Соединённого Королевства к остановке, как гиппопотам, упавший на ручную тележку. На самом деле британцы ходили по малому в колониальный суп при каждой возможности. Коронное правительство застолбило почти всю землю в Гонконге и на Новых Территориях, и, чтобы сохранять высокие поступления от их продажи, продавало её медленно. В результате - перенаселение в месте, которое фактически содержит 402 квадратных мили суши - теоретически достаточное, чтобы выделить каждому огород для выращивания бобов. Вместо этого половина населения упакована в клаустрофобных государственных домах. Затем в семидесятые один из самых толстых губернаторов сэр Мюррэй Макленхозе выделил 40 процентов колонии на парковую территорию - просто необходимое удобство для парня, живущего на 28 квадратных метрах с женой, матерью, детьми и их любимцами-тамагочи. Но британцы никогда не старались установить в Гонконге систему благосостояния европейского типа. Возможно, лейбористские министры не хотели вкладывать огромные количества своего гения розового планирования арахисовых схем в место, которое в любой момент могли забрать гении розового планирования из-за ближайшей границы. Возможно, колониальные администраторы были ошеломлены количеством беженцев от розового планирования, ломящихся в город. Возможно, метрополия слишком обнищала от разрушения собственной экономики на Британских островах. Или, возможно, бриттам просто нет дела до того, чтобы заталкивать социальную справедливость в горло людей, которые, в конце концов, всего лишь китайцы. С другой стороны, на британцах тоже лежит ответственность. К этому имеет отношение термин "ничего неделание", упомянутый в начале главы. Политика невмешательства (laissez-faire) - это не танзанийская административная лень и не албанская популистская анархия. Требуются некоторые усилия правительства, чтобы сотворить систему, в которой правительство оставляет людей в покое. Колониальная администрация Гонконга обеспечивала судопроизводство, юридическое подтверждение контрактов, законы, обязательные для каждого, некоторые меры национальной обороны (хотя Красная Китайская Освободительная Армия, наверное, могла бы от нечего делать перейти через границу, если бы захотела), эффективные полицейские силы (уровень преступности в Гонконге ниже, чем в Токио), и бюрократию, которая была эффективна и некоррумпирована, но не так отвратительно некоррумпирована, чтобы не закрывать глаза на случайного дающего на лапу нелегального беглеца или нелицензированного уличного торговца. Бритты строили школы и дороги. А дети ходили в школу, потому что они знали, что если они не будут ходить туда, они должны будут трамбовать эти дороги. И Соединённое Королевство дало Гонконгу стабильную валюту, которую оно сделало исключительно с помощью вранья (сначала привязав валюту Гонконга к британскому фунту, а затем, когда все стали над этим смеяться, привязав её к доллару США по курсу 7,8 к 1). Сейчас, когда вся грязная работа по обеспечению деньгами уже сделана, Гонконг может обвинить во всём Алана Гринспена*. Гонконгу также посчастливилось иметь колониальное правительство, в числе которого было несколько настоящих британских героев - людей, которые помогали этому месту оставаться таким, каким оно было так долго. Самым героическим из них был Джон Коупертвейт, молодой колониальный офицер, посланный в Гонконг в 1945 году, чтобы руководить экономическим возрождением колонии. "Однако по прибытии," - писалось в "Дальневосточном Экономическом Обозрении", - "он нашёл, что это возрождение достаточно красиво проходит и без него." Коупертвейт воспринял урок, и пока он был на посту, он прямо ограничивал бюрократическое вмешательство в экономику. Он даже не разрешал бюрократам хранить цифры уровня экономического роста размеров ВВП. Кубинцы тоже не разрешали кому бы то ни было узнавать эти цифры. Но Коупертвейт запрещал это по противоположным причинам. Он чувствовал, что до этих чисел никому не должно быть дела, и дураки от