Картонкин, прапорщик, командир взвода комендантской роты.
Сушков, майор, командир комендантской роты.
Недолетов, полковник из вышестоящей инстанции.
Рухляев, полковник из вышестоящей инстанции.
Лавров, капитан, оперативный дежурный.
Пескачёв, сержант, командир отделения.
Баба Клава, уборщица со стажем.
Солдат, сослуживец-первогодок.
Часовой Леха, рядовой второго года службы.
Конвоир, рядовой комендантской роты.
Начальник караула.
Дневальный, рядовой комендантской роты
Военный прокурор.
Действие первое
"Собачья смена"
Обычное караульное помещение, оборудованное, почти что, в соответствии с Уставом гарнизонной и караульной службы.
На топчанах спят, укрывшись шинелями, те, которым скоро идти на службу. Бодрствующая смена, человек шесть, дремлет в соседней комнате, поминутно роняя головы на стол. Они готовятся занять места на дерматиновых лежаках.
И лишь один боец, рядовой Великович, ползая на четвереньках, усиленно трет пол мокрой тряпкой, размером с носовой платок.
Цепляясь сапогами за погнутый старый тазик, стоящий в дверном проеме, в караульное помещение входят два человека. Молодой прапорщик, начальник караула, докладывает дежурному по части.
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Товарищ майор! В карауле происшествий не случилось! Смена бодрствует!
МАЙОР СУШКОВ. - А это кто тут у нас на карачках ползает? Второй час ночи. Губарь?
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Никак нет, наш, комротовский. И что интересно, товарищ майор, сам вызвался пол освежить! Правда, рядовой Великович?
Рядовой устало поднимается с пола и вытягивается по стойке "Смирно", не сказав ни слова. Под глазом красуется синяк.
МАЙОР СУШКОВ. - Сам, говоришь? А фингал откуда?
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Честное слово, товарищ майор! Высочайшая сознательность. Он же чего, москвич, с высшим, понимаете, образованием. Чуть-чуть, говорит, не хватило, чтобы закончить. Случайно в армию загремел! А ссадину под глазом объясняет тем, что упал!
МАЙОР СУШКОВ. - Эх, Картонкин, Картонкин. Я же точно вижу, что врешь, однако разбираться завтра будем. Времени уже нет. Готовь-ка людей на смену без опоздания! Люди-то, поди, на постах совсем продрогли. Еще и отопление не работает, будь оно неладно. И кто эту смену "собачьей" назвал? В такую погоду, да на улицу! Ей Богу, выть захочется.
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Так точно, товарищ майор! Не то слово. Но народ у нас стойкий и подготовленный ко всему, любую смену отстоит, хоть собачью, хоть кошачью! Ха-ха! И не такое в прошлом годе бывало.
МАЙОР СУШКОВ. - Тебе бы все веселиться, Картонкин. Получил "прапора" и рад. А мне вот, я чувствую, с такой дисциплиной, как у нас в роте, да с таким, как ты говоришь, высоким уровнем народной сознательности, как бы снова капитаном не стать. Разменяют одну большую звезду на четыре маленьких. У нашего руководства не заржавеет! Случись чего, и без пенсии, и без штанов на улице останешься.
Майор смотрит на часы.
МАЙОР СУШКОВ. - Чего это я разворчался ни к месту. Готовь людей на смену, Картонкин! Закройте ворота за мной.
Дежурный по части выходит из караульного помещения.
Начальник караула прапорщик Картонкин делает суровый вид. В карауле звучат команды. Не проснувшаяся до конца смена нехотя разбирает оружие и боеприпасы, готовится к построению во дворе для заряжания.
Начальник караула подходит к рядовому Великовичу.
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Ну что, с-сынок, я те чё приказывал? Повтори, студент!
ВЕЛИКОВИЧ. - Чтобы к двум часам пол блестел в карауле как у кота ...пряжка.
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - А оно блестит?
ВЕЛИКОВИЧ. - Так, ведь, носовым платком много не намоешь, товарищ прапорщик! Я ведь старался...
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Ты еще грубишь, салага! Вернешься с поста, продолжишь. Ишь, умник! Песталоцци несчастный! Ты мне свое институтское образование забудь! И мы кое-что могём да знаем. А вот чем ты там капитану Лаврову приглянулся, мы не разобрались еще с тобой! Что, если вместо бесед о высшей материи - нас закладываешь?
ВЕЛИКОВИЧ. - Да вы что, товарищ прапорщик! Я же это, ему на компьютере... лекции...
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Заткнись, пока не спрошу! А откуда тогда он про нашу пьянку, что была в конце учебного пункта, узнал? Ты лучше колись, или сгноим тут на полах! Мы таких падлов не любим. Или с нами, или кранты! Понял?
Начальник караула жестом подзывает к себе сержанта.
ПРАПОРЩИК КАРТОНКИН. - Пескачёв! Проследи, чтобы этот умник службу нес на посту как следывает! Я проверю! Это ему тут не с девками на лекциях тискаться! Как это он говорит по-умному, ломка динамического стереотипа?! Во-во, сломай ему там одно место.
ПЕСКАЧЁВ. - Есть, товарищ прапорщик! Через месячишко будет как все! Шелковый. Воспитаем.
И, повернувшись к почти одетому рядовому Великовичу, сержант сбивает с его головы фуражку.
ПЕСКАЧЁВ. - Пшел в строй, караульный! Шесть секунд! Чё, не понял?
Стоящие в строю сослуживцы смеются. И лишь только один солдат помогает отряхнуть налипшую на фуражку грязь.
СОЛДАТ. - Ладно, терпи, Серёга! Через годик сами таких же дрючить будем! Пусть только эти дембельнуться! Мы им покажем! Мы им таких "велосипедов" понаделаем!
