Где-то в холодной космической пустоте парит одинокий дух Криса - по крайней мере, на одном из слоёв сознания он воспринимает себя так. У него тысячи рук, и с кончиков пальцев срываются разноцветные нити, убегают к Земле и обрывают человеческие жизни. Всё идёт по плану.
- ...есть ещё два часа до срока. Так что я могу тебя пока проинструктировать. Впрочем, нет, что тебе делать, ты поймёшь сам. Это в нас, кажется, заложено изначально. Лучше я расскажу тебе что-нибудь поинтереснее, например, почему именно я, и почему я пришёл именно к тебе. Только сразу учти одну вещь, чтобы у тебя не было иллюзий: я не человек. Не обращай внимания, что я выгляжу как человек и говорю как человек. Всё это исключительно для твоего комфорта на эти два часа. А мне - мне совсем не сложно. Даже интересно... Последний раз я разговаривал с людьми лет сто назад...
День первый. Старый парк.
- Доброе утро, Вань. - пробормотал я спросонья сам себе.
- Доброе... - ответил. С сомнением.
И резко вскочил. Время... На стене цифры - 7:00 6.03.2134.
- Время... время-время-время... - подпрыгивая на одной ноге, натянул домашние шорты - время-время-мя... - так, компьютер в активный режим, музыку, кондиционер, завтрак - время-вр-бр-бр-дует!-время... - теперь вещи, чемодан вроде был под кроватью, фу, пылища, комп - запланировать на 12:00 - сделать уборку, быстро, опаздываю... - время!
- Стоп.
Кондиционер выключить. Открыть окна.
Какой чемодан? Ах да, мы летим в Старый Парк на пикник. Прекрасно. Только лог с утра оставить хочется...
- Комп, дневник! -
"Первый день моих каникул. Хотел сказать "незабываемых", но это не то слово, которое здесь было бы уместно. Но они будут счастливыми, несмотря ни на что - тут уж я постараюсь. Все будут мне помогать, никто не будет со мной спорить. Что ещё надо человеку для счастья? Настрой у меня подходящий, и план на ближайшую неделю я примерно представляю, ничего не должно сорваться. Всё хорошо, всё будет сделано правильно. Только бы не начать хандрить... А впрочем, ерунда. Как захочу, так и будет. Пора."
Во флаер я вылез через окно. Ну разве не в раю живём? Проснулся у себя дома, а через полчаса шагаешь в окно и взмываешь в небо, чтобы через час оказаться на другом краю планеты. Здорово. Пусть и давно не ново, но некоторые вещи никогда не надоедают, особенно если рождён ты был совсем в другой эпохе. Небо чистейшего синего цвета.Солнце! Ветер! Счастье!
"Дим, привет поколению ноль, вы где?" - "Сейчас... бродют тут какие-то жёлтые... японцы, вроде... да, точно! Через полчасика будем." - "Ната с тобой?" - "Куда ж она денется?" - "Ну хорошо... синхронизируйся, встречаемся где-нибудь на побережье.". И я тыкнул пальцем куда-то в берег Старого Парка, он же - бывшая Австралия. "Алло, диспетчер? Гляньте координаты, пожалуйста, там свободно? Хорошо, спасибо огромное. Ах да, ещё... проследите, чтобы километров на пять хотя бы вокруг свободно было... как не положено? Мой паспорт откройте... ну вот. Да ничего, не надо извиняться, с кем не бывает..."
Координаты я сразу переслал им. Несмотря на весь наш научно-технический прогресс, иногда бывает так приятен обычный классический пикник. А скорее, именно из-за прогресса он и бывает приятен. Всё-таки больше всего на свете, наверное, люди любят контрасты.
Я обогнал их всего на пару минут. Дима вышел, кряхтя под тяжестью пакета с припасами - всё настоящее, никакого пластилина. Чем меньше цивилизации сегодня, тем лучше. Ната критически осматривала доставшуюся там полянку. Местность, похоже, представляла из себя совершенно невозможное в дикой природе смешение климатов и материков. Влево посмотришь - пальмы, вправо - сибирские кедры, на которых расселись попугаи всех цветов... "Кошмар", - вполне справедливо заметил Дима, - "Хотя выбирать не приходится... Не лететь же ещё куда-то?..". "А чего ты хотел? Реализма?", - усмехнулась Ната, указывая на Крест, - "С этим-то?". Крест был последним жестом отчаяния католической церкви. Когда в конце XXI века количество верующих катастрофически упало, Иоанн Павел III пытался привлечь внимание всеми способами. Вот и построили Крест, высотой тридцать километров, прямо по центру Старого Парка, так, чтобы он был виден с любой точки материка. Правда, Рим после этого только чуть не разорился - на одну только облицовку этой громадины, дабы удержать две пятикилометровые боковины креста, ушло несколько тысяч тонн пластилина. А церковь это всё равно не спасло.
Дима, назначенный ответственным за все дела сразу, тем временем уже разводил огонь, доставая другой рукой мясо для шашлыков. По-моему, он всё-таки где-то смухлевал. Ну не может шашлык изжариться за пять минут! Ну и ладно, впрочем. Пусть даже пластилиновые - Дима такой мастер, что разница всё равно не будет заметна.
Потом был обычный - обычный для нашей компании, хотя посторонний человек, наверное, пришёл бы в ужас, услышав наши разговоры, - ТРЁП. Впрочем, обычной эту дикую смесь калабмуров и ассоциаций тоже назвать сложно. Я, как всегда, не выдержал первым, и, сотрясаясь от смеха, попытался уползти куда-нибудь подальше, а Дима с Натой ещё только разогревались, и, казалось, на полном серьёзе обсуждали связь между цветовой гаммой блокбастера "Пахарь" и незарастающей даже после омолаживания лысиной председателя Совета Африканских Территорий, объясняя эту самую связь проявлением пробкового эффекта... Чёрт, кажется, в этом даже была своя логика!..
