Это понимают не все и не сразу. Большинство всю жизнь едет в чужом, иные бесконечно меняют поезда, пока не попадают в нужный вагон.
Но мало кто осознает, что поезд один. И идет в одну сторону - вперед, оставляя позади время.
Не верьте билетам, в них сплошное вранье. Время отправления? Не смешите меня! В каждой стране свое время. На каждом вокзале свои правила. Не все машинисты любят торопиться. Они тянут до последнего. Другие, напротив, хотят выиграть время, как будто это лотерея.
На билетах также указывается платформа. Цифры, которые ни о чем не говорят. Нигде не сказано, молодая платформа или древняя. Сибирская, Индостанская или Австралийская. Казахстанская или Туранская. Не указан фундамент. Гранит или сланец?
Ещё вы узнаете номер вагона, в котором будете ехать. Но какой в этом толк, если вы все равно сойдете рано или поздно? А потом снова сядете куда-то. Вагонов так много, что вам может не повезти никогда.
Опасайтесь кассиров. Они вооружены компьютерами, их глаза и губы накрашены, чтобы вскружить вам голову. И продать билет не вперед, а назад.
Не верьте проводникам. Они пьяны и разнузданы. Толсты и больны от неправильной пищи. Они сами не знают, куда едут, но обещают вам чай в постель. Обещают место, хотя свободных нет с прошлого года. Обещают разбудить, а сами дрыхнут напропалую.
Когда-то я сам работал проводником. Иногда полупроводником. Мой вагон с вечера заполнялся душами, и я вез их туда, где зачинался рассвет. У меня были ключи от туалета, и меня звали Зиновий.
Как-то на Новый год меня позвали выпить в соседний вагон. Один-единственный бокал шампанского переместил меня на двадцать тысяч лье вперед. Немудрено, что я вернулся не туда. Переместившись в пространстве, я обогнал свое время.
Я не узнал пассажиров, а они не узнали меня. Там был другой проводник. Он забросил меня на верхнюю полку. Усы мешали ему говорить, попадая в рот.
Проводник ничего не хотел слушать. Он забрал ключи от туалета, и я стал обычным пассажиром. Я прилизал волосы и поджал ноги, а наутро съел вареное яйцо.
Исследовав купе, я понял, что оно мое. До самого конца. Об этом говорило следующее:
1. мне не хотелось трапезничать попутчиками, несмотря на их позы и прически;
2. мои зубы стучали не громче поезда;
3. с потолка обильно капало чем-то похожим на суп;
4. когда я бежал в туалет, туалет не убегал от меня;
5. проводник не знал, куда едет поезд, но знал мое имя.
- Тебе повезло, Зиновий, - говорил проводник, выплевывая ус. - А я лишь ищу свой вагон.
Он слонялся по поезду, примеряя на себя каждый вагон. Они совершенно не подходили ему. Проводник даже подумывал сменить поезд.
Я убедил его, что поезд один. Куда бы он ни шел. И какие бы вагоны не цеплял.
На следующий Новый год у кого-то из попутчиков вместо руки оказалась бутылка шампанского. Проводник выпил - и унесся на двадцать тысяч лье от нас. В купе остались только его прекрасные усы.
- Кажется, это мой вагон, - сказал старик в новеньком костюме проводника.
Он пришел с мороза.
Я ответил, что он заблуждается. Свой вагон ещё нужно заслужить.
- Я на пенсии, но у меня чешутся руки.
Он также знал, что я Зиновий.
- Когда-нибудь, Зиновий, я поймаю его этими руками.
Кого?
- Снарка. У него больше волос, чем у лысого. Если он прыгает с крыши, то всегда приземляется. Он любит пиццу больше Родины, а вместо руки у него бутылка шампанского.
О Снарке рассказывали всякое. Я понял, что его так же сложно найти, как и свой вагон.
Вместе с тем Снарк существенно отличался от вагона:
1. почти не стучал колесами;
2. вредничал сигаретами;
3. заедал шампанское пиццей;
4. никогда не говорил тостов;
5. выздоравливал после каждой раны.
Мне довелось ехать с ним в одном купе. Или не с ним. Главное, что я был в своем вагоне. А он наливал шампанское через руку. И выглядел слишком красиво для мужчины.
Я хотел расстегнуть его пальто, но он справился сам. Я увидел кровь на его груди, и притворился спящим. Раны испугали меня.
- Даже глоток шампанского может забросить во встречный поезд, - сказал он. - Если же перепьешь, окажешься на Луне.
Не знаю насчет Луны, но в остальном он ошибался.
