Аннотация: - Во как бывает. Да ты присядь, пернатый... Я тебе не Сократ, чтобы ставить вопросы излишне остро. Но истину тоже люблю. - Змей на миг задумался, ведя топазовым глазом стайку голубей.
Райские яблочки.
Этот приятный оттенок назывался розовым. Такими же были и гирлянды цветов, оплетавшие деревья у ручья. Другие с тонким волнующим запахом - голубыми. Их было много по лугу и выше, на склоне холма. А те, что большие и красные - казались очень смешными.
По привычке она умывалась теплой водой родника и ждала. Смотрела на бабочек, порхавших над цветами, на овечек бродивших за стаей ленивых волков. То ложилась на траву, зажмурив глаза и не думая ни о чем. Когда солнце поднималось высоко, она уходила в тень близкой рощицы, собирала плоды с низких ветвей, поедала сама или кормила медвежат, с ворчанием возившихся в овражке. Случалось и такое, что, не дождавшись его, она уходила на самый край сада. Там росла огромная яблоня с золотистыми и странными яблоками в густой листве. А еще там можно было послушать речи мудрого Змея, совсем не похожие на пустую болтовню прочих ее друзей.
И так было всегда: теплая вода из родника, сладкая дрема на травке и сочные плоды вдоволь. Изо дня в день. И много, много дней. Откуда ей было знать, сколько времени прошло, если Отец считал его совсем по-другому. Он говорил, будто рыбы в пруду появились вчера, а она всегда помнила движение их серебристых тел, всплески и круги на воде. И Луна, и звезды бусинками в небе, верно, тоже были сделаны не позавчера. Так говорил Змей - он был здесь самым старым. Он утверждал, что слова Отца, скорее не ложь, так... метафоры, которыми будут пользоваться поэты или те, кому делать ясными свои мысли очень не хочется. Еще он говорил, будто Отец только притворяется бесконечно добрым, ибо доброта и справедливость, не живут вместе долго. Этого она совсем не понимала. Не понял и Адам. Но с тех пор у яблони на краю сада они стали появляться чаще.
* * *
- Слушай, достал уже! - Адам остановился у изгиба тропы и круто повернулся к назойливому тигру. С самого утра эта скотина следовала за ним по пятам. Из-за него он споткнулся и набил здоровенную шишку на лбу. Боли естественно не было, только глаз стало открывать очень неудобно. И весь день складывался как-то нелепо и странно. - А не из-за тебя ли я угодил в навозную кучу? Да, да, тех щедрых на экскременты слонов?! - Он с отвращением вспомнил гаденький аромат и слизкую грязно-зеленую массу, которая долго не смывалась с лица. И обитатели ручья были очень недовольны неизвестной примесью, мутившей святую воду. - Мне не нравится, когда ты путаешься под ногами!
Зверь отступил на несколько шагов, лег в траву, стыдливо потупив взгляд, не то наблюдая за игрой муравьев и богомола. Бабочка-капустница норовила опуститься на розовый кошачий нос.
- Адам, он же любит тебя. - Заступилась Ева. - И слон Хатхи. Откуда ему было знать, что ты пройдешь тем самым местом?
- В общем то, да. Если рассуждать логически. Но ты все равно оставайся здесь! - Он пригрозил тигру и, подняв голову, гордо зашагал дальше.
Одинокую яблоню было заметно издалека - этакий зеленый шатер на в тон зеленом лугу. Совсем рядом паслось семейство гепардов, ловко состригая клевер острыми клыками. Справа из бурьяна нет-нет появлялись голые шеи кондоров. Птицы с индюшачьей важностью клевали огурцы, попутно взрыхляя почву кривыми, будто плуги клювами и сдабривая дружно пометом.
Как прекрасен, гармоничен этот горний мир, - думал Адам, - и всякой твари есть место, и нет никому никакого вреда. Только одна большая польза на всех. Изо дня в день!
- Как в первый день,
Так и сегодня
Бессмертна слава божьих дел.
Они тверды и благосклонны,
И в них залоги перемен. - Змей скользнул с ветви им навстречу.
- Ну, ты прикольный! Красиво как говоришь! - Ева глядела на него, не скрывая восторга.
- О, нет! Слова не мои. Я лишь подправил своего приятеля! А вот и Михаил. Оперативно. По ваши, видать, безгрешные души.
Адам тоже поднял взгляд к небу. Ангел пикировал, как ястреб на спелую клубнику, потом заложил крутой вираж, зашел по ветру и уже на земле, гася скорость, сотворил безукоризненный двойной "тулуп".
- Ловко то как! Милости просим! - Змей рассмеялся или поперхнулся. Плечо Евы было славным пьедесталом его голове, и он свернулся кольцами, ожидая важных речей.
- Привет. Я вот, что, Адам, замечаю... Все чаще вы появляетесь здесь. Медом что ли намазано? А ведь предупреждал Господь! Деревце не для вас. И яблоки очень запретные.
- Мы помним все. С чего это ты, Михаил? Слова Отца помним в точности. А приходим поболтать просто.
- Со Змеем? И разговоры такие не для пользы. Даже напротив - говорить с ним крайне нежелательно.
- Это ты так, Миша, думаешь. А не допускаешь ли ты, будто все, что здесь происходит, произойдет, и будет происходить, устроено по замыслу Его? - Змей высунул язык и многозначительно указал в небесную твердь. - А?
- Истинно так!
- Хвалю за сообразительность. Тогда... - Он подполз ближе. - Тогда и дерево здесь не спроста. И я сам. И разговоры наши. Или меня с моими рассуждениями не Господ сюда устроил?