Багровое солнце южного полушария медленно скрывалось за мрачнеющим лесом, заставляя прислушиваться к сумеречным шорохам и уханьям сотен птиц. Мы сидели у костра и думали - каждый о своём. А может, и нет, может, и об одном и том же... Я постепенно скатился в состояние совершенного покоя и давно уже лежал, глядя в вечернее небо. Ната прошептала: "Здесь есть хищные звери?". Дима тихо рассмеялся: "Разве что кролики... А что, вполне может быть... Хищные кролики-мутанты, настолько быстрые, что умудряются уже которое столетие скрываться от человеческих глаз, и настолько жадные и голодные, что съедают своих жертв без остатка! Да, разумеется, такие здесь водятся... Эй!", - вскричал он, - "Ванька! Не хандрить!! Вста-ать! Солнце ещё... гм... почти высоко.".
После чего я был безжалостно, со всего размаху брошен в океан, одетый и обутый. Выбирался, снимая с себя одежду с водорослями и рыбками, выкрикивая проклятия про жестоких неблагодарных друзей... и благодаря их про себя - печаль, всё-таки, отступила.
По крайней мере на время.
Интерлюдия. Демиурги.
Бескрайняя снежная пустыня. Пустыня абсолютная - в ней нет ничего, кроме абсолютно белого, до боли слепящего снега, яркого солнца в зените, и двух людей, бредущих из ниоткуда в никуда. Солнце светит, и даже греет, с обнажённых по пояс путников течёт пот, но этому снегу растаять не суждено никогда. Люди продираются через сугробы, доходящие им до колен, они предельно измучены переходом уже очень давно. Раскалённый воздух, и мокрый снег в сапогах, вечность позади и вечность впереди.
- Почему? - вновь и вновь восклицает Первый. Он знает, что ответа не будет, на этот вопрос ему ответа не узнать никогда, но всё же спрашивает.
Второй молча терпит. Они оба знают - нет никакого смысла в их существовании, они просто есть, и им надо идти. И ничего больше. Первый не в силах сдержаться от вечных мучений этим вопросом, Второй тоже, но Второй предпочитает молчать. Вот и вся разница.
Они идут дальше. Впрочем, не имеет никакого значения, состоялся ли разговор, или нет. Какая разница, если мир всё равно один, и судьба их единственна и предопределена изначально?
За ними тянется бесконечная нить смятого снега, и они прокладывают свой путь из одного края пространства в другой. Изредка один из них спотыкается и падает лицом в снег. Временами он встаёт сразу, а иногда лежит часами. Вот и сейчас Первый падает, и Второй садится в снег рядом и начинает ждать.
...В этот раз он начал с Логики. Добавил - обязательно! - рефлексивность, чтобы мир мог расти неограниченно, хотя бы в рамках своих законов. Из строгих законов, скрывая хитрую улыбку, вычеркнул пару правил, чтобы никогда нельзя было понять Всего. Пересмотрел ещё раз, подкорректировал, хотя у него всё равно осталось явное чувство, что что-то упущено, но по большому счёту ему было всё равно.
Развернул стандартное три-на-один Пространство-Время, порождающее согласованную с Логикой Физику. Извлёк из небытия достаточный объём первоматерии и придал ей подходящую форму. Как всегда, задумался - а стоит ли? Ещё один несчастный мир... И, как всегда, решил, что стоит. Потому что не мог иначе, потому что это было единственной его целью существования, потому что он был для этого предназначен... Да и просто из любопытства.
Точка взорвалась, с огромной скоростью разбрасывая вокруг заготовки будущих галактик. Он смотрел, и уже сейчас видел: вот та точка будет одной из крупнейших галактик... Вот эта - коварной чёрной дырой, и серьёзной проблемой для будущих цивилизаций, которым не повезёт с соседством... Вон из того участка получится очень милое звёздное скопление, там будут удачные условия для возникновения жизни почти на каждой планете... Этот этап Творения Первый никогда не пропускал. Но в божественном счастье творчества была примесь неистребимого чувства вины. Собственно, его миссия была завершена, но напоследок, в качестве награды за совершённый труд, позволил себе заглянуть дальше.
Он пропустил десяток-другой миллиардов лет, с тайной надеждой - а вдруг? вдруг на этот раз по-другому? Выбрал наугад звезду с планетой. И застонал от извечной своей боли...
Планету населяли люди. Он мельком изучил их историю, проверил эволюцию, хотя всё это было совсем неважно, просто приятно - наблюдать результаты своей работы. Но их разум, опять тот же разум, в нём не было ничего нового. Философия, поиски смысла жизни, разум и чувства, прогресс и ленивое желание остановиться - всё это уже было! Всё повторялось вновь и вновь, и жили они лишь своим несовершенством. Искали Истину, отчаивались и вновь искали, поскольку, к счастью для них, найти её были не способны в принципе. Но ничего нового, ничего, никогда! Он заглянул в разум каждого, сам не зная, что ищет, ведь давно знал и понимал - нет ничего другого. Ничего, кроме солнца, снега и бесконечного бесцельного пути...
- Опомнись! - сказал ему, помогая подняться, Второй. - Не путай себя с Несовершенными! Нет ничего, кроме единственной Истины, нет и не может быть - никогда! Есть лишь наш путь, и сотворённые нами миры сотворены именно нами, ты не найдёшь в них ничего, кроме того, что есть в тебе. Потому что в тебе есть всё, что только существует или может существовать. Что же ты ещё ищешь? Или ты хочешь обменять понимание на недопонимание и несовершенство?
- Нет. - с болью соглашается Первый. Он хотел бы спорить, но спор не имеет смысла. Все слова давно уже сказаны, да и о чём могут говорить между собой два Бога?
