|
|
||
|
Эпизод 1. Раннее утро, уже можно сказать - светло. Верхушки особенно высоких сосен уже освещены солнцем - часов, стало быть, около шести. У палатки рядом со мной девица. Я в стельку пьян, так как не помню не только эту девку, но и вообще. Видно только начал трезветь. Чего она тут стоит? - Не хочешь зайти в гости? Посмотришь как живу, - говорю. Девица помялась и смущенно выдавила из себя: - Федя, без презерватива я спать с тобой не буду. Ага... - А у меня, как раз, есть... Купол палатки залит желтоватым маревом, отчего происходящее кажется ирреальным. Раздеваемся, пара небрежных лобызаний - и за дело. Время, кажется, остановилось. Сейчас бы закончить всё побыстрее да спать, а я слишком пьян, и у меня случился сухостой - происходящее меня не увлекает должным образом. Но я упрямый: верчу девчонку и так и эдак. Она же, как ни странно, в очевидном восторге и, наконец, давая передохнуть, начала благодарить меня по-своему. Тут зацепило и меня, и даже неожиданно сильно. Я в очередной раз поставил ее на четвереньки: нарастает, нарастает - наконец я бурно разряжаюсь. - А поцеловать? - запыхавшись бросает она. - Держи... Собрав остатки сил я сдергиваю и выбрасываю в тамбур контрацептив и смотрю на часы - екарный бабай! - часа полтора маялись. - Федя... - Да? - Опусти руку, у тебя из подмышек... пахнет... - Извини. Опускаю руки к туловищу. Ну да, теперь помню: банный день вчера был, но на такого нелегала, как я, места в расписании на этот раз не хватило - смена большая, не повезло. А выкупаться довелось только прошлым утром. Я проваливаюсь в сон с чувством, что я смертельно измотан. Два дня назад закончилось лето, или день назад, или сегодня его последний день - потерялся в числах. Я очнулся около полудня, голова будто ватой набита: перед самогоном было вино. И поспать бы дальше, но нельзя - точно дрянь какая-нибудь присниться, вроде распотрошенных котят. Вчера, помимо бани, состоялось закрытие последней смены в "Ярком" - по этому поводу все, собственно, и пережрались - это точно, но вот какого оно, закрытие, должно быть числа, не могу вспомнить. Но раз смена последняя, значит и мне скоро придется возвращаться в город. Возвращаться надо даже сегодня, все и будут сегодня, лагерь опустеет, и станет скучно. Но я, всё же, начну возвращаться завтра и её тоже уговорю - завтра. Я посмотрел на девушку. Хвала всем древним богам - она красивая; мило уснула на моем плече, которое уже ноет; и жарко. А в тамбуре, завернутая в куртку и свитер, лежит бутылка наверняка ещё прохладной озёрной воды. От нечего делать, валяюсь и думаю, какое это было замечательное лето, что давно у меня такого лета не было, и как жаль, что оно подошло к концу. Когда возвращаешься в город, если долго жил на природе, лучше всего возвращаться на электричке. В вагоне полно незнакомых людей, кто-то куда-то ходит, толкается, кому-то не хватает места, очень хорошо если случится какой-нибудь скандальчик. Но ещё остаются запахи хвои, кострового дыма и земли. Поезд - тоже неплохо, но в поезде гораздо меньше туристов, а дачников совсем не бывает. Хуже всего возвращаться в город на автобусе или на автомобиле, среди знакомых. Слишком резкая перемена, и только если тебя подвезли прямо к твоему подъезду, то можно юркнуть на флэт, а потом начинать акклиматизацию с осторожных вылазок до ближайшего ларька. Мы ехали на электричке, я и Лиза - моя последняя летняя девушка. Она сразу, уже привычно, положила голову мне на плечо и притворилась, что спит. Я таращился в окно и старался не замечать толпы. За мутноватым стеклом проносилась всё больше корабельная сосна, а камня попадалось всё меньше, иногда проскакивали чёрные остовы давно обрушенных финских мостов. Внезапно, на одной из остановок, я увидел на перроне Чайку, она прошла мимо моего окна к началу поезда, тонкая и хрупкая, под рюкзачищем больше неё самой. Ну да, это же Лосево, вон и остальные ребята - видно развлекались на порогах. Вон и Проквилитантов с ними, значит вчера до города не доехал, прёт гигантский рюкзак с байдарочной шкурой. В попытке избежать контролёров они сели в какой-то из передних вагонов, и я подумал, что неплохо бы пройти к ним. Но Лиза с таким собственническим видом лежала на моём плече, и теперь вроде и вправду спала. Её придется знакомить... И вообще, здесь я сижу, а там наверняка придется стоять. И я остался на месте и продолжил привыкать к скоплениям людей. В Девяткино Лиза выходила. Мне тоже можно было выйти, но я решил, что доеду уж до Финиша. Может Лиза и крепилась, а может и нет, но под конец она не выдержала. - Федь, ты позвонишь мне? - и протянула мне бумажку с телефонным номером. Я кивнул, ощущая неловкость. Неприятно врать, зная, что это довольно скоро откроется. Рюкзак в метро, что-то вроде оправдания: не оборванец какой-нибудь, если с рюкзаком, а турист. Люди, конечно, сторонятся, но это даже к лучшему, я их и сам сторонюсь - все какие-то незнакомые, городские. Хорошо хоть, вечер совсем уже, вагоны полупустые даже на центральных пересадках. А вот наверху, на выходе Петроградской, даже после десяти вечера толчея, но и тут помогает рюкзак, я быстро выбираюсь из теснины между бизнес-центром и подземным переходом. Я наконец почувствовал запах города, и подумал, что будь я малокровным каким, то наверное упал бы в обморок. Забавно, но иногда бывает наоборот, после города, людям дурно становится от свежего воздуха, в начале лета видел такое у одной малолетки. Вечером уже заметно темнеет, яркие огни, много шума из ничего. Степанович уже три года снимает тут коммуналку. Я решил перекантоваться у него, потому что всё равно надо отдать ему долг, это он все лето оплачивал мой мобильник. А главное, у него дома всегда найдётся, кому открыть дверь, и не надо заранее извещать. Я прошёл Карповку, где запахи на самом деле ещё хуже, но зато и более родные - рядом моё студенческое общежитие; дошел то улицы Попова, и решился по пути заскочить в магазин, чтобы не с пустыми руками; вышел из него с пивом, коробкой конфет и немного перекошенной ухмылкой. Я совсем отвык от вечерних очередей у прилавков. На звонок домофона ответил сам Степанович и лично встретил меня на лестничной площадке. Длинный как жердь и белобрысый, в бесцветных домашних штанах и затасканной белорусской фольклёрной рубахе. Он забрал у меня тяжёлые пакеты, и мы втиснулись в традиционную коммунальную темень коридора. Степа облокотил пакеты на тумбу, дёрнул за верёвочку светильника, и только затем, подождав пока я поставлю к стене рюкзак, отчётливо протянул мне пятерню, подчёркнуто дружески и открыто. "Ну, здравствуй". Это его основательная, в чём-то театральная, манера в жестах, я её раньше даже пытался перенять. - Славик, ты ещё ищешь жильца? - Извини, дружище, уже нашёл, - Степа демонстративно развел руками. - Нормальный парень... Ну, пошли на кухню, все там. - Но, я у тебя перекантуюсь пока? - Само собой. Он вновь подхватил пакеты, и мы зашлёпали тапочками по коридору, направляясь на кухонный светлый прямоугольник. "Ни фига себе, Двоегримова принесло", - поздоровалась со мной Альфи; "Привет", - как всегда тихо улыбнулась Света; Ленка оторвалась от кухонного стола, и чмокнула в щёку, стараясь не испачкать меня фартуком, который у неё оказался весь в муке. За обеденным столом, вместе с девчонками, сидел незнакомый парень лет, наверно, двадцати трёх. Не крупный, но и не задохлик, аккуратная обычная прическа, лицо домашнее, довольно нейтральное, но в целом располагающее. Он поднялся и церемонно пожал мне руку: "Александр Боряров". От неожиданности я брякнул "Фёдор Двоегримов", и от этого рассмеялся. Но Александр явно не шутил. Ещё, он был очень непривычно одет для этой кухни. Бежевая уютная шмотка, вроде кардигана, рубашка, явно глаженная, и даже со стрелочками брюки - дома так ходить мог бы какой-нибудь пожилой академик или, может быть, скульптор. Я обошел стол, чмокнул в щёку Свету, а потом попытался поймать губами губы Альфи. - Иди душ прими, Двоегримов, - она брезгливо толкнула меня в грудь. - От тебя медведем пахнет, и женскими духами. - Значит, это была медведица, - рассмеялся Степа. - Совсем ты, Федька, одичал в своих болотах. Он засовывал бутылки в холодильник, с таким видом, будто исполняет заранее продуманный и чётко расписанный план. - А где Лёня шарахается? - спросил я. Альфи отчетливо фыркнула, а Света пожала плечами. - Он у себя в комнате, - ответил Степа. - Может спит? - Славка! Принеси Феде полотенце и застели ему диван в зале. Постельное в шкафу, справа-сверху, - скомандовала Ленка, не отрываясь от своего теста. Странно они выглядят вместе. Ленка кажется низенькой пышкой на фоне длинного Степановича. Хотя это она только на мой вкус полновата. - А... Фёдор будет ночевать у нас? - удивлённо спросил Александр Боряров. Взглянув на меня, он видимо немного смутился и пробормотал: - Я рад. - Ага, поживёт - на коврике, - подмигнул мне Степа. Вытираясь после душа, я вспомнил, что забыл достать из рюкзака бельё. Завернувшись в полотенце, я прошлепал босиком к рюкзаку, у Ленки дома можно не беспокоиться о чистоте полов даже в коридоре. А раз уж всё равно пришлось лезть в рюкзак, я вытащил ещё и комплекты для дома и города: единственные новые джинсы и единственные поношенные джинсы, пару рубах, пару маек. Я оделся в домашнее и вернулся на кухню. Ленка, чтобы она там ни готовила, засунула это уже в духовку и теперь сидела с сигаретой на подоконнике раскрытого во двор окна. Остальные сидели за обеденным столом и играли в бридж. Когда, я был у Степановича в последний раз, никто не играл по вечерам в карты, они всем тогда осточертели, но всё идет по спирали. Уже каждый взял себе по бутылке пива, и лишь Света только немного налила себе в чайную чашку. Я тоже достал бутылку из холодильника, и вытащил сигарету из пачки Степановича - у нас с ним за четыре года в общаге вкусы стали практически одинаковые. Усевшись рядом с Ленкой, я попросил у неё прикурить и сделал большой глоток из бутылки. Я сидел и смотрел: на эту кухню, утонувшую в желтом свете зажиренной лампочки под самодельным абажуром, на людей играющих в карты, негромко переговаривающихся, не торопясь выпивающих, на струйки дыма над пепельницами и на его клубы под высоким, давно не беленным потолком с немудрёной лепкой по краям. И неуютное чувство покинуло меня. Собственно, я понял, что оно, это чувство, было - с тех пор, как я покинул Яркое. Привалившись к оконной раме, чувствуя, как шевелит мою майку тёплый вечер, делаю небольшой медленный глоток из бутылки, а потом неглубоко затягиваюсь сигаретой. Так это всё мне напомнило вечера в Ярком, что я даже подумал, может попросить Степановича достать гитару, пусть и гитарист он не очень. Ленка качнулась в мою сторону и толкнула плечом: - Ну чего молчишь, расскажи что-нибудь. Как ты там жил, вообще? - Не расскажу. Стебать меня начнёте, как всегда, - говорю. Альфи, не отрываясь от карт, проронила: - Не трусь, Двоегримов, не трусь. Пощажу. Я хлебнул из бутылки, собираясь с мыслями и настраиваясь на соответствующий лад. Люблю показаться хорошим рассказчиком, пусть эта претензия и не слишком оправдана. - Тогда слушайте, - говорю. - Как некоторые из вас знают, это замечательное лето началось, для меня, с обычного в моей жизни факта - я потерял жильё. Хозяйка моей комнаты решила брать с меня больше. Славик знает, к тому же, что хозяйка эта - костлявая старая грымза, слегка сумасшедшая от своей макаронной с какой-то дрянью диеты. А ещё, она помешана на своей комнате. Честное слово, у неё есть список любимых агентств недвижимости, куда она аккуратно звонит раз в месяц... А потом она сообщала мне, за сколько могла бы сдавать мою комнату. Собственно, вот так мы и жили с ней под одной крышей... - У тебя с ней что-то было, - мечтательно отозвалась Альфи. - Я предпочёл бы с медведицей... В общем, от общения с ней меня тошнило не меньше чем от запаха на её кухне, и, можете поверить, я не слишком дорожил этой квартирой... Тут я запнулся. Мне совершенно не улыбается отвечать на резонный вопрос: какого же черта я вообще согласился там жить. Почему я просидел там полгода, ни с кем из друзей почти не общаясь, занимаясь только своей надомной работой, а так же сильно выпивая, что приходилось держать от хозяйки в тайне. Это была совсем не та история, которую я хотел бы рассказывать, но комната старой грымзы была тем самым местом, что мне тогда в самый раз подходило. - Но нужно же где-то жить, где-то держать шмотьё, иметь рабочее место, и потому я прожил там всю зиму и всю весну. Пока мое терпение не кончилось. Я заявил хозяйке, что съеду в конце оплаченного мая. Раскидал кое-что по друзьям, компьютер продал, а хлам всякий просто выбросил на помойку. Купил ноутбук, потому что... - Электронный ты человек, - с усмешкой закончил за меня Степанович. - Ну да... На работе поставил всех в известность, что ухожу в отпуск, мне ещё с прошлого года лишняя неделя причиталась. Веня... об этом человеке надо отдельно рассказывать. Веня долго краснел и мялся, но в итоге сказал, что отпускают меня только на две недели. Ну и ладно, тоже неплохо. А Грымза-то, накормила меня под конец отличными щами, может надеялась, что я передумаю съезжать - ха, ха. - Она просто обалдела от радости, что ты, наконец, сваливаешь, - мстительным тоном заявила Альфи. - Может быть, - говорю. И продолжаю изображать рассказчика: - Итак, я остался без крыши над головой, но с рюкзаком, в котором поместилось всё необходимое... - И как это можно уместить всё необходимое в один рюкзак? - не поверила Ленка. Она слезла с подоконника, чтобы проконтролировать содержимое духовки. - Спартанский аскетизм! Но, не суть. Я решил уехать в Яркое, кто не знает - это лагерь отдыха в Карелии, - на самом деле, лагерь этот не в Карелии, но горожанам так проще объяснить. - Отпуск прошел шикарно, и я даже раз увязался со студентами в водный поход. - Где же ты там жил? - поинтересовался Боряров. Он говорил вежливо-отстранённым тоном, при котором бы органичнее звучало "вы". - В своей палатке. - Две недели!? - Целое лето, Александр, целое лето! Он только развел руками. - Оказалось, что после отпуска мне не обязательно возвращаешься в город. Ещё не кончился мой отпуск, как появилась небольшая, но срочная работа. И оказалось, что ноутбука и мобильника с модемом мне вполне достаточно для работы - связь в Ярком вполне себе стабильная. Розетку и удлинитель я выпросил у Антонины Павловны, это местный завхоз, она же позволила расположиться у себя в саду, под старой шикарной яблоней. Правда, мне пришлось, по "совету" завхозихи, сделать там столик и скамейки, и за электричество тоже я платил. Зато жизнь текла незатейливая и приятная. Утром купался, завтрак, работал, потом обед от щедрот местной столовой, опять работал, а ближе к вечеру - чай с Антониной Павловной, причём сладкое с меня. От чая я частенько отлынивал под благовидными предлогами, но сладкое честно приносил. А вечером!.. Каждый вечер устраивали большой костёр, дяде Коле даже приходилось студентов за дровами на соседние острова возить, потому что на полуострове весь сухостой быстро выбрали. На костре же всегда полулегальный самогон, завозимый, опять же, дядей Колей, симпатичные разгоряченные студентки и флирт с ними различной степени тяжести. Я усмехнулся, заметив, как покраснела смущённая скромница Света, а Ленка по-матерински укоризненно покачала головой. - У студенток я пользовался успехом! - поддразнил я девчонок, на что Альфи презрительно фыркнула. - Нас там было трое двадцативосьмилетних мужиков: я и двое инструкторов. Проквилитантов пользовался большим успехом, благодаря своей брутальной мужественности, он такой. А Сигоев - меньшим, потому что надо бы ему сходить к стоматологу. Ну, а я!.. Благодаря тому, что когда-то работал на Лужском абразивном, - Степанович понимающе мне кивнул, мы вместе там работали на "массе", - я сохранил некую остаточную атлетичность, и был вполне доволен своим средним успехом у девушек. Я, как сумел, продемонстрировал "остаточную атлетичность". - Всем спокойной ночи. Альфия, ты идёшь? - тихо произнесла Света и вышла из кухни. Альфи потянулась так, что я залюбовался. Фигурка у неё: плотная, но с осиной талией, роскошная задница, а грудь точь-в-точь помещающаяся в мои широкие ладони. Она, вообще, сибирячка, азиатка, вроде как из Тюмени, в общем какая-то уфимка, и обладает эдакой восточной красотой, что чёрт побери! - Да, нам завтра к первой паре. Я тоже пойду, - сказала она и тоже ушла. Я только смотрел ей в след Ленка засунула остатки пирога в холодильник и, взяв Степановича за руку, сказала ему: - Пошли и мы, Слава, - а увидев его канонический взгляд "с подтекстом", твёрдо добавила: - У меня глаза слипаются. Из коридора было слышно как она Славку увещевает: "Федя же в зале спать будет, а у нас Серёжка дрыхнет уже". Серёжка это их сын. Мы остались вдвоём с Боряровым. Но разговор у нас как-то быстро сошел на нет, и вскоре он тоже поднялся из-за стола - "мне тоже, пожалуй, пора", - неумело "а-ля Степанович" пожал мне руку и сказал: - Приятно было познакомиться. И ушел, недопив почти полбутылки. И чего ты вообще его пил, коли равнодушен!? Я же ещё не собирался спать - часы только чуть заполночь насчитали. Я развернулся на подоконнике, спиной к раме, вытянул ноги, насколько позволил оконный проём, и стал смотреть в ночной дворик-колодец, на крыши, на огни рекламы над ними и на подсветку шпиля городского ретранслятора. - Здравствуй, Федя. Я его едва услышал. На кухню вышел Лёня и затоптался в дверном проёме. Выглядит гораздо моложе своих лет, маленький, щупленький, с чистым розовым личиком без малейших следов щетины. Он очень безобидный и очень кроткий. Оттого многие думают, что он голубой. Наверняка я не знаю. - О! Здарова, Лёнька! - говорю. - Доставай пиво! В холодильнике. Давай за встречу!. Всегда мне хочется его ободрить, такой он постоянно неувереннный. Лёня застенчиво улыбнулся, направился было к холодильнику, но спохватился и подошел обменяться рукопожатием. Наконец он все-таки устроился на стуле с бутылкой в руке, и мы выпили. - Ну, как жизнь молодая, Лёня? Чего в комнате сидел, или ты спал? Лёня пробормотал что-то вроде "да нет" и совсем смолк. Какой-то он совсем затурканный стал. - Эй, чего ты? - спрашиваю громче. - На работе, что ли, проблемы? Хотя это вряд ли. Лёня конечно работает в деканате моего старого факультета, а там, как в аквариуме с пираньями. Но у него ведь протекция от родной тётки, а она там самая зубастая. - Ладно, Лёнька, плюнь на всё. Давай просто попьём. - Твою мать, опять ты здесь! - на пороге кухни появилась разъярённая Альфи. Я сперва на себя подумал, но оказалось, что она смотрит на Лёню, который съежился, как побитый щенок, а потом поднялся и, ни на кого не глядя, по стеночке вышел из кухни, так ничего и не ответив. - А ты чего? А ну марш в койку! - грубо, но уже без злобы, продолжила Альфи в мою сторону. Секунду-другую я остолбенело на неё глазел. Альфи, конечно, порядочная хамка, когда сама этого захочет. Но вот так, без видимой причины срываться на столь уязвимом существе как Лёня!? А ведь у них были вполне дружеские отношения, хотя Альфи всегда его изрядно дразнила. А теперь Лёню надо было защищать, поговорить с ней как-то. И я бы попробовал, но внешний вид Альфи выбивал из колеи: тончайшая кружевная ночнушка, весьма короткая. - Гм, в койку... - говорю, а сам слезаю с подоконника и подхожу поближе. - Ну если зовешь ты... Я обнял её, одной рукой крепко прижимая к себе, а второй ухватив за ягодицу и нахально стараясь пощекотать пальцами где поглубже. - Двоегримов, - предупреждает Альфи, спокойно так, словно не замечая моих рук, - лучше отойди. - Не могу, ты - моя мечта, - отвечаю, глядя в её опасные глаза. Она ударила меня резко, снизу, вроде бы прижатой к телу рукой. Я чуть не подавился воздухом и, охнув, невольно отшатнулся. Альфи раньше ходила в какую-то секцию. А Света рассказывала, и я склонен ей верить, что в их старой комнате, на Рентгена один, Альфи как-то раз пробила дверцу стенного шкафа, насквозь. Пришла как-то вечером пьяная и злая и пробила своими кулачками три дырочки в довольно толстой ДВП-шной дверце шкафа. Я давно интересуюсь, что будет если я когда-нибудь смогу перехватить её удар, обидится она? Или может, наконец, поддастся? Выглядел я, кажется, довольно жалко, потому что Альфи снисходительно улыбнулась и сказала: - Двоегримов, ну чего ты ко мне вечно пристаёшь? Ты мазохист? - Разумеется нет, - говорю. Стараюсь не морщиться. - Просто у нас могли бы получиться отличные дети: умные, как ты, и красивые, как я. Альфи рассмеялась, махнула на меня рукой и пропала в темноте коридора. Я же аккуратно вздохнул и вернулся на подоконник, к вечеру и пиву. Эпизод 2. Представьте себе Марлона Брандо, когда ему двадцать пять. Напоите его. Поите его три дня подряд, так, чтобы постоянно вдрызг! А потом, дайте, наконец, проспаться; отмойте и отчистите, так как вряд ли двадцатипятилетний Марлон продержится вдрызг три дня без последствий; у вас получится Лёша Совицкий, будущий адвокат, если его не доканает раньше пристрастие к алкоголю. У Степановичей я бы мог оставаться сколько мне угодно, пусть и во временном качестве, но и в самом деле, я честно искал себе свой собственный флэт. Звонки, тем до кого я смог дозвониться, ничего не дали. Конец лета - у нас самое горячее время: кто-то возвращается из длительных вояжей, у кого-то приезжают учиться младшие братья-сёстры. Опять же, летом чаще женятся. В общем, в конце лета уже немного шансов, чтобы найти себе свободное место у кого-либо из знакомых. А тут он - конец лета - ещё и прошел. На безрыбье, я решил навещать тех своих знакомых, с возможностью поселиться у них, к которым не дозвонился или к которым мне не жаль было идти пешком вместо звонка. Лёша Совицкий - первый из последних. - О, Федюха, здорово, - радостно сказал он, с энтузиазмом меня обнял, крепко похлопал по спине и потащил внутрь В этой коммуналке живут ещё несколько моих знакомых, но Лёша самый вменяемый. Одна из комнат его по наследству. Остальные в аренде, по самым низким для центра города ценам. Это притон для небольшого круга "своих" - неряшливая, захламленная конура, с тараканами и никогда не мытыми стёклами, выходящими в тёмный узкий колодец. Здесь слишком часто и слишком увлечённо пьют. - Держи, Лёха, - я протянул ему пакет с двумя литрами водки. Я знал куда иду. Если у них вдруг нет денег, они будут пить самую дрянную дрянь. Пока я снимал куртку и искал в потёмках тапки, Лёша одобрительно крякал, оценивая содержимое пакета. А потом он вновь хватанул меня за плечо и повёл по тёмному коридору. Задевая ногами разнообразные предметы, я понимал, что среди них попадается и откровенный мусор. Тут, конечно, не разливали помои, и даже почти никогда не плевали на пол, но оброненный один раз хлам уже вряд ли когда поднимался. - Ты сам не понимаешь, насколько ты вовремя, - доверительно сообщил Совицкий, вводя меня на кухню. На кухне уже сидели двое: Серёга и незнакомая девчонка, которая мне не понравилась. Вроде она даже и симпатичная была, но явно слишком пила в последнее время. Лицо у неё было отёкшее и болезненно бледное, особенно в свете из засаленного окна. Вся кухня была погружена в мрачноватый сумрак, и окно казалось светом в конце тоннеля, но тоже, таким, не сулящим особых перемен к лучшему. - Гуляем! - провозгласил Совицкий. Закуску, которая была в пакете он отдал девчонке, а водку засунул в холодильник. Девчонка направилась к раковине, помыть необходимый мизер посуды, а Лёшка с Серёгой стали сбрасывать мусор от последней трапезы в целофановый пакет. Я, на правах гостя, услелся на табурет и пялился по сторонам. Три пакета, полных мусора, уже стояли под раковиной, в которой тоже что-то лежало; полные окурков две дешевые керамические пепельницы и консервная банка из-под горошка, тоже на половину заполненная; если двигать ногами, то под столом начинало позвякивать. "Гуляли" здесь давно и, похоже, без перерывов. Из коридора послышался звук открываемой двери, и, вдруг, все застыли на своих местах. Я удивлённо смотрел на них, напряженно вслушивающихся, как там, в темноте, кто-то неуверенно, заплетающимися шагами бредёт в темноте. Таинственный кто-то дошел до входной двери и принялся там шарить, молча и видимо безуспешно, а потом двинулся в сторону кухни. Никто не произнёс ни слова. На кухню вышел незнакомый мне парнишка, смотреть на которого было уже попросту тошно. Был он даже не бледный, а какого-то зеленоватого оттенка. Вроде бы и довольно крепкого телосложения, но обрюзгший, немытый, с грязным лицом. И ещё я отчетливо видел, как сильно у него трясутся руки. Парень выдавил из себя фальшивую улыбку: - Лёш, там, в коридоре, лампочка перегорела. Я думал в магазин сходить, а ботинок что-то не могу найти. Голос у него был как у безнадежного больного. - Так не надо в магазин, Руся, - лаского, как ребёнку, ответил Лёша. - У нас уже всё есть. - Да я бы, просто погулять хочу. Воздух в парке... - Погоди - потом. Вот, познакомься, к нам Федька приехал. Федька, - Лёша продолжал говорить медовым голосом, отчетливо произнося слова. А потом, нормальным голосом сказал мне: - Федюха, это Руслан. Мой одноклассник. - Привет, - говорю подчёркнуто дружелюбно и делаю ручкой. Протягивать её Руслану не стал, у него руки были в какой-то гадости. Хлопнула дверь холодильника, Серёга достал не успевшую остыть водку. - Ну, раз ты уже проснулся, то давайте за знакомство, - сказал Лёша. Руслан взглянул на бутылку и отшатнулся. Замер, а потом зажал рот рукой и неровно выбежал в коридор. Раздался чавкающий плеск. Совицкий просительно посмотрел на девчонку, и та, раздраженно закатив глаза, молча пошла вслед за Русланом. Совицкий немного поколебался и присоединился к ней. Серёга, которому всё произошедшее было явно до балды, поставил водку на стол и свызовом спросил: - Выпьем!? - Давай! Он наполнил две только что вымытые стопки, а я отрезал два кусочка буженины. Он меня недолюбливает... хотя нет - просто относится с безразличным превосходством, как ко всем, кто не стремится разрушить свою жизнь пьянством. А я... да я так же примерно к нему отношусь, но уже потому что он горький, бесполезный алкаш, от природы нескладный и доведший себя до убожества. Мы выпили и закусили. Говорить было неочём, нет у нас с ним подходящих тем для разговора. Я уже думал налить по второй, но тут вернулся Совицкий. - Мне надо сейчас на работу съездить, - сказал он. - Федюх, ты, пожалуйста, не выпускай Русю из квартиры. На этого панка, - он ткнул пальцем в сторону Серёги, - надежды нету, ему на всё насрать. Серёга двольно залыбился, ему нравится быть для всех панком, которому на всё насрать. Хотя можно сказать, что ничего другого ему и не остаётся. - А что с твоим Русланом? Совицкий молча сел за стол и кивнул Серёге, который с готовностью на полнил стопки. Откусив от ломтя буженины и передавая остаток мне, Лёша рассказал: - На коксе сидит. Две недели назад приехал весь обдолбанный. Говорит, хочу сняться, можно, мол, у тебя поживу - переторчусь? У себя, говорит, не выдержу - знаю где купить. Вот я и держу его перманентно проспиртованным. Сейчас уже полегче с ним стало... В общем, мне надо сбегать до работы, а ты уж подержи его, я только на пару часов. Напои его. В крайнем случае, дай в морду. Только из хаты не выпускай. Хорошо? Очень мне это не понравилось. Ради доброго дела давать в морду... - Ладно, - говорю. Совицкий вышел в коридор, и некоторое время было слышно, как он одевается, достаёт спрятанные ботинки. А потом хлопнула входная дверь и Серёга налил нам по третьей. Девчонка привела Русю, хмурого, мокрого, но заметно более чистого, и усадила за стол. Мы только что закусили третью, но я сразу кивнул Серёге, мол, продолжаем. Тот даже посмотрел на меня с интересом. "Ну, за знакомство. Кстати, а как тебя зовут? Наташа". - Я не буду, - вяло пробубнил Руся. Я решил, что справлюсь с ним, если что, а надо будет, так и сам врежу, и подпустил в голос угрозы: - Ты чего, со мной выпить брезгуешь? Противно, но я это умею. В юности, в моём окружении, это считалось мужественностью. - Да я не, просто плохо мне, - замялся Руся, драться у него желания не было, как видно. И то хорошо. - Тогда пьём! Бери стопку! Руся подчинился, весь его вид выражал отчаяние. Плохо он пил, после каждой стопки едва подавлял тошноту и сразу судорожно запихивал в рот закуску. Когда его отпускало, он сразу, как заведённый, начинал проститься погулять, но я в ответ только наливал ему по-новой. Не слишком хорошо обстояло дело и с остальными. Серёга опрокидывал в себя словно воду, но я его не первый день знаю - пьянеет он моментально. К счастью, он и пьяный остаётся трусоват и серьёзных проблем никогда не создаёт. Наташа пила хорошо, медлила с закуской, прислушиваясь к послевкусию, а когда закусывала, то и это делала с аппетитом. Слишком уж хорошо, пора бы ей, значит, завязывать, пока не поздно. Вообще все трое были в очевидном запое, но сейчас всем временно стало немного лучше. Наташа с Серёгой охотно смеялись, и даже Руся немного повеселел. Но удерживать его за столом всё же приходилось и потому я гнал, и первый литр мы выпили быстро. Когда же вернулся Совицкий, уже и от второго оставалось немного. Но Лёша, конечно же, принёс добавку. - Ну, как на работе? - спрашиваю. - Выгонять пока не собираются, - усмехнулся Совицкий и проглотил штрафную. Мы сидели и пили, и наступивший вечер был всё веселее и интереснее. Ходили раз с Наташей ещё за водкой. Погода была, как на грех, тихая и умиротворённая, мне очень хотелось прогуляться, но нельзя было лишний раз провоцировать Русю, от которого мы вышли потихоньку. И потом ещё сидели на той же кухне, пили, и даже пели, пока я, наконец, не понял, что ночевать я тут всё-таки не хочу, а если буду ещё пить, то точно заночую. Набралось уже слегка за час ночи, Русю уже положили спать, да и Серёга, вконец упившийся, должен был с минуты на минуту стукнуть лбом о стол. Я встал из-за стола, и сразу почувствовал что сильно перебрал. - Всё, господа и дамы, прощевайте. Пора бы мне домой. - Федюха, а может поживешь у нас? Комната есть пустующая. - Спасибо, Лёш, но я только что заселился. Опять перезжать сразу не хочется. Как-нибудь позже, - говорю. Я прошел в коридор и под "не забывай, заглядывай" Совицкого оделся. Можно было сесть на метро, но пересадки неудобные, и ехать получится почти столько же, сколько пешком идти. К тому же, в метро милиция... Тут я вспомнил, что собственно метро уже закрыто, и даже обрадывался - мне всё ещё хотелось прогулятся. Сперва идти прямо было непросто, но на свежем прохладном воздухе я расходился. Эпизод 3. За окном накрапывал дождик, что было даже приятно, так как я не собирался выходить из дома. Степановичи ускакали раньше, чем я оделся и вышел в коридор, зато проспавшая свою первую пару Альфи слинять ещё не успела и, до своего ухода в институт, дала себя ущипнуть и ответила ногой мне по лодыжке. Совсем не больно, даже почти игриво - видно хорошо выспалась, - и настроение у меня совсем поднялось. Позавтракав от Ленкиных щедрот, я с удовольствием сел за компьютер - Степановичи держат в зале десктоп средней паршивости - работать на нём всё же гораздо удобней, да и компиляция идёт быстрее, чем на моём стареньком ноутбуке. Мне нравится эта моя непыльная работа, а сегодня я и вовсе в неё влюблён. Пусть и предстоит лишь доработка интерфейса: задача рутинная и муторная. Целый день, неторопясь ворочая мышкой, до пикселя высчитывая координаты элементов, я уговаривал себя, что делаю тупую, но честную работу программера: оборачиваю свои нетривиальные, какими я их считаю, решения и варианты оптимизации в красивую обёртку. Красивую, элегантную и простую, и чтобы пользоваться мог любой дурак - для них, собственно, и делалось. Я заработался, и, только когда услышал первый вечерний хлопок входной двери, заметил, что, однако, начало смеркаться. В зал просунулась белобрысая голова Сепановича. Увидев меня за компьютером он провозгласил: - Пахать-пахать, отбоя ещё не было. Я только отмахнулся от него, и он продолжил: - Вообще-то закругляйся. Сегодня мы в кабак идём. Любит он сделать из этого нечто официальное, будто у него расписание есть для посещения кабаков. Я сохранился, сделал пару заметок в шпаргалке и высчитал, что проработал сегодня почти на час больше нормы - ладно, пусть будет ровно час. Сейчас я в плюсе, и скоро у меня накопится право на очередной личный выходной - платить сверхурочные в мой фирме не принято. На кухне я застал Степановичей в полном составе и Борярова, который подвёз Ленку из детсада на своём вылизанном, блестящем вольцвагене. - Какой молодец, думала уже идти тебя звать, - Ленка поставила мне тарелку и опрокинула в неё половник своего вчерашнего борща, который вкусен и разогретый. Он весьма вкусен и холодный, в чём сегодня днём я лишний раз убедился. На плите ещё заманчиво шипело второе, от которого сумел отвертеться их пацан, заявив, что в садике на ужин съел всё. Он убежал, наверняка к компьютеру, игрушки играть. Мы же второго умяли и по добавке, после чего Степанович сделал официальное заявление жене: - Мы - мужики - идём в кабак. Будем там мужицкие разговоры, вернёмся бухие. - Давайте, мужики. Только, пожалуйста, без фанатизма, - согласилась Ленка. Мы оделись и уже собирались выходить, когда щёлкнул замок, и в квартиру вошел Витёк. - Ты почти опоздал, - пожурил его Степанович. Выхватил сумку и, оставив её в коридоре, вытолкнул Витька обратно на площадку. Мы вышли следом. - В кабак! - внушительно сказал Степа Витьку. И мы пошли в кабак. - Девушка, нам, для начала, графинчик водки, - заявил Степанович, взмахом руки отказавшись от меню, принесённого официанткой. Впрочем, меню сразу же взял Боряров. - Нам вот этого мяса, четыре порции, - показал он и важно пояснил нам: - Угощаю. В ожидании заказа, я закурил, а после первой слышу от Степановича: - Господа офицеры и мичмана, давайте обсудим воздействие алкоголя на человеческую сущность. Не удивительно. Степа любит ни с того ни с сего устроить псевдоинтеллектуальный разговор. Тема могла бы оказаться и похлеще. Помню, как-то раз было следующее: вы в тонущей подводной лодке, добрались до спасательной капсулы вместе с шестью матросами; в капсуле, пускай, пять мест и у вас у единственного есть пистолет с тремя, допустим, патронами. Ваши действия? Не знаю уж, бывают ли капсулы на пять мест, и почему в пистолете только три патрона, да оно и не важно. Степановичу хочется услышать рассуждения о моральных ценностях, эффективности действий, о какой-то универсальной справедливости и всём прочем, о чём можно посудачить с умным видом. Самое удивительное, что ему удаётся завести собеседников на подобное времяпрепровождение, дай только время. Боряров с готовностью, уверенно высказал: - Алкоголь разрушительно действует на человека, нарушает работу печени... Степанович прервал поток банальностей: - Повреждает мозговые клетки, имуннитет, половой аппарат и так далее. Это всё общеизвестно. Я говорил не о физиологии. Давайте по второй, чтобы подстегнуть ход мыслей. Посмаковав послевкусие, хорошей прохладной водки, я уточнил: - Ты о психологии надравшегося человека? Всё равно в разговоре придётся участвовать. - О сравнительной психологии надравшегося человека. О тех психологических изменениях, что происходят в человеке при нажирании. И причинах этих изменений. - Причина - алкоголь, - не понял Боряров, и Степа с удовольствием ткнул в его сторону пальцем, мол, поймал на ошибке. - Если алкоголь - единственная причина, то почему же он на разных людей действует неодинаково? - спросил он. - Кто-то становится агрессивен и лезет в драку, кто-то ищет на свою жопу приключений... - А это не одно и тоже? - говорю. - Я имею в виду, ищет приключений без агрессии, это другое, - отмахнулся Степа. - Вот, кстати, пример такого человека, - продолжил он, цинично указывая на меня. - Помнишь, ещё в общаге, мы курили пьяные в умывалке и дверь захлопнулась. Её не открыть было, потому что открывалась она вовнутрь, а ручку кто-то оторвал, - пояснил он, Борярову и Витьку. - Так вот этот псих полез по карнизу до соседнего окна, до кухни. А это третий этаж, причём в старом корпусе - высокие потолки. - И не возразишь, - рассмеялся я. - А зачем мы курили в умывалке? - Не помню. Степанович, с безапелляционным видом налил нам ещё по стопке. - А ещё, Двоегримов с пьяных глаз становится жаден до женского тела, просто до ужаса жаден. Он меня видимо решил добить. - Это что! Вот у меня одноклассник есть, так вот у него зрение плюс четыре, или минус... а на блядки ходил без очков, - рассказываю. - Так вот, его любимая фраза: "Это там кто впереди идёт, девчонки? Идём познакомимся?". Я закусил - мясо оказалось суховатым, но зато под щедрым слоем майонеза - и решил поддеть в ответ и Степановича. - Между прочим, пока не появилась Ленка, более жадного до женщин, чем Степа, я не знаю. - А я и теперь жадный, только до одного конкретного женского тела, - со смехом парировал Степанович. - Зато, до Ленки, - говорю, - это был сущий блядун, и донельзя удачливый. Помню только один случай, когда его отшили... - Это кто это? - ревниво вскинулся Степа. - Тоня "Бгронетгранпогтёр", - скартавил я в ответ. - А-а... ну да - было... Девушка! Ещё графинчик! Пробегающая мимо официантка, замороченно кивнула в ответ. - Э, Саня, ты уже всю закуску схарчил, - укоризненно добавил Степанович, смотря на пустую тарелку Борярова. Тот почему-то смутился. - Сейчас, закажу ещё. Мы со Степой закурили традиционную "после третьей". И молча дождались, пока нам принесут ещё выпивки. Водку принесли довольно быстро, несмотря на то, что все