ВЕЛИКОВИЧ. - Кому им? Кто послабее?
СОЛДАТ. - А нас-то тогда за что?
ВЕЛИКОВИЧ. - Сам подумай, дурак! А зачем вообще все это надо?
СОЛДАТ. - Не знаю. Ну, традиция, вроде как.
ВЕЛИКОВИЧ. - Да, парень. Дурак - это самая что ни на есть русская традиция
ПЕСКАЧЁВ. - Разговорчики в строю! Напра-ву! Шигом-арш!
Разводящие и караульные исчезают в ночи.
ГОЛОС ЧАСОВОГО. - Стой, кто идет?
ПЕСКАЧЁВ. - Разводящий со сменой!
Появляется часовой.
ЧАСОВОЙ. - Разводящий ко мне, остальные на месте!
ПЕСКАЧЁВ. - Ладно, Леха, мы одни, проверка будет попозжее, принимай смену! Сушняк в дежурке сидит, а Картон просил этого униформиста потренировать, что бы в нашу жись поскорее врубился!
ЧАСОВОЙ. - Ну, это завсегда, пожалуйста! Это нам в радость. Гони студента, Песок! Да и спать уж больно хотца!
ПЕСКАЧЁВ. - Караульный Великович! На пост ползком марш, скотина!
ВЕЛИКОВИЧ. - Тут же сыро, товарищ сержант, а мне еще два часа на посту. Заболею я, товарищ сержант!
ПЕСКАЧЁВ. - Поговори еще у меня, в трусах стоять будешь, урод! Чеснока надо было в детстве больше жрать от простуды! На то она и служба, чтобы из таких педиков, как ты, настоящих пограничников делать! Год назад мы тут сами ползали, и ничего, не подохли! За то поднакачались, да ума нужного набрались. А поскоку ты считаешь себя умником, то нам осталось только накачать тебя. Так что, извиняйте!
Сильный пинок в зад посылает рядового на землю.
ПЕСКАЧЁВ. - Мухой, я сказал! Топчешься здесь как слон в паскудной лавке! Песталоцца несчастная!
Великович ползет к месту несения службы под улюлюканье разводящего и часового, охранявшего отдаленный от штаба части объект.
ЧАСОВОЙ. - Работай, салага! Это тебе не изюм косить! В Москве на Арбате такого не встретишь! Кончилась лафа столичная!
Действие второе
"Спаси и сохрани"
Штатная уборщица с сорокалетним стажем, баба Клава, привычно смачивает в видавшем виды ведре тряпку из добротной мешковины и приступает к наведению порядка в кабинете начальника пограничного отряда.
БАБА КЛАВА. - От зараза! Опять вчерась накурили, как черт знает где! Взрослые же люди, а будто дети малые. Везде понабросают, понатыкают окурков этих! Неряхи! А что у входа-то делается? Гляньте, люди добрые! Все мимо урны, все мимо урны. А на кой она тогда? И в кине у нас уже курить стали. Курют, курют и курют. Церковь рази только и осталась!
Хоть бы пепельницу переносную какую для окурков придумали себе. Покурил и сунул. Ан, нет. Ф-фить! А куды - не глядя. Скока домов, да народу понасгорело заживо. Стрась!
Опять же и раком мне запросто заболеть, касаясь тут запаху ихнего. Не офицер пошел, а черт махорошный! Лучше б за порядком боле следили. Эн, документы раскидали. А будь я шпионшей какой? И сейф ломать не надо, читай, да и только. Хотя какие тут секреты. Вон, у Мариванны спроси, женки евонной, все ведь знает. И когда, и чего, и где на всей рассейской границе происходит. Конечно, офицерши в ЗАГСах под присягами подписи не ставят! Хотя ноне и офицеры-то сами хуже баб стали. Потрепаться - хлебом не корми! А все почему? Да потому что перед бабой своей больно хочется умным показаться. А коли еще с запахом придет, тогда вообще... Служебной информацией только и спасаются, как маневром отвлекающим. О-хо-хонюшки!
Огромные напольные механические часы, стоявшие в углу кабинета, бьют восемь раз.
БАБА КЛАВА. - О, уже восемь! Надо закругляться, сегодня раньше придут. Опять, говорят, кто-то со службы убег с оружием, ужо второй раз в этом годе. Служба - не сахар. Видать, припекло сильно. Домой подался от "дедов" этих. Молодой, не выдержал. Ране такого "дедовства" не было. А кто эти "деды"-то, пацанва распоясанная. Без клочка шерсти на одном месте, а все туда же. Старик двадцатилетний. Ёк-макарёк! А Петровича жалко, если снимут. Хороший командир. Тихий. Нешто зам его, горлопан да бабник. Этот-то открутиться от всего, хоть знамя части сопри. Тьфу ты, Господи, прости мою душу грешную.
Открылась дверь, и в кабинет вошел седой полковник, всем видом показывающий, как чертовски надоело ему это армейское однообразие.
БАБА КЛАВА. - Здравия желаю, Иван Петрович! Чтой-то вы раненько сегодня?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Привет, баба Клава! Уже у руля? На боевом посту, как говориться!
БАБА КЛАВА. - Так ведь, Иван Петрович, это только у солдата, когда спит - служба идет. А у меня, если тряпкой не помашешь - без зарплаты останешься. А на что жить? Вон цены в "Военторге" рванули опять, как солдаты на дембель.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да, баба Клава. Целиком и полностью согласен. Однако меня не цены - горячо любимый личный состав доканает. Слыхала, небось, что в карауле-то приключилось. Сейчас уже новые данные. Убил он там кого-то в поселке, по маршруту движения. Прямо на почте.