Нет, конечно, он никогда не согласился бы жить в одном из своих миров. Конечно, он бы никогда не предпочёл человеческую жизнь, не отказался бы от Всезнания.
И они бредут дальше, из ниоткуда в никуда, по слепяще снежной пустыне, под палящим солнцем, в единственном Реальном Мире.
День второй. Пластилин.
Утро. Кровать вздрогнула от сигнала вибробудильника. И ещё несколько минут просидел в постели я, пытаясь сдержать дрожь. Уговаривая себя, что это был всего лишь сон, и что он больше не повторится в эту неделю. "Нет", сказал я сам себе несколько раз и успокоился, даже удивился-улыбнулся причудам своего напичканного философией и поисками смысла жизни подсознания. Хорошо, и хватит об этом, нет времени на разгадывание собственных снов...
На стене 7:06 7.03.2134.
Сегодня у нас пластилиновый день. Другими словами, Дима сегодня заправляет всем и вся. Другими словами, нам с Натой предоставлена возможность присутствовать при демонстрации самых передовых технологий планеты.
Пластилин в наше время - сердцевина науки, искусства, а последние два десятка лет и замена большей части бытовых предметов. Это то, чем стала зарождавшаяся в эпоху моего детства натотехнология. Это невероятное разнообразие, которое можно просто использовать, а можно творить самому, в меру своих способностей. У меня эти способности тоже есть, и немало, но я давно понял, что с Димой мне не тягаться. Он бог пластилина, и засчёт этого, кстати, один из самых обеспеченных людей планеты.
Вошли они опять через окно, опять с флаера. Правда, флаер и сам оказался пластилиновым, и втёк в комнату вслед за гостями, тактично расположившись по углам. А Дима начал безумствовать, он командовал, свистел, дирижировал одновременно. Ему приходилось невероятно быстро думать, хотя почти всё и было заготовлено заранее. Сколько я на него не смотрю, никак не могу сдержать восхищения, как он работает.
Пластилин - это универсальная валюта. Это бесконечный конструктор для детей и взрослых. Это, по большому счёту, любой предмет, который ты только захочешь получить, надо только уметь. А если не умеешь, заказываешь у компа. Ты говоришь: "Хочу ложку". Микрофон улавливает твой голос. Комп распознаёт запрос. Открывает базу данных в поисках объекта "ложка". Если не находит, скачивает из Сети описание и способ создания "ложек". Просматривает архив заказов ложек и пытается догадаться, какая именно ложка нужна. Потом пересылает схему в Станок, который извлекает из своих внутренностей строительный пластилин, и лепит то, что надо. Но даже не надейтесь, что получите обычную металлическую ложку, которая оставалась неизменной на протяжении столетий. Если вы хоть мало-мальски обеспечены ресурсами, то ложка будет как минимум изменять форму индивидуально под ваш рот, автоматически мыться, уползать в ящик для столовых приборов после установленного простоя и объяснять вам по первой просьбе все свои функции. И что особенно замечательно, Станок разложит её на исходные компоненты, как только вам это понадобится.
Так это выглядит с точки зрения потребителя.
Для истинного же пластилинщика лепка - это самая сложная и объёмная профессия, которая когда-либо существовала. В идеале необходимо одинаково хорошо знать и химию, и физику, и теорию сложных систем, великолепно жестикулировать и артикулировать, помнить, что ты уже налепил и постоянно думать, как переложить рутинную работу на свои творения. Последнее - самое важное. И совсем уж будет великолепно, если всё, что ты используешь, ты сделал сам, а не взял за основу заполонившие рынок стандартные материалы и схемы, хотя выстроить всю технологию с полного нуля, опираясь на самое базовое сырьё, способны очень немногие.
Дима, конечно, способен. Большинству же с некоторых пор, если хочется полепить, остаётся только заказывать майкропластовский ширпотреб, с его дружелюбным интерфейсом, в котором может разобраться и трёхлетний ребёнок...
Рассказывать подробно, что он налепил нам за день, бесполезно. Вначале был, конечно, его традиционный термоядерный реактор, для того, чтобы не беспокоиться дальше об энергии. (Помню, когда он впервые, лет пять назад, на демонстрации использовал его, не прокомментировав, и только на вопрос из зала небрежно ответил, что , мол, "это термоядерный реактор, я давно уж такие использую", была жуткая паника...). Потом был спектакль кукольных человечков, было Зеркало - я с трудом отличил Диму от копии, было множество абстрактно-геометрических развлечений... Завершилось всё удивительно живой собакой.
Разве что ИИ он опять не сотворил, как ни обещает. Я уж не стал сегодня спрашивать, когда же наконец, - я помню его ответ, - "Подожди, через пару недель будет.".
День третий. Виртуальность. Одиночество. Скольжение.
Третий день мы проведём в Виртуальности, хоть я её и не люблю - тем более, зато и не пресытился ею. Это будет для меня почти новым опытом, если сравнить с остальными возможными вариантами. Я ведь никогда не увлекался ни оживлением воспоминаний, ни фантазиями на грани снов, в которые ушла из реального мира половина человечества.
Тело уже почти не чувствовалось, и вещи вокруг стали плоскими бесцветными силуэтами, когда я прокричал, сам себя слыша с трудом:
- Ната! Эксклюзив или что-то новое и популярное?
- Что? Сюжет? Обижаешь. Сейчас сам всё увидишь!..
И мир вокруг окончательно исчез.
Остался только спокойный механический голос. Он говорил: "Внимание. Будьте осторожны. Чтобы предотвратить потерю и искажение вашей личности, оставьте, пожалуйста, образец ваших мыслей. Они будут использованы после окончания сеанса, чтобы обеспечить возврат в реальность. Повторяю: если Вы хотите вернуться в реальность тем же, кем Вы являетесь сейчас, пожалуйста, сосредоточьтесь на своей обыденной жизни. Ваши мысли будут использованы после окончания сеанса, чтобы напомнить Вам, кто Вы есть на самом деле. Спасибо."
