На следующий день после приветствия командир 4-й станции Билли Беспалый сидел в своём кабинете и смотрел на лежащие на столе листы бумаги со строчками цифр.
Перед ним был журнал патрулирования, расписание дежурств, таблицы движения числа военнослужащих на станции и копия рапорта за вторую половину прошедшего года, поданного им в Центр.
Рапорт состоял из двух частей - отчёта и требования. В отчёте описывалось текущее положение дел, а требование заполнялось с учётом потерь и расходов. В нём указывалось, сколько нужно довезти еды, вещей и людей.
Координационный Центр в Гулуме присылал пополнение дважды в год между периодами бездорожья - в мае и октябре. Новобранцы - 17-летние выпускники военных училищ - прибывали на станции для прохождения службы полным сроком два года. Срок мог быть сокращён в зависимости от обстановки. Отслужившие заменялись новыми с интервалом до полугода, отводившимся для передачи навыков.
Станции являли собой одну армию, растянутую вдоль границы и пополнявшуюся равными порциями в одно время. Личный состав каждой станции в норме не должен был опускаться ниже 300 человек, не считая персонала, но Билли помнил время, когда количество его людей доходило до 600. Если одна из станций требовала усиления вне графика - пополнение отправлялось и остальным.
Таких "внеочередных" пополнений за историю станции N 4 было два: в июне и августе 1087-го. Тогда дня не проходило без стычек с сопротивленцами. Сейчас же, когда напряжённость в районе пошла на спад, обычное - по графику - пополнение не превышало пятидесяти человек, а внеочередного не производилось. Из тех, кто служил с весны 1087-го, остались только самые стойкие - те, кто сами пожелали продлить срок, остальные отправились по домам. И Билли уже ждал, что следующим шагом станет расформирование.
Он снова взглянул на рапорт. Первая его часть - отчёт - описывала текущую обстановку как "спокойную": активности сопротивления не наблюдается, каналы снабжения действуют, отношения с населением благоприятные, дороги и тропы патрулируются из конца в конец - и никаких "керновцев" за полгода.
Вторая часть - требование - касалась только довольствия. Ни о каком пополнении речи не было.
А весна наступила рано. Уже в марте земля начала подсыхать, погода стояла солнечная, в апреле - впервые на памяти Билли - не шёл снег с дождем, и по лесу смело можно было передвигаться, не опускаясь по колено в болотную жижу. Новобранцев ждали к 1 мая.
Вместо этого 150 юнцов в промокших плащах с почерневшими краями, с ножнами, покрытыми грязью, с серыми измученными лицами прибыли 27 мая, когда Билли уже успел поверить в то, что их так и не будет. Пришли вечером, на ночь глядя и в дождь. А то, что было их полторы сотни вместо пятидесяти, значило, что ещё столько же отправилось к каждому из его соседей. Что в целом - на 20 станций - очень существенно.
Это, в принципе, объяснимо тем, что на носу роспуск "старых"... Но что тревожит его - так это другие рапорты, которые могли послужить причиной. Со дня последнего совета (а когда это было?) он не знал, как идут дела у других. Он не вызывал командиров соседних станций, не держал с ними связи, ожидая, что это сделает кто-то из них. А это прибытие новичков вне графика похоже на экстренную меру, или хуже того - на стягивание войск к границе по инициативе Центра, а не станций.
От этой мысли Билли начинает нервничать.
Он вспоминает свою речь в этот раз. Он заметил и лица, далёкие от энтузиазма, и выходку того парня - он его знает давно - как раз из тех "стойких", кто не захотел уходить в срок. Внешность не то чтобы приметная, но ведёт себя вызывающе. Бритый, глаза серые. Он не помнит его имени, знает только, что на "Д", и как посмотрит - так не забудешь.
Со словами на "д" у Билли связаны неприятные чувства.
Он вспомнил, как поднялся на кафедру, окинул взглядом ряды новичков - и у него засосало под ложечкой. Неприятное чувство. Вспомнил, как делал усилие над собой, чтобы не передать своё состояние.
"Чтобы дать вам проникнуться чувством, столь же страстным, что и у меня, вашего командира..."
Чувством, в котором он сам себе едва отдавал отчёт. Беспокойством, шедшим изнутри, потому что внешних оснований у него как будто и не было.
Он искал по рядам свою дочь. Сейчас ей как раз 17, и он поймал себя на том, что ищет её, - хотя узнать вряд ли сможет. Последний раз они виделись, когда ей исполнилось десять. Так уж вышло, что после того, как ввели ПО, количество девушек в армии выросло, теперь чуть ли не каждый четвёртый "Воин света" - девушка. С 70-х годов ПО - Принудительное Оплодотворение - совершается в рамках обязательного медосмотра всех девочек начиная с 14 лет. Избежать этого можно двумя способами: выйти замуж или пойти в армию. И Билли всем сердцем желал, чтобы его дочь не выбрала второй вариант.
Вместо поддержания стабильно высокой рождаемости добились увеличения численности военнослужащих... Что ж, может, этого и хотели. Но он не хочет видеть свою дочь на войне. Хочет, чтобы она оставалась как можно дальше отсюда - неизмеримо далеко, на самом юге Калоа, в маленьком городе Мрее, где он покинул её. В спокойном и мирном Мрее, в котором он сам родился и вырос - и где ещё хочет пожить, как нормальные люди.
Он подошёл к окну, открыл его и втянул в себя свежий, почти по-летнему тёплый воздух. Обманчивое спокойствие этих сосен... обманчивый запах спокойствия.
Он ведь ещё не стар - ему всего 37. Седина незаметна в светлых, по-военному коротко стриженных волосах, которые торчат "бобриком" на его круглой голове, солидно сидящей на толстой шее. Сложение, характерное для коренных калоа: невысок, коренаст, прочно стоит на земле. Шея и грудь изуродованы шрамом (отчего он всегда держит воротник наглухо застёгнутым), а взгляд, который ему хотелось бы назвать прямым и твёрдым - взгляд этих маленьких светлых глаз (так и подмывало его сказать: голубеньких... как незабудки) беспомощен из-за близорукости. Очков он не носит принципиально: считает, что со шрамом они смотрелись бы совсем уж нелепо. Ему никогда не удавалось придать себе по-настоящему пугающего вида - даже впадая в ярость (а это с ним случалось нередко), он помнил, что выглядит скорее трогательно - из-за этого смешного взгляда, - чем грозно. Он был по натуре добр и знал это.
А сейчас к его внешности добавилась ещё одна черта: глубокая вертикальная морщина между бровей ("белобрысых", - думал он, - "между этих бесхарактерных белобрысых бровей"). Билли тёр её, когда задумывался, словно проверяя, на месте ли. Появилась она за последнее время - и с тех пор не разглаживалась.