столики уже были заняты. Боряров заказал себе ещё какое-то блюдо, но кухня уже немного тормозила. - Но, вернёмся к теме нашего разговора, - сказал Степа, разливая водку. - Воздействие алкоголя на сущность человека. - Я пьянею очень быстро, - сообщил вдруг Витёк и попросил: - Можно я следующую пропущу? - Конечно, - говорю. А Степанович покачал головой и заметил: - Стоит тренироваться - не пьющие, при случае, спиваются быстрее всего. Боряров, с явным превосходством поглядев на Витька, поднял свою стопку: - За подготовку и опыт! Кажется его уже зацепило. - На, закуси, - Степа, выпив, отрезал кусок мяса на своей тарелке и переложил Александру, который этому заметно удивился, но закусил. - Так же, встречаются люди, которые выпив практически не меняются, - если Степанович начал лекцию, то его уже не сбить, - например, на меня алкоголь действует довольно слабо. Я усмехнулся, хотя это и правда. - На меня тоже водка не действует, - похвастался Боряров. - Я что-то не припомню, чтобы ты много принимал, - с сомнением произнёс Степа. - Ну, я редко выпиваю, по праздникам, но могу литр выпить и нормально, - настаивал Александр, он заметно раскраснелся. - Хорошо-хорошо, - говорю. Мериться рекордами в этом деле, мне давно уже неинтересно. И потому я решаю подыграть Степе: - Алкоголь снимает "тормоза", убирает, так сказать, внутренние запреты. - Правильно, - похвалил меня Степанович. - И, раз не всякий человек становится агрессивен выпивши, то это значит что?.. - Что в водке нету скотства, но она его выпускает, если оно есть в человеке? - Витёк заметно раскрепостился, раз решился высказать свою мысль, пусть и в виде вопроса. - Ну, в каждом человеке есть животное начало, - важно рассудил Боряров, - то есть, как говорится, все мы где-то немного лошади. И поэтому очень важно насколько человек воспитан. - Так ведь воспитание, это один из "тормозов", - возразил Витёк. Степанович довольно улыбался, ему наконец-то удалось втянуть ребят в дискуссию. Они всё более азартно спорили. На Витька это вообще не похоже, сложно его расшевелить. А Боряров с каждой выпитой стопкой, всё больше надувался и важничал. Я же всё больше отмалчивался, поскольку в подобных разговорах участвовал не раз и не два, помогал только по старой дружбе Степановичу держать беседу в пределах выбранного им русла. Мы опоржнили ещё два этих маленьких графинчика. Витёк с Сашкой уже несколько бессвязно спорили, а Степа довольно на это улыбался и помалкивал. "Если кто лезет в драку, так это значит он и трезвый полез бы в драку, но давление общества или просто боится", - горячо утверждал Витёк. "Но, вот я, я произошел от обезьяны, и вот сколько мы уже выпили, но я же не лезу никуда, веду себя культурно. А почему?!" - горделиво отвечал ему Александр. Степанович вальяжно откинулся на спинку кресла и глянул на потолок. На секунду он замер так, а потом внезапно всем телом осел и повалился на стол. Ребята ошеломлённо примолкли, а я, присмотревшись, решил, что под стол Степанович не сползает, и стал наливать по последней. - Что со Славой? - смог выдавить из себя Витёк. Он приподнял голову Степановича и вгляделся в его бесчувственное лицо. Боряров всё ещё находился в полной прострации, вжавшись в спинку своего стула. Ну а какие тут могут быть варианты? - Наш длинный друг мертвецки пьян и спит, - говорю. Вообще Степанович, действительно почти не пьянеет. Во всяком случае, боец он куда более стойкий, чем я. Но иногда, по неизвестной причине, с ним происходит именно так: он внезапно падает, и привести его в чувство нет никакой возможности. Редкий случай, за все годы нашего знакомства, такое происходило раза всего три или четыре. - Не тормоши его - не надо, - говорю, осаживая взволнованного и пьяного Витьку. - Может скорую надо? - спросил он. - Нет. Просто выпьем на посошок и потащим его домой. Я прикинул в уме наше местоположение: пешком было не далеко, но вот пешком с бесчувственным телом на руках получалось немало. - Кто-нибудь знает телефон местного какого-нибудь такси? Ребята отрицательно покачали головами, и я, само собой, тоже не знал. Мы выпили, заплатили по счёту и оделись. Александр выбежал на улицу ловить машину, а я завязал на шее Степановича рукова его куртки и, подхватив его под руку, взвалил на себя. Витёк пристроился под другую руку Степановича и пытался мне помочь, но в его состоянии да при щуплой комплекции толку было мало. Под косые взгляды других посетителей мы вытащили Степу на улицу. На Малом проспекте традиционно не хватает уличных фонарей, и машин в это время уже немного. Боряров позади нас пытался голосовать, но никто не останавливался. Я чувствовал, что порядком набрался и старался только не уронить Степановича. Ноги того волочились по асфальту и только иногда он делал инстинктивную попытку ими переступить. Мы медлено двигались в сторону Каменноостровского. Я всё повторял про себя, что когда мы туда дойдём, останется уже меньшая часть пути. Уже почти поровнявшись со светофором на Ординарной, я вдруг понял, что под ним стоит не просто человек, а милиционер. Сворачивать куда-либо было поздно и я максимум прижался к стене дома, стараясь обойти сторонкой. Но Витёк, каким-то образом умудрился не заметить и сильно задел милиционера плечом. - Ты что, сука, совсем охуел что ли?! - моментально вскинулся мент. Совершенно неожиданно, без всякого разгона, мгновенно! Он остервенело толкнул Витька, так что тот упал на тротуар, а я привалился к стене, едва удерживая Степу. - Извините! Мы случайно! Мы идём домой просто! - оправдывался я, пытаясь вернуть равновесие. - Извините, мы случайно вас толкнули. Мент развернул ко мне свою мятую харю. Китель его был запачкан и порван - я с ужасом понял, что он в дупель пьян. - А ты тут самый крутой? - с угрозой в голосе проговорил он. - Может тебе пизды дать - сразу не будешь такой крутой? Я судорожно соображал, как бы выкрутиться из этой ситуации. Не было бы на мне Степановича, да не валялся бы на тротуаре ошеломлённый Витёк - задал бы я такого стрекача, только бы пятки сверкали. - Я не крутой. Мы просто домой шли. Простите... - пресмыкаюсь как могу. Но мент в бешенстве и не хочет ничего слышать. - Я таких сопляков!.. Да я тебя!.. Он занёс кулак и двинул им мне в лицо. Увернуться я бы не смог только медленно пятился, но он сам промазал, лишь чиркнув мне по щеке. Честно говоря, я запаниковал и просто пытался отойти подальше от этой твари. Он вновь надвинулся на меня и ещё раз ударил, в этот раз попав в скулу. И тут словно в кошмарном сне я увидел, как поднявшийся на ноги Витёк, дико взвигнув, неловко сунул свой кулачок в рожу мента. Совершенно растерявшись, я выронил Степановича, оттолкнул подальше сбрендившего Витька, а потом и бешенного милиционера. Я остался единственным, кто держался на ногах, и тупо глазел, как мент, грязно матерясь, пытается перевернуться на живот. Вдруг позади взвизгнули покрышки. Я обернулся и успел заметить как выпрыгивают из "бобика" сержанты. Это было уже слишком. Я получил дубинкой по голове и упал, прижал ноги к животу и обхватил голову руками, принимая на себя многочисленные удары твёрдыми ментовскими берцами. Получил по уху и отрубился. Я пришел в себя уже в обезьяннике, валяющимся на полу, смутно припоминая как, вдоволь натешившись, меня заволакивали в машину, и как во время поездки мне кто-то переодически разок-другой, и уже не со всей силы, поддавал дубинкой по рёбрам. Рядом, на скамейке, лежал Степанович, всё ещё в пьяном забытьи, и потому почти не пострадавший. Витёк скрючился в ближайшем углу, в кровоподтёках, с распухшим носом и подбитым глазом. Борярова с нами не было - повезло. Я сел и обхватил голову руками. Болело много где, но лицо я, кажется, спас: нос был цел, и только губы опухли. Впрочем, это не было достаточным поводом для радости. Наслушавшись всякого о ментовских повадках, я вполне допускал, что помимо нападения на милиционера, на нас могут повесить все "глухари" этого отделения, или что-нибудь в таком роде. А то ещё и другим отделениям по дружбе услужат. И даже если просто предъявят обвинение, то это сразу в Кресты - шесть-семь месяцев только до суда, просто потому, что заведена не тебя уголовка. А там уж в зависимости от того, в чём я признаюсь... Куда тогда дальше? А может будет уже и всё равно куда? Я всё больше поддавался отчаянью. - Э! Э! Это куда?!... С угрозой сквозь сон замычал Степанович, выводя меня из апатии. - Спокойно, дружище. Домой сейчас пойдём, - ободряюще соврал я. Может его отпустят? В конце концов, он же без сознания был. У него и ребёнок к тому же. Я сел на свободный краешек скамейки рядом со Степой и погрузился в невесёлые думы. Сквозь решётку из коридора к нам вливался жёлтый свет. Иногда проходил мимо, безучастно к нам заглядывая, один из дежурных. Витёк всё жался в свой угол, с опаской поглядывая на мирно дрыхнущего на второй скамейке бомжа и двух заспанных проституток. Иногда приходилось удерживать Степановича, чтобы не упал со скамейки, когда он начинал вертеться и мычать своё "э, куда". Время будто остановилось, наполненное ощущение полной безнадежности. Дежурный мне сказал готовиться - приехал начальник отделения. Времени было, вроде бы, часа за три ночи, и точно ещё не утро. С чего бы начальник приезжал ночью? Хотя, возможно, это мне так сказали, что приехал. Когда же меня вывели для разговора, то идя по коридору я увидел на часах четверть пятого. Я шел, понимая, что откупиться не хватит никаких денег. От одного мента на улице - сто баксов. Такая общепринятая такса. Если дело доходит до патруля, то по сто баксов на милиционера. В отделении же полная хана. Столько денег нам не собрать, даже если кого-нибудь из нас отпустят их занимать по друзьям и родственникам. - И только попробуй мне! Только ещё один раз! Ты у меня тогда поймёшь, я тебя, суку, отучу! Если ещё раз увижу пьяного и по форме!.. Рёв раздавался из кабинета начальника отделения. Дверь осталась незакрытой, упираясь на язычок замка. Впрочем, накал разговора явно уже шел на спад. Наконец, я услышал: - Всё. Иди. Домой тебя отвезут, а то мало ли... И завтра, ко мне, чтобы как стекло! Дежурный, сержант, тот что привёл меня, стоял и с ухмылкой поглядывал на меня. А когда мой давешний знакомец мент вышел из кабинета, сержант на всякий видно случай оттеснил его в сторонку и кивнул, мол, входи давай. В кабинете советской ещё отделки, за большим столом сидел подполковник, всё ещё немного красный и отдувающийся. Он смотрел на меня и не говорил ни слова. Ну и я тоже молчал, остановившись сразу же у порога. - Ну? Что делать будем? - спросил, наконец, он. Надо бы что-то ответить, но что я могу ответить? - Ладно уж, - внезапно махнул рукой подпол, - забирай своих, и мотайте отсюда. Сказал он это так снисходительно, таким отеческим тоном - прям манной небесной одарил. И видно не совсем правильно я на него взглянул, потому что он продолжил уже жёстче: - И нечего здесь! Пшёл отсюда! Ещё считай, что тебе повезло. И была ещё бумажная волокита. Написание объяснительных с притворно доброжелательными советами по их содержанию. Возвращение документов и всякого нашего барахла. Деньги правда не вернули, но их ещё наверно в "бобике" подчистили. Зато мобильники отдали, и одну припрятанную у меня в куртке купюру не нашли. Я одну деньгу по старой привычке прячу - рос в шпанском дворе. Когда за нами тяжело ухнула бронированная дверь, когда я вдохнул прохладу ночного воздуха, я понял - нам действительно крупно повезло. Что может, не так уж заслуженно я боюсь милиции. Рядом стоял Степанович, ещё мало что соображающий, зато на своих двоих. Витёк улыбался, но кажется был готов заплакать, рожа у него распухла. А у меня уже совсем никаких ни сил не осталось, ни эмоций, и хотелось только опустить своё разбитое тело прямо тут, на ступенях отделения. Но благорозумие пересилило. Я вытащил из кармана пачку - хм, сигарет стало меньше, - закурил, и мы побрели домой. По пути нам встретился круглосуточный магазин, и я на сохранённую купюру купил бутылку чего-то. Потому что чувствовал себя совсем трезвым. Эпизод 4. - Греби-греби, зверюга, береги дыхание, - говорю. Он в ответ во всё горло расхохотался, при этом даже не сбиваясь с ритма. С его физической подготовкой, он вполне может себе это позволить. Зато я приятно развалился на корме старенькой "Пеллы", опустив руку в холодную тёмную воду Вуоксы, и наблюдаю, как рядом со мной сидит Чайка и держит наш курс самодельным рулём из обрубка весла и верёвки. Она как всегда держалась очень прямо, без малейшего намёка на сутулость, и не отвлекаясь следила за нашим движением - у старых "Пелл" киль приобретает самые причудливые изгибы. Чайка едва заметно чему-то улыбалась. От сильных гребков, её фигурку чуть бросало назад, а набегающий поток воздуха тихонько шевелил у плеч её вьющиеся волосы. Я с удовольствием смотрел и на работу Серёги Проквилитантова, несмотря на то, что в движениях его можно было заметить любование собственной физической силой. Несмотря на его явное превосходство на до мной в области гребли. Безоглядно уверенный в своей выносливости, он очень далеко вперёд заносил вёсла и делал длинный, с нарастающим усилием гребок, и лопасти весёл проходили широкую дугу на идеальной глубине, почти под самой водной гладью. На носу лодки, на сваленных там наших рюкзаках, словно русалка на камнях сидела Полина. И хотя с кормы я не мог видеть её лица, я знал, что она своим диковатым остановившимся взглядом сверлит какую-то только ей понятную цель. Проползающие мимо нас острова зелены - здесь мало лиственных деревьев, и только прибрежная травяная растительность, так затрудняющая навигацию летом, из-за которой острова сливаются один с другим, пожухла да побурела. Только эта трава да рано убегающее солнце говорили о конце сентября - удивительно солнечный и безветренный день казался обманчиво тёплым. Пусть лето и прошло, а на выходных лодку в Синёво достать непросто. Лучше быть на лодочной станции с самого открытия, или заказываться заранее, по телефону, что дороже. Но нам повезло, и на станции мы смогли выторговать одну лодку с парой очень паршивых вёсел с плоскими лопастями. Вторую же лодку, дав предварительно всем поволноваться, эффектно добыл я. В Синёво у меня есть знакомый мужик, с которым я случайно познакомился, рыбача в этих краях. Его такса за лодку не изменилась - литр "городской" водки. К этому и относились все подначки Проквилитантова о моих вездесущих собутыльниках. И хотя эта водка обошлась мне дороже, чем аренда лодки на станции, но зато и лодку я взял получше и взял на все выходные, а станционную нам придётся вернуть уже сегодня, до закрытия станции. Некоторое время мы огибали бесконечные мысы Оленьего острова, подбирая место под стоянку. Хороших песчаных отмелей что-то не попадалось, и мы остановили свой выбор на небольшой уютной бухточке с каменистым пологим берегом. Серёга под надзором Чайки ловко провел нашу низко сидящую в воде лодку как можно ближе к берегу, ловко лавируя среди камней, многие из которых коварно порячутся здесь под самой поверхностью воды. Но всё же осадка заставила нас остановиться метрах в четырёх от берега Скинув сандалии и закатав повыше штаны, я спрыгнул за борт. Чайка собралась последовать моему примеру, но я подхватил её на руки и понёс вдоль лодки. Она с улыбкой пожала плечами и обхватила мою шею рукой, а Проквилитантов картинно закатил глаза. Я наклонился, чтобы Чайка взяла с носа швартовочную цепь и, осторожно ступая по неровному дну, вынес её на сушу. Я вернулся к лодке за ничего не замечающей Полиной, но когда попробова взять её на руки, она вдруг так отшатнулась от меня, что чуть не сверзилась в воду. Замерев на секунду с широко распахнутыми глазами, она, впрочем, сразу успокоилась и спрыгнула с лодки сама. Ни на кого не глядя, не обращая внимания, что полы её сарафана полощутся в воде, она вышла на берег, и, не останавливаясь, двинулась дальше вглубь острова и быстро пропала среди деревьев. Обычное дело. Беззвучно ржавший над этой сценой Проквилитантов демонстративно не снимал свои кроссовки и даже нахально протянул ко мне руки. Что же, я усмехнулся и с натугой поднял эту тушу. Очень соблазнительно было бы уронить его в воду, но эта шутка могла стать неудачной, потому что Серёга мог ушибиться об один из камней, а главное он так крепко в меня вцепился, что окунуться мы могли и вместе. Поэтому я с деланой предупредительностью вынес на берег и его, и острожно поставил на ноги. Чайка от души веселилась. Мы вытащили полегчавшую лодку на отмель и привязали цепью за достаточно крупный валун. Вытащили рюкзаки и сумку сбежавшей Полины, и отнесли их повыше на остров, где быстро выбрали хорошую, почти ровную площадку под палатки. Во второй лодке грёб один только Шурик - ему в команду достались три девчонки-первокурсницы, только-только, под конец сезона, записавшиеся в секцию Проквилитантова, с первого раза я не запомнил их имена. Когда мы вернулись на берег, Шурик, изрядно взмыленный, только подгребал к бухте. Серёга напустил на себя профессиональный вид и внимательно оценивал подход лодки к берегу, а затем и подмечал, насколько его новые подопечные готовы прыгать в холодную воду и тащить лодку к берегу. Девчонки справились, на мой взгляд, неплохо: разгрузили лодку без всяких визгов и капризов. Так как станционную лодку всё равно надо было вернуть сегодня, мы решили не откладывать это дело в долгий ящик. Я и Серёга вытолкнули обе лодки на чистую воду и направились обратно к станции. Пустые лодки шли гораздо легче, и теперь путь занял куда меньше времени. Разумеется, Серёга всё время с лёгкостью удерживал дистанцию, обгоняя меня на пару десятков метров. Я на работе шевелю только мозгами и пальцами, а он - школьный физрук и инструктор по туризму. Кроме того, он не курит. Собственный флэт найти пока не удавалось, я всё ещё жил у Степановичей, уже почти месяц. Ничего, конечно, страшного, в нашем неокоммунальном сообществе это в порядке вещей. Было время, когда Степановичи точно так же перекантовывались у меня, месяца три. Но тогда у них ещё не родился сын, а теперь я здорово их стеснял. Хотя бы потому, что занимал зал, где они обычно отдавали друг другу супружеское приветствие. И у Светки был ухажёр, вроде бы даже жених, им тоже зал частенько требовался. Поэтому я, когда получалось, ночевал и ещё у кого-нибудь из знакомых, раз даже взялся пить всю ночь с Совицким. Приходилось признать, что ни одной свободной комнаты в "наших" квартирах нет. Такое случается, сообщество растёт новыми друзьями, сестрами-братьями, мужьями-женами. И настаёт момент, когда кому-то из нас приходится снимать ещё одну квартиру и искать себе соседей. Этой осенью крайним оказался я. Проквилитантов сдал лодку, а я перебрался на корму своей, всё равно Серёга любит физическую нагрузку - странный он человек. На обратном пути я не торопясь собрал и снарядил захваченный с собою спининг, и когда мы приблизились к Оленьему, попросил Проквилитантова идти поближе к берегу и поменьше напрягаться. Я развернулся и опустил ноги с кормы в воду, просто ради удовольствия. "Распугаешь" - "прикармливаю". Я забрасывал вертушку к остаткам прибрежной растительности и делал длинные проводки, пользуясь тихим и ровным ходом "Пеллы". Серёга делал длинные, мягкие и практически бесшумные гребки, ловко огибая мысы и отмели и притормаживая у заводей. Но рыбалка не поощряет несерьёзного к себе отношения: на вертушку повёлся только маленький щучёнок-карандаш, которого я выбросил, а потом ещё одна щука умудрилась схватить лесу выше поводка и ушла с моей блесной. Я мог бы снарядить ещё одну вертушку, но мы уже почти приплыли, и я махнул на это безнадежное дело. Похвастаться уловом не получилось. Солнце скрылось за верхушками деревьев, но ещё было достаточно светло, и мы легко пристали к берегу. В лагере вовсю кипела подготовка к вечеру. Горел уже костерок, дохленький, сложенный только для света и атмосферы - вода грелась на двух газовых горелках. Девчонки увлечённо строгали какие-то ингридиенты для ужина. Шурик притащил охапку мелкого хвороста, уже не первую и ушел за ещё одной. Мы с Серёгой нашли и притащили к костру два бревна, чтобы сидеть. Все палатки уже стояли, кроме наших с Серёгой, и он начал разбирать свой рюкзак - с этим делом лучше не тянуть до темноты. Но я сперва занялся костром, подложил веток потолще и растянул на огнём тросик. Костёр должен работать. Я сходил за водой и повесил свой котелок над костром - теперь можно и ставиться. Между коней сосны, скрюченных, выступающих над землёй, нашлось хорошее место под мою палатку, по привычке чуть в стороне от остальных. Я распинал многочисленные шишки и доведёнными до автоматизма действиями поставил купол и растянул тент. Возвращаясь к остальным, со своей долей продуктов и флягой, я заметил, как Чайка всё ещё возится с палаткой Полины. - Что у тебя, Чайка? - спрашиваю. - Молния расползлась, - Чайка стыдливо пожала плечами. Чуть растерянно хихикнула. - Она ещё в прошлый раз расползлась, но Полинка так и не озаботилась, а я забыла. Было видно, как ветерок с озера отгибает край тента и задувает внутрь. Я попробовал соединить молнию, но безуспешно - дрянная палатка, дрянная молния, к тому же сильно проржавевшая. - Мёрзнуть будете, ночка грядёт холодная, - говорю. - Будем, - согласилась Чайка. - Перебирайтесь ко мне, у меня двушка. Чайка улыбнулась мне. Она поднялась и тихонько пнула полог палатки. Мы пошли к костру. - Спасибо, Федечка, мы подумаем... Когда Полинка вернётся. - А она не потерялась? - озабоченно спросил, услышавший нас Шурик. - Долго её что-то нет. - Она не может потеряться, - заверил его Проквилитантов. - Она уже, наверно, со всей живностью на острове передружилась. Как проголодается - придёт. Вода в моём котелке уже бурлила, я высыпал в него две горсти чая и, выждав пару секунд, снял с крючка. - Чай готов! - А у нас уже давно готов, - весело отозвалась одна из первокурсниц, белобрысая с двумя забавными хвостиками. - Зато мой вкуснее, а ваш уже остыл, - говорю. - Налетай! Я налил густой, крепкий напиток себе в кружку, и в кружку Чайке, отдал котелок Проквилитантову. А первокурсницы не решились попробовать - "там у тебя заварка, а не чай", - ну и пейте свои пакетики. - Сколько там до еды? - заинтересовался Серёга. - Почти уже, - отозвалась белобрысая. Она отдала ложку одной из первокурсниц-брюнеток и села на бревно рядом со мной. Симпатичная девчонка, весёлая - люблю. - Шурка, доставай тушенку, - скомандовал Проквилитантов. Они вскрыли две банки - "мы не в походе - экономить не будем" - и поставили их на камни у костра, чтобы разогревались. Мне захотелось покурить, но я удерживался - после сигареты аппетит не тот. - Кстати, а что мы едим-то? - спрашиваю. - Макароны, - ответила белобрысая, и с энтузиазмом зыркает на меня. Ага, клюёт! Как тебя звать-то? - Двоегримов, у тебя, случаем, не коньяк ли в во фляге? - Серёга многозначительно повертел передо мной кружкой с чаем. - Нет, - говорю, - на сей раз только простая, проверенная водка. - А я б чайку с коньячком бы выпил. У меня тоже водка. - А у нас есть вино, - похвасталась белобрысая и толкнула меня плечом. Ох уж мне эти первокурсницы. - Макароны готовы, - сообщила одна из брюнеток, и Проквилитантов, уверенно хватая голыми руками нагревшиеся банки начал замешивать тушенку. В двух кастрюльках очень удачно хватило место и на добавку. Под еду, я открутил колпачок фляжки и сделал хороший глоток. Ух, хорошо! Передал по кругу. Проквилитантов и Чайка не побрезговали, Шурик вообще не пьёт, принципиально. Брюнетки от водки отказались, а белобрысая отчаянно запрокинула над головой фляжку - даже закашлялась. - Лена! - изумилась более говорливая брюнетка. - А я тоже буду водку, - решительно отозвалась белобрысая. Отлично - Лена. Все занялись своими порциями, а с Серёгой мы пропустили ещё по одной. - Миски надо мыть пока не присохло, - авторитетно заявил он, покончив с едой, и направился на берег. За ним и в еде угнаться сложно, но вскоре я тоже пошел помыть свою миску, а вернувшись, налил себе ещё чашечку подостывшего чая и с особенным удовольствием закурил. Совсем стемнело, лес окружал нас чёрным монолитом, а над головами проявились первые звёзды. - Ну чего, купаться пора, - Проквилитантов энергично поднялся и начал потягиваться. Вообще-то уже похолодало, и раздеваться не хотелось, а прыгать в ещё более холодную воду тем более. - Я иду, - заявила Чайка. - Все идём, - говорю. Первокурсницы зябко поёжились. Все разбежались переодеваться и встретились уже на берегу. Серёга с Шуриком и Чайка сразу полезли в воду, за ними двинулся и я. Пришлось пройти метров десять по колено в воде, спотыкаясь о не видимые в темноте камни, прежде чем можно было занырнуть. Наконец, я зашёл достаточно глубоко, оттолкнулся ногами и поплыл. В первый момент вода показалась обжигающей, всплыв на поверхность, я судорожно выдохнул и со всей силы погрёб вперёд, где уже плескались ребята. Холод немного отступил, и плыть стало приятно. - Холодная! - раздался вопль позади. Ему вторил визг девчонок. Они только входили в воду. Мы кричали им, чтобы плыли к нам, махали руками и брызгались. Их силуэты едва различались на фоне чёрной громады острова. - Смотрите! - вдруг весело воскликнула Чайка, указывая рукой вправо, на возвышающийся там скалистый мыс. Не полностью ещё поднявшаяся над лесом луна серебрила воду, на фоне лунной дорожки выделялся самый крайний камень мыса, высокий, почти отвесно уходящий в воду. На его вершине стояла обнажённая, кажущаяся призрачной, женская фигура. - Там хоть глубоко? - встревоженно проговорил Шурик. Никто не знал, да и не успел бы ответить. Бледный силуэт взмахнул руками. Она полетела по дуге вытянувшись в струнку. Мне показалось, что чудесное мгновение остановилось. Полина уже упала рыбкой в воду, подняв фонтан серебристых брызг, а я всё ещё видел перед собой эту фантастическую картину: посреди мрака, под луной, тонкий летящий в ночи женский силуэт. Полина вынырнула, и Проквилитантов замахал руками и весело что-то заорал. Но белый призрак безмолвно развернулся и поплыл прочь от нас и быстро растворился на обманчиво сверкающей глади воды. Первокурсницы поплавали совсем немного и повернули к берегу. Шурик, помедлив, последовал за ними. Чайка, я и Серёга поплыли от острова и медленно спокойно, пока не пропали в далеке отблески нашего костра и не появилась опасность заблудиться в этой чёрной воде. А потом мы вернулись. Воздух после воды на мгновение показался тёплым, но набежавший ветерок сразу разогнал эту иллюзию. Мы поспешили к костру, насколько позволяла окружающая темень. - Ну-ка, всем по сто грамм, чтоб не простудились, - отдал команду Проквилитантов и приложился к флаге. Но наши первокурсницы уже пили вино, а Шурик, растиравший плечи молчаливой брюнетке, так сморщился, что Серёга махнул на них рукой. А мы с Чайкой хлебнули по чуть-чуть и побежали переодеваться. Вечер плавно перетекал в ночь, мы сидели у шкворчащего, пускающего искры костра. Девчонки наделали бутербродов с печеночным паштетом, который я уже давно привык есть через не люблю, и нарезали свежих огурцов. Проквилитантов сбегал за своей бутылкой водки. Он по обыкновению юморил, я тоже старался. Чайка снисходительно усмехалась, если у нас получалось не очень. Шурик сидел в обнимку с молчаливой брюнеткой, они оказывается уже давно вместе и её зовут Оля. Рядом сидела вторая брюнетка, Надя, и умиротворённо пялилась на огонь. Они попивали своё коробочное вино. Белобрысая Лена храбро пила водку и очаровательно смеялась всем мои шуткам. Вскоре она порядочно набралась и улеглась мне на колени. Вдруг из леса беззвучно вышла Полина со всё ещё мокрыми волосами. Сверкая своими бездонными, совиными глазами, она села на самый дальный край бревна и протянула к костру босые ноги. На лице её играла загадочная полуулыбка, а коленки мелко вздрагивали. Мне в очередной раз подумалось, что если она внезапно подойдёт ко мне в тёмном переулке, то я в страхе убегу. Чайка отмерила немного водки в чашку и дала Полине выпить. Но строго наказала: "Но много не пей". И та даже ответила - "хорошо". Когда водки оставалось уже немного, а небо густо усеялось звёздами, Шурик с Олей ушли в свою палатку. Лена, кажется, наметилась спать в моей палатке. Не хватало мне только романтических представлений первокурсниц. В определённый момент я начал её подпаивать, и так удачно, что теперь мы с Серёгой отвели её в его палатку, где Лене и Наде было постелено, как не имеющим собственного снаряжения новичкам. - Мы тоже пойдём, - сообщила Чайка. - Пойдёте спать у меня? Чайка, как всегда, улыбнулась и покачала головой. Что-то она мне только так и отвечает. Она покосилась на Полину, и я заметил, что да, упустили мы Полину. Прозевали. Алкоголь на неё действует сокрушительно, и теперь она разительно переменилась. В странных её глазах зажглась какая-то безысходность, и она многозначительно поглядывала то на меня, то на Проквилитантова. Действительно, пусть уж девчонки отдельно спят. - Меняемся палатками, - говорю. - Не стоит. Дай нам это твоё смешное одеяло, - сказала Чайка. "Смешное одеяло" это такое полотнище ткани, похожей на фольгу, которое громко шуршит при малейшем движении. Оно всегда валяется у меня в клапане рюкзака, так как занимает мало места и ничего не весит, и, как ни странно, и впрямь сохраняет тепло. Но как же оно шуршит! Я проводил девчонок, стараясь сторониться Полины, выдал им одеяло и вернулся к костру, где мы сразу с Серёгой накатили ещё по одной. - Во Полинка даёт, - тихо усмехнулся Проквилитантов. - В такой состоянии она кому хочешь даёт, - ответил я и замолчал. Я не стал рассказывать, как однажды меня занесло с ними в ночной клуб. И Полина внезапно начала танцевать с шестом, кто-то её выпивкой угостил наверно. Чайка тогда еле-еле полной обнаженки не допустила. И нам пришлось уйти из клуба среди ночи, потому что Полинка намылилась уехать с каким-то незнакомым мудаком. Хорошо ещё, что они с Чайкой рядом живут, денег у меня тогда было только на одно такси. Проквилитантов только хмыкнул. Он и сам понимает - что-то с Полинкой не так. Но это не та тайна, которую хочется разгадать. Мы выпили ещё водки и перешли к более простым и приятным темам для разговора двух подвыпивших мужиков. А когда водка закончилась, мы немного посомневались и допили остатки вина. Меня разбудило солнце. Оно осветило мою палатку и ушло, стоило мне открыть глаза. В трёхслойном спальнике было даже жарковато, а вот нос, торчавший всю ночь снаружи, замёрз. Я залез в спальник с головой и зажал в нос в ладонях. Очень не хотелось вставать, но я побоялся что засну и заставил себя сесть. В палатке я был один и чувствовал себя вполне неплохо. Освежил в памяти последние события вечера - всё помню. Замечательно. Хорошо, что вина нам с Проквилитантовым досталось совсем чуть-чуть. Солнце ещё раз лизнуло мою палатку. Я понял, что вылезти из спальника и одеться не так уж и невозможно. Воздух зябкий, но это со сна так. Ветерок настырно заползал мне под свитер. По небу бежали серенькие облака, впрочем, они обещали на день больше солнца, чем облачности. У костра уже суетились Шурик со своей девчонкой - я опять забыл как её зовут. Вытащив из тамбура пакетик с - по выражению Проквилитантова - "мыльно-рыльными принадлежностями", я пошел к костру, поёживаясь, ощущая как ещё слипаются глаза и осознавая, что рожа у меня мятая. - Привет, Федька, - бодро бросил мне Шурик. - Привет, - прощебетала девчонка. Так, белобрысую зовут Леной. А ты у нас или Надя или нет. Одной рукой я их поприветствовал, а другой прикрыл зевок, сел на бревно и закурил. - А что это вы так рано поднялись? - спрашиваю. По моим ощущениям сейчас было где-то десять-одиннадцать утра, но спать-то можно сколько влезет. Планов у нас нет - только по острову погулять. - А мы дежурные, - призналась девчонка. От этого несло инструкторскими замашками Проквилитантова. Я понимающе покивал, про себя радуясь, что до меня дежурство не дойдёт - кушать нам только ещё один раз. - Подожди-подожди, - попросил я, увидев, что она собирается закидывать пакетики с гречей в кастрюльки. Я отлил себе в кружку немного кипятка: разведу озёрной водой, будет тёплая. И пошел на берег на утренние гигиенические процедуры. Я как раз заканчивал с зубами, когда на берег вышла заспанная Чайка, было видно как она забавно сонно моргает. - М-м, м-м! - и приветственно машу зубной щеткой. Чайка рассмеялась. - Привет. Она переступила на камень, едва выступающий из воды, присела на корточки и умылась. Я прополоскал рот. - Не замёрзли? - спрашиваю. - Немного. Полинка всю ночь ворочалась. - Ещё дрыхнет? - Да. Каждый просыпающийся шел умываться, а потом получал свою порцию горячего завтрака и чай. Я снова разобрался с именами первокурсниц. Ленка, кажется, немного на меня обиделась. Совершенно незаслуженно - я поступил с ней нечестно и благородно. Пусть скажет спасибо, что не попалась мне в Ярком. У нас оставалась ещё куча времени до выбранной электрички, и мы отправились гулять. Шли по берегу, любуясь тёмно зелёным лесом с редкими рыжими или красными пятнами лиственных деревьев. Забирались на скалы и глазели на Вуоксу, всю запруженную островами. Спускались в тёмные мрачные буераки, обходили заболоченные низинки. У Оли была с собой мыльница, весьма посредственная, но лучше чем ничего. Мы фотографировались, первокурсницам на память, а у остальных подобных фотографий пруд пруди. А там пришло время возвращаться к лагерю и пообедать. Мы с Серёгой сплавали за второй лодкой и отвезли всех в Синёво. Было что-то около шести вечера. Эпизод 5. - Это скоро пройдёт, Альфи, не беспокойся, - говорю. - Да нет уж, не надо - перетерплю, - съязвила она. Я развернулся на подоконнике, но Альфи по-прежнему сидела, уткнувшись в свой талмуд. Сегодня я ей через плечо не заглядывал, но там точно про каких-нибудь паразитов: скоро у Альфи со Светой по паразитам что-то вроде промежуточного экзамена. Я опять развернулся и продолжил бесцельно глядеть во двор. Там накрапывал мелкий дождик заметный только следами на лужах. Со вчерашнего вечера, когда я вернулся с Вуоксы, все вдоволь насмеялись над моей замызганной штормовкой - а мы с Проквилитантовым таки успели расшалиться и устроить борьбу и свалились оба в воду. В общем, со вчерашнего дня, меня ещё не отпустило. Я несколько раз пробовал сегодня поработать, садился за компьютер, но что-то не выходило. А от безделья в голову лезли лишь вялые мои опасения - мой главный недостаток, это недостаток жилья. Слишком долгое устроил себе беззаботное лето. Я же связывался, наверное, со всеми своими знакомыми и не нашел ни одного мало-мальски подходящего варианта. Такова специфика нашего маленького сообщества, которая не уникальна конечно, но самым радикальным образом повторяет специфику аренды вообще. Случаи, как говорится, случаются: и мальчики убегают от девочек, и иногда наоборот, и всякое другое, но наше маленькое сообщество потихоньку растёт, я вижу среди знакомых всё новые и новые лица. Лица эти становятся знакомыми, но им на смену уже есть новые. И наступает момент, когда кому-нибудь, как сейчас мне, не хватает свободного угла. Тут ничего не попишешь, надо снимать ещё одну квартиру и искать соседей. Очень не хочется. Скооперироваться сейчас мне нескем, а значит, придётся весь этот камень оплаты тянуть в одиночку: за два месяца вперёд хозяину и ещё одну месячную риэлтору, в виде комиссионных - это традиция такая, прибыль получает владелец хаты, а коммиссионные плачу я. Калым потянет примерно на две с чем-то моих зарплаты, да и звонить агентам страшно, обычно выходит так, что очень уж я оптимист, в всмысле, что может потянет и на три. Денег у меня таких нет, у кого-то может и есть - а у меня нет. А надо ещё прибавить дополнительно пару месяцев, на всякий пожарный - когда ещё желанный сосед объявится. В итоге я получу жильё, неизвестного мне пока соседа, и финансовую жопу на следующие полгода. Не уверен, что первое перевешивает два последних. Можно пасть совсем низко: снять на двоих не квартиру, а всего лишь комнату. Гадюшник вроде того, где я жил прошлую зиму, потяну и водиночку, но к черту - не готов. Комнату в комуналке без наркоманов и хозяев - неплохо, но сложно найти. Радует только то, что сейчас комнаты уже легко сдают на двоих. Это не старые времена, когда мы пытались снять комнату официально на двоих, плюс ещё один в уме. Мы блестели, мы одевали костюмы и френчи, чистили ботинки в подъезде и затаив дыхание слушали рекомендации агента. И волновались как-бы чего не ляпнуть. Когда я в последний раз осматривал варианты, я даже не брился специально, да и риэлторшам было на это до лампочки. Вероятно, осталось не так много квартировладельцев-ортодоксов, согласных исключительно на молодую пару, расписанную разумеется, но без детей - очень меня веселила всегда такая позиция. Как ни странно, но это наше сообщество - масса нас, так сказать, - всё-таки структура удивительная. Все между собой знакомцы, пусть через вторые и третьи руки. Все, разумеется, приезжие, хотя есть исключения, у которых какие-либо нелады с родителями. Все люди молодые, но студентов не много, а зато достаточно уже семейных. То есть люди в основном те, которым уже по идее пора бы иметь собственное жильё, люди работающие, и зарабатывающие заметно выше прожиточного минимума. Но главная особенность заключается в том, что вся эта остепенившаяся, по большей части, публика сохранила тот легкий студенческий налёт анархии, когда окружающим не предъявляются претензии, пока они не начинают всьерьёз доставать. То есть я больше всего поражаюсь тому, что многое осталось таким же, как и в то время, когда я случайно оказался