БАБА КЛАВА. - О, Господи, спаси и сохрани, на пути такого изверга оказаться. Ну и молодежь пошла. Жизнь ни во что не ценят, ни свою, ни чужую. И кто в армию идет! Нешто их нельзя еще дома на каком приборе определять, будет он служить, али не? А то, что же получается, зэки потенциальные?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Это точно, баба Клава. Молодой, а вон чего натворил. Труп уже на совести. Посадят. Да и нам влетит по первое число. Уже и комиссия на подъезде. Сам генерал Арбузов снарядился! Чует моё сердце, не к добру!
В кабинете раздается телефонный звонок. Полковник снимает трубку.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да, слушаю вас, Хвостенко!
ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. - Сколько раз я тебе буду говорить, чтобы ты, когда уходишь, свет в прихожей выключал, дубина?!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - А, это ты, Машенька! Доброе утро, солнышко мое! Проснулась уже?
ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. - Я тебе дам, солнышко! Ну и что ты придумаешь в свое оправдание? Забыл, мозги куриные?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - А чего это я еще натворил?
ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. - Где машина, спрашиваю?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Маша, побойся Бога, мне же генерала встречать!
ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. - А мне плевать на ваших генералов-дегенералов. Их много, а я одна! На УАЗике встретишь! Меня через полчаса дамский мастер ждать будет. Ты думаешь, что я, как все эти чучела, нечесанной должна по гарнизону ходить?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Маш, да ты что! Ты же по коммутатору звонишь! Тише ты!
ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ. - А ты запрети своим кикиморам чужие разговоры подслушивать! Машину высылай немедленно, или я тебе вечером устрою подведение итогов! Совсем от рук отбился!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Ну, хорошо, хорошо! Не шуми только.
Полковник кладет трубку и виновато глядит на всепонимающую бабу Клаву.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Вот так, баба Клава! Генерал, он и в юбке бывает. Не приезжий шотландский, свой собственный!
БАБА КЛАВА. - Так, ить, оно и понятно. Этот то яснозвёздный уедет, а свой останется. Мариванне перечить никак нельзя. Слыхала, сердечко у нее пошаливает. Помыкалась, бедолага, по гарнизонам-то с Вами, Иван Петрович. Пограничная служба, даже на югах, здоровья не прибавляет. Все ж на нервах одних.
Полковник закуривает очередную сигарету, а баба Клава, собрав свои уборщицкие причиндалы, откланивается.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Знаем мы, что в этом возрасте у баб пошаливает.
БАБА КЛАВА. - Ну, ни пуха - ни пера, Иван Петрович.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Ага, ага! К черту, баба Клава! Спаси и сохрани нас, Господи! А то оставят в этой глуши до конца дней своих с жилищным сертификатом наперевес, как дурака. А ведь так все хорошо начиналось... Эх! Были и мы когда-то рысаками!
Полковник, как бы жалея о прожитом, гладит себя по голове, затем берет в руку телефонную трубку.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Ниночка, соедини с подполковником Вьюнковым. Да-да, извини, доброе утро! Завёлся уже. Как, не подошел ещё? Тут такое, а он не подошел!! Разыщи, пусть срочно ко мне...
Подполковник Вьюнков, весело насвистывая "Ах, вернисаж, ах, вернисаж", заходит в свой довольно-таки просторный кабинет, в котором на стене в толстой рамке висит портрет "железного Феликса" работы мастера неизвестного, предположительно солдата из клуба части.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Па-ба-ба-ба-ба-ба-ба-ба! Ты не одна, какой пассаж!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Здравствуй, моя радость! Слушай, это не серьёзно. Уже сто лет тебя не видел. Ну, зайди хоть после смены!
ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ НИНОЧКИ. - Вовик, а если кто засекёт, сплетен не оберешься. Бабы штабные - самые глазастые. Их бы всех на наблюдательные вышки по границе расставить!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да ну кто тебя заметит. Скажешь, что по личному вопросу, если что!
ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ НИНОЧКИ. - Ой, я боюсь!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - А ты в пять минут второго, когда все на обед уйдут. Гут?
ГОЛОС ТЕЛЕФОНИСТКИ НИНОЧКИ. - Ну, хорошо, Вовочка! Да, чуть не забыла. Тебя этот искал, подкаблучник наш. Представляешь, меня его чучело кикиморой обозвало! Я ей этого не прощу! Господи, хоть бы их перевели куда, а тебя назначили!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Все еще очень даже может быть, Нинуля!
В кабинет к подполковнику Вьюнкову входил полковник Хвостенко.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Здравствуй! Я тут тебя, почитай, час ищу! С кем это ты болтаешь?
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да вот обстановку собираю, Иван Петрович! План "Кольцо" по поиску дезертира уже ввели. Шлагбаумы дополнительно выставили, наряды...
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да не надо ничего выставлять. Задержали его уже. Вернее будет, сам сдался. С повинной в милицию пришел. Видать, понял, что со всех сторон обложили. Хоть эта-то часть операции нам в заслугу пойдет.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да, ловко мы его раскрутили. Считанные часы, минуты, можно сказать. А по сути происшедшего как-нибудь вывернемся. Не впервой! Сейчас в армию-то кто идет? Идиоты или дистрофики, да Кумыс Кумысычи там всякие! На это и спишем! Психика у всех неуравновешенная. Небось, наркотики пробовал. Ох, и дурак! Судьбу себе испортил.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да нет, тут другое. Парень-то шибко умный. Тот самый Великович, который в компьютерах разбирается! И убийство совсем с ним не вяжется!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - А, вспомнил! Великович, Великович! Нет, не верю, быть не может. Кто-кто другой, а этот. У него еще мать такая красивая, на принятие Присяги приезжала... Ольга Петровна, по-моему.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Володя, у тебя с субботы где-то коньячок должен был остаться. Мы ведь тогда не все высмоктали. Что-то давит в груди нехорошо.