Этот парень спросил, что здесь происходит.
Легко сказать. Он и сам хотел бы знать это.
Из месяца в месяц со станции пропадает несколько человек. Не каждый месяц. Но постоянно. Менее 1 человека в месяц, если усреднять. А если нет - то двое пропали, то тишина. И никто ничего не знает.
Они просто не возвращаются.
"Здесь второй год ничего не происходит!" "Станции в безопасности". Билли сидит, сложа руки, и ждёт расформирования.
Чего он хочет добиться?
Что-то произошло во время приветствия.
Это "Служу Белому знамени" прозвучало фальшиво. Они отвечали ему - этому "Д"-как-его-там, - а не своему командиру. Они вторили его издевательству.
Или ему это показалось.
Он оглядел кабинет в поисках тренажёра - кожаного мячика, который он мял в кулаке, когда нервничал. Он нужен ему, чтобы успокоиться. Регулярные упражнения для левой руки. Кабинет обставлен аскетично: стол, стул, шкаф для бумаг. У стены - кожаный диванчик для посетителей. Мячику затеряться негде. Билли выдвинул ящик стола и пошарил внутри. Вот он... А когда поднял взгляд, его задержало то, что он не ожидал увидеть.
Он подошёл к окну. Между сосен к дому двигалась целая кавалькада, возглавлял которую человек в форме, говорившей о его принадлежности к высшему командованию. Билли не надо было прищуриваться, чтобы увидеть, кто это: с такой помпезностью являлся только он.
В форме его затейливо сочетались два цвета: белый и чёрный. Белый генеральский плащ, подбитый тканым серебром, расходился от плеч двумя чёрными рукавами, расширяющимися книзу, и был обведён широким чёрным кантом по краю. Пояс, перчатки и перевязь - чёрные, причём краги перчаток чёрные сверху, а снизу - белые. Такие же бело-чёрные сапоги, белый комбинезон - с чёрными швами. Конь покрыт попоной тех же цветов, сопровождающие - по трое справа и слева - одеты так же, только плащи полностью чёрные. Кони - вороные с белыми проточинами. Позади - знаменосец с белым полотнищем, перечёркнутым двумя косыми чёрными полосами, в центре которых - личный герб генерала Рэя: вензель, очертаниями схожий с Буквой на Белом знамени, только буква эта - вытянутая и сужающаяся к верху "Н" - напоминает башню, обвитую, как змеёй, маленькой "р" с реющим над нею вороном. На рукавах плащей всех вышито серебром изображение сломанного пера.
Подъехав к охране, всадники остановились, и бывший на посту вышел им навстречу, но ворот не открыл. Главный наклонился к нему, говоря что-то, его длинные русые волосы рассыпались по плечам. Охранник вертел головой, показывая рукой куда-то в сторону, его вид выражал растерянность. Билли понял, что один из двоих в охране отлучился, и теперь оставшийся на посту не может его покинуть, чтобы доложить о прибытии гостя, на счёт которого не имел указаний.
Потому что гость это был редкий.
"Только его мне не хватало", - подумал Билли. Он захлопнул окно, и лица всадников сразу обратились к нему. Он вышел из кабинета и сам направился к прибывшим, на ходу подняв руку в приветственном жесте. Генерал Рэй увидел его - и ответил. И Билли почувствовал, как волнение, владевшее им сегодня при взгляде на цифры, обозначающие пропавших, усилилось. Будто уже знал, чем вызван этот визит.
- Приветствую, генерал, - сказал он, подходя к воротам.
Человек на коне кивнул, и Билли услышал знакомый голос, негромкий, но звучный:
- Приветствую, партнёр.
Охранник открыл ворота и вопросительно глянул на командира: должен ли он пропустить посетителя как есть, с оружием? Билли дал знак согласия, и всадники въехали во двор. На перевязи генерала Рэя висел короткий меч в чёрных ножнах - меч "керновца".
У самого дома трое всадников спешились - сам Рэй и двое его телохранителей, - остальным было приказано ждать. Билли проводил посетителя в кабинет. Охранники остались снаружи, по обе стороны приоткрытой двери.
В кабинете Билли снова занял место за столом, генерал сел на диванчик. Плаща он не снял: после ранения у него отнялась левая рука, и он держит её под плащом так, словно её и нет вовсе. Он молод - кажется слишком молодым для своего чина. Его причёска наводит Билли на мысль о щётке для укладки - он представляет себе этого человека сидящим перед зеркалом с этой щёткой в руке, - но улыбнуться не может. Глаза у генерала Рэя с такими светлыми радужками, что их не видно, и смотрящему кажется, что на него глядят одни только дырочки зрачков, отчего взгляд кажется холодным и непроницаемым, как у рептилии.
- Глава Приполья собственной персоной, - начал Билли. - Решил напомнить о себе?
- И посмотреть, насколько мне ещё доверяют.
- Поводов сомневаться ты не даёшь, - ответил Билли и бросил невзначай, указывая взглядом на ожидающий за окном эскорт: - Что, в лесу небезопасно?
Рэй пропустил это мимо ушей.
- Люди у тебя новички, - сказал он вполголоса. - Получил пополнение?
- Только вчера.
- А я нет, - сказал Рэй.
- Что?.. - переспросил Билли. От неожиданности он опешил.
- Я давно не получал пополнения.
Билли понял, что не зря нервничал. Ответил сходу:
- Тебе не хватает людей? У тебя же есть ЛОА.
- Твой союзник - я, а не ЛОА.
- Но ты же руководитель...
- Не единственный. Руководство осуществляет совет.
Он говорил без акцента, разве что чуть более чётко, чем нужно. Это Билли тоже всегда удивляло: лимериец, в совершенстве владеющий языком врагов.
- Разве не ты главный в этом совете?
- К чему этот разговор?
- Ты никогда не просил людей.
Генерал Рэй откинулся на диванчике, и Билли снова отметил про себя его внешность: определил её как "неправдоподобную". Он слышал, что красивым людям живётся проще, потому что они "подкупают" окружающих, невольно вызывая доверие. Но этот не "подкупал" - он подчинял. Необыкновенно красивый юноша, исполненный внутренней силы. Сейчас он спокойно смотрел на Билли, словно изучая его.
- Знаешь, что они делают? - наконец сказал он. - Набирают добровольцев, а когда их становится слишком много, распускают по месту жительства до первого распоряжения. Их отрядам нельзя быть слишком большими. Эти добровольцы сидят по домам, у всех оружие, среди них полно бывших чёрных, рассеявшихся здесь после последних боёв, и мобилизуются они по одному слову, когда и сколько потребуется. А внешне - простые крестьяне.
- И что? - спросил Билли.