- Поезд - один, - сказал я сквозь сон.
- А как же поезда номер два и номер три? Вот в Китае девять тысяч поездов. Чем меньше номер, тем поезд быстрее и дороже.
- Все это часть одного поезда, - сказал я.
- А давай проверим?
Он протянул мне бокал, однако я помотал головой. Я спал.
- Я везу свои раны на фестиваль, который состоится завтра, - сказал мой попутчик. - За двадцать тысяч лье отсюда. Однако раны тяжелые и заживают слишком быстро. Мне уже страшно от себя. Я шарахаюсь по сторонам. Человек я, или нет? Кто или что? Где или когда? Если я в поезде, то зачем мне выпивка? И почему она заканчивается на самом интересном месте? Сегодня в меня стреляли дважды. Я подставил грудь и сказал спасибо. Кем были эти охотники? Что, если настоящими охотниками? А я даже не угостил их шампанским. Определенно, я не человек. Я не слышал, чтобы меня рожали или лепили из глины. Разве то, что на мне, называется кожей? Почему тогда на лице столько морщин, а пятки так грубы? А ведь я почти не хожу. Я постоянно в поезде, еду вперед. Мне говорят, что поезд один. Очень может быть.
Пицца попала в рот Снарка из ниоткуда. Он прожевал и запил шампанским.
- Вот и все, бутылка пуста. Раньше я наполнял бутылки письмами, закупоривал и бросал в окно. Я писал в основном о любви, потому что любовные раны самые серьезные. Кого я тогда хотел? Женщину или мужчину? Сейчас я хочу только себя. Я доставил бы себе удовольствие, если бы не пассажир сверху.
- Я смотрю сны, - пробормотал я.
Дальше я действительно заснул. Утром в кармане обнаружилась пустая бутылка.
- Так воняет пиццей, будто здесь был Снарк, - сказал проводник, врываясь в купе.
После моего рассказа проводник взорвал хлопушку.
- Я должен быть на этом фестивале!
У него настолько чесались руки, что он вышел на следующей станции.
Когда лишаются проводника, вытворяют следующее:
1. швыряются подушками;
2. курят прямо в купе;
3. лапают ноги друг друга;
4. не моют руки перед едой;
5. шастают по станциям, как у себя дома.
К счастью, в вагоне был я. Люди не остались без проводника в тот день. А затем вернулся безусый.
- Где мои усы? - спросил он.
- Ты уже нашел свой вагон? - спросил я.
Он сказал, что ещё не искал. Шампанское переместило его во времени, а не в пространстве. Проводник даже не успел отрастить новых усов.
- Но я изменился, - сказал он, - теперь меня зовут Катамаранович.
Катамаранович больше не желал быть проводником. Он разлегся на нижней полке, прямо подо мной.
- Одного не могу понять, Зиновий: почему в нашем вагоне нет ни одной бабы?
Я пожал плечами.
- Конечно, правильные бабы занимаются детьми, домом и собой, - сказал Катамаранович. - Они жаждут выглядеть красиво, поэтому им не до поездов. Но где тогда некрасивые, бездомные и бездетные?
Я рассказал ему о Снарке, чересчур красивом для мужчины, но недостаточно - для женщины. Несомненно, он не имел крыши над головой. И рядом с ним никто не ревел.
- Ты овладел им?
- Нет, я спал. А он изранился специально для фестиваля.
- Любовные раны?
- Вряд ли у него что-то было с охотниками.
Катамаранович накрутил ус на большой палец. Остальными он ковырялся в носу.
- Маловато романтики, - сказал он. - Вот в наше время женщины разбивали сердца на расстоянии. Они любили золото больше мужчин. И ужинали исключительно при свечах.
Я сказал, что понимаю только поездную романтику:
1. запах вареных яиц по утрам;
2. чай с сахаром в постель;
3. расслабленные сном лица пассажиров;
4. яркие носки прямо перед глазами;
5. бег столбов за окном.
Катамаранович рассмеялся - и подавился усами. Не без труда откашлялся, протер платком золотые пуговицы униформы и отчалил искать свой вагон.
Вернулся уже на четырех. Он подмел усами все вагоны, по которым прошел.
