- Добро пожаловать в Лимерию! - сказал командующий собравшимся.
"И оставьте надежду", - ответили сзади. Тихо, но отчётливо. Эмма глянула через плечо - и Дэлли уставился на неё круглыми, как у совы, глазами. Она отвернулась.
Наглый самодовольный тип.
Командующий говорил, подавшись вперед, упершись в кафедру обеими руками в белых перчатках:
- Это самый крупный захват территории за последние 50 лет.
Билли всегда был высокопарен. Эту речь Эмма слышала в четвертый раз: точно так же приветствовали её, и каждое пополнение Билли встречал одинаково, не меняя ни слова.
- В мае 1087 года, в такой же день, как сейчас, было заключено перемирие между нашими странами. Ярким рассветом закончилась ночь войны. И сегодня, вступая в Вооружённые силы Калоа, вы принимаете светоч, зажжённый героями, отдавшими свои жизни за то, что мы имеем сейчас. Мы не должны забывать...
Новобранцы прибыли вчера - грязные и измученные, а сейчас сидят прямо, в парадной форме, белой, как первый снег, капюшоны опущены, взгляды направлены на командующего. Эмма рассеянно осматривает их ряды. Присутствовать должны все - и новички, и старожилы, кроме, разумеется, тех, кто находится сейчас при исполнении служебного долга. Для них будет отдельный инструктаж, и новеньких распределят им в напарники для обучения.
- Цель этой речи - воодушевить вас, впервые ступивших на эту землю, и дать вам проникнуться мыслью - и чувством, столь же страстным, что и у меня, вашего командира, - насколько важное дело предстоит вам здесь, на земле, площадь которой вдвое превышает площадь нашей с вами родины до того, как новые народы признали авторитет Буквы и покорились Белому знамени...
- Ага. Покорились они, - фыркнул Дэлли.
У Билли нет трёх пальцев на правой руке и роскошный шрам от уха до ключицы - Эмма знает это, потому что находится на станции не первый год, но сейчас ни того, ни другого не видно. Руки Билли затянуты в перчатки, и держит он их так, что на обеих видны только два пальца - большой и указательный, а высокий воротник оставляет незакрытым лишь кончик шрама, который как бы тянет мочку его уха вниз. Кафедра, за которой Билли произносит речь, стоит у окна на возвышении, так что он может обозревать всех - они же видят только его силуэт. Окон всего три, поэтому света немного, и часть аудитории теряется в полумраке. Это большая, на несколько сот человек, высокая комната с облезлыми стенами и рядами скрепленных в ряды стульев с откидными сиденьями. Сначала стулья стояли спинками к окнам - об этом говорит уступчатое возвышение, на котором сейчас стоит кафедра, - а потом их переставили. Можно только гадать, что было здесь раньше - до того, как помещение перешло к "Воинам света". Учебный класс? Пожалуй, великоват... Зал заседаний?..
"Наверное, монахи слушали здесь своих чтецов", - думает Эмма.
Рядом с Билли стоит что-то вроде большого мольберта, на котором закреплена карта Лимерии. Стоит она от окна сбоку, и её хорошо видно. Сейчас карта накрыта полотном, и Эмма знает, что в нужное время, отчитав точное количество фраз, Билли снимет его левой рукой.
- Вы, потомки героев I Южной войны, помните, через что пришлось пройти вашим матерям и отцам, чтобы наша земля стала такой, как сейчас. И хотя мир в Лимерии пока ещё хрупок и ненадёжен - это огромное достижение преданных служителей Буквы...
- Преданных. Точно, - бурчит Дэлли.
- ..символа порядка и просвещения, воплощённого в Белом знамени, которому вы давали торжественную клятву верности...