Генерал Рэй наклонился к нему и сказал:
- Ты сидишь на спящем вулкане.
Его двухцветная форма ярко выделялась в полумраке комнаты.
- Люди, с которыми мы боремся, - продолжил он, - переводят на свою сторону население. И то, что их много, не так страшно, как то, что мы точно не знаем, сколько. Те, кто прямо не участвует в ТНО, часто всё равно им служат так или иначе - разведчиками, информаторами... Отряды в 2 - 6 человек - тут всё равно что иголка в стоге сена! Шастают по лесам и болотам такими тропами, какие известны лишь диким зверям да им, и патрулированием дорог их не выявить. И мои люди переходят к ним.
- Послушай, Рэй...
- В этом месяце я потерял десяток, и ещё четверо ушли за эту неделю. Если так пойдёт дальше, от дозора ничего не останется.
- Рэй, в твоём подчинении целая армия. Почему ты пришёл ко мне?
- Потому что мы союзники, и у нас договор.
- Этого пункта нет в договоре.
- В договоре стоит пункт о ресурсах, - спокойно ответил Рэй. - И я его выполняю.
Это была правда - Билли не мог пожаловаться. Рэй поставлял на станцию продовольствие в начале каждого сезона, как правило, первого числа. Отчасти поэтому Билли и не ждал его сегодня: до 1 июня было ещё два дня, к тому же, генерал вовсе не считал нужным лично сопровождать каждую поставку.
- Свою часть договора я выполняю не хуже, чем ты, - сказал Билли. - Но я не могу распоряжаться...
- Да брось. Ты тут царёк.
Билли почувствовал, как краска заливает ему лицо, - но знал, что позволит и не такое. Этот странно молодой человек имел влияние на него.
- Я не могу отрядить людей. У меня их всего три сотни, - сказал он.
- Значит, вызови подкрепление.
- Нет.
- Хочешь повторения 1087-го?
Билли набрал в грудь воздуха и заговорил, не думая, слыша собственный голос со стороны:
- Подожди до осени, до нового прихода, когда "старички" уйдут, а новенькие будут не в курсе...
- А сейчас они в курсе? - Рэй бросил взгляд на расписание дежурств с именами, вычеркнутыми красным, и Билли перехватил этот взгляд.
- У тебя, - сказал генерал Рэй, - и у вас каждого только и есть, что пара сотен мечей, которые могут лишь патрулировать, а это бесполезно. Ты сам видишь. Станции без поддержки Центра - ничто.
Это Билли знал сам. Он молчал, не глядя на генерала. Тот продолжал:
- В какой-то мере всё верно: война против партизан - война малых подразделений, здесь не одна сторона идёт на другую, а одни люди охотятся на других людей. Но что будет, если роли поменяются и партизаны используют против вас ваше же оружие? Навяжут прямое столкновение при перевесе сил?
Рэй глянул прямо на Билли, и его необычно светлые глаза сверкнули, как колотый лёд.
- А похоже всё именно на это, партнёр. Что они затаились и собирают крупные силы. Ждут, когда их поддержит Керн.
- Керн? Откуда такие сведения?
- С той стороны реки. Мы, конечно, следим за этим, но они всё равно лезут. Здесь, в верховьях, у Лимы полно отмелей.
- Что, кого-то взяли живым?
Рэй помолчал, и Билли вдруг подумал, что этот юноша, пожалуй, одолел бы его в поединке. И не на оружии, а голыми руками.
"Одной рукой", - поправил он себя. - "Рука у него одна. Правая".
- Живыми взять себя не дают, - проговорил Рэй. - Но перед смертью поминают "народного освободителя".
Слова "народный освободитель" были выделены непередаваемой смесью сарказма и презрения.
- С теми силами, что есть у тебя, - продолжил Рэй, - и у меня самого, если не считать ЛОА, - мы их отсюда не выбьем. А ЛОА будет сражаться только за припольцев. Разъясни это своему Центру, и пусть он пришлёт сюда настоящее войско.
- Подожди до осени.
- Может, мне и с поставками ждать до осени? Тебе уже привезли чечевицу, три месяца на ней, как думаешь, продержишься?
Билли перехватил удар:
- Хочешь разорвать договор? Первое, что они сделают, когда прибудут сюда - снесут Башню.
Теперь глаза Рэя смеялись. Он не просто откинулся, а развалился на диванчике, положив ногу на ногу. Закруглённый бело-чёрный край плаща на полу сверкал, как крыло бабочки.
- Хочешь знать, - медленно начал он, - что делают ТНО-шники с пленными?
- Нет.
Билли уже понял свою ошибку, и этот разговор ему не нравился. Он знал, что всё, что генерал Рэй сейчас скажет, известно ему по опыту. Потому что Рэй сам - ТНО-шник, хотя и бывший. А он, Билли Беспалый, сейчас с ним торгуется.
Генерал Рэй спокойно продолжил:
- Вырезают им глаза. У них для этого есть специальные ножички, короткие такие и загнутые...
Билли вздохнул мучительно.
- Вырезают и собирают в корзины. А потом показывают друг другу. У них такая форма отчётности.
Было тихо. Билли слышал, как скрипнул сапогами за дверью один из охранников. Сосны за закрытым окном шевелили ветками.
- Сейчас их сдерживают только припольцы и мы, твои союзники, действующие именем Белого знамени, - сказал Рэй всё тем же негромким голосом, от которого Билли вздрагивал. - Но если нас не будет... Билли, тебе жалко твоих мальчиков и девочек?
Билли молча смотрел в сторону.
Генерал Рэй сказал:
- Это правильно. - И закончил размеренно:
- Я не разорву договор, потому что его не разорвёшь ты. - Он снова глянул на стол с бумагами. - Не бросишь того, кто делает тебе отчётность.
Генерал Рэй опять сидел прямо, спокойный, собранный, уравновешенный. И Билли снова пронзило ощущение шедшей от него необоримой силы - силы человека, абсолютно уверенного в себе.
"Он просто берёт своё", - подумал Билли и в очередной раз поразился его молодости. По году рождения этот человек был на пять лет старше его, и Билли никак не мог с этим свыкнуться. "Юноша", - повторял он про себя - "Юноша, мальчик... Нежная кожа, гладкий высокий лоб, никаких морщин, и с бровями у него всё в порядке".
Брови генерала Рэя не "белобрысые", хотя он блондин, а тёмные и узкие, стремительного разлёта. Сейчас они придают его лицу выражение спокойного превосходства.
Билли, помолчав, говорит:
- Отчётность не идеальная.
- А будет ещё хуже, когда половину ЛОА вырежут чёрные, а вторая половина примкнёт к ним и пойдёт на тебя.
- Я здесь не один. Нас шесть тысяч.
