за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми, ты будешь ходить
на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей.
И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее...” (Быт. 3:14,15)
1.
До появления человека мир развивался сообразно Божьему замыслу. Развитие материи шло по пути все большего усложнения и обретения все большей степени свободы. Живая материя сложнее и свободнее, чем неживая. (Камень может пролежать на одном месте хоть сто лет. Растение же за эти сто лет распространится по огромной территории.) Животные сложнее и свободнее, чем растения. (В отличие от растений они не привязаны к одному и тому же месту, их поведенческие реакции на воздействия окружающей среды значительно богаче и разнообразнее.) И все же и неживая материя, и растения, и животные беспрекословно подчиняются законам Природы.
Человек — единственное живое существо на Земле, которое наделено такой степенью свободы, что может подчиниться или не подчиниться законам Природы (в частности, закону естественного отбора) по своему собственному сознательному выбору.
“...и вы будете, как боги, знающие добро и зло.” (Быт. 3:5)
Однако, свобода — еще не есть грех. Свобода — это пограничная территория между добром и злом. У человечества был шанс на спасение. Бог хотел, чтобы человек сделал сознательный выбор в пользу добра, т.е. добровольно подчинился Его законам. Но человечество выбрало зло.
Кто же совратил человека?
М Е Д И Ц И Н А
“Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог.” (Быт. 3:1)
Изобретение человечества — медицина, символом которой является змея, — активно вторглась в процесс естественного отбора. При этом, на первый взгляд, она ставила перед собой весьма гуманные цели и задачи. Однако, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. В том, что сегодня практически уже не рождаются здоровые, полноценные дети, человечество обязано прежде всего ей. Вредные мутации не устранялись из человеческого рода путем естественного отбора, но накапливались и передавались из поколения в поколение. Груз дурной наследственности, отягощающий человечество, продолжает расти, как снежный ком. В результате, мы имеем хилое, нежизнеспособное подрастающее поколение и перспективу генетической деградации, вырождения и вымирания.
“Уже и теперь среди антропологов и врачей все чаще раздаются голоса, указывающие на страшную однобокость медицины и на весьма сомнительную пользу ее для человечества. Медицина, конечно, помогает неделимому, но она помогает ему лишь за счет вида. Природа расточительна и неаккуратна, она выбрасывает на свет много существ и не слишком заботится о совершенстве каждого из них, отбирать и уничтожать все неудавшееся она предоставляет беспощадной жизни. И вот является медицина и все силы кладет на то, чтобы помешать этому делу жизни.
У роженицы узкий таз, она не может разродиться; и она сама и ребенок должны погибнуть; медицина спасает мать и ребенка, и таким образом дает возможность размножаться людям с узким, негодным для деторождения тазом. Чем сильнее детская смертность, с которой так энергично борется медицина, тем вернее очищается поколение от всех слабых и болезненных организмов. Сифилитики, туберкулезные, психические и нервные больные, излеченные стараниями медицины, размножаются и дают хилое и нервное, вырождающееся потомство. Все эти спасенные, но слабые до самых своих недр, мешаются и скрещиваются со здоровыми и таким образом вызывают быстрое общее ухудшение расы. И чем больше будет преуспевать медицина, тем дальше будет идти это ухудшение. Дарвин перед смертью не без основания высказывал Уоллесу весьма безнадежный взгляд на будущее человечества, ввиду того что в современной цивилизации нет места естественному отбору и переживанию наиболее способных.” (В.В.Вересаев)
2.
“... он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины; когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи.” (Иоан. 8:44)
Змей сумел совратить человечество, потому что обманул его.
“И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?
И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть.
Только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.
И сказал змей жене: нет, не умрете.” (Быт. 3:1-4)
Медицина неслучайно имеет своим символом змею. Змеиный яд в небольших количествах может помочь человеку, но в больших дозах он смертелен. Соблазнившись медициной, которая способна сохранить жизнь отдельному человеку, человечество потеряло свое бессмертие.
3.
Преступления медицины:
1. Вскрытие
“Каждый день по утрам в прихожей и у подъезда клиники можно видеть просительниц, целыми часами поджидающих ассистента. Когда ассистент проходит, они останавливают его и упрашивают отдать им без вскрытия умершего ребенка, мужа, мать. Здесь иногда приходится видеть тяжелые сцены. Разумеется, на все просьбы следует категорический отказ. Не добившись ничего от ассистента, просительница идет дальше, мечется по всем начальствам, добирается до самого профессора и падает ему в ноги, умоляя не вскрывать умершего.
— Ведь болезнь у него известная, — что его еще после смерти терзать?
И здесь, конечно, она встречает тот же отказ: вскрыть умершего необходимо, — без этого клиническое преподавание теряет всякий смысл. Но для матери вскрытие ее ребенка часто составляет не меньшее горе, чем сама его смерть; даже интеллигентные лица большею частью крайне неохотно соглашаются на вскрытие близкого человека, для невежественного же бедняка оно кажется чем-то прямо ужасным; я не раз видел, как фабричная, зарабатывающая по сорок копеек в день, совала ассистенту трехрублевку, пытаясь взяткою спасти своего умершего ребенка от “поругания”. Конечно, такой взгляд на вскрытие — предрассудок, но горе матери от этого не легче. Вспомните вопль некрасовской Тимофеевны над умершим Демушкой:
Я не ропщу,
Что Бог прибрал младенчика,
А больно то, зачем они
Ругались над ним?
Зачем, как черны вороны,
На части тело белое
Терзали?.. Неужли
Ни Бог, ни царь не вступятся?
Однажды летом я был на вскрытии девочки, умершей от крупозного воспаления легких. Большинство товарищей разъехалось на каникулы, присутствовали только ординатор и я. Служитель огромного роста, с черной бородой, вскрыл труп и вынул органы. Умершая лежала с запрокинутою назад головою, широко зияя окровавленною грудобрюшною полостью, на белом мраморе стола, в лужах алой крови темнели внутренности. Прозектор разрезывал на деревянной дощечке правое легкое.
— Вы что тут делаете, а? — вдруг раздался в дверях задыхающийся голос.
На пороге стоял человек в пиджаке, с рыжею бородкою; лицо его было смертельно бледно и искажено ужасом. Это был мещанин-сапожник, отец умершей девочки; он шел в покойницкую узнать, когда можно одевать умершую, ошибся дверью и попал в секционную.
— Что вы тут делаете, разбойники? — завопил он, трясясь и уставясь на нас широко раскрытыми глазами.
У прозектора замер нож в руке.
— Ну, ну, чего тебе тут? Ступай! — сказал побледневший служитель, идя навстречу мещанину.
— Ребят здесь свежуете, а?! — кричал тот с каким-то плачущим воем, судорожно топаясь на месте и тряся сжатыми кулаками. — Вы что с моей девочкой исделали?
Он рванулся вперед. Служитель схватил его сзади под мышки и потащил вон; мещанин уцепился руками за косяк двери и закричал: “Караул!..”
Служителю удалось, наконец, вытолкать его в коридор и запереть дверь на ключ. Мещанин долго еще ломился в дверь и кричал “караул”, пока прозектор не кликнул в окно сторожей, которые увели его.
