Масленников Вячеслав Геннадьевич : другие произведения.

Пепел Иллюзий

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    продолжение следует

  ПЕПЕЛ ИЛЛЮЗИЙ
   Хроника одержимой беспутности часть 1
   В поисках тупика часть 2 (1996-20..)
  
  
  'Скользя по лезвию ножа,
   Дрожи от сладости пореза,
   Чтоб навсегда зашлась душа,
   Привыкнув к холоду железа'.
  
   ПРОЛОГ
   (вывих мозгов).
  
  По извилинам мозговых полушарий, словно по рельсам, хаотично и скомкано, бегут электрички прожитых лет - битком набитые разношерстными мыслями. Вавилонское столпотворение, безумная вакханалия помутненного разума, невыносимая тоска выжженного пространства, падение несокрушимых надежд, апокалипсис духа и воли.
  Разлад, вселенский разлад, ведущий к распаду личности, к её краху. От всего этого, за версту несет суицидом. Умолять, стенать и плакать, уже бессмысленно. Всевышний отвернул свой лик и брезгливо морщится, - беспутному клятвопреступнику не будет дарован покой и согласие, без вечного покаяния. Его прошлое, устлано благими намерениями на всем пути, который ведет в Ад. Так пусть теперь поплатится за все, - он сам изувечил собственную жизнь. Легкомысленный разрушитель Судьбы.
  
  'Фигуральная тяжба со злом, - шептали его пересохшие губы, а в мозгу, импульсами пробегали мысли, как патроны разного калибра, - вернуть все назад!.. Какой же ты дурак!.. миллиард долларов... украсть... золотой укол... всех замочить... вернись, мне плохо!.. невыносимая легкость бытия... гори все огнем... спаси и сохрани... Я Верую!.. уйду в монастырь'...
  
  В.Г.М. - вместилище гениального мозга?! Вонища говенных мозгов!!! Обесцень утрату, тогда успокоишься... боль, боль, Боль!.. Ты проиграл, мой мальчик! Ты проиграл... Пока ты жив, у тебя есть воспоминания. Твое прошлое с тобой... Прошлое...
   'Прошлое! Черт возьми!.. Ты же семь лет испытывал судьбу!!!' - крикнул он ошалевшим голосом, и сам испугался звона, который наполнил пространство. 'Меня точно сочтут сумасшедшим, если я буду разговаривать вслух сам с собой... Однако, все верно. Проблема во мне...'.
  
  Направление выбрано правильно, но,-ПРАВДА,- заключена не только и не столько в нем самом, сколько в том смутном времени, где довелось жить и познавать суть бытия, всем и каждому, в том числе и ему. Есть ли в этом лучшем из миров, кто-то, кто определенно знает и абсолютно уверен, в чем причина всех катастроф?.. 'Зерна от плевел...', а как отличить одно от другого? Попробовать на зуб? Вот так всегда - все нужно пробовать самому. И как тут избежать неприятностей, если ничего не знаешь заранее, а в голове каша из вечных истин и мусорных куч переходного периода. Не успеешь опомниться, как оказываешься в омуте неправедных обстоятельств. А омут, по своей сути, есть неведомое и гиблое место, и надо быть неким сталкером, чтобы, войдя, уцелеть и даже найти выход на поверхность, т.е. вернуться. Вернуться, чтобы начать все с начала. Может быть,- ОН и был тем самым, своеобразным СТАЛКЕРОМ своего времени, который погружался в омуты действительности в поисках 'золотого шара', - призрачного, абстрактного и где-то пресловутого исполнителя желаний. Ради этого, он готов был, как параноик, периодически ломать свою судьбу через колено, и надо признаться, - у него это неплохо получалось. Потом он выл, скрипел зубами, посыпал голову пеплом, клял всех и вся... Ненадолго 'всплывал', осматривался, 'пробовал на зуб', разочаровывался и... снова тонул, с каждым разом все глубже и глубже, погружаясь в бездну неведомого. Ну, чем не клиент для дурдома! Но это лишь с точки зрения общей массы, которой абсолютно все равно; есть общепринятые правила игры и понятия о том, как и для чего должен жить каждый из нас, все остальное, либо прерогатива небожителей, либо отклонение от нормы, а значит - паранойя.
  Мы все - параноики! Все!!! Ибо не ведаем, что творим... и в первую очередь сами с собой. Разница лишь в том, что большинство пребывает во тьме невежества, а по сему, бессознательно истребляет свою жизнь в никчемной битве за место под солнцем. Здесь у руля лишь инстинкты, они довлеют над зачатками разума, большая часть которого просто спит. Остальные, которых совсем немного, расслоились по всей шкале социальной лестницы, им светит другое Солнце - Солнце Неспящих. Их разум пытлив и назойлив, он жжет изнутри, толкая вперед, а с ним движется и весь мир, вся цивилизация.
  Неизвестно, скольким из них удалось найти себя, применить и достичь определенного удовлетворения, - вероятно большинству. Ну, а тем, кто попал в аутсайдеры, остается только одно - тяжелая, лишенная покоя и самодостаточности жизнь сталкера цивилизации.
  Таким он и был, наш мальчик,- одинокий путник, идущий в никуда. Вольный стрелок в армии своих бесконечных образов, пленник своих непутевых страстей, непонятый изгой с вывихнутыми мозгами, которые порождают бездну иллюзий, сгорающих в огне времени.
  
  Я торчу от прогулок по краю,
  Мне плевать на грядущий конец,
  Я давно не живу, а летаю,
  Звезды - мой недоступный венец.
  
  От причуд моих, как от проказы,
  Бегут тени стандартных людей...
  Им бы толику этой 'заразы',
  Стал бы, сумрак души посветлей.
  
  Несчерпаем колодец душевный,
  Воля вольному, хочешь - не пей.
  Не мессия и не благоверный,
  Презирающий страх и вождей.
  
  Возвеличу судьбу до шедевра!
  Для творца - это главный вопрос.
  На струне обнаженного нерва
  Я создал свою музыку грез.
  
  Мой талант - не заложник успеха,
  Вещь абстрактная, только в себе.
  Тьма забвения мне не помеха,
  Я велик у себя в голове.
  
  Жизнь скользит вдоль отточенной бритвы,
  Кровь стекает по лезвию вниз.
  Наслаждаюсь величием битвы,
  Я люблю этот смертный каприз.
  
  Уникальность рожденья в минуте -
  Первый крик, попадающий в цель.
  Человек - он всегда на распутье...
   Победителю ведома дверь.
  
  Век дрейфует вперед до финала,
  Путь почётен, коль избрана кровь,
  Я родился, а мама не знала,
  Что младенца коснулась Любовь.
  
  
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
  
   Рожденный в СССР.
  
  
  В утробе было темно и сыро, однако зародышу было не привыкать к такому положению вещей и он, чувствовал себя вполне комфортно. Чувство безопасности было, пожалуй, первым чувством, которое познал комочек зарождающейся жизни. Пройдет достаточно много времени, прежде чем, это первое чувство переродится, и выбьет в мозгу странную убежденность: Рожденный быть повешенным - не утонет! Нахально и глупо, а впрочем...
  Впрочем, как бы там ни было, родился он вполне благополучно, явившись на свет под созвездием Рыб, в год Змеи, в день 19-ый марта месяца за тридцать пять лет до Миллениума. Младенец мужского пола был здоров, без родовых травм и прочих нарушений. В пять часов вечера, его 'радостный' вопль заявил о своем праве на жизнь. Мама была счастлива, что все кончилось благополучно, а её первенец, как и ожидалось, оказался мальчиком.
  Эмоции отца, на известие о рождении сына, были адекватны эмоциям большинства других отцов Советского Союза, у которых рождались желанные дети. Он напился до состояния 'грогги', т.е. вдрызг. В стране перевернутых ценностей, такое снятие стресса, вызванного любым крупным событием, причем неважно, радостным или горестным, было самым популярным и доступным. Привыкли. Снизу доверху, - все привыкли. Спустя годы, отец Геннадий вырежет из газеты заголовок статьи: 'Нашу волю не сломить! Пили, пьем и будем пить!' Жизнь под колпаком, за железным занавесом, искала средство для тушения внутреннего огня. Для многих - это был алкоголь. Папа не стал исключением.
  Бабушку новорожденного, звали Ольга. В тот день она находилась дома, когда услышала, что кто-то скребется у входной двери. Открыв её, она увидела лежащего на пороге любимого зятя, который был пьян донельзя и, с радостным хрипом, протягивая к ней руку, твердил, как заведенный:
  - У меня сын родился! Слышишь, мать?! Сын! Мой сын...
  Сына назвали в честь друга отца Геннадия - Вячеславом, Славой...
  Есть младенцы спокойные с самого рождения, есть беспокойные и, на первый взгляд капризные, такие, как наш мальчик. Разумеется, он не помнил, да и не мог помнить себя первые месяцы, да и годы, после рождения. Никто этого не помнит, во всяком случае, науке такие факты не известны. А так, кто его знает, может, пройдет время и будущие младенцы человечества сохранят в своей памяти даже впечатления от пребывания в материнском чреве, если конечно их, к тому времени, не начнут выращивать в пробирках. Ну, а сейчас, - мы помним себя, самое раннее, лет с трех, хотя, - по утверждению различных ученых, формирование личности начинается с момента зачатия.
  Доподлинно неизвестно, как и что происходило вокруг Славика с момента зачатия, при рождении и до первых обрывочных воспоминаний о себе самом, но кое-что, из рассказов родителей, он запомнил. Возможно, это как-то повлияло на него, на становление его характера.
  В истории каждой отдельной личности, как и в истории всего человечества, существуют свои закономерности, однако на ход этой самой истории влияют именно мелкие события, а именно частности - стоит исключить их, даже самую ничтожную часть и мир, жизнь - могут поменяться в корне, - ход событий потечет по другому руслу, хотя, возможно, все эти рассуждения схоластичны. Ничего нельзя утверждать доподлинно, жизнь так же непредсказуема, как и её будущее. 'Все может быть, все может статься'. Возможно, мы сами себе выбираем дорогу, а может она выбирает нас; или наверху, сидит 'большой парень', который все видит, слышит и контролирует. В конце концов, может прав тот, кто сказал, что каждому свое...
  Итак, Славик был далеко не спокойным ребенком, заставляя своих родителей волноваться, напрягаться и беспокоиться за сына с самого появления его на свет. Он часто, на первый взгляд беспричинно, - орал по ночам, не давая спать отцу с матерью, причем укачивать его, как всех остальных детей, держа на руках, и равномерно двигать всем корпусом из стороны в сторону, было бесполезно. Он замолкал и засыпал, лишь тогда, когда его держали на вытянутых руках, при этом довольно энергично, как швейный челнок, приходилось поднимать и опускать это маленькое, орущее существо вверх-вниз, вверх-вниз, причем довольно долго, пока, наконец, он не соизволял успокоиться и заснуть. Короче, - все остальное в том же духе, словно он был не сын человеческий, а какой-нибудь инопланетянин.
   Более того, Слава неоднократно падал в младенчестве с разной высоты, причем его не всегда роняли, чаще он сам каким-то загадочным образом умудрялся вылезать из того места, куда его определяли, будь то кроватка или еще что-нибудь; Славик перемещался на пол, на подоконник или на землю, и что удивительно, совсем не начинал орать или плакать; как ни в чем не бывало, он продолжал играть, или заниматься какими-то своими делами, совершенно спокойно, как будто, так и нужно, так и должно быть, ничего, мол, не произошло, не морочьте себе и другим голову, все тип-топ.
  Тут можно предположить, что ударяясь головой, он не получал никаких видимых травм и чувствовал себя прекрасно, хотя в его маленькой головке, явно что-то сдвигалось - только вот в какую сторону...
  Что отличает ребенка от любого взрослого? Любопытство. И не просто любопытство, а гиперлюбопытство. Копаться в грязном белье окружающих - удел взрослых кретинов. Помыслы любого ребенка чисты и наивны, а уж во что они превратятся со временем, зависит от среды обитания и, возможно, пути предназначенного. Искра Божья, дается не всем... А уж наличие такой искры дает способность к самосозиданию. И стоит процессу начаться, его уже не остановить... Только смерть принесет успокоение. Таким людям светит совсем другое солнце, - это Солнце Неспящих. Новый житель Земли, по имени Слава, - попал под его лучи.
  Не сразу это стало реальностью осознанной, вначале, было лишь подсознательное, смутное чувство собственного - Я, не в массе других таких же, а как-то отдельно от всех - вещь в себе.
  Шла вторая половина шестидесятых, история человечества ХХ-го века вершила свой ход неумолимо, как все сущее. Мир бурлил и пенился, двигаясь по спирали прогресса. Лишь над страной под странным названием СССР, повисла пыльная туча безмолвия и застоя.
  Сталинский социализм торжества социальной справедливости, промышленного подъема и научного прогресса, сменился хрущёвской 'оттепелью' с под ковёрной вознёй в госаппарате, которая, после смещения Хрущя, сменилась духовным безвременьем Брежневской эпохи,- два устойчивых десятилетия старческой агонии членов Политбюро.
  Народ жил в духовном и информационном вакууме и, как выснилось через четверть века, вполне себе хорошо, 'как у Христа за пазухой. Детский сад развитого социализма, где одобрялось единство масс под руководством КПСС и преследовалось любое проявление индивидуализма. Один для всех и все на одного. Один общий лагерь, разбитый на массу других различных лагеречков, в которых рождались, жили и умирали граждане, они же заключенные - эта сентенция, оказалась ошибочной, все гораздо сложнее и запутаннее.
  Одни функционировали в пионерских лагерях, другие, с наколками, в лагерях менее комфортных и обычно за колючей проволокой. Колючки требовалось столько, что её производство можно было вывести в отдельную отрасль экономики, которая должна быть экономной, а на деле все разворовывалось, и это стало даже какой-то традицией. Недаром была популярна поговорка: 'Все вокруг колхозное, все вокруг мое'. Хотя, жили довольно дружно и были добры друг к другу. За соседа могли переживать, как за себя. А за кого еще было переживать, - ну разве что за чернокожих, в Америке, которых якобы нещадно угнетают, или за голод в Гондурасе...
  Подавляющая часть населения, жила в счастливом неведении того, что происходит на планете, да и в стране в частности, как в той песенке: 'Все хорошо прекрасная маркиза!..' Везде, куда ни ткни, все функционировало по одной простой схеме, каждый винтик ждал, не думая, указаний сверху. У всех было начальство. Живи себе, ни о чем не думай, за тебя начальник думает. Как в армии или на зоне. Все отбывали срок, кто в тюрьме, кто на фабрике или даже в теплом кабинете какого-нибудь НИИ. И так не одно поколение. Не мудрено было деградировать. Бунтарей держали в изоляции, обычно в 'дурках', либо за решеткой; в лучшем случае высылали за границу, чтобы не мутили дистиллированную воду общества, которое почти полностью состояло из безмолвных холопов покрытых коростой невежества. (Сейчас я с этим не согласен, сейчас я смотрю в прошлое другими глазами).
  Некоторые из тех, кто был у руля или на 'теплом месте' возле властной 'кормушки', видели и понимали если не всё, то многое, но они молчали, потому что опасались за своё будущее и судьбу своих близких, боялись лишиться привилегий, или просто не в силах были что-либо изменить. В общем, 'страна непуганых идиотов' и торжества всеобщей усредненности.
  В таком вот мире родился, рос и развивался Слава Максимов, рожденный в СССР.
  Неизвестно точно, в какой момент Слава впервые почувствовал себя личностью, почувствовал осознанно, но это личностное Я, с самого начала было выбито на его лбу. Большинству окружающих, - это не нравилось, чаще всего безсознательно и, его били, - образно и по настоящему, часто и подолгу, с поводом и без. Никто не мог, да и не умел назвать истинную причину, - почему и за что, возможно это была неосознанная реакция серого фона на яркий цветной раздражитель. Пройдут годы, Славик все поймет и осмыслит, а вот его оппоненты, за редким исключением, - никогда.
  Искра, та самая, божья, - попала в него и разожгла внутреннее пламя. Тогда в самом начале, её еще можно было затушить, так уже случалось со многими в этом мире, а не только в этой стране, но дело в том, что наш мальчик, больше всего на свете любил и умел мечтать. Его фантазии рождались и фонтанировали круглые сутки, день за днем, год за годом, беспрерывно; они будоражили воображение, которое рисовало картины совсем другого, неведомого, яркого и абсолютно живого мира. Великолепие его, поражало и пленяло раз и навсегда, мурашки бежали по коже и захватывало дух; возбужденное сознание взлетало до беспредельных высот, отрывало от реальности и ему, уже не хотелось возвращаться, так, что большую часть своего времени, он проводил в мире своего разума. 'Полеты во сне и наяву' - именно так, по названию известного фильма 70-х годов ХХ-го века, можно ассоциировать весь эмоциональный фон его развивающейся личности.
  
