Матвеева Нина Владимировна : другие произведения.

Дневник С.А.Корешкова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Случайно сохранившаяся тетрадь дневниковых записей 1922 года в г.Ново-Николаевске (Новосибирске). В тексте сохранены все особенности авторского письма от орфографии до стилистики.

   "....Оппозиция былому благополучию задает масштаб исторической катастрофы." С.Алпатов
     
      ДНЕВНИК
      Сергея Александровича Корешкова (1897-1973)
      []
      Тетрадь N 4.
      Начата 17 августа 1922 года.
      Окончена [31 октября 1922 года]
      ***
      Завеса сброшена, ни новых увлечений,
      Ни тайн заманчивых, ни счастья впереди!
      Покой оправданных и сбывшихся сомнений,
      Мгла безнадёжности в измученной груди.
     
      Как мало прожито! Как много пережито!
      И юность светлая, и счастье, и любовь,
      И всё оплакано, осмеяно, забыто,
      Погребено и не воскреснет вновь.
     .....................................................Надсон
     
      []
     
      <B
     .............................. ...Что день грядущий мне готовит?
     
     
      []
     
      ...могла позаботиться?!
     (Предыдущие страницы уничтожены - Н.)
     
     
      8 октября.
     
      Вчера лёг уже в первом часу, но около четырёх меня будил Костя (Константин Ал., брат С.А. - Н.)1 (Комментарии по установленным персоналиям даны в конце Дневниковых записей- Н.), - проводить его на станцию. Вставать не хотелось, но я мигом соскочил и оделся. Проводить встали папа, мама ещё кто-то из старших. По обычаю перед прощанием присели, потом помолились Богу и стали прощаться. Костя был сильно взволнован.
      []
.......... []
      Дорогой, когда мы шли к станции, он говорил мне, что ему жаль расставаться с Шуриком (сын Константина Ал. - Н.)2, который вчера только сделал самостоятельно несколько шагов. Вагона, там, где мы вечером грузили багаж, [не было], нам сказали, что он на 15 пути, тут мы и нашли его без труда.
      Я съел кусок арбуза, предложенный Ивковыми, которые едут с Костей, посидели минут пять и, видя, что Косте хочется спать, а может быть, остаться наедине, пошёл домой, чтобы поспать ещё.
      Но настроение было ужасно гадкое и меня всё преследовали какие-то тяжёлые мысли, а когда заснул - то кошмары. Всё время решал я во сне, сплю я или это всё происходит наяву. Так промучился до 9 или 10 часов. Сегодня воскресенье, день свободный, и у меня было намерение сходить в лес. Да вышло не то.
      []
Вика (Виктор Ал., брат С.А. - Н.)3 с Колей начали конопатить на зиму окна, пришлось помогать им, и так прошёл весь день. Вечером, только, было, вздумал заняться математикой, как мама (Александра Михайловна)4 попросила проводить бывшую у нас Екатерину Афанасьевну. Прошёлся я с удовольствием, ибо вечер был прелестный, а у меня разболелась дома голова. Пришёл поздно, а потому благую мысль о занятиях приходится оставить.
     
      9 октября
     
      Опять на службу.
      Делать ничего не хочется, к занятию страшная апатия. В самом деле: изволь каждый день выходить в 9 часов и приходить в шесть, на службе исполнять всевозможные обязанности: канцелярские, агента по поручениям и... грузчика. Пошлют, бывало, получать на пристани пришедшие свечи, а таскать их некому. Значит, таскай сам, и изорвёшь при этом гораздо больше, чем получишь жалованья. А получаю я всего 50 000 000 в месяц! Изволь тут обернуться! Вот приходит зима, а у меня шинель так износилась, что через неё, как через стекло всё видно. Да и брюки разваливаются, обувь надо починить - это по самым скромным подсчётам - 150-120 миллионов. О том, чтобы завести пимы, я и не мечтаю. Где же взять денег?! Вместо того чтобы внести что-нибудь домой, я ещё должен сам просить. Всё это так сегодня подействовало на меня, что я без бешенства и думать о занятиях не мог, и страшно был рад, когда представилась возможность сходить на базар.
     
      Пошли вместе с Викой и не наша вина, если мы ещё проходили мало - я приложил все усилия, чтобы попозднее вернуться в контору.
     
      Между прочим, в торговом мире опять началась какая-то вакханалия. Цены растут невероятно быстро. Все товары в 2-3 дня вздорожали вдвое(выделено мною -Н.), а десятирублёвая золотая поднялась за эти дни с 20 000 000 до 100 000 000 руб.
     
      Пришёл в контору с надеждой тотчас отправиться домой, ибо было уже около 4 часов, да не тут-то было - мне поручили перевезти в склад из конторы 80 пудов свечей. И опять ящики тяжёлые - 6-7 пудов, а в моём распоряжении только сторож Иван Павлович, да возчик "Батя", старик, которому такие тяжести не по плечу. Снова таскать мне, а таскать пришлось по очень неудобной лесенке. Изорвал я при этом свои брюки и ещё сильнее разозлился. Меня поддержал и Иван Павлович.
      Несколько слов о нём: это чернобородый мужчина лет 45-и, лысый, сильный и очень хороший работник. Только поговорить любит. Как ни придется мне работать с ним, он обязательно начнёт что-нибудь рассказывать и рассказывает с таким воодушевлением, что забывает и работу. Под конец и не рад бываю его рассказам, тем более, что он говорит так, что и я, привыкший к его речи, не всегда в состоянии всё понять.
     
      Погрузив ящики, пошёл домой, зайдя дорогой в железнодорожную библиотеку - сдать книги. Сколько времени брал книги, сколько переплатил за право чтения штрафов, а читать не приходится - нет времени. Домой пришёл с сильной головной болью и был убеждён, что у меня начинается тиф, против чего ничего бы не имел. Решил полежать, заснул и проспал часов до 10, затем с час просидел с пришедшим к Коле его сослуживцем - студентом петроградского горного института. Кажется славный парень. После этого читал и писал до первого часу ночи. Ворочался с боку на бок около часу и, видя, что не заснуть, зажёг свечу и стал снова читать. В 2-3 часа ночи явился Кеша (двоюродный брат С.А. - Н.), ездивший на линию покупать сена. Дорогой у него стащили 105 000 000 руб.(выделено мною-Н.) В четыре часа потушил свечу, и на этот раз мне удалось заснуть.
     
      10 октября
     
      Сегодня у меня большая неприятность на службе. Во время моей командировки в Камень (Камень-на-Оби (?) - Н.), Бровцын не записывал в исходящий журнал все бумаги, благодаря чему много бумаг пошло под одним номером, да кроме того, как я вчера писал, вчера у меня не было никакого желания работать, между тем, нужно было вписать все исходящие и входящие бумаги, накопившиеся за время моего отсутствия, что я сделал кое-как и кое-что напутав. В результате в журнале получился винегрет. А тут, как назло, чёрт дернул Покровского заглянуть туда, и после просмотра записи он (Покровский, а не чёрт) вкатил на целой странице здоровеннейший нагоняй. Но если он думал, что после этого нагоняя у меня появится желание работать, то жестоко ошибся - я лишь сильнее возненавидел свою контору и был очень рад, когда мне дали поручение перевезти на товарную станцию и отправить в Томск порожние ящики. С этими ящиками я и провозился до четырёх часов.
     
      После этого сходил в Центральную библиотеку, переменил книги и на обратном пути домой зашёл к начальнику IV отдела пути Завацкому с просьбой устроить меня на железную дорогу. Об этом я подумывал давно, но не приводил в исполнение, так как за меня обещал похлопотать Костя, да так с одними обещаниями и оставил. И вот сегодня, разозленный нагоняем, я решил пойти к Завацкому. Он обещает устроить в Правление Сибирских путей сообщения, и посоветовал сегодня же подать прошение. Тот час же, придя домой, принялся я за него и просидел за ним до 8 часов, а потом понёс его к начальнику IV Линотдела. У последнего в это время происходило заседание и мне пришлось около часа пождать. Но всё же прошение вручил и в 9 часов вернулся домой, едва волоча ноги: набегался за день и устал таки. Надо отдохнуть! Какая-то участь постигнет моё прошение. Господи, помоги мне устроиться тут!
     
      11 октября
     
      Утро ненастное, идёт дождь, грязь, и мне опять сдавать, перевозить ящики. Подумал я об этом, вставши утром, и вздохнул. Однако счастье улыбнулось было мне - пришёл "Батя" и сказал, что он не может сегодня работать. Я воспрянул духом, но, увы, не надолго: хоть "Батя" и отказался приехать, всё же приехал. Пришлось опять мне тащиться по грязи за возами с ящиками, стоять на станции под дождём в ожидании кладовщика, а после сдачи снова шлёпать по грязи, держа курс в контору. Пришёл туда и доложил, что предписанное мне количество ящиков отправил. Приказывают отправить вторую партию. Посылая в уме проклятые ящики в тартарары, иду в склад, начинаю грузить ящики на возы и получаю другой приказ - ящики не отправлять. Делать нечего - надо снова сбрасывать ящики с возов.
     
      []
Домой снова пришлось шлёпать по грязи, и пришёл я страшно усталый. А отдыхать некогда. Вика нарубил массу дров, и мы с Андрюшей стали помогать ему перетаскивать их на сеновал, так как во дворе оставить - так в одну ночь все растащат. Зато как приятно было потом улечься в постель!
      []
Лёжа в постелях, мы долго говорили с Викой о Шуре Каршиной, которой он написал письмо. Когда-то я в эту Шурочку был порядочно влюблён, но, побыв у ней два раза во время своего последнего пребывания в Иркутске, сильно разочаровался в ней. И Вика согласен, что она изменилась в худшую сторону. А ведь какая была славная девочка. Эх, ты жизнь, жизнь!!
     