у истоков нашего сообщества. Это случилось уже после после первой арендуемой квартиры, после всех профессий кровельщиков и чернорабочих. После того, как все мы - общежитские дети - нашли себе хорошо оплачиваемые професии и разъехались по отдельным кваритрам. Я уже неплохо зарабатывал, жил один, но вдруг с квартиры пришлось съезжать - моим "хозяевам" квартира понадобилась чтобы наконец отселить от себя свекровь. Выяснилось, что другую квартиру я снять так просто не смогу - цены выросли в полтора раза. Я переехал в пригород, а еще через год в область. Доходы мои росли, как и у всякого востребовнного молодого специалиста. Так как я не очень требователен к шику, то по большей части мог не думать о расходах. Но квартира! Квартира съедала сперва треть моей зарплаты, затем половину... Под конец, получив зарплату я прятал толстую пачку купюр в тумбочку -до оплаты арены, - а с оставшимися несколькими бумажками думал как прожить месяц. Так уж получается, что когда вы снимаете квартиру, то знаете, что рано или поздно вам придётся съезжать. Год, два, может быть даже три, а потом что-то у хозяев случиться. Или они захотят продать кваритру, или она им потребуется для личных целей. И как-то раз я в очередной раз сидел, с лёгким ужасом переваривая информацию полученную от реэлтеров. И как раз позвонил Степанович, в то время ещё холостой. А у него абослютно та же проблема - выгоняют из дома. Поговорили мы, встертились и выпили, да и сговорились жить вместе, опыт остался ещё с общежития. Так как новую квартиру нашел Степа, я стал "тайным" жильцом, моё спальное место, при визитах хозяйки, мы маскировали, складывая диван. А месяца через полтора к нам прибился Димка, старый наш со Степановичем друг, он купил себе кресло-кровать. А потом нас становилось всё больше и больше. Проблемы возникали у многих наших друзей. Они приезжали переночевать, оставались на неделю, а то и на несколько месяцев. Два моих старых матраса, которые я "честно вкрал" из общежития и с тех пор рачительно не выбросил, редко оставались без дела. Как-то было, что жили мы в этой квартире вдевятером - почти две недели. Постепенно народ, от безысходности, объединялся и обзаводился жильём на двоих-троих. Богач Чеботарёв купил квартиру в кредит, но для того чтобы расплачиваться с долгами взял к себе двоих. Чеба познакомисля с Совицким, в каком-то гадюшнике, и меня потом познакомил. Семечко и Дарья Занюк - одноклассники со школы - провернули эксперимент: сняли трешку на шестерых - четыре мальчика и две девочки, - почти год продержались. А потом у Степы появилась Ленка. Внезапно появилось, а там уж, так же внезапно, у них пошло дело к ребёнку и они тоже съехали в Мурино. Путём хитрых манипуляций Степанович сделал меня преемником хаты перед нашей хозяйкой. Так оно всё начиналось. За год с небольшим появилось четыре-пять квартир в городе, где жили сплошь мои друзья. Ещё через год, квартир стало больше, появились первые новые люди, с которыми я знакомился уже потому только, что они жили с моими старыми друзьями. А потом прошло ещё четыре года. Теперь я насчитал семнадцать квартир, где я бы стал жить, но где нет мест. Ещё есть с три квартиры, где я бы пожил раз нет ничего лучшего - но и там не вышло. Ну и пара другая квартир, где я бы переконтавался на безрыбье, и возможно ещё придётся. Несколько раз я ловил себя на том, что перехожу от проблем, к бесплодным воспоминаниям, но в итоге, просто весь день прошарахался из угла в угол. Сидел на кухонном подоконнике, разговаривал с Альфи, которая, по её словам, сегодня решила прогулять - какие это интересно могут быть прогулы в меде - и штудировала своих паразитов. Из подворотни беззвучно выкатился вольцваген Борярова. Остановился на привычном месте. Прикрываясь зонтом выполз Боряров, с другой двери выбрались из тесного железного нутра Степановичи с отпрыском. Вместе они принялись доставать из багажника тяжелые целофановые, из супермаркета, пакеты. Скрылись под козырьком подъезда. Я развернулся на подоконнике снова, когда щелкнул замок двери чёрного хода, который здесь, на кухне. Вошел Степанович, а за ним и Ленка, удерживающая малого от марш-броска по коридору в уличной убови. Зашел Боряров, он, по великой дружбе, каждый день отвозил Ленку с Тёмой в детский сад с утра, из забирал их вечером обратно. За продуктами, опять же, возил. Степа с Ленкой устало нас поприветствовали и, оставив часть пакетов на кухне, отправились к себе. Их малой, получив от меня разрешительный кивок, рванул следом к компьютеру, врочем, Ленка его, конечно, не пустит его до помывки и ужина. Александр тоже поставил пакеты. Подошел к Альфи и вежливо поинтересовался её книгой, а затем поручкался со мной. - Как дела? Проблем никаких нет? - деловито поинтересовался он, копируя интонации Степановича - только таких слов Степа не говорит - и сразу, мимоходом, распорядлися: - Я пивка прикупил - попьём. Поставь в холодильник. Сижу, смотрю на него. - Продрог на улице, хочу поскорее переодеться... Пожалуйста, - добавил Боряров. - Ладно, - говорю, чувтсвую, что криво усмехаюсь, ну и ладно. Боряров вышел с кухни, и я действительно решил разобрать пакеты. Стал распихивать, что надо в шкаф, что надо в холодильник. Альфи не вызвалась помогать. А квартира наполнялась жизнью: Степанович прошлёпал в ванную и зашумел там водой; переодетая в домашнее Ленка вышла на кухню и чмокнула меня в щеку за инициативность; следующий за ней по пятам Тёмка громогласно тербовал свои законные два часа компьютера. Ленка, вывалила в кастрюлю овощи и принялась их мыть, чистить, а я решил, что пока хватит: взял из холодильника бутылку и вернулся на подоконник. Пиво Боряров взял подороже, разрекламированное типа чешское, но варят его всё равно в Калуге - обычное нормальное пиво - единственно, что подороже. Вышел, влажный и растрёпанный Степанович. Сунул нос к Ленке, которая от него отмахнулась, и нетерпеливо уселся за стол: - Жрать, жрать, жрать! К нему присоединился Боряров. Само собой, как и обещал, переоделся, в своё теплоё, уютное и аккуратно выглаженное. - Ну, как там твой поход? - спросил Степанович, выделив слово "поход". - Нормально, - говорю. Степа - убеждённый горожанин, и все доводы в пользу жизни на дикой природе, без комфорта и привычных бытовых приборов его только позабавят. Чего мне распинаться? - Зато он такой хороший из своих походов возвращается. Никого не достаёт, - вдруг заступилась за мня Альфи. - Ничего не делает, только ходит и улыбается. Не шумит по ночам, опять же. И тут, совершенно неожиданно, возмутился Боряров. Не громко, очень интеллигентно, с чувством собственного достоинства, однако ясно выразив обиду, за то что его не хотят до сих пор понять. - Я уже тысячу раз повторял, что готов поменяться хоть когда! И почему Альфия вечно поднимает этот вопрос? Сколько можно? - проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь. Альфи завелась с пол оборота. - А ты блин дружку своему это объясняй, а не мне. - Он мне не дружок, мы просто знакомые. Соседи, - возразил Александр. - Если он не хочет, что я-то могу поделать? - Витёк этот меня раздражает, - прошипела Альфи. - Степа! Выгони его, а!? Вон того кобеля лучше поселим, хотя бы! - она ткнула в мою сторону пальцем. Боряров скривился, видимо от Альфиной грубости, но помалкивал. Зато Степанович весь подобрался и принял самый авторитетный свой вид. В подобных темах для него есть нечто ритуальное. - Альфия, - внушительно прервал он её, - я снимаю эту квартиру, это верно. Но я не беру себе права диктовать вам всем свою волю. Все жильцы нашей квартиры, я так считаю, имеют одинаковые права. А тех немногих правил, которые я установил, Виктор не нарушает. Кроме того, как раз Витёк-то и не шумит. - Это он тебе в дальней комнате не шумит, - буркнула сникшая Альфи. - Мальчики и девочки. Кто будет спорить и портить себе и другим настроение, останется без ужина, - наставительно вмешалась Ленка, и тут же, смягчившись, добавила: - А он уже почит готов. Я закурил последнюю перед ужином, хорошо приложился к бутылке и отвернулся к окну. Чёрт знает, что за история. Эпизод 6. Общага это вам не тут, общага это место, где вам точно чему-нибудь отучат. Так, например, мы шутили о нашем общежитии, немного по-салдофонски, но эта тема была нам близка, так как многим, рано или поздно, приходилось косить от армии. Но об общаге мы шутили и много как иначе - весёлое было место, и вместе с тем суровое. В душевую, для примера, надо было записываться загодя, по "мужским" дням, и я не помню, чтобы там одновременно работало более четырёх смесителей. Иногда душ и вовсе не работал, и приходилось ходить или к знакомым в новый корпус, или аж до самой Чкаловской, где при местной бане можно было использовать недорого душевые кабины. Кухни лежали в руинах. Незакрывающиеся комфорки и днём и ночью светили газовыми факелами. С потолка в кастрюлю или сковороду вполне мог упасть угревшийся таракан, а если не следить за готовящейся едой, она могла и просто исчезнуть, часто вместе с посудой. И туалеты, конечно. Достаточно сказать, что дверцы у кабинок заслуженно считались роскошеством, а зимой температура над унитазом не сильно превышала уличную. Слив мог перестать работать в любой сезон. Имелись в общежитии и гопники, как свои родные, так и залётные. Опасные в кучке и тихо-хамоватые по отдельности, устраивающие муторные разборки "по понятиям" после каждой потасовки, выжимающие денег у тех кто на это "вёлся". Хорошо, что я попал в соседи Дениске с Димитрием. Попалась бы шпана в соседях, я вполне бы мог стать для неё своим, после моей-то родной провинции. Хорошее было время. Мы только вырвались из-под родительского крыла и впервые учились жить самостоятельно, при этом не принуждённые зарабатывать на хлеб насущный. Помню, на первом курсе родители высылали мне восемьсот рублей на месяц - вполне неплохо по тем верменам. Примерно столько же присылали Денису. А Димитрию денег не давали - только на проезд, - но зато он каждую неделю привозил из Выборга еду. И был ещё регулярно забегающий к нам Степанович, то голодный и нищий, а то с тяжёлыми пакетами всякой вкуснятины. Деньги, разумеется, моментально заканчивались. Мы прогуливали их в клубах, на концентах, а то и просто на баб - далеко не всегда удачно. А то шарахались по городу, забредая в кафешки, те что с виду подешевле, и просто перехватывая бутылку-другую в попутных ларьках. С утра бывало, ткнёшь в карту, где ещё не были, и чёрт с ними с лекциями - на весь день. Частенько ходили в музеи, тогда для нас бесплатные. В кинотеатры, даже на Невском копеечные, куда можно было тихо пронести даже бутылку водки и пакет с солёными огурцами и лежать в пустом зале с ногами на спинках предыдущего ряда. Иногда были и в театрах и даже два раза в филармонии. Это, впрочем, организовывал исключительно Дениска, наш личный культуровед, но мы особенно и не противились. Так я увидел обнажённую женскую грудь в "Юноне и Авось" и услышал вживую "Героическую" Шостаковича. А в самом общежитии можно было бродить по длинным прямым коридорам и заковыристым переходам между корпусами. И если пройтись по всем этажам, то удача от тебя наверняка не отвернётся, и ты наткнёшься на знакомого именинника или просто на чей-нибудь "день гранённого стакана". Стаканы, кстати, таскали из местной столовой, где кормили вполне себе неплохо, хотя тараканы в их кастрюлях встречались чаще, чем в наших. Можно было и просто сидеть на кухнях, разговаривать, курить, флиртовать с девчонками. А то вытащить стол на самую середину и всю ночь резаться в преферанс. На этих кухнях я научился готовить. Не как настоящий повар, а скорее наоборот. Я и сейчас могу из всякой дешевой дряни приготовить какую-никакую еду. Сами мы покупали только хлеб, соль да бульённые кубики - по праздникам тушёнку. А готовили из того, что привозил Димитрий: дешевую крупу обычно, если повезёт, то картофель и прочую морковку, а главное он часто привозил шкварки. Это что-то вроде топлёного сала, выглядит не очень аппетитно, но ими даже хлеб намазывали. А один раз Димитрий привёз целых полтора кило свинины. Дениска на свою беду был в отъезде, и мы с Димитрием просто сварили это мясо, одним куском, без ничего, и съели на двоих, посыпая солью. У меня до сих пор ощущение, что ничего вкуснее я так и не пробовал. И, конечно же, значительную роль в нашем рационе играли "бомж-пакеты" или "БП" - лапша быстрого приготовления. Самая дешёвая, за рупь с чем-то. Пару бутылок сдал, вот тебе и бомж-пакет. А бутылки сдавали, но исключительно свои, потому что хватало. Помню, сидели мы без денег и без еды и без бутылок, и уже придумывали, что можно приготовить из полкило муки и соды. И вдруг, приезжают друзья из ГуАПа с пивом и настроением. На шум праздника и местный народ подтянулся. Гуляли полкоридором, и к утру мы стали обладателями двухсот почти пивных бутылок. Вот так. А когда есть хоть немного денег, из бомж-пакета можно приготовить и вовсе отличное блюдо, я и теперь иногда так питаюсь. Два БП и половину самой дешевой шпикачки бросаешь в глубокую миску, трёшь туда же кусочек сыра, самый маленький что согласится взвесить продавщица, кипяток, майонез, пол-ложки яблочного уксуса, уголок бульённого кубика, сушёную зелень и дешёвые специи по вкусу. Возможно, именно благодаря этому блюду, я так и не заработал язвы желудка. Снаружи общежитие обошлось без перемен: грязно-белый новый корпус и грязно-бежевый старый. На проходной я оставил паспорт. Кажется, это противоречит конституции, но так уж здесь принято. Прежде чем зайти к Валерке с Сашкой, я свернул в сторону своей старой комнаты, давно здесь не был - ностальгия это чувство, когда о чём-то, что казалось адом, вспоминаешь как о рае. Впрочем, насколько я помню, мне и на первом курсе было до лампочки, где жить. Розовые стены - о! Эту моду на нищенский "евро-ремонт" я застал ещё на последнем курсе в институте, - высокие когда-то потолки стали ниже из-за навесных панелей, ступеньки лестниц выложены дебильным скользким кафелем, который уже подрасшатался да пообкалывался. Своей двери я не нашел. Не было её, была новенькая весёленькая дверь с моим номером, зато такая же картонная. Думал сходить на кухню, но тут где-то рядом стал щёлкать замок, я развернулся и пошел в новый корпус. Лаз в торце корпуса, через балкон на втором этаже, был закрыт ДВП-шной плитой - я постучал по ней костяшками пальцев, - довольно толстой. Лаз на третьем этаже, по решеткам, оказался наглухо замурован шлакоблоком. А над водосточной трубой, что рядом с коридорным окном, я заметил глазок видеонаблюдения. Как-то грустно. Других вариантов прохода я не знал, а потому отправился на пятый этаж к ребятам. - Привет вам, мои голубые друзья, - провозглашаю, входя в их комнату. - Сними штаны и нагнись - я тоже тебя поприветствую, - ворчливо отозвался Валерка. - Здорово, - игнорируя мою шутку сказал Сашка и пожал мою руку. - Вы извините, но я с пустыми руками. Вдруг, думаю, шмонать начнут. - Херня, у нас есть, - Валерка всё-же поднял зад с кровати, чтобы протянуть мне руку. Учитывая его возраст, он был основательно небрит. Смуглый и коренастый, по-общажному запущенный. Сашка тоже запущенный, но он интеллигентно запущенный. Я познакомился с ними не так давно, меньше года, случайно. Случайно оказался в ночном клубе, где уже практически не бываю, случайно поставил стул на ногу Валерке. Он конечно взвился, но в завязавшемся разговоре быстро остыл, к тому же тут из недр танц-пола выплыл спокойный и доброжелательный Сашка. Я угостил ребят пивом, они угостили меня, а в завязавшемся разговоре выяснилось, что они живут в этой общаге, на этом факте, за многочисленными рассказанными историями, мы и сдружились. После они несколько раз зазывали меня вместе выпить, дважды затаскивали на какие-то модные тусовки, довольно дебильные на мой взгляд. Звали и в гости, но до сих пор я так ни разу и не собрался - видно постарел. Зато минувшей зимой, Сашка позвал меня на празднование нового года со своей группой, они для этого сняли домик в Зеленогорске. Незнаю, кому я там был нужен, но группа из гуманитарного факультета! Ничего мне, правда, не обломилось, а переключаться на другую я не захотел, да и перепились все довольно быстро. Но ночь прошла всё же довольно весело. Я с интересом и знанием дела осматривался в комнате. Поаккуратнее, чем в своё время у нас, но вмеру - нормально. Хороший ремонт, явно своими силами - обои поклеены ровно и без пузырей. До боли знакомая общажная мебель и немного своего собственного: холодильник, телевизор, компьютер и чайник. Две панцирные кровати были составлены вместе, ещё одна стояла напротив - мы, в своё время, собрали двухярусную кровать, для экономии места - раз здорово я с неё навернулся. В целом, очень похоже, на то, как жили мы с моими соседями. Сашка доставал какую-то еду из антресоли над столом, сделанной из двух небольших тумбочек. Валерка залез глубоко под кровать и извлёк оттуда бутылку чинзано и полбутылки водки. Заметив, что я наблюдаю, он пробурчал: - А чего ты думал? Если каменда найдёт, могут из универа попереть, а из общаги-то точно. - Неужели обыскивают?! - Ну не то чтобы обыскивают, - ответил Сашка, - но зайти и проверить тумбочки, это могут. - А если сейчас нагрянут? - Сейчас нет, они в первой половине дня ходят, когда большинство учатся. У каменданши все копии ключей. - Так и у нас было, - говорю. - Надо просто поменять замок. - Поменять!.. - зло фыркнул Валерка. - Если дверь не открывается ключом, то её просто вынесут! И оставят так: заходите, берите что хотите. Мы тут как в концлагере. Ты камеры видел?! Взбзднуть негде! И детектры дыма эти... - Да, Валерчику призодится бегать на второй этаж, на лестницу, там ближайшее место для курения, - с сочувственной улыбкой сказал Сашка. - В пизду всё это! Кому чистой, кому с мартини? - раздраженно бросил Валерка. Все выбрали смешанную. Мы продолжали тихо возмущаться нынешними порядками, и я время от вермени вствлял истории, что "вот раньше". Можно было выбежать среди ночи из общаги в круглосуточный магазин, тут же у входа и расположенный. Один мой знакомый, на спор, выбежал за ящиком пива абсолютно голый, и купил ведь - спрорили на этот ящик. И про очереди перед лазом на третий этаж, когда если вдруг перед тобой девчонка, то её под зад и - раз! - до первой решетки. А потом мы допили остатки. Валерка побежал за добавкой, а я пошел посмотреть, что это такое - ближайшее курительное место. Валерка вернулся вскоре после меня, и выпив я перешел к основной цели своего визита. - Ребята, - говорю, - А можно ли сейчас пробить место общежитии? - Ты это для себя? - уточнил Валерка. - Нереально. - Ты ведь не студент, не аспирант... - сказал Сашка. - Даже не ПТУ-шник! - рассмеялся Валерка. - Легально ты можешь тут получить комнату, только если будешь работником общежития. - Уборщиком устраивайся! - Нет уж, - говорю. - Работать здесь я согласен только в должности коменданта. - Комендантом?! Это только если я стану ректором, тогда место твоё, - пообещал Сашка. - Ну хорошо, а если нелегально? - говорю. - Это можно. Но надо придумать как проходить в общагу, - сказал Валерка. - Старые проходы я сегодня проверил - всё перекрыто. Как у вас сейчас народ лазит? Они оба отрицательно покачали головами. - А по поддельному пропуску? - Они электронные. Хер его знает, как их подделать. - Да, дела. Остаются ещё двери, которые ведут во двор, знаете у кого можно достать ключ? Когда-то у меня был такой ключ: можно было проводить к себе гостей без всякого лазанья, а ведь не всякая девочка просто так полезет по решеткам. Но и тогда ключ мне достался по очень большому блату. Валерка, в перемежку с закуской, прошамкал: - Это было бы реально круто, но у кого такой цыганить, я не знаю. А ты, Саш? - Я немного знаю одного. Он вообще, вроде, тут не живёт, но у него связи в ректорате, и ключ есть. Фамилия персонажа - Боряров. - Да ну, с ним дело иметь... - буркнул Валерка. - Это почему? - спрашиваю. - Потому что он, пидорас! - Это в каком смысле? - В смысле, что мутный и неприятный в общении человек, - мягко уточнил Сашка. - Говнюк он, - по-своему уточнил Валерка. - Ну, мутный и неприятный, это ещё не говнюк, - говорю. - Он, нам, знаешь ли, помог. С его помощью мы заняли эту трёшку на двоих, - сказал Сашка. - Ага, и мы теперь ему по гроб жизни обязаны. Так он, видно, считает. Хотя мы с ним полностью рассчитались. - Да, верно. Знаешь, Федя, есть такие люди, у которых лучше не просить помощи. Они всегда тебе сумеют напомнить, как тебе когда-то помогли, и считают как должное, что ты вечно выказываешь им почтительную благодарность. - Эта сука, кстати, кажется пытался меня в какую-то афёру подписать, недавно, в универе, - сообщил Валерка. Сашка встревожился. - Вот как, что хотел? - Без понятия. Намекал что-то издалека, как обычно, но я сразу стал отмазываться. Бля, ещё раз начнёт - пошлю сразу нахуй. - Грубить ему не обязательно, - попросил Сашка, и добавил, обращаясь ко мне: - Я не знаю через кого ещё можно. А про Борярова считай сам. Он жестом указал Валерке, что пора бы ещё налить по одной, и начал рассказывать историю совсем не связанную ни с Боряровым, ни с общежитием. Превёл, значит, тему. И действительно, всю возможную информацию я получил, и кажется, в общежитии я тоже не приткнусь. Не то чтобы я всерьёз воспринял хулу ребят на Борярова. Мало ли. Обо мне тоже, бывает, приличные с виду люди разные гадости говорят. Но я ещё не дошел до ручки, чтобы малознакомого человека о помощи просить. Мы ещё изрядно посидели и попили. Валерка рассказывал случаи из своего студентчества, а Сашка из своего только начавшегося аспиранства. Я тоже кое-что повспоминал на тему, например, почему в своё время на аспиранство не повёлся. В общем, сидели до предела, мне даже на вахте заявили, что мой, оставленных у них, паспорт уже пять минут как стоило бы сдать коменданту, чтобы я завтра с ней по этому поводу "разбирался". На улице давно стемнело, хотя здесь это и не показатель. Накрапывал вялый холодный дождик, гудел Каменноостровский. Я шел и думал, отчего Боряров не живёт в общежитии. Если верить ребятам, то с его связями он мог бы устроиться по-королевски, то есть в одиночку занять целый бокс. В наше время такое бывало. Да и стала общага не чета прежней, тихая и спокойная как болото, вполне в его вкусе. И машину он мог бы ставить не в проходном дворе, а за забором и под охраной. А самое главное, это всё стоит дешевле, чем он платит теперь, деля комнату с Витьком. Впрочем, знавал я людей, которые органически не переваривали общежитий. Но ни один из этих людей как-то никогда не вызывал у меня симпатии. Эпизод 7. - Ну здравствуй, Ладо. - Неизлечимый. Ну хватит уже меня так называть! Лариса пропустила меня через домофон. Я поставил коробку с монитором на пол, и стянул с себя куртку. - Сколько отдал? - спросила Лариса и сунула мне денег. Целый день я носился по городу, выбирал ей монитор, галантно разрешив ей проводить законный выходной дома. Технические характеристики покупки Ладу интересовали меньше всего, но обязательно нужна была фотография каждой предлагаемой мною модели, и в итоге я ушел в хороший минус по телефонному счёту. Подходящий монитор я всё же нашел, хотя и под вечер, и в не самом дешевом магизине, к тому же и фирма-производитель слишком уж накрутила цены за маленькую золотистую надпись на передней панели. Я пронёс плоскую коробку в комнату и положил на диван. Так как на улице было сегодня на удивление тепло, то я убрал со стола старую Ларискину ЭЛТ-рухлядь и сразу начал подключать обновку. - Что-то он большой, - с сомнением сказала Лариса. - Ладо любит чтобы монитор влезал в её косметичку? Она протестующе толкнула меня в бок, чтобы я не издевался. Я включил её древний компьютер и провёл все необходимые установки. - Ну как, нравится? - А знаешь, да. Красивый. И цвета какие яркие. Был бы он поменьше... - Он же всё равно меньше места занимает, чем твой старый, - говорю. Немного завожусь, потому что она сегодня мне уже плешь проела. Нужна ей, понимаете, пятнадцатидюймовка. - Ты прав-прав-прав-прав. Спасибо! - Лариса обняла мою рожу своими ладошкам и поцеловала. - А теперь, пойдём на кухню, я тебя буду кормить. И мы пошли на кухню, будто я и не покупал ничего. Даже не посмотрели, как новый монитор отображает видео или фотографии. А и ладно, я и так знал, что Лариска к технике равнодушная. Вообще-то такие шикарно-пышные блондинки не совсем в моём вкусе. Слишком белая кожа, слишком яркое лицо. Но если её оценивать не по частям, а всю зараз, вместе с её весёлым нравом, живостью, голосом и манерой говорить, и с этими громадными сиськами - она великолепна. - Лада, да у меня и времени то нет. Скоро уже и на метро не успею, - говорю, оказываясь уже за столом. Правда, со сковородки вкусно тянет жареной картошечкой. Собственно, из магазина я ушёл перед самым закрытием, да ещё и добирался через пол города. - Переночуешь у меня, - ответила Лада, шинкуя что-то хрустящее. - Переночую?.. - спрашиваю игриво, подначиваю её. - Ну да... Только без всяких посторонних мыслей! - У меня не бывает посторонних. Лет пять назад мы с ней познакомились и сразу очутились в койке. Встречались месяца четыре, а потом как-то легко разошлись. Кажется, Лариса тоже не слишком всерьёз воспринимала наш роман. И как это ни странно, мы остались на связи. Я ей помогал с компьютером, а она водила меня на концерты всяких невразумительных любителей фолька. Жрать хотелось неимоверно. С утра я вытащил из Ленкиного холодильника пару сосисок и съел их с хлебом, но за целый день беготни они, конечно, уже рассосались. А ужин у Лады ожидаемо неприхотлив и вкусен. К тому же она вытащила из антресоли бутылку с остатками виски и вылила их мне в стакан. Уйти не было никакой возможности, я взялся за вилку. И если не слишком плотно набивать пасть, то можно ещё и беседовать с Лариской. Она далека от стоящей литературы, или современной политики, или исторических фактов, зато позволяет чувствовать себя остроумным интеллектуалом, обсуждая с ней погоду. Она отлично умеет поддержать разговор ниочём. Лариса постелила мне на диване, сама легла на кровать - "спокойной ночи" - и щелкнула тумблером лампы. Я сразу же поднялся и перелез под её одеяло. - Федя, - несмело воспротивилась она. - Я просто хочу спать, когда есть кого обнять. Идиотские фразы тоже работают. Под моей рукой оказалась её талия, ярко подчёркиваемая другими габаритами. Сосредоточившись на собственном спокойствии, я играючи поводил рукой переходя то на Ладину спину, то на живот. Я забавлялся и, одновременно, пристально следил за её реакцией. Она притворялась немой. В окном комнаты здесь бьёт синеватый свет уличного фонаря. Он не настолько ярок, чтобы от него отгораживаться шторой, но вполне достаточен, чтобы призрачно очертить контуры белого тела Ларисы. Когда-то мне нравилось любить Ладу именно на этой кровати, именно из-за этого фонаря. Я отбросил покрывало в сторону. Мне изрядно мешала ночнушка. Тонкая и почти прозрачная, она отгораживала от меня Лариску, предательски огрубляла мои движения, и снять её при всех пикантных нюансах нынешней ситуации было делом непростым. Страсть страстью, но запросто срывать бельё с девушки не следует. Белья может быть много, может быть мало, но если вас угораздило повредить любимую ночнушку, то будь вы хоть трижды романтиком, это не спасёт вас от удара по морде. Я мягко перевернул Ладу на спину и, без особых посигновений, продолжал ласкать её, медленными, расчётливыми и чуть отстранёнными движениями пальцев, замечая натяжение ткани, чуть приподнимая руку, ногу или вдруг плечо моей подруги. И она всё-таки начинает отзываться на мои прикосновения. И - алле-оп! - ночнушка собрана в бесформенной тряпичное колечко на животике Лады - дело техники. Я поднимаюсь и раздвигаю её коленки - я прекрасно помню, как Лада любит оральную ласку. Лёгкий стон... вздрагивание... лёгкие пальцы, запутавшиеся в моих волосах... Когда я услышал намёки на радостный, чуть булькающий смех, одновременно похожий и на всхлипывания, я понял что уже почти, и увеличил напор, преодолевая усталость, разливающуюся в мышцах языка. И вдруг я оглох и только чуствовал, как изогнуто стало, искорёжено удовольствием лежащее передо мной тело. Миг, другой. А потом Лада разом вся опала и я вновь стал слышать её сбивающееся дыхание, потому что она выпустила мою голову из тисков своих бёдер. Я встал на коленях над ней, наблюдая как она, прикрыв глаза запрокинутой рукой, пытается прийти в себя, и с некоторым забавным удовлетворением чувствовал что на совесть сделал свою работу. Чтож дам ей немного отдышаться. Второй раз у Лады случается даже проще, и теперь я не буду оставаться в подвале. Я подался вперёд, но Лада мягко меня придержала. - Федя, можно я тебя сегодня продинамлю? - Можно конечно, только зачем? - говорю. Я нависал над Ладой, накрывая её своей тенью. А она глядела на меня столь виновато и кротко, что я понял - за всё что было сегодня, у меня есть некий карт-бланш, и она покорится, если я решу по-своему. Но я так же понял - она не хочет, чтобы я её трахнул, совсем, ни капельки, абсолютно не хочет. Помедлив, перебраюсь ближе к краю кровати и ложусь спиной к Ладе - у меня тоже свои тараканы в голове, трах из одной только благодарности мне кажется пошловатым. Мелькнула мысль сходить до туалета - спусить пары. Мелькнула, да как-то и сгинула. - Спасибо. Прости, - Лада обняла меня сзади, стараясь, однако, не прижиматься. И тут мне наконец стало сразу спокойнее и, несмотря на жестокий стояк, я довольно быстро уснул. Эпизод 8. Я проснулся почти в двенадцать, потому что Лариске взбрело в голову прогулять работу, чтобы не будить и не гнать меня из дому в девять утра. Она знает, что мне не понравится, если меня оставить до вечера одного в квартире и заставить, таким образом дожидаться её возвращения. Меня вкусно кормили, под меня строили планы культурного времяпрепровождения. Только я сослался на дела и сбежал, надеясь что прогул на Ладиной работе не слишком серьёзное преступление. Облом есть облом, даже если и сам виноват. Мне хотелось побыть одному. Я оделся, поцеловал на прощание погрустневшую Ладу и ушел. Воскресная мокрая оттепель закончилась, на улице было морозно и безветренно - первый настоящий заморозок. Мелкие лужи на асфальте первратились в ломкие слюдяные кляксы, побуревшие газоны покрылись инеем, и только над теплотрассой полуторометровой полосой ещё зеленела трава. Небо было накрыто всё целиком одним серым облаком, словно оцинкованным тазом. На метро я почти добрался до Петроградской - решил выйти на станцию раньше и прогуляться. Лариске я соврал - делать мне сегодня было нечего. То есть конечно уже понедельник, и надо бы домой и работать - но не хотелось, да и сроки не поджимали. И гулял я потому до самой темноты. Шарахался бесцельно по переулкам и сквозным дворам, торопливо, чтобы не сбить настрой, пересекая шумные проспекты; заходил в кафе, выбирая те, где ещё не бывал, выпивал одну пива, иногда даже не большую, а маленькую; забрёл на Крестовский, совсем теперь безлюдный, а зажигающиеся фонари встретили меня на подмёрзшей грязи аллей Каменного острова. Я закончил прогулку в очереди в кассу, чтобы взять немного пива домой и на гудящих ногах, зато в самом благодушном настроении, вернулся к Степановичам. Борясь с уже подступающей ленью, я переоделсяя и сложил пиво в холодильник, оставив себе одну, а затем взгромоздился на подоконник, с приятной мыслью: "не кантовать!" На кухне были Степановичи и Боряров. Ленка следила, как, кочевряжась, её сын доедал борщ. Александр показывал хороший пример, ел с показным энтузиазмом, наигранно причмокивая и качая головой. Пацан ему не верил. Мне Ленка тоже предложила поесть, но, несмотря на длинную прогулку есть не хотелось, и я дипломатично ответил, что поем чуть позже. Боряров ещё постоянно взглядывал на Степановича. И действительно, Степа зачем-то стоял облокотившись на перегородку ванной комнаты, молчал и со странной серьёзностью разглядывал пол перед собой. Я и сам стал поминутно поглядывать на друга. Тёмка наконец расправился со своей тарелкой. Он умильно вздохнул, показывая как неинтересно ему было есть это борщ, и сразу заявил, что теперь он может поиграть на компьютере. Возражений не поступило и он, довольно лопоча, убежал с кухни прочь. Стеанович сразу же закурил, и я тоже тогда закурил. - Лен, позови девчонок и Виктора, - ровно произнёс Степа, и Ленка сразу же пошла за ними. У меня начало портиться настроение. Пришли Альфи со Светой и сели за стол рядом с Боряровым. Затем тихо на кухню вошёл и Витёк, он присел на табурет, стоявший чуть в стороне, у плиты. Сама Ленка на кухню не вернулась, и это очень нехороший знак. - Сегодня в коридоре я нашёл вот это! - громко объявил Степанович и вытащил из кармана штанов мелкий бликующий предмет. Приглядевшись, через всю кухню, я разглядел, что он держит в руке. Это был маленький целофановый пакет с шариком гашиша внутри. - Кто это принёс в наш дом? - чеканя слова спросил Степанович, обводя всех внимательным взглядом. Никто не произнёс не звука, все только изумлённо озирались. Степанович продожил: - Каждому из вас, когда вы начинали здесь жить, я сообщал условия - не так уж много, чтобы позабыть: вовремя вносить деньги за проживание, никакого воровства и пьяных барагозов... и никаких наркотиков! Это табу! Запрещено под угрозой выселения! - Степанович потряс пакетиком и чуть снизив тон спросил: - Итак, чьё это? Если признаетесь сами, то на первый раз замнём. Но чтоб в первый и в последний! Ну!? Он мгновенно накалил атмосферу - умеет. Присутствующие съёжились, даже мне стало немного не по себе. Степа же, несмотря на серьёзность ситуации, наверняка про себя забавляется, играется - честный и неподкупный. - Да наверняка этот опять виноват! - нервно рявкнула Альфи, указывая на Витька. - Я? Как я? - сразу же испугавшись пискнул тот. - А больше некому, - нагло, прямо ему в лицо бросила Альфи. - Нет, ну в самом деле, - рассудила она, обращаясь уже ко всем, - я знаю, что это не я. Уж точно это не Степановичи. А Светка просто побоялась бы взять эту гадость в руки, не говоря о том чтобы где-то её купить. Ну, Александр... - Боряров так возмущенно вскинулся, что даже Альфи смутилась, и перевела взгляд на меня. - Двоегримов, да-а... Я ответил на её кривую усмешку точно такой же, а Степа только отмахнулся от моей кандидатуры. - Ну, и остаётся кто? - Альфи вновь в упор посмотрела на Витька. - Ну скажи, кто тогда принёс, если не ты? А!? Все тоже начали смотреть на Витька, и я тоже смотрел. Мне показалось, что он щас в обморок шарахнется, так он побледнел, так затравленно и жалко он смотрел в ответ, один против всех. Он вдруг встал, ничего не сказав, понурившись побрел прочь от нас. Я захотел крикнуть: "Блядь, дурак, остановись!" Но что-то это были не то слова, а пока я подбирал другие, Витёк скрылся в темноте коридора. - Вот. Чего следовало ожидать, - удовлетворённо заключила Альфи. Я двинул себя мысленно по уху и вышел из оцепенения. - Альфи, ты что-то уж слишком... Стыдно... - говорю. И кажется попал. Альфи вдруг посмотрела на меня так изумлённо и даже испуганно как-то. Всего какой-то миг. Потом она огляделась, встрепенулась. - Да пошёл ты нахуй! И тоже ушла. В резко повисшем молчании прозвучал ровный, глубокий голос Степановича: - Однако, ни доказательств, ни признания у нас нет. Эпизод 9. Я проснулся и с испугом понял, что уже просыпался, но задремал. В коридоре задевали чем-то твёрдым за косяки, что меня, к счастью, и разбудило. Я заставил себя подняться и прошёлся туда-сюда по холодному паркету, чтобы совсем побороть сонливость, и, напоминая самому себе, что я всё-таки в гостях, собрал постель, сложил диван и оделся. Тот, кто в коридоре тащил что-то тяжелое и неудобное, уже успел уйти, и теперь только Тёмка поскрипывал дверью, раскачиваясь, вися на её ручке. Он вопросительно мне улыбнулся, и я улыбнулся ему в ответ - сам люблю иногда пострелять в компьютерные игрушки. Тёмка сразу оставил многострадальную дверную ручку и скользнул мимо меня в зал, к компьютеру, с выражением бесконечного терпения на лице, из комнаты Степановичей следом за мальцом последовала Света, тихо пожелавшая мне доброго утра. Значит, сами Степановичи куда-то сбежали радоваться жизни. Привычно решив, что сперва покурю, а потом уж гигиена, я пошёл на кухню. С подоконника был виден автомобиль Борярова, стоящий у подъезда с поднятой багажной дверью, под которой копошились двое. Сразу было видно, что это с Боряровым Витёк. Я увидел как они захлопнули дверь, а потом и как они вернулись через черный ход на кухню и прошли в коридор, в виде исключения не разуваяясь. Боряров очень оживлённый и деловитый, и Витёк бодрячком - куда веселее, чем во все последние дни. Витёк вернулся один. Он повозился, открывая дверь - руки у него были заняты связкой папок и связкой книг, - и пошёл на лестницу. Я раздавил сигарету и поспешил за ним, сунув ноги в превые попавшиеся у двери тапки. - Эй, Витёк, постой. Он остановился на пролёт ниже меня. - Это чем это вы таким занимаетесь? - спрашиваю, спускаясь к нему. Он с натугой забросил связки на подоконник маленького запылённого окна и смущённо улыбнулся. - Переезжаю я. - Вот так-так! А что не предупредил, не попращался? - Да нет, я бы обязательно, на навоселье, как говорится... потом, когда устроюсь... Тут просто вариант подвернулся. Знакомая Александра узнала, случайно. - Это Борярова, что ли знакомая? - Да. А вариант неплохой, вот я и решил. Я и сам уже собирался искать. - Расскажи хоть, что за вариант, - говорю. Я почувствовал некоторую досаду, потому что собирался разобраться в его злоключениях. Так