политики могут только злоупотреблять ими. Коупертвейт так сказал о своей роли в удивительном росте Гонконга: "Я сделал очень мало. Я старался предотвратить некоторые вещи, которые могли бы ему препятствовать." Он служил колониальным финансовым секретарём с 1961 по 1971 год. В дебатах по бюджету 1961 года он сказал слова, которые надо было бы выгравировать над входом каждого законодательного органа в мире: ... в общей сложности совокупность решений частных бизнесменов, действующих согласно своему индивидуальному суждению о свободной экономике, даже если они и часто ошибаются, похоже, делают меньше вреда, чем централизованные решения правительства; и определённо этот вред такой, который можно быстрее исправить. Даже "Ньюсуик" вынужден был высказать восхищение: "Пока Британия продолжала строить государство благосостояния, Коупертвейт говорил "нет": нет субсидиям на экспорт, нет тарифам, нет персональным налогам выше 15 %, а "красная лента" так тонка, что запустить компанию можно заполнив одностраничную форму." За время "ничего не делания" Коупертвейта экспорт рос в среднем на 13,8% в год, промышленные зарплаты удвоились, а число домашних хозяйств с крайней бедностью сократилось с более чем половины до 16 %. "Было бы трудно переоценить долг Гонконга перед Коупертвейтом," - сказал экономист Милтон Фридман. И было бы трудно переоценить долг Гонконга перед китайским народом, который санкционировал и поддержал то, что делал Коупертвейт, или, скорее, не делал. Потому что Гонконг не стал богатым просто в результате свободы и закона. Экономика проще, чем утверждают экономисты, но не настолько. Одним из факторов успеха Гонконга была китайская культура. И почти по определению китайская культура должна была стать одним из факторов неудачи материкового Китая. Культура - вещь сложная. О сложностях говорить забавно, но когда доходит до дела, простота часто более эффективна. Джон Коупертвейт был мастером простоты. Юнг Вай Хонг, издатель самого популярного в Гонконге журнала на китайском языке "Next" предложил воздвигнуть героическую статую Джона Коупертвейта. (Будет оплачена по частной подписке, спасибо.) Менее чем за время одной жизни Гонконг создал среду комфорта и надежды, чего каждая страна на Земле пыталась достичь со времен гомо эректуса из горловины Олдувай. И какова награда Гонконга? Он стал "Специальным Административным Районом" Китайской Народной Республики. В полночь 30 июня 1997 года британцы продали шесть миллионов пятьсот тысяч душ. Нет, отдали их. Почти целый Лондон отдельных личностей, считавшихся гражданами королевства, которое изобрело права, равенство и главенство закона, стали рождественским гусем в июле. Гонконг был для коммунистов с материка заначкой из манжеты, автоматически защитанным броском в бейсболе, шоу Анны Оукли. Когда часы били двенадцать, я смотрел телевизор в своём номере гонконгского отеля. Церемония передачи транслировалась из ужасного Центра Собраний за три четверти мили от меня. Британский военный оркестр в фуражках от Yogi, Smokey и Poo играл "Боже, храни королеву!". Британский флаг показывал на юг. Принц Чарльз как раз давал небольшую речь: "Мы не забудем тебя, и мы с величайшим интересом будем наблюдать, как ты входишь в эту новую эру своей замечательной истории." Другими словами: "До свиданья, и запри за собой дверь, пидар!" За окном с балкона моего номера залитый светом Центр Собраний был слишком хорошо виден на фоне гавани, выглядя так, словно кто-то сидящий в Сиднейском Доме Оперы. Прямо под балконом на площади Статуи стояла не очень шумная толпа протестующих, выглядя так, как будто кто-то на них сидит. Они слушали поборника демократии Мартина Ли. Г-н Ли был членом первого свободно избранного законодательного органа Гонконга. И последнего. Он был отменён в полночь. Г-н Ли говорил без разрешения полиции. И всё говорил, говорил. И каждый раз в толпе росло недовольное одобрительное скандирование. Г-н Ли продолжал говорить. Никто не утруждал