  
  
   ГЛАВА ВТОРАЯ
  
   Нескучное дитя.
  
  
   ...Вытри слезы, вернись в свое прошлое
   Все, что было, достойно мечты.
   Отсеки все ненужное, пошлое
   И пусть память построит мосты...
  
  
  Когда жизнь становится невыносимой, а звезды в небе выворачиваются соответствующим ракурсом, - душу спасают чёткие картинки из детства и юности. Щемящая грусть ностальгических воспоминаний, врачует лучше всего, - душевные раны затягиваются, тучи, пусть на время, рассеиваются, хочется жить и сражаться дальше. Отними у человека воспоминания, и он превратиться в растение или того хуже, - в бесчувственного монстра.
  В зрелом возрасте, через многие годы после детства, мы, вспоминая свое прошлое, порой готовы отдать все, что у нас есть, дабы вернуться и заново это прочувствовать, те самые счастливые дни, когда наши переживания были чисты, просты и наивны, когда душевная глубина и яркость переживаний молодости, были воистину искренними. Мы не умели, да и не хотели идти на компромиссы.
  Беспокойство и жажда новых впечатлений, зарождаются в детстве, - с кем-то они остаются на всю жизнь, а кто-то, все теряет с годами, увязая в рутинной клоаке повседневности.
  Он, не понимал тогда, что за шило колет ему задницу, почему ему не сидится на месте и что это за сила тащит его прочь из дому, на поиски новых впечатлений.
  Славик, непрерывно попадал, а порой безсознательно ввязывался, в разного рода истории, которые, явно не одобрялись взрослыми, а для любого другого мальчика, давно бы уже закончились плачевно. Однако, он всегда умудрялся выходить из всех перипетий, целым и невредимым, если, конечно, не обращать внимания на извечные ссадины, ушибы и 'дырки' в голове.
  'Дырка' в его черепушке, - это не образ, а как раз одна из легенд, имевших место в его непоседливом детстве. Из этой истории, хоть и глупой на первый взгляд, уже тогда, можно было сделать вывод, о необычайно крепкой черепушке, обладателем которой он являлся. Возможно именно тогда, зародилась собственная легенда, - 'О навсегда съехавшей крыше'. Поначалу неосознанно, но вполне сознательно в будущем.
  Сейчас трудно, точно выяснить, было это осенью или весной. Известно лишь, что было ни жарко, ни холодно, а вся растительность видимо отсутствовала напрочь. Наш Славик в то время, любил лазить, где попало, будь то дерево, забор или любое другое строение. Ему было любопытно, - что там? - и сможет ли он 'взять' данное препятствие, пополняя копилку собственных достижений, созданную для того, чтобы каждый раз укреплять и поднимать свои возможности и крепнущее эго в собственных глазах. Шла бессознательная работа с уверенностью в себе.
  Он 'мерил' лужи в сапогах или плавал на шатких бревнах по 'океану', т.е. по воде, скопившейся в подвалах оставшихся после сноса старых деревянных домов. Если кто-то прогонял мальчишку, запрещая заниматься этим, где-то опасным и на первый взгляд совсем бестолковым делом, он продолжал просто 'мерить' лужи, бродил по талой воде, измеряя глубину по высоте своих сапог. Тут его гнали не часто. Наверное, в этом занятии, по мнению взрослых, проглядывалось больше смысла.
  Короче, - в тот памятный день, все было довольно буднично, но маленький пострел - везде поспел. Проказник нашел где-то старую, полурваную подушку и, видимо, решил её использовать для каких-то одному ему известных целей. Возможно, она была предназначена для благоустройства тайного укрытия, которое сооружалось в укромном месте и называлось: либо шалашом (прообраз укрытия вождя мирового пролетариата), либо землянкой (ребята часто играли в т.н. 'войнушку').
  Слава уже нес её в руках, но тут, его угораздило проходить возле окон квартиры, откуда его и заметила мама Нина. Они жили тогда на первом этаже и мать, через форточку, окликнула сына, приказав немедленно выбросить это мерзкое барахло, в противном случае 'ремня' он получит, по полной программе. Славик не был послушным ребенком, но и глупым его тоже нельзя было назвать, - папин широкий, кожаный, офицерский ремень уже не раз гулял по его маленькой заднице, как впрочем, и по другим местам,- мамулька, когда сердилась, особо не церемонилась, а войдя в раж, совсем не разбирала, по какому месту лупит.
  Подушка была немедленно брошена под ноги, а Славик, с самым невинным видом, видимо начал ковыряться в носу. Как только мамина голова в окне исчезла, малый решил, что пора действовать, - и подхватив эту окаянную рвань, бросился наутек...
  Но не тут-то было... Внезапно, земля ушла из-под ног и, последнее, что он помнил, - это полет головой вниз на стремительно приближающиеся камни и осколки бутылочного стекла ...
  Дырка, в виде зияющей раны на голове, была легко зашита хирургом. Кровь на камнях смыли дожди. Веревка, натянутая между деревом и сеткой на столе для тенниса, была нещадно изорвана его матерью, которая была довольно решительной и эксцентричной женщиной. Резюме - Славик жив, здоров и вскоре, почти забыл об этой 'кровавой' истории.
  Подобных историй, можно привести бесконечное множество, так как в его детстве, каждый день, что-нибудь, да происходило. В общем, был он жутким непоседой и уже тогда, - маленьким авантюристом.
  Игра в хоккей, в те времена, была национальным увлечением всего поголовья (по большей части, конечно, мужского) нашей страны. Славик еще не успел, толком вырасти, для того, чтобы иметь возможность играть в эту игру, да и клюшки у него еще не было, но старшие ребята сочли возможным поставить его на ворота с куском обыкновенного картона, который использовался вместо специальной клюшки для защиты ворот в хоккее.
  Проникшись ответственностью, наш мальчик очень старательно держал оборону по защите ворот, и, возможно, так и не пропустил не одной шайбы, однако, через какое-то время ему пришлось заплатить за свою самоотверженность огромным синяком вокруг глаза, с угрозой потери зрения. Слава Богу (а Господь, судя по всему, берег его всегда), шайба попала чуть ниже глазного яблока и паника по поводу потери зрения или глаза, улеглась сама собой. А вот Славина задница, после этого случая, покрылась красными следами с четкими отпечатками от широкого папиного ремня, которым почему-то воспользовалась мама. Если быть объективным, папа им, для наказания, никогда не пользовался.
  О папином ремне можно было сложить Сагу, настолько часто он прогуливался по разным участкам его тела, что Славик даже к нему привык, а потом понял, что широким ремнем не так больно получать по жопе, чем узким. Но, как бы там, ни было, ему, подобная экзекуция, совершенно не нравилась, хотя бы потому, что этим занималась мать, а это уязвляло его зарождающееся мужское самолюбие.
  Однако надо быть объективным, этот пострел, время от времени, действительно заслуживал наказания, совершая совершенно нелепые проступки, которые не укладывались в голове его родителей, в особенности у мамы. Со стороны, их нелепость, была очевидна, что касается самого Славы, то он их даже не пытался объяснять, считая чем-то само собой разумеющимся, - ему постоянно хотелось чего-то сделать, и он делал. Познавание на собственной шкуре, со временем, войдет в привычку.
  Например, когда Славика посылали в магазин, купить булку хлеба, то ему редко удавалось донести покупку в целости и сохранности до дому, и не потому, что он был голоден, - просто свежий, аппетитно пахнущий хлеб, так и просится, чтоб его откушали. До дому, в лучшем случае, он доносил полбулки, а то и вообще какой-то куцый огрызок. Маму это крайне бесило, а ее сыну перепадало по загривку.
  Эх, голодное детство, деревянные игрушки,- это конечно ирония, шутка. Но деликатесов, конечно, не было, хотя бы потому, что их почти не бывало в магазинах, тем паче в богом забытом Кунгуре, где его семья проживала достаточно долго. Отец служил в учебном центре в/чN, мама работала в больнице медсестрой, родители были молоды, и в декабре 1970 года у них родилась Славина сестренка Оля.
  Славик, как сейчас, помнит тот вечер. Занимаясь уборкой по дому, он, стоя на сундуке в прихожей, вытряхивал какой-то половичек. Вдруг, открылась входная дверь, в которую вошли папа с мамой. Отец, бережно держал на руках небольшой сверток. Славик, даже не сразу понял, что это и есть его сестренка, которую назвали Ольга. Он так ждал её появления, что поѓначалу, растерялся от неожиданности, заробел. А потом, любил подолгу находиться рядом, когда она мирно лежала в кроватке и, по большей части спала. В отличие от Славика, Оля была очень спокойным младенцем, и хлопот у родителей, было гораздо меньше.
  
  Между тем, величие мира, все больше открывалось нашему мальчику. Он рано научился читать и писать, раз и навсегда полюбив эти занятия, в особенности чтение. Так, эта любовь, и осталась с ним на всю жизнь. Он читал помногу и все подряд. Помнится, у мамы была небольшая медицинская энциклопедия, где было немало различных картинок по анатомии и прочим вещам, связанным с медициной. Для дошкольника, вид обнаженного человека и в особенности другого пола, был чем-то запретным и манящим одновременно, да еще крайне озадачивал.
  Его тщетные попытки расспросить о чем-то таком родителей, тут же вызывала с их стороны, крайне отрицательную реакцию, - у него отнимали энциклопедию и строго выговаривали, - мол, рано еще интересоваться подобными вещами. Тогда, не смотря на запрет, он втихаря, когда никого не было дома, находил, смотрел и читал эту 'странную' книгу. Можно сказать, что его первой книгой, был не букварь, а малая медицинская энциклопедия. Причем его явно интересовали какие-то смутные, еще не осознанные, околосексуальные темы.
  Из подобных воспоминаний на тему пола, Славе, особенно ярко, запомнилось пара моментов и одно происшествие. Первый сюжет,- это смутная картинка, совместной помывки с родителями в бане, когда его озадачили внешние различия между родителями. А второй случился летом, перед школой, когда его бабушка Оля, по материнской линии, забыв прикрыть дверь, переодевалась в соседней комнате, абсолютно не обращая на него никакого внимания. Её обнаженное, дебелое тело, взволновало его спящее либидо, инстинктивно смутив и взбудоражив новыми ощущениями разум.
  Будучи под впечатлением от увиденного, мальчик предпочел сохранить тайну. Поделиться и расспросить, все равно было не у кого, поэтому он пытался найти ответы сам, причем его больше заботили те ощущения, которые возникали от подобных впечатлений. Он, просто не знал, что такое чувственный опыт. Конечно, подобные вещи не заботили его постоянно, ведь он был обычным пацаненком, который, как губка впитывал все краски окружающего мира.
  Первое описание - В Кунгуре у Славика был закадычный друг Серега Даниленко. Они вместе ходили в детский сад, вместе лазили по заборам, ходили без разрешения в дальний сосновый бор, к реке и даже любили одну девчонку. Было это в детском саду, и было вот как...
  Имя девочки смылось из памяти. Назовем ее, например Ира. Скорей всего, Ирочка была самая красивая девочка в группе, а два неразлучных дружка умудрились втрескаться в нее по уши. Если конечно можно применить это понятие к детям, которым едва исполнилось шесть лет. Оба они оказывали ей всяческие знаки внимания, но скорее больше задирали по пустякам, по-видимому, надеясь, таким образом, привлечь к себе внимание. Да еще по-выпендриваться друг перед другом. А что делать?.. Понты,- они и в шесть лет,- понты!
  Так вот, в детском саду, как известно, есть 'тихий час', когда все дети отдыхают после обеда, т.е. спят, кому конечно спиться. Нашим друзьям не спалось. Дело в том, что они устали от тщетных попыток завладеть вниманием девочки Иры, и решили перейти к решительным действиям. Так как они были большими друзьями, то решили не отдавать ее никому из них, а просто разделить пополам. Кровать Ирочки находилась ровно между ними, а посему, заранее договорившись, они решили во время сна залезть к ней в постель и начать целоваться. Перед сном, во время обеда, они ее поделили. Сергею досталась верхняя половина, Славе нижняя. (Он, тогда еще не знал, что она самая вкусная!)
  Наступило время сна. Когда все угомонились и воспитательница, сделав последний обход, удалилась в другое помещение, наши пацаны, перестав, притворятся спящими, внезапно вскочили со своих кроватей и бросились на ничего не подозревающую, спящую девочку. Раздался пронзительный визг! Но наши герои, не понимая в чем собственно дело, и почему Ирине это вдруг не понравилось, старательно целовали ее с головы до ног. Но вскоре подоспела воспитательница и оторвала их от ничего не понимающей и перепуганной девчушки. Ох, и досталось им за эту выходку! Ох, как досталось.
  Так что Славик не только подвергался испытаниям на живучесть, но и стал героем-любовником. Все зарождается в детстве.
  