      12 октября
     
      Сегодня после занятий остался в гостях у Бровцыных, так как Николай Александрович справлял день своего рождения. Оставаться мне очень не хотелось, ибо были в гостях люди не моего круга, во-первых, и, кроме того, пробыв сегодня целый день в складе, где нужно было перевешать и переупаковать воск, сильно прозяб. Но пришлось остаться и принять участие в выпивке. И, хоть я старался, на сколько мог, воздержаться от водки, всё же хватил лишнего и почувствовал себя неважно.
      Желая освежиться, выпил ещё красного, но это не только не помогло, а подействовало ещё хуже, так что я, едва выбравшись из-за стола, побрёл во двор в надежде, что холодный воздух окажет на меня благодарное действие. Действительно, сперва я почувствовал себя как будто бы лучше, но вскоре меня затрясла такая сильная лихорадка, что я даже испугался и поспешил обратно в комнаты. Не рискуя явиться туда, где собрались остальные гости, я кое-как напялил на себя шинель, сказав, что хочу посидеть на крыльце, побрёл домой.
     
      []
Вечер был тёмный, так что в двух шагах ничего не видать, а на улицах страшная грязь, и поэтому путешествие моё было не ахти как весёлое, тем более что тротуары наши и днём внушают опасение, а ночью идти по ним одно мучение. И всё же я с фуражкой под мышкой, дабы освежить голову, благополучно добрался до дому. Даже на виадук забрался вполне успешно и не скатился с него. Прогулка эта подействовала на меня облегчающе, и, дойдя до дома, я чувствовал себя даже хорошо, а потому возглас Николая Александровича М.(Н.А. Матрашилин)5 когда я поднимался по лестнице: "Осторожней, у нас здесь порог!", сопровождающийся гоготом ребят, считаю за насмешку. Возможно, что я поднимался по лестнице медленнее и с большим шумом, чем полагается, так ведь я устал.(выделено автором)
     
      Выпив, придя, кофе и закурив, я почувствовал, что голова у меня снова пошла кругом, да и ноги что-то вышли из дисциплины. Подумав минутку, я решил прибегнуть к искусственному облегчению и опорожнению себя посредством двух пальцев, засунув их в рот. Средство оказалось великолепное, и после двух приёмов я чувствовал себя чудесно.
     
      []
После меня явились дядя Потя (Порфирий Ив. Корешков - Н.)6, тётя Маня (жена Порфирия Ив. - Н.)7, Эрика (жена Кости)8 и Наум Осипович. Явились на извозчике, ибо дядя Потя чувствовал себя ещё более "усталым", чем я, и дорогой всё время облегчал себя, не прибегая даже, подобно мне, к помощи двух пальцев, и вызывая тревогу извозчика: "Барин, только, пожалуйста, не на пролётку".
      Вечер был кошмарный.
     
      13 октября
     
      Проснулся с неприятной мыслью, что мне предстоит день страдания похмелья. Однако опасения оказались напрасные, и я весь день чувствовал себя прекрасно, чем не мог похвастаться дядя Потя.
      Вечером сходил в баню, помылся и погрелся.
     
      14 октября. Покров.
     
      Хотя сегодня занятия происходят во всех конторах, я решил на службу не ходить и попросил об этом дядю Потю (видимо, посоветовался или просил сообщить на службу (?) - Н.). Не ручаюсь, чтобы очень охотно, но он согласился на это и предложил мне сходить с ним на Холодильник за сбоем.
      Там мы купили два осердия и ног - всего 1 п. 15 фунтов, которые я и притащил с трудом домой. После этого стал помогать Вике мыть "Монголку" (собачка, что-то среднее между пикинесом и японским хином - Н.), ибо у него был страшно грязный вид, а затем приступил к поискам образцов изящного шрифта: ведь я ещё с первого октября решил заниматься по математике, но до сего времени мне не удавалось приступить к этому, и только сегодня представилось к тому свободное время.
      []
Но я, прежде чем начать заниматься, хотел написать заголовки на тетрадях, пользуясь образцами имевшихся у нас шрифтов. Однако перерыл все бумаги у Коли (Николай Ал., брат С.А. - Н.)9 в шкапу и в конторке, а их не нашёл, потратив лишь на поиски время до трёх часов, когда снова нужно было идти на Холодильник купить почек. Купил я их, при благосклонном участии m-me Шемякиной, 15 фунтов за 195 рублей.
      Вернувшись домой, застал девочек за завиванием своих волос. Мне пришла фантазия завиться так же, в чём мне помогла Катя (Екатерина Александровна, сестра С.А. - Н.)10, так завив меня, что Андрюша11 насмешливо сказал: "Откуда у нас такая масса баранов?!".
     
      Сегодня Наум Осипович справляет свои проводы, уезжая в Семипалатинск. Собрались гости. Но моё настроение было пакостное. Лишь за обедом общее веселье за нашим столом "музыкантов" (братья С.А. - Н.) подняло было его, но после ужина оно опять упало и я всё время пробыл у себя в комнате. Даже присутствие Лукина и Виктора Ефимовича не оказало на меня особенного действия. Да, кажется, и все-то были весь вечер в "ненастроении".
      []
Ночью, когда гости разошлись, сперва я, Витя, Катя и Тоня12, а потом я один долго сидели в столовой в темноте. Лёг спать уже в 4 часа ночи.
     
      []
Кеша принёс повестку о письме на моё имя. От кого бы оно могло быть: от Вовки13 Нади или Гали14?
      []
Прости, милый Вовочка, но я бы предпочёл, чтобы письмо было не от тебя.
     
     
     
      15 октября. Воскресенье.
     
      Надеялся поспать сегодня подольше, но проснулся в 9, а больше спать не дали: просили проводить Наума Осиповича на вокзал. []
      На улице шёл снег, было холодно, ветрено, и я здорово продрог на вокзале, ожидая с нетерпением, когда сочтут моё присутствие ненужным и разрешат удалиться домой. В одиннадцать часов, наконец, дядя Потя велел мне отвести домой лошадь и вернуться снова на вокзал.
      У меня так замерзли руки, что, вернувшись домой, я едва шевелили пальцами, а потому решил обогреться. После этого остался ещё позавтракать и, когда, наконец, явился снова на вокзал, дяди Поти там уже не было.
      Отсюда я прошёл к портному заказать себе брюки, ибо те, в которых я хожу, пришли в очень жалкий вид, и меховую тужурку, так как начались холода, а моя шинель стала подобна решету.
      От портного прошёл к Завацкому с надеждой узнать что-нибудь о судьбе моего прошения. Завацкого дома не застал, но его жена уверила меня, что я, конечно, буду принят. Дай-то, Бог. Совершив это путешествие, я вместе с ребятами отправился на берег за лодкой, чтобы привезти её домой для зимовки.
      Итак, лето кончается.
      Спать ложусь рано: глаза слипаются.
     
      16 октября
     
      Наконец-то сегодня утром приступил к занятиям по математике. Начал с алгебры. Прозанимался, правда, очень мало, но ведь "почин дороже денег".
     
      []
Идя на службу, зашёл на почту получить письмо и сразу же по почерку на конверте увидел, что оно не от Вовки. Распечатал его лишь в конторе. Пишет Надя. Милая девочка! Сколько приятного доставило мне её письмо. Если бы, кажется, не присутствие людей, я бы расцеловал письмо, но пришлось удовольствоваться тем, что я два раза перечитал его, а затем нужно было ехать на пристань узнать, не пришёл ли мой багаж из Камня.
      Оказывается, всё ещё нет. Результатом моей поездки было лишь то, что я положительно окоченел, так как погода наисквернейшая - холод, резкий ветер. В конторе меня ожидало второе письмо и тоже от Нади - поздравляет меня с прошедшим днём Ангела (письмо написано 20/IX, т.е. шло месяц). Вот неожиданное поздравление и очень приятное: никак не ожидал, что она его помнит.
     
      Со службы отпросился сегодня раньше (в 4 часа 5 минут!!!), так как пришёл вагон сена, купленного Кешей15, и надо было его выгружать и перевозить. Кончили перевозку лишь в 8 часов, да и то благодаря участию Антона, нашего прежнего кучера, а теперь возчика.
     
      Несмотря на то, что пришёл страшно усталый, уселся писать письмо Наде и написал страницы четыре (письмо N2).
      []
Писал в столовой. Тут же сидели Витя, Катя, Тоня и Николай Александрович М. Катя задала вопрос: "Испытывал ли кто страх, душу леденящий страх?".
      Николай Александрович и Витя начали рассказывать случаи из своей жизни, когда им приходилось чувствовать нечто похожее на это. Первый - из своих детских лет, второй - из своих боевых похождений. Я участия в разговоре не принимал, ибо слишком был занят письмом. Даже слышал очень мало из того, что говорили другие.
      После же того, как кончил писать, и когда остальные ушли спать, мы долго сидели с Витей, разговаривая сперва на ту же тему, затем перешли на тему о религии, патриотизме, о родине. Во всех этих вопросах мы, как и ожидал, одного мнения.
     
      17 октября
     
      Дядя Потя собрался ехать в Славгород.
      На службе целый день вне конторы: сперва отпускал соль для Коллеги ( это такая фамилия - Н.), затем освобождал склад из-под соли (прощай, моя "соляная красавица"), и, наконец, перевозил с пристани в контору пришедшие из Бийска бочки. Очень устал и, придя домой, не мог ничем заняться.
      Охватила страшнейшая апатия. Лежал один в темноте на своей кровати и думал, думал обо всём. Иногда на ум приходили такие мысли, что я начинал опасаться, что схожу с ума, и страх, "душу леденящий страх" перед сумасшествием заставлял меня соскакивать и ходить из угла в угол комнаты. Наконец, взял зажёг свечу и начал переписывать набело письмо Наде. Просидел до часу ночи.
     