себя, чтобы его остановить. А в телевизоре президент Китая Чжан Цземинь тоже говорил, представ перед своими новыми невольными соотечественниками с бесстрастным лицом игрока в покер, выкрикивающим банальности на ханьском. "Наиболее фундаментально мы обязаны нашим достижениям!!! Дороге построения социализма!!! С китайскими особенностями!!! Которые мы приняли!!!" - говорил он, прерывая свою речь эпизодами аплодирования самому себе, сделанными в официальной манере политбюро, держа кисти рук по сторонам и двигая пальцами и ладонями так, как будто делая с помощью теней фигурки разных уток и собачек на стене. Большие люди на подиуме Центра Собраний (Чжан, премьер-министр Ли Пэн и министр иностранных дел Цянь Цичень), казалось, пошили свои костюмы сами у себя дома. Следующим подошёл к микрофону Тун Чи-хуа, назначенный Пекином главный управляющий Специальным Административным Районом Гонконг, делая заявления, которые сочетали в себе речь для лагеря политического переобучения ("Наши мысли и память с великим почтением обращаются к последним словам Дэн Сяо Пина...") с речью Дика Гефардта ("Мы уважаем взгляды меньшинства, но также подставляем плечо коллективной ответственности... Мы ценим плюрализм, но пресекаем открытую конфронтацию. Мы боремся за свободу, но не с излишним бла-бла-бла."). К тому же, это было сказано на ханьском, который не является родным языком в Гонконге, здесь ним никто не пользуется, а главный управляющий Гонконга, несущий бред на чужом языке - это как слушать американского политика, который говорит бессмысленно, странно... это было, как слушать, когда говорит американский политик. Снова выйдя на балкон (освещение передачи Гонконга требовало от журналиста полной отдачи - и это с охлаждённым под кондиционером биноклем, запотевшим в тропической жаре, и с минибаром, в котором закончился лёд!), я наблюдал, как корабль военного флота её Величества "Британия" выталкивают из дока Центра Собраний. Неопределённого типа, имеющая форму сухогруза, "Британия" выглядела менее подходящим выбором в качестве круизного корабля, чем королевская яхта. Она шла, выпуская пар, через бухту Виктория, унося задницу из теперь уже иностранных вод. На её борту находился последний британский губернатор Гонконга, аристократ, известный тогда как Принц Уэльский, с каким угодно числом других титулов, и, я надеюсь, с большим грузом вины. Упустили ли бы хреновы британцы город Гонконг, если бы он был полон 6,5 миллионами больших, розовых, веснушчатых, с волосами цвета сена, наворачивающих лосося, хлещущих пинтами, стыдящихся работы, бездельничающих, голосующих за лейбористов?.. Ну, в этом случае... Может быть, Гонконг не был одним из тех жизненных стратегических мест, за которые стоило бороться, как за Фолкленды? Возможно, британцы делают военное вторжение только туда, где есть овцы, чтобы прокормить солдат? Почему британцы не отдали Китаю какой-нибудь другой остров? Британию, например? Это вернуло бы Соединённое Королевство на капиталистический курс (Пекин более заинтересован делать деньги, чем Тони Блэр). Плюс китайцы имеют обширный опыт улаживания проблем королевской семьи. Или почему Британия не продала Англию Гонконгу? Гонконг может это себе позволить, и тогда любой, кто обеспокоен судьбой демократии в Специальном Административном Районе, мог бы уехать жить на Слоун-Сквер*, а остальную Англию можно было бы превратить в парк развлечений. Это был бы забавный пейзаж с множеством интересного для детишек ("Обмен жёнами" в Букингемском дворце было бы хорошей идеей) и множеством сувениров, таких как (если вы дадите достаточно денег нужной политической партии) шлем рыцаря. Но этого не случилось. И люди из Гонконга (хоть они и очень богаты) застряли в Гонконге. Конечно, у них есть британские паспорта. Но это "стартовые паспорта", которые хороши для поездки... в Макао. Конечно, они могли бы улучшить свои паспорта. За миллион гонконгских долларов они могли бы уехать в Торонто. Очень смешно. Ну, дадим перерыв