Полковник Хвостенко морщится и правой рукой трет грудь в области сердца.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да нет. Тут надо смотреть глубже, с позиций многоуважаемого Бернарда Шоу. Он весьма кстати заметил, что алкоголь - это и есть то обезболивающее, с помощью которого мы переносим самую длительную хирургическую операцию под названием жизнь! Как мудро, Володя!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да, умнее не придумаешь. А все-таки хуже не будет?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО - Ну я что, себя не знаю! Это в первый раз я только волновался.
Вьюнков достает из шкафчика бутылку коньяка, наливает половину граненого стакана.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Столько хватит?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Хорош, хорош! А то через сорок минут надо уже выезжать любимого куратора встречать. Подлетает, нехороший человек.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да, для нас лучше бы сам командующий приехал, чем этого подослали. Одним словом, ховайся, братцы!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Это точно, Володя!
Хвостенко выпивает коньяк и начинает читать стихи.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. -
"Уж сколько раз твердили миру
об уважении к мундиру.
Он уважаем, но пока
В него не втиснут дурака!"
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - А говорили, что однокашник ваш? Как бы и дружили раньше.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Пустое. В академии учились вместе, когда еще не было отдельно нашего пограничного факультета. Так, бездарь из соседней дивизии. Это он тут на мутной волне перестройки в пограничники кинулся. За что-то там увольнять его хотели. А его брат двоюродный на "Лубянке" в кадрах оказался. Тоже методом просачивания. Квартира, видите ли, в Москве имелась на это время. Да, сколько там сейчас таких гастарбайтеров непограничной наружности?
"И что за диво? Издалека
Подобно сотням беглецов
на ловлю счастья и чинов..."
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Что это Вы, Иван Петрович, распиитст-вовались с утра?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - А ты еще "соточку" плесни будущему пенсионеру, я и сказку тебе расскажу о том, как Иванушка-дурачок на сей раз не справился со своей задачей и вместо стольного града для моей Мымры, конечно, может реально оказаться за тридевять земель в знойной тундре с очаровательными чукчевыми рассветами! И это в лучшем случае. А в худшем? Не мне тебе объяснять...
Подполковник Вьюнков кивает головой в знак согласия.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да, Михалыч, я поехал встречать этого Арбузова, а ты уж тут приготовься к встрече по полной программе. Баню, вот только не знаю, перед обедом сразу или на вечер? В общем, сориентируйся! Ну, я пошел.
Через час в кабинет к подполковнику Вьюнкову входят генерал-майор Арбузов, полковник Хвостенко и еще два полковника, сопровождающих генерала.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну-с, господа! С чего начнем? Спасибо, что не на грузовике встретили. "Волга" вдруг у вас поломалась, хотя могли бы и у шефов занять! Нечасто наезжаем, а, Иван Петрович? Ну, вот вам и первая ложка в бочке дегтя с медом!
Полковник Хвостенко виновато пожимает плечами.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Виноват, Андрей Николаевич! Но мне уже доложили, починена она. Так что все в Вашем распоряжении. Однако есть предложение, товарищ генерал, чайку с дороги! Приглашаю в столовую, тут рядом гостиница у нас. В люксе!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Чайку можно. Только без излишеств! Лучше уж вечерком попаримся, Петрович! Любил ты это дело, а? Старина! Спинку потрешь?
Генерал панибратски хлопает рукой полковника Хвостенко по плечу. Тот неприятно морщится.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Отдохнем трошки, и за работу. Я буду в этом кабинете, у Вьюнкова. Так сказать, одна структура, банк данных и прочее... Да и смолишь ты до хрена, Петрович! Я помню, как ты нас в академии этой "Примой" изводил. Сейчас другое течение! Сейчас вообще модно не курить, поскольку сам командующий этим не балуется! Ну, пошли, перехватим с дороги, что ли. А вы думайте пока, Вьюнков, кого образцовым стрелочником делать будем!
Все, кроме Вьюнкова, выходят из кабинета. В час ноль пять в кабинет к нему робко входит телефонистка Ниночка, полнеющая провинциальная красавица.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Ну, наконец-то!
Вьюнков выходит из-за стола и привлекает девушку к себе.
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА. - Ой, не надо, Владимир Михайлович, вдруг кто войдет, а у нас дверь не закрыта.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Это я мигом!
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА. - Какой вы отчаянный офицер, Вовочка. Прямо гусар летучий!
Вьюнков уже осыпает лицо и открытые не по сезону плечи Ниночки поцелуями, пододвигая ее к большому кожаному дивану и поднимая подол коротенькой юбки.
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА (не сопротивляясь). - Ну, может, не сейчас, Володя? Ну не надо. Средь бела дня. Как "Вокзал на двоих" какой-то!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да-да, дорогая! Именно для двоих! Телефонистка моя, скалолазка моя! Иди сюда, как я соскучился по твоему телу!
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА. - Конечно, твое-то тело родное с двумя деткам уже двадцать дней как в Сочах загорает. Вот и скука отсюдова.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Какая ты умница, Ниночка! Стану командиром, обязательно тебя старшей телефонисткой сделаю.
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА. - Хорошо, ловлю на слове! А коли уедешь куда, на повышение там? Забудешь? Знаю я вас, мужиков. Вам бы только это...
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Все в наших силах, Ниночка! Добьюсь твоего пе-пе-ре-во-да ...а-ах. Умница ты моя! Ф-фу!
Вьюнков и Ниночка встают с дивана и со свойственной в этой ситуации быстротой приводят себя в порядок. Подполковник открывает дверь и нарочито громко произносит слова, чтобы они донеслись и до оперативного дежурного, сидящего в конце коридора.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Хорошо, товарищ Анегина. Ваше заявление мы рассмотрим и, думаю, решение будет положительным! Самое удивительное в том, уважаемая, почему Вы раньше не обратились к нам с этим вопросом. Насколько я знаю, у нас в отряде такие проблемы решаются в очень короткие сроки.