Если у этого человека заболеет другой ребенок, то он разорится на лечение, предоставит ребенку умереть без помощи, но в клинику его не повезет: для отца это поругание дорогого ему трупа — слишком высокая плата за лечение.
Сказать кстати, право вскрывать умерших больных присвоили себе, помимо клиник, и вообще все больницы, — присвоили совершенно самовольно, потому что закон им такого права не дает; обязательные вскрытия производятся по закону только в судебно-медицинских целях. Но я не знаю ни одной больницы, где бы, по желанию родственников, умерший выдавался им без вскрытия; сами же родственники и не подозревают, что они имеют право требовать этого. Вскрытие каждого больного, хотя бы умершего от самой “обыкновенной” болезни, чрезвычайно важно для врача; оно указывает ему его ошибки и способы избежать их, приучает к более внимательному и всестороннему исследованию больного, дает ему возможность уяснить себе во всех деталях анатомическую картину каждой болезни, без вскрытий не может выработаться хороший врач, без вскрытий не может развиваться и совершенствоваться врачебная наука.” (В.В.Вересаев)
В июне 1993г. Верховный Совет Российской Федерации принял “Основы законодательства по охране здоровья граждан”. Согласно данному документу, теперь разрешается не проводить вскрытие трупа, если имеется просьба об этом, поданная родственниками умершего, и отсутствуют подозрения в насильственном характере смерти.
2. Аборт
“Не убивай” (Исх. 20:13)
Аборт — убийство. Это искусственное умерщвление живого, настоящего человека, уникального по своей генетической природе, только еще очень маленького и незрелого, который в силу своей незрелости развивается не вне, а внутри организма своей матери. Убить человеческий эмбрион — это то же самое что убить ребенка, который тоже по сравнению со взрослым человеком еще очень мал и незрел.
Жизнь — дар Божий. С момента зачатия возникает новая жизнь, отдельная, обособленная, самоценная, посягнуть на которую никто не имеет права: ни мать, ни отец, ни врач, ибо она принадлежит Богу. Бог ее дает. И только Бог может решить: жить данному ребенку или нет. Всякий человек, присваивающий себе право решать это за Бога — есть убийца и преступник.
Руками врачей-убийц ежесекундно на Земле совершается данное преступление.
3. Трансплантация органов
Трансплантация — пересадка органов и тканей человека, таких как кожа, зубы, мышцы, нервы, роговица глаза, жировая и костная ткань, костный мозг, сердце, почки, легкие, печень и т.д.
Едва ли не со времен Гиппократа известны попытки пересадки кожи и приживления конечностей. И чем больше прогресировала медицина, тем громче были голоса противников: неэтично пластовать скальпелем мертвое тело. Негуманно дожидаться в предоперационной, пока еще живое, трепыхающееся сердце можно будет вырезать из разверстой грудной клетки, чтобы через минуты пришить его кому-либо!
У человека только одно сердце. Вполне понятно, что если речь пойдет о трансплантации этого органа, то трансплантировать следует здоровое сердце. Но такое сердце можно взять лишь у людей, внезапно умерших или погибших (например, в автомобильной катастрофе). Тот факт, что результаты операции зависят от несчастного случая делают ее весьма сомнительной в моральном отношении. А количество сердечных больных растет с каждым годом.
Немецкий журнал “Штерн” поведал о создании в Москве “крупнейшего в мире” банка медицинского “сырья”. В нашей столице этот прибыльный бизнес развернул М.Мольнар из США. Он решил, что не к чему ждать пока работающие в России медики и юристы разрешат проблему пересадки человеческих органов. Отечественная медицина и юриспруденция, как известно, “застряли” на основном вопросе — когда человека можно считать умершим. Ведь именно у таких “доноров”, только еще совсем недавно бывших живыми, врачи в большинстве случаев и берут те или иные органы для пересадки нуждающимся. Американский бизнесмен пошел другим путем. В самом деле, зачем каждый раз определять, жив потенциальный донор или уже мертв? Ведь гораздо проще взять для пересадки орган... только что родившегося человека. “Штерн” опубликовал фотографию: акушерка держит мальчика с висящей пуповиной. Сейчас, сообщает журнал, это крохотное существо будет расчленено и расфасовано по пластиковым пакетам для заморозки: мозг, почки, железы, печень... Все эти органы пересадят затем людям, располагающим деньгами. Впрочем, по международным меркам, плата за подобную пересадку не так уж и велика — всего 5-8 тыс долларов. Столько средний американец зарабатывает за несколько месяцев. Беременным женщинам, поставляющим живой донорский материал, не платят ни гроша. Они должны быть довольны уже тем, что этот фактический аборт обходится им бесплатно. Довольны, кажется, все. Одно только смущает: попытки г-на Мольнара организовать подобный бизнес в Сербии и Чехии оказались неудачными. Да и немецкий журнал, рассказавший о добыче “уникального сырья”, выражает сильное сомнение в этичности такой деятельности.
Впрочем, однако, извлекать органы можно у живых людей по их добровольному согласию, причем не только за деньги (что сильно смахивает на проституцию), но и безвозмездно, в качестве щедрого подарка из жалости, сострадания ли, или по каким-либо другим мотивам. Но и тут закрадывается сомнение: вправе ли человек уродовать образ Божий, дарить то, что самому ему подарено Богом?
Журнал “Ридерз Дайджест” (Љ 8 - 1993) приводит интересный факт. Джермейн Вашингтон, 26 лет, стал донором, отдав почку женщине, которую называет “просто другом”. Вашингтон познакомился с Мишель Стивенс, 23 года, когда они начали вместе работать в Управлении по трудоустройству в Вашингтоне. Они вместе обедали, иногда болтали в перерывах. “С ним можно было поговорить, — замечает Стивенс. — Однажды я расплакалась у него на плече. 11 месяцев я ждала очереди на почку донора и уже потеряла надежду.” Она рассказала Вашингтону, как тяжело трижды в неделю по три часа в день проводить на аппарате “искусственная почка”. Она страдала от хронического переутомления, периодического затемнения в глазах, ее мучили боли в суставах.
В апреле 1991 года в “Вашингтон Хоспитал Сентер” была произведена операция по пересадке почки. Так из одного здорового человека сделали двух больных.
Я соглашаюсь с тем, что костный клей из моих костей поможет кому-то срастить перелом, а твердая оболочка мозга защитит пострадавшего, и пусть мои роговицы помогут другому смотреть на белый свет.
А еще можно из поджелудочной железы сделать инсулин, из крови — физраствор: чего, оказывается, только нельзя добыть из моего бренного тела...
Только почему что-то во мне противится превращению тела близкого мне человека в сырье, пусть даже самое благородное? И почему мы веками так бережно относились к останкам предков? На кой ляд пускать на корм червям такой полезный исходный материал? Ведь если подумать, можно и золотые коронки с зубов снимать — пригодятся для контактов в баллистических ракетах. И зачем хоронить в штанах? В стране штанов не хватает. А доски гробовые могли бы и на строительство пойти.
Но кажется, был в истории опыт по использованию человеческой кожи для абажуров, а волос — для матрасов...
