Без рифмы и размера. Часть 5.

Период Романтизма, сменивший эпоху Просвещения, и оказавшийся самым продолжительным в польской литературе, начался в Польше раньше, чем в Англии или Германии, продолжался дольше, и на рубеже XVIII-XIX веков совпал с очередной потерей независимости. На этот период пришлась также первая волна эмиграции поэтов, рожденная революционными событиями 1831 года, так называемым Ноябрьским восстанием, и последующей реакцией.

Потребность выразить своё патриотическое настроение, интерпретировать судьбу страны дала вдохновение и Адаму Мицкевичу, и Юлиусу Словацкому, и Зигмунду Kрасинскому.

Находясь в изгнании, они надеялись на восстановление польской независимости, и их работы дали литературе польского романтического движения её силу и страсть. ***

Вдохновителем польского романтизма считается Адам Мицкевич. При жизни он пользовался непререкаемым авторитетом как 'духовный вождь порабощенного народа', и его слава затмила славу других романтиков.

...когда Мицкевич появился у поляков, они перестали

нуждаться в снисходительных отзывах каких-нибудь

французских или немецких критиков, и не признавать

польскую литературу означало бы только обнаруживать

свою собственную дикость... Н.Чернышевский.

Адам Мицкевич (1798-1855) - поэт и политический публицист, страстный деятель национально-освободительного движения.

  

  

   За несколько месяцев до восстания в Варшаве Мицкевич написал свое

   знаменитое пророческое стихотворение о судьбе многих поколений

   поляков:

  

   Матери-польке

   О матерь-полька! Если сын твой с детства

   Великих прадедов проявит гений,

   И если передашь ему в наследство

   Священный дар высоких побуждений.

  

   И если, сверстников презрев забавы,

   Он предпочтет слова певца седого,

   Невянущую повесть древней славы

   Впивать всю жизнь у ног его готовый, --

  

   Знай, матерь-полька, -- сын с огнем играет!

   (...)

   О матерь-полька! Памятуя это,

   Игрушки сыну выбирай заране.

  

   Пусть тащит тачку, обливаясь потом,

   И слушать звон цепей себя принудит,

   Чтоб не робеть затем пред эшафотом,

   Когда палач топор готовить будет.

  

   Ведь не наденет он стальные латы,

   Чтоб крест господень водрузить в пустыне,

   И не в бою падет, как те солдаты,

   Что борются во имя воли ныне.

  

   Нет, вызов он получит от шпиона,

   Следить за боем будет суд продажный,

   А полем боя -- ров уединенный,

   А победителем -- палач присяжный.

  

   И в память побежденному поставят

   Не крест, но виселицу над могилой,

   И только плач недолгий девы милой

   Да шепот по углам -- его прославят.

  

   Перевод В. Богаевского.

  

  

   Ян Розен

   Эмилия Плятер среди косинеров

   восстания 1831 года

  

   Смерть полковника

   В пуще леса стрелковая рота

   Ветхий дом лесника охраняет;

   Стерегут часовые ворота,

   А полковник в избе умирает.

   Из деревни крестьяне сбежались, -

   Видно, он окружен был любовью,

   Если люди простые, печалясь,

   Робко спрашивают о здоровье.

  

   Отдал он приказанье солдату,

   Чтоб седлал тот коня вороного

   И привел бы коня к нему в хату -

   Напоследок увидеться снова.

   Приказал дать палаш боевой он,

   Точно в битву спешил снарядиться;

   Как Чарнецкий, хотел славный воин,

   Умирая, с оружьем проститься.

  

   А как вывели лошадь из хаты,

   Ксендз с дарами святыми явился;

   Побледнели от горя солдаты,

   А народ у порога молился.

   Даже те ветераны Костюшки,

   Что не раз уже кровь проливали,

   Слез не зная, - у этой избушки,

   Точно малые дети, рыдали.

  

   Зазвонили в часовне с рассветом,

   И ушли незаметно солдаты:

   Были русские в округе этом.

   Шел народ к телу воина в хату.

   Он лежит на топчане дощатом -

   И седло под его головою,

   Сбоку сабля, ружье боевое.

  

   Но хоть вождь был суровым солдатом,

   Красоте его можно дивиться:

   Нежный стан! - да ведь это девица!

   Героиня в полковничьем платье,

   Вождь повстанцев - Эмилия Плятер!