Подполковник Вьюнков подмигнул телефонистке Ниночке и довольныйпотер рука об руку. Телефонистка Ниночка подыгрывает своему другу, поправляя прическу.
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА. - Спасибо, Владимир Михайлович, вы же знаете, как тяжело сейчас матери-одиночке.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ (тихо). - Нин! А теперь маленькая просьба сугубо личного характера. Ты же знаешь, к нам комиссия приехала. Генерал - зверь! Как он доложит руководству, так и будет. То ли Хвостенко уберут и меня назначат, то ли кого другого пришлют, чего нам двоим бы не хотелось. Обстановку нужно создать соответствующую. Ты поняла?
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА. - Да пока что нет, не врубилась.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Экая ты. Этот генерал в люксе отдыхать будет. А ты вроде как пришла порядок проверить, связь там проконтролировать. Ты же умница! От тебя так много будет зависеть, Ниночка! Часиков в одиннадцать... двенадцать...
Звонкая пощечина увенчивает монолог.
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА. - Володя, ты же пользуешься моей любовью!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Спасибо, счастье моё, ну в последний раз! Я больше не буду!
Еще одна пощечина.
ТЕЛЕФОНИСТКА НИНОЧКА. - Ладно, только ради нас с тобой!
Действие третье
"Что наша жизнь? Служба!"
Комната рядом с кабинетом полковника Хвостенко. К оперативному дежурному по пограничному отряду капитану Лаврову подходит снятый со службы майор Сушков.
СУШКОВ. - Здорово, Левка!
ЛАВРОВ. - Привет, старик!
СУШКОВ. - Ну что, прилетел Арбуз сотоварищи?
ЛАВРОВ. - Да, недавно. Завтракают с командиром.
СУШКОВ. - Значит, скоро начнется?
ЛАВРОВ. -Скоро, Сан Саныч, но, однако, тебе не позавидуешь. Только назначили, и ЧП в роте. Готов?
СУШКОВ. - Я как пионер. Хорошо, выслуга есть. Думаю, без пенсии не останусь. Эх, судьба пограничная... Вот и служи верой и правдой тридцать лет и три года. С замкоменданта согласился с понижением, чтобы квартиру получить, детей пристроить. Дурак! А теперь еще и из роты выгонят! Как мне все надоело! И почему это все именно со мной происходит?
ЛАВРОВ. - Да брось ныть! Ты же в роте без году неделя, месяца нет.
СУШКОВ. - Не утешай, Левка. Наши погранвойска во все времена славились отличными "стрелочниками". В кого "перст арбузовый" упрется, тот и будет отвечать. Козанострадамус наш! Ты ли этого не знаешь? Первый кандидат в экспонаты для Музея войсковых фигур!
Сушков снял с головы фуражку, промокнул носовым платком лысину и вытер внутреннюю часть головного убора.
СУШКОВ. - Ну ладно бы этот паршивец просто ушел с поста, а тут еще взял и убил кого-то! Эх, Великович, Великович! Думал, что моей опорой в последствии будет. Умнейший же парень! И почему это все время или весной или осенью происходит?
ЛАВРОВ. - Я так думаю, Саня, что начало весны и конец осени - это те периоды жизни, когда во всю буйствуют нечистоты! Ни снега, ни зелени еще в природе нет. И прикрыть нечем.
Из динамика раздается голос дневального по штабу.
ГОЛОС ДНЕВАЛЬНОГО. - Товарищ капитан! Генерал и члены комиссии вошли в штаб!
ЛАВРОВ. - Понял!
Капитан выключил селектор.
ЛАВРОВ. - Давай, Сан Саныч, соберись. Главное, не робей, я с тобой!
Входят генерал и офицеры. Генерал Арбузов протягивает Сушкову руку как для поцелуя. Майор крепко жмет холеную генеральскую руку.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - А что это за вид, майор? Наверное, с похмелья? Небритый! Ну, Хвостенко, где ты их берешь? Разложенцы! А им еще и людей доверяют! Ну, как тут не убежать? Тут вешаться в пору!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Андрей Николаевич! Это же тот самый Сушков, командир комендантской роты. Почти сутки отдежурил. Неспавши.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Неспамши, нежрамши! Пусть здесь стоит. Скоро потребуется. А этого "предателя Родины" уже привезли из изолятора?
Генерал повернулся к оперативному дежурному.
ЛАВРОВ. - Так точно! В одиночке на гауптвахте находится.
Генерал и офицеры заходят в кабинет.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Хвостенко, вы с моими помощниками готовьте справки, а я в кабинете у Вьюнкова начну душеспасительные, понимаешь, беседы с народом. Так сказать, для выведения вашего прогнившего заведения на чистую воду. Недолетов!
Угрюмый и огромного роста полковник возник перед генералом.
ПОЛКОВНИК НЕДОЛЕТОВ. - Я здесь, Андрей Николаевич!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Вы лично отвечаете за написание моего итогового доклада на подведение итогов. Много не надо, но где-то минут на двадцать изложите, пожалуйста, мои мысли. Можно со схемами. Для наглядности о проделанной ими в отряде работы, да и вообще, чтобы легче воспринималось. Ну как в прошлый раз, когда с этим пьяницей в Карелии разбирались.
ПОЛКОВНИК НЕДОЛЕТОВ. - Я Вас понял, Андрей Николаевич!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Андрей Николаевич! Какие еще будут указания? В смысле на вечер...
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Побойтесь Бога, Хвостенко, у вас ЧП чуть ли не государственного масштаба, а вы о теле! О душе уже думать пора. Хотя, мне представляется, часиков на двадцать можно. Только не перетопи, не больше ста десяти градусов! И венички дубовые разыщи!