Пока Билли перечисляет вехи на пути триумфального шествия Белого знамени, Эмма рассеянно скользит взглядом по ровным рядам одетых в одинаковую форму, пытаясь понять, что за чувство они в ней вызывают. Легчайшее, почти неощутимое, как ветерок из окна... Эмма чувствовала это до речи - какую-то странную не включённость в настоящее, когда каждая вещь словно сама по себе и всё вместе не имеет смысла, зато по отдельности - глубоко и значительно.
Билли с его приветствием. Майское утро. Старые стены, помнящие прежних владельцев. И новые лица. Снова. В который раз.
Когда она пришла в аудиторию, она уже была в этом состоянии и бессознательно искала его причину. Наверняка виноват был май - травянистый запах тёплого майского дождя, ещё несущий в себе свежесть ночи. Этот запах льется в полуоткрытое окно, и Эмма, вдыхая его, говорит себе: "вот запах отсутствия смысла". Он напоминает ей о бессмыслице всех прошедших весенних дней, таких же прекрасных, свежих и вдохновляющих - и бесплодных, убитых скукой и обязательными одинаковыми действиями, повторяемыми по кругу, как эти слова, повторяемые снова и снова: "Это огромное достижение... это огромное достижение... огромное достижение"...
- Это огромное достижение, и если мы сможем удержать его в наших руках - говорит Билли, - это станет переломным моментом в вековой истории противостояния.
Эмма разглядывает вновь прибывших. Почти все они заняли первые ряды, так что ей видны только затылки, но некоторые сидят сзади и по сторонам от неё. Тут же и "старички"...
- Вам выпала честь определить статус этой страны на ближайшие годы, - продолжает командующий, обращаясь к новобранцам. - И если нам суждено судьбой занять весь континент, а Калоа - стать великой державой...
Ветераны первого прихода разместились в глубине зала. Дэлли - прямо у неё за спиной, рядом с ним - Алла, они неразлучны, ещё дальше - Кенни, его она видела, когда вошла: устроился у самой стенки и строит рожи командующему, пользуется тем, что тот близорук. Ганна впереди, с новенькими - застёгнута на все пуговицы, безупречна, как всегда. Справа от неё ещё двое новых - один повыше, блондин, а другой... Или другая...
"Её я уже видела", - подумала Эмма.
Стулья составлены полукругом, и девушка видна ей вполоборота. Среднего роста, чуть полнее других. Капюшон опущен, чёрные стриженые волосы к шее переходят в короткую щетинку, смуглая кожа красиво смотрится с белой формой. Она сидит прямо, как все, и всем видом выражает внимание, но в облике её присутствует какая-то расслабленность, даже небрежность, и Эмма не может понять, в чём именно она выражается.
И есть что-то еще, что притягивает её взгляд.
- Сегодня мы отмечаем - говорит Билли, - ещё один успешный год в нашем почётном деле - сохранения мира на вверенной территории. Как все вы знаете, - тут полотно с карты упало, и взглядам открылся тёмно-зеленый массив, рассечённый надвое синей полоской реки, вдоль которой выстроились белые кружочки, - сразу после заключения Соглашения сюда прибыли первые Воины света для выполнения этой миссии. Сначала их было всего около 300 человек. На начало 1088-го - уже 600, а сейчас на границе действует более 20 станций нашего военного присутствия общей численностью до 6 тысяч...
Дэлли присвистнул.
- Всего по данным на начало 1089 года в Лимерии действует 85 войсковых частей и гарнизонов в полусотне городов и областей. В Центре, расположенном в Гулуме и координирующем их деятельность, служит 1400 человек, управляющих в общей сложности 60 тысячами военных по всей стране. Наше присутствие стремительно растет и пользуется всё большим доверием населения...
Эмма думает, почему эта речь - почему все эти речи - все эти уверения в "стремительном росте", "развитии" и "расширении" - звучат так жалко и производят такое унылое впечатление? Как будто Билли - уважаемый ветеран и начальник - вынужден так говорить, подчиняясь неведомой внешней силе, которой заслуги и его, и других - безразличны. Она знает - многие из тех, кто уже отслужил здесь два года, думают так же, просто не подают вида. Нарывается один Дэлли, и тот потому, что нервничает из-за Аллы: когда новеньких распределят, кто-то другой станет её напарником. Его можно понять, но Эмма его презирает. Мало того, что он позволяет себе от кого-то зависеть - так ещё и показывает это другим.
