Я вижу Полю Малевич, экс-президента и Кота Котангенса. Брюса Уиллиса и Брюса Ли. Путина и Распутина.
Когда-то я знал всех их.
Я вижу, как метро уплетает яйца города. Мне приходится закрыть левый глаз.
Я вижу, как птицы кормят девочек в гнездах. Мне приходится закрыть правый глаз.
С закрытыми глазами я вижу море. Оно уносит от меня свои тайны.
Когда-то я отличал пиво от вина, войну от мира и Мадагаскар от дирижабля.
Я и сам отличался как от Мадагаскара, так и от дирижабля.
Сейчас все стало сложнее. Город стал для меня тайной. И пустыня стала для меня тайной.
И главная тайна: как город стал пустыней?
Миражи не стоят. У них нет времени ни на что. Они спешат пожить хоть немного. По пути на работу и с работы.
Но вот один останавливается. Такой красивый - борода по всему телу. Не исчезает. Дед или прадед?
- Отец... - говорю я, протягивая руку.
Ладонь по-прежнему пустая, как и живот.
- Да я тебе... - говорит дед или прадед.
Он устало плюет на ладонь и течет себе дальше подобно соплям.
Когда ты в городской пустыне, плевок в руке лучше тучки в небе.
Мой рот - самосвал, кузов губ вываливает сухой и соленый язык. Я жадно слизываю плевок. Он ещё теплый, с привкусом крови деда или прадеда.
Миражи дают мало. Кажется, они не отличают меня от мухи.
- Помогите страждущему путнику!
Рядом что-то проносится, я пытаюсь схватиться за его одежду. Через секунду я на асфальте, из головы вытекает последняя влага. Я понимаю, что передо мной машина и что она голая.
- Куда прешь? - говорит машина.
Самосвал рта рассыпает слова.
- Дай копеечку, - говорю я.
- Нету, - говорит машина. - Сама голая.
- Но ты же пьешь бензин, - говорю я.
- Пью, - говорит машина. - Меня угощают на заправке.
- Где заправка? - говорю я.
- Тебя туда не пустят, - говорит машина. - Ты некрасивый.
Раскаленный асфальт городской пустыни отражает мое лицо. Я и впрямь некрасивый. Более того - я грязен до неузнаваемости.
- Я сейчас... - говорит машина.
Она уезжает, ничего не оставив. Я не нахожу на себе даже плевка.
- Сука! - кричу я вслед.
Через миг сука вылетает из-за поворота и сбивает кого-то.
Очередной мираж.
У него прекрасная борода. И он падает возле меня. Дед или прадед.
- Дедушка... - говорю я, протягивая руку.
Он печально хрипит. А голая машина улыбается рядом.
- Это тебе! - говорит машина.
Дурочка.
- Люди не едят людей, - говорю я.
- А может быть, пьют? - говорит машина.
Я вспоминаю вкус крови деда или прадеда.
- Может быть, - говорю я.
Машина уезжает себе на заправку, где полно бензина, а я прикладываюсь к деду или прадеду, в котором полно крови.
Кровь как вино, только вместо бутылки - человек.
Я переворачиваю деда или прадеда и напиваюсь вдоволь.
- Хватит, - говорит дед или прадед.
- Как вкусно, - говорю я.
- Все это обман зрения, - говорит дед или прадед. - Я мираж. И я сейчас исчезну.
- Последний глоток, - говорю я, вонзая зубы на посошок.
Дед или прадед тут же исчезает, наполнив кузов моего самосвала песком.
Теперь пустыня внутри меня. Я пытаюсь выплюнуть её.
Вместе с песком выплевываются ругательства.
- Сука! - говорю я.
Эта сука прячется за деревьями пустыни. Она пьяная и веселая.
- Что наливали на заправке? - говорю я.
- Ты такое не пьешь, - говорит машина.
- А может быть, ем? - говорю я.
- Может быть...
Внутри машины город. Я вижу кучу людей. Джонни Деппа и Джонни Мнемоника. Путина и Распутина.
Поля Малевич тоже там.
Когда-то я знал, кто она такая.
Возможно, я выпил её в свое время. Или съел. Нужно уточнить.
- Кто такая Поля Малевич?
Машина задумывается, она пьяно шатается.
- Например, я, - говорит машина.
- Тогда дай копеечку, - говорю я.
Машина смеется, показывая голый зад.
- Поля Малевич давала тебе? - говорит машина.
- Давай проверим, - говорю я.
Машина снова сбивает меня и протаскивает по асфальту. Из меня сыпется песок. Мне становится легче.
Давным-давно я был легче воздуха. Я мог летать по свету.
Когда я просил копеечку, мне давали её. Если не давали, я просил копеечку - и мне давали её. Наверно, я умел просить.
Однажды я остановил машину. Такую же голую как эта.
Я попросил копеечку, но машина сказала, что у неё нет денег. Конечно же, я не поверил ей.
- Пусть у тебя колеса крутятся, - сказал я, - и руль крутится.
Она пятилась от меня. Я был немыт, то есть вонюч. В окнах машины читалось отвращение.
Чтобы я не лапал её, машина бросила мне копеечку. Даже пятьдесят.
Машина сказала, чтобы я отстал.
Но как я мог отстать, если запахло деньгами?
- Желаю, чтобы ты никогда не пьянела от бензина, - сказал я. - Чтобы гаишники никогда не останавливали тебя.
Машина начинала психовать.
- Мне от тебя ничего не надо, - сказал я. - Ты хорошая машина, и я научу тебя кое-чему.
Машина могла запросто переехать меня.
- Забери у меня монету, - сказал я.
Машина помотала головой. Она брезговала, а это хорошо.
- На обратном пути бросишь монетку через плечо. И скажешь...
Машина сдала назад, я почти победил.
- Если сделаешь это, у врагов отвалится жезл и колеса. А если не сделаешь, у тебя самой отвалится...
Машина снова потребовала отстать от неё, вместо того чтобы переехать меня.
- Не бойся, - сказал я. - У тебя есть бумажные деньги?
Машина вытащила купюру из бардачка. Однако мне не дала.
Там было столько нулей, что мне поплохело.
- Клянусь ребенком в моем животе... - сказал я.
Это подействовало. Я попросил накрыть монету купюрой.
Зря машина послушалась меня.
В те времена мои руки были не только грязны, но и быстры. Не успел мигнуть светофор, как я завернул монету в купюру и... утопил в своей слюне.
Машина неуверенно зарычала мотором.
Мои ноги побежали быстро, несмотря на валенки грязи. Но машина стояла на том же месте. Издалека она походила на Полю Малевич.
Кто она такая?
Почему моя память стала пустыней?
Почему мир стал миражом в пустыне?
- Хватит с тебя, дедуля, - говорит машина.
Я разглядываю свое отражение в её окне. Руки в крови. Я облизываю их, пачкая бороду.
Бороду?
Дед или прадед?
Неужели я тоже мираж? Тогда кто меня видит?
Машина смеется и исчезает.
Тот, кто видит меня, подходит все ближе.
Поля Малевич?
Она в пустыне и ей тоже хочется пить.
Перед тем как исчезнуть, я успеваю плюнуть ей на ладонь.