Полковник Хвостенко и прибывшие офицеры уходят.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Давай-ка, дружище Вьюнков, помыслим, с чего начать!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Товарищ генерал! Разрешите доложить план вашей работы для вашего утверждения!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Гм! А ну-ка! (пробегает глазами по листам) А что, недурно, молодец! Примем за основу. Заводи первого по списку!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Сушков! Заходи!
Майор Сушков, четко печатая шаг, выходит на середину кабинета.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну что ты так громко! Я не глухой. Раньше надо было на этих бандитов орать.
МАЙОР СУШКОВ. - Зачем же орать, товарищ генерал. Меня всегда солдаты с полуслова понимали. Я...
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ (перебивая).Допонимались! У него убийца на "губе" сидит, а он - с полуслова! Вот и расскажи нам с подполковником, разрешаю даже шепотом, как вам удалось душегуба в своей роте воспитать! Только подумайте, первогодок - дезертир и убийца! Ну, первое я еще допускаю.
Сушков отворачивается и спокойно смотрит в окно, как листья под порывами ветра срываются с уже не державших их веток.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну что молчишь, как рыбы в рот набрал! Сказать нечего? Тебя как человека назначили начальником, доверие перед концом службы оказали, а ты развалил все за месяц в знак благодарности!?
Вот тебе, Вьюнков, где его собака валяется! Явно просмотрел Хвостенко, когда назначал! Сюда молодых надо, таких вон, как начальник караула. Как его?
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Прапорщик Картонкин!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Да! Шустрый такой, хотя из бывших сержантов. И доложить умеет, и одеколоном пахнет! А майор нам два слова сказать не может! Даже шепотом. Еще и небритый!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Совершенно с Вами согласен, товарищ генерал.
Генерал посмотрел на орденские планки майора.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - А что это там у вас за орден, Сушков?
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Да это он в свое время в Афгане отличился, товарищ генерал! Из боя на себе двух солдат вынес! До сих пор, говорит, пишут ему.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - А как это "вынес"? Верно, бой был неправильно организован! И людей, и себя мог загубить! Видишь, Вьюнков, где корни-то лежат! Опять я в "десятку" попал!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ (смущаясь). - Я не был в Афганистане, товарищ генерал, не мне судить!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Помню, раза три или четыре я все рапорта писал, все в Афган хотелось попасть, советником, конечно. Не пускали, вплоть до взыскания. Сиди, говорят, ты тут нужней! Больно уж я был идееспособный. Да и дело уже к выводу шло. А то бы я там, они бы у меня!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Это точно, Андрей Николаевич!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ладно, Вьюнков, с ним мы и попозже поговорим, когда мои помощники справки подготовят по комендантской роте. Зови-ка преступника сюда. Уж больно хочется с настоящим убийцей столкнуться! Так сказать, встретиться с леденящим взглядом вампира, глянуть на руки чудовища, которые по локоть в крови! Да, есть и среди нашего воинства подобные экземпляры. Как говориться, в семье не без урода! А?
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Так точно, Андрей Николаевич!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Раньше ведь тоже дебилы всякие в армию попадали по вине военных комиссариатов. Им бы разнарядку выполнить. Помнится, где-то в мои лейтенантские годы стишок один попался на глаза, автор, по-моему, некто Фирсов. До сих пор в своей записнухе храню. Знаешь, как люди раньше армию ценили, верили в отцов-командиров. Детей своих с радостью доверяли! Вот послушай, Вьюнков, что он пишет.
"А баба плачет и кричит:
Ну, ничего, хоть не сопьются!
И твой болван, и мой бандит
Домой с профессией вернутся!"
Это тебе разве не оценка? Эх, разучились мы с народом работать! Ни воинской дисциплине, ни профессии, ни чему научить толком сейчас не могут! Да, чуть не забыл, мать его надо вызвать. Пусть полюбуется на свое чадо!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Мне только что доложили, товарищ генерал, что на часть телеграмма пришла: сама выезжает! Телепатство прямо какое-то!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - И это мы проходили! Сговор! Одна шайка! Письма бы ее надо найти. Что там она писала? А, впрочем, я все насквозь вижу: будет худо - сматывайся, сейчас можно, а дома военкома подпоим, и все устроим!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Логично, Андрей Николаевич! В точку!
Вьюнков ставит перед генералом чашку чая.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну и дальше вижу, Вьюнков! Хвостенко снимем со ссылкой на старость, майора уволим капитаном! Ну, это по-крупному. Солдата-дезертира и убийцу в одном флаконе, как говорится, осудим лет эдак на десяток. Это по мелочи. А тебя, Вьюнков, думается, пора выдвигать! Так и будем докладывать командующему. Эх, в баньку бы! Да, ну где этот потрошитель, громила наш?
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ (выглядывает в коридор). - Вот идут уже, товарищ генерал!
В кабинет входит сержант, чтобы доложить генералу об арестованном Великовиче.
СЕРЖАНТ ПЕСКАЧЕВ. - Това...
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ (гневно перебивает). - Та-ак! Он в лычках? Сорвать к чертовой матери! Лично разжалую! А почему в ремне? Кто позволил выдавать убийце?! Еще одного "ЧП" нам не хватало! Сдать немедленно! Надумает повеситься, и повесится! Вон, рожа, точно как у преступника! Чего рот раскрыл? А ну в глаза мне смотри, морда уголовная!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ (успел вставить слово). - Товарищ генерал! Это не Великович! Это командир отделения сержант Пескачев.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ (совершенно невозмутимо). - Хорошо. Заводи преступника.
В кабинет входит рядовой Великович, в грязной гимнастерке и сапогах, без ремня, с еще заметным синяком под глазом.
