Матвеенко Иероним : другие произведения.

Моисей второй

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Данный роман -это ремейк выпущенного почти двадцать лет назад романа-пророчества. В це-лом идея первого романа сохранилась, но за эти годы произошло настолько много событий, что по-явилась возможность (да и необходимость) "пророчество" довести до итоговой версии, под которой я вполне могу подписаться, как под моей версией видения уже ближайшего будущего (год-два). Как раз самое время. Когда я обратился к исходнику, с прискорбием обнаружил, что материал, как лите-ратурная единица, представляет собой весьма печальную картину (очевидно на тот момент у меня не было цели создать что-то путное для "почитать", но основной идеей было -поделиться своими ощу-щениями касаемо нашего с вами будущего). Поэтому, когда я вернулся к этой теме, у меня просто не осталось выбора: требуется не только актуализация "пророческой" части, но и наведение порядка в самом тексте. Приятного прочтения.
  Помещение являлось полупространством в понимании классической геометрии: бе-лый пол, а всё, что поверх - сплошной белый свет. Не было видно ни стен, ни потолка; не было видно и горизонта, потому что горизонт бесконечно сливался со всем, что здесь было, а, между тем, по факту, здесь ничего такого и не было, что можно было бы назвать 'чем-то'. 'Только этого не хватало, - хмуро размышлял типчик по имени Пенгфей. - Блуждать по по-тусторонней пустыни - дело совершенно бессмысленное. Там, где в Абсолют поставлено отсутствие внешних ориентиров, единственной точкой привязки для жаждущего быть хоть к чему-то привязанному, выступает метафизическая субстанция... нет, нет... это лучше срав-нить с пачкой презервативов с надписью: 'Экзистенциалы Мартина'. Но в таком случае ка-кое-либо перемещение в пространстве теряет всякий смысл, а ты сам, желаешь того или нет, превращаешься, хоть и в совершенно ничтожный, но всё же в центр Вселенной'.
  - А теперь постарайтесь вспомнить, что Вы чувствовали в тот момент...
  - Страха не было. Это я могу сказать совершенно определённо. Я упал на колени, за-крыл ладонями лицо и на несколько вздохов замер. Затем перекатился на спину и стал с интересом рассматривать несуществующий потолок. Довольно быстро этот простенький интерес пропал, и я какое-то время просто лежал, не зная, что делать дальше - без всякого интереса.
  Отбивая колесами чечётку и громыхая пустыми вагонами - на восток - промчался экс-пресс метрополитена и исчез в чёрном тоннеле. Выхода нет... выхода нет, потому что па-раллельно тридцать шестой кадр настойчиво демонстрирует коллективному разуму огром-ную алюминиевую банку колы известного брэнда: поблескивая логотипом и полированны-ми разноцветными боками, как заботливая мать, собрала она вокруг себя совершенно счастливых Чарли Чаплина, Мао Цзэдуна, Гая Ричи, апостола Сашу Васильева, Далай-ламу под номером восемь на боку и двух молодых корги... композицию завершает парящий над банкой благословенный сорок восьмой президент США с нимбом над головой и двумя улыбающимися лицами Мишель Обамы на висках.
  'Эй, остановись, стой!' - заревел Пенгфей и что есть мочи припустил вослед съедае-мого точкой хвоста экспресса, потом ещё долго бежал, бежал... пока не рухнул на пол, со-вершенно обессилев от бесперспективной погони.
  'Вullshit!' - проорал он в исступлении и театрально зарыдал в голос, интуитивно рас-считывая на то, что всемогущий неведомый глаз откуда-то сверху за ним всё же наблюдает. Однако уже в следующую секунду Пенгфей окаменел от изумления. Час от часу не легче! Вот что за жизнь собачья пошла!? Только что он произвел на свет, да что там... грязно из-рыгнул... вполне членораздельные звуки, но сам этих звуков так и не услышал! Тишина! Но-вая вводная моментально изменила его эмоциональный настрой до риски 'This is total crap!', тревожность сорвалась с катушек до уровня панической атаки, SOS!!! Если это сон, самое время для пробуждения! Но увы... сном здесь и не пахло... зато пахло жареным и ка-ким-то дерьмом!
  'Пенгфей Розенберг!' - привстав со спины на локти, в изумлении снова попыталось прокричать удивленное сочетание души и тела. Всё то же: звуки словно проваливались в легкую паутину полупрозрачной эфемерной и несколько желеобразной субстанции и там бесследно исчезали.
  Пенгфей отошёл в сторону и посмотрел на себя. В подсознании прошелестел лёгкий ветерок, из желудка вырвался длинный вибрирующий звук, оповещающей о неоспоримых плюсах китайской лапши и бесплатных туалетов... туалеты... умные туалеты, способные поговорить 'по душам' ... Япония... суши - тоже ничего... лес самоубийц, эмоциональный тупик, пустые банки человеческих тел, харакири. Он вспомнил вполне определённо, что, ко-гда отмерил две тысячи шагов, потом ещё двадцать, ещё пять, затем он с величайшим тру-дом прошёл два последних шага, после чего совершенно встал, точно вкопанный... ему по-казалось, будто таинственный голос произнёс его, это архиважное слово! Вспомнить бы сейчас его, оно помогло бы! Одно-единственное слово... слово, которое может наделать столько дел, что не опишешь потом и миллионами ему подобных...
  Не вполне уверенными прикосновениями он ощупал своё лицо: скулы, глаза, брови; потом двумя пальцами скользнул по носу, губам и подбородку; провел ладонью по колючей недавно обритой голове. Наконец усмехнулся: вспомнил, вспомнил всё! или почти всё! В следующие две минуты в его дневнике появилась запись: 'В сущности, чем обычные из-мышления отличаются от абсолютной пустоты? - такая же пустота, только скрашенная вос-ковыми фигурами и картонными декорациями. Краска, картон и воск - хорошая закуска для 'огня пожирающего' и 'секиры подсекающей'. Слишком абстрактно? Пожалуй, да. Но я всего лишь продукт своего времени, сын китаянки и еврея. Американец. Пожалуй, англо-сакс тоже'.
  Англосаксу стало невыносимо тоскливо бесцельно лежать на плоскости, он поднялся на ноги и зашагал вперед - куда глаза глядят, а глядеть им было, в общем, некуда. Чёрная микроскопическая точка застыла на полотне Млечного Пути, чёрная ничтожная точка, в ко-торой теплилась жизнь; точка, приклеенная к бесконечной льдине Северного Ледовитого океана. Он решил считать шаги и, когда отсчитал около тысячи, перед его глазами прямо из пустоты винтообразно проросла грустная картинка из счастливого детства. Пенгфей, види-мо, был впечатлительным мальчуганом... Сколько времени прошло, но до сих пор не мог забыть он той безысходной тоски в глазах одинокой шимпанзе-алкоголички из городского зоопарка. Огромная пустая клетка, в углу - деревянная будка, на грязном полу - несколько нетронутых бананов - вот и всё царство дикой природы. Бедняге Брижит так и не удалось объединить в чистой животной душе непробиваемую железобетонную действительность и эфемерную мечту о свободных джунглях. Писать романы она не умела, да и читать тоже, поэтому Нобелевская премия по литературе ей не грозила. Равнодушные люди приходили и уходили, а она оставалась. Так, день за днем, проходили годы... пока в один прекрасный день работники зоопарка не констатировали абсолютное отсутствие Брижит в клетке! Шим-панзе как будто испарилась, телепортировалась в иные миры, растворившись в утреннем тумане. Тогда об этом писали все местные газеты. В случившемся, хотя из бездоказательно, в основном винили сторожа - дескать, с похмелья забыл запереть клетку, а потом, когда по-нял, что обезьяна - тю-тю, клетку запер и стал разгонять 'теорию заговора'; были варианты с директором зоопарка; любовный треугольник; что-то писали про финансовые махинации и просроченные бананы. На каком-то этапе под давлением общественности к делу даже подключили ФБР, но и это не привнесло ясности ни на йоту. Да, ещё поговаривали, будто под личиной обезьяны, вернее, в костюме обезьяны, всё это время прятался какой-то особо опасный преступник, и как только обстоятельства ему показались благоприятными, убежал на все четыре стороны. Впрочем, святая правда, люди только и делают, что судачат, да по-говаривают, постоянно забывая об экологии и о парниковом эффекте.
  Пенгфей лёг и заснул. Через восемьсот вздохов проснулся, с трудом поднялся на ноги и медленно побрёл куда-то прямо. Носоглотка пересохла, в ушах стреляло, страшно хоте-лось пить; теперь Пенгфею стало казаться, будто вокруг него заклубилась, запрыгала мячи-ками какая-то тягучая масса. Она медленно оплела его, начиная с ног, затем силой вползла в рот, легкие, живот. '_!!!' - в отчаянии стал хватать несуществующий воздух рыбий рот Пенгфея.
  - Сын мой, не бойся, - вдруг со всех сторон завибрировал приятный баритон Титто Гоби. - Ты в безопасности))) La donna è mobile qual piuma al vento, muta d'accento - e di pen-siero. Sempre un amabile, leggiadro viso, in pianto o in riso, - è menzognero)))
  - Где я? Что со мной?
  - Если я скажу, что ты во сне, это будет слишком просто. Смотри, здесь совершенно пусто. Едва ли такое бывает во сне! - теперь с ним разговаривал уже голос Николая Циска-ридзе.
  - Ты кто? Что всё это значит? - не слыша себя, раскрывал рот палтус. А потом в при-ступе гнева что есть мочи топнул по поверхности, на которой стоял. - Don't give a shit!! Здесь есть этот чёртов пол!
  - Ииииииааааааа... - игриво залил пространство божественными звуками йодля Ни-колай. - Не повреди покрытие, варвар! Это паркет из отличного ливанского кедра, высший сорт, куплен, кстати, по хорошей скидке. Шумеры обновили его всего четыре тысячи лет назад, мастера своего дела, скажу тебе, и будет обидно, если ты его, пусть даже немного, поцарапаешь. Мама меня по головке за это не погладит... боюсь, заставит самого перекра-шивать. А я этого, ууувыы, делать не умею. Только раскрашивать пустоту и сотрясать яйца-ми воздух... ха... но эту херню на хлеб не намажешь! Кстати, тебе интересно что под тобой?
  - Чёрная пустота! Пустота противоположного цвета! - беззвучно крикнул в молоко уже почти Пенгфей. Он вдруг испугался снова остаться в одиночестве и поэтому решил отве-чать на каждый вопрос.
  - Ты прав... - осекся Николай, перестав паясничать. - Это был слишком простой во-прос. Впрочем, проехали... Давай о деле. Ты потерял равновесие. Факт. А знаешь почему? Тобой была допущена элементарная ошибка. Ты играл по их правилам. Неужели забыл? Первобытность, в которую ты угодил - такая же реальность, как и гиперреальность - реаль-ность, и законы там действуют практически те же. Другое дело, люди этого до конца не по-нимают, что, естественно, ведёт к ошибкам. Они делают недозволенное там, где это не доз-волено. Они хотят прожить слишком простую жизнь, но в итоге её теряют. Тебе скажу: всё дозволено и есть всё - ведомое и неведомое, весомое и невесомое только здесь - в совер-шенной пустоте! А там этого нет, не пытайся даже... не трать время! Ведь совершенная пу-стота просвещённому человеку может дать многое, если не сказать всё. Верой человек мо-жет переместить гору, хотя ног у горы нет. Каким же образом? Если ты поймешь, что пустота - через человека - и к человеку - и ради человека, тебе кайнозой не сделает ничего, как бы не старался старый пёс Великий Привет! Ты будешь защищён не хуже самого Джона Кеннеди. Итак, прими! Всё это - твоё. Неси, сколько унесёшь. Веди, сколько уведёшь.
  - Прошу прощения, сэр, я не могу понять Ваших слов. Вокруг меня совершенная пу-стота. Здесь только я, белый пол из ливанского кедра и голос босса, на которого работают древние шумеры! возможно, подо мной есть еще чёрный пол... и всё! Не густо, прямо ска-жем!
  - О, какое вопиющее невежество! Пустота под завязку наполнена несуществующими предметами. Ты мог это живо почувствовать, когда едва не задохнулся ими. Вот смотри! Подумай о чём-нибудь!
  В ту же секунду над головой Пенгфея возникло из ниоткуда деревянное колесо кареты Людовика четырнадцатого и медленно покатилось по направлению счастливого в никуда. Где-то справа по течению времени монументально проплыл потрёпанный томик 'Капита-ла' Маркса с автографом автора на развороте. Как только колесо скрылось из вида, а книж-ка нахлебалась воды и утонула, в белой дымке появилась точка. Точка росла, наливалась деталями. Сначала у неё отросли руки и ноги, затем проявилась голова, расстояние при-клеило к голове нос, уши, рот. В первый и последний раз Пенгфей видел фотографию этого человека в детской популярной энциклопедии много лет назад: Гагарин, первый космонавт Земли, СССР. Пролетая в горизонтальном положении, Гагарин, не пытаясь заговорить, лу-каво подмигнул и улыбнулся - точно так же, как на той фотографии.
  - Что за дерьмо?! Выпустите меня отсюда! Ааааааааааа! Я во сне сошел с ума!!! - в панике заорал ничего не понимающий главный фигурант будущих криминальных сводок.
  - Пенгфей Розенберг, ты об этом даже не думал, а оно все равно появилось. Пред-ставляешь, сколько здесь всего! Конец связи... пи, пи, пи.
  Разряд! Кислород!
  
  
  25 ноября. К небу над Нью-Йорком какая-то неведомая сила гвоздями приколотила беспросветные доски туч, из которых дождь лил как из ведра.
  Рейс Лос-Анжелес - Нью-Йорк задерживался на неопределённое время. Встречающие коротали время как могли: кто-то сидел в кафе и предавался чревоугодию, отягощенному словоблудием; кто-то читал новый бестселлер популярной писательницы Моники Клин-тофф 'Сексуальный терроризм. Взгляд изнутри. Консервативное лечение высоким напря-жением'; некоторые пытались дремать в креслах - время приближалось к полуночи. Особо нервные ходили взад-вперед по проходу между кресел. И все вместе, включая бесплотных сущностей, смотрели на экране висящего на стене монитора очередной суперфильм с уча-стием неувядающего Арнольда Шварценеггера. Неутомимый Арни в очередной раз спасал Землю то ли от пауков-вампиров, то ли от космических пришельцев, то ли от съехавших с катушек людей.
  
  
  - Какая я все-таки мудрая женщина, - удовлетворенно подытожила миссис Франциска Розенберг, поворачиваясь от окна; затем короткими шажками, суетливо шаркая тапочками по ковру, подбежала к навесному шкафчику, открыла створку и запустила внутрь руку - в сторону закрытой створки, - такой дождь, такой дождь... наверняка все рейсы перенесли. От утомительного ожидания я снова могу сорваться... умеет, умеет ждать, дрянь такая! Все же есть во мне дар предвиденья! Прямо как у старой ведьмы Хуаниты! Интересно, что она скажет по поводу выходки дона Педро! Каков негодяй! Как же долго этот гнусный извраще-нец скрывал своё истинное лицо!
  - А вот и нет, бабуля! - как обычно громко и с задором захрипел голосок семидесяти-летнего Дональда. - Ты не поехала в аэропорт потому, что боялась пропустить серию ?247, у меня всё записано! На всякого есть компромат! и на тебя, бабусечка, тоже! у-лю-лю!!!
  - Ах, ангел ты мой, - умилилась бабушка, громко расплылась в улыбке и уже хотела поймать шалуна и негодника, дабы немедленно подвергнуть суровому наказанию - пяти-минутному лобызанию, но Дональд успел юркнуть за занавеску и уже оттуда передразнивал улюлюканьем нерасторопную Франциску.
  Оболтус был не единственным, но зато любимым внуком четы Розенберг, и подобные проказы ему легко сходили с рук. Политическая деятельность, подкупы, лоббирование, тор-говля оружием, криминальный бизнес и много-много ещё чего - всё это бесконечно поощ-рялось сюсюканьем престарелых родителей. Да, и это сущая правда, ангельскому опере-нию сего непосредственного создания не всегда соответствовали его делишки, но кто в этом мире безгрешен?!
  Из интерактивного секретного досье, подготовленного искусственным интеллектом и секретными агентами Моссада: 'Сюзанна Розенберг, биологическая мать Дональда, воз-раст - восемьдесят пять полных лет, студентка Гарвардского университета, приезжает в от-чий дом крайне редко, и, если не брать во внимание ежемесячные денежные переводы от предков, живёт самостоятельной жизнью; в определенных кругах слывёт яростной и непримиримой феминисткой; является практикующей нимфоманкой, склонной к публичной демонстрации. Радикальная буддистка толка Ваджраяна. Отец Дональда - личность, покры-тая мраком, хотя у осведомителей есть предположение, что это был советский шпион по фамилии Штирлиц. Беременность пятнадцатилетней Сюзанны обнаружилась чисто слу-чайно через четыре месяца по возвращении из Майами, где она участвовала в форуме 'Песни тибетских лам'.
  
  
  В это время в аэропорту крошечного провинциального городка Анальный Сюрприз, где зарплата наркодилера в несколько раз выше зарплаты элитного профессора Токийского университета и где сделал вынужденную посадку самолет компании 'Ковер-самолёт' ца-рила нервозная обстановка. По причине нелётной погоды в аэропорту случился микроапо-калипсис без положительного прогноза на ближайшие 24 часа. Стэтхэм, послушай, и даже не начинай. В зале ожидания сидячих мест катастрофически не хватало, поэтому основная масса пассажиров ютилась по углам и проходам.
  Пит Холифман оказался расторопнее многих из присутствующих здесь, поэтому за-служенно и с полным удовлетворением сейчас вжимался мягким местом в уютное кресло. И это кресло - первый военный трофей, а потому, хоть сие завоевание и мелочь, а как ни кру-ти - маленькая победа. Впрочем, мелочей в нашей жизни не бывает: ведь вся она - сплош-ной бой, где каждый, пусть даже незначительный эпизод, - стычка на передовой, где вокруг нет просто людей - а лишь друзья и враги.
  'Итак, добрый задел положен! - мысленно пропел псалом Пит. - Бог Удачи мне благо-волит, похоже, тайная служба безопасности глубинного государства меня надёжно охраня-ет, создаёт благоприятные ситуации, устраняет недоброжелателей, испепеляет врагов!'
  Пит с благодарностью принёс в жертву сему высшему существу скромные дары: при-пасённые в дорогу гамбургер и три варёных яйца. Он аккуратно сложил платочек из-под еды вчетверо и уже намеревался убрать подальше, как вдруг, осмотрев платок вниматель-нее, просиял: для начала в него обильно высморкался, вытер губы и только после этого набил им внутренний карман пиджака. Закрыл глаза. Витиеватой бахромой в его мозгу по-плыли приятные размышления - такие обычно приходят после успешного преодоления физических трудностей, когда тело и душа погружаются в комфорт и покой, а мир пред-ставляется в лучших красках.
  'Борьба каждую секунду, - в четверть голоса мурлыкал Пит, - философия победы, Конфуций... Цезарь... разделяй и властвуй...'
  На все вещи в этом мире у Пита Холифмана существовало сугубое философское воз-зрение. Поэтому пусть никого не удивляет, что, несмотря на свою относительную молодость, он успел отметиться зрелой статьёй в июльском выпуске 'Фермерского вестника', а также открытым письмом будущему президенту США; к 'Заветам потомкам' он еще не приступал.
  'Аура лидера... харизма... интеллект...' - воображение прирождённого война отка-зывалось снижать ставки, а обилие свободного времени позволяло и дальше купаться в зо-лотистых лучах пафоса, помноженного на буйную фантазию.
  Сладостные размышления неожиданно прервались резким криком. По правую сторо-ну, через кресло, назревала потасовка... Пит оценил ситуацию молниеносно, и вот предва-рительное донесение летучего наряда разведки: тот человек мужского пола, что уже тряс своего оппонента за ворот пиджака и максимально открытым ртом, извергая децибелы и слюну, казалось, хотел бедняге откусить лицо, являлся мужем беременной женщины, стоя-щей неподалёку в полном смятении. Заботливый муж, лейтенант сухопутных войск армии США, как следовало из так называемого разговора, пытался пристроить свою супругу на подобающее её положению место. До военного никак не доходило, что негодяй, с которого он столь рьяно пытался вытрясти всю пыль, да и всё дерьмо тоже, занимает кресло по вполне уважительной причине: полгода назад ему вырезали аппендицит, буквально вчера он сменил в холле своего дома пол, а сегодня перенёс сложнейшую операцию по удалению двух родинок и кутикулы на мизинце левой руки. Трудно сказать, как долго продолжался бы этот странный диалог, по своей сути тупиковый, но на счастье внимательной общественно-сти от какого-то неловкого движения случайно шевельнулась, по всей видимости, един-ственная извилина лейтенанта, и это моментально отразилось во всём его суровом облике. Военный застыл, медленно разжал кисти, и человек, лишенный двух родинок, рыхлым меш-ком грохнулся в своё кресло.
  Между прооперированным и Питом к огромному разочарованию последнего уютно гнездилась дама лет восьмидесяти, поэтому, когда подобно основному танку армии США, лейтенант грозным немигающим взглядом переехал её слабое тело и двинулся дальше, Питу ничего другого не оставалось, как только сильнее зажмурить глаза и громко захрапеть. Он через кожу почувствовал, как металлические гусеницы 'Абрамса' - самой тяжёлой мо-дификации с тройной защитой днища - медленно наползли на всё его существо и надави-ли прямо на мочевой пузырь. В режиме онлайн ситуация выходила из-под контроля. Дело запахло керосином. Генерирующий мысли пулемёт застрочил как бешеный: Лев Толстой низринулся из пещер подсознания, Вильям Шекспир оросил золотым дождем все извилины мозга и поднёс горящую зажигалку...
  'You selfish bastard! Как я сразу не вспомнил! Ведь у меня же плоскостопие! Ха-ха-ха! Получил, придурок?! Плоскостопие!!! Пошел на хер! Собачье дерьмо!' - Пит, полный реши-мости, выкатил глаза из орбит, захлёбываясь от негодования, набрал воздух во все лёг-кие...
  'Эй, приятель, - вдруг раздался дружелюбный окрик за спиной лейтенанта, - пусть твоя жена садится на моё место. Я всё равно здесь сижу без дела - просто штаны проти-раю. Я из местных и иногда захожу сюда немного посидеть, посмотреть на людей'. Мест-ным жителем оказался ковбой преклонных лет с розовыми, светящимися здоровьем щека-ми и массивными округлыми плечами. Он встал и неспешной походкой, немного ссутулив-шись, довольный своим благородным поступком, раздвигая руками сгрудившихся пассажи-ров, проследовал к выходу, цокая по плитке подкованными сапогами. На нём была одета красная плотная рубаха с выцветшими кругами в районе подмышек, потёртые джинсы и кожаная шляпа. Ковбой оставил за собой шлейф едкого запаха пота.
  Несмотря на счастливый финал этой не вполне приятной истории, Пит всё-таки нака-зал агрессивного лейтенанта: в течение следующих пятнадцати минут при помощи сильных ударов рук и ног он объяснял тупице, как правильные джентльмены должны вести себя в общественных местах; и не мог успокоиться до тех пор, пока скотина не взмолился о поща-де на коленях.
  Пит открыл глаза. Этому кретину, пожалуй, сейчас повезло. Иногда и военные прояв-ляют благоразумие... Редко, но бывает... Он вяло показал неприличный жест свесившейся с подлокотника кистью в спину удаляющегося военного, который со своей женой был уже практически у выхода; потягиваясь, встал и тоже направился к выходу - по залу объявили о посадке на отложенные рейсы.
  Вопреки прогнозам синоптиков, блокада Анального Сюрприза оказалась недолгой, и через следующие сорок минут Пит Холифман губкой протирал свои туфли на стоянке такси в аэропорту 'LaGuardia'.
  'Тётушка меня, конечно, не дождалась, - поёживаясь от утреннего холода, сумрачно рассуждал Пит, - а может, и вообще не приезжала, что наиболее вероятно. Как это похоже на Розенбергов... Я не удивлюсь, если о моём приезде они и помышлять забыли. Что ж, придётся напомнить им, как когда-то мой дед выручил Розенбергов. Эй, такси, сколько мож-но ждать, ублюдок хренов!'
  
  
  На другом конце Нью-Йорка рука респектабельной наружности мужчины потянулась к дверному звонку, чтобы сделать совсем ненужный звонок. Ненужный, потому что весь путь этого человека - от точки 'А' до двери, у которой он теперь стоял, на вид самой обыкно-венной, каких в Нью-Йорке - тысячи, был известен. Его уже ждали. Мужчина переступил через порог. Охранник внушительного вида сопроводил еле уловимый кивок головой: 'Добрый вечер, господин'.
  Господин, ничего не ответив, проследовал внутрь - за бордовые бархатные занавески. За-навески, на миг выпустив в темноту коридора тусклый зеленоватый свет, сомкнулись за спиной вошедшего и плавно закачались, мягко подметая ковер. Обратный отсчёт начался!
  
  
  Пит Холифман кулаком постучал в дубовую дверь и приложился к ней ухом. Изнутри донёсся далёкий, но достаточно различимый трёхэтажный отборный мат; глухой топот, уси-ливаясь, докатился до двери, и через мгновение в приоткрытую дверь с нескрываемым лю-бопытством на Пита уставился Дональд - шкодливого вида политик. Политик был практи-чески краснокожим от чрезмерного увлечения ультрафиолетом и экзотической кухней. Он полностью унаследовал от Штирлица внешность, ибо даже при большом желании найти хоть малейшее сходство Дональда со своей мамашей, узкоглазой Сюзанной, было глубоко безнадёжной затеей.
  Дональд оставлял впечатление милого малого, был цветным по праву выбора, выгля-дел значительно моложе своих лет, таких определённо любят избиратели. На круглом лице играла искренняя беззаботная улыбка престарелого мачо, которую украшала щербина от выбитого зуба. Хитрая мордаха и объемный шар из рыжих курчавых волос делали его по-хожим на взъерошенного пуделя, втихую сожравшего кучу дерьма на ближайшей помойке.
  - Привет, - жеманно произнёс Дональд и уселся здесь же на пол в позе падмасана. - Каким хером в наших гиблых краях? Ты в курсе, кто тобой интересуется? Ты хоть понима-ешь, в какое дерьмо ты влип? Мои предки себе места не находят!
  Пит не очень любил те только детей, но и политиков, полагая, что от них исходит слишком много дерьма и всего такого, но не смог удержаться и расплылся в улыбке.
  - Вас зовут... - игриво-вопросительно начал он, присаживаясь на корточки, чтобы быть на одном уровне с чертовски привлекательным и обаятельным засранцем...
  - Доооооооональд, - протяжно прохрипел очаровательный дедушка, опередив Пита. - Добро пожаловать в преисподнюю, в самое пекло!
  Дональд пошарил рукой где-то за спиной и вытащил новенький Глок последней моде-ли.
  - Трубы горят, - пояснил он Питу и несколько раз смачно лизнул ствол пистолета.
  В ту же секунду в проёме, отделяющем холл от остальной части дома, нарисовалась Франциска Розенберг. Являя собой воплощение доброжелательности, она резво засемени-ла на китайской манер через весь холл навстречу Питу; и пока вплотную к нему не 'подъе-хала', не проронила ни слова, изображая как бы временную потерю дара речи от радости. Только после того, как Пит оказался в родственных тисках, она произнесла с нарочитой уко-ризной: 'Твою ж мать... сукин ты сын...'
  Пит заметно смущаясь, скованными движениями попытался изобразить нечто, похо-жее на объятия. Со стороны могло показаться, что он проявляет нетактичную брезгливость.
  - Тётя... - выдавил он сквозь слёзы, - очень, очень, очень...
  - Милый мой мальчик... Пит... Как изменился. Возмужал! - отстранилась от племянни-ка тетушка, возложив руки ему на плечи. - Сколько не виделись? Боже мой! Боже мой! Це-лая вечность! Твою ж мать! - в глазах Франциски заблестели слезы.
  Вообще, Франциска Розенберг (в девичестве Ван Синцзюань, Шэньян, Ляонин, Китай) была крайне сентиментальной женщиной, а когда её возраст перевалил за сотню лет, эта черта многократно усилилась: один Конфуций знает, сколько она пролила слёз над много-численными мыльными операми. Всевозможные Сусанны и Марианны, демоны и ангелы, кузены и кузины, целая армия - все они - при помощи воистину изощрённых приёмов, ко-торым мог бы позавидовать даже зверюга Цинь Шихуанди, ежедневно измывались над психическим здоровьем старой китаянки. Но сейчас Франциска всё же справилась с при-ступом слёз, и, взяв племянника под локоток, разливая во все стороны флюиды счастья, по-вела козла отпущения внутрь дома.
  Видя сию счастливую картину воссоединения родственных душ, осторожные оракулы всё же не стали бы безапелляционно утверждать, что Розенберги пребывали в безмерном восторге от намерения 'родственника' неопределённое время пожить в их доме... но че-ловек в чёрном сделал своё дело, и вот Пит Холифман здесь!
  В этот вечер, правильнее сказать ночь, на столе Розенбергов присутствовала улуч-шенная сервировка с авторским столовым серебром, луковый суп, умеренно просроченные мясные и рыбные нарезки, купленная по максимальной скидке копчёная колбаса из супер-маркета для бедных, а также большое количество варёных куриных яиц.
  Из присутствующих за столом, помимо ничем не примечательных персонажей, боль-шая часть из которых приходилась друг другу роднёй, почти все люди далеко не бедные, присутствовал совершенно выдающийся экземпляр - Ицхак Кац. В прошлом - активный боевик левой группировки KRCVERBTDLTNBCFVEKFBUYFNF, ныне - раввин хасидской ячейки DGFHFHHFHFHFFH, базирующейся в Западном Бронксе. Сейчас уже и не вспом-нить с чего всё началось, но прошло уже довольно времени с тех пор, как сей человек, наделённый от природы фонтанирующей жизненной энергией, взялся проводить ежеве-черние душеполезные беседы в доме Розенбергов; необходимо отдельно отметить, как од-но из главнейших достоинств раввина, он никогда не гнушался принимать денежные по-жертвования, которые регулярно сыпались, как манна, из тугого кошелька Рональда Розен-берга; несчастный всю свою сознательную жизнь страдал от жестокого когнитивного диссо-нанса, порождённого комплексом неполноценности полукровки, и пытался выправить свой врождённый порок денежным эквивалентом, дабы, в конце концов, без каких-либо оговорок, причислить себя к истинным потомкам праотца Моисея со всеми вытекающими преферен-циями в мире ином. Аминь.
  А вот ещё один интересный персонаж. Виктор Лейпциг. До недавнего времени - врач-остеопат, по отзывам склочных клиентов - весьма посредственный специалист, но по выс-шему призванию - политик новой формации. Он снискал себе славу публичного смельчака, которому чуждо ханжество; политическая ниша - защита многообразных сексуальных меньшинств Америки всех типов и мастей под крылом Республиканской партии США. Столь крутой поворот в судьбе Виктора - от благородного поприща врачевателя - к не ме-нее благородному политика, произошёл семь лет назад после гибели его отца на показа-тельном заплыве политиков-трансгендеров через Берингов пролив. Сия история покрыта мраком... Об истинной причине смерти организаторы мероприятия не стали излишне рас-пространяться и похороны Лейпцига-старшего превратили в помпезную рекламную акцию общества 'Человек! - звучит гордо'. Потрясённый сын, пронзённый лучом прозрения и раскаяния, полностью переосмыслил собственную жизнь, и в Америке родился очередной политик. Теперь в штаб-квартире вышеозначенной организации, в холле, стоит статуэтка Лейпцига-старшего в виде возбуждённого члена на подставке из яиц.
  Если же вернуться к застолью, оно получилось неожиданно душевным. Во всём царил дух доброжелательности. Житейские рассказы текли неспешно, плавно перетекая от одного к другому. Былые передряги теперь вспоминались с изрядной долей ностальгии, а опасно-сти, когда-то подстерегающие семейное благополучие с высоты прожитого, казались не столь значительными. Религиозные темы не вызвали ни одного острого спора.
  К радости и облегчению Розенбергов, Пит проявил себя как довольно благовоспитан-ный и интересный молодой человек. От бунтарской молодости с её нигилизмом, помножен-ным на пристрастие к алкоголю, не осталось и следа! Всё верно: семь лет!
  Следует особо отметить - умение поддерживать занимательную беседу, которое, к удивлению родни, Пит в себе обнаружил. Способный выслушать собеседника весьма вни-мательно и терпеливо, он, тем не менее, не забывал аккуратно и тактично выражать соб-ственное мнение... мнение, не всегда совпадающее с мнением оппонента! Пита никогда не было 'много', его было всегда 'дайте ещё'. Эта новая грань в поведении племянника за-ставила проникнуться к нему уважением даже заражённого неизлечимой формой скепти-цизма хренова сукина сына чёртова древнего деда Рональда Розенберга.
  Когда все разошлись, было далеко за полночь. Питу показали его комнату. Едва раз-девшись, он рухнул в кровать и заснул мертвецким сном.
  
  
  Пит лёжа осмотрелся. Комната довольно большая - квадрат шесть на шесть метров. Занавески были задёрнуты. Раскачиваясь от сквозняка, они от скуки состязались в беге с маятником настенных часов, тщетно пытаясь его догнать. А маятнику до них не было ника-кого дела, потому что бег давно стал его работой. В сущности, вся наша жизнь - сплошной немыслимый бег. Только кто-то в этом деле профессионал, а кто-то так - качающиеся зана-вески. Впрочем, итог один! и каким бы ни был твой театральный костюм, длина забега определяется лишь ролью, прописанной задолго до твоего рождения в сценарии мирозда-ния.
  Громоздкий деревянный шкаф стоял около двери. При известном воображении можно было принять его за молчаливого стража, который, переминаясь с ноги на ногу, охраняет покой своего господина. Кровать Пита располагалась в центре комнаты, как Земля в центре Мироздания. И это не просто красивая гипербола. Сегодняшним утром именно таковым центром и ощущал себя Пит Холифман. Прежде чем покинуть императорское ложе, он всем телом вжался в матрас, сладко потянулся и в голос зевнул. Встал медленно... пошатываясь, босиком подошел к столу... нежно погладил лакировку столешницы из чёрного дерева, плавно провел ладонью по спинке стоящего рядом кресла, затем крепко сжал руками дере-вянный подлокотник и сильно, всей своей массой, надавил через подлокотник на кресло, словно не вполне доверяя его устойчивости... огляделся... 'Свершилось! - голосом глав-ного героя из триллера, громко прошептал он. - Чёрт возьми! Я здесь живу! Всё в точности, как во сне! В пророческом сне! Через тернии - к звёздам! Ах!' И театрально плюхнулся в кресло... закинул ноги на стол, испортил воздух и криво улыбнулся.
  С улицы через форточку бил свежий утренний воздух, а бойкая какофония воробьёв вперемежку с шумом большого города делало его особенно жизнеутверждающим. Пит ис-полнился радости, энергично свесился туловищем с кресла, подтащил ногтем свой кейс и, торжественно водрузив на живот, нахмурил брови: дерматиновая обивка на углах давно стёрлась, оголив картонный каркас, ручка держалась на 'честном слове', а неумело когда-то заклеенная им рваная дыра на боковине казалась явным перебором. От этого дерьма Пит сморщил нос, как от зубной боли; он брезгливо мизинцем откинул крышку кейса на ко-лени и среди тряпичного барахла нащупал трепещущее тело припасённой ещё вчера банки ром-колы. Потрясывающийся с похмелья рукой решительно вылил содержимое в утробу до последней капли и на несколько секунд замер. Будущий император дал время духу силы разлиться по жилам, дождался надлежащего сигнала и только после этого пружинистым шагом дикой пумы, скрещенной с последним самураем, подошёл к зашторенному окну. Под звуки торжественной увертюры '1812 год' отшвырнул занавески в стороны! О да, природа салютует! Свежий утренний воздух лизнул лицо, затем целая стая воздушных пуделей набросилась вылизывать его небритую физиономию. Пит блаженствовал. Сложив на груди руки, он застыл у открытой форточки в классической позе Наполеона.
  Однако в полной мере насладится столь пьянящим и в то же время эфемерным мо-ментом величия ему так и не удалось из-за резкого стука в дверь. Бум, бум, бум! Бум, бум, бум! Бум, бум, бум!
  - Одну секундочку, я ещё не оделся, - голосом паиньки незамедлительно протянул он в сторону нетерпеливой и настойчивой канонады. - Неугомонная тётушка, чёрт бы её побрал. Всё испортила...
  - Ничего, я подожду. Я приготовила для тебя маленький сююююрприииииз!
  Франциска с самого утра, верно, решила баловать племянника и начала с того, что принесла для него полный комплект новой одежды, купленной в стоковом кошерном мага-зине по максимальной скидке в 99%. Пит незамедлительно простил тётушку за ее бесцере-монность, так как все обновки оказались не только в пору, но и весьма модными!
  - Но это не всё... - таинственный прищур тётушки заставил сердце Пита радостно за-биться, - вот, возьми! - она покровительственно протянула в его сторону зажатый кулак.
  Видя, что племянник колеблется, Франциска сама взяла его руку, разжала несильно сопротивляющуюся ладонь и, сунув в неё влажные свёрнутые в плотный рулончик банкно-ты, силой вернула руку обратно.
  - Здесь десять тысяч долларов. На случай, если понадобится ещё что-то докупить. Се-годня ты должен быть безупречен!!!
  - Ну что вы, тетя Франциска, не стоит, - Пит потупил глаза, - эти деньги, право, лиш-нее. У меня с собой есть немного - двадцать долларов - на первое время должно хватить.
  - Пит! Ты меня хочешь обидеть!? - с сильным китайским акцентом картинно возмути-лась тетя, интонацией в голосе давая понять, что может не на шутку расстроиться и выдать что-нибудь эдакое из кунг-фу.
  - Ну что вы, тетя, я ничуть не хотел вас обижать. Конечно, спасибо... но мне на самом деле очень неловко...
  - Так, - взяла ситуацию под контроль Франциска, - марш в душ и через двадцать минут я тебя жду внизу - будем завтракать. И чтоб в новом коооостююме! Сегодня вечером на те-бя имеет желание посмотреть сам господин Адон Хаолам!
  
  
  Наступила такая фаза посиделок, когда все скучные разговоры о погоде и родственни-ках давно закончились, а игра по американскому метанию словесного дерьма успела всех вымотать. Теперь фигурантам было бы приятно послушать что-нибудь эдакое, необычное, поспорить о вечном или, на крайний случай, немного закуситься о большой политике...
  Если не считать энного количества необязательных зрителей, на сегодня состав ак-тивных игроков в гостиной Розенбергов был на редкость немногочисленным.
  Мистер Один и мистер Два. Вступали в игру в исключительных случаях: они предпочи-тали потягивать свой виски и снисходительно слушать болтовню других; однако эта их осо-бенность никого не смущала, и эти двое по праву почитались самыми умными и уважае-мыми игроками гостиной; если кто-нибудь из них полагал, что по обсуждаемому вопросу назрела необходимость в оглашении его мнения, то, как правило, это мнение обществом принималось как наивернейшее и оспаривать таковое считалось едва ли не дурным тоном и вызовом мировому здравому смыслу.
  Пенгфей Розенберг - да, уже присутствовал, но из-за психологической травмы практи-чески не играл. Если коротко: неделю назад он расстался со своей девушкой-трансгендером. По версии самого Пенгфея - из-за того, что та чрезмерно флиртовала со всеми без разбору серо-буро-малиновыми организмами и в довесок перестала брить ноги и бороду. Но на самом деле всё было, мягко говоря, не совсем так. В последнее время девуш-ка плотно подсела на употребление спиртных напитков и, как побочный эффект, стала рас-пускать руки. Кончился роман для Пенгфея весьма печально - сломанной челюстью, сотря-сением мозга и вырванными пейсами.
  Виктор Лейпциг. Впрочем, дальше перечислять имена не имеет особого смысла, здесь важно зафиксировать тот факт, что Пенгфей, главный герой эпоса, уже появился...
  ...многозначительно окинув публику мутным взглядом, в который раз возвысил голос Виктор (с каждым разом информация выдавалась всё более конфиденциальная):
  - Мои инсайдеры в конгрессе сообщили, что продвижение нового закона, возможно, будет приостановлено. В прошлый раз у меня было больше оптимизма. Теперь демократы могут ликовать. Наш президент перестал уделять должного внимания столь перспективно-му направлению как избиратели-зоофилы! А ведь не за горами то время, когда треть или даже половина населения нашей величайшей страны будет принадлежать к нетрадицион-но сексуально ориентированным слоям! Но будет поздно... их пригреют пидоры-демократы!
  - Виктор, извини, - осторожно вставил свои пять центов Пенгфей, - разве, как ты ска-зал, нетрадиционно сексуально ориентированным слоям, на выборах, в первую очередь, важны не политика, экономика, социальные программы, а отношение того или иного поли-тика к их личной жизни.
  - Так вопрос сейчас не стоит. Мы предлагаем комплексный современный продукт, - Виктор деловито зашагал по гостиной, соединив за спиной кисти в замок. - При нашей пар-тии активно создаются некие общественные объединения под общим названием 'Честный диалог'. Они формируются примерно так: предположим, что ты - пассивный гомосексуа-лист; тебя, естественно, это волнует больше всего на свете, но плюс к этому, как и любой другой гражданин, ты хочешь участвовать в процессе формирования политического и эко-номического облика страны. Приходишь к нам. Департамент 'Пассивные гомосексуали-сты', там тебе предлагают выбрать один из стандартных пакетов. Мы - не потеряли электо-ральную единицу, ты - выразил своё политическое мнение! заметь, оставаясь самим собой! Да, ты можешь быть несогласным с тем, что будут говорить наши партийные выдвиженцы. Но ты понимаешь также, что процесс идёт, тебя слышат, твои вопросы на повестке, есть об-ратная связь!
  О выборных комбинациях и технологиях Виктор мог рассуждать часами. Далее он по-ведал по секрету о последнем своём проекте - о создании под эгидой Республиканской партии США двух организаций, по своей сути диаметрально противоположных: 'Свобод-ные аборты для свободных женщин' и 'Нет матерям-убийцам'. Он уже забыл, где нахо-дится. Трибуной стихийного митинга стала барная стойка.
  Между тем, Ицхак Кац слушал бесконечное выступление Виктора Лейпцига без особо-го энтузиазма. Будучи весьма темпераментным человеком, не без доли театральности в этом своём качестве, сейчас он с огромным трудом справлялся с клокочущими внутри эмо-циями. Его нос вспотел, как пивная кружка с холодным пивом, лоб покрылся каплями пота, как стеклянная крышка над кипящей водой, а глаза постоянно норовили завязаться мор-ским узлом. Во время пламенной речи Лейпцига он сорок раз пытался остановить поймав-шего кураж политика; однако сплошной словесный понос оратора сводил на нет все попыт-ки раввина хоть как-то вклиниться в монолог и навязать дискуссию. И кто посмеет после этого утверждать, что Виктор - никудышный политик?! Однако Ицхак Кац не был бы Ицха-ком Кацем, если бы позволил какому-то балаболу, дешёвому политикану, одержать над ним верх! Раввин дождался походящего момента и что есть мочи зарядил оратору плотный и точный кин-гери!
  - Ой-вэй, Содом и Гоморра - вот участь Америки! - громко и хрипло прокаркал раввин, демонстративно обращаясь к Пенгфею. - Видишь ли, мой малыш, всюду одна мерзость. Посмотри на Америку! Да ну её, эту Америку. Возьмём нас, чистокровных евреев, избран-ных Всевышним (на слове 'чистокровных' он бросил укоризненный взгляд на старика Ро-зенберга). В погоне за золотым тельцом мы совсем забыли своё возвышенное предназна-чение на земле. Забыли к чему должны стремиться! А вот это, мой малыш, и есть начало краха. Корень всех зол как раз и заключается в том, что для большинства евреев смыслом жизни стало банальное накопительство. Вот, например, Рональд Розенберг, твой отец! Он впал в великий и непростительный грех - в прошлом месяце зажал какие-то жалкие пятьсот тысяч на косметический ремонт моего дома. Ты должен признать, мой мальчик, что евреи сейчас живут всё ещё старыми понятиями. Да, когда-то был обоснованным призыв духов-ных лидеров копить и преумножать деньги, потому что они давали сначала безопасность, а затем и власть. Но теперь, когда все карты мира в наших руках, все тузы и короли... мы так глупо...
  Театрально несчастный Ицхак Кац обречённо всплеснул руками. На кончике его мяси-стого раздвоенного носа печально повисли две капли пота, намокшие рыжие пейсы уподо-бились хвостам дохлых белок. Неожиданно раввин встрепенулся, как будто вспомнил что-то важное, и в прыжке нанёс ещё один сокрушительный кин-гери зализывающему раны Вик-тору.
  - Рабби, извините, но что в том плохого, если евреи будут безгранично богаты, - дро-жащим от страха голосом проблеял Пит, успев понять, что раввин сорвался с петель и, пока этот откормленный мордоворот здесь всех не отмудохал, его надо срочно призвать к спасе-нию всех евреев посредством душеполезной и назидательной лекции. - Ещё раз прошу прощенья за банальность, но мне кажется, деньги - это власть, а значит и свобода. Тем бо-лее, когда придет Машиах, наши связи, власть, деньги... всё это ему явно понадобится. Кстати, рабби, как вы относитесь к тому, что христиане считают его порождением нахаша.
  - Им придется за это ответить! Жестоко ответить! - раввин сжал кулаки, глаза блесну-ли злым огоньком и две капли пота одновременно сорвались с раздвоенного носа! И, о ужас, третий тяжелейший пинок настиг отбитые яйца обескураженного Виктора)))!!!
  Однако уже следующую секунду, как ни в чём не бывало, Ицхак Кац с нарочито уми-лённым выражением лица, закатив глаза до белков, заверезжал ангельским голосочком:
  'Если же вернуться к твоим размышлениям, мой сын, давай рассмотрим вот что... Существует два варианта, каким образом наш желанный посланник небес может призем-литься на голубом вертолёте в сей грешный мир. Итак, первый: евреи, преодолев родовые и племенные разногласия, объединяются в единой молитве, и Всевышний, видя нашу ре-шимость и духовную зрелость, открывает нам Машиаха. Это может быть любой человек! Даже ты, геникшен Пит Холифман! Или ты, шлимазл полукровка Пенгфей?! Ему виднее! Второй вариант: в один прекрасный день, когда-нибудь, в будущем, в этот грешный и сует-ный мир прилетает на ядре помеченный от начала веков избранник - наш господин Маши-ах, по слову Творца, и мы, разрозненные и рассеянные по всему миру, объединяемся во-круг него и служим ему - каждый - по своим возможностям. А возможности у нас уже сей-час более чем колоссальные! Он избавляет нас от угнетателей, если таковые ещё где-то и остались, даёт нам власть над всеми народами земли, над миром гоев... в общем, происхо-дит всё то, о чём сказано в Торе, Каббале и других священных книгах. И последний вариант, на первый взгляд, более логичный, ибо Творец все свои дела уже сделал и торопить его не имеет смысла. Но ответь мне, чадо, если народ благоденствует, если у него нет особых проблем, зачем ему что-то менять в своей жизни? Зачем ему какой-то царь, какой-то Маши-ах? У него и так всё есть. Такой народ не примет нашего любимого господина Машиаха. Ис-тинному же царю наши жалкие накопления не нужны. Он сам должен дать всё народу Изра-иля по обещанному! Поэтому мнение некоторых наших братьев, которые призывают всех объединиться, дабы молить Всевышнего о ниспослании силы на одного из достойнейших, мне видится более правильным! Пока мы ещё нуждаемся в помощи - хоть где-то, хоть в ка-кой-то! Но чтобы этот вариант заработал, кое-что должно произойти... кое-что очень серьёз-ное... кхе, кхе... э-э-э... Конечно, это совершенно точно, Машиах должен быть помеченным от рождения. Не всякий, пусть даже достойный человек, пусть даже по молитвам всего нашего богоизбранного народа, может стать благословенным. Не всякий. Бесполезно, нико-гда, самообман!'
  В гостиной воцарилась тревожная пауза. Виктор Лейпциг закрыл обеими руками пах...
  'Ой-вэй, за что мне это наказание?!!! - вдруг снова возопил раввин, нарушив поток то-ненького писка в оглушённых ушах напуганных зрителей. В раввина вселился неистовый дух какого-то мощного проповедника древности, возможно, в нем теперь говорил и дей-ствовал сам пророк Даниил! - Но как вы не можете понять!? Как!? Сейчас всё в наших руках и без Машиаха! Богатство, власть - наше уже сейчас! Он - нам не нужен! Всевышний не от-кроет его нам, пока нас связывает мамона! И он может уйти обратно на небеса, так и не вы-полнив свою миссию! Ой-вэй, Ицхак Кац, ты плохой раввин, раз дети тебя не слышат! Пло-хие дети? - нет, это ты плохо объясняешь, не умеешь учить! Говорила мне мама: 'Ицхак, иди торговать к Шалому, тебе не понять папу', - и она была права! О, вэй из мир!'
  Раввин ненадолго примолк, чтобы отдышаться... И когда жадно и торопливо проглотил несколько глотков воздуха, снова продолжил, задыхаясь:
  'Да, всё верно, это так: деньги - власть. Но только в том случае, если они работают на нас, а не наоборот. Наш народ разобщен, непоправимо сгнил - по всем направлениям. То, что когда-то было нашим спасением, стало нашей проблемой. Деньги, сферы влияния и этому подобное не дают нам объединиться! Объединиться, чтобы всем народом искренне молить Всевышнего о ниспослании царя; они, эти наши деньги, наши любимые жалкие доллары, наша любимая прелесть, они сеют только раздоры! Шма Исраэль, вашу мать! Что-бы мы объединились и к нам наконец снизошёл посланник, господин Машиах, - и раввин, вжав голову в плечи, стал медленно озираться по сторонам, пронизывая буквально каждого из присутствующих недобрым косым взглядом исподлобья, - кхе-кхе... э-э-э... кхе-кхе... э-э-э... АМЕРИКА... и её проклятый ДОЛЛАР... должны быть УНИЧТОЖЕНЫ'.
  Последние звуки были произнесены почти шёпотом. Только что сказанное заставило всех присутствующих окончательно застыть от ужаса и медленно повернуться на услышан-ное.
  'Да, да, вы не ослышались! Америка должна быть уничтожена!!! - уже громко, вызы-вающе громко, прокаркал Ицхак Кац. - Только потеряв свои деньги и эту проклятую и про-дажную Америку, эту мерзость египетскую, плен египетский и вавилонский, евреи смогут вспомнить свою истинную сущность. Мошиах должен вывести нас отсюда, как это когда-то сделал Моше! Он должен стать подобным Моше!'
  Раввин на носочках вытянулся во весь рост, максимально широко расправил плечи и твёрдо произнёс:
  'Ша, я всё сказал. Думайте, что хотите! Аминь!!!'
  Первой отреагировала Франциска: она выронила из рук тарелку с фаршированной щукой, а потом рассыпалась в бессвязном бормотании; мистер Один и мистер Два побаг-ровели, что выходит из ряда вон; Рональд Розенберг в этот момент справлял под себя ком-бинированную нужду - либо от ужаса услышанного, либо от старости - поэтому его истин-ной реакции мир не узнал; один из зрителей чуть не поперхнулся мацой, другой - упал с та-буретки, как парализованная коза, кто-то засмеялся, кто-то горько заплакал и запричитал, кто-то стал шёпотом читать отходную на идише. Никто здесь больше не оставался равно-душным!
  В ту же секунду Виктор Лейпциг оторвался от очередной дозы спиртного и героически заорал:
  - Ты думай, что несёшь, дос! Шалом, Америка для нас и на самом деле давно стала мамой с большими возможностями! Здесь наш дом, наша жизнь, все наши дела и делишки!
  - Дела, дела, - скривил жуткую физиономию раввин, передразнив Виктора. - Вот сги-нет Америка от руки пришедшего и благословенного Моше-Машиаха, и ты сгинешь вместе с ней, с этой блудницей. Тьфу на тебя вместе с пассивными гомосексуалистами и тьфу на твои дела и делишки!
  Виктор молниеносно проявил политическую гибкость, и уже следующие его слова бы-ли полны здорового конструктивизма:
  - Предположим, всё стало, как вы сказали, рабби. Что дальше? Какие-то страшные вещи вы произносите. Пока это какой-то непрезентабельный и политически опасный набор пожеланий, взрывоопасные лозунги! Если и есть зерно в вашей идее, то здесь надо крепко поразмыслить, всё взвесить, проконсультироваться. А вдруг случится форс-мажор, что то-гда?! Ни денег, ни Машиаха!???
  - Ам Исраэль хай! А это уже другой вопрос, о, один из стада богоизбранного народа, заблудший Виктор.
  Кац, весьма удовлетворённый вступительной частью, уселся в кресло поудобнее, что-бы последовательно изложить свои мысли. На его лице застыло значительное спокойствие и ощущение просветительского духовного подвига.
  Теперь уже не выдержал Пенгфей Розенберг:
  - Вам не надоело лить реками кровь? Почему бы нам всем спокойно не дождаться Машиаха, а когда он появится, то сам всё расскажет и покажет?
  Пенгфей в прыжке встал, набросил на себя кожаную куртку и решительно вышел вон из дома.
  - Он ещё слишком молод и духовно неразумен, - не скрывая досады, прокомментиро-вал дерзкий поступок не первой свежести юноши раввин. - Но всему своё время...
  Он рукой благословил дверь, куда только что выскочил Пенгфей, и вернулся к своей теме:
  - Итак, встал вопрос, как технически это будет выглядеть.
  - Всё! - не дожидаясь разъяснений, довольно грубо оборвал его Виктор, неожиданно проявив политическую жёсткость, - в любом случае не нам это решать! Так что не будем за-ниматься политическим онанизмом.
  - Спрятался за онанизм?! Наследник Содома! Кому, если не духовным лицам, думать о будущем своего народа? И сильные мира сего должны прислушиваться к нам, посланным свыше! Я - посланник! Они забыли одно: всё в этом мире делается и даётся силой Все-вышнего. И вершители судеб мира сего должны помнить, что они не более чем ретивые хомяки, для которых в аквариуме бытия специально сделано колесо.
  - Колесо Сансары, которое крутят хомяки! Хайль Гитлер! Брависсимо, рабби! - неожи-данные смены настроений у Виктора были обычным, но необъяснимым явлением. - Только в этом колесе зачастую оказываются и другие хомяки, которым не очень-то хочется крутить-ся вместе с этими, резвыми... ха-ха-ха. Но такова жизнь...
  Виктор оскалился и стремительно закурил сигару.
  - А о 'посланных свыше', вас рабби, я, разумеется, не имею в виду, скажу следующее: не всегда их мыслительные процессы отвечают требованиям, которые необходимы для то-го, чтобы крутить колесо истории - для этого созданы мы, политики!
  Когда настенные часы в холле отбили двадцать два часа, гости начали расходиться. Виктор Лейпциг, прощаясь с Питом Холифманом, при крепком рукопожатии доверительно шепнул ему на ухо:
  - Если вдруг... захотите в Нью-Йорке устроить себе хорошую и быструю карьеру, при-ходите ко мне. Посодействую...
  - В отдел пассивных гомосексуалистов? - машинально отреагировал дежурной шут-кой Пит.
  - Можно и наоборот. Да, кстати, по большому счёту, всё наше общество в большей или меньшей степени состоит из пассивных гомосексуалистов. Впрочем, если серьёзно, у орга-низации, которую я представляю, большие-большие перспективы... Так что, если вдруг...
  - Окей, я подумаю, спасибо, бро, - сказал Пит, чтобы поскорее отделаться от Виктора.
  