  Славик, вследствие своего неуёмного характера с высоким темпераментом, никогда не мог усидеть на месте, исключение составляет лишь чтение интересных книг. Которые открывали новые просторы для его буйной фантазии. В то время, он отдавал предпочтение сказкам и героико-приключенческой литературе, причем не обязательно для детей. О, сколько же невыразимых фантазий рождала его голова! Кем он только себя не представлял и чего только не совершал. Воображение постоянно рисовала чудные картинки, одна краше другой; он ассоциировал себя со многими героями и надо заметить, что не всегда с положительными. Зато, начитавшись, он мог выйти во двор, вообразив себя одним из только что вычитанных героев, выдумать игру, всех сгоношить, а потом обязательно выйти победителем.
  Впоследствии, всю свою жизнь, он оставался настолько впечатлительным, что после прочтения очередной книги или просмотра кинофильма, мог легко подражать понравившимся героям, копировать их речь, манеру поведения, чувствовать себя иначе, где-то даже по-суперменски. Так он научился носить 'маски'. Ведь окружающий мир, казался ему каким-то слишком сереньким и невзрачным, не то, что в книгах. Ему непременно хотелось его изменить или сбежать туда, где все по-другому, где можно быть героем и дышать полной грудью, не зависеть ни от кого и не от чего.
  В существовании таких миров Слава не сомневался никогда. Поэтому, ему всегда хотелось побыстрее вырасти и удрать куда-нибудь на край света. Ну, а пока, он потихоньку подрастал, шлялся по улицам города и вечно попадал, в разного рода истории.
  Например, как-то, уже, будучи первоклассником, он возвращался из школы и недалеко от дома, к нему пристал неряшливого вида пацан, чуть старше его по возрасту и явно нахальнее. Сейчас трудно вспомнить, что ему было нужно, может он хотел отнять портфель или снять куртку, - это уже не важно,- конфликт случился, и началась потасовка. В процессе драки, оба свалились в ледяную воду небольшого дворового фонтана. Такой поворот событий, испугал и охладил обоих. Причем, его наглый соперник, перепугался больше чем Славик в тот момент. Надо признать, что он просто растерялся, а незнакомец, в свою очередь, быстро сообразил, в чем дело, вылез сам и помог вылезти ему. Затем, он с извинениями, и просьбами ни кому не говорить, даже проводил его до дома. Попрощался и убежал. Больше Слава его никогда не видел. Как ни странно, он даже не заболел после всей этой 'мокрой' истории.
  Другой случай связан с неким веществом, который называется - карбид. Не знаю, откуда среди дворовых ребят пошло увлечение, связанное с этим опасным веществом, но они засовывали его в бутылки, заливали водой, закупоривали и разбегались в разные стороны.
  Помниться, такой способ подрыва показали в одном фильме под названием - 'Старая крепость'.
  Так вот, мало того, что карбид надо было залить небольшим количеством воды, его еще надо было поджечь и тогда скопившиеся пары при окислении возгорались, а если вещество находилось в емкости, с плотно закрытой крышкой, где и скапливалось, то при поджоге происходил взрыв.
  Как-то Славик, с другими такими же оболтусами, развлекался на стройплощадке 'взрывными работами'. Все сделали, как нужно, чтобы устроить эффектный подрыв. Пока остальные стояли поодаль, Слава и его приятель Мишка, что на год его постарше, пытались поджечь фитиль. Надо сказать, что у них это получилось, и взрыв удался на славу, вот только реакция у его соратника, оказалась похуже. Он не успел вовремя убрать руки и отскочить, наверное, хотел быть уверенным, что фитиль загорелся как надо и уже не потухнет, - в результате ему при взрыве оторвало два пальца на руке и несильно исполосовало лицо осколками. Славе повезло,- он успел отпрыгнуть и отвернуться. Его пальто, буквально изрешетило осколками стекла, а в остальном, ни одной царапины. Отделался легким испугом, а вот парнишку жалко.
  Другой случай. Новогодняя ночь 1972 года, была в самом разгаре, когда родители, по-видимому, заскучав, решили сходить в гости к соседям. Славу оставили за старшего, вместе с годовалой сестрой Ольгой, которая уже давно спала и абсолютно не реагировала на новогодний движмаш в квартире. Горел свет в прихожей, а в большой комнате, которую обычно называли 'зал', работал вовсю черно-белый телевизор, по которому шла программа 'Голубого огонька', в углу, возле окна, сверкая игрушками и мигая разноцветными огоньками электрических гирлянд, стояла настоящая, огромная, мохнатая и очень красивая елка.
  Когда родители ушли, елка, по просьбе Славика, продолжала мигать разноцветными огнями. Его отец, смастерил самодельную релюху, которая и заставляла лампочки равномерно гаснуть и загораться, устройство было далеко от совершенства, поэтому отец, всегда подключал, и выключал его сам, а находилось оно под елкой. Вплотную к елке стоял работающий телевизор и тут же, в нескольких сантиметрах, - детская кроватка, в которой мирно почивала младшая сестра Ольга.
  Видимо Славику, через какое-то время, надоело мигание лампочек, которые где-то мешали смотреть программу по 'ящику'. Тогда, чтобы решить проблему, он не придумал ничего лучшего, как самому устранить раздражитель! Посчитав, что это будет не трудно!
  Соблюдая некоторую осторожность, он залез под новогоднюю елку, взял в руки оголенное плато с релейным устройством, внимательно рассмотрел, и подергал за торчащие проводки...
  Внезапно острая, сильная и совершенно не знакомая ему раньше, боль, полоснула по рукам и мгновенно прошла, как судорога, по всему телу, и словно тысяча иголок вонзилась в мозг! Пацана судорожно тряхнуло и отбросило назад метра на полтора. Одновременно, дугой сверкнула громадная искра, от чего сухая хвоя, давно срубленной елки, вспыхнула, как порох. Треск взметнувшегося к потолку пламени, сопровождался грохотом падающих игрушек. За какие-то несколько мгновений, в том месте, где недавно стояла красавица елка, уже бушевало неистовое пламя, чьи языки, с легкостью перепрыгнули на шторы и ковры, разгораясь все сильнее и сильнее.
  Ужас, буквально парализовал ошеломленного и перепуганного пацаненка. Вокруг, что-то трещало и падало, телевизор продолжал работать, дым постепенно наполнял комнату, и уже не видно было ни потолка, ни стен, ни окна. Вдруг, сквозь шум стихии, до Славиных ушей, проникнув во все уголки существа, донесся перепуганный и задыхающийся плачь, переходящий в крик, его младшей сестры. Она стояла на коленях, держалась ручками за прутья поперечной спинки кровати, и непонимающе смотрела на все происходящее. Он кинулся, было к ней, потом, передумав, выскочил в коридор, попытался открыть входную дверь, но у него ничего не вышло. Стояли сильные морозы, и она просто примерзла, что, как потом выяснилось, и хорошо, потому что, если бы он сумел открыть дверь, то свежий воздух, поступив в помещение, создал бы дополнительную тягу и огонь разбушевался бы не на шутку и еще не известно, как в этом случае, все бы закончилось. А так, Слава, дико кашляя оттого, что хватанул в легкие не хилую порцию дыма, вернулся в зал, метнулся к кроватке, выволок уже сипящую сестренку в другую комнату. Буквально, - пополз вместе с ней, прочь из полыхающей комнаты, где горело уже все, что могло гореть, включая детскую кроватку. Закрыв за собой дверь, что, как потом выяснилось, было очень разумным действием, он положил в соседней, детской комнате, разрисованной отцом, фигурами героев различных сказок, сестру на диванчик, дыма там почти не было, и бросился к окну, пытаясь открыть форточку. Однако на зиму все окна плотно заклеивались во избежание сквозняков, поэтому открыть форточку в детской, ему тоже не удалось. Тогда он решил попытать счастья на кухне и если ничего не получиться, разбить окно. К счастью, форточку на кухне, открыть удалось, после чего, он почувствовал, как морозный обжигающий поток воздуха, хлынул в его мокрое от слез и пота лицо, - он чуть не задохнулся. Своего крика Славик уже не слышал, как потом рассказывали, он кричал одно и тоже: 'Люди! Помогите! Пожар! Горим! Спасите, помогите!..'
  Неизвестно, сколько прошло времени, но вскоре дверь входную открыли, всех спасли, и пожар был потушен. Не смотря на то, что он был виновником пожара, его никто не ругал. Скорее наоборот. Родители сына всячески хвалили, что он спас свою сестру, не растерялся и проявил некую храбрость и мужество. А дед Василий, который был мужем его бабки Ольги, но не был отцом его мамы, - даже подарил, а точнее наградил его, боевой медалью 'За отвагу'. Он воевал и имел немало наград. Одним словом, Славик был прямо-таки героем. Поджигатель и пожарник в одном лице.
  Такие вот дела. За свои первые семь лет, он успел пройти огонь, воду и даже медные трубы. Это к тому, о чем я уже ранее упоминал: 'Рожденный быть повешенным - не утонет'.
  Думаете дальше не происходило тоже самое. Происходило, и еще как. Кстати, о медных трубах, к ним можно отнести его приключение в подземных Кунгурских пещерах. А было это вот как...
  В конце весны, когда у первоклашек уже заканчиваются занятия в школе, а Славик был именно первоклашкой, классный руководитель решила, сводить детей на экскурсию. И не нашла ничего лучше, чем сопроводить их в знаменитые Кунгурские пещеры. Надо отдать должное её смелости, тем более что других достопримечательностей в этом городе не было.
  Слава, конечно, умудрился опоздать на пункт сбора, а посему на свой страх и риск добрался до пещер сам. Чем вызвал не малое удивление у преподавателя и одноклассников.
  В пещерах было потрясающе красиво, таинственно и даже страшно. Организованной группой все следовали за экскурсоводом. Наш герой, то и дело отставал, потому, как частенько застывал, разинув рот на одном месте. Классному руководителю приходилось его постоянно окрикивать. Неизвестно когда это произошло, но вдруг Слава пропал. Началась суматоха. Все кричали и звали его по имени и фамилии, но тот, как сквозь землю провалился. В конце концов, его нашли. И страшно подумать, чтобы произошло, уйди он далеко от маршрута, по которому проходила экскурсия. Но, слава богу, все обошлось благополучно.
  Что же произошло? Не успел наш славный мальчик вместе со всеми проследовать в пещеры, как вдруг его приспичило пописать. А так как он имел довольно слабый мочевой пузырь, что выливалось время от времени в мочеиспускания по ночам, то перетерпеть, он не мог по определению.
  Слава пониѓмал, что еще немного, и он написает прямо в штаны. Ему уже было не до красот пещерного царства, он жаждал отлить! Но сообщить о своей проблеме воспитателю - стеснялся. В результате он постепенно отставал. И когда ему это удалось, было уже поздно. Он внезапно описался от страха. Кругом было пусто, жутко и гулко. Воображение рисовало страшных чудовищ, которые могли вдруг явиться ниоткуда и разорвать его на части.
  После первой попытки закричать, эхо настолько перепугало бедного мальчика, что тот совершенно онемел от ужаса. Находясь в полном одиночестве, один на один с холодными камнями пещеры, пусть и освещенной, Слава совсем потух. С великим трудом, он смог заставить свои ноги, ставшими совершенно ватными и непослушными, двигаться в ту сторону тропы, куда ушла учительница с детьми и экскурсоводом. Вскоре, перепуганные взрослые и дети, увидели бледного, как мел Славика еле передвигавшего ноги...
  Молодая учительница проводила мальчика до самого дома и слезно умоляла ничего не говорить родителям о происшествии. Такая вот 'веселая' история.
  Родился Славентий в небезызвестном, степном городе Оренбург. Почему там? Очень просто, мама Нина жила и училась в этом городе, а отец Геннадий 'случайно', поступил в Оренбургское зенитное артиллерийское училиѓще. О родителях Славика стоит рассказать отдельно. Пусть вкратце, но все же поведать.
  Мама - Нина Васильевна, а может и Римма Максимовна (весьма вероятно, что баба Оля, в какой-то момент, поменяла моей маме метрики, изменив имя-отчество и дату рождения), родом из Белоруссии. Её мама, бабушка - Ольга Павловна, вышла второй, а может третий, кто его знает, раз замуж за Василия Федоровича Тонкачева и приехала вместе с ним в славный город Оренбург. Первого мужа Ольги Павловны звали Максим (По слухам он был жутким пьяницей). Как видите, все это судьбы и все интересно, а посему стоит вывести в отдельную книгу или там, на худой конец - главу.
  С папой Геной не меньше, а может и больше мороки. Скажу одно, встретились они, т.е. Нина и Гена не случайно. Судьбой предначертано им было роѓдить - Вячеслава. Что они и сделали, поженившись через три дня после знакомства.
  Приношу свои извинения за несколько нестройное изложение различных фактов из жизни нашего героя, но это делается исключительно ради того, чтобы сделать картину, как можно более полной. Воспоминания - процесс перманентный, непостоянный и, местами, случайный.
  И так,- детство босоногое, детство разудалое.
  Славик после рождения довольно много путешествовал с родителями по просторам нашей необъятной страны. В основном это были места, где служил его незабвенный папа. Донгуз, Кунгур, Мары, Богодухов. Побывал он в Мурманске, где жил и работал старший брат отца - Юрий, а его отец учился в школе и в училище на электрика. В Удмуртии, пгт Пибаньшур, где жиѓли бабушка Ава и дед Володя - родители отца.
  О родословной, я, как и обещал, изложу отдельно. А пока, - Кунгур. В этом городе Вячеслав пошел в первый класс начальной школы. Учился он, не то чтобы хорошо, но и не плохо. Помнитѓся, как он получил свою первую пятерку. Отметка была выставлена по правописанию, букву 'Ж' вывел, как полагается, не отличишь от оригинала.
  Перед этим, выполняя домашнее задание, с ним позанимался отец и на следующий день учитель по достоинству оценил старание мальчика. После школы, Славик летел домой, как на крыльях. Позвонив в дверь, Слава поднялся на несколько ступенек вверх по пролету лестницы, и когда мама открыла дверь, он с радостѓным воплем, кинулся ей на шею. Мать потом говорила отцу: 'Видишь! Стоило тебе уделить сыну внимание, позанимавшись с ним, как он сразу же делает успехи. Вот получил первую пятерку...'
  К учебе Слава относился по-разному, но самой большой страстью его были книги. Их он читал запоем. И когда мама укладывала его в постель, поѓсле десяти часов вечера, - он включал под одеялом позаимствованный у отца фоѓнарик, и продолжал читать еще какое-то время. На этом его не раз ловили, но он не прекращал нарушать этот запрет, тем более, что за него строго не карали. Мама ласково журила,- Не читай в потемках, сынок! Зрение испортишь...
  Однажды, отец провожал сына в школу. Они весело шагали по направлению к цели. Было пасмурно, мокрый асфальт не просыхал от дождевой мороси. Славик, как обычно, шнырял глазами по сторонам, высматривая новые детали окружающей действительности, периодически пытая батю вопросами. Проходя мимо киоска 'Союзпечать', малец заметил под ногами, толпившихся у киоска прохожих, синеватую бумажку, похожую на денежную купюру, номиналом в пять рублей. Не уведомив отца, без тени сомнения, он юркнул им под ноги, схватил ассигнацию и тут же ретировался.
  Папа, от неожиданности,- обомлел, когда сынок протянул ему пятирублевок. Надо сказать, что по тем временам это была сумма! По сегодняшнему раскладу 25 буханок хлеба, больше тысячи рублей в ценах 2017 года.
  Тогда же в Кунгуре, Слава научился кататься на коньках и, довольно сносно. А после отъезда, он никогда больше не становился на коньки.
  После пожара, через какое-то время его родителям дали квартиру на два этажа выше, и уже оттуда, они, в 1973 году, переехали к новому месту службы отца в жаркий город Мары, Туркменской ССР.
  Перед отъездом, в последнюю ночь, Вячеслав рыдал в подушку, которая к утру, совершенно промокла от слез. Ему казалось, жесточайшей несправедливостью, необходимость вдруг все бросить, и уехать чёрт знает куда. Больно было оставить друзей, школу и этот город, коѓторый стал ему родным. Где все было привычно и знакомо. Тьма за окном проникла в комнату, смутные силуэты сваленных и сложенных по углам вещей, представлялись ему жуткими и злыми чудовищами, готовыми наброситься на неѓго, такого маленького и беззащитного.
  Славик в первый раз в жизни пережиѓвал утрату. Чувство несправедливости выплескивало из его глаз потоки горьѓких соленых слез. Но судьба была сильнее его. Тут уж ничего не поделаешь.
  На следующий день, его лучший друг Серёга, стоял на нежилом балконе первого этажа, с торца родного, и одновременно, уже ставшего чужим, дома, и прощально махал рукой вслед. В тот день, его семья оставила город, казалось навсегда. Слава, спустя много лет вернется туда, но это уже другая история...
  