- Вдоль всей границы? Кордон можно прорвать, если ударить в нескольких местах сразу, так, как вы сделали в Делесе.
Билли почувствовал, как его рука непроизвольно сжалась в кулак. Мячик-тренажёр оставался в столе, он не мог достать его при Рэе.
- На все сразу они не могут напасть, - сказал он. - Патрули соседних сообщат...
- Патрули!.. - Рэй чуть не расхохотался. - Подумай, сколько у тебя будет времени? Два часа? Час? Здесь даже лошадей нет!
- Сигналы передаются мгновенно. Станции оснащены системой светового оповещения, и если нападут на одну...
Рэй снова надвинулся на него своим ледяным взглядом.
- А им и не надо нападать на все. Стоит проделать это только с одной, и когда вести дойдут до Центра - а они дойдут, даже если ты будешь молчать... - на слове "молчать" Билли дёрнулся, - снова начнётся война.
У Билли желваки заиграли на скулах.
- Я сказал нет! - рявкнул он.
Он хлопнул ладонью по столу, бумаги разлетелись, пальцы заныли. Дверь распахнулась, в ней появилось лицо охранника, и Билли почувствовал, как ярость затопляет его и вот-вот выведет из себя. Он с шумом встал из-за стола и отошёл к окну, повернувшись к Рэю спиной. Лицо горело, но он не стыдился, нет... Тут было что-то другое.
Руки судорожно сжимались, и он сцепил их за спиной. Слышал, как Рэй сказал: "Хорошо". Чувствовал, как он на него смотрит. А потом снова зазвучал этот голос:
- Мы ведь миротворцы, да?
Билли не ответил.
- Миротворцы, а не пацифисты. Убеждённые миротворцы.
И Билли не знал, что злит его больше - упоминание о войне или об "убеждённом миротворчестве".
Теперь голос звучал мягко, почти печально.
- Нас считают частью Северной Лимерии, но это не так. Приполье здесь, в Южной. Но мы не с вами. Мы сами по себе. Мы не трогаем вас, чтобы вы нас не трогали, и мы сотрудничаем с вами, чтобы чёрные нас не трогали тоже. Чтобы мы могли жить, как живём. - Тут голос Рэя стал жёстче. - А ТНО от этого звереют. Когда они находят деревню, которая сотрудничает с белыми, они...
- Прошу, Рэй, не надо!
- ..осуществляют в отношении её карательные меры. Так вот, Билли: чтобы этих мер не было, у нас есть ЛОА. И когда она будет сражаться с чёрными, мне - с моей гвардией - будет не защитить ни тебя, ни себя.
Билли повернулся и снова увидел лицо генерала Рэя. Печальное, оно теперь казалось намного старше: генерал словно был вне своей молодости, тяготился ею, как будто после всех прожитых им лет жалел, что всё ещё молод. Он сказал:
- Да, партнёр, я думаю о себе. ТНО не забыли, кто сдал вам их главарей два года назад.
Билли отвернулся к окну с суровым, сдержанным вздохом. Во дворе пятеро всадников ждали своего командира.
Генерал Рэй продолжил:
- С того самого дня я каждую ночь ложусь спать с мыслью, как мне перережут горло, а штаб спалят вместе с людьми. Мне нужна гвардия, верные, сотня... даже полсотни - для моей личной охраны. Да, - повторил он, - я думаю о себе! И о тебе, партнёр, потому что к тебе я ближе, чем Центр. Представь, что они пойдут на тебя - на одного тебя, без соседей. От кого ты скорее дождёшься помощи?
Билли не отвечал. Не мог.
- До Гулума 50 километров, - продолжал Рэй. - По здешним меркам недалеко, но до меня всего шесть. Расстояние от Гулума твои мальчики и девочки преодолевают пешком, и на это у них уходит два дня, а то и больше, а до меня - меньше двух часов. Это даже ближе, чем 8-я... или 6-я? Помнишь, тем летом, - кто спас тебя?
- 15-я. 11 километров. Она ближе всех.
Они долго молчали оба. Кони во дворе прядали ушами, переступали с ноги на ногу. Телохранители о чём-то беседовали, ветер шевелил их плащи. Знаменосец, вытянув шею, слушал, тяжёлое древко он поставил на землю. Наконец, Билли отошёл от окна к столу и стал собирать бумаги.
- Полтора года, - сказал он, глядя в стол. - Ты сдал их главарей полтора года назад.
- Вызови подкрепление, - сказал генерал Рэй. - Серьёзные силы. Я сам введу их в курс дела, ты сообщишь соседям, мы скоординируемся и будем поддерживать связь. Вот это будет подлинное сотрудничество.
Билли упёрся руками в стол и посмотрел прямо на генерала. Он знал, что тот прав. Он понимал всё. Но не мог.
Он думал о Делесе.
- Я не могу, Рэй.
- Хорошо, - генерал встал. - Я подожду.
Он пошёл к двери - плащ прошуршал по комнате, подметая пол бело-чёрным краем, великолепным, как крыло бабочки. Уже у порога сказал:
- Обоз у ворот. Обратно я его не возьму.
Отвернулся и прошёл вперёд, исчезнув за спинами сопровождавших его охранников.
* * *
После ухода Рэя Билли сначала испытал облегчение. А потом стало стремительно нарастать совершенно другое чувство, и Билли отчётливо понял, что ему страшно. Он подошёл к окну, распахнул его - ветер бросил ему в лицо тёплые капли - и он высунулся наружу, подставляя себя им, словно хотел вырваться из этого разговора, избавиться от него, стряхнуть с себя его следы.
"Если будешь молчать", сказал Рэй. "Вести дойдут, даже если ты будешь молчать".
Он вспылил, потому что его уличили. Да, он молчит. Не докладывает обстановку, "сидя на спящем вулкане". Надеется, что вулкан так и будет спать.
Пополнение пришло, потому что со станций пропадают люди - и у него, и у других, он уверен в этом, как и в том, что другие докладывают. А он молчит. Ведёт себя вопреки и военному, и здравому смыслу.
"Прорвать кордон, ударив в нескольких местах"... Да - во многих одновременно, блокируя соединение частей. Именно это было сделано в Делесе, но там были настоящие укрепления, там были крепостные стены, - а что здесь? Только 4-я обнесена хотя бы какой-то стеной, всё-таки бывший монастырь, у остальных нет и этого. Они не смогут оказать серьёзного сопротивления. Он это знает - поэтому и говорит новобранцам о безопасности.
Он выдвинул ящик стола, достал мячик и начал мять его в пальцах. До чего же, подумал он, действительно, дикая это вещь: вороги прут на чужую страну, у них два дня (именно такое время им отводит начальство) на то, чтобы сломить сопротивление защитников, те засели в крепости и отбиваются примерно в 10 раз дольше отведённого времени, после чего к захватчикам подходит подкрепление - и стирает с этой обречённой ворогу земли и крепость, и её защитников, выбежавших в самоубийственую атаку...