4. Опыты на людях
“Прежде всего не навредить”
(Клятва Гиппократа)
Первым, привившим гонококка человеку, был др. Макс Бокгарт, ассистент профессора Ринекера. “Господин тайный советник фон-Ринекер, — пишет Бокгарт, — всегда держался того взгляда, что раскрытие причин венерических болезней может быть достигнуто лишь путем прививок людям”. По предложению своего патрона Бокгарт привил чистую культуру гонококка одному больному, страдавшему прогрессивным параличом и находившемуся в последней стадии болезни; у него уже несколько месяцев назад исчезла чувствительность, пролежни увеличивались с каждым днем, и в скором времени можно было ждать смертельного исхода. Прививка удалась, но отделение гноя было очень незначительно. Чтобы усилить отделение, больному было дано пол-литра пива. “Успех получился блестящий, — пишет Бокгарт. — Гноеотделение стало очень обильным... Через десять дней после прививки больной умер в паралитическом припадке. Вскрытие показало, между прочим, острое гонорейное воспаление мочевого канала и пузыря с начинающимся омертвением последнего и большое количество нарывов в правой почке; в гное этих нарывов найдены многочисленные гонококки.”
Способ чистой разводки, употребленный Бокгартом, был очень несовершенный, и его опыт большого научного значения не имел. Первая, несомненно чистая, культура гонококка была получена д-ром Эрнстом Буммом. Чтобы доказать ее специфичность, Бумм ушком платиновой проволоки привил культуру на мочевой канал женщины, мочеполовые пути которой при повторном исследовании были найдены нормальными. Развился типический уретрит, потребовавший для своего лечения шесть недель. Исследуя различные особенности своих разводок, Бумм таким же образом привил гонококка еще другой женщине. Результат получился тот же, что и в первом случае.
Заметим, что уже более века назад Неггерат доказал, к каким тяжелым и серьезным последствиям, особенно у женщин, ведет та “невинная” гоноррея, о которой невежды и до сих пор еще говорят с улыбкой; в науке на этот счет разногласий давно уже нет. Вот что, например, говорит такой авторитетный специалист по данному предмету, как профессор Нейсер: “Я, не колеблясь, заявляю, что по своим последствиям гоноррея есть болезнь несравненно более опасная, чем сифилис, и думаю, что в этом со мною согласятся особенно все гинекологи.” Впрочем, и сам Бумм в предисловии к своей работе заявляет, что гоноррейное заражение составляет одну из самых важных причин тяжелых заболеваний половых органов”, — что не помешало ему, однако, подвергнуть опсности такого заболевания двух своих пациенток. Правда, по словам Бумма, в его опытах “были прняты все (?) меры предосторожности против заражения половых органов,” но дело в том, что эти “все” меры крайне ненадежны. Притом к очень тяжелым последствиям может повести гоноррейное заболевание и одних мочевых путей.
Дальнейший шаг вперед в культивировке гонококка был сделан д-ром Эрнстом Вертгеймом, которому удалось получить чистую культуру на пластинках. “Для верности доказательства того, — пишет Вертгейм, — что растущие на пластинках колонии действительно представляют собою колонии нейсерова гонококка, естественно должно было сделать прививку на мочевой канал человека. Вертгейм привил свои культуры четырем больным-паралитикам и одному идиоту, тридцатидвухлетнему Ш. У идиота Ш. “довольно сильное гноетечение” замечалось еще по прошествии двух месяцев со времени прививки. Дальнейших опытов Вертгейм не делал “за недостатком в соответственном материале”.
Такова далеко еще не полная история гонорреи с интересующей нас точки зрения. Теперь мне следовало бы перейти к прививкам мягкой язвы, но на них я останавливаться не буду; во-первых, прививки эти по своим последствиям сравнительно невинны; исследователь привьет больному язву на плечо, бедро или живот и через неделю залечит; во-вторых, прививки мягкой язвы так многочисленны, что описанию их пришлось бы посвятить несколько печатных листов; такие прививки делали Гунтер, Рикор, Ролле, Бюзене, Надо, Кюллерье, Линдвурм, де-Лука, Маннино, В.Бек, Штраус, Гюббенет, Бэреншпрунг, Дюкре, Крефтинг, Спичка и многие, многие другие.
Перейдем к сифилису. Не заходя далеко в старину, я изложу его историю лишь со времени знаменитого французского сифилидолога Филиппа Рикора. Рикор разрешил многие темные вопросы своей науки и современно перестроил все здание венерологии. Но и у него, конечно, не обошлось без ошибок. Одной из таких весьма прискорбных ошибок было утверждение Рикора, что сифилис в своей вторичной стадии незаразителен. Причиной этой ошибки было то, что Рикор, совершивший бесчисленное количество прививок венерическим больным, не решался экспериментировать над здоровыми.* Историей опровержения этой ошибки Рикора мы теперь и займемся.
Одним из первых высказался за заразительность вторичных явлений сифилиса дублинский врач Вильям Уоллес в своих замечательных “Клинических лекциях о венерических болезнях.” Лекции эти замечательны по тому классическому бесстыдству, с каким Уоллес рассказывает о своих разбойничьих опытах прививки сифилиса здоровым людям. “Операцию прививки, — говорит он, — я совершаю одним из трех способов: либо я делаю укол ланцетом и наношу на ранку отделение язвы или кондиломы; либо поднимаю кожицу нарывным пластырем и покрываю обнаженную поверхность корпией, смоченной гноем; либо, наконец, удаляю кожицу
_______________
* По этому поводу совершенно справедливо замечает Ринекер: “Непонятно, почему Рикор с таким безусловным порицанием относится к прививкам здоровым людям; при массе его опытов не могло же ему остаться неизвестным, что и прививки больным не особенно редко опасны для них. В общей сложности Рикор совершил до семисот прививок гонорреи, мягкой язвы и сифилиса.
трением пальца, обернутого в полотенце, и на обнаженную поверхность наношу гной. Результаты при всех трех способах были одинаковые.
В дальнейших лекциях Уоллес подробно рассказывает о прививках, сделанных им пяти здоровым людям в возрасте от 19 до 35 лет. У всех развился характерный сифилис. “Приводимые факты, — говорит Уоллес в двадцать второй лекции, — составляют только часть, и притом чрезвычайно незначительную часть фактов, которые я был бы в состоянии вам привести”. В двадцать третьей лекции он еще раз повторяет, что изложенные им опыты составляют лишь очень небольшую часть произведенных им.
“Позволительно ли еще, — писал по поводу этих опытов Шнеиф, — ждать более убедительных доказательств заразительности вторичных явлений сифилиса? Не нужно новых опытов на здоровых людях: опыты Уоллеса делают их совершенно бесполезными. Дело решено, наука не хочет новых жертв; тем хуже для тех, кто закрывает глаза перед светом.”
Но оргия только еще начиналась...
В 1851 году были опубликованы “замечательные”, “делающие эпоху” опыты Валлера. Вот как описывает он свои опыты:
“Первый опыт Дурст, мальчик 12-ти лет, Љ скорбного листа 1396, в течение многих лет страдает паршами головы. В остальном он совершенно здоров, никогда не страдал ни сыпью, ни золотухой. Так как по роду болезни ему предстояло пробыть в больнице несколько месяцев и так как он раньше не страдал сифилисом, то я признал его весьма годным для прививки, которая была совершена 6 августа. На коже правого бедра были сделаны насечки, и в свежие, слегка кровоточащие ранки введен гной, взятый с сифилитика. Этот гной я втер шпателем в ранки, затем корпией, пропитанной тем же гноем, растер скарифицированное место и, покрыв последнее этой же корпией, наложил повязку”. В начале октября у ребенка появилась характерная сифилитическая сыпь.