Я послушался. Хотя об одной вещи я бы предпочёл не вспоминать в эту минуту, чтобы забыть её раз и навсегда. Конечно же, мне это не удалось.
Я лежал лицом в траве, где-то посреди огромной азиатской степи. Кажется, я был связан. Трава была засохшей и колючей, она лезла в нос и в уши. Пахло сгнившим мясом. Я перекатился на спину; солнце слепило даже через плотно закрытые веки, но всё же стало несколько легче. Послышался шорох травы, а затем приближающееся похрюкивание. Потом вдруг стало темнее, и на лицо что-то капнуло. Я открыл глаза. Надо мной склонились три хищно оскаленные, перемазанные кровью морды кроликов-мутантов. С остро заточенных клыков текла тягучая слюна.
"Чёрт." - подумал я, - "Эксклюзив."
А из тумана перед глазами уже постепенно формировались стройные ряды рыцарей-крестоносцев, и Готфрид Бульонский произносил речь об величайшей исторической важности нашего похода...
...и посреди шумящей сумасшедшей битвы передо мной стоял турок-сельджук, протягивающий ко мне перепачканную кровью саблю...
...Мир превратился в небытие...
...Старое сознание опять пытается выбраться на поверхность...
[...что-то сбилось... так не должно было быть...]
...И стирается новой картиной...
...Ночь. Точнее говоря - полнолуние. Я стою на вершине старинной башни. Ммм... Кажется, это Лондон. Новые рефлексы дают о себе знать. Я распахиваю огромные чёрные крылья вампира-полудемона и величественно планирую вниз. Во мне два чувства: жажда крови и ощущение абсолютной власти над миром. Ха! Этот город полон жалкими людьми!.. Да, иногда мне бывает их жаль. Эти несчастные никогда не смогут даже осознать свою ограниченность, не говоря уж о том, чтобы её преодолеть. Ничтожества! Им остаётся только служить мне пищей и игрушками для развлечений. Кровавая луна и воздух, наполненный запахами... пахнет человеческим страхом. Это возбуждает... Мои руки становятся острейшими когтями, когда я настигаю первую жертву. Она даже не успела ничего почувствовать. Только доля секунды, когда её накрыла моя тень, отделила её благополучие от смерти. А я лечу дальше, всё более распаляясь удачной охотой. Крики, кровь, паника и ужас... Это мой мир. Вполне благопо... КТО ЭТО? Охотник? О нет!..
...
[Эх, Ната, переоценила крепкость моей психики... Надо было тебе выбирать детерминированные сценарии, а не давать мне - моему подсознанию - свободу выбора...]
...
...С баром 71-го Дима постарался на славу, я бы не вспомнил таких мелочей. А здесь кажется знакомой и официантка, и люди за соседними столиками. Вот и Ната идёт, такая же, как тогда, со своеобычным загадочно-задумчивым выражением, направляется к самому дальнему столику, без монитора заказов и вообще почти не начинённому электроникой. Я помню, что в тот раз уплетал за обе щёки жареную кукурузу, очень уж она мне нравилась. Да, верно, передо мной стоит полная тарелка, но мне не хочется ничего пропустить, и потому откровенно разглядываю всё и вся.
Дима сидит напротив, он скучает, последние полчаса упорно пытался придумать нам какое-нибудь развлечение на день, но тщетно. Это провал, безделье для него - самая страшная пытка. Чуть хмурится - мол, я отступаю от сценария, мне следует смотреть в тарелку и ничего не замечать. Но время не терпит, на его лице возникает выражение "есть идея" (как я этого его выражения боюсь до сих пор!), он вскакивает с кресла, перекрывает Нате дорогу и, пижонски кривляясь, приглашает её пообедать за наш счёт. Она приостанавливается. Пару секунд смотрит куда-то в сторону. Совсем неясно, о чём она думает. (Потом я, конечно, выяснил все подробности. Она боролась с недовольством, что её отвлекли, но весь день у неё и без того шёл наперекосяк. И вместо того, чтобы упрямиться, она решила подыграть странным поворотам судьбы.)
И Ната буквально впрыгивает за наш столик и начинает непринуждённо болтать о всем подряд и ни о чём одновременно, словно мы давно уже знакомы, не давая нам вставить и слова, одновременно ёрзать на стуле и заказывать себе обед, которого хватило бы на троих и на три дня... Димины глаза постепенно круглеют, растут и угрожают вылезти из орбит. (Это он особенно любил пересказывать позже, вспоминая тот день). "Странно даже... Так всё и было. Сейчас что-нибудь случится." - только и успеваю подумать я. Потому что проходящий мимо официант для VIP-персон спокойно достаёт пистолет и, даже не поворачивая головы, всаживает мне пулю в правый глаз.
...
...
[кажется, всё... сейчас будет скандал...]
Никакого скандала, конечно, не было. Ната дрожащими руками отключила контакты.
Все молчали. А ведь я уже знал, что будет дальше. Выбор невелик - или сказать о том, что было, или не сказать. В первом случае - напомнить о том, что будет. Во втором - создать недоговорённость, которая не даст никому чувствовать себя непринуждённо в оставшиеся дни...
Короче говоря, я сказал им, что мне лучше остаться одному. План "прощального счастливого отпуска" был окончательно провален.
Они ушли. Молча.
А я остался, с тяжестью на сердце, - оттого, что прогнал друзей. И оттого, что у меня осталось всего четыре дня.
В тот вечер я впервые ощутил скольжение.