Всех до единого. Билли неопределённо глядел куда-то в окно, сжимая и разжимая кулак. Всех.
Невозмутимая жестокость... Неумолимая, холодная жестокость. Билли видел её в глазах генерала Рэя. Никакой пощады - никому.
"И пришли люди, одетые в белое..." - Билли вспомнил место из какой-то летописи, "История Северных земель", что ли... "И пришли люди, одетые в белое, и не оставили после себя ни мужчины, могущего стоять на ногах, ни женщины, ни ребёнка старше семи лет". Да, Летопись Северных земель. Пришли - и не оставили после себя ничего, кроме выжженной земли.
И, словно этой неумолимой жестокости было недостаточно - детей Делеса отсортировали и уничтожили в "порядке, достойном восхищения"! Именно так: "достойном восхищения", он сам видел это в одном из рапортов. Сначала их разделили на мальчиков и девочек, а тех по возрасту - и убили всех старше семи, а младших забрали на воспитание. Да, так они действовали - Воины света. Везде, куда добирались.
Ужас Делеса был в том, что нападения не ждал никто. Защитников было мало, у них не было ни запасов оружия, ни продовольствия. У них не было связи с другими частями, сражавшимися поодиночке. Им никто не пришёл - и не пришёл бы - на помощь. Белые передавили их - каждого по отдельности. И именно так будет здесь.
А он, Билли, тогда ещё не беспалый - молодой офицер с двумя здоровыми руками, - командовал этим.
Он был тем, кто ввёл в бой резерв - как сыграл последнюю ноту в финале. Он был уверен, что после предложения сдаться бой будет кончен, - но он ошибался, и поступил приказ, и они выполнили его, они палили в них из пушек, пока не разнесли стены и не превратили всех, кто был на них и за ними, в ошмётки рваной плоти.
И теперь эти люди - одетые в белое - надеются освоить эту страну. Страну, в которой, кажется, каждая ёлка растёт из ненависти, а эти жуткие деревья - ризы...
Ризы. Деревья с нежно-серыми стволами и плоскими кронами, каждый лист которых выглядит, как наконечник стрелы. Увидев их раз, Билли был поражён сходством, совпало даже то, что у черешков листья были тёмными, а ближе к краям - ярко-красными, словно обагрёнными кровью. Эти растения были красными и весной, когда распускались, и первыми краснели с наступлением осени. Может быть, форма их листьев и вправду легла в основу формы лимерийских наконечников, а может, у него к тому времени уже было воспалено воображение, - но он приказал вырубить их сразу, как только прибыл на станцию и увидел их там. Вырубить и выкорчевать пеньки, чтобы те, кто придут позже, не знали, что они тут росли. Алые - словно упрекая захватчиков за пролитую кровь и пророча её.
И вот он, Билли, прозванный Беспалым за боевое увечье, ветеран двух войн, участник делесской бойни и почётный инвалид в должности военачальника при границе - торгуется с вражеским перебежчиком о припасах. И как он дошёл до жизни такой?
"Занятно", - отметил Билли, сжимая мячик, - "что у Рэя висит плетью левая рука. Это как будто делает нас двоих одним целым... хе-хе... генерал Рэй, глава местных вооружённых сил - правая рука капитана Билли Беспалого. Тьфу ты".
После Делеса он хотел уйти - но в военное время это нельзя было сделать. А там одно за другое... И вот - жена не видела его уже 7 лет (на побывку он приезжал в последний раз в 1082-м - на Новый год, - а весной отправился в Лимерию). Он забыл её голос. Его дочь выросла, и он видел её лицо в каждой девичьей мордашке, обрамлённой белым капюшоном, - и каждый раз надеялся, что это не она. Вот почему он обвёл глазами аудиторию - привычно обвёл, - и его взгляд остановился на передних рядах, словно искал кого-то. Он пытался увидеть среди этих лиц свою дочь - и молил судьбу, чтобы её там не оказалось. Он не знал, как она выглядит. Он хотел вернуться больше всего на свете.
* * *
Формально война началась из-за Баскии - спорной территории на границе двух стран, но истинная причина, как всегда, была глубже. "Национально-религиозная рознь" - так это называлось чиновниками, на деле же это была абсолютная, органическая непереносимость двух народов, по какой-то исторической иронии оказавшихся родственными и потому жившими смешанно на некоторых территориях, считавшихся общими, например, в Тарии - провинции Калоа, где даже не насаждали атеизм и кое-как уживались, пока язык коренного населения не объявили вне закона. Калоа и Лимерия не терпели друг друга и вступали в вооружённое противостояние по любому поводу. Война сопровождала Билли всю его сознательную жизнь как часть обстановки, его дед, отец и дядья были военными, так что его карьера была предопределена, и он против этого ничего не имел. Когда вспыхнула гражданская в Баскии, ему было чуть за двадцать, он уже не первый год был женат, а его дочь училась разговаривать на языке, который только появившиеся тогда члены "движения ненависти", позже известного как ТНО, - называли "языком захватчиков и убийц". И когда Калоа направила войска в Баскию "для усмирения", он пошёл с ними. Он хотел показать "чёрным тварям" их место - а вместо этого насмотрелся на то, на что оказались способны те и другие: и те, кого называли "чёрными тварями", и те, кого сами "чёрные твари" величали не иначе, как "белыми червями".
За I-й Южной последовала II-я - и к середине её Билли начал жалеть, что не воспользовался передышкой, наступившей после разгрома "чёрных" в Баскии. Он не подал в отставку, когда мог. А к моменту, когда он всё же решил вырвать военную страницу из своей биографии, прошения у него не приняли.
Делес. Весна 1082-го.
Билли, нервничая, сжимает левой рукой мячик для тренировки. Смотрит в окно - и ему снова кажется, что он видит дождь и розовые потоки - крови, разбавленной дождевой водой... розовые ручьи Делеса.
Белые вторглись в Лимерию в мае 1082-го, как только просохли дороги. На проход границы начальство выделило два дня. На деле у них ушло двадцать - и треть личного состава частей, проводивших штурм крепости. Когда они вошли в город, в нём не было никого, кроме женщин и детей: все мужчины включились в оборону и были истреблены поголовно.
А потом были истреблены их дети.
С тех пор каждое слово на "д", которое он забывал и пытался вспомнить, неизменно звучало как "Делес".
После этого он сказал себе: "Хватит". Но это было только начало.
