Аннотация: Дневниковые записи далёкой зимы 1916-1917, обработанные автором С.Корешковым, бывшим гимназистом Иркутсткой гимназии.
"Иркутск превосходный город...
Театр, музей, городской сад с музыкой,
хорошие гостиницы... Нет уродливых
заборов, нелепых вывесок и пустырей
с надписями о том, что нельзя
останавливаться..."
А.П.Чехов, 1890.
(Эпиграф приведен мною - Н.К.)
С.А.Корешков
Записки гимназиста
(Зима 1916-1917 гг.)
(Предыдущие страницы вырезаны. - Н.К.)
...- C'est vrai!1 - согласился старший брат, - и у нас он постарался! Затем разговоры перешли на другие темы.
А время, между тем, шло, и наши друзья были немало удивлены, когда часы пробили 10 часов. Только тогда гости начали быстро одеваться, торопясь домой. Впрочем, и после их ухода в комнате братьев ещё долго не гас огонь, так как и в столовой все были чем-нибудь заняты: одни читали, другие писали, Наташа что-то шила. И лишь после двенадцати часов погасла последняя лампочка, и дом погрузился во мрак и тишину.
2
Уже около восьми часов, но, не смотря на это, в комнате полнейший мрак. Серёжа, разбуженный шумом, который доносился из кухни, приподнялся, протёр глаза, но через минуту вновь с головой залез под одеяло, бормоча под нос:
- Проклятый холод!
Под одеялом он свернулся калачиком, стараясь согреться и чуточку помечтать. А вообще-то Серёжа очень большой любитель помечтать. Часто, когда весь дом уже спит, он любит посидеть около окна, полюбоваться сиянием звёзд и помечтать. О чём? Да обо всём понемногу.
Так же и утром, просыпаясь часто рано, он долго нежится в постели фантазируя. Вот и теперь, немножко согревшись, он лежит под покрывалом, мечтая о том, как он кончит гимназию, затем институт (лесной? или горный?), станет инженером, у него будет много денег, он купит себе маленькое имение, заведёт тройку лошадей, хорошую библиотеку, собак...
Однако сегодня его мечты дальше этого не идут - всё же слишком холодно. И он снова начинает ворочаться с боку на бок, подсовывая под себя концы одеяла, стараясь устроиться поудобнее и в тоже время невольно прислушиваясь, как начинает просыпаться дом.
Сквозь щель неплотно прикрытой двери он видит, как в столовой, которая одновременно служит спальней Наташи (домработница - Н.), зажёгся огонь; слышит, как встаёт Наташа, как она идёт на кухню, говорит что-то с Дуней, ставит самовар. А вот послышалось движение и в комнате дядюшки (Алексей Иванович Корешков - Н.М.)*.
Серёжа приподнял одеяло и высунул голову: Витя всё ещё спит под своим ватным стежёным одеялом, спит сном праведника.
- Ну, значит, в гимназию можно не ходить! - делает про себя вывод Серёжа, получив ответ дяди. И, довольный, он вновь завозился в постели, натягивая одеяло на голову. Однако в этот момент до его слуха долетело такое приятное шипение самовара, что он сбросил с себя одеяло и через минуту был на ногах. В комнате было определённо холодно - градусник показывал 11о.
Вздрагивая и щёлкая зубами, Серёжа быстро обтёрся холодной водой, докрасна натёр себя полотенцем, поскорее поторопился закончить утренний туалет и поспешил к приветливо гудевшему самовару.
- Сегодня мы с Витей в гимназию не пойдём, будем заниматься дома, - объявил он, придвигая к себе масло.
- Ведь, ужас, как холодно! Что только и будет! - говорит, ёжась, Наташа.
- А каково сейчас солдатам в окопах?! - сказал Алексей Иванович.
- Да, очень скверно! - согласился Серёжа.
- А Виктор ещё спит?
- Да, сном праведника!
Через несколько минут столовая опустела. Алексей Иванович и Наташа ушли на службу. Серёжа перебрался поближе к печке, вооружившись газетой.