Да, новобранцев никто не ждал. Так что общее чувство по отношению к ним - включая командира - досада. Служба здесь давно превратилась в формальность, уже готовились к расформированию, и когда в первых числах месяца пополнение не явилось, дело это считалось решенным. И тут на тебе - новый приход с опозданием в три недели. Значит, роспуск "старых" тоже задержат. То ли Центр забыл о графике - что невероятно, - то ли пополнение потребовалось срочно и прямо сейчас. А на это должна быть причина. И Эмма надеется, что Билли скажет о ней отдельно, вне рамок торжественного приветствия.
Её взгляд прикован к чёрному стриженому затылку. Эта девушка что-то ей напоминает, но что - неясно, не ухватить, точно выветрившийся сон или запах.
Нечто, чего она давно не испытывала.
Когда она была маленькой, у её матери была большая тяжёлая книга с картинками. И была среди этих картинок одна, которую она разглядывала чаще других...
- Вам предстоит не только удерживать завоёванные позиции, - голос Билли гремит с кафедры, отражаясь эхом от стен, - но и хранить мир и порядок на земле тех, кто оказал нам доверие и попросил защитить их и их имущество от тирана, имя которого вам известно: Керн. Керн! - мрак и ужас Лимерии, кровавый диктатор, ввергший в братоубийственную бойню страну и вынудивший её народ воззвать к нам, Винам света, о содействии в деле мира. Мы - миротворцы! Мы храним безопасность...
В окна аудитории дышит май и слышится щебет птиц. Розовое спросонья, холодно-росяное небо наливается золотистым светом, редким в этих краях... Думается: неужели солнышко? Стукнулась в стекло ветка с распускающимися листьями. Пахнет мокрой зеленью и землёй - этот уникальный сырой запах неуловимо отличает майские ночи от ночей летних, хотя бы и столь же сырых... Этот привкус отсутствия всякого смысла... Запах способен возродить в уме целые картины, но сейчас они столь неясны, что Эмма теряет надежду их увидеть и отступает, память её отступает от них, как отхлынувшая волна.
Это было очень давно. У её матери - военного хирурга - была большая тяжёлая книга с картинками...
- К сожалению, страна всё ещё на военном положении, - продолжал Билли. - За два года с момента заключения мира сопротивление...
Тревоги она не чувствовала. Ни тревоги, ни даже волнения. Нечто, чего она давно не испытывала, начинало стучаться в сознание.
Когда-то в детстве - лет в пять, а может, и раньше, - она любила разглядывать картинки в большой книге. Это была книга её матери. Медицинский атлас. Картинок в нём было много, но рассматривала с особым вниманием она только одну. Она терпеливо ждала, когда все уйдут, чтобы никто не видел, как пристально она на неё смотрит.
Вот так же сейчас она смотрела на новенькую. Эта короткая стрижка и это лицо - сбоку ей виден лишь профиль - высокая скула и бровь - ей знакомы. И еще губы - розовые, полные, мягкого изгиба.
Когда она могла её видеть? Когда прибыли?..
Нет, прибытия она не видела. То есть, видела - издали, мельком, когда новобранцы были бесформенной кучей мокрых плащей, ранцев, грязных сапог и ножен, толпившейся у входа в станцию. К тому же, был вечер, шёл дождь, и в капюшонах все они были на одно лицо.
Когда рассаживались? "Наверняка тогда", - думает Эмма. - "Зацепила взглядом, но не увидела, вот теперь и кажется".