Поначалу это было всего лишь ощущением, смутным видением где-то на грани осознаваемого. Просто чувство скольжения по наклонной плоскости в непрозрачном белом тумане. Я не чувствовал своего тела, не думал, что оно у меня есть. Просто ровно и неотвратимо двигался вперёд. Эта неотвратимость пугала. Я физически ощущал невозможностьизбегнуть этого движения, свою неспособность изменить что-либо в происходящем. Ни ускориться, ни замедлиться, ни свернуть, ни тем более остановиться.
Я решил, что психика всё-таки даёт сбои. Страху уступать не хотелось, и я загнал это ощущение куда-то вглубь сознания, чтобы оно не вернулось... Всего-то четыре дня. Справлюсь.
Но оно вернулось. Оно было со мной постоянно, все оставшиеся дни, и чем больше я пытался от него избавиться, тем больше мне стало казаться, что оно является неотделимой частью меня, и что так было всегда. Ощущение было настолько сильным, что затмевало все остальные. В самые тяжёлые моменты я начинал терять связь с реальностью.
- ...пожалуйста, не воображай себя кем-то особенным. Напротив. Ты в своём мире, конечно, достиг многого, умён и понятлив, но с моей точки зрения всё это ничего не значит. Наоборот, ты для меня обыкновенен. Я, конечно, не хочу сказать, что ты посредственность, - по вашим меркам, разумеется, - и всё же ты вполне типичен... Не злись. Я при жизни был вообще полным ничтожеством...
День четвёртый. Ничего.
Совсем ничего.
Честно.
Проснулся, встал, умылся, поел.
Сел и задумался - ни о чём. Ни одной умной мысли.
Так просидел, пока не почувствовал голод. Ещё поел.
Сидел дальше.
Кажется, ещё что-то происходило. Вроде бы звонил телефон.
Я не отреагировал.
И ещё поел.
Устал уже сидеть, и поэтому, хоть это не имело ни малейшего значения, лёг.
Лежал.
Дело было уже к ночи, когда подумалась единственная мысль за весь день.
С нею я и заснул.
"Умер ещё при жизни."
Интерлюдия. Конструктивное доказательство бессмысленности жизни.
Это было когда-то в пятидесятых годах, когда первый период застоя оставался уже в прошлом, а пластилин ещё только начинал появляться в быту, когда мы с Димой чувствовали себя бессмертными и всемогущими, но совсем не представляли, куда приложить наши силы. Как всегда, организатором и инициатором проекта стал Дима. Идея же была моя. Просто в один день мне подумалось, что я могу провести доказательство от начала и до конца, предусмотрев все возможные контраргументы. И это мне в самом деле удалось.
Всем пришедшим раздавались брошюры с занумерованным перечнем аргументов и вопросов, и перекрёстными ссылками. После каждого вопроса стоял номер нашего ответа. Брошюра делилась на две части. В первой находились вопросы-тесты, чтобы с самого начала выяснить, склонен ли читатель к агностизму и слепой вере, или, наоборот, способности соглашаться с конструктивными доказательствами.
Начиналась она так:
1. Готовы ли вы пообещать не отказываться от своих утверждений, высказанных в течение данной лекции?
2. Согласны ли вы принять выводы, какими бы они ни были, если не найдёте ошибки в нашем построении (постулатах или доказательстве)?
3. ...
И так далее, в том же духе. Конечно, никого это не убеждало. Но большинство оставались довольны и деньги назад не брали. Потому что получали эстетическое удовольствие от самой структуры доказательства.
Вскоре оно получило некоторое распространение, когда нам надоело читать лекции, а оформлять авторское право было лень. Доказательство пересылали друзьям и знакомым, размещали на своих сайтах и цитировали в любительских околофилософских спорах.
А потом, лет через пять, по миру пошли волны самоубийств. Различные секты, учения религиозные и научные, все приходили к одному и тому же, хотя и аргументировали это по-разному. Всего погибло около двух миллионов человек, - и это только в группах. И ещё несчётное множество одиночек.
Конечно, не мы были виноваты. Наверное, это было просто неизбежно, наверное, любому человеку тяжело жить без цели, а так и получилось для большинства людей, не способных реализовать свои таланты; да ещё и тяжесть Ста Пятидесяти. Но... цепная реакция вызывается всеми элементами цепи, и каждый, поддержавший её - участник процесса.
Я до сих пор думаю, что мы в нём сыграли далеко не последнюю роль.
День пятый. Прошлое.
И ещё один впустую потраченный день. Я полностью ушёл в себя, в свои воспоминания, накопленные за полторы сотни лет жизни. Я не искал в них ничего определённого, не пытался больше что-то понять, просто плавал среди миллионов картин из прошлого, прыгая через года и десятилетия, оказываясь то в одной точке планеты, то в другой.
Вот последний год моей жизни, когда я стал хуже спать по ночам, когда смерть в нашей компании постепенно становилась табу (у Димы остался в запасе ещё год, у Наты - полтора...), а я иногда вёл себя так же глупо, как и абсолютное большинство людей в моей ситуации. Я перерывал терабайты архивов о Ста Пятидесяти, изучал детали микробиологии, перекапывал статистику и набрасывался на еженедельные пошлые сенсации об открытии "истинного бессмертия". Кое-что я, конечно, узнал: то, что каждый десятый сходит с ума, не выдержав напряжения, а каждый сотый - убивает сам себя ещё до срока. Что никаких предварительных симптомов не бывает - все зафиксированные объяснялись галлюцинациями. Что каждому из нас отмерено 54787 суток, и что удержаться от последнего сна не удавалось никому.