по доброте душевной, и даже погордиться успел этой добротой. Только потом я то вдруг решал, что не моё это дело, то забывал, а может быть и просто брезговал вмешиваться. И вот теперь Витёк стоит передо мной и улыбается, смущённый оттого, что хотел потихоньку удрать, а я его на этом поймал. - Вариант по-настоящему неплохой. Комнатка в двухкомнатной квартире, очень милая, со всей мебелью. И хозяйка хорошая, старушка, она в другой комнате живёт. И, главное, недорого, почти как здесь, и залог нужен очень скромный. И до метро недалеко, можно и пешком, это до Академической, но можно, конечно, и на маршрутке. Витёк говорил так, будто меня уговаривал там пожить. - Жить вместе с хозяйкой? Не знаю. Не сахар, - говорю. Потому что, на самом деле, это знаю. - Да нет же! Она мне показалась очень доброжелательной. - Ясно, - а что ещё тут можно сказать. - Но надо же было хоть устроить отвальную... - Отвальную!? - вдруг прервал меня он. - А зачем!? Чтобы увидеть, как все рады, что я наконец уезжаю? Чтобы лишний раз убедиться, как все меня здесь ненавидят!? Витёк замолк, явно не находя ещё подходящих слов. Молодец, бля - взбунтовался, наконец! Почему ты не сорвал свое отчаяние на Альфи, или на Степе, ну хоть Ленке бы поплакался. Нет, высказался мне, с глазу на глаз, на грязной, плохо освещённой лестнице чёрного хода. - И как же так случилось? Что ты сделал, что тебя так не любят? - говорю. - Я? Ничего... Не знаю. - Ведь ты отказывался поменяться комнатами, так? - Я? - Хорошо, ладно, главное: ты приносил в дом гашиш? Глаза у Витька вновь потускнели, он повернулся и попробовал снять свои тюки с подоконника. Передавил я с вопросами, ну так я не психолог и не гейша. Я схватил его за руку. - Стой. Витя, я тебя ни в чём не обвиняю. Ты мне просто ответь - приносил? Да или нет. - Честное слово, Федя, нет. Не приносил. Честно, не приносил! Витёк с надеждой уставился на меня. А я, хлопнув по карманам, понял, что сигареты уже подсознательно захватываю всегда с собой. Я уселся задом на перила и закурил. - Федя, ты мне веришь? Я кивнул. - Спасибо. А то ведь никто не верит. Даже, кажется, Александр не очень верит. - Знаешь, - говорю, - погодил бы ты с этим переездом. Он только уныло покачал головой. - Ничего тут не поделаешь. Да и поздно уже... Я за комнату заплатил, и вещей с утра уже половину перевезли. - Дело хозяйское... Не уговаривать же мне его. Мы пошли обратно в квартиру, где столкнулись в дверях с Боряровым. В руке у того был здоровый пакет с одеждой. - Виктор! Ну где тебя носит?! - взбудораженной воскликнул он. - Я что ли всё таскать должен? - Ой, извини, Александр. Да я же не донёс... Я мигом, - и Витёк метнулся обратно. - Ключи не потеряй, - вдогонку ему крикнул Боряров. Потом он изучающе уставился на меня, я уже привык к этому его взгляду, и только сунул руки в карманы. - Столько дел сегодня - столько дел, - скороговоркой пробормотал он в сторону, потоптался немного и быстрым шагом, волоча за собой позабытый пакет, направился в свою комнату. После того, как Витёк с Боряровым уехали, я ещё долго сидел на кухне. Курил, пил чай, таскал из кастрюльки с супом картошку и кусочки мяса: там всего одна порция оставалась, скажу, что всё съел, даже если вылью потом бульон в унитаз. Я думал. А потом думать мне надоело, потому что ничего особенно умного не выходило, а сводилось зато к одной похабненькой мыслишке: что вот был Витёк, и нет Витька, и никого это особенно не побеспокоит. Кое-кто, быть может, даже вздохнёт с облегчением. Например, я. Не люблю таких вот несуразных неопрятных конфликтов, пусть меня они и не затрагивают напрямую. Но совсем это меня не отпустило, и потому, открыв входную дверь вернувшимся Степановичам, я сходу заявил: - Слав, пойдём в кабак! - Мы только что оттуда, - возразила Ленка. - Это тебе завтра дрыхнуть, а ему с утра на работу. - Ну, Леночка! Ну мы не сильно, - заканючил я. Степа довольно лыбился и стрелял в жену глазами. - Ладно, - Ленка махнула на нас рукой, - только не напивайтесь. И мы, конечно же, пообещали. Оказывается, было воскресенье. Но ещё вполне день, и мы в первом же кафе заняли свободный столик, угловой и отделённый от зала перегородкой. Официантка принесла нам меню, и зажгла, стоявшую на столе маленькую романтическую свечу, чем очень нас повеселила. - Что ты сегодня уже принял? - спрашиваю. - Мы с Ленкой пили сегодня водку-мартини, только она с соком. - По поводу? - Просто так. - Тогда водку? - Может коньяк? Закуской Степанович выбрал горячую картофельную соломку. А я был вроде сыт и начал просто с лимона. С какого бока подойти к обсуждению проблемы я не решил, и вслед за Степой включился в дегустацию коньяка, ловя себя на том, что, как обычно, слегка копирую его. Вопреки своим габаритам и оглоблеобразной фигуре Степанович расположился за столом с вальяжностью и пробовал коньяк с известным изяществом. Я тоже откинулся поудобнее на спинку скамьи и заложил ногу за ногу. Начав разговор со "всё-таки", поскольку уже сиживали в этом кафе, мы лишний раз согласились, что место это весьма приятное. Обсудили коньяк, и признали его довольно средним; однако учли, что в заведениях за умеренную цену заполучить хорошой коньяк вообще сложно, напротив, за цену явно чрезмерную можно получить коньяк откровенной паршивый; присовокупили рассказы о том, как доводилось нам пить именно отличный коньяк и при каких это случалось обстоятельствах. Вскользь был сравнён с коньяком, уже упомянутый коктель из водки с мартини, не в пользу последнего, но впрочем, напиток - безусловно, безусловно - достойный. Дабы не исчерпать темы о коньяке, было предложено обсудить и закуски, в частности, присутствующую на столе картофельную соломку - признаю, закуска к коньяку экстравагантная... Но тут первый графинчкик показал своё дно. Мы продолжили со вторым графинчиком, и, попробовав соломку, я, в качестве своего одобрения, заказал порцию и себе. Наш обстоятельный, неторопливый разговор, сдабриваемый время от времени сигаретным дымом, продолжался. В перерыве между вторым и третьим графинчиком, когда я уже ощущал сдержанное благородство в своих движениях, я вспомнил, что пока наша беседа только приятно убивает время. Пора однако собраться с мыслями. - А знаешь, Степа, сегодня Витёк съехал, - говорю. Степанович флегматично хмыкнул. - Не скажу, что я в восторге от такой манеры. Ему следовало бы меня предупредить. А врочем... - он безразлично сделал ладошкой. Кивнул появившемуся на столе новому графинчику и наполнил наши бокалы. - В последнее время Витя не лучшим образом влиял на атмосферу в доме. Постоянные ссоры, недовольство, - продолжил Степанович, поигрывая бокалом. - Всё мелочи, по-отдельности не стоило бы и внимания, но вместе такие вещи имеют свойство накапливаться. - Согласен. Но не кажется ли тебе, что это ещё и странно? - говорю. - В смысле? Степанович выказал появившийся интерес. - Ты, пожалуй, знаешь Витька больше моего. Но ведь и я знаком с ним не первый день. Ведь он безобиднейший мальчишка, на так ли? И, вдруг, все на него кругом обижены. Это ли не странно? - Хорошо. Допустим, что странно. На что ты намекаешь? - Намекаю... да нет, пожалуй, утверждаю: Витёк не причина. А жертва. - Что означает: его кто-то подставил! Степанович весь подобрался, глаза у него заблестели, как у ризен-шнауцера. А я с удовольствием думал, что не чужд некоего аристократизма. - Я мог бы предположить нечто подобное, - говорю, - если б мог себе представить, кто и зачем может подставить Витька. Но скорее я склоняюсь к мысли, что он просто пал жертвой цепочки недоразумений. Знаешь, одно влечет за собой второе, и так далее... пока Витька не начинают винить во всех происходящих неприятностях. - Цепочка недоразумений... маловероятно, - Степа разочарованно поморщился. - Ладно, пусть не так уж маловероятно. Но довольно скучно, тебе не кажется? Давай лучше представим, что кто-то действительно его подставил и проработаем эту гипотезу. А недоразумения оставим на потом? Это Степанович. Ему хочется поиграть в интеллектуальную игру, решить головоломку, и, если вводная похожа на действительность, что же - тем интереснее. Я и сам не прочь поиграть сейчас в детектива, эдакого Мегре без юбки, или кто там был с юбкой... По примеру Степановича, я добавил себе коньяку и закурил. Итак, для начала очертим круг подозреваемых, - он говорил голосом опытного ведущего из ролевой игры. Кое-какой опыт у него действительно есть, любителям подобных игр очень не повезло, что он не любит ездить на дикую природу. Степанович уставился на меня, подталкивая к ответу. - Все жильцы нашей хаты, - говорю. - Преступником является один из нас! - переиначил мои слова он, вроде как подавая мне пример предписанной словесности. Он вновь выжидательно замолк. Но генерировать идеи не моя стезя, ничего в голову не приходило. - А не стоит ли нам ввести в круг подозреваемых ещё несколько лиц, из тех, кто не является жильцом нашей квартиры? - Вряд ли, - говорю. - Влиять на произходящее мог только человек, регулярно бывающий в квартире. Степа многозначительно поднял кверху указательный палец: - Таковыми могут быть и фигуры извне. - Гости? - Кто у нас часто бывает в гостях, - задумчиво проговорил Степанович. - О! Светкин ухажёр... - Устаревшая информация, - с удовольствием поправил его я. - На данный момент - любовник. Сергей... фамилия мне неизвестна. - Кто ещё? - За рассматриваемый период времени, пожалуй, никто. - Ай-яй-яй, мы забыли опредилить этот период времени, - посетовал Степа. - Лично я беру со времени моего приезда и по сегодняшний день. - Возможно раньше, возможно что и раньше... Думаю стоит взять с начала августа. Я пошевелил пальцами с зажатой в них сигаретой - приятно отметив, как ловко это у меня выходит, - мол, тут тебе лучше знать. А Степа тем временем продолжал рассуждать: - Врочем, всё равно, новых подозреваемых это нам не даёт. Тогда другой вопрос, мог ли злоумышленник регулярно посещать квартиру, не попадаясь при этом на глаза нам, коллега? - Отвечаю: очень сомневаюсь что подобное возможно. Промежутки времени, когда мы одновременно отсутствуем, очень нерегулярны и труднопрогнозируемы. Может ли быть преступник настолько изощрён? - Чтобы настолько? Нет, не думаю. Но и считать его дилетантом, мой дорогой Двоегримов - преждевременно. Может статься, что его жизненный опыт сложился очень подходящим для данного дела образом. А если ему и не требовалось бывать в квартире? Что если он влиял на события посредством одного из жильцов, используя того как своё орудие. - А вот это уже вопрос непростой. Я задумался, пригубил рюмку, сделал последнюю затяжку от почти дотлевшей сигареты, ещё раз пригубил - и идея пришла. - А вот-ка что. Нам следует, в таком случае, считать преступником жильца. А в список возможных мотивов добавить возможное влияние извне. Степанович, явно под впечатлением от моей изобретательности, довольно покивал головой, что было мне чрезвычайно лестно. - Отлично! - провозгласил он. - Мы достигли первого результата - у нас есть чётко очерченный круг подозреваемых. Поздравляю, коллега! Мы звякнули дешевым стеклом бокалов. - Итак: Светка и её Сергей, Альфия, Боряров. - Ленка и ты, - добавил я. - И ты тоже, - оживился Степанович. Кажется, мысль, что вот мы тут ищем преступника, и кто-то из нас двоих он и есть, доставляла Степе особенное удовольствие. Посмеиваясь, мы ещё выпили, иронично друг на друга поглядывая. - Меня с женой можно расценивать как одного подозреваемого. На такое дело мы пошли бы вместе, - с мечтательным видом заявил Степа. - Вот уж верно, жена проворачивающая делишки за спиной у мужа - небывалое дело, - поддел я его. - Туше. Но действительно, это не она копала под Витька. Ей это просто не нужно, достаточно было изъявить желание и я бы сам всё сделал. А если бы это был я, то я сделал бы куда проще - выгнал бы по первому, высосанному из пальца предлогу. Я развёл руками, признавая его правоту, и сказал: - Кстати, мне пришла в голову мысль, - говорю. А мне действительно эта мысль пришла в голову только что, - а ведь оттого, что Витёк съехал, больше всех выигрываю я. Сколько я уже ищу себе место. А теперь оно у меня есть, и даже переезжать никуда не надо. Степанович расхохотался: - О! Дело раскрыто! Ты виновен! - и выходя из роли, добавил тише: - Что-то нас начало заносить. - И неудивительно, - я поднял и покачал в пальцах графинчик, где коньяка оставалось совсем чуть-чуть. - Ещё заказывать? Степанович на секунду задумался. - Да. - Значит, если отбросить смех, то у нас четверо подозреваемых. Пройдёмтесь по списку, коллега. - Света, - начал я, - тихая и скромная, типичная "серая мышка", врочем, вполне симпатичная. - В тихом омуте... - Да. Но в одиночку на подобное... вряд ли способна. А вот в связке с Сергеем... А вы не знаете, дорогой коллега, как у данного гражданина с жилищным вопросом? - Общежитие. - Тогда это мотив. Поселить Сергея вместо Витька. Алиби нет: в таком продолжительном незадокументированном процессе алиби не может быть ни у кого. - Тут есть одно небольшое "но", - возразил Степанович, - при таком мотиве, Свете выгоднее было бы избавиться от Альфии. При существующем же раскладе им придётся жить в разных комнатах, потому что не получается обмена. Не переедет же Альфия в комнату Борярова, в самом деле. - Резонно. Но! Даже и такой расклад для Светы лучше, чем ничего. И кроме того, она с Альфи давние подруги, и они весьма близки. Одно дело подставить просто знакомого человека, и совсем другое - предать лучшую подругу. Согласитесь, коллега? - Не могу с вами не согласиться коллега. И не устаю поражаться вашей проницательности, - похвалил меня Степа. - И более того, - воодушевлённо продолжил я, - нельзя отрицать, что в этом случае Александр Боряров может стать следующей жертвой. - И значит, события продолжат развиваться, а мы, вооруженные нашим знанием, сможем их отследить и получить, наконец, прямые свидетельства. Но хорошо, запомним и идём дальше. - Любовник Светы Сергей. Личность не слишком мне известная. Если доверять поверхостному впечатлению, человек скромный, небогатый, но без завышенных запросов и из хорошей семьи. Теоретически, мог бы действовать и без ведома Светы, с тем же мотивом. Но всё же это маловероятно, слишком мало у него было возможностей влиять на происходящее, так как он практически ни с кем кроме своей любовницы не общается. Следовательно, я заключаю, что дейстовать Света и Сергей по отдельности не могли - только как соучастники. - Логично, дорогой мой Двоегримов. И в этом контексте возникает вопрос. Если в скором времени Сергей попробует вселиться, будет ли это прямой уликой - ваше мнение? - К сожалению, только косвенной. - Ну что же, - подвёл итог Степанович, - тогда, случись подобное, мы сможем продолжить разработку этой версии. А пока можно закончить с этой преступной парочкой. Кто у нас на очереди? Альфия? Её мотивы может быть куда запутаннее, а может и куда проще. Не удивлюсь, если ей просто нравилось портить жизнь бедняге, но может она ему за что-то мстила? Во всяком случае, ещё одно место в квартире её не нужно, хотя... Как у неё на личном фронте, вам не известно? - Нам известно, - говорю, и Степа понимающе улыбнулся. - На личном фронте она в данный момент одна. Кроме того, коллега, позвольте всё же не согласиться с вами по поводу возможных мотивов. Альфи, конечно, может казаться стервой, и зачастую ею и кажется. Но вы и сами знаете, что у неё это всего лишь барьер, психологическая защита в некомфортной ситуации. Тем не менее, при достаточно веской причине, она могла бы спровоцировать произошедшие события, она достаточно прагматична для этого. В качестве мотива, могла быть и помощь Свете, даже и без ведома последней. - Если это Альфия, то вывести её на чистую воду будет труднее всего, - озабоченно заметил Степанович. - Да. И мне очень не хочется думать будто это она, - добавил я насколько мог серьёзнее. - И последним у нас остался Александр. Жду ваших выкладок, коллега. - Александр Боряров. Услужливый, но одновременно скользкий тип. Скрытен, аккуратен. Мне лично он не по вкусу, не люблю таких. Мог ли он подставить Витька, думаю что да - мог. Но видимых мотивов не имеет, как раз он с Витьком уживался вполне неплохо. Но если вы, коллега, скажете, что у Борярова есть невеста, которой негде жить, то бьюсь об заклад, что преступник именно он. - Бедный Сашка, как ты его жестоко. Честно говоря, не знаю даже откуда ты всё это взял, - удивлённо сказал Степанович, но тут же вернулся к игре: - Должен огорчить вас, дорогой мой коллега. Девушка у Александра есть, не знаю уж невеста ли, но дело в том, что у этой девушки собственная квартира, что доподлинно мне известно. Если бы Александр хотел жить с ней вместе, то уже жил бы, на её квартире. Я вновь развёл руками: - Тогда Боряров невиновен. Мы со Степановичем поздравили друг друга с грамотным ведением дела, и подняли за это тост. А после перешли к планированию наших дальшейших действий. Там были и хитроумные ловушки и ловкие исподволь допросы и даже очные ставки. Мы высказывали друг другу оптимистичные прогнозы, из которых следовало, что у злоумышленников, кто бы они ни были, теперь, когда мы встали на их след, не остаётся никаких шансов. И, хотя это уже было лишнее, мы добили-таки четвёртый графинчик коньяка, и для порядка обсудили возможность пятого, от которого благоразумно решили отказаться. И вышли из кафе, продолжая строить сложнейшие планы. Я чувствовал, что иду неровно и долго не мог правильно выговорить фразу: "нет ничего на свете тайного, что не стало бы явным". Степа держался на ногах крепче, но постоянно хлопал меня по плечу и повторял: "Если убийца не идиот, то следующей жертвой будешь ты". Эпизод 10. Совицкий различает два вида похмелья: "будунячая тревога" и "будунячая тоска". У меня приключилась сегодня вторая. Слабость в мышцах и противное подрагивание, не было полной уверенности, что, если встать, то копыта не подломятся - что-то многовато для одного только коньяка. Тем не менее, на столе какая-то добрая душа оставила стакан с желтоватой жидкостью, всё ещё с пузыриками; я заставил себя потянуться и убедился, что это излюбленная Тёмкина "чебурашка", то есть модная сейчас, среди подобных шкетов, газировка. В квартире никого, в конце концов утро понедельника, тихо и уныло - подстать моему, действительно, тоскливому настроению. В холодильнике обнаружилось пиво, и много. Ох и устроили нам вчера со Степой втык за не него, наверное. Я взял бутылку, устроился на подоконнике и попробовал найти себе какое-нибудь занятие. Ничего не хотелось. Последняя штурмовщинка, случившаяся на работе, кончилась несколько дней назад - успешно отбились, - и теперь ничего срочного передо мной не стояло. А перебирая в уме возможные развлечения, я на каждое из них честно себе отвечал: "не хочу". Я сходил даже к компьютеру, поглядел на имеющиеся игрушки, но и там ничем не соблазнился, а потому вернулся на кухню и взялся за вторую пива. Переборщили мы вчера со Степой. И с выпивкой и с танцами на костях Витька. Хотя с выпивкой не так уж - бывало и хуже. А вот проблема моя с поиском квартиры наконец решилась, зато самым отвратительным образом. Действительно, с отъездом Витька я выигрываю больше всех, потому что теперь мне достаточно только формально заикнуться Степановичу, и место моё. Почему так со мной случается? Помню, лет мне было как сейчас Тёмке... нет я был уже постарше... выпросил я у родителей деньги на шикарную игрушку - большой синий пистолет, стреляющий присосками. Но достался мне бракованный пистолет, что там с ним было не так, стёрлось из моей памяти, но брак был какой-то серьёзный. Я вернулся чтобы пистолет этот поменять, но... оказалось, что все их уже раскупили. Может быть, я готов был заплакать, может и плакал. Помню только что продавщица взохнула и повела меня к подсобке; она взяла у меня мой пистолет и скрылась за дверью, а потом вернулась и дала такой же, но без всякого брака - фантастика. Но из-за двери я вдруг услышал обиженный голос такого же как я пацана: "Мам, он не стреляет!" Я унёс этот пистолет, я был маленький и не сразу всё понял. Или другое, много позже, в восьмом классе музыкальной школы, когда под последним, отчаянным напором родителей я сдавал выпускные экзамены. Наша учительница по сольфеджио умерла, уже после экзамена, но так и не успев поставить нам оценки, идущие в аттестат. Я как раз вышел из концертного зала, где отыграл с грехом пополам свою экзаменационную пьесу, что-то из Чумарозы. Ко мне подошла грустная завуч и спросила: "Федя, ты не знаешь, что Любовь Александровна собиралась тебе поставить за сольфеджио?" Я был ошарашен своим посредственным выступлением, и в замешательстве ничего не ответил. Оценка мне не была известна, но даже добрейшая Любовь Александровна вряд ли за сольфеджио поставила бы мне больше тройки. А завуч полувопросительно добавила: "Наверное четвёрку?" И я промямлил своё "да". А ведь мне до лампочки была эта четвёрка. Плевать мне было на оценки в музыкальной школе. Я был рад уже тому, что за год до этого меня освободили от хора, из-за ломающихся связок, а теперь и вовсе это ярмо с меня спадёт, и можно будет больше играть в футбол и просто шляться во дворе. Но вот ляпнул же, и, получается, воспользовался чужой трагедией в своих интересах. Родители ещё радовались, что хоть где-то у меня по музыке четвёрка - я им не стал рассказывать. На втором курсе института. Я тогда гонялся с высунутым от азарта языком за своей Милой, вследствие чего, вдруг оказался с десятью долгами перед допсой, количество совершенно не совместимое с дальнейшим обучением. Я уже мысленно примеривал на себя военную форму, но вдруг получил от заведующего кафедрой вычтехники божественное предложение: я ему делаю программу "электронного тестирования" для первокурсников, а он пробивает мне допуск на дополнительную сессию, до которой, вообще-то тогда допускали не более чем с шестью долгами. Я конечно же согласился, и с трудом, но сдал эту злокозненную сессию, и доделал потом этот несчастный тест. Но в итоге оказалось, что тест этот делал другой парнишка, даже мне немного знакомый. Он просто немного затянул эту работу и заведующий ВТ сделал мне предложение просто "в минуту слабости". Парнишка был разгильдай похлеще меня, и, потеряв свой главный козырь на кафедре, был в эту сессию отчислен. Пошел служить вместо меня. Сколько себя помню, всегда со мной происходит подобное. Почему-то мне почти всегда везло исключительно за чужой счет, подленькое такое везение. Был бы я злодей какой, ух какой вышел бы коварный. Но всё это происходит без моего сознательного участия. А может по-другому и не бывает? И вот опять. Ну что, я откажусь от освободившегося места у Степановичей? В центре города, в хорошей квартире с хорошими соседями, с друзьями? Не откажусь. Тем более, ничего больше не предвидится. Видимо, сегодня вечером и скажу Степе, что перехожу на официальный статус в его берлоге. Пошучу ещё небось, что, мол, я жертва обстоятельств. Но всё же мне хотелось бы, чтоб сегодня все вернулись домой попозже. За такими мыслями я, незаметно для себя, высосал пять бутылок и выкурил почти треть пачки сигарет. Сумерки за окном неумолимо напоминали, что скоро, скоро уже закончится рабочий день, и придётся говорить с вернувшимися Степановичами. У меня возникла идея, что разговор этот можно и отложить на завтра - какая в сущности разница, за один день ничего не переменится. Я сходил за телефоном и набрал номер Совицкого. - Ба, Федюха, привет! - приятно удивился он. - Приезжай сегодня, погудим. - А я и так, - говорю, - к тебе собираюсь. Как ты смотришь, чтобы устроить ночь преферанса? Копеек по тридцать за вист. - Шикарная идея. Жду. - Хорошо. Собирай наших игроков пока. Я скоро буду. Преферанс у Совицкого, это без неожиданностей - напьюсь. И действительно, я поехал, играл в преферанс и напился. Однако, всё вышло на удивление хорошо. Умеет наш толерантнейший из адвокатов создать дружелюбную атмосферу, несмотря на общий пьяный угар. Это удивительно, но иногда я приезжаю к Совицкому просто посидеть, без всякой задней мысли: разговоры, незначительные вести, анекдоты слушать, в преферанс играть; и всё это в обстановке, когда ни один из твоих недостатков не задевает окружающих, когда твоё присутствие не обязательно, а просто лучше, чем ничего, и никому от тебя ничего не нужно, разве что не пропускать очередную рюмку - а мне это обычно не трудно. Этот же вечер прошёл ещё лучше обычного, потому что приносил только хорошие новости. Руся всё-таки сумел переторчаться. Совицкий его навещал недавно и всё было в порядке. Девчонки той, что в прошлый раз была - не было её. И для неё это очень хорошо. А Серёжка меня удивил заявлением о своей завязке, и правда за вечер не выпил ни рюмки - в виде исключения его прощали. Кроме того, в квартире появился новый жилец - вполне себе симпатичный малый. Анекдоты опять же новые рассказывал, и пил с удовольствием, но без лишнего азарта. И хотя Русе ещё очень долго, а может и всю оставшуюся жизнь, придётся каждый божий день отвечать самому себе на вопрос, а не купить ли ему кокса. А Серёжка, скорее всего, не продержится и недели, как, кстати, и этот новый парень Гриша. И пусть случится ещё с нами много самой непредсказуемой отвратительной всячины, но в этот вечер я чувствовал, что жизнь имеет слабую, но тенденцию развиваться и к лучшему тоже. И так уж вышло, что напился я раньше других, так как начал прикладываться к пиву ещё с утра. Но и это вышло очень удачно. Я не так уж много выпил и проснулся раньше других бодрым и вполне довольным жизнью. К тому же, вечером я ушёл спать в полосе везения, с неплохим выигрышем, который потратил в магазине, насладившись заодно тихим и холодным, очень ранним утром. Я купил ребятам пива на опохмел и всякой ленивой еды. Сам пить снова не стал, потому что мне и не требовалось, а начинать пьянку по-новой не хотел. Лечил, как заботливая мамочка, единственного перебравшего - Совицкого. Уходить я не торопился, день продолжался вполне в духе предыдущего вечера, и к Степановичам я вернулся только к шести вечера и с оптимистической улыбкой на физиономии. В тёмном коридоре Альфи наградила меня быстрой оплеухой за посигновения, а на кухне я встретил и всех остальных, да ещё и посул ужина от Ленки. Степа о моём официальном вселении не заговаривал, что было очень кстати. Правда скромница Света, кажется, посмотрела не слишком дружелюбно, а Боряров сидел на моём подоконнике, причём в совершенно не правильной, не удобной позе. Но я решил просто не обращать внимания на мелочи - умостился на табуретке. Степанович на меня поглядывал, поглядывал, да и говорит таинственнейшим голосом: - А ты знаешь, кто вчера приезжал, Двоегримыч?.. Денис. - Какой-такой Денис? - Денис Художник! - тоном опытного конферансье провозгласил Степа. - Как? Наш Художник? - Угу. - Ни и что он? Где он? Надолго ли. - Да он жить сюда переехал, представляешь? Из Москвы. И уже целый месяц как живёт, а навестить сподобился только теперь. - Это на него похоже, - говорю. Надо ж какие новости. - И нажрались опять в последнее гавно, - хладнокровно наябедничала Альфи. Степанович довольно рассмеялся и стал рассказывать: как пришло вдруг письмо по электронной почте, каким-то образом Дениска нашёл его ящик, как приехал и что он рассказывал, что квартиру снял в области и уже и на работу устроился. А переехал он из-за каких-то проблем с женой. А я вспоминал, как мы жили - Денис, Степа и я и ещё Димитрий - вчетвером в одной общежитской комнaте подряд четыре года, а то и все пять. И знали друг друга как облупленных и терпели все собственные выкрутасы и привычки. И хотя нельзя сказать, что мы были неразлучны... А может быть, и можно так сказать. Потому что все развлечения, все приключения, приятные и не очень, все проблемы делили мы тогда на четверых. А потом окрутила Дениску одна симпатичная особа и вышла за него замуж, сымитировав беременность, и увезла его от нас в Москву. И куча лет уже с тех пор прошла. И Димитрий уехал... Степанович закончил своё повествование, и я ему и говорю: - А давай, сегодня к нему поедим? Далеко это Сертолово? - Третий день подряд, - прокомментировала Альфи, и с намёком посмотрела на Ленку. - А с чего это ты взяла, что я вчера пил? - говорю. - Это же ты, Двоегримов, - безаппеляционно отрезала Альфи в ответ. - Блядовал и пьянствовал - точно. Странно, что вернулся трезвый. Степа поймал взгляд жены и успокаивающе поднял руки. - Нет, Фёдор. Сегодня я не поеду. И до работы оттуда больно далеко. - А я сьезжу, - говорю. Мне хотелось ещё хотя бы сегодня продолжать баловать себя беззаботностью. Ужина я всё-таки дождался, потому что, собственно, ждать долго не пришлось, к тому же это ведь был Ленкин ужин. А потом с помощью компьютерной карты выбрал маршрут и транспорт для поездки. До Просвещения добрался на метро, там немного поплутал в поисках остановки и занял место в микроавтобусе. Рядом на сидушках располагался всё больше обычный "средний класс": дамы, громадные в своих шубах, с пакетами из универсама; мужики будто размерами поменьше, усталые с работы; кто-то вытаскивал блестящий подсветкой мобильник и сообщал: "да, сел, буду минут через двадцать"; напротив меня уселись два молодых парня, они сосали из жестяных банок какую-то алкогольно-фруктовую дрянь, от них неприятно разило смесью перегара и химии. Наконец, последнее место было занято, и мы отъехали от начавшей вновь набираться очереди. Водитель, не переставая отсчитывать сдачу, пронзил поперечный автомобильный поток, и вскоре мимо меня понеслись шикарные коттеджи Выборгского шоссе, автосалоны, элитные жилые комплексы, а потом и обычные для окраин сверхбольшие супермаркеты. Затем кончились и они. Промелькнул посёлок, где попадались уже и дешевые сборные домики и просто старые обветшалые деревянные дома. Убежала вдаль, в обе стороны, кольцевая, постоянно расширяемая, но всё равно слишком узкая, с очень выгодным скоропортящимся дорожным покрытием. Пробка у поста ДПС и разъезда заставила нас немного поскучать, но вот, наконец, и она позади, и только лес вокруг. Хвойный, чёрный и мрачный, почти неразличимый в сгущающихся сумерках. А когда последние, придорожные фонари исчезли за холмом, в окна перестало быть видно хоть что-то. И маршрутка, словно застеклённый балкон сорвавшийся с пятого этажа, неслась с безумной скоростью сковозь абсолютный мрак и горела собственным оранжевым огнём. И я не понимал, толи водитель крутит баранкой по наитию, по привычке, толи ориентируется на свет встречных фар. Неверный свет издали приближался, отделился от потока машин, вновь разделился на ряды фонарей. Маршрутка замедлилась, стала останавливаться, люди начали группками выходить, чуть в стороне от шоссе маячили окна пяти- и девятиэтажек. Водитель свернул на тихую тёмную улицу и, проехав метров триста затормозил у обочины. - Кто Заречную семь просил?! - Спасибо, - заказал я и вышел. Маршрутка, уже почти совсем пустая, взревела движком и унеслась дальше, оставив меня в темноте. Я надеялся, что пятиэтажка передо мной и есть тот дом, а не, например, дом через дорогу. Прикинув расположение квартир, я вошел во второй подъезд. У меня есть особая привычка, что-то вроде слабо выраженной мании. В таких вот случаях, я почти никогда не сообщаю заранее, что приеду, не прошу меня встретить, даже если в абсолютно незнакомом городе или с тяжелым багажом. Так я ездил к родственникам в Краснодар, к однокласникам в МГУ, к знакомому в Киев, и к другому в Белорусию, так догонял друзей в отпуске в Крыму и на Ладоге. Сам не знаю почему, я не люблю договорённостей заранее и встречающих делегаций, а о злоключениях с тяжелым рюкзаком за спиной, и иногда даже без точного адреса, вспоминаю потом с удовольствием. Я не звонил Дениске и только знал от Степы точный адрес. Но так как Дениска домосед, то я наверняка его застану. Пауза после звонка, засветился и мигнул свет в дверном глазке, открылась дверь. - А, это ты. Заходи, - флегматично сказал Дениска, пропуская меня в квартиру. - Ты что, мне не рад? - говорю. - Почему, конечно рад. - Тогда, здорово, хмырь! - я обнял его, и он неловко похлопал меня по спине. Я начал было расстёгивать куртку, но Дениска меня остановил. - Погоди. У меня совсем ничего нет. И стал одеваться сам. Дениска с виду почти не изменился. Мы с ним примерно одного и того же среднего роста, но раньше он весил килограммов на пятнадцать меньше. Сейчас он располнел, даже заметно брюшко под майкой. Впрочем у меня тоже теперь не все килограммы в мышце. А вот характер Денискин видно остался как был. Немногословный, замкнутый и донельзя уравновешенный, Дениска часто производил на людей не лучшее первое впечатление, когда казался им или спесивым снобом, или, иначе, страдающим лёгкой формой унылого аутизма. Но иным девушкам он сразу нравился, чем пользовался без особой разборчивости. Мы вышли на улицу, и Дениска махнул рукой через дорогу: - Круглосуточный. Время занавешивать шторами полки с крепким алкоголем ещё не пришло, и мы решили шиковать, По старой своей традиции придя к компромиссу: я взял то, что хочу, и он взял то, что хочет. Из еды я, как обычно, по-плебейски выбрал ту муру, которую готов был съесть. Но не таков Дениска. Гурман и эстет, он наверняка покупал закуски именно под свой ром. Буду делать вид, что мои нарезки отлично подходят к джину, не впервой. Когда мы пронесли покупки на кухню, у меня зародилось забавное подозрение. Раковина, газовая плита и холодильник... и четыре табурета. Всё. Три табурета были заняты электрическим чайником, разделочной доской и парой глубоких металических эмалированных мисок, одна кастрюля на плите, да на холодильнике сушилка с вилками-ложками и несколько разномастных стаканов и кружек. Кстати сказать, было чисто, ни грязной посуды в раковине, ни жирных пятен на полу. Может, и в характере Дениса что-то переменилось. В обе миски мы высыпали - да какая разница - всё вперемежку. Дениска достал с дальнего края холодильника подходящие стаканы и, подавая пример, пошел в комнату, используя свой табурет вместо подноса. Моё подозрение подтвердилось, за двустворчатой дверью, с декоративным непрозрачным стеклом, открылась совершенно пустая комната с единственным исключением, широким лежаком, зато стоящим точно посередине, и падай с него во сне в какую хочешь сторону. В дальней стене располагалась ещё одна дверь. Я с удивлением спросил: - Шикуешь северянин? Дениска, не оборачиваясь, как будто бы сам себе, кивнул. Через вторую дверь мы прошли в "кабинет". Дениска, включая лампочку, так и сказал: - Это кабинет. И здесь уже, можно так сказать, имелась мебель. В углу, слева от окна, стояли старый деревянный стул и небольшой стол - приглядевшись, я решил, что он перекочевал сюда с кухни - с компьютером на нём. Давно что-то не встречал я квартир без компьютера, а иногда видел, как вдруг сеть почему-то отрубается и хозяин долго чешет репу сперва, а потом говорит: "О, книжку можно почитать", - или начинает искать давно потерянный пульт от телевизора. Телевизора, впрочем, в "кабинете" не было. Зато у стен друг напротив друга стояли два зеленых кресла на лакированных ножках, а в дальнем от окна углу располагались фонарь, белый экран и самый настоящий мольберт. По всем полу, то там, то здесь, виднелись засохшие, не оттёртые до конца следы краски. - Молодец, что не бросил, - говорю. Дениска меланхолично покивал, да, мол, молодец. Мы услелись в кресла. Ширины комнаты как раз хватило, чтобы разместить между нами оба табурета. Дениска всегда любил повыпендриваться с расстановкой мебели как-нибудь эдак, не как нормальные люди, а вот отсутствие пыли на столе или, скажем, пустых бутылок на полу, это уже что-то новое. Раньше, на самое первое предложение о совместной уборке он возражал: "Это панковская квартира". Я взял в руки бутылку с кабаньей головой и, за отсутствием возражений, наполнил стаканы джином. Мы выпили: "за встречу", "да, шесть лет", "все дела". А потом взяли миски на колени и откинулись поглубже в кресла, которые оказались ничего, удобные: тело проваливалось так, что удобно было закинуть ногу на ногу, а на подлокотник надёжно, сама собой опускалась рука со стаканом. - Рассказывай, - говорю. - Сам рассказывай, - с усмешкой огрызнулся Денис. - Ты переехал, ты и рассказывай. Он помедлил, вертя в руках стакан, и сказал: - Я с женой развёлся. Из рассказа Степановича, я примерно так и понял. Из-за ссор люди бывает, конечно, разъезжаются, но не по разным же городам. - Как случилось-то? Что произошло? Денис пожал плечами. - Вроде бы она меня бросила, но так, что вроде бы это я её бросил. Он не выглядел подавленным - нормальный спокойный, чуть заметно ироничный, обычный Денис, - и я позволил себе улыбнуться. - Ничего не понимаю, - говорю. И он ответил мне ухмылкой. - Жили-были, наживали... И вдруг, в один прекрасный день, заявила она мне, что я её не люблю. А раз так, надо это дело... - он стукнул крест-накрест рёбрами ладоней. - Ушла, неделю не появлялась... Может у родителей жила?.. Я же сидел дома, искал её по телефонам, думал. Первый день думал, что образуется. Второй - вспоминал, что мог натворить. Потом - как бы всё исправить. Но, в итоге она появляется сама и требует развод. То есть, как бы я хочу развод, а она, в этом случае, согласна. Дениска рассмеялся тихим неестественным, кашляющим смехом. Но это его обычный смех, другого я от него и не слышал. С чувством умора-то у него всё в порядке, а вот смеяться, его будто бы учили, навроде как Маугли - разговаривать. Посмеиваясь, Дениска заключил: - А что произошло, да как так получилось, я так и не понял. - Может, она тебя на измене какой поймала? - Не изменял я ей, ни