      18 октября
     
      Вчера лёг в час ночи, но заснуть был не в состоянии и, провалявшись полчаса, снова зажёг свечу и принялся читать. <...> провёл за книгой около часу и потом, потушив свечу, мигом заснул.
      Проснулся около восьми и пошёл к Нобелю купить гарного масла. Отправив последнее в контору Райвоска, я решил сам идти туда лишь после завтрака, чтобы дорогой зайти на вокзал к почтовому поезду и отправить письмо в Иркутск. Как задумал, так и сделал, лишь письмо, самое-то важное, отправить не удалось.
      Едва пришёл в контору, как всё моё начальство разошлось, и я до трёх часов сидел один. Потом пришёл Н.А.Бровцын и [я] отпросился у него сходить в магазин Сибдальвнешторга - нужно было купить пуговиц. Встретил там Яшу Черникова, поболтал с ним и в 3 Ґ снова был в конторе, где узнал причину отсутствия днём моего начальства: оказывается Покровский от кого-то узнал, что с завтрашнего дня керосин на складе (Нефтесклад, бывший Нобеля -прим. С.А.) с 8 миллионов пуд будет повышен до 18 миллионов за пуд, и решил спекульнуть, для чего и командировал на склад Бровцына - купить 500 пуд. керосина.
      Н.А. керосин купил, но его нужно вывезти, а то, согласно правил[ам] склада, в дальнейшем его будут отпускать уже не по купленной цене, а по цене того дня, в который берётся керосин. Тары же на такое количество керосина в конторе Райвоск не было. Таким образом, возможность спекульнуть могла лопнуть. Тогда Покровский послал меня на склад с бумагой, чтобы склад Нобеля принял купленный керосин на хранение, и, так как было уже половина пятого, то сказал мне, чтобы я поспешил поскорее. Ведь вот какая скотина: думая заработать на этом деле до 4 миллиардов рублей, он пожалел дать мне несколько миллионов на извозчика!(выделено мною-Н.) И я вынужден был тащиться четыре версты (склад рядом с нашим заводом) по страшнейшей грязи и под дождём.
     
      Когда, наконец, добрёл до склада, занятия там, конечно, кончились. Застал лишь там заведующего. Последний принять керосин на хранение отказался, мотивируя свой отказ тем, что нет места. Тогда я зашёл ещё к Ал-дру Т-чу Курилову за советом, что мне теперь делать, что бы иметь возможность получить керосин по купленной цене. Курилов посоветовал обратиться к Кудряшову. Но я так проголодался и промок, что пошёл домой и, лишь пообедав, отправился к Кудряшову. Этот мне заявил, что может лишь сделать одно - дать отсрочку для вывозки керосина в два дня. Положение моё оказалось таки "пиковое" - нужно было предупредить Покровского, что дело с хранением не выгорело.
      Зайдя домой, я сказал, что хочу снова идти в Райвоск - объяснить Покровскому положение дел. Но мама категорически запретила мне это: "Вот ещё! Он будет наживать миллиарды, а ты для этого таскайся по грязи и под дождём!".
      И ведь, правда, что за смысл тащиться ради набивки чужого кармана в такую темень, ибо было уже часов 7-8, по грязи ещё 4 версты туда, да 4 версты обратно и рвать последние свои сапоги? А нанять извозчика, так ведь Покровский, такая "жила", что чего доброго откажется заплатить за него, а мне на свой счёт при жаловании 48 миллионов ездить на извозчике не приходится. И решив: "Валите-ка вы все от меня комом с Вашей спекуляцией!", я остался дома.
     
      У нас оказывается маленькая перемена декораций: девочки перешли в комнату, которую занимал Наум Осипович, и так обставили её, что комнату и
      не узнаешь. Ребята же убрали перегородку, делившую нашу комнату на две половины, девочек и нашу, от чего комната стала гораздо больше и приветливее.
     
      19 октября
     
      Утром, отправляясь на службу, решил зайти к Завацкому узнать об участи моего прошения о принятии меня на службу в Правление Сибопса. Завацкого встретил на станции, и он предложил мне зайти с ним в контору, где он выяснит вопрос обо мне. В конторе ещё никого не было. Завацкий попросил меня обождать, когда придёт начальник IV Линотдела, а сам ушёл в кабинет.
      Я сел и стал ожидать, гадая, что готовит мне судьба. Между тем вскоре комната, в которой сидел я, начала оживляться: сперва пришли сторожихи, рассыльная, потом секретарь, зашмыгали взад и вперёд служебная мелкая сошка, пришёл и начальник IV Линотдела, появились посетители. Встретил здесь Коллегу, побеседовал с Еловским - бывшим костиным сослуживцем, переводящимся теперь в Челябинск. А время шло и шло. Наконец, часа через два вышел Завацкий и, заметив меня, подошёл ко мне: "Ничего не вышло. Штат уже набран полный".
      Сказать по правде, у меня создалось впечатление, что он и не говорил обо мне, видимо забыл, и, увидя теперь, чувствуя, что слишком долго заставил меня ждать, предпочёл сказать, что ничего не вышло. Ну, как бы там ни было, а карта моя бита, и я вышел страшно раздосадованный своей неудачей: и я, и дома все так много возлагали надежд на эту службу. Рассердился здорово и на Костю: ведь если бы не он, я подал бы прошение раньше, и тогда было бы больше вероятности попасть. Но он всё обещал похлопотать сам, да так и уехал, ограничившись одними обещаниями - позабыл.
     
      По выходе из конторы настроение моё было так скверно, что я чуть было не лёг под проходящий поезд, чтобы сразу покончить все свои счёты с жизнью. И лишь мысль о домашних удержала меня от этого безумного поступка. И я побрёл в опротивевший мне Райвоск, рассуждая сам с собой, на какой чёрт родятся люди, подобные мне, то есть совершенно не приспособленные к жизни.
      Впрочем, это настроение скоро прошло, и я утешил себя мыслью, что всё к лучшему на этом свете.
     
      В Райвоске всё то же - спекуляция и спекуляция. Кажется, вся Сибсвеча превратилась в Сибспекуляцию. Чем мы только не спекулируем: и галоши, и спички, и керосин, и картошка - словом всё, что подвернётся под руку.
      Да, впрочем, не одна Сибсвеча занимается этим. Нет ни одного, кажется, учреждения, которое в большей или меньшей степени бы не спекулировало. И как глупы те, кто уверяет, что промышленность возрождается, что "нэпо" поднимает благосостояние государства и укрепляет государственные предприятия.(выделено мною -Н.) Какая чушь! Куда не посмотришь, везде спекулируют, и, по меньшей мере, 50% спекулирующих пользуются для своих спекуляций казёнными деньгами, наживают колоссальные деньги.
      А в это время государственные заводы и фабрики бьются, как рыба об лёд, лишённые самого необходимого. Взять хоть наш завод: каждый вечер слышишь жалобы папы (Александр.Ив. Корешков)16, что подходит время винокурения, а ещё ничего нет, нет и возможности что-либо сделать - обратишься к одному учреждению - посылают к другому, а то - к первому. Вот и работай тут. Как всё это надоело!
     
      Из Райвоска ушёл раньше обыкновенного - в 3 часа. Дома объяснил печальную участь моего прошения в Сибопсе. Теперь есть ещё возможность попробовать попасть в Союз горнорабочих и в отдел пути IV Линотдела. Попробую сперва первое.
     
      Вечером долго сидели в темноте. Витя играл на мандолине, Андрюша - на балалайке, а я лежал на своей кровати, наслаждался их игрой и отдыхал душой. Как приятна эта тишина и спокойствие после всех дневных дрязг!
      Вечером приезжали Бровцыны. Она сидела у нас, а он ходил к Карташову поговорить насчёт керосина. Дело пахнет "смазкой". Ходил провожать их до виадука. Ночь тёмная, холодная.
     
      20 октября
     
      На службу пошёл раньше обыкновенного и, когда явился в Райвоск, он был ещё закрыт. Сперва работы никакой не было, и я часа два сидел за чтением газет. После этого Н.А.Бровцын послал меня на нефтесклад за получением керосина. Забрал я четырёх возчиков, нагрузил одиннадцать порожних бочек и отправился. Приезжаю на склад и прошу отпустить керосина.
      - Да во что же Вы будете получать? - говорят мне. - Ведь из этих бочек керосин побежит как через решето.
      В самом деле, я, ещё получая бочки, говорил Бровцыну, что с подобными бочками толку будет мало и, вот, оказывается, был прав.
      - Если нельзя наливать в эти бочки, то замените мне их. Дайте ваших бочек, - прошу приказчика.
      - Нет, заменить не могу.
      - Почему же не можете? Ведь, согласно правил[ам] Вы только взять должны сколько-то за обмен.
      - Это верно, но, во-первых, сейчас у нас нет бочек и для себя, а не только для обмена, и, кроме того, такие бочки мы не обмениваем - куда же они годятся?
      - Пойду, попрошу заведующего: авось, обменит.
      - Напрасно сходите. Я же говорю Вам, что я для себя тары не хватает.
     