  
   ГЛАВА ВТОРАЯ
  
   МАРЫ
  
  
  Безжалостное солнце белого цвета, давило эту землю своими огненными объятиями. Туркмения. Город Мары, по старому Мерв. Славе, было неизвестно, насколько древним был этот город, расплавленный под лучами нестерпимо ярѓкого солнца, но он чувствовал в своих юных и чистых лёгких, жар неизвестного прошлого.
  Судьба детей, родители которых, служат государству, а по сему, всецело зависят от воли начальства, - судьба этих невинных отроков, совершенно непредсказуема. Они заброшены в этот мир благодаря лотерее Всевышнего. Который уготовил им попасть под беспощадную стопу Провидения, чужих обстоятельств и всевозможных превратностей.
  Играя в детские игры, наш герой, сам был игрушкой в руках Судьбы, принимая окружающий мир, как собственный помысел о нём.
  Дети, - самые толерантные существа на Земле. В виду своего детского недопонимания всех перипетий окружающей жизѓни, они довольно быстро адаптировались к любой среде, и уже через малый промежуток времени, чувствовали себя довольно сносно.
  С другой стороны, пеѓремена мест несет в себе, больше пользы, чем вреда. Жизнь в этом мире перестает быть местечково-односторонней, и тогда больше возможностей для миропонимания и общего расширения кругозора. Всем известная банальность.
  Что же происходило с нашим героем в этом городе, который не без причины, называли - 'дырой'? Давайте попробуем отследить хронологию.
  Шел год 1973-ой. Осень. Октябрь. Но в этом, жарко натопленном гороѓдишке на краю света, осенью даже не пахло. Пахло только раскаленным асфальтом и пылью. Жара наводила вялость и вечную жажду, которую не могли удовлетворить литры и литры воды, они лишь постоянно выступали мерзким, липким потом, пачкая одежду, которую постоянно хотелось скинуть, залезть в воду, и оставаться там вечно. С непривычки - жуткое зрелище. Но, как известно, человек может привыкнуть ко всему, - кроме холода. Очень способное сущестѓво - человек. Привык и Славик, куда же ему было деваться.
  В Марах, Слава поступил учиться в школу ? 14, примерно в конце первой четверти 2-го класса. Он, как и все в его возрасте, да и люди посѓтарше тоже,- придя в новый коллектив, чувствовал себя стесненно и неуютно, из-за незнания обстановки и правил. Но это продолжалось недолго.
  Спустя какое-то время все упорядочилось и вошло в норму, правда, не обошлось без эксцессов,- пришлось поколотить одноклассника по имени Женя, после чего Славе 'намылили шею' - в школе учителя, а дома родители. Он даже заработал 'неуд.' в четверти по поведению, хотя для него это было не внове, так как в первом классе, в третьей четверти, - это уже было. Ну да ладно - набил, значит, было за что.
  Вначале Славик проживал вместе с родителями на территории части, в которой служил отец, но потом, им дали квартиру на улице Скворцова в доме ? 26а. Это была неплохая двухкомнатная квартирка на третьем этаже пяти этажного дома, - в народе 'хрущевка'. Было, правда, одно существенное отличие этого дома от других таких же в России, - в этом городе, большинство домов имели огромные балконы-лоджии. Все они были застеклены, и ширина была такова, что можно было спокойно уместить железную кровать, либо диванчик - это очень помогало в душные летние ночи, спать там, было одно удовольствие...
  Итак, наш мальчик, жил с родителями в Марах, учился в школе, гонял по улице с дворовыми мальчишками, развлекаясь разными играми, ездил с отцом на рыбалку, и читал, ну оч-чень много читал. Со школой все ясно, а вот об остальном, стоит рассказать...
  интересное, все они были разных национальностей.
  Братья узбеки - Рахим и Махмуд, первый младше Славика, второй старше; Сергей Жиндеев, русский, тоже помладше на год; армянин Муся; два белоруса - Генка и его брат Шурка, первый старший, а жили они бедно, потому как без отца, - во дворе еще было много ребят, их лица до сих пор стоят перед глазами, но многие имена забылись, просто стерлись из памяти...
  Двор и все, что в нем происходило, являлось для Славы незыблемой частью всего мира. Именно здесь он впитывал в себя то, что потом помогѓло ему в будущем. Друзья и враги, соперники и партнеры, - все они жили рядом, и всех он встречал ежедневно.
  А сколько разных игр и забав сопровождало его каждый день: 'Фантики', прятки, 'альчики' - это игра в кости от бараньих мослов расположенных в коленных суставах животных, еще в 'лянгу' - это бралась маленькая шкурка от барана, размером со спиѓчечную коробку, только круглую, к ней пришивалась свинцовая блямба, и надо было ногой подкидывать ее в воздух, как можно большее количество раз, везде существовало масса правил и специфических названий.
  Нельзя пропустить распространенную игру в 'войну', как игрушечными орудиями, так и самодельными, выпиленными из дерева. В определенном возрасте делались специальные ружья, которые стреляли скобками из алюминиевой проволоки с помощью 'венгерок', - так называли резинки, которые обычно были двух видов: обыкновенные, т.е. квадратные, и круглые, - последние ценились больше.
   Эти 'стрелковые' ружья, в зависимости от качества исполнения, били достаточно далеко и сильно, ими можно было подбить дикого голубя, которого все называли 'горляшкой', и они всегда в изобилии водятся в городах. Помню, их даже потрошили, и жарили на костре, а уж костров разводилось, не меряно, иногда даже без повода, просто так, от нечего делать.
  Развлечения очень часто зависели, как это ни парадоксально, оттого, что показывали по телевидению. Например: стоило всем посмотреть очередной показ кинокартины 'Александр Невский', как тут же изготавлиѓвались бутафорские мечи, щиты и во дворе происходило своеобразное 'ледовое побоище'. А фильмы 'про индейцев'? У нас сразу появлялись свои 'Винниту' и 'Инчучуны'.
   Еще мы делали из пластиковых бутылок брызгалки и поливали друг друга водой целыми днями. Надо отметить, что все это было очень забавно.
  Не могу забыть, как мы изготавливали деревянные самолеты, привязывали веревку за одно крыло и, вращая над головой эту конструкцию, бились друг с другом, как заправские асы; даже рисовали звездочки - по числу поверженных самолетов противника, тут очень многое зависело от качества изготовления этих аппаратов и искусства хозяина самолета.
  А какие сооружались 'крепости' из песка или досок. 'Тачанки', которые передвигались на подшипниках или колесах от различных средств передвижения, будь то коляска детская или самокат, мы носились на этих 'тачанках' с дикими воплями радости и восторга.
  Трудно все вспомѓнить и описать, но не менее трудно что-то пропустить. Взять даже такие простые игры, как 'Города', 'Кинофильмы', 'жмурки' или 'страшные' рассказы по вечерам.
  Помню, как пугали друг друга 'Пиковой Дамой', коѓторая является всем, кто её позовет темной ночью.
  Конечно, мы любили играть и в такие распространенные игры, как футбол или хоккей, разве что за отсутствием снега играли в хоккей с мячом.
  Была еще такая игра - 'Вышибалы', так мы ее называли. Это когда разбивались четыре человека на пары, двое становились напротив друг друга на расстоянии примерно в пять-шесть метров, а между ними двое противниѓков, и надо было швырнуть мяч, как можно сильней своему напарнику, чтобы те, кто находятся посредине, не смогли его словить, и если они пропускали, считались очки, а если ловили то наоборот, и так далее.
  Братья латыши - Шурик и Генка, из-за нужды, всегда думали о том, что надо зарабатывать. Отца у них не было, мать учительница, и еще младшая сестра, совсем маленькая...
  Так вот, они собирали бутылки - 10 копеек каждая, от шампанского не намного дороже. Славик, по их примеру, тоже одно время занялся 'бизнесом', экономил на школьных завтраках, мама давала ему каждый день по 20 копеек, да плюс к этому, время от времени, подкидывали какую-нибудь мелочевку отец или его друзья. Помню, был у Геннадия Владимировича приятель, коѓторого все называли 'Борода', так тот, каждый раз давал Славе по жеѓлезному рублю. Славик же, в свою очередь, сдавал бутылки, которые - либо находил, либо тащил из дома, уж, сколько он скопил, таким образом, неизвестно, но думаю немало для него по тем временам...
  Раз в год, мы всей семьей ездили в отпуск, как правило, подстраивались под отца. Ездили к бабе Оле в Оренбург или к бабе Аве, в Удмуртию. Там у Славы тоже имелись друзья-приятели, но я их плохо помню.
  
  
  
   ГЛАВА 'ЖЕЛТАЯ ЯМА'.
  