- Борису Боговичу приснилось, что у него украли ноги. Борис Богович тут же проснулся. Глядь - на месте ноги, но туфель нет. "Подумаешь, - подумал Борис Богович, - у меня в сумке запасные шлёпки". Борис Богович тут же успокоился и снова заснул. Смотрит сон, а там нет ног, ну ни одной. Борис Богович тут же открыл глаза - целехонький, но носки в горошинку кто-то стянул. "Подумаешь, - подумал Борис Богович, - мне и без них тепло". Борис Богович тут же успокоился и снова заснул. Смотрит сон, а там нету даже штанов. Ниже пояса - одно мужское достоинство болтается. Борису Боговичу стало так стыдно, что он тут же проснулся. Смотрит - нет штанов. И ног нет. Одно мужское достоинство болтается. Зря не верил снам. "Подумаешь, - подумал Борис Богович, - похожу теперь без ног". Борис Богович тут же успокоился и снова заснул.
- Лучше бы ты нашел свой вагон, - сказал я.
Катамаранович не мог оторваться от украденных ног.
- Между прочим, Борис Богович собирался идти на Снарка, - сказал он.
- Теперь ему придется ехать, - сказал я.
- Если только не украдет у кого-то ноги, - сказал Катамаранович.
Ночью меня пронзили крики:
- Держи вора!
По коридору пробежал бывший проводник. Все такой же старый. Он шумно чесал руки.
- Это Борис Богович, - прошептал Катамаранович. - Его ноги чешутся тоже. Это сущий кошмар. Я совершенно не могу спать.
Он отклеил ноги Бориса Боговича, засунул их под мышку и выскочил из купе.
Если Борис Богович в поезде, значит, Снарк где-то рядом.
- Годы летят как пули, - донеслось с третьей полки. - Старый год... Новый... Старый Новый год... Я ловлю эти пули, но раны затягиваются моментально. А как хочется остаться в году, который понравился! Недавно в меня снова стреляли. Охотники в костюмах от Деда Мороза. Ненастоящие. Со вставными зубами и усилителями глаз. Их ружья были из полуфабрикатов с генетически модифицированными патронами. Они пальнули мне в рот, я подавился пулями. Пришлось запивать и заедать охотниками. Без какого-либо аппетита. Обычно я ем натуральное мясо, а не сою.
Снарк - или кто-то похожий на него - стрельнул пробкой шампанского и нацедил мне бокальчик.
- На тебя наступил Новый год? - спросил я.
- Просто захотелось устроить праздник.
Снарк бросил на меня кружевной мужской лифчик. Сверху запахло пиццей.
В вагоне все спали, никто не помог бы мне среди ночи. Поэтому я залпом осушил бокал.
Сильная сила швырнула меня вперед, но я брякнулся назад. То есть остался сидеть там же, где лежал.
Опять все спали, даже Катамаранович, который успел избавился от ног Бориса Боговича.
Третья полка пустовала со всех сторон.
- Все эти тысячи лье - ничто - по сравнению с маленьким шагом безногого, - пробормотал Катамаранович сквозь сон. - Вот Борис Богович, он мой герой. Ему не нужны никакие вагоны. Ему нужна душа Снарка.
Я рассказал Катамарановичу, чем отличается Снарк от вагона.
- Допустим, - сказал Катамаранович. - Но сможешь ли ты различить поезд и автомобиль? Особенно на скорости.
Я кивнул и принялся загибать пальцы:
1. автомобилем управляют вороны, а поездом не управляет никто;
2. автомобиль едет куда попало, а поезд только вперед или назад;
3. поезд перевозит больше людей, чем есть на планете;
4. в поезде ходят ногами, а в автомобиле ими жмут на педали;
5. колеса автомобиля можно пробить, в отличие от колес поезда.
Катамаранович не слушал меня - он отвлекся на сны.
- Катамарановичу снится, что поезд - никакой не поезд. Он поворачивает на поворотах. В купе никого нет, и сердца колес прекращают свой стук. Все умерли, даже Катамаранович. Впереди руль крутится сам по себе. Катамаранович силится дотянуться до него, но руки растут не вперед, а назад. Через лобовое стекло видны огни встречных авто. За окном тьма, но в салоне горит свет. На него летят мотыльки, которые вблизи оказываются воронами. Катамаранович каркает на них и открывает окно. Вороны дружно садятся за руль и жмут на газ.
- Куда едет этот автомобиль?
- Катамаранович спрашивает, куда они едут. Птицы говорят, что в Новый год. И достают из бардачка бутылку шампанского. Катамаранович мотает головой: только не это!
Катамаранович открыл дверь и выбросился на дорогу. В купе ворвался ледяной воздух. За дверью - никаких рельсов, лишь белая пунктирная полоса. И ослепительный свет машин. Я перестал отличать их от поезда, в котором ехал. А может, мы уже приехали?