      Но всё же я ради очистки совести пошёл к заведующему и там застал Бровцына с Бугуславским, успевших уже приехать сюда на извозчике, и Кудряшова. Я вызвал Бровцына и объяснил ему положение дел с тарой.
      - Подождите, - отвечает, - сейчас всё уладим.
      И ведь действительно, уладили: удивлённый приказчик получил приказ не только обменить наши бочки, но ещё выдать нам под расписку тару и под весь остальной керосин, то есть 32 бочки. Желал бы я знать, сколько стоило это "улаживание"!
      Так как теперь представилась возможность вывезти весь керосин, то Покровский распорядился, чтобы ещё наняли возчиков. Я был рад подобному положению вещей, ибо у меня появилась надежда, что часам к четырём весь керосин будет разлит в бочки, погружён на возы и отправлен в Райвоск, а Бровцын будет его сопровождать, ибо всё равно он живёт в Райвоске. Таким образом, мне не надо будет снова идти в контору, и я прямо со склада [смогу] отправиться домой.
      Но не так-то получилось: ещё осталось налить 10 бочонков, как сперва уехали Покровский с Богуславским, а за ними и Бровцын - они "замёрзли и проголодались". А я-то, чёрт возьми, истукан какой, что ли, что могу не мёрзнуть и не голодать? Вот подлецы. Но делать нечего, и пришлось мне наблюдать, чтобы подкатывали бочки, следить за взвешиванием, за накаткой бочек с керосином на телеги. Наконец, все десять подвод, находящихся в моём распоряжении, нагружены, я получил пропуск и отправился сопровождать обоз свой.
      Ну и намаялся же я с ним! Всю душу вымотал: дорога наисквернейшая, да и телеги совершенно не приспособлены, и в продолжение всей дороги то на одной телеге бочки раскатятся, и она отстанет, то та же история с другой телегой, то какая-нибудь лошадь встанет, и бегаешь как угорелый от одной телеги к другой по замерзшей грязи.
      Лишь в темноте добрался до конторы. Я готов был высунуть язык от усталости, ноги ныли в совершенно изорвавшихся сапогах, желудок немилосердно требовал топлива. И лишь надежда, что теперь-то я, заявив Бровцыну о прибытии керосина со склада, буду свободен.
      Как бы не так: моё начальство изволило обедать, им некогда:
      - Вы, Сергей Александрович, поместите, сколько войдет бочек, здесь в сарайчик, а остальные отвезите в амбар...
      Меня это взорвало, и я хотел было разругаться, но передумал: если меня не считают за человека, если смотрят на меня, как на машину, то пусть пеняют на себя.
      Скатив шесть бочек в сарайчик при Райвоске, с остальными я отправился в амбар. Оказывается, здесь не позаботились даже о том, чтобы приготовить доски, по которым можно было бы скатывать бочки, ни об освещении. Неужели и это был должен я? Неужели, в продолжение 3-4 часов, которые я пробыл на складе без них, они не могли приспособить амбар для приёма керосина. Что же, теряю от этого не я, а они...
      И я позаботился лишь о том, чтобы закатить бочки в амбар. Какое мне дело до того, что [в]тулки у бочек могут оказаться внизу, и, следовательно, керосин может вылиться. Не буду же я с зажженной спичкой лазить по бочкам, рискуя сжечь амбар, а вместе с ним и себя!
      Лишь в восьмом часу закатили последнюю бочку. Однако это вовсе не означало, что теперь я свободен - нужно было обождать, когда рассчитают возчиков, и дать отчёт обо всём. Наконец, в восемь часов я освободился, отказался от чая, предложенного Зинаидой Владимировной, и только выпил три рюмки водки для подкрепления.
      Домой плёлся еле-еле, раздумывая о том, как, однако, тяжело достаются деньги. Говорят, что деньги ничего не стоят, а мне вот платят в день два миллиона, и из-за них я принуждён был целый день пробыть на ветру, перепачкал о бочки всю свою одежду и изорвал обувь, так что завтра надо надевать чужие сапоги. И шпана же Покровский: я столкнулся с ним в дверях Райвоска, уходя домой, и он, зная, что я целый день на ногах, что страшно устал, не предложил мне ехать домой на извозчике. А ведь зарабатывают на этом деле, из-за которого я проклял сегодняшний день, не один миллиард!
      До дому кое-как дошёл и такой усталый, что отказался от обеда, бросился в постель и мигом заснул. Проспал до 12 часов ночи, когда меня разбудил Вика.
     
      21 октября
     
      Контора опять ещё была закрыта, когда я явился на службу, и я недоумевал, зачем так рано пришёл, тем более, что и делать-то сперва было нечего. Лишь в десять часов, [в] одиннадцатом Бровцын послал меня на нефтесклад [получить] 29 пудов, не дополученные вчера.
      Наученный горьким опытом вчерашнего дня, что начальство готово драть с меня семь шкур и, что, сколько не старайся, пользы для меня не будет, теперь решил работать по-другому.
     
      Возчика я в городе не взял и пошёл пешком, так как хотел часов до двух пробыть дома и лишь после этого взять возчика на заводе и получить керосин. Дорогой к дому был свидетелем жуткой картины: по площади ехал верхом какой-то красноармеец. Лошадь у него, вдруг оступившись или запнувшись, упала, придавив его. Затем мигом вскочила и помчалась по площади, волоча красноармейца, запутавшегося, видимо, при падении ногой в стремени, по земле и лягая его. Каким диким голосом орал он! Я так и думал, что она его превратит в куски мяса, но к счастью, протащившись по земле саженей десять, ему всё же удалось освободиться от стремени, и лошадь одна умчалась дальше.
     
      До двух часов просидел дома, затем подрядил Антона, получил керосин, мигом закатили с Антоном бочки на телегу и отправились в Райвоск.
     
      Теперь несколько слов об Антоне. Ещё четыре года тому назад, мальчишкой лет 14-ти он поступил к нам кучером. Вместе с ним поселились у нас и его отец, Марк Иванович Чёрный, мужчина лет сорока, и три его брата: Владимир, Кузьма и Мишутка. Марк, человек чрезвычайно предприимчивый, прежде чем попасть к нам, исколесил, кажется, всю Россию, начиная от берегов Чёрного моря и кончая тайгой Сибири. То служа пастухом, то торгуя, то колбасником, то сборщиком кедрового ореха, он приобретал иногда состояние, чтобы вскоре снова оказаться у разбитого корыта.
      К нам он явился "гол как сокол", прожил у нас с полгода, потом занял у папы 100 или 200 рублей, и через несколько месяцев имел уже недалеко от завода свою "хибарку", 8 лошадей, 2 коровы, лодку. Антон со службы ушёл, и они всей семьёй занялись промыслом возчиков. Но и теперь их благосостояние не было постоянным. Несколько раз, а именно в то время, когда Марк почему-либо устранялся от ведения своего дела, и оно переходило в руки его сыновей, они вновь рисковали потерять всё. Однако лишь отец брался за дело, и опять всё налаживалось.
      Несколько раз Марк заводил себе "хозяйку", беря её иногда и прямо с улицы, не зная, но через 2-3 месяца выгонял её, убеждаясь, что она готова украсить его лоб рогами или ворует. Всё хозяйство, начиная от доения коров и кончая приготовлением обеда, вёл он сам лично. Последнее время вздумал он заняться торговлей, да захворал тифом. Захворал серьёзно, и доктор не надеялся на его выздоровление.
      Однако Марк вылечил себя сам, залезая, когда чувствовал себя особенно плохо, в истопленную печь, ожидая там, рискуя изжариться, когда полегчает, и, вылезая тогда из печи, чёрный, как трубочист.
     
      В конце 1919 и начале 1920 года, когда наше положение после аннулирования денег Колчака было очень тяжёлое,(выделено мною -Н.) Марк много помогал нам. Антон же был всегдашним нашим компаньоном на рыбалках прошлого года, и компаньон хороший. Самый несимпатичный из этой оригинальной семьи - старший сын Марка - Кузьма. Ещё в то время, когда они жили у нас, заметили, что Кузьма не чист на руку - то что-нибудь стащит у отца, то у нас. Но особенно развился у него этот талант [в] последние года. После прихода "красных" он поступил в "Коммунистический союз молодёжи", за что и был неоднократно бит и выгоняем отцом. Потом попался в воровстве, был отправлен в дом малолетних преступников, бежал оттуда, поступил на кожевенный завод, снова попался в краже, снова был отправлен в дом малолетних преступников и во второй раз бежал из него. После этого поступил в железнодорожную милицию (! - Н.), был пойман за хищением товара из того вагона, охранять который он был поставлен, и теперь обитает где-то в "доме принудительных работ".
     
      Итак, мы с Антоном отвезли керосин, перевезли с берега 10 пудов бумаги и, так как сегодня суббота, а есть приказ кончать занятия в субботу в 3 часа, то, убедившись, что уже четвёртый час, отправились домой. Дорогой Антон купил печенья, яблок, папирос и всем этим угощал меня. Погода целый день скверная: дует сильный ветер, шля [гоня, насылая? - Н.] тучи крупного песка, от которого нет спасения. К счастью у нас сегодня баня, и я смог смыть с себя всю пыль.
      Вечером долго читал.
     
      22 октября
     
      Воскресенье, на службу не идти, и проспал дольше обыкновенного. Когда встал, папа и Вика работали во дворе. Пошёл помогать им и я. Проработали до завтрака - убрали в каретнике, подмели под навесом перед конюшнями, отвезли навоз, прибрали на сеновале. После такой работы позавтракали с большим аппетитом.
      Завтрак прошёл очень оживлённо, все были веселы, шутили, особенно Николай Александрович Матрашилин, над Андрюшей, упрекая его, что сегодня день его (Андрюши) ангела, а он не позаботился даже достать выпивки.
      После завтрака пришли гости - какие-то три екатеринбуржца, которые обещали, если мы соберёмся переехать в Екатеринбург, приготовить там нам квартиру. (выделено мною -Н.)
      Вечером говорил с Николаем Александровичем о том, что нельзя ли мне устроиться на службу в Горный отдел. Он просил зайти завтра к нему на службу, и он напишет мне рекомендационное письмо в Союз Ц.К. Горняков. Что-то выйдет здесь у меня?
      Ночь тёмная, тёмная напомнила мне о комнате.
     
      23 октября
     
      Проснулся очень рано<...>.
     