  
  Пенгфей Розенберг был уже далеко. Просто шагал по улицам - куда глядели глаза - без определённой цели. Обычно он так поступал, когда настроение было коричневого цвета, и это очевидно не цвет шоколадной пасты. Пенгфей часто расстраивался по поводу и без, часто злился даже на случайных прохожих, на знакомых, злился на друзей, потому что они недостаточно чутко реагировали на его проблемы, злился на всё, где есть хоть один шанс на что-нибудь разозлиться. Ютубный Стэтхэм в образе бывалого ублюдка по этому поводу сказал вот что: 'Если ты считаешь всех вокруг гондонами, а себя - воздушным шариком или, как минимум, лабрадором, умеющим не только лаять, мило размахивать пушистым хвостом, но и говорить человеческим голосом... рано или поздно, скорее рано, эта черта ха-рактера трансформируется в хронический и неизлечимый мудизм обиженного на весь мир муфлона. А на обиженных, как известно, возят воду'.
  Сегодняшний перформанс раввина разозлил Пенгфея совершенно определённо:
  'Ицхак Кац, грёбаная скотина, уважаемый человек... - кипя гневом, мысленно сокру-шался он, - отец - в тебе души не чает, считает едва ли не святым, мать - пылинки сдувает, пёс - мочится на ковёр от счастья и требует почесать ухо! Мotherfucker, то, что сегодня ты выдал... о-о-о... это не укладывается в моей голове, это не помещается в мой тфилин! По-донок, он подонок, однозначно он подонок!!!'
  Да, это сущая правда, в семье Розенбергов раввина глубоко почитали. Ибо не только словом, но и добрым делом - в течение десятилетий - создавал он свою репутацию истин-ного праведника. Вот далеко не полный список необязательных добрых дел от Ицхака Каца: а) неустанно помогал и помогает решать любые проблемы за чисто символический гефешт темнокожим евреям из Сомали; б) поставлял и поставляет тонны бесплатной мацы в Рос-сию для заключённых евреев; впоследствии, впервые попадая в Израиль и жуя в аэропорту всухомятку священную землю, как ту самую мацу, бывшие зэки плачут навзрыд крокодильи-ми слезами... а потом в знак благодарности переводят на счета раввина солидные суммы баксов; в) проводил и проводит немало времени среди эскимосской молодёжи, преодоле-вая немалые расстояния в суровых землях северного полушария. Ицхак Кац твёрдо уверен, что на эскимосских землях под толстым слоем льда закопаны несметные природные сокро-вища в виде золота, нефти и редкоземельных металлов!
  Однако неприятная горечь в душе Пенгфея появилась даже не из-за кровавых фанта-зий жестокого раввина. В конце концов, правила поведения в их доме достаточно просты и распространяются на всех: говорить может кто угодно, что угодно и сколько угодно, а приду-мывать - тем более. Но своим пустым трёпом тот разбередил застарелую рану, да ещё всы-пал в неё добрую щепотку соли.
  Начало этой истории было положено несколько лет тому назад. Это был самый обык-новенный весенний день. Возможно, в этом и была изюминка того дня, что он был уж очень обыкновенным. Пенгфей стоял на набережной и, любуясь статуей Свободы, потягивал своё пиво. Из открытой форточки его автомобиля звучала музыка Вивальди. С залива дул про-хладный ветер, а редкие высокие облака подчеркивали немую синеву холодного неба. Чай-ки, прыгая по волнам белыми пенопластовыми поплавками, что-то бурно между собой об-суждали, о чём-то спорили. И вот одна из чаек, гордая и сильная птица, взлетела высоко в небо, очертила по небесному своду несколько больших кругов, после чего тревожно прокри-чала: 'Пипец, пипец, всему пипец!' С высоты птичьего полета она, безусловно, увидела что-то, что-то серьёзное, ведь звери и птицы могут видеть и чувствовать то, что от человека предусмотрительно сокрыто самой природой. Пенгфей глотнул пива. Порыв ветра, сорвав с горловины бутылки пенную заволоку, угрожающе пробасил: 'Фффак, ффак, ффак ююю'. Зачем он это вспомнил? Зачем вообще на протяжении стольких лет он помнил эту хрень? Причуды ассоциативной памяти?
  Пенгфей посмотрел ввысь - пришлось зажмуриться. Белый диск Солнца размеренно сушил Землю, а она, подставляя рябые бока, радостно кувыркалась в его лучах, ничуть не смущаясь своей наготы; как следствие - парниковый эффект и повышение температуры на всей Земле. Парниковый эффект и повышение температуры в отдельно взятой местности. Парниковый эффект и повышение температуры в обществе. Не это ли обычно является предвестником бурь и штормов? Зачем он об этом думал? При чём всё это?
  Сейчас трудно было вспомнить, какая именно причина стала виновницей того, что, по-добно вспышке, в первый раз озарило Пенгфея. Это пришло извне. Осколки взорвавшейся где-то мысли картечью ворвались в его мозги и произвели то, что произвели и от чего те-перь никуда не деться. Да, это пришло неожиданно. Так бывает в солнечную погоду, когда небо ослепляет чистотой и ничто не грозит омрачить её, как вдруг будто из-под земли вы-растает тёмная зловещая туча, поднимается ветер, и от идиллической картины пятиминут-ной давности не остаётся и следа. Пенгфея пронзило. Это было откровение, понятное и яс-ное как день чему-то сокровенному и живому в нём, возможно, душе. Великой стране, его Родине, грозит неминуемый крах. Всё то, что так трепетно он любит, будет безвозвратно по-теряно. То будет, вернее всего, страшный конец...
  'На чём основывались такие крамольные мысли? - спрашивал себя Пенгфей. - Зна-ния? Нет. Определённо нет! Этого мало, слишком мало. Знания лукавы. Знания - это сотни и тысячи статей по экономике и геополитике, написанных аналитиками и теми, кто себя та-ковыми считает, идиотами и пророками, и все эти статьи либо блеф, либо противоречат одна другой'.
  Вот как впоследствии Пенгфей Розенберг в своём дневнике прокомментировал то, что с ним произошло:
  'До определённого момента знания человека остаются просто знаниями, энциклопе-дическими данными - не больше. Это книги, которые какой-то рассеянный человек по большому недоразумению поставил почему-то не на полку книжного шкафа, а в твою че-репную коробку...
  - Дети! Бегите скорее ко мне! Бегите ко мне, мои крошки. Я вам прочитаю на ночь очень хорошую и интересную сказку - про плохого, очень плохого дядю, про Фредди Крю-герра, а потом будем пить чай и есть торт... - сегодня чепчик тётушки Луизы был особенно трогателен, а морщинки вокруг рта излучали доброту.
  - Тётя Луиза! Тётя Луиза! Мы уже читали эту сказку! Давай про Золушку! - кричали без-зубыми ртами дети.
  - Откуда вы знаете Золушку?! Вам её знать не положено! Ах, милые мои котята! Ма-ленькие мои зайчики, придётся читать что есть. Теперь это наша образовательная програм-ма для самых маленьких.
  Но в редких случаях бывает иначе: в некоторых особо одарённых мозгах критический порог прорывается, и тогда локальные очаги отдельных знаний сливаются в единое целое - в единую призму миропонимания. Получается некая производная от суммы статических знаний и наблюдений из жизни, в общем, от всего, что человек накопил в себе. Однако это происходит лишь в том случае, если помимо всякого рода знаний существует что-то ещё - некий мощный дополнительный рычаг, который делает возможным такой процесс прозре-ния, нечто, что оплодотворит мёртвые знания человека. Живое предчувствие - главный плод подобного абстрактного слияния. Именно предчувствие в тот день зародилось во мне. Но только зародилось, полное острой боли и неопределённости.
  Бред? И да, и нет. Данное явление имеет под собой определённое основание, которое объяснить и доказать точными цифрами совершенно невозможно. Некоторые выводы, по-рождённые таким предчувствием, просто боятся каких-либо точных доказательств. Здесь остаётся либо верить, либо - нет. Только жизнь может впоследствии подтвердить или опровергнуть это. И точка'.
  На тот момент такого рычага не было, точнее, он сработал не до конца, а если ещё точ-нее, в тот день он только начал работать, а, следовательно, Пенгфею ничего другого не оставалось, как признать свои зарождающиеся предчувствия плодом чрезмерно развитого воображения, оплодотворенного двумя литрами пива.
  А потом были сны, города, разные люди, много сумбура, и поиски...
  Из дневника:
  'Если ты не пытался искать нечто, о чём имеешь представление в лучшем случае - весьма смутное, необходимо сразу сказать: это очень непростое дело. Трудности, самые тягчайшие, наваливаются сразу: во-первых, толком неизвестен предмет поиска, а, следова-тельно, и методы поиска; во-вторых, подстегиваемая здравым смыслом защитная реакция организма постоянно пытается их прекратить. Что же может быть лучше, чем торжество здравого смысла? - спрашивал я себя, но всякий раз покорно признавал: в некоторых слу-чаях здравый смысл бессилен. И уж если ты все-таки ослушался здравого многоголосья и ввязался, пусть даже подсознательно, в такое поисковое предприятие, у тебя обязательно присутствует надежда, что по мере поиска будет всё более и более открываться предмет поиска, а по мере понимания оного, оттачиваться и методы. Чтобы эта схема заработала, нужна точка. Отправная точка. Не призрачное или размытое пятно, а вполне определённая точка. И вот, когда она находится, человеческий разум становится бессилен, ибо у него не остается выбора, как только признать её наличие. А потом в крутой час икс появляется тот самый человек в чёрном и вводит тебя в курс дела, и ты понимаешь, что выбора у тебя нет. Ты перестаёшь быть одиночкой с засаленной табличкой последнего романтика на заднице, а превращаешься в элементарную единицу, которая уже целиком и полностью зависит от чьей-то игры. Когда маховик запущен, что-то менять становится уже слишком поздно'.
  Так, предаваясь воспоминаниям и невесёлым размышлениям, Пенгфей ушёл доволь-но далеко. Он двигался 'на автомате' по одному из своих любимых маршрутов - через Бруклинский мост. Он шагал по упругому полотну подвесного гиганта и, изучая небесную панораму, невольно ею залюбовался. Массивные груды облаков, создавая беспорядочную свалку, перекатывались по глянцевой поверхности Ист-Ривера. Розовеющие лучи заходя-щего солнца по одной стороне небосвода румянили их бока, по другой - своими стрелами пронизывали то кувыркающегося в пыли кентавра, то застывшего в прыжке атлета. Из ран агатового среза лился неземного лучезарного цвета сок и лошадиным копытом втыкался в пролив, и от этого весь он искрился и переливался миллионами солнечных брызг.
  Пенгфей проверил на ощупь наружный карман пиджака, он убедился, что кэш 'на ме-сте', а значит пиво, закуска и вечерняя спортивная трансляция станут неминуемым про-должением вечера в любом уютном баре, который ему покажется наиболее подходящим по обобщенному критерию динамично меняющегося фэншуя хасидской души. Данная пер-спектива приятным теплом разлилась по грудной клетке страдальца; израненная хасидская душа, почувствовав возможность на время забыть про раввина и бедную Америку, пусти-лась в залихватский пляс под весёлую музыку 'Семь-сорок'.
  Хава нагила, хава нагила, хава нагила - ляля-ляля-ля... Подходящее заведение под-вернулось не сразу: улицы, дома, перекрёстки, особняк, высотный, окна, десятки различных питейных точек с нарушенными энергетическими потоками - всё мимо кассы... Как вдруг... стоп! - вот она, желанная куча дерьма! О том, что здесь располагалось развлекательно-питейное заведение, Пенгфей догадался по выходящим на фасад закрашенным окнам в уровне мостовой. Изнутри сквозь черную краску пробивался нервный мерцающий свет. В полуподвальное помещение вели обоссанные крутые ступени.
  Вместительный зал оказался заполнен под завязку. Как и во всяком заведении подоб-ного толка, кондиционеры отчаянно не справлялись, и духота давно стала таким же неотъ-емлемым атрибутом интерьера, равно как и бесполезно подвешенные к потолку лопастные вентиляторы. По проходам между столов энергично сновали не первой свежести офици-антки, а апатичные проститутки неопределённого пола томными и равнодушными взгляда-ми лениво цеплялись за шатающихся по залу бухих самцов. Не это ли фэншуй по-американски? Пенгфей улыбнулся и прошел внутрь. Без возможных приятных сюрпризов: до глубокой ночи барная стойка будет облеплена местными завсегдатаями, как мышь бло-хами, поэтому, не теряя времени, он пополз вглубь - резвой аскаридой - в самую клоаку, где, если крепко повезёт, быть может, и найдётся свободное местечко с видом на монитор.
  К счастью, пристанище нашлось довольно быстро: изрядно шатаясь, одна парочка по-кинула зал и направилась к выходу. Чем не идиллия и чем не рай на земле?! - помятая whore с облезлым маникюром и потный мужик с красной рожей - он и она - мужчина и женщина - они довольны друг другом и каждый доволен собой, им весело, они свободные люди. Пенгфей со смешанными чувствами досмотрел до титров эту абсолютно банальную и почему-то глубоко печальную сценку из жизни большого города, из жизни городского плеб-са, из жизни вонючего кабака. Впрочем, от чопорных и респектабельных заведений, где всё дерьмо рода человеческого прикрыто дорогими тканями, фальшивыми улыбками и лживы-ми любезностями, его тошнило значительно сильнее.
  Усевшись удобнее и, подобно пауку, оглядев всё вокруг на 360 градусов, осмотритель-ность лишней не бывает, наш косоглазый герой с пейсами подозвал официантку.
  
  
  Гости давно разошлись. Не включая освещения и тщетно стараясь не шуметь, Пенг-фей прокрался по коридору к своим апартаментам; щелчок - и, свисающие с потолка же-стяные конусы вспыхнули ярким светом, так что какое-то время ему пришлось болезненно жмуриться.
  Привыкнув к свету, он с порога осмотрел своё жилище с таким видом, будто открыл для себя нечто новое. У его ног раскинулась обширная студия, обставленная без каких-либо претензий на стиль. Всюду царил рабочий беспорядок. Опрокинутые стопки книг веерами валялись по всему полу вперемешку с огрызками бумаг и случайным хламом. У порога - давно засохшая абстракция кота. По правую сторону от двери на тумбе нескладно громоз-дилась гипсовая голова Джона Вуджа, которую Пенгфей изваял собственными руками око-ло шести лет назад. Её сходство с оригиналом было весьма условным, но если полагать, смиренно рассуждал несостоявшийся Роден, что прототипом столь правильных и благо-родных пропорций являлась голова Гарри Трумэна (кто-то из гостей обнаружил это сход-ство, и Роден не стал отпираться), то... гипсовая голова вполне придавала помещению особый колорит, особую творческую стать. На белых кудрях тайного оборотня давно появи-лась благородная отметина времени - густой налёт серой пыли. Пенгфей даже подумывал отколоть у головы нос, однако от столь привлекательной идеи пришлось отказаться. Всё де-ло в запущенной форме сифилиса, с коим его университетский товарищ боролся с попере-менным успехом уже несколько лет. Джон был наркоманом, частенько менял места обита-ния, поэтому ни одного курса лечения до конца не доводил. От гипсовой головы мутный взгляд переполз на стены, где графические зарисовки архитектурных шедевров Европы и Азии чередовались с эскизами фасадов, которые архитектор Пенгфей Розенберг сгенери-ровал собственными руками и воображением. Если кому-нибудь из гостей вдруг случалось попасть в его владения, он непременно в виде некой викторины предлагал на спор отде-лить зёрна от плевел. До сих пор это с лёгкостью удавалось сделать не только домохозяйкам и детям, но и коту по кличке Барсик.
  Пенгфей подошёл к шкафу и открыл створки антресоли... картонный макет двухэтаж-ного особняка... совершенно особенная вещь... напоминание о ней... - в глазах страдаль-ца навернулись слёзы. Потом страдалец прочапал к компьютеру и нажал на кнопку пуска; повернулся к холодильнику и, открыв дверцу, несколько минут простоял, погружённый в свои мысли; сфокусировал взгляд на обезжиренном йогурте; на рефлексе холодильник за-крыл и учащённо задышал; наконец рухнул в кресло. Сейчас посещение бара ему казалось каким-то фантасмагорическим бредом. Все, что осталось от некогда спортивного вечера - это разочарование, помноженное на разочарование. Впрочем, сей финал повторялся из ра-за в раз.
  Пенгфей не раздеваясь, переполз на кровать и закрыл глаза. В полузабытьи вспомнил, как в баре к нему особенно навязчиво приставала проститутка лет сорока... бедная женщи-на... ему почему-то было ужасно неловко отказывать ей в работе:
  'Но это выше моих сил... я, увы, брезглив, а здоровым и трудоспособным людям я принципиально не подаю... нет, нет, нет... надо найти внутреннюю опору, вспомнить что-нибудь отрадное и светлое, найти мысли, которые помогут отвлечься от этой похмельной депрессии... надругательство над собой... я прекращу, разрублю гордиев узел... до алкого-лика мне далеко... неплохая мысль... я не тряпка... сдачу оставьте себе... прекратить... это был последний раз... пожалуйста, ещё двести граммов виски... на самом деле... во всяком случае... слушай Израиль... я не китаец... если можно, в восемь часов...'
  Кошерный кнопочный мобильный телефон зазвонил неожиданно. Пока Пенгфей спро-сонья метался по одеялу в поисках телефона, а потом судорожно пытался попасть по боль-шой зелёной кнопке, сигнал прекратился. 'Номер не определён'. Шанс заснуть безвозврат-но упущен.
  Через пять минут телефон зазвонил снова.
  - Алло, кто это, motherfucker?!
  - Это я - Микки. Извини, что в такое время... Но мне очень нужно с тобой встретится. Сказать тебе кое-что очень важное. Понимаешь? Именно сейчас.
  - Микки, посмотри на часы! Отложить до завтра это никак нельзя? Кстати, сколько сей-час время? Часа три - не меньше. Я просто сегодня очень устал. Очень.
  - Друг мой, Пенгфей, добрая душа, мне нужна твоя помощь, - ныло в трубку.
  - Ладно, сейчас буду. Один хрен, я уже не засну без допинга... - не скрывая раздраже-ния, согласился Пенгфей, чтобы поскорее отвязаться от Микки.
  Ключи от машины мирно валялись под столом у стены, и Пенгфей прекрасно знал их точные координаты... Вчера утром, когда они туда свалились, он секунд тридцать решал, как поступить и что с этим делать; но на тот момент спасение ключей ему показалось задачей невыносимо абстрактной, теперь же, когда физическое состояние не подлежит экспертной оценке, придётся отвечать за малодушие по всей строгости кармы. Встав на четвереньки, Пенгфей прополз несколько шагов в направлении стола; к голове прилила кровь, на висках вздулись вены...
  'Чёрта с два! Одним здесь не отделаться!' - прошипела нью-йоркская человекоподоб-ная обезьяна, резко поднявшись с четырех конечностей и едва сдерживая себя ради невинно спящих домочадцев, (при виде этой картины Дарвин от радости сплясал в гробу буги-вуги). Обезьяна подошла к холодильнику и решительно вытащила парочку стейни - пузатых чертят марки 'Будвайзер'; одну бутылку она выпила сразу - залпом, тут же откры-ла вторую и сделала уже осмысленный глоток. Холодное пиво сотворило чудо: в течение нескольких секунд на глазах у изумлённой публики, что незримо живёт в портере сознания каждого, беспросветная депрессия примата сменилась эйфорией, а Пенгфей снова стал человеком (Дарвин хлопает в ладоши). Теперь в его голове восстановился нарушенный миропорядок, нормализовалось общее кровообращение, мысли приобрели позитивный от-тенок.
  'Итак, в чём дело? Время - три часа, пятнадцать минут', - Пенгфею стало даже инте-ресно съездить к Микки - хотя бы просто повидать это чучело огородное.
  Початую бутылку он сунул в карман, резво достал из-под стола ключи и быстрым шагом двинулся по тёмным коридорам к гаражу.
  Примерно в три часа сорок пять минут Пенгфей вылез из машины. Он прокрался к ме-таллической ограде и следующие десять минут был занят тем, что неустанно подавал условный сигнал криком кукушки, пока, наконец, на его позывные не ответило далёкое ква-канье. Через минуту из темноты за решёткой вынырнуло белое пятно.
  - Желтопузый брат, моё почтение, спасибо, что приехал. Я боялся, ты передумаешь.
  - Микки, привет, бро. Что у тебя стряслось? - на удивление добродушно спросил Пенгфей и протянул руку.
  - Да, в общем, ничего такого... особенного... просто хотелось с кем-нибудь поболтать. Понимаешь, бро, плохо мне, выпить не с кем... - Микки ухватился руками за ветви ограды и прижался к ним лицом.
  - Хочешь пива? - несколько разочарованный оборотом дела спросил Пенгфей, хотя почти наверняка знал, что будет именно так.
  - Помнишь, я просил привезти ту книгу, ну ту, с рисунком на обложке с голой бабой? помнишь? - вот, решил прочитать. Что скажешь?
  - Неплохая идея...
  Пенгфей просунул бутылку сквозь ограду.
  - Микки, отсюда можно как-нибудь выбраться?
  - Буль-буль-буль... буль-буль... ёпти, как я соскучился по хорошему пиву... райский вкус... Да, там в кустах отогнут немого прут, - Микки показал горлышком бутылки в район гу-стого кустарника, который разросся как раз у ограды. - Мне кажется, в ту щель голова про-лезет. А чё такое, бро?
  - Слушай, чувак, если ты ненадолго покинешь сие пристанище...
  - Нет проблем, бро. Под одеяло я напихал всякого дерьма, так что до утра смотритель ничего не заподозрит. Да, в моих планах есть такое - свалить отсюда... достало это дерьмо. Но не сегодня. Я слежу за одним ублюдком, хочу провести конфискацию кошелька без уве-домления подсудимого, уже вычислил, где он его держит бабло по синему делу...
  - Давай, перебирайся сюда, я тебя жду в машине.
  Внутри салона рубила 'Металлика'. Микки бросил очередную пустую бутылку через себя на заднее кресло и откупорил зажигалкой новую; подставляя лицо под жёсткие потоки ночного воздуха, он с восхищением жмурился, а когда начинал захлёбываться - откидывал-ся назад, жадно хватал ртом воздух и снова погружался под струи. Микки был доволен.
  Стрелка спидометра, забыв всякие меры предосторожности, основательно обоснова-лась за риской 'двести' и не думала оттуда сползать. Ленту огненных импровизаций улиц кто-то поставил на ускоренную перемотку, и через полчаса драконова пасть города, оска-лившаяся небоскрёбами и извергающая в небо искусственные огни, оказалась далеко по-зади.
  Автомобиль остановился у придорожного бара, ничем не отличающегося от тысяч точ-но таких же занюханных жоп, разбросанных по магистралям всей огромной страны. Боль-ничная пижама Микки не произвела на бармена ни малейшего впечатления. Этого про-жжённого волка со шрамом через всё лицо, пожалуй, удивить трудно. Даже если сюда за-глянет мертвец, случайно забредший с ближайшего кладбища, такой, не моргнув и глазом, нальет ему столько, сколько тот закажет. Какая, в сущности, разница, наливать живому, ко-торый через пять минут может оказаться трупом с дыркой в голове, или, наоборот, трупу, ко-торый пять минут назад откуда-то выполз и желает со скуки немного выпить да закусить.
  Микки в упор посмотрел на каменное лицо бармена: со стороны могло показаться, буд-то он спрашивает у незримой всезнающей публики: интересно, этому чуваку на самом деле на всё насрать, или за отрешённым и свирепым взглядом кроется что-то ещё, скажем, тон-кая натура, любящая цветы?
  'Девятьсот девяноста девять баксов на бочку вина и хрен на рыло', - вместо вопроса о цветах произнес Микки, после чего с наглой физиономией громко испортил воздух и важ-но проследовал к своему столику.
  За окном начинался дождь. Сначала редкие и робкие, потом более настойчивые капли, а через пять минут - шквал воды, вздыбив столбы водяной пыли, монолитным фронтом об-рушился на полотно истомленной души асфальта.
  Друзья сидели у окна. Сидели и молчали. Смотрели, как вода пытается размыть крас-ки, в которые когда-то, много лет назад, был выкрашен мир. Через несколько минут молча-ния Пенгфей заговорил:
  - Странно его выкрасили, этот мир... Смотри, Микки, некоторые говорят, будто неуме-ло и ужасно безвкусно. Перекупщики на Sotheby's за такую мазню, мол, не дадут и цента. Кто-то, напротив, утверждает, что гениально. А вот теперь смотри: всё, что от него осталось, это тысячи красных, зелёных и жёлтых пятен, которые перекатываются по стеклу от капли к капле, не имея никакой возможности слиться. И вода, всюду вода. Жорж-Пьер Сёра? Как ты считаешь?
  Микки на это ничего не сказал. Возможно, он был согласен... или был категорически против. Во всяком случае, по его реакции трудно было сделать на этот счёт однозначный вывод: Микки самозабвенно вылавливал из своей кружки букашку, решившую попить на халяву пивка.
  
  
  Ровно в пять тридцать утра автомобиль снова стоял у ограды психиатрической лечеб-ницы. Жаль, но всему хорошему рано или поздно приходит конец. Сейчас Микки откроет дверь и молча отправится в свою палату. Утренний холод вместе с начинающимся похме-льем бросит его в дрожь. Снаружи, судя по запотевшим окнам, не больше десяти градусов. Сегодняшняя ночь для Микки обошлась без истерик и без приступов неадекватного пове-дения, он был просто душкой, божьим одуванчиком.
  Пенгфей посмотрел на Микки, всем своим видом показывая, что намеревается по-прощаться, но молчал. Он ждал. Микки это должен сделать первым - так ему будет легче возвращаться.
  'Желтопузый, я думал не говорить тебе... но я подумал... - вдруг заговорил Микки. - Конечно, это, наверное, моя болезнь, какие-то галлюцинации... Я бы мог промолчать и лиш-ний раз избежать упреков, хотя знаю, ты не поступишь так. Может, поэтому я и решился... Пусть так, пусть я не прав, но рассказать должен. Тебе. Мне так велел голос в Белой Пусто-те...'
  Пенгфей вопросительно сморщил лоб и устроился поудобнее, тем самым давая по-нять, что готов выслушать своего кореша.
  Микки глядя в запотевшее окно, монотонно продолжил:
  'Вчера вечером, как обычно, я не стал принимать лекарства и прилёг, намереваясь перед сном послушать радио. Но меня пробило в сон раньше обычного, дремота стала одо-левать меня, и здесь мне подумалось, что не мешало бы выключить эту коробку, чтобы ублюдок Джон, это санитар, не отмудохал меня утром, за то, что я ему мешал спать. Тогда я попытался встать, но не смог - руки, ноги, голова - стали неподъемными, веки слиплись и онемели. Почти тут же я куда-то провалился и через короткое время плавно приземлился на твёрдую поверхность. В первые секунды ничего не было видно. Вообще ничего. Это как плохо настроенная радиоволна моего приёмника - сначала ничего не понятно, а когда не-много подстроишь - лишние шумы исчезают. Когда пригляделся, понял, что со мной проис-ходит какая-то непонятная хрень... Поразил тусклый зеленоватый свет, льющийся сверху. Окружающее стало более-менее различимо. Хорошо помню тяжёлый поток сырого воздуха, и в этом потоке стою я - совершенно нагой. Воздух двигался по пространству, отгорожен-ному двумя стенами. Поверх стен - только этот зелёный, постоянно льющийся свет, кото-рый заполнял собой всё пространство над головой. Стены, около двух метров в высоту, бы-ли обиты бархатной тканью красно-зелёного цвета. На дне воронок, облепивших всю по-верхность стен, виднелись серебристые шляпки от гвоздей. Я начал медленно двигаться по направлению воздушного потока и уже решил, что в этой канализационной трубе бытия - да, да, именно такое название мне пришло тогда в голову - я подумал, что кроме меня здесь больше никого нет. Но это было заблуждением! Сначала возникло далёкое эхо, какой-то нарастающий гул! Но довольно быстро я понял, что это был топот, это был топот конских ко-пыт, он неотвратимо приближался и усиливался с каждой секундой. Мной овладел ужас. К счастью, неподалёку нашлось укромное местечко в виде ниши в стене, и я немедленно туда спрятался. Теперь всё было отдано на откуп случая: да, так и есть, оставалось только ждать и надеяться на чудо, что меня не спалят. Там стояла вонь от конской мочи, все внутренние углы были обильно обоссаны. Значит, этим местечком кто-то регулярно пользовался - зами-гало красной лампочкой в моей башке. Уф, пронесло! Топот промчался мимо - в ту сторону, куда шёл и я, по направлению воздушного потока, но тех, кто его создавал, я увидеть не смог. Это были звуки без сущностей. Эхо топота растворилось в тоннеле также стремитель-но, как и появилось. Выждав минут десять, я продолжил свой путь и таким образом дошел до каменной арки, закрытой куском грязной грубой ткани. Над аркой красовалась нечитае-мая надпись в готическом стиле. Откуда-то сверху звучала необыкновенная зловещая ме-лодия, такой я никогда не слышал, даже не знаю, с чем её сравнить.
  Когда мелодия стихла, из-за ширмы стали доноситься довольно различимые обрывки разговора, спорили три человека: Предлагаю оставить всё, как есть. Сделаем некоторые уступки, выпишем дюжину хороших проповедников, закроем две трети точек, наведём по-рядок в финансах, а там как-нибудь разберёмся... уже поздно, план вступил в силу... ничего не получится... около трёх тысяч... по юго-восточному направлению депеша не... она сде-лала выбор... только девять... слишком поздно... если так произойдет, мы останемся в накладе, и это мягко говоря... сомнительно как-то... но мы знаем, что начало и конец сбоку... надеюсь... а если дело не даст положительного результата? ведь система однажды уже бы-ла решена однозначно, стоит ли доводить дело до повторного рассмотрения... новая шка-ла... неправильный расчет... вы меня, порой, удивляете, мой друг! Где ваша смелость! Раз-ве игра вас не вдохновляет! Как не стыдно, профессор!!! Не вы ли когда-то воспевали по-стоянное движение вперёд и точный расчёт... жаль, но от основ... иллюминаты... класси-ка... герцог оказался недостойным... всего одиннадцать миллионов... вся Европа ждёт у моря погоды, хи-хи... короли, дамы, валеты и тигровые шестёрки - у нас; у них - тузы и джокеры... рискуем... риск - благородное дело, особенно если всё точно рассчитано... нам нужно повременить, ещё раз все взвесить. Есть варианты и попроще, но требующие боль-шего количества времени и сил, предлагаю использовать их...
  'Хватит рассуждать! Что за настроения! Я задыхаюсь! Мне необходим апогей. Скорее начинайте кон, чтобы, наконец, оросить угревую сыпь! Я хочу обновиться и во веки веков не стареть!!!' - раздраженно пропищал женский хрипловатый голос. Она всё это время молча-ла и заговорила впервые. Те двое сразу же заткнулись. Было слышно, как чиркнула зажи-галка, через пять секунд она заговорила снова: 'Пока открыт шлюз, необходимо действо-вать. Камень ждет ноши. До суда больше меня не увидите. Слушайтесь наместника и его слуг. Чучхе вы получите от Лотерейного, а дальше - не вас учить...'
  И моментально! - смена декораций: в мановение ока я оказался в совершенно другом месте! Там был деревянный белый пол... бесконечный... и всё залито белым светом! Там было хорошо и спокойно. Я пытался куда-то идти, шёл долго-долго, но ничего не менялось. Я лёг на пол и заснул. Проснулся уже в своей кровати'.
  Пенгфей знал, что Микки всегда отличался великолепной памятью. В университете в этом вопросе он не знал себе равных: материал заучивал учебниками. Поэтому в точности изложенного, чему свидетелем он якобы явился, сомневаться не приходилось.
  - Бро, прошу тебя, - на лице Микки застыл испуг, он пристально посмотрел Пенгфею в глаза и умоляюще простонал, - не оставляй Ричарда. Никогда. Даже если всё случится. Обещаешь мне?!
  - Хорошо, хорошо, Микки, обещаю. Я Ричарда никогда не оставлю!
  Ричардом звали хомяка, которого два года назад Микки подарил Пенгфею на день рожденья. Уже как год вышеозначенный хомяк приказал долго жить, но 'бро' не торопился расстраивать своего 'бро' столь печальным известием и, всякий раз, когда речь заходила о хомяке, выдумывал всевозможные небылицы из его личной жизни.
  
  
  Пегнфей возвращался домой с тяжёлой душой и невесёлыми размышлениями:
  'Рассказ, поведанный Микки, придётся списать на его болезнь - другого выхода нет. Принять его - значит снова ввязаться в эту бредовую канитель. Микки, Микки, ты же зна-ешь, я уже пытался, и что из этого вышло. Что я могу изменить? Ничего. И почему наше со-знание так будоражат рассказы душевнобольных? В глубине души мы им почему-то верим. Может, в людях не от мира сего что-то заложено, не доступное остальным? Но как бы там ни было, весь этот вздор оставил прескверный осадок. Тем более, это очередное напомина-ние...'
  В итоге, проанализировав всё, Пенгфей не придумал ничего лучшего, как рассердить-ся на себя за то, что именно он, словно губка, должен всё это впитывать.
  'Скорее забыть! - твёрдо решил он. - Всё это бред! Полный бред! Главное, не повто-рять старых ошибок'.
  
  
  Они встретились в кафе 'У Восточных ворот Шаолиня'. Адам сидел за столиком в центре зала в гордом одиночестве. Едва Пенгфей подошел к столику, как сразу же угодил в ловушку, которую приготовил для него приятель: одиноко лежащая на пустом столе брошю-ра определённо привлекла его внимание. Рисунок на глянцевой бумажной обложке из-за художественных нагромождений был не очень понятен, за исключением, пожалуй, цен-тральной его части - там багровело сердечко, внутри которого слились в любовном соитии два человека - гривастый шатен и длинноволосая блондинка с огромными арбузами, кото-рые едва скрывала рваная блузка. Ещё можно было разобрать вьющуюся вокруг сердечка виноградную лозу, а вдали - водопад. Пенгфей взял книжку и с живым интересом стал изу-чать столь трогательную идиллию. Имя автора, теснённое золочёными буквами, ему ни о чём не говорило. Он открыл случайную страницу, где-то посредине, и с ироничной ухмыл-кой прочитал вслух несколько предложений.
  - Эту книгу написал либо непроходимый тупица, либо законченный циник, - не удер-жался от ссылочного пояснения Адам.
  - Или чувак просто хочет кушать и при этом не обделён талантом писателя-графомана, знающего секреты женской души. Можно взять это ненадолго? Мне иногда просто жизненно необходимо прочитывать что-нибудь подобное для восполнения в организме каких-то осо-бенных микроэлементов.
  Адам нахмурился, сердито поправил на кончике носа очки... но тут же расплылся в улыбке, которую сопроводил ехидным тоном:
  - Бери, бери, мне для друга говна не жалко... - после чего с трагической миной глубо-ко вздохнул и сделал воистину душераздирающее признание. - Если бы ты знал, как меня всё это достало... Но сие искушение имеет надо мной великую власть. Увы, не могу отка-зать себе в удовольствии хоть раз в неделю, надев бомжовский костюм грузчика, прийти в сие благородное заведение и, усевшись за этот столик в центре зала, небрежно бросить на стол что-нибудь эдакое. А потом любоваться, как напыщенные интеллектуалы реагируют на мой перформанс. Как правило, от одного вида вот такой обложки у них случается когнитив-ный шок! Бедняги думают, что, прочитав разок Ницше или Канта, да ещё какого-нибудь со-временно изобретателя велосипедов, они стали отличаться от тех домохозяек, которые употребляют бульварное чтиво и льют над ним слёзы. Все одинаковы: и ты, Пени, и я, и та толстая домохозяйка, что жрёт весь день свой попкорн, и ваш Ицхак Кац с вечно потной ро-жей, кстати, как он там? Твой папаша его не выпер ещё? О, у меня возникла идея! Точнее, это чертовски привлекательное коммерческое предложение, прорыв! Суть заключается в том, чтобы печатать литературные произведения на рулонах обычной туалетной бумаги. Представляешь, сколько человек напрасно теряет времени, пока торчит в туалете и просто срёт, бездарно просирает своё драгоценное время! Ты бы мог по своим связям пролобби-ровать закон, который бы обязывал всех производителей туалетной бумаги, как минимум, половину своей продукции выпускать с подобным новшеством. Плюс ко всему, это прорыв на просветительском поприще. Хочешь не хочешь, а рядовой обыватель месяца за три бу-дет прочитывать вещь. Издатели объединятся с производителями туалетной бумаги и бу-дут поднимать сумасшедшие деньги! А что?! Почему бы и нет?! Представляю, какими тира-жами будут расходиться новые издания. Их будут истирать тоннами. Картина маслом: захо-дишь в универсам и говоришь продавцу: 'Дайте мне, пожалуйста, три рулончика Шекспира, только чтоб бумага была помягче, а то в прошлый раз купил Достоевского - чуть мозоль на жопе не натёр, но выбрасывать было жалко, уж больно интересно пишет, собака'. За эту идею я получил бы Нобелевскую премию мира, скрещенную с премией по литературе!
  - Что ж, хорошая идея. Только типографская краска должна быть экологически чистой, чтобы не вызывала рак прямой кишки, - вяло среагировал Пенгфей, немного утомленный от неожиданной экспрессии Адама.
  - Главное, содержание должно быть таковым. Содержание! - продолжал напирать Адам, - а задница всё стерпит!
  - Адам, что-то ты сегодня разошёлся. У меня сейчас не то настроение, чтобы вместе с тобой нести ахинею. Я по делу. Мне нужен телефон твоей сестры. Она как-то мне его дава-ла, а я потерял. И вот что ещё: скажи, у неё сейчас кто-нибудь есть?
  Адам удивлённо посмотрел на Пенгфея, а потом громко на всё кафе заголосил:
  - Я почём знаю? Она предпочитает бомжевать, её манят трущобы в самом прямом смысле, то есть самые настоящие клоаки, как из пьесы Горького 'На дне'; домой она при-езжает редко, денег не просит, да они ей и не нужны, судя по всему. Позвони и спроси! По-моему, пока никого нет, а там - кто её знает. С тех пор, как Ким бросила этого придурка Джа-стина Бибера, будь он не ладен, достал уже, много времени прошло. А ты что, хочешь, того, сблизится с ней?! Хе-хе. Сейчас поищу... - Адам достал из сумки айфон, деловито поковы-рялся в дисплее и, преисполненный достоинства, громко продиктовал номер.
  
  
  Третий ряд, места - пятнадцать и шестнадцать... брюки, чулки, юбка, сам идиот, кости-стые ноги, цепкие колени, извините, позвольте, ещё три кресла. Трудная виктория!
  - Ким! Привет! Извини, немного припозднился. Смотрю, полный аншлаг.
  - Привет, Пени. Хочешь посмотреть программку? Сегодня он не играет! Представля-ешь, его заменили дублером.
  - Я так понимаю, это в корне меняет дело? - Пенгфею было достаточно трудно изобра-зить мину, выражающую расстройство по этому поводу.
  - Пени! Ты что!? Конечно! Неужели ты думаешь, что я пришла смотреть на все эти шляпки, перья, веера и квадратные метры штукатурки на антикварных фасадах. Я здесь только из-за него! А его нет! Даже и не знаю, что теперь делать. Я их всех разнесу к чёртовой матери! Подайте сюда Тома!
  - Неужели этот парень лучше Джастина Бибера?
  - Адам... его работа... это он тебе всё разболтал! Как всегда, всё перепутал. Сколько раз ему говорила, что в той истории фигурировал не Джастин Бибер, а корейская бой-банда 'BTS'... весёлые ребята, конечно... когда спят или едят. Они все запали на меня од-новременно. Если честно, полные придурки, да и поют - так себе...
  - Жуткая история!
  - Не то слово, еле от них отбилась. Представляешь, все семеро висят на канатах под моим окном на пятнадцатом этаже, а во дворе - толпы обезумевших кореянок!!! Это был ад!
  - Чёрт возьми!
  - На самом деле, проблема была во мне. Я тогда встречалась с Амантой, ты мог её ви-деть на той злополучной вечеринке у Гленна Аванесяна в общежитии Плешки. Так что ре-бята меня не сильно интересовали... даже всерьёз подумывала сменить пол. Но, слава Бо-гу, в моей жизни появился Том...
  - Чёрт, у вас что-то есть?
  - Пока трудно сказать... он даже не подозревает, что сидит на моём крючке... Милый птенчик, любимый мой! И это ужасно, ужасно! Ужасно, что сегодня я его не увижу... Вечер умер... не знаю, что теперь делать...
  - Что делать? - пошли отсюда!
  Ким секунду думала:
  - В самом деле, пошли. Но куда?
  - Пока не знаю, но для начала предлагаю встать и пересчитать двадцать восемь ног!
  - Двадцать девять! Ты не учёл вон тот костыль! У меня идея! Пошли просто пошатаем-ся по городу!
  - Оригинально...
  - Да! Просто погуляем! А машину пока оставь на стоянке, - Ким была просто восхище-на своей идеей.
  Пенгфей и Ким деликатно покинули партер. Безлюдный холл театрального центра при их появлении хищно раскрыл голодную пасть с пустыми зубами-креслами, а развешенные по стенам фотографии легендарных актёров желчно выругались с пыльных высот. Чувствуя свою вину, дезертиры опустили головы и быстрым шагом направились к выхо-ду. Гардеробщица, кучерявая женщина лет восьмидесяти пяти, провожала их запредель-ным взглядом. Когда Пенгфей попрощался вслух и сверхучтиво кивнул головой, её глаза, увеличенные в роговых очках до невообразимых размеров, в ответ только растерянно за-моргали. Стеклянные двери театрального центра одним оборотом поменяли декорации вымышленных постановок на декорации настоящей жизни - с её тёплым и прекрасным ве-чером, с её уютными улицами и скверами, с живыми людьми и настоящими автомобиля-ми...
  - Ну, куда пойдём? - произнёс Пенгфей.
  - Какая разница... пошли туда, - Ким махнула рукой по направлению Атлантик-авеню и взяла его под руку.
  Метров триста они прошли по Флашинг-авеню в полном безмолвии. Пенгфей, как ини-циатор романтической встречи, как игрок, на чьей стороне мяч, как тореадор, смело схва-тивший быка за рога, вдруг сделал для себя весьма неприятное открытие: он совершенно не подготовился к сегодняшней встрече, он выпал в осадок и лишился дара красноречия. Искру следует выбивать при помощи выверенных манипуляций, а не дожидаться, когда произойдёт чудесный самопроизвольный разряд тока. Смелый тореадор на поверку ока-зался волшебным волом с прекрасной душой, который умеет только мычать, сопеть и взи-рать влюблёнными очами.
  - Хорошая сегодня погодка выдалась, - Пенгфей громко вздохнул и с тоской посмот-рел ввысь - вчера была просто отвратительная...
  - Да, сегодня неплохая.
  - Люблю, когда все небо в звёздах.
  - Уже появились звёзды? - Ким вскинула голову и пристально вгляделась в небо. - Не вижу ни одной.
  - Разве? - удивился Пенгфей. - А я думал их полно.
  Ким прижалась к его плечу:
  - Давай просто послушаем город. Смотри как красиво! Ты не против, если я немного помолчу....
  В знак согласия он водрузил свою руку на её плечи, и они медленно пошли. Потом они разговаривали о разных пустяках; даже ни разу не обмолвились о погоде или искусстве. В самом деле, не всё ли равно, о чём говорят уста, когда души нашли общий язык - язык теп-лоты. Пенгфей чувствовал тепло, которое шло от этой девушки. Хрупкие плечи... красивые глаза... в ней угадывалась большая душа. Он тесней прижал её к себе. До его возбужден-ных ноздрей доходил едва уловимый тонкий аромат её нежных духов и что-то ещё, от чего кружило голову.
  Неожиданно при помощи ловкого борцовского движения Ким выскользнула из-под его руки и убежала далеко вперёд. Пенгфей догнал её только через четыре квартала... когда она уже перестала бежать... медленно шагая вдоль витрины зоомагазина, она с интересом изучала мир живой природы.
  - Вау! - вдруг взвизгнула Ким и, прыгая, захлопала в ладоши. - Смотри, Пени, они жи-вые!
  Пени заглянул внутрь витрины и обнаружил там довольно объемный аквариум, в ко-тором плавали рыбы. Ким восторженно, во все глаза, уставилась на высокомерных обита-телей рифов. Рыбы же, чувствуя, что к ним приковано внимание, деловито подставляли для обозрения бока и вертели красными глазами. Одна из рыб вынырнула на самую по-верхность и пустила несколько пузырей.
  - Царица морская велела передать, что сегодня ты выглядишь просто сногсшибатель-но... - высосал из пальца комплимент Пенгфей и тут же раскаялся в своих словах... репли-ка прозвучала уж очень фальшиво и приторно. Дух Антонио Бандераса бросил его на про-извол судьбы в самый неподходящий момент.
  - Слушай, Пени, рыба не это сказала. Она говорит, что Микки ничего не придумал, и всё, что он сказал, это на самом деле правда. Не понимаю, о чём она, но это были её слова...
  Пенгфей немного охренел от услышанного, но сделал вид, будто ничего не понял...
  