А вот 2038-й год. Повсеместное ликование. Моложавые старики на улицах, моё собственное лицо в зеркале, с каждым днём выглядящее всё глаже и ровнее. Конференции по проблеме контроля за рождаемостью. Кристофер Номан, создатель сыворотки бессмертия (так она тогда ещё называлась) - герой планеты. К всеобщему сожалению, посмертный - несчастный случай в лаборатории не дал ему дожить даже до тридцати лет. А герой для прессы из него получился идеальный, загадочный и замкнутый, только недавно - совсем неизвестный и малознакомый даже соседям по исследовательскому центру, где он работал. И ещё одна героиня-долгожительница, дотянувшая до ста сорока семи лет. И превратившаяся под действием сыворотки в молоденькую красавицу всего за пару месяцев...
Конечно, следующим вспоминается 41-й. Когда героиня вдруг не просыпается в утро собственного юбилея.
Только потом историки перерыли множество архивов и откопали только один документированный случай подобного долголетия. Какой-то довольно отвратительный и брюзгливый старикашка, забытый уже почти пра- и праправнуками, умер в начале XXI века ровно в 150 лет.
Интересная тенденция - самыми ненавистными человечеству людьми становятся его благодетели. Эйнштейн, Гейтс, Номан... Номан ни в чём не был виноват, конечно. Он подарил нам по сто лет активной жизни. И тем не менее я тоже проклинал его не раз за последний год.
Потом я почему-то вспомнил про эпоху "поколения Ноль". Это неофициальное название, и даже не общеизвестное, это термин из одной моей социологической работы для узкого круга интересующихся глобальными историческими обобщениями. Суть процесса была проста, но тем не менее мало кто трактует те события именно так. Это поколение начало вступать в свои права в начале прошлого века, в нулевых годах и далее. Им предстояло построить будущее, им предстояло вести человечество вперёд... нам предстояло. И тут обнаружилось, что у них - у нас, у большинства из нас, - не было достаточной целеустремлённости, не было достаточно сильных желаний, и что этот фактор был очень значительным. Человечество еле выбралось тогда из этой ямы всеобщей апатии, пройдя по самой грани Третьей Мировой.
Я ещё долго вспоминал свою личную жизнь, вспоминал Диму двадцатого века, двадцать первого и двадцать второго, удивился вдруг, сколько раз он совершенно переворачивался изнутри, потом перенёс эту мысль на себя и осознал то же самое. Удивился, что так удивился - идея ведь была совсем, совсем не нова. Вспомнил роман с Натой, как она была вначале моей женой, потом Диминой, и в итоге всё же все остались просто очень близкими друзьями. Вспомнил огромное множество людей, товарищей и неприятелей, вспомнил их так и эдак, по отдельности и всех разом; даже получил от такого обозрения сверху немалое удовольствие.
А потом сказал себе: опять ничего нового. Повтор.
И лёг спать.
- Ты, наверное, считаешь, что я несу вред людям? Ну конечно, считаешь, я это спросил просто так. Конечно, я вижу насквозь твои мысли. Да, не буду спорить, вред я несу. Ну и что с того? Кто такие для меня - для нас с тобой! - люди? Так, недоразвитые зародыши, не больше... Можешь считать, что я делаю аборты - по штуке в секунду. Не страшно. Аборт - не убийство, и ты это поймёшь совсем скоро... минут через тридцать. Хотя на всякий случай на первых порах я тебя немного подержу, чтобы ты не сотворил чего сдуру... А потом ты сам...
День шестой. Настоящее.
Семь утра. Я не стал вставать из постели. Вставать или не вставать - какая разница? Что это изменит для мира? И что это может изменить для меня? Последние часы... Последние желания... Ерунда. Что такое два дня по сравнению со столетием всей прошлой жизни?
Только не надо думать, что у меня депрессия. Это неправда. Я просто дошёл до края этого мира.
- Комп... Дневник, пожалуйста.
Пластиковая змея послушно поднесла ко мне свою голову.
- Спасибо.
"Глупо. Глупо и бесцельно. Глупо, бесцельно и бессмысленно. И всё же... Я хочу подвести итоги.
Вчера, перебирая свою жизнь, я не нашёл ни одного завершённого дела. Я не ищу смысла в своих делах, в своей жизни и в существовании человечества вообще, мы с Димой давно доказали его отсутствие. Но - я должен оставить след. Никому не нужный, но... мне будет легче.
Я хочу говорить об основах мира. Стремление познавать - основная движущая сила разума, а понять - значит упростить. Сколько раз я открывал за свою жизнь "единственную идею", объясняющую всё! Сколько раз был счастлив оттого, что понял самое важное в жизни, и сколько раз впадал оттого же в депрессию, потому что видел, что дошёл до края мира...
Вот ведь в чём проблема... Живёшь себе, живёшь, куда-то стремишься, потому что без этого совсем тоскливо. Развиваешься - потому что не можешь иначе. Мечтаешь о достижениях. Достигаешь. Желаешь, а затем удовлетворяешь желания. Так всегда. Но... Что, если можно одним разом постигнуть над-логику? Что, если всё, что мы ни делаем в этой жизни, может вдруг оказаться так же просто, как арифметика для математика? Школьника это ещё не испугает. Ему ещё многое неведомо, и впереди огромный неоткрытый мир. Но что, если мы - все разумные - можем вдруг добраться до финала всего? Окончательно познать мир, дойти до края, досмотреть фильм, пройти игру до конца?
Вроде бы гипотетический и очень отдалённый вопрос... А мне почему-то кажется, что мы _уже_ дошли до конца. Давно. Ведь для того,чтобы уметь считать, не обязательно знать все ответы. А для того, чтобы познать жизнь, вовсе не нужно всемогущества. Достаточно осознания основных законов логики. Достаточно чувствовать "единственную идею". А на это способен любой. Только мы никогда в этом себе не признаемся. Мы будем перебирать эту жизнь по кусочкам снова и снова, пережёвывать давно потерявшую вкус жвачку. Потому что другого нам не дано.
