"Трус не станет смелым, дурак - умным, а предатель - честным. И только случайности изменяют континуум...
...Что заставило Панова пойти к Зимнему и захватить царскую семью? Он не мог ошибиться на льду Невы - выход на Сенатскую справа от Адмиралтейства. Именно там был сбор восставших. Там его ждали с гренадерами. Туда ранее ушел Сутгоф. Прямое нарушение плана восстания, который и без того совершенно не соблюдался почти никем из революционного комитета.
Нет. Панов вошел во дворец, не обращая внимания на караул, который, впрочем, и не мешал ему, поднялся в жилую часть и сказал слова, известные теперь всем: "Теперь вам остается только ждать".
Он не остановился на этом. Словно кто-то подсказал ему выйти с частью лейб-гренадер на Дворцовую и у Главного Штаба наткнуться на Николая Павловича со свитой и малым числом кавалергардов. Тут же Николая задержали, спешили и увели во дворец, под охрану. Кавалерия не успела вмешаться - слишком быстро пробился Панов, а количество пеших гренадер обрекло бы рукопашную схватку на печальный исход для сопровождающих царя.
Казалось бы, сверхзадача, которую перед ним никто и не ставил, выполнена! Но Панов, имея под началом около пятисот гренадер, - четыреста остались во дворце, выставив часовых, - направился к Сенату по Адмиралтейскому бульвару, с явным намерением прийти всё же на помощь блокированным Московскому полку, Гвардейскому экипажу и роте гренадер Сутгофа.
В тот момент восставшие, не имея руководства и уже понявшие, что Трубецкой так и не явится на площадь, отбивали непрерывные, но вялые атаки правительственных войск, верных Николаю. Готовились подвезти пушки, чтобы с помощью них вынудить мятежные полки разойтись. Еще час, другой и восстание потонуло бы в крови.
Однако Панов без малейших усилий захватил орудия гвардейской пешей артиллерии, зарядил их картечью и дал залп вдоль по бульвару, вкось к Адмиралтейству, не желая, видимо, стрелять в спины солдат. Убиты были всего трое и около двадцати ранены. Тем не менее, измайловцы и егеря дрогнули и рассыпались, покидая строй и убегая вдоль ограды строящегося собора и по Вознесенскому проспекту.
Тут же Бестужев повел гвардейцев вперед, смял левый фланг преображенцев и внес полную сумятицу в ряды кавалергардов. Это и был момент перелома. Блокирующие войска отошли, давая восставшим выйти из кольца. В три часа пополудни знаменитое стояние на Сенатской закончилось.
Экстренный созыв Сената произошел уже после того, как все восставшие расположились в Зимнем дворце и на Дворцовой площади. Сенаторам, доставленным из своих квартир, уже когда начало темнеть, предъявили "Манифест к русскому народу" с требованием немедленно его издать и вынудили их объявить царское правительство низложенным.
Сенаторы не стали сопротивляться, уж больно грозным казался князь Оболенский, избранный в руководители Временного революционного правительства. Дальнейшее описание революционных событий - созыв Великого собора, ликвидация крепостного права, объявление России республикой - не является целью данного исследования.
Лишь осторожное и последовательное замалчивание роли поручика Николая Алексеевича Панова в событиях декабря 1825 года, заставило нас обратиться к написанию данной статьи. А ведь он один из основных героев! Никто другой не сделал так много для того, чтобы привести восставших к осуществлению их стремлений. Но буквально через месяц после декабрьских событий поручик был отправлен в родовое имение и благополучно забыт.
Возможно и к лучшему, если вспомнить о терроре против бывших соучастников, развязанном Трубецким и Пестелем. Начав с явных предателей дела - Майбороды, Ростовцева и Шервуда, закончили они братьями Бестужевыми. Вдохновителем террора принято считать Трубецкого, не простившего, видимо, героям того, что сам он постыдно растерялся, отказавшись встать во главе восстания.
Вправе ли мы задать вопрос? Что было, если бы Панов действовал по плану, прибыл прямо на Сенатскую площадь вслед за первой ротой гренадер и присоединился к каре восставших? Достигло бы восстание своей цели? Скорей всего - нет. Количество верных царю войск вчетверо превышало количество восставших. Мятежное каре составляла одна пехота, тогда как против них наступали кавалерия и, главное, артиллерия. Отсутствие руководства и четкого плана с детальной проработкой всех функций участников, предательство членов общества, шаткость лозунгов, с которыми комитетчики подняли солдат - всё говорит о вполне возможном поражении восстания.