  
  Стволы ближнего света, качаясь, последовательно вырывали из темноты лужи у обо-чин, люки, спины ссутулившихся одиноко бегущих прохожих.
  - Теперь налево, метров двести - прямо... да, верно... и теперь во двор.
  - Какой этаж?
  - Третий. Старуха, наверное, меня заждалась.
  - Имеешь в виду - мать?
  - Нет. У меня нет матери. Я была ещё совсем маленькой, когда она умерла. Нас с бра-том растил отец. Странно, что ты ничего не знаешь...
  - Извини, не знал. Адам об этом ничего не рассказывал.
  - Ладно, проехали. А у этой женщины я снимаю комнату. Вот уже полтора года. Она ко мне относится как к собственной дочери. Всегда волнуется, если меня долго нет. Она, в принципе, милая. Хотя, знаешь, порой, своей излишней опекой достает до самого копчика. Никак не может смириться с тем, что современная женщина в первую очередь - свободная женщина - в самом широком смысле...
  Дом, в котором жила Ким, располагался далеко не в лучшем районе города. Строения по всей округе казались совершенно одинаковыми, это были пятиэтажные чёрные коробки, лишённые и намека на индивидуальность.
  - Вот этот подъезд.
  Автомобиль остановился с серьёзным креном. На темно-сером пятне фасада чернели зловещие дыры оконных проёмов - за исключением одного - на третьем этаже - там горел тусклый свет.
  - Как раз моё окно. Видишь, не спит... она всегда меня дожидается, если я в городе!
  Пенгфей открыл багажник и резким рывком выхватил аквариум. Ему стало казаться, будто за чёрными окнами по всему дому происходит какое-то тайное движение. Наверняка от их возни переполошился весь дом: все злобные старухи и любопытные домохозяйки по-вставали со своих постелей и смотрят сверху, как он будет поднимать на третий этаж этот чёртов аквариум, а местный маньяк, это уж как пить дать, прильнул к окну с карабином и ждёт момента, чтобы пустить оружие в дело и продырявить ему зад.
  - Пени, мне кажется, за нами кто-то следит, - таинственно прошептала Ким.
  - У меня такое же ощущение, - тоже шёпотом поддержал тональность Пени. Но в ту же секунду к его обонянию зашёл в гости вонючий привет от мусорного бака, и романтическое настроение героя в один миг испарилось. Это придало ему сил и спортивной злости! Реши-тельно присев, Пенгфей обхватил аквариум и напрягся... он слышал, как сзади затрещали его брюки, но отступать было слишком поздно - что-то около одиннадцати часов вечера. Дьявольским рывком, оторвав вес от земли, он выпрямился и сделал несколько шагов впе-рёд. Ким молниеносно бросилась на выручку и ногой отбросила дверь в подъезд. В царстве мёртвых царила 'египетская ночь'. Сырость из подвала вперемешку с аммиачным запахом внушали неприятные опасения... где-то в дальнем углу с хорошим пещерным эхом цокали о лужу тяжёлые капли. Ким чиркнула зажигалкой и пошла впереди, как мифический олим-пийский факелоносец.
  Первые десять ступеней Пенгфей прошел весьма сносно, хотя определенные реакции в его организме начали происходить с первых же сантиметров дистанции: перед глазами начали возникать жёлтые круги; в черепной коробке нашли себе работу угольщики, уволен-ные из шахт Англии, Польши и Донбасса; ноги самопроизвольно выплясывали довольно развязный краковяк. Он уже начал корить себя за то, что у зоомагазина поддался романти-ческому порыву. Им был забыт основной закон кармы: за всё надо платить, особенно, вот за такие финты ушами. Но красота требует жертв, и Пенгфей почувствовал себя приносимой на алтарь красоты жертвой...
  Один этаж пройден!!! Не так страшен чёрт, как его малюют! - яркой лампочкой пози-тивно мелькнуло в голове героя. Пальцы по-немецки сдержанно отнеслись к сему самона-деянному утверждению и посредством сети нервных волокон дали понять, что скоро начнут разжиматься. Пенгфей остановился: мысль оторвалась от сознания, и какое-то время он нащупывал утерянную связь. При свете зажигалки было видно, как усиленно работают плавниками океанические существа - животный инстинкт им явно что-то подсказывал...
  Развязка произошла молниеносно: нога, на которую он перенёс вес аквариума, корот-ким движением размазала по ступени кошачью кучу, и всё, что он успел запомнить в следу-ющие доли секунды - это много красного света, грохот и вода.
  - Рыб спасай! - лёжа на спине, завопил обезумевший Пенгфей. Через секунду он вскочил на ноги. Вода вперемешку с кровью хлынула на лестницу. - Где твоя квартира!? Эта!?
  - Нет, этажом выше! - не меньше обезумев, закричала Ким.
  - Скорей набирай холодной воды. Они ещё живые! Что встала?! Давай быстрее!!!
  Ким в три прыжка залетела на следующий этаж. Подобно торнадо, круша и сметая все препятствия на своём пути, в том числе и опешившую хозяйку, она ворвалась в ванную комнату и подставила ведро под мощную струю холодной воды.
  Пенгфей прилетел следом уже через пять секунд! Держа в обеих руках рыб, мокрый до нитки, весь в крови и чешуе, но с победоносно озарённым лицом - как истинный герой, о котором благодарные потомки сложат легенды, он опустил кулаки в воду и осторожно раз-жал. Чёртовы рыбины признали свою стихию, и, следуя за водоворотом, на радостях при-нялись петь и плясать, прославляя своего спасителя - смелого и решительного Моисея. На этажах заскрипели двери. С лестницы доносилась ругань. К счастью, в доме нашёлся заяд-лый аквариумист, который согласился временно пристроить у себя обездоленных рыб.
  Ким пристально посмотрела Пени в самые зрачки...
  - Бедный, - она нежно провела ладонью по его щеке. Её губы были совсем близко...
  Пенгфей почувствовал на своих губах её горячее дыхание и бессознательно подался навстречу.
  - Тебе срочно нужна помощь! - вдруг отпрянула от него Ким. - Посмотри, ты весь в крови! У тебя есть телефон!? Нет! Я найду свой и срочно вызову доктора!
  - О, ужас! Какой доктор?! В жопу доктора! Я в полном порядке. Поцарапался немного. Неприятно, что весь мокрый. У тебя есть во что переодеться?
  Ким вытащила из шкафа не первой свежести махровый халат и засаленные тапочки с дырками на носках:
  - Кстати, рыбы сейчас сказали, что ты - Моисей. Бред какой-то... я, видимо, разучи-лась понимать язык рыб...
  - Забей... - отмахнулся раздражённый Пенгфей, - это уже перебор! С меня на сегодня достаточно!
  За окном светало. Утренняя прохлада проникла и сюда. Моисей проснулся от нестер-пимой боли в руке и озноба. Он достал из-под подушки фляжку с ромом и сделал несколько жадных глотков, после чего ощутил сначала явное облегчение, а следом и желанную лег-кость восприятия утра. Безучастно осмотрел брюки, которые мокрой кучей валялись в углу комнаты вперемежку с мусором и пустыми консервными банками: торчащие из всех скла-док пучки морских водорослей делали их похожими на Висячие сады Семирамиды. Спу-стив ноги на пол, ещё несколько минут просидел неподвижно возле самой прекрасной женщины на свете, она ещё крепко спала, затем встал, и, набросив на голое тело грязный халат, на цыпочках вышел из квартиры. Спускаясь по лестнице, наступил на нечто твёрдое и подвижное: черепаха - чёртова каракатица! - за ночь доползла до первого этажа и, уткнувшись мордой в порог, словно заводная игрушка, буксовала на месте. Пенгфей поднял её с пола, отряхнул о халат лапы и сунул в карман.
  Чувство безотчётного дискомфорта не покидало Пенгфея по дороге домой. И вчераш-нее происшествие с аквариумом к этому не имело никакого отношения. В конце концов, всё было более чем прекрасно, это была прекрасная ночь! Что-то другое тревожило его. Но что? - вопрос оставался открытым... Его автомобиль остановился на перекрёстке. Светофор за-мигал красным. Яркие красные пятна! Да! Уже ближе! Вспышки! Совсем рядом! Это сон! Вот что навязчивым сверлом дырявило его башку - сон, который приснился под самое утро!
  Он напряг память, призвал своё, как в очередной раз выяснилось, скудное воображе-ние. Вспышки! Над городом были видны вспышки. Люди куда-то шли. Никто не бежал. Они подходили к нему и узнавали время. Он отвечал: 'Два часа, двадцать минут, одиннадцать секунд'. Услышав это, люди с ужасом хватались за головы и обречённо кричали, а потом вдруг успокаивались и меняли направление своего следования на противоположное. И сколько бы он не ходил по улицам - всюду одно и то же. Даже время почему-то оставалось тем же.
  'Извините, мистер, что всё это значит, куда все идут?' - максимально деликатным то-ном обратился Пенгфей к прохожему в костюме клерка с аккуратным пробором по самой середине лысины. Но тот шарахнулся от него в сторону, как чёрт от ладана, и только крепче прижал к груди свой портфель. Пенгфея это страшно разозлило и повергло в уныние.
  'Миссис, прошу прощения, что здесь происходит, куда мне идти? - пришлось догонять пугливо озирающуюся женщину с ярко накрашенными губами и кричать ей вслед, - куда вы так торопитесь?'
  'У меня очень ценная группа крови, нужно успеть её сдать', - протараторила женщи-на, ускорила шаг и скрылась за углом.
  Размышления о сне не оставляли Пенгфея всю оставшуюся часть дороги. Схватив-шись крепко за руль, он натужно пытался вспомнить что-то ещё... раз за разом он прокручи-вал весь сон в мельчайших подробностях... любая деталь, кажущаяся мелочью может таить в себе бесценную информацию. Впрочем, несколько моментов вполне тянули на то, чтобы попасть в дневник.
  Пенгфей на цыпочках, чтобы его никто не услышал, постарался проникнуть в свои владения, но был перехвачен матерью. Но она даже не сразу узнала его. Минуты три расте-рянно смотрела то на его наряд, то на забинтованные руки, то на наглую физиономию. Бы-ло видно, как с каждой секундой деформируется от ужаса её лицо.
  - Мальчик мой, на кого ты похож? Ты где был? Что с тобой? - срываясь на фальцет, спросило ожившее китайское изумление.
  - Мама, оставь меня. Всё в порядке. Ходил в театр, - почти басом ответило воплоще-ние хасидского спокойствия.
  - Посмотри на себя! Какой театр!? Где ты ночевал? Рональд, посмотри на нашего сы-на!
  На отчаянные высокочастотные позывные выполз заспанный глава семейства. Он равнодушным взглядом осмотрел сына, что-то пробурчал и отправился обратно.
  - Ты куда? - ринулась за ним Франциска и, схватив отца за рукав, приволокла обратно.
  - Мать, ты что шумишь? Тебе же сказали, человек ходил в театр. Не вижу в этом ничего дурного. Сынок, это был правильный выбор.
  - Рональд, ты посмотри на его вид. Он же весь в крови? Пенгфей, что это за халат на тебе? Где твоя одежда? Надо срочно вызывать доктора!
  - Опять доктор?! - раздражённо всплеснул руками Пенгфей. - Повторяю для тех, кто на галёрке: у меня всё нормально, я был в театре. Я был с девушкой. Оставь меня. Я хочу спать. Сдохнуть спокойно не дадут. Скоро мы все умрём, а ты по мелочам суетишься... суета всё это и томление духа!
  Пенгфей грохнул дверью и повернул изнутри ключ.
  - Что!? Рональд, ты слышал, что он сказал, - здесь Франциска совершенно потеряла самообладание и отчаянно заколотила в дверь.
  - Ой-вэй, да пошутил я, пошутил, - донеслось глухое недовольное бурчание из-за две-ри.
  - Господи, ну что ты будешь делать с этим человеком, - всплеснула руками огорчённая мать. - И как тут не сорваться?!
  - Дорогая, оставь его, - Рональд взял жену под локоть и увёл в спальню. - Успокой-ся! Ша!
  
  
  Утро встретило дождём. Компьютер не стал отставать от погоды: едва загрузился, как сразу же сгорел и взорвался.
  'Я, кажется, угадаю с трех раз, чем сегодня займусь', - проговорил вслух Пенгфей и тут же от досады выругался, так как прекрасно понимал, что лукавит: пивнушка 'Бег по спи-рали' - и сразу в десятку.
  Он достал свой дневник и щёлкнул авторучкой:
  'Каждого человека судьба посылает на эту землю с какой-то своей миссией. Одному дает радость бытия, другому - радость свершений, а есть люди - их удел всю жизнь мучить-ся и страдать: непонятные связи, вечное ожидание чего-то светлого.
  Жил-был хомяк. Он любил семенить лапками по стеклу аквариума, хрустеть кукурузой и гадить за троих - почему же за троих? - да просто потому, что хомяк за троих кушал - ап-петит у него был хоть куда, а кукуруза из кормушки не выводилась от слова 'никогда'. Ещё хомяк любил мнить себя леммингом и мечтал о великой миграции к океану. Почему именно к океану, он никогда не задумывался - просто нравилось слово - и этого ему вполне хвата-ло; да и кто такие лемминги, он знал едва ли - что-то рассказывала бабушка ещё в зоомага-зине, к ней когда-то один сватался. А потом в аквариум подсадили самку, и хомяк про океан забыл. Лишь иногда, во время долгих осенних вечеров, он вдруг вспоминал о своей мечте - и тогда ему хотелось глубже зарыться в опилки, чтобы плакать, плакать...
  Итак, для полноты сего безрадостного спектакля под названием 'Жизнь' не хватает ещё одного, пожалуй, ключевого акта: по смерти угодить в ад, как грешнику, бесполезно просадившему жизнь. Уравнение, очевидно, решено неверно. Ибо ад на земле не может за-канчиваться адом в мире ином - будут нарушены все законы вселенского равновесия и кармы. Здесь, определённо, предстоит разобраться. Хорошо бы до спасительного прозре-ния не спиться окончательно'.
  Пенгфей оделся и направился по коридору к гаражу. Под ногами, как всегда, путался Дональд: наверняка замыслил очередную гадость. В последнее время политические дела шалуна пошли в гору, и он был полон разрушительной энергии в режиме 24/7.
  - Дональд, дуй сюда. Ты почему не в Конгрессе? - Пенгфей хоть и был на пятьдесят лет младше Дональда, но приходился тому дядей. Такая чудовищная, на первый взгляд, диспропорция в расстановке членов одной семьи случилась не в результате каких-то роко-вых соитий и маловероятных случайностей природы, а по вполне банальному расчёту с га-рантированным результатом: мешок денег, помноженный на криоконсервацию и суррогат-ное материнство...
  - Меня сегодня бабуля оставила дома, потому что я заболел, - и Дональд пару раз не очень убедительно кашлянул.
  - У тебя есть пять минут, чтобы одеться. - Пенгфей решил поиграть в заботливого дя-дю. - Сгоняем в Лас-Вегас, немного развеемся. Охрану не бери. Летим на самолёте моего братана Джоржа Уокера Буша. Что скажешь? И да, не забудь свои крутые солнцезащитные очки и красную кепку!
  Дональда долго уговаривать не пришлось. Через пять минут мистер Розенберг-младший сиял, как новенькая десятицентовая монета на митинге в Атланте; на это фор-менное самоуправство бабушка лишь неодобрительно покачала головой.
  Несмотря на то, что вертолётная площадка и располагалась в десяти минутах ходьбы от дома Розенбергов, всё же для солидности заботливому дядюшке пришлось покатать племяша с полчасика по городу. По спецзаказу автомобиль двигался на максимальной ско-рости и в сопровождении двух полицейских машин с включёнными мигалками! Наконец, чёрный нос длинного блестящего автомобиля медленно, как в гангстерских фильмах, пока-зался из-за угла соседнего дома и значительно остановился напротив входа. Из открыв-шейся двери лакированный башмак босса аккуратно ступил на грешную землю Бронкса.
  Перелёт в Лас-Вегас прошел прекрасно. В казино каждый занимался своим делом: До-нальд вёл игру, а Пенгфей уплетал мороженое, которое здесь оказалось на удивление вкус-ным. Дональд застал его как раз за этим занятием и, презрительно хмыкнув, показал дяде свой выигрыш. Он исчислялся миллиардами долларов и целыми провинциями. Пенгфею ничего другого не оставалось, как только изобразить крайнее удивление.
  - Ну что, старина, запустим пару ещё 'Томагавков' по Талибану! - напоследок дядюш-ка решил вызвать в душе племянника детский восторг, зарядить положительной энергией.
  - Нет. Свою игру я сегодня закончил, - Дональд развернулся на сто восемьдесят гра-дусов и направился к выходу. Ему надоело слушаться сопляка.
  
  
  SMS пришло от Ким. Содержание предельно короткое: 'приезжай'.
  Она сидела у окна и молчала. Воспаленные красные глаза были ещё полны слёз. Это был как раз тот случай, когда не стоит докучать вопросами типа 'что случилось' или 'поче-му ты плачешь' - Пенгфей это понял, едва её увидел, он молча сел рядом, одной рукой об-нял за плечи, а другой прижал её головку к себе. Обычно строптивая, сейчас Ким не сопро-тивлялась, вжалась в него и затихла. Бедное, милое существо... страдает... в этой крохот-ной комнатёнке... одна... зачем ей всё это... У Пенгфея возникло чувство непоправимой вины и сразу же больно защемило в груди.
  'Господи, какой же я чёрствый болван!' - простонало всё его существо. Сейчас он был готов отдать себя всего, чтобы хоть как-то ей помочь. О, сколько бы он отдал, чтобы больше никогда в её жизни не было вот таких страшных дней! Она должна, просто обязана быть счастливой.
  Ещё секунда и Пени наговорил бы не весть чего, если б чёрт не дёрнул его взять в руки аккуратную коробочку, что лежала рядом на столе. Человечество тратит слишком много своих творческих и физических сил на изобретение оружия и вот таких штучек! Но разве мог он знать, что под лакированной крышкой столь милой шкатулки на пружине затаился подлый фаллос, который через секунду поставит ему смачный фингал.
  Ким сначала от неожиданности, а, поняв, что произошло, уже от неописуемого востор-га взвизгнула и зашлась таким заливистым смехом, что Пенгфею ничего другого не остава-лось, как только глупо хихикать ей в унисон и хлопать ушами. От растерянности он даже за-был спросить, как эта дрянь попала к ней в комнату.
  - Вот это другое дело, - немного расстроенный сказал Пенгфей и нежно поцеловал Ким в пухлые губы. - Узнаю прежнюю девочку.
  Она игриво взглянула на него и снова прыснула смехом.
  - Ну, куда мы сегодня идём, - деловитым тоном спросила Ким, уже другая - прежняя - с живым блеском в глазах и озабоченной мордочкой.
  - Не знаю. Выбирай сама. Я сейчас с романтикой в разладе. Это факт. Вчерашний джаз-клуб был моим последним сколько-нибудь стоящим изобретением. Но и это ты забра-ковала, назвав жуткой какофонией. Я сдаюсь! Поднимаю лапки вверх!
  - Пенгфей, ну какая романтика! Мы уже достаточно долго знаем друг друга, чтобы не придумывать надуманных вещей. Не усложняй и без того непростую жизнь, доверься в этом деле мне и поймёшь, что сделал правильный выбор! Пойдём просто в кино. Окей? Я буду предлагать, а ты говори 'да' или 'нет'.
  Выбирать пришлось долго. Разнообразие фильмов, жанров и направлений, предлага-емых потребителю - от Голливудского добротного ширпотреба до авангардных изысков 'сумасшедших' режиссёров из России, Пакистана и Гондураса - просто поражало. Ким приятно удивила Пенгфея, обнаружив в себе неплохую осведомлённость в кинематогра-фических джунглях. В итоге Пенгфей полностью доверился ей в выборе фильма... в сущ-ности, ему было плевать, что смотреть. Он растянулся на кровати и расслабился. На гори-зонте замаячила мысль о пиве.
  Китайский фильм под названием 'Побег из Шоушенгкока' оказался с двойным дном. Сюжет разворачивался в начале семнадцатого века в небольшом корейском городке, рас-положенном на морском побережье - всё на фоне великолепной природы и водопадов. Молодой рыбак (Том Круз) - на вид самый обыкновенный юноша, закалённый с детства честным тяжёлым трудом, занимался своим делом: ловил рыбу, когда нужно - чинил сеть. Мимо хижины, в которой он жил со своей многочисленной семьёй, каждый день проходила девушка (Чулпан Хаматова). Красавицей её назвать было трудно, но было в ней нечто, что пробудило в душе молодого рыбака самую светлую и самую возвышенную любовь. Они стали встречаться, всё закрутилось стремительно... дело молодое, и это молодое дело неуклонно шло к брачному союзу... Но однажды на беспечный райский городок, погружён-ный в вековую дремоту, напали жестокие японские завоеватели - подлые и жестокие саму-раи. Многих мирных жителей они нещадно порубили мечами, а некоторых, в их числе была и невеста рыбака, увезли с собой на проклятый остров Хоккайдо. Прошло много лет. Былой юноша давно стал зрелым и суровым мужчиной. Он так и не женился. Раз в неделю, в суб-боту, он сам выходил торговать рыбой на местный рынок. В одном из подслушанных разго-воров он узнал, что его возлюбленная жива: она стала гейшей. Рыбак решил во что бы то ни встало разыскать её. Долго тянуть с осуществлением своего решения не стал: подремонти-ровал лодку, собрал запас еды, набрал воды и ранним утром отправился в плаванье. Чтобы ориентироваться во времени, он каждый день делал засечку топором на дне лодки. На не-когда гладко бритом лице отросла борода по пояс, а одежда превратилась в отрепья. Воду он брал из выловленной рыбы. Едой была она же. Тем временем в Японии зрелая гейша, окружённая почётом и уважением, с некоторых пор потеряла покой. Она почувствовала, что возлюбленный приближается. Теперь каждый день выходила она на пристань и подолгу всматривалась в горизонт. Рыбак неумолимо приближался к заветной цели! И когда до точ-ки Х оставалось не более сотни морских миль... грёбаный сценарист не удержался от иску-шения и всыпал перца: лодка рыбака вдруг дала течь и накренилась! Все попытки спасти ситуацию оказались тщетными - пробоина оказалась слишком серьёзной, вода продолжала бить из днища метровым фонтаном, как из брандспойта. Недолго думая, герой смело бро-сился в воду и поплыл навстречу любимой. Его стали атаковать акулы... из десятиминутной эпической битвы со спецэффектами опытный рыбак вышел победителем: одной акуле от-кусил пупок, второй - вырвал жабры, третьей - выбил все зубы. В это же самое время глав-ная героиня, встревоженная дурными предчувствиями, прибежала к берегу. Ей удалось подслушать разговор чаек, они кричали: 'Фёдор плывет, фёдор плывет'. Гейша без разду-мий бросилась в воду... С высоты птичьего полёта было видно, как две точки - на фоне бесконечной зеленовато-серой пустыни - слились в одну. Возрадовавшись радостью весь-ма великой, возлюбленные крепко-крепко обнялись. Но увы, сил плыть к берегу у них со-вершенно не осталось... в последнем поцелуе... укрылись молодожёны в тёплых и мутных водах пожелтевшего от печали моря. С тех самых пор все местные жители окрестных зе-мель, городов и деревень так и называют это проклятое море - Жёлтым. А раньше оно называлось Счастливым. Весь зал плакал в голос...
  - Какой он жестокий, motherfucker, этот грёбаный китаец, который снял эту бредятину - безутешно всхлипывая, бормотала Ким.
  - По-моему, очень даже наоборот, - нарочито бодрым тоном попытался успокоить ее Пенгфей. - Был бы он жестоким, гейша и рыбак, проплыв в ста метрах друг от друга, утону-ли бы, так и не осуществив своей мечты снова встретиться.
  - А ведь ты прав, - напоследок несколько раз шмыгнув носом, согласилась страдалица, а потом, рассмеявшись, с восторгом добавила. - Они бы проплыли мимо друг друга, как мо-торные лодки!?
  - Вот именно...
  - Но тогда, может, рыбак и выжил бы, - в глазах Ким появилась надежда.
  - Каким образом? - удивился Пенгфей.
  - Каким-каким? - рассердилась она на такую несообразительность, - взял и доплыл бы до японского берега!
  - Маловероятно - там было полно акул!
  - Чёрт! - в сердцах выругалась Ким. - А свисток взять он не додумался.
  - Ким, в Корее не было тогда свистков против акул)))
  - Разве?!
  
  
  С тех пор, как Пит переселился к родственникам в Нью-Йорк, прошло полгода. Пенг-фей нашёл в его лице 'достойного' собеседника или, как минимум, такого, который на ре-гулярной основе был в состоянии выслушивать его эмоционально-экзистенциальный поток тезисов. Да, Пенгфей любил длинные и, в общем, однотипные пространные рассуждения о смысле жизни, любви, одиночестве и Вселенной, и никогда в их излиянии себя не ограни-чивал, поэтому среди его друзей практически не осталось крепышей-собутыльников, кото-рые могли бы похвастаться желанием без веской на то причины выпить с ним кружечку-другую пива и поболтать. О чём же говорили Пит и Пенгфей? - обо всём на свете - но всё в итоге сводилось к монологам последнего; спорили на любые темы, однако Пенгфей всегда 'дожимал' Пита, а Пит всегда 'прогибался'.
  Первое время после первого времени Питу на новом месте было тяжело материально. Деньги, которые старая Франциска с самого начала давала не скупясь, приучили его к жиз-ни в финансовом отношении весьма фривольной. И когда грёбаная тётушка решила (или кто-то ей дал настоятельную рекомендацию так решить), что племянник уже достаточно дол-го работает, чтобы иметь собственные средства к существованию, Пит к такой постановке вопроса оказался совершенно не готовым. Ну кто бы мог подумать, что самоуверенный и в деловых разговорах агрессивный молодой человек работает не топ-менеджером в крупном маркетплейсе, о чём на каждом углу он неустанно трубил, а самым заурядным страховым агентом, в чьи функции входила психологическая обработка клиентов, мягко говоря, не са-мых богатых, а потому особенно привередливых и склочных. От помощи родни в трудо-устройстве Пит успел опрометчиво отказаться: временами на него находили приступы гор-дости и принципиальности. Было время, он даже подумывал обратиться за помощью к Вик-тору, но, как сказать, на счастье или на беду, случай не позволил этому произойти. Случай ли?
  Однажды по чистой случайности (опять случайность?) Пенгфей наткнулся в какой-то дыре на 'финансового агрессора'. Дама преклонных лет в довольно нелицеприятных формах того за что-то отчитывала, а Пит, растерянный, только и делал, что невнятно оправ-дывался и пыхтел. Пенгфей стоял в сторонке за спиной у 'акулы бизнеса' и терпеливо до-жидался окончания обструкции.
  - Миссис Диана, позвольте, я же вам с первой встречи говорил, что сорок два доллара, откуда вы взяли эти тридцать девять? Если хотите, спросите у моего начальства.
  - Все вы одинаковые! Только и думаете о том, чтобы украсть у бедной женщины по-следние сбережения! Вон отсюда, проходимец! Где ваш менеджер? Я хочу с ним встретить-ся!
  - Миссис Диана, давайте обойдемся без дополнительных людей...
  Для Пита эта история имела самый благоприятный финал: Розенберги пристроили Пита ровно туда, куда им рекомендовал товарищ в черном.
  
  
  Шесть вечера. Культовое заведение 'Пустота'. По четвергам здесь массово собира-лись почитатели и последователи буддизма, как такового. А поскольку Сюзанна являлась не только энергичным и вечно цветущим организмом по своей природе, но также и одним из активнейших адептов сего учения, можно сказать, 'ультрас' буддизма, то все дружеские вечеринки и посиделки в честь 'дня почитания Будды' она старалась собирать именно здесь. Никто из разношёрстных друзей по сему поводу сильно не сокрушался, потому что и в четверг местное пиво было всё-таки хорошим, добротным пивом, а не часуймой, а город за входной дверью, вне зависимости от дня недели и времени года, именовался всё-таки Нью-Йорком, а не благословенным Катманду на крыше мира. За многие годы все настолько привыкли к уютной, пропитанной раскуренными благовониями 'Пустоте', что совсем пере-стали обращать внимание на всевозможных философски настроенных павлинов и гусей, которые считали своей святой обязанностью исключительно громко обсуждать якобы вол-нующие их проблемы религиозно-философского характера.
  Здесь же Пит нанёс серию сокрушительных ударов по изменчивой Удаче и предопре-делил свою дальнейшую судьбу, окончательно сблизившись с непростой девушкой по име-ни Кондолиза. Сейчас никто точно и не скажет, когда именно это случилось, но с опреде-лённого момента они, он и Кондолиза, стали восприниматься друзьями как готовая пара для реалити-шоу под названием 'Брачный союз'. И 'Пустота' в этом деле сыграла свою положительную роль, ибо всякий раз после празднования 'дня почитания Будды', анахата-чакра девушки чудесным образом наполнялась горячей материнской любовью к маленько-му и беззащитному Питу, а это, в свою очередь, возжигало в её душе естественную жажду женского самопожертвования и готовность инвестировать в перспективного молодого че-ловека всё то, чем она по праву обладала: энергию, красоту и связи. Это наполняло их от-ношения какой-то сакральной глубиной и смыслом; впрочем, последнее утверждение, в большей степени, касалось деятельной Кондолизы, так как для подопечного в её головке уже сформировался готовый 'план успеха'!
  В это самое время, поглаживая по ягодицам сидящую рядом Кондолизу, Пит снова и снова возвращался к некоторым эпизодам вчерашнего вечера в её доме. В таких вещах важно анализировать буквально всё - и до последних мелочей. Этот хитрый лис, Рэй Гал-лахер, этот дьявольский покровитель одиноких женщин, секретный сексуальный извраще-нец, мутный тип, важный член масонской ложи, судя по всему, его прощупывает...
  Пит отмотал назад несколько метров кинопленки жизни и нажал на кнопку 'пуск':
  'Ты не представляешь, до какой степени разложение властью и деньгами может охва-тить человека! Это дно. Нет - мало! Это днище!!! ада 'Божественной комедии' Данте!!! Хо-рошо, если ты лежишь на какой-нибудь удобной раскалённой сковороде, а не падаешь по спирали стремительно вниз, разлагаясь до бесконечности в центрифуге Минотавра. Мы остаемся один на один со своими миллионами, - Рэй искоса посмотрел на Пита, как бы оценивая эффект, произведённый вводной частью. - Вседозволенность, возможность иметь всё, что пожелают душа и тело, вконец уничтожили во мне инстинкты, заложенные природой. Если бы ты знал, как сильно иногда я завидую своим голодным менеджерам с их неуемной жаждой жить, жаждой наживы. В этом есть что-то животное. Гав, гав!!! Как много животного сокрыто в человеческой натуре! В погоне за успехом и деньгами, они подобны гончим псам, что мчатся стремглав за механическим зайцем. Вот-вот и настигнут приманку. Но не тут-то было! Мне-то, как никому другому известно, что им никогда не догнать его, ибо я сам и запускаю подобный механизм. Если в итоге собака и получает что-либо от своих тру-дов, так это кусок мяса из рук хозяина, тронутого её рвением. По-моему, справедливо, не так ли?'
  'Подожди, ты ещё узнаешь, кто здесь гончая, а кто хозяин', - прошипел внутри себя Пит, но пока улыбнулся, вернее, оскалился и подобострастно поднёс горящую зажигалку - гнусный дед вытащил сигару и всем своим видом ждал огня...
  Рэй затянулся, подбросил в камин несколько дров и продолжил:
  'Сексуальные извращения - удел многих - развлечение черни. Другое дело - мы, из-бранные от утробы наших матерей... боги, живущие на самой вершине Олимпа! Пойми, мой мальчик, если ты рождён в семье, где на протяжении пяти поколений не только не зна-ли бедности и нужды, но и вообще не знали проблем с деньгами, так называемая система ценностей, шкала оценки жизни кардинально отличается от той, что принята для миллио-нов. Мы формируемся, начиная с младенческих пелёнок, под влиянием совершенно иных идеалов. Только не подумай, будто я настолько примитивен, что стану утверждать, будто ценности богачей являются чем-то действительно особенным, возвышенным. А вот и нет! Ты, наверное, сейчас удивишься, но признаюсь тебе, я до сих пор считаю себя убеждённым христианином. Поэтому в очередной раз готов констатировать: истинные ценности ещё две тысячи лет назад были открыты миру, и они доступны каждому! Вдумайся, каждому! Но бог мой, человек так устроен, что как чёрт ладана чурается заповедай, данных свыше. Вооон от-туда, сверху! - старик возвёл кривой узловатый палец к потолку и потряс. - Поскольку власть закона духа, для которого не существует ни бедных, ни богатых, была отвергнута всеми слоями нашего общества - без исключения, то выстроилась чисто человеческая шкала ценностей, в которой чем богаче и влиятельнее человек, тем его ценности и устрем-ления выше. Априори. Даже квакеры, к которым я всегда относился с достаточным уваже-нием, в последнее время потеряли под натиском мира сего своё первоначальное лицо. Кстати, ты не квакер? Хе-хе-хе. Вижу, что - нет. Что у тебя с наркотиками, сынок?'
  
  
  Семь часов вечера. Культовое заведение 'Пустота'. Тот же день. Пенгфей сидел в са-мом углу зала и потягивал через трубочку своё пиво, погружённый в свой мир, - в свой вы-веренный и схематичный мир - с правильной геометрией и идеальными пропорциями, где каждая вещь 'на месте' и имеет строго прописанный функционал. Воображение никуда не спеша, последовательно и циклично перебирало его любимые 'игрушки' на полках созна-ния и полочках подсознания. Потом воображение в очередной раз разыграло простенький спектакль, где Пенгфей авторитетно пересказал себе же самому свою собственную теорию о строении Вселенной, потом... потом воображение устало от своего хозяина и, даже не попытавшись спросить разрешения, самопроизвольно отключилось. Глаза Пенгфея мед-ленно наполнила вялая суета окружающего пространства - копошащимся размытым мно-гоцветным пятном.
  'Жаль, что сейчас её нет рядом... но что за холодное существо???!!! Рептилия, змея!!! - как ни старался Пенгфей избежать неприятного 'разговора' во внутреннем диалоге себя-мозга и себя-души, да ничего не вышло. Впрочем, самоистязания давно стали ему милы, он их искал, находил и даже придумывал, хоть в этом себе никогда и не признавался. Больше того, самоистязания превратились для него в некую обязательную каждодневную духовную практику, настолько же необходимую для поддержания его душевных сил, насколько про-фессиональным спортсменам необходимы каждодневные тренировки для поддержания сил телесных. - Наверное, я был тогда не прав. Мы оба не правы, всё получилось глупо... В последнее время она сильно изменилась...'
  - ...ты согласен со мной, Пенгфей? Они же не носят с субботу чёрную бекише? Скажи ему, скажи! - до Пенгфея долетел огрызок фразы старины Фрэнсиса.
  - Да, конечно, не носят... - брякнул тот в ответ, так и не поняв, о чём речь.
  - Чувак, по-моему, ты ошибся столиком. Медитируют вон за тем. Эй, ребята, возьмите его к себе)))
  - Чувак, давай к нам, - поддержала прикол добрыми смешками рядом сидящая боль-шая компания хиппи. - Какой красавец))) откуда он взялся))) такие тоже бывают))) давайте его побреем)))
  Пенгфей очнулся. На горизонте замаячила 'свежая' мысль опрокинуть вдогонку граммов эдак сто-сто-сто виски, с запасом, на что пропитая утроба Максималиста, всегда открытая для 'свежих идей' и всегда готовая идти 'до конца', отреагировала радостной икотой: 'хорошо бы'. Через полчаса он уже был 'хорош' настолько, что секьюрити начал неодобрительно коситься в его сторону. Пенгфей ожидаемо почувствовал острую нехватку движения! А это танцы!!! Семь-сорок, парик на бочку и пешком до Израиля!!! А потом вдруг сник. Он вспомнил, что всё вокруг, весь мир, - суета сует и томление духа... пути, ведущие в пустоту, давно проложены и воспеты мудрецом. Очнись, о пилигрим, сойди с дороги в ад, не погуби отпущенный тебе удел!!!
  Пенгфей со скорбным выражением лица достал из кармана сюртука дневник, отвер-нулся к окну и записал:
  '...погоня за призраками привела меня к простейшему выводу: для земного мужчины в современном мире необходима, по крайней мере, самая обыкновенная любовь земной женщины, к земной женщине. Не столько плотская, сколько духовная. Ибо плоти сначала не было...'
  Слава богам, люди ещё не научились читать мысли при помощи гаджетов. Пенгфей с испугом осмотрелся вокруг. Но всем, к счастью, на него было откровенно насрать. Только один лысый молодой буддист боязливо косился в его сторону и выглядел так, будто сам только что нашептал ему текст для дневника. Пенгфей мысленно послал кретина подальше - чувак, скуксился, тихо заплакал, достал откуда-то из складок кашьи айфон и отвернулся. Тогда Пенгфей решил еще немного поэкспериментировать и посмотрел через столик впра-во, где обосновалась яркая и шумная популяция кришнаитов. Среди них явно выделялся один, на вид пожилой, лет шестидесяти, одетый в жёлтые шёлковые шаровары и синюю жилетку. Вероятно, среди своих товарищей он являлся наиболее просвещённым, потому что с серьёзным выражением лица жестикулировал и что-то объяснял. При этом на бритой голове учителя довольно смешно подскакивал оставленный после бритья пучок волос.
  'Чёрт, это по-настоящему серьёзно? Как долго он намерен носить этот карнавальный костюм? - пейсатый Пенгфей испугался за человека с пучком петрушки. - Ой-вэй, мне бы в себе разобраться. Мне до этого чувака расти и расти, он почти святой!'
  В дневнике появилась ещё одна запись:
  '...есть ли в моей жизни возвышенные устремления? Определённо есть! Любовь к Бо-гу, к закону, к брату - это то, к чему я стремлюсь каждый день и каждый час. Самообман? Желание казаться хорошим самому себе? Желание казаться 'хорошим' в глазах братьев-хасидов? И там, и там ключевое слово - 'казаться'. Выходит, я - пустышка, китайский бам-бук!!! Ой-вэй!!! Мне, по большому счёту, насрать на братьев. Или не насрать? 50/50? 20/80? Торг?!!! Я торгуюсь!? Где истина?'
  В глазах хасида-полукровки серьёзно двоилось, в ушах звучала китайская флейта, ру-ка художника рисовала акварель. Пенгфей непроизвольно отрыгнул и хлебнул пива. Ему пришлось изрядно напрячься, чтобы написать ещё несколько фраз:
  '...поэтому мне столь остро не хватает любви человеческой, каждодневной и настоя-щей... с фигуристой китаянкой из офиса на первом этаже надо обязательно познакомить-ся...'
  Сии рассуждения на бумаге смирили пилигрима с реальностью настолько, что он убрал подальше свой дневник и уже с лёгкой душой и с чувством 'гори оно всё синим пла-менем', как учил его когда-то Харитон, осушил очередной стакан виски и залакировал тре-мя глотками крепкого пива.
  
  
  Она лежала лицом к стене.
  - Хай, - не вставая с кровати и даже не повернувшись в его сторону буркнула Ким, ко-гда он с приветствием постучал в открытую нараспашку дверь.
  Пенгфей прошел в комнату и сел за стол: письма, документы, совершенно незначи-тельные деньги в аккуратной стопочке, пудра, губная помада, флакончик духов, пачка дам-ских сигарет, сердечные капли, презервативы, потрёпанная записная книжка, айфон, зер-кальце. Он пересел на кровать, перегнулся через её талию и указательным пальцем собрал в прядь с её лица спутанные волосы. Глаза были открыты - не выражали ничего.
  - Есть кофе? - спросил он.
  - Сделай сам, - ответили губы с мраморной плиты.
  - Будешь?
  - Нет.
  Пенгфей ушёл на кухню, приготовил себе кофе и вернулся с чашкой:
  - Сплошные препоны - этих чиновников не пронять. Но ничего, скоро всё будет в по-рядке, и тогда...
  - Ну и что тогда? - вскочив на локти, резко оборвала его Ким. - Что это изменит?
  - Ким, что с тобой? - ты меня пугаешь. Я уже почти всё уладил, и теперь подобный тон мне совсем не нравится.
  Ким вскочила с кровати воткнула босые ноги в драные тапочки и пулей вылетела из комнаты. Через двадцать минут Пенгфей постучал в туалет:
  - Долго ты будешь здесь отсиживаться?
  - Я никуда не поеду, - эхом раздалось из кабинки туалета, - слышишь, никуда. Я не намерена играть в твои бредовые игры.
  - Я хочу в туалет, а ты торчишь здесь чёрт знает сколько времени!
  Ким выбежала из туалета и с разбега нырнула обратно в послель. Из подсобного по-мещения вышла хозяйка и добродушно заговорила:
  - А, Пени, здравствуй. Не скажешь, что произошло с моей дочкой? Со вчерашнего ве-чера, как ты ушёл, она - будто её подменили.
  - Не знаю, - сухо буркнул Пенгфей.
  Он вернулся на кухню, сделал себе ещё чашку кофе - крепче обычного - и остался там.
  Ким подошла сзади:
  - Прости.
  - Я на тебя не сержусь, я всё понимаю... это действительно кажется бредом. Я и сам иногда с испугом оглядываюсь назад - всё как страшный сон. Но этот сон - жизнь. Это то, что со мной было, то, чему свидетелем я был сам, в чём участвовал.
  - Пенгфей, прости, но мне на самом деле представляется вся эта твоя потаённая дея-тельность - бредом сумасшедшего. Я пыталась тебя понять... мне страшно за тебя... Ловлю себя на мысли, что даже Адам, мой братец, в своем безумстве не зашёл так далеко, как это сделал ты. Но даже не это убивает меня. Я не могу смириться с тем, что в твоей жизни я - нечто второстепенное. Ты полностью поглощён своей игрой. Меня не устраивает это!
  - Это не так. Ты же знаешь, что ты для меня - самое главное жизни. Мне самому всё надоело. Поэтому я и решил всё бросить - уехать отсюда подальше - в другую страну... С тобой уехать. Там будем только мы... вдвоём... ты и я... и куча наших будущих детей.... И вот, когда почти всё улажено, когда дорога к нашему счастью открыта, ты устраиваешь эти истерики!
  - Сначала этот человек из мексиканского города, потом они, потом она - как будто зве-нья одной цепи - всё верно... Если бы не тот случай - в порту - я бы тебе ни за что не по-верила. Но опять же, опять! Те люди для тебя важнее, чем я! Ты живёшь в этом! Хоть ты и говоришь, будто давно вышел из игры, но я тебе не верю. Я чувствую, чувствую... что ты меня обманываешь! Вас с ней что-нибудь связывает? Только не ври! - я уверена - связы-вает!
  - Кроме общей крови - ничего.
  - Почему именно ты? Что, кроме тебя там больше никого не было?
  - Ким, опять за старое - по третьему кругу... Её группа крови - четвертая - довольно редкая, а у меня именно такая. Да ещё и отрицательный резус. Всё сошлось. Не думаю, что там у кого-то была такая же комбинация...
  - В её теле течёт твоя кровь.
  - Моя кровь уже давно заменилась её собственной.
  - А ради меня ты смог бы поступить также?
  - Ради тебя - смог бы - гораздо-гораздо усерднее! Я бы жопу порвал на британский флаг, лепёшкой разбился, вывернулся на изнанку, но смог бы!
  - Но у меня другая группа крови.
  - Всё равно смог бы!
  - А ты смог бы жить, если бы я умерла?
  - Инфаркт в тот же день, - невольно улыбнулся Пенгфей. Но когда увидел её глаза, это были глаза, полные осуждения, - улыбка с его уст сошла, Ким явно не шутила.
  - А что бы ты сделал? - Ким лукаво посмотрела на него искоса.
  - Сначала орал бы как Кинг Конг, кулаками ударяя себя в грудь, а после бросился бы со скалы в бушующее море, - всё ещё пытался отшутиться Пенгфей.
  - Я серьёзно, - ледяным тоном возразила Ким.
  - Не знаю... жизнь без тебя потеряла бы всякий смысл... я бы замкнулся в себе... по-том Сюзанне какой-нибудь её знакомый рассказал бы, что видел меня в плачевном состоя-нии в Дрикунг Тиле. Я был покрыт синими пятнами, полуголый, сильно кашлял. Когда он попытался со мной заговорить, я убежал в горы. Здесь, пожалуй, можно остановиться, по-тому что с тех пор меня больше никто и никогда не видел!
  - Вы долго потом встречались?
  - Не встречались вообще!!! Я восстанавливался в одном месте, она - в другом. Ты же всё знаешь!!! - не выдержал Пенгфей и сорвался на крик.
  - Ну а потом?
  - Потом - ни одной весточки.
  - Но ты сказал, что она полностью выздоровела! - откуда тебе это стало известно?
  - Её отец. Он бывший военный. Она исчезла из моей жизни, а вот он пишет мне по-стоянно. Я ему, по возможности, отвечаю. Судя по письмам, он славный малый - зовёт ме-ня в гости, там классная рыбалка!
  - Что это за человек?
  - О, легендарная в своём роде личность! Я бы сказал: человек-легенда! Просто чело-век-катастрофа, настолько он кул!
  - Пени, куда всё-таки ты решил ехать? Где мы найдем свой новый дом? Вдруг климат мне не подойдет?
  - В Россию! Там большая еврейская община...
  - Охренеть!!! Полный трэш!
  
  
  'Наконец нашел свою половину. Понимаешь, Ким - совершенно удивительная жен-щина. Глядя на неё, чувствуешь глубину, скрытую в этом человеке. Иногда мне хочется влиться в неё, слиться с ней, стать с ней единым целым. Я хочу её чувствовать, жить ей. Мне кажется, будто я видел Ким когда-то очень-очень давно во сне... или в прошлой жиз-ни... Такое чувство, будто мы знакомы не одну сотню лет! Скоро свадьба, а мы ещё не реши-ли, где проведём медовый месяц'.
  Пенгфей опрокинул внутрь очередную дозу виски и, улыбаясь своему будущему сча-стью, направился в сортир справить среднюю нужду. 'Чёрт! Как всегда, занят!' - он подёр-гал ручку запертой двери, давая понять, что здесь образовалась очередь, а сам решил ско-ротать время в соседней комнате. Отбросив створку занавески, он изготовился к прыжку на диван, но то, что на нём происходило, заставило удержаться от задуманного. Перед его гла-зами, совершая гармоничные движения, извивался живой клубок из двух человеческих тел. Одно тело, наиболее активное, угадывалось сразу: по обширным дыркам в носках - оче-видно, это Пит. Но кто она? Девушку, затёртую партнёром, видно не было. Пенгфей решил не мешать столь пикантному процессу и уже намеревался отпустить занавеску, как вдруг его пронзил до боли знакомый голос! Сердце ёкнуло и от волнения бешено заколотилось. Со-мнений быть не могло: это - Ким. Гнусная сучка! В этот момент любовники забились в экста-зе и скатились с дивана на пол. Глотая стоны, они криво сжимали рты и издавали сдавлен-ные звуки. Было видно, как Ким под воздействиями партнера ритмично окуналась затылком в кем-то оставленный плевок на паркете прямо у самых ног Пенгфея.
  Пенгфей улыбнулся и направился к выходу. Он вспомнил старинную запись из своего дневника:
  'Аллилуйя, жизнь чудесна! Её стоит любить хотя бы за трогательную предсказуемость, которую она обнаруживает весьма решительно в каждом акте своего спектакля. Для некото-рых моих собратьев по геморрою, жизнь изначально представляется очень хрупкой суб-станцией. Трепещущими руками, боясь неумелым движением её поранить или повредить, они долго не решаются к ней даже прикоснуться... а когда, наконец, набравшись духа, они это делают, в благоговейные пальцы стремительно впиваются ядовитые иглы гарпий, в нос ударяет запах пота и нечистот. Потом это повторяется ещё и ещё и... многие просто раски-сают, обвиняя в своих неудачах весь мир. Это мой подвид, увы. Другие же, напротив, не раскисают и пытаются терпеть. Они всегда в поиске, в движении, они надеются на лучшее, они хотят примирить всех со всеми и с собой тоже. Верят в чудо! Эти изворотливые черти, во всем разобравшись сразу, не питая никаких иллюзий относительно того, что их окружает и даже относительно себя, напротив, с полным восторгом участвуют в спектакле под назва-нием 'жизнь'. Для них не существует вопроса 'жить или не жить' - в любое время суток, в любой точке земного шара, при любом количестве промилле в крови они неизменно отве-тят: 'срать, но аккуратно'. Вот из таких, при определённых условиях, получаются подлин-ные знатоки жизни, ценители красивых женщин и хорошего вина, тонкие психологи, вер-ные друзья, надёжные матери и ещё много всего ценного, над чем проливал слёзы и что воспевал Эрих Мария Ремарк'.
  Пенгфей вышел из себя на балкон. Где-то высоко в небе отчаянно прокричал чи-бис. Прохладный порыв ветра прошелестел по верхушкам деревьев, и его не стало. Вечер-ний закат умирал тихо и безропотно, напоследок обнимая всех слабеющими лучами. На го-ризонте едва заметный, блистая недосягаемой белизной, куда-то очень далеко держал свой курс самолёт. Обычно так летают в рай. Самолёту не было абсолютно никакого дела до того, что творится здесь - внизу. Его совершенно не трогал тот факт, что несколько минут назад на земле стало одной невестой меньше, соответственно, и женихов поубавилось. Самолету было плевать на то, что человек, имеющий неплохой достаток, подобно нищему из Скид-Роу, носит драные носки и это его совершенно не напрягает.
  Пенгфей посмотрел вниз. Шаркая галошами о мостовую, под окном прошла старушка из соседнего дома. Она несла корзинку, сверху аккуратно закрытую тряпицей розового цве-та. Узнать бы, что она несёт. Неужели ей в жизни ещё что-то нужно? Что держит её на этой бренной земле? Что заставило её взять и куда-то нести свою ношу? Пенгфею вдруг стало нестерпимо жалко этого отжившего своё человека. Да и всех людей почему-то тоже стало жаль. К горлу подкатил комок. Все скоро умрут... Пенгфей вернулся к столу. 'Титаник' всё еще функционирует в штатном режиме.
  'Дерьмо', - наконец сердито пробурчал он себе под нос, выкладывая себе в тарелку оливье и параллельно ища глазами виски.
  'Что ты сказал?' - неожиданно громко из-за плеча задорным ребячьим голосом кто-то перекричал музыку.
  Это была Джесика, та самая девушка, которую сегодня всем представила Сюзанна. Направляясь к столу, он даже не заметил, как прошел мимо неё. Задорный конопатый носик и живые с огоньком глаза Джесики заставили сердце обрезанного китайца на миг отойти от хмурых мыслей и удивленно посмотреть на столь очаровательное сосредоточение опти-мизма. Джесика улыбалась.
  - Я предлагаю выпить... чёрт возьми, откуда ты взялась... если ты ангел, большое тебе спасибо... если ты сон, не уходи, побудь со мной))) выпьем за красоту! - торжественно про-изнёс Пенгфей, подняв над головой бутылку с виски.
  - Окей, - сразу согласилась Джесика, - только немного, - и показала пальчиком на до-нышко стакана.
  Не обращая внимания на данную Джесикой метку, Пенгфей наполнил стакан почти до краёв и подал ей. Себе оставил бутылку.
  - Выпьем за красоту! Быть может, она когда-нибудь и спасёт мир!
  - Давай, - кивнула девушка и рассмеялась. - Какой ты романтичный!
  - Как Элвис Пресли? - почему-то сказал Пенгфей и удивился своей отчаянной тупо-сти: 'Какой, в жопу, Пресли... о, горе мне!!!'
  Чувак заглянул в её глаза и от неожиданности растерялся! Удивительные, удивитель-ные карие глаза, которые излучали НЕЧТО. Можно назвать ЭТО целебным эфиром, можно назвать чудесным светом или серебристыми струями, можно придумать ещё кучу названий, но ЭТО шло из её глаз. Пенгфей всем существом почувствовал, как животворящие потоки ЭТОГО проникают в самые сокровенные уголки его израненной души и мягким теплом ис-целяют кровоточащие язвы. Он ощутил эйфорию и легкость - легкость восприятия мира. Пенгфей вдруг получил точный и определенный ответ, как быть ему дальше, как жить дальше. Хотя не было произнесено ни единого слова! Это было воистину чудесное прозре-ние и исцеление. Встречаются же такие странные люди - ты их почти не знаешь, а они од-ним своим взглядом, словом или улыбкой могут вселить в тебя самый настоящий опти-мизм, наполнить твою жизнь смыслом!
  - Тогда за красоту, Элвис, - снова рассмеялась обаятельная хохотушка и залпом осу-шила свой стакан.
  Было очевидно, как трудно ей дался сей аттракцион небывалой женской стойкости - не зря бытует мнение, будто женщины, на самом деле, намного крепче мужчин - что ж, как минимум, дыма без огня не бывает; тем не менее, Джесика всё же поперхнулась огненной водой и залилась приступами отчаянного кашля. Понимая, чья здесь вина, герой в стиле cool вмиг смутился, сдулся, потерял и без того несвойственное ему самообладание и уже прыгал вокруг девушки, как наседка около яиц. Судорожное похлопывание ладонью по спине, которые за последнюю тысячу лет превратилось в своеобразный ритуал, сейчас бы-ли вряд ли было уместно, поэтому Пенгфей просто кудахтал...
  - Всё нормально, - выдавила Джесика, однако лицо, покрытое красными пятнами, и хриплый голос говорили об обратном.
  - Вот шоколад, съешь, - он протянул ей плитку. - Зачем ты выпила всё сразу? Я же пошутил! А ты крутая! Даже я не смог бабахнуть одним залпом целый стакан!
  В комнату вошла Ким. Она довольно быстро отыскала взглядом Пенгфея и, улыбаясь, направилась к нему.
  - А, Джесика, привет. Вот познакомься - мой парень. Если вы ещё не знакомы, его зо-вут Пенгфей. Через две недели у нас свадьба. Что у вас тут произошло? Милая моя, ты вся в красных пятнах. Тебе требуется помощь? Фентанила не ширнуть?
  - Ничего. Всё нормально. Немного поперхнулась. Мне следует просто выйти на воздух и немного подышать.
  Джесика накинула на плечи пиджак и спешно вышла. Когда она скрылась за дверью, Ким вжалась лицом в плечо Пенгфея:
  - Давай уйдем отсюда. Мне так всё здесь надоело. Пени, обними меня. Поцелуй. Я очень нуждаюсь в тебе.
  Он положил свою руку на её плечо, хотел погладить по голове, но передумал, и они вышли на балкон.
  - Кстати, ты, где была? Я тебя успел потерять...
  - Меня здесь не было - я выходила на улицу подышать воздухом. Пенгфей, пойдем от-сюда. Я хочу домой. Проводи меня. Я здесь больше не могу находиться. На лице Ким отпе-чаталась мука.
  Они молча вышли на улицу и какое-то время шли так - не говоря ни слова. Каждый думал о своём. В эти минуты вечерний город был особенно красив и многогранен. Во время наступления сумерек в нём обнаруживается гипнотический дар - сквозь пелену вечернего воздуха, разбавленного остатками приглушённого дневного света, он предлагает тебе вдох-нуть и почувствовать волшебные частицы давным-давно утерянной и позабытой людьми жизни - вечно ждущей, бесконечно светлой и бесконечно отрадной. На небе пока чётко не очертились звёзды, но всё оно сплошь усеяно зарождающимися ночными светилами. Ночь будет звёздной. Мягко шурша резиной, мимо проносились машины; шли неспешно люди и о чём-то разговаривали; тёплый воздух с моря на непонятном языке рассказывал истории из жизни.
  Молчание нарушила Ким:
  - Пени, я очень хочу иметь детей. Когда мы поженимся, сколько у нас их будет - двое или трое? Если первой будет девочка, давай назовём её Синди. А если мальчик? Как ты считаешь? Мне нравится имя Джордж или Билл. Так звали моего дедушку - Билли Бонс. Он погиб во время Второй мировой войны где-то в Германии. Мы купим небольшой домик на берегу Волги. Верно? - я не ошиблась? Обязательно с видом на реку. Во дворе разведём сад, будет очень много цветов. Для наших детей устроим качели. Заведём собаку... боль-шую такую... ротвейлера... когда я была совсем маленькой, у нас была собака. А ещё заве-дём кошку и назовём ее Кики. Пени, почему ты молчишь? Тебе не нравится то, о чем я гово-рю? Где мы проведём наш медовый месяц? - Ким, сморщив лобик, вопросительно посмот-рела в лицо Пенгфея.
  Они остановились.
  - Мне кажется, ты дойдешь домой сама. Прости. И да, нам отказали в визе. И ещё: Ки-ки просила ей больше не звонить.
  Он повернулся и пошёл прочь, не сказав больше ничего. У него не было ни сил, ни же-лания устраивать сцен. Ему даже не хотелось видеть реакции, которую вызвали его по-следние слова. Странно, но ни обиды, ни горечи, ни омерзительного яда внутри себя он уже не чувствовал. Взамен этого пришло нечто новое - живое осознание обновления и прозре-ния. Пьянящий воздух перемен наполнил будущую жизнь новым смыслом. Удивительно устроен этот мир... человек только что потерял девушку, которую считал невестой, а на сердце - праздник. На сердце легко, как никогда!
  Какое-то время Пенгфей ещё бродил по улицам. Подходил к витринам и подолгу с жи-вым интересом рассматривал содержимое. Иногда чему-то улыбался. Домой идти не хоте-лось, и он решил отправиться в латинский квартал - к своему старому корешу, где тот сни-мал захудалую конуру. Кореш носил редкое для Америки имя, но ничего удивительного в том не было, ибо он был русским. Много передряг в свое время пришлось пережить им вместе, и теперь Пнегфей шел к Харитону в полной уверенности, что тот его встретит горя-чими блинами и цыганочкой с выходом...
  Они познакомились шесть лет назад на выставке современного искусства здесь же, в Нью-Йорке. Пенгфей на тот момент ещё страдал хернёй, то есть учился в университете и считал своей святой обязанностью старательно посещать не только лекции в своём учеб-ном заведении, но и всякого рода культурные мероприятия, к коим относилась и данная ве-селуха. В тот день он упорно и целенаправленно мерил шагами выставочные залы. Хмуря брови, пристально вглядывался в висящие на стенах величайшие шедевры современно-сти, морща лоб, разглядывал душераздирающие скульптурные композиции. Но как ни ста-рался понять что-либо из предложенного, а всё впустую. Столь желанного прозрения в нём, увы, не наступало. Груды совершенно непонятных линий, образов, схем окончательно убе-дили Пенгфея в его непригодности к восприятию высокого искусства. Видимо, в этом была виновна китайская кровь... выжигающая всё, что так или иначе выходит за рамки рацио-нального. Он вдруг живо осознал, что вся его эта культурная деятельность - не что иное, как пустое коллекционирование скальпов поверженных музеев и выставочных залов.
  - Чувак, будь попроще и люди к тебе потянутся! Фанат крысёныша Жорки Кондо, уга-дал? - на него с нескрываемой насмешкой и любопытством в упор уставился молодой че-ловек, лет тридцати, в униформе служащего музея.
  В этот деликатный для себя момент Пенгфей упорно пялился в некую композицию, по-дозрительно похожую на часть человеческого тела, находящуюся чуть ниже спины.
  - Ваше какое дело!? Занимайтесь своим делом, - раздражённо отрезал уязвленный юноша.
  - Хе... дело в том, что я в определенном смысле причастен к тому, что сейчас так не-осторожно называют современным искусством. Кстати, здесь даже есть две мои картины - вон те - под лестницей. Я сам их туда впендюрил! А вообще, если у тебя есть желание, могу немного рассказать о том, что здесь происходит.
  Пенгфей скептически осмотрел человека, который только что взял на себя смелость утверждать, что он - художник или, по крайней мере, кое-что в этом смыслит, но от предло-жения решил не отказываться. Как бы там ни было, а новый человек - всегда интересно. Тем более, блуждать по бесконечным залам экспозиции в одиночестве ему порядком надо-ело.
  Пенгфей и Харитон нашли общий язык довольно быстро. Харитон действительно не-плохо разбирался в живописи: рассказал о некоторых картинах, немного теории. Потом о себе. Он был родом из Советского Союза. Поведал о том, как, преодолев невероятные трудности, попал в Америку, а после сел на мель. Оказывается, в начале девяностых, когда развалилась эта огромная страна, много русских устремилось в Америку. Все они искали лучшей доли, денег, мечтали о всемирном признании и великих свершениях. В основном это были физики-атомщики и программисты. Впрочем, и другого сброда также хватало - от деятелей культуры и искусства, до жаждущих сытой, легкой и безопасной жизни диссиден-тов. Диссидентом Косолапов Харитон не был - Харитон Косолапов был художником, от сло-ва 'что за урод?'. Довольно быстро русский художник сделал для себя неутешительное от-крытие: высокое искусство глупых янки почему-то совершенно не трогает и платить 'рус-скому гению' здесь никто особо не собирается - от слова 'пошёл на хер!'. За считанные месяцы Харитон опустился на самое дно американского общества, совершенно растерялся и впал в жесточайшую депрессию. Но однажды он увидел такой сон: голый, в одних носках, Анатолий Васильевич Луначарский строго так говорит: 'Толстушка покупается, в середине открывается'. Вот так ход! Точно!!! Долой безнадёжно устаревший экзистенциализм! Рас-писные русские матрёшки и разделочные доски! Плюс свистульки! Для среднестатистиче-ского американца именно они (матрешки) являлись наиболее ёмкими и сильными образчи-ками художественной мысли России. Именно в их розовых щеках и расписных сарафанах они видели истинное лицо таинственной северной страны. Первые несколько лет дела Ха-ритона шли совсем неплохо, матрёшки разлетались на раз. Но со временем мода на рус-ский национальный сюрреализм иссякла, и Харитон снова начал терять из-под ног столь шаткую землю Америки...
  Пенгфей поднялся по грязной лестнице, наполненной удушающими запахами мекси-канской кухни на пятый, последний этаж. Облезлую дверь узнал сразу. Ещё бы! Шесть ме-сяцев из памяти запросто не вычеркнешь. Дверь оказалась немного приоткрыта. Он посту-чал и, не дожидаясь ответа, прошёл внутрь. В углу комнаты, не обращая внимания на стук, копошилось лохматое существо. Это был Харитон.
  - Здорово, Пень, - прохрипел Харитон, не оборачиваясь. - Я тебя увидел в окно. За-ходи. Каким хреном?
  Наконец Харитон повернулся к Пенгфею и, победоносно встряхнув пыльной тряпкой прямо перед носом ничего не понимающего приятеля, произнёс:
  - Моя новая модель следствий, зеркально отображённых через плоскость соединения миров - материального и тонкого, спроецированных на последний, порождённых причина-ми, изошедшими из глубин первого.
  Пенгфей даже не попытался вникнуть в только что услышанные слова, зная, что ничего особо умного от Харитона не дождёшься. Он внимательно оглядел старого приятеля... То, что когда-то называлось прической а-ля Боб Марли, теперь представляло собой единый рыжий ком из свалявшихся волос и мусора. Глядя друг на друга, друзья расхохотались и обнялись.
  - Харитон, какого черта ты не избавишься от этой кучи собачьего кала на голове?
  - Дерьмо!!! Эти скоты обвели меня вокруг пальца! На сумму, которую вчера объявила старая скряга Силена Бардс, не посидеть и вечера в 'Свинской жопе'. Сраные триста бак-сов, плюс холсты и краски. За четыре гениальные картины!
  Картины стояли вдоль стены на полу. Харитон встал от них по правую сторону и, под-боченившись, застыл в самодовольной позе. Пенгфей медленно обвел взглядом серию, предназначенную для оформления парадного холла 'Общества любителей шотландских вислоухих кошек'. Каждая из картин была не менее полутора метров в ширину и метра в высоту. С холстов на него смотрели существа явно инопланетного происхождения. По виду они сильно напоминали лемуров из YouTube. Но по логике вещей, это были всё же кошки. Да, да, именно кошки... с красным и зелёным окрасом, с длинными полосатыми хвостами и фиолетовыми глазами космических пришельцев. Такая странная интерпретация самых обыкновенных домашних животных поставила Пенгфея в тупик. Он никак не мог понять, как реагировать на предложенные для просмотра творения. Может, это и в самом деле гени-ально? Возможно, ему просто не хватает элементарных знаний для достойной оценки кар-тин? А что? - живенько так, весело... Но что касается его, Пенгфея Розенберга, то он не дал бы и пятидесяти долларов за все четыре. Умеют же русские поставить в тупик кого угодно и пустить пыль в глаза. Пенгфей подумал, что, когда создавались эти картины, наверное, сам Анри Руссо от зависти перевернулся в гробу несколько раз и сделал сальто на шпагат, вы-играв золотую Олимпийскую медаль по гимнастике в мире Аида.
  Пиком своей художественной деятельности Харитон Косолапов заслуженно считал произведения, созданные в рамках серии под общим названием 'Сотворение мира'. Се-рия создавалась около трёх месяцев. Для творения 'сотворения' применялась воистину гениальная технология. Харитон укладывал на пол чистое полотно, окунал малярную кисть в краску, подбрасывал её до потолка... кисть, падая, втыкалась в холст, образуя беспоря-дочную мазню. Как раз это месиво из красок и символизировало то самое сотворе-ние. Иногда кисть не попадала в будущую картину, и тогда пол принимал гениальные мазки на себя. Таким образом постепенно творилось еще одно великое полотно, где гений худож-ника и случай играли равноценные роли, а потому сие творение особенно подходило под общее название серии. Харитон верил, что когда-нибудь кусок линолеума из его комнаты будет продан за баснословные деньги какому-нибудь жирному толстосуму. На потолке также было несколько пятен. Как продавать их? - этот вопрос оставался открытым. Полотен вы-шеописанной серии скопилось более двадцати. Ни одной из них, правда, Харитону при-строить пока не удалось. Однако русского это нисколько не смущало. С завидным упорством плодил он довески к мировой культуре в святой надежде, что когда-нибудь его звёздный час всё-таки пробьёт. Тогда весь мир узнает, что у русских кроме балета, автомата Калашникова и гиперзвуковых ракет остались ещё и великие гении уровня Репина Приплыли.
  После просмотра экспозиции Пенгфей плюхнулся на кровать и закинул нога на ногу.
  - Хари, по-моему, твоя возня - полное ничтожество. Твои картины сильно смахивают на живопись слонов... впрочем, если ты будешь продолжать в том же духе, - и Пенгфей катнул пальцами пустую бутылку из-под водки, - уже совсем скоро на Sotheby's появится живопись свиней.
  - Кто знает, может, этого я и добиваюсь, - ничуть не обиделся Харитон. - Итак, что у тебя стряслось, желтопузый? Что заставило всё-таки вспомнить старого кореша и осчаст-ливить неожиданным визитом? Рассказывай. Изливай душу. Жилетку одеть?
  - Выпить есть?
  - Не на что мне пойло покупать! Едва свожу концы с концами. С собой, так понимаю, принести ума не хватило!?
  - Обижаешь, братан! - Пенгфей, торжествующе вынул литровую бутылку виски откуда-то из штанины и подбросил с подкруткой в воздух; бутылка, сделав несколько сальто, вдруг отскочила от неуклюжей руки Пенгфея и со всего маха грохнулась о пол.
  - Ты что, сволочь, охренел? - на лбу Харитона выступила испарина.
  К счастью обоих, бутылка осталась цела. Харитон ловко подхватил её с пола, любовно стёр прилипший к этикетке песок и, нахмурившись, шевеля губами, принялся читать надпи-си. Затем устойчиво, двумя руками, пристроил на стол, молча открыл створки висящего над столом шкафа и достал два стакана. Пенгфей с хрустом открутил крышку и налил по 50 грамм.
  - Ну, за нас, - не мудрствуя лукаво, поднял свой стакан Харитон.
  - За нас, - не сразу согласился Пенгфей, как будто немного подумав.
  Через три часа два товарища мирно лежали на одеяле, расстеленном по полу, и смот-рели новую голливудскую комедию 'Остаться с носом'. Дело было так. Два злобных упыря с расшатанной нервной системой - Дэнни ДеВито и Джо Пеши - спасаясь от погони лега-вых, заскакивают в элитную клинику пластической хирургии и, недолго думая, прикидыва-ются пациентами. Стажёр-индус погружает обоих в глубокий сон при помощи наркозных масок настолько быстро, что они и пикнуть не успевают. В этой же самой клинике две кра-сотки - Шэрон Стоун и Меган Фокс - в очередной раз коротают время под ножом пластиче-ского хирурга, пытаясь довести геометрию своих носиков до космического совершенства, которому, как известно, предела нет, впрочем, как человеческой глупости. Тем временем... разъярённые копы - Питер Динклейдж и его долбанутый брат-близнец Кевин Харт врыва-ются в клинику - вслед за мафиози - и, не теряя ни секунды, хватают и плотно пистят пер-вых же попавшихся под руку идиотов: главного хирурга Джима Керри и его помощника Джеффа Дэниэлса; а затем, довольные, увозят обоих под вой сирен в полицейское управ-ление. Стажер-индус оказался парнем со стальными яйцами, несмотря на то, что не знает ни слова по-английски, берёт ситуацию под контроль. Ради спасения репутации клиники, он проводит ряд, в общем, успешных операций, и вот перечень оказанных услуг из квитан-ции на оплату: перекрёстная пересадка гениталий - 4шт.; перекрёстная пересадка носа - 4шт.; липофилинг груди и коррекция фигуры - 2шт. (бесплатно, в качестве бонуса для но-вых клиентов). Затем в сюжете снова появляются те самые полицейские, главный хирург с помощником, и всё это крепко перемешивается в блендере...
  После просмотра фильма Харитон удовлетворённо изрёк:
  'Воистину, американское общество - гуманное и свободное общество. Рай для подон-ков. Режиссёр оказался нормальным мужиком, всё разрулил по справедливости! Не стал обижать тёлок - в полной мере вернул на место всю их красоту и носы!!! Ублюдки остались на свободе! Педики-медики отымели стажёра, стажёр отымел педиков! Полицейские - с мешком денег! Режиссёр, по сути, узаконил все преступления, которые только возможны! Что скажешь, братан?'
  Ответа не последовало. Харитон поднял голову и посмотрел Пенгфею в лицо. Тот, мирно похрюкивая, спал...
  По заснеженной долине, преодолевая невероятные трудности, двигалась пешая ко-лонна. Валящий с ног ветер нещадно трепал то, что когда-то было одеждой и давно превра-тилось в лохмотья... терзаемые порывами ветра, лоскуты отчаянно трепетали и издавали звуки тысяч развивающихся знамён. Суровые лица путников, красные от зимнего загара и ветра, выражали несгибаемую волю и истинное мужество. Разноцветные хоккейные каски - они ещё сохраняли былой лоск - натёртые до блеска, сверкали на зимнем солнце, словно шлемы римского легиона. И вот один человек выныривает откуда-то из недр человеческой стаи, быстрым и уверенным шагом обгоняет авангардный клин и, решительно встав лицом к людям, властно произносит: 'Стойте!'. Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем он продолжил. За это время, растянувшаяся на сотни метров процессия, успела сжаться и разбухнуть перед ним плотной клокочущей толпой.
  'Я решил... - тихим, вконец охрипшим, голосом начал предводитель, и толпа смолкла; предводитель тоже на мгновение умолк; затем, как бы всё ещё раз взвесив и приняв окон-чательное решение, вскинул голову и громко, чтобы слышно было всем, продолжил. - Я решил сейчас к вам обратится для того, чтобы изменить нашу судьбу. Тысячи километров пройдено. Каждым стёрта не одна пара коньков. Кубок Стэнли проржавел до дыр! Америки больше нет. То, что осталось за нашими плечами - давно не Америка, потому что хоккей там больше никому не нужен. Акция протеста показала, что мы там - лишние. НХЛ мертв. У ме-ня есть информация, что команды НБА также ничего не добились: они давно пересекли эк-ватор, у них не осталось мячей, провианта, их кроссовки давно истлели, а одна группа по-гибла при переправе через Амазонку - этих людей просто-напросто съели пираньи. Но из центра хороших вестей как не было, так и нет. Значит, и баскетбол оказался не у дел. Я пре-движу неодобрение или даже презрение некоторых из здесь присутствующих. Но сразу от-секу: мы не крысы, бегущие с тонущего корабля. Просто... корабля... уже нет, корабль по-глотил хаос. И это только начало! Если коротко, моё предложение такое: мы должны сделать решительный шаг. Пока не поздно. Сегодня поступило очень привлекательное коллегиаль-ное предложение от влиятельных людей из Китая, Малайзии и Индии. Они хотят основать у себя паназиатскую хоккейную лигу, где всем нам найдется работа и достойные заработки'.
  Люди, потупив глаза, молча стояли. Никто из них не проронил ни слова. Все понимали - этот человек прав.
  
  
  Пит теперь редко заезжал в свои бывшие владения у Розенбергов, а когда это проис-ходило, обычно длилось недолго, да и то, как многие полагали, лишь для того, чтобы проде-монстрировать свои новые достижения. Когда его спрашивали, откуда всё это, он скромно объяснял: 'Дела'. Судя по рассказам Сюзанны, которой Кондолиза всё ещё приходилась лучшей подругой, Пит рос не по дням, а по часам. В последнее время Кондолиза произвела в стане Галлахера настоящий переполох. Перед натиском носорогоподобной подопечной тот оказался бессилен. После недавней попытки самоубийства, которую Кондолиза устрои-ла в знак протеста против того, что её папик скептически относится к профессиональным и человеческим качествам Пита, Рэй Галлахер, похоже, сдался...
  Сегодняшний день Пит должен запомнить на всю оставшуюся жизнь. Неофициальная презентация его будущего рабочего места, которую Рэй устроил специально для него, за-кончилась шампанским. О том, что в империи Галлахера появится новый человек, все ра-ботники банка уже доподлинно знали. И всё же шампанское объяснялось хорошим настро-ением хозяина и только этим. Галлахер сегодня много философствовал, рассуждал о жизни и на каждую фразу собеседника всегда находил длинную душную поучительную притчу.
  К девятнадцати часам офис почти опустел.
  Пит двумя пальцами вяло разминал торчащий из-под пиджака уголок манжета... В присутствии Галлахера он не решался посмотреть на часы для точной временной реко-гносцировки. Чтобы хоть как-то отвлечься от внутреннего напряжения, вызванного затя-нувшейся беседой, Пит обратился мыслями к приятной теме - позавчера он купил старин-ную швейную машинку Джона Гриноу в антикварном магазине Karl Kemp Antiquers. Выло-жил за неё восемь тысяч, но о деньгах не жалел. По большому счету, это гроши по сравне-нию с теми возможностями, которые ему откроются в августе, после женитьбы. Вдруг испу-гался мысли, что вся его задумка может не состояться. Нет, нет и ещё раз нет! Удачу подоб-ными мыслями гневить нельзя. И вообще... очень она капризная, удача. Навязчивые вос-поминания о том тухлом деле сейчас совсем, совсем некстати... отвлекают... ибо тогда он был ещё совсем юным и неопытным... Разве имел он право упускать такую шикарную пар-тию - внучку и единственную наследницу канзасского землевладельца!?
  Пит не без усилий оторвался от раздумий, которые свернули в нежелательное русло, и уставился на Рэя. Тот уже выговорился и, облокотившись локтями о ноги, склонив голову, отрешённо смотрел куда-то сквозь пол. У Пита появилась возможность внимательнее раз-глядеть сидящую на тонкой короткой шее массивную голову старика. Изрытый кратерами крючковатый нос... глубоко посаженные глаза, над которыми нависают густые, сросшиеся над переносицей чёрные брови. Глаза... они неопределённо-серого цвета, водянистые и блестящие. Подбородок и скулы четко очерчены, массивны и грубы. Тонкие длинные губы. Лысина... седина... седые слегка вьющиеся бакенбарды спускаются едва ли не от лысины. Из ушей торчит седой ворс с желтоватым оттенком. Цвет кожи - серый...
  Пита передёрнуло. Резким движением, с нарочито громким вздохом, он выбросил вперёд руку, вперился близорукими глазами в часы и сожалеющим тоном громко произнёс: 'Четверть восьмого, сэр. Все разошлись'. Рэй очнулся. Он чувствовал себя опустошенным. Алкогольное опьянение сменилось невыносимой головной болью, чёрт возьми. Не меняя позы, старик поднял голову и посмотрел на Пита Холифмана... И перед кем он, Рэй Галла-хер, сейчас распинался? Этот человек, стоит перед ним, являя собой воплощение внима-ния и подобострастного почтения... гадко... На Галлахера снова нахлынул приступ брезг-ливости и досады. Ничего не сказав, он встал и вышел.
  Какое-то время Пит продолжал стоять в своей окаменелой позе, затем цокнул языком, склонил голову на бок и как бы о чём-то думая быстро ушёл прочь.
  Настенные часы показывали двадцать минут восьмого.
  
  
  Ночь выкрасила экран окна в чёрный.
  Пенгфей в задумчивости сполз по ступенькам, доплёлся до ограды, где с минуту поко-лебавшись, решил всё-таки вправо. Распихав руки по карманам распахнутого плаща, он прогулочным шагом направился в ближайший парк. Пейсы трепетал легкий ветерок. По пу-ти заглянул в крохотный бар, который в былые времена нередко становился его приютом, а сейчас зашёл просто так - на минуту - поздороваться с Жаклин. Она пожурила его тем, что нехорошо, мол, забывать старых друзей. Он же, в свою очередь, засыпал её комплиментами и пообещал исправиться. И покатился Колобок дальше. Долго ли, коротко ли катился Коло-бок, но через двести метров он свернул под каменный свод готической арки и... собственно, всё - это был тот самый ближайший парк. Пристроившись на скамейке в самом тёмном уг-лу самой дальней аллеи, Пенгфей первым делом достал фляжку с ромом и тремя основа-тельными глотками нанёс очередной удар не только по собственной печени, но также по дурному настроению и страху перед неизвестностью. Пятнадцать минут он просидел без единого движения в состоянии приятной нирваны, наслаждаясь внутренней тишиной. Ко-гда это, в некотором смысле, увлекательное занятие ему надоело, он забросил руки за спинку скамейки и, опрокинув голову назад, попытался представить себя абсолютно сво-бодным... абсолютно... свободным... вышло хреново. Тогда Пенгфей вытащил из кармана айфон, включил фонарик, достал свой потрёпанный дневник и карандаш:
  'Опять о больной теме. О гибели Америки. Смутное мерцание неминуемых событий - мерцание сквозь будущность - мои предчувствия - с чудовищной силой ожили во мне вновь, а всё остальное, что обычно называют доказательствами и фактами, только подкра-сило и чётче отчертило их контуры. Попытки выйти из игры не увенчались успехом: я снова затянут глобальным водоворотом прошлого и одновременно будущего. Но, если в началь-ных актах Марлезонского балета я был активным участником, не исключаю даже, что мари-онеткой в чьих-то руках, бездумной пешкой, то сейчас моя роль совершенно другой приро-ды! Это роль наблюдателя... некой губки, которая постоянно и в огромных количествах впи-тывает информацию. Новая информация рождается во мне, клокочет, стекается отовсюду извне, но я до сих пор не знаю, что с ней делать. Биться лбом о бетонную стену? Или, оро-бев от страха перед неизбежностью, сходить с ума? А может быть, со мной уже произошло помешательство? мания преследования? шизофрения? Но куда в таком случае девать факты? И всё же, раз я настолько серьёзно вляпался в это дело, то должен быть последова-тельным и окончательно определиться: либо я на сто процентов уверен в том, что моя роль - не плод моего воображения, но предопределённая свыше некая миссия, либо сегодня же отправляюсь в психиатрическую лечебницу. Третьего не дано. Соседом Микки по палате в ближайшее время я добровольно становиться не собираюсь. А коль скоро это так, то вы-нужден придерживаться первого варианта и идти до конца. Такое моё упорство голосом здравого смысла (ха-ха!!!) требует!! от меня ответов минимум на два вопроса: что, чёрт возьми, здесь всё-таки происходит, и что я должен предпринять, узнав ответ на первый во-прос. Два вопроса - и ни одного ответа'.
  Пенгфей во все лёгкие вдохнул прохладу ночного воздуха, снова вынул из внутреннего кармана плаща фляжку и сделал один длинный глоток.
  Мимо, верезжа сиренами, проехала карета скорой помощи. Как выяснилось, ста мет-рами ниже, за углом, сбит насмерть мужчина... беднягу переехал грузовик. Вокруг мёртвого тела уже суетилось несколько человек. Медработник деловито и внимательно оглядел без-жизненное тело, зевнул, что-то записал в блокноте, вытащил из кармана медицинской спе-цовки надкусанное яблоко и, сделав ещё один основательный укус и быстро убрав яблоко обратно, плюхнулся в кресло возле водителя и махнул рукой. Машина с медработником умчалась, оставив санитаров города делать свое привычное дело. Погнутые очки с обмо-танными скотчем дужками валялись у обочины. В разжатой ладони несчастного лежало не-сколько шурупов... чувак, очевидно, спешил домой...
  'Очки...' - пробормотал Пенгфей, пытаясь мыском туфля для чего-то их перевернуть. Затем двумя пальцами поднял очки с асфальта и аккуратно положил на каменную тумбу.
  Пенгфей ещё раз мельком бросил взгляд на окровавленное тело и снова достал днев-ник:
  'На дороге - убитый человек. Рано или поздно это ждёт каждого. Вот для этого кон-кретного человека всё сокрытое в книгах, в философиях мира, во всём потаенном - уже пришло: и крушение Америки, и конец света, и второе пришествие, и переход в мир иной'.
  Пенгфей вернулся домой в ужасном настроении. Он лёг на диван и уставился в откры-тое окно на чёрное ночное небо. Засыпать пришлось с тяжёлой душой и с тяжёлыми мыс-лями. Личная жизнь - полный провал, motherfucker. Да тут ещё, bullshit, эти предчувствия, все эти бредовые сны, Микки с его видениями, порты, люди... вон! всё вон! Этого просто не может быть! Не может быть в принципе! Совпадение, стечение обстоятельств, розыгрыш! Ведь это так просто устроить! Да, чуть не погиб человек, но даже безобидные игры, порой, закачиваются плачевно! Motherfucker, я просто схожу с ума!
  Еще несколько часов назад он бесстрашно смеялся над костлявыми ручонками Смер-ти, что тянулись к его крепкой хасидской душе, смело смотрел в раскосую рожу сумасше-ствия, презирая и попирая его, - теперь же, словно ребёнок, запуганный в тёмной комнате, съёжился и весь задрожал. 'Ой-вэй, я схожу с ума!' - прошипело откуда-то изнутри. Эта мысль холодной спицей пронзила всё существо смелого хасида. Страх слизистыми щу-пальцами схватил его за горло и сковал волю. 'Я схожу с ума!' - ужас забил молотком в го-лове, ноги и руки похолодели. 'Я не хочу! Не хочу ничего знать! Ничего... ничего...' - Пенгфей натянул подушку на затылок и простонал. Алкоголь, верно, сейчас помог бы. Вдруг перед его образным взором возникло знакомое лицо. Родное лицо! От него повеяло необъ-яснимым теплом. Эту улыбку он где-то видел. Да это ведь Джесика! Джесика! Где ты, пыш-ногрудая хохотушка!? Как мне тебя не хватает! За окном прокукарекали петухи. Наваждение схлынуло. Ангел пришёл - сатана ушёл...
  
  
   'Я уверен, что в моей жизни всё происходит по таинственному сценарию, написан-ному задолго до того, как я появился на свет. Неведомая всемогущая Рука повелевает все-ми моими поступками, быть может, и мыслями. Неумолимый рок ведёт меня к цели... Вели-кой Цели! Возможно... хотя, нет. Об этом думать не стоит. Я не тот, кто сделает это... А в сущности, что наша жизнь? - игра!!! Как далека она от идеала, который столь живо я вижу! Да и что такое идеал? Идеал - это совершенство! Но существует только одно настоящее со-вершенство - совершенство неограниченной силы и непреклонной воли, которые, взаимо-действуя между собой, переплавят старый мировой лом в новую сталь! Мир, терзаемый противоречиями, царящими в его гнилых и тупых мозгах, всегда был далёк от подобного идеала - всю историю задыхался от раздробленности и безвластия. Вчера мой автомобиль чуть не раздавил самосвал. Чей стальной сапог направил неумолимую смерть в фонарный столб!? Какая неведомая сила вложила в трухлявую башку этого старого пердуна Рэя Гал-лахера, не весть что о себе возомнившего, мысль не препятствовать моей женитьбе на за-мухрышке Кондолизе? Какие мои тайные покровители настоятельно порекомендовали ему не совать свой сопливый нос куда не следует? Не стану ставить в этот ряд кошелёк с трид-цатью шестью долларами, который я нашёл на ступенях 'Олимпии', когда был совсем на нуле. А пока мне следует поскорее одеться и бежать в банк. Как ни была против моей кан-дидатуры эта жалкая кучка ублюдков, которые мнят, будто их голос чего-то да стоит, но се-годня им всё-таки придётся меня включить в правление. Против старого мудака Галлахера особенно не попрёшь!' - Пит рассмеялся демоническим смехом и чмокнул в щёчку очаро-вательную Паулу, которая, как видно, пропустила мимо своих маленьких ушек сей бруталь-ный монолог юного фюрера. Затем он бодро вскочил с постели и трусцой забежал в ванную комнату. Через двадцать минут при полном параде, гладко побритый и расчёсанный, но с дурно пахнущими носками, Пит стоял, разведя по сторонам руки, как бы спрашивая: 'Ну, как я безупречно выгляжу?!' Паула одобрительно кивнула, послала в его сторону воздуш-ный поцелуй и, испустив сексуальный вздох, отвернулась к окну, доверив своим точеным ягодицам поставить молчаливую точку в этой романтической встрече. Пит восторженно по-кусал ягодицы взглядом, быстро обулся и, громко топая, выпорхнул из квартиры.
  Заседание начиналось, как обычно, ровно в десять утра. Пит успевал с небольшим за-пасом, поэтому у него была возможность по старой привычке забежал в 'Стимул'. Сколько переживаний из его многотрудной жизни помнят эти стены! Ещё совсем недавно кафе ка-залось Питу недопустимо дорогим. Частенько приходил он сюда выпить одну-единственную чашку кофе, растягивал её как можно дольше, и, если позволяло время, ещё долго облоко-тившись локтями о стол, просто сидел, погружённый в свои мысли. Но прошло каких-нибудь несколько месяцев, и ситуация круто изменилась. Кафе для него стало неприлично дешё-вым, а посетители катастрофически перестали соответствовать его уровню. Тем не менее, иногда Пит всё же заглядывал сюда, придавая визитам уже ритуальную окраску. 'Стимул' превратился в своего рода талисман. Вот и сейчас, наскоро выпив чашку кофе 'на удачу', он помчался на заседание совета директоров 'Бэст-банка', где, возможно, уже сегодня сможет участвовать в обсуждении текущих проблем, как полноправный член правления.
  
  
  Настенные часы показывали восемь тридцать. Длинный стол из чёрного дерева, освещённый утренними лучами солнца, в эти минуты был особенно строг. Офис ещё пуст, если не считать одинокой мухи, которая, не дожидаясь председателя и всех его жополизов, приступила к своим мушиным обязанностям, проворно скользя по столешнице и прыгая от стакана к стакану. В эти минуты она была безраздельной хозяйкой положения. Первые чле-ны правления банка стали появляться после девяти. Собираясь небольшими группами, они громким шёпотом о чём-то бурно спорили и многозначительно переглядывались. На лице то одного, то другого проскальзывала кривая ухмылка, после которой тот нервно огляды-вался, будто боясь поймать осуждающий взгляд всевидящего председателя.
  Без четверти десять пожаловал сам Рэй Галлахер. Он стремительно проследовал к своему креслу, сдержанно кивая по сторонам на многочисленные приветствия. Сейчас он был сосредоточен, во всяком случае, пытался так выглядеть, и заговорить с ним никто не решался.
  Когда Пит Холифман вбежал в зал заседаний, настенные часы показывали без пяти десять. Он скороговоркой буркнул общее приветствие, протиснулся к своему креслу и скромно сел. Пит висками чувствовал презрительные взгляды своих недоброжелателей, но мысленно показал им голую сраку; хотел помахать и членом, но передумал - не заслужили.
  Рэй Галлахер объявил о начале заседания и коротко отчертил круг обсуждаемых во-просов. Сначала рассматривалась кандидатура Пита Холифмана на освободившуюся должность финансового координатора банка с дополнительными полномочиями. После краткой характеристики, в которой перечислялись профессиональные достоинства претен-дента, председатель подытожил: 'Я надеюсь, господа, вы поддержите мой выбор'.
  Длинный стол ответил молчанием. Галлахер опустил глаза. Неприятное чувство, по-хожее на стыд, предательски всосалось в его в душу. Может оттого, что он почувствовал се-бя лгуном. Что за человек, этот Пит Холифман? Тот, о котором он сейчас так унизительно распинался. О нём практически ничего не известно. Всё, что собрали его люди, не может раскрыть внутренней сущности человека. Что у него внутри? Судя по всему - ничего хоро-шего. И откуда он взялся на его голову? Что за жестокое провидение его послало!? Прохо-димец! Но Кондолиза... Ради неё он готов на всё. И не дай бог, если это существо хоть чем-нибудь её обидит! Бедная девочка... Председателя от гнева передёрнуло.
  Рэй закурил сигару и медленно обвёл взглядом всех финансовых вассалов, сидящих за длинным столом из чёрного дерева, останавливаясь персонально на каждом. Обычно у тех, кто случайно натыкался на его прожигающий взгляд, возникало судорожное желание поскорее провалиться сквозь землю или раствориться в воздухе. Рэй это знал. В повсе-дневном общении, чтобы не смущать собеседника, он старался не смотреть долго тому в глаза. Но сегодня не тот случай. Голосование с первого раза должно пройти без сучка и за-доринки. Кондолизу в её теперешнем душевном состоянии расстраивать нельзя...
  Через десять минут 'дело Пита Холифмана' было решено. Пит торжествовал, но до-статочно сдержанно. Так обычно торжествует победитель турнира, который заведомо яв-лялся безоговорочным фаворитом. Сегодня совет директоров убедительно доказал, что яв-ляет собой послушное стадо овец. Особенно позабавили Пита многочисленные компли-менты, обильно посыпавшиеся со всех сторон от вчерашних 'непримиримых' оппонентов. Как быстро им пришлось увидеть в нём, Пите Холифмане, и талант организатора, и непло-хие знания в области финансов. Всё-таки прав был Виктор Лейпциг, утверждая, будто лю-бое большинство в современном обществе - суть пассивные гомосексуалисты.
  
  
  Харитон на вопрос не повёл и бровью - продолжал писать свою картину. Вдруг окаме-нел как соляной столп, затем ожил, отпрянул туловищем от своего будущего шедевра на метр, сощурив правый глаз, прицелился левым, в задумчивости покрутил обглоданным че-ренком кисти во рту и, взяв верный прицел, наотмашь шлепнул кистью по холсту. При виде этой сценки у Пенгфея возникла живая и твердая уверенность, что следующим мазком Ха-ритон перевернёт все представления человечества о живописи, поэтому повторил вопрос только после трехминутной паузы, когда революционный акт состоялся. Но ответа не по-следовало и снова. Медленно повернувшись всем телом на сто восемьдесят градусов, Ха-ритон подошёл к распахнутому окну и устремил взор к небу. На его лицо упала скользящая тень, и Пенгфей вдруг отчетливо увидел, что всё оно сплошь испещрено морщинами.
  'Боже мой, как быстро летит время, а ведь совсем недавно...' - глубокомысленно из-лил Пенгфей под видом пространного рассуждения. В последнее время он неестественно часто стал обращать внимание на то, как стремительно проходит время, оставляя за собой неизгладимые следы своего пребывания. При соответствующем настроении он всякий раз подмечал дополнительные доказательства его скоротечности и дурацким голосом бывалого чувака из YouTube, давно съевшего и высравшего 'эту жизнь', принимался об этом возве-щать миру.
  Харитон аккуратно поставил мольберт в угол...
  - Водку будешь?
  - Нет! Нет! - от одной мысли о водке Пенгфея перекосило, как вампира под прямыми лучами солнца. - Хари, ты разве забыл, как меня колбасит от этой отравы?
  - А когда-то пил... и тебе всегда было мало, мало...
  - Ой-вэй, когда-то, когда-то... когда-то я мог наизусть пересказать Танию на иврите... мог пробежать стометровку на семь секунд... мог... бля, да чего я только не мог!
  - Ты когда женишься, ублюдок? - в миллионный раз Харитон задал свой излюбленный вопрос, так как прекрасно знал, что самый легкий и прямейший путь к водке - затеять об-суждение абстрактной темы... которая легко трансформируется в целый куст ещё более аб-страктных тем. А там без беленькой, без литрушечки уже не обойтись... никак не обойтись...
  - Классический вопрос закоренелого холостяка... - в миллионный раз на это заметил Пенгфей и без особого энтузиазма вяло контратаковал. - Ну а ты, братан, чего медлишь? - силы что ли уже не те?)))
  - Не увиливай от вопроса, чёрт китайский, - Харитон решил гнуть свою линию до кон-ца.
  - Не встретил, наверное. Вибрации, частоты, взгляды, запах - очень сложно найти свою половинку...
  Харитон скептически скривил физиономию.
  - Пень, твою мать, очнись, кого ты там ещё не встретил?
  - Её не встретил! Ту самую. Единственную. Неповторимую. Любезную. Свою Сару... Шнеерсон... сучку, жестоко отвергнувшую меня...
  - Да кого через тебя только не проходило! И еврейки, и негритянки, и азиатки))) Выби-рай любую! Ты, братец, - свинья жидокитайская и убеждённый холостяк! Вот что я тебе скажу. И не надо под это дерьмо выстраивать свои нелепые оправдательные философские конструкции. Вас таких надо кастрировать, чтобы девкам жить не мешали и с панталыка не сбивали! Давно хотел тебе это сказать!
  - Это уж точно - кого только не было. Да только всё мимо кассы))) Кстати, насчет ка-страции - неплохая идея, подумаю на досуге... Это как разрубить гордиев узел!))) Вот уж, где будет истинное обрезание))) под самый корень и до конца дней! Спасибо, Хари, за дельный совет!
  - Мне в этом плане проще, - Харитон глубоко вздохнул и несколько раз энергично прошёлся ладонью по грязной штанине. - Посмотри на меня, где я живу, что меня окружает. Но не могу я всё это бросить! Предать искусство - не могу! Хрен! А такую дуру, которая тер-пела бы лишения, стойко неся полы моей вдохновенной мантии, я ещё не встретил! И вряд ли встречу... О, высшая доля! Как трудна ты! Хоть бы одна сволочь оценила!
  Между тем, Пенгфея, судя по тому, как откровенно он ковырялся в носу, столь высокие слова нисколько не трогали и исполнять роль сочувствующего в трагедии жизни непри-знанного художника он явно не намеревался.
  - Бро, это всё понятно. Но сам-то ты ещё не разуверился, что вот эта твоя деятель-ность - настоящее искусство? Стоит ли ради этого жопу рвать? Может, а ну его на хер, такое искусство... Приходи ко мне в офис, у меня полно работы. А? Хари?
  - Пени, опять завёл свою шарманку... - якобы клюнул на приманку Харитон, - что я - типа пустышка и всё такое... Хочешь честно? Я каждый день задаю себе этот вопрос. Этот вопрос обязан задавать себе всякий, кто хоть немного пытается делать своё искусство! Особенно сейчас, когда это дерьмо надо не видеть, а чувствовать, вот этим местом, жопой, - Харитон пошлёпал ладонью по пыльной жопе перед носом Пенгфея. - Хотя ты реально тупой. Сколько не вдалбливай, а всё впустую. Даже Хулия с четвёртого этажа - и та поум-нее тебя будет. Кстати, уже три дня не заходит... забыла старичка совсем...
  - Видишь, бро, даже Хулия забила на тебя болт))) - заливисто заржал Пенгфей, будто подобного поворота в разговоре только и дожидался. - Окей, давай так. Современная жи-вопись в секторе абстракционизма - поговорим о твоей кухне - если художник, конечно, не шарлатан - это в лучшем случае сокровенные излияния каких-то потаённых уголков души и подсознания. Хари, помнишь, ты же сам мне всё это объяснял? Скажи, ведь картина долж-на нести смысловую нагрузку? Ведь так?
  Харитон хитро улыбнулся, потом сделал вид, будто отвечать не намеревается, однако напоследок, отвернувшись к стене, всё же вкрадчиво пояснил:
  - Мне, конечно, хочется тебе помочь и сказать, что, мол, да - это так, братан. Но это бу-дет не совсем правильно. Даже скажу иначе: не всегда дело обстоит именно так. Поллок считал, например, что его картины следует воспринимать такими, какие они есть - без вся-кого смысла - любоваться ими как цветами или, положим, ненавидеть, как собачье дерьмо на лужайке.
  - Поллок прав?
  - Хрен его знает... не мне судить об этом. Очень необычные формы. Создание этих картин - таинство неистовства свободного, а может, наоборот - одержимого духа. Я видел разные его творения... это, как ни крути, круто, старичок...
  - Я тоже видел, - решил закончить мысль Харитона Пенгфей. - Примерно, как рас-сматривать соплю на стене. В её очертаниях можно увидеть лицо человека, бегущего зверя, вращающуюся галактику. В переливах её красок можно увидеть море, небо. Только зачем? Зачем это искать в сопле? В мире и без того полно красок и форм. Посмотри на небо, кото-рое всегда разное, на море, траву, людей, на свалки, на несуразности в архитектуре, на ри-сунки детей...
  - Многие так рассуждают, Пени, многие... и в этом, бесспорно, есть свой резон, - то-ном мэтра согласился Харитон. - Наверное, поэтому я и не стал продолжать 'Сотворение'. Но абстрактный экспрессионизм - это не только зрелый Поллок. Впрочем, ты не понял главного: Поллок ставил своё искусство в один ряд с такими понятиями как небо, природа, что там ещё такое... море, горы, айвазовский, лес какой-нибудь... Если нравится - любуй-ся... не пытайся понять, отключи мозг. А в целом, если этот пресловутый смысл и присут-ствует в чём-то выдающимся, то он не подлежит объяснению словами. Это баланс по грани: художник это чувствует кожей, это язык подсознания. Или так: настоящее современное ис-кусство вообще не должно что-то рассказывать... Оно должно вскрывать твою душу. Все души разные, поэтому одна и та же картина может восприниматься по-разному... И это нормально. Зрителю интересно узнать себя самого через этот вызов, подключиться к косми-ческой энергии...
  - То есть если спросить художника о смысле картины, он словами это вряд ли объяс-нит?
  - Пошлёт тебя на три весёлых буквы...
  - Теперь зайду с другой стороны: вещь ты можешь оценить, если имеешь о ней вполне определённое представление. В противном случае, ты не можешь назвать её ни велико-лепной, ни бездарной. Возможно, она интересная, а возможно - посредственность. Ответь, Хари, если о своём творении ничего толком не может сказать сам его создатель, то что об этом может сказать человек сторонний, который и понятия не имеет о потаённом мире ху-дожника. Может получиться даже так: ты нарисовал яблоко... прости, ты написал яблоко, а люди подходят и говорят: какая прекрасная тыква! Я не против абстракционизма, как некое-го инструмента, позволяющего излить избыточную творческую энергию. Просто большин-ство его направлений - это не язык искусства, а инструмент самовыражения. Плоды подоб-ной деятельности нельзя объективно оценить. Понимаешь, Хари?
  - Эа (отрыжка)... бля...
  - Это как крик, вопль. Вот ты, например, сейчас выйдешь на улицу и начнёшь надрыв-но орать - тебе за это никто ведь не заплатит и гроша, даже могут ввалить, если перестара-ешься. А почему? Да потому что к высшим материям этот мерзкий вопль, я живо предста-вил, как ты орёшь, никакого отношения не имеет. Это не вокал, а рёв осла, пусть даже уви-девшего звездопад. Делать искусство - удел избранных. А абстракционизмом могут и долж-ны заниматься все, в том числе, домохозяйки и пенсионеры. Особенно - пенсионеры и до-мохозяйки...
  - Ну ты дурак, бро, - Харитон якобы не на шутку рассердился. - Долго думал? Ты рас-скажи это евреям на Sotheby's, которые за эти вопли и сопли гребут миллионы, продавая их таким же евреям.
  - Я думаю, здесь как раз всё просто... денежным тузам элементарно нужна валюта - в широком смысле этого слова... золото, платина, доллары, картины, антиквариат, элитные дома, редкие тачки. Они объявляют 'своей прелестью' мазню того или иного художника - желательно после его смерти - только потому, что без 'прелести' - никуда. Кто-то должен играть сию завидную и почётную роль!
  - Хочешь сказать, они из тысяч одинаковых куриных яиц выбирают несколько случай-ных и объявляют их совершенством, в то время как все остальные, так и остаются курины-ми яйцами.
  - Вроде того, вроде того))) Бедолага вдруг нежданно-негаданно получает ту или иную роль... потом думает, мечется, пытается понять, почему именно он, что в нём эдакого. А всё просто: это лотерея! И отказаться от роли практически невозможно! Да и надо ли?
  - Но как это заманчиво, братан! Получить роль Гения. Пусть даже посмертно. Пред-ставь, Пень, ты получаешь какую-нибудь Великую Роль. Например, ты мог бы стать великим архитектором уровня Микеланджело! А? Это, конечно, вряд ли. Или проповедником уров-ня... ээээ... как его... Тейз Расселл! Злобный чувак, видимо, был, уже достали эти 'свиде-тели' - проходу не дают! Или каким-нибудь иудейским пророком! А что?! Пень-Моисей! - звучит гордо! Узкоглазый Моисей вывел избранный народ, но из-за того, что глаза были слишком узкие, не смог разглядеть дорогу!
  - Ха-ха, не кривляйся, Хари! Ты бездарный свинтус! И твои картины не стоят и лома-ного гроша, так как они абсолютно бессмысленны!
  - Ладно, с дураком спорить - себя не уважать, - махнул рукой Харитон. - Не буду гово-рить за других художников, за себя скажу честно и прямолинейно: моя живопись - дерьмо. Но что ты скажешь о Лукасе Долбоёбове?
  - О, Лукас Долбоёбов! Величина. Можно смело ставить синюю печать - полугений! Сonstat!
  - Ну, ты хитрая сволочь! Я думал, ты способен только на коричневые печати, - взревел довольный Харитон (он являлся горячим почитателем Лукаса).
  - Таких как он - единицы, хотя каждый второй авангардный самозванец мнит себя ге-нием. Доказать обратное практически невозможно. Поэтому подобные 'гении' ходят безна-казанно и огромными стадами.
  - Нас можно понять: если есть возможность безнаказанно примерить драный платок старины Ван Гога, то почему бы не попытаться стать чем-то подобным. Так легче топтать землю. Суть этой печальной игры проста: кто-то должен быть шлаком. Ибо побеждает один, а охотников - тысячи!
  - Это что-то новенькое! - на этот раз искренне удивился Пенгфей. - Да ты просто му-ченик! Столько лишений - и всё ради того, чтобы быть шлаком, создавать массовку? С тру-дом верится, что ты на это способен. Когда разукрашивал своих матрёшек и каждый день подсчитывал хорошую выручку, я уверен, судьба живописи, потерявшая в твоём лице вто-рого Долбоёбова, тебя интересовала меньше всего на свете.
  - Вы посмотрите! Заток мне нашёлся! Что было - то прошло. А разгадка проста: пойми, даже самый грязный шлак мечтает, что в нём окажется хоть сколько-нибудь золота. Эту за-цепку зовут надеждой идиота. Именно она даёт силы и упорство!
  - Какие высокие слова! Сколько героизма! - чисто по-русски. Что ж, желаю тебе удачи на сем достойном поприще, дружище!
  - Скотина - одно слово, - расстроился Харитон. - Ничего серьёзного тебе говорить нельзя: всё обосрёшь.
  - Хе, хе, хе, - засмеялся Пенгфей, почувствовав себя змием-искусителем.
  - Пень, в последний раз спрашиваю, водку будешь?
  - Нет, не буду. Хотя... на всякий случай, налей грамм двести... а там посмотрим. И да, в моём портфеле для тебя презент, возьми конверт в наружном кармане. И не вздумай отка-зываться, это тебе привет от моей мамаши...
  Пока довольный Харитон производил все предшествующие возлиянию манипуляции и гремел в шкафу стаканами, Пенгфей рассматривал стоящую около старого комода не-обычную картину. Её холст, занавешенный куском грязной материи, в том месте, где тряпка сползла, был оголён на четверть. Сразу необходимо отметить, что картина была написана в несвойственном для Харитона стиле классического реализма, поэтому утверждать, что сие творение принадлежало именно его кисти, сейчас не стал бы никто, включая, быть может, и самого владельца картины. Подойдя поближе, Пенгфей сорвал с полотна тряпку и... остол-бенел...
  - Хари, откуда это у тебя?!
  Даже странно, но Харитон, всегда столь непробиваемый в своей бесцеремонности, сейчас заметно смутился: от предстоящих объяснений он был явно не в восторге. Так, с ми-нуту помявшись под вопросительным взглядом товарища, Харитон не очень решительно пробубнил:
  - Да, так... Ерунда одна. Брось её. Пойдем пить...
  Он подошел к Пенгфею, грубо вырвал картину из рук и поставил на старое место изоб-ражением к стене.
  - Мне просто картина понравилась, - засуетился Пенгфей. - Ты написал? Что-то не очень похоже на твою кисть.
  - Да, я писал, - все же гавкнул Харитон.
  - Давно?
  - Нет. Не нравится мне эта картина. Хочу снести в антикварную лавку - может, сотню перекинут.
  - Давно хотел приобрести что-нибудь такое в свою комнату. Даю три сотни. Окей, пять сотен - и по рукам!
  Харитон недоверчиво покосился на Пенгфея.
  - Ты в порядке, чувак? За мои шедевры не давал и сотни... а здесь, вы посмотрите! - целых пять сотен. С дуба рухнул?
  - Да. Пять сотен крупно нарезанной зелени и не центом меньше... при одном усло-вии...
  - Я так и думал, - Харитон скорчил недовольную физиономию. - Не хочешь - не поку-пай. Пень, между прочим, ты сам изъявил желание её купить. Ну, валяй, что там за дурац-кое условие?
  Пенгфей сделал продолжительную паузу и сузил до ниточек и без того узкие глаза...
  - Это, скорее, просьба... и даже не просьба, а простое желание узнать о данной кар-тине как можно больше.
  - Чего тут узнавать! - вдруг заорал Харитон. - И так всё ясно! Взял холст, взял кисть и написал картину.
  В следующие сорок минут при помощи изощрённых психологических пыток, кои со-провождались извлечением из карманов пяти зелёных купюр, Пенгфей демонстрировал настойчивое желание получить максимальную информацию о картине, и Харитон, похоже, сдался:
  - Ладно, ты разве отстанешь, скотина, - наконец прохрипел он всё ещё полный сомне-ний.
  - Ну же, Хари! - взмолился Пенгфей. - Продолжай!
  - Ладно, ладно... душегуб! Пойду тебе навстречу, чтобы избавиться от пыток. Я эту сцену увидел в одном бездарном фильме. Названия не помню - вот хоть убей!
  - Где, ты сказал?! В фильме?! Что за бред! Ты рехнулся?! Ты что, свинья, совсем за идиота меня держишь?! - заикаясь и дрожа, закричал Пенгфей.
  Харитон явно не ожидал, что его слова столь сильно впечатлят друга, поэтому, поколе-бавшись с полминуты, решил выложить всё на чистоту, открыться...
  - Ладно, так уж и быть. Я сам, если честно, хотел тебе рассказать эту дерьмовую исто-рию. Даже не знаю, как это случилось, но в тот вечер я был трезвее стекла... ни в одном гла-зу! Кремень! В завязке!
  - Ага, верю.
  - Это не было сном! - в голосе Харитона появились испуганно-плаксивые нотки. - Как только я закрыл глаза, так всё и началось... бля, бля... ведь галлюцинации случаются и у здоровых людей?! такое ведь бывает?! нервное перенапряжение, стрессы. Ты же знаешь, сейчас век стрессов. Мы, художники, постоянно на нервах, постоянно под высоким напря-жением!
  - Хари, что за люди на картине?
  - Пень, какая разница! Это всё бред, галлюцинации...
  - Харитон, ну же! спой, птичка, не томи! я весь горю, я весь в огне!
  Харитон примолк, испуганно покосился на Пенгфея, не очень уверенно подошёл к кар-тине и, изобразив умственное усилие, направил указательный палец в первого справа.
  - Это человек в чёрном костюме. Или просто: Человек в чёрном. Секретарь. Он сидел с блокнотом и записывал что говорили другие. Этого... - Харитон сморщил лоб, закатил глаза и стал грызть ноготь мизинца, - этого, кажется, звали Чарли. Он разговаривал на русском, но это был бессмысленный набор слов, какая-то азбука Морзе. Эти трое, кажется, учёные... мне показалось по жестикуляции, что они обсуждали какой-то взрыве... язык, на котором они разговаривали, для меня остался загадкой, думаю, это был Турбо Паскаль. В чёрных оч-ках и в ермолке - Владыка Морских Фарватеров - пафосный и в то же время очень страш-ный чувак, он всё время соскакивал со стула и снимал штаны. Но самый крутой здесь - вот этот - и Харитон уверенно ткнул обслюнявленным мизинцем в голову первого слева. Все к нему обращались так: Вольдемар Сигизмунд Последний. И на этом аминь! Больше мне ска-зать нечего.
  Пенгфей взмок. По лицу струился пот, рубашка прилипла к телу и стала прозрачной...
  - Как, ты сказал, его звали... Вольдемар?
  - Вольдемар Сигизмунд Последний Восьмёркин!
  - Восьмёркин?! Ой-вэй! Ещё были видения после этого?
  - Нет! - энергично закрутил башкой Харитон. Потом вдруг опомнился. - Пень, а что те-бя так напрягло? Одно из двух: либо ты совсем долбанулся, либо что-то сейчас недоговари-ваешь...
  - Не важно, потом, потом всё расскажу. О чём они говорили? О чём говорил этот Воль-демар?
  - Он говорил мало, очень мало... несколько коротких фраз на немецком языке, я ведь по маме - немец, язык немного понимаю. Какие-то самые простые фразы. Например, спро-сил у тех троих, которых я назвал учёными, когда будет достроено число. Тогда один из них ответил: 'Анус'. Вольдемар улыбнулся и похлопал того чувака по плечу.
  Пенгфей сел за стол и с улыбкой Джоконды сподобился:
  - Ну, братан, где водка? Ты всё языком чешешь, чешешь, а про дело совсем забыл!
  Харитон вытащил из холодильника водку, наполнил рюмки до краёв и вопросительно уставился на Пенгфея.
  - Хари, просто я очень испугался за тебя, - пояснил Пенгфей, - за твоё душевное здо-ровье. Поэтому так напрягся. А картина мне на самом деле понравилась. Давай выпьем за наше психическое здоровье и за твою картину.
  - Картину покупать будешь? Продаю за штуку. И точка!
  
  
  Общий фон - темнота; на столе мерцает лампа и освещает только белые пятна лиц и кистей рук. Все люди сидят по одной стороне квадратного стола. В темноте общего фона всё же угадывался преобладающий зелёный. Персонажи, если судить по лицам, самые обыкновенные люди, каких снуёт по любому городу несчетное количество; даже эти трое, 'учёные', и те с виду на таковых тянули едва ли.
  Возможно, Пенгфею и пришлось бы поверить в то, что запечатленная на картине сцена была подсмотрена Харитоном в каком-то бездарном фильме; может, поверил бы и в то, что сцена из бездарного фильма впечатлила не очень-то впечатлительного Харитона настолько круто, что тот решил не только изобразить её на холсте, но сделал это даже в несвойствен-ном для себя стиле. Однако, вернее всего, было бы так: Пенгфей никогда не спросил бы об этой картине, как и о многих других, виденных в комнате товарища-художника. Но этот Вольдемар Восьмёркин... Сходство потрясающее!
  Пенгфей закрыл глаза. Сейчас надо постараться кое-что восстановить в памяти. Опе-ратор, вечно недовольный, всегда с похмелья и в затрапезном макинтоше, чертыхаясь, вы-полз из своей конуры; жмурясь, включил кинопроектор и отмотал ленту на несколько лет назад. Как ни старался Пенгфей забыть об этой пленке, а жизнь распорядилась иначе.
  Как всегда, когда что-нибудь заставляет человека залезть в мусорную корзину воспо-минаний, вовремя не очищенную ударом тупого предмета по голове, воображение напол-няется вереницей отрывков, эпизодов, рваные фотографии, обрывки киноплёнок... а потом всё выстраивается так, как это было на самом деле.
  Судьба посмеялась над ним и оставила здесь - в удушающем смраде пивной 'Даун оф Даун' в портовых трущобах.
  Пенгфей поставил локти на стол и запустил в растрёпанную шевелюру обе пятерни. Пейсы закачались над столом. Перхоть лёгким снегом медленно падала в пивную кружку; её хлопья уже сплошь покрыли жёлтый трепещущий диск; некоторые из крупиц, напитавшись пивом, плавно оседали на дно. Дряхлый старикашка-музыкант, вне всяких сомнений, - фи-лософ, иначе, разве можно провести в этой злачной клоаке все отпущенные судьбой дни, - играл на фортепьяно. Звучал Шопен, по щекам Пенгфея текли слёзы. 'Играй, музыкант, иг-рай, а я поплачу над твоим горем. Терзай мою грешную и больную душу. А ты, Фредерик, прости, если вдруг услышишь фальшивые нотки. Прости. Ведь это так свойственно челове-ческой натуре'.
  Святые воздушные звуки, казалось, не обращали никакого внимания на царящий здесь разгул: они летели и парили над облёванными столами, над прожжёнными рециди-вистами и пьяницами, совершенно чистые и свободные - свободные, пока музыкант их иг-рает; пока его больные пальцы целуют безвозвратно утерянную любовь... давным-давно... чистую любовь... которая за многие годы не пропиталась кабацкой вонью, не выгорела в душе от крепкого кубинского рома, не исцеловалась проститутками и случайными женщи-нами... она была живой... с каждой нотой, с каждым аккордом летела всё выше и выше... вечная невеста... юной души дряхлого старика...
  - Наконец его нашел! Как ты сюда попал!? - за спиной Пенгфея раздался набор слов довольно резкого тона.
  Пенгфей медленно повернулся. По-хорошему, ему не мешало бы изрядно удивиться, увидев здесь старину Адама - такого изощрённого эстета и утончённого засранца. Но Пенгфей по каким-то своим соображениям так не поступил, а просто и сухо спросил:
  - Адам, какого хера? - потом скорбящим голосом пояснил. - Ты оторвал меня от очень важного дела. Подожди вооон за тем столиком минут десять, я сейчас подойду... если не забуду...
  - Твою мать, некогда мне ждать! Что это за письмо?
  На короткий миг Пенгфей очнулся. В выражении его лица появились определённые признаки присутствия на этой грешной земле, однако ненадолго: через секунду он снова начал неотвратимо погружаться в астральные миры, как Лернардо Ди Каприо в ледяные воды Атлантического океана...
  - Очнись, твою мать, - не выдержал Адам и крепко тряханул бухую в стельку свинью за плечо. - Что это? Почему это дерьмо попало в мой почтовый ящик? Я тебя спрашиваю! что это за письмо?!
  Адам дрожащей от гнева рукой бросил на стол свёрнутую пополам записку. Пенгфей вяло подобрал её и небрежно развернул двумя пальцами. Прошло довольно времени, прежде чем ему удалось поймать в серьёзно сбитый прицел заглавную букву. Что случилось с Пенгфеем по прочтении небольшого текста на полстраницы, какие реакции произошли в его организме - это вопрос к профильным специалистам, однако за считанные секунды его раскисшая и перекошенная физиономия превратилась в лицо довольно приличного чело-века; даже семидневная щетина - и та теперь свидетельствовала не о чём ином, как о не-возможности элементарно побриться по причине крайней занятостью важнейшими делами; пропитые мешки под глазами, разумеется, - о ночных бдениях на благо всего человечества.
  - Как к тебе это попало? - прочитав пять раз весь текст, спросил Брюс Виллис.
  - Я тебя как раз и хотел об этом спросить! Как ко мне это попало!
  - Адам, во-первых, никому не говори об этой записке; во-вторых, всё забудь. Тебе ни-чего не угрожает. Обещаю. Зуб даю!
  В голосе Пенгфея было столько доверительной, исходящей изнутри уверенности, столько неподдельной твёрдости, что Адаму ничего другого не осталось, как только сразу же дважды поверить: с одной стороны - сказанному, с другой - услышанному.
  Пенгфей дружески потрепал товарища по плечу и по макушке.
  - А теперь приглашаю тебя, гонец лихой, принесший мне дерьмовую весть, немного выпить! Впрочем, сам факт наличия вести, делает эту дерьмовую весть уже доброй вестью! Чу-чуть будешь? А?
  Адам относился к числу алкоголиков, которые свято верят в свою силу воли и истин-ный прогресс всего передового человечества, никогда без серьёзного повода и подходящей компании и капли в рот не берут, а потому, когда видят в других столь легкомысленное от-ношение к употреблению спиртного, искренне возмущаются и негодуют.
  - Здесь!? Здесь!? Это же мерзко... - неподдельно изумился он. - Просто отвратитель-но... какие рожи вокруг... протокольные... фу, какая гадость... - добавил после непродол-жительной паузы, но уже так - без особого протеста, скорее для острастки, потому что алко-голизм, наряду с явными отрицательными качествами обладает, пожалуй, единственным положительным: полным отсутствием гордыни, когда речь заходит о халявной выпивке.
  - ...
  - Мне на самом деле ничего не угрожает? - к своей радости вспомнил свои рассеяв-шиеся опасения Адам.
  - Ничего. Абсолютно. Даже если что-то нехорошее с тобой и произойдёт, например, случайно попадёшь под машину или утонешь в порту, не переживай, мы о твоей маме по-заботимся. Шутка.
  - И вот тебе нисколечко не стыдно? - на радостях по предстоящему возлиянию Адам стал впадать в игривость и безобидной дружеской шутки, похоже, даже не расслышал.
  - Чего мне стыдиться, братишка? - не поленился спросить Пенгфей.
  - Вот, спаиваешь меня. Ты же знаешь мою проблему, бро...
  - Провоцируешь?
  - Я хочу тебя оправдать - вот здесь, в душе! Чтоб с лёгкой душой, так сказать!
  - Окей, давай так... занимательная арифметика для юных или начинающих алкоголи-ков... правило номер один: одна душевная пьянка с корешем - равна трём попойкам в оди-ночестве, в скобках - со случайными пассажирами, которые прикидываются друзьями. Как такой фокус?
  - Ну, насчет алкоголика ты это перебрал, чувак, впрочем, это было... весьма и весьма убедительно!
  - Ха, ёпти, а ты думал! Итак, что пьём, мой славный вестник, первочеловек Адам!?
  - Полностью отдаюсь твоей воле, змий-искуситель!!!
  - Тогда предлагаю испить забродивший нектар из тростника познания!
  - Havana Club?
  - Точно!
  - Искушение свободой!!! О, я обожаю всевозможные искушения! Без них жизнь пресна и невыносима! А здесь довольно мило!
  
  
  Скорее бы прохлада. Пенгфей ещё раз медленно обвел взором округу. Оплавленное раскалённым воздухом асфальтовое полотно - оцеплено низким кустарником - струёй сужалось к горизонту. Вдали белели строения города, справа от города - гористая мест-ность, а всё остальное - на десятки миль вокруг - выгоревшая трава и желтая земля. Ветер горячим языком слизнул с обочины дороги пыль и погнал по асфальту тонкими кружевными воронками.
  'Ни черта не понятно', - без особого воодушевления произнес Пенгфей и в задумчи-вости побрёл к своей машине. Ему потребовалось немалое мужество, чтобы снова сесть за руль. Нечеловеческим маревом и духотой салон авто сейчас больше походил на передвиж-ной филиал Мексиканского отделения преисподней, а чёрное кожаное кресло под прямыми лучами солнца накалилось не хуже сковородки под прелюбодеями во втором кругу ада.
  Пенгфей погрыз карандаш и озадаченно почесал за ухом: если верить карте, до города километров шесть. В ближайшей округе значилось несколько отелей. Какого чёрта здесь де-лать туристам?! Дыра полная. Да и он! какого чёрта ввязался в авантюру, которой и подхо-дящего определения не придумаешь: сказать в глупую - ничего не сказать. Пенгфей теат-рально угрюмо посмотрел в боковое зеркало и состроил обезьянью гримасу. Через несколь-ко минут его автомобиль тарахтел колесами по грубо выложенному булыжнику местного Бродвея.
  Практически все латинские города на северян оказывают странное влияние: своей размеренностью и медлительностью, белыми однотипными фасадами двухэтажных строе-ний, сухими антеннами, растущими из плоских крыш, белёсым высоким небом они вводят чужестранца в состояние безотчётной нереальной запредельности. В провинциальном сю-жете южных поселений есть некая недосказанность... вода, уходящая в песок, линялые от времени пятна на земле, сгнившая полосатая накидка индейца-отшельника, жившего здесь задолго до появления испанцев.
  Оставив машину на одной из немногочисленных парковок, Пенгфей наугад отправил-ся по извилистым улицам незнакомого города в поисках 'Макдоналдса'. Заглядывая в низ-ко посаженные оконные бойницы тянущихся вдоль ухабистого тротуара домов, он подсмат-ривал бытовые картинки из жизни испаноязычной провинции. Криво оштукатуренные сте-ны небольших комнатушек были завешены фотографиями и религиозными картинками; мебель - самая простая - всё больше коврики да циновки, кое-где - бытовая техника. В каждом четвертом окне на кухне обязательно хлопотала хозяйка. Почти все эти хозяйки бы-ли похожи одна на другую, как будто их делал один папа: мордатые, ростом - ниже средне-го, пышный бюст, передник, туго обтягивающий налитые окорока-бёдра, копна вьющихся тёмных волос. Женщины усердно мяли тесто, а малолетние дети, неуправляемые шалуны, проворно увёртываясь от пинков и подзатыльников, норовили утянуть со стола какой-нибудь лакомый кусочек.
  Как ни сопротивлялся живущий внутри Пенгфея патриот, но два часа безуспешных поисков под невыносимым пеклом всё же загнали его изжаренное тело в мексиканскую та-верну. Акт о культурной капитуляции всего мира перед Соединёнными Штатами Вавилона, в котором в самом заглавии большими высококалорийными буквами прописано, что все пути непременно должны вести в 'Святой Макдоналдс', здесь, в мексиканской Америке не нашёл подтверждения. Для Пенгфея данное открытие явилось дополнительным свиде-тельством того, что он на верном пути. Ибо то место на карте Америки, которое помечено позорным клеймом отсутствия Места Поклонения Культу, вне всякого сомнения, должно та-ить в себе одну из причин её будущего крушения. А у больного тела вполне возможно встретить и того самого волшебного доктора, которого, собственно, он и приехал сюда ис-кать. Однако Пенгфей не стал развивать столь сложную для себя тему, ибо, следуя реко-мендациям специалистов из Массачусетского университета, перед приёмом пищи он ста-рался совершенно не думать о будущем. Посему перед его образным взором предстала не лежащая в руинах Америка, а сквозь рябь искажённого пространства, помноженного на чёрную дыру бездарно упущенного времени проявились и заиграли пёстрыми мазками сю-жеты из жизни латинского квартала... вот, например, вышла на охоту восхитительная Ху-лия - толстая и мощная ненасытная самка, дни напролёт отирающаяся на лестничной пло-щадке четвёртого этажа; светлый образ прекрасной и бесспорно шикарной Хулии плавно трансформировался в светлый образ Харитона, ну а Харитон, в свою очередь, не заставил себя долго уговаривать и буквально материализовался в кружке в виде пинты светлого 'Будвайзера'. Порочный круг замкнулся - именно так начинают все алкоголики.
  В дневнике появилась запись:
  'Чем я располагаю на сегодняшний день для успешного решения задачи? Окурок, найденный в тайнике - раз, цифровое послание человеку, в помощи которого нуждается Америка - два, этот чёртов город - три. Смутные предчувствия и догадки пока не в счёт. С другой стороны, на чём, если не на них строить поиск'.
  Пенгфей уставился через донышко опорожнённой пивной кружки на бармена. Тот за-метно смутился и поторопился испариться. Пенгфей проводил его спину до того, как она исчезла в сумраке бара, затем снова достал дневник, погрыз карандаш и... не стал ничего писать, потому что даже героям иногда бывает лень. Герои особенно ленивы. Ведь что та-кое герой? - это когда ты совершил подвиг, а потом читаешь лекции детишкам и почиваешь на лаврах всю оставшуюся жизнь.
  Отель без проблем был найден, пять звёзд, лучшее, что было в городе, располагался в живописнейшем месте на окраине сити. Аркадой первого этажа он подковой врезался в мощёную булыжником городскую площадь; противоположной стороной, нависая над обры-вом, смотрел на реку и обширную мусорную свалку, а ещё дальше - за рекой и свалкой - город начинался вновь, но более приземистый - одноэтажный, не очень ладно шитый се-тью переулков и узких улочек.
  Высмотрев между выгоревших валунов и расселин еле уловимую для глаз тропинку, Пенгфей решил спуститься к подножью холма, чтобы наконец погрузиться в прохладу и тень - туда, где зелёные шары древесных крон сплошь утопили в себе реку; однако в последний момент всё же не стал рисковать своим далеко не железобетонным здоровьем и остано-вился у самого края обрыва: в такую жару вероятность подхватить на свалке какой-нибудь местный особенно устойчивый к антибиотикам стафилококк очевидно не равна нулю, и пренебрегать этим - сродни преступлению перед Родиной, перед несчастной Америкой! Тогда узкоглазый хасид каблуком туфля эффектно столкнул (дело было в субботу) с обрыва увесистый булыжник и сопроводил понимающим тоскливым взглядом его весёлую бездум-ную пляску до самого финального прыжка в наваленные кучей мусорные мешки. И аминь. Потом ещё несколько минут он простоял в задумчивости, как бы размышляя о странной судьбе камня и своей странной судьбе. Итак, исполнив сей глубоко символический ритуал, Пенгфей бодрым шагом направился к стеклянным дверям отеля 'Офелия'.
  
  
  Ровно в восемь зазвонил будильник. Не вставая с постели, как оказалось, в отелях пя-ти звёзд, кроме тараканов и клопов, есть и такая опция, Пенгфей по телефону заказал в но-мер кофе, омлет и свежую прессу. Он изначально решил не пользоваться в этом городе не только навигатором и путеводителями, но и своими любимыми новостными лентами. То есть полностью положился на волю случая, на провидение, на удачу... ибо только так - пу-тём полого погружения в новую реальность - можно чего-то добиться в столь необычном и специфическом деле.
  Через сорок минут горничная принесла заказ. Если бы маркетологи выяснили, что удобрения из ослиного помёта стоят дешевле самого дешёвого фальшивого кофе, то у ря-дового постояльца апартаментов 'Офелии' имелись бы все основания серьёзно опасать-ся, что именно обжаренный ослиный помёт явился главным ингредиентом его утреннего напитка. Омлет по вкусу напоминал кусок автомобильной покрышки, а газеты от старости пожелтели.
  Пенгфей ворохом сгрёб со стола доставленную прессу и удалился в клозет. Интересно, что на самом деле он хотел бы прочитать в 'Нью-Йорк таймс', если бы свято верил в сво-боду слова? Какая такая правда должна взрываться каждый день в передовицах, чтобы наконец сорвать маски со всех этих серых кардиналов, публичных филантропов, но по сути безжалостных и бездушных людоедов? Глубинное государство? Масонская ложа? Клуб ве-сёлых маньяков-толстосумов? Секта мизантропов? Тайные аналитические центры? Еврей-ское лобби? Мировое правительство? Что ещё? Окей. Кто способен на это - сотворить настоящую, а не заказную сенсацию? Пенгфей медленно перебрал работающих в издании знакомых журналистов, поочерёдно восстанавливая в зрительной памяти портрет каждого, однако ни один из них для этой роли не годился: все они были исключительно карманными профи - какими изначально и принимались на работу - милые, приятные, остроумные ре-бятки... но совершенно бесхребетные и бесконечно пугливые. Впрочем, даже если кто-нибудь из них и решится поиграть в героя, потеряв после очередной дозы кокаина рассудок и элементарное чувство самосохранения, его просто не станут печатать, и, скорее всего, лишат работы... в самом в крайнем случае - лишнего ряда зубов...
  'Нет, о газетах нечего и думать', - Пенгфей решительно отбросил газеты в сторону и, одолеваемый смутными дурными предчувствиями, покинул клозет.
  Минут пятнадцать он проторчал у окна в надежде увидеть среди уличных картинок хоть малейший намек на удачный исход его поисковой экспедиции. Ни черта не вышло: жара, пыль и безнадёжность во всём. Даже опрокинутый мусорный бак у супермаркета давно пе-рестал надеяться, что его когда-нибудь поднимут. Тогда Пенгфей достал дневник и перечи-тал последнюю запись...
  '...между тем здешние места оказались не настолько гиблыми, как мне показалось сразу же по приезду. Причина моего заблуждения лежала не на поверхности, как это обыч-но бывает с причинами, она залегала немного глубже, а именно: в недрах земли. Серово-дород! Минеральные источники! Доллары, бьющие из земли! Вот в чём секрет! Благосло-венные источники своими целебными минералами привлекают сюда не только многочис-ленных жертв традиционной медицины и врачебных ошибок, но и толпы переживающих второе рождение пенсионеров, а также армию неутомимых охотников за долголетием... не говоря уже о китайцах...'
  
  
  Вдоль дороги, ведущей к курорту, тянулась бесконечная чреда пластмассовых горшков с искусственными цветами, которые своими яркими красками хоть как-то разбавляли жёл-то-коричневую скуку окрестностей. Рекламные щиты с неизменно счастливыми лицами зу-бастых мужчин, грудастых женщин, ангельских детей и улыбающихся собак демонстриро-вали отдыхающим необратимые последствия использования сероводорода. Апогеем вос-хождения стала живописная панорама райской долины с самого верха перевала: обливае-мое солнечным светом тучное лежбище в истоме копошилось тысячами человеческих тел... беспечных тел, ничего не подозревающих о крушении несчастной Америки. Непосред-ственно к водам вела булыжная дорога, вдоль которой бусами вились развернутые под от-крытым небом и заваленные всяческим хламом прилавки. Видимо, особенных сувениров, присущих именно этой местности, здешние воротилы туристического бизнеса придумать не смогли, поэтому вход пошло всё: от обезьяньих хвостов из Китая до африканских масок, из-готовленных в том же Китае. Пенгфей около десяти минут простоял у одного из таких при-лавков, напитывая себя яркими цветами, а потом, расплачиваясь за спиртовую настойку на чёрных тараканах, спросил торговца об успехах.
  'Гиблое дело, - ответил с прищуром двухметровый детина в бейсболке козырьком назад и надписью: 'Сделаем Америку снова великой'. - Этих пердунов кроме минераль-ной воды и ароматизирующих затычек в задницу ничего больше не интересует... нет, нет, это полная жопа, полный отстой... здесь ловить нечего... даже Рикки в последнее время не может поднять и трех сотен'.
  Пенгфей уже хотел поинтересоваться, кто такой Рикки, но в этот момент к лавке подо-шли два японца и на чистом англо-японском диалекте синхронно заговорили:
  - От изога есь палечися сто-нипудь?
  - Только сушёный член скунса - по старинному мексиканскому рецепту, - с готовно-стью опытного медика ответил торговец. - Избавит и от изжоги, и ещё от сотни болячек. Да и для профилактики не помешает. Повышает потенцию в пятьдесят раз, особенно, если она рана нулю, предотвращает облысение. Удаляет пигментные пятна. Завернуть?
  - Не, не, ана не памагаит... тругое нузно.
  - Тогда от изога вон там, - передразнил японцев раздражённый детина и ткнул паль-цем по направлению магазина с вывеской 'Я проживу 100 лет!!!', потом повернулся к Пенгфею и сокрушённо пожал плечами. - И так всегда. Бежать отсюда надо, бежать, бе-жать... гиблое место... за гроши... буквально отдаю редкости... ну вот, посмотрите, какой замечательный член - совершенно свежий и какой большой! Вам не засунуть его куда-нибудь? поглубже?
  - В жопу себе засунь, пидор! - обиделся Пенгфей.
  - Я серьёзно, - в свою очередь картинно обиделся верзила. - Его именно так и ис-пользуют! Только так!
  Пенгфей окончательно смутился, забыл английский, стал крутить головой и активно жестикулировать руками: 'мол, спасибо, от всей души, спасибо' и быстро-быстро отпра-вился дальше. Чтобы компетентно поддержать разговор, ему, очевидно, не хватало специ-альных знаний. Всем известно, что скунс - это некий пушной и крайне вонючий зверек... ну а его член... собственно, и честь член скунса... лекарство от всех недугов... Видимо, это ра-ботает почти так же, как и политическая система США: большой засушенный член партии, много рекламы, много шума и обещаний, а толку никакого. Пенгфей даже забыл спросить, употребляет ли сам торговец свои лекарства или в ущерб собственному здоровью и долго-летию спасает исключительно страждущих.
  Метров через триста пришлось продираться сквозь толпу. Люди собрались около како-го-то торговца. Привстав на носочки, Пенгфей внимательно рассмотрел его. Это был моло-дой человек, на вид - не больше тридцати, роста среднего, телосложение - плотное. На за-горевшем лице значилась важная и сдержанно-довольная мина.
  'Рикки, ну-ка расскажи ту байку про белого бычка...' - то и дело выкрикивали из тол-пы.
  'Какую еще байку? не знаю никаких баек... - Рикки деловито завернул в пакет какое-то сушёное дерьмо и передал пациенту. - С вас двадцать пять долларов. И не забудьте, перед тем как съесть, обязательно покакайте - желательно два раза и желательно натощак!'
  А через секунду на лице торговца уже играла улыбка, глаза светились озорным огонь-ком. Потом посыпались забавные истории вперемешку с бойкой торговлей.
  Сделав несколько кругов по полям счастья, здоровья и долголетия, Пенгфей вернулся в город. Ничего интересного, что могло бы ему пригодиться, минеральные источники не да-ли.
  
  
  'С погодой произошли изменения. Адское пекло сменилось не менее адским дождём. Дождь льёт без перерыва уже третий день, хотя местные утверждают, что такого не должно быть. Но оно 'такое' есть, и дерьмовой погоде плевать на все наши ожидания и прогнозы.
  И всё же, несмотря на сырость, у меня праздничное настроение! С этим человеком в ближайшее время необходимо вступить в контакт. Он, очевидно, также ищет встречи, воз-можно интуитивно, поэтому и выступает публично. Могу представить, как он будет поражён, когда я, многозначительно вытащив из кармана окурок, открою ему цель своего визита. По-ка не тороплюсь идти с ним на сближение. Главное, он найден. Какое наслаждение - зная, что рыба надёжно сидит на крючке, тянуть леску медленно, любоваться её стремительными и сильными движениями, видеть, как переливается на её серебристых боках чешуя; затем, чтобы рыбу не спугнуть, аккуратным, но быстрым движением завести её в подсак, а после выбросить на берег. О, как он говорил три дня назад на площади! Хоть местные жители и считают его чудаковатым, но я-то знаю, что такое поведение - это поиск контакта. Какая си-ла заключалась в его словах! 'Люди! Одумайтесь! Америка на грани гибели!'. Когда я спро-сил пожилого мексиканца, провозящего мимо меня нагруженную маисом тележку, кто этот человек и как часто он здесь выступает, тот недоверчиво на меня покосился, только буркнул сухо: 'Часто'. Знает, знает мексиканский негодяй, что за любую информацию, касающуюся столь деликатного вопроса, можно получить пожизненное, как изменнику Родине!'
  Сегодняшний день Пенгфей решил провести в кафе, окна которого выходят на пло-щадь. Если повезёт, ОН появится. А появится он обязательно: ведь прошло уже три дня с последнего его 'выступления'. С тех пор, как Пенгфей стал за ним наблюдать, такого про-должительного антракта ещё не выпадало. Поэтому, поднявшись с утра пораньше и наскоро выпив стакан минеральной воды, он прямиком отправился к месту ожидаемой встречи. К счастью, дождь на время прекратился, и сквозь тучи кое-где стало просвечивать солнце. Даже природа предрекает успех!
  Пенгфей забрался в кафе, сделал заказ и, расстелив на столике свежий номер 'Ю-Эс-Эй Тудэй', пробежался по оглавлениям... Молодой официант-мексиканец принёс кофе. Не отрываясь от чтения, Пенгфей пригубил из чашки, не особенно разбирая, чем в этот раз его будут травить, однако великолепный вкус и насыщенный аромат настоящего кенийского кофе заставили следопыта на время забыть о политике, будь она неладна... Аллилуйя!!! Выходит, здесь все-таки умеют готовить кофе. О чудо! Это знак свыше! Что ж, начало отлич-ное!
  - Эй, официант, повторите, пожалуйста.
  - Подождите четыре с половиной минуты, сеньор.
  Через означенное время безукоризненный натюрморт из ложечки, двух кусков сахара и фарфорового комплекта уютно дымился на фоне белой льняной скатерти.
  'Чёрт! Даже здесь не обманули. Мне это начинает не нравиться, слишком мягко сте-лют...' - вдыхая аромат кофе и ёжась от удовольствия, брюзжал себе под нос Пенгфей.
  Но время шло. Оно шло как обычно - ни быстрее и ни медленнее стрелок на часах, что висели над баром. За то время, пока он здесь находился, минутная стрелка, выпив дюжину кофе, успела облизнуться вокруг циферблата четыре раза, пошла на пятый, а площадь как была пуста, так полнее и не стала.
  'Какого чёрта он так долго тянул? Почему сразу же не подошёл к нему, как только его увидел? Может, этого человека уже нет в живых, и он безвозвратно опоздал? Что тогда?' - Пенгфей уже не мог сидеть в кафе. Это гнетущее чувство, сродни благородному беспокой-ству встревоженного охотничьим рожком оленя, не давало такой возможности. Он решил прогуляться по площади, чтобы ожидание не было столь мучительным. Более детальный обзор исторических строений, облепивших мощеную булыжником плешь площади, и све-жий воздух должны в этом помочь.
  Собор святого Петра постройки начала восемнадцатого века. Великолепный образец мексиканской трактовки барокко. Минимум лепнины и резьбы по камню, гармоничная фор-ма. Светло-розовая краска, в которую когда-то был выкрашен фасад, поблекла, в некоторых местах облупилась, и там проглядывался предыдущий слой голубого цвета. Над входом нависали два ангела. От частой покраски их лица сгладились настолько, что детали стали едва различимы. С правой стороны от собора приютилось трёхэтажное строение в стиле кантри. Как гласила памятная табличка, во времена Американо-мексиканской войны в этом здании какое-то время располагался военный штаб армии США. Сейчас же здесь укрепил-ся филиал крупной компании, промышляющей сетевым маркетингом и пищевыми добав-ками. Пенгфей давно приметил, что при любой погоде возле входа в контору толпилось не менее двух десятков человек. Это была довольно интересная публика: от двадцатилетних юнцов, до увенчанных сединой пожилых людей. Несмотря на крайнюю разношёрстность се-тевой гвардии, всё же одна общая черта была присуща практически всем её членам: болез-ненное желание адептов выглядеть респектабельно. Многие из группы держали в руках толстые папки, вероятно, с очень важными бумагами, потому что у всех, кто ими обладал, вид был весьма значительный. На мужчинах были надеты чёрные брюки, как правило, ко-ротковатые, но идеально отглаженные и чистые, а также очевидно заношенные и застиран-ные белые рубахи. Туфли - начищены идеально, однако сильно растоптанные и с обтрё-панными шнурками. Что же касается женщин, коих из общего собрания было не менее по-ловины, то - см. выше, только с поправкой на пол.
  Вот уже минут сорок Пенгфей стоял в этой компании и краем уха прислушивался к разговорам. Самыми часто опоминающимися фразами были 'три месяца' и 'триста во-семьдесят две тысячи долларов'.
  Один из мужчин осторожно подошёл к Пенгфею и, с полминуты поколебавшись, вкрад-чиво спросил:
  - Ээээээээээ... Вы у нас недавно? Я, по-моему, Вас здесь ещё не видел.
  - Да. Вот, решил немного ближе познакомиться с вашей компанией. Много о ней слы-шал. И только хорошее...
  - Браво, браво! Вам повезло! Вы попали как раз туда, где есть по-настоящему всё: и служебный рост, и зарплата, растущая с каждым месяцем, и социальные льготы, к примеру, бесплатная банка нашего препарата, выдающаяся каждый месяц всем сотрудникам компа-нии!
  - Зарплата? И какая у Вас зарплата, если не секрет. Прошу прощения за некорректный вопрос?
  - Эээээээээээ... это моя коммерческая тайна. А вот этот человек, - представитель ком-пании, расстегнув молнию папки из кожзаменителя под крокодиловую кожу, вытащил фото-графию, - вот, смотрите, он выступал вчера на нашем семинаре. Могу рассказать о нём. Влился в нашу компанию каких-то три месяца назад, а сегодня на его банковском счёте ле-жит сумма с шестью нулями. Когда он устроился в нашу компанию, в его карманах не было ни одного лишнего доллара. Только девятьсот девяноста девять долларов для членского взноса, чтобы стать дилером. Ему даже нечем было кормить семью. Сам же он на тот мо-мент не ел почти неделю! И что же? О результате говорят цифры!
  Пенгфей посмотрел на фото. С глянцевой бумаги на него надменно смотрело некое существо неопределенного возраста и пола. Первое, на что трудно было не обратить вни-мания, это фактура: чтобы отъесть такой, если здесь можно применить это слово, живот и такую физиономию, увенчанную пятью подбородками, нужно усиленно и прилежно проза-ниматься в школе сумо минимум лет пять. От комментариев в адрес непонятного героя Пенгфей решил отказаться. Просто этот человек смотрел на фото так, как смотрит роженица на первенца.
  - Куда Вы собираетесь деть эту фотографию?
  - Как, куда? - на лице незнакомца нарисовалось искреннее удивление. - Повешу у се-бя дома около обеденного стола. Буду питать свои силы для дальнейшей борьбы, вооду-шевляясь примером этого выдающегося человека.
  - У Вас семья и, наверняка, большая? Угадал?
  - Угадали. Четверо детей, жена, мать жены и кузен матери жены Сауль Альварес.
  - Да, немаленькая получается. Давно работаете здесь?
  - Сегодня ровно три месяца, - с готовностью ответил представитель компании.
  - Кстати, меня зовут Пенгфей.
  - Очень приятно, Сантос.
  - Не возражаете, если мы посидим вон в том заведении, - Пенгфей пикой зонта ука-зал по направлению кафе, в котором сегодня уже был. - Вы более подробно расскажете о вашей компании, что предлагаете, какие цены.
  Было видно, что предложение хитрого хасида с пейсами вызвало в представителе компании сложные чувства. Он сильно занервничал и на этой почве покрылся по всему ли-цу бордовыми пятнами. Ему, конечно, очень хотелось рассказать о своём товаре, но...
  - Вы, вероятно, дома забыли деньги и вам неловко об этом сказать? - поспешил на выручку хитрый хасид китайского разлива. - Не переживайте, я заплачу за вас...
  - Попали в самую точку... - Сантос шлёпнул ладонью по пустому карману брюк и ви-новато развёл по сторонам руки. - Точно, забыл... память... но это ничего, ничего... благо-даря системе FGH, я об этой системе сейчас Вам подробно всё расскажу... так вот, через пять месяцев моя память будет не хуже памяти младенца, а седина сойдет на нет! Пред-ставляете, волосы снова станут чёрными!
  Через двадцать минут на столе как по мановению волшебной палочки появилось два огромных шницеля и два бокала пива, а еще через двадцать, когда первая партия кружек опустела, и стол украсила очередная, беседа была в самом разгаре. Время от времени Пенгфей поглядывал за окно - не появится ли тот, ради которого он здесь. Не появлялся.
  - Сантос, друг мой, Вы, я думаю, довольно много времени проводите около своего офиса. Не обращали внимания на очень эксцентричного мужчину, что частенько выступает здесь на площади?
  - Как же, конечно знаю! - обрадовался такому простому вопросу Сантос. - Он такой в городе один. Это Джим. Я его знаю уже лет пятнадцать или шестнадцать. С тех пор, как он появился в нашем городке, так и знаю. Да его у нас все знают. Но я его знаю лучше других - это мой сосед. Три дня назад его сбил автобус. Слава Богу, обошлось. Лёгкое сотрясение и несколько ушибов. Сейчас отлёживается дома. Бедный. Не легко ему. Живёт совершенно один. Ни жены, ни детей. Я занёс ему сегодня немного еды и питья. А почему вы спросили?
  - Да так... Я был свидетелем его нескольких выступлений и мне стало интересно, кем бы мог быть этот человек.
  - Раньше он работал оператором конвейера на разливочной фабрике в нижнем горо-де. Потом на какой-то почве у него стала подтекать крыша, не сильно, правда, но, тем не ме-нее... Вот с тех пор его любимой темой стали рассуждения о том, что Америку ждёт крах. А всё потому, что однажды в супермаркете ему продали прокисшее молоко. Да, обычное про-кисшее молоко. И вот он решил, что 'это последняя капля терпения', и Америку ждёт крах. Я эту теорию знаю наизусть, Джим её рассказывает мне почти каждый день. Сегодня, прав-да, не рассказывал...
  Пенгфей слушал Сантоса и не мог понять, кто же здесь сумасшедший: он сам или бед-няга Джим с его грёбаным прокисшим молоком и с его грёбаной 'теорией'...
  - Есть у него ещё одна особенность. - Сантос решил обнаружить свои знания вполне. - Он страшно ненавидит людей респектабельного вида. Просто не переносит их. Может наброситься на такого с руганью, не особенно разбирая, кто перед ним. Когда я устроился на мою теперешнюю работу и полностью изменил свой имидж, - и Сантос самодовольным движением кисти провёл по рубахе сверху вниз, - он это не одобрил. Сказал, что и я стал, как 'они'.
  Отбой... Всё отменяется. Пенгфею захотелось в отель. Спать. Для этого он перешёл к деловой части встречи. Приобрёл приличную партию 'лекарственного' препарата и вышел на финишную прямую:
  - Сантос, считаю свои долгом предложить Вам неплохую работу. В соседнем городке я кое-кого знаю. Ну, если по каким-то причинам Вас не устраивает теперешняя...
  - Что вы! У меня великолепная работа!
  - Отлично! Тогда всего Вам хорошего. Удачи. Спасибо за чудодейственное лекарство!
  - Вам спасибо. Всего хорошего. Не забудьте: на сытый желудок за три часа до завтра-ка, - воодушевлённый Сантос выбежал на улицу и упорхнул к своему офису.
  Как только он скрылся за дверью, Пенгфей попросил счёт и стал собираться. Первым делом избавился от всего лишнего: выбросил в мусорную корзину уже прочитанную газету и только что приобретённый 'препарат'.
  
  
  Прошла неделя. В одном из местных казино, где в фонтане била минеральная струя, а за барной стойкой разливали также молоко и минеральную воду, Пенгфей умирал от скуки. Скука из него вила верёвки. Он сидел в углу и потягивал молоко. Периодически выпускал струю обратно в бокал. Музыка, это был джаз, добротный джаз, шумела неразборчивым шу-мом где-то на галёрке сознания. Мысли в голове не роились, а вяло переползали червяками от одного пустого места к другому; иногда все черви умирали вовсе.
  Пенгфей зубами вытащил из бокала трубочку и резко пропустил воздух. Слюна и мо-лочные брызги с шипением полетели по сторонам. Так можно просидеть в этой дыре и ме-сяц, и год, и чёрт знает сколько времени. Никакой новой информации. Вчерашний визит к так называемому 'Мастеру Ли', как и следовало ожидать, ничего путного не дал. Очеред-ной шарлатан. Когда Пенгфей вошёл в его 'приемную', первой и последней неожиданно-стью стал чёрный кот, который задев штанину, промчался буквально под его ногой.
  За спиной мастера во всю стену был вывешен шёлковый флаг синего цвета с начер-танными на нём замысловатыми символами. Поверх флага на деревянной подставке - чу-чело совы. Мастер восседал на бархатной подушке в позе лотоса. Он пристально осмотрел Пенгфея через пенсне и изящным и величественным движением руки предложил гостю присесть на коврик. Пенгфей повиновался. Мастер возвышался над ним словно скала: с массивных плеч на пол перламутровыми складками ниспадала шёлковая накидка; подве-шенная на толстой цепи золотая пентаграмма красовалась во всю волосатую грудь; голова была увенчана белой шапочкой, наподобие тех, что носят благочестивые мусульмане.
  Познав всю полноту столь впечатляющей картины, Пенгфей 'затрепетал' и вознаме-рился уйти сразу, но маг удержал его и попросил остаться...
  'А потом, - тут он попал точно в десятку, проявив самую настоящую прозорливость, - ну ответь себе честно, братан, чем ты займешься, когда выйдешь из сего благословенного дома? Ставлю сто к одному, что в этой дыре тебе заняться просто нечем. Надеюсь, не из-за минеральной воды ты сюда приехал? Наверняка есть дельце и поважнее? не сочти за па-фос, государственной важности?'
  Маг состроил жуткую гримасу. Он был негром или, как сейчас принято выражаться, афроамериканцем, поэтому его мимика была более чем выразительной. Пенгфей, в свою очередь, по достоинству оценив подобную проницательность, предложение принял и в этом не раскаялся: поболтали с чуваком 'по душам', попили кофейку, пивка потянули, вискари-ка грамм по сто дерябнули ... сыграли в шахматишки, потом в шашки порезались и напо-следок - в чапаева зарубились - на фофаны. Спустя пять часов они расставались как зака-дычные кореша. Напоследок мастер предложил закрепить результат продуктивной встречи путём раскуривания марихуаны, но Пенгфей отказался - к тому моменту он был весьма и весьма хорош и без данной опции)))
  Астральный Пенгфей вернулся в Пенгфея-тело. Теперь это был один цельный Пенг-фей, который и понятия не имел, что ему делать дальше. Он в сотый раз осмотрел игровой зал: всё сплошь вялые и ненужные физиономии, и ничего нового. Ничего! Неутешительный итог напрашивался сам собой: очередной день пошёл коту под хвост. Даже пресловутому коту, видимо, это некрасивое занятие успело порядком поднадоесть. Хотя, здесь такое тон-кое дело... на какого кота ещё нарвёшься...
  'А что, если прощупать вон того типчика, одетого во всё чёрное с огромным перстнем на указательном пальце? Он как-то странно косится в мою сторону', - подумал Пенгфей и пошёл на риск.
  Он достал из кармана окурок и возложил его перед собой на стол. Человек в чёрном покосился сначала на пустой стакан из-под молока, а потом, было видно, нервным порыви-стым взглядом скользнул по тому месту, где скромно, но с большим смыслом лежал оку-рок. Дальше был мировой шок, вереница оранжевых революций, падение диктатур! Незна-комец резко встал и, подпрыгивая на ходу, быстро направился к выходу.
  'Вот оно! Есть!' - победоносно и молниеносно пронеслось в голове Пенгфея. Вихрем взмыв над столиком и, изобразив в воздухе динамическую фигуру 'велосипедист без вело-сипеда', он ринулся вдогонку. Разбрасывая по сторонам сонные тушки ничего не подозре-вающих посетителей, напористый хасид прорвался к выходу и почти забросил руку на пле-чо незнакомца... однако тот мягко уклонился и боком юркнул за дверь. Пенгфей вылетел за ним на улицу! И... пустота... незнакомец словно растворился! Ни возле входа, ни на стоян-ке, ни на прохожей части его не было. Ничего не дало и десятиминутное наблюдение за биотуалетом, что стоял на перекрёстке в ста метрах от казино.
  
  
  Вся ночь для Пенгфея прошла без сна. Незнакомец с перстнем на указательном пальце забрался в его голову, навязчиво наполнил собой всё его воображение и превратился в сущего тирана.
  'Если этот человек в самом деле тот, кто мне нужен, то завтра он будет снова там', - нашёл в себе силы остановиться на такой формулировке Пенгфей и зажмурил глаза с твёрдым намерением заснуть. Те несколько часов под утро, которые ему всё же удалось проспать, не дали сколько-нибудь ощутимого отдохновения. Следопыт проснулся сам, опе-редив будильник на две минуты. Лежа в постели, он наблюдал за электронным табло, где неумолимый ход вселенского времени подгонял секундомер китайских электронных часов к числу семь. За две секунды до часа Х, Пенгфей резко встал и, отключив музыкальный дамо-клов меч, избавил свои барабанные перепонки от отвратительных надрывных звуков. Наскоро закончив водные процедуры и обернувшись в махровый халат, он плюхнулся в кресло и закрыл глаза. Мысли из аморфного комка стали приобретать относительно разли-чимые очертания и выстраиваться в элементарные логические цепочки.
  Кофе в номер принесли холодное и, как обычно, непригодное для употребления.
  'По крайней мере, спасибо за постоянство', - отметил для себя Пенгфей, так как с не-которых пор именно постоянство стал ценить во всём в первую очередь.
  Между тем, с утра зачинался жаркий день. После непрекращающихся дождей это стало добрым знаком. И, чтобы весь день прошел под добрым знаком, Пенгфей решил с самого утра всё делать 'как надо'. А если получится, то сие начинание перенести и на всю остав-шуюся жизнь. К девяти часам утра, без навета ложной скоромности, он мог смело собой гордиться. Если хитрожопый грек Геракл на двенадцать подвигов истратил полжизни, то хасиду Пенгфею Розенбергу хватило всего двух часов и одноместного номера в 'Офелии', чтобы отличиться двадцать раз. Что ни говори, а жизнь героя стала эффективней.
  Когда Пенгфей, уставший быть хорошим и от собственных подвигов, наконец, спу-стился в фойе и когда толстый мексиканец-швейцар, одарив его насмешливым взглядом, картинно учтиво открыл перед ним дверь, герой нашего времени встревожился: как бы чего не случилось на стоянке. Увы, опасения беспощадно оправдались. Минувшая ночь для авто не обошлась без ущерба: местные маргиналы сняли четыре колеса, повытаскивали все си-денья и насрали в капот, предварительно похитив оттуда новенький двигатель. С охранни-ка платной стоянки что-либо спрашивать, очевидно, не имело смысла, так как третью неде-лю кряду тот пребывал в тяжком запое. Пенгфей, разъярённый, все же вбежал в коморку, где обитало это далеко не редчайшее явление природы, дабы устроить нерадивому обор-моту экзекуцию. Но Чавеса 'дома' не оказалось... зато его тело с обширным мокрым пят-ном на всю жопу валялось в углу, испускало ужасающий утробный храп и нагло пердело. У Пенгфея начались рвотные спазмы и через секунду он серьёзно усложнил и без того непро-стую экологическую обстановку в помещении.
  Итак, что делает герой, когда его танк сжигают враги? - всё верно: покидает горящую машину и продолжает наступление на любом доступном транспортном средстве! В данном случае это был обыкновенный городской автобус. Пенгфей первый раз в своей жизни про-катился на общественном транспорте. И ему понравилось! Быть среди обыкновенных лю-дей и ощущать себя частью простого народа - вот, оказывается, чего так остро не хватало ему в последние годы! Но вернёмся на грешную землю... Сегодня в казино - аншлаг, буря в пустыне, полный Армагеддон... Ежегодный розыгрыш крупного куша не оставил в покое да-же самых ленивых и бедных игроков городка... Витаминный салат из разноцветных огней манил сюда всякого, кто не прочь поиграть в прятки с удачей и подержаться зубами за скользкий хвост этой редкой зверушки. Но как же обманчив и изменчив мир! Не всегда то, что сегодня кажется хвостом, таковым окажется завтра. И вот, словно мотыльки на свет, смелые охотники за удачей и просто лудоманы слетались отовсюду к радушным дверям под горящей вывеской: 'Лава - чистое золото, пепел - хрустящие зелёные купюры. Вся наша жизнь - казино. Съевший и высравший жизнь, искренне и вечно ваш Ашот Хачикян'.
  Под решительную музыку в плеере воображения Пенгфей решительно переступил по-рог заведения и решительно направился внутрь зала. И о чудо! Около одного из столов, как в сказке, перед ним разверзлось пустующее кресло! Камера оператора внимательно отска-нировала зеленую обивку седалища... экспертное заключение: оно пустовало именно пото-му, что по какой-то причине в данном кресле никто не сидел. Но причина-то известна! - оче-видно, его здесь уже ждут!!! Пенгфей ссыпался в гнёздышко с таким чувством, будто прора-ботал Атлантом последнюю тысячу лет и Зевс отпустил его на пенсию.
  Камера обвела пространство зала ещё раз, но теперь гораздо внимательнее и требо-вательнее, иногда цепляясь за похожие варианты. Как назло, её внимание привлек разно-цветный прилавок бара и батарея из бутылок с дорогим пойлом, однако оператор быстро отвёл объектив в сторону, а при монтаже 'случайный' кусок вырезали.
  Пенгфей заказал фишек и начал игру. Сосед по правую руку - крупный лысый мужчи-на, явно - за пятьдесят, судя по всему, потерял всякий интерес к игре и, отерев толстую складчатую шею носовым платком, не без труда и с серьезной одышкой поднялся из-за сто-ла. На его лице с 'эффектом шарпея' читалась печать густого неудовлетворения и опреде-лённой растерянности: конечно же, он и глазом не моргнул, как пробил несколько красных линий, очерченных женой. Оттянутые сзади штаны безжизненно свисли мятыми складками, вторя общему состоянию хозяина. И что же? Как будто ничего примечательного в этом в высшей степени обыденном эпизоде не произошло: игрок проигрался и оставил своё ме-сто. Произведено действие, которое рано или поздно произведёт всякий из здесь присут-ствующих. Обыкновенный случай...
  'О, нет! - прокатился по залу громовой голос оракула, - случайностей в нашей жизни не бывает!'
  Гром и молнии!!! Вакантное место занял тот самый незнакомец с перстнем на указа-тельном пальце! У Пенгфея от подобного подарка судьбы, вернее от ее указующего перста, тыкнувшего в соседнее кресло, на время пропал не только дар речи, но и мысли предатель-ски оставили его. В глазах заплясали черти, горло пересохло и запершило, уши покраснели и загорелись - хоть прикуривай!
  - Не возражаете, если я закурю, - обратился человек с перстнем к сраженному почти наповал Пенгфею.
  - Прошу Вас, - с трудом выдавил из себя герой.
  Вожделенный чувак сделал приличную ставку, закурил и небрежно бросил коробку со спичками на стол. Только сейчас Пенгфей ощутил, как здесь душно. Он трясущимися паль-цами расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и обеими руками нетерпеливо оголил шею.
  - Колу, пожалуйста, - герой едва успел ухватить за юбку, пробегающую мимо офици-антку. - Поскорей, если можно, трубы горят!
  - Может, желаете, чего-нибудь покрепче, раз такая херня? - высокая блондинка улыб-нулась всеми красивыми шестьюдесятью четырьмя зубами.
  - Да, верно, будьте любезны. Двойной виски и колу. Хотя, нет, тройной... бутылку, если можно... целую бутылку... а ещё лучше - подключите меня к аппарату искусственного вли-вания виски в желудок... я не могу одновременно пить спиртное и любоваться столь пре-красными созданиями как Вы!
  - Как скажите, - снова улыбнулась официантка, кокетливо крутнулась на триста шесть-десят градусов (все блондинки определённо уверены, что 180 и 360 градусов - суть одно и то же) и, активно раскачивая крутыми бёдрами, направилась к бару.
  - Как она вам? - незнакомец задорно кивнул ей вслед и с хитрецой посмотрел на Пенгфея.
  - Ничего. Мне кажется, любая женщина в той или иной мере подвержена весьма сильному желанию показать себя, сверкнуть чем-нибудь эдаким. А если она к тому же и кра-сива...
  - Даже затасканная проститутка?
  - Даже затасканная проститутка...
  - Да вы прямо-таки папа римский... - незнакомец рассмеялся и протянул для знаком-ства руку. - Скотт. Не сочтите за оскорбление))) вижу, вижу... пейсы))) у меня дедушка по материнской линии - еврей))) я так понимаю, вы тоже не чистый еврей))) Юго-Восточная Азия? Угадал?
  - Пенгфей Розенберг, можно просто Пени, очень приятно. Нью-Йорк. Северный Китай, если что.
  - По мне, их и женщинами-то трудно назвать. Одно слово: мясо.
  - У Вас радикальный взгляд)))
  - Сказать честно, весь мир - бордель. Девяносто девять процентов так называемых женщин, один процент я приношу в жертву иллюзиям... так вот, девяноста девять - прости-тутки; только некоторые из них продают своё тело оптом, другие - в розницу, кто-то - доро-же, кто-то - дешевле. Я всего лишь наблюдать, странник...
  - Скотт, мне, видимо, показалось... Просто по Вашей реакции на ту длинноногую кра-сотку я предположил, что вы охотно прибегаете к помощи тех, кто продает себя в розницу.
  - О юноша, Вы меня плохо знаете! Впрочем, не знаете вовсе. Так вот: к помощи про-ституток я прибегаю крайне редко. Только в исключительных случаях... обычно, когда силь-но пьян. Пени, давай на чистоту. Я видел, как ты вчера на меня пялился, просто раздевал меня, а потом попытался овладеть мной... но у меня были срочные и неотложные дела... Мне тоже нравятся парни...
  На последних словах Скотт сделал явный акцент, а потом пристальным взглядом по-смотрел Пенгфею в глаза - зрачки в зрачки. В воздухе повисла продолжительная напря-женная пауза, которую очень кстати нарушила официантка, выполнив заказ. Пенгфей налил полный стакан до краёв, залпом выпел и, не проронив ни одного слова, ушёл в отель. На сборы ушло не больше часа.
  
  
  'С самого начала это было авантюрой и закончилось так, как и должно было закон-читься - бездарно и по-идиотски. В высшей степени по-идиотски! Разочарование от без-успешных поисков будет до конца моих дней преследовать мою надломленную психику, напоминая о бесполезности моего существования в этом мире. Все, игра окончена'.
  Это были последние строки, записанные Пенгфеем в отеле перед тем, как покинуть его навсегда. Нарочито громко посвистывая ламбаду и пританцовывая под собственный аккомпанемент, он направился к стоянке. Группа местных жителей с нескрываемым востор-гом проводила импровизированный карнавал одного человека. Пенгфей за спиной услы-шал хохот и аплодисменты. К отелю проскочил забитый туристами комфортабельный авто-бус. Пенгфей на прощанье повернулся к городу, к отелю, к прошлому. Странно было видеть людей там, где тебя больше никогда не будет - таких же безнадежно обреченных, как и само проклятое место. Но еще более странно выглядели на фоне всепоглощающей депрессии веселые и жизнерадостные лица туристов, что высыпали из автобуса и расползлись по лу-жайке у отеля.
  'Глупые! Бегите отсюда! Кто как может! Не можете бежать - ползите! Зубами цепляй-тесь за траву, но ползите... как собака с перебитыми задними лапами ползите, но ползите... Черт возьми, да я впал в сентиментальность!' - наконец все понял и рассердился на себя Пенгфей.
  Примерно такие же чувства он испытывал, когда всей семьей и с великой помпой его отправляли на обучение в элитную закрытую школу экономики. Тогда из окна отъезжающего в 'будущее' автобуса проблемы оставшихся в 'прошлом' ему казались до тошноты дале-кими и обреченными. А ровно через год пришлось с треском и позором возвратиться в 'прошлое'. И тогда 'прошлое' с 'будущим' поменялись местами. И все же этот город, несомненно, прошлое.
  Солнце, поглощаемое космической пропастью, навзничь падало на запад. Безнадежно цепляясь слабеющими пальцами-лучами за городскую телевизионную вышку, сползало с разбитым носом под стол. Крысиной стаей город поедала тень.
  Пенгфей на прощанье зашел в коморку охранника автостоянки: зла на него не держал. Тот уже достаточно трезвый, закинув ногу за ногу, сидел за журнальным столиком и сосре-доточенно читал журнал 'Элитная мебель'. На Пенгфея снова нахлынул приступ сенти-ментальности. Ему стало мучительно жалко этого человека, совершенно одинокого на этом белом свете, в этой грязной коморке, наедине со своим алкоголизмом и тараканами.
  - Вот пришел попрощаться. Все, уезжаю.
  - Отдохнули? Ну, правильно, больше месяца Вы были у нас. Подлечились - и обратно к труду.
  - Да, нужно возвращаться к жизни.
  - Вы уж извините за тот случай, не смог вовремя отогнать хулиганов. Перехитрили меня... уж я им яйца-то поотрываю, когда поймаю. Будут знать, засранцы, кто такой Чавес!
  - Ничего. Всякое бывает. Я, вот, решил не везти обратно с собой. - Пенгфей вытащил из сумки бутылку отличного виски и протянул охраннику. - Хочу подарить вам. Как говорят, на добрую память.
  Тот, не моргнув и глазом и даже не прочитав названия, быстрым и цепким движением выхватил бутылку и поставил под стол.
  - Спасибо.
  - Не за что... Ну все, прощайте, - с искренним теплом сказал Пенгфей и вышел.
  - Прощайте. Приезжайте еще. Будем рады вас видеть снова, - донеслось уже из-за двери.
  Гулкий рокот двигателя тревожно тормошил грудь и вызывал грусть, граничащую со слезами. Пенгфей смахнул слезу. Свет от фар осветил сначала облезлую дверь сторожки, затем переполз на занавешенное куском грязной парусины окно - изнутри от настольной лампы на занавеску проецировался охранник с опрокинутой бутылкой как горнист с горном - ухнув, нырнул в яму и, стабилизировавшись, мягко лег на серое полотно вечернего шоссе.
  
  
  В десяти километрах от города, вытянув поперёк дороги руку с оттопыренным книзу большим пальцем, среднего роста человек пытался остановить попутный транспорт. Наброшенный на голову капюшон скрывал его лицо, и Пенгфей уверенно затормозил. Впо-следствии он много раз прокручивал в мельчайших подробностях этот эпизод, но так и не смог вспомнить причину, которая заставила его остановиться именно около этого человека, ведь желающих прокатиться на халяву встречалось немало. Взял и остановился. Может от-того, что слишком подозрительно выглядел этот человек - на средневековых гравюрах так изображали смерть - не хватало только косы. Но вероятнее всего, как часто это бывает, действие свершилось само собой - просто так! Просто остановился, просто сказал, не по-думав, просто ушёл, просто не пришёл, просто стоял и пялился в витрину, а потом, перехо-дя дорогу, просто попал под машину или не менее просто нашёл мешок с деньгами - да ма-ло ли, что можно сделать под соусом 'просто'! И всё же нет: Пенгфей искал. Несмотря ни на что, надеялся на встречу, хотя о ней к тому моменту в явном виде уже и не думал.
  - Куда едешь? - прогнусавил незнакомец.
  'Негр', - подумал Пенгфей и соврал:
  - В Чикаго.
  - Мне туда же. Подбросишь? Могу денег дать, - эти слова были произнесены уже без гнуса.
  - Садись. Деньги оставь при себе...
  Незнакомец деловито прыгнул на переднее сиденье и скороговоркой выпалил:
  - Сразу предупреждаю - я не люблю болтать.
  - Я тоже не люблю... - сказал Пенгфей, отметив про себя, что голос незнакомца в он где-то уже слышал...
  Через пятнадцать минут обоюдного молчания, несмотря на уговор, Пенгфей его всё же нарушил:
  - У меня такое чувство, будто твой голос мне знаком.
  - Неудивительно, братан))) В этой округе меня каждая собака знает... - и ссутуливша-яся, завёрнутая во всё чёрное фигура человека, сложилась пополам. Теперь свисающий с головы огромный жёлтый капюшон практически касался колен незнакомца. Боковым зрени-ем Пенгфею было видно, как зловеще затряслись его плечи и спина, потом стали слышны похожие на плач всхлипыванья, сначала едва уловимые, потом по нарастающей - все бо-лее чёткие и громкие, пока не стало ясно, что это смех, истерический смех.
  - Да кто ты такой, чёрт возьми!? - Пенгфей резко затормозил и рывком сбросил капю-шон с головы незнакомца. - Рикки!?
  - Он самый. - Рикки откровенно улыбался, а глаза были ещё мокрыми от слёз. - Я же говорю...
  - Спасибо за любезность, сукин сын...
  - Не обижайся. Я сегодня немного на взводе.
  - ?
  - Не важно.
  Тогда Пенгфей вытащил из кармана окурок и, протянув попутчику, спросил:
  - Тебе этот артефакт ни о чём не говорит? Если нет, выброси.
  Рикки взял окурок, внимательно рассмотрел его, потом выбросил в открытое окно и недовольно прошипел:
  - У тебя с головой всё в порядке? Надеюсь, ты не извращенец, а то всяких придурков в последнее время развелось.
  - Мне хотелось кое-что проверить. Я ведь этот окурок привез из Нью-Йорка.
  - Слушай, ты, часом, не коп? У меня с законом проблем нет и налоги тоже плачу ис-правно! И, кстати, состою в обществе 'Тайные осведомители на страже закона'. Так что, дружище, ты ошибся адресом, останови, я выйду.
  - ...
  - ...
  - Всё-таки твой окурок!?
  - ...
  - Окурок твой. И знаешь, почему я так решил?
  - ...
  - Ты его слишком долго рассматривал. На нём особенная метка, что делает этот окурок в своём роде уникальным. Один на миллион.
  - Пойми, парень, я в этом городе безвылазно сижу уже три года. Так вот, сопоставь эту информацию с тем, что ты плетёшь.
  - В том то и дело... Мистика получается. Как считаешь, мистика?
  - Идиотский вопрос.
  - Согласен. И всё же...
  - Ответь, вот буквально сейчас, не более двух часов назад в моём доме обрушилась крыша. Дьявольские балки сыпались в сантиметрах от моей головы, но ни одна из них не задела и волоса на ней. Мистика?
  Пенгфей для приличия старательно изобразил бровями тревогу и произнёс выше обычного:
  - Из-за этого покидаешь город? Тебе угрожает опасность?
  - Долгая история... - лениво отмахнулся Рикки.
  - Хочешь - верь, хочешь - нет, - вдруг воодушевился Пенгфей, впав в неподдельный пафос, - но то, что мы сейчас встретились - это веление судьбы! Меня только что как прон-зило: я ведь запросто мог и мимо проехать. Человеку, живущему на ощупь, только и остаёт-ся на судьбу надеяться. Ты веришь в судьбу?
  - Не слишком ли много идиотских вопросов за три минуты? - улыбнулся Рикки. - Злой рок - тоже судьба, не так ли? А вообще, знаешь, тонкое здесь дело, братишка. С одним моим ныне покойным приятелем как-то произошел показательный случай. Волею судеб оказался он в Панаме, где в общей сложности прожил, наверное, лет пять... или шесть... Но дело не в том, сколько он там прожил. И вот это случилось незадолго до его смерти. Встретил он, ко-нечно не случайно, на одной обосранной улочке Панамы свою старинную любовь... Снача-ла обрадовался сильно - судьба и всё такое...
  - Ну и?
  - Ну и ничего, - Рикки зубами вытащил из пачки 'Мальборо' сигарету, поднёс бензи-новую зажигалку, жадно затянулся и, шумно выпустив дым, пояснил, - через три месяца она вышла замуж за местного мафиози, а ещё через две недели Стива не стало.
  - Убили? Повесился от горя? Передоз?
  - Ни первое, ни второе, ни третье. Даже не особенно по этому поводу парился. Старые чувства в нём давно погасли, но он всё же думал, что это судьба и ждал чем это может за-кончиться...
  - ?
  - Убился в собственной ванной. Поскользнулся, ударился головой о кафель, и всё... Так вот, для чего судьба приготовила ему ту встречу?
  - Она была на его похоронах?
  - Я после этого с ним не созванивался. Я же сказал, его звали Стив, а не Адриано Че-лентано.
  - Да, понимаю. Мне было поручено найти тебя. Найти и передать секретный код.
  - Какой на хрен секретный код? - напрягся Рикки. - Мне никто ничего не должен!!!
  - Я должен передать тебе цифры. А ты, в свою очередь, на это должен мне кое-что ска-зать. Мне сказали, что ты в курсе всех дел. Ну же, друг мой, смелее! Ты же получил секрет-ный пароль! Скажи, что готов идти на контакт!
  - Я болею за 'Сакраменто Кингз'. Мне не нравится Скотти Пиппен. Я люблю бильярд, мулаток и деньги. Я люблю выпить. Я должен ехать в Нью-Йорк, и как можно скорее. Это всё, что я могу тебе предложить.
  - Как всё?! - вскрикнул Пенгфей, как ужаленный. - Я тебя чёрт знает сколько искал! Излазил вдоль и поперёк этот хренов отстойник, покрылся минеральной коркой, а ты мне ни черта не сказал. То, что ты едешь в Нью-Йорк, я понял и без твоих тухлых откровений.
  - Ты понял, что я еду в Чикаго.
  - Какая разница! Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско, сушёный член скунса... Что я те-перь скажу бабушке!? что ты послал меня на хер? что ты сказал мне: 'Пени, пошёл на хер!' Это я должен ей передать?
  - Какой ещё в жопу бабушке!? Чувак, ты чего, твою мать, здесь несёшь?
  - Это ангел-хранитель Соединённых Штатов, понимаешь? Она на тебя очень сильно надеется!
  - Я мог бы и этого не говорить, - спокойно заметил Рикки и, криво ухмыляясь, рас-смотрел окурок только что выкуренной сигареты. Затем щелчком выстрелил его в окно и за-крыл глаза.
  - Да, верно... - засуетился Пенгфей. - Нам следует сначала поближе познакомиться. Для этого необходимо внести определённую ясность...
  - Хорошо. Окурок действительно мой, - не открывая глаз, твёрдо сказал Рикки, затем как бы проснулся, достал из кармана тетрис и стал нажимать на кнопки. - Да. Окурок мой. Говоришь, привёз его из Нью-Йорка? - принимаю. Говоришь, случайно остановился? - де-ло твоё. В общем, всё один к одному: случайно меня выследил, случайно подставился, слу-чайно подсунул мне под нос мой же окурок. Теперь можешь также случайно достать ствол и разрядить мне в башку всю обойму. Страна может ликовать! Бабушка будет довольна!
  - Рикки, не валяй дурака! Ты соскакиваешь с темы! Бабушка не будет довольна, если я не передам тебе цифры, а ты не передашь мне послание. Рикки, сейчас не время паясни-чать! Америка в опасности! Очнись! Пойми, я твой друг! Я понимаю, что ты скорее погиб-нешь, как герой, но врагам информации не сольёшь! Но перед тобой - не враг! Я - твой друг, я пришёл помочь тебе, тебе и делу спасения нашей страны!
  - Ага! - почти восторженно вскрикнул Рикки, - ты сейчас промяукаешь от фонаря ка-кие-то глупые цифры, а твои головорезы в ближайшем подвале начнут выбивать из меня какое-то послание! О котором, кстати, я и понятия не имею!
  - Нет никаких головорезов! Ладно, давай так: я тебе диктую цифры, а ты решай сам, что делать дальше!
  - А если решу, что мне нечего тебе сказать, что тогда?
  - Значит, так тому и быть...
  Рикки недоверчиво покосился на Пенгфея:
  - Ну и что там за цифры?
  - Один, два, один, два, три! Ну, теперь убедился, что это не просто красивые цифры!
  - Почему я должен тебе верить!? Думаешь купить меня дешёвыми лозунгами!? Амери-ка в опасности... я твой друг... На кого вы рассчитываете?! А тебе самому не надоело ещё работать под наивного придурка?! Я тебя заметил сразу - в толпе у источников, всё пялил-ся на меня, как кретин. Я ничего не знаю! никаких паролей! никаких посланий! Останови, я выйду из машины! Все вы одна банда! И ты, и твоя бабушка... с яйцами, бородой и автома-том Калашникова...
  - Нет же, нет, Рикки! Какая банда?! - закричал от отчаянья Пенгфей. Он больше не мог сдерживать себя. Всё, что неподъемным грузом взвалилось на его плечи, в одно мгновенье пришло в движение... его самообладание затрещало по швам, это стало непосильной но-шей! И Пенгфей её сбросил: он в голос зарыдал. Машина резко остановилась.
  - Всё. Выходи. Проваливай!
  Рикки продолжал сидеть на месте. Он удивлённо покосился на Пенгфея.
  - То есть, как проваливай...
  - Молча...
  - Я могу идти? То есть я сейчас открою дверь и пойду своей дорогой?
  - Да. Можешь катиться на все четыре стороны.
  - Тебя звать-то как, парень?
  - Какая теперь разница. Давай выходи!
  - Говоришь, ты хочешь мне помочь... - Рикки вытащил сигарету и нервно закурил. - Ты тоже должен меня понять... меня хотят убить и не просто убить... недавно убили Кеви-на... Кто вы такие, что за организация, сколько вас?
  - Я да бабушка - вот и вся организация.
  Рикки скептически посмотрел на Пенгфея.
  - Ты не сказал, как тебя зовут...
  - Пенгфей, - проблеял самый честный на свете хасид.
  - Значит, Пенгфей и бабушка хотят мне помочь... Для этого они меня нашли. Уже не-мало, если учесть, что этим занималась такая странная и немногочисленная организация. Давай докатимся до того кафе, посидим...
  Спустя час.
  - ... вот такая старушка Раиса Максимовна. То, что она спасла меня от смерти - это малая толика наших отношений. Эта старая и мудрая женщина - последняя спасительная ниточка Америки. Великая женщина! Она и сама бы всё сделала, да только годы уже не те. По её словам, доверить столь важное дело она могла только мне - другого такого кретина больше нигде не сыскать. Она сказала, что этот человек - то есть ты - ждёт информации. И я должен получить от тебя информацию. А пока тебе угрожает опасность. Ты в этом уже убедился и сам. И вот ещё: когда я получил записку и по её просьбе во второй раз приехал к ней на вашингтонскую квартиру, впрочем, проехали... это к делу не относится...
  - Что не относится? Говори всё. Для меня это может оказаться важным.
  - Не знаю, правда, к чему это отнести, но она сказала, что я должен открыть людям, что она на самом деле всю жизнь любила не Мишку, а какого-то другого человека... чёрт, имя забыл... Рони, по-моему, вроде так... говорит, что она всё для него сделала - всё что он просил...
  - А у твоей бабушки с головой как? - она ведь за свою долгую жизнь столько всего пе-режила, да и возраст обязывает, так сказать...
  - Нет, нет, с этим всё нормально. Тут какая-то загадка кроется.
  Спустя час.
  - Кто я такой на самом деле? - такими вопросами обычно задаются до того, как при-нимаются кого-либо искать, бро))) ха-ха... Рикки. Ты будешь в шоке, но это моё настоящее имя! А полное будет звучать так: Рикки-Тикки-Тави. Так меня назвали в детском доме, я ро-дом с Гавайских островов.
  - Как мудро заметил один мой не очень умный знакомый, не всегда обстоятельства выбираем мы - бывает и так, что они совершенно нагло вваливаются в нашу жизнь, ставят нас раком и заставляют принимать их такими, какими они пришли: грубыми и жестокими. Никто во всём мире не знает о тебе - в контексте твоей задачи. Все, кто с тобой знаком, ду-мают, что ты обыкновенный ханыга, уличный торговец, шарлатан, просто кусок бесполезно-го дерьма. У нас было два козыря: город и твой окурок... это мало, очень мало... но сидеть, дожидаться чего-то бОльшего, ждать у моря погоды, когда вся страна на грани катастрофы, это, знаешь ли... И ещё: я настолько крепко влип в это дело, что выбора у меня, пожалуй, и не осталось. Как-то так...
  - Никогда не поверю, чтобы у человека не было выбора, ибо выбор есть всегда. Зна-чит, ты спас свою жизнь. Кстати, могу тебя заверить, ты спас свою жизнь, потому что по-явился в моей жизни с добрыми намерениями. Через три дня ты в этом убедишься, тебя вытащат. Можешь считать это мистикой.
  Пенгфей удивился и пожал плечами:
  - Когда я соглашался, так вопроса не стояло. Я, честно говоря, уже хотел разбить тебе лицо...
  - Скончался бы в тот же час... шутка))) Ты ведь с добром ко мне пришёл. Знаю, знаю, о чём ты сейчас думаешь. Давай отложим это до завтра. Мне нужна ночь.
  Через три часа автомобиль круто свернул с дороги и выскочил на освещённую стоянку небольшого придорожного отеля.
  В свете фонаря Пенгфею удалось немного лучше рассмотреть наряд своего попутчика.
  - Конспирация? - он понимающе ткнул пальцем в то, что являлось одеждой Рикки.
  - Всё намного проще, дружище. Не везде стоит искать тайный смысл. Траурное вяза-ное старушечье платье и свитер тинэйджера под ним - всё, что удалось откопать на разва-линах моего бывшего дома. Слава судьбе, когда-то я поленился выбросить хлам с чердака, и вот, как видишь, он пригодился. Судьба избирает неожиданные ходы.
  
  
  Пенгфей и Рикки вышли из номера на широкую галерею, которая по окружности опоя-сывала внутреннее пространство вместительного холла. Точно такие же галереи были вы-ше - на третьем и четвертом этажах. В простенках между дверей висели похожие на факе-лы электрические фонари и в царящем сумраке оголяли тусклым мерцающим свечением небольшие округлые лужайки закоптелой обойной ткани и деревянную обшивку потолка.
  По правую сторону, через факел, еле слышно скрипнула дверь. Какое-то время она оставалась приоткрытой. Сквозь щель доносился негромкий, ровно настолько, чтобы не-возможно было разобрать ни одного слова, разговор. Потом дверь резко распахнулась, и из неё стремительно вышел какой-то человек с большим злёным коробом за спиной. Или это был горбатый монстр в человеческом обличии? Впрочем, всё зависит от генеральной ли-нии партии, как производной функции от меняющейся во времени степени лицемерия об-щества; при этом степень лицемерия общества - вполне себе настраиваемая переменная, вопрос только - кем; таким образом круг замыкается... в синей рубахе, жёлтых шароварах и золотых кроссовках 'Никогда не сдавайся' - он сегодня был чертовски, чертовски хорош! Пенгфей и Рикки с молниеносной готовностью синхронно вскинули правую руку вверх и, щелкнув каблуками, звонко прокричали: 'Хайль, майн фюрер!' Фюрер сделал вид, будто приветствия не услышал и быстрым пружинистым шагом направился к лестнице, ведущей на первый этаж. Герои нашего времени воодушевлённо припустили вдогонку, ведь они страстно возжелали во что бы то ни стало заполучить от столь знаменитой и одиозной лич-ности автограф, а если повезёт, то и забабахать совместное селфи, как говорят, на добрую память. Но фигура Гитлера бесследно растворилась в воздухе где-то после двадцать пятой ступени. Герои многозначительно переглянулись и, не сговариваясь, сделали вид, будто ничего особенного сейчас не произошло - обыкновенная галлюцинация двух и более лиц. Как ни в чём ни бывало, они продолжили спуск вниз, удивлённо озираясь по сторонам... под ногами - увитая замысловатыми орнаментами ковровая дорожка, аккуратно уложенная по всем ступеням... по всей поверхности стен - пусть и репродукции известных полотен, но всё же в тяжёлых золочёных рамах... оконные проёмы - заполнены великолепными витра-жами... Складывалось впечатление, будто это не заурядный придорожный отель, а княже-ские средневековые европейские палаты.
   'Что за чертовщина? - пробормотал Пенгфей, разглядывая резную мебель в холле первого этажа. - Вчера, когда мы поднимались к себе в номер, я что-то не обратил на всё это внимания'.
  - Не желаете, что-нибудь покушать, господа, - неожиданно откуда-то сверху раздался приятный и доброжелательный женский голос.
  - Знаете ли, невежливо так принимать гостей. Хоть бы показались, что ли... - как все-гда не растерялся и весьма резонно выкрикнул в ответ Рикки.
  - Хочу сразу вас предупредить, молодые люди, согласны вы с этим или нет, но вам придётся всё принимать так, как оно есть. И если вы не можете меня видеть - значит, так надо. Итак, вы не ответили на поставленный вопрос.
  - Конечно, мы хотим есть. Хотим много вкусной и питательной еды, мы чертовски го-лодны! И виски, если можно, - прокричал потолку Рикки.
  - Эх, молодо-зелено, ремня на вас не хватает. Надеюсь, до вас уже дошло, что вы не вышли из второго информационного блока...
  - Нет, не дошло...
  - Так знайте же!
  - Окей, теперь будем знать, - прокаркал Рикки. - Но я не вижу обещанной еды.
  - Вкусной и питательной?
  - Да.
  - Рикки, не будь идиотом. Подними голову и посмотри вперёд. Что видишь?
  - Холодильник.
  - Ты сам ответил на свой вопрос...
  Рикки походкой привередливого кота подошёл к высокому холодильнику, открыл дверцу, но еды внутри не обнаружил.
  - Как это понимать? - раздражённо крикнул он. - Вы над нами издеваетесь?
  - Нисколько. Сейчас её туда принесут. Закрой дверцу и пока сядь на свое место, идиот нетерпеливый.
  Рикки ничего другого не оставалось, как повиноваться. Он почувствовал себя действи-тельно идиотом. Через двадцать минут в холл вошла горничная. Обняв двумя руками туго набитый полиэтиленовый пакет, она прямиком направилась к холодильнику 'Минск'.
  - Может, поможете даме?! - встав перед ржавым дребезжащим ящиком с болтами, неожиданно громко заорала горничная.
  - Да, конечно, - Пенгфей тут же вскочил со стула и бросился на помощь.
  - Вас не дождёшься, - фыркнула дама постбальзаковского возраста, ногой отбросила дверь холодильника и поставила в него пакет. - Фу, тяжесть. Что за продукты нынче пошли? Раньше, бывало, килограмм пятьдесят спокойно... в одной руке...
  Какое-то время она простояла в нерешительности возле холодильника, неловко пере-минаясь с ноги на ногу, потом отёрла рукавом рубахи изрубцованный морщинами вспотев-ший лоб и тяжёлой походкой подошла к столу с той стороны, где сидел Пенгфей.
  - Что расселся, пентюх пейсатый!? Уступи даме место, - прохрипела горничная.
  Пенгфей оказался морально не готов к такому крутому наезду и моментально повино-вался.
  - Да-а-а, ребята, учить и учить вас хорошим манерам, - горничная удовлетворённо опустила на табуретку свой огромный зад, проглотив полностью всё седалище. - Ну, что встали, герои недоделанные? Давай, доставай продукты. Чё, жрать уже не хотим? Дожида-етесь особого приглашения? - здесь нет прислуги! Даже мой любимый Адольфушка - и тот работает в службе доставки...
  - Мэм, извините, но кто Вы такая, и почему Вы с нами разговариваете в подобном тоне?! - искренне изумился и одновременно возмутился Рикки.
  - Я? Кто я такая? Вы не знаете... кто! я! такая!? - женщина от столь вопиющего бес-чинства какое-то время не могла даже говорить - просто хватала ртом воздух. Потом, не-много придя в себя, забормотала совсем охрипшим голосом. - Меня зовут История... та са-мая девочка с глазами из самого синего льда... да, старая стала... не узнают уже... вам мо-лоденьких всё подавай! а раньше, бывало... Навуходоносорушка... - У престарелой жен-щины в глазах заблестели слёзы, нижняя губа обиженно отвисла.
  - Вы не горничная?! - вскрикнул Пенгфей. - Не горничная?!
  'Не горничная... не горничная... не горничная...' - разлилось по холлу и долго звуча-ло прозрачным эхом.
  - Да горничная я! Успокойтесь! Горничная! - испуганно, почти плача, оправдывался девичий голосок. - Молодой человек, успокойтесь! Я принесла вам обед. Вы же просили вчера разбудить вас, если к обеду...
  Пенгфей открыл глаза. Яркий свет полуденного солнца пробивался сквозь плотную го-лубую занавеску. Во всё рту пересохло.
  - Сколько время? - жмурясь и потягиваясь, спросил он. - Рикки, вставай...
  - Двадцать минут второго, - деловито и немного кокетливо ответила молодая горнич-ная.
  - Спасибо. Обед на столе?
  - Да. Приятного аппетита, - девушка напоследок недоверчиво покосилась на Пенгфея, но, ничего не сказав, вышла.
  - Рикки! Вставай! - уже прикрикнул Пенгфей.
  Ответа не последовало. Пенгфей привстал на локоть, порывистыми движениями по-шарил пятернёй по соседней кровати. Рикки её, судя по тому, что простынь успела полно-стью остыть, оставил давно. Поднявшись с постели, Пенгфей подошёл к столу. Кроме таре-лок с едой на нём больше ничего не было. Зато чуть правее стола на полу валялась сига-ретная пачка из-под 'Мальборо'. Пенгфей поднял её и нашёл внутри записку: 'Пришло подтверждение. Ты мой друг! Да здравствует твоя удача на дороге! Мой текст: Пошёл на хер!'. Послание вполне конкретное. В этот же миг записка бесследно испарилась прямо на глазах Пенгфея.
  Когда Пенгфей спустился к управляющему отеля и спросил о Рикки, тот удивлённо на него посмотрел и заявил, что номер снимался одним человеком - то есть непосредственно им - Пенгфеем Розенбергом. И это не подлежит никакому сомнению, так как именно он, управляющий, минувшей ночью и выдавал ему ключи от номера.
  Что случилось с Рикки? Почему он исчез таким образом? Выкрали? Убили? Воображе-ние Пенгфея рисовало картинки одна страшней другой. В тот же день он поехал к Раисе Максимовне, но до Вашингтона добрался только через полтора месяца - когда вышел из больницы. В её квартире проживали совершенно незнакомые люди, причём, по их словам, жили они там всегда, никакой Раисы Максимовны и знать не знают. Неужели и бабушка разделила участь Рикки? И вообще, что бы это всё значило: не могла же она испариться? Снова эта гребаная мистика... Тогда у Пенгфея было два пути: первый - скорее бежать в психбольницу, а вот второй он ещё не придумал. Интересно, выполнил он задание или нет? Человека - нашёл, цифры - передал, послание - получил, но с бабушкой так и не пересёк-ся. А вдруг послание было адресовано ему?!!!
  
  
  Пенгфей открыл глаза. Картина Харитона стояла на столе. Над столом горел свет. За окном была ночь. Оператор, вечно недовольный, в затрапезном макинтоше заполз обратно в свою конуру, где выключил аппаратуру и погасил свет. Как ни старался Пенгфей забыть об этой плёнке, а жизнь распорядилась иначе.
  Пенгфей достал дневник, чтобы ещё раз перечитать все записи, относящиеся к тому периоду. Не прочитав и трех листов, одолеваемый нечеловеческой усталостью и даже не выключив свет, он уснул и увидел сон...
  Вечер выдался тревожным. По городу прошёл слух, будто в Бэттери-Парк-сити зверски убит губернатор Хэйни и его личная охрана. Временная администрация обещала во всём разобраться, но в это уже никто не верит. Беспорядки и грабежи в Сохо, слава Богу, уда-лось остановить. Задержанные были помещены в камеры Главного полицейского управле-ния и ждали своей участи. Временное правительство обещало всех судить по законам во-енного времени как мародеров.
  Лиза принесла поднос:
  - А вот и обещанный кофе. Как в старые добрые времена!
  Пенгфей невольно залюбовался ею: аккуратную фигурку плотно облегало красное не-длинное платьице; губы, накрашенные яркой помадой, слегка улыбались, и вот, в такое се-рьёзное время, выглядели даже немного сексуально. Когда Лиза присела, чтобы поставить поднос на кривоногий столик, с её плеча соскользнул шелковистый локон волос и задел щё-ку Пенгфея. Безобидного кратковременного прикосновения хватило, чтобы его захлестнула волна щемящей истомы и тёплых воспоминаний.
  - Лиза, как твоя нога? не болит уже? - Пенгфей поскорее вышел из благостного состо-яния, чтобы болезненно не расчувствоваться.
  - Слава Богу. Надеюсь, они остановят этот бунт.
  - Боюсь, что надежда не оправдается. Всё дело в том, что у них нет для этого ни влия-ния в городской среде, ни достаточного количества людей. Первая же провокация - и наси-лие вспыхнет с новой силой.
  - Пени, нельзя быть таким пессимистом! - на милом личике Лизы отпечаталось непод-дельное возмущение, а лобик настолько искренне съёжился, что суровому хасиду захоте-лось от умиления его расцеловать. Пухлыми губками Лиза укоризненно прощебетала. - Я, например, в этом не сомневаюсь: у Бонди хватит и сил, и влияния!
  - Окей, окей, сдаюсь. Всё будет нормально, - Пенгфей изобразил капитуляцию, задрав руки вверх.
  - Вот бы твоему примеру последовали ублюдки с Гарлема! - из прихожей раздался громкий голос Гая. Его фигура во входной двери засветилась по периферии словно луна во время солнечного затменья. На улице было полно света.
  - Опять Гарлем!? - в один голос воскликнули присутствующие.
  - Да. И вот ещё. Слышали новость? - по новой договорённости в Нью-Йорк должны войти части первой пехотной дивизии. Они, якобы, уже начали очищать окраины Бронкса. И к вашему сведению, начали с того, что расстреляли пятьсот человек мародёров. Однако, поговаривают, что это были далеко не мародёры, а модераторы...
  - А как насчет того, что Временная администрация была против ввода войск? Ведь это же новые грабежи и насилие! Бригады полностью укомплектованы чикано!!!
  - Кто знает, кто знает... будем молиться, чтобы всё обошлось...
  - Теперь нам надо сменить дислокацию, - весело сказал Пенгфей и направился в ван-ную комнату. Все последовали за ним.
  Из мясорубки на пол падали куски мясного фарша. Омерзительными мордами ковы-ряя прокрученную мякоть, бессчетное количество крыс сплошной серой массой копошилось в окровавленном месиве. С длинных усов сих умных и дальновидных млекопитающих сви-сали кусочки мяса и запёкшейся крови. Всюду стоял сладковатый запах гнили. Среди дру-гих крыс выделялась одна: на её загривке поблёскивала чёрная ермолка. Тьфу, какая га-дость - в рот попал голый крысиный хвост.
  Пенгфей и Рикки выбирались через канализационный люк и вышли к озеру. В это сол-нечное прохладное утро улицы города были ещё пусты. Вокруг - ни души, разве что сонный полицейский, расстелив на траве белую скатерть, завтракал.
  - Слава Богу, хоть кого-то встретили, - облегчённо вздохнул Пенгфей, подошёл к по-лисмену и довольно громко несколько раз кашлянул тому в спину, - доброе утро, сэр!
  - Зачем шумишь, Пенгфей? - ответил детский голос, - Рикки с тобой?
  Полицейский и не думал поворачиваться: из-за коротко бритого затылка выглядывали покрытые рыжей стриженой порослью пухлые щёки и производили жевательные движе-ния.
  - Да, Рикки со мной, - ответил ничего не понимающий Пенгфей и сам обошёл этого пня кругом. Но каково же было его изумление, когда он обнаружил такое же 'лицо', что и с обратной стороны.
  В этом затруднительном положении подоспевший Рикки оказался как нельзя кстати:
  - Пятью-пять. Это только начало. Плюс три. Всё худшее будет здесь.
  - Он только посмотрел на них сожалеющим взглядом, - сказал в ответ полицейский.
  - Господи, как Вы можете смотреть сожалеющим взглядом, если у Вас и глаз-то нет? - не удержался и выпалил Пенгфей, но тут же в этом раскаялся - здесь столь примитивных вопросов задавать нельзя.
  - А это что? - полицейский оторвал от травы зад и, повернувшись им к Пенгфею, за-стыл.
  К ужасу последнего, оттуда на него уставился самый настоящий глаз, карий, причём в брюках для него был предусмотрен специальный вырез - наподобие тех, что оставляют для пуговиц.
  - Где наши люди? - спросил Рикки.
  Глаз заморгал, и полицейский снова сел на прежнее место.
  - Ваши люди уже вышли... Они на местах и ждут распоряжений. Но, как мне сказали, слова еще не заняли места в таблице, и поэтому пока легче водорода.
  - Философский камень рождает только исключительная причина, - заметил на это Рикки.
  - Да будет споспешествовать причине повод! - возвысил тонкий голосок полицейский.
  
  
  Уже как три часа на Лонг Айлэнд, у канала, в районе кладбища, Пенгфей со своим от-рядом безуспешно пытался овладеть трехэтажным строением, которое за время боя пре-вратилось в каменное решето.
  С торца здания, в пробоину, проник отряд ополченцев и, судя по всему, тут же погиб. Чёртовы мексиканцы цеплялись за каждый камень. 'Что за мутации с ними произошли, с каких это пор они стали неплохими солдатами?' - недоумевал Пенгфей. В каких-то санти-метрах над его макушкой прожужжала пулемётная очередь, в очередной раз напомнив, что здесь всё 'на тоненького'.
  - Эй, парень, прикрой меня, я попробую проскочить к тому подъезду! - прокричал Пенгфей и, закрыв плащом голову, подбежал к противоположному подъезду и сходу бросил в него осколочную гранату.
  Когда в клубах дыма отшумело обрушение, и сквозь столб витающей пыли вдруг за-брезжил небесный просвет, смелого хасида как пронзило: оказывается, небо не исчезло, оно есть, и, по-видимому, было всегда. Сверху ответили ожесточённой автоматной очере-дью и отборным матом, но Пенгфею уже было на всё насрать: радостное чувство наполнило его грудь небывалым ощущением свободы, страх исчез, а смерти не стало вовсе - ведь без страха это не смерть, а законный конец каждого живого существа и избавление от ада, накрывшего всю страну. Поэтому, когда к подъезду подоспело еще с десяток бойцов, он преисполнился отваги и, одержимый безудержным порывом, с яростным воплем бросился штурмовать неприступные руины. Раздирая в кровь животы и лица, атакующим то и дело приходилось по наклонной скатываться вниз. Снова и снова они карабкались к цели, снова и снова издавали воинственные крики 'Банзай!' и, когда Пенгфей первым из своего отря-да всё же достиг уцелевшего перекрытия и изготовился дать решительный бой врагам, к своему непередаваемому удивлению он обнаружил перед собой не перекошенную от зло-бы физиономию чикано, а улыбающуюся и чумазую рожу Рикки. Тот сидел на углу выкорче-ванной дверной коробки и, посвистывая популярную мелодию, качался. Его отряд распо-ложился вокруг, и все бойцы улыбались.
  Рикки наставил на Пенгфея указательный палец и, задрав копыто, громко пёрнул.
  - Ты убит, Пени. Родина тебя не забудет!
  - Fuck you! Свинская рожа! Это ты бросил сверху в меня сапог, когда я сюда карабкал-ся?
  - Я пытался до тебя докричаться. Но ты орал, как брачующейся осел, увидевший звез-допад)))
  - Нет, это было небо! Я увидел НЕБО! - расстроился Пенгфей.
  - Приветствую тебя, бро!!! Слава Богу, ты ещё жив!
  Как теперь выяснилось, левое крыло здания полностью контролируют ополченцы. И в следующие десять минут уже всё строение перешло в руки отрядов Пенгфея и Рикки.
  
  
  Улицы города за последние два месяца сильно изменились. Серый в городском пей-заже стал преобладать, ночное освещение осталось лишь в отдельных метах и только по праздникам. Разбитые и сгоревшие автомобили, хаотично разбросанные в огромном коли-честве по улицам, наконец, стали вывозить на специальные свалки, что было, в общем, не-плохим знаком.
  Северные Штаты завязли в междоусобицах. Везде царил хаос. Поговаривали, что в руки каких-то радикальных групп попало ядерное оружие.
  Свободный город Нью-Йорк пребывал в полнейшей неопределенности. С тех пор, как горожанам удалось выбить из города регулярные части Южных Штатов, всё население шта-та затаилось в тревожном ожидании: было совершенно непонятно, что делать дальше, чего хотеть, к чему стремиться. Функцию распределения продуктов питания взяло на себя Вре-менное правительство, но еды для населения катастрофически не хватало. Ситуация по-степенно заходила в глухой и беспросветный тупик, а между тем, приближалась зима, кото-рая в этом году обещала быть суровой.
  Пенгфей двигался по набережной вдоль Гарлем ривер понурый и сердитый. Несмот-ря на то, что за последнее время он стал настоящим солдатом, ему так и не удалось при-выкнуть к военной форме, она его тяготила и напрягала. Мимо Пенгфея, громко смеясь, прошла группа молодых людей в новенькой камуфляжной форме, видимо, только что вы-данной со склада. Он окинул желторотых гавриков снисходительным взглядом-насмешкой бывалого бойца, который знает почем фунт лиха.
  Пенгфей дошел до блокпоста на пересечении Кросс Бронкс и Мейджор Диган. В бой-ницу между наваленных мешков на него уставилось два испуганных глаза, затем на тонкой шее появилась голова. Ополченец, молодой парень лет восемнадцати, дулом автомата по-правил сползшую на глаза каску, шмыгнул носом и как ошалевший заорал:
  - Стоять! Кто такой?
  - Пенгфей Розенберг! Командир третьего сводного батальона. Рикки-Тикки-Тави для мня ничего не передавал? - Пенгфей постарался в свой голос вложить как можно больше спокойствия и власти.
  Солдат секунду колебался и все же, с видимым усилием, подавив в себе недоверие, признался:
  - Передавал, сэр. Для вас что ли?
  - Да. Для меня, - честно подтвердил Пенгфей, потому что в данной ситуации шутить было попросту небезопасно.
  Он без приглашения, так вернее, зашёл за надёжное укрепление из мешков с песком и обнаружил, что внутри довольно уютно. Недалеко от входа стояло два плетёных кресла, еще дальше - на земле - валялся совсем новый толстый матрас, а в дальнем углу квадрат-ного помещения уместился большой бильярдный стол с шарами и киями.
  - Ну, как здесь? Все тихо, спокойно? Где напарник?
  - Как сказать... постреливают по ночам...
  - Да, знаю...
  - А напарник мой сегодня утром исчез. Ушёл добыть курева и пропал. Я думаю, просто всё бросил и дал отсюда дёру. У вас закурить есть? - парень умоляюще посмотрел Пенг-фею в глаза, потом для надежности пояснил. - Курить охота страшно.
  - Извини, парень, не курю. Ты лучше рому испей. Оно полезнее.
  Пока ополченец не без интереса разбирался с качеством содержимого предложенной фляжки, Пенгфей прочитал записку. Содержание было предельно коротким: 'Всё готово'.
  Затупленный карандаш быстро нацарапал ответ на обратной стороне письма: 'Пятая Авеню. Пятнадцать часов. Бери людей. Командование сложило с себя полномочия. Это от-кроется завтра. Корабль отошёл в Европу в двадцать три часа'.
  - Парень, я тебя отсюда забираю. Мне нужны люди. А пока занеси это письмо вот по такому адресу. Скажи, что для Джима Моррисона. И там дожидайся меня.
  - Не имею права покидать пост. У меня приказ.
  Пенгфей искоса посмотрел на честного солдата с зелёными дорожками из ноздрей и без тени иронии монотонно произнёс правдивые слова:
  - Твой командир тебя предал. Он уже на пути в Европу. Вас всех бросили на произвол судьбы.
  - Почему я должен вам верить? - криво нахмурив брови, фальцетом и в протяжку вы-разил искреннюю озадаченность молодой боец.
  - Потому что, наверное, у тебя просто нет выбора. Если ты не пойдешь со мной, ты останешься здесь совершенно один и без еды? - всё также монотонно продолжил Пенг-фей...
  Раннее утро, Пятая Авеню. Люди своими измождёнными голодом и холодом телами заполонили балконы, крыши домов, прилегающие улицы и переулки; и все они, как один, находились в полной растерянности. По городу прошел слух, будто Временное правитель-ство тайно покинуло город и, хуже всего, этот слух этот начал подтверждаться, так как никто из высшего командования города до сих пор к народу не вышел, чтобы внести в происхо-дящее ясность.
  Когда Пенгфей вернулся, Рикки уже заканчивал речь. Усилители были настроены на полную мощность. Тысячи людей приветствовали последние его фразы бурными криками и рукоплесканиями. Гул от человеческих голосов, подобно мощнейшей стереосистеме, вол-нами перекатывался по площади от одного конца к другому. В эту минуту остановить Рикки уже не мог ни усилившийся до ливня дождь, ни выстрелы из толпы, ни зуд во всём теле от чесотки. Под конец выступления он, одержимый вдохновенным порывом, влез на огражде-ние балкона и, балансируя над пропастью, пока соратники держали его за обе руки, при-звал всех жителей свободного города сохранять спокойствие и верность намеченной цели.
  Пенгфей проснулся. Картина Харитона стояла на столе. За окном светало.
  
  
  Зима в этом году решила не баловать теплом и даже немного припугнула снегом. Из-далека они были похожи на пингвинов в зоопарке, но, увы, это был не зоопарк, а застывшие чёрные фигуры - отнюдь не пингвины. Земля горохом барабанила по крышке гроба. Упруго отскакивая от плотной древесины, одни комья оказывались снова на земле, другие, прока-тившись по лакированной поверхности, всё же оставались на ней. Потом за дело взялись могильщики, и дело пошло куда как быстрее: уже скрылись бронзовые ручки и резные вен-зеля, утонули и розы...
  Фигуры в чёрном стояли в мистическом оцепенении. В морозный утренний воздух энергично вырывались густые зигзагообразные струи пара и те, кто сейчас окружал могилу, от этого взаимодействия воды и мороза как никогда живо ощущали в себе пульсацию своей собственной жизни. Они остались, а он - нет... Им предстоит жить - они вышли в плей-офф.
  Собравшиеся молчали. Никто не хотел быть производителем неискренних слов - це-нители искренности это заметят и строго осудят. Даже бывалые похоронные генералы, ко-торые за свою жизнь произнесли не один десяток прощальных тирад над усопшими това-рищами, здесь были бессильны: слишком сильно довлела над ними тень умершего, слиш-ком грозным был он при жизни.
  Первым нарушил тишину Пит:
  - Всмотритесь в эту землю! - Пит вперил сокрушённый взгляд в выросший за считан-ные минуты холмик и надолго застыл; его губы дрожали. - Там лежит колосс! Но даже вели-кие люди рано или поздно уходят от нас. Уходят в мир иной... И их не вернуть. Увы, но та-ков закон жизни. И все-таки, я надеюсь, что его место здесь, на этой грешной земле, займут не менее достойные люди - те, кто смело понесёт нелёгкую ношу его великих дел. Те, кто продолжат начатую эстафету. Спи спокойно, дорогой отец. Все мы помним тебя и любим. Прощай!
  Пит нервно порывисто отвернулся от могилы и быстрым шагом направился к машине. Он не хотел, чтобы окружающие видели потоки безутешных слёз, которые хлынули из его глаз, едва он закончил говорить. Кондолиза, бедняжка, наверное, единственное здесь живое существо, которое сейчас не осуждало Пита, обвиняя его в лицемерии и бездарном крив-лянии... плача навзрыд, побежала за ним... ведь она слишком хорошо его чувствовала - чувствовала каждое его внутреннее движение, каждый вздох любимой души пропускала через свою душу.
  - С каких это пор Пит заговорил о загробной жизни, - спросил Пенгфей у Виктора, ко-гда они вдвоем брели по кладбищенской аллее к авто. - Я не видел его больше года - и та-кие нововведения.
  - Как? ты разве не в курсе?
  - Не в курсе чего?
  - О, да ты отстал от жизни, милок! Пит обратился к религии! и теперь ведет праведную жизнь! Два месяца назад он прошел полноценный гиюр... Сейчас вовсю помогает этому де-билу Ицхаку Кацу
  - Ого! Я думал, что он еврей. Это у него серьёзно?
  - Говорит, что серьёзнее не бывает... И да, он еврей. Но решил это пройти, чтобы не было сомнений ни у кого.
  - ...
  Между тем, скорбящие наперегонки добежали до своих авто: глухие хлопки короткими очередями гулко растворились в морозном желе воздуха, и через несколько минут кладби-ще опустело.
  Скорбящие так торопились помянуть покойного, что впопыхах не заметили, что кое-кого за-были. Кое-кем оказался католический священник, что исполнял необходимые требы во время похорон Рэя Галлахера. Во время затянувшегося скорбного молчания святой отец незаметно отлучился к знакомым могилам и вот теперь попал в весьма неприятное положе-ние; и, наверное, впал бы в греховный ропот, если б к его счастью впереди не замаячили две фигуры. Священник издал радостный вопль и, приподняв полы сутаны, с удвоенной энергией пустился вдогонку спортивной ходьбой.
  - Джентльмены, а как же я? - заголосил он, не добежав метров сто до своих предпола-гаемых избавителей, - как же я? Меня сюда привез господин Пит Холифман, но, позвольте, он уже успел уехать, совершенно забыв обо мне. Его машина стояла вон там, - пресвитер с искренней добросовестностью махнул рукой куда-то в сторону и в три прыжка настиг Викто-ра и Пенгфея.
  - Благодарите своего Бога, что свои машины мы поставили так далеко: иначе вам пришлось бы ох как несладко, - Виктор рефлекторно, как на предвыборном митинге, оголил пару десятков далеко не светящихся здоровьем зубов.
  Святой отец, сощурив глаза, пристально всмотрелся в физиономию Виктора, а потом, об этом более чем красноречиво говорили вздернутый подбородок и пар из ноздрей, со-вершенно решительно, скорее утверждая, нежели, спрашивая, произнёс:
  - Случайно, не Ваше фото на рекламном плакате организации 'Аборты - свобода от рабства'?! Мне, наверное, повезло, очень хотел с Вами поговорить по душам. Даже молил-ся об этом...
  - Да, мое... - самодовольно признался Виктор. - Хотите вступить, семинары? Пятни-ца, среда - после двух, понедельник - с десяти. Адрес указан на щите. Хотя, вот, для надёж-ности возьмите мою визитку.
  Святой отец брезгливо принял карточку большим и указательным пальцами...
  - Конечно, это очень замечательно, просто великолепно, что вы такой умный и наход-чивый...
  Виктор насторожился, Пенгфею стало интересно, к чему тот клонит.
  - И я, конечно же, отдаю себе отчёт в том, что могу остаться здесь, в этом холоде, жи-вой - среди мертвецов, и всё-таки призываю, заклинаю вас: пошли бы Вы в чёрту! Вы и ваша сатанинская организация! Это моё мнение как гражданина и как священника. Теперь можете ехать.
  Такого оборота не ожидал никто, даже сам святой отец! Он немного опешил от своих столь резких слов, но тут же нашёлся и, исполнившись чувства собственной правоты, гром-ко добавил, клюнув всем телом вперёд:
  - В самую преисподнюю! Скотина! - клубы пара обдали вмиг окаменевшее лицо Вик-тора.
  Сцена, которая последовала далее, не отличалась спортивным изяществом и эстети-кой восточных единоборств. Когда два дилетанта друг друга от души мутузят - это и смеш-но, и грустно.
  Когда Виктор, чертыхаясь, умчался подавать на святого отца в суд, Пенгфей отворил дверь своего авто и жестом, предлагающим сесть, предложил священнику занять место около водителя. Тот ловко, как ни в чём не бывало, запрыгнул внутрь салона и елейно зака-тил глаза, на что Пенгфею, помимо воли, подумалось, что даже порядочные люди подвер-жены профессиональным деформациям.
  - Вы очень эксцентричный человек... Он подаст на вас в суд.
  - Всё, больше не могу! Решил окончательно - уезжаю в Индию. Меня давно друзья приглашают в католическую миссию в Дели. Здесь делать нечего. Это самая стремнина Ниагарского водопада.
  - Интересное сравнение... Поподробнее, если можно.
  - По-моему, итак всё понятно.
  - Не очень.
  - Откровение от Иоанна, там всё написано...
  - У вас Библия с собой? Если не трудно, прочтите. Я хотел бы кое-что у вас спросить...
  - Вам действительно это интересно? - усомнился святой отец, вспомнив, что нельзя метать бисер перед свиньями.
  - Святой отец... прошу Вас.... Недостаток религиозного образования - это мой серь-езный пробел. Хотя, признаюсь честно, в моей семье христианство не признают. Я сам не-однократно читал Апокалипсис, но это было выше моего понимания!
  - Хорошо, очень хорошо... - удовлетворённо согласился святой отец, окончательно признав в Пенгфее любознательную несвинью, и вытащил откуда-то из недр своей сутаны книжку в коричневом переплёте...
  За окном начался лес. Это был довольно старый вечнозелёный сосновый лес. Веко-вые атланты своими крепкими стволами подпирали небо, а кронами покрывали наготу земли. Но придёт время, а оно придёт обязательно, ведь ничего не бывает вечного под лу-ной, время, когда сила и мощь оставят этих верных солдат, и тогда небо рухнет на землю.
  
  После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую; земля осветилась от славы его.
  И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной пти-це; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы,
  И цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши ее.
  И услышал я иной голос неба, говорящий: выйди от нее, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее;
  Ибо грехи ее дошли до неба, и Бог воспомянул неправды ее.
  Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте по делам ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое.
  Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей муче-ний и горестей. Ибо она говорит в сердце своем: сижу царицею, я не вдова и не увижу горести!
  За то в один день придут на нее казни, смерть и плачь и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее.
  И восплачут и возрыдают о ней цари земные, блудодействовавшие и роскошествовавшие с нею, когда увидят дым от пожара ее,
  Стоя издали от страха мучений ее и говоря: горе, горе тебе, великий город Вавилон, город крепкий! ибо в один час пришел суд твой.
  И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает.
  Товаров золотых и серебряных, и камней драгоценных и жемчуга, и виссона, и порфиры, и шелка, и багряницы, и всякого благовонного дерева, и всяких изделий из слоновой кости, и всяких изделий из доро-гих дерев, из меди и железа и мрамора,
  Корицы и фимиама, и мира и ладана, и вина и елея, и муки и пшеницы, и скота и овец, и коней и колесниц, и тел и душ человеческих.
  И плодов, угодных для души твоей, не стало у тебя, и все тучное и бли-стательное удалилось от тебя, - ты уже не найдешь его.
  Торговавшие всем сим, обогатившиеся от нее, станут вдали, от страха мучений ее, плача и рыдая
  И говоря: горе, горе тебе, великий город, одетый в виссон и порфиру и багряницу, украшенный золотом и камнями драгоценными и жемчугом!
  Ибо в один час погибло твое богатство. И все кормчие и все плывущие на кораблях, и все корабельщики и все торгующие на море стали в да-ли
  И, видя дым от пожара ее, возопили, говоря: какой город подобен го-роду великому!
  И посыпали пеплом головы свои и вопили, плача и рыдая: горе, горе тебе, город великий, драгоценностями которого обогатились все, име-ющие корабли на море! ибо опустел в один час.
  Веселись о сем, небо и святые Апостолы и пророки, ибо совершил Бог суд ваш над ним.
  И один сильный Ангел взял камень, подобный большому жернову, и поверг в море, говоря: с таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его;
  И голоса играющих на гуслях и поющих, и играющих на свирелях и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет в тебе уже ни-какого художника, никакого художества, и шума от жерновов не слыш-но уже будет в тебе;
  И свет светильника уже не появится в тебе; и голоса жениха и невесты не будет уже слышно в тебе: ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим введены в заблуждение все народы.
  И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле.
  
  Лес всё не кончался. Помолчав, Пенгфей сказал:
  - Как я уже признался, я читал это произведение... Пытался понять, о чём там всё-таки написано. Потом стал читать, что думают другие. Кто-то считает, что блудница - это отпав-шие от Истины Церкви. Кто-то - что это род человеческий как таковой. При этом многие по-чему-то связывают блудницу и зверя одним государством или городом, хотя Сам Иисус го-ворил: 'Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его?' Итак, что такое блудница? и что такое зверь? Как Вы это понимаете?
  - Один человек, внутренне сильный, узнав о своих действительно существующих про-блемах от некоего сведущего, признал их и постарался исправиться; слабый - может пове-сти себя по-разному, но только не так, как поступят другие восемь человек. Ибо один из де-сяти был сильным, один - слабым, а остальные - средними. Общество - это среднее боль-шинство. Что произойдёт, если это среднее большинство узнает не только о своих недо-статках, да еще и о том, что именно оно со своими вождями погрязло в разврате настолько, что уподобилось той самой блуднице? что эти люди сделают? Не объявят ли негодяем и разжигателем паники того, кто осмелится об этом говорить? Не забросают ли камнями нерадивого пророка. Общество ненавидит, когда его гладят против шерсти, тем более, ко-гда ему грозят некими размытыми и не вполне определёнными угрозами в будущем. Они верят Апокалипсису до тех пор, пока блудница - это Европа или Иерусалим, или ещё что-то не вполне понятное. Слушай же, сын мой! Блудница - это Америка. Америка сначала наса-дила, а затем и взрастила зверя в той стране - чтобы пользоваться его силой для распро-странения своего влияния по всему миру! Зверь выйдет из России; при этом сам русский народ является заложником этого самого зверя. Это будет ядерный удар. Когда Америка не будет в состоянии ответить! Это будет неожиданный удар, агенты не смогут сообщить о подготовке, потому что это будет скрыто от их глаз! И всё это будет сделано с одобрения и молчаливого согласия крупной фракции мировой закулисы!
  Дорога взяла круто вправо и, обогнув небольшое замёрзшее озерцо, влилась в огром-ное бесконечно снежное поле, где уже ничто не могло удержать торжества белого ослепи-тельного света.
  
  И пришел один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и,
  говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих;
  С нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упива-лись живущие на земле.
  И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами.
  И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, дра-гоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодействаее;
  И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным.
  Я видел, что жена упоена была кровию святых и кровию свидетелей Иисусовых, и, видя ее, дивился удивлением великим.
  И сказал мне Ангел: что ты дивишься? Я скажу тебе тайну жены сей и зверя, носящего ее, имеющего семь голов и десять рогов.
  Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не впи-саны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явился.
  Здесь ум, имеющий мудрость. Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена,
  И семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не при-шел, и когда придет, не долго ему быть.
  И зверь, который был и которого нет, есть восьмой, и из числа семи, и пойдет в погибель.
  И десять рогов, которые ты видел, суть десять царей, которые еще не получили царства, но примут власть со зверем, как цари на один час;
  Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю;
  Они будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их; ибо Он есть Гос-подь господствующих и Царь царей, и те, которые с ним, суть званные и избранные и верные.
  И говорит мне: воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки.
  И десять рогов, которые ты видел на звере, сии возненавидят блудни-цу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне;
  Потому что Бог положит им на сердце исполнить волю Его, исполнить одну волю, и отдать царство их зверю, доколе не исполнятся слова Божии.
  Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями.
  
  Оставшуюся часть дороги Пенгфей и пастор почти не разговаривали. Пенгфей остек-леневшими глазами пялился сквозь лобовое стекло на дорогу, о чём-то напряжённо раз-мышлял. Пастор в самодовольной позе, сложив на животе руки, с умилённым лицом мис-сионера вальяжно возлежал в кресле и посматривал на Пенгфея; он ждал, не появится ли новый вопрос. Но тот молчал - он молчал таким сосредоточенным молчанием, и это отчёт-ливо отражалось в его лице, которое лучше всяких слов свидетельствует о внутреннем рас-суждении и диалоге.
  
  
  Пенгфей вышел из состояния полудрёма. 'Бом-м-м', - часы пробили три ночи. Струи звука какое-то время вились в воздухе, потом в один миг пугливо расползлись по углам и затаились. Вся комната до краев наполнилась тишиной - в ушах стало нестерпимо шумно. Пенгфей всмотрелся сквозь темноту в то место, где, он знал, висят настенные часы и смот-рел туда до тех пор, пока сквозь мутную сине-коричневую дымку не проступил чёрный силу-эт. Когда-то из часов выскакивала кукушка, но механизм давно сломался - осталось только мягкое 'бом-м-м'. 'Бом-м-м', - повторил в полголоса Пенгфей. Ему вспомнилась забавная история, которую он узнал от своей бабки... история, как эти часы попали к ним в дом. Тогда Розенберги ещё содержали антикварные лавки в Нижнем Ист-Сайде. Его прадед, Аарон Розенберг, нашёл эти часы на городской свалке, и, как всякую вещь, с которой потребно непременно извлекать прибыль, выставил на продажу. Деду же тогда было чуть больше трех лет, и, как гласит семейное предание, во всей округе невозможно было найти мальчи-ка более капризного и плаксивого. И вот, в одну из истерик, которые тот закатывал регуляр-но, часы, которые до того считались бездыханной грудой дерева и металла, вдруг во весь голос заявили о себе всеми предусмотренными для этого механизмами и приспособлени-ями. Трехгодовалого деда сие чудо впечатлило настолько, что он забыл про истерику и стал смеяться. С тех пор всегда, когда дед брался за своё любимое дело и терзал прадеду и без того расшатанные в годы великой депрессии нервы, мальчику позволяли поиграть с часа-ми, и он тут же начинал заливисто смеяться. Понятное дело, от продажи часов на семейном совете было решено отказаться... старые добрые истории...
  В темноте картина Харитона выглядела ещё таинственнее. Пенгфей сполз с дивана, надел тапочки и подошёл к столу... затем вернулся к дивану и снова лёг. Сон не шёл. Тогда он дал волю воображению, и оно придумало город. Залитые солнцем улицы пестрят разно-шёрстным народом. Автомобили... странно, но это обыкновенные автомобили. Заплаты со-временных строений чередуются с постройками далёкого и не очень далёкого прошлого. Пенгфей всё же решил, что прошлое должно быть непременно далёким. Мимо него прошла группа детей. В скверике отдыхает мамаша с коляской. Из распахнутых дверей универсама звучит песня Джастина Бибера. Вот уже три часа молодой человек в бейсболке и шортах с самопожертвованием камикадзе и упорством дятла ногами подбрасывает в воздух скейт, а потом, чертыхаясь на всю округу, кувырком обрушивается со своим снарядом на асфальт.
  
  
  Поезд прибыл с опозданием в три минуты. Пенгфей не без труда протиснулся на пер-рон сквозь плотную толпу и, несмотря на царящие здесь суматоху и хаос, довольно легко отыскал высокого пожилого мужчину с глубоким шрамом через всю лысину. Ещё один опо-знавательный знак, так захотел Криштиану, кожаный армейский ранец за спиной - присут-ствовал.
  - Добрый день. Пенгфей Розенберг.
  - Криштиану Рональду. Отставной полковник Армии США. Ну вот, наконец, и встрети-лись...
  - Очень приятно.
  - В жопу этот тон. Чего здесь приятного? Давай попроще. Без всяких бабских ужимок. Я - мужик, ты - мужик.
  - Что рожу не побрил, полковник?
  - Это лишнее. Поверь мне. У тебя вот сопля на щеке - а это уже плохо.
  - Motherfucker...
  - Нам ехать минут двадцать. Мой дом на окраине - глушь не самая великая, бывает и похуже. А вообще, места здесь красивые. Покажу, где можно на природе неплохо отдохнуть, пикничок душевный замутить. На блядки махнём, я тут одно место бомбическое надыбал! Проведу тебя по местам былой славы... ох и покуролесил я за все эти годы... всё расскажу в мельчайших подробностях...
  Криштиану деловито обошёл кругом свой Фольксваген, отключил сигнализацию, с лязгом открыл крышку багажника, поочерёдно и очень аккуратно поставил туда сумки Пенг-фея, и, грузно падая за руль, пояснил:
  - Машина не новая. Зато ходит хорошо, - было непонятно, хвалится Криш или преду-преждает.
  - Я заметил, что не новая, - с любезным оскалом согласился Пенгфей, в четвёртый раз безрезультатно ударяя дверью в попытке её захлопнуть.
  Фольксваген открывать гостю свои ходовые возможности решил не сразу и начал с то-го, что, не проехав и двухсот метров, отчаянно заглох.
  - Придётся подтолкнуть, - искренне расстроился Криштиану. Вцепившись обеими ру-ками в баранку, он обречённо прилип к ней вспотевшим лбом. - Такое с ним бывает, motherfucker...
  - Разве у нас, вернее, у меня есть выбор, - заметил на это Пенгфей и с показной лен-цой выбрался из машины... с минуту в безнадёге пожмурившись на палящее солнце, он с силой прижал запястья к пыльному капоту.
  К неописуемому восторгу всех заинтересованных лиц уже через сорок минут немецкий ветеран американских дорог уверенно рассекал утренний воздух Айовы. Радостно попёр-дывая, честно тянул свои сто двадцать и, натужно обгоняя длинные колбасы груженых фур, сердито фыркал на ограничивающие скорость дорожные знаки.
  - Чёрт, в поезде забыл свою электробритву.
  - Ерунда. У меня аж четыре штуки, надарили за столько-то лет, - успокоил Пенгфея Криштиану. - Я ими почти не пользуюсь. Вот мой дом. Жена на балконе торчит... интересно, что-нибудь приготовила пожрать. Он нехотя махнул рукой в открытое окно, туда же изобра-зил некое подобие улыбки и, повернувшись к Пенгфею, безучастно добавил:
  - Вот так торчит весь день на балконе, задрав ноги.
  - Занимается йогой...
  - Я сказал бы, чем она занимается, да жалко твои китайские ушки...
  Тем временем Фольксваген притормозил недалеко от мусорного контейнера, аккуратно развернулся вокруг дорожного столбика и въехал на небольшую гравийную площадку возле пятиэтажного кирпичного дома. На заключительном манёвре заглох, не дотянув всего не-сколько метров до своего парковочного места.
  - Слава Богу, что здесь, - выдохнул не без определённой степени удовлетворения Криштиану.
  - Вот уж действительно услужил твой старичок.
  - Не называй его так, - шёпотом, почти испуганно зашипел Криш, - он очень обижает-ся на это: потом не заведёшь вообще.
  - Ой-вэй, у машин всё, как у людей... - прошептал в тон Пенгфей и виновато пожал плечами.
  
  
  В часы, свободные от познавательной деятельности и от общения с Криштиану, Пенг-фей бродяжничал по городу, дышал затхлым воздухом беднейших кварталов - здесь было интересней; вечера просиживал где придётся, в основном в питейных заведениях. Пенг-фей старался по максимуму сократить время общения с полковником. Оказалось, он со-вершенно не в состоянии выносить душного общества людей в погонах с их специфиче-ским дерьмом и армейскими шутками. Этим вечером (впрочем, тремя вечерами ранее кар-тинка в глазке двери напротив была аналогичной) Пенгфей царапал ключом дверь у замоч-ной скважины, но тщетно. Ключ, словно заколдованный, отказывался попадать в цель, а пальцы ему предательски подыгрывали. Дверь отворила Глория. Заспанная, с растрёпан-ными волосами - буркнула что-то среднее между 'добрый вечер' и 'какого хрена', укута-лась плотнее в халат, в голос зевнула и, звонко шлёпая тапочками о пятки, отправилась об-ратно в спальню. Пояс обмякшими усами поволочился по паркету за халатом, таща за со-бой свалявшийся клубок пыли и кусок бумаги. Замызганный розовый халат простоял пару минут в задумчивости в чёрном прямоугольнике проёма, после чего окончательно скрылся во мраке спальни; через какое-то время невидимая рука захлопнула дверь. Пенгфей уди-вился: много раз приходилось ему видеть эту картину, но смысл 'Квадрата' Малевича до-шёл до него только сейчас! Внутри некогда белого квадрата спряталось столько различных предметов, душ, мыслей и просто людей, что под конец создания картины от многочислен-ных наслоений всё слилось воедино - стало чёрным прямоугольным пятном. Подобно аб-солютной пустоте, под завязку заполненной несуществующими предметами, чёрный квад-рат под завязку наполнен предметами существующими; он не дошёл до абсолютной пусто-ты, не созрел... однако когда-нибудь, когда всё умрёт и всё исчезнет, он снова станет бе-лым, как отполированная на солнце и ветру кость динозавра.
  Криштиану дома не было, впрочем, как обычно. Пенгфей был счастлив от предвкуше-ния скорого свидания с подушкой. Он хотел просто лечь, лечь и ни о чём до завтрашнего утра не думать. Он скинул обувь, распустил молнию ширинки, расстегнул одну пуговицу в районе пупка, одну на рукаве, вытащил из брюк часть заправленной сорочки и, не найдя в себе сил довести дело до конца, рухнул на кровать, как подкошенный.
  Глория пришла через десять минут, облокотилась плечом о стену и предложила кофе. Пенгфей удивлённо посмотрел на неё: огромные груди-арбузы как-то неестественно много выглядывали из-за якобы неряшливо запахнутого халата. Ему почему-то пришло в голову, что ей не мешало бы снова покрасить волосы: корни неопределённого цвета, ближе к серо-коричневому, были уже не корнями, а трёхсантиметровыми седыми волосами.
  - Да, конечно, если можно, - согласился благодарный Пенгфей, из последних сил вы-давливая из себя улыбку, как из пустого тюбика зубной пасты ещё немного последней пас-ты.
  Глория деловито ушлёпала на кухню и через пять минут принесла кружку горячего ко-фе...
  - Фу, горячий, - Пенгфей быстро поставил кружку на пол и судорожно затряс в воздухе якобы обожжённой кистью.
  Глория с ехидной улыбкой наблюдала за сим феноменальным иллюзионизмом снача-ла стоя, потом уселась на пуфик возле кровати, развязала на халате пояс и широко расста-вила по сторонам ноги... она просто упивалась собственной неотразимостью и великоду-шием... и пока Пенгфей, уткнувшись мордой в кружку, старательно лакал свой кофе, не спускала с него глаз, беспощадно расстреливая в упор всем своим видом.
  - Ой, что-то прижало меня... - Пенгфей ухватился руками за живот и в картинных кон-вульсиях пулей вылетел в туалет. Через двадцать минут, когда осторожной поступью пугли-вой дикой лани он вышел из сортира, полный сомнений и тревог и готовый в любую секун-ду юркнуть в спасительное прибежище туалета обратно, Глории в его комнате уже не было. На пуфике стояла кружка с недопитым кофе, а рядом с кружкой дымилась тарелка с горячей жареной яичницей и ветчиной. Пенгфей с жадностью набросился на еду и тут же ее съел до последней крошки.
  
  
  - Завтра будет дождь. Опять ноет шрам. Я давно стал настоящим синоптиком. Ещё не было ни одного случая, чтобы я ошибся в прогнозах относительно дождя.
  - Криш, сукин сын, какого чёрта! - не выдержала Глория. - Ещё бы! Не бывает и дня, чтобы твой шрам молчал. Сколько раз я по твоей милости таскала за собой зонт в тридцати-градусную жару!
  - А сколько раз я предупреждал тебя о дожде, а ты как будто назло игнорировала мои прогнозы, а потом приходила вся мокрая!
  - Так, отставить разговоры, полковник Рональду! Крууугом! И фаааак ю! - у некоторых офицерских жён после определённого стажа супружеской жизни в голосе появляется воис-тину генеральская жёсткость.
  - Ладно, ладно, ты же сама провоцируешь... - присмиревший Криштиану лукаво и за-искивающе посмотрел Глории в глаза; тут же отвел взгляд в сторону. - Ты приготовила что-нибудь поесть? Мы уже проголодались.
  - Ничего я не готовила! Всю жизнь провела на кухне! Как проклятая! Если хотите по-жрать, сами всё покупайте и сами же готовьте! А лучше езжайте к своим блядям, они вас накормят!
  - Ладно, ладно... - Криштиану дал заднюю, в этот раз номер не прошёл. - Мужики, придётся самим что-нибудь придумывать. Сучка сегодня не в духе. Я, например, умею разо-гревать пиццу. Киса, у нас осталась пицца? Я на прошлой неделе покупал аж четыре штуки.
  - Три из которых съел сразу же, а четвёртую - через полчаса, - уже из другой комнаты донёсся голос Глории.
  - А я умею звонить в доставку пиццы и там её заказывать, - с печатью неотразимости на челе изрёк Фрэнк и, сомкнув кисти через кончики пальцев, многозначительно закатил глаза.
  - О чём мы рассуждаем, друзья, если за два дома отсюда я видел небольшой ресто-ранчик. Всех прошу туда. - Пенгфей решил поставить точку в дискуссии, потому что ему на самом деле страшно захотелось есть.
  Ресторанчик назывался 'Лагуна у скалы'. Итальянская кухня с рекламного плаката су-лила аппетитную пиццу, а также не менее аппетитную длинноногую итальянку в мини-юбке, которая подаст сию пиццу к столу. Друзья вошли в распахнутую деревянную дверь с огром-ными бутафорскими петлями под старинную ковку и моментально погрузились в запре-дельный мир фантазий усердного хозяина заведения. Вдоль каменной ограды тянулась плетёная изгородь. На вертикальных кольях ограды, склонив в разные стороны свои про-стецкие итальянские головы, скучали глиняные горшки. Высокохудожественная компози-ция, состоящая из нагруженной сеном повозки и впряжённого в неё чучела коня с раскры-той беззубой пастью, помимо прочего, вызывала в посетителях светлую грусть по утерян-ной связи человека и природы. Деревянные колеса были разбросаны по помещению в та-ком количестве, что создавалось впечатление, будто здесь потерпел крушение деревянный поезд. Пенопластовые краюхи хлеба, кувшин с вином, пластмассовые гроздья винограда, мандолина - все эти экспонаты, столь изящно расставленные по углам и полкам ресторана, были призваны окончательно убедить недоверчивого посетителя в том, что он попал ни ку-да-нибудь, но в уютную лагуну где-то на берегу Адриатического моря. И все же главной до-стопримечательностью интерьера лагуны по праву мог считаться пятиметровый надувной нильский крокодил. Когда Пенгфей делал заказ, он, между прочим, спросил обходительного итальянца:
  - В Италии, разве, водятся крокодилы?
  - О, сеньор! Раньше водились... теперь их почти нет... очень редко встречаются. Пе-ребили браконьеры.
  - Большие были? - гонимый ветром познаний, не унимался Пенгфей.
  - Нет, не очень, метра два или три... Спросите лучше у моего брата Карло, он старше меня и больше знает. Меня увезли из Палермо, когда я был совсем маленьким...
  - А где ваш брат? - поинтересовался Криштиану.
  - Чёрт его знает. Ему было уже за пятьдесят, когда он перешёл на кокаин...
  Между тем, Пенгфей и Фрэнк давно съели свое то, что называется 'настоящая ита-льянская пицца', молчали и смотрели на Криша, который, как видно, очень вдумчиво отно-сился к поглощению пищи. Синдромом отсутствия аппетита ветеран явно не страдал.
  - Моя жена на самом деле хорошая и очень добрая, - уплетая вторую зажаренную ку-рицу оправдывался Криштиану. - Просто она сегодня не в духе. Да, она просто не в духе. А так она очень хорошая, очень...
  - Криш, какого черта ты оправдываешься? Да, твоя жена очень хорошая, но сегодня немного не в духе. Наверное, встала не с той ноги, - без особого воодушевления обозначил попытку успокоить не очень обеспокоенного товарища Фрэнк, не очень понимая, зачем он это делает.
  - Вот именно... вот именно... Пенгфей, подай, пожалуйста, горчицу.
  Пенгфей подал пластмассовую бутылку с соседнего столика и, чтобы немного оживить беседу, задал вопрос, который, как он полагал, Кришу будет приятен:
  - Глория, наверное, была очень красивой женщиной? Ну, я хотел сказать, раньше она была особенно красивой?
  Криштиану расслабил челюсть и вынул зубы из куриного окорока... на блестящих от жира пухлых губах на какой-то миг нарисовалась еле заметная кривая улыбка, и висящий на верхней губе кусочек куриной кожи спикировал точно в стакан с апельсиновым соком. Полковник скомкал салфетку, вытер ею всю нижнюю часть лица, начиная от носа и кончая подбородком, прихватил даже шею и лысину... вытащил зубочистку, обстоятельно поковы-рялся в зубах и, устремив рентгеновский взгляд куда-то сквозь стол, проговорил:
  - Я тогда был обыкновенным рядовым и служил в Северной Каролине. Сколько воды утекло с тех пор...
  Потом устроился удобнее, опёрся локтями о стол и, обняв себя за плечи, еле заметно поёжился. Его лицо озарила светлая тень былых дней. Казалось, он забыл где и с кем нахо-дится. Теперь его выгоревшую чёлку трепал сухой горячий ветер, с юга, а глаза слепило бе-лое полуденное солнце. Откуда-то из дальних казарм доносилась популярная песня 'Битлз'. Воняло резиной - до рвоты. Резиновое покрытие плаца накалилось до предела, складывалось ощущение, что оно вот-вот начнет плавиться.
  'Рядовой Рональду! Выйти из строя! - как правило перед пафосной речью физионо-мия лейтенанта Лэйкера принимала особенно глупое выражение... Сделав многозначи-тельную паузу, он начал с высокой ноты и постарался продержаться на ней как можно дольше. - Принимая во внимание заслуги вашего отца перед нашей родиной, Соединен-ными Штатами Америки, а также учитывая вашу безупречную службу в вооруженных силах Соединенных Штатов Америки... мы рассмотрели вашу просьбу и решили её удовлетво-рить. Мы предоставляем вам отпуск в тридцать календарных дней. Напоминаю: Вы не должны покидать пределов нашего военного городка во время отпуска!'
  'Да, сэр!' - отчеканил рядовой Рональду.
  - Криш, не молчи, - Фрэнк потрепал товарища за плечо, чтобы вывести из режима бла-гостного оцепенения.
  - Есть, сэр, тогда сказал я, а когда вечером этого же дня появилась ОНА, ничего изме-нить я уже не мог. Через месяц я отправлялся во Вьетнам - по собственной инициативе... Ей тогда было лет двадцать... да... она была чертовски, чертовски красива! А если помно-жить это на полное отсутствие в наших казармах лиц женского пола и на моё свободное время, то неудивительно... В общем, я заболел ею. Постоянно наблюдал за ней, как одер-жимый. Бывало, если сижу на скамейке и якобы нежусь на солнце, то обязательно краем глаза наблюдаю, как она несёт ведро воды или хлеб в солдатскую кухню. Я не мог оторвать глаз от её стройных ног... тогда они были стройные, уж поверьте... Да что там я! Вся наша часть только о ней и говорила! Других тем для разговоров не существовало. А она была мо-лода и чиста. Ночами, когда в казарме гасили свет, все солдаты обсуждали её достоинства до самых незначительных мелочей. Но она была недосягаемой, почти богиней! Да, богиней! Поэтому всем только и оставалось, что фантазировать и мечтать - мечтать о несбыточ-ном. Мне посчастливилось несколько раз с ней переговорить. Она разговаривала со мной благожелательно, и это было счастье! Когда до конца отпуска оставалось две недели, я ре-шил признаться ей в любви. Настолько я влип... эх, молодость, молодость... Вечером с клумбы у штаба я нарвал цветов, а потом всю ночь не мог заснуть - всё проигрывал различ-ные ситуации нашей предстоящей встречи... И когда под самое утро я все-таки вырубился, в казарму с шумом ввалился Том. Нет, это был уже не Том, простой весёлый парень. Это был Джордж Вашингтон в минуту максимальной славы. 'Я сделал это! Я победил! Йееее!' - прокричал этот ублюдок и громко пёрнул. Из его штанов торчала плохо заправленная руба-ха, а в короткие волосы забилось огромное количество растительного мусора. 'Ну и сви-нья', - подумалось мне, потому что я сразу всё понял и, мысленно послав его подальше, тут же заснул крепким сном, деталей, слава богу, не слышал. Вот таким печальным образом был низвергнут мой двухнедельный идол. Мне стало противно за ошеломляющую тупость, которую я в себе обнаружил... думаю, всему виной - безделье. Но особенно мне было про-тивно за мою наивность. Этот чёртов спор, что за неделю до злополучной ночи я умудрился затеять с Крисом... Именно такую развязку этот педик предрекал, а я ему горячо противил-ся. Как назло, нашу перепалку слышала вся рота: некоторые считали правым его, кто-то был за меня, но таких было немного, гораздо меньше. Но ангельскую чистоту Глории столь яростно защищал только я. Тогда этот добродушный инфантильный толстяк, будь он не ла-ден, насмехаясь, назвал меня наивным олухом, а я врезал ему ботинком в зубы - когда тот завязывал шнурки. И вот все узнали, что я действительно наивный олух. Я был подавлен. Хотя теперь, с высоты лет, те события мне кажутся забавными и трогательными. Моя правота мне видится хотя бы в том, что я защищал честь женщины, пусть даже мнимую. Вот уж действительно время меняет людей. Под старость я снова становлюсь романтиком, чёрт возьми! И меня это радует. Потом пошли любовники помельче: низших категорий. Даже беззубый Крис получил от неё что хотел - оттрахал раком на виду у всего взвода. Но эти по-беды уже никого не впечатляли. Цветы так и остались стоять в банке под кроватью, пока не протухли...
  - Ну и как вы в итоге соединились? - не выдержал продолжительной прелюдии Пенг-фей. - Чёрт с ней, с этой тухлой банкой и Крисом!
  - А? Что? - встрепенулся Криш. - Как сошлись? да очень просто. Фрэнк не в курсе, а тебе, Пенгфей, я уже когда-то писал, что после того дьявольского ранения в бедро мне при-ходиться каждые пять лет проходить реабилитационный курс в Сан-Диего. Там мы и встре-тились. Через пятнадцать лет. Она меня, разумеется, не узнала, но я сразу, сразу...
  Криштиану снова сосредоточился на курице. Он с удвоенной энергией набросился на обжаренную грудинку... потом, видимо, чувствуя, что собеседники вопросительно смотрят на его израненную войной лысину, поднял голову и пробубнил, выплёвывая крошки из туго набитого рта:
  - Вы, наверное, хотите узнать, стала ли он другой к тому времени?
  - Да ладно, Криш. Какая теперь разница, - прогнусавил Фрэнк, хотя по его лицу было видно, что именно это он и хотел узнать.
  - Вот именно... какая теперь разница, - согласился удовлетворённый Криш и реши-тельно припал жирными губами к стакану с соком. Обильно скопившиеся на дне стакана крошки, движимые волнообразными движениями жидкости, были затянуты в беспощадную глотку бегемота.
  
  
  На мониторе показывали самые важные отрывки прошедшего матча. Болельщики вновь и вновь громко приветствовали успехи своей команды.
  - Пенгфей, я понимаю, тема для тебя сложная, да и прошлое ворошить, думаю, тебе не очень хочется, но все же спасибо за дочь...
  - Полковник, просто так получилось... самое главное в этом деле - наша кровь - до-вольно редкая, она совпала, повезло в какой-то степени. Мне оставалось всего лишь остаться человеком.
  - Извини, но это уже не мало! Спасибо, что остался человеком! Дочь - это единствен-ное, что у меня есть. Это святое для меня. Ради неё... она умница - закончила с отличием... как это дерьмо называется... забыл... Война сожрала мою молодость, карьера - веру в справедливость. Если бы... Тьфу, опять это дерьмо! Сколько раз зарекался это не произно-сить. Ох уж эти 'если бы'... в любом случае, вернуть ничего нельзя. Я к чему начал... Вот что, Пенгфей, если что... ну, если проблемы там какие-нибудь нарисуются, ну, мало ли что... наедет кто... решаем варианты вплоть до Медельинского картеля, серьёзно... В об-щем, на меня рассчитывай. Всегда помогу, чем смогу.
  - Криштиану... - Пенгфей колебался. Он никак не мог решиться приступить к главно-му... к сложному разговору с полковником. Ради этого разговора, в сущности, он сюда и приехал. Но Криштиану Рональду... в его глазах читалось столько неподдельного и искрен-него желания помочь, что Пенгфей всё же решился, - Криш, возможно, эта тема до сих пор приносит тебе боль... Но почему ты перестал бороться, почему поддался тогда Полу Дже-ферсону?
  - Я тебе об этом никогда не писал, - резко напрягся полковник. - Откуда информация?
  - Давай договоримся так: я обещаю тебе всё рассказать, но только когда ты ответишь на мои вопросы. Вспомни, о чём минуту назад ты говорил.
  - Я догадываюсь откуда ветерок, - лицо Криштиану перекосило, будто он целиком разжевал лимон. - Кого они только не подсылали. Неожиданный поворот! Браво! Впрочем, ты отдал моей дочери почти всю свою кровь, и этим всё сказано.
  - Криш, наберись терпения, сукин сын. Я понимаю твою эмоцию. Ты даже представить себе не можешь, насколько ты мне понятен... вы, военные, бля, все как под копирку. Итак, ты сдался, всё бросил, всех послал и лёг на дно...
  Откинувшись на спинку кресла, Криш поджёг сигару и сделал несколько смачных затя-жек: пых, пых, пых. Последнее, что Пенгфей заметил до того, как лицо полковника заштри-ховал дым, это хитрый прищур глаз, хитрый, но напряжённый... это прищур бывалого кар-точного игрока при интересном раскладе. Когда сизый дым обмотал голову полковника окончательно, облако веско заговорило:
  - Понимаешь, всё, буквально всё, даже самое незначительное в нашей жизни должно иметь целесообразность. То есть должна быть цель. Цель - вот что заставляет двигаться вперёд думающего человека. И цель должна быть вполне достойной - в противном случае, думающий человек и пальцем не пошевелит, и всё кончится болотом... болото в семье, бо-лото в стране... Скажи, ты думающий человек? Цель должна быть у отдельного человека, у семьи, города, государства.
  - Дальше...
  Рука полковника внесла в облако полный стакан виски; после того как пустой стакан возвратился обратно, операция повторилась трижды. В голосе из облака видимых измене-ний не произошло:
  - Теперь ответь сам себе, какие в принципе цели могут быть у страны, где правят пей-сы и денежные мешки? Скажешь, меня обуял романтический идеализм с душком нацизма? Хххе... Но я имею право так рассуждать, ибо знаю жизнь не понаслышке, я видел слишком много напрасных страданий и крови...
  - Ну а карьеры, упущенных денег... репутации, наконец, не было жалко? Ведь такой скандал...
  - Пых, пых, пых... Парень, ты ещё молод... или уже слишком стар. Вас, молодёжь, хрен проссышь. Не заставляй меня говорить высоких слов. Для меня это не пустые звуки, как для вашего поколения...
  - А как же антисемитизм? Тебя и в этом обвиняли...
  - Хм, оспаривать право одного малого народа распоряжаться судьбами других наро-дов - какой в жопу здесь антисемитизм? Это прямое нарушение принципов демократии. Пых, Пых. Пусть о моем антисемитизме расскажет Дэвид - солдат, которого я собственны-ми руками вытащил из дьявольского ада. Его оттуда вызволять по собственной воле никто не хотел - ни негры, ни евреи, ни еще какой хрен. Результат тебе известен - моя инвалид-ность. И это я ещё легко отделался. Вьетнам таких подвигов обычно не прощал. А ты гово-ришь антисемитизм! Великое лицемерие современных христианских церквей состоит в том, что в последнее время они только и твердят об антихристе... забывая при этом, что он будет евреем. Для них антихрист - некий метеорит, который свалится на землю и всех обо-льстит. А то, что он придет к власти при помощи таких же евреев-бандитов, целой системы, целой армии, об этом говорить почему-то не принято. Если бы современные христиане воспринимали свою религию по-настоящему всерьёз, то опасность порабощения мира ев-реями они бы воспринимали столь же серьёзно, как и саму свою религию!
  - Но ведь есть и честные евреи! - Пенгфей решил прогнать стандартный и скучней-ший набор 'аргументов' одной из сторон 'еврейского вопроса'. Надо отдать должное пол-ковнику, он тоже не сильно заморачивался в выборе аргументов и заливал оппонента шаб-лонным дерьмом:
  - Ещё одно лицемерие. Когда Америка вела войну с Японией, всех американских японцев собрали в бараки, как скотину, и держали там до окончания войны. Пых, пых. При этом никому и в голову не приходило, что среди этих вонючих японцев могли быть и очень хорошие люди, даже патриоты Америки. Сейчас евреи ведут борьбу против всего мира. Выводы делай сам.
  - Мне даже страшно подумать, что ты имеешь в виду...
  - Пых, пых. Да нет, там нет ничего страшного. Это не то, о чём ты подумал. Просто евреи должны жить компактно и заниматься только своими делами, как это делают все дру-гие нормальные народы. Им же, кстати, на пользу. Им нужен новый Моисей. Он должен очистить Америку. Должен вывести всех евреев - всех до одного - обратно в Израиль!
  - Криш, но ведь ты тоже еврей! Причём чистокровный! Сефард на сто процентов! Не хотел тебе этого напоминать, честное слово...
  - Я американец!!! Запомни это, малыш косоглазый! Американец!!! Могу показать тебе хрен, если не веришь!
  Рука из облака потыкала сигарой в пепельницу. Сигара потухла, напоследок испустив тонкую струйку дыма. Голова Криштиану стала постепенно проявляться на фоне тёмного кресла. Пенгфей встревожился: лицо полковника серьёзно деформировалось. Новое агре-гатное состояние, в которое за считанные минуты оно успело трансформироваться, ничего хорошего не обещало. Пенгфей был наслышан об истериках, которые ветеран закатывал всякий раз, когда хватал лишку. Однако сегодня Криш оказался на высоте: он нахмурил брови, сфокусировал на воображаемом предмете взгляд, фыркнул, выпрямил спину и... за-тянул песню Бритни Спирс.
  В баре, где до того стоял жуткий гам... там, где радостные болельщики, эти успешные пузатые мещане, только-только начали праздновать победу и напиваться вдрызг... так вот, они от этой оглушительно-тихой песни все моментально стихли, превратились в замершие восковые фигуры! Было слышно только одиноко летящую муху да хриплый голос Криша; голос, который царапал столы, стены, окна, души, стёкла... такой странный уродливый го-лос. Он приказывал молчать, он приказывал верить. Он верил сам. Он был прав. Закончив петь, полковник потупился. Потом, встрепенувшись, как ни в чём ни бывало, живо загово-рил:
  - В теории войны мало быть талантливым стратегом, тактиком, знать новейшие мето-ды ведения боевых действий, но необходимо также знать общую историю, историю войн, известные сражения, необычные сражения, всё, что творилось вокруг них, в войсках, подо-плёку, мотивацию и массу всего, о чём можно распространяться часами. Я это говорю тебе не для того, чтобы в очередной раз изобрести велосипед, но для того, чтобы ты понял: не-простое это дело... Профессионалов у нас нет. Реально нет. Дилетанты в погонах. Тряпич-ные куклы и воры. Духовная основа - самое главное - та отсутствует как таковая...
  Пенгфей оборвал самозабвенную песнь великого полководца и решил открыть карты:
  - Что нас ждёт - беда!
  - Для меня это не секрет, - даже не икнул полковник. Старый волчара оказался, пожа-луй, крепким орешком. - Пенгфей, ты выпил всю бутылку, хотя утверждал, что такое говно не пьёшь! Поэтому я и заказал этого говна побольше!
  - И что же нам теперь делать?
  - Закажи ещё пару литров! Что тут можно поделать?!
  - С Америкой что делать?!
  - Спроси чего-нибудь полегче, - полковник раскрыл пакет с сухариками и со знанием дела набил пригоршней рот.
  - Хочешь, отвечу!? - воскликнул Пенгфей. - Необходимо всем патриотам и едино-мышленникам собраться под единым знаменем спасения страны! Собраться всем, кому не безразлична судьба нашей страны!
  Потом с воодушевлением говорил ещё и ещё, но очевидно понимал, что его слова полковник пропускает мимо ушей, и делает это с откровенным цинизмом и глумливой ро-жей.
  - Всё, что так запальчиво ты сейчас продекламировал, можно было и не озвучивать, - Криш лениво вытер жирную пятерню о грязную футболку на животе, а после на той же руке принялся заинтересованно лизать растопыренные пальцы. - Легко сказать: единомышлен-ники, патриоты... хе-хе... парень, ты что, с луны свалился. Всё, о чем мы сейчас говорим - полный бред. Я не могу изменить ход истории, даже если этого очень сильно захочу.
  - Бро, остановись! Стоп! Стоп! - лицо Пенгфея воссияло. Над головой запел хор маль-чиков из Ватикана. - До меня, кажется, дошло... почему именно ты! Ты не можешь спасти всю Америку, ты не можешь изменить ход истории... но у тебя есть желание и есть план со-брать всех американских евреев и куда-то переселить! И, если это случится до катастрофы, они все будут спасены! И будет очень здорово, если к ним присоединится как можно боль-шее количество других американцев! Как ты сказал? - еврейскому народу нужен новый Мо-исей? 'И услышал я иной голос неба, говорящий: выйди от неё, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах её и не подвергнуться язвам её'! Отныне нарекаю тебя Навуходо-носором вторым!!! Он ведь тоже был евреем... бухарским...
  - А это что за урод? В ОКНШ служит? - поднял удивлённые брови Навуходоносор II
  - Ой-вэй... тебе, брат, этого знать и не надо!!! Горбатого только могила исправит, ха-ха, точно еврей))) словоблуд хренов))) знаток истории))) дай я тебя расцелую!!!
  