В самой Лимерии война сразу приняла характер тотальной. Белые продвигались вперёд с огромными потерями, лимерийцы отступали, но не склонялись, продолжая борьбу при всяком случае и отовсюду, так что Билли, наконец, почувствовал, что начинает уважать этих людей больше, чем собственное начальство. Он больше не подавал прошений об отставке, считая своим долгом - теперь - закончить эту войну, вложить все свои силы, насколько сможет - не в "победу", нет! - а в завершение этого кошмара, сыграть свою роль, какой бы мизерной она ни была, в достижении мира, не устраняясь от этой роли и не отворачиваясь от последствий когда-то им затеянного, не пытаясь трусливо бежать от них.
Так было ещё пять лет - войны за мир, к которой Билли приговорил себя. До тех пор, пока в одном из нападений - не в бою, а в налёте партизан на казарму - он не потерял часть руки и с нею способность держать оружие. Чудом он не потерял ещё и голову. Рану его, пересёкшую всю верхнюю часть груди, можно было счесть безнадёжной, не окажись она неглубокой и не задевшей - опять-таки чудом - крупных артерий. От сепсиса его спасло сильное кровотечение, ставшее бы смертельным, будь дело на поле боя, а не на отдыхе, где ему сразу смогли оказать помощь.
И даже тогда он не демобилизовался, хотя теперь уже имел полное право. Он заявил, что его оставшаяся рука не хуже другой, вернулся в строй и прошёл войну до конца, а когда она кончилась, просил направить его блюсти мир на границе. И его направили - в чине капитана и со славой почётного инвалида.
Однако мира в Лимерии не наступило.
Победа оказалась для белых неожиданностью. Мирное соглашение, предложенное Керном, застало их врасплох в глубине страны, без ресурсов и поддержки населения, и они приняли его - фактически, из-за физической невозможности продолжать войну.
"Никто не готовил нас к победе", - вспомнил Билли слова кого-то из его сослуживцев. Тот рассуждал, что, научившись только сражаться, победитель направляет эту привычку на собственное поражение - чтобы снова оказаться в ситуации борьбы.
Захваченная территория оказалась слишком большой. Силы белых на ней - рассеянными. Они были зависимы от Центра, бывшего слишком далеко от большинства гарнизонов. Дело осложнялось погодными условиями Страны дождей, то и дело блокировавшими пути сообщения. На своей новой земле белые оказались в ловушке.
И чёрные этим пользовались.
Сопротивление тлело по всей Лимерии. Вначале дыбившееся, а затем ушедшее вглубь, как хроническая болезнь, оно отравляло жизнь белым, оккупировавшим эти территории, причём иногда буквально - отравляя еду и воду.
Они даже нападали на станции! - Билли вспомнил тот раз, когда дошло до рукопашной, и спасла тревога, отправленная по системе световых сигналов ближайшим соседям: они зашли в тыл нападающим, и тогда их удалось окружить и уничтожить. Но больше трети только что прибывших новобранцев погибло. Это был первый случай внеочередного пополнения, которого он потребовал.
В какой-то мере разобщённость станций и отдельное руководство каждой делали их менее уязвимыми. Та же система, что и у партизан. Из-за постоянных нападений на патрули Билли даже начал уменьшать отряды, чтобы подвергать людей меньшему риску, и в конце концов патруль начал состоять из двух человек, как у самих ТНО. Но источник этой заразы оставался скрытым. Билли понимал, что переломить эту ситуацию можно только через лояльность местных.
Вот эту лояльность и обеспечил генерал Рэй.
Он представился Билли в октябре 1087-го, когда начались перебои со снабжением. Пришёл и предложил "найти и уничтожить источник заразы". И в качестве подтверждения сразу сдал руководство целой сети отрядов ТНО, - то самое, которое Билли несколько месяцев не мог обнаружить. "Я могу выиграть войну против Керна", - заявил он и напросился на службу.
Но началось всё с Башни - чуть раньше.
Эти сооружения сносились повсюду, куда белые только могли дотянуться, причём сами они считали это актом милосердия по отношению к жителям, которые им поклонялись, будучи "жертвами мракобесия и невежества". К тому времени, как Билли надел военную форму, целых башен нигде уже не осталось, но в Лимерии эти болваны торчали в каждом населённом пункте, - и в каждом их уничтожали вместе с их служителями (или, как их тут называли, жрецами) и сочувствующими ("носителями культа"), что каждый раз вызывало у населения новую вспышку ярости. Поэтому когда Билли обнаружил одно из таких сооружений в своём районе, он сразу решил его не трогать. Башня могла быть не нанесена на карту - и в отсутствие приказа от начальства он мог спокойно закрывать на неё глаза.
Однако она оказалась нанесённой на старую карту Лимерии - не только до вторжения, но и до власти Керна. И даже до его рождения. Так что на её счёт приказ был получен однозначный: уничтожить.
Билли не спешил его исполнять. Когда у него потребовали отчёта, он сообщил, что все запасы пороха для пушек у него испорчены дождём, а других средств разрушить монументальное сооружение не имеется.
Летом 1087-го вместе с пополнением ему прислали и порох. Тогда он потащил пушки к Башне. И сразу столкнулся с двумя неожиданностями.
Если не считать того, что лошадей для подвоза пушек пришлось брать у местных, первая неожиданность была в том, что лошади эти почему-то отказывались идти к Башне. И пушкари тоже.
А вторая неожиданность случилась, когда жители деревни, рядом с которой стояла Башня, вышли на её защиту. Билли пригрозил их разогнать - и тогда они сообщили ему, что вызовут взвод ЛОА, если он не уберётся отсюда. И тогда ему придётся противостоять уже не крестьянам с вилами, а воинам, у которых тоже есть пушки. Поэтому пусть оставит Башню в покое и даст им жить так, как они хотят.
Так Билли узнал о Лимерийской Освободительной Армии.
Деревня, в которой это случилось, называлась Лалка. Входила она в район, имевший название Приполье - по названию места, в котором стояла Башня: Поле Молчания, или просто "Поле". И весь район "Поля", как его называли крестьяне, или Приполье, состоявшее из нескольких десятков деревень, - имел свою власть, противопоставившую себя власти Керна, а значит, и его действующим приспешникам - ТНО.
Для Билли это стало вдохновляющим открытием.
Он вернулся на станцию и составил рапорт в Центр о местных вооружённых силах, не являющихся силами сопротивления, и о том, что Башня находится под их защитой. И запросил указаний о дальнейших действиях.
А пока ждал ответа, произошло вот что.
Продовольствие поставлялось из Центра "до налаживания контакта с местными". А пока контакт не налажен, еду привозили по тому же графику - раз в полгода с очередной партией новичков. И только еду длительного хранения - в основном это были галеты и крупы, требующие сухости. И если на пути её не перехватывали партизаны, она часто и сильно портилась из-за дождя. Так что питание на станциях было скудным. Начальство считало это стимулирующей мерой.