разу не было. Врать он умеет, но мне-то врать незачем - судить я не буду. К "супружеским изменам", к чужим, все обыно относятся негативно. Я же отношусь к ним просто без осуждения - не моё это собачье дело, чужие измены. - Может, она думала, что поймала, - говорю. - Может, - безразлично отозвался Денис. - Сочувствую, Дениска, сочувствую. Как с дитём-то, успели? Чёрт их знает, всё-таки почти шесть лет прошло. - Хвала Аллаху, нет. С потомством мы решили подождать, пока не будем в состоянии в ипотеку ввязаться. Финансово, я имею в виду. А финансово мы к такому состоянию и близко не приближались пока. От том, что женился он вроде как на беременной женщине, Дениска предпочел не вспоминать. И я уж точно не собираюсь напоминать об этом. Хотя интересно, как же она тогда выкрутилась. - Я в порядке... - продолжил Денис, - нет, был период времени, когда ситуация меня просто убивала. Но теперь - порядок, - он заговорчески наклонился ко мне. - Теперь, я даже побаиваюсь, что она меня найдёт и начнёт мириться. - Что, значит и в самом деле не любил её? Денис неопределённо мотнул головой, не соглашаясь, но и не отрицая. Мы помолчали, и я решил, что давай-ка сменю тему разговора. - Что теперь пишешь? - спрашиваю. - Посмотри, - разрешил Дениска. Это вообще хорошо, когда кто-то из друзей занимается чем-то. Не просто на гитаре брынчать умеет, а, например, в настоящей группе играет, или в театре каком актёрствует. Чувствуешь, что немного соприкасаешься с культурой, не говоря уже о контрамарках. Дениска рисует. И ведь мне и впрямь было немного интересно, чем он занят сейчас, потому что его картины как минимум необычны. Как ни странно, я кое-что знаю о живописи. Впрочем не странно - знаю я всё это от Дениса. Да и почти все умные словечки я подцепил от него, и манеру культурной речи тоже втихаря перенимал у него. У меня папа-то - лесоруб, а его родители - инженеры, интеллигенция. Я Дениске за науку его благодарен, это очень полезные знания, наравне с другими: с астрономией, географией, литературой, дегустацией вин - не крепленых, - составлением цветочных букетов и женской анатомией. Что же касается живописи... Дениска никогда не станет профессиональным художником. Не будет он известен, не будут его картины стоить бешенных денег. И вообще, я удивлён, что он ещё не бросил это занятие. Тут дело в чём: относится он к этому делу безолаберно, как и ко всему остальному. Прежде всего, он попросту ленится, бывало, подойдёт к мольберту мазнёт чего-то, и ушел уже чай пить - только краски зря на палитре сохнут. Или нарисует уже всё самое главное, что уже и мне идея работы понятна, но не закончит картину, и, глядишь, вон она уже валяется в пыли под кроватью. Нет чтобы, как нормальные художники, бритвой её порезать. А даже если картину и закончит, покажет может мне да Степе, а потом сунет в шкаф и забудет. И главное ведь все обои в нашей общажной комнате маркерами изрисовал - благо обои были почти однотонно белые, - но всё зверушки из детских книжек, смешно переделанные, демоны всякие да хентайные цыпочки - хотя это забавно было, на маркеры мы со Степой скидывались. А взял бы да повесил картину хоть одну: зашла бы в гости девочка, спросит кто художник, а он бы небрежно: "я". И ещё, Денис совершенно не говорит о своих картинах. Вернее может, и говорит, если спросишь, но видно что к подобным разговорам он равнодушен. А говорить-то надо. Завести знакомых художников и с ними, когда не пишешь, то говорить. Тогда и о тебе, быть может, заговорят. И выработать, чёрт возьми свой стиль: выбрать одно - желательно современное - течение, и какую-нибудь особенность, чтобы тянуть на новаторство. Но нет у Дениски своего стиля и ему это до лампочки. У него все картины разные. У него есть небольшая акварель, с неканонически насыщенными цветами и резко очерченными формами. На сухой бумаге переплетаются там яркие тёплые ленты - бессмысленная мешанина красок. А приглядишься: девушка на берегу океана. И не какой-нибудь кубизм - а стройная фигурка в развивающемся на ветру тонком платье. Или есть мой портрет, написанный углём и китайским механическим карандашом. Там сразу чувствуется, что вернулся я поздно, пьяный и усталый, и забылся тяжёлым сном, причём не на своей даже кровати. И нарисовано так реалистично и правдоподобно, что не сразу и заметишь, а тело нарисованного меня перекручено совершенно невозможным образом. Это я перевернулся на другой бок, пока Дениска меня рисовал и ему стало интересно закончить рисунок. Не гнушался он и сатирического хулиганства. Есть у него не совсем дружеский шарж - маслом на холсте! - на одну бывшую подружку Степановича. Она и заходила то раза два всего, брезговала видимо нашим бардаком, и о характере её, мы с Дениской так ничего толком и не узнали. Но при первом же её визите, глаза нашего художника загорелись. Он изподтишка её разглядывал, и как только девица ушла моментально развил кипучую деятельность. Набросал с десяток этюдов, выпросил у Степы фотографии... Работал наверное недели две, кучу времени, почти каждый день - думаю, не каждый портрет президента, сработан с таким же тщанием. Женщина посреди джунглей, схваченная в середине шага. Сухощавая стерва, облаченное в какое-то шикарнейшее прет-а-порте. Остроносые туфли, на длиннющей шпильке, как будто добавляют ногам ещё один, звериный сустав. На пальцах рук, готовые схватить, длинные и тонкие, почти свернувшиеся в трубочки кроваво-красные ногти. И тонкие жилы-мускулы, напряженные, готовые к броску. А лицо милое, с ласковой улыбкой, но что-то в нём есть такое... стоит на него посмотреть и некоторое время вообще на всех женщин поглядываешь с опаской. При всё при том девочка выглядит один в один, никаких отдельных преувеличений, характерных для шаржей, я на картине не нашел. Степа надорвал живот, а его подружка, к счастью, свой портрет так никогда и не увидела. Дениска же, на моей памяти, больше в такой манере работать не пожелал. Рисовал Денис и разнообразнейший кубизм-экспрессионизм, и потому я могу поговорить и на эту тему, но эти художества всё равно остались выше моего мещанского понимания. Были у него и пародии. Мне запомнился городской романтически-мрачный парк: дорожка, черные угловатые деревья с листьями, нарисованными золотой краской - типа наша знаменитая осень, - акварельное серое небо. В общем, хлам, который часто можно встретить на Невском на художественном базаре. В центре картины человек, стоящий спиною к зрителю - одинокая печальная фигура, рука горько прижата к лицу. Я поглазел, соображая, и вдруг до меня доходит: "Этот алкаш сейчас блеванёт", - говорю, и Дениска довольно оскалился. Ещё у него есть картина, которую я не люблю, но нарисованно сильно. Дворняга на подстриженном до коричневы газоне. У неё перебитый позвоночник и мутные от боли глаза. Её сбил автомобиль, на наших с Дениской глазах, мы тогда в институт шли вместе. Машина поддала газу и уехала, а псина из последних сил выбралась на обочину, да так там и осталась. С помощью телефона-автомата и справочной "ноль-девять" мы обзванивали ветеренарки, пропустили одну пару, но везде, где могли выехать на место, денег хотели больше, чем у нас было. Да у нас и не было. Под конец, кто-то из сочувствующих посоветовал позвонить собаколовам, но и там сказали, что подъедут только к вечеру. Наверно, они сдержали слово - на обратном пути дворняги я не увидел. Короче, снимая простыню с картины, я ожидал увидеть там всё что угодно - а точнее ничего не ожидал. Кажется, теперь Дениска решил побыть пуантилистом: картина складывалась из отдельных точек разных, не слишком многочисленных цветов. Но было и отличие, точки были крупные, такие не сделаешь одним тыком кисти, и были они квадратные, геометрически правильные, одного и того же размера, выстроенные ровными рядами - этим, мне помнится, постимпрессионисты не грешили. На картине крупным планом были изображены закрытые двери вагона метрополитена. За окнами давилась людская толчея, словно в час пик, и прижимала к дверному окну парня с девушкой, оба симпатичные и молодые. Парень смотрит на спутницу с глуповатым восторгом и пытается оградить её от окружающих напирающих людей. А та запустила ему руку под куртку, то ли обнимает, то ли крадёт бумажник... А может и ещё что-то, может ладони озябшие греет. Непонятно, потому что картина не закончена: лицо девушки не прописано, только слегка проступают неопределённые черты. Я понял, что картина эмитирует снимок дешевой цифровой камеры или мобильного телефона, и усмехнулся. - Забавно, - говорю, - но смысл пока ускользает, без её лица. - Само собой, - отозвался Денис, - я просто не подобрал пока подходящее лицо. - Сколько ты уже над ней работаешь? - Начал года полтора назад, - он запнулся, - я за последнее время очень немного работал. Жена не одобряла, считала глупостью, впустую проведённым временем. Я накрыл картину простынёй и вернулся в креслу. - Как же ты это терпел? - Что значит, терпел? Это семейная жизнь, надо уметь делать взаимные уступки. Я промолчал, поскольку в семейной жизни, в самом деле, ничего не понимаю, а Денис наполнил свой стакан и продолжил: - Это нормальная жизнь, она такая и должна быть, и с разногласиями и с конфликтами. У нас всё это было, как у всех нормальных людей. Но, если брать в целом, мы жили лучше и дружнее многих наших семейных знакомых. - И всё-таки развелись. И что теперь, она сосёт с тебя алименты? - Представь себе нет, даже не заикалась, она не любит всяких склок и судов. Мы просто всё разделили почти пополам: я оставил ей всю мебель и технику бытовую, а себе забрал машину, а сбережения - ей немного больше, мне немного меньше. - Ух ты, какая она оказалась у тебя благородная, - говорю. - А что ей всё это. У неё родители богатые, всё для неё устроят. Я ещё за холодильник новый пару взносов выплачу и будем в рассчёте. Мы ещё выпили, и Денис, хитро прищурившись, спросил: - А ты всё такой же классовый ненавистник брака? Свободная любовь и всё в таком роде? - Я давно перестал что-либо пропогандировать, даже свободную любовь. И знаешь, любви с тех пор стало больше, - говорю. - А у меня почитай уже два месяца как не было. - Как же ты выжил? - А я дрочил! - с ироническим пафосом воскликнул Дениска, и добавил: - Причем, исключительно, вспоминая жену. - Это надо в себе изжить, чувак. - Да, - рассудительно согласился он, - надо заняться поиском доступных женщин. Только вот прыгать по танцполу в поисках плоти - я уже вышел из этого возраста. Что ты посоветуешь? - Не сидеть сиднем дома, - говорю. - Больше общения, и ловить за хвост свою удачу. - Хорошо. Буду перенимать у тебя контакты. Мужской разговор за стаканчиком горячительного всегда, в тот или иной момент, приходит к теме женщин. Мы полушутливо обсуждали возможные тактики, как уравновесить, с учетом Денискинных активов, результативность качественную с количественной. За этим делом покончили с джином и взялись за ром. Но и разговор о женщинах может иногда прерываться. - Почему ты здесь квартиру снял? - спросил я между делом. - А в городе очень уж дорогая аренда, я даже не ожидал. - И тогда ты снял двухкомнатную - москвич. Дениска рассмеялся своим кашляющим смехом. - Нет, я искал однокомнатную в ближних пригородах. Просто надоело ездить на осмотры, меня один раз даже в Гатчину умудрились затащить. А тут подвернулась эта двушка - цена почти как у однокомнатной, из-за отсутствия мебели. - Да, неплохой вариант. И до города получается недалеко. - Вот только стоит она немного больше моей теперешьней зарплаты. Живу сейчас, исключительно на сбережения. Думаю искать себе соседа. Дениска выпил рому, вытащил из миски какой-то особенный кусочек мяса и стал его меланхолично пережёвывать. На меня он смотрел совершенно без намёка или особенного выражения на лице. Я улыбнулся. Эпизод 11. Переезд давно перестал быть в моих глазах событием. Аренда жилья не бывает навсегда: полгода, год, полтора - рано или поздно, попросят съехать. Новые подъезды, новые квартиры, новые текущие трубы, новые "обычные" маршруты в метро - они постепенно обезличиваются, сливаются в одно смутное понятие - я когда-то там жил. Само понятие "мой дом" опресняется и осушается, и, в конце концов, перестаёт что либо значить; вместо него остаётся только сублимация "сегодня я буду спать здесь": в кровати, на раскладушке у друзей, на двух стульях на ночной работе знакомого. Жизненный выбор поляризуется, всё резче выделяются два полюса и всё меньше возможности остаться где-то посередине. Или ты гражданин государства, с регистрациями, номерами и документами, и в долгах - желательно по уши, - или ты маргинал, вечно в подвешенном состоянии, перекати-поле. Для кого-то неприемлем второй вариант. Для меня неприемлем первый, давно уже нет "дома", а значит и переезд, как понятие, не имеет смысла. Сборы выходили недолгими. Я побросал свои шмотки в рюкзак, да подчистил свой мусор на компьютере Степановичей. И всё, и никаких особенных эмоций, за исключением некоторого удивления: пришлось увеличить объём рюкзака, отпуская лямки - иначе всё не лезло. Проводов тоже никаких не намечалось, о том, что я съезжаю, знал только Степа, и, следовательно, ещё и Ленка. Впрочем, я всё же пошёл на кухню выкурить последнюю сигарету и сказать "счастливо" всем кто там окажется. - Ну-ка, Федя, разговор есть, - сказала Света странным голосом, ловя меня в коридоре и затаскивая в их с Альфи комнату. Альфи не было. Значит она на кухне, минут десять назад я обменял у неё хлопок по заду на хлопок по морде. - Что ты себе позволяешь с Альфиёй... Тихоня Света жутким, диким шёпотом, в самых инквизиторских тонах, начала меня свеживать. Я, оказывается, ошибаюсь, если считаю Альфию одной из этих моих девок. И так далее: про скотство, про разврат, даже про вульгарность. А я обалдел и остолбенело глядел на Свету, поминая про себя чертей и тихие омуты. - Это всё тебе Альфи сказала? - спрашиваю, когда она остановилась, чтобы перевести дыхание. - Да и рассказывать ничего не надо. Поглядеть только в бесстыжие твои глаза... И она пошла на новый круг. Когда же в ход пошли требования, я уже и сам озлился. - Ничего я объяснять тебе не буду, - говорю, - не твоё это дело. Отмахнулся от нового потока оскорблений и вышел. Теперь эта серая мышка будет тихо меня ненавидеть. И плевать, наши с Альфи странные игры её не касаются. Вот такое вышло "не поминайте лихом". Но обдумывать случившуюся странную пакость не было ни смысла, ни желания. Я сходил всё-таки на кухню, известил находящихся там Борярова с Альфи о моём отъезде. А через пять минут уже взвалил на себя рюкзак. Альфи одарила прощальным поцелуем с объятием, а Александр крепким рукопожатием а-ля Степанович и широкой открытой улыбкой. Эпизод 12. Я проснулся от ухающей низкими частотами музыки. Подумал, сперва, что это Дениска в "кабинете" чудит, но нет - вот он спит у противополжной стены. Вчера, я официально въехал к нему жить, то есть поставил рюкзак у стенки и спросил, где я буду спать. Денискин здоровенный лежак, утопающий под грудой одеял и подушек, обманул мои надежды, оказавшись только одной диван-кроватью, а не двумя составленными диванами. Нам с Дениской, в своё время не раз доводилось спать на одной койке, когда к нам в общагу приезжали друзья - тогда, бывало, в комнате, на трёх кроватях парней до десяти помещалось. Но всё же - Дениска спит беспокойно, и локти у него острые, - и я начал прикидывать в уме, буду ли напрягаться и покупать что-нибудь вроде раскладушки, или плюну и раз и навсегда стану спать в своём спальнике. К счастью, Дениска в этот момент открыл дверцу стенного шкафа. - А их нам можно использовать? - с сомнением спросил я тогда. В шкафу, помимо стеллажа с вполне ожидаемыми мной картинами в запылённой бумаге, стояли напопа два матраса. Здоровые сволочи, толстенные, занимающие больше половины всего пространства этого закутка, и совершенно новые, всё ещё упакованные в целлофан. Они явно были рассчитаны на шикарную, совершенно диких размеров кровать. Такая вот внезапная роскошь для "тонких" клиентов. - Мне хозяин их специально привёз, как и кресла, - заверил меня Дениска, - где-то он это барахло нахаляву достаёт, насколько я понял. Я, конечно, удивился широте души "хозяина", которая душа, однако, всё равно потёмки, и потому больше об этом не думал. В конце концов, человек владеющей лишней квартирой может позволить себе и не такое меценатство. - Он мне ещё стол нормальный обещал. Не везёт, зараза, - задумчиво добавил Денис и начал дёргать на себя матрас. Денискин лежак мы перетащили в "кабинет", пришлось его придвинуть к стенке - Дениска печально вздыхал. Зато в большой комнате теперь лежали только два матраса у противополжных стенок, прямо на полу. Концептуально, по Денискиному выражению. Мы здраво рассудили, что всё равно оба храпим, а после такой перестановки, если вдруг кому-то из нас улыбнётся девушка - будет куда её привести, а именно, в "кабинет". Эта перестановка, в общем, единственное, что изменилось в квартире вместе с моим переездом. Я только ещё исполнил один традиционный ритуал, связанный с вселением в новую хату. Раньше там, правда, что-то делали с кошкой, но я просто прошёлся по всем помещениям с ноутбуком. Но вайфая, разумеется, нигде не нашел - область всё-таки, не город - а потому быстренько настроил проводную локалку с компьютером Дениса, что позволило нам закончить вечер с пивом и игрой в сетевую стрелялку. Укладываясь спать я пошутил, что мы теперь ведём "активную половую жизнь". То есть, живём буквально на полу. Я рассказал как эта шутка родилась, когда мы со Степой выехали с общаги на нашу первую съёмную квартиру на Придорожной аллее. Там мебели не было вообще, и мы спали точно так же, на матрасах, ели на матрасах, в мой старенький 486-й играли тоже лёжа на матрасе. Только матрасы эти были тогда у нас общажные, "честно вкраденые", расползающиеся от старасти и тонкие, как собачья подстилка. Так закончилось наше "вчера". А сегодня это раздражающее бум-бум-бум откуда-то. И не то чтобы мы выпили много, и не так уж шумно, но за однообразным ритмом слышалась довольно тупая мелодия - смутно знакомая, потому что изредка я всё же смотрю телевизор, в гостях, например, многие включают его "для фона". Я, наконец, определил, что музыка доносится с улицы и поднялся посмотреть. Через дорогу, чуть в стороне, на небольшом пустыре стоял помост украшенный чем-то ярким. Толпился народец: мамы, иногда папы, с детишками, пухлыми от одежды. Тут музыка на мгновение прервалась и началась снова, голос с пионерскими нотками завёл песню из мультика. На сцене маячила легко одетая девушка, кажется, пела она, хотя может быть и фанера. Мне стало совестно, что я так раздражаюсь из-за детского утренника - впрочем, уже вполне день, - детям-то вроде нравилось. Но всё равно: некрасивый голос с его гиперэнтузиазмом, нахальная музыка, прорывались сковзь плотно закрытые, и даже заклеенные, окна, пульсировали по всей квартире - и не укрыться от них. Массовики-затейники доморощенные, бременские музыканты, мать их! Праздник сегодня какой что ли? День недели вроде будний. Я попробовал вспомнить, а какой сегодня собственно день, но дальше "кажись конец ноября" не продвинулся. Знал только, что мне сегодня бы поработать пора уже - несколько дней подряд сачковал. Я решил, что пойду сейчас погуляю часок, познакомлюсь с городом. Во-первых, я это люблю, а во-вторых, как сейчас поработаешь, с таким-то шумовым сопровождением. А вернусь, авось закончится праздник. Выйдя на улицу, я соориентировался и пошёл параллельно шоссе к той части Сертолово, которую проезжал на маршрутке. Карту города я вскользь просмотрел ещё у Степановичей, и был уверен что выйду куда надо, но буквально сразу, обогнув одну из пятиэтажек уткнулся в заросший овраг и сосновый лес вслед за ним. Грешным делом, даже в себе усомнился - неужели направление спутал, Проквилитантов, если узнает, засмеёт. Но лес выглядел хорошим, чистым - не буераки какие-нибудь, - виднелись в нём широкие тропинки утоптанной и подмёрзшей земли, и я решил: "была-небыла", "не заблужусь" и "так даже интереснее". Слева от меня овраг пересекала земляная насыпь и по ней тянулась, как раз, одна из тропинок, туда я и свернул. Стройна "корабельная" сосна шла всё не густо, и на тропинке, пусть и под сырой плотной облачностью, оставалось светло. Обжитой был лес. Тропинок масса, видел двух женщин с колясками, а чуть в сторонке я обнаружил грубо сработанный из хлама стол со скамьями, костровищем и даже урной. К сожалению, мусор валялся тут везде, не много для промышленного района, но в лесу он бросался в глаза. Почти сразу я вышел ко второму оврагу. Лес оказался и не лес вовсе, и совсем я не ошибся с направлением. Всего лишь узкий сосновый клин зажатый меж оврагами, зато рассекающий город до самого шоссе. Надо было мне лучше смотреть не карту города, а космическую фотосъёмку. На дне второго оврага я миновал старушек набиравших святую воду из родника, сверху над ним располагалась церквушка, и, поднявшись, снова очутился в городе. Панельные пятиэтажки и вычурно-безликие новые дома, многочисленные зелёные насаждения, совсем уже увядшие да облетевшие. А кое-где, сто на сто примерно, пятачки всё того-же соснового дикого бора, только так же очищенного. Замечательное решение градостроителей, громадные сосны, иные выше зданий, куда лучше стриженых газонов и клумб, и антропогенных чахоточных берёзок. Радость моя, правда, недолго длилась, второй же увиденный мною пятак леса был почти полностью огорожен забором из бетонных панелей. Висел синий щит с наименованием застройщика, в ворота уходила грязная разъезженная колея. Но то, что власти города могут оказаться продажными суками, мысль настолько не новая, что и хоть сколько-нибудь на ней задерживаться было попросту скучно. Я только мысленно плюнул в сторону забора и трижды щёлкнул хвостом. За очередным жилым домом город вруг сразу закончился, я пересёк его из конца в конец всего-то минут за двенадцать. И вновь передо мной сосны, но это уже совсем другой лес. Мрачнеющий с тем как я углублялся в него. С буреломом, с густым местами подлеском, с болотистыми низинками, с запахом мха, сырости и прелой травы; со старыми, с войны, окопами; полностью скрывший меня от неба под своей сенью. В полном восторге шёл я по этому лесу, впитывая в себя его гнетущую тишину, отыскивая старые колеи и заросшие, едва заметные тропки. И только когда почувствовал, что сейчас заблужусь по-настоящему, я повернул обратно. И уже совсем рядом с домом меня настиг телефонный звонок. Эпизод 13. Не скажу, чтобы мне так уж хотелось поучавствовать в намечающемся действе - меня попросил Степанович, да к тому же я ощущал свою причастность, в некоторой мере. Степа уже к моменту телефонного звонка успел войти в роль и сыпал "косвенными уликами", которые только у него и были, ему нужны были ещё "колоть" и "признание", а главное нужен был "напарник". И я ответил: "Ладно, приеду". И вот сижу на кухне, на своём любимом подоконнике, как водится с пивом и сигаретами. Степа провёл со мной краткий инструктаж, и его доводы меня убедили. Более того, всё это пакостное дело теперь казалось таким очевидным. Играя в гениальных детективов за рюмкой коньяку мы со Степой сваляли самых настоящих самодовольных болванов. А события развивались вот как. Днём я взвалил на плечи свой изрядно отяжелевший рюкзак, а уже вечером Боряров подошёл к Степановичу с разговором. Он попросил не искать нового жильца, объяснив, что сам этим займётся с большой предирчивостью, а пока поживёт в комнате один и готов оплачивать оба места. Вот так просто. У Степы сразу возникло подзрение, и он ушёл от прямого ответа, а после обдумывания подозрение переросло в уверенность - Александр хочет жить в этой комнате один. В нашу со Степой защиту можно сказать только одно: со своими связями Боряров мог бы не хуже устроиться и в общежитии, без всяких подленьких выкрутасов. Общежитие ведь находится тут совсем рядом - через Каменноостровский перейти и через парк. И парковка есть, а платил бы он даже меньше. Но дело в том, что мы всегда с ностальгией вспоминали наши общежитское житьё-бытьё, и совершенно не учли того, что некоторые люди общежитий не переносят - а может и больше чем некоторые. Кроме того, возможно, издержки на подленькие выкрутасы для Борярова могли быть дешевле, чем для нас. Меж тем, пока я курил на подоконнике и размышлял: почему это я считаю себя умнее, чем есть на самом деле, - Степанович с тщательно скрываемым азартом провёл все необходимые приготовления для "процесса": все жильцы коммуналки были собраны и рассажены тут же на кухне, и, судя по их заинтригованным лицам, никто не представлял себе грядущего. И вот, наконец, Степа приступил к работе: встал посреди кухни, оказавшись ко мне спиной и обвёл наше "мещанство" с высоты своего роста... Это его стихия. Даже Боряров не сразу понял, что к чему. А догадался только в предвиденный момент, когда на него сразу же надавили, не давая вставить ни единого слова, и начали "колоть" и разбирать по теориям всевозможных психологов, впрочем, в основном, просто по Степановичу. Моя роль была не велика - ничего сверх моих способностей. Я с большим удовольствием отмалчивался, но и это Степанович использовал "ловко и умело". Я стал у него эдакой помесью идеального свидетеля с оракулом. Он своевременно задавал мне правильные вопросы, зная какими будут ответы, просил подтвердить свои слова, когда я мог их искренне подтвердить. Степа мог бы попросить меня и соврать что-нибудь для пользы дела, но так для него слишком просто, он манипулировал исключительно истиной, орудуя ею с игривостью подвипившего жонглёра. И акценты на этой информационной арене расставлялись с таким изяществом, что я сам начал переходить от уверенности типа "больше некому" к типу "мамой клянусь". Не знаю, имелся ли у Борярова какой-нибудь "пожарный" набор оправданий, на такой поворот событий. Он молчал, краснел, у него подрагивали руки. Александр подал голос - я как раз открывал вторую свою бутылку - только когда Степанович замолчал, взглядом предлагая ему высказаться. Он сильно подался на стуле вперёд, оттого ещё более снизу-вверх глядя на Степановича, и сказал: - Славик, да ведь я только лучше всем сделал. Его же никто из нас терпеть не мог. - Ты подлость сделал, - в ту же секунду, без вякой подготовки, грустно и мягко отвечал Степанович. Я думаю, он ликовал. - Почему же подлость, - Боряров недоумённо откинулся назад, - не на улицу же я его выкинул. Не бил, не запугивал. Да он сам решил съехать. - Ты уже давно, планомерно, с холодным рассчётом очернял его в наших глазах, - теперь Степанович словно гвозди в гроб вбивал, - ты поссорил Витька с девчонками, - девчонки в ответ всё ещё рассеянно хлопали глазами, и Степа махнул на них рукой. - Из-за тебя мы с женой стали сомневаться в безобиднейшем, в сущности, человеке. Степанович неожиданной развернулся и указал пальцем в мою переносицу: - И только один человек смог избежать твоего пагубного влияния. Я почувствовал себя чёрт знает чем и поспешил спрятать лицо за бутылкой - что-то Степа перебарщивает. - Фёдор, тебя он тоже против Витька науськивал? - задал мне вопрос Степанович. Пожимаю плечами, продолжая сосать пиво - ну тебя с твоими закидонами. Удостоился фирменного укоризненного взгляда за пассивную свою гражданскую позицию. Но не выдержал Боряров. - Да что уж вы, науськивал, - нервно высказался он, - был бы Витя настолько невивен, никтобы на него не обижался. И потом, я ничего такого не сделал, и никаких твоих правил, Славик, не нарушал. Все посмотрели на Степановича, а тот, нахмурившись, не ответил ничего на это. Он из своих этих квартирных правил делает нечто донельзя официальное, и теперь выглядел, как человек в затруднительной ситуации. Пауза затягивалась, и с этим запутавшимся Степой сделалась для меня вдруг невыносимой и я-таки ляпнул: - Я уверен, что Боряров подкинул тот пакетик с гашем... чтобы подставить Витька, разумеется. Степанович мгновенно развернулся и прямо с виража эффектно ткнул в меня пальцем, мол всё-таки я сказал ключевую фразу. И рожа у него была, как у игрока вскрывающего флеш после уверенности соперников в двух парах. Дав на мгновение насладится всем эпичностью момента, Степанович вновь развернулся и взглянул на Александра. Теперь все смотрели на Александра. - Но я же лучше Виктора. Я ведь лучше? - пробормотал Боряров. А потом, в чём-то уже просительным тоном, обратился к Степе: - Я ведь всегда вам помогал. Подвозил Лену с Артёмкой из садика. Надо до супермаркета съездить - пожалуйста. Да я всегда... Я любому из вас готов... Только попросите - ни в чём не откажу! Его ищущий взгляд прыгал с одного лица на другое. Но девчонки избегали его глаз, я пил пиво и был почти полностью уверен, что моя физиономия хранит на себе непроницаемое выражение. А Степанович медленно и грустно качал головой и тихо молвил: - Если бы мы догадались раньше. Боряров поднялся со стула, в лице его что-то переменилось. Я подумал вдруг, что сейчас он заявит какую-нибудь нелепость вроде: "вы ещё пожалеете". Но он, не проронив ни слова, ушел в свою комнату. Альфи со Светой переглядывались, видно в попытке найти общее мнение. Степанович неподвижно стоял на месте и было в нём что-то от Прометея с весами и завязанным глазом. А Ленка, сказала: - Ну, знаете ли, это уже... - и начала заваривать чай. - Чего это вообще было? - спросила наконец Альфи. - Да ничего особенного, - отозвался Степа подчеркнуто будничным тоном. - Это означает, что я выгоняю Александра, потому что он мудак. - А ты знаешь, что этим в принципе можно было и ограничиться? Без всяких излишеств? - говорю. - Это было бы ничуть не интересно, - с улыбкой ответил он. Я полез в холодильник за новой бутылкой. Там было много - я знал заранее, что захочу отменно выпить. Эпизод 14. По утрам Дениска уходил на работу, он схемотехник и программер по железу, так что работа на дому, как у меня, ему не светит. По утрам я заставал его за сборами, только если сам ещё не ложился спать, потому что будильников я уже довольно давно не слышу. Но Денис встаёт раньше на дополнительный час, чтобы помимо душа ещё успеть потупить спросони над чашкой кофе и утренними электронными газетами и немного прийти в себя - так что и утром мы регулярно общались. Так как я сам работал больше в его отсутствие, то, по своему обыкновению, я влез в его компьютер и работал там, чтобы удобнее. Зато по вечерам, я честно исполнял своё обещание и вытаскивал Дениса из дома: знакомил, бывали у тех же Степановичей, у Совицкого, запросто в кабаках, и даже вспомнили разок молодость и притащили домой пару гулящих пэтэушниц. Сам Дениска очень это всё любит, но инициативу проявить неспособен, поскольку ленивейший домосед. Алиса позвонила мне примерно через пол месяца, с момента моего перезда в Сертолово. Она звонит мне вот так, иногда, предлагает посидеть где-нибудь поболтать. Я тоже ей позваниваю, примерно с равноценной периодичностью и теми же идеями. В итоге встречаемся мы с ней раз пять за год. Когда-то, при знакомстве, у нас завязялось было что-то вроде романа, но мы были слишком пьяны и роман окончился вместе с похмельем - а друзьями мы странным образом остались. Вот и теперь Алиса позвала меня в кабак, чтобы разбавить кампанию своих подружек и одного не слишком интересного ей ухажера - а может составить конкуренцию, если уж быть до конца оптимистом. Я соответственно позвонил Денису и сказал, чтобы он ехал с работы не домой, а на стрелку. На самое первое предложение он всегда отвечает отказом, в этот раз по поводу повседневной "рабочей" одежды, но долго всё же не сопротивлялся. Согласно уговору, мы встретились с Алисой и её кампанией на шумной Невском и залезли в выбарнное ею Литературное кафе. Нормальное кафе, с необычно низкими диванчиками, пуфиками и столиками, и в полумраке как я люблю. Правда нигде не было видно вывески, что это кафе "литературное", да и явных литераторов внутри я тоже не обнаружил - все только обычное молодое мещанство вроде нас самих. В кампании её институтских ровесников за Алисой тянется погоняло "секс-символ молодёжи", на которое она, само собой, обижается. И титул, вообще-то говоря, заслужен, но, например, по фотографии этого не скажешь. На фото вы увидите просто миловидную молодую женщину без каких-либо эффектных особенностей, скажем так: очень светло-светло-светло-серая мышка. У неё простоватое обычное лицо, её формы не выделяются ни манящей пышностью, ни умиляющим изяществом. В общем, на фотографии будет девушка каких много. Но видя её вживую, я всегда понимал, она - нечто особенное. Немного неловкая походка - впрочем почти всегда на высоких каблуках, - какая-то непонятная до конца беззащитность в жестах и выражении лица. Всё в ней говорит о наивности и уязвимости, кажется что любой может обвести глупышку вокруг пальца и заманить в постель. И оттого, хочется заманить её в постель, или во всяком случае защитить от чужих постелей. Но самое забавное в ней то, что во всю эту соблазнительную обёртку завёрнут железный и даже в чём-то мужской характер, о него разбилось немало сердец ожидавших лёгкой поживы. Впрочем, она сама увлечена мужским полом, действительно сильно увлечена. Денискино ворчание по поводу своего внешнего вида всегда немного лицемерно. Независимо от цели выхода из дома он тщательно следует своему нарочито небрежному стилю. Даже свою, кажущуюся неаккуратной, прическу он перед зеркалом настраивает минут по десять. У меня же не повседневной одежды давно уже не водится, больше от того, что лень мне шататься по магазинам и что-то выбирать, если ещё не совсем припёрло. К счастью, потёртые джинсы и спортивная цветастая куртка последние годы остаются не слишком далеко под поверхностью течений моды. Так что вроде бы и я соответствовал. Джинсы так некоторые и покупают специально потёртыми. Алиса же одевается по всем новейшим канонам, но к моему удовольствию всегда чем-то выделяется из толпы блестящей молодёжи, каким-нибудь панковским мотивом. Сегодня она разбавила сапожки, широкий с побрякушками пояс и всю прочую бижутерию, одев самую обычную черно-белую тельняшку. Впрочем, откуда мне знать, может тельняшки сейчас - последний писк. Неожиданно для меня Алиса проявила некоторый интерес к Дениске. Не в той мере, когда можно воскликнуть про себя: "ура - сегодня будет секс!" - но достаточный знак того, что ухаживание может быть и не бессмысленно. И Дениска сразу же повёлся, правильно повёлся, в отличие от "несчатного воздыхателя", который только что в рот Алисе не заглядывал, всё ей улыбался печально и незаметно пытался подвинуть ближе свой пуфик. Через два дня Денис принёс домой целых два пакета отличнейшего розливного пива, но выдержал только до тех пор, пока я не осилю всего полкружки: - Знаешь, я тут с Алисой встречался. На выставку ходили. - На выставку чего? - говорю. - Отличное было воскресенье! - возразил он, усаживаясь в кресло напротив меня. - Как ты смотришь на то, чтобы она жила у нас? - И когда свадьба? Дениска смешался и, торопливо отпив из своего бокала, принялся набивать свою трубку табаком. - Тьфу на тебя. Запалив наконец трубку, он объяснил: - В общем, она вчера упомянула, что собирается съехать от родителей. Попробовать самостоятельную жизнь так сказать. Комнату ищет. - И к нам просилась? - Нет. Но почему бы ей и не согласиться? А комната у нас есть. - И зачем оно всё? - Ну как... соблазнить и трахнуть. Тут уж я потянулся за сигаретами. Помню, как цепляли мы баб. Степанович был разводящим. Он импровизировал. Просто подходил и спрашивал что-то вдруг, вроде "как пройти в шахматный клуб" и, пользуясь замешательством, знакомился. Он охмурял свою избранницу - мы с Дениской решали "какая - чья" из оставшихся, - и так как Степа свою убалтывал, то наши "подружки подружки Степы" оставались за кампанию. Секс за ширмой на всех в нашей комнате, ширмой служила темнота - друг молодёжи. Через раз Дениска поутру свою ехал провожать - если понравилась. - Понимаешь, мой толстокожий друг, - говорю, - девочка это непростая. Если ей захочется, то она сама тебя соблазнит и трахнет. А если не захочет, то тут от тебя вообще ничего не зависит. - Так ты что, значит - против? - Да нет, конечно. Пожалуйста... Девок, правда, будет не привести... - Да и хер с ними, - легко отозвался Денис. Алиса заняла наш "кабинет". Но человек она в быту неприхотливый, и, что куда важнее, умеет почувствовать, когда она ещё на "птичьих правах". Первое я знаю по её даче, а второе по разным домам отдыха, где мы всегда и бывали на птьичьих. Компьютер остался на своём месте и моё рабочее место осталось в кабинете. И вечерние посиделки проходили по-прежнему, в креслах, только курить по вечерам мы с Дениской там инициативно перестали, введя к тому же "предвечернее проветривание". Впрочем, Алиса не требовала даже подобной малости, днём я кабинет по прежнему изрядно накуривал в процессе работы, пока они оба отсутствовали. Алиса нашла своё любимое место на диване, и занимала на нём, по вечерам, опасливое и восхитительное положение, опираясь локтем на подлокотник, в своём коротком халатике. Дениска за неделю не добился от неё какого-либо особенного расположения, но энтузиазма не терял - неторопливый он оптимист, - а я, разумеется, посему и не подкатывал. Да и чувствовал что бессмысленно. Только заглядывался. Взял я как-то вечером винца. Пиво-то оно всё-таки будничный напиток - пропустить пару кружек вечером, - а мне захотелось разнообразия. Можно было взять и коньяку, я как раз ехал с работы с зарплатой, но коньяк - напиток куда более торжественный, такого повода как получение зарплаты недостаточно. А водка напиток культовый, обрядовый, для дней