      В Райвоске, хотя работы никакой особенно не было, но всё же лишь во втором часу мне удалось урвать время, чтобы сходить к Николаю Александровичу М. Последний дал мне записку в ЦК Союза Горнорабочих к какому-то Котину. Я сейчас же отправился туда, но Котин, оказывается, хворает, и меня попросили зайти за ответом завтра. Вернулся снова в контору. Оказывается, не только я недоволен Райвоском: Зинаиды Владимировна сегодня жаловалась мне, что с приезда Покровского у неё нет спокойствия, ибо слишком приходится много работать её мужу:
      - Ещё встать не успеем, как Покровский требует мужа, и потом целый день часов до 12-ти ночи заставляет его работать. Даже пообедать не даст. Только успеем сесть за стол, как он уж его зовёт и вызывает за время обеда по крайней мере раза три-четыре. И поговорить с Колей мне некогда - только и вижу его, когда спать ложимся.
      Жаловалась мне, что наступают холода, а у них нет тёплой одежды, не заготовлено овощей на зиму, ибо и времени нет и денег нет: что сделаешь с этим мизерным жалованием. Потом говорила, что Покровский сделал замечание, чтобы не занимались личной спекуляцией в конторе. Чудак! Неужели он думает, что можно прожить на одно только жалование, которое нам платят? Волей-неволей, а приходится заниматься комиссионерством.
     
      Действительно, мне жаль становится Зинаиду Владимировну: живут в каморке, рядом с конторой, кругом вечно шум, грязь, а тут ещё её вечно выводит из себя шестилетний сынишка, Владимир. Это шалун на удивление. Вечно лезет, куда не следует: то залезет в ладок (глиняная или др. ёмкость - Н.), то начнёт таскать по конторе на верёвке гири, поднимая такой шум, что хоть беги, заткнув уши, то начнёт производить какие-то опыты с весами, рискуя их сломать, то опрокинет ящики...
      Никому нет покоя от него, все жалуются, и нет возможности справиться с ним.
      - Положи это на место,- скажет ему Зинаида Владимировна или брат Николая Александровича, Витя.
      - Нет, не положу!
      - Тебе говорят - положи!
      -А раз я сказал, что не положу, значит [не] положу! - и голос его при этом становится так звонок и авторитетен, что я каждый раз поражаюсь. Но вот то, что он так энергично отказывается положить на место, берут у него силой. Тогда он поднимает крик, пронзительный крик.
      -Перестань! - крикнет Зинаида Владимировна. Крик усиливается ещё.
      -Перестань же, тебе говорят! - но крик лишь ещё более увеличивается. Тогда Зинаида Владимировна закрывает его в комнату и уходит. Крик достигает своей высшей возможности, на минутку останавливается и затем вновь начинается с такой же силой, причем к нему присоединяются стук в двери и, временами, падение каких-то предметов на пол. Наконец, минут через пять дверь каким-то образом открывается и перед нами появляется с торжествующим видом виновник всего шума.
      -Я иду в уборную, - торжественно заявляет он и исчезает на улицу, а через несколько минут возвращается в контору и начинает рассуждать вслух:
      - Что же это такое? Ни минуты не дают мне [с]покою. Даже поиграть нельзя. Ходить на кухню нельзя, говорят, а сами ходят, - порассуждав так минут десять, он начинает вновь шуметь.
      -Владимир, иди сюда, - зовёт из комнаты мать. Владимир делает вид, что не слышит. Мать зовёт его второй, третий раз, но всё с тем же успехом. Сын не ведёт и ухом и только после того, как убедится, что Зинаида Владимировна махнула на него рукой, отправляется в комнату.
      -Ну, зачем ты меня звала? - Рассерженная Зинаида Владимировна молчит.
      -Мама, зачем же ты меня звала? - в голосе слышится настойчивость. Но в ответ опять молчание.
      -Вот всегда так: зовёт, зовёт, а придёшь - ничего не говорит, - и в голосе обида.
      -Сядь вот здесь.
      -Нет, ты скажи, зачем меня звала? А то позовешь, а сама ничего не говоришь!
      -Ну, так убирайся вон! - кричит разозлившаяся Зинаида Владимировна.
      -То садись, то убирайся вон, - ничего у тебя не поймёшь, - обиженного говорит сын, возвращаясь в контору. Здесь снова принимается то за одно, то за другое, но так как видит, что никто не обращает на него внимания, то всё это ему скоро надоедает, он возвращается в комнату, садится, минуту-другую молчит и затем начинает жалобно:
      -Мама, прости, - в ответ молчание.
      -Мама, прости, - раздаётся громче и настойчивее. В ответ опять молчание. И вот "мама, прости" становится всё настойчивее, всё громче, так что, наконец, мать одевается и уходит из дому.
      Сын успокаивается, однако лишь до тех пор, пока не придёт мать. Тогда "мама, прости" начинается снова и продолжается до тех пор, пока Зинаида Владимировна со слезами в голосе не скажет:
      - Хорошо, прощаю, только отстань от меня и не шали! - Володя, торжествуя, исчезает куда-то, а через несколько минут вновь слышу его настойчивый крик из кухни, а вслед за тем жалобы кого-нибудь на него.
      И так каждый день, когда в конторе нет Н.А.Бровцына, ибо отец один, кто хоть сколько-нибудь может укротить его...
     
      []
Сегодня у нас именинник Андрюша, но именины прошли не особенно весело, так как снова захворал Коля. Да и я чувствую себя "не в своей тарелке" - болит голова, мёрзнется.
     
      24 октября
     
      С утра пошёл в ЦК Горнорабочих. Шёл без особой надежды на поступление на службу туда, а потому не был особенно огорчён, когда там у меня ничего не вышло. Правда, мне там даже не отказали, а лишь предложили ехать служить куда-нибудь на копи. Но у меня не было ни малейшего желания забиваться куда-то в глушь, и я отказался.
      Да если бы даже мне предложили службу здесь, то я не был бы особенно обрадован, так как из вчерашних разговоров с Николаем Александровичем М. Я понял, что мне пришлось бы всё же ездить по копям и "налаживать профессиональное движение". А так как я в профессиональном движении смыслю столько же, сколько свинья в апельсинах, то и рисковал бы попасть в довольно глупое положение. И потому, спокойно простившись с надеждой устроиться в ЦК, я направил свой путь в Райвоск.
      Дорогой зашёл на почту получить посылки для Андрюши и дяди Поти. В Райвоске застал Н.А.Бровцына, Бугуславского и Покровского. Все были расстроены, особенно Бровцын. Позднее я узнал, что Покровский сделал, кажется, замечание Бровцыну, будто бы тот вошёл в соглашение с кем-то, что-то продал ему в убыток конторе и в пользу самому себе, Бровцыну.
      Да атмосфера в Райвоске всё сгущается и сгущается, больно все увлеклись спекуляцией. Надо скорее удирать отсюда.
     
      В Райвоске меня ожидала записка от Карташова, в которой он приглашал меня явиться к нему. Удивлённый запиской, я отправился тотчас же к нему. Оказывается, ему нужно было собственно не меня, а кого-нибудь из моего начальства, и он попросил меня напомнить Покровскому или Бровцыну, что они ещё не свели счёты с ним. Ну и дела! Оказывается, что вчера об этом уже приходил напомнить заведующий нефтескладом и сегодня - Курилов. Ох, скорее надо удирать от всей этой кутерьмы.
     
      Днём вместе с Кешей ездил на пристань узнать, не пришла ли мука, купленная мною в Камне. Оказалось, что не только не пришла, но что больше и пароходов из Камня не будет, а так как с прекращением движения пароходов, прекращается и сообщение с Камнем, если не считать конного, то значит, мука моя пропала.
      Это меня порядком расстроило, ибо мною истрачено 25 миллионов - половина моего месячного жалования. Вот обида-то!
     
      В конторе, вернувшись с пристани, застал Вику. С ним произошло маленькое происшествие: Зинаида Владимировна пригласила нас позавтракать, но Вика отказался. Позднее же, когда мы позавтракали, и Бровцын с Бугуславским куда-то ушли, он узнал, что Зинаида Владимировна именинница и принял приглашение. Но только начал он завтрак, как возвращается Ник. Алекс. и видит Вику, завтракающего вдвоём с Зинаидой Владимировной. Вышло так, что вместе с нами завтракать Вика не хотел, а когда все ушли, согласился. В общем, вышло для Вики немного неприятно.
     
      Из Райвоска Вика сходил в Госбанк и там узнал, что завтра, либо послезавтра ему предстоит отправиться в Канск (Красноярский край, на р.Кан - Н.), а оттуда сопровождать вагон масла в Москву. На поездку ему дают 600 000 000 рублей. Эту поездку Вика ждал более недели, а потому я рад, что, наконец, он дождался её.
      После занятий пошли мы с ним в библиотеку. Последняя оказалась закрытой, так как переводится из занимаемого ею теперь помещения в "Коммерческий клуб". Затем зашли к сапожнику отдать починить мои сапоги и заказать сшит> ь новые [для] Вики.
     Дома Николай Александрович М. негодовал на меня, что я не поехал на копи и уговаривал согласиться. Но я - слуга покорный!
      []
Вечером папа сказал, что за рекой пожар и очень сильный, видимо, горит деревня. Мы выскочили на улицу. Действительно на горизонте довольно длинной полосой виднелось зарево. Но это не пожар, а, видимо, жгут оставшееся после уборки хлебов на полях. Картина красивая. За воротами собралось много народу посмотреть на неё.
     