чертовым британцам. Если мы и американцы, то не стоит проклинать их из-за этого. Мы могли бы пригрозить бомбардировщиком "Стелс" красным китайцам, или, ради такого случая, Маргарет Тетчер, когда она начинала завёртывать Гонконг в подарок Дэн Сяопину. Мы могли бы велеть Китаю целовать задницу Борису Ельцину, если он хочет быть самым дружественным государством. И мы могли бы выдать 6,5 миллиона зелёных карт. Представьте себе 6,5 миллиона знающих трудолюбивых граждан с прекрасной кухней. Какое благословение для Америки! И как бы мы их ненавидели! Пэт Бьюканан ненавидел бы их расу. AFL-CIO** ненавидел бы уровень их заработной платы. NAACP*** ненавидела бы их за то, что они не стали страдающим меньшинством. И Ал Гор ненавидел бы 6,5 миллиона участников избирательной кампании не должны будут давать украдкой деньги для поддержки свободной торговли в Демократический Национальный Комитет, а смогут пойти прямо к будкам для голосования и проголосовать за республиканца. Сдача Гонконга была постыдным моментом. Но если вы пропустили сырую речь Мартина Ли на площади Статуи, вы можете никогда об этом не узнать. Фондовый рынок оставался на подъёме, на 30 процентов выше прошлогоднего, с пухлыми стероидными заработками на так называемых красных чипах - материковых холдинговых компаниях, поддерживаемых китайскими коммунистами. Торговля и иностранные инвестиции были на беспримерных высотах. Никто не убегал с рынка недвижимости. Крошечные кондоминиумы в негламурных районах уходили по 500.000$. Были объявлены пятидневные выходные, хотя никто не закрывал магазины. Розничные продажи были на 30 - 40 процентов выше обычных. Прилетали и улетали важные люди со всего земного шара. В вестибюле своего отеля я увидел затылок Маргарет Тетчер. Первого июля (я полагаю, в День Зависимости) люди, которые лучше должны знать, как делать поздравительные послания, неискренне написали в "Вестнике Южного Китая": Китай сделал важные шаги, чтобы сохранить свободу и автономию Гонконга. - Билл Клинтон Гонконг может стать даже ещё лучшим местом для жизни и работы. - Мадлен Олбрайт Я совершенно спокоен за него. - Джордж Буш В вечернем небе разрывался салют. В Британской Прощальной Церемонии для 10 тысяч приглашённых гостей были не только оркестры из Шотландской Гвардии, Черного Дозора и множество других мужчин без штанов, но также Гонконгский Филармонический Оркестр и (я это видел) танцевальная труппа с исполнителями, одетыми как гигантские немецкие марки, огромные электронные печатные платы и большущие парики в пудре. В другом конце континуума жизненного стиля с 11 вечера до 9 утра продолжался рэйв "Одна нация в кайфе"*. Между ними были тысячи вечеринок, от стихийных попоек иммигрантов в районе стриптиза Ван Чай до обедов со счетами, неисчислимыми с помощью абака в "Китайском Клубе" гонконгского магната Дэвида Танга. Здесь опустошалась вся пищевая цепочка - от моллюсков из морских глубин до высот птичьих гнёзд. "Китайский Клуб" декорирован красным деревом в колониальном стиле, только стены покрыты картинами в стиле социалистического реализма эпохи Мао, а официанты и официантки были одеты как красногвардейцы. Что бы это значило? Не знаю. Я также не знаю, почему мой отель продолжал дарить мне подарки в честь передачи: бутылку шампанского, книгу для кофейного столика о Гонконге с названием "Возвращение в сердце дракона" (я надеюсь, это звучит на китайском менее зловеще), и серебряную кружку с перекрещивающимися британским и китайским флагами и надписью: Китаю 1 июля 1997 года Гонконг К этому я бы добавил: 2-е место По городу продавали причудливые футболки на тему передачи, многие каламбурили по поводу передачи, например, были такие весёлые новшества, как "Консервированный колониальный воздух - запечатан до 30 июня". Я думаю, такие же вещи продавали в Вене в 1938 году: "Последняя ярмулка перед Аншлюссом," - и тому подобное. То же могло быть в оккупированной Франции: "Вода из Виши" - ха-ха. Конечно, в Гонконге имели место