рождений, нового года или "за встречу" если долго не виделись. Я обдумывал и более экзотические варианты, вроде рома или текилы, но эти напитки слишком персональны. Я не знал как Алиса относится к текиле, а ром я сам не очень уважаю. Праздника хотелось! Но такого, чтобы без суеты и без претензии. И потому я взял дешевого вина в проверенном месте. Красного полусладкого. Шесть литров. Дома продегустировал - навроде компота. И Денис, и Алиса вернулись ненамного позже меня, подразмяться я не успел. Мы решили перетащить стол из кабинета на кухню, потому что собирались много курить. Дениска принёс свою трубку, последние дни он начал курить дома только её, и брезгливо морщился на мои сигареты. Довольно скоро мы уже сидели вокруг стола, далеко положив на него локти, сильно наклонившись друг к другу. Жарко обсуждали очередную всплывшую тему. - Да ведь я и говорила, что мне очень книга понравилась - гениальная книга. Но ведь не бывает такого, чтобы все женщины ему давали. Подаётся-то она как автобиография, и он в ней идеальный супертрахаль... Я тебе говорю! Такого не бывает! Да и вообще, видела я его фотографию. Раскрасневшаяся, весёлая и нецензурная Алиса была "чудо, как хороша". А её босая нога под столом снова меня погладила - игриво прошлась от стопы до паха и вновь исчезла. - Какая разница, автобиография, фотография? - Дениска держался спокойно. Но хотя и он покраснел от выпитого, всё равно было заметно, как вспыхивают его уши от Алисиных взглядов. - Главное, что это мастер слова. С больших букв! Захватывающая, чарующая игра слов!.. - Я не спорю... - проворковала Алиса, предвинув свою мордочку к Дениске, - мастер. И в тем же ласковым тоном продолжила: - А ещё он злобный козёл. - Это почему же? - спрашиваю, чтобы не казаться себе быдлом необразованным в обществе интеллегентных людей. - А он всех ненавидит. Даже о своих близких он говорит - с грязью смешивает. А уж про женщин - мне такой ухажёр не нужен. Алиса с улыбкой откинулась на спинку единственного в хате стула. А Денис хрипанул и перехватил слово. - Не могу с тобой полностью согласиться, но ты затронула особенную изюминку его книг. По моему мнению, его отчасти запрещали именно за подобный стиль, жесткий, даже жестокий, но беспристрастный, не взирая на лица. А эротику да порно, и тогда вполне издавали. - Только если очень отчасти, - говорю, - существовало только одно-два более-менее крупных издательств подобного толка. И лично я думаю, что запрещали его оттого что он умудрялся такие вызывающие и откровенные сцены связывать с собственно качественной литературой. - Хорошо, пусть он будет закомплексованный, сексуальный, гениальный злобный козёл, - примирительно согласилась Алиса и взяла нас с Дениской за руки так нежно, что больше возражать мне не хотелось. Бедный гений! Мы начали перемывать его писательские кости еще со второго литра и продержались аж до начала пятого, пока Алиса не заявила вдруг, что "отправляюсь в свою постельку". Весьма двуссмысленно, как впрочем и всё, что она делает. Проводив её фигурку взглядом, я добавил себе вина из последней баклахи, чувствуя при этом замечательную лёгкость на подъём и бодрость. Дениска же сразу цапнул сигарету из моей пачки и стал торопливо её выкуривать. Заметив мой взгляд он самодовольно усмехнулся и спроил: - Жвачки мятной нет? Чего-нибудь рот освежить? Хотя ладно, зубной пастой прополощу. Видя моё непонимание, он пояснил: - Алиса меня весь вечер под столом теребила, так что я сейчас к ней. - Так вот оно что, - говорю. - Вот оно - что? - Вот то-то и оно. И тут, вводя нас в окончательный ступор, послышался из-за дверей игривый голос Алисы. - Мальчики, я вас жду. Обоих. Мальчики оторопело глядели друг на друга. - Мальчики! Я глубоко затянулся своей сигаретой, сделал большой глоток вина, затянулся ещё раз. А потом, поднимаясь с табурета, дословно озвучил свою мысль. - Какого чёрта - идём. Эпизод 15. Электричка видимо пришла из депо, насквозь промёрзлая, с заиндевелыми окнами и леденящими душу деревянными сиденьями. Забросив рюкзапи на полки и оставив пакет с пивом на сиденье, чтобы ясно было, что занято, мы с Проквилитантовым сразу пошли обратно на платформу. Там казалось было теплее. - Девочки из хороших семей всегда опаздывают, а, Двоегримов? - пробормотал Серёга, вглядываясь в просветы меж меховыми шапками, шубами, и сумками на колёсиках. Я кивнул, чиркая одновременно зажигалкой. У Чайки любимая манера нестись по перрону сломя голову. Постояли, помолчали. - А что "наш символ" не поехала? - поинтересовался Проквилитантов. - Кто её знает? Алиска - скрытная. Она не завзятая туристка, конечно, но на такие вот пикнички, пусть и зимой, регулярно с нами отправлялась. Но сейчас отказалась, дело у неё какое-то нашлось в выходные. - А если опаздают? - говорю. - Моя не опаздает. В крайнем случае сядут на маршрутку в Сосново. Когда я выкинул на рельсы окурок, Серёга сказал: - Ладно, пойдём. - Холодно там. - Ничо - надышим. Я всё думал, как обычно, что же это такое я забыл. Сев на скамейку понял, что "пендаль", туристическая такая мелочь, причём важная, кусок пенопласта резинкой крепящаяся к седалищу, проще говоря к жопе. Пришлось подложить под себя перчатки, лучше уж руки морозить. Проквилитантов свой конечно же не забыл и злорадно мне лыбился. У него зазвонил телефон, и почти сразу нас тряхнуло первым рывком, перрон за окном мягко двинулся назад. - Где вы?.. Мы во втором... Второй! Вагон! Хорошо, ждём. Через несколько минут лязгнула металлическая челюсть "телевизора", распахнулись створки тамбура, и в вагон, нагруженные рюкзаками вошли Брюнетка Надя, с которой я познакомился этой осенью, Чайка и Полина. Они нам улыбались, целовали на щёки и ничего не объясняли. Оно всё и так было понятно. Проквилитантов с Надей оккупировали одну из скамеек купе, где Надя позволила ему по-хозяйски себя обнять. Нам осталась вторая скамейка на троих, и конечно же Полина села на дальний от меня краешек. Если бы она села рядом, я бы сам занервничал. А Чайка... Чайка села между нами, пихнув меня плечом в рёбра, и с удовольствием глядела на обжимания напротив. Вскоре оказалось, что нам сильно везёт, потому что машинист - добрая душа включил-таки отопление. Но от тепла девчонок сразу стало клонить в сон. Полина-то просто откинулась поудобнее, глаза закрыла и готова уже. Но Чайка продержалась с нами до первых контров, у которых расценки всегда такие, чтобы было на лапу им давать чуть-чуть выгоднее чем билеты покупать. - Мы вчера только в четыре легли, - сказала Чайка. Вскоре она уже дремала, чуть притулившись ко мне, а за ней заснула и Надя, соскущившись мужскими разговарами. Проквилитантов сразу полез в мой пакет: "Тебе одному много будет". Говорил в основном Серёга: о нюансах хождения юных во всех отношениях девушек по "живым" камням Хибин и о своём вояже на байдарках по Ладоге, беспрецедентно осеннем. - Ты представляешь, шли сперва у берега, но погода шикарная, солнце, только ветерок. И решили срезать, напрямки до островка одного, а потом опять к берегу. А, ей-богу, как чувствовал, слишком уж не осенняя погода. И впрямь, только выползли на открытую воду - откуда не возьмись бежит на нас маленькое чёрное облачко. Мы сразу к берегу, но куда там, нагнало. Шквалом сразу же все байды в хлам, хорошо к берегу прибило, почти ничего не потеряли, правда у меня железа тыщь на десять потонуло. Я только поддакивал, рассказывать было нечего, ничего со мной равноценного в последнее время не происходило. Вторые контроллёры разбудили девчонок, мы стали потихоньку готовиться к выходу в Петяярви. И вот, уже стоим на заснеженной нечищенной платформе и подгоняем половчее лямки рюкзаков. Тихо, не холодно, тропинки. До плотины дорога оказалась хорошо укатана, твёрдный спрессованный снег, с бороздками от шипованной резины на подъёмах. Там коммерческая база отдыха, аккуратные деревянные домики, исторически неверно отреставрированная водяная мельница и сама плотина с ржавыми остатками подъёмного механизма. - Давайте сфотографируемся, давно не фотографировались, - сказала Чайка и достала мыльницу. Она спустилась от нас под плотину, вышла на торчащие из воды камни, а мы приняли позу. - А теперь меня, здесь, - крикнула Чайка и крутанула фотоаппарат на ремешке. Мы спустились с плотины и поджидающая нас Чайка бросила мыльницу Наде. Тут она чуточку потеряла равновесие. Камни обледенелые. Пытаясь восстановить равновесие, Чайка поскользнулась, мгновение балансировала на одной ноге, а потом взмахнула руками и молча ухнула в реку вслед за потянувшим её за собой рюкзаком. Я так и не понял, что дальше произошло, почувствовал только как хрумкнуло в пояснице. А потом оказалось, что я стою больше чем по колено в воде и держу Чайку над рекой, ухватив за первые подвернувшиеся лямки, причём вместе с её рюкзаком. Тут к нам, прыгая по камушкам, подоспел Проквилитантов - он в отличие от меня от своего рюкзака благоразумно избавился. Я подхватил Чайку на руки, и он помог мне выйти на берег. Чайка была мокрая как мышь, и виновато улыбалась. Серёга ощупывал её голову. Полина сдирала с неё рюкзак. Надя отняла руки от лица и подняла фотоаппарат. Я тупил. - Потроши рюкзак, Оля. Переодевайся, - сказал Проквилитантов. - Отвернитесь! - прикрикнула Надя, и мы с Серёгой отвернулись. - У самого-то ноги мокрые? - вполголоса осведомился Проквилитантов. - В берцы немного сверху натекло, ну и штаны... - Так переодевайся, чего ждешь. - Рюкзак, - говорю, - за спиной. За спиной тихо чертыхалась Чайка. Оно и понятно, одеваться на морозе, на мокрое тело, задача требующая немалой выдержки. Наконец было разрешено смотреть куда хочешь. Я взял себе запасные штаны - куда менее тёплые - и дополнительный свитер для пострадавшей. Даже запасная шапка для Чайки нашлась, она вновь была сухая и укутанная. Чтоб ей поменьше дрожать, я вытащил флягу. Сосуды расширяются, больше тепла уходит в конечности. Одета она тепло, не переохладится. А сам пить не стал. Штаны тонкие, буду тепло терять, лучше ходьбой согреюсь. После плотины в нашем распоряжении осталась только тропинка, протоптанная деревенскими. Узкая и неровная, идти по ней было утомительно и даже жарко - оно и к лучшему. Остановились на среднем из Дубовых озёр. Костёр вышел жиденький, для виду. Газовая горелка совсем расслабила Проквилитантова. Одно дело, когда дров не собрать. А Серёгу я в последние годы я всё реже вижу с топором или пилой. Все готовили на горелке, сперва ужин, а затем глинтвейн. Костром грелись. У меня ныло в пояснице, но к счастью где-то справа в мышцах, а не в позвоночнике. Чайка опять мёрзла. - Нет, - сказала Чайка, выпив свою кружку горячего ароматного напитка, - я пойду спать, что-то холодно. Она ушла в палатку. Я сразу после глинтвейна принял пятьдесят грамм и пошел следом. Чайку трясло, это было видно. Она скрючилась в спальнике и никак не отреагировала на моё появление. - Расстегни, - говорю. Послушалась. Чайка девочка умная, вещи у неё в рюкзаке были завёрнуты в целофановые пакеты. От дождя бы они защитили, но после купания, я почувствовал мокрые пятна на спальнике, когда лёг рядом и прижал Чайку к себе. Сам спальник у неё - модная летняя тряпочка, - вот мой, которым я нас накрыл, продукция неизвестных белорусских профессионалов. С расползающейся строчкой, но трёхслойный, тёплый и тяжелый как смертный грех. - Куда ноги убрала, - говорю. - Прижимай к моим. - Холодные. - Да уж наверно. Чайка обхватила мои ноги своими - действительно холодными как ледышки. Она замерла, я чувствовал как накатывают на неё приступы дрожи. А помимо этого, я чувствовал лёгкое давление её грудей на своём теле, чувствовал её живот, её дыхание, а так же то, что прижимая её к себе рукой, два моих пальца уже не совсем на талии. Я оттопырил подальше свой зад, потому что чувствовал, ещё немного и сейчас встанет. В палатку-то я влазил без всяких посторонних мыслей, а теперь почувствовал всю двуссмысленность ситуации. Я лежу рядом с полуодетой женщиной, присутствую вплотную к великолепному телу. И не могу действовать на рефлексах. А может, она так приглашает меня к активным действиям, откуда мне знать. В конце концов, сегодня я совершил почти героический поступок, пусть и групо исполненный, это могло впечатлить. А с другой стороны, если её действительно знобит, а тут я со своими лапами полезу... Я обнимал Чайку, старался не замечать, что разделяет нас только тонкая ткань футболок и "спальных" штанов, и ещё думал. Вот, думаю, поднимет она голову и посмотрит на меня, и тогда я точно её поцелую. Но Чайка только дрожала, уткнувшись носом мне под ключицу. Я не знаю, сколько времени это продолжалось. А потом в палатку залезла Полина и строго на меня уставилась. - Чего смотришь? Чайку отогреваем, - трусливо открестился я от возможных подозрений. Полина помедлила, а потом, неуместно скинув с себя всё кроме трусиков, прижалась к Чайке со спины, в свою очередь обхватив ногами нас обоих. Так мне пришлось и засыпать. Эпизод 16. Вернувшись в город я сразу ушел в запой. Вялый, пивной и скучный - я даже одновременно продолжал работать. В первый вечер, Денискиными стараниями, холодильник был забит невообразимым количеством пива, и с устатку я пошёл спать куда раньше чем оно могло кончиться. А на утро накатила тоска, а потому, увидев что пиво так и не кончилось, я сразу наполнил бокал и пошел работать. Наверное, я коммунист. Когда мне скучно, я работаю, когда мне плохо, я работаю, когда жить тошно и надо отвлечься, я работаю - и пью. В конце концов, алкоголизм - самая приятная форма самобичевания. Днём пиво всё-таки кончалось. Я отрывался от компьютера и шел в магазин за добавкой. Брал много. Ближе к вечеру работать становилось тяжелее, а вскоре и вовсе невозможно, тогда я читал новости из сети или книгу. А когда и чтение становилось слишком сложным, то смотрел какой-нибудь новый телевизионный сериал. Возвращающиеся обычно вместе Дениска с Алисой, на его машине - а они в моё отсутствие успели сойтись и теперь регулярно скрипели диваном в кабинете - гнали меня на матрас, когда я начинал засыпать в кресле. Утром, часов около шести, я просыпался. Брёл к холодильнику а потом к компьютеру, и всё повторялось - тихая размеренная жизнь. На случившихся выходных Денис и Алиса никуда не пошли. Дениска рисовал этюды для новой картины, или даже картин. Алиса позировала обнаженной на диване или стоя перед белой простынёй на стене. Заговаривать с нашим Художником о его замыслах бессмысленно, но этюды выглядели как наброски портретов, либо фрагментов картины в стиле старой доброй классической живописи. Вроде купания каких-то там девиц, что висит в Эрмитаже на третьем этаже. Правда наша модель в сравнении с классическими почти не имела грудей и принимала, скажем так, более смелые позы. К тому же - это Алиса. Она и стеснялась наших взглядов и заводилась от Денискинных холодных приказов. Пластика её совершенно невообразима. Я впрочем, всё больше пялился в монитор, работал, не выходя из взятого темпа. На следующих выходных история повторилась. Но Дениска к тому же смог наконец найти лицо девушки для картины с вагоном метро, лицо Алисы разумеется. И хотя он ещё не закончил, я видел, что он сумел ухватить то неуловимое казалось выражение её лица, странное и неоднозначное, отлично подошедшее картине придав сходные черты и ей в целом. Возможно, когда-то так было и с Джокондой. Везёт ему, собаке - он всё-таки талантлив. А я? Радуясь, что хоть у кого-то жизнь идёт, я продолжал пить. Протрезвел только один раз, перед самым Новым Годом, чтобы съездить в офис за зарплатой, компоновку-то моих объектов с наработками коллег удавалось проводить через сеть, пока я ещё более-менее попадал по клавишам. Сам праздник пережил безболезненно, так как после пива шампанское с водкой быстро меня вырубили, и продолжил по-старому, игнорируя каникулы. Работа и алкоголь всё же отвлекали, и это было то что надо. Кажется, я это у кого-то прочитал. Такое аллегорическое сравнение, человек как моллюск-жемчужница. Чтобы появилась жемчужина, нужно что-то инородное в организме, то с чем организм будет бороться. У моллюска это обычно песчинка, которая с годами покрывается слоями перламутра. А у человека внутренний порок. Слабохарактерность, трусость, или вдруг болезненное тщеславие, или психическое расстройство, врождённое или приобретённое в детстве, в конце концов это может быть и просто какой-либо физический недостаток. В общем, что-то такое, что неизбежно опустит такого человека на самое дно человеческой иерархии, в том случае, если человек будет развиваться обычным общепринятым путём. Но неосознанно индивид борется за своё существование. В его развитии появляются отклонения, вызванные как самим пороком так и его компенсацией. И в итоге человек вырастает необычным, отличающимся, и может быть в нём будет жемчужина. У меня было счастливое детство. Вполне. Обычная и благополучная семья. Я родился крупным и физически здоровым. Родители правда рассказывали что двух лет отроду у меня случилось осложнение от ветряной оспы и пришлось оперировать, но пронесло. Рос я сообразительным и правильно развивающимся пацаном, не был ни толстым, ни застенчивым, ни замкнутым. Школа давалась мне достаточно легко, в классе меня уважали за силу и некоторые проявления хулиганства. Я мог кинуть камень или снежок дальше и точнее многих, мог ловко, сквозь зубы, сплюнуть, мог вздуть забияку, умел оглушительно свистеть и хорошо играл в футбол. В младшем возрасте презирал девчонок, а в правильном - стал ими интересоваться. Когда пошли любовные записки, я получал их достаточно для высокой самооценки. Влюблялся в признанных школьных красавиц, впрочем без чрезмерных переживаний. Уважал и книги: Луи Буссеннара, Жуль Верна, Чингачгуки всякие и в дербрях Борнео. В девятом классе, вместе с тремя самыми отчаянным одноклассниками распил первую в жизни поллитру водки. Вторым в классе потерял девственность, драматизма не было - летом в пионерском лагере с помошницей вожатой. Детство моё было нормальным и хорошим, и вырос я нормальным и хорошим. Среднестатистическим. Мне удалось получить высшее образование, но я легко мог бы пойти по стопам отца и зарабатывать на лесе, вырастить железные мускулы и обветренную ряху. Не попади я в институт, не познакомься с Денисом и Славой Степановичем, то и не получил бы и того слабого налёта интеллегентности. Странно, но мне действительно захотелось тянуться за этими ребятами, столь отличающихся от моих дворовых друзей. Я старался, но чего удалось добиться. Я довольно средний программист, звёзд с неба не хватаю. Умею учиться, слежу за всеми новыми идеями и разработками, но и только. А вот скромный и стеснительный Веня, например, эти новые идеи иногда придумывает. Ничем таким кроме работы не занимаюсь. Немного турист. Ну Алтай, ну Урал, ничего выдающегося. Не сказал бы, что я особенно умелый любовник. Никогда у меня не было женщины намного опытнее меня в сексе. Я правда, довольно внимателен, но до оргазма могу женщину довести только тупым перебором приёмчиков. Некоторые мужики, как говорят, умеют определять на лету. Даже как бабник, я не слишком удачлив, отказывают мне достаточно регулярно. Что есть во мне выдающегося? За что меня можно полюбить? Где, блять, моя жемчужина!? Чтобы всё это не думать. Сколько можно? Я продолжал запой. Я могу так как минимум полгода, в прошлый раз на работе так и не заметили, а душеспасительные речи от знакомых девушек я умею игнорировать вечно. Но четвёртого, у меня зазвонил телефон. Эпизод 17. Всё новое в моей жизни начинается с телефонных звонков. А иногда и кое-что из старого. У меня даже что-то внутри ёкнуло. - Мила, это ты? - спрашиваю. Может мне только показалось, что пауза затянулась надолго. А потом я услышал строгие нотки её голоса. - Да, Федя. Здравствуй. У нас похожие номера. Я свой не менял, она хоть и уехала из города надолго, как видно сумела свой сохранить тоже. Первые в жизни мобильники мы покупали вместе, тогда же и подключались, а через месяц порвали друг с другом. То есть этот номер у меня с последней нашей попытки примерения. Пришлось закругляться с выпивкой. То есть сразу после разговора я наоборот усиленно налёг на пиво, жалея даже что не взял водки. Но с утра не пил ни капли. Брился, мылся, старался прийти в ухоженное состоянии насколько это вообще для меня возможно. По пути к вокзалу даже цветы купил. Хотя с букетом я рисковал, Мила сильна в составлении букетов, когда-то давно она этим зарабатывала. Кто знает что завеник собрала мне продавщица? Я вроде и сам со временем поднаторел, но вдруг конкретно эти травки да цветочки могут иметь свой, неизвестный мне, подтекст? Обжигался. Мила с одобрением принимала букеты. Это было подношение. Скромный, но достойный и заслуженные ею знак внимания с моей стороны. Но иногда полчалось, что цветами я как бы намекаю ей на какую-то погань, например, что хочу бросить или ещё что. Кроме того, было у нас и одно нерешенное разногласие в этом вопросе. Я как-то всегда считал что цветы надо добыть, забраться на горный склон, найти поляну в диком лесу, хотя бы скрасть в чужом саду. Каждое вербное воскресенье я мотался зайцем на электричке в лес, рвать вербу для Милы. Она считала, что я просто скупердяйствую. Один раз я подарил ей одуванчики. Она задерживалась на работе. Я наматывал круги вокруг домов неподалёку. Одуванчики росли сквозь трещину в асфальте, на мрачном безлюдном пандусе. Видимо они почти не получали света. Кривые, крохотные, неровные бледно желтые головки. Мне они показались трогательными. Я сорвал их и смотал вместе нашедшейся в кармане канцелярской резинкой. Мила посмотрела на меня как на полоумного. Глядя, как она их несёт - так чтобы не было видно прохожим, - я разрешил ей бросить их в урну. Я шагал по перрону сквозь встречный поток приезжих и очень хотел выпить. Не к добру всё это. Мила ждала у своего вагона. Стройная фигурка в роскошно-скромном мышиного цвета плаще. Косая холодная морось, оседая на нём, блестела в свете вокзальных прожекторов. Высокие сапожки на тонком каблуке, шею укрывает шёлковый цветастый платок. Как всегда, помимо крохотной сумочки на плече, в руке ещё и небольшой целофановый пакет с рисунком, оставшийся после какого-нибудь бутика. Прошедшие годы и два дня в поезде не оставили в ней и следа, на что я кажется надеялся. Красивая и свежая, с тревожным скуластым личиком, Мила не переменилась совершенно. Как на зло, даже прическа была самая моя любимая: химически завитые кудри её чёрных волос были брошены назад, и чёлка. Что-то кажется греческое. - Привет, смуглянка. На каблуках Мила ниже меня на полголовы. Она настороженно заглянула в мои глаза и ответила: - Здравствуй. И сделала полшага вперёд. Повинуясь назаметному для других знаку, я сделал свои полшага и поцеловал её в губы. Прохладный солоноватый вкус. Всё тот же. Будто она приехала не из Сибири, а только что с океанского побережья. И как же это меня вновь угораздило? - Это тебе. С приездом, - мямлю, и чувствую что фальшивю. Конечно же Мила сделала вид, что только сейчас его заметила. Она приняла букет, возможно чуть нахмурилась и спрятала в нём своё лицо. Когда она вновь посмотрела на меня, я с облегчением увидел улыбку. - Спасибо. Это очень мило с твоей стороны. Я подхватил большую спортивную сумку с её багажом. Она оперлась на мою руку. В метро нас прижало толпой друг к другу. Всё у неё хорошо. Стала директором по персоналу, можно сказать сделала карьеру. Квартиру купила, хотя большую часть денег дал дедушка. А сейчас он опять укатил на свою Новую Землю, с другими физиками-ядерщиками. Вот, решила в отпуск сюда, развеяться. На личном фронте всё нормально - и точка. Мила распространяться на эту тему не пожелала, а я, понятно, не настаивал. Вообще я думал, что она уже замужем. Четыре года назад, когда она так же внезапно приехала, был у неё парень, и вроде шло к свадьбе. Я тогда чувствовал себя гораздо спокойнее. Хотя она тогда тоже приехала одна. На три всего дня. Она проводила время либо в нашей со Степановичами компании, либо с двумя своими подружками, которые по старой памяти меня недолюбливают. А к ночи мы шли с ней в Ленинградский дворец молодёжи, где я, влезши в долги, снял на все три дня номер. Тем летом я нигде не работал, и нигде собственно не жил. Так решила Мила. На случайных квартирах у друзей - низачто! Ты мужчина или нет? Найди гостиницу. Я водил её в ЛДМ, так как бывал там раньше. В институтские годы там проводилась дискотека, и случайную девчонку можно было сразу отвести в номер. Если поговорить с человеком за конторкой около полуночи, и пообещать что свалишь до десяти утра, то стоило не очень дорого. Мила про такие истории наверняка знала. На эти три дня номер был мой, официально, со всеми формальностями, что было куда дороже. Но приходили мы туда только поздним вечером. Мила входила в фойе отстранясь от меня, пунцовая от стыда. В лифте отворачивалась от меня. А в номере, скидывала верхнюю одежду и позволяла гораздо больше, чем во времена нашего романа. Это были волшебные ночи. Поутру, Мила торопилась покинуть наш номер. Я не знаю, зачем она тогда приехала. Зачем, задекларировав наличие парня, стала ворошить наше прошлое. Не знаю, почему она спала со мной в этом номере, а это вроде бы осталось для всех тайной. Мне никогда не удавалось предугадать её действия или реакцию. Я и теперь не знал, зачем она вновь приехала, и не связано ли всё это как-нибудь образом со мной. Так, опасалася немного. Единственное, что было известно, это что она приехала на недельку, на каникулы, жить будет у Степановичей, куда мы сейчас и направлялись. Усестся на любимый подоконник не представлялось возможным. Сразу после обниманий и поздравлений с приездом, Ленка сразу налила нам с Милой по тарелке супа. Степа выставил к нему графинчик с водочкой, специально для меня, сам он уже покушал. А пока мы ужинали, домой вернулись Шурик с Валеркой, которые с моей подачи переехали из общаги в бывшую комнату Витька и Борярова. А Валерка, оказывается, оценил подоконник по достоинству, хотя и в несколько собственном стиле. Я всё размышлял про себя, когда мне срываться домой. Так чтобы не дать Миле возможности, что-либо обо мне возомнить. Уеду, - думаю, - хоть ночью на такси. А пока я буду просто рад её видеть без всяких лишних желаний. Было ещё и второе от Ленки, и десерт. Весь наш народ сидел на кухне, говорили, пили чай. Света меня так и не простила, но помалкивала. Альфи со своим грубоватым юмором, держалась в рамках, за что спасибо ей. Ребята, Шурик и Валерка, просто были не в курсе, а Степановичи, наоборот слишком уж в курсе. Всё шло нормально. Чуть за полночь веселье ещё продолжалось, но Мила сказала: - Я устала с поезда, пойду спать, - и коснувшись меня плечом, попросила: - Разложи диван, пожалуйста. Мы ушли в гостевую. Мила застелила себе постель и говорит: - Отвернись, пожалуйста. Я отвернулся к противополжной стене. Да мне собственно пора, - говорю. И ухватился уже за дверную ручку. - Ты уходишь? - с обидой произнесла Мила. Я обернулся и стал столбом, глядя как она заканчивает раздеваться и зарывается под одеяло. В её сдержанных движениях я видел достаточно, чтобы чувствовать себя скотиной. Невозможно было оставить её так. Я присел на край дивана и положил руку на её плечо, угадывающееся под одеялом. - Эй... - говорю. - Кажется, ты совсем меня не помнишь больше, - тихо сказал Мила и, развернувшись, вновь посмотрела на меня. Ну а я чего. Сунул руки под одеяло и начал доказывать что помню. Мила ещё спала, а мне ещё задрёмывать не стоило. Лежал на краю дивана и чувствовал как она прижалась к моей спине, одновременно умудряясь упереться острым коленом мне в позвоночник. Со знакомым самому себе удивлением, чувствовал, что она натянула обратно и трусики и ливчик, она всегда сразу их натягивает обратно, как только это становится вновь возможным. Лежал, чувствовал и думал. Думал, как же это опять меня угораздило. Ведь мы так основательно расстались целых шесть лет назад, Мы друг для друга, так сказать, давно пройденный этап. Меня к этим девушкам привёл какой-то общий знакомый. Был какой-то осенний праздник, выходные, общага гуляла. Дружные девчонки отмечали всем боксом: двушкой и трёшкой, - и созвали гостей, среди которых оказался и я. Мила сразу произвела на меня впечатление. Это было на втором курсе университета. Я уже был второкурсник. Позади был первый курс с девочками, которые сами ошалели, вырвашись из-под опеки родителей, и последние годы школы с увлечениями, многие из которых разбивались о банальное "а негде". То есть я уже умел немного обходится со слабым полом. В общем я стал добиваться, стараясь оставлять голову холодной, а ботинки чистыми - по всем правилам. Хотя Мила и сама оказала мне некие знаки внимания, мой быстрый натиск хладнокровно отвергла, дав тем не менее понять, что другие подходы могут и сработать. В итоге, вышло планомерное, чуточку старомодное ухаживание, с театрами - и даже филармонией, - прогулками в парках. Между первым поцелуем и первым сексом протянулась целая неделя. Наконец, перед самой кульминацией, я почти полдня пребывал в отчаянии. Но вдруг, оказалось что мы оставлили в кафе весёлую кампанию, выпив всего по бокалу вина, и я провожаю её до комнаты. А там: отсутствие соседки, красивая бутылка красного невзначай, свечи и не казённые простыни и, на случай если я совсем идиот, пачка презервативов. Мы были вместе два с половиной года, но за всё это время ни разу не доходили до того типа отношений, когда люди начинают задумываться о свадьбе. Иной раз бывает, познакомится какой-нибудь друган с девчонкой. Сразу у них страсть и все дела, без долгих разговоров, а через месяц уже шёрочка с машёрочкой, проверка чувств и через полгода свадьба. У нас так не было. Первая серьёзная ссора поизошла уже через месяц. Так потом и жили. Она меня прогоняла - я уходил, звала обратно - возвращался. В итоге, мы оставались всё время в самом начале отношений. Хотя каждый накапливал что-то про себя. Я осторожно повернулся к Миле. Спутанные кудри, чуть вздрагивающие ресницы, печальное лицо. Неглубокое неровное дыхание, скоро она проснётся, я решил подождать. Вот она вся замерла, потом прошептала что-то беззвучно, глубоко вздохнула и медленно открыла глаза, почти чёрные под мутной вуалью пробуждения. - Доброе утро. - Доброе... - она сухо кашлянула. - Принести тебе чаю? - А есть? Я пожал плечами. - Хоть просто воды. Только кипячёной. - Фу! Опять небритый, - меланхолично добавила она попробововав меня благодарно чмокнуть в щёку. - Исправим, - говорю. - Одень что-нибудь, извращенец. Я подмигнул ей, цапнул её коротенький халат и выскочил в коридор, прежде чем она могла меня остановить. Насмешить кого-нибудь женским халатом не вышло. Квартира стояла тёмная и тихая, все куда-то разбрелись развлекаться. А за кухонным окном медленно плыли здоровенные хлопья снега, вчерашняя мерзкая оттепель кончилась. - Куплю тебе пижаму. - Чур меня чур... Я протянул Миле большую чашку холодного чая и две шоколадные конфеты. Без помощи Ленки на больший завтрак в постель я не способен. Мила села вся укутавшись одеялом, только торчали из-под него тонкие смуглые руки и её взлохмаченная головка. - Побрейся. - Да-да. Я послушно нацепил свою одежду и пошел бриться. Зубную щётку я с собой захватил, имел некторые основания её захватить, а вот бритву не брал. Пришлось шарить меж многочисленных бутылёчков в ванной в поисках свежего лезвия к Степиной бритве. Проведя пальцем по моей щеке, Мила выгнала меня из ванной. Потом долго прихорашивалась в гостевой доставая из своей сумочки бесчисленные скляночки и карандашики. И только когда закончила, я наконец смог схватить её за зад. - Что у тебя было с этой?.. - сухо спросила Мила. - М-м с кем? Со Светой? - не растерялся я. - Нет. С этой татаркой. - С Альфиёй? С чего ты это взяла? - Ты на таких западешь, - угрюмо упёрлась Мила. - На каких? На татарок? - На таких, - упрямо возразила она. - Ничего у меня с ней не было, - говорю. - Или ты мне как всегда не веришь? Мила потупилась и помедлив сказала: - Верю. Мила вновь посмотрела на меня, глубоко вздохнула - в своей манере, как бы переключаясь. Она даже улыбнулась. - А что мы сегодня будем делать? Я покрепче её прижал. - Есть, - говорю, - одна идея. Она посмотрела на меня как на беспородного, но любимого барбоса, который опять начал "трахать" мягкую игрушку. Я поднял руки вверх. - Тогда прогулка в парке, сегодня снег. Потом пообедаем, где захочешь. А там ещё что-нибудь придумаем. - Очень здорово придумано, - сказала Мила, поднялась на цыпочки и поцеловала меня, так как она это умеет. Эпизод 18. Заказчики попадаются очень интересные. Дело даже не в том, что они не дают нормального ТЗ, предпочитая изъясняться жестами и общими фразами. Это в порядке вещей, мы их научились понимать. Но бывает особенно интересно, они засыпают и просыпются. Одна контора заказывает у нас специальную электронику с программным обеспечением. Два месяца назад они взяли полуготовый продукт и остались довольны, потому что наше полуготовое работало заметно стабильнее, чем их старое оборудование. Они даже сразу всё заплатили, насколько я знаю. И заснули. А теперь вдруг проснулись, видно после праздников напал на них роботун с похмелюги. И теперь представитель заказчика, мы прозвали его Лямзик за фамилию, висел каждый день на телефоне исполнительного директора в ожидании итоговой версии продукта. Я сижу на работе и сплю. Вчера я вернулся с тестов в этой конторе, чуток поспал, и с самого вечера дома добивал блох дома. До самого утра. Мила даже стала смотреть на мою работу с некоторым уважением. Сперва-то, узнав что я работаю на дому, она фыркнула. К тому же я её не домогался полтора суток, что её тоже наверно порадовало. С утра я на тестах на работе, а сейчас уже за три часа. И сплю. Тестить не на чем. Обнаружили баг в ящике, и при этом его сожгли. Петруша, главный от схемотехников, взъерошенный и злой от штурмовщины, рассыпал на Венином столе свои причиндалы и, мстительно капая канифолью на его клавиатуру, орудовал во внутренностях ящика паяльником и тестером попеременно. Вполголоса он поминал идиотов, которые включают сложные приборы в неправильные разетки. Вообще-то у нас должно быть несколько ящиков для тестов. Но приходил Лямзик и вкрадчиво произносил: - Мне тут Лев Алексаныч ещё комплектики обещал. И уходил счастливый. А Веня, он же к шефу ругаться не пойдёт, чтоб тот ящики наши не отдавал так запросто. Вот он сейчас мнётся за спиной у Петруши, кругленький и смущённый, и даже виноватым себя видно чувствует, что мы ящик спалили. Стереотипический образ стеснительного еврейского мальчика и одновременно школьного очкарика. Нелегко ему приходится между исполнительным сверху и нами, шестью раздолбаями снизу. Да ещё сбоков петруши всякие да монтажники. Но Левсаныч его ценит, потому что он один из мощнейщих ведущих программистов города. А я лично его ценю, потому что это далеко не первый в моей жизни начальник, навидался. Мне давно кажется, что такие люди куда интереснее и богаче внутренне, чем простые парни вроде меня. У простых парней всё на уровне и жизнь на уровне и проблем меньше, но вряд ли они сделают в жизни ещё что-то полезное, кроме детей. Передо мной самая дряхлая в офисе машина, собравшая половину всей пыли. Да ещё и мало понимающие в сетях секретарши привыкли отправлять с неё документы на печать. Но я появляюсь редко и мне плевать. Зато мой закуток самый дальний и меня тут почти не видно, но если отклониться чуть влево, то я всех вижу. Но сейчас я сижу и сплю, если это можно назвать сном. Упёр лицо в ладони и проваливаюсь ненадолго в забытьё - выработанная за годы учёбы привычка. Меня вежливо тронули за плечо и убийственно-корпоративный голос произнёс с неодобрением, будто металлическим молоточком по мягкому дереву: - Фёдор, вы спите на работе?! Надо мной нависал деректор по кадрам. Или он менеджер по кадрам, или как там называется его профессия. Будь я проклят, если когда-нибудь попробую это узнать, так же как и его имя. Впервые я с ним пересёкся где-то с год назад. Я пришёл на работу после полудня, похмельный, я тогда вообще много пил. Я не собирался работать в офисе, а просто пришёл за авансом. В коридоре мне попался на глаза интеллегентного вида мужчина лет сорока, с аккуратным ёжиком волос, четко очерченной нижней челюстью и цепкими глазами. По-моему, он мне сразу не понравился. - Молодой человек, а вы куда? - спросил он своим хорошо поставленным голосом. Потому что думал, что всех работников уже знает. - Туда, - с вызовом ответил я, потому что и сам думал, что всех знаю. Увидев замешательство на его лице, я его пожалел и с усмешкой добавил: - Вообще-то я здесь работаю. И пошел в бухгалтерию. А когда, минут через двадцать, я уходил с работы, то вновь с ним столкнулся. На лестничной площадке он устраивал тихий разнос нескольким молодым монтажникам за слишком частое курение. Я протянул ему руку и сказал: - До свидания. Он в полном обалдении пожал руку и что-то промямлил. Пацаны-монтажники посмотрели на меня с уважением - он работал на фирме уже месяца полтора. Думаю, он сразу же разузнал, что я всего лишь рядовой программист, а не, например, сын или зять кого-нибудь из директоров. Но он всё равно почему-то проникся ко мне особенным уважением или даже симпатией. Из всё нашей офисной молодёжи, только мне он при встрече протягивал руку и улыбался. Не ждал, что при его очередном явлении в нашей каморке, я начну эмитировать кипучую деятельность. Вообще-то, если быть честным с самим собой, я его всё-таки побаиваюсь, как и остальные парни. Но надеюсь он этого так и не заметит, а то начнёт ещё делать замечания за перекуры. - Я