      25 октября
     
      Прежде, чем идти на службу, зашёл в часть пути IV Линотдела к Коллега, чтобы просить его принять меня на службу. Но оказывается, что занятия в конторе начинаются лишь в 10 часов, а потому мне пришлось бы долго ждать, когда придёт Коллега, и я, подумав, решил зайти завтра.
      В Райвоске, сразу же по моему приходу, Н.А.Бровцын послал меня на почту - узнать можно ли в иногородние "Райвоски" послать жёлтую бумагу заказными бандеролями и как будет выгоднее: бандеролями или посылками. На почте встретил своего бывшего сослуживца по "Антмагу", получавшего посылки из Иркутска, откуда он только что приехал. Ездил туда с целью спекульнуть. Теперь кажется все мои сослуживцы по "Антмагу" занимаются торговлей.
     
      День на службе прошёл с обычной монотонностью. Перед концом службы за мной зашёл Вика, ходивший в Госбанк за получением инструкций. Он уезжает завтра. Возвращаясь обратно, мы строили с ним разные планы о том, как бы выгоднее использовать его поездку.
      Эти планы мы строим с ним перед каждой поездкой, но безжалостная судьба всегда жестоко разбивает все наши надежды. Дай Бог, чтобы хоть эта поездка принесла ему какую-нибудь выгоду. Во всяком случае, я рад за Вику хоть в том отношении, что он увидит Москву и Петроград, в который собирается проехать из Москвы, чтобы повидаться с Костей. От всей души желаю ему благополучной поездки.
     
      Дорогой зашли на почту, где получили письмо для Н.А.Матрашилина. Его приглашают в Тифлис заведующим горным округом. Для него подобное место было бы очень хорошим, так как здоровье его очень неважно - чуть ли не чахотка - и климат Кавказа без сомнения был бы более полезен, чем Сибири. Однако Николай Александрович пока не решается дать определённый ответ на приглашение. Ему и ехать, видимо, не хочется, и покинуть Н-Николаевск (вернее, мне кажется - нас) не хочется:
      - Ведь не могло это приглашение придти раньше - тогда бы хоть можно было разругаться со своим начальством, а то теперь у меня как раз хорошие с ними отношения. - Окончательно решить этот вопрос он хочет в Москве, куда уезжает в воскресенье на какой-то съезд.
     
      В сегодняшнем номере газетки появилась статейка, в которой автор - какой-то Трудовой - проливает слёзы, что на Винзаводе N1 рабочие на все вопросы отвечают "нетут-ка", а заведующий заводом, т.е. папа, позволяет себе вольности, нанимая служащих и рабочих помимо биржи труда и завкома, - подбирая "своих людей". Если автор статьи имел своей целью не только "заполучить монету", но, плюс к этому, доставить неприятности нам, то в последнем жестоко ошибся. Статья доставила нам лишь несколько весёлых минут, когда мы после чаю вечером шутили над Кешей и Андрюшей, что сгорели бы со стыда, служа, подобно им, с рабочими, знающими лишь "нетут-ка".
      Вика начал приготовлять всё необходимое, что думает взять с собой в дорогу.
     
      26 октября
     
      Утром в девятом часу пошёл на вокзал [провожать] Вику, который собирался уехать с 21-м номером, "Максимом Горьким". Погода наисквернейшая - дождь при тёплом южном ветре, который быстро заставил растаять грязь, застывшую в прошлые дни, и нам пришлось шлёпать по этой грязи и лужам, так что, когда пришли на вокзал, у меня были полные сапоги воды, и промокла шинель. На вокзале стало с первого взгляда ясно, что с этим поездом не уедешь - все теплушки, из которых состоит 21-ый номер, были переполнены, а, кроме того, возле них масса народу, чающих попасть туда. Подумав, мы решили, чтобы Вика сходил узнать, продают ли ещё билеты, и не будет ли ещё прицеплено несколько теплушек к поезду, а я остался караулить его багаж, ёжась от дождя и оглядываясь кругом.
      Картина была не из весёлых: всюду около вагон[ов], а то и под вагонами виднелись оборванные и измокшие фигуры людей, как взрослых, так и детей, ютившихся около своего бедного багажа, и старавшихся найти хоть какую-нибудь защиту от дождя и ветра.
      Несчастные люди! Около меня пробежала, всхлипывая, какая-то женщина, шлёпая без разбору по лужам огромнейшими пимами, надетыми на неё. Из разговора других я узнал, что она попросила каких-то двух субъектов помочь ей отнести багаж её в вагон. Те понесли, но дорогой, воспользовавшись минуткой, когда она, оглушённая шумом, поднявшимся при приходе поезда, зазевалась, исчезли вместе с багажом. И вот женщина бегает по станции, разыскивая свой багаж. Труд напрасный.
      -На то и щука в реке, чтобы карась не дремал, - авторитетно произносит какой-то оборванный тип.
     
      Вика узнал, что на этот поезд билетов больше не выдают, но что вечером пойдёт другой поезд N51. Тогда мы отнесли Витин багаж к доктору Абдрину, живущему около станции, и простились. Вика пошёл домой, а я в контору Части пути. Оказалось опять рано, но я решил всё же дождаться Коллегу, и, в ожидании, вступил в разговор со сторожем, который, служа когда-то с Костей и Колей, стал расспрашивать о них.
      Просидев в конторе полчаса и узнав, что Коллега приедет на передаче, я пошёл встречать её [передачу] с надеждой повидать Лилю Хрулинскую. Но последней не было. Встретил лишь Перикла Палагеевича, который и обещал устроить меня у себя в конторе. Довольный таким оборотом вещей, я весело зашагал в Райвоск, где тотчас же принялся за работу - разобрал бумаги по делам и подшил их. Но этой работы мне хватило лишь до двенадцати часов, а потом вновь не знал, чем заняться.
      С радостью дождался четырёх часов и отправился. Дорогой зашёл на почту и получил там письмо от Кости, который пишет, что едет сравнительно хорошо. Только разочаровался в Ивкове. Пишет, что Ивков груб. Поздно же заметил это он! Мы к подобному заключению пришли все после первой же встречи с Ивковым.
     
      []
Выйдя с почты, я встретил Лилю Хрулинскую и пошёл провожать. Хоть погода не благоприятствовала подобным проводам - был ветер, холод, а, главное, грязь непроходимая, я всё же проводил её за Каменку. Она приглашала меня зайти к ним, но я, пообещав явиться, помчался домой, с надеждой застать Вику ещё дома.
      Прихожу и вижу: Вика спит. Оказывается, он не попал и на второй поезд. Теперь ему придётся ехать завтра с почтовым. А чтобы не остаться и на него без билета, Вика собирался с вечера сегодня идти встать в очередь к кассе. Но я отсоветовал: что за смысл стоять целую ночь в очереди? Да плюс к тому, не быть уверенным, что всё же билет достанешь. Лучше идти завтра пораньше утром и, если билетов не будет, садиться без билета и заплатить штраф. Так и решили.
     
     
     
      27 октября
     
      Когда я проснулся, Вики уже не было: он ушёл на вокзал в очередь за билетом. Решив идти сменить его, я стал торопиться совершить свой утренний туалет и напиться кофе. Однако прежде чем я успел уйти, пришёл Вика: чтобы не стоять самим в очереди желающие получить билеты записались в очередь на бумагу. Викина очередь оказалась 36-ая.
      В 8 Ґ часов мы вновь вместе пошли на вокзал и там узнали, что те, чья очередь была последней, разорвали бумагу с очередями и образовали новую живую очередь. Вика от этого не пострадал, так как теперь он занял четырнадцатую очередь. Но зато мы узнали другую менее приятную вещь: оказывается поезд приходит не в 9 часов утра, как думали мы, а в 9 часов вечера. И так как Вика решил очереди не покидать, то ему предстояло простоять в ней 12 часов с "гаком".
     
      Я пошёл сейчас же обратно домой предупредить об этом и просить Андрюшу с Кешей сменить Вику, чтобы он мог сходить позавтракать. Затем, зайдя ещё раз на вокзал, пошёл к портному, который шьёт мне брюки и тёплую тужурку. На примерку. Но оказывается, что портной ещё не начинал работу. Расстроенный немного этим, ибо мне не в чем становится ходить, я отправился к Коллега, подать прошение. Он тут же написал резолюцию на прошении: "Принять"; и мне заявили, что 1-го я могу явиться на службу, но прежде должен зарегистрироваться на бирже труда, сходить на желдорожную врачебную комиссию, сходить на регистрацию в Лоокточку(?-Н.) и к месткому. Словом, прежде чем попаду на службу, предстоит два дня мыканья. Но всё же я был очень рад, что поступаю на службу на железную дорогу.
      В Райвоске Зинаида Владимировна опять жаловалась мне на Покровского и Цветкова. Я, кажется, уже писал, что Бровцын, не находя себе квартиры, устроился в маленькой комнатке, отделённой от конторы перегородкой. Комнатка эта страшно сырая и холодная, так что жить в ней зимой дело невозможное. Поэтому Бровцыны и собирались перейти в другую комнату, находящуюся позади конторы. Её занимал член Правления "Сибсвечи" Победин. Но последний уезжает в Москву, комната освобождается, и Зинаида Владимировна рассчитывала занять её. Однако вчера ей объявили, что здесь поместится Цветков. Бровцыны этим сильно расстроены. Да и действительно их положение не из завидных.
      Возвращаясь домой, зашёл на вокзал. Вика всё ещё стоял в очереди. Вскоре после моего прихода его сменил Кеша, и Вика пришёл домой пообедать. Напиться чаю и проститься. За чаем, между прочим, на столе как-то оказалась открытка от Кости папе, написанная им из Петрограда. Вот содержание открытки: "Папа, спешу уведомить тебя, что ни у меня, ни у моего коллеги денег нет, а потому был бы тебе очень благодарен, если бы ты мне выслал их, не дожидаясь конца месяца. Учение моё идёт хорошо, и с этой стороны можете обо мне не беспокоиться. Эту открытку купил, чтобы послать Кате или Коле, но, ввиду финансового кризиса, решился на все". Коротко и ясно. Особенно смеялись мы последней строке, ибо цена открытки была 5-8 копеек.
      В девятом часу Вика простился и мы - Вика, я и Андрюша - отправились на вокзал. Вика тотчас же пошёл сменить Кешу, а я с Андрюшей отправился к Абдрину, за оставленным у него багажом. Вернувшись с ним, мы узнали неприятную новость - поезд опаздывает на 3 часа. Мне страшно было жаль Вику, которому ещё 3 лишних часа стоять в очереди. Посоветовавшись, решили сдать пока багаж в комнату хранения, и все, кроме Вики, пошли домой.
      Сейчас 10 часов. Если поезд опаздывает на 3 часа, то придёт в 12 часов, но я боюсь, что он придёт раньше, и снова отправился на вокзал помочь Вике устроиться.
     