“Второй опыт Фридрих, 15 лет, Љ скорбного листа 5676, в течение семи лет страдает волчанкою правой щеки и подбородка. Больной до сих пор не страдал сифилисом и, таким образом, годился для привики. Она была совершена 27 июля. В свежие надрезы на левом бедре я ввел кровь женщины, страдавшей сифилисом, и затем перевязал ранки корпией, пропитанной той же кровью.” В начале октября успех прививки был вне всякого сомнения.
“Обоих больных, — прибавляет Валлер, — я нарочно показал г. директору больницы Ридлю, всем гг. старшим врачам больницы (Бему и др.), многим врачам города, нескольким профессорам (Якшу, Кубику, Оппольцеру, Дитриху и др.), почти всем госпитальным врачам и многим иностранным. Единогласно подтвердили все правильность диагноза сифилитической сыпи и выразили готовность, в случае нужды, выступить свидетелями истинности результатов моих прививок.”
Не правда ли, какой полный и точный... судебный протокол? Сообщены все подробности “деяния”, точно указаны пострадавшие, поименно перечислены все свидетели. Если бы прокуроры заглядывали в эту область, то работы им было бы здесь немного.
Опыты Валлера послужили сигналом для повсеместной проверки вопроса о заразительности вторичного сифилиса.
В 1855 году, в одном из заседаний Общества пфальцских врачей, во время прений о заразительности вторичного сифилиса (по поводу опытов Валлера), секретарь Общества познакомил собрание с содержанием собрания, присланного ему одним отсутствующим товарищем. “Особое стечение обстоятельств доставило упомянутому товарищу возможность, без нарушения законов гуманности, произвести опыты по вопросу о заразительности вторичного сифилиса.” Опыты эти заключались в следующем:
1) Гной плоских мокнущих кондилом и отделение трещин одной сифилитички были привиты одиннадцати человекам — трем женщинам 17, 20 и 25-ти лет и восьми мужчинам в возрасте от 18 до 28-ми лет. У всех развился сифилис. 2) Гной сифилитических язв был привит трем женщинам 24, 26 и 35-ти лет. Все три получили сифилис. 3) Кровью сифилитика были смазаны кожные язвы шестерых больных, у троих развился сифилис. 4) Кровь сифилитика была введена в ранки от кровавых банок трем лицам. Без результата.
Итак, прививка была произведена двадцать трем лицам, семнадцать из них получили сифилис, — и все это оказалось возможным совершить “без нарушения законов гуманности” Вот поистине удивительное “стечение обстоятельств”! Ниже мы увидим, что подобные “стечения обстоятельств” нередки в сифилидологии. Кто был автор произведенных опытов, так и остался неизвестным; он счел за лучшее навсегда скрыть от света свое позорное имя, и в науке он до сих пор известен под названием “Пфальцского Анонима”.
Все тот же вопрос о заразительности вторичного сифилиса был предметом исследования киевского профессора Х. фон-Гюббенета. Им были произведены, между прочим, следующие опыты:
1) “И.Сузиков”, фельдшер, 20 лет от роду, подвергся в феврале 1852 года прививке слизистого прыща сифилитика, находясь в цветущем здоровье... Я поставил мушку на левом бедре и, удалив таким образом кожицу, шпателем перенес на обнаженное место материи слизистых прыщей и потом наложил корпию, пропитанную тем же самым отделением... На пятой неделе обнаружилась розеола на груди и животе. С этих пор сифилитическое страдание стало быстро возрастать. Я продержал больного в этом положении еще целую неделю для того, чтобы показать его по возможности большему числу врачей и дать им возможность удостовериться в действительности факта. Наконец я обратился к ртутному лечению, и больной выздоровел через три месяца.”
2) “Солдат Тимофей Максимов, от роду 33 лет, 13 января 1858 года поступил в хирургическую клинику с застарелой фистулой мочевого канала. Так как больной по всем соображениям должен был пробыть в госпитале довольно долго и времени, следовательно, имелось в виду достаточно для того, чтобы выждать результат, то мне этот случай показался удобным для опыта. Марта 14 привита материя, взятая с покрытых слизистыми прыщами и изъязвленных миндалей солдата Нестерова... К 22 мая характерная розеола... 2 июня начато ртутное лечение, и через шесть недель больной выздоровел.”
“Читая эти два описания, — говорит профессор В.А.Манассеин, — не знаешь чему более дивиться: тому ли хладнокровию, с которым экспериментатор дает сифилису развиться порезьче для большей ясности картины и “чтобы показать больного большему числу врачей”, или же той начальнической логике, в силу которой подчиненного можно подвергнуть тяжкой, иногда смертельной болезни, даже не спросив его согласия. Желал бы я знать привил ли бы проф. Гюббенет сифилис своему сыну, даже если бы тот и согласился.”
Свою статью проф. Гюббенет заканчивает следующими словами: “Считаю нужным заметить, что, произведя множество неудачных опытов над больными, я был вполне убежден, что встречу ту же самую неудачу в отношении здоровых, только на основании этого убеждения я и мог себе позволить произвести описанные опыты.” (Не будем уж говорить о том, что профессор-специалист не мог не знать об удачных привиках хотя бы Валлера; но и самим проф. Гюббенетом первая удачная привика была произведена в 1852 году, последняя же в 1858. Неужели и в 1858 году профессор приступил к прививке, тоже “вполне убежденный”?) “Обнародование этих наблюдений, — продолжает Гюббенет, — может быть, удержит людей даже с такой скептической натурой, как и моя, от производства дальнейших опытов, могущих повести к совершенному расстройству здоровья лиц, им подвергающихся. Я бы еще несколько успокоился относительно судьбы жертв, если бы опыты эти распространили в публике убеждение в заразительности вторичных припадков. Если опыты эти помогут раскрыть истину в столь важном деле, то сраданием нескольких лиц человечество еще не очень дорого заплатит за истинно полезный и практический результат.”
Непонятно почему, в таком случае проф. Гюббенет не привил сифилиса себе? Или, может быть, это было бы слишком “дорого” даже и для человечества?
В 1858 году французское правительство обратилось к Парижской медицинской академии за разрешением все еще остававшегося спорным вопроса, заразителен ли вторичный сифилис. Была назначена комиссия и докладчиком этой комиссии выступил в академии д-р Жибер. Между прочим, он сообщил, что с целью выяснения предложенного вопроса д-р Озиас-Тюренн привил отделение сифилитика двум взрослым больным, страдавшим волчанкою, и у обоих развился сифилис. Сам докладчик сделал прививки двум другим больным, также страдавшим волчанкою, и также в обоих случаях получил сифилис.
Доклад Жибера вызвал в академии бурные и продолжительные прения, в них горячее участие принял Рикор, который упрямо, несмотря на всю очевидность, отрицал до тех пор заразительность вторичного сифилиса; в конце концов Рикор был принужден сознаться, что ошибался, и присоединился к мнению о заразительности вторичного сифилиса.