Тем не менее, стечение обстоятельств привело к победе революционного комитета. Личные качества человека преодолели историческую закономерность развития событий: Россия перешла к построению буржуазного общества намного раньше, чем предрекали ей все специалисты".
Архип Семенович вернул мне мои листки каким-то брезгливым жестом. Дескать, возьми их и используй по назначению. Я взял. Мало ли где статью могут напечатать - не везде же придерживаются ортодоксальной позиции. Хуже было другое: нового задания шеф мне не дал. То ли в творческий отпуск отправляет, то ли намекает, что журнал "Декабрь" не нуждается в моих услугах, как постоянного автора-публициста.
Этот вопрос следовало выяснить. Но тонко, намеком.
- Архип Семенович! - протянул я жалобно.
- Что тебе еще, Николай? - редактор говорил устало, только из вежливости.
- Чем вам моя статья не угодила?
Редактор хмуро посмотрел на меня.
- У нас свобода слова. И мыслей. И, разумеется, я знаю о твоих реакционных взглядах завзятого монархиста. Но зачем их высказывать на наших страницах? Ты уверен, что к двухсотлетию становления Республики люди хотят читать это?! - Архип Семенович ухватил мою статью со стола и потряс перед моим носом. Потом он раздраженно швырнул ее обратно. Листки смялись и рассыпались, пикируя к полу.
Я поспешил подобрать мою писанину - далеко не везде принимают файлы, а с бумагой нынче дефицит.
- А что такого? Ничего крамольного я не сказал - только общеизвестные факты. Любой может с ними ознакомиться, достаточно залезть в архивы.
- Да кто туда полезет?! А вот наш журнал прочитают от корки до корки. И будет очень неприятно, если наша позиция в чем-то разойдется с официальной.
- И чего мне делать? - напрямую спросил я.
- Отдыхай. Набирайся вдохновения, ищи материал. Отпуск у тебя, - и Архип Семенович мрачно посмотрел на меня исподлобья.
- Ага. Ну, ладно. Я тогда пойду...
- Иди-иди... - и добавил в спину уничижительным тоном, - пис-с-сатель...
Дождь, моросящий с утра, закончился. Ветер разогнал серую хмарь над головой, и дал возможность солнцу показать яркое умытое личико в синем окошке. Наверно, синоптики тренируются - облака разгоняют.
Я задрал голову, пытаясь рассмотреть на верхушке башни "Ниеншанц" прогноз погоды на оставшуюся половину дня. И ничего не увидел: далеко, да и солнце отсвечивает. А на ближайших "Троицкой" и "Коломенской" нечего смотреть - там, кроме времени и теперешней температуры, ничего не показывают. Старье. Хотя и поновее будут некоторых оставшихся от девятнадцатого века домов центра, редкими желтыми островками вклинивающихся в современные деловые кварталы.
Поезд обуховской ветки монорельса отходил от Сенной через полчаса. Можно было спокойно прогуляться от Малой Морской, на которой находилась редакция, поглазеть на дома и вдоволь посокрушаться, что так мало прекрасных зданий осталось со времен реконструкции. На всей улице только наш, что на углу с Вознесенским, да дом княгини Голицыной - на углу с Гороховой.
Настроение, несмотря на погоду, было паршивым. Но ни с кем из пишущей братии я не мог обсудить свое фиаско. Либо обсмеют, либо, что еще хуже, будут притворно сочувствовать, а сами в душе радоваться, что конкурента в лужу посадили. Тут нужен человек, которого не волнует - сколько твоих статей напечатали, а сколько редактор отправил в корзину. Кстати! Есть же такой! Пашка Куликов! Он вообще в каком-то физическом институте работает. До него ехать всего ничего. Две остановки по шушарской ветке. Чем домой переться, пересяду на Средней Рогатке и к нему в институт. Подумаешь, два года не виделись...
- Плюнь на это! - Пашка вещал, сидя на столе, тогда как я расположился в его кресле. - Самый умный, что ли? Да никто вообще не знает, как всё происходило, даже сами участники. У всех у них крайне малая осведомленность. Дальше своего носа никто не видит. Потом начинают вспоминать - что и как они делали - да все в голове перемешивается. Выходит какая-нибудь несуразица. А потомки, то есть мы, всему верим. Каждому их слову. Полная ерунда эти исторические исследования!