Генерал, ожидая увидеть дебильного громилу, привстает от удивления.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Вьюнков, ты ничего не перепутал? Это и есть тот самый Великович?
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Так точно, товарищ генерал! Он самый и есть!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну, сын мой, (обратив свой взор на рядового Великовича, генерал произносит эти слова, как духовный наставник), расскажи нам, как ты докатился до жизни такой? Как дезертиром и убийцей стал? Давай, выкладывай все как на духу. Чистосердечное признание всегда смягчает вину.
Великович трогает синяк под глазом и что-то тихо бормочет.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Чего-чего, не понял?
ВЕЛИКОВИЧ. - Позвольте усомниться, товарищ генерал. Не всегда!
ГЕНЕРАЛ АБУЗОВ (раскрывает рот от удивления). - Х-ха, какая наглость! Столько всего натворил, и он еще в чем-то сомневается! Вместо увольнения в запас, так сказать, со своими друзьями через полтора года - к зэкам на нары!
ВЕЛИКОВИЧ. - Еще больше сомневаюсь, что с друзьями служу и с ними увольняться буду.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Па-азвольте! У вас, молодой человек, еще лапша на губах не обсохла, чтобы так говорить, понимаешь. Ишь, как на нашу, так называемую пограничную семью клевещет! Это в каком же, разрешите спросить, ПэТэУ или детдоме вам привили к нашим заставам такое отношение уголовное?
ВЕЛИКОВИЧ. - Я из нормальной семьи, товарищ генерал. Мать - учи-тельница, отец был военным. Умер, правда, недавно. Но об армии говорил только хорошее.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Так почему же не служилось по-хорошему? Почему на друзей оружие поднял? На сержанта, мягко говоря!
ВЕЛИКОВИЧ. - Могу ответить сразу. Потому, что мне здесь довелось столкнуться с наиболее отвратительными проявлениями армейской семьи, причем близкой именно, как вы выразились, к той самой уголовной среде. Уверен, не сейчас и не вчера это зародилось, но источник этой беды искать сегодня надо среди нас всех. Даже я бы сказал, что он в каждом из нас.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Хм! Источники. Знаем! Три источника, три составные части марксизма. Эти, что ли, искать пытаешься?
ВЕЛИКОВИЧ. - Нет, товарищ генерал, такую науку, как марксизм-ленининзм, в нашем институте уже не читают. Но приходилось самостоятельно изучать, из интереса к психологии личности и толпы.
ГЕГЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну и что вы из этого извлекли?
ВЕЛИКОВИЧ. - А вот, синяк
Генерал вопросительно поднял правую бровь.
ГЕГЕРАЛ АРБУЗОВ. - Это как же?
ВЕЛИКОВИЧ. - Просто. Толпа безропотно подчиняется не только положительному лидеру, или группе, но и подонку, или группе негодяев. В данном случае это одуревший от безнаказанности так называемый "второй год". "Деды", с вашего позволения.
Чего греха таить, мимо синяков офицеры уже научились проходить: упал, ничего не поделаешь - земля круглая, а, стало быть, и скользкая, и все на левый глаз. А знаете почему?
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ (удивленно). - Нет, конечно. Просвети, сынок!
ВЕЛИКОВИЧ. - Да потому что при отборе в школу сержантов левшей в основном не жалуют. Вдруг чего там не с той руки натворят... Да и автоматов под них еще не изобретено. Хотя можно уже и такие выпускать, так как левшей, вон у нас в роте, целых восемь человек.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Интересная философия. Ну, а синяк-то кто засветил?
ВЕЛИКОВИЧ. - На солдатском языке, вы, товарищ генерал, меня склоняете к нарушению негласного казарменного закона. Но я не боюсь нарушить писанные не для меня тупые шаманские заклинания типа "да убоится жена мужа". И ударил меня не кто иной, как лучший в роте командир отделения сержант Пескачёв за то, что я отказался ежевечерне чистить ему обувь и освежать подворотнички.
За окном раздается топот сапог, слышится строевая песня и команда: "И как один умрем в борьбе за это... Р- рота, стой! Р-разойдись!".
ГЕНЕРАЛ АРБУЗЗОВ. - Возможно, он пошутил, рядовой, э..., Великанов...
ВЕЛИКОВИЧ. - Великович!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Да, Великович! Но зачем же сразу автомат наставлять на отличника пограничной службы? А я думаю, у него есть чему поучиться.
ВЕЛИКОВИЧ. - Так точно, товарищ генерал! Он в свое время, подобно несчастному Танталу, стойко перенес все муки первого года. Но скажите, вы, как старший товарищ, и, вне всякого сомнения, опытнейший воспитатель, почему у людей такого уровня развития возникает неуемное желание "отомстить" за нане-сенные обиды, причем не тем, кто их нанес, а именно другим, кто пришел на смену. Той неопытной и ни в чем невиновной молодежи. Возникает вопрос, за что?
За унижение перед строем, за тягостные минуты ощущения личной ущербности, за еженощное ожидание команды "Подъем", сказанной лицом, не имеющим на это никакого права, а только в целях удовлетворения гадкой похоти глумления над немогущим, в силу известных обстоятельств, дать достойного отпора?
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Трудно понять, но вопрос серьезный. Ну а как же тяготы и лишения?
ВЕЛИКОВИЧ. - Тут очень сложно. Но если применительно ко мне, то расценить могу так. Я же не в плен попал! Зачем надо мной измываться? Ну ладно бы еще офицеру, который действительно в этой жизни повидал много интересного.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну и дальше?