выражения недовольства, такие как диссидентские шоу художников, отвергающих цензуру, на тот случай, если какая-то цензура собиралась быть. Мартин Ли и его товарищи по Демократической Партии дали угрюмую пресс-конференцию, на которой они пообещали продолжать представлять свои избирательные округа, даже если они не будут ничего делать. И в прессе наблюдалось определённое беспокойство, но в основном на бесстрастных издательских полосах в диапазоне от "После геноцида - закат Руанды?" до "После Грецки - закат хоккея?". Гонконг в целом был ужасно и чертовски весел. Почему 6,5 миллиона людей не обеспокоены больше передачей в руки диктаторского режима, испорченного идеологией, у которого есть водородная бомба? Даже один из высших представителей Тайваня в Гонконге сказал в одной из цитат: "Как китаец, я думаю, хорошо, что Гонконг возвращается Китаю." Чан Кай-ши на них нет. Это из-за колониализма. Как в действительности чувствовал себя китаец в Гонконге под управлением Англии? Это сложный вопрос. Или, как говорили мне многие китайцы: "Нет, это не так." Так как я американец, и до основания американский ирландец, мне говорили некоторые вещи, которые англичанин никогда не слышал. Например, "Мы ненавидим англичан." Когда один китайский друг сказал мне это, я сказал: - Минутку! Я не так давно был во Вьетнаме, и там никто, кажется, не ненавидит американцев. Если вьетнамцы могут простить американцев за напалм, ковровые бомбардировки, Orange Agent и за всё остальное, то вы точно можете простить англичан за странную опиумную войну и какое-то караоке "Земля надежды и славы". - Это разные вещи, - сказал мой друг, - Вы просто убивали вьетнамцев, вы никогда их не отчитывали. Люди в Гонконге тоже реалисты. Жалобы на "Шоу Ларри Кинга" не влекли за собой особых последствий. Как и тёплые ответы бесконечным "уличным" репортёрам телевидения и газет в интервью со случайными местными: "Извините, я понимаю, что в вашем районе вот-вот появится секретная полиция. Вы не могли бы рассказать миру, как вы ненавидите Чжан Цземиня?" Для гонконгского реализма есть реальные причины. В 1945 году население территории было всего 1,2 миллиона. Сегодня весь город переполнен беженцами и детьми беженцев. До 1980 года Гонконг придерживался политики "коснись базы" по даче убежища, при которой в основном все из материка, кто коснулся центра города, могли остаться. Китайцы, которые бежали от гражданской войны, коммунистических арестов на материке, а также от сумасшедших непрекращающихся конфискаций и убийств, знали, что есть единственное действительно безопасное небо - деньги. И они серьёзны, когда делают их. Вот часы работы самого модного универмага Joyce, указанные на его дверях: ПОНЕДЕЛЬНИК-СУББОТА 10.00 - 19.00 ВОСКРЕСНЫЕ И ПРАЗДНИЧНЫЕ ДНИ 11.00 - 18.00. Можете взять два часа на Рождество. А в памятке для случая тайфуна, имеющейся в моём гостиничном номере, написано: Сигнал Љ9 и 10: Когда производятся эти сигналы, преобладают чрезвычайные погодные условия, что означает, что центр тайфуна находится над Гонконгом. Пока вы вынуждены будете оставаться в отеле, мы можем предложить вам наслаждаться услугами наших ресторанов и баров. В конце концов жители Гонконга встретили всё это с улыбкой на лице, потому что... а что, чёрт побери, им оставалось делать? Есть анекдот, который мне рассказали в Шанхае, о передаче Гонконга. Мао спрашивает Чжоу Энлая и Дэн Сяопина: - Как заставить кота укусить жгучий перец? Чжоу говорит: - Надо схватить его, разжать челюсти и засунуть перец в рот. Мао говорит: - Нет, это насилие. Нам нужно, чтобы кот укусил перец по собственной воле. Дэн говорит: - Берём перец, заворачиваем его во вкусный кусок рыбы и, до того, как он это узнает, он уже укусит перец. Мао говорит: - Нет, это обман. Нам нужно, чтобы кот знал, что он кусает перец. Чжоу и Дэн говорят: - Мы сдаёмся. Как можно заставить кота укусить жгучий перец? - Это легко, - говорит Мао, - Воткните перец коту в жопу. Он будет РАД укусить его. |
|