   Перевод Сусанны Маар

  

  

  

  

   "Он говорил о временах грядущих,

   Когда народы, распри позабыв,

   В великую семью соединятся.

   Мы жадно слушали поэта..."

   А.С.Пушкин

  

   Слёзы

  
Лились мои слезы росистые, чистые
О детстве далеком игривом, счастливом,
Изменчивой юности бравой, туманной;
О зрелости годах унылых, постылых
Лились мои слезы росистые, чистые.

   Перевод И.Гриневской

   ***

   Другим поэтом-романтиком, основные темы творчества которого носили религиозно-философский характер, был Зыгмунт Красиньский. С 1829 жил за границей, преимущественно во Франции и Италии.

  

  

  

   Зыгмунт Красиньский (1812 - 1859) - граф, польский поэт и драматург.

   Первое выдающееся произведение Красиньского -

   драма "Небожественная комедия", в которой

   среди прочих затронута тема разрушения культурных

   ценностей, как неизбежного последствия борьбы двух миров.

  

   Из стихотворных произведений наиболее известна поэма "Перед рассветом" и цикл "Псалмы будущего", в которых он продолжает развивать философскую теорию любви и мессианистские концепции, предсказывая наступление третьей эпохи -- Царства Духа и Божьего Закона.

   О судьбе польских ссыльных в Сибири - поэма "Последний".

   Псалом скорби

   (Фрагмент)

  

   Приди, о, Польша, - слети , Ангелица

   в лучезарном теле!

   - Они жаждали свободы,

   А Бога не знали!

   По землям их кости,

   Их прах над водами

   А тем, кто остались

   Сама жизнь стала болью:

   Ибо в неволе!

  

   Над руинами отчими

   Ветер травы колышет!

   Надуваются спесью

   Господа подлые!

   Без корон на голове,

   Но с розгами из стали-

   И служат кто Иегове

   Кто из схизмы восстали-

   Духоборцы- раскольники.

   По ночам слышны крики

   Обрекаемых в жертву Молоху.

   Так правят люди новые!

   Как с Тарпейских скал,

   Вновь деяньем востока

   Сброшены народы,

   Всё глубже и далее,

   Ибо жаждали свободы,

   А Бога не знали.

   *

  

   Приди, о Польша, слети, Ангелица,

   В лучезарном теле!

   Держись, Богом любимая,

   Равно презревшая и красное знамя

   И московского царя!

   От этих двух разрушителей

   Так черно в Европе!

   Среди бури и потопа

   Одна ты светишься в белом!

   Лишь твоя сотрёт стопа

   Главы истуканов,

   И пролетишь ты ветром

   И настигнешь бесов.

   Перед блеском твоих двух мечей

   Перед радугой твоих крыльев

   Покорятся и завоют они

   Как пред Божьей тенью!

   *

   Приди, о Польша, явись, Ангелица

   В лучезарном теле!

   Не узнал лица твоего мир- убийца,

   Мир убил тебя - но на муки

   Сам обречён был - а ты руку

   Дашь ему, его мученица!

  

   Приди, о Польша, приди, Ангелица

   В лучезарном теле!

   В тебе Человечество спасено!

   Поверх злости и безумия

   Поверх бесчестия и грязи-

   Ты незапятнанна!

  

   Иди, о Польша, иди, Ангелица

   В лучезарном теле!

   В руках твоих не кинжал,

   Увенчанный народным лавром,

   Который грудь врага поражал-

   Иное оружие блистает!

   Богочеловеческими делами

   Дух побеждает!-

   Над землёй ты витаешь-

   Ибо скорби твои - это скорби

   И любовь Божьи!

   Иди с доброй вестью

   Вокруг тебя злость закипает,

   Ты ж, не слыша злых речей,

   Сыплешь с ладоней горсть лучей

   И снова в мире светает!

   Как пролетишь все края, святая,

   И обоюдоострым сияньем

   Смерть от них отгонишь вечную

   -так ты воскреснешь из мёртвых!..

   Вольный перевод Льва Бондаревского

  

   Спишь ты...

  

   Спишь ты... Ангел ночи

   Веет над тобой,

   Незабудки-очи

   Оросил слезой.

  

   Косу перекинул

   Вкось по изголовью

   И вся душу вынул

   Мне из сердца с кровью.

  

   Спищшь ты и не слышишь,-

   Только Бог и слышит, -

   Что, когда ты дишишь,

   Кто-то и не дышит.

   Перевод Льва Мея

  

   Юлиуш Словацкий (1809-1849), - сын профессора Эузебиуша Словацкого - поэта, драматурга и переводчика, -

   поэт-романтик и выдающийся драматург, чьё творчество оказало огромное влияние на последующее развитие польской литературы. Почти столетием позже литературная группа "Молодая Польша" признает его своим покровителем и предшественником.

   После 1831 года жил в Париже.

  

  

  

  

  

   Художественным выражением философской системы Словацкого, в основе которой лежит мысль о непрерывном развитии и совершенствовании духовного начала, является поэма "Король-Дух", работу над которой прервала преждевременная смерть поэта....

  

   Посвящение

   Прими мой дар, скорбящая вдовица

   Народа польского! О мать в печали

   По сыновьям, по тем, что смерть приняли,

   И тем, в ком свет надежд еще таится!

  

   Пусть кровь твоя - Христова кровь - струится

   И в те сердца, что веру потеряли...

   Прими, Варшава, песнь из чуждых далей,

   К святым твоим ногам позволь склониться!..

  

   Но верю я - и в бездне поражений

   Ты царского жезла не устрашилась!

   Когда пред ним ты встала на колени,

   Во мне, как молнией, все озарилось, -

   И молвил я, догадкой потрясенный:

   Ты лишь нагнулась за своей короной,

   К твоим ногам упавшей на ступени...

   Перевод В.Державина

  

   Погребение капитана Майзнера

   Мы гроб убогий из больницы взяли,

   Чтоб в нищенской зарыть сейчас же яме;

   Ни вздоха сожаленья, ни печали,

   Ни капли слёз над бедными костями, --

   Вчера -- был полон юности и силы,

   А завтра -- не отыщешь и могилы!

  

   Хотя бы хор на тризне офицерской

   Иль в изголовье -- карабин солдата,

   Тот карабин, чей выстрел бельведерский

   Ещё не смолк в ушах у супостата, --

   Иль пуля в сердце, что не знало страха, --

   Нет, лишь в больнице -- койка да рубаха!

  

   Он думал ли -- под синей ночи сенью,

   Когда лежал в гробу у Кармелитов,

   И гроб разверзла весть о воскресенье,

   И Польша встала из могил открытых, --

   Он думал ли, прижав винтовку к груди,

   Что смерть его такой убогой будет?..

  

   Тут сторож к нам приблизился больничный

   И ведьмы те, что охраняют мёртвых, --

   В "дом милосердья" дверь рукой привычной

   Открыв, сказали: "Здесь, средь тел простёртых,

   Ищите брата, что вчера по свету

   Шатался с вами -- только тот ли это?"

  

   Из-под повязки, что в крови намокла

   От ревностной работы живодёров,

   Его глаза светлели, точно стёкла,

   И словно избегали наших взоров, --

   И гроб закрыть мы ведьмам приказали,

   Сказав, что брата тотчас же узнали...

  

   Сражённый этой нищетой убогой,

   Один из нас спросил: "А где ж могила?" --

   "В черте погоста, милосердьем Бога, --

   Больничная карга нам пробасила, --

   По спискам ставим мы в земной утробе,

   В огромной яме, прямо гроб на гробе".

  

   Тут юноша с горячим состраданьем

   Дал золотой -- яге из богадельни:

   "Пусть "miserere" прозвучит рыданьем,

   Крест и ограду сделайте отдельно..."

   Он смолк, а мы, склонившись онемело,

   На блюдо слёзы сыпали -- и мелочь...

  

   Так пусть же он и Господу ответит

   Так, как гласит дощечка у ограды:

   Он капитаном был на этом свете

   Девятого полка, вёл в бой отряды,

   И, всё отдав отчизне -- жизнь и силу, --

   Как милостыню, получил -- могилу!

  

   Но Ты, незримый в средоточье света,

   Следящий гибель ратников отчизны, --

   Тебя мы молим: ради жертвы этой

   Зажги хоть солнца блеск в день нашей тризны!

   Пусть день взойдёт над нашим скорбным краем!

   Пусть видят нас, когда мы умираем

   Перевод Александра Коваленского

  

   ***

   Друзья, надел земли мне дайте в Польше,

   Хотя б клочок, коль много запросил!

   И друга дайте, одного - не больше,

   Чтоб духом был свободен, полон сил,

   И вместе с ним - две равных половины -

   Мы явим людям образ двуединый.

  

   Вы дайте мне одну из малых звезд, -

   Пускай мелькнет кометой среди мрака

   И над лесами свой расстелет хвост,

   Означив смерть лишь одного поляка.

   Я силу неземную обрету,

   Расправлю крылья, взмою в высоту.

  

   Когда молюсь я, лежа как распятье,

   За человека, за родимый край,

   Я слышу: скачут рыцари - о братья! -

   Мне видится смятенье вражьих стай.

   Под звезды сам бегу, как бесноватый,

   Глумятся звезды надо мной: куда ты?

  

   О дьявольский, холодный звездный свет!

   Меня твоя сражает укоризна.

   В беспамятстве твержу какой-то бред,

   Мне чудится, что в пламени отчизна.

   Разбрасываю тысячи огней,

   Но это пламя лишь в груди моей.

   Перевод А.М.Ревича

  

   Моё завещание

   Я с вами жил, страдал, я плакал вместе с вами,

   Я благородство постоянно почитал.

   Готовясь тенью стать, приветствуем тенями,

   Я грустен, будто здесь я всё же счастье знал...

  

   Наследника мне нет. Его я не оставил.

   Ни блеску имени, ни лире золотой.

   Я молнией мелькнул, при жизни не прославил

   Я имени: оно - потомкам звук пустой.

  

   Но вы, кто знал меня, в преданьях сообщите,

   Что для отчизны я всю юность изнурил.

   Пока боролся бриг, на мачте я к защите

   Взывал. Он гиб, - я с ним пошёл ко дну без сил.

  

   День встанет: кто-нибудь, раздумывая в скорби

   О судьбах родины тоскующей моей,

   Признает духа плащ не милыстыней в торбе,

   А предков пышностью в сиянии огней.

  

   Собравшись полночью, в пылающем алоэ

   Пусть сердце бедное моё друзья сожгут,

   Прах той вручив, кем сердце мне дано земное:

   Вот плата матерям, положенная тут!

  

   И пусть друзья мои пьют чашу круговую,

   В ней смерть мою топя и с ней беду свою...

   О, духом будучи, им тотчас просверкну я,

   А если вниду в ад - им лика не явлю.

  

   Но я молю живых: Надежд не угашайте,

   Несите светоч свой высоко пред толпой.

  

   А я... я, уходя, оставлю вам дружину,

   Кто сердце гордое моё сумел любить.

   Я, видно, выполнил суровую судьбину,

   Гроб неоплаканный согласен получить.

  

   Ах, кто решился бы другой пройти путями

   В пренебреженьи равнодушном мир обид?

   Быть рулевым ладьи, аполненной тенями?

   Столь тихо отлететь, как только дух летит?

  

   Мощь непреложная завещана вам мною,

   Мне в жизни лишняя. Но вот сойду я в склеп,

   И эта мощь моя, что станет вам судьбою,

   Даст крылья ангелов всем вам, едящим хлеб!

   Перевод Игоря Северянина

  

   ***

   Следует, полагаю, сказать ещё об одной трагедии Польши середины XIX века, нашедшей отражение в искусстве, - Краковском событии.

  

   После поражения восстания 1830-1831 гг. и ликвидации автономии Королевства Польского, последним островком "независимой Польши" оставалась Краковская республика.

   Краковское восстание, которое планировалось как часть общепольского восстания, готовившегося эмигрантским комитетом, вспыхнуло в феврале 1846 года.

   Восставшим удалось собрать шесть тысяч бойцов. Овладев городом, повстанцы провозгласили Национальное правительство Польской республики, которое в изданном им манифесте призвало народ к борьбе за национальную независимость.

   3 марта 1846 года Краков был занят объединенными австрийскими и русскими войсками.

   Краковская республика прекратила свое существование, а ее территория была присоединена к Австрии.

  

  

   Войцех Коссак. Чеченцы в Кракове

   Отыскалось и документальное свидетельство того времени:

   "В один день, чуть свет, вошел ко мне начальник иррегулярной

   бригады генерал-майор князь Бебутов и, застав меня в постели,

   сказал: в гор. Кракове полное восстание и все поляки Царства

   Польского с ними за одно в заговоре и потому мне приказано

   сегодня же выступить в Краков со всею моею храброй

   бригадою. Надеюсь, что и храбрый ротмистр Мусса-бек

   сделает мне удовольствие и пожелает принять начальство

   над конно-горским дивизионом и отправиться с нами. С большим

   удовольствием я согласился на предложение кн. Бебутова и в тот

   же день выступил с дивизионом в поход.

  

   Приближаясь к гор. Кракову, мы встретили городских депутатов,

   которые на вопрос Бебутова, что делается в городе, ответили,

   что мятежники, узнав о приближении русских войск, чуть свет

   оставили город и отправились к прусской границе.

  

   Кн. Бебутов отправил делегатов этих к генералу Понютину,

   следовавшему за нами со своею дивизией, а сам подъехал с

   бригадой к воротам города, ожидая приказания генерала Понютина.

   В скором времени вернулись и депутаты, с которыми бригада

   наша вошла в Краков, где жители встретили нас с поддельной

   радостью...."

   Из "Мемуаров генерала Муса-паши Кундухова".

   (1837-1865) // Звезда, N 8. 2001

   ***

   Не прерывавшаяся деятельность польской эмиграции четверть века держала все Царство Польское в постоянном напряжении. Требования аграрных реформ, демократизации и независимости, в конце концов, привели к неудачному вооруженному восстанию 1863--1864 годов, опровождавшемуся многочисленными жертвами - более 30 тысяч погибших и казнённых!

   Многие эмигрировали...

  

  

  
.

   Одним из "великих эмигрантов" был Циприан Камиль Норвид, - поэт, создавший оригинальную концепцию гуманистического универсализма и пытавшийся с этой позиции анализировать важнейшие проблемы истории, политики и культуры.

  

  

   Говорить о польских поэтах-романтиках и не вспомнить о

   великом романтике в музыке Фредерике Шопене

   просто невозможно. С крупнейшими поэтами-современниками

   его роднит "сокровенный лиризм и тонкость передачи чувств.

  

   ***

   Циприан Камиль Норвид (1821-1883) - художник и скульптор, поэт, автор интеллектуально-ассоциативной лирики, предварившей поэтику XX века. С 1842 года - в эмиграции: Германия, Англия, США, Франция. В Париже жил с 1849 по 1852 и с 1854 до конца жизни.

  

   Рояль Шопена

   (фрагент)

  

   DO ANTONIEGO C............

   La musique est une chose Иtrange! Byron

   L'art?... c'est l'art - et puis, voila tout. BИranger

   VIII

   Вот смотри - Фредерик!....Это Варшава:

   Под пылающей звездой

   Дивная в искрах пожара - - -

   -Смотри, органы в костёле, смотри! Твоё гнездо -

   Там - дворец патрициев, старый,

   Как Посполита Речь,

   Мостовые глухие и серые

   И Зигмунта в тучах меч.

  

   IX

  

   Смотри!.... из улиц под казаками

   Кавказские кони рвутся

   Как ласточки пред бурей кругами

   Вылетают перед полками :

   По сто - по сто -

   - Дворец - занялся огнём, пригас вновь,

   Вновь запылал - и под стеною рядом

   Вижу головы траурных вдов

   Разбитых прикладом

   И снова вижу сквозь дымную даль

   Как из дыры оконной

   Вроде бы гроб огромный

   Выдвигается ... падает...рухнул - Твой рояль!

  

   X

  

   Тот, что Польше гласил - своим пеньем

   Всесовершенство дел Твоих

   Ставший символом вдохновенья -

   Польше - преображённых мастеровых:

   Тот самый - рухнул - в одно мгновенье!

   Вот - как и честная мысль человека -

   Был растерзан, как делают в ярости люди;

   Ибо - это творится от века

   Веков - со всем тем, что их будит!

   И вот - как тело Орфея -

   Тысяча менад его рвёт и режет,

   И каждая воет : "не я!..."

   "Не я !" - под зубовный скрежет-

   *

   Значит, Ты? - Значит, я? - ударимся в покаянье

   Чтобы внуки простить сумели!..

   Охнули глухо камни - -

   Идеал достался панели...

   Перевод Льва Бондаревского

  

   "Эти стихи об акте вандализма, бессмысленном

   проявлении ненависти и вражды, о том, как национальная

   святыня, шопеновский рояль, выброшенный русскими солдатами

   в 1863 году из окна при обыске дворца Анджея Замойского, назван

   "телом Орфея", раздираемым на тысячу частей". Вяч.Вс.Иванов

   Норвид получил признание лишь посмертно и, главным образом, после того, как польский критик Зенон Пшесмыцкий "открыл" его в 1904, начав публиковать произведения и статьи о его творчестве.

  

   Скульптор

   В чём пластики суть таится?

   Лишь в том она есть,

   что Дух- словно зарница,

   а схвачен - в жест!

   Пленяется и дивится,

   и ручки из пелён

   из колыбели тесной

   сюда, в наш мир чудесный

   протягивает он -

   - к тому, кто камень нянчит,

   владея долотом,

   взлёт танца обозначит

   в тяжёлом камне он,

   и, как земное лоно,

   приняв зерно и дождь,

   срывает вдруг заслоны

   ...в ритм, в дрожь!

   Перевод Л.Бондаревского

  

   Как...

   Как если бы фиалкою лиловой

   Коснулись глаз, не проронив ни слова...

  

   Как если бы повеяло сиренью

   И, расцветая облаком туманным,

   Прохладное, как утро, дуновенье

   По клавишам скользнуло фортепьянным...

  

   Как лунный отсвет, в сумерки вплетенный

   И в волосы стоящей на крылечке,

   Венчает ее голову короной,

   Разубранной в серебряные свечки...

  

   Как разговор с ней, суетный и смутный,

   Подобный вихрю ласточек над домом -

   Предвестнику грозы сиюминутной,

   Пока она прокладывает русло

   И молния еще не стала громом -

  

   Так...

   ... умолкаю, слишком это грустно.

   Перевод А.Гелескула

  

   Нежность

   Бывает нежность яростной, как войны,

   И тихой, как биение сердец,

   И словно гул заупокойной...

  

   И как цепочкой заплетенный локон,

   Чтобы донашивал вдовец

   Часы с брелоком -

   Перевод А.Гелескула

  

   Синяя лента

   *

   Синюю ленту верну, не сумею

   Переупрямить.

   Я твою тень, ее гибкую шею,

   Взял бы на память.

  

   **

   Да ведь отпрянет от рук или взгляда -

   Тень безобманна!

   Нет, ничего от тебя мне не надо,

   Милая панна...

  

   ***

   Руки господни и мне утешений

   Не пожалели:

   К раме прилипший листик осенний,

   Отзвук капели...

   Перевод А.Гелескула

  

   Марионетки

   1

   Как не хандрить?.. когда тихая стая

   Неповторимых созвездий

   Медлит над нами - а мы, отлетая,

   Так и остались на месте...

  

   2

   Все, как и было, и каждый, кто ныне

   Жив еще, рядит и судит -

   А через миг его нет и в помине,

   Да ведь людей не убудет.

  

   3

   Тошно в театрик такой захудалый

   Ради пустой оперетты

   И неумелой игры в идеалы

   Жизнью платить за билеты...

  

   4

   Господи, чем же прогнать эту скуку,

   Что поселилась без спросу?

   Время угробив на скорую руку,

   Вирши строчить или прозу?

  

   5

   Или замолкнуть?.. забыться в теплыни

   И перечитывать главы,

   Те, что Потоп на песчинках пустыни

   Нам написал для забавы...

  

   6

   Нудность и скука... а впрочем, знакомы

   Средства от этих напастей:

   Брезгуй людьми и ходи на приемы

   - Галстук надев поцветастей.

   Перевод А.Гелескула

  

   ... вся послевоенная польская поэзия рождалась и росла

   в незримом присутствии Норвида. Это заметно не только

   по нобелевским лауреатам -- Шимборской и Милошу, --

   но по многим и многим, таким несхожим поэтам, как Гроховяк

   и Херберт. И наследовалось ими то, что отчасти сближает

   Норвида с Лермонтовым, -- "стих, облитый горечью и злостью".

   Горечи и злости у Норвида в избытке. Но в одном из последних

   его стихотворений, написанных в приюте для неимущих и о

   самом приюте, есть строки: "Все на земле проходит, остаются

   лишь поэзия и доброта -- и только они".

   А.Гелескул (Из предисловия к публикации стихов

   в 6 номере журнала "Иностранная литература" за 2002 год)

   * * *

  

   -------

  

   Продолжение следует

---

Комментарии: 1, последний от 22/07/2011. © Copyright Матвеева Нина Владимировна Размещен: 02/11/2010, изменен: 02/10/2011. 61k. Статистика. Эссе:

Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"