- А как еще истину узнать?
- Оно тебе надо? - Пашка прищурился. - Скажем, узнаешь ты, что красавица Шехерезада была вовсе не самим совершенством, а толстой крикливой бабой. Сразу - разочарование.
- Это давно было, - примирительно уточнил я. - А вот события совсем недавние. Скажем, лет двести назад...
Пашка хмыкнул и посмотрел в окно, которое было снаружи затянуто красным плакатом с золотыми буквами "200 лет основания Республики".
- Ты на что намекаешь? - подозрительно спросил он.
- Ни на что, - не понял я. - Статью у меня завернули, вот и всё.
- То есть, ничего о квантовых мирах ты не знаешь? И не для того приперся ко мне в рабочее время, чтобы взять интервью на эту тему? Мы ж с тобой уже года два лично не встречались.
- Ну-ка, ну-ка... - заинтересовался я. - Что за квантовые миры? Так вот чем ты тут занимаешься. А я-то думал - с чего бы ты засекретился. Колись.
Пашка закусил губу, поняв, что проговорился. Чуть помявшись, он примирительно сказал:
- Не бери в голову. Я тебе кое-что покажу, так и быть. Только очень прошу - не говори никому. Ты сейчас ничего не обещай - всё равно не поверю, - прервал он мою попытку вставить убедительное слово, - вот как посмотришь - сам не захочешь трепаться. Пошли!
Пашка слез со стола, набрал на двери код открытия, распахнул ее и пригласил меня на выход. Что ж, он хозяин - ему и правила диктовать.
Вот и поплакался в жилетку. Вместо этого куда-то тащат на что-то смотреть. Хорошо бы - на интересное.
Установка не впечатляла. Ни навороченным дизайном в стиле техно-модерн, ни интуит-мерцанием дисплеев и шкал, ни суетой вокруг нее. Ничего этого не было. Небольшой белый шкаф с красной наклейкой в верхнем углу. От него тянулись толстые кабели и уходили в стены.
Павел присел на стул рядом с установкой, развернул вирт-панель и быстро набрал код доступа. Верхняя часть шкафа засветилась проецируемым вирт-экраном, и по нему побежали какие-то символы, в смысл которых я вникать не стал.
- Тут ничего сложного, - пояснил Пашка, - сейчас загрузится, и я тебе всё объясню.
- Только попроще. Я, всё ж, гуманитарий.
- Ты?! С какого перепугу? Мы же вместе ИИПС заканчивали. Чего ты в журналистику подался? Не понимаю. Неужели, инженером не интересно? Забыл уже всё, что ли?
- Да и ты не по профилю работаешь, - подколол я Пашку, - холодильник твой совсем не напоминает подвижной состав.
- Какой холодильник? - удивился он. И когда я ткнул пальцем в его установку, даже улыбнулся. - Ах, этот. Тут ты, Коля, не совсем прав. Это - квантователь. И, между прочим, с его помощью можно перемещаться
- Куда?
- В принципе - куда захочешь.
- Да никуда я не хочу! - возмутился я.
Павел вздохнул.
- Сейчас тебе придется чуть поднапрячься и вспомнить, чему в институте учили. Есть гипотеза, что вокруг нас существует множество миров, отличающихся от нашего всего лишь на длину волны кванта. И при этом связи друг с другом они не имеют.
- И что?
- На самом деле, это не совсем так. Связь есть. Но не с теперешними мирами, а с их прошлыми отражениями. Проще говоря, мы можем посмотреть - как оно всё было, но не у нас, а в каком-нибудь отдаленном мире. Уяснил?
- А смысл? - скептически спросил я. - К тому же, небось, кучу энергии жрете. Как у вас с лимитами на электричество?
- С лимитами у нас в порядке, не беспокойся. Ну, что? Будешь путешествовать?
Я подумал. И еще подумал. Да и что я теряю, посмотрев некое действо?
- Буду.
- Учти, там эффект полного присутствия. Почти, как в кино. Но отличия есть. Там поймешь. И учти. Смотреть можешь. Действовать - нет. Невозможно. Не разрешается. Нет необходимости. Ну, давай. Выбирай время, - Павел вводил нужные данные, активизируя установку и поторапливая меня.