- Отстань, чертовка! - вдруг донёсся до него гневный крик. - Тебе говорят, отстань, чёртова кукла!
- Ну. Снова началось! -Серёжа отбросил газету и пошёл в комнату, занимаемую им с братом. Когда он отодвинул внутренний ставень окна, ему представилась следующая картина.
На кровати, в одном нижнем белье со всклокоченными волосами с сердитым выражением лица сидел Виктор, одной рукой натягивая одеяло, а другой стараясь оттолкнуть Дуню (прислуга -Н.), которая со смехом стаскивала с него одеяло. С большим трудом обоюдными усилиями братьям удалось выставить её за дверь за дверь комнаты. После этого Витя, всё ещё красный от злости, посылая разные "добрые" пожелания по адресу Дуни, начал одеваться, а его старший брат уселся около ещё не совсем остывшей печи с книгой "Пол и характер" Вейнигера2.
- Что, сегодня холодно? - спросил, немного успокоившись, Витя.
- Да, около 40о, в гимназию можно будет не ходить.
- Вот и хорошо! - обрадовался младший брат.
Вскоре он сидел уже около самовара, а когда кончил пить чай, в их комнате ярко горела печь, разожжённая Дуней.
Братья уютно устроились около печи с книгами в руках. Но это были отнюдь не учебники. Старший брат сменил "Пол и характер" на "Идиота" Достоевского, а младший погрузился, забыв обо всём, в чтение "Ожерелье королевы" Дюма.
3
Уже два часа. Только что кончился обед. Старшие вновь ушли на службу. Оставшись одни, братья были в раздумье, чем заняться, когда в дверях появился их товарищ, Костя Юртин, одноклассник Вити. Это был низенький чёрненький, коренастый гимназист с чёрными живыми глазами и с огромной спутанной шевелюрой.
- Здорово, братья!
- А, Костя! Давай раздевайся и проходи! - приветствовал гостя старший брат.
- Ну и дура же у вас Дунька, - жаловался гость, - войти нельзя!
- Спать мне сегодня не дала! - сердито вспомнил утреннее Витя.
- А что же Вы до полудня спите! - послышался смеющийся голос Дуни, которая, видимо, подслушивала у двери.
- Пошла вон! - закричал снова разозлившийся Витя.
- А вот и не уйду! - ответила, дразня, Дуня.
- Ладно, Витя, оставь её! - удержал старший брат, вскочившего было, Витю, пойдёмте-ка лучше встречать Володьку.
- Идёт! - единогласно согласились Виктор и Костя.
Скоро все трое шагали по улице. На Серёже был огромнейший тулуп, из которого выглядывал только его нос. Витя, любитель пофрантить, - в своём осеннем гимназическом пальто, Костя - в форменной шубе Серёжи. Холод был основательный: термометр показывал ниже 30о по Реомюру3, и друзья поневоле ёжились, особенно Виктор.
Впрочем, морозы в Сибири, даже сорокоградусные, переносятся сравнительно легко, так как обычно бывают при полном безветрию. Я бы даже сказал, что в нём имеется что-то освежающее, бодрящее. Поэтому наши гимназисты шли, весело пересмеиваясь и болтая всякий вздор.
- Вот, если бы мне сюда в тулуп ещё хорошенькую гимназистку, так мне бы даже жарко стало! - пошутил Серёжа.
В это время из-за угла появилась хорошенькая гимназистка в сопровождении какой-то женщины. Женщина была так закутана, что рассмотреть её было невозможно. Но гимназистку друзья узнали. Это была Ксена Гельман. Тотчас гимназисты нагнали её и пошли следом за ними с обычным в таких случаях разговором.
- А ведь, замечательно хорошенькие, ребята, гимназистки в григорьевской гимназии! - громко проговорил Костя.
- Да, да! Совершенно верно, - подхватил Виктор, - и заметьте, что особенно хорошенькие, в шестом классе!
Сердце гимназистки начало таять: она обернулась к трём рыцарям и улыбнулась, Витя при этом ухарским жестом разгладил на своём лице то место, где в далёком будущем должны будут появиться усы.