сегодня работаю уже часов десять, - говорю, - не спал. Сейчас прибор, как видите, не доступен для тестов, и поэтому я отдыхаю, очень уж устал. Ещё немного, - думаю, - и начну извиняться. - Я здесь сейчас из личного рвения. Из этой... корпоративной этики. Он выпрямился и стал раскачиваться перекатывась с пяток на носки, но тут же прекратил и произнёс: - Я всё время забываю, Фёдор, что бы работаете по скользящему графику. Ну хорошо. Но вы всё-таки не спите, найдите какое-нибудь дело. Надо же поддерживать рабочую обстановку. - Постараюсь. - Постарайстесь. Он окинул офис взглядом и с видом, что больше его вмешательство нигде не требуется, вышел. И сразу же раздался голос осмелевшего Руслана. - Пётр, ты поаккуратнее у Вени на столе, а? Развалился как у себя в берлоге, соришь. Тот разражённо вскинулся, но сразу же Руслана поддержал Шурик. - Петруша, ты скажи спасибо, что Веня такой добрый. А то капнул бы шефу, что с поставкой для тестов не справляетесь, мало бы не показалось. Петруша смуглый, и потому он посерел от злобы. Он ненавидит, когда его называют "Петрушей". Тем более сотрудники более низкой должности. И, кроме того, они действительно не справляются, хотя и не по своей вине. В нашей конторе его отдел чаще других работает в авральном режиме. Он бы с удовольствием закатил скандал, но на него уже посыпалось и "поддерживать рабочую обстановку", и про порчу инвентаря и клавиатур в частности, и всё остальное, что пришло в наши ехидные программисткие головы. Мы закидали Петрушу шапками, и он, бурча ругательства себе под нос, стёр тряпочкой крошки и капли канифоли и продолжил ковыряться в недрах ящика. Веня благодарно смотрел на нас, и даже присел, наконец на краешек своего стола. Я решил было спать дальше, но понял один паразит согнал-таки с меня весь сон. Ветер бил почти всё время нам в лица, резал их и мочки ушей острыми подобиями снежинок, рисовал тонкую вуаль в свете фар. Вода стекала по замершим в пробке автомобилям и по нам. Под ногами хлюпало. По местным меркам, пурга. От работы до метро идти минут двадцать, и мы с удовольствием спустились в тёплую кольцевую трубу Новочеркасской. Все пошли в метро, кроме меня, Руслана и Кости. Мы с Русланом решили покурить, на улице это было почти невозможно, а Костя ждал нас, так как мы решили потом зайти в какой-нибудь кабачок пропустить кружечку. Мы обсудили варианты и выбрали подходящее кафе, а потом незаметно для себя разговорились о работе. Я и не заметил, как к нам подошел милицонер. - Здравствуйте. Вы курите в неположенном месте. Милицонер удивил меня. Совсем молодой ещё парень, он выглядел опрятным и наглаженным, да ещё и вежливая речь. Обращался он только ко мне, потому что Руслан успел докурить с минуту назад и теперь сочувственно на меня поглядывал. Чуть поодаль стояли и ещё трое в сером. Тоже молодые сержанты, но с виду стандартные: мешковатые, с заправленными в берцы штанами и грубоватыми лицами. Они ухмылялись, поглядывали в нашу сторону и что-то меж собой говорили. У одного, впрочем, на поводке была спокойная, благородного вида немецкая овчарка, очень красивая и ухоженная. - Почему в неположенном? - я искренне удивился. - На самом же выходе стоим. - Так вот знак висит, - он показал рукой мне за спину. И действительно, прямо над нами всё это время висел красный кружочек с перечёркнутой сигаретой. У меня появилось чувство, что эта страна меня разводит. - Послушайте, мы никому не дышим, всё вытягивает на улицу. Мы специально так встали. Снаружи погода такая, что не покуришь. Я говорил подчёркнуто вежливо, а милиционер почему-то смутился. - Я всё понимаю. Но запрещено ведь, - тихо сказал он и извиняющимся тоном добавил: - А если у нас будет проверка? - Что же теперь мне делать? - Ну... в отделение надо пройти... - Идёмте, - согласился я, а про себя подумал, что ни документов, ни особенных денег с собой у меня не было. Мне так спокойнее. - Может нам с тобой пойти? Подождём, - сказал Костя. - Нет, - говорю, - езжайте. Я догоню. Ребята пошли ко входу в метро, а я с милицонером поднялись по лестнице. Выглядел тот смущенным, голову опустил. Совсем не было в нём этой ментовской деловитости, как у рыбаков, когда они поймали не рекордную, но вполне достойную рыбу. - Понимаете, как нет патруля, так сразу смотришь - везде курят. Так и распивать же начнут. Да и сорят постоянно. Это же неправильно. Молодой сержант по-прежнему словно оправдывался передо мной, и мне казалось будто он не может сказать мне ещё что-то для него важное. - А далеко до отделения, - спросил я, видя, что на машине мы не поедем. Он объяснил и спросил: - А вы торопитесь? Вроде бы даже с надеждой. Я неопределённо пожал плечами. - Можете просто оплатить штраф... - сказал он и смолк. - И сколько? - В отделении - сто восемьдесят... - Ну, сто пятьдесят, - наконец выдавил он. Он принял деньги вроде как с облегчением и вежливо попрощался со мной. Я покивал в ответ и пошёл в обратную сторону. Оказалось, что менты с очаркой шли за нами. Я миновал их, а ещё метров через десять зачем-то обернулся. Они всё стояли на том месте. Менты улыбались и дружески хлопали по плечам моего молодого сержанта. Овчарка собиралась сесть, но брезгливо поднимала зад от грязной слякоти. Я отвернулся и втянув голову в плечи, спасая сигарету от погоды, закурил. Меня наполняло брезгливое отвращение. К милиции, к стране, и к себе самому. Эпизод 19. - Знаешь, я наверное мог бы договориться на "бычок". - И ты только сейчас об этом подумал? - сразу уязвила меня Мила. - Ты меня не поняла. Мы уже два часа тут бродим. Я не могу человека так запросто тут держать. Но мы можем сейчас выбрать, а на днях я договорюсь и заберу кровать. Мне этот увешанный гирляндами цветов кортеж очень тогда понравился. Повезло ему, что жена ему попалась с чувством юмора. Есть у меня знакомый, "цыганский барон", это погоняло. Работает старшим кладовщиком на Парнасе, на собственную свадьбу подрядил двадцать этих грузовичков со знакомыми водителями. Мы шли по стрелкам, а мимо проплывали эталоны комнат разных стилей. Мне они напоминали одновременно аквариумы и блошиный рынок. Мне уже очень хотелось курить, и раздражала толпа. Я всё отчётливее понимал, что для прогулок предпочитаю парки. Мы ничем не выделялись среди окружающих: женщины увлечённо трогали предметы, а мужики, в большинстве своём, вроде тоже лучше бы в парк, а то и лучше в пивную. Мила обдумала моё предложение и сказала: - Нет. Сколько можно спать у Степановичей. - Ну так... - Я уже сказала, что не буду спать на полу? - На толстом матрасе. - Если ты хочешь, чтобы я ночевала у тебя... Ой смотри какая симпатичная. - Она двуспальная, - говорю. - Ну хорошо. Смотрим дальше. Очень подозреваю, что сперва Мила думала о "счастье молодожёнов". Но я проявил твёрдость, если это можно так назвать, и согласился на кровать под один из меющихся матрасов. - Ты вполне можешь позволить себе приличную кровать. У тебя есть деньги. Хотя это и странно с твоей работой. - Деньги есть, чтобы тратить их на тебя. Мила мимолётно чмокнула меня за это в щеку. - Тогда купи мне кровать, пожалуйста. Вот смотри, полторашка. Вполне достойная. Я полез смотреть конструкцию, можно ли будет разобрать при очередном переезде. Кровать была не разборная. - Мне, - говорю, - не нравится. - Ладно, - ответила Мила, - хорошо. Выбирай теперь ты. На всё согласна, лишь бы нормальная кровать. И мы снова таскались по недрам гигантского магазина. Мила всё-таки забраковала пару предложенных вариантов. Но позволила настоять на ещё одном "вполне достойном" экземпляре. Я решил, что он достаточно дешевый, чтобы при необходимости его выкинуть. Меня все эти гипертрофированные лавки утомляют. Под рюкзаком в Хибинах я проходил километров по двадцать пять, а по этим стрелкам вряд ли осилю десять. А может в том повинны толпы людей объединившихся в едином потребительском порыве. После пробежки от мальчика, похвалившего наш выбор, до кассы, где несмотря ни на что нас ждал длинный хвост очереди, я вполне ощущал длинноухим гужевым транспортом, врочем совершенно покладистым. К концу очереди я был уломан на пенал для одежды и байду с зеркалом для наведения красоты. Номер такой-то и номер такой-то железно отпечатались в памяти Милы. Но она не соврала, оба предмета мебели в самом деле оказались миниатюрными. Доставка влетела в маленькую копеечку, поскольку Сертолово считается в области. Зато в грузовике были предусмотрены места для потребителей, а водила оказался ещё и грузчиком, а вторым оказался я. При первом знакомстве Мила скептически отнеслась к присутствии в нашей с Дениской квартире Алисы. Но Алиса - умница, сразу схватила Дениса за задницу и всё такое. Мила ограничилась всего лишь минутой шипения в мою сторону. В общем обошлось. Девочки пометили каждая свою территорию, признали друг дружку равными волчицами в стае и даже решили дружить. Очень мило с их стороны. Я был милостью всевышней отпущен в магазин за обмыть и за ужин, а когда вернулся, пенал и байда с зеркалом уже стояли на "своих" местах. Наши женщины весело щебетали, деля ящички и полочки. Мила широкой души человек, уверен что она сразу планировала делиться с Алисой. Тут я удостоился поцелуя от Алисы, подчеркнуто корректного, и поцелуя от Милы, видимо на всякий случай. А потом уж и взляда Дениса, который наблюдал за этими нововведениями беспомощно скребя затылок. Мы вышли на балкон покурить, и он сказал: - Бля... - Извини, - согласился я. Весь остаток дня Мила с Алисой подслащивали нашу капитуляцию. Посадили в кресла, разрешили в кабинете курить и выставили бутылку коньяку, одну из тех, что я принёс. Выдали легкую закуску, а сами занялись праздничным ужином, который в итоге не уместился на трёх табуретах, миски с салатами стояли на полу. Когда же мы раздобрели, они уселись на наши колени и кормили с рук. Мила замечательно ёрзала. Я предвкушал. Когда она такая ласковая, я её просто обожаю. Обычно она очень скована в сексе, несмотря на все мои страния. Нет, не то чтобы я совсем ничего не добился, в начале наших отношений она не то что боялась схватить меня за хер, она старалась на него вообще не смотреть. А ведь у неё были романы до меня. Со мной она стала более раскрепощённой. Но всё же я и не преуспел, мы не делали кое-что из того, чем молодёжь сейчас мается уже на первом свидании. Иногда же, когда Мила особенно мною довольна, она затевает какую-нибудь фантазию. И говорит потом: "мне понравилось". Своим ровным спокойным голосом. И я гадаю - соврала или правда? Я не торопясь фантазировал о том, что может прийти Миле в голову этой ночью. Когда Алиса вдруг сказала: - А Мила-то спит. Я наклонился вперёд и посмотрел. И впрямь, задремал объект моего сексуального влечения. И шею мне кудрями щекочет, о обнимает - и дрыхнет. Нести Милу на нашу новую кровать пришлось не под пожелания, а под шутки. Она проснулась всё же и, пока я её раздевал, тихо смотрела на меня двумя чёрными поблёскивающими комочками мрака, податливая и послушная. Но я укрыл её одеялом, поцеловал и вышел из комнаты - толку от тебя сейчас. Алиса с Дениской времени не теряли. Лобызались и шарили друг по другу руками. Но с моим возвращением перестали безобразничать и мы продолжили пить коньяк. - Плохой дорогой коньяк хуже хорошего дешевого, потому что такой же на вкус, - провозгласил Денис. Язык у него заметно заплетался. Я и сам ощущал подступающее опьянение. Алиса же пила заметоно меньше и пока только раскраснелась и звонко хохотала. Вечер продолжался, мы трепали языками. Походя обгадили правительство, за очередную их замечательную инициативу. Потом очень смеялись на тему брома и хрома, чрезвычайно забавным сочетанием показались нам эти химические элементы. От химии перешли к виагре, и Дениска заявил, что хотя ещё долго она не понадобится, но попробовать интересно. Алиса отозвалась в том смысле, что тогда ему одного её портрета будет достаточно. Я вставил анекдот про "Портрет Дориана Грейя" и мы признали Уальда изрядным проказником. Алиса в ответ поделилась своим знанием "Лондонского дна", а заодно и традициями испанской горной нищеты. Она часто мотается в Европу, тамошние трущебы - её хобби. И тут оказалось, что Денис потерял нить разговора, и вообще надрался. Пришлось ему это объяснить и отправить на диван. - А я ещё не хочу спать, - призналась Алиса, с сожалением поглядывающая на своего отвалившегося любовника. - Пойдём-ка, - говорю, - с тобой на кухню. Я вытащил из стенного шкафа свой туристический коврик, а Алиса, стараясь не шуметь перенесла остатки ужина. Коврик расстелили прямо на полу. Я прислонился к холодильнику, а Алиса к стенке. Между нами оставались лишь миска с не очень удачным оливье и тарелка с подсохшими бутербродами, но зато и почти ещё полная последняя бутылка. Не получалось вспомнить, о чём последнем мы говорили. - Я удивлена, что Миле удалось дожать тебя на эти покупки, - заметила Алиса, - у меня бы так не получилось. - Мне казалось, что ты выше всей этой барахляндии, - говорю. - Глупыш, - усмехнулась она. - Я могу понять ваш хвастливый аскетизм. Но краситься в ванной так неудобно, особенно утром, когда Денис опаздывает и топчется под дверью. И всю одежду хранить в пакетах тоже... - И ты, значит, всё это время терпела? - Я как-то не считала, что имею права вмешиваться в вашу жизнь. - И я тебя люблю за это, - я протянул ей наполненный бокал. Она неловко приняла бокал, посмотрела на меня своим волнующе-беспомощным взглядом. И вдруг, склонив голову, с иронией признесла: - Все-то меня любят. - Ты чего это? Я внезапно понял, что она загрустила. - Помнишь, как мы с тобой познакомились? - Никогда не забуду, - говорю, эту ночь. И эту скамейку. - Почему ты шепчешь? - А вдруг Мила не спит... Алиса улыбнулась, потому что я сделал вид, что пошутил. - Запомнят меня только те, с кем я спала. - Думаю, что запомнят ещё и многие, кто очень бы хотел, чтобы ты с ними спала. А сам я запомню не только скамейку, но и соблазнительную девушку, и то какой она замечательный и милый человек. В благодарность, Алиса потянулась ко мне и опасливо, одним пальчиком, погладила по щеке. Такой уж я видно неудачник. Девушки иногда выбирают меня, чтобы поплакаться в жилетку - верный признак. Комната немного плыла перед глазами. Если неосторожно запрокинуть голову, то она начинала сразу же кружиться. Затянувшееся молчание приятно обволакивало, и я готов был соглашаться с этой печальной Алисой, что жизнь пуста. И что не ждёт нас ничего, кроме однообразной работы, бездумного траха и тоскливой от всего этого старости. Я добавил в бокалы коньяку и дождался пока Алиса не продолжит. Она отхебнула будто это вода и сказала: - Столько лет уже... К чему я иду? Что оставляю позади себя? Череду бездумного траха? Могу ли я найти что-то ещё? - Можешь найти своего человека... - А ты гарантируешь, что я его найду? - Нет. Но шансы есть. А может случится и так, что ты найдёшь его, а он не ответит взаимностью. Тут ведь какое дело - от нелюбимого человека легче добиться взаимности. - А надо ли тогда искать? - Это ты должна решить сама. Но что остаётся нам, простым людям, кроме любви? Просто нету выбора. Но если ты найдёшь свою любовь, то считай, что победила. Это необыкновенное чувство. Любимому человеку можно простить что угодно. Его недостатки кажутся его милимы особенности, а его милые черты умиляют. С ним рядом становишься способен на что-то большее, правда перестаёт получаться что-то обыденное и пошлое. И пусть даже этот человек тебя не полюбит, такие чувства гораздо лучше, чем ничего. Гораздо лучше, чем секс с кем-то пропросту доступным, а тем более лучше чем семья с тем кто подвернулся под руку... Я заметил, что Алиса немного странно на меня поглядывает и умолк. Как-то всё стало шиворот-навыворот получаться. - Ты в кого-то влюблён? - спросила Алиса. Удивлённо, недоверчиво и невнятно. - Конечено, - нашёлся я, - я перманентно влюблён. Думаю, я рождён влюблённым. Алиса помедлила, а затем с облегчением в голосе тихо рассмеялась. - Ой, Двоегримов. Ты слишком любишь баб, чтобы любить женщину, - ласково заметила она. - Спасибо. Ты всё-таки сумел поднять мне настроение. Влюблённый Двоегримов, надо же... - Рад служить, любимая, - говорю. Алиса махом допила остатки своего коньяка и стала неловко, держась за стену, подниматься. Я было сунулся помочь, но она меня остановила. - Нет, я должна суметь это сделать сама. Спасибо тебе, Федя. Я проводил её глазами. Она, придерживаясь руками, на цыпочках, словно в невидимых босоножках, ненадёжно скользнула в нашу с Милой спальню. А у меня ещё оставался коньяк и даже оказалась только что подожжённая сигарета в руке. Я постаралася собраться с мыслями. Мне тоже скоро придётся ходить самому. Эпизод 20. Мила стояла спиной ко мне и неподвижно, не отрываясь глядела в окно. Что-то она на меня дулась. Я пока не знал насколько это серьёзно, не знал даже когда это началось, может сегодня, а может и вчера. Не знал, во что это выльется, но заранее готовился вечером оправдываться за что угодно. Может пронесёт, а может мы тихо и интеллегентно разругаемся вдрызг, но ситуацию я проясню. А сейчас перешёптываться не хотелось и я молча стоял за её спиной. Смотрел как мелко подрагивают её кудряшки, точь-в-точь под ритм трамвайного перезвона. Она грела руки в меховой муфточке, иногда поводила плечом, поправляя сумочку, и балансировала в своих сапожках на тонком каблуке. Когда трамвай начинало бросать из стороны в сторону, я подхватывал Милу свободной рукой, есть у меня такая обязанность - правда я думал, что она негласная. Другой рукой я держался за поручень, отполированный кожей и потом, заразой и ветошью. Пальцы, сквозь перчатку, уже пронизывал леденящий холод. Наш вихлявый дребезжащий трамвай медленно обгонял почти остановившуюся пробку. Ушлые маршрутки, опасно раскачиваясь, взбирались на высокий тротуар. За ними тянулись наглые джипы и самые нетерпеливые легковушки. Трамвай вдруг замедлил ход и встал. До остановки ещё далеко, мы даже железнодорожный мост ещё не миновали. Мила оглянулась на меня, но ничего не сказала, да и посмотрела так, словно я случайно ей на глаза попался. Разминая замёрзшую руку, я прошёл немного вперёд к началу вагона. Через переднее окно была видна, стоявшая на путях, замызганная слякотью, обшарпанная серая "Волга". Чуть дальше, проскальзывая и виляя задом, взбирался в горку джип. Но волга безнадёжно буксовала. Водитель, опираясь на открытую дверь, низко пригибался к земле, играл оборотами и смотрел под задние колёса. Вагоновожатый дал длинный сигнал. Трамвай заверещал как гигантский злой будильник. Водитель, выставив для равновесия ногу из машины, виновато развёл на нас руками. Я вернулся к Миле. - Машина впереди застряла. Стоим... Она раздражённо фыркнула и я едва удержался, чтобы не развести руками в точности как водитель. Минут пять мы простояли под всё более отчётливый ропот пассажиров. А потом вагоновожатый открыл двери - знакомый с детства знак капитуляции. - Что же это делается? Он нас заморозить хочет! Я обернулся на этот неприятный вредный голос. Толстая бабка оглядывалась в поисках поддержки. Окружающие старались не встречаться с ней взглядом. - До остановки-то ещё далеко!.. - и причитая она решительно направилась вперёд, явно намереваясь закатить скандал. Из задних дверей наружу выскочил мужик. У наших дверей он притормозил. Здоровый, крепкий усатый мужик в кепке, красноухий, с брюшком, выпирающим из расстёгнутой потёртой кожанки. - Вылезай! Толкнём! - гаркнул он ни к кому особенно не обращаясь. Мила на меня не смотрела, и я, не говоря ни слова, пошел за мужиком. Одновременно со мной, из второго вагона вышел ещё один мужчина, стройный и высокий, элегантно, но не по погоде одетый. В меховой правда шапке, в сером хорошем пальто, но вряд ли достаточно тёплом, и тонких кожаных перчатках. Сквозь снег блестели лаком его туфли. Я почти сразу слегла поскользнулся, в бороздах за "Волгой" виднелся изрезанный шипами ледок. Водитель суетливо выскочил нам навстречу. Щупленький невзрачный мужичонка, было видно, что стыдно ему до жути, и чувствует он себя болваном. - Сиди уж, автолюбитель, газуй, - снисходительно обругал его обладатель кепки. Он ухватисто приложился к стойке рядом с водителем и обернулся к нам. - Не стой под колесом, забрызжет. Взяли! Мы с мужчиной в пальто встали по бокам от машины и упёрлись в задние стойки и багажник. К нам присоединился ещё и молоденький моднявый пранишка, видно студент, он приладился посерёдке багажника. Водители в пробке с вялым интересом поглядывали на нас. "Волга" шла тяжело. Шипованная резина легко срывалась на льду, а нам было сложно найти опору. Мы оскальзывались, а студента то и дело осыпало снежной крошкой. Но наконец нам удалось перевалить одним колесом через поребрик и дело пошло веселее. Правда у меня неприятно стрельнуло при этом в колене. Что-то этой зимой я всё повреждаюсь. Впрочем, спину под новый год я не сорвал, а только потянул немного мышцу. Мужик в кепке зычно командовал и махал машинам на дороге, чтобы дали место. Мы раскачивая автомобиль, протолкнули и второе переднее колесо на асфальт, а затем уже и задние. Водитель злополучной "Волги" хотел было что-то сказать, но от смущения только кивал, а сзади ему уже начали сигналить. Он торопливо пожал нам руки и юркнул за руль. Пузатый мужик хлопнул рукой его "Волгу" по дверце багажника. И обренулся подбоченившись к нам. На лице его была румяная, простая и широкая улыбка. Было жарко, я расстегнул куртку. Мы протащили машину меторов пятьдесят, испаханный снег тянулся до самого трамвая, который теперь тронулся. Мы его поджидали. А я вдруг подумал, что ничего не сказав Миле, оставил её одну. Трамвай поравнялся с нами... и не остановился. Первый вагон, второй вагон... Мы стояли в полном оцепенении, только студент со злостью пнул ногой последнюю дверь. А я только заметил за окном испуганное лицо Милы. Трамвай от нас удалялся. Студент грязно ругался. Мужик в кепке тоже матрнулся коротко, но сразу оборвал себя и добавив: "э-хех", только махнул рукой. Тут и студент примолк. Я высматривал нашу "Волгу", но поток всё-таки двигался, хоть и медленно, найти её я не сумел. И стояли мы на виду у всех, чувство было такое глупое, будто мы юродивые, что и пожалеть не грех, а все потешаются. Молчун в пальто, а он так ни слова и не произнёс, сунул руки в карманы и ссутулившись побрёл по путям обратно, туда было ближе до остановки. Пузатый мужик проводил его глазами, но сам начал пробираться через дорогу, к тротуару, в расчете видимо на маршрутку. За ним последовал и студент. А мне хотелось пройтись в одиночку и я напривился по путям в гору. Меня ведь там где-то поджидает Мила, и что то она обо мне там думает? А вот и звонок. "Давай только не по телефону? Выйди на остановке, зайди в какое-нибудь кафе, погрейся. Я как доберусь позвоню". Странно, но Мила не возражала. Колено слегка простреливало болью. Лоб под шерстяной шапкой щипало от пота, а в ботинки набилось немного снега. Зато я согрелся. И настроение было в общем неплохое. Я только волновался по поводу Милы. Я прошел под мостом, где подъём становится более крутым. Руки сунув в карманы, с удовольствием вдыхая морозный остановившийся воздух. И увидел впереди наверху фигурку в курточке, которую мы купили два дня назад. Мила торопливо спускалась мне навстречу. Зря она, в её сапожках и асфальту ходить опасно. Мы шли с ней навстречу друг другу по белой полосе, зажатой с двух сторон шумными потоками автомобилей. Встревоженная, торопливая походка женщины. Прихрамывающий мужчина. Я был готов принять любой её упрёк. Лишь бы не навернулась. - Федя, извини, - она сокрушённо ткнулась головой мне в грудь. Я изумлённо помалкивал. - Я хотела заставить эту скотину остановиться. Но растерялась сначала... Да и поздно уже было. И бабка эта всё орать продолжала. - Ладно тебе, - говорю, - Ладно. А ведь вышло-то,- думаю, - всё очень кстати. То что она дулась на меня, оно конечно ещё аукнется. Но теперь она меня простила, потому что решила что сама провинилась. Может даже оценила, что я полез толкать эту несчастную "Волгу". - Что у тебя с ногой? Я увидел, что она реветь собирается. И сразу спустился с небес на землю, в добавок начал чувствовать себя кретином. - Пустяки. Иногда побаливает. Зато смотри что, мы сейчас как раз в парк пойдём и до Удельной погуляем, а? - Ты же хромаешь. - Немного пройдусь и перестану. Мы перешли дорогу и углубились в парк, удачно сразу попав на широкую тропинку. Мила рассказывала как она переволнавалась. Поругивала за героизм, но так, приятно поругивала. Выслушала, как я это колено разбил в хлам в Хибинах, и даже думали что придётся делать операцию, но обошлось. Медленно кружились вокруг нас громадные припорошенные сосны, которые скрывали от зевак наши поцелуи. И я всё думал, что всё ещё до конца Милу я не знаю. Эпизод 21. Удивительно, но за целый март мы с Милой ни разу не поругались. Наверное, она, как и я, вспоминала наши старые ссоры и сделала свои выборы. Неужто мы, каждый про себя, искали компромисс? Неужели мы всё-таки подросли? Я работал. Как у меня это водится, работал иногда и ночь напролёт. Заставая меня утром на втором, лежащем на полу матрасе, с красными глазами и ноутбуком, Мила всё более склонна была верить, что моя работа не фикция. Что я не нашёл попросту людей, которые по глупости мне что-то ещё платят. Сама она пока не искала работу, впрочем возможно не сообщала о плохих результатах. В город ездила она довольно часто, к своим подружкам. А когда оставалась дома, то казалась озабоченной. Она всегда чем-то озабочена. Время от времени поглядывала на меня странно, будто в бессильном ожидании, но пока она молчит я сам на рожон не лезу - себе дороже. Март выдался не слишком солнечным, даже в центре города ещё кое-где, в тенистых углах оставался законсервированный грьязью снег. А Проквилитантов звал уже открывать туристический сезон. Потому я и нарабатывал себе дополнительные часы, чтобы иметь возможность прогулять лишний день. Это традиция, вылезать недалеко и не надолго, но уже в лес: к озёрам Карелии, пока ещё закрытым ноздреватым недержащим льдом; к поиску относительно сухих мест под палатки; к дымным кострам из сырых дров, требующих постоянного раздувания; к холодным ещё по-зимнему ночам. Начало апреля на юге Карелии - как раз такое время когда уже почти везде можно пройти без лыж, но желательно в резиновых сапогах. - Мила, мы тут с друзьями собираемся в поход, - говорю, - хочешь пойти? Никакой это не поход, всего лишь стоянка с двумя ночёвками, но так проще объяснить. Мила непонимающе на меня посмотрела. - Ты что, всё ещё ходишь в эти свои походы? - И зову тебя с собой. - Это совершенно исключено. - Мы не будем много ходить. Устроим стоянку, проведём на ней две ночевки. Ничего сложного. Будет весело... Я куплю тебе суперсовременный спальник. - Не нужен мне спальник. И что за глупая идея. Лазить по болотам, спать в палатках - Федя, тебе не пятнадцать лет. Мы можем в нормальных условиях отдохнуть в Финляндии, в Турции... - У меня, как ты знаешь, нет загранпаспорта. - Только из-за твоей собственной лени. Давно пора сделать. Не хочу в Турцию. Не хочу в нормальных условиях. - Мне ни как тебя не уговорить? Мила безапеляционно мотнула головой. - Жаль. Мила вскинулась и ошарашенно посмотрела мне в глаза. - Что ещё такое? - спрашиваю. - Ты всё равно поедешь!? Без меня!? Я что-то растерялся... - Ты же сама наотрез отказалась... Мила слетела с постели. Она прошлась рас туда-сюда по комнате, в видимом волнении и села за свою тумбу с зеркалом. Это её танк. Переставляя так и эдак всевозможные флакончики, Мила принялась делать "предположения": - Значит отдыхать едешь... И ты заранее знал, что ни в какой поход я не пойду. Знал!? Нашла, понимаешь, способ смотреть на меня сквозь зеркало. - Догадывался. - Планировал. Знал, что откажусь. Устал от меня, захотел отдохнуть? - Ну зачем ты так, - говорю. - Да, к этой вылазке на природу я готовился. Все готовились. У нас это что-то вроде традиции - первый выезд на природу весной. - Но ты знал, что я не поеду. - Я уже сказал. И между прочим, был бы очень рад, если бы ты тоже поехала. - Этот вопрос мы закрыли. - Так, - говорю. - Я предложил тебе поехать со мной, готов взять на себя все сборы и расходы. Ты ехать не хочешь. Я не настаиваю. Так чем ты недовольна? Мила перестала делать вид, что наводит порядок в тумбочке. Она сложила руки и смотрела на моё отражение. - Ты едешь куда-то со своими друзьями, а не со мной. Тебе так интереснее? И что это за нелепые традиции? Ты понимаешь, что мужчина когда-то должен начинать отказываться от холостятский привычек. Я вообще этого не понимаю. Походы какие-то... Мальчишество. Взрослые люди так себя не ведут. Мила не повышала голоса, но по напряжённости голоса я понимал, что она почти кричит на меня. Она ещё некоторое время пережевывала свои тезисы на разный лад. - Стоп! - говорю. - Всё, не поеду. Довольна? Мила по инерции закончила фразу и выжидательно уставилась на меня. - Знаешь, Мила, почему у тебя всегда выходит, будто я всё рассчитал и тебя хотел обмануть?.. Да потому что ты оцениваешь людей по себе! Ушёл курить на балкон, едва заставив себя не хлопать дверью. Никому, кто бы ни нарушал ранее моих планов в плане походов, никому и никогда я этого не прощал. Ещё не прощал. Что бы подольше оставаться в одиночестве, я решил выкурить одни из Денискиных трубок вместо сигареты. А потом выкурил и сигарету. Остаток вечера я злился на Милу, взяла и испортила мне выходные. Ещё придётся что-то врать Проквилитантову, правду сказать стыдно. Когда ложились спать, Мила осторожно попробовала притулиться ко мне. Я не стал сопротивляться. Я не сдержался, и сам поступил с ней сегодня некрасиво. Я конечно знаю, что она рассчетливая стерва, но сказать ей это в лицо было не по-мужски. Эпизод 22. Я, наконец, осознал, что уже не сплю, и заставил себя сесть на кровати. В голове всё дурно плыло, а с зеркала напротив на меня дико зыркнула половина ссутулившегося человека, всклокоченного, безвольно жующего губами. Не припомню, чтобы планировал здесь просыпаться. Да это же комната Совицкого. Вот он и сам, лежит на кровати, похожий не на адвоката, а на дохлую лошадь - пасть раззявил и едва слышно похрипывает. Жарко в свитере и двух штанах. Под пальцами на лбу обнаружилась липкая испарина, а лицо хотелось тереть руками. Я решил остаться в трениках и майке, возня заставила Совицкого недовольно застонать во сне. Один тапок я одел сидя на кровати, второй - у выхода в коридор. На кухне сумрачно, пасмурный день, закопчёное стекло. И тихо, ни звука, кроме холодильника. Я сел за грязный, заставленный стол и взял полупуствую бутылку водки, хлебнул - какая гадость! Тогда я взял в руки картонную коробку с "тремя топорами" и сделал два больших глотка. Так, что ещё? Да - сигарету. На столе нашлось только чьё-то понтовое дерьмо в тонкой дизайнерской пачке. Закурил. Гудели ноги и мышцы правого плеча. Будто я вчера много ходил с рюкзаком на одной лямке. Мы действительно вчера гуляли, но рюкзака у меня точно не было. События вечера уже успели смешаться в нелепую фантасмогорию, но, пока это ещё возможно, я начал раскладывать их по хронологии. Праздновали Степановичей, в связи с отправкой их младшего к Ленкиным родителям. Присутствовали, помнится, все "степановичи", то есть все нынешние жильцы коммуналки, плюс мы с Милой, плюс Совицкий, который пришел уже видимо с форой. Пили, ели. Потом... Поздний прохладный сумрак. Слякотно, безветренно. Лужи. Две портвейна, в красивых бутылках. Мы прятали их на всякий случай от милиции, регулярно мелькающей на периферии. Когда же началось? В парке? В Александровском что ли? Я оглянулся на отставшего Совицкого, и увидел его, раскорящившегося на газоне, готовящегося поудобнее улечся на грязную корку последнего снега. Он лопотал про спать и про устал. Пришлось приложить усилия, чтобы заставить его стать прямо. Мы приняли кинематографическую позу, распространённую в фильмах про войну, где менее раненый солдат поддерживает более раненного. Но к тому времени, оказалось, что нашего отсутствия не заметили и ушли куда-то вперёд. Нашего юриста пришлось практически волочь на себе, так он обмяк, несмотря на все мои усилия скорости больше черепашьей достичь не удалось. А может, я просто пошёл догонять не в ту сторону. Но до звонка Миле, я не преживал. А вот попытавшись, понял, что, действительно мелкие неприятности происходят именно тогда, когда могут причинить максимальные неудобства. Кажется, я довольно быстро понял почему не проходят звонки. С меня втихую сняли кредит, а деньги на счёте кончились ещё примерно днём. Взять телефон у Совицкого не получилось, одна рука у меня была занята, удерживанием его на ногах, но и второй я только мог похлопать его по карманам, иначе он начинал бузить. Может и не было у него с собой телефона. Я не знал, куда могли друзья. Направление менялось после каждого "о, пойдёмте туда!" Стоять на месте, в ожидании, что нас хватятся и найдут, тоже не представлялось возможным, Совицкий начинал подгибать ноги, в надежде от меня отцепиться. От попыток звать друзей в голос я так же отказался, я ведь пьян, и голос у меня соответствующий. Сообщать на всю округу о своём состоянии не хотелось. Поэтому я решил добраться куда-нибудь куда ближе, к кому-нибудь домой. Собственно, домой к Совицкому, то которого не так уж было и далеко. Из-за отсутствия действующего телефона я не мог вызвать такси, а частники парочку вроде нас вряд ли подберут - пришлось идти пешком. Совсем как во времена студенчества, только тогда чаще носили меня. Понятно от чего ноет плечо. Надежда отечественной адвакатуры так и не пожелала прийти в себя, зато цеплялась за столбы, и периодически совершала отчаянные попытки уснуть на тротуаре. Но я и сам чудил. Нет, решение избегать оживлённых улиц было верным. Как минимум один раз... вроде бы на Лахтинской, совсем близко наперерез нам проскочил "бобик" - но повезло, не заметили или слишком спешили. Решение, стало быть, разумное. Но наворачивали мы, подозреваю, и совершенно ненужные петли. И тут я уже совсем смутно помню: соблазнительные тёмные кусты - но приходится терпеть, поскольку руки заняты Совицким; совершенно непроглядная темнота в проулках без окон; подозрительно всплывает в памяти Большая Зеленина, которая нам совершенно не по пути. Я встал из-за стола. Хотелось пить, но не портвейн же. Сунул нос в заварник, плесенью вроде не пахнет. Налил себе чаю. Хорошо. Во всяком случае мы добрались и вроде без потерь. Копался ли я в карманах Совицкого в поисках ключей, или кто-то нас впустил - не помню. Неважно. Интересно кто покупал эту водку и этот портвейн, надеюсь мы не попёрлись ещё и в магазин. Я достал свой телефон, звонки-то он должен принимать. Но ни одного звонка не было пропущено. Ну и ладно. А ведь я, если разобраться, геройский малый. В сложных обстоятельствах не бросил друга, допёр его домой, не жалея горба своего. Я от души даже вдруг налил себе портвейна в выглядевший чистым гранёный стакан, до краёв. Невелик, конечно, подвиг, но всё-таки я добровольно взял на себя ответственность крайнего. Друзья-то, они познаются в беде. Однако, пора найти Милу. Она у Степановичей, конечно же. Я умылся, привёл себя к приемлемому внешнему виду, почистил штаны одёжной щеткой - стараниями Совицкого я и сам изрядно вымазался. Потом я растолкал самого "неприличного адвоката" и, выслушав его коронное "что это было?" попрощался. Жизнь на улице текла своим чередом. Ползла по небу весенная переменная облачность, дул лёгкий, приятный после жары у Совицкого, прохладный ветерок. По пути я добавил денег на телефонный счёт и дозвонился до Милы. - Ты у Степановичей? - Да. - Я иду к тебе. Она встретила меня на лестничной площадке, уже собранная, аккуратная и свежая. Моё настроение начало портиться. Не говоря ни слова, Мила двинулась мимо меня вниз по лестнице, не давая мне времени, чтобы войти и хотя бы поздороваться. Она молчала, выдерживала паузу, а на Карповке повернула налево на безлюдную набережную. Мы давно договорились так делать - сейчас начнётся. - Как ты мог?! - с тихой горечью признесла Мила. - Да что такое? Я уже начал догадываться что именно произошло. - Ты меня вчера бросил. Тихо сбежал, чтобы пить со своими друзьями. Если уж так хотелось, то я лучше бы осталась дома, и пил бы с кем хотел. - Подожди, - говорю, - всё совсем не так. Я даже почувствовал облегчение. Сейчас я ей всё без утайки расскажу. Что не убегал ни с кем пить. Что оказался в ситации, из которой у нормального человека может быть только один выход. Что я спас друга бог знает от чего: от переохлаждения, от грабежа, как минимум от вытрезвителя. И я рассказал обо всём. И про отключенный телефон, и про окосевшего Совицкого, и как мы внезапно потерялись. Даже малодушно упомянул про потянутое плечо. Мы с Милой шли по набережной, перешли через оживлённый мост, миновали травмпункт. Когда-то я нёс её в этот травмпункт на руках, ей новые туфли ногу натёрли до воспаления, а на закорках она ехать не согласилась. Я говорил, и думал, что когда я закончу, то она поймёт - не за что на меня злиться. Пусть снисходительно, потому что я, как всегда, попал в идиотскую ситуацию. - Как это мило, помог другу, - сказала она, когда я замолчал. - А ты подумал от том, как я себя вчера чувствовала? Ты у нас всегда такой хороший парень оказываешься. А я почему-то сгорала от стыда, что мой парень взял и покинул меня посреди праздника. На меня все смотрели как не знаю на что. Мы вернулись а тебя нет и нет. А мне и деть себя некуда. Пришлось спать у этой твоей... - Ну почему опять моей? Мила отмахнулась, не жалая развивать эту тему. - Пришлось спать на