Нет. Она пришла, когда все уже сидели, и заняла своё любимое место - с краю, чтобы всех видеть (она делает так всегда; это место у двери, из-за открытых окон сквозняк, и никто не хочет там сидеть). И эта рассеянность... Она не может толком вспомнить, что вообще было в это утро: тревога - подъём - линейка - завтрак - и всё в этом странном состоянии не включенности...
Она любила это состояние. Ей было хорошо, и она упустила момент, в который это чувство - она называла его "предтечей" - овладело ею, хотя все признаки были налицо. Слишком давно она его не испытывала.
Боясь, что девушка заметит её слишком пристальный взгляд, она отвела глаза и смотрела прямо перед собой, на затылки и плечи новоиспечённых Воинов света. Вот парень - голова выбрита, а вдоль макушки - косичка... И есть какая-то неправильность в том, что он здесь.
Он лишний.
"Он здесь для количества", - вдруг подумала Эмма. - "Его убьют".
Не мысль - вспышка, вместившая сразу: "этотздесьдляколичестваегоскороубьют". Мелькнуло - пропало. Словно приподнялась - и вернулась на место занавеска.
Вот тут она взволновалась. Чувство, бывшее неопределённым и словно разлитым в воздухе, стало усиливаться, сгущаясь в одной точке.
Это уже бывало с ней. Она это узнала - как узнала ту девушку: она всколыхнула в ней что-то, и теперь это что-то, бывшее целую жизнь назад, поднимается со дна и тащит за собой всё, что там есть.
У Эммы появилось ощущение шума в ушах. Так бывает, когда бредёшь по мелководью, ступишь в ямку - и уйдёшь с головой.
Бывало.
(как занавеска)
Никаких занавесок тут нет: голые окна в рассохшихся рамах, тёмные стены, старые деревянные стулья. А парень - лишний. Его убьют.
Теперь Эмма буравила глазами парня с косичкой. Он нашел способ обходить правило коротко стричься: сзади и с боков голова была почти голой, а вдоль макушки длинные белокурые пряди заплетены в колос - гладко и плотно. Больше ничем он не отличался, разве что ростом. Даже сидя - на полголовы выше других. Статный. И всё. Обычный. И с Эммой его ничто не связывало. Он не мог вызвать вспышку.
Дело в девушке. Он сидел рядом с ней. Это попало на него, словно отблеск.
Эмма её где-то видела. Не её, конечно - её не могло там быть, - но кого-то или что-то, что с ней связано. С ней, с Эммой, связано. Что-то, что было очень давно, лет в пять или раньше, когда она рассматривала медицинский атлас.
Речь Билли входит в её сознание - и воспоминание отступает. Его замещает история ближайших событий: последовательное присоединение Северных земель, I Южная война, наступление на Лимерию, разделение её на Северную и Южную, мирное соглашение, граница по Лиме и, наконец, низложение Керна и сопротивление - всё это на время удерживает её внимание на поверхности, и она снова слышит за спиной голос Дэлли:
- Давай, расскажи им о злых ТНО-шниках.
Дэлли качается на стуле, скрипя сиденьем, вытянув ноги и толкая её стул сзади. Похоже, это его забавляет. Билли говорит об уходе войны в подполье, о подрывной деятельности партизан, об угрозе возобновления военных действий в интересах тех, кто стремится к захвату власти.
- Этого нельзя допустить, - говорит Билли. - Мы здесь для того, чтобы не допустить этого.
- Расскажи, что здесь происходит, придурок, - прошипел Дэлли.
Эмма увидела только, как напряглись спины впереди сидящих. Все слышали - но никто не обернулся. Командующий продолжал говорить, а Дэлли вторил ему, стараясь попасть в такт, издевательски передразнивая:
- Добро пожаловать, вам предстоит важная миссия - мокнуть и мёрзнуть, всё под контролем - но не под вашим, вы будете месить тину в этом болоте, пока не увязнете...
- Борьба, которую мы ведём здесь, требует применения специальных методов, и вы -те специалисты, которые...