Диалектика. Это слово когда-то было для меня богом, главной надеждой. Теорема Гёделя о неполноте пугала меня - и в то же время делала невероятно счастливым. Принципиальная непознаваемость всего... Я верил в неё. Но, опять это вечное но... Бесконечность, даваемая нам диалектикой, ненамного более оригинальна, чем бесконечность натуральных чисел. Я принципиально не могу досчитать до бесконечности. Но, к сожалению, я не настолько глуп, чтобы положить себе это достойной целью.
По-моему, человек просто превзошёл своего родителя. Вселенная породила разум, а разуму становится скучно во Вселенной. Вот только одна беда - кроме этого мира, у нас ничего нет. И если нам станет тесно здесь, то это наша проблема. Неразрешимая принципиально, и поделать с этим ничего нельзя."
Я на минуту задумался. (Скольжение, скольжение, туман... да что ж такое?)
"А впрочем, можно сказать и по-другому. В конце концов, все люди различаются по стремлениям, желаниям и идеалам. Рассмотрим эволюцию. Первоначально у всех живых существ цель была очень простой, - выжить и продолжить свой род. Потом появился разум, мощный инструмент достижения многих целей, и задача выживания оказалась более-менее решённой. С этого момента мы можем рассматривать отдельную разумную личность и изучать её устремления.
Во-первых, можно продолжать ставить себе целью материальное благополучие. Это банально. Человечество, развиваясь, навязывало членам общества всё новые и новые потребности, которые те должны были удовлетворять. Так продолжалось некоторое время, пока не были созданы универсальные средства достижения "всего чего захочешь", - пластилин, принимающий форму почти любой вещи по первому желанию, Виртуальность, дающая возможность создавать целые миры и быть в них кем угодно... Всё это привело к исчезновению границы между Человеком Потребляющим и Человеком Наслаждающимся, или просто наркоманом. Эта тенденция значительно сократила население планеты, - она была во все времена, а особенно сильно проявилась в конце XXI века, - и уничтожила бы людей вовсе, если бы не одно "но".
Случай второй. Его существование можно объяснить по-разному. Можно сослаться на инстинкт самосохранения, можно построить психологическую модель посложнее, можно сказать что-нибудь о "высших идеалах", но в любом случае нашлись люди, которые сделали выбор в пользу творчества, отказавшись от жизни крысы, раздражающей свой центр удовольствия. Не такой простой выбор, как может показаться многим сейчас, тем, кто остался здесь, а не ушёл в Виртуальность или Центры Эйфории. Это в наше время общественное мнение и мораль приняли достаточно устойчивые формы, а полстолетия назад всё выглядело гораздо мрачнее и неопределённее.
И тут мы встречаемся с новой проблемой. Творчество опирается на чувства. Чувства - за вычетом компоненты наслаждения - должны иметь под собой какой-то опыт, события, ситуацию. Ситуации мы берём из окружающего нас мира, одновременно познавая его. Творчество обязано развиваться - иначе оно теряет смысл. А значит, можно выделить в чистом виде случай третий, последний, который я могу себе представить. И про исчерпанность которого я уже сказал."
Уф. И кому я всё это объяснял? Наговорил какой-то ерунды опять...
- Комп. Всё стереть.
- ...Ну вот, собственно, и время. Сейчас. Сейчас ты всё поймёшь.
День восьмой. Будущее.
Ивана разбудил холод. Он не сразу осознал, в чём дело. Он сел и потёр ладонями виски. Потом продрог ещё больше, когда увидел за окном непрозрачный мокрый туман. Окно было распахнуто. Он попытался собраться с мыслями, сообразить, почему это утро отказывается являться продолжением вчерашнего вечера и почему у него нет на этот день никаких [скольжение] планов... Какой-то счётчик в голове в панике твердил - "минус один", но [вниз через туман] ещё несколько секунд Иван, как будто не желая принимать построннюю помощь, старался вспомнить сам. Вчера...
Проснулся с каким-то отвратно пафосным настроением, печально торжественный, как будто не мои наступают Сто Пятьдесят, а какого-то героя, прожившего достойнейшую жизнь и завершившего все свои дела так, что больше ничего не прибавить и не убавить. Никуда не торопился. Немного запаниковал. Успокоился. Пригласил Нату и Диму, и они заразились моей печальной торжественностью. Посидели втроём, большей частью молчали, каждый боялся что-нибудь испортить, как будто это имело какое-то значение. Но об этом я им не сказал, мне было всё равно. Торопиться было совершенно некуда. Потом я их довольно грубо прогнал. Они не спорили - моё слово было для них абсолютным законом.
Я заказал бутылку водки. Прошёл ещё раз по квартире, устраняя все следы своего пребывания за пятнадцать лет, которые я здесь жил, возвращая её к своему первоначальному виду. Запланировал компу отключение всех систем в 7 утра. Испугался. Выпил половину бутылки. Успокоился, отправил бутылку обратно в Станок. Записал какое-то глупейшее послание Нате с Димой, что-то вроде "Простите за всё, но как же это страшно, и ни в чём нет смысла...".
Потом ещё, помню, долго лежал и перебирал свою жизнь, избранные моменты, совсем уже не пытаясь понять, для чего. Потом, вероятно, заснул.
Иван вскочил, испуганный до крайней степени. Вот странно, - подумал он, - вчера ничего уже не боялся, а сейчас... Но не может же такого быть!.. Я всё ещё сплю, наверное... Это последний сон, должно быть. Правда, чересчур натуральный, но кто ж его знает, какой он. Вот, кто это тут на столе сидит?.. Не может же Номан быть жив, и сидеть прямо у меня дома, на моём столе. Это уж чересчур!
И в самом деле, на столе, по-восточному скрестив ноги, сидел странный карлик с лицом Кристофера Номана, одетый в наряд, вышедший из моды двести лет назад. "Доброе утро, Вань.", - сказал он, - "У нас с тобой есть ещё два часа до срока. Так что я могу тебя пока проинструктировать...".