Самый сильный и авторитетный противник новых взглядов был побежден. Но, несмотря на это, опыты, теперь уже даже бесцельные, все продолжались и продолжались... В 1859 году Гюено привил отделение сифилитических слизистых бляшек 10-летнему мальчику, страдавшему паршами головы, и получился у него сифилис. В том же 1859 году проф. Береншпрунг с успехом привил сифилитический гной восемьнадцатилетней девушке Берте Б. Он же отделением твердого шанкра привил сифилис двадцатитрехлетней проститутке Марии Г.
Целый ряд опытов был произведен различными исследователями по вопросу о том, заразительны ли во вторичной стадии сифилиса всевозможные нормальные и паталогические, но не специфические отделения больного. Так, Бассэ прививал гоноррейный гной, взятый с сифилитика, на кожу здорового человека и получил отрицательный результат. Проф. В.М.Тарновский был счастливее. Зимою 1863 года, в Калинкинской больнице, — рассказывает он, — после восемьнадцати (!) попыток, мне удалось привить женщине, имевшей бородавчатые наросты и никогда не страдавшей сифилисом, слизисто-гнойное отделение другой больной (сифилитички). Развился характерный сифилис. В той же Калинкинской больнице проф. Тарновский сделал ряд опытов для проверки утверждения Кюллерье, что на цельную оболочку мягкая язва не прививается. “Мало того, — пишет профессор, — в течение прошлого 1868/1869 учебного года я решился сделать тот же опыт с отделяемым твердого шанкра и последовательных явлений сифилиса. Двум больным, никогда не имевшим сифилиса и не представлявшим во влагалище и наружных частях ни малейших ссадин, было введено в рукав одной — отделяемое твердого шанкра, другой — слизистыз папул.” Сифилиса не последовало. Тот же проф. Тарновский, испытывая предохранительную жидкость Ланглебера, произвел между прочим, следующие два опыта: “Отделяемое твердого шанкра в одном случае и мокнущих слизистых папул в другом было положено мною на внутреннюю поверхность плеча здорового субъекта, где с помощью ланцета предварительно была соскоблена кожица. Заразительная материя оставлена в соприкосновении с обнаженным местом от пяти до десяти минут, затем последнее натерто предохранительною жидкостью. В обоих случаях развития сифилитических явлений не последовало.”
Весною 1897 года проф. Тарновский покинул, за выслугою лет, кафедру Военно-медицинской академии. Его прощальная лекция была посвящена... врачебной этике. По-видимому, в этой лекции г-ном профессором были высказаны очень возвышенные и благородные мысли: молодежь устроила ему шумную овацию...
Довольно. Я привел далеко не все имеющиеся в моем распоряжении факты прививки сифилиса людям. Но уже и приведенные, мне кажется, с достаточною убедительностью говорят за то, что опыты эти не представляют собою чего-то исключительного и случайного, они производятся систематически, о них сообщают спокойно, не боясь суда ни общественной совести, ни своей, — сообщают так, как будто речь идет о кроликах или собаках.” (В.В.Вересаев)
5. Опыты на животных
“один мой товарищ-хирург работает над вопросом об огнестрельных ранах живота, — полезнее ли держаться при них выжидательного образца действий или немедленно приступать к операции. Он привязывает собак к доске и на расстоянии нескольких шагов стреляет им в живот из револьвера; затем одним собакам он немедленно производит чревосечение, других оставляет без операции. Войдешь к нему в лабораторию, — в комнате стоят стоны, вой, визг, одни собаки мечутся, околевая, другие лежат неподвижно и только слабо визжат. При взгляде на них мне не просто тяжело, как было тяжело, например, смотреть первое время на страдания оперируемого человека; мне именно стыдно, неловко смотреть в эти, облагороженные страданием, почти человеческие глаза умирающих собак. И в такие минуты мне становится понятным настроение старика Пирогова.
“В молодости, — рассказывает он в своих посмертных записках, — я был безжалостен к страданиям. Однажды, я помню, это равнодушие мое к мукам животных при вивисекциях поразила меня самого так, что я, с ножом в руках, обратившись к ассистировавшему мне товарищу, невольно воскликнул:
— Ведь так, пожалуй, можно зарезать и человека!
Да, о вивисекциях можно многое сказать и за и против. Несомненно, они — важное подспорье в науке... Но наука не восполняет всецело жизни человека: проходит юношеский пыл и мужская зрелость, наступает другая пора жизни и с нею потребность углубляться в самого себя, тогда воспоминание о причиненном насилии, муках, страданиях другому существу начинает щемить невольно сердце. Так было, кажется, и с великим Галлером: так, признаюсь, случилось и со мною, и в последние годы я ни за что бы не решился на те жестокие опыты над животными, которые я некогда производил так усердно и равнодушно.”
Все это так. Но как быть иначе, где выход? Отказаться от живосечения — это значит поставить на карту все будущее медицины, навеки обречь ее на неверный и бесплодный путь клинического наблюдения. Нужно ясно сознать все громадное значение вивисекций для науки, чтобы понять, что выход тут все-таки один — заглушить в себе укоры совести, подавить жалость и гнать от себя мысль о том, что за страдающими глазами пытаемых животных таится живое страдание...
Английский вивисекционнист Генри Солт, автор сочинения “Права животных в их отношении к социальному прогрессу”: “Допустим, что прогресс врачебной науки невозможен без живосечений. Что же из того? Заключать отсюда о законности живосечений — слишком поспешно: мудрый человек должен принять в расчет и другую, моральную сторону дела — гнусную несправедливость причинения мук невинным животным.” Вот единственно правильная постановка вопроса для анти-вивисекциониста: может ли наука обойтись без живосечений или нет, — но животные мучаются, и этим все решается. Вопрос поставлен ясно и недвусмысленно. Повторяю, смеяться над противниками живосечения нельзя, мучения животных при вивисекциях действительно ужасны, и сочувствие этим мукам — не сентиментальность, но нужно помнить, что мимо живосечения нет пути к созданию научной медицины, которая будет излечивать людей.” (В.В.Вересаев)
6. Продление агонии
“Продление жизни искусственными средствами может быть приравнено к садизму.” (Айзек Азимов)
“Чудодейственные установки, которые делают невозможное возможным и спасают нас, способны превратить людей в своих заложников — перспектива ужасающая...