  Абрис туманных гор маячил на горизонте, разбухший город Верный, тлел в августовском зное, моя потная оболочка, упакованная в армейскую форму, высадилась из вагона отдельным безродным взводом в сопровождении бездушного обоза в виде n-го количества багажа с армейским барахлом желторотого лейтенанта. Итак, город Алма-Ата, Казахская ССР, штаб САВО, кадры...
  Вершители судеб из конторы по кадрам в штабе САВО, отличались вдумчивым безразличием, а их клиенты особой покладистостью. Нас было двое на тот момент, мы жаждали получить свое назначение и отправиться к месту 'почетной' службы. Я первым тянул жребий, поэтому мне даже пришлось выбирать между Сары-Озеком и Капчагаем. Мне ничего не говорили эти странные названия, но их суть была, как мне показалось, знакома. В первом случае светила должность команѓдира взвода с максимальным званием 'старший лейтенант', во втором - должность начальника хранилища ракет на базе, где все это консервировалось и хранилось на случай третьей мировой войны, максимальное звание - 'капитан'.
  Я был крайне молод и глуп, а посему, - бил себя пяткой в грудь и настаивал на том, чтобы начать службу в действующих войсках, потому как приѓрожденный вояка, командир до мозга костей и просто жить не могу без трудносѓтей и лишений... Полный кретин, как я потом жалел об этой, очередной своей глупости и недальновидности. Моя жизнь, могла бы течь совсем по другому русѓлу, и, в конце концов, впасть в океан, а не заглохнуть в глухих песках забвеѓния. Много спустя, - я узнал, что тот, кто был вторым, уехал в Капчагай (Курортная зона рядом с Алма-Атой), а чеѓрез год, уже перевелся в Германию. Я жутко расстроился. Может быть, именно тогда, все и пошло наперекосяк, будучи на развилке, я не угадал в какую стоѓрону пойти. Хотя, я могу ошибаться, нам не дано предугадать - куда ведет нас провиденье. Пока что, провиденье привело меня в Сары-Озек, в переводе с казахского - 'Желтая яма'.
  Сто восемьдесят километров на автобусе до моего пристанища, в котоѓром мне предстояло прожить целых шесть лет, - проходили, как раз через тот самый Капчагай, но я этого еще не знал. Дорога шла через живописные, миниѓатюрные горы, вдоль берега рукотворного моря, место отдыха жителей казахской столицы. Идиллия кончилась километров через пятьдесят и пошла унылая степь, с редкими деревьями и вообще какой-либо растительностью. Почти три часа поездки, по относительно хорошей асфальтированной трассе, прошли довольно быстро. И вот, 'сопливый' лейтенант выгрузился со своим скарбом на автовокзаѓле занюханного Сары-Озека. Первое впечатление было удручающим, - Что я здесь делаю?!
  Душно, жарко, липкий пот мерзко струился по телу, стекал по лицу и щипал глаза, вытирая его, я размазывал вместе с ним осевшую пыль. - Куда теперь?..
  Мне подсказали, что идти надо в такую-то сторону, но путь не близкий, если бы не подвернулся солдатик на 'Уазике', даже не знаю, как бы я добрался до гарнизона. Но мне повезло и, минут через десять, я уже выгружал свои шмотки, возле невзрачной, двухэтажной гостиницы, где и поселился через пять минут.
  В гостинице, не успев толком расположиться, я встретил Скалабова Диму, который учился со мной на одном курсе, только в другой, в 9-ой батарее. Мы искренне обрадовались встрече и тому, что будем служить в одном гарнизоне. Вот только он будет работать в управлении дивизии, а я в ЗРП, в/ч 64049.
   Дима, внешне выглядел так, словно он только что окончил школу, - такой румяѓный, пухлогубый мальчик, небольшого роста с детским выражением лица. Он и по характеру был немного робким и совсем не решительным, может быть, поэтому его, впоследствии, всегда тянуло ко мне, как к более яркому индивидууму, с которым не соскучишься. Он и не скучал, но зачастую избегал ввязываться во многие из тех авантюр, на которые я его подначивал. Планида не та. Но это не говорит о нем в плохом смысле, осторожность не всегда трусость. Быть слабохарактерным, - не значит быть глупым.
  Дима проводил меня до полка, в котором мне предстояло 'вариться' бог знает сколько времени. Спросив у дежурного по полку, где находится строевая, - я поднялся на третий этаж, где встретил начальника строевой, майора с крайне непѓриятным, рыбьим лицом, сплошь испещренным мелкими капиллярами лопнувших кроѓвеносных сосудов. Его так и звали,- Рыба, а может - Жаба, что в принципе было не менее точным определением этого интригана мелкого пошиба, с подлым и каѓким-то прыщавым характером. Тварь с протухшей душонкой мерзкого козла.
  Все это я понял потом, но не понравился он мне сразу, потому что был крайне заносчив и всячески старался показать свою власть, по-видимому, считая себя полубогом, как впрочем, и все кадровики. Перед начальством он бегал на цирлах, а его морда выражала низменное подобострастие и готовность 'вылизать задницу' коѓмандира в любой удобный и неудобный момент. Ну да хрен с ним, слишком много чести для этой скотины, хотя крови он попортил не мало. Сейчас жалею, что не набил ему морду, но и нельзя ни о чем жалеть в тоже время. В те времена, я еще не познал в полной мере, всех, относительно мирных, способов ставить человека на место.
  Очень скоро меня представили командиру полка, подполковнику Краснову. Это был любоѓпытный экземпляр человека и командира. Для одних он был псих и самодур, другие считали его классным мужиком и толковым командиром.
  Представившись комполка, я одновременно попал на партийное заседание, плавно перешедшее в совещание. Первое в моей жизни совещание офицеров Советской армии. По сегодняшним понятиям это можно было бы назвать - ток-шоу с элементами психологических отклонений и со скидкой на армейское солдафонство. Цирковое представление в исполнение п/п-ка Краснова произвело на меня неизгладимое впечатление. Порой казалось, что он несет полную ахинею, но все, тем не менее, внимали ему с кажущимся пониманием и принимали, как должное.
  - Зампотех! Почему столбы, до сих пор, не покрасили? - Краснов задал суровый темп внезапно, все напряглись.
  - Никак нет, товарищ полковник! - высоченный капитан, с лицом забулдыги и голоѓсом осипшего кастрата, встал и начал оправдываться, - Кисти такие маленькие, что с ними работа продвигается с черепашьей скоростью. К тому же эти 'слоны', если над ниѓми не стоять, постоянно филонят. А у меня других дел по горло. Постоянно тереѓбят из дивизии...
  - Не заливай мне мозги, Гужев! Я, что тебе, нянька?! Ты знаешь, как хуй дрочить?.. Знаешь?! - Кэп, т.е. - командир полка, сделал сурово-глумливое лицо и выжидаѓтельно уставился на капитана. Гужев оскалился, пытаясь сдержаться от подоѓбия улыбки, и бодро воскликнул:
  - Так точно, товарищ полковник!
  Все присутствующие сдержано заржали. Краснов, стрельнув глазами по сторонам, поджал губы, сделал строгое лицо, затем мимика его лица поменялась на прямо противоположную (мышцы его лица вообще были неописуемо подвижны) и он, на полном серьезе, задал вопрос:
  - Как?..
  Гужев, глуповато тыкнув, сделал характерный жест рукой... Все опять заржали. Кэп, резко подняв руку, тут же добился тишины и весомо, как бы даже приказывая, слегка повысив голос, произнес фальцетом:
  - Так какого черта ты не применяешь этого на практике?! Строишь придурков и наглядно показываешь, - тут он берет в руки воображаемый столб, губку и жестами показывает, как водить ей вдоль ствола, - дрочить можно не только член, но и использовать этот навык, для того чтобы выполнить боевую задачу...
  Я сидел и, приоткрыв рот, наблюдал за всем происходящим. В моей чувстѓвенной голове все перемешалось. Я, прямо-таки офонарел от впечатлений, не веря своим ушам: вот она армия, настоящая, неприкрытая, полная пошлости, дебилизма и смеха сквозь слезы. Какой тут может быть разговор о воспитанности и высокоморальном духе офицерства? Я тут же сделал вывод, что надо следовать правилу, пришедшему ко мне не так давно: 'Мой раѓзум - мир, где я живу'.
  В этом, Богом забытом месте, чтобы выжить, мне надо будет играть роль такого же непритязательного офицера, как и все осѓтальные, с той лишь разницей, что я буду умнее их всех, но при этом не слишѓком выделятся на общем фоне. Настоящая же жизнь, будет проходить внутри меня и вне службы. Вот только надо, как следует осмотреться и влиться в коллектив или сделать вид. Возможно, среди офицеров есть неплохие ребята, их не может не быть, надо только разобраться, кто есть кто.
  На совещании меня представили и передали в распоряжение некоего каѓпитана Штырова, командира четвертой, стартовой батареи; тот, было, возразил, ссылаясь на полный штат в подразделении...На что командир намекнул ему, что это пока полный, а лейтенант молодой и пусть, мол, учится, набираясь ума за штатом, а там посѓмотрим.
  Я, от словосочетания 'за штатом', тут же расстроился, но делать нечего, пришлось подчиниться. Первый день в полку только начался, и показывать харакѓтер было не разумно. Ко мне приставили старшего лейтенанта Бедрина, в его взвод, как бы 'замом'. С офицерами батареи я встретился в канцелярии, куда меѓня привел Сергей Бедрин. Мой комбат был явно мерзким человеком, он мне сразу не понравился, - крысиная мордочка с маленькими бегающими глазками выглядела опухшей и внушала недоверие.
  Штыров был из тех, кто не скрывал, что у него, наверху, в САВО, - есть 'мохнатая рука', т.е. покровиѓтель. Этот мой ближайший командир имел тупые мозги, щеголевато-претенциозную форму и раннее брюшко, которое говорило о его невоздержанности в питье и пище. Да что говорить, мне сказали, что даже командира полка он 'в хуй не ставит', т.е. настолько уверен в своих силах и возможностях, что может делать что хочет. Ясно, что у такого типчика воспитание было мусорным, а образование понятно какое, учился абы как.
  Я вдруг вспомнил две вещи,- в училище вместе со мной учился его брат, только на курс повыше и рожа вкупе с характером, была такая же, а еще, начальником штаба САВО, был их близкий родственник, чуть ли не папаша. Короче, становится ясно, что моим первым команѓдиром в войсках, стал человек без совести, без принципов и без привязанностей. Такой вот 'пример для подражания'. Не могу припомнить его характерные словечки, а жаль, они были характерные, а впрочем, не слишком ли много строк я посвятил этой сволочи, хотя...
  После всего, я вернулся в гостиницу, где вновь встретился с Димой и обсудил с ним различные дела, касающиеся благоустройства, так же частично подеѓлился своими впечатлениями от первого дня на службе. По-поводу моих впечатѓлений, он высказался кратко:
  - Ты сам этого хотел. Надо было соглашаться, когда тебе предлагали место на Базе хранения в Капчагае, а здесь регулярная часть со всеми вытекающими...
  - Похоже, ты прав, - вздохнул я, - возможно, я еще не раз пожалею об этом...
  Как мне стало известно из разных источников, в городке есть еще одна гостиница, она же является общежитием. В отличие от той одноэтажной халупы, где я поселился первоначально, общежитие располагалось в большом трехэтажном здании из белого кирпича, явно недавней постройки. Получив в полку направление, я отправился в общежитие.
  На первом этаже располагался довольно обширный холл и комната консьержки, точнее дежурной по гостинице-общежитию. Первый этаж был отдан под гостиницу, два других - под общежитие для холостых офицеров.
  Войдя в гостиницу, я сразу же зашел к дежурной и, поздоровавшись, приѓступил к расспросам. Мне повезло, в тот момент, 'на посту', находилась не столько дежурная, сколько сам комендант общежития-гостиницы.
  Это была среднего роста женщина, лет тридцати, с лошадиным лицом, густо покрытым дешевым макияжем с преобладанием пудры, мне даже кажется, что ей на самом деле было лет двеѓсти, т.е. в реальном летоисчислении далеко за тридцать. Я сразу отметил голод в ее похотливых глазах, большую прореху в интеллекте, нездоровую кожу и провинѓциально-топорную внешность. Азия-с, как говаривал мой будущий дружок и сослуживец Миша Курбатов. Если мне не изменяет память, звали ее - Марина.
  Так вот, эта типичная жертва похоти или там жгучего недоёба, не пользующаяся вниманием мужчин,- завидев мою улыбающуюся рожу, тут же стала строить мне глазки, по ходу давая понять, что мое, по возможности, комфортабельное всеѓление, зависит целиком и полностью от нее. Я решил особо не сопротивляться, так как всегда считал, что 'один раз - не педераст'.
  Напустив тумана и авансов, я вынудил Марину тут же подыскать мне наивозможно лучшее место на тот момент. Хоть там и существовало некое условное разделение между различными частями дивизии, однако меня это совсем не волновало. Если я не ошибаюсь, то мы поднялись на третий этаж и вошли в комнату, номер которой я не запомнил. Это была довольно большая зала, больше двадцати квадратных метров, с большим окном, еле прикрытым грязно-желтыми занавесками, справа стоял стандартный, матовый платяной шкаф, а вдоль стен - справа и слева кровати, всего чеѓтыре. Но меня поразила не убогость обстановки, а прикольный антураж, явно сотѓворенный кем-то из тех, кто там жил раньше.
  Марина сообщила, что комната почти освободилась, и я могу начать в ней хозяйничать, но ей придется подселить ко мне еще кого-то, но это будет не сразу. 'Надо будет побыстрей ее ублажить, - подумал я, - тогда можно будет выбирать, уменьшив число соседей до минимума. Марина ушла, предоставив мне возможность оглядеться и как-то освоиться.
  Над кроватями у окна, справа и слева, симметрично, - висели своеобѓразные бра, сделанные из бутылок шампанского; бутылки были пусты, но не совсем. Они висели горлышками вверх и держались на проводах уходящих куда-то в стену, а внутри размещался патрон с лампочкой, как он туда попал, я выяснил только при ближайшем рассмотрении. Дело в том, что какой-то умелец, сумел аккуратно выбить дно из бутылок, вставить туда патрон с лампочкой, из горлышка вытяѓнуть провод, а затем приклеить донышко обратно, создавалась видимость какого-то чудного фокуса, эффект был впечатляющим, так как все было сделано искусно и тщательно.
  - Кто это сотворил? - об этом я мог только догадываться, а подѓсказка имелась. На стене, у левой кровати висел небольшой плакатик из ватмана, на нем в рамке черными трафаретными буквами была следующая надпись: 'Место отдыха лейтенанта Леухина'. Я чуть не подавился со смеху, но это было еще не все, - тут же, рядом, висела большая карта Талды-Курганской области, по краям которой были наклеены фотографии красоток из различных журналов, все они были подобраны таким образом, что каждая как бы смотрела в центр карты и каждая по своему: одна подмигивала, другая посылала воздушный поцелуй, третья манила ручкой, четвертая просто махала на прощание и т.д.; в центре находилась фотография небритого мужчины в костюме, с воздетыми вверх руками, волосы его были всклокочены, ворот рубашки растерзан, - он весь как будто тянулся всем своим существом к окружавшим его красоткам, в глазах его стояла мольба... внизу, сразу под ним, короткая надпись - 'Вернутьѓся в жизнь!'
  М-да, веселые парни тут жили, особенно один из них, - подумал я и возможно даже произнес это вслух. Дальше я обратил внимание на шкаф, - он был похож на грузовик с пустой стеклотарой, - на шкафу, вокруг и внутри него находилось громадное число пустых бутылок от самых разных напитков, сплошь, понятно, спиртных.
  Я сразу вспомнил кем-то рассказанную мне историю про двух лейтенантов, которым вздумалось уволиться из рядов наших 'славных' вооруженных сил. Дело было в подобном, дальнем гарнизоне, где-нибудь под Мухосранском: два молодых парня, вынужденных тащить бесперспективную лямку военных тягот на краю географии, решили с этим покончить и уволиться, т.е. как на той карте в моей комнате, - 'вернуться в жизнь'; в общем, что они только ни делали, - написали по сотне рапортов и жалоб, прошли через бесконечные начальственные ковры, суды чести и прочую муть военной машины, но по-хорошему, их никто отпускать не соѓбирался, ну не принято это в нашей армии, - вход рубль - выход два, все это знают, но официально ни-ни.