С осенней поставкой случилось именно это: её перехватили. Новички прибыли, а обоз отстал и ожидался на следущие день - два, однако прошло десять дней, а еду так и не привезли. 15-го октября пошёл снег - и связь как с Центром, так и с соседями замерла. От прежней поставки еды хватило бы на несколько дней, а впереди - пять месяцев зимы на станции, окруженной лесами, кишащими непонятно кем. Билли ломал голову, думая, что ему делать - и тут явился, словно по волшебству, некто, назвавший себя генеалом Рэем, и предложил решить эту проблему в обмен на поддержку в одном деле.
Об этом генерале Билли слышал ещё до своего личного с ним знакомства: он был в числе тех, кто оборонял Гулум (теперь это столица Южной Лимерии) и держал оборону поразительно долго, за что удостоился личного внимания самого Керна. "Народный освободитель" рекомендовал его к участию в ключевой операции при Лиме - теперь уже не понять, в награду за заслуги или в наказание за провал. А вот дальше пошли странности. Потому что на битве при Лиме жизненный путь генерала Рэя заканчивался. Все документы из попадавшихся Билли, где этот человек упоминался, на этом сходились. В одних говорилось, что он погиб - вместе с тысячами других лимерийцев, оставшихся на берегах и на дне проклятой реки, в других - что пропал без вести. А тут он был живой и - хотя и с последствием в виде нерабочей руки, - для павшего смертью храбрых легко отделавшийся. На момент встречи с Билли генералу было уже 40 лет, но выглядел он лет на десять моложе. Свободно говорил на двух языках: за все беседы с ним Билли ни разу не уловил в его речи ни акцента, ни малейшей ошибки - он владел калоа, как родным, и в то же время говорил с подчинёнными на лимерийском. Но главное - он был героем, фаворитом самого Керна, переметнувшимся на сторону врагов после долгой и самоотверженной службы "народному освободителю".
Уже став союзником, он заказал себе и своей личной гвардии особую форму для обозначения статуса
(шестёрки захватчиков)
партнёра Воинов света в деле защиты населения от приспешников тирана - "керновцев". Билли знал, почему эта форма была бело-чёрной, а не белой. И если то, что он знал, было правдой - то он понимал этого человека. Необъяснимой оставалась лишь внезапность его поступка, потому что то, что узнал Билли, произошло задолго до его предательства. И ещё: то, что было известно Билли от него самого, ни в одном из документальных источников тоже не значилось. Но тогда, осенью 1087-го, он об этом не думал. Вместе с пополнением он получил ответ на свой запрос Центру: "действовать по обстоятельствам". А обстоятельства складывались так, что он нуждался в помощи, и эту помощь ему предлагали. Ради неё нужно было рискнуть: сорвать операцию, нацеленную против тогдашнего главы Приполья. Сделавший это предложение пришёл один, пешком, без формы и оружия. Свой именной генеральский плащ он принёс в котомке и предъявил как удостоверение личности. И ещё предъявил тщательно разработанный ТНО план переворота, в результате которого анти-керновское руководство Приполья сменилось бы про-керновским. Тут уже речь шла не только о чечевице.
Когда погода улучшилась, Билли созвал совет. Первый и единственный раз. Участвовали четверо: командиры ближайших - 8-й и 15-й - станций, он сам и тот, кто рекомендовался как генерал Рэй. Решили, что риск оправдан.
Билли слышал о "керновцах", сотрудничавших с белыми в роли информаторов, но ему они не встречались: все чёрные, с которыми ему приходилось сталкиваться, оказывались непримиримыми. Тем поразительнее было то, что предложил этот Рэй. Риск был велик: их заманивали на чужую территорию, а то, что Рэй был в заложниках, им бы не помогло, окажись вся затея очередной партизанской уловкой. Тогда под удар попали бы люди не только Билли, но и его соседей, которые тоже участвовали в рейде. ТНО-шники ради меньшего шли на смерть. Но всё прошло, как по маслу: тогда на станции ещё оставались опытные вояки, а для новичков крупная контр-партизанская операция стала первым настоящим делом. И сразу - победа! Они ликовали! А когда на станцию приехала свежая еда, ликованию и вовсе не было предела.
Рэй под протекторатом Воинов света вошёл в совет администрации района, а затем занял место главы. Для него это стало долгожданой наградой за службу родине - и искуплением за то, что служба эта не оправдалась ни под Гулумом, ни при Лиме. "Я служу Лимерии, а не Керну", - говорил он. Военные поражения он относил на счёт "народного освободителя".
Он хотел служить делу мира. Это решило всё.
"Да. - Билли потёр морщину на лбу. - Это всё и решило". Рэй брал на себя не только продовольственные поставки, но и охрану территории и патрулирование "припольского" участка границы собственными силами - и он ударил с ним по рукам.
Взамен Рэй требовал передать ему полные права на Башню. По сути, он её выкупил - за "обеспечение Воинов света полноценным питанием" - таким, какого не видывали на станциях: сушёные и свежие фрукты, яйца, масло, овощи, птица - каждые три месяца. Был заключён договор, в котором, помимо таких поставок, закреплялась обязанность генерала Рэя немедленно сообщать о любых манёврах потенциального противника, ставших ему известными, в том числе благодаря наблюдениям, осуществляемым с Башни. Использование Башни дозволялось при одном условии: не допускать к ней гражданских лиц независимо от их принадлежности к культу, традиционно отправлявшемуся в таких сооружениях. Со стороны белых закреплялся запрет приближаться к границам Приполья на расстояние полёта стрелы - во избежание недоразумений, могущих быть истолкованными как провокация.
И всё. Теперь ЛОА считалась союзным войском, её часть, подотчётная непосредственно генералу Рэю как руководителю борьбы с сопротивлением, носила название Дозора Башни, а Билли оставалось только соблюдать формальности и заполнять рапорты.
Такой службы Билли ещё не знал: месяц за месяцем шли спокойно. Ни нападения на патруль, ни налёта, ни диверсии, ни засады. Не дежурства - прогулки. И жареная курятина на обед. 1088-й наступил в тишине, не нарушенной ни единым происшествием. Генерал Рэй обеспечил идеальную отчётность.
Билли, задумавшись, катал по столу мячик здоровой рукой. Пять месяцев. Почти: ноябрь, декабрь, январь, февраль. Март. В марте - в самом конце - началось.