А вот мои личные впечатления семейного кошмара: умирающий отец подключен к аппарату искусственного дыхания. Врачи уверяют, что он в глубокой коме, и переговариваются в его палате так, будто человека уже нет. Мы, говорят они, успокаивая нас, страдаем больше, чем он. Но его искаженное мукой лицо, подрагивающие веки, из-под которых скатываются слезы, — все это взывает о помощи, он молит нас об освобождении. Однако, чтобы отключить его от аппарата, нужен по меньшей мере консилиум, причем рядом чуть ли не с каждым врачом должен находиться адвокат.” (Глория Борджер ж. “Наука и религия”, Љ 5 - 1991)
7. Эвтаназия
“Я не дам лекарство, несущее смерть, даже если меня будут просить...” (клятва Гиппократа)
“Джек Кеворкян снова у всех на устах, о нем говорят и пишут. Полгода назад он помог пациентке, страдавшей от болезни Альцгеймера, покончить с собой, и вот теперь против этого человека, которого называют “Доктор Смсрть”, возбуждено дело по обвинению в убийстве. Кеворкян утверждает, что чудовищное обвинение беспочвенно, ибо никакого убийства он не совершал: ведь убийство — это когда человека лишают жизни против воли. А Джанет Адкинс всего лишь предпочла умереть, потому что болезнь превратила ее существование в пытку. Что касается Кеворкяна, он просто предоставил ей устройство, которое и помогло несчастной уйти из жизни. Джанет нажала кнопку, получила транквилизатор, а затем смертельный хлорид калия. Вот так и умерла эта женщина — 54 лет — в старом автофургоне, который специально для нее вычистил добрый доктор и сам сшил зеленые занавески на окна, чтобы скрыть свою пациентку от мира.
Но самому доктору и его смертельному изобретению скрыться от мира не удалось. Не имеющим отношения к медицине нет дела, что Кеворкян превратился в странный символ болезненной проблемы права на смерть. Непривлекательный статус героя имеет своим объяснением то, что` он вручил Адкинс, а именно — власть над собственной смертью.” (Глория Борджер ж. “Наука и религия”, Љ 5 - 1991)
8. Попирание стыда
“Не перерядилось ли только ваше сладострастие и назвалось состраданием?
Поистине, не хочу я милосердных, которые блаженны в своем сострадании, слишком много стыда не хватает им.
Ибо того, что я видел, как страдает страдающий, того стыжусь я из-за его позора; и когда я ему помог, то этим я жестоко провинился против его гордости.”
Ф.Ницше
“Пропедевтическая клиника. На эстраду к профессору, в сопровождении двух студентов-кураторов, взошла молодая женщина, больная плевритом. прочитав анамнез, студент подошел к больной и дотронулся до закутывавшего ее плечи платка, показывая жестом, что нужно раздеться. Мне кровь бросилась в лицо: это был первый случай, когда перед нами вывели молодую пациентку. Больная сняла платок, кофточку и опустила до пояса рубашку, лицо ее было спокойно и гордо. Ее начали выстукивать, выслушивать. Я сидел весь красный, стараясь не смотреть на больную; мне казалось, что взгляды всех товарищей устремлены на меня; когда я поднимал глаза, передо мною было все то же гордое, холодное, прекрасное лицо, склоненное над бледной грудью: как будто совсем не ее тело ощупывали эти чужие мужские руки. Наконец, лекция кончилась. Вставая, я встретился взглядом с соседом-студентом, мне почти незнакомым; как-то вдруг мы прочли друг у друга в глазах одно и то же, враждебно переглянулись и быстро отвели взгляды в стороны.
Было ли во мне какое-нибудь сладострастное чувство в то время, когда больная обнажалась на наших глазах? Было, но очень мало: главное, что было, — это страх его. Но потом, дома воспоминание о происшедшем приняло тонкосладострастный оттенок, и я с тайным удовольствием думал о том, что впереди предстоит еще много подобных случаев.
И случаев, разумеется, было очень много. Особенно помнится мне одна больная, Анна Грачева, поразительно хорошенькая девушка лет восемнадцати. У нее был порок сердца с очень характерным предсистолическим шумом; профессор рекомендовал нам почаще выслушивать ее. Подойдешь к ней, — она послушно и спокойно скидывает рубашку и сидит на постели, обнаженная до пояса, пока мы один за другим выслушиваем ее. Я старался смотреть на нее глазами врача, но я не мог не видеть, что у нее красивые плечи и грудь, я не мог не видеть, что и товарищи мои что-то уж слишком интересуются предсистолическим шумом, — и мне было стыдно этого. И именно потому, что я чувствовал нечистоту наших взглядов, мне особенно больно становилось за эту девушку: какая сила заставляла ее обнажаться перед нами? Пройдет ли для нее все это даром? И я старался прочесть на ее красивом, почти еще детском лице всю историю ее пребывания в нашей клинике, — как возмутилась она, когда впервые была принуждена предстать пред всеми нагою, и как ей пришлось примириться с этим, потому что дома нет средств лечиться, и как постепенно она привыкла.
На амбулаторный прием нашего профессора-сифилидолога пришла молодая женщина с запискою от врача, который просил профессора определить, не сифилитического ли происхождения сыпь у больной.
— Где у вас сыпь? — спросил профессор больную.
— На руке.
— Ну, это пустяки. Бывшие фурункулы. Еще где?
— На груди, — запнувшись, ответила больная. — Но там совсем то же самое.
— Покажите!
— Да там то же самое, нечего показывать, — возразила больная, краснея.
Ну, а вы нам все-таки покажите, мы о-чень любопытны! — с юмористическою улыбкою произнес профессор.
После долгого сопротивления больная наконец сняла кофточку.
— Ну, это тоже пустяки, — сказал профессор. — Больше нигде нет? Скажите вашему доктору, что у вас нет ничего серьезного.
Тем временем ассистент, оттянув у больной сзади рубашку, осмотрел ее спину.
— Сергей Иванович, вот еще! — вполголоса произнес он.
Профессор заглянул больной за рубашку.
А-а, это дело другое! — сказал он. — Разденьтесь совсем, — пойдите за ширмочку... Следующая!
Больная медленно ушла за ширму. Профессор осмотрел несколько других больных.
— Ну, а что та наша больная? Разделась она? — cпросил он.
Ассистент побежал за ширму. Больная стояла одетая и плакала. Он заставил ее раздеться до рубашки. Больную положили на кушетку и, раздвинув ноги, стали осматривать: ее осматривали долго, — осматривали мерзко, гнусно.
— Одевайтесь, — сказал, наконец, профессор. — Трудно еще, господа, сказать что-нибудь определенное, — обратился он к нам, вымыв руки и вытирая их полотенцем. — Вот что, голубушка, — приходите-ка к нам еще раз через неделю.
Больная уже оделась. Она стояла, тяжело дыша и неподвижно глядя в пол широко открытыми глазами.
— Нет, я больше не приду! — ответила она дрожащим голосом и, быстро повернувшись, ушла.
— Чего это она? — с недоумением спросил профессор, оглядывая нас.
В тот же день, вечером, ко мне зашла одна знакомая курсистка. Я рассказал ей описанный случай.
— Да, тяжело! — сказала она. — Но в конце концов что же делать? Иначе учиться нельзя, — приходится мириться с этим.
— Совершенно верно. Но ответьте мне вот на что: если бы вам предстояло нечто подобное, — только представьте себе это ясно, — пошли бы вы к нам?
Она помолчала.
— Не пошла бы... Ни за что! — виновато улыбнулась она, с дрожью поведя плечами. — Лучше бы умерла.
А ведь она глубоко уважала науку и понимала, что “иначе учиться нельзя.” Та же ничего этого не понимала, она только знала, что ей нечем заплатить частному доктору и что у нее трое детей.