      28 октября
     
      Хоть и вышел вчера вечером раньше из дома, чтобы придти на вокзал до прихода поезда, но всё же опоздал. Ещё подходя к виадуку, встретил идущих с поезда, а, перейдя виадук, встретил и Вику. Он уже успел получить билет, выкупить багаж и устроиться в вагоне. Помогать мне ему было нечего, и мы стали шагать с ним взад и вперёд по перрону. Часов около двенадцати к нам подошёл Коля, возвращавшийся из гостей от каких-то сестриц. Мы прошлись ещё с ним раза два, потом простились с Викой и отправились домой.
      Ночь светлая, выпал снег. Дорогой рассуждали с Колей о том, как хорошо бы перебраться весной в Екатеринбург. Дома зашёл к Николаю Александровичу Матрашилину, выпил рюмку водки, закусил паюсной икрой, лёг и заснул тотчас.
      В конторе Райвоска сегодня тишина - все разошлись, и я один целый день сидел, забравшись на садовый диван, заменяющий стулья, с ногами. Только в третьем часу пришёл Бугуславский, и я, попросив его побыть в конторе, пошёл на биржу труда для регистрации для поступления на железную дорогу. Но лишь здесь объявили, что регистрация производится лишь до 2-х часов. Делать нечего, и я поплёлся на пристань узнать участь моей муки, купленной в Камне. Там получил приятное известие: мука должна быть здесь на этих днях.
      Вернувшись в Райвоск, нашёл здесь телеграмму от дяди Поти. Сообщает, что их, т.е. дядю Потю и Бровцына надули. Дело в том, что дядя Потя и Бровцын купили мешки и отправили их в Славгород, где они дороже, в адрес заведующего Славгородским Райвоском - Тарасова. Теперь Тарасов говорит, что он мешки продал по 2 400 000, в то время как на базаре мешок продают дороже 4 000 000. Дядя Потя просит Бровцына телеграфировать ему, посоветовавшись с папой, Бугуславским и Покровским, что делать: брать ли те деньги, которые Тарасов даёт, или начинать против него судебное дело. Дорогой домой из Райвоска догнал Катю, которая поступила на службу личным секретарём председателя СПУ. Мы вместе с ней и пришли домой.
      Вечером были у нас Бровцыны посоветоваться с папой насчёт телеграммы дяди Поти. Решили телеграфировать ему, чтобы он получал деньги и ехал домой. Но я думаю, что телеграмма дядю Потю в Славгороде не застанет. Его телеграмма шла 5 суток. Да если отсюда пойдёт столько же?! Ясно он дожидаться не будет.
      Кеша объявил, что едет в Екатеринбург служить. Вот непоседа!
     
      29 октября
     
      Воскресенье. С утра во дворе. Вычистил в конюшнях, а затем вышел во двор Коля, и мы начали с ним запасать сучьев и кускового каменного угля для растопок печей. За этим занятием провели время до завтрака.
      После завтрака папа и мама уехали в гости к Назарову - председателю Сибспирттреста, а я сел заниматься. После обеда проводили Николая Александровича М., уезжавшего в Москву на какой-то горный съезд.
      Вечером пошёл закрывать парник и сеновал. Закрыв их, положил ключи на полку на кухне. Через некоторое время Миша хватился ключей, но их на полке не оказалось. Я, мама, Миша принялись их искать, но обшарили всё, где они могли бы лежать, и не нашли. Решили, что я по своей обычной рассеянности куда-нибудь их запрятал. Да и я сам стал думать, уж не потерял ли их, хотя мне помнилось, что я [по]ложил их на полку. В конце концов, ключи нашли в... подполе. Видимо, Анисия как-нибудь сдёрнула их с полки, и они провалились туда.
      Во всяком случае, это происшествие заставили меня пережить несколько скверных минут. Уже не впервые, что ключи побывав в руках у меня, теряются - прямо, невезение. Один раз я из-за этого чуть не поругался с тётей Лизой, которая заявила:
      - Уж, Серёжа вечно ключи растеряет, - а ключи были потеряны не мной.
     
      30 октября
     
      На службу пошёл вместе с Колей. Погода мерзкая. Идёт сырой снег и покрывает тротуары, которые становятся страшно скользкими и заставляют новониколаевцев, спешащих на занятия, выделывать мало изящные прыжки и преиглупейшим образом размахивать руками, а то и того ещё менее изящно совершать полёты на мягкую часть своего тела к удовольствию других.
      Прежде, чем явиться в контору, отправился на биржу труда для регистрации. Там было полно народу, и все стояли в очередях к разным столам. Не зная, в который "хвост" вставать мне, я обратился за разъяснениями к одной сотруднице биржи.
      - А сперва к этому столу, потом вон к тому, а потом к той барышне.
      Ну, слуга покорный, - тут, пожалуй, весь день простоишь, а толку не будет - не успею зарегистрироваться. И, махнув рукой на регистрацию сегодня, я отправился в Райвоск.
      Здесь, вскоре после моего прихода, всё начальство куда-то разбрелось, и я снова целый день один. Делать совершенно нечего и скучал отчаянно. А время в безделии всегда едва тянется, и мне казалось, что так я и не дождусь четырёх часов. Зато лишь только уже в пятом часу явился Бровцын, как я помчался домой. Дорогой зашёл ещё к одному сапожнику - занёс десять фунтов сапожных шпилек.
     
      Дома папа лишь передал, что он заходил сегодня к Коллега, и тот сказал, что я напрасно обращался с просьбой устроить меня на службу в Правление Сибопса к Завацкому. Лучше было бы обратиться к нему, к Коллега, и он бы обязательно устроил. Н-да, это печально, но теперь этого не поправишь. Хоть утешил себя мыслью, что всё к лучшему в этом грешном мире. Кроме того, Коллега обижается на Костю, что тот последнее время всё больше обращался к Завацкому.
     
      31 октября
     
      Встал рано. У нас в комнате ещё все спали, кроме Коли, который ещё вчера вечером ушёл в канцелярию, так как у него какая-то срочная работа.
     
      Погода наисквернейшая. Пасмурно. Падает большими хлопьями снег и тут же тает, образуя жидкую скользкую грязь. Тяжёлые чёрные тучи быстро мчатся низко над землёй. Хибарки "Нахаловки", кажется, прижались друг к другу и имеют такой жалкий, непривлекательный вид. А дальше бушует грозная мрачная и тёмная Обь. В этом году она капризничает: осенью она обыкновенно сильно мелеет, а в этом году наоборот, грозит разлиться.
      Свирепо завывает в трубе и звенит проводами под окном ветер. Как бы хорошо не выходить сегодня на улицу!
     
      Но надо идти. Натягиваю на себя шинель и отправляюсь [на биржу труда]. Там опять огромнейшая очередь. Однако, какая масса безработных! Видя, что сейчас ничего там не добьешься, иду в Райвоск, где и сижу снова один часов до 12-и, а затем вторично иду на биржу.
      Очередь хоть и сократилась, но всё же ещё порядочная, а, кроме того, меня предупреждают, что мне нужно сперва взять билетик на регистрацию, а так как для регистрирующихся выдаётся определённое количество билетиков, и что на сегодняшний день билетики уже разобраны. Значит, мне предстоит явиться сюда завтра пораньше утром. Но нет, я решаю попытать счастья и после двух часов, когда регистрация безработных уже кончилась, вновь, в третий раз, иду на биржу, и на этот раз счастье мне улыбается.
      Регистраторша одна - хорошенькая девчинка - мне объясняет, что регистрация уже окончена, но советует мне обратиться к заведующему биржей труда, может быть, он зарегистрирует сам. Видя, что эти слова вызывают смех у других регистраторш, я стою в недоумении, боясь, что со мной хотят сыграть какую-то шутку. Но так как первая регистраторша продолжает настаивать, то я решаю, что терять-то мне нечего, и отправляюсь к заведующему. Последний, видимо, не в духе и угрюмо объявляет, что регистрация сегодня окончена. Вижу, что с "ним каши не сваришь", и возвращаюсь к моей советчице, объяснить свой успех, вернее, неуспех.
      - А, вот как! Женщин, так, и после двух регистрирует, а мужчин третирует, а мужчин не хочет! Давайте Вашу бумажку с железной дороги, если он регистрирует женщин, то я буду регистрировать мужчин!
      Ура! Я в восторге. Но тут новое препятствие: нужно воинское удостоверение - личную карточку, а её у меня нет, оставил дома. Но сия прелестная особа была настолько добра, что зарегистрировала меня и без личной карточки, взяв лишь обещание, что я занесу её завтра. О, конечно, обязательно занесу, хотя бы только для того, чтобы повидать Вас, прелестная! Честное слово - славная девочка!
     