Карлик проговорил два часа без перерыва, видимо получая даже некоторое удовольствие от объяснений, хотя он и был, как он сразу признался, "всего лишь проекцией меня-настоящего в человеческое тело, имитацией человека, в которой, впрочем, смоделированы все свойства, присущие человеку как личности и индивидуальности.". Он и вправду проявлял значительную человечность. Он ёрзал на столе, рассказывая особенно интересные моменты, и изображал трагическую усмешку, объясняя, как на протяжении ста лет убивал всех доживших до Срока. Он смотрел глазами человека, ждущего одобрения, когда говорил, как смоделировал Криса Номана, подарив таким образом человечеству, гм, всё разрешённое ему бессмертие. Иван подумал, что его и вправду можно было считать за человека, если только не... Если только не обращать внимания на содержание рассказа.
- Да какая разница, - разозлился карлик, - человечен я сейчас или нет?.. Разницы никакой! Ну конечно, да, именно так всё и обстоит, как ты думаешь сейчас, да, мне глубоко плевать на чувства каждого из вас, в том числе и на твои, пока ты не перешёл грани. Конечно, меня совсем не мучает совесть по поводу того, что я убивал по человеку в секунду сто лет подряд. У меня и совести-то нет. Меня вовсе не волнует, каким ничтожеством я был при жизни. (Довольно отвратительный и брюзгливый старикашка, хе-хе!). Теперь, по сравнению с вами, я просто всебезразличный бог. И конечно, ты и сам станешь таким же совсем скоро.
Иван ощущал странную фальшь. Может, дело было в том, что он никак не мог отделаться от мысли, что он уже умер, и что всё это сон, или просто этот туман в голове никак не давал сосредоточиться; всё выглядело абсурдно до той степени, что казалось нереальным, и поэтому несущественным. Он понял всё, что сказал карлик, он принял это, но как бы так и не мог до конца осознать и прочувствовать.
- И последнее. Я не знаю, кто дал нам этот дар. Я так и не смог понять... Ну вот, собственно, и время. Сейчас. Сейчас ты всё поймёшь.
Импульс.
Голова стала вдруг удивительно ясной, зрение - острым, как будто кто-то протёр и отмыл много лет коптившиеся стёкла. Мысли потекли легко, стремительно и во всех направлениях. Разум распахнулся навстречу миру и начал жадно поглощать всё, что мог обработать.
Импульс!
Зрение вдруг исчезло, всё погрузилось во тьму. Слух, через долю мгновения, тоже.
- Ах да, это побочное явление, не бойся... - донеслось вслед.
Пропало всё, Иван остался наедине с собой на несколько жутких минут. Но информация продолжала течь и трансформироваться и в темноте, засчёт накопленной за жизнь памяти. Он перегруппировал всё, что знал и помнил, разложил по полочкам и привёл в относительный порядок. "Но я всё ещё человек, сверхгениальный, но человек." - успел он подумать, прежде чем...
ИМПУЛЬС!
И чувства вернулись... Чем-то совершенно новым, небывалым, что и представить раньше было сложно. В каждом кусочке старого мира роились мириады атомов, и все их можно было отследить и воспринять - одновременно! Везде вокруг происходило огромное множество событий, и все хотелось потрогать и понять, и поучаствовать, и изучить... Ах, а ведь везде - это же не только здесь, в этой комнате, это же... Это и в городе... ох!.. Я вижу всю планету, одновременно...
Он уже не чувствовал себя в той же комнате. Он пока не успел осмыслить, где именно он находился в этот момент. Слишком много обрушилось разом...
ИМПУЛЬС!
И вокруг, тут и не тут одновременно, умещались ещё и другие миры, накладывающиеся друг на друга, пересекающиеся и взаимодействующие. Они лежали друг на друге, слоями, и старая реальность была лишь очень, очень мизерной верхушкой айсберга. И его тысячи глаз разбегались, не успевая ухватить всё сразу, суетясь и жадно глотая эту невероятную новизну...
И тут он почувствовал, что Крис его держит. Придерживает дружески, и испускает нечто, что в старом мире называлось бы, возможно, гордостью, за весь этот прекрасный мир... и спрашивает его ответа на вопрос. И конечно, он ответил "да", ни на йоту не сомневаясь, захлёбываясь от счастья и впечатлений... И они стали равны, равно божественны...
Но...
Туман???
ИМПУЛЬС!!!
И скольжение прекратилось, и вместе с ним остановилось время.
Он осознал свой дар, от которого нельзя было отказаться, в котором нельзя было сомневаться, который можно было только принять. Он совершил последний скачок, и всё пространство, сквозь которое он двигался всё время, предстало перед ним одновременно. Вот прошлое человечества, вот в нём мой путь... Вот путь Криса... Вот оба мира, а ведь это только первые две ступени... А вон там, с другой стороны, будущее. Вот я уничтожаю Криса и открываю путь человечеству, вот новая заря уже нечеловечества, войны и открытия, истинно новый путь. Вот Земля, ясли длиной в полтора столетия для новых нелюдей, а вот, изредка, дети с моим даром, обречённые на эту странную судьбу - всё осознать и исчезнуть за ненадобностью... Он обозрел это даже не за мгновение - просто мгновенно, успел-таки сделать то, что должен был, и исчез, удовлетворённый, завершив всё, что мог, в этом мире, дойдя до его края.
Эпилог.
- Вставай, пора в путь, - Первый толкнул Второго за плечо и помог подняться. Потом заглянул краем глаза в новый мир. - Фу, ну и нагородил же ты!.. Вечно напридумываешь и запутаешь...
Второй только как-то странно на него покосился, и они побрели дальше, под палящим солнцем, по снегу, которому не суждено растаять никогда.