- ..и живыми не выберетесь...
- Дэлли, заткнись! - кинул кто-то. Тот в ответ привстал - поднявшееся сиденье громко стукнуло о спинку - и снова плюхнулся, так что ряд заходил ходуном, кто-то крикнул - "Сдурел?!" - и передние обернулись.
Эмма увидела лицо девушки со стрижкой. Овальное, смуглое, с точёными чертами и простым - и в то же время горделивым выражением. Крупные губы чуть поджаты, волнистая чёлка откинута набок, яркие чёрные брови - и светлые, необыкновенно светлые глаза. Их взгляд...
Эмме показалось, что этот взгляд пересёкся с её - и зажмурилась. Под веками её беспорядочно вспыхивали образы. Шум в ушах нарастал, дыхание замедлилось и стало глубоким, как во время сна. Голос командующего превратился в неясное жужжание, в котором прорывались слова:
- ..необходимость дисциплинированного противодействия... не утихает... на сентябрь-месяц количество стычек... на 47 процентов... также называемые "чёрными" или "керновцами"... по данным на начало 1088 года... значительно снизилось... Однако благодаря содействию союзников...
И тут Дэлли ответил совсем уже громко, почти крикнул:
- Убери свою статистику! Скажи о тех, кто - ...
Треск старого дерева заглушил конец фразы: Билли ударил в кафедру здоровой рукой - костяшками пальцев - и повисла пауза. Эмма увидела, что командир смотрит в сторону Дэлли - поверх него, и не потому, что не видит. А потому, что обратить на него внимание - значит дать ему слово.
Пауза длилась. С полминуты было слышно, как чирикают птицы.
А потом все взгляды вновь обратились к кафедре, и Билли продолжил - не так, как всегда.
- Я уверен, - сказал он с нажимом, - что Вооружённые силы Калоа приобретают в вашем лице умелых защитников порядка и просвещения - против хаоса и невежества. Я вижу в вас преданных этим идеалам людей. Но всё ещё есть несознательные элементы (и здесь взгляд командующего упёрся в Дэлли почти осязаемо, а сидевшие сзади "старички" вытянули шеи, услышав что-то новенькое), которым безразлично будущее страны. Которые не уважают воинский долг и дисциплину и позволяют себе мелкие, недостойные Воинов света эгоистические поступки и ничем не оправданное высокомерие. Всё еще есть, - продолжал он, возвысив голос, - те, кто готовы сорвать общее достижение благородных целей, если оно противоречит их эгоизму. Те, кто не верит в перспективу всеобщего процветания.
Билли замолк, и некоторое время тишину нарушал только скрип сиденья Дэлли, который всё так же качался, нагло пялясь в глаза командующему.
- Им не место в наших рядах, - сказал Билли просто. - Они позорят Белое знамя. К счастью, они сами это понимают...
Дэлли перестал качаться и выпрямился.
- ..и самовольно покидают нас.
Дэлли застыл, не веря ушам. Потом выкатил свои совиные глаза и произнёс:
- Самовольно?.. Самовольно, да?
И в полной тишине прозвучало:
- Да.
И речь покатилась дальше, оставив его позади.
- К сожалению, - продолжил Билли, - я должен признать, что имеются случаи - и, как бы мне ни хотелось, чтобы позорное слово не прозвучало в этот торжественный день, - я признаю: имеются случаи. - Он выдержал паузу и подчеркнул:
- Дезертирства.
- И я уверен, - Билли снова взял начальственный тон - они способствуют нашему единству, очищая наши ряды.
И Дэлли замолчал. Его не поддерживали. Тему дезертирства развивать не хотел никто.