Эта-то нужда и гонит бедняков в клиники на пользу науки и школы. Они не могут заплатить за лечение деньгами, и им приходится платить за него своим телом. Но такая плата для многих слишком тяжела, и они предпочитают умирать без помощи. Вот что, например, говорит известный немецкий гинеколог, профессор Гофмейер: “Преподавание в женских клиниках более, чем где-либо, затруднено естественною стыдливостью женщин и вполне понятным отвращением их к демонстрациям перед студентами. На основании своего опыта я думаю, что в маленьких городках вообще едва ли было бы возможно вести гинекологическую клинику, если бы все без исключения пациентки не хлороформировались для целей исследования. Притом исследование, особенно производимое неопытною рукою, часто крайне чувствительно, а исследование большим количеством студентов в высшей степени неприятно. На этом основании в большинстве женских клиник пациентки демонстрируются и исследуются под хлороформом... Менее всего непосредственно применима для преподавания гинекологическая амбулатория, по крайней мере, в маленьких городках. Кто хочет получить от нее действительную пользу, должен сам исследовать больных. Страх перед подобными исследованиями в присутствии студентов или даже самими студентами, — у нас, по крайней мере, — часто превозмогает у пациенток потребность в помощи.” ...
И таких случаев приходится встречать очень много. Сколько болезней из-за этого стыда запускают женщины, сколько препятствий он ставит врачу при постановке диагноза и при лечении... Но сколько и душевных страданий переносит женщина, когда ей приходится переступать через этот стыд! Передо мною и теперь, как живое, стоит растерянное, вдруг отупевшее лицо этой девушки с напряженно-покорными глазами; много ей пришлось выстрадать, чтоб, наконец, решиться переломить себя и обратиться ко мне.
К часто повторяющимся впечатлениям привыкаешь. Тем не менее, когда, с легкой краской на лице и неуловимым трепетом всего тела, передо мною раздевается больная, у меня иногда мелькает мысль: имею ли я представление о том, что теперь творится у нее в душе?
В “Анне Карениной” есть одна тяжелая сцена. “Знаменитый доктор, — рассказывает Толстой, — не старый, еще весьма красивый мужчина, потребовал осмотра больной Кити. Он с особенным удовольствием, казалось, настаивал на том, что девичья стыдливость есть только остаток варварства и что нет ничего естественнее, как то, чтоб еще не старый мужчина ощупывал молодую обнаженную девушку. Надо было покориться... После внимательного осмотра и постукивания растерянной и ошеломленной от стыда больной, знаменитый доктор, старательно вымыв свои руки, стоял в гостиной и говорил с князем... Мать вошла в гостиную к Кити. Исхудавшая и румяная, с особым блеском в глазах, вследствие перенесенного стыда, Кити стояла посреди комнаты. Когда доктор вошел, она вспыхнула, и глаза ее наполнились слезами.”
Постепенно у больных вырабатывается к таким исследованиям привычка; но она вырабатывается лишь путем тяжелой ломки с детства создавшегося душевного строя. Не для всех эта ломка проходит безнаказанно. Однажды, я помню, мне стало прямо жутко от той страшной опустошенности, какую подобная ломка может вызвать в женской душе. Я тогда был еще студентом и ехал на холеру в Екатиринославскую губернию. В Харькове в десять часов вечера в наш вагон села молодая дама; у нее было милое и хорошее лицо с ясными, немножко наивными глазами. Мы разговорились. Узнав, что я — студент-медик, она сообщила мне, что ездила в Харьков лечиться, и стала рассказывать о своей болезни; она уже четыре года страдает дисменорреей и лечится у разных профессоров; один из них определил у нее искревление матки, другой — сужение шейки; месяц назад ей делали разрез шейки. Глядя на меня в полумраке вагона своими ясными глазами, она рассказывала мне о симптомах своей болезни, об ее начале; она посвятила меня во все самые сокровенные стороны своей половой и брачной жизни, не было ничего, перед чем бы она остановилась; и все это без всякой нужды, без всякой цели, даже без моих расспросов! Я слушал, пораженный: сколько ей пришлось перенести отвратительных манипуляций и расспросов, как долго и систематически она должна была выставлять на растоптание свою стыдливость, чтобы стать способною к такому бесцельному обнажению себя перед первым встречным!
***
...существование медицинской школы — школы гуманнейшей из всех наук — немыслимо без попрания самой элементарной гуманности... наша школа обращает больных в манекены для упражнений, топчет без пощады стыдливость женщины, увеличивает и без того немалое горе матери, подвергая жестокому “поруганию” ее умершего ребенка, но не делать этого школа не может...” (В.В.Вересаев)
9. Попирание прав человека
а) Насилие
“Никто не может быть без добровольного согласия подвегнут медицинским, научным или иным опытам.”
(Конституция Российской Федерации.
Глава 2. Права и свободы человека и гражданина. Ст. 21 (2))
К нарушениям прав человека относятся принудительные прививки, флюорография, медицинские осмотры. В данном случае лицу наносятся прямой физический и моральный ущерб.
Прививки и флюорография являются дополнительными источниками ионизирующего, химического и бактериологического загрязнения, воздействующего на организм на клеточном уровне и вызывающего поломки ДНК, что в свою очередь может привести к рождению нездорового ребенка. Не вызван ли всплеск раковых заболеваний, наблюдаемый в ХХ веке, внедрением массовой флюорографии и тотальной вакцинации?
Обратимся к истории. Еще совсем недавно все были почти единодушны в том, что от червеобразного отростка слепой киши нам никакой пользы, одни неприятности. И удаляли аппендикс, как говорится, направо и налево. Один из врачей начала века даже сформулировал афоризм: “живот с неудаленным отростком является пороховой бочкой, которая может взорваться в любой момент.” Но вот в последние годы выяснилось, что аппендицит, наряду с селезенкой, лимфатическими узлами, вилочковой железой, является органом иммунитета, повышает защитные свойства организма. Кроме того, сейчас высказывается мнение, что аппендикс — вовсе не рудиментарное, а, даже наоборот, филогенетически новое образование в организме, Доказывается это тем, что червеообразный отросток обильно оснащен примитивными нервными элементами. А ведь совсем недавно в некоторых странах едва ли не в законодательном порядке предписывалось удалять его всем гражданам.
Почти такое же заблуждение царило и в отношении небных миндалин. Одно время до 50% городского населения в Англии и США лишалось их к 13-14 годам. После операции тонзиллэктомии действительно сокращалось количество ангин, но... увеличивалось число случаев гриппа и острых респираторных заболеваний. К тому же было замечено, что, например, такая болезнь, как полиомиелит, значительно тяжелее протекает у лиц с удаленными миндалинами, чем у неоперированных.
Естественно, родилось предположение, что именно удаление миндалин снижает защитные свойства организма, способствует возникновению заболеваний вирусной природы.
И еще один весьма показательный пример.
В своих всемирно известных “Этюдах о природе человека” И.И.Мечников высказался относительно ненужности для человека толстой кишки. Исчезновение последней, по его мнению, имело бы для людей “счастливые последствия”. Дело в том, что в толстой кишке содержится громадное количество патогенных микробов, продуктов распада, которые он рассматривал как причину самоотравления организма. Кроме того, здесь относительно часто возникают злокачественные образования.