- Он, конечно. Только разговоры твои не очень полезные. Коварные по змеиному. А мир этот чист и безгрешен. Не знает здесь никто ни вреда, ни боли, тем более смерти. А ты...
- Тише Миша. Ну-ка вспомни, что произошло с ежиком Шу?
- Так это была случайность!
- Нет, расскажи нам. Адам и Ева еще не знают.
- Расскажи, Михаил! - вторил Адам. И Ева, предвкушая интересную историю, заглянула в его сапфировые глаза.
- Ежик Шу погиб... Очень сожалею... На него упал слон Хатхи.
- Шу! О, боже!..
- Нет, Миша, не договариваешь. Расскажи почему.
- Хорошо, Змей, но это необязательно было преподносить так. Хатхи упал потому... Потому, что поскользнулся. Он наступил на лягушонка Квака.
- Во как бывает. Да ты присядь, пернатый... Я тебе не Сократ, чтобы ставить вопросы излишне остро. Но истину тоже люблю. - Змей на миг задумался, ведя топазовым глазом стайку голубей. - Как ты думаешь, бедному Кваку было больно умирать? Говорят, его нежное тельце стало тоньше листа озерной кувшинки, и кровь оросила траву. А страдалец Шу?! Острые иголки вонзились в его же доброе сердце! И как переживал потом Хатхи! Плакал и гадил в публичных местах.
- О, Змей, зачем ты так говоришь! - Ева сжала ладошками уши и сокрушенно качнула головой.
- Неужели они мертвы?! Мертвы навсегда и их больше не будет здесь?! - воскликнул Адам.
- Нет, нет! Мы обязательно воскресим их. Их бессмертные души получат новые тела и премию за мученичество! Но повторяю: это была случайность!
- Очень досадная случайность, которая случалась и прежде, и будет случаться потом. Разве не так, Михаил?
- Ты же знаешь, Змей, мы работаем над этим.
- Угу. А сама случайность разве не есть промысел истинно божий? А?
- Его промысел... Постой, дай подумать.
- Не надо думать. Без моей помощи у тебя это плохо получается.
- Хорошо - божий.
- Тогда великая трагедия Шу и Квака была устроена Отцом нашим. Она зачем-то Ему нужна. Ну, так?
- Не пойму, куда ты клонишь. - Михаил подогнул кончики крыльев и опустился на траву.
- К тому, что Батя куда мудрее или хитрее, чем ты думаешь. И я здесь для того, чтобы говорить, что говорю. И яблоньку явно не Мичурин посадил. Уу... Аромат какой! - Змей, втягивая ноздрями воздух, блаженно изогнулся. - Созрели. Соком налились. Уж не затем, чтоб в земле сгнить.
- А для чего?
- Для того чтобы их кто-то съел. Чуешь?
- Но они же не простые!
- Верно не антоновка и даже не гесперийские. А познания Добра и Зла.
- Ты хоть представляешь, что будет, если их съесть?
- Я то, да. Слопать их, значит перестать быть тупой самодовольной скотиной, которая, потеряв счет времени, способна лишь жрать и гадить на чудном ландшафте сада. Это значит - научиться самому определять свою судьбу, стать на путь познания самого себя и очень важных вещей этого мира.
- Жаль, нет поблизости нашего Отца. - Ангел вздохнул, как-то обречено. Сидеть, подогнув крылья да на голой земле, было неуютно. - Он бы тебе ответил!
- Не ты ли говорил, будто он рядом всегда? И слышит все?
- Разумеется так.
- Точно ли? Господи, яви знак! Ой! - Самое большое яблоко втемяшило ему между глаз. - Ну что за ньютоновские заморочки, Батя? Впрочем - ответ. Благодарю. - Подбросив плод, Змей поймал его ловко хвостом и протянул ангелу. - Будешь?
- Не могу. Завтракал плотно.
- Ну, а ты, Ева?
* * *
Дожди лили много дней и холодные ветры с гор гнули озябшие деревья. Даже проникали в их маленькую пещеру, принося пожелтевшую мокрую листву и оседавшую на стенах влагу. Очаг давал больше дыма и все меньше тепла. Ягоды, редкие фрукты в округе склевали птицы. Склевали и улетели куда-то. За ними исчезли звери. Одиноко, уныло стало в лесу. И холодно.
Адам иногда приносил рыбу и жесткие сладковатые коренья. Он всегда все отдавал ей. Говорил, будто насытился по пути. Она знала, что он врет. Заставляла его подкрепиться чуть-чуть и ела сама - ведь под сердцем она носила его ребенка. По ночам куцая шкура тигра, однажды едва не убившего Адама, согревала слабо. Ей все реже снились залитые солнцем луга и цветы. Она просыпалась и шептала в слезах:
- Господи, за что ты так поступил с нами?! Зачем ты приготовил нам такую судьбу?! Без прощения, без всякого ответа! И где твоя доброта, равная первородному морю?! Пусть я в тысячи раз слабее, ничтожней тебя, но никогда, слышишь? никогда я не пожелаю такого своим детям!
Адам тоже просыпался, нежно обнимал ее и говорил:
- Ну, тише. Не так все плохо, любимая. Разве, не узнав эти долгие дожди и холод, мы могли бы оценить и понять тепло нашего маленького очага?! А, видя смерть вокруг, много раз думая о ней, разве могли бы мы понять все великое чудо жизни?! Да и саму любовь?!
- Но я хочу знать, почему он поступил так жестоко!
- Тысячи лет будут у нас, чтобы ответить на этот вопрос.