  В один прекрасный день ребятки не вышли на службу, никто особо их не хватился, мол, не в первый раз. Дрюкнули их непосредственноѓго начальника и тот, вечером зашел к ним в общагу. Ребятки жили вдвоем в комнате, вставили свой замок, потому ключи были только у них. Старый капитан, то бишь их командир, постучавшись безрезультатно к ним в комнату и расспросив соседей и дежурную, ушел ни с чем, никто ничего не знал, и помочь не мог.
  Прошло три дня, - ситуация не менялась, - комната закрыта, признаков жизни не слышно и никто не знает где мальчики и что с ними. В общем, собрали комиссию во главе с представителем жилищно-эксплуатационных служб и вскрыли дверь, слоѓмав все запоры...
  Когда, все кто был, зашли внутрь, у них на секунду, а может и больше, пропал дар речи, - картина которую они увидели, достойна была пера пиѓсателя и художника, вместе взятых: в комнате стоял смрадный туман от сигаретѓного дыма, сивушного перегара, испортившихся закусок, бесчисленного количества бычков, блевотины, человеческих испражнений и всего прочего в том же духе.
  Посреди комнаты стоял стол, заставленный невесть чем: пустыми бутылками, целой и битой посудой, в которой застыли вперемешку с бычками закуски, тиѓпа баклажанной икры; за столом сидели, уткнувшись мордами во все это безобраѓзие два искомых лейтенанта в совершенно непотребном и расхристанном виде, они беспробудно дрыхли, будучи пьяными вдребадан. На столе, ровно посередине, белел листок бумаги, обычная записка со следующим содержанием: 'Запишите нас в космонавты!..' В кратчайшие сроки ребят уволили в запас. Что же, они добились своего, пусть и таким своеобразным способом.
  Вернусь к описанию своей комнаты, в которой мне теперь предстояло существовать ближайшее время.
  Вплотную к окну, стоял стол-тумба, покрытый синей скатертью, она была не первой свежести, в характерных пятнах от проводимых застолий. Между кроватями стояло две прикроватные тумбочки, все помещение требовало наведения порядка. Чем я и занялся спустя какое-то время.
  Марине я все-таки вставил, но только один раз, проклиная при этом свою и её распущенѓность и, после всего, вздохнув с облегчением. Зато потом, я уже вел себя без особых церемоний, каждого соседа выбирал сам и вместо четырех, в моей комнате жило всего трое, включая меня самого. Выбирал я их по принципу наличия у канѓдидатов вещей, которые необходимы в хозяйстве и быту, такие как,- холодильник, магѓнитофон и прочие мелочи. Я был безусловным лидером и распорядителем в нашем жилище, не терпел хаоса и вообще какого-либо беспорядка.
  Сожители, если их можно так назвать, не особо сопротивлялись моему главенству и давлению, потоѓму что я мог без объяснений поменять их на кого-то другого, но я не любил напрягов в быту, и посему старался поддерживать ровные отношения и спокойную атмосферу. Со мной жило два лейтенанта, - один танкист, другой из моего полка и даже из моего училища и моей батареи, только из другого взвода - Рома Химчук, о нем чуть позже расскажу поподробнее, так как с ним мне даже пришлось служить бок о бок в технической батареи, куда меня перевели примерно через месяц помимо моей воли, но я, об этом, - уже не жалел.
  После того, как я очутился в Сары-Озеке, чаще всего мои мысли занимала Наташа, моя девушка и моя будущая жена. В том, что мы вскоре поженимся, я не сомневался никогда. Каждый вечер я писал ей длинные письма, стихи, а порой созванивался, заказывая разговор на переговорном пункте. Я ежедневно, ежеѓминутно бредил ее образом, нашей историей любви в Ленинграде и мои воспоминания не оставляли меня даже во сне.
  Ностальгия начала овладевать мною сразу же по прибытию в это Богом забытое место. Наши летние фотографии, я, словно одержимый, рассматривал и целовал при каждом удобном случае; я даже прилепил их все над своей кроватью, а в книжном магазине скупил все открытки с видами Ленинграда и развесил их там же.
  Все кто видел эту душевно-ностальгическую выставку фотокарточек питерской жизни, реагировали по-разному, кто-то смеялся и считал меня чудаком, кто-то ехидничал, кто-то еще как-то реагировал на мой душевный стриптиз, но, в основном, все реагировали с пониманием и уважением.
  В общаге я повстречал, познакомился или просто слышал о разных людях, но меня всегда тянуло только к самым интересным и оригинальным экземплярам. Не скажу, что их было очень много, но они были. В основном же, в общежитии, жили какие-то серые и незаметные существа младшего офицерского состава. Некоторые молодые лейтенанты, вообще походили на вчерашних колхозников, которых можно беспощадно эксплуатировать и лишь иногда разрешать им расслабиться и отдохнуть, т.е. дать им возможность втихаря нажраться. Никаких других интересов, по большому счету, им было и не нужно, хотя, я знаю точно, попадались мальчики со своим, скрытым от всех остальных, миром, которые жили своей загадочной жизнью внутри них самих, но у большинства это очень скоро проходило, иногда для этого, им было достаточно жениться.
  Вообще, армия - это машина, бездушная и бескомпромиссная, она засасывает и перемалывает даже самых стойких, превращая любого, в послушный винтик своего прожорливого механизма. Я всегда это чувствовал и безотчетно противился, за что и бывал очень часто бит, это хорошо просматривается из моей славной четырехлетней 'учебы' в военном училище.
  Помню одного парня, которого я ни разу не видел в форме, но знаю точно, что он был лейтенантом, хотя на вид, ему было около тридцати. Совершенно гладко выбритая голова, а тогда это встречалось не часто, крупные черты лица, вкупе с мужественностью и коренастой фигурой, создавало впечатление, что он должен уже давно быть майором, на должности не менее, как начальник штаба какой-нибудь войсковой части. Но этот 'лейтенант' вскоре уволился и уехал, отслужив, перед тем пять лет в Германии и еще столько же в Сары-Озеке... Как потом выяснилось, - он и был тем загадочным лейтенантом Леухиным, на чьей койке, отныне, я почивал. Он уже был живой легендой общаги, да и всего городка.
  Самое же значимое знакомство у меня произошло этажом ниже. Я, будучи, поначалу, в жутчайшей депрессии от вечных приступов болезненной ностальгии, как-то услышал песни Александра Розенбаума, которые доносились откуда-то снизу и огненным ветром страсти влетали ко мне в растворенное окно. Все композиции были совершенно новыми, а содержание песен, било розгами воспоминаний и грусти по моей питерской памяти.
  'Налетела грусть, Что ж пойду, пройдусь Мне ее делить не с кем...'
  У меня даже в глазах потемнело, а ноги стали слабыми и ватными, в горле ком и глубочайшая затяжка сигаретой... и я, собравшись с духом, отправился на второй этаж в поисках источника и хозяина, точнее владельца этих 'божественных' записей, дабы сделать ему предложение, от которого нельзя отказаться.
  В тот момент, я даже не думал, что иду к совсем не знакомым мне людям, в чужую комнату. Все обычные условности и 'правильный' подход, мне были в данном случае, чужды и не важны, - мое желание завладеть кассетой с песнями Розенбаума было чем-то уже мною решенным, об отказе я даже не думал.
  Я зашел и молча застыл у входа, устремив свой взгляд на кассетный магнитофон. Все, кто был в тот момент в комнате, так же с недоумением, уставились на меня.
  - Ребята, - выдавил я через какое-то время, - мне нужна эта запись... все что пожелаете... я учился в Питере... недавно приехал, - мой голос хрипел, а речь была прерывиста до заикания, - меня зовут Слава, я живу на верху, я только перезапишу и тут же отдам...
  - Ты чего Славик так разволновался, - произнес лежащий на одной из кроватей крупный, слегка полноватый парень. Улыбнувшись, он продолжил, - мы вроде как сами слушаем, а тебя в первый раз видим...
  - Я дико извиняюсь, но мне жизненно необходимо иметь кассету с этими обалденными записями... я, я услышал их и... прямо-таки ... мурашки бегут по телу... вы... вы понимаете..., - я весь взъерошился и старался, как-то объяснить, что для меня это, чуть ли не вопрос жизни и смерти.
  - Как тебя зовут, - внезапно подобрался я и протянул руку.
  - Володя,- парень улыбнулся, а его большие, с густыми ресницами глаза, вдруг заискрились плутовским светом, он явно все понял, - Вова Калинский, - назвал он свое полное имя, - Ты откуда такой?..
  - Я же сказал, я из Питера... - начал, было, я, но Вова меня перебил, - Ах, да! Труба! Ну, ты даешь! Прешь, как танк, там все в Питере такие? Хотя, вряд ли, таких фанатов много не бывает, - говоря, он смешно складывал губы дудочкой, корчил разные гримасы и характерно почесывал затылок, протягивая руку спереди через верх к затылочной части,
  - Что же, рад познакомиться, посиди, покури, послушай, а потом забирай, но не дай боже..., - он еще раз своеобразно скорчил гримасу, почесался и завершил, - ну, ты понимаешь. Не испорть, а я к тебе сам загляну, какой там у тебя номер комнаты?..
  С замирающим сердцем, светившийся от счастья и избытка чувств, я взлетел на свой этаж и тут же приступил к перезаписи, даже не особо выбирал, на что я буду писать, как потом выяснилось, я стер, т.е. записал на какую-то совдеповскую попсу, о чем, понятно, не пожалел, хозяин кассеты и 'мага' тоже.
  С тех пор Вова Калинский стал моим липшим корешем, лучшим собеседником и единственной интеллектуальной отдушиной на целый год.
  Володя был 'двухгодичником' или 'пиджаком', как их называли кадровые офицеры. Вова же, учился в Запорожском институте, где была военная кафедра и после его окончания, он отбывал обычную воинскую повинность, так же в течение двух лет, только в офицерском звании, что явно приятнее и легче чисто в бытовом плане, т.е. он никогда уже не познает на собственной шкуре, что значит быть 'духом' и пройти курс молодого бойца. Однако Вова был исключительным умницей, явно если не с еврейской кровью, то с их способностями; в общем, он был талантливым организатором, а по сему его в виде исключения, поставили на должность зампотыла в артдивизионе, который располагался в тринадцати километрах от военного городка и штаба дивизии, как и кто рискнул доверить ему исполнять обязанности зампотыла я не знаю, да меня это совсем не волновало, но факт остается фактом, 'пиджак' на майорской должности, - наша армия полна контрастов.
  Весь сентябрь, первый мой полноценный месяц в действующей армии, я то и дело узнавал что-то новое или знакомился с новыми людьми. С одной стороны это было интересно и поучительно, с другой - заставляло задуматься о том, что не все так просто в армейской службе, как и везде масса условностей, своих правил игры, в которых надо разбираться и выстраивать свою собственную линию поведения. Одно знакомство с будущими подчиненными чего стоило, я, конечно, старался вести себя естественно и солидно, но многие из них, а в особенности старослужащие, знали, что я не на много их старше и по началу даже пытались меня на этом подловить, в том смысле, что делали попытки вести себя со мной небрежно, не как с командиром, а как со своим ровесником, который лишь в силу сложившихся обстоятельств носит погоны лейтенанта, но в действительности у него еще молоко на губах не обсохло.
  Без ложной скромности скажу, что мне без особого труда удалось поставить на место большинство из таких хитрожопых вояк, но с некоторыми все же пришлось повозиться, в частности с одним представителем чеченской национальности, которого звали Ваха, фамилию стерло из моей памяти, но его образ - остался.
  Это был первый 'трудный' солдат в моей шестилетней офицерской карьере, нет, даже не карьере (уж чем-чем, а карьерой там совсем не пахло), а эпопее. Пожалуй, даже самый трудный, хотя бы потому, что он был чеченец.
  История самой этой нации, уже говорит о многом, однако в то время, я, почти ничего не знал, лишь слухи про то, что вовремя войны их всех сослали в Сибирь и Казахстан, якобы за то, что они подарили Гитлеру белого коня, - я был наивен, как и все, но подсознательно чувствовал, что вся эта 'сказка', даже не 'сказка', а байка про 'белого коня', - явно надумана и глупа, чтобы быть похожей на правду.
  Именно от Вахи, я впервые услышал о правде, во всяком случае, о той ее части, которую смог мне рассказать солдат, хотя он уже был дембелем и вот-вот должен был ехать домой, он все же опасался особо распространятся о том страшном преступлении, которое совершил Сталин против его народа в 1943 году. (И как выяснилось позже, правильно сделал!)
  Мне не сразу удалось найти с ним общий язык и заставить себя уважать, был момент, когда мы чуть не сцепились в рукопашной, но я был все же не настолько глуп, чтобы пренебрегать дипломатией.
  С офицерами-сослуживцами, я держался ровно и почти не конфликтовал, хотя постоянно чувствовал, что меня считают еще 'молокососом', и мне это совсем не нравилось. Стремление доказать обратное, было сильно во мне, я всячески старался их переубедить, но в процессе общения, сделал вывод, что большинство из них явные недоумки, которые если и старше меня по возрасту, то гораздо невежественней по своему развитию, манерам и уму.
  Вследствие этих своих выводов, я порой был через чур, заносчив и высокомерен, что было ошибкой с моей стороны, потому что создавало дополнительные трудности для меня, а жить в обществе и быть свободным от него - нельзя (в этом марксисты правы, хотя и не до конца).
  Расхожее мнение о том, что, попадая в войска, молодому офицеру приходиться учиться всему заново, в принципе верно, - все, чему учили в училище надо выкинуть из головы, именно так советовали все, кто варился в армейском котле не первый год. Об этом я слышал еще курсантом, а в полку убедился на практике.
  Питался я в офицерской столовой, кормили дешево и сердито, да я особенно-то был не привередлив, да и кто в те времена имел возможность выбора? Столовая работала в определенные часы, так что порой, я опаздывал, вследствие чего вынуждено постился, особенно по утрам.
  Весь первый свой армейский месяц, я пребывал в состоянии жуткой депрессии, в знак этого своего состояния, в комнате, на светильник под потолком, я повесил петлю, назвав ее 'тоска'; все кто заходил ко мне, сразу замечали веревку и недоуменно, поначалу, пялились, - озадаченно и конечно с улыбкой. После разъяснений, все становилось понятно, со мной соглашались, а некоторые даже вешали 'тоску' у себя в комнатах.
  Без преувеличения можно утверждать, что почти все, кто жил в общаге, тяготились своей службой и необходимостью продолжать существовать в этом месте, на краю света. Я же, адаптировался с большим трудом, моя душа изнемогала от тоски и безысходности, Все свободное время я непрерывно писал письма Наташе и всем родным, сочинял стихи, а по ночам, когда совсем дурел от бессонницы и бесконечных сигарет, которых выкуривал очень много, бывало по пачке за ночь, - я, словно приведение, выходил в коридор, в конце которого было окно, я подходил к нему как раз тогда, когда напротив него стояла луна, освещая призрачным светом, пейзаж за стеклом и сам коридор, сквозь разбитое стекло залетал степной ветерок, - я зачарованно смотрел на ночное светило и... начинал выть. Безотчетно, бездумно, дико и тоскливо. По всему телу пробегали мурашки, морозя кожу, и мне становилось немного лучше, я уходил обратно в свое ненавистное жилище и засыпал беспокойным, поверхностным сном...
  