  
  - Все соседи видели! Стыд какой! Хорошо, хоть полицию не вызвали, как в прошлый раз! Кто штраф платить будет?! Вставай, свинья! Облевал весь туалет! На кухне нассал! Ах ты падла! Вставай, я тебе говорю! - В сию трагическую минуту на полковника без слёз со-страдания невозможно было смотреть! Даже трижды свирепый предводитель гавайского племени людоедов - и тот пустил бы скупую слезу, глядя на живую фотографию жертвы ал-когольного абстинентного синдрома из медицинской энциклопедии! Но только не Глория. Она припёрла ведро холодной воды и антигуманно окатила беззащитное тело ветерана с ног до головы.
  - Ааааааааааа, Motherfucker!!! Спасите!!! Я всё сделаю! Всё!!! - взвыл Навуходоносор.
  Палач в грязном розовом халате ещё с минуту простоял в раздумье, наблюдая за кон-вульсиями колорадского жука, - видимо, напрашивалось логическое продолжение экзеку-ции - охерачить гниду пустым ведром по башке... Но милая киса, к счастью, оттаяла и ре-шила, что на сегодня лимит домашнего насилия исчерпан... она развернулась и кокетливо ушлёпала восвояси, дав счастливому мужу десять минут на исправление ошибок молодо-сти.
  Пенгфей аж похолодел от душераздирающих звуков разыгравшейся возле него сцены. Он незаметно закатился в угол своей кровати, натянул на затылок подушку и плотно забил-ся в щель между матрасом и стеной. Попасть под столь крутую раздачу в его планы явно не входило. И когда Глория наконец ушла, не причинив ему явного вреда, Пенгфей прямо-таки ожил, как майский цветочек! Он выдохнул с величайшим облегчением, и на радостях по чу-десному спасению сделал смелую попытку восстановить координатную плоскость 'время - события':
  - Криш, братан, доброе утро! как спалось?! кто хоть вчера выиграл?!
  - Добренькое утро... А? разве кто-то играл? - на искаженном мукой лице Навуходоно-сора несколько мышц попытались изобразить удивлённую мину. - Ах, да, точно. Наши по-бедили.
  - Так. Всё ясно, - Пенгфей, лёжа, ногой подгрёб брошенные около кровати брюки и от-стегнул от пояса фляжку, - на, ветеран, прими лекарство - в Сан-Диего, вижу, более ради-кальные методы лечения. Спаси, Господи, Америку! Сей чудесный эликсир тебе прописал добрый доктор Пенгфей.
  - Помню пока вот что: ты вчера назвал меня свиньёй, за что такая милость, капрал?
  - Ты отказался спасать Америку.
  - Бред какой-то...
  - Долгая история.
  - Тысяча чертей! Вспомнил! - Навуходоносор возвел палец к потолку. - Ты вчера гро-зился мне кое-что рассказать... Я весь во внимании...
  - Если ты действительно готов слушать... выслушать меня, то...
  Полковник опрокинул фляжку вверх дном, для надежности ещё потряс, подождал, пока последняя капля падёт в рот... Затем, поджав под себя ноги, уютненько устроился в кресле. Его лицо - нарисованная усмешка:
  - Что ж, рассказывай... я от этого в минусе не буду. Так что валяй - удиви старого вол-ка. Расскажи о единомышленниках и патриотах, которые спасут Америку, расскажи о геро-ях, об опасностях, что окружают нашу Родину со всех сторон. Но начни всё же с того, откуда у тебя появилась информация о моей службе.
  - Ну, твоя служба в определённых кругах - достаточно известный набор фактов... по-сему, дабы впредь ты не ёрничал, а выслушал меня внимательно, хочу кое-что тебе при-помнить. Так, пустячок, эпизод из молодых лет ныне старого волка, то есть тебя. Об этом, думаю, ты никому не рассказывал... так понимаю, не было подходящего повода... Итак, Криштиану, внимание на экран: твой первый прыжок с парашютом... Невада... жара... у те-бя в нагрудном кармане порнографическая фотография Мерлин Монро, на правой ноге - мозоль...
  На лицо Навуходоносора упала легкая тень наносного недоумения:
  - И что же не так с моим первым прыжком? Первый - как последний - не лучше, не ху-же. У меня их сотни. А что до мозолей и порнографических фотографий, так это - каждый второй солдат любой армии мира. Так что, вынужден тебя огорчить, сынок, мимо кассы...
  - За исключением одного небольшого обстоятельства... - теперь хитро щурить глаза пришла очередь Пенгфея.
  - Давай, не крути... - нетерпеливо оборвал его хренов Навуходоносор.
  - Да, в общем, ничего такого особенного. Я же сказал - мелочь. Родину ты не преда-вал, врагов - не испугался. Благо, это были всего лишь учения. Просто насрал в штаны и всё... насрал сразу же, как только получил от капрала пендаля под зад и вылетел из самолё-та в открытый космос. Чистокровные евреи боятся высоты на генетическом уровне - увы, это факт. А потом в сраных штанах сутки бегал по полигону. Вспомни, как все воротили но-сами и говорили, что кто-то обосрался. На кого ты свалил? не помнишь? А я вот тебе напомню - на Роя Николсона. Потому что этот идиот тоже обосрался. И именно ты его за-стукал, вытряхивающего дерьмо из штанов. А твои остроты в адрес Роя? Продолжать?
  - Хватит! - прокричал Навуходоносор. - Довольно с меня! Когда я сделал свой первый прыжок, тебя даже в проекте ещё не было!
  - Ну, так как?
  - Это 'они' тебе рассказали?
  - Нет.
  - Тогда ничего не понимаю.
  - Кое-что рассказали действительно 'они'.
  - Теперь вообще ни хрена не понятно...
  - Готов слушать?
  - Думаю, перед тем, как ты всё расскажешь, нам необходимо поменять место дислока-ции. Предлагаю в 'Свиное брюхо'. Там сегодня скидки на пиво.
  - Великолепно! Это будет отличный тактический манёвр.
  
  
  Полуденное солнце било в глаза. Языки испепеляющего зноя отрывались от асфальта и жгучим дыханием лизали лицо и руки. Лямка от автомата пилила плечо до кровавых язв. Тяжёлый ранец глухими хлопками ритмично бился о мокрую спину.
  - Отряд, стой! Привал! - скомандовал Пенгфей. Отряд остановился. - У нас есть два часа, чтобы отдохнуть и набраться сил. Впереди трудный путь.
  Люди спустились к ручью. Пенгфей выбрал на его изгибе наиболее незаметное с доро-ги место. Побросав на землю всё, что висело на плечах, измождённые путники повалились вразвалку и, не сговариваясь, замерли в полном безмолвии. Своей простотой и естествен-ностью убаюкивающий голос потока сначала пробуждал в людях тревогу. Но эта тревога, словно нелепое наваждение, быстро рассеялась, уступив место всепоглощающему покою. Далёким отголоском потерянной навсегда жизни ручей заставил людей заворожено влить-ся в чарующий перезвон своих струн самым сокровенным и живым в их душах, тем, что не смогла выжечь война. Яркими вспышками, полутонами и тонами, полумыслями и мыслями, получувствами и чувствами, теплом, понятностью. Это были счастливые воспоминания прошлого...
  Идиллия измождённых людей и невстревоженной природы длилась недолго: ветер принёс глухие хлопки. Где-то совсем близко одни люди убивали себе подобных. Зашеве-лился неугомонный Тони. Он встал, разгреб вещмешки, достал котелок и спустился к бере-гу. Зачерпнув воды, пристально рассмотрел осадок.
  - Чёрт! - скривил лицо Тони, вспомнив обезображенные болезнью трупы вдоль доро-ги. - Всюду враги - видимые и невидимые. Если не попадёшь в руки 'верных', так сожрут эти чёртовы бактерии.
  Марк взялся разводить огонь. Он отправился вниз по течению, и совсем скоро аккурат-но наломанные и рассортированные дрова демонстрировали всепоглощающему хаосу, князю сих мест, безукоризненный подход к делу, даже такому незначительному. Спокой-ствию и последовательности Марка можно было позавидовать.
  - Внизу по течению, метрах в ста, не больше, в воде лежит труп человека. Надеюсь, зараза сюда не дошла, - невозмутимо пробурчал себе под нос Марк и сыпанул в котелок щепотку чая. - Придется кипятить воду на три минуты дольше обычного - Малышева плохо-го не посоветует.
  Никто возражать не стал, потому что люди сейчас доверяли друг другу безоговорочно. Спустя двадцать минут вся компания наслаждалась чаем. В такую жару именно горячий чай, выпитый в тени у прохладной реки, напитывал энергией и силами утомлённые орга-низмы наилучшим образом. Нашлось немного и еды: трофейные чипсы и вяленая вобла.
  Пенгфей расстелил на траве карту. Марк и Тони пододвинулись к нему, и все трое нависли над ней.
  - Если двигаться через болото, можно сократить путь в два раза, и тогда мы поспеем на сегодняшний транспорт. Это позволит нам не терять две недели на ожидание следующе-го, - начал разговор Пенгфей. - Следует отдать должное Рональду, он всё организовал идеально, всё работает как часы... Но есть нюансы: первое, маршрут через болото нам со-вершенно не известен; второе, нам никак не обойти вот эти две деревни, где, возможно, окопались 'верные'. Итак, какие мысли?
  - Если есть возможность сделать всё быстрей, надо ей воспользоваться, - Тони нико-гда не пугался трудностей. - А если и сидят 'верные' в какой-нибудь из деревень, я уве-рен, их не так много. Мы их ликвидируем. Моё мнение: идти напрямую - через болото.
  - Что скажешь, Марк? - спросил Пенгфей.
  - Мне всё равно, как мы пойдем. Только прошу учесть: идти по болоту - занятие небез-опасное - всюду трясина. Нам нужен проводник из местных. Я тут ходил по окрестностям и невзначай заметил деревеньку в полукилометре отсюда. Она очень мала и на карте не обо-значена. Там наверняка ещё кто-нибудь, да остался...
  - Я могу заняться этим делом прямо сейчас, - моментально подхватил идею Тони, - мне понадобится полчаса - и проводник будет!
  Пенгфей и Марк посмотрели на загорелое лицо Тони, в его глаза. Уверенные живые глаза, с огоньком, в них читалась искренняя верность. Оба понимали: Тони - идеальный ва-риант. Выполнить столь сложный трюк, не привлекая лишнего внимания, мог только он.
  - Хорошо, - ответил Пенгфей, - действуй. Даю тебе сорок пять минут. Если не по-явишься в течение этого времени, мы отправляемся на твои поиски.
  - Надеюсь, до этого не дойдёт, - крикнул уже убегающий Тони.
  - Значит, через болото. Что ж, может, нам действительно повезёт, и мы сегодня успе-ем. Как ты думаешь, Марк, в ближайшие два дня к Монреалю подойдут наши части?
  Неожиданная трескотня автоматных очередей подвесила вопрос в воздухе. Было яс-но, что выстрелы доносятся как раз оттуда, где сейчас должен находиться Тони. Неужели западня?! - Пенгфею было крайне неприятно осознавать это, особенно после стольких ис-пытаний.
  - Марк, разузнай, что там творится. Попробуй найти Тони. Я поговорю с женщинами. Им придётся разоружиться и, выдавая себя за беженок, идти по обходной дороге. Через болото они не пойдут - это факт.
  Спустя двадцать минут Марк доложил, что деревня переполнена 'верными'. Тони по-гиб. Скоро они наверняка начнут прочёсывать местность.
  
  
  Все карты врут, врут и часы, и компасы. Прошло около трёх дней с тех пор, как Пенг-фей и Марк вошли в болото, а оно всё не кончалось. Сколько пройдено? и сколько ещё им предстоит пройти, прежде чем покажется долгожданный берег? Сколько чёртовых километ-ров? Да и какой смысл считать эти бесконечные километры, когда расстояние давно изме-ряется днями?!
  Беспредельным однообразием картина удручала. Редкие жёлто-зелёные кочки расти-тельности на фоне чёрной воды смотрелись примерно так же, как собор святого Патрика на фоне безликих небоскрёбов в Нью-Йорке. К радости путников, вода в болоте в какой-то мо-мент затвердела, и они пошли со скоростью пять километров в час. На пятые сутки изнуря-ющего однообразием пути группу настиг Тони. Его лицо освещала лучезарная улыбка, а подбородок был идеально выбрит. Одежда светилась чистотой. На ногах - белые сапоги. Новенький автомат сиял на солнце всеми цветами радуги.
  - Тони, друг, но ты же погиб... - начал осторожно Марк, протирая свои глаза как бы от пыли. Я видел тебя, лежащим на дороге... без половины туловища...
  - Ерунда. Я выжил и, как видите, догнал вас.
  Пенгфей молча пожал Тони руку. Он знал, что в этой собачей жизни возможно всякое.
  Минула ещё одна ночь. Чем дальше отряд углублялся в болото, тем более угрожающим становилось его дыхание. Из грязно-чёрной воды стали вырываться зловонные газы в огромных взрывающихся пузырях. Новый день принёс ещё один сюрприз: вот уже двадцать восемь часов не садилось солнце. Дышать становилось всё труднее.
  - Если это будет продолжаться и дальше, мы попросту задохнёмся. Пенгфей, что де-лать? - вдруг взмолился Марк.
  Пенгфей с укоризной посмотрел на товарища и уже хотел относительно его слабоха-рактерности отпустить незлую шутку, но с ужасом понял, что здесь не до шуток: изо рта Мар-ка хлынула кровь. Боец осел на колени и через секунду ничком кувыркнулся в воду. Было видно, как подводные волны плавно заколыхали на затылке мёртвого Марка растрёпанные волосы. Пенгфей бросился к товарищу, но Тони удержал его за плечо и произнёс голосом Вениамина Смехова в роли Атоса:
  - Не стоит, он решил пойти другим путем. Не трогай товарища. Я пойду с ним.
  Сев верхом на спину Марка, Тони вытащил из кармана весло и, не проронив больше ни единого слова, оттолкнулся ногой о кочку.
  Пенгфей долго смотрел вослед Тони, уплывающего к кровавому шву горизонта. Он да-же не сделал попытки его остановить - зачем? Багрово-жёлтый коктейль наконец заходя-щего солнца не слепил. Казалось, всё поднебесное пространство было накрыто половинкой варёной тыквы с оранжевой мякотью. Даже чёрная вода, предвечная безраздельная вла-дычица сих болот, дабы не посветлеть, поспешила укрыться в собственной глубине. Такое обилие столь болезненного света действовало на Пенгфея угнетающе. Вдруг кромешную тишину прорезал удивительной красоты звук. Пенгфей прислушался и узнал: пела кана-рейка. Это была волшебная песня из детства. Пенгфей не выдержал остроты момента и за-плакал. Он плакал как пятилетний ребенок - плакал в голос. А канарейка пела.
  Вода медленно наполняла прозрачный сосуд. Изнутри хорошо было видно, как чёрные частицы ила, перекатываясь по стеклянной вертикали, ползли вверх. Если повернуть нале-во, можно появиться прямо на Нассау Стрит. Пенгфей остановился напротив Федерального резервного банка. На пересечении Нассо-стрит и Мейден-Лейн люди в чёрных костюмах и в чёрных широкополых шляпах стояли плотной толпой перед уличным скрипачом, который виртуозно играл каприс ?24 Николы Паганини. Пенгфей не без удовольствия вспомнил, что когда-то по этому произведению ему не было равных в экспериментальной музыкаль-ной школе - ох и бесился же высокомерный неврастеник Клод Дювье! Интересно, где он сейчас, этот Клод Дювье? Ходили слухи, будто загремел в психушку, но также ходили и дру-гие: якобы теперь он где-то даёт закрытые концерты для особо толстых денежных мешков под завесой оккультизма. От группы слушателей отделился среднего роста и плотного тело-сложения человек и направился к Пенгфею. Не успел Пенгфей как следует его разглядеть, как тот заговорил быстро-быстро:
  - What's up, старина! Какими судьбами? Впрочем, не отвечай. Я всё знаю.
  - Рикки... сукин сын!? Нашёлся!
  - Бро, друг мой, я и не пропадал! - развёл руками Рикки-Тикки-Тави. - Как тебе музыч-ка?
  - Неплохо. Только Паганини её играл на одной струне.
  - То Паганини, а это Клод Дювье... Клод Дювье играет на скрипке вообще без струн.
  - ???
  - Без единой струны, да, это так. Звуки он извлекает при помощи собственных голосо-вых связок и лёгких. А скрипка в руках - лишь дань традиции. Чему здесь удивляться: мы все давно перешли на заменили, нет ничего натурального...
  Пенгфей немного замялся: этот Клод Дювье своей 'игрой на скрипке' определённо сбил его с толку. Вопросов к Рикки, естественно, было много, а вот с чего начать - был пер-вым из них. Сообразительный Рикки, как всегда, сыграл на опережение:
  - Хочешь сказать, что, наконец, нашёл меня!
  - Мммммммм, - всё ещё мычал Пенгфей.
  Рикки и в этот раз не стал дожидаться ответа:
  - Должен тебя расстроить или обрадовать - выбирай сам: не ты меня нашёл, а я вы-звал тебя сюда. Буду с тобой откровенным сразу, как с другом. Я успел кое-что о тебе узнать. Забавной или сколько-нибудь интересной твою биографию не назвал бы...
  - Motherfucker! - огласил округу Пенгфей. - Ну и друг! Когда ты скрылся в неизвестном направлении...
  - А твоя попытка жениться... это и вовсе скука, - настойчиво гнул свою линию Рикки. - Даже дырявые носки Пита не пробудили во мне и капли сочувствия к твоей лав стори. Но да ладно, не обижайся на него. Бедное существо - жертва злой фортуны. Мне его даже не-много жаль. Впрочем, он тебя больше не огорчит. Ким... уфф... тонко всё рассчитала, до мелочей))) Жестокая женщина, клинок))) Полюбила тебя, иначе зачем было всё так услож-нять! Но ты хотел её сделать нормальной... а она по жизни бомжиха, понимаешь... бомжиха и шлюха! как ни прискорбно это осознавать. И вот такая долбанутся свобода для неё - пре-выше всего. Попробую с ней как-нибудь замутить на досуге, мне нравятся такие бляди... Ну а тебя, мой друг, ждёт Джесика... да, хорошая девочка... с лишним весом, правда, но зато аппетитная булочка))) Счастливчик...
  - Рикки, друг, ещё одно неосторожное слово в адрес моей личной жизни, и я буду вы-нужден разбить твоё лицо... Так что остынь, братан... не испытывай на прочность свою че-люсть... это мой тебе небольшой дружеский совет. Так что там про Пита - я не понял? Что значит 'не огорчит'?
  - То и значит... что всё: его миссия закончилась...
  -?
  - Чувак сделал свое дело - убрал Галлахера. Ладно... грязная история... ох уж эти правила... - Рикки покрутил двумя пальцами фильтр выкуренной сигареты и усмехнулся. - Пени, на тебе много чего завязано... и это странно... почему именно ты? Что в тебе есть та-кого, чего нет в остальных таких же безликих, как и ты организмах? Мда... Да что далеко хо-дить - ты соединил меня с братьями по оружию... чёрт... воистину чудеса... У Пита оста-лось, правда, ещё одно небольшое дельце... последнее... он должен зайти к одному челове-ку с кейсом... Пита Холифмана, такого серьёзного и важного перца, уже давно никто не проверяет... Ой, а что же в кейсе такое лежит? бутербродики? минеральная водичка? важ-ные бумажки на миллион долларов? ха-ха))) пуууух! бомбочка... такая небольшая, красивая, не более трех килограмм в эквиваленте...
  - Я его при случае обязательно предупрежу. Я не верю в то, что Пит убил Галлахера! И тебе - тоже не верю!
  - Вижу, вижу... до сих пор на меня сердишься... Нет, ты даже злишься! Не можешь простить, что в ту ночь я испарился из отеля. Ну, прости, прости. Чисто по человеческому разумению, так поступать я не имел права. Но также я не имел права и остаться. Ты должен был это пройти. И та ситуация - воистину воля провидения! О, как оно изощрённо! Всё один к одному. В общем, всё случилось именно так, как и должно было случиться! Ну, хо-чешь, я встану перед тобой на колени? Перед таким человеком и на колени не зазорно встать! Даже мне! Хочешь?
  - Ладно, проехали... старик Галлахер - вот уж божий одуванчик! Чем он мог вам поме-шать?
  - Это был далеко не простой старикан. И не 'вам' помешал, а 'нам'. Он помешал нам: тебе, мне, им, - Рикки махнул на группу людей в чёрных костюмах и в чёрных широко-полых шляпах. У нас общее дело. Время сейчас сложное - всюду враги - сопли распускать нельзя. Сейчас так: да или нет! Кто не с нами - тому смерть! петлю на шею! под гильотину! Кофе не желаешь? Здесь есть неплохое кафе.
  - Не откажусь. Что за люди собрались около Клода Дювье? Почему они так одеты? Это хасиды?
  - Это мои соратники. А что до внешнего вида... нет, не хасиды, простое совпадение. Обыкновенные жидомасоны. Ты видел когда-нибудь живого жидомасона? нет? - вот, смот-ри, наслаждайся! Пусть их внешний вид тебя не смущает. Просто их не учили быть краси-выми, не учили долго думать, во что бы одеться. Ты удивишься, но даже красиво говорить они не умеют. С самого раннего детства у них не было времени заниматься пустяками и всякой ерундой. Зато это сверхчеловеки, профессионалы с большой буквы. Каждый в сво-ём деле. Думаешь, спасать Америку будут слащавые молодчики наподобие смазливого придурка... как его там? Том Круз? Думаешь, на золотом самолёте прилетит десяток вот та-ких идиотов в блестящих плащах и с припудренными задницами и спасут Америку? Как бы не так! Это не модельное агентство. Это - Армия Спасения. Горящие души. Солдаты - в самом лучшем понимании этого слова. Я тебя представлю им. Только немного позже...
  Между тем, один солдат из 'Армии Спасения' отделился от группы и подошёл вплот-ную к Пенгфею. Лицо, полное понимания и деятельного, но из приличия до времени сокры-того участия, было весьма доброжелательным. Человек всем своим видом показывал, что не прочь вступить в разговор.
  - Знакомься, это Чарли, - Рикки указал на Чарли перевёрнутой ладонью. - Социолог, общественные модели, логик, вопросы религии, историк. Ты его видел на картине. Ха, на картине Харитона. Правильно я сказал? Чарли, это Пенгфей - тот самый.
  - Оччч, оччч приятно, - сказал Чарли и протянул Пенгфею полную энергии крепкую ру-ку.
  - Никогда не поверю, что Галлахер был врагом Америки, - вернул разговор к исходной теме Пенгфей. - Рикки, вы что-то попутали. Наверное, берега. Галлахер был патриотом.
  - Молодой человек, позвольте, я поясню, - вклинился Чарли, - и, простите за опреде-лённую бестактность, если в моих действиях вы таковую обнаружили. Вы обращались не ко мне. Просто манеры - это сейчас, пожалуй, лишнее. - Чарли искоса посмотрел на Пенгфея, достал из кармана сюртука карамельную конфету, отправил в рот и громко разгрыз.
  - Простите, кхе, кхе... - пока Чарли разбирался с конфетой, какой-то мужчина вышел из-за угла Национального Резервного Бака и присоединился к трио. Полностью загородив своим огромным телом солнце, он гигантской тенью навис над Пенгфеем.
  Пенгфей невольно подался назад и испуганно уставился на слона в костюме человека, да к тому же с тяжёлой одышкой сердечника. Чрезмерно развитые желеобразные нос и гу-бы, мимика, которая ни на секунду не застывала и, перетекая от одной фантастической гримасы к другой - не менее фантастической, жила на лице незнакомца своей, как будто независимой ни от чего жизнью, подвижные чёрные глаза-буравчики - вот какой колорит-ный натюрморт сейчас смотрел на Пенгфея из-под чёрной широкополой шляпы. У Пенгфея возникло серьёзное подозрение, что при разговоре этот человек брызжет слюной. Это тут же подтвердилось, едва незнакомец заговорил:
  - О, Галлахер, Галлахер! Будь он не ладен и его так называемая 'Группа Спасения'! Снюхались с китайцами и японцами! Там эти предатели заручились определённой под-держкой, а это, надеюсь, - мужчина с желеобразным лицом понизил голос почти до шёпота и вгрызся своими глазами-буравчиками в глаза Пенгфея, при этом он сделал нервную по-пытку схватить своей огромной клешней его под локоть, - надеюсь, ты понимаешь - это уже серьёзно! Здесь попахивает государственной изменой...
  - Ничего об этом не слышал, - стал оправдываться Пенгфей и попятился назад.
  - Ну, чёрт возьми! Естественно, это было тайной! Об этом никто не знал! Даже мы узнали совершенно случайно! - взорвался незнакомец и тут же схватился левой рукой за сердце. - Мимика на лице изобразила муку, и лицо задрожало как студень.
  - У вас сформировалась своя армия, вы находите врагов и уничтожаете их. Я для вас - посторонний организм. Уверен, в моих услугах вы не сильно нуждаетесь...
  - Пенгфей, бро, послушай, - спокойным голосом снова вступил в разговор Рикки. Сей-час в его голосе было максимум вкрадчивости, отпущенной природой, - послушай, Америка на грани катастрофы! Без тебя крокодил не ловится, не растёт кокос! Америке нужна твоя помощь!!!
  - Хорошо, я слушаю тебя...
  Довольный, что вступительная часть подошла к концу, Рикки тут же категорически по-яснил:
  - Твоя помощь будет заключаться в исполнении кое-каких делишек, которые мы тебе поручим.
  - Слишком неопределённо, - резонно заметил на это Пенгфей, стараясь выглядеть максимально уверенным в себе и своих силах.
  - Тогда давай так, - нетерпеливо забулькал мужчина с желеобразным лицом, - вот твоё первое задание. Оно довольно простое. Есть один человек, ты его знаешь, это дирек-тор ФБР. В определённом месте и в определённое время ты должен подойти к нему сзади и... пнуть с носка под сраку! Но не очень сильно... так, чтобы он не обиделся!
  - Коллеги, предлагаю пройти в кафе! Там всё и обсудим! - затараторил Рикки, не поз-воляя Пенгфею сделать фатальную ошибку путём отказа от предложения.
  Группа из четырёх человек прошла в передвижное кафе на колёсах. Кафе оставляло впечатление довольно уютного. Официант проследовал к столику с той почтительностью и благородной грациозностью, коими опытнейшие волки в ливреях снабжают свои движения, обслуживая исключительно 'Очень Важных Персон'.
  - Пенгфей, что желаешь помимо кофе? Здесь подают прекрасные бисквитные пирож-ные и пирожки с вишней; мясное меню - тоже неплохое, - Рикки продолжал держать нить игры в своих руках.
  Хотя Пенгфей тотчас и почувствовал острый голод, но всё же остановился на двойном виски с содовой.
  - А я, пожалуй, что-нибудь съем, - Рикки хлопнул в ладоши, энергично потёр руки друг о друга и нарочито весёлым тоном сделал заказ. - Пожалуйста, телятину - как я люблю и кофе - как обычно.
  - Итак, - перехватил инициативу Пенгфей, - продолжим разговор... Вы предлагаете мне пнуть под жопу омерзительного и опасного психа и настаиваете на том, что это жизнен-но необходимо Америке. Я правильно вас понимаю?
  - Ну, зачем так сразу... может, обойдёмся и пощёчиной... - картинно обиделся Рикки. - Для начала хочу напомнить друзьям твои заслуги, твой вклад в общее дело. Во-первых, ты помог мне обрести друзей, единомышленников и соратников, а им - соответственно меня; во-вторых, вспомни сны: мы делали одну работу! Мы спасали Америку!
  - Было такое, - согласился Пенгфей. - Пришлось нам вместе во сне повоевать. Но странное дело: я пришёл к выводу, что там, во сне, я всё делал неосознанно. Будто это был не я, а кукла с моими ощущениями. По большому счету, я даже не знаю, что там вообще происходило!
  - И в чём проблема, братан? Что тебя так беспокоит?
  - На самом деле меня не покидает ощущение, будто я был вырван из реальности. Я сам, мои чувства, чувство осведомлённости - это всё было. Но только чувство, а не сама осведомлённость. Получается, я руководствовался не своими убеждениями, а воплощал в жизнь чьё-то наущение как некий астральный робот или зомби с параллельного мира...
  - Пени, Пени, - вступил в разговор Чарли, который до того был поглощен борьбой с галушками. Чарли сморщил лоб, зажмурил глаза, провёл языком под верхней губой и в го-лос цокнул. - Как бы понятнее тебе объяснить... наш реальный мир, не сон, а самый обык-новенный мир - когда мы рождаемся, живём, умираем, в общем, всё то, что нас окружает... это материальная проекция того, что сначала происходит в тонком мире, во сне... Понятно?
  - Но сны обычно лгут. И если мир снов вы склонны причислять к тонкому миру, то это как раз та его часть...
  - А как же вещие сны? - моментально перебил Пенгфея Чарли. - Вспомни, чем про-славился Моисей в глазах фараона! Он расшифровал вещий сон. И хоть, братец, тебе и ка-жется, будто во сне ты выполняешь чью-то чужую волю, тем не менее...
  - Тем не менее, - уверенно перебил его Пенгфей, - в своих поступках и стремлениях я обязан быть последовательным. Цепь серьёзных событий и фактов, которая предшество-вала нашей сегодняшней встрече, - тому залог. Я к вашим услугам, господа.
  - Вот и славно, - подытожил Рикки с самодовольной улыбкой и несильно хлопнул Пенгфея ладонью по колену. - Но, чтобы наша сегодняшняя встреча тебе не показалась чем-то отвлечённым, чтобы ты прочувствовал всю серьёзность предприятия, мой тебе со-вет: как только проснёшься, сразу отправляйся к Питу. Быть может, ты успеешь. И ещё... На днях мы встретимся с тобой наяву и проговорим все детали твоего задания.
  Пенгфей вышел из кафе покурить, к нему подошёл Рикки и тоже вытащил сигарету.
  - Рикки, я тебя узнал. На картине ты фигурируешь под условным названием 'Человек в чёрном. Секретарь'. Такое имя тебе дал Харитон. Ответь мне, брат, что тебя связывает с этими людьми. Да они и срать с тобой не сядут на одном поле, не говоря уже о каком-то бо-лее-менее равноправном сотрудничестве. Ты - обыкновенный босяк, уличный ханыга...
  - Брат, не принижай моего природного дара))) не просто уличный, как ты сказал, ханы-га... ха-ха... а самый гнусный и беспринципный ублюдок во всём королевстве; и при этом довольно сообразительный и неглупый от природы. Ты так до сих пор и не понял, почему именно ты появился в этой истории. Принцип магнита. Ты типа хороший, а я типа очень плохой. Но это 'вы' меня считаете плохим))) а 'они' считают меня идеалом. Я - безобраз-ное отражение этих людей. Я - прекрасное отражение этих людей. Одно и то же. Я - химе-ра - смесь обыкновенного человека без устаревших и вредных в современных условиях моральных принципов и искусственного интеллекта - программы, которую 'они' создали специально под меня. Я тот человек, который никогда не делает очевидных ошибок и все-гда готов на самые жесткие шаги; мне никого не бывает жалко, ибо жалость всегда приво-дит к плачевным результатам! Моя программа настроена так, что мне не требуется гениаль-ный мозг - только взвешенные и качественные решения! Я тот, кто, руководствуясь целесо-образностью, отдает приказ на запуск всех ядерных боеголовок пор цели. Мне вшили в го-ловной мозг квантовый компьютер и подключили его к искусственному интеллекту. Я - пер-вочеловек новой расы. Я - вершина эволюции!
  Пенгфей малость охренел от услышанного и молча вернулся к столу. Затем подоспел Рикки, и все четверо продолжили трапезу.
  - Да, последний вопрос, - уже вставая из-за стола, сказал Пенгфей, - кто такие 'вер-ные', что это за люди?
  Рикки и его соратники переглянулись. Определённая растерянность, которую в первые секунды вызвал вопрос, неожиданно сменилась бурным смехом. Сначала Рикки, а затем и Чарли, и человек с желеобразным лицом залились таким раскатистым гомерическим сме-хом, что запрыгали не только тарелки на столе, но и бар задрожал бутылками.
  - А вот это уже, - задыхаясь от смеха, выдавил Рикки, - чистой воды твоё бурное во-ображение. Учись отделять семена от плевел, бро! Хайль Гитлер!!!
  Пенгфей ничего на это не сказал и вышел из кафе. Ни остальных членов 'Армии Спа-сения', ни 'скрипача' на улице уже не было. Да и местность, похоже, изменилась.
  Едва Пенгфей проснулся, сразу же спустился к своей машине. Он решил всё-таки навестить Пита - так, на всякий случай. Слишком много мистики в последнее время появи-лось в его жизни, и эта всегда незваная мистика вносила слишком много серьёзных коррек-тировок в его жизнь. Игнорировать информацию из только что увиденного сна было бы вер-хом легкомыслия. Дай Бог, чтобы это был просто сон, обычный бредовый сон!
  Пенгфей подъехал прямо к дому Пита. Раздвижные ворота оказались не заперты. С последнего его визита здесь ничего не изменилось. Разве что у правого флигеля появилась боксерская груша. Он вспомнил, что когда-то Пит грозился заняться боксом и, очевидно, свои угрозы начал притворять в жизнь.
  Аккуратно протиснувшись за ворота, Пенгфей поймал себя на том, что ему страшно. Да, ему было откровенно страшно. Страх крался за ним по пятам - крался так же, как кра-дётся кинокамера за затылком беспечной домохозяйки из фильма ужасов. Чёрт возьми, неужели он и вправду поверил, что с Питом что-то может произойти? Пенгфей вошёл в дом. Всюду значились чистота и порядок. Всё говорило о том, что недавно здесь побывала прислуга. На аккуратно расстеленные дорожки падали солнечные пятна, по которым то в одну, то в другую сторону метались тени от растущих во дворе клёнов. В мисках было полно кошачьего корма; цветы политы; у приоткрытой форточки колыхались занавески - всё как будто на месте. Пенгфей сделал несколько осторожных шагов внутрь гостиной и пару раз шумно кашлянул. 'Так я и думал', - громко сказал он пустому дому и уже намеревался по-скорее уносить отсюда ноги, как вдруг услышал звук, похожий на хрип. Он замер и прислу-шался... теперь это были еле слышные стоны. В два прыжка заскочив по лестнице на вто-рой этаж, именно оттуда они доносились, Пенгфей от неожиданности едва не вскрикнул. Даже вскрикнул - каким-то нечленораздельным сдавленным звуком.
  Из-под тела к спальне тянулась кровавая дорожка, в некоторых местах дорожка рас-ползалась до огромных луж. От вида этой картины сознание Пенгфея в одну секунду рассы-палось на дюжину взаимоисключающих, главными из которых были: а) сознание медика-практика; б) домохозяйки из фильма ужасов; в) Коломбо; г) члена сборной США по бегу. Ко-ломбо перевернул тело на спину: рана, стреляная, зияла на ноге возле паха.
  Неожиданно Пит открыл глаза и в испуге, будто забыл сделать что-то очень важное и теперь торопиться исправить оплошность, попытался встать. Сотрясаясь всем телом, он несколько секунд тянул жилами шею, но силы оставили его, и Пит глухо ударился затылком о пол. Впал в забытьё.
  - Чёрт! - вдруг громко прокричал Пит. Он прокричал так резво, что в какой-то момент Пенгфею показалось, что с Питом на самом деле ничего страшного и не произошло. Сейчас он поднимется с измазанного краской паркета, извинится за глупый розыгрыш, а после предложит выпить, разумеется, виски. Однако этого не произошло. - Я всё понял! Как глу-по... Кейс... там бомба... звони Дональду, срочно!
  Пенгфей вызвал скорую и попытался оградить Пита от движений. Но не тут-то было. В того будто вселился легион: чем сильнее Пенгфей его держал, тем сильнее Пит извивался, тем настойчивее царапал слабыми пальцами сдерживающие руки, пытаясь с себя их сбро-сить. Чтобы не провоцировать новые вспышки активности, Пенгфей от тела отстранился. Не испытывая больше внешнего воздействия, Пит сразу успокоился и затих. Затем мед-ленно повернулся мраморным лицом к Пенгфею. У Пита в глазах блестели слёзы.
  - Здравствуй, старина. Спасибо за визит. Давно не виделись. Извини, что встречаю в таком виде. Немного не повезло - пистолет выстрелил... случайность... глупо получилось...
  - Пит, молчи - тебе нельзя сейчас говорить. Потерпи, скоро приедет врач и поможет. Главное, молчи.
  - Тебе повезло, дружище. Редкая удача. Ты попал за кулисы театра одного актера од-ной трагикомедии как раз после спектакля.
  - Молчи, молчи!
  - Это была великолепная комедия... я уничтожил всех и в конце уничтожил себя... ха-ха... смешно, не правда ли...
  - Пит, помолчи. Тебе надо беречь силы, чтобы сохранить жизнь.
  - Не переживай, дружище... со мной ничего не случится. Мне нельзя умирать. У судь-бы на меня ещё имеются виды... Так что не беспокойся сильно. Я всё про себя знаю... всё знаю... я ведь везунчик, баловень судьбы.
  На последних словах Пит попытался изобразить усмешку, но приступ боли исказил его лицо настолько, что вместо усмешки получился страшный оскал. Пит снова потерял созна-ние и больше в себя не приходил. Через два часа, когда инспектор оформил все необходи-мые в таких случаях формальности, а санитары завернули тело в полиэтилен, к Пенгфею подошёл один из санитаров и, закурив, махнул сигаретой в свёрток:
  - Да, этому парню очень, очень не повезло: попади пуля сантиметром в сторону - и ни-чего такого не произошло бы. Ещё совсем молодой. Вся жизнь была впереди. Судя по вели-колепному дому, у него была неплохая работа.
  - Жена.
  - Не понял, что жена?
  - Жена неплохая. Она его очень любила.
  - Тем более, тем более... мои соболезнования...
  Пенгфей подошёл к окну, глубоко вздохнул и негромко произнёс:
  - Пит считал себя везунчиком. Он играл по-крупному...
  - Вы об этом говорили инспектору? - оживился человек в голубом халате.
  - А? Что? Нет, нет... вы не так поняли. Просто он верил в свою судьбу.
  - Всегда так бывает, человек думает одно, а вот жизнь распоряжается иначе. Ведь как сказано...
  Пенгфей сообразил, что напрасно спровоцировал санитара с богатым жизненным опытом:
  - Не подскажете, какая завтра погода? Стоит ли брать зонт?
  Санитар сделал вид, будто пытается что-то вспомнить, пожал плечами и, огорчённый, промямлил:
  - Не помню...
  - Ну тогда извините, я пойду.
  Когда Пенгфей выходил из дома, в дверях столкнулся с Кондолизой - она уже всё зна-ла. Трудно описать человека, который в одночасье потерял всё. Трудно представить его дальнейшую судьбу. Нелегко смотреть ему в глаза, тем более, с ним общаться. Пенгфей су-мрачно посмотрел ей в глаза, всем своим видом стараясь показать, насколько сильно слу-чившееся его потрясло. У него даже промелькнула мысль в знак соболезнования пустить слезу и обнять бедную Кондолизу, но он решил этого не делать, вспомнив драные носки и Ким.
  
  
  Ицхак Кац, как всегда, был на подъёме. Глядя на него, Пенгфею подумалось: вот чело-век, которого он, Пенгфей, знает всю свою сознательную жизнь. И всегда у того было пре-красное расположение духа. Раввин с воодушевлением рассказывал о религии, увлечённо разбирал проблемы евреев. А как бывал он рад, если кто-нибудь к его рассказам проявлял искренний интерес. Тогда он светился счастьем и потел. А неблагодарность... её он встре-чал на каждом шагу. Нет, раввина не гнали, не оскорбляли, напротив - всегда относились к нему с почтением и уважением, даже с чрезмерным уважением - настолько чрезмерным, что зачастую не считали нужным с ним даже спорить - просто пропускали его слова мимо ушей.
  Пенгфей вспомнил вечер, когда раввин познакомился с Питом. От Пита он остался в телячьем восторге... рассказал ему многое, многое открыл. Пенгфей вспомнил также, что у Пита дальше разговоров на религиозные темы дело не шло. Но раввин по этому поводу не сильно расстраивался. А потом Ицхак Кац перестал посещать их дом, так как новые обязан-ности по благотворительному обществу 'Евреи в третьем тысячелетии' отбирали всё его свободное время. Но и Пит к тому моменту уже съехал из их дома.
  - Рабби, почему так много хасидского народа на похоронах? - спросил Пенгфей.
  - А всё просто. Он был нашей надеждой.
  - Кто, Пит? Вашей надеждой? Он убил Дональда, моего племянника. Хотя следствие утверждает, что непреднамеренно. Он якобы не знал, что в кейсе находилась бомба...
  - Да, он был нашей надеждой, - с досадой в голосе произнёс раввин. - Ты меня по-добным удивлением и тоном пренебрежения несколько оскорбляешь. И не только меня, но и всех ждущих. Ты ведь сам только что сказал, что давно с ним не имел духовного обще-ния...
  - Он стал солидным человеком. Солидным человеком с вонючими носками.
  - Разве можно говорить в подобном тоне о таком человеке, тем более, которого уже нет в живых!? - зашипел раввин, будто его посадили на угли. - У тебя к нему предубежде-ние. Да, когда-то он, возможно, и был тем Питом, которого ты хорошо знаешь, но время... оно способно на многое.
  - Вы думаете?
  - Уверен. С Питом случилось чудо - он стал праведником!
  - А то, что он отправил Галлахера и Дональда на тот свет? Как это сочетается с пра-ведностью?
  - Но, извини, Галлахер был католиком. Он был христианской веры. И нет никаких до-казательств, что это сделал именно Пит... Что до Дональда, его просто подставили...
  - Ой-вэй, и что с того, что католик?
  - А то, что война - есть война, сынок!
  - Рабби, а с чего Вы взяли, что он стал праведником?
  - Редкий случай. Уникальный. Кто в последний год был с ним близко знаком, сильно дивились его самопожертвованию. Я сам был свидетелем, как он молился на коленях без перерыва на еду и отдых пятнадцать часов.
  - Даже в туалет не ходил? - удивился Пенгфей.
  - Испражнялся под себя!!!
  - ...
  - Ладно. Открою тебе секрет. Его духовный подвиг увидел Око. Он, собственно, всех об этом и проинформировал. Он сказал, что на нём благословение!
  - Учитель, Вы утверждали всегда, что благословение будет изначально на особенном человеке!
  - Я от своих слов и не отказываюсь. Это было только начало. Он приготовил сердца людей, озарив малым светом. Он сделал свою работу и полностью передал своё благосло-вение дальше.
  - Тому, кто приезжал?
  - Да.
  - Откуда вы знаете?
  - Так сказал Око.
  - Оку безоговорочно верят?
  - Что ты! Конечно! - раввин не на шутку перепугался даже вопроса.
  - Ну и что же сказал по поводу Пита Око?
  - Сказал, что он велик, и что на нём благословение. А когда Пит умер, сказал, что бла-гословение он передал надлежащему. Почему-то назвал его новым Моисеем!
  - Я видел, как он умирал. Никакого благословения он никому не передавал.
  - Это не подлежит наблюдению. Всё происходит в тонком мире.
  - Чёрт, не могу поверить, что Пит так сильно изменился.
  - Сказать честно, я тоже думал, что он лицемерит. Но через месяц после похорон Гал-лахера на связь вышел Око и открыл нам глаза. По большому счёту, его толком никто и не знал. Миру его явил Око.
  
  
  Несколько минут Пенгфей и Криштиану Рональду сидели молча.
  - А потом Рикки появился во сне ещё раз, рассказал про тебя и добавил, что я должен ещё потрудиться на благо Америки.
  - Ты встрял, чувак, - со знанием дела изрёк Криш.
  - Ради спасения Америки я готов на всё! - светясь от счастья, воскликнул Пенгфей.
  - Нет, парень, ты не понял. Ты очень сильно... очень... Ладно, хорошо. От кого ты со-бираешься спасать Америку?
  - Ось зла!!! По-моему, всё очевидно!
  - Понимаешь, ты - глупый молокосос!
  - Страшные и ужасные мусульмане ползут чёрными стаями на бедную и несчастную Америку! - голосом английского приведения вещал Пенгфей.
  - Сопливый, глупый ублюдок!
  - Они хотят взорвать всех американцев! Мировой терроризм - как это мило! Как это модно! Мировой терроризм, который мы же и создали для достижения очевидно сомни-тельных целей!
  - Замолчи! - схватившись за уши, закричал Криштиану. - Замолчи! Это невыносимо!!!
  - !!! - Пенгфей торжествовал.
  - Где бумага?
  - Какая ещё бумага?
  - Не прикидывайся идиотом! Ты прекрасно понимаешь, о какой бумаге я говорю!
  - Вот, держи, - Пенгфей вытащил из кармана запечатанный конверт.
  Полковник разорвал конверт и развернул лист.
  - Я так и думал. Единомышленники, о которых ты говорил - это 'они'? За эту банду ты рвал жопу на британский флаг? Глупец! Хочешь, я кое-что тебе расскажу? Пока сейчас ты мочился, 'они' мне позвонили. Хоть ты и добрая, но всё же глупая игрушка в их руках. Всё, твоя работа окончена. Меня покрыли шестёркой. Ужасная ирония судьбы - мои фено-менальные возможности теперь окажутся у них в кармане...
  - А теперь послушай, полковник, меня. И не истери - чай не на параде! Не удивляйся тому, о чём сейчас я тебе поведаю. Ты - джокер, это сущая правда. Но только не в их игре! И ничего ты им не отдашь. У тебя впереди большая роль, и эту роль тебе доверило НЕБО! И её никто отнять у тебя не сможет! Нам предстоит действовать сообща.
  - По-твоему, Америка погибнет от так называемой 'Оси зла'? Ты это серьёзно?
  - Полковник, ты совершенно не умеешь улавливать тональность. Это была шутка - те-бя позлить. Узкоглазые, мусульмане, русские - всего лишь инструменты в 'их' руках. Это воистину большая и очень сложная комбинация, в результате которой 'они' добьются чего хотят. Евреи его называют своим царём, христианский мир знает его как антихриста. Он будет из России! И в России он оказался только потому, что именно мы, американцы, захо-тели там его видеть, использовать его в своих интересах. Но всё же корень нашей погибели находится внутри Америки. Разврат, гордыня, убийства - вот почему Господь позволит зве-рю уничтожить нашу страну. У зверя есть верные люди и в нашей стране, и по всему миру...
  - Но кто ты такой, чёрт возьми?!
  - В какой-то момент я понял, что, если буду 'им' противиться, они просто уберут меня. Поэтому всё это время мне приходилось им подыгрывать, делая вид, будто являюсь по-слушной пешкой в их игре. Представляешь, по их наущению я даже укусил за нос директо-ра ФБР, мол, чтобы тот его не совал куда не следует))) И пригрозил в следующий раз от-грызть ухо... Вау... Таким образом, я довольно странная фигура, которая гуляет сама по се-бе. Но то, что я тебе сейчас припомню, 'они' знать в принципе не могут. Вспомни видение, которое ты увидел в семь лет. Вспомни всепоглощающий Свет. Вспомни старца, который тебе это видение расшифровал уже наяву. Но ты был мал, чтобы услышанное понять. Ста-рец обещал тебе незаурядные способности для некого великого дела. Ты это пронёс через всю жизнь, но никакого великого дела так и не встретил. Тебе хватило ума их делишки не спутать с тем, что должен сделать ты. Ты спивался от безысходности, но в глубине души надеялся встретить меня.
  - Полегче, - прикрикнул весьма озадаченный Криш.
  - Навуходоносор, вперёд!!!
  - Ну и в глупейшее же положение ты меня поставил... - недовольно пробурчал Криштиану. - Даже не знаю... Навуходоносор... это ужасно... Но что делать с контрактом?
  - Навуходоносор, как только в нём появится твоя подпись - нас ликвидируют как не-нужных свидетелей. Но ставить твою подпись мы не будем! Мы под колпаком! - весело, по-чти в восторге прокричал Моисей. - Я хоть и верю в судьбу, но с жизнью уже распрощался!
  - Если ты распрощался с жизнью, то на хрен сейчас мне всё рассказывал? Да так уве-ренно, что я начал думать, будто и выход из этого дерьма тебе известен от какого-нибудь старца.
  - Я думал, может, у тебя есть какие-никакие идеи...
  - Есть вообще-то небольшая идейка... Не зря ведь тебе столь изощрённое провидение послало именно меня! При удачном раскладе 'они' нас не только не ликвидируют, но и друзьями могут с радостью признать.
  - О, великий царь!!! - восторгу будущего Моисея не было границ.
  - Но нам нужны для этого две пары трёхметровых ходулей и колесо от старинной ка-реты. У тебя есть всё это с собой?
  - ...
  - Жаль. Без этих вещей моя идея невыполнима.
  - ...
  Дверь отворилась, в неё вошёл Юрий Гагарин и задорно произнёс:
  'Ребята, ходули случайно не нужны? Две пары. Трёхметровые. Не знаю, кому отдать... а выбрасывать жалко... И ещё, пожалуйста, заберите вот это старое деревянное колесо, устал таскать его по Пустоте!'
  
  PS
  
  Данный роман - это ремейк выпущенного почти двадцать лет назад романа-пророчества. В целом идея первого романа сохранилась, но за эти годы произошло настолько много событий, что появилась возможность (да и необходимость) 'пророчество' довести до итоговой версии, под которой я вполне могу подписаться, как под моей версией видения уже ближайшего будущего (год-два). Как раз самое время. Когда я обратился к ис-ходнику, с прискорбием обнаружил, что материал, как литературная единица, представляет собой весьма печальную картину (очевидно на тот момент у меня не было цели создать что-то путное для 'почитать', но основной идеей было - поделиться своими ощущениями ка-саемо нашего с вами будущего). Поэтому, когда я вернулся к этой теме, у меня просто не осталось выбора: требуется не только актуализация 'пророческой' части, но и наведение порядка в самом тексте. Приятного прочтения. Идеи и мнения отправляете по почте Tribun собака инбокс точка ру. Иероним Матвеенко
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"