Я выбрал. Это оказалось самым простым.
Скользко. Лед чуть припорошен снегом. Сильный ветер поднимает поземку и задувает под шинель. Сумрачно, лишь золотой шпиль Адмиралтейства тускло отблескивает. Нева. Вокруг меня много людей в старинной, чем-то знакомой, форме. Мы пересекаем реку.
Время, в котором я нахожусь, вопросов не вызывает - я сам его назначил. И я, наконец, полностью уверяюсь и понимаю - где нахожусь. Иду вместе с лейб-гренадерами на Сенатскую. Да вот дойду ли? Мы в пути всего полчаса, не больше. И хотя разогрелся на ходу, пальцы на ногах уже ничего не чувствуют.
Холодно. Декабрь. Самый короткий день в году. Сейчас выйдем на берег, дойдем до Зимнего и всё. Я поскальзываюсь и чуть не растягиваюсь на льду. Кто-то из-за спины поддерживает меня под руку со словами: "Сторожно, господин поручик, вам на ногах крепко стоять надоть".
Поручик. Кто же у гренадер был поручиком?.. Да никак я сам Панов! Вот так свезло! В самой гуще событий окажусь! Интересно, можно узнать, о чем думает герой моей статьи? Нет. Не слышны его мысли.
Я чувствую, что могу поступать так, как захочется мне. Свернуть, пойти в противоположном направлении, да хоть повернуть обратно в казармы. Будто я не гость в чужом разуме, а хозяин тела, которое занимаю. Неужели эти физики сами не поняли, что они создали? Уж не пресловутую ли машину времени?
Ерунду Пашка говорил, что нельзя вмешиваться. Или он так запрещал? Боясь, что изменится уже наш мир? Вряд ли пара лишних отпечатков на снегу приведут к чему-либо глобальному. Хаотические случайности наверняка нивелируются. Но заданные случайности превращаются в целенаправленное воздействие.
Мы выбираемся на набережную у Мраморного дворца, огибаем его и сворачиваем направо, на Миллионную, или как она там сейчас называется. Мы! Я всё время забываю, что именно под моим началом идут все эти солдаты. Моих приказов они слушаются. Уже виден Эрмитаж. За ним - Зимний. Я войду во двор, поднимусь по лестнице и арестую всю царскую семью, включая будущего наследника Александра, именем которого поднялась потом контрреволюция.
Но действительно ли я хочу сделать это? Вдруг все действия Панова - лишь ошибка?! Вдруг он ожидал увидеть в Зимнем один из восставших полков, потому и повернул сюда? Например, измайловцев, которых Богданович не сумел возмутить против Николая, но поручик об этом не знал?
Неужели я должен принять решение за Панова?! Зачем мне это?! Почему я?! Удружил, Пашка, нечего сказать! В чем правильность? Никто не подскажет...
Сзади подпирают гренадеры. Они почти вносят меня во двор. Прямо передо мной стоят солдаты саперного батальона. Ждут. Одно мое слово, и они присоединятся к нам - с таким подъемом мы вошли. И остановились. Кажется, всего лишь на мгновение.
Мгновение проходит.
Я поворачиваюсь к своим лейб-гренадерам и кричу что есть мочи:
- Ребята, это не наши! Налево кругом, на Петровскую площадь!
Вот так.
Не будет бессмысленной победы. Россия и дальше будет развиваться по предначертанному пути самодержавия.
Вряд ли цена станет высока. Пострадает не так много человек - главным образом, руководители восстания. Но останутся живы тысячи и тысячи тех, кто сгинул в революционном угаре. Тех, кого бывшие крепостные, почуявшие вожделенную свободу и понимающие ее как вседозволенность, бросали в огонь сжигаемых поместий. Тех, кто умер от голода из-за того, что погиб помещичий посевной материал, а своего запасено не было. Тех, кто по собственной глупости не подготовился к зиме, ожидая манны небесной.
Слишком большую цену чужими жизнями заплатили революционеры за свою власть. Да и не только жизнями. Ломка крестьянской культуры вылилась во всеобщую жестокость. И комитетчики ничего не смогли противопоставить этому.
Что ж. Главное событие изменено. Осталось вывести гренадер на Сенатскую. Нарочито не замечая по дороге ни Николая со свитой, ни пушек на Александровском, подкатываемых к восставшим. Дойти и встать там, вместе со всеми. И будь что будет.