раскладушке. У меня синяки остались. - А почему не в зале? - спрашиваю. - Там хороший мягкий диван. - Там Саша спал. Не могла же я спать в одной комнате с мужчиной. Тем более, что он кажется на меня запал. - Подкатывал? - Нет, не осмелился. Мила шла опустив голову. Тронула рукой свою причёску, поправила на плече сумочку. Я уже сам чувствовал себя виноватым. Всего час назад считал себя чуть ли не героем, а теперь... Она ведь права, я действительно считаю себя хорошим парнем. Не совершаю злых посупков. Ошибки да, но злой, подлый, мерзкий поступок можно совершить только осознанно - я так уверен в этом. Мила первый и единственный человек, который мог убедить меня, что я делал гадкие, злые поступки, по недоразумению, по недомыслию. И вот, очередной из них. - Почему ты никогда, не думаешь, когда надо? - сказала Мила. - Ты ведь не думал вчера обо мне. Какого мне без тебя, как я волнуюсь за тебя, как злюсь. Откуда мне знать, что я вчера думал. Но скорее всего правда, я думал наверное только о том как доползти хоть куда-нибудь, где можно упасть. Я промолчал, мне больше нечего было сказать, не по второму же разу рассказывать. Мы молчали до самого дома. Мила принимала мою руку на сходе с эскалатора, держалась за меня в вагоне метро, правда так как держатся за металлический поручень. И вообще она держалась от меня на сантиметр дальше обычного, а я само-собой не напирал. Тоскливо было и скучно. У меня в кармане был крохотный томик Миллера, но читать его было нельзя. То, что меня отодвинули на дистанцию, ещё не значит, что мне тоже можно её увеличить. Ждать надо, смотреть преданными влажными глазами. Дома было пусто, как на грех, Алиса с Дениской как вчера с утра свинтили развлекаться, так ещё и не вернулись. И начался второй акт "Марлезонского балета". Мила уселась за эту свою проклятую тумбочку, что я ей купил и, поглядывая через зеркало, занялась мною всерьёз. На самом деле так лучше, чем долго тихо, про себя, злиться. Она принялась счищать с лица свою дорогущую косметику с помощью не менее дорогих кусков "специальной" ваты и молочка. Грех жаловаться, из неизвестного мне принципа, Мила никогда не допускала меня до этого вида расходов. Но ведь она хороша и без косметики! Дикий парадокс, женщины наносят себе вред дорогостоящими замазками, а потом лечат этот вред опять же дорогостоящими лекарственными средствами. А потом ещё бесятся, что мужики в пятьдесят выглядят лучше. Не попадайся мне, менеджер косметической фирмы - ты можешь оказаться мужчиной, а я могу оказаться пьян и начистить твоё алчное рыло. Но Миле я про эту мысль не рассказал. О таком не стоит с ней и в лучшие времена. Я тихо сидел скрестя ноги на нашей кровати и ловил Милины реплики о моих недостатках. Она со вкусом их озвучивала. - На что я только надеялась, - горько сказала Мила. - А на что ты надеялась? - Я думала, что ты, возможно, повзрослел, хоть немного остепенился. Она помолчала, стирая тени с век, но вскоре снова, будто вскользь, обмолвилась: - Ты совсем не изменился. С тобой по-прежнему совершенно невозможно иметь дела. - Ну прости меня пожалуйста. Она кинула на меня через зеркало свой строгий взгляд. - Что-то не верится. Как можно просить прощения с таким спокойным видом? Тебе же, очевидно, все равно. Ничем тебя не проймёшь. Мила раздражённо-сдержанно бросила салфетку перед собой. - Как меня это в тебе бесит! Сидишь тут такой простой и в ус не дуешь! Вообще-то она ошибается, не могу я это бесконечно выносить. - Я могу и уйти, - говорю. - Иди! Иди, пожалуйста. Видеть тебя невозможно! Я вопросительно посмотрел на неё. - Давай-давай! Иди! Я встал, оделся и вышел. Я как будто всё ещё в институте. Эпизод 23. Вышел на Чернышевской, зашёл в знакомый кабак. Первую пива выпил, размышляя о том, что Мила один из тех редких людей, что способны пробиться сквозь мою довольно толстую шкуру. Но она, кажется, этого не осознаёт. А может, это я чего-то не осознаю. А может, ей кажется что это ничего не значит. Со второй кружки я немного повеселел, и решил выкинуть на время Милу из головы. В сущности, не впервой мне сидеть в двадцати километрах от Милы, только потому, что она зла, а я устал. Ни о чём новом тут уже не подумать, всё как обычно. Мы поссорились, она меня прогнала с моего согласия. Можно подумать только о том, как мне скоротать ночь. Можно осесть в ночном клубе. Приятно поскучать за столиком, потребляя алкоголь, если будет видно, поглядывать на танцпол. Понаблюдать молодёжь. Посмеиваться над модными прикидами и радоваться оригинально одетым парням и девушкам. Можно, конечно, и не просто поскучать, но знакомиться с новыми людьми сейчас не хотелось. Да можно и не в клуб, а просто кабак, какой-нибудь круглосуточный гадюшник. Всё то же самое, даже лучше. Но есть и ещё вариант. Бывают такие знакомые, друзья, с которыми жизнь тебя незаметно разводит в разные стороны. Они тебе и симпатичны, и живут в том же городе, а посчитаешь - года два уже не виделись. Ещё не слишком поздно для вечернего визита. Получится загудеть на всю ночь - отлично, а не сростётся - я всегда смогу вернуться к прежним планам. Приняв из рук усталой, но симпатичной и тепло улыбающейся официантки третью кружку, я достал телефон и принялся листать список контактов. Мне ответил женский голос, но он не был похож на голос Виктории. - Я хотел бы поговорить с Викой. Девушка ощутимо напряглась, голос у неё стал напряжённый, срывающийся. - Откуда у вас этот номер!? - нервно признесла она. - Сюда нельзя звонить... даже если вы постоянный клиент. Звонить надо... - и она заученно скороговоркой отчеканила телефонный номер. - Звоните и договаривайтесь о встрече... Чтобы она не успела бросить трубку, я говорю очень быстро: - Я не клиент, я друг. Позовите, пожалуйста Вику. - Да? - недоверчиво протянула девушка, кажется не убедил. - Сейчас позову... Вскоре я услышал Викторию. - Алло, - настороженно сказала она. - Привет, - говорю, - это Двоегримов. Вика с облегчением рассмеялась. - А, Федька, привет! Ты чего на домашний звонишь, Ксюху пугаешь? - А другого твоего у меня и нет. - Записывай... - Потом, - говорю, - ты сегодня свободна? - Да, сегодня я закончила. - Давай тогда увидимся - тыщу лет не виделись. - С удовольствием, Федя. Только идти никуда я уже не хочу - подустала. Приезжай ко мне, адрес прежний. Я положил трубку в карман, и решил, что тяпну-ка ещё четвёртую. С Викторией я познакомился благодаря забавному адвокату Совицкому, и знакомство получилось необычным. Совицкий притащил с работы журнал. Не такой, какие тогда были распространены повсеместно, с левыми фотографиями, маскирующими дешёвку, а возможно и подставу. Журнал был от настоящего элитного агентства для толстопузов, с настоящими фотографиями девушек и очень высокими ценами. Совицкий решил толи шикануть, толи понтануться, он выбрал Вику, купил время с ней. А потом очень перед нами хвастался, хвалил Викины таланты, но наотрез отказался нам её показывать - выдрал страницу из журнала и спрятал. Говорил что это только его шлюха, и делиться он не намерен. Наверное, меня зацепило именно поведение Совицкого. Сам я проститутками никогда не интересовался, у меня не было необходимости платить за секс. Но восторги Совицкого меня заинтриговали, стало интересно. При первой же возможности, а именно, когда Совицкий раньше меня свалился пьян, я перевернул его комнату вверх дном, но нашёл страницу. На одной из фотографий, в нижнем углу, Совицкий нарисовал хуй, так я узнал его избранницу. Девушка показалась мне очень даже симпатичной и я записал её номер. Постоянно пользоваться услугами этого агентства мне, разумеется, было не по карману. Но я уже не первый год работал, и один раз, затянув потуже пояс, мог себе позволить. Через несколько дней, я позвонил в агенство. Всё оказалось честно, и даже более того. Входя в квартиру, по указанному мне в агенстве адресу, я увидел девушку с фотографии, такую же красивую, ухоженную и свежую. Вика наверное сразу поняла, что для меня всё это в первые. Она не дала мне ни в чём оконфизиться, легко и просто объяснив что к чему. Оказалось, что даже тот час, который я купил, не был точно отмеренным количеством минут, в которые непременно надо уложиться. О времени можно было забыть, суетиться не требовалось. А именно эта перспектива меня напрягала больше всего. Усадив меня на кровать, Вика даже сперва угостила меня коньяком. Секс был хорошим - очень, чрезвычайно. Вика, оказалась первой девушкой в моей жизни, которая была бы намного опытнее меня в этом деле. Это видно карма, всегда мне попадались женищины, которых я мог чему-нибудь научить, а не наоборот. Чуть-чуть, всего на пару раз опытнее меня была только моя самая-самая первая. А меня это расстраивает. С юности, у меня есть наивное желание, чтобы женщины были в восторге от моих прикосновений, а не от моих, например, денег или паспортных данных. Но и Вика в тот раз не разорвала этот круг. Она доставляла удовольствие мне, она показала что ещё может ощутить мужчина, а не что он ещё может сделать. Мне повезло оказаться последним на тот день Викиным клиентом. И квартирка, принадлежащая агентству была до завтра свободна. Наверное много было тогда таких квартир, цены на недвижимость были в своём историческом минимуме и прозорливые бизнесмены вкладывались в их покупку. Единственная комната прозрачно намекала о своём предназначении. Большую её часть занимала громадная роскошная кровать, напротив шкаф с зеркальными дверцами, сбоку небольшой бар. Здесь не предполагалось дружить семьями, накрывать на стол, не предполагалось смотрение телевизора или чтение книг тихими вечерами. Функция была одна. Но было чисто, уютно и как-то по-особенному приватно. На окне висел только прозрачный лёгкий тюль, но за ним был только громадный пустырь. Не откуда было снимать компромат. Чиновник изменяющий постаревшей жене, должен был чувствовать себя здесь в безопасности. Вика предложила выпить чаю. Я всё же был довольно необычным клиентом, не толстопуз и не сын толстопуза. Возможно, она почувствовала, что я, отстрелявшись, совсем не тороплюсь куда бежать. Впрочем, светская беседа после дела могла быть дополнительной услугой. Так или иначе, мы с Викой за чаем с коньяком разговорились не как клиент и элитная шлюха, а как познакомившиеся вдруг люди. Женщины вообще после секса успокаиваются, расслабляются. До секса они напряжены, скрытничают, натужно что-то про себя решают, да-нет, они боятся. После же они раскрываются, становятся искренни и честны, и ничего не прячут. Женщины после секса наиболее приятны в общении. Почему бы это не распространялось и на проституток? Вика была не против поговорить, в том числе и о своей работе. Она же видела, что я не считаю её профессию предосудительной. Ведь действительно, торговля своим телом, это далеко не только проституция. Торгуют своим телом модели, от подиумных до рекламных, искажая свои тела под современную моду. Торгуют своими телами спортсмены, развивая их под выбранный вид спорта. Собиратель клубники продаёт свой физический, и только физический, труд. Я не могу презирать такие профессии, они нужные и полезные. Как же я могу презирать одну из профессий, между которыми не вижу принципиальной разницы? Как я могу презирать челоека, доборовольно выбравшего себе профессию, тем более, добившегося в ней мастерства? Я не могу ни осуждать, ни одобрять - это просто не моё дело. Я не спрашивал Вику, как она дошла до жизни такой, как она начала свою карьеру. Зато узнал, что сутенёра у неё нет. Есть "агенство", которое предоставляет клиентов, чистые квартиры для встреч и охрану на всякий случай, и которое брало не малый процент. Но получалось в итоге, что это агенство выступало вроде как посредник, а не хозяин Виктории. И выйти из бизнеса она могла в любой момент. Впрочем, приток новых кадров в те времена был удручающе велик. Вика рассказала мне и множество других историй. И в тот самый вечер и в другие. Мы с ней виделись время от времени, когда чаще, когда реже. А одно время Вика жила у меня. Она тогда как раз собиралась покупать свою аккуратненькую квартирку, и искала банковский кредит на год. Ипотечные конторы удивлялись такому маленькому сроку и сумме кредита, и были Викой недовольны. Я позвонил в дверь её двушки на Сенной. И Вика повела меня пить чай. Познакомила с пугливой Ксенией, работницей той же индустрии, и немного вкусно покормила. Ксения, кажется, чувствовала себя неловко в моей кампании, она довольно скоро ушла спать, ночевала по-дружески у Вики. А мы оставшись вдвоём принялись нагонять отстование в общении, под бутылочку красного. Я рассказал, как ушёл сегодня из дома, и меня немного пожурили, а потом немного утешили - наверное, то что мне и было надо. Чуть заполночь Вика сказала, что пора спать. И мы пошли в спальню. - А где меня положишь? - поинтересовался я, наблюдая как раздевается Виктория. Она меня не стесняется, бывшие соседи по комнате как ни как. Спокойно, даже умиротворённо, она разделась донага и сменила шикарное нижнее бельё на простую застиранную годами ночнужку, видно привычную и очень уютную. - Да ложись со мной. Только не приставай - я сегодня устала. Я приставать и не планировал, но на всякий случай решил покорно согласиться. - Хорошо, - говорю. Я разделся и залез к ней в постель. Вика вяло поцеловала меня в щёку и отвернулась к стенке. Я прижался своей спиной к её и так замер, чувствуя спокойное тепло. Почему мне так легко с людми, от который мне ничего, по большому счёту, не надо? - Вика, - говорю, - а можно я у тебя и завтра переночую? Она ничего не ответила, и, прислушавшись к её ровному дыханию, я понял - уснула. Эпизод 24. - Мила... - Ми-ила. - Что? - Что происходит?.. - Мила... Ну хватит играть в молчанку. Мы же много лет назад договорились не затаивать обиды. Помнишь? - Только все обидыы что-то мне достаются. - Это оттого, что ты лучше, чем я. Оттого, что ты более мнительная, чем я. И оттого, что я не умею на тебя обижаться. Она посмотрела на моё отражение. В последнее время она на меня только так и смотрела. - А я даю повод обижаться. - Гораздо реже, чем я тебе. Мила не ответила, а вновь принялась переставлять свои бутылёчки да коробочки. А я сидел на кровати - скоро дырку тут просижу - и гадал, где же опять проштрафился. Да как проштрафился, если уж Мила не может решиться и сказать мне. Знает, что лучше сказать, а не может, тяжело наверное ей об этом говорить. Я авансом чувствовал себя виноватым, хотя и не мог придумать причину. Кроме того, я чувствовал раздражение и усталость, все последние дни. Началось всё, как у нас водится внезапно. А вернее так - я опять не понял, когда именно началось. Мила вдруг отлучила меня от тела, не дав никаких объяснений. А когда, через три дня, всё-таки дала, это было именно "дала" - лежала бревно-бревном и ничего не чувствовала. Наверное, тогда обиделся я. Как же, меня не хотят! Я привык, что Миле реже хочется секса, это огорчает но и только. Но демонстративное неприятие... На сколько я знаю, у женщин это довольно распространённый способ наказания - оставить без секса. И способ наверное действенный. Только это ещё и оскорбление каких мало, и если мужчина хоть во что-то себя ставит, никогда он этого не забудет. Ведь он видит то, что ему показывают. Что все его полезные функции сводятся суть лишь к функциям выхолощённого быка - пахать-возить. А то что мужчина всё-таки не вол, воспринимается как досадное неудобство, с которым приходится мириться. Ему показывают, что он не нужен - его легко могут заменить счёт в банке и набор социальных служб. Был у меня случай, одна девушка, слегка подшафе, заявила в разговоре по душам: "Мужчине надо давать". Она считала это платой за остальные несомненные блага. Девушка была не виновата. Скорее всего, такие ей попадались мужчины, да и я получается не справился. Я довольно скоро с ней порвал. А Мила приняла после меня душ и укатила к одной из своих подружек. Дома не ночевала. Вообще-то я ей доверяю. Но теперь, когда она в таком состоянии, я боялся и едва удержался от звонка-проверки. Скорее всего меня остановило то, что подружка эта меня не любит. А мне претит общаться с такими людми - брезгую. А боялся я, потому что один раз Мила, в подобной же ситуации, мне изменила. Мы были в ссоре, я ждал что ещё немного и разосрёмся окончательно. Но Мила вечером прилетела хмельная с корпоратива и набросилась на меня. С поцелуями. В общем, потащила меня в койку, что ей не свойственно. Но, вот, войдя в неё, я почувствовал - тут недавно кто-то был, расширил, разгладил. Впрочем, улика была плохая, её не подшить к делу - найдя её, я тут же сам её и уничтожил. А Мила была так страстна, и ей так было хорошо, и она так была благодарна, что я ничего не сказал. Я ей простил. Наверное потому, что с абсолютной уверенностью почувствовал, что я оказался гораздо лучше, чем тот случайный мудак. Но всё-таки я помню про эту измену до сих пор. Я провёл бессонную ночь и уже настолько вымотался, что примерения искал по инерции - на самом деле мне уже было всё равно. А Мила вернулась на следующий день, и ничего не переменилось. - Я уезжаю, - сказала вдруг Мила. - Это куда это? - спрашиваю. Она бросила на меня взгляд сквозь своё чёртово зеркало. - Домой... А что меня тут держит? - продолжила Мила. - А там у меня хорошая работа, своя квартира, друзья. - И жених, - говорю. - Да, и жених. - А с работы тебя разве ещё не уволили? У тебя отпуск когда ещё кончился. Мила потупилась и тихо объяснила: - Я соврала. Сделала себе больничный. - Ты мне не говорила... Я не удивился. Мила из тех людей, что никогда за просто так не будут сжигать мосты. - А тебе ли не всё равно? - угрюмо сказала она. Я промолчал. - И когда? - спрашиваю. - У меня билет на завтра. Это на неё похоже. Больше за весь вечер мы не обмолвились и десятком слов. Вернувшиеся Денис с Алисой обходили нас сторонкой, на цыпочках и хранили тишину. Спать мне пришлось на матрасе на полу. Да спать особенно и не выходило. Почти всю ночь я проворочался с боку на бок. Время тянулось томительно медленно - в голове не было ни единой мысли. Только на рассвете я слегка задремал. Игра подходит к концу. Всё чаще возле ворот на льду образуются кучи из людей. Процесс столь напряжён, что потерял смысл игры, теперь это что-то вроде бойни. Я, по-моему, сижу где-то в средних рядах, единственный, кто хочет остановить матч. Вокруг беснуются тела. Вот оно! Синий в моих глазах сменяется красным. Фонтаном. Куча-мала разлетается и он поднялся. Он движется как хоккеист, после сильного удара об лёд. Он и есть хоккеист, только голова у него отрезана лезвием конька. Висит на куске кожи вся синяя и смотрит равнодушно и кажется на меня. Да нет, только кажется. Все оторопели, а он потихоньку катит к бортику. Два хоккеиста подхватили его под руки и уводят с поля. Но тут как раз он падает. Слава богу, звучит финальная сирена. Я очнулся в холодном поту. Сел, прижавшись спиной к обоям и переводил дух от страха и омерзения. За окном совсем уже рассвело, но все пока спали. Я и сам совершенно не выспался - глаза одновременно и горели под веками и слипались. Но задрёмывать мне нельзя - на нормальный сон я сейчас не способен, а наблюдать ещё одну серию какой-нибудь мерзости не хочу. Помогло бы надраться хотя бы немного и отключиться без снов, но я вспомнил, что у Милы сегодня билет. Я поднялся с насквозь мокрой простыни и поплёлся в ванную, мечтая о кружке пива. Душ не принёс мне бодрости. Я ушёл на балкон и сидела там пока не проснулась Мила. У меня уже кололо в боку от курева, когда она наконец заглянула на балкон и сказала: - Иди завтракай и начинай собираться. Через два часа выходим. Пока я меланхолично жевал половину яишницы, Мила успела собрать и вторую свою сумку. Когда она успела собрать первую, я и не понял, как не понял, когда она успела приобрести вторую. Мы присели на дорожку. Мила всё строго на меня поглядывала, я не знал куда глаза девать. Как всегда, Мила всё решила сама и только сообщила мне о нашей дальнейшей судьбе. Наверное, я мог что-нибудь предпринять, но мне ничего уже не хотелось, я устал. Оказалось, что билет не на поезд, а на самолёт. Впрочем, мы давно уже не студенты. Отдав билет с паспортом на регистрацию, среди шумной встревоженной толпы, Мила вдруг повернулась ко мне. - Ты никогда не просил меня остаться. Я трусливо промолчал. Мимолётно она поцеловала меня и, схватив свои сумки, исчесзла из моей жизни. Я пошёл на второй этаж аэровокзала и ещё увидел, как Ми после досмотра сдаёт сумки в багаж. Гордая, строгая и несчастная. Но элегантная, красивая, со своей самой любимой моей причёской. Она не оглядывалась и не увидела меня. Я вышел на улицу, оперся локтями на парапет и закурил. Понял внезапно, что жарко и снял куртку. Кругом-то уж зелено - апрель вовсю. Пропустив, просто так, три автобуса, я сел в четвёртый с мыслью: "А жизнь-то налаживается". Эпизод 25. Я бродил по городу. Безцельно. Прежде всего меня изумляло - что можно. Я никому ничего не сказал, ушел, посидел уже в одном кафе - очень люблю кабаки по утрам, никого нет, удивлённые бармены - и выпил две бутылки пива, бродя по улицам. Сейчас, кстати, пройду толчею на Достоевской и возьму третью. Удивительно, какой была моя жизнь последние два месяца. Я почти не пил, нигде почти не шлялся, у друзей, кроме Степановичей не бывал. Не побывал ни в одной передряге, впрочем два месяца не срок. Но, если подумать, у меня и шанса-то ни одного не было попасть в передрягу. Уд,ивительно. Мила умудрилась замкнуть всю мою жизнь на себя. Два месяца я вёл себя как примерный семьянин. Теперь жутковато даже. Уворачиваясь от людей, я торопился выбраться из толпы. Холодный ветер приятно задувал под полы распахнутой куртки. Солнце и ветер - люблю. Вдруг я затормозил у мигающего светофора. Через дорогу от меня стояла Оля Чайковская. Весна что ли блин. Загорелась зелёная лампочка и две примерно равные человеческие массы зашевелились и устремились навстречу друг другу. Сошлись, смешались, разошлись. А смотрел, как ко мне приблежается, ещё не замечая, она. Обычно, модненько одетая, зато грациозная на шаге и лёгкая. Какая была бы фамилия: Двоегримов-Чайковский, - а!? На неё смотрели, на неё сложно не смотреть. Смотрите - не жалко. Всё равно она вас не замечает - вот она заметила меня. Остановилась рядом на тротуаре. - Здравствуй, Чайка. - Ой, Федя. Привет. Она улыбалась мне так, как всегда улыбается когда я зову её Чайкой. Только я её так зову. - Какими судьбами? - спрашиваю. - На Сенную сейчас поеду. С подружкой договорилась встретиться. - Я в ту же сторону, но пешком. Идём со мной... Или ты опаздаешь? - Она и сама всегда опаздывает, - сказала Чайка. - Идём? - Идём. Переулком мы вышли на набержную. С Чайкой очень легко говорить, она ответственный собеседник. Если вдруг я теряю нить разговора, она её обязательно подхватит. Кроме того, у меня появляется тысяча тем для разговора в её кампании - не со всякой девушкой можно, например, поспорить о научной фантастике или обсудить прыжки с парашютом. Я и не заметил, как мы вступили на Горсткин мостик, от которого до Сенной уже всего ничего. Я попытался взять себя в руки, но только излишне напрягся, в висках пару раз ощутимо стукнула кровь. - Чайка... может быть, давай на днях... в кабак или клуб... куда захочешь, вдвоём? Ничего не изменилось, церемония традиционного идиотизма. Я запинался, с трудом подбирал неподходящие слова. Я был жалок со своим нелепо оформленным предложением. Чайка участливо мне улыбнулась и едва заметно отрицательно покачала головой. - А, извини. Чего-то опять в голову ударило. - Ничего, Федя. Всё нормально, - сказала Чайка ободряюще. На мгновение, она, трогательно потянувшись, обняла меня за плечо а потому дружески по нему похлопала. И я опять понял, что эта девушка никогда не будет моей. А потом, она что-то сказала, а я в ответ брякнул шутку. Вскоре мы вновь разговаривали и смеялись, и опять мне было с ней до странного легко. Я всё испортил два года назад. При нашем знакомстве я не произвёл на Чайку никакого особенного впечатления. Просто ещё один новый знакомый. Обычное дело, нельзя понравится всем женщинам сразу. Для мимолётных увлечений я выбираю более лёгкие цели, тем более что они есть. Но иногда, на безрыбье или из спортивного интереса, я приударял за равнодушными. До Героя Михаила Юрьевича Лермонтова мне конечно далеко, шансы мои в таких случаях - пятьдесят на пятьдесят, то есть либо получится, либо нет. Пусть бы мне не повезло, пусть я бы сделал всё от меня зависящее, но этого не хватило. Это было бы, как минимум нормально. В конце концов, Чайка - нечто особенное, в отличие от меня. Но с Чайкой шансов не было - я собственноручно свёл их к нулю. Я пытался планировать, что уже не моё амплуа. А реализация этих планов была ещё хуже. Стыдно оглядываться назад - я вёл себя как самый несчатный имбицил и закоренелый неудачник. В сущности, я сделал всё чтобы оттолкнуть от себя Чайку. И добился того, что она стала в итоге меня избегать, а я сам набрал изрядный комплекс неполноценности. Но, к счастью, я сумел остановиться. Теперь мы с Чайкой друзья - хотя бы с этим я справился. Иногда я пробую, может что-то изменилось. Но нет, даже мысль о попытке сразу делает из меня идиота. Но, вдруг придёт Кинг Конг, или будет землетресение... За разговорами, мы с Чайкой спустились к выходу Садовой. Её подружка действительно опаздывала, и мы ещё десять минут стояли вместе у эскалатора. Но потом она всё же приехала. На прощание Чайка встала на цыпочки, а я в ответ её не целовал. Я её по-дружески целовать не могу, и по-другому видимо тоже. Эпизод 26. Мода на то, мода на сё - мода, мода, мода. Юбочка, сумочка, туфельки... И я даже заранее знаю что у неё засунуто в трусики - так, на всякий случай. Я очень нравлюсь этой девочке. Я взрослее мальчишек, но держусь демократично. Я неплохо, но небрежно, не по-клубному одет, видно мне плевать как на меня посмотрят - девушкам это иногда нравится. В конце концов, я - её сегодняшний выбор. Мой загул продолжается. Загул откровенно говоря слабенький, просто я несколько дней уже не работаю, а уезжаю с утра в город и маюсь дурью - даже в Эрмитаже был. А сегодня я проснулся поздно, и решил зависнуть на ночь. Занесло в ночной клуб. Я занял столик и сидел за ним сиднем. Благо клуб не чисто молодёжный, официантка снабжает меня пивом. А чуть позже, ко мне присоединилась эта кампания. Столиков свободных не хватает. Три девушки и два парня. Они познакомились сдесь же, только что. Парни присматриваются, видимо выбирают промеж собой. Девочки пока просто веселятся, смотрят, кто на кого клюнет. А я вроде как случайно за столиком оказался. Но девочкам нужен третий, хотя бы ради видимости, а за столом больше места нет, и они втягивают меня в разговор. Вообще они довольно милые - хорошие девочки в отрыве - и не совсем малолетки. Парни немного напрягаются, но всё довольно скоро устаканивается. Разобрались кто с кем - все довольны. Мне досталась Катя. Мне всё равно. Против лёгкого флирта я не возражаю, но всерьёз заманивать её в койку мне лень. Слишком далеко её везти до моей койки. Да и вообще, я уже собирался скоро уйти из клуба и направиться куда-нибудь в сторону Дворцовой. Но вдруг Катя поговаривается, что живёт отдельно от родителей, в отдельной квартире - и это уже интересно. Мы танцуем с ней медленный танец, и я показываю некоторые свои навыки, без лишнего, конечно выпендрёжа. Мы целуемся, и не совсем уже ясно кто кого заманивает. Никаких разговоров, так только, томные вздохи. Наконец, я вижу что пора Катю позвать из клуба. Я беру такси, она говорит адрес. Едем, одновременно разогреваясь. Оказавшись дома, Катя первым делом - после туфелек - сняла трусики. Задорно и кокетливо - мне понравилась такая непосредственность, и я бросился за ней. Она меня насмешила. После оригинального хода с трусиками, Катя решила, что всё будет происходить как в порно. Первым делом она стала делать мне минет. Причём училась она явно тоже по порно. Мне пришлось остановить её механические действия, а потом мягко направлять, чтобы получалось и приятно и эстетично. Впрочем, девочка без всякой спеси, легко восприняла науку, а первый раз кончила практически ещё без моего участия - видно так себя накрутила. С моим участием тоже всё получилось. Утром Катя меня напоила кофе из кофеварки и накормила курицей из микроволновки - было видно, что это самые используемые приборы на её чистенькой кухне. Без косметики и модных шмоток она была гораздо симпатичнее, и я с удовольствием с ней поговорил. Хотя за душой у девочки было немного: три курса института, об особых увлечениях она не распространялась - ночные клубы, мальчики, носочки-бантики, жмурки-пряталки. Я немного разрекламировал ей водные походы Проквилитантова для новичков и дал его телефон. Может ей и не понравится, но хоть готовить немного научат. Оставаться от меня не требовалось. Наоборот, я чувствовал - пора мне проваливать. Наше с Катей приключение кончилось. Эпизод 27. - Ну всё, я собрался, - говорю. - На всё лето! - продолжал ужасаться Дениска, чем чрезвычайно меня веселил. - Весь хлам - ваш. Хотите пользуйтесь - хотите выкиньте. Кроме шмоток и книг. В крайнем случае, шмотки тоже можете выбросить. Собираться было трудно. Всё шмотьё просто не полезло в рюкзак. Откуда-то у меня развелось трое штанов, два новых свитера, рубашки (их Мила купила, разводила меня на костюм), целая груда исподнего, ботинки какие-то исключительно для города. Всё это я бы и в два рюкзака не запихнул. Всё-таки я до неприличия люблю вещи, словно пожилая домохозяйка. В конце концов, я плоть от потребительской плоти этого мира. - В гости приезжайте, - говорю, - Алиска в Ярком была, знает. Только звоните заранее, чтобы я никуда не уплыл. Алиса кивнула. - Эх! - я вскинул на плечи рюкзак со всеми его забитыми под завязку литрами. Крякнул, выдохнул - затянул пояс. - Бывайте, граждане! И вышел за дверь. Месяц прошел в ударных трудах. Я завязал с развлечениями и позволял только попивку с Денсикой по вечерам. Но зато прилично обогнал свой отдел, и Веня только краснел и мялся, когда я заявил ему что опять на лето перехожу на удалённый режим. Он только смог сказать, что в отпуск сейчас нельзя, и я пообещал быть на связи. Исполнительный, думаю, не уволит, иначе фирма потеряет примерно три месяца моей работы. Я сорвался даже раньше, чем планировал. В Ярком сейчас друзья. Можно будет поручкаться с Проквилитантовым, нечаяно испугать Полину, увидеть Чайку, со многими обменяться новостями да и просто посидеть вечером у костра. А завтра они уже уйдут на байдарках - а я всё-таки опаздал, не хватило места. Ну и пусть, мне всё равно сейчас работать надо будет. А они ещё вернутся. Я открыл дверцу остановившейся маршрутки. На моём месте - место у самого входа, единственное, где можно поставить рюкзак так, чтобы он никому не мешал - сидела солидная дама лет сорока пяти. - Извините, пожалуйста, - говорю, -не могли бы мы поменяться местами, а то вот... - и приподнимаю в качестве аргумента рюкзак. Она смерила меня пренебрежительным взглядом. Старая стройотрядовская куртка, старые джинсы, старые же хотя итальянские, когда-то очень шикарные, а сейчас просто крепкие, ботинки - Я здесь уже сижу. Меня это место устраивает... - обидчиво возразила гордая дама. - Но мне иначе рюкзак протаскивать, людей беспокоить... Она манерно отвернула от меня голову. Удивлённый, я полез на задние сиденья, пожимая плечами и расстерянно извиняясь. Мне сочувственно кивали в ответ. Странная ситуация. Когда мы, туристы, уезжаем, к нам относятся обычно с симпатией, когда мы возвращаемся, к нам относятся снисходительно. Кроме того, женщины в возрасте обычно относятся с симпатией лично ко мне. За исключением бухгалтерш при исполнении. Может эта гордая дама - заработавшийся бухгалтер. Я поставил рюкзак на свободное сиденье рядом с собой, мысленно плюнул, и передал за двоих. - Молодой человек, постойте. Да что за на... Меня поманил к себе милиционер, когда я уже собирался провернуть турникет. - Ваши документы... - он вяло махнул пятернёй у козырька своей кепки. - Вот, - показываю рабочий пропуск. - Паспорт есть? - деловито осведомляется мент. - Он в рюкзаке... - Очень хорошо. Заодно и посмотрим. Пройдёмте. Я в очередной раз пообещал себе заняться водительскими правами. Не для машины, а чтобы документ был компактный и потерять было не так страшно. Мы с серым прошли в его логово. Стандартная метрошная казённая конура, в крохотном обезьяннике безучастно маялась пьяная потрёпанная личность - трофей. - Распаковывайте. Отстёгиваю клапан, достаю из внутреннего кармана паспорт. Мент ловко перелистнул на страницу с пропиской, и вновь внимательно уставился на меня. - Распаковывайте - распаковывайте. Я молча помянул анекдот про разноцветные уёбища и начал потрошить рюкзак: свитер, выходные штаны, драные рабочие джинсы, шорты, рубашка, футболки-майки, фляга предательски булькнула, пакет с бельём, палатка, спальник, топор к счастью проблем не вызывает... - А это что!? - вдруг возбуждённо потребовал милиционер. - Что... ноутбук... а это удлинитель. Удлинитель шикарный, сорокаметровый, с подпружиненной катушкой. Тяжелова правда. Я что должен доказывать, что это не бомба? Завхозиха прошлым летом отбирала иногда свой удлиннитель, туманно извиняясь. "Жадная карга", - с вназапной злостью подумал я. - А зачем тебе ноутбук? Он наверно воображает себя ГБ-шником. Следя за моей реакцией, задаёт вопросы так, что мне хочется отвечать сразу и не задумываясь. Умеет. Я заставляю себя говорить размеренно, по привычке заранее продуманную легенду. Может я один такой параноик, но я часто обдумываю свои возможные действия при встрече с милицией - в последний год мне что-то на неё "везёт". Объяснять, что я собираюсь работать на базе отдыха, слишком долго, наверняка вызовет дополнительные вопросы: - Как зачем, соревнования, - говорю, - по туризму. Турнирные таблицы и всё такое. - Провода зачем? - моментально следует вопрос. - На турбазе ноут запитать. На аккумуляторах только три часа работает. Милиционер замолчал, что-то себе обдумывая. Я почувствовал, будто удачно отчитался перед начальством. - Собирай обратно, - сказал он наконец, и тут же добавил, не выходя из своей задумчивости: - Рюкзак у тебя по габаритам на проходит... - Да ладно вам! - тихо возмутился я. - Спортивный инвентарь же! Удочки, велосипеды, даже лыжи можно. Почему рюкзак нельзя? - Не-е, - протянул он задумчиво и грустно, почёсывая за ухом, - багаж с размером превышающим... штраф... Внезапно он вновь упёрся в меня жестким взглядом. - Куда едешь!? - В Лосево. - Где прописан!? Я заученно отчеканил. - Какой это район!? - Адмиралтейский. - Та-ак... Это он впустую. Такие ответы у меня давно от зубов отскакивают. Милиционер вновь немного помолчал и снова сменил стратегию. - Всё-таки я твою регистрацию проверю, - он доверительно посмотрел мне в глаза. - Инструкции, надо проверить. Посиди вот тут. Сам он уселся за стол, взялся за телефон и, стукнув по его клавишам раз пять, погрузился в ожидание. Я закончил собирать рюкзак - теперь всё лежит абы как - и сел на предложенный стул у стенки. - Не отвечают... Видимо отошли. Ничего, подождём немного, - по-свойски, даже как-то оптимистически, сказал мне мент. Что ж ты, сволочь, зарплату что ли пропил!? А у меня ведь электричка. А следующая - через пять часов. И ведь катера вечером может и не быть. Я конечно могу тогда в Приозёрске заночевать, но своих уже не увижу - они с утра уходят. - Послушайте, у меня электричка уйдёт, - говорю. Мент сразу же с интересом на меня уставился, а я с омерзением понял, что, несмотря на все старания, начинаю перед ним заискивать - они это сразу чувствуют. Он поиграл трубкой телефона, полистал дежурный журнал. - Небось последняя сегодня? - участливо осведомился он, и я против воли кивнул. - Эх, ну ладно, отпущу, раз такое дело. Что я, не понимаю? Но хоть бутылку коньяка мне поставишь? Потянешь? Он дружески мне подмигнул. Ага, буду я ещё тебе за коньяком бегать. Я вытащил из кармана пятьсот рублей - не успел разменять, мелкими только пара десяток, - мент с готовностью протянул к купюре раскрытый журнал. - Только вы уж за турникеты меня проведите, а то поездку я уже потратил, - говорю. Испорченное настроение. Я даже в метро случайно налетел на субтильного паренька, увидев мою угрюмую рожу, он и вовсе шарахнулся в сторону. Но потом: очередь в кассу и билет до Ручьёв, платформа, рюкзаки на ней и пара велосипедов со "штанами". Всё залито почти летним солнцем. Жёлтые деревянные сиденья в вагоне, и ранний торговец орёт про алмазные стеклорезы и азартно хрустит стеклом. И я уже улыбаюсь. Просто город мне мстил напоследок - вот такой я мистик, - ведь я предаю его. Зато скоро я буду мелко подрагивать вместе с этим вагоном, попивать кисленькое винцо из своего походного бурдюка, таращиться в окно и предвкушать весёлые деньки. Буду сидеть на носу катера, свесив ноги по обе стороны от флажка, а может развалюсь на корме. А потом будет вечер и костёр, и я открою свою флягу, в которой чистейший самопальный самогон от бабы Вали. Я за ним специально к весне ездил, а потом его, специально для меня, настоял на мускатном орехе мой Совицкий, как только он и умеет. Я его прятал от Милы и удержался не выпробовал раньше времени. И это даже хорошо, что хватит только всем по глоточку-другому. И может, я решусь на очередную глупость, пусть некоторые мои бывшие и говорили, что я совсем не романтичен. Рядом с лагерем, на болотистом перешейке растут симпатичные синенькие цветы. Может я нарву букет ночью, может быть подарю утром. Я тихо рассмеялся своим мыслям и, оставив рюкзак занимать моё место, ушёл в тамбур. |
Сертолово
2009-2010
|