Мечников даже сформулировал лозунг: чем кишки длиннее, тем жизнь короче! И пояснял: “Нет ничего дерзновенного в утверждении, что не только слепая кишка со своим придатком, но даже все толстые кишки человека излишни в нашем организме и что удаление их привело бы к очень желательным результатам. С точки зрения пищеварительного отправления эта часть кишечника не играет никакой сколько-нибудь значительной роли. Даже с точки зрения всасывания продуктов пищеварения она имеет совершенно второстепенное значение. Поэтому совсем не удивительно, что вырезывание или почти полное устранение толстой кишки очень хорошо выносится человеком.
Авторитет Мечникова был велик настолько, что английский хирург Лен удалил у 36 человек якобы “вредные” толстые кишки.
Книга И.И.Мечникова была издана в 1903 году. А уже в 1911-1913 годах И.П.Павлов оспорил в прочитанных им лекциях взгляд Мечникова: “Между продуктами разложения пищи есть много веществ, получающихся не за счет химических разложений, а за счет деятельности микроорганизмов, — продукты гниения. За последнее время, благодаря Мечникову, выдвинулся вопрос об этих веществах. Мечников стал на крайне скользкую точку зрения, что это есть недостаток организма, ошибка природы. По его мнению, организм выиграл бы, если бы этого не было. Он считает, что здесь природа сделала промах и что его необходимо даже исправить, удалив всю толстую кишку как место, где совершаются процессы разложения остатков пищи микробами. Я думаю, что здесь утрировка, преувеличение. Теперь, при наших еще скудных знаниях, нельзя так резко, без долгого разговора, приговаривать толстую кишку к уничтожению... Я говорю, что если посмотреть на дело спокойно, то надо сказать, что это положение о вреде и ненужности микроорганизмов, вернее всего, ошибочно... Дело здесь вовсе не в том, что организм не может сладить с микробами; нет, когда нужно — он сладит. Очевидно, что бактерии в этой части кишок, в толстой кишке нужны для некоторых целей.”
Последующее развитие знаний в этой области привело к тому, что ученые пересмотрели свои взгляды на значение толстого кишечника. Было доказано, что бактерии, живущие в нем, приносят пользу своему хозяину. Они защищают организм от внедрения патогенных микробов, уничтожая их с помощью веществ типа антибиотиков, бактериофагов, иммунизируют организм против ряда кишечных инфекций, вырабатывают некоторые витамины, переваривают клетчатку, с которой кишечные ферменты не справляются, активизируют перистальтику. Павлов оказался прав, Мечников — нет.
Здесь самое время вспомнить, что у автора первой классификации “нужных” и “ненужных” органов — Видерсгейма в числе “регрессивных” органов оказались органы обоняния, гипофиз, эпифиз, некоторые доли мозга, назначение которых было еще неясно ученым в конце ХIX века.
Разумеется, дальнейшее развитие науки, успехи эндокринологии внесли уточнения в эти проблемы, заставили пересмотреть классификацию органов по степени их нужности. Но право же, хорошо, что у Видерсгейма не нашлось столь оперативных последователей, как у Мечникова, и его современники не бросились скопом удалять некоторые органы эндокринной системы.
Не будут ли наши потомки ужасаться преступлениям медицины ХХ века, как мы сегодня дивимся невежеству и самонадеянности эскулапов прошлого?
Что касается морального ущерба, то следует помнить, что в обществе могут быть люди, исповедующие определенные нравственные и религиозные убеждения, несовместимые с медицинским вмешательством (в частности, например, последователи христианской секты “Свидетели Иеговы” отвергают донорство, католики осуждают аборты и контрацепцию и т.п.)
б) Нарушение презумпции невиновности
“Лучше оставить на свободе преступника, чем осудить невиновного.” (Римское право)
Одним из фундаментальных принципов правового государства, отличающих его от государства полицейского, является презумпция невиновности.
Государство призвано защитить свободу частных граждан от насилий, исходящих как извне (со стороны других государств), так и изнутри (со стороны нечестных граждан). В его функции не входит подавление свободы честного гржданина. В противном случае государство становится ничем не лучше преступника-насильника (а в некоторых случаях даже хуже, т.к. от насильника-человека можно попытаться убежать, но убежать от государства вряд ли удастся), ради защиты от которого оно и было создано. “Одна из важнейших задач в деле построения и сохранения свободного общества заключается именно в том, чтобы найти способ обеспечить такое положение, когда полномочия применять насилие, предоставленные государству для того, чтобы защищать свободу, остаются в рамках именно этой функции и не могут превратиться в угрозу свободе.” (М.Фридман)
Иными словами, здоровый и честный человек не должен страдать от того, что на свете существуют больные и бесчестные.
Самым простым и радикальным способом борьбы с преступностью было бы упрятать всех за решетку, Сразу бы исчезли убийства, грабежи, изнасилования. Но слишком велика цена, которую пришлось бы заплатить обществу за такое избавление от преступности.
Точно так же для того, чтобы избежать эпидемий среди населения, лучшим вариантом было бы упрятать всех в больницы, где медицинский персонал осуществлял бы полицейские функции постоянного наблюдения за состоянием здоровья граждан.
И в том, и в другом случае государство исходит из презумпции виновности человека: “Совершить преступление может каждый. Заболеть может каждый.” Таким образом, к честному и здоровому человеку относятся точно так же, как к преступнику и больному. Вместо того, чтобы защитить свободу честного и свободного гражданина, государство ограничивает эту свободу, как если бы перед ним был мерзавец. На наших глазах происходит метаморфоз. Из правового, государство превращается в свою противоположность — государство полицейское.
Примеры нарушения презумпции невиновности:
1) Обязательные мед. осмотры (работников питания, детских учреждений и др.)
2) Российский проект закона о профилатике СПИДа, предусматривающий тотальную проверку населения
3) Таможенный досмотр
в) Грабеж
“Мало кто из нас верит в моральный кодекс,
который оправдывает принудительное изъятие у людей значительной части того, что они производят, чтобы затем финансировать выплаты людям, которых они не знают, предназначенные для целей, которые они могут не одобрять.”
(М.Фридман)
28 июня 1991 года российский парламент принял Закон “О медицинском страховании граждан в РСФСР.”
Согласно данному закону фонды обязательного медицинского страхования формируются за счет средств, получаемых от страховых взносов, вносимых предприятием или работодателем, т.е. часть средств, создаваемых трудом работающих на предприятии, отчуждается без их воли и согласия и поступает в коллетивное пользование, независимо от того, здоров работник или нет, хочет он быть застрахованным или нет, хочет он осуществлять благотворительную деятельность по отношению к своему сослуживцу или нет. Иными словами, государство бесцеремонно залезает в карман гражданина и без его ведома распоряжается заработанными его трудом деньгами.
Пока грабеж касается только денег. Но если он не вызывает протеста со стороны ограбляемых, то следующим этапом может стать грабеж уже частей тело. Если общество, исходя из идеи солидарности, считает себя вправе лишать меня части моих денег, то почему бы ему не потребовать также мою почку (или глаз), ведь у меня их два, а у кого-то нет ни одного.
Общий вывод к части II:
Естественно, нами приведен далеко не полный список преступлений медицины. Его можно продолжать и продолжать.
Может ли путь, ведущий через все эти преступления, в конце концов привести в рай — к всеобщему здоровью и процветанию? Cкорее наоборот, он ведет в АД.