      Пришёл в Райвоск вполне довольный, что, наконец-то, зарегистрировался, и объявил Н.А.Бровцыну, что с завтрашнего дня на службу не выхожу.
      -Ну что же с Вами поделать. Да я и сам думаю уйти отсюда при первом удобном случае, - отвечает он.
      Оглядываю в последний раз комнату, в которой 11 месяцев просиживал целые дни, ничего не делая, говорю ей "прости" и весело отправляюсь домой. Дома это веселое моё настроение было испорчено следующим обстоятельством.
      Я уже писал, что однажды в газетке была статейка про наш завод. Была она, по всей вероятности, написана с целью причинить неприятности папе. Но вышло не так, как предполагалось, и неприятности выпали на долю предфабзавкома, т.Морозова, который и дал, собственно, материал для статьи.
      Статья была написана так неудачно, что вместо папы выставила в скверном свете предфабзавкома, заставив его послушать немало насмешек, как со стороны рабочих, так и служащих. И вот сегодня т.Морозов решил отомстить за это - он предложил папе уволить всех конторских служащих, принятых помимо биржи труда и предфабзавкома. В числе этих, подлежащих увольнению, были Кеша и Екатерина Афанасьевна. Для Кеши это не было большой неприятностью, ибо его-то всё равно оставят, ибо такого работника, как он не скоро найдёшь, да, если и уволят, он быстро найдёт себе службу и получше. Но положение Екатерины Афанасьевна сквернее, так как на её место уже назначена новая особа из химпрофсоюза, и Екатерина Афанасьевна рискует остаться без службы. А она и так уже несколько месяцев не могла найти себе службы, пока её не приняли на завод. Жаль очень девочку и хочется чем-нибудь помочь ей.
     
      Да и вся эта история далеко не из приятных.
     
     ............. []
     
     
     ............. []
     
      Комментарии:
     
      1- Костя, Константин Александрович Корешков, старший брат С.А.Корешкова, автора дневников, р. 1897, Учился в СПб, инженер-строитель (специальность - возведение мостов), погиб в Колымских лагерях в начале 40-х гг. ('Сталинские списки'. Кат.1. 10.06.38. Свердловск. Жел.дор.им.Кагановича. АП РФ, оп.24, дело 417, лист 59.)
     
      2- Шурик, сын К. А. Корешкова, р. в 1921 г.Студент Ленинградского университета (факультет восточных языков). Будучи участником народного ополчения, погиб при обороне Ленинграда зимой 1942-43 года.
     
      3- Вика, Виктор Александрович Корешков, 1900-1972.Топограф-маркшейдер. В 1920-28 гг. принимал участие (с братом Николаем Александровичем) в полярных экспедициях известного исследователя Севера проф.Н.Н. Урванцева на Таймыр, в результате которых открыто Норильское медно-никелевое месторождение. С середины 40-х до 1953 года жил и работал в Норильске. Всё время пребывания в экспедициях, Виктор Александрович вёл дневники. Участь их не на много лучше участи дневников Сергея Александровича. В начале 1960-х В.А., откликнувшись на письмо некоего журналиста, неосторожно отдал свои дневники журналисту с условием их возврата. Какие-либо отношения и связь с "любезным" журналистом на этом закончилась. Я эти дневники читала.Видела зарисовки в тексте. И помню, как огорчался наивный мой дядюшка.Вот это письмо: []
Письмо-то есть! - дневников нет... (Пояснение: Н.Н.и Е.И.- Николай Николаевич и Елизавета Ивановна Урванцевы.)
     
      4- мама, Александра Михайловна Корешкова, урожд. Карышева, 1873-1950.Девятнадцати лет Александра Михайловна вышла замуж за Александра Ивановича Корешкова. У них было шестеро детей: пять сыновей и дочь. Один из сыновей умер в младенчестве. Все они родились до 1903 года.
     
      5- Николай Александрович М., Николай Александрович Матрашилин, р. 1892, ум. В Екатеринбурге от туберкулёза в 1925, накануне свадьбы с Екатериной Александровой Корешковой.
     
      6- дядя Потя, Порфирий Иванович Корешков, брат А.И.Корешкова, 1872 (?) - ?
     
      7- тётя Маня, жена Порфирия Ивановича Корешкова, даты жизни -?
     
      8- Эрика, Эрика Густавовна Корешкова, ур. Ринк 1896 (?)- 1974(родилась в Эстонии в в г.Валга), жена Константина Александровича Корешкова. После ареста мужа работала преподавателем немецкого языка в Свердловском горном институте.
     
      9- ...у Коли в шкапу..., Николай Александрович Корешков, сын Александра Ивановича Корешкова, 1901 - 1969. Участник Хантайской экспедиции проф.Н.Н.Урванцева.Работал ГЛАВСНАБе НКЦМ, с 1953 г. - начальник отдела Свердловской конторы Главметаллосбыта, с 1957г. до выхода на пенсию - в Свердловском Совнархозе.
     
      10- ...мне помогала Катя..., Екатерина Александровна Корешкова, дочь Александра Ивановича Корешкова, 1902-1988.В 1919 году закончила Иркутскую женскую гимназию, работала в различных организациях Свердловска товароведом в Главснабе НКЦМ, ЦветМетСнабе, с 1957 г. до выхода на пенсию в 1958 г.- в Свердловском Совнархозе в должности старшего экономиста в планово-экономическом отделе.
     
      11- Андрюша, - Андрей (?)
     
      12- Тоня, (Тонечка Леднева(?) - Н.)
     
      13-...от Вовки..., Владимир Яковлевич Трутнев, приятель С.А.Корешкова по Иркутску. Расстр. В 1938.
     
      14- ...или Гали, Галя Коровина, приятельница С.А.Корешкова по гимназическим годам в г. Иркутске.
     
      15- Кеша, Иннокентий Васильевич Федулов, двоюродный брат С.А.Корешкова, 1900-1973. Работал в Сибгипрогормаше, с 1949 года жил в Ташкенте. В 2006 г. в возрасте 82 лет ушел из жизни его сын Федулов Александр Иннокентьевич (племянник С.А.Корешкова) доктор технических наук, профессор, Заслуженный изобретатель РСФСР, Лауреат премии АН СССР и Болгарской АН, ученый секретарь Диссертационного совета Д 003.019.01, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, главный научных сотрудник лаборатории механизации горных работ, старейший сотрудник Института горного дела СО РАН.
     
      16-...папа, Александр Иванович Корешков, отец С.А.Корешкова, 1869 - 1953.До 1917 года работал управляющим на некоторых уральских и сибирских заводах Злоказовых Последним местом его работы был Новосибирск, ранее Новониколаевск, куда он с семьёй приехал из Иркутска. В середине 20-х годов прошлого века с семьей перебрался в Екатеринбург
      17- Возможно, вариант текста:
      Edite, bibite,/ post mortem / nulla voluptas!
     
     
     
     
      ПРИЛОЖЕНИЕ к дневнику С.А.Корешкова
      (тетрадь N 4, 17 августа - 31 октября 1922 года)
     
      Песни
     
      Наша жизнь коротка,
      Всё уносит с собою,
      Наша юность, друзья,
      Пронесётся стрелою.
     
      Проведёмте ж, друзья,
      Эту ночь веселей,
      Пусть вся наша семья
      Соберётся тесней.
     
      Налей, налей,
      Бокалы полней,
      Пусть вся наша семья
      Соберётся тесней!
     
      Не два века нам жить,
      А лишь полвека всего.
      Так грустить да тужить,
      Право, братцы, смешно!
     
      Этих дивных ночей
      Уж немного осталось.
      Золотых юных дней
      Половина промчалась
     
      Налей, налей
      Бокалы полней,
      Пусть вся наша семья
      Соберётся тесней!
     
      Не любить - погубить
      Значит жизнь молодую,
      В жизни рай - выбирай
      Каждый деву младую.
     
      От бутылки вина,
      Не болит голова,
      А болит у того,
      Кто не пьёт ничего.
     
      Налей, налей,
      Бокалы полней,
      Пусть вся наша семья
      Соберётся тесней!
     
      ********
      Как цветок душистый
      Аромат разносит,
      Так бокал налитый
      Тост заздравный просит.
     
      Выпьем же за Шуру,
      Шуру дорогую,
      Вряд ли вы найдёте
      Девочку такую.
     
      Отчего ты, лысый,
      Без волос остался?
      От того, что в жизни
      Мало увлекался.
     
      Выпьем же за Костю,
      Костю дорого,
      Вряд ли вы найдёте
      Пьяницу такого.
     
      Выпьем же за сестёр,
      Сестёр милосердья.
      Сёстры милосердья
      Берут много пленных.
     
      Ох, уж эти сёстры,
      Сёстры лазарета!
      Не дадут уснуть
      До самого рассвета.
     
      **********
      Edite, bibit, collegiales!
      Post multa seculam
      Pupulus nullu!(см. комментарии п.17 - Н.)
     
      **********
      В гареме нежится султан, да, султан,
      Ему счастливый жребий дан:
      Он может женщин всех ласкать,
      Ах, если б мне султаном стать!
     
      Но, нет, он жалкий человек, человек:
      Вина не пьёт он целый век, целый век.
      Им запрещает пить каран.
      Так я уж больше не султан!
     
      Вот папой римским быть хорошо
      Он может пить всегда вино,
      И деньги есть в его казне.
      Ах, побывать бы папой мне!
     
      Но, нет, он жалкий человек,
      Любви не знает целый век.
      Не может женщин он ласкать.
      Так мне и папой не бывать!
     
      Я разделений не терплю:
      Вино и дев равно люблю.
      Так, чтобы женщин мне ласкать
      Так лучше уж студентом стать!
     
      Твой поцелуй, душа моя,
      Султаном делает меня.
      Когда же я вина напьюсь,
      Тогда и папой становлюсь.
     
      И вот, блаженство лишь одно,
      Когда есть дева и вино:
      В объятьях жизнь, в руке стакан,
      Так я и папа и султан!
     
      *******************
      *********
      Набрано и сохранено на диске
      племянницей Сергея Александровича Корешкова
      Н.В. Матвеевой.
     
      1-7 декабря 2003 года.
     
     
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"