Ему не нужно лезть в шкаф, чтобы достать и пересмотреть свои рапорты - он их помнит. Июнь 1087-го: 33 человека убитых, из них 18 новобранцев, их тела лежат в ряд перед главным корпусом, под знамёнами, на них парадная форма, руки на груди - поверх рукояти меча, уложенного вдоль тела, капли дождя стекают по мёртвым лицам, как слёзы... Перед этим пришло письмо от жены: у дочки день рождения, она спрашивает, где папа, - а он помнит только детский её голосок, ей 15, а он помнит её только маленькой... И сейчас, на прощании с павшими, не может сдержать слёз, после церемонии запирается в кабинете, зажимает рот кулаком и плачет... Через 2 недели - новое пополнение. Потом август - опять убитые, из раненых троих "тяжёлых" отправили со станции, двое "лёгких" - оставлены, один скончался. За последние месяцы 1087-го - с осени по декабрь: 15 убитых, из них большая часть - в рейде против ТНО в Приполье, столько же раненых (оставлены на станции). Болезни (в основном из-за холода; один умер от воспаления лёгких). И вот 1088-й.
Первая половина: 4 пропавших без вести. Двое в марте и двое в мае. Четверо - с января по июнь.
В сравнении с общим спокойствием это бросалось в глаза - и в то же время было так мало. После прежнего - почти ничего.
И вот тогда он в первый раз умолчал. Приукрасил отчёт - чуть-чуть: отправил рапорт, не указав потери. И как будто даже имел на это право: численность ниже трёхсот не опускалась. А пропавших можно было списать на счёт диких зверей: все знали, что тут водились медведи. Или все они - дезертиры. Могло ведь и такое быть. В крайнем случае, можно было включить их в отчёт позднее.
Но год прошёл, а он не включил. А красные полоски в журнале патрулирования всё появлялись: за вторую половину 1088-го их уже шесть - в июле, августе, октябре. Всегда парой, всегда два имени, оба ушли в патруль - и не вернулись оба. Эта весна началась исчезновением ещё двоих - и ни следов, ни свидетелей. Ничего.
Только страх, свернувшийся в сердце чёрным клубком. И вертикальная морщина на лбу.
Он не знал, что об этом думать. И вопроса об исчезновениях с "воспитанниками" не поднимал. Считалось, что это "рабочий момент". Потому что не мог он сказать: "не знаю". Поэтому говорил, что мог: "Не приближайтесь к Приполью".
А Рэй появлялся на станциях в бело-чёрном, как привидение, окружённый верными в такой же странной форме, и докладывал, что всё спокойно. Персонал, теперь уже нанятый из местных, - все эти поварихи, посудомойки и прачки - ездит туда-сюда по хозяйственным нуждам, в столовой белые скатерти, булочки с вишнями, а в журнале патрулирования - эти страшные красные полоски: "Без вести". "Без вести".
И он молчит. И будет молчать, потому что - Рэй прав - он здесь царёк.
Этот пацан - на "Д" - пытался вывести его на чистую воду. И он имеет право на такое поведение. По-хорошему, его имеют все, просто он один им пользуется, и это вызывает в Билли даже некоторое уважение. Но может этот пацан - и все остальные - лишь ждать приказа и выполнять его, когда он получен. А он, Билли, к счастью, может делать здесь всё. И он собирается этой возможностью воспользоваться.
Он сидит и смотрит на ряды цифр. Через месяц подавать новый рапорт - и он опять умолчит. Ему не по себе, но ему нужна эта отчётность. Потому что он больше не верит в конец войны.
И дело не в ТНО. И не в Башне - плевать он на неё хотел. И не в Приполье с его вооружёнными силами: чем автономнее они от него будут, тем лучше.
Дело в нём самом.
Когда-то он брал на себя ответственность. Он плакал по детям Делеса, и по жертвам из первых новобранцев на станции (18 из 50...), и по своей дочке, спрашивающей, где папа, - и во всех этих случаях он плакал по себе, потому что брал на себя ответственность за саму войну. Он не демобилизовался, потому что иначе не мог.
А теперь он больше не хочет её на себя брать. Ему нужно продержаться каких-то полгода - продержать отчётность, - и если не будет ни одного тревожного рапорта, он уедет отсюда. Даже если станции не расформируют. Он дождётся осени, отправит домой "старичков" - и подаст в отставку. А там хоть трава не расти в этой Лимерии.
Потому что он знал этих людей.
В отличие от него, Билли Беспалого, который внутри себя уже жил дома, с семьёй, считая дни, когда можно будет вернуться (и всем сердцем желая, чтобы вернулся каждый из его "воспитанников" - он чуть не сказал об этом вслух Рэю) и обнять жену и дочь (у которой, конечно, и мысли не было о войне в её прелестной головке), - эти люди жили войной. И жили они ею всегда, независимо от военных действий. Билли знал, что если ему сейчас сообщат, что мир окончательный, военное положение снято и станции расформировывают, - он с радостью уцепится за эту весть, но если им сообщат, что война закончилась - они не поверят. "Эти люди ни перед чем не остановятся", - как-то сказал ему Рэй, и это была правда, Билли знал это - как и то, что сам Рэй был - и совсем недавно - одним из них.
Пока Рэй был здесь, в его кабинете, сидел напротив него, - ему казалось, что его пугают его глаза: холодные непроницаемые зрачки. Неопределённость - вот что он в них видел. Он ничего не знает о нём. Ничего наверняка. Он не может сказать, что чувствует в нём угрозу - скорее, он просто её чувствует, и она заставляет его сидеть сложа руки. Как будто что-то подсказывает ему, что нельзя действовать так, как требует Рэй. Он не "верил" и не "доверял" ему - он с ним условился, вот как это звучало на самом деле. Условился о неприкосновенности своей позиции. И если такая позиция носит название попустительства - пусть, но он ответил ему так, как должен был. Словно что-то побуждало его цепляться за эту позицию, не давало действовать в соответствии со здравым смыслом, - так, как защитники Делеса цеплялись за свою крепость, за своё - зациклившись в порочном круге реагирования на собственную ненависть. Они не сдавались! Им предлагали - прежде, чем истребить. Они не пошли на это, они стояли - в них стреляли из пушек! - а они стояли, принося этим в жертву и себя, и своих жён и детей. Вот что его потрясло тогда, а не просто "жестокость". Стойкость - стойкость за рамками здравого смысла.
Этими людьми двигало нечто, не подчиняться чему они не могли. Нечто вне их власти. И вот это-то двигало сейчас им.
Разговор с Рэем вырвал его из мыслей об исчезновениях, а сейчас он к ним вернулся, и не только к ним, но и к тому вопросу, что задавал себе: чего он хочет добиться?
Того, чтобы ему дали уйти отсюда. Убраться подальше. Ему - и его "мальчикам и девочкам". Он понимает, что своим бездействием некоторых из них он приносит в жертву, - но этим даёт другим возможность спастись. Потому что знает, что конца не дождёшься.