   '...Разрываюсь, терпеть нет мочи,
   Скоро напрочь себя изведу.
   Сам себе я - спокойной ночи...
   С добрым утром - себе говорю.
  
   Кровь разбавлена спиртом коварным,
   Этой ночью опять не усну.
   Перегруженный, с видом угарным,
   Дико вою в тоске на луну...'
  
  Терзания тех дней отражались во всем - в стихах, письмах, музыке, которую я слушал, - мне казалось, что судьба злобствует на мой счет, - отняв у меня все то, чем я стал дорожить не так давно, но при этом ничего дороже для меня не существовало, - это Наташа, Ленинград-Петербург и все те воспоминания о последних летних месяцах, которые так славно проходили в любимом городе, в обществе Наташи и ее подруг, - о своих друзьях-однокурсниках, я вспоминал меньше, возможно из-за того, что на моем выпуске, произошли неприятные инциденты, в которых, как я потом понял, было немало моей вины.
  Письма я писал, чуть ли не каждый день, иногда и не по одному, - в осѓновном к Наталье, по которой сходил с ума, считал ее своей Богиней и жутко ревновал к ее Питерской жизни без меня, хотя мы еще не были женаты, да и разговоѓров о свадьбе как-то не велось. После уродины комендантши и приятного фейерверка в гостинице 'Ракета' по приезду в Алма-Ату с администраторшей, которая пересѓпала со мной из любви к сексу, назвав нашу с ней связь, - трехсуточным фестивалем траханья.
  Несмотря на мою страсть и любовь к Наташе, я все же был неисправимым бабником, который не мог пройти спокойно мимо любой мало-мальски привлекательной женской юбки. Я хотел их всех, - эта заветная щель между ног у слабого пола, делала меня бешенным и похотливым, в своем воображении я переиѓмел всех красоток, которые когда-либо попадали в поле моего зрения.
  Смесь Казановы и Дон-Жуана, почему смесь? - да потому, что я не то что их коллекциоѓнировал, вернее не только это, но еще и боготворил, по-своему, каждую из них. Но никого я так не любил, как свою Наташу. Я понимал, что узнай она всю правду о моих приключениях, узнай как факт, без психологических и характерных подоплек, возможно, бежала бы от меня прочь, боясь оглянуться, потому что я словно демон обволакивал ее своими чарами. Будучи змеей, по году рождения, я обвивался вокруг нее и лишал ее возможности видеть что-то еще, кроме меня, моей любви и страсти. Я был абсолютно искренним в своих чувствах к ней, ни врал, ни грамма.
  Не зря ей казалось иногда, что я ее, - словно приворожил, лишил возможности здравоѓмыслия и расчета, и надо честно признаться - ей это нравилось. Она, вообще была не очень современной девочкой, больше книжной; ее можно сравнить с манерѓными, образованными девицами девятнадцатого века, благородного происхождения которые в своей жизни не любили что-либо решать, во всем полагаясь на мужчину. Она чем-то напоминает актрису Ренату Литвинову, хотя в то время я о ней еще не знал. Те же жесты, голос, вернее его интонация, - разнеженный полушепот, так бы я его обозначил. Наташа не была похожа ни на одну из всех тех женщин, которые встречались на моем пути. Именно ее индивидуальность и непохожесть плеѓнили меня, я жутко мучился в то время из-за невозможности быть рядом с ней, говорить с ней, смотреть на нее, заниматься любовью... Я непрестанно благодаѓрил бога за то, что она у меня есть, я почти не сомневался в том, что ОНА У МЕНЯ ЕСТЬ!..
  Однако человеку присущи червоточинки сомнений, - я очень страшился ее потерять, уж не знаю, как это уживалось с моим паскудным блядским характером, но это было, я это чувствовал и страсти снедали меня миллионами своих оттенков.
  В те дни, полные одиноких ночей, от всех тех страданий и противореѓчивых образов моего воображения, меня спасло от хандры и самоистязания, лишь знакомство и общение с Калинским. Таких друзей у меня еще никогѓда не было. Я тоже пришелся ему по душе, наши интересы и пристрастия во многом совпадали, мы могли часами говорить о музыке, литературе, кино, - моя страсть и любовь к Петербургу, восхищала его, не смотря на свою обычную ироничность ко всему на свете, в частности к эмоциям, он умел отделить искренность от игѓры, и тем самым, давал мне возможность понять, что он глубоко сочувствует и разделяет мою бесконечную тоску по цивилизации, и ненависть ко всему этому заѓхолустному уродству; необходимость общаться и жить рядом с невежественными солдафонами, и прочим мещанским людом, которые жили и радовались каким-то своим богам, а по нашему разумению - влачили жалкое существование обыватеѓлей с полуживотными инстинктами и потребностями. То, что восхищало нас, было непонятно всем другим, именно это нас и сблизило, мы сдружились, и виделись как можно чаще.
  Таким вот я был бескомпромиссным судией, максимализм во всем,- был моим знаменем и религией, - отдаваться всему без остатка и делать это на отлично, вот что было моей истиной страстью, я не знал ни меры, ни удерѓжу, а всех кто пытался меня вразумить, старался переубедить в обратном, и, надо честно признать, мне это в основном удавалось. Даже знакомство с неѓким учением 'софросине', о котором мне поведала когда-то Армик в своих письѓмах, учение о чувстве меры, - даже оно не расхолаживало меня в моих безапелляционных суждениях и домыслах.
  Причиной всем этим бурным мыслям и делам, на самом деле, была моя Наталья, нет, не она толкала меня к подобным вещам, она просто разбудила меня той весной, когда я влюбился в нее без памяти и снова начал читать запоем книги, нужные книги, нужные фильмы смотреть и т.д.
  Во мне пробудилась способность мыслить, сопоставлять, анализировать и, коѓнечно сравнивать. Прежде чем остальные, я раньше них всех, удивился сам себе, - что такой человек, как я - делает в армии?! Следующим был Вова Калинский.
  Где-то в октябре, Наташа написала мне, что хочет приехать в гости, от этой идеи я пришел в полный восторг; надо признаться, что мне даже в голову не приходило, что она может отважиться навестить меня в такой дыре. Я ликовал, хандры, как не бывало; все, кто меня знал - поражались такой разиѓтельной перемене во мне, а я и не скрывал причины.
  Калинский, так тот вообще был крайне заинтригован, мне даже показалось, что он ожидает ее приезда, ничуть не меньше моего. Я же, воодушевленный и счастливый, летал, парил, словѓно на крыльях, - организовал различные вкусности, подарки, зарезервировал номер на первом этаже, предупредил начальство и погрузился в трепет ожидания скорого приезда моей любимой, Натальи Александровны Смирновой.
  В 'желтой яме', среди казахстанских степей, в климате, который еще называют субконтинентальным (это значит, что летом жуткое пекло, а зиѓмой - сибирские морозы, да к тому же, нет обычного перехода, т.е. весны и осени, как таковых, не бывает), я чувствовал себя в почти родном климате, - это из-за моего детства, которое прошло в Туркмении; даже забытая уже давно аллергия, выражающаяся в крупных и мелких красных пятнах на коже, и та проѓявилась, словно давая мне понять, что бежать мне надо отсюда, опрометью бежать.
  Калинский, в извечной своей смешливой речи, очень часто делал меткие замечания, оригинальные аллегории и т.п., так вот, однажды он в разѓговоре о том месте, где нам приходиться жить, ввернул чудное и меткое сравнение: 'Мой приятель, - рассказывал Вова, - на вопрос о том, где я служу? - заѓметил, спросив, - а можете ли вы, друзья мои, представить нашу страну, как одну большую задницу? Можете? Представили?! Так вот, служит наш Вова, как раз в самом центре, то бишь в анусе...' Мы все, кто это слышал, хохотали до упаду.
  В конце октября, стояла теплая, солнечная погода, ветер, легкий и теплый, приносил пряные, пьянящие запахи степной ковыли, грядущая зима, никак не давала о себе знать. Впервые, после приезда, я покинул Сары-Озек и ехал на автобусе в Алма-Ату, все сто восемьдесят километров, с моего лица не сходила лихорадочная маска счастливого идиота, от чего у окружающих, наверное, создавалось ощущение, что я набрался вина, а цветы в моих руках, говорили о грядущем свидании.
  Белоснежные розы, так и бросались в глаза в зале прилетов аэропорта, так что Наталья, сойдя с борта самолета, заметила меня издалёка, - я же, завидев ее в числе других пассажиров - завертелся волчком на месте, размахивая букетом роз, как будто встречал кинозвезду мирового масштаба. Моя нежная королева, впервые, той осенью 1986 года, вступила на казахстанскую землю и тут же упала в мои объятия, я был на седьмом небе от счастья.
  Ноябрьские праздники, которые я таковыми почти никогда не считал, во всяком случае, с недавних пор, на этот раз стали для меня действительно праздниками, фестивалем любви, нежности и умиротворения. Те дни, предопределили на много лет всю мою жизнь и судьбу, да, пожалуй, и весь ход моей дальнейшей жизни был окончательно выведен на определенный курс.
  Наталье очень понравилась Алма-Ата, а что касается Сары-Озека, так весь его сумрачный негатив был смазан и вытеснен мною, моим образом и любовью к ней. Одного меня было уже с избытком, а для того, что бы почувствовать в какой заднице я тогда жил, у нее совсем не было времени, да и желания тоже. Любовь - это нирванический сон, полет в невидимом тумане, когда для двоих существуют лишь они сами, их чувства друг к другу, а все остальное лишь мало заметный фон. Любовь, если она истинная - одинаково сильна и романтична в любой обстановке, и не важно, где осуществляются ее таинства, - во дворце Аль Рашида или в убогом номере, так называемой 'Новой гостиницы' военного гарнизона на краю света.
  Ах, как мы любили друг друга в ту безумно короткую неделю нашей исторической встречи. Даже ёрничанье и казуистика моего начальства, в том плане что мол, чего ты боишься оставить ее одну, пусть привыкает и тому подобные сентенции, - не могли помешать мне покидать работу и возвращаться к своей ненаглядной. Боже! - как же я любил и боготворил ее в те дни, в нас словно бес вселился, бес того сладкого, чувственного желания, когда мы не могли отлипнут друг от друга ни на секунду.
  Никогда до этого я еще так не трахался, так долго и так страстно; мы выкладывались полностью, словно одержимые, как будто у нас уже не будет других дней и вот-вот наступит конец света. Лишь иногда мы допускали к себе Калинского, который очаровал своим остроумием и образованностью мою Наталью и, так сказать, внес свою посильную лепту в решимость моей девочки выйти за меня замуж и приехать ко мне навсегда.
  Наташа всегда была чувственной и легко соблазняющейся натурой, а после нашей встречи, она совершено растворилась во мне, в том парне, который сумел уверить ее, что лишь он, тот единственный 'принц', с которым только, и сможет состояться ее жизнь и счастье; она поверила моим словам, сказанным еще в августе ее родителям: 'Я обещаю сделать вашу дочь счастливой, для этого я сделаю все...' И действительно, тогда я искренне верил в то, что готов отдать ради нашей любви все, даже и самую жизнь, ничего не пожалею. Действительно, я не признавал полумер, все или ничего, так и жил на всю катушку.
  Горбачевская перестройка уже сминала барьеры, но при этом создавала такую кашу в головах у граждан нашей 'великолепной' страны, что порой, трудно было удержаться от крайностей в суждениях, во всяком случае, мне.
  Любовь к периодике нарастала во мне с каждым днем, и каждый день я получал столько разной и противоречивой информации, что одно осмысление и усвоение требовало неимоверных усилий, чем и толкало меня на взросление со скоростью света, я буквально захлебывался от нахлынувших мыслей, озарений и выводов.
  Беда была в том, что лишь считанные единицы в моем окружении могли следовать новым веяньям с той же глубиной и скоростью, что и я. Мои глаза на окружающую меня действительность раскрывались все шире, вследствие чего, мной замечалось то, к чему все привыкли, и что считалось само собой разумеющимся, но я уже так не считал, следовательно, начинал, потихоньку противостоять. Однако не всегда адекватно и верно, превращаясь со временем в настоящего военного диссидента.
  Любовная лихорадка, из-за недолгости своей, оставила чувство чего-то незавершенного, возможно потому, что наше общение было настолько насыщенным, что возникла необходимость окончательного определения в отношениях, поскольку выбор уже был сделан. Именно это ощущение и подтолкнуло нас вплотную заговорить об этом, почти сразу после расставания. В письмах и, особенно, по телефону, мы говорили об этом постоянно и, поначалу, даже не знали где и как справить свадьбу: каких только вариантов мы не придумывали! Однако в одном мы сошлись почти сразу же единогласно, - место свадьбы и регистрации надо провести в Питере, так оно и вышло, о чем никто и никогда не жалел.
  Моя новость о скорой свадьбе, не очень то обрадовало мое начальство, скорее наоборот, потому что мой отпуск уже был запланирован начальственной волей на конец следующего года, но я боролся даже не за это, в конце концов, после подачи заявления, начальству все равно ничего не останется, как отпустить меня, но так как мой отпуск, по закону, должен составлять не менее сорока пяти суток в год, то я хотел разбить его на части или съездить для оформления отношения, в отпуск по семейным, т.е. на десять дней, но это не устроило командование, и скорей всего потому, что к тому времени, я уже успел кое с кем из начальства поцапаться, а иметь недругов среди отцов-командиров означает только одно, тебя никто не будет воспринимать всерьез, а уж тем более и не подумает входить в твое положение или пойти в чем-то на встречу...
  Я был не только молодым, но и новеньким, еще не мог играть на противоречиях между разными начальниками, да к тому же, мне вновь пришлось все начинать заново, - где-то в ноябре, меня перебросили на должность начальника расчета проверки в технической батареи ЗРП.
  Поначалу я очень расстроился, переживал и был обижен на весь мир, в котором столько несправедливости, что вот, хватило и на меня. Но я ошибался, что выяснилось со временем, но об этом чуть позже.
  Тем временем я продолжал ходить на службу, где самым главным было не опоздать на утренний развод в 9:00 и на 16:00 после обеда, в случае неявки или опоздания следовали различные санкции, но уже одного попадания в поле зрения начальства, хватало, чтобы в будущем поиметь неприятности при первом удобном случае.
  Основное место работы у меня, находилось в парке, где располагалась вся техника, на которой необходимо было постоянно работать, дабы добиваться полной боеготовности от этого старья, чье место на свалке; мы же, все без исключения, занимались вечным латанием дыр, прорех и т.д. Скучное и бестолковое время провождение.
  Потребовался год, а то и больше, прежде чем я научился избегать такой бестолковой траты времени, а пока, надо было наращивать собственный авторитет и знания того механизма, который назывался 'военной машиной'.