- Стой, Витя! Осторожней - вскричал Серёжа, - ты в пылу, что доброго, вместо усов ещё свою губу закрутишь!
Ксена вновь обернулась и весело рассмеялась.
- Посмотри-ка, мама! - обратилась она к шедшей рядом с ней женщине, какие у этого гимназиста чудесные усы!
Слово "мама" на гимназистов подействовало точно ушат холодной воды. Это был слишком неприятный сюрприз. Наши герои предпочитали ухаживать подальше от мамашиного ока. Поэтому они быстренько отстали и продолжили свой путь на почтительном расстоянии.
Вскоре их внимание было привлечено новой гимназисткой - Марусей Ивановой, "гренадёром" как звали её гимназисты за высокий рост.
Виктор, наиболее бойкий из трёх, признанный "профессор по женскому вопросу", тот час "милким бисом" подлетел к ней, а Серёжа и Костя, не будучи знакомы с Марусей, пошли следом, наблюдая за ними.
Витя вначале чувствовал себя прекрасно. Но всё же сибирский мороз, не смотря на все свои прелести, не способен разжигать страсти, и Дон Жуан в гимназическом пальто вскоре начал поёживаться, морщиться, подпрыгивать и, наконец, поспешил проститься с Марусей, чтобы присоединиться к брату и Косте. И все трое поспешили домой.
Едва они успели раздеться, как дверь вновь растворилась, и появился новый гимназист, высокий, худощавый, с прямым носом, с глазами несколько навыкате, с белокурыми вьющимися волосами.
Пока перебрасывались этими словами, Костя, отчаянный любитель карточной игры, вытащил игорный стол, раскрыл его и достал карты.
- За дело! За дело, друзья!
И компания садится за преферанс.
4
На следующий день мороз ещё более усилился. Братья без всяких споров пришли к выводу, что, конечно, в гимназию, без сомнения, можно не идти - занятий, надо полагать, всё равно не будет. Гораздо лучше позаниматься дома: четверть скоро кончается, и необходимо срочно принять меры к исправлению отметок по некоторым предметам. На это раз не лодырничать, а всерьёз взяться за учебники братья решили твёрдо. И сразу после обеда, едва закрылась дверь за старшими, Виктор устраивается за столом с учебником физики Краевича4, а Сергей - в угол около печи с "Правоведением".
- "Обычай - есть правило, исполняемое всеми людьми, живущими...", - но сегодня ему не суждено было, видимо, судьбой узнать, что такое "обычай", ибо в эту минуту дверь в комнату тихонько приоткрылась, и в неё заглянула сперва чья-то голова, а, затем, насмешливо покрякивая, появился и сам её обладатель.
Это был гимназист среднего роста с довольно красивым лицом (я говорю "довольно красивым", ибо отчасти его портила вечная экзема), с умными лукавыми, всегда смеющимися глазами.
- К-хе!.. К-хе!.. А вы что здесь, друзья, поделываете?
- Из гимназии, - всполошился Виктор, - ты правду говоришь или врёшь? Ну, как занятия сегодня там идут? Народу много?
- Почти никого нет, - ответил Шура, подсаживаясь к печке, - в нашем классе всего два человека было.
- А вчера в гимназию ходил?
- Да ходить-то ходил, но вижу, - народу мало, взял, сговорился с другими, и удрал домой. Сегодня-то совсем не хотел, было, идти, да, вот, мамаша заставили идти. Ну, вот, я и дошёл до гимназии, встретил около неё несколько наших, они говорят, что не хотят идти в гимназию, собираются "смазать пятки". Я спросил их, здесь ли вы. Мне сказали, что нет. Тогда я решил: - Давай-ка, вместо гимназии дойду до них, проведаю, посмотрю, чем они занимаются?
- Вот и добре, что так сделал. Давай отогревайся!
- Да, погреться я не прочь, к-хе.., к-хе... Ну, а там кто-нибудь есть? - состроив хитрую рожу, спросил Шурка, показывая глазами на кухню.
- Верно, Шурка! Загляни туда, избавь хоть меня от неё. А то, ведь, чертова перечница, проходу не даёт! - взмолился Виктор.