ВЕЛИКОВИЧ. - А я здесь чувствую себя, будто отловленный противником, которому поставлена задача отбить у меня всякое желание учиться военному делу и заставить ненавидеть даже само упоминание о воинской дисциплине. Но ведь здесь, в погранвойсках, здесь все должно быть по-другому! Я от службы не отказываюсь, хотя и учился в институте. Но когда в семье случилось несчастье, и мать стала безработной, я вдруг оказался не в состоянии платить за учебу. Да-да, с нас тоже брали деньги за зачеты и экзамены, как сержанты на курево, хотя считается, что есть у нас в России и бесплатное обучение. Там все мои сокурсники молчали. Легче дать в лапу, чем с пятого захода зачет получить. Я взял и возмутился против этой несправедливости. Тогда меня и вышибли из института. Сейчас все можно сделать, если сильно захотеть. А нашему слегка трезвому военкому только этого и надо было: не пью, не колюсь, не дебил, ноги одинаковые. Вперед!
Ладно, думаю, два года пролетят незаметно, тем более в войсках некогда элитных. Дед служил старшиной заставы в этом округе, если не соврать, то на Петровской комендатуре, где-то под Выборгом. Честное слово, товарищ генерал, мне горько и больно сознавать, что наша Родина и граница охраняется такими парнями, не скажу, что в большинстве своем, но теми, кого я лично и к курятнику не подпустил бы близко. Что у них в голове? Не служба, а поскорее бы домой, к своему любимому занятию - к пиву, сигаретам, тусовкам! Что тут винить воспи-тательные структуры. Занятия проводятся регулярно. И только. А души в роте все равно нет. И не будет.
Горбато целое поколение, превратившее почетную воинскую обязанность опять в отвратительную повинность.
Вот и во мне, у которого кончились силы терпеть издевательство, вы видите только преступника. А кому я должен был жаловаться?
Носить клеймо стукача в нашей роте, так же как и на зоне, это одинаково плохо. Такое не прощается сослуживцами.
Командир роты майор Сушков - человек прекрасный. Терпи, говорит! Хотя терпит сам, ждет, чтобы получить квартиру, да троих детей куда-то пристроить. Не ему нас, а всей роте его жалко. К сорока пяти годам: ни кола ни двора, ни копейки за душой, кроме выслуги, будто служит с пяти лет. Говорит, от чего ушел в армию, к тому и пришел, только радикулит приобрел.
Таким вот служакам при жизни надо госдачи давать, или имения, как в царской армии.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Вот мы и воздадим ему должное за ваш проступок.
ВЕЛИКОВИЧ. - Нет, майор Сушков здесь ни при чем. Виноват я! И если это потребуется, понесу наказание.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Еще бы!
Звонит телефон. Генерал недовольно снимает трубку.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Арбузов! Ага! Пора в ба...? Согласен, Владимир Михайлович. Уведите подследственного, завтра продолжим! Как? Де-ма-гог, я скажу! Уж больно на фоне других выделиться хочет! Чувствую, что это ягодки, как говорится, а варенье будет потом. Да, а этот Хвостенко тоже там будет? Понимаю. Но уж больно кислая рожа. Ненавижу я этих флегматиков.
Генерал кладет трубку.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - А ты, Великович, подумай еще немного. Я тебе одну хорошую мысль скажу. Если все, кроме тебя одного, сойдут с ума, то кого будут считать сумасшедшим?
Входит конвой.
КОНВОИР. - Товарищ генерал, разрешите войти?
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Да-да, уведите!
Действие четвертое
"Холодная голова, горячее сердце и чистые руки!"
Генерал возлежит на скамейке, рядом суетится Вьюнков.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну, Вьюнков, осторожнее, шкуру сдерешь! Экая силища-то!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Ничего, Андрей Николаевич, терпите! Турецкий массаж называется. Адъютант самого Матвея Кузьмича обучал! А тот любил мышцу расслабить. Бывало в командировке неделю, так вот, почитай, семь бань и паримся!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Володя, ты пониже помни, там под лопаткой что-то тянет. О-от там, ой хорошо! Еще чуток. Там, там, там! У-уф, хватит, Володя. Ну, мастер - золотые руки! Молодец!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Всегда готов, Андрей Николаевич!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Баня - это явление не случайное. Это категория политическая! Сколько горячих голов за баню положено? Сколько выдвиженцев через парную прошло? Я и сам не чурался начальнику своему веничком, сдобренным капелькой мяты или эвкалиптцем, задницу надрать. И здоровьем его наделишь, и уважение ему окажешь, что вдвойне полезно. И поверь мне, это незамеченным не пройдет!
Вьюнков лихо открывает бутылку пива, наполняет кружку и подает генералу.
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Андрей Николаевич, отведайте нашенского. Вот, научились же делать! А раньше все за импортом гонялись. Глицерин один баночный!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Спасибо, дорогой! Как Суворов-то говорил, что после баньки следует...?
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Кальсоны продай, но выпей!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Отличный напиток!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Я вам, Андрей Николаевич, в гостиничном номерке вроде как сюрприз приготовил. Ну, пивко там, рыбка всякая... Вы не удивляйтесь. А то вдруг ночью чего захочется!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну, это лишнее, Вьюнков! А если узнает кто, неприятности могут быть. Это для нас с тобой похлеще, чем для дезертира Великовича! Рухляев!? Недолетов!?
РУХЛЯЕВ. - Я, товарищ генерал!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну, вы нашли что-нибудь, о чем я просил?
РУХЛЯЕВ. - Так точно! Его дневник и письма от матери.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Я так и думал, разве нормальный солдат сподобится дневник писать! И что там? Подтвердились мои опасения?
РУХЛЯЕВ. - И да, и нет, товарищ генерал!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Расшифруй!
Рухляев ставит кружку с пивом на стол и достает из портфеля папку с бумагами.
РУХЛЯЕВ. - В дневнике, конечно, бред. Сама цитата удивляет: "Идолