Аннотация: Общепризнанного друга человека-собаку, я терпеть не мог с самого детства может быть потому, что с тех пор, как себя помню, собаки всегда проявляли неравнодушие и любовь ко мне.
. Лариса Матрос
Дп. Не только при жизни собачьей
рассказ
Общепризнанного друга человека-собаку, я терпеть не мог с самого детства может быть потому, что с тех пор, как себя помню, собаки всегда проявляли неравнодушие и любовь ко мне. Стоит, к примеру, объявиться на улице , где есть какой-то пес, он обязательно выделит именно меня из толпы и потащится за мной, несмотря на мои протесты, ругань и оскорбления в его адрес. В любом доме, где есть собака, вопреки чувству брезгливости и неприязни испытываемому мной к ней, я обречен на неудержимое проявление ею любви и привязанности ко мне.
Не стала исключением и обитель руководителя нашей исследовательской лаборатории профессора Малыгина. Ученый с мировым именем Сергей Петрович и его супруга Анастасия Ивановна были уже в том возрасте, когда дети выехали из родительского дома в самостоятельную жизнь. Оставшись вдвоем, профессорская чета завела бульдога, который обрел статус любимого и чуть ли не главного члена семьи. К тому же, негласно Принцу (как назвали собаку) была отведена роль "эксперта", с помощью которого определялось отношение хозяев к посетителям дома. Бульдог был настолько обласкан хозяевами, что, казалось, не был способен даже лаять. Анастасия Ивановна с легкой иронией, содержащей, однако, больше гордости своими успехами в воспитании четвероногого "дитяти", как-то выразила предположение о том, что если в дом залезут воры, Принц из-за своего дружелюбия, не отреагирует на них соответственно. Особой гордостью Малыгиных было то, что Принц неукоснительно к порогу подносил зашедшим в дом хозяевам и гостям тапочки, предназначенные для замены снятой после улицы обуви, как было заведено Анастасией Ивановной. Я никогда не спрашивал , кто обучил этому собаку, так как мне казалось, что Принц сам придумал этот "сервис" в знак благодарности хозяевам за отнюдь несобачью жизнь, которую они ему обеспечили.
Меня бульдог полюбил с первого посещения дома профессора, где была назначеная встреча для переговоров о поступлении на работу в его лабораторию. И с тех пор, когда бы я ни пришел, уже с порога собака радостным вилянием хвостом и облизыванием моих рук приветствовала меня, и сколько бы я там ни просидел, не отходила от моих ног, у которых располагалась , словно от чего-то оберегая.
Перед "начальником" я вынужден был терпеть навязчивость привязавшегося ко мне его любимца, но никак не мог себя заставить проявить малейшие признаки взаимности к Принцу. Я даже ни разу не погладил его. Однако, "завлаб" не утруждал себя заботами о том, как я отношусь к его собаке, поскольку для него принципиальным было то, как собака относится ко мне.
Здесь следует отметить, что характер Сергея Петровича был исключительно тяжелым и неуравновешенным, что определяло крайне противоречивое отношение к нему сотрудников лаборатории. С одной стороны, его уважали, почитали за знания, опыт, эрудицию, талант, великолепные организаторские способности . С другой- не любили за перепады настроения и отношение к подчиненным методом "кнута и пряника". Любой, одобренный им (даже очень понравивишийся ) научный результат, статью он никогда не хвалил, не поругав прежде за то, что это "вчерашний день в науке", что это "открытие" тянет науку назад" , за " бессмыслицу" и т.д. и т.п. . И если в стенах института, профессор как-то сдерживался, то дома, он лишал себя всякого контроля.
А дома у него бывать приходилось тогда, когда, не успев завершить все дела в течение рабочего дня, чрезвычайно занятый и часто разъезжающий в командировках по стране и по миру "завлаб", зазывал нас для обсуждения отчетов, статей, новых результатов исследований. Как правило, это было вечернее (после ужина ) время, когда мы, индивидуально, либо небольшой группой приходили, готовые к тому, что здесь он уже не постесняется в выражении своих эмоций при вынесении "приговора", либо чтении "обвинительного заключения". Он мог кричать, сопровождая саркастическими репликами бросать на пол тексты, фиксирующие плоды умозаключений своих подопечных, независимо от их возраста, пола и ученой степени.
Однако, на меня "шеф" не только никогда не поднимал голос, но ни малейше не выходил за рамки учтивости. Коллеги сразу угадали причину моей привелегированности, завидовали и даже пытались заискивать перед собакой. Но Принц не признавал никого, кроме меня. Обычно, если нас приходило несколько человек и беседа была мирной, собака сидела у моих ног, не обращая более ни на кого внимания. Если же профессор на кого-то начинал кричать, Принц, демонстрируя солидарность с хозяином, укладывался у его ног на полу так, что только меня мог видеть.
Наступил день, когда я должен был представить на суд руководителя лаборатории "Отчет об итогах завершения исследовательского проекта", по которому был назначен ответственным исполнителем. "Отчет" мне самому нравился и не вызывал сомнений в том, что будет одобрен "начальником". Потому на ближайший выходной я пригласил к себе домой всех исполнителей проекта , чтоб отметить это событие, которое нам всем сулило новую перспективу и, возможно даже, денежную премию.
Был прекрасный звездный вечер начала лета и отпускного сезона. С необычайной легкостью "в душе и в теле" я шел к профессору " на доклад". Легкий ветерок лаская мои обнаженные до логтя руки, играя подолом легких летних брюк, неожиданно напомнил ласки Принца и я вдруг обнаружил в себе любовь к этой собаке. Какой ни на есть, я все же ученый и, вытесняя молчаливую репетицию предстоящего общения с профессорм, обобщения стали нагружать мою голову: "И что я за дуралей такой, что внушил себе неприязнь к этим славным, добрым четвероногим. А ведь, если по-правде, то именно благодаря Принцу, у меня столь "уютное" положение в лаборатории...Кое- кто уже подумывает об уходе из-за унижений со стороны "шефа", хотя понимают, что врад ли найдут где-либо еще такие перспективы в нашей обасти науки.. Но, я (!), к счастью, могу не волноваться.. И еще , о чем я никогда не задумывался: ведь несмотря на мою неприязнь к ним, собаки почему-то любят меня! Если верны поверья о том, что они чуют суть человека, значит во мне есть что-то, что я сам в себе не ценю по-достоинству...?! Надо разобраться... "
Я приближался к дому профессора, стремясь перестроить свои мысли на научный лад, но с угрызения совести перед перед Принцем охватывали все сильней. "Принц, дружок, прости! Я даже никогда не погладил тебя, прости. После отпуска, -родилось внезапно,- мы обязательно с Люсей ( вот уж кто удивится перемене моих взглядов ) заведем у нас дома такую же собаку и так же воспитаем. И будет она тапочки приносить гостям, и наши детки будут расти добрыми в общениях с четвероногим другом".
Пркрасная погода, предвкушение похвал "шефа", новых перспектив и возможной премии, мысли о предстоящей поездке на юг, определили ощущение всеохватывающего оптимизма, безоблачности жизни.
Спустя мгновенья я, как обычно, с Принцем (у моих ног), сидел в кабинете "шефа" за письменным столом напротив него, и, чтоб убить время, листал без особого интереса научные журналы, пока он читал "Отчет".
По прочтении его, профессор вдруг резко, но молча встал, сделал несколько шагов взад-вперед вдоль свободной от мебели части кабинета, что, я почувствовал, вызвало волнение у собаки. Она отошла от меня и нервно заюлила под столом. Сергей Петрович резко сменил направление движения, подошел ко мне вплотную с таким зловещим взглядом, что я чуть не упал со стула. Затем последовала тирада о том, что эту "филькину грамоту" стыдно выносить за стены института, что это позор лаборатории, что мы все бездельники и т.д. и т.п....". Остервенело швырнув текст на стол так, что листы разлетелись по всей комнате, профессор вышел. Принц тоже как-то незаметно исчез и мне стало жутко одиноко. Я никогда не испытвал такого чувства униженности , неловкости, безисходлности, потому что не мог не признать, что в словах "завлаба" было немало правды: я допустил оплошность, не проверив досконально данные, которые представили другие сотрудники для обобщения в отчете. Да и свои результаты оформил небрежно, как стало ясно, к сожалению, лишь теперь.
Чтоб продумать какие-то предложения по исправлению ситуации, я решил выйти на балкон. Там в типичной собачьей позе пребывал Принца, который выглядел неприступным судьей. Я посмотрел на него и оцепенел. Его морда абсолютно доподлинно воспроизводила выражение лица хозяина, когда он неистово кричал на меня.
"- Что, Принц?!",- произнес я заискивающе. Собака глянула на меня еще более злобно и разразилась таким страшным лаем, на который, как все думали, она в принцине не была способна. Я быстро покинул балкон и собака бросилась на меня, словно желая вытолкнуть из дома. Анастасия Ивановна , впервые, возможно, прикрикнула на нее, указав место, где ей надобно мирно сидеть. Принц выполнил приказ хозяйки лишь в том, что отошел от меня. Но усевшись в указанное место, он продолжал зловеще лаять, словно хотел выразить все муки необратимого разочарования во мне.
"Шеф" несколько успокоился и, как строгий учитель, потребовал тщательной доработки документа в отведенный им дополнительный срок. Я шел домой убитый и опустошенный. Мне было ясно, что моя исключительно благоустроенная жизнь в лаборатории закончилась и в ушах, раздирая перепоки, звучал лай Принца, удостоверяющий это.