А Билли завершал свою речь:
- Наша решимость в деле выполнения служебного долга должна быть единой. От этого зависит будущее Калоа! И я верю - наступит день - и наступит скоро, - когда Лимерия перестанет быть "Южной" и "Северной" и станет единой. Я верю, что Белое знамя положит начало дружбе народов наших стран, которые, как известно, не всегда были врагами. Я верю: настанет день, когда даже Дикие земли - он ткнул рукой в верхнюю часть карты, где зелёную массу лесов и болот Лимерии обводил алый пунктир границы, - даже этот дремучий северный край присоединится к Союзу Буквы...
Эмма почувствовала, как её накрывает жужжащее ощущение разверзающейся двери. Всё, что было в аудитории, ушло в фон, остался лишь силуэт командующего, - но и он лишился значения, ничто сейчас не имеет значения - открытые окна, майский день, стук сиденья Дэлли, облезлые стены, торжественная речь - всё лишнее!
Она пытается вспомнить.
Это было давно. У её матери была большая тяжёлая книга с цветными иллюстрациями - медицинский атлас. Это была её любимая книга. Каждый раз, когда атлас оказывался в её руках, она терпеливо делала вид, что рассмаривает картинки - все подряд, кроме одной - и задавала вопросы, всячески изображая интерес, давая понять, что эта книга нужна ей не ради этой одной картинки, а для чего-то ещё, не ради всего одной - особой - картинки, к которой она возвращалась сразу же, как только убеждалась, что на неё не смотрят.
Ей было нужно, чтобы ей верили. И позволяли иметь то, чего ей хотелось.
И ей верили.
На той картинке была смерть. И эта девушка - её образ - как-то связана со смертью. Она её уже видела - и этому сопутствовала смерть. Ошибиться невозможно: это чувство - то, что приоткрывает второй слой, как занавеска - не ошибается. И не появляется просто так. Эта девушка - та, что похожа на неё, - умерла. Или должна была умереть. И поэтому Эмма сейчас, глядя на неё, видит, как та умирает, - и не может отвести взгляд.
- ..прежде чем получить предписания по месту службы, каждый из вас выберет себе напарника из старших товарищей...
Эмма ждёт этих слов. Она всегда надеется, что ей новичков не хватит - она ненавидит общаться, - но сейчас её сердце учащенно бьётся от мысли, что напарницей её может стать ОНА.
В конце речи Дэлли встал первым и возгласил: "Да здравствует Белое знамя! Белое знамя мира! Ура! Белое знамя мира!", - яростно аплодируя самому себе. Билли ничего не осталось, как ответить: "Да здравствует! ПРИВЕТСТВУЮ ВОИНОВ СВЕТА!" - и многоголосый хор - "Служу Белому знамени!" - сопровождаемый всплеском сотен поднятых обнажённых мечей, заглушил издевательские реплики Дэлли.
И когда воины воздели мечи, отвечая на приветствие командира, Эмма увидела (не веря глазам), что руки девушки со стрижкой лежат по швам - и тут же поняла, что за небрежность была в её облике.
"Всё-таки это сон", - подумала Эмма. - "Этого не может быть".
Ворот новенькой расстёгнут, а перевязь прилегает неплотно, лишённая тяжести оружия. Она не салютует, а просто стоит, опустив руки. У неё нет меча.
Мгновение Эмме казалось, что скандал неизбежен, что этих двоих сейчас же, немедленно представят к наказанию за грубое нарушение устава сразу по нескольким пунктам - неуважение к старшим по званию, презрение к символике, злостное несоблюдение установленных форм поведения и одежды - и впервые за всё время речь завершится поводом для пересудов, - но мгновение затягивалось, и все уже шли к выходу, и когда она поняла, что упустила ЕЁ из виду, аудитория почти опустела.
Эмма решила пропустить всех вперёд и, дожидаясь, пока все выйдут, без особой надежды искала глазами новенькую.
Она исчезла. Смешалась с другими и вышла раньше.
Последней в аудитории осталась слегка растерянная белокурая девочка, которую никто не подобрал в напарники. Эмма молча обменялась с ней взглядами - и пошла к выходу, не оборачиваясь. Новенькая - за ней.