- Постараемся! - согласился гость и, забрав шинель и башлык, направился в переднюю.
Пальто своё он вешал что-то подозрительно долго и вернулся в комнату сильно раскрасневшийся.
Эх ты, Шура-балалайка! С укоризной сказал Серёжа, - пропадёшь ты не за грош!
- Дело подвигается вперёд! - торжественно ответил Шура.
- А, брось! Куда тебе! Готов биться об заклад, что ничего у тебя не выйдет! - махнул в его сторону Витя, продолжая что-то читать.
Вслед за Костей в комнату зашёл ещё гимназист, такой же низенький, как Костя, но более полный, с пышными каштановыми волосами, расчёсанными посредине, с толстыми щеками и губами - Кеша Федулов.
- Как, Кеша, неужели и в вашей гимназии нет занятий?
-А вы что думаете, только у Вас празднуют праздник преподобного лентяя? - улыбаясь, ответил Кеша. Он учился в гимназии "Союза", в то время, как все остальные присутствующие здесь гимназисты учились в "губернской" гимназии.
- А Володьку не видел?
- Вместе были. Обещал придти сюда следом за мной.
В это время в передней раздался звонок, и Серёжа пошёл открывать дверь.
- А вот и Вовка явился, - сказал Костя. Но он ошибся: вместе с Серёжей в комнату вошёл гимназист среднего роста с красивым, немного девичьим лицом, с русыми слегка вьющимися волосами.
- Вот так штука! Ромка, ты?! - удивились все.
- И ты, несчастная ромашка, удрал?! - спросил насмешливо Шура.
- Удрал, - застенчиво сознался Рома, здороваясь с друзьями, - директор сердится - беда!
- А много народу приходило?
- Да нет, почти никого не было.
Пока Рома раздевался, явился ещё один гимназист, Володя Трутнев, встреченный громкими приветствиями.
- Вот и вся семёрка в сборе! - провозгласил Серёжа.
- Да здравствуют эпикурейцы! - в тон ему произнёс Витя.
- Hoch!5 - поднял вверх палец Володя.
- Quaudeamus igitur! 6 - запел Костя.
- Iuvenes dum sumus! - Подхватили все так, что только окно зазвенело.
- Давайте-ка, друзья, вспомним, как гуляли летом, - сказал Серёжа, когда песня была закончена.
- И как подсматривали, как купалась Верочка Тихомирова! - добавил Шура.
- Cher ami!7 Что вы говорите! - состроил благочестивую рожу Серёжа.
- Как?! И ты оказался способен на это, Серж?! Ай-ай-ай! - укоризненно закачал головой Кеша.
- Стыдись, несчастный! - воскликнул Витя.
- Боже мой! Какой пример подают нам старшие! - развёл руками Володя.
- А ну вас ко всем чертям, - отмахнулся от них Сергей, - давай, Костя, затягивай-ка, лучше!
- А что?
- Да что хочешь!
- Айда, Котька, гусаров!
- Идёт: " На солнце оружьем блистая, / Под звуки лихих трубачей", - довольно сильным и красивым голосом запел Костя, а другие подхватили, - По улице пыль поднимая, / Проходил полк гусар-усачей!"8
5
Быстро, ужасно быстро летит время. За песнями и разговорами друзья и не заметили, как подкрался ранний зимний вечер, как быстро начало темнеть, как, сперва далёкие, а затем и ближайшие предметы начали принимать какоq-то расплывчатый вид и, наконец, слились в общую темноту.
- По улицам ходила большая крокодила! - - пел Костя, а остальные подтягивали: - - Она, она, з...., зелёная была!
Но вот весь репертуар закончен. Спеты и "Бабарлей" 9 и "Edite"10, и "На Кавказе есть гора..."11. Гимназисты перебрались в столовую.
- А что вы думаете, mes chers amis12, на счёт того, чтобы переброситься в картишки? - предложил Костя, с большим чувством поддержанный таким же любителем карт, Кешей.
- Эх, вы, картёжники! - с соболезнованием похлопал их по плечу Шура, гимназист, поэт, мечтатель и музыкант.
- Пропащие души! - решил Володя, наигрывая какой-то вальс на балалайке.
- Ко всем чертям сегодня карты, - возразил Витя, -- давайте лучше затопим камин, да посидим в потёмках около него!
Это предложение нашло большое сочувствие, и через несколько минут камин весело пылал, а "семёрка" как называли себя эти тёплые ребята, сидели перед ним, кто на стульях, кто и прямо на полу.
- А хорошо бы, братцы, заполучить в нашу компанию ещё несколько хорошеньких гимназисток! - мечтательно сказал Витя.
- Особенно таких, как Верочка! - подмигнул старший брат Шуре.
- О, да! Это было бы sehr gut!13 - согласился сейчас же тот и, состроив хитрую физиономию, добавил: - Правда, ведь, Рома? - Последний, вместо ответа, лишь покраснел.
- Братия! А где же Котька? - спохватился кто-то.
- Известно, где! Разве не слышали, что пришла Паня?
- А... Ого...
- Вот, подлец!..
- Измена, друзья! - встретили хором это известие покинутые друзья, и все гуртом отправились на кухню на поиски исчезнувшего. Последний, в самом деле, был на кухне, сидел на столе с папиросой во рту, с самодовольствием на лице, перед Дуней и Паней, которые определённо были не в претензии на внимание, оказанное им.
6
Улица, только что пустая, погружённая в полную тишину, внезапно наполнилась гамом, криком, смехом - занятия кончились, и гимназисты весёлой толпой выходили из дверей гимназии. Младшие - со свистом, бегом, старшие - более солидно. Выходя из дверей, учащиеся быстро растекались в разные стороны, но большинство старшеклассников направляло свой путь на "большанку"14, излюбленное место вечерних прогулок иркутян. В хорошую погоду даже зимой здесь такая масса гуляющих, что все движутся по тротуару одним медленным потоком, настоль плотным, что достаточно остановиться одной паре, как останавливается всё движение. И кого-кого только нет среди этих гуляющих: гимназисты, "коммерсанты", "промышленники", семинаристы, юнкеры, офицеры, солидные люди, гимназистки, дамы, девицы, вплоть до особ вроде "Польки".
Среди гимназистов, влившихся в поток гуляющих, находились и четверо из знакомых нам гимназистов: Серёжа, Витя, Рома и Костя. Сперва они шли вместе, перебрасываясь короткими фразами со встречными знакомыми и полузнакомыми девчатами.
И почти тотчас с ними поравнялась девушка в коричневом пальто с чёрным меховым воротником, в меховой шапочке и с маленькой меховой муфтой.
Гимназисты по-военному приветствовали её отданием чести. А едва она, улыбаясь им, прошла дальше, Серёжа "откозырял" своим друзьям:
- Milles pardons, mes amis!15 Витя, попроси Наташу или Дуню, чтобы оставили мне что-нибудь закусить, - и, сделав "Кругом!", он тотчас исчез в толпе гуляющих, чтобы через 2-3 минуты оказаться рядом с Галей.
Галя была не одна. Рядом с ней шла её старшая сестра, Оля, окончившая гимназию два года тому назад, теперь уже "солидная дама": несколько месяцев тому назад она вышла замуж. Её муж, подпоручик 27-го восточносибирского полка сейчас на фронте.
Присутствие Оли, несмотря на подбадривающие улыбки обеих сестёр, явно смущало гимназиста, и он был искренне рад, когда к ним внезапно подошли два "прапора" и подхватили под руки Олю.
Теперь Галя и Серёжа были предоставлены сами себе.
- Что это, Серёжа, Вас так долго не было видно?
- Не было видно, потому что Вы, кроме Лёльки Грозина, никого не хотели видеть! - надулся Серёжа.
- Это что такое, никак ревнуете?
- Что же делать? Ведь, знаете сами: любит тот, кто ревнует, любит тот, кто молчит!.. А из-за Вас я, что бы только не встречаться с Лёлькой, перестал ходить на сокольскую гимнастику. Ну что Вы, в самом деле, смеётесь, Галя? Ведь я говорю серьёзно!
- "Я форм абстрактных не терплю / И лишь конкретное люблю!" - насмешливо полузапела Галя. Затем, вдруг взяв Серёжу под руку и чуть-чуть прижавшись к нему, сказала:
- А если я потребую доказательство твоей любви?
- Галя, - растаял молодой Дон Жуан, - - для Вас... для тебя... Говори! Приказывай!
- Пойдём со мной в субботу в театр. Идут "Петербургские трущобы"16, будут играть Дмитриев17, Стрелецкая18.
- Не только в театр, но хоть на край света!
Но к чему скрывать, к чему лукавить, Серёжа не был от предложения Гали в таком восторге, как хотел это изобразить: во-первых, стал вопрос, где достать 60 коп. на билет? Попросить у Наташи? Или взять взаймы у Кости? Из всей семёрки самый денежный был Костя. А, во-вторых, - "Петербургские трущобы"! Просить у гимназического начальства разрешение пойти в театр на эту вещь бесполезно, всё равно, наверняка, не разрешат. Значит надо идти тайно. Ну, в самом театре не страшно: в антрактах можно будет сидеть в комнатке при ложе. Оно, конечно, приятно было бы пройтись по коридорам театра с такой славной дивчиной, как Галя. Пофорсить перед другими гимназистами, реалистами или коммерсантами - многие не прочь познакомиться с ней. Но зато в комнатке время можно провести веселее и приятнее.
Но вот как бы не попасть в объятия какому-нибудь классному надзирателю или учителю?! Так вот, случилось, например, на прошлой неделе с Витей и Шурой, когда они ходили в оперетту на "Тайны гарема".
Такая неприятная встреча может закончиться не менее неприятным приглашением в воскресенье после обедни "на чашку чая" к директору. Но на какие жертвы не пойдёшь, когда так тихонько, по-кошачьи, прижимаются к тебе, так ласково улыбаются серые глаза?! Как отказаться от компании такой милой, хотя чертовски ветреной, гимназистки, как Галя?
7
Семь часов вечера. Подъезд театра освещён. К нему потоком стекаются пешеходы, подъезжают на лошадях. В некотором отдалении от театра, в менее освещённых местах видны группы учащихся, жаждущих попасть в театр (но не в лапы классных надзирателей).
Настроение у них тревожное. Каждый вновь подходящий задаёт один и тот же вопрос:
- Есть кто-нибудь из учителей?
- "Кикимора" около дверей торчал!
- "Индюк" сейчас прошёл, - слышится в ответ.
Время от времени от групп отделяются несколько смельчаков и, елико возможно, закрывая лицо, проникают внутрь театра.
Галя и Серёжа уже в комнатке ложи бенуара. Кроме них в комнате оказалось ещё три гимназистки и семинарист. Компаньоны поневоле, они не знакомы друг с другом и чувствуют себя немного стеснённо. На диванчике, находящемся в комнатке могут поместиться только двое, остальные принуждены стоять на ногах. Дверь из комнатки предусмотрительно закрыли на крючок. С нетерпением ждут, когда погаснет свет и можно будет выйти в зрительный зал. И, наконец-то, огонь гаснет. Все спешат в ложу. Гимназист и семинарист галантно уступают первые места гимназисткам. Быстро заполняются и все соседние ложи такими же зрителями-учащимися. Если бы только знали педагоги, сколько их воспитанников смотрит "безнравственную" пьесу. И смотрит с захватывающим интересом. И сюжет драмы, и мысль, что ты смотришь недозволенную тебе вещь, и весь этот переполненный зал - будоражат нервы. Молодёжь в таком восторге от игры артистов, что, когда опускается занавес, забывая об угрожающей им опасности, отчаянно хлопают в ладоши, выкрикивая имена любимых артистов. И только когда в зале вспыхивает электричество, вся молодёжь стремглав скрывается в приложных комнатках - ложи мигом пустеют.
А в комнатках нет уже и следа прежней стеснительности - все уже перезнакомились. И у семинариста и у гимназиста оказались конфеты, которыми они наперебой угощают своих невольных и вольных компаньонок (Серёже посчастливилось достать целый рубль!). Идёт обмен мнениями, впечатлениями, спор о достоинствах и недостатках пьесы и артистов.
Время летит быстро, незаметно.
Вот и конец спектакля. Театр уже начал погружаться в темноту, когда Галя с Серёжей покинули одними из последних театр, чтобы быть уверенными, что не попадут на глаза учителю или классной даме. Ночь тихая, но морозная, здорово морозная. А Галя живёт не близко.
Сперва и сзади, и впереди видны были фигуры людей, так же идущих из театра. Но скоро все растаяли, и наша пара продолжала свой путь. Так тихо, что слышно только поскрипывание снега под ногами.
- А кто из артистов больше всего тебе нравится? - спросила Галя.
- Я больше всего люблю Дальского19, - ответил Серёжа.
- Дальского? - задумчиво сказала Галя, - да, у нас многим гимназисткам он тоже нравится, но я предпочитаю Дмитриева.
Ну и не везёт же Серёже! Вечно он попадает впросак в своих разговорах с Галей. Вот и сейчас! В театре играют два артиста с фамилией Дальский - один в ролях комика - маленький, толстый и лысый, второй - в ролях первого любовника. Серёжа, любитель комедий, говоря, что ему нравится Дальский, подразумевал комика, а Галя решила, что речь идёт о первом театральном любовнике. Но разве можно сказать, что она не так поняла? Как быть в восторге от какого-то комика?!Фи! Как не стыдно! Поневоле приходится делать вид, что она не ошиблась.
- А в каких ролях он нравится тебе больше всего? - спрашивает Галя.
В каких?! Что ответить? Кажется, Серёжа вообще никогда не видал его ни в какой роли! И какое счастье, что иногда можно не занимать девчат разговорами, а только слушать их болтовню! Как хорошо, что они часто, задавая вопрос, не ждут на него ответа!
Но вот и дом Гали, Ночь холодная, и гимназист твёрдо уверен, что его дама у ворот не задержится. Сам он чувствует, как у него коченеют руки (перчаток нет!), а особенно ноги (в одних ботиночках!). И ошибается: Галя всё еще под впечатлением спектакля. Она говорит и говорит. Правда, она спросила своего кавалера, не замёрз ли он? Но что можно было бы ответить кроме как:
- Что ты, Галя! Ночь такая чудесная! - и лихо сдвинуть папаху на затылок. Ей-то хорошо - тёплые ботинки, меховая муфточка. И всё же под конец Галя всполошилась:
- Серёжа, да ты же без галош! Ведь ты простудишься! Сейчас же иди домой! - И милостиво подставляет щёку. Серёжа с удовольствием, но очень неуклюже прикладывается к холодной щёчке.
Галя скрывается в калитке ворот, и...
Галя! Галя! Если бы ты снова приоткрыла калитку и взглянула на своего рыцаря! Какая произошла резкая метаморфоза! Папаха мигом с затылка сползла на лоб и на уши, воротник шубы поднят, руки засунуты глубоко в карманы. У Серёжи ещё хватило мужества дойти шагом до угла, но сразу за углом он бросился бежать. И "Гарун бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла!" 20
Если кому-нибудь попадутся в руки эти листки, то представьте себе картину. Тихая ясная морозная ночь. Всё залито серебристым сиянием луны. Весь город спит. Нигде ни человеческой души. Ни в одном окне не видно огонька. Даже "не слышно лая псов сторожевых"21. И среди этого безмолвия по улице мчится гимназист, в полном смысле слова, не чуя под собой ног!
8
Во время перемены Рома отводит своего старшего друга в сторону и говорит:
- Серёжа, Шура велела тебе передать, что приглашает тебя сегодня на каток.
Шура Каршина - старшая сестра Романа, кумир очень многих. Семье Каршиных не повезло в жизни. Каршин - красивый, высокий богатырь-мужчина три года тому назад обанкротился не то в результате карточной игры, не то благодаря женщине, не то в результате неудачных коммерческих дел, и не нашёл лучшего выхода, как пустить в висок пулю, оставив после себя жену с шестью детьми без всяких средств к существованию. Самая старшая из этих шести - Шура учится в седьмом классе гимназии - хорошенькая, вся в мать, очень скромная девушка. Следующий за ней - Рома, гимназист 6-го класса, а самая младшая - прелестная девчурка трёх лет, "Муха".
Не понятно, на какие средства живёт вдова купца первой гильдии Каршина, но живётся им трудно. Мадам Каршина ещё так недавно блиставшая на всех общественных празднествах Иркутска, теперь нигде не появляется, сильно постарела, хотя и сохранила следы красоты. Старших детей Каршиных и двух братьев, Сержа и Витю, связывают узы старинной дружбы. Каршина всегда встречает их приветливо, когда они заходят к ним.
Серёжа много раз считал себя по уши влюблённым в Шуру. И она иногда оказывает ему предпочтение. Однажды Рома даже передал Серёже "под большим секретом", что будто бы Шура сказала ему, что Серёжа нравится ей больше всех. Но Серёжа подозревает, что Рома это придумал, чтобы только доставить удовольствие другу, а что, в самом деле, Шура неравнодушна к Виктору.
Но как бы там не было, а приглашение Шуры очень приятно. И сразу после занятий гимназии Серёжа мчится домой, даже не пройдя по "большанке". Дома, пообедав чуть не стоя на ногах, схватил коньки и, свалив на пол Дуню, которая попробовала, было, задержать его, выскочил из дома. За воротами его уже ждали тоже с коньками Костя и Кеша. У Вити новое увлечение - Фрида, и он вместе с Шурой-балалайкой отправился куда-то её сопровождать.
Вечер был чудесный - погода тихая, мягкая, чуть-чуть порошил снежок. Катающихся на катке - масса. Играет оркестр военной музыки. Гимназисты быстро привинтили коньки и отправились отыскивать знакомых, а их было сегодня много: и Люба Кузнецова, и Катя Винтовкина, и Маруся "Гренадёр", и Шура Лаптева, и Валя Кравец. А вот и Шура Каршина! В синей шубейке, обкорнённой (отороченной? - Н.) белой шкуркой, в белой меховой шапочке, с белой меховой муфтой, она была настоящей снегурочкой.
Желающих покататься вместе с ней было очень много. Но, Серёжа, ведь, сегодня она сама пригласила тебя!
Как чудесно под звуки вальса скользить быстро по льду под руку со славной девушкой! Так легко, так беззаботно, что даже со своим "вековым и непримиримым врагом", тёзкой Серёжей Филиным, учеником коммерческого училища Серёжа перебрасывается несколькими весёлыми фразами.
Да! Прекрасно создан божий мир!...
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Когда были написаны эти страницы? По всей вероятности, в конце 1916 - начале 1917 года. Я обнаружил их неожиданно для себя, разбирая свои старые дневники и тетради в начале этого года (? - Н.). Написаны они были частично в ученической тетради, частично на отдельных листках, частично чернилами, частично карандашом.
Начало этого "неоконченного романа" не нашёл, не знаю, было ли продолжение или на этих строках и заканчивался "роман". Многое из написанного так местами стёрлось, а местами выцвело, что я с большим трудом мог лишь восстановить написанное. И мне пришла фантазия вновь переписать их именно в эту изорванную тетрадь, каким-то образом уцелевшую от того времени.
Зачем переписал? Не знаю. Возможно, чтобы снова полнее пережить то чудесное, светлое время. А затем...
Однажды одна моя племянница22, сидя у меня и нервно кусая свои пальцы, внезапно промолвила:
- Скоро они уезжают. - И через минуту добавила: - Семнадцатого!
И я подумал:
- Бедняжка! "Они" уедут ещё чуть ли не через месяц, а она уже так переживает! Как же будет ей скучно, как она будет чувствовать себя действительно одинокой, когда эти "они" уедут! -И что я мог сказать ей в утешение?
А потом, как-то снова перечитывая всё это, я подумал, почему бы не передать это почитать и ей? Может быть, чтение этого наивного полудневника гимназиста несколько развеселит её, и заставит улыбнуться?