Поезд прибывает ровно в полдень, от вокзала - рукой подать, у них обед, и я жду.
Я сижу в полутёмной приёмной, на деревянной скамье, среди гладких стен, окрашенных зелёной эмалью и жду. Прямо передо мной плакат - красивая женщина с розовой бутылочкой в руках. Они всё не идут, и я в который раз перечитываю надпись: "Шампунь Редактор. Даже если Вы забыли о своём Редакторе, - он помнит о Вас". Я не мылся с прошлого полнолуния, и голова чешется.
Наконец, внизу хлопает дверь, слышатся звуки шагов, они идут. Они проходят мимо, так, как будто меня нет, и закрывают за собой дверь. Я жду из вежливости несколько минут, стучу и захожу в кабинет. Они не обращают на меня внимания, они разбирают свои бумаги, и я сам подхожу к одной из женщин, той, к которой подхожу всегда.
- Здравствуйте, однако, - говорю я.
- Что у вас? - отвечает она, не поднимая головы.
- Рассказ, - говорю я, - "Последний снег".
- Про оленей?
- Да, про оленей...
- Хорошо, приходите через месяц, я посмотрю.
- До свидания.
Она молчит, она всегда молчит, и я ухожу. Я выхожу в коридор, спускаюсь по крутой деревянной лестнице и оказываюсь на улице.
Улица широкая и жаркая. Чахлые деревья. Розовые двухэтажные дома. Выгоревшее небо, высокое солнце, которое бьёт мне прямо в лицо. Тихо.
Просеменила бабка в цветастом платке, с увесистой, метр двадцать, доской. Проехал пыльный говновоз, шофёр-метис равнодушно глянул из кабины. Прошёл мужчина, шлепая огрубевшими босыми подошвами по мостовой. Чёрная кошка перешла дорогу и улеглась в тени.
Сзади скрипнула дверь, чей-то взгляд упёрся мне в спину. Подавив желание, - упасть, откатиться, выстрелить в упор с двух стволов, - я медленно повернул голову. Тонкая девушка в белых брюках стояла у выхода.
- Привет.
- Привет.
Яна приезжает сюда каждый месяц, на полную луну, из далекого степного городка, название которого я никак не могу запомнить. Она пишет роман. Дела у неё идут ещё хуже, чем у меня.
- Отдал?
- Отдал, однако.
- Что сказали?
- Сказали, зайти через месяц. Они всегда так говорят. А тебе?
- Что слишком много крови. И вообще...
- А что там у тебя?
- Пилорама. Мужик устроился на лесопилку, и его пилой разрезало, заживо. Ты же знаешь, какие у неё зубья.
- Конечно. Голову отхватит.
- Вот-вот. А они не взяли. Есть сига?
Я достаю пачку "Золотой Яги", и мы закуриваем. Вверху закрыли окно, я посмотрел туда. Второй этаж, метров пять-шесть, не больше. Кошка подняла голову, и теперь внимательно глядела на нас.
- А ты уже печатался в "Снарке"?
-
Да, однако. Прошлым летом. "Первый снег". Рассказ, про оленей. Там мое имя и фотография. Вождь даже забрал журнал себе, - показывать гостям.
- Круто. А вы их убиваете?
- Кого?
- Оленей?
- Да. Нам ведь надо жить - шкуры, мясо.
- А как вы их убиваете?
- Ну, как... Женщины уводят детей. Мы просим у них прощения и... Там есть такая жила, на горле. Но сейчас меньше - почти всё привозят с материка. А ты зачем пишешь об этом?
- О чём?
- Ну, там... Разрезанный...
- А-а... - она помолчала. - Когда я была маленькой... Мы с мамой шли из театра... И там, на остановке... Короче, мужику голову отрезало...Трамваем. Я так испугалась, что даже отвернуться не могла. Стояла и смотрела на эту голову. С тех пор она мне снится. Двенадцать лет. Каждую ночь.
- Извини.
Я не знаю, что ещё сказать и разглядываю сигаретную пачку: на золотом поле - старуха с метлой. У неё серьёзное, решительное лицо. Куда она летит? Мне вдруг захотелось уехать скорее из этого города, где летом всё выгорает от зноя, а на Новый Год идет дождь, в городе, где нет ни снега, ни оленей, где разводят в прозрачных аквариумах маленьких рыб с человеческими лицами, где курят чёрные тонкие сигареты и пьют зелёный чай, где не верят слезам, и ведут долгие разговоры по вечерам...
- Ты знаешь, что следующий номер тематический, про кошек? - спрашивает Яна.
- Нет. У нас нет кошек. Только собаки и олени. Давай разобьём им окно?
- Спалимся.
- Надо только добежать до угла. Там - улица и мост. Беги куда хочешь.
- Знаешь, я тоже напишу про оленя. Разрезанного заживо. Как думаешь - проканает?
- Без базара,- говорю я и поднимаю с земли тёплый тяжёлый камень.