  В свободное время, кроме того, что я писал стихи и письма, звонил в Ленинград или родителям в Богодухов, я постоянно общался с Калинским, который пристрастил меня к преферансу. Я уже знал об этой 'чисто офицерской игре в карты', но мой опыт заключался лишь в нескольких учебных играх с отцом, без третьего партнера, играли мы с так называемым 'гусариком'. Только с Калинским я научился этой великолепной игре по-настоящему.
  Вова, как-то сказал: '- Чтобы научиться играть в преферанс, понадобиться проиграть не одну зарплату, а две-три...'
  Так оно и получилось, - этому запорожскому паршивцу, который мне, не смотря ни на что, безумно нравился, я продул три, если не четыре зарплаты. Вова был, по-еврейски, беспощаден во всем, что касалось финансов, но со мной он, бывало, делал исключение, в особенности после того, как узнал о грядущей свадьбе, - что-то около зарплаты он мне простил, при этом все повторял, - что я должен быть благодарен Наташке, для которой он это и делает, мол, на свой счет не обольщайся, а 'хороший парень' - это не профессия. Вова был отличным парнем, которого почти никогда не покидало отличное расположение духа, а к неприятностям он относился снисходительно, с иронией. Надо признать, что голова у него неплохо варила, и я многому у него научился. А уж, сколько всяких историй и анекдотов знал этот запорожский увалень, так вообще не счесть, многие из них я запомнил на всю жизнь, и использовал при каждом удобном случае.
  Вова любил все истории и анекдоты обставлять и дополнять по-своему, сопровождая их артистичной мимикой и соответствующей интонацией, например: 'Хочу вам рассказать, друзья мои, тут он делает паузу, смотрит на всех круглыми глазами и, улыбаясь, смешно корчит рожу, - лучший анекдот нашего института за 1984 год... Представьте себе, - стадион Уэмбли в Лондоне, триста тысяч зрительских мест и все битком забиты плюс еще столько же на поле перед огромной шикарной сценой, - это проходит международный конкурс по музыкальному Пердежу!.. - Вова делает паузу, вновь морщится, слушатели уже прыскают от смеха, - ведущий объявляет американский номер. Выходит платиновая блондинка в бикини топлесс, ноги от шеи, - тут он делает характерный жест руками, показывая откуда у нее растут ноги, - Грудь- во! - тут он сгибает руки в локтях, приподняв их и уперев кулаки в свои ключиѓцы, выставив вперед локти и двигая ими из стороны в сторону, - Глаза голубые, губки бантиком. Подходит к микрофону, снимает бикини, приставляет микрофон к попе и выдает на-гора, - Элвис Пресли, 'Мои голубые замшевые туфли'! Ту-ту-ту!.. Толпа в ауте, все свистят, орут, требуют 'на бис', - какое там, запал кончился, - в толпе движуха и волнение, все напирают, тройной кордон полицейских теряет одну позицию, - ее смяли, остальные две, пока, держатся. Выходит конферансье и объявѓляет английский номер... Выходит англичанка, худая, как стерва, белокурые волоѓсы спадают на голые плечи, ноги от ушей, грудь-во! - тут, он делает все те же поѓхожие жесты, - снимает бикини и, приставив микрофон к своей розовой заднице... выдает, как на духу, - Deep Purple, 'Дым над водой', - ту-ту-ту, ту-ту, - ту-ту!!! Стадион взревел! Свист и улюлюканье не прекращались минут десять, второй корѓдон полицейских смят, всем хочется повтора, но конферансье уже объявляет следуѓющий номер, - французский... Выходит элегантная, и стройная до невозможности парижанка, ноги, груди, все тип-топ, - словно вся французская индустрия моды готоѓвила ее к выходу, даже трусики были абсолютным эксклюзивом. Подходит она к микѓрофону, снимает бикини, приставляет его к попочке и выплескивает композицию, - Эдит Пиаф, 'Ай лав ю'... Уэмбли пришел в бешеное состояние экстаза, никаких полицейских кордонов не стало в миг, все смешалось, толпа уже лезла на сцену, рев стоял такой оглушительный, что мог перекрыть рев сотни сверхзвуковых истребителей, но тут... сценическая площадка закачалась, затрещала, да так что начали выскакивать гвозди из досок и, под свет софитов, вышло нечто, - здоровенная баба в одних рейтузах по грудь, шары которой были завязаны за спиной, видно, как в песне, - 'ах, зачем мои белые груди, ты узлом завязал на спине!?', - сдавленѓным голосом конферансье объявил русский номер и его исполнительницу Марфу Иваѓновну... Марфа, словно танк двигалась по прогнувшейся сцене, толпа на стадионе вмиг стихла и затаила дыхание, та, в свою очередь, вышла на середину и не подхоѓдя к микрофону, развернулась своим похожим на корму авианосца, задом, к публике, вдохнула воздуху и... раздался такой грохот, вышло столько газа, что оглохшая толпа отлетела метров на сто от сцены и... наступила гробовая тишина... Марѓфа обернулась, усмехнулась, подошла к микрофону и в полной тишине, объявила, - 'Алябьев, 'Соловей'!..'
  Мы все рухнули со смеху, как подкошенные! Забавно - не правда ли? Калинский еще упомянул, что с тех пор, как все узнали этот анекдот, где-нибудь в компании, если случался конфуз, то виновнику достаточно было проѓизнести фразу - 'Алябьев, 'Соловей', - как все прыскали от смеха и тут же забывали о случившемся.
  Особенно Вова бывал, красноречив в женском обществе. Когда приезжала моя подруга, Наташа, конечно, он был просто душка, Наташа была от него в восторѓге. Как-то я, о чем-то рассказывая, произнес слово 'показалось', он тут же предѓложил выслушать некую притчу, которая на самом деле происходила в действительѓности: 'Так вот, случилось это не так давно в Монте-Карло, княжество Монако, ну вы знаете! За столом для игры в покер собралось четыре человека: два арабсѓких шейха, известный миллиардер Онассис и американский студент, который скопил немного денег, немного в смысле, по-сравнению с партнерами, ну двадцать-двадцать пять тысяч, для того чтобы неплохо отдохнуть в Европе, вполне достаточно а так, обычный студент из Кембриджа.
  Сидят они гоняют по-маленькой, надо заметить, что богатые, по-настоящему богатые, люди, никогда не сорят деньгами, - как вдруг Онассису и студенту пришли неплохие карты, - это было видно потому, что они стали повышать ставки. Арабские шейхи отпали после первых трех заходов, когда на кону уже стояло пару тысяч, дальше они остались вдвоем.
  Через пять минут кон вырос до тридцати тысяч и у студента кончились деньги, но никто не хотел открываться. Тогда студент попросил дать ему возможность позвонить по телефону... тут надо добавить, что он, хоть и был простым студентом из обычной семьи, но он кроме всего прочего учился вместе с сыном Генри Форда и водил с ним дружбу. Так вот, студент, положив карты на стол, отошел к телефону, он не опасался, что его карты кто-то может посмотреть, в Монако - это не у нас, там это дело чести, никто не решиться нарушить правила, репутация дороже денег.
  Студент связался со своим другом, все ему рассказал, а тот, попросив его оставаться на линии, тут же связался со своим отцом, который, выслушав своего сына, задал ему один единственный вопрос, - 'С кем он играет?', 'С Онассисом.', - ответил тот, - 'Не дам ни цента...' Сынок Форда произнес только одно слово, - 'Крыша!..', - 'Сообщи, что через десять минут там будет мой человек, открываю прямую кредитную линию. Удачи!', - и положил трубку.
  Сын Форда передал все студенту и тот спокойно вернулся за стол, где попросил подождать десять минут.
  И действительно, через условленное время появился клерк с чековой книжкой, уже подписанной, нужно лишь поставить сумму. Через полчаса банк вырос до двух миллионов. Онассис лукаво улыбнулся и, сказав, что ему жалко 'несчастного' студента, мол, дело не в деньгах, а потому он вскрывается, - добив банк, он ехидно, с победной улыбкой выложил на стол четыре короля и протянул руки, загребая всю банковскую кучу к себе...
  При этом Онассис смотрел на студента с победной ухмылкой, ожидая как, тот отреагирует на поражение.
  Студент улыбнулся и... показал только одну карту... туза!
  Лицо Онассиса перекосилось недоумением и досадой, он тут же начал двигать весь банк от себя, произнеся лишь одну фразу, - 'Показалось...'.
  - Ну-у!? Вы поняли, - улыбнулся Калинский, смешно выпучив глаза и сложив губы дудочкой, - поняли, что произошло?!.
  - Ему показалось, что он снес туза! - прохрипел я, давясь от смеха.
  - Вот именно, - вскричал Вова, - Однако ты догадлив, хоть и плохо знаком с игрой в покер...
  Калинский явно думал, что никто не сможет сразу въехать, в чем тут суть. Я был рад, что мне это удалось. Наташа с уважением и даже восхищением посмотрела в мою сторону.
  Она даже и подумать не могла, насколько навредит нам с ней, а в будущем и всей моей жизни моя страсть и азартный интерес к игре в карты, и вообще к азартным играм. Все корни и причины неудач и ошибок, - надо искать в прошлом. Тени прошлого всегда властвуют над будущем, если от них вовремя не избавиться. Селя ви.
  Наконец, все планы и желания были скоординированы, - день назначен, в отпуск меня отпустили, правда, сразу на все сорок пять суток, деньги я собрал, костюм купил и так далее. Все принимали активное участие: мамы, папы, друзья, родственники, все. Место - Ленинград, время - 28 декабря, празднуем в 'Метрополе', - от этой новости я просто обалдел, мало того, после всех церемоний, мы вдвоем едем в маленькое свадебное путешествие в Ригу, где и встретим Новый год.
  Я был в полнейшем восторге от таких планов, меня напутствовал Калинский и даже мой новый комбат - майор Ильин, хороший и мудрый мужик, чье спокойствие и рассудительность, стали для меня примером на всю жизнь.
  Прежде чем перейти к описанию моей поездки из Сары-Озека в Ленинград, будет правильным затронуть некоторые события, имевшие место в стране и впрямую коснувшиеся меня.
  В конце 1986 года, перестроечные процессы, набирая обороты, коснулись многих явных нарывов, которые имели место по всей стране, - это коррупция и мздоимство на местах, в каждой республике, районе и даже в каждом захудалом городишке.
  Об этом заговорили на страницах центральных газет и журналов, что вызвало различную реакцию в самых разных кругах. Кто-то не верил своим глазам, ушам и вообще не понимал, как такое может быть в стране победившего социализма; другие вопили и возмущались, третьи - говорили о том, что наконец-то взялись за всех этих удельных, местечковых 'князьков', которым давно пора дать по шайке, четвертые - засуетились, те, у кого рыльце давно было в пушку, засуетились, и многие, просто легли на дно...
  Однако большинство простых трудяг, и представить себе не могли всего размера воровства и нарушений, которые происходили по всей стране. Горбачев, сдается мне, даже и не подозревал, какой опасной дорогой он решил идти, словно гадюшник какой растревожил и мерзость поперла отовсюду.
  Может тогда, в самом начале, это не так уж было заметно, первый звоночек, самый громкий, потому что стал известен всей стране, прозвенел, как раз за пару дней до моего отъезда в Питер, и прозвучал он в Казахстане, в Алма-Ате.
  Дело в том, что Горбачев снял прежнего первого секретаря Казахстанской компартии, а на его место поставил другого, причем русского; тот которого сняли, был казахом и естественно был в своей республике чуть ли не богом, а теперь же, после изгнания, он терял свою вотчину, а посему, решил просто так не сдаваться. Он поднял, чуть ли не восстание.
  На центральную площадь города Алма-Ата, вышла многочисленная толпа 'сторонников', начались стычки, органы правопорядка были на их стороне, да еще 'неизвестные' лица подвозили на грузовиках водку и раздавали ее всем желающим. Весь конфликт был поставлен по национальным признакам, казахи начали бить русских и громить все русское, - бедняги, а пастух бросил их на заклание.
  В общем, из Москвы, вызвали самолет со спецназом и толпу на площади развеяли за полчаса, - и чего, спрашивается, было мерзнуть на площади трое суток?!
  Я, как порядочный, собрался и уже перед самым выездом узнал о волнениях в Алма-Ате, гарнизон подняли по тревоге, всех офицеров на казарменное положение, - в общем, все в ружье, а мне посоветовали отложить поездку.
  Ничего себе - отложить!? Мне?! Да в гробу я видел этих казахских баранов, вместе с их предводителем! Примерно так я и выразился, прихватил шмотки, сел в автобус и выехал в сторону неизвестности, да и как иначе, у меня свадьба на носу, билет на самолет! Кто мне потом возместит расходы, если я пропущу свой рейс...
  Добравшись до города, я сгрузился у какого-то поста ГАИ. До автовокзала мы не доехали, я вышел раньше, потому что автобус встал, и дальше уже не ехал. Делать нечего, я сошел там, где пришлось, нашел таксиста-чайника и еле договорился за тройную таксу, выехать в аэропорт. Господи! - как же я чертыхался насчет всех этих беспорядѓков, проклинал и Горбачева со всей его долбаной перестройкой, и вообще всех и вся.
  Полузашуганый водитель, согласившийся ехать лишь из-за той кругленькой суммы, что я пообещал ему дать, после того, как мы доберемся до места, - так вот, этот частник, совсем хреново водил машину, его старенькая волга тащилась, как черепаха, а все потому, что этот старый пердун, берег ее изо всех сил.
  Я, непрестанно поглядывал на часы, торопя водилу, умоляя его ехать побысѓтрее. К цели, мы пробирались какими-то окольными путями, стараѓясь избегать людных улиц и больших проспектов, - впрочем на улицах почти не быѓло прохожих, одни менты и подозрительные группы молодых людей, в основном казахѓской национальности.
  Аэропорт располагался в черте города, когда до него остаѓвалось, примерно, с километр, на дороге показалось группа мужчин с цепями в руках. Они подняли руки, приказывая остановиться, мудак водила, стал тормозить...
  Я чуть не ударил его по морде за такие действия, а моя реакция спасла нас обоих. Схватившись за руль, я просунул свою ногу к педалям и, нажал на газ, водила даже не успел понять, что происходит, как волга, ускорившись, сбила одного из тех, кто преграждал нам путь, и ушла дальше по дороге. После чего мы свернули куда-то в сторону, заехали во двор и остановились.
  Мужик замер на своем сиденье, лицо его покрылось пятнами и стало совершенно белым, он трясся, как паралитик. Я же ругался, как сапожник и отвесил горе-водителю пару тумаков, разъясняя по ходу, что спас его, себя и машину. Тот, немного очухавѓшись, полностью со мной согласился и даже не взял денег, но мне пришлось добиѓраться в аэропорт пешком, таща свой огромный чемодан, который Калинский назвал 'мечтой оккупанта'.
  Короче, я все же вылетел в тот день своим рейсом и уже без приключений добрался до Питера, где меня встретила Наташа. Она уже знала о волнениях в столице Казахстана, поэтому сильно переживала за меня. Однако же все обошлось. А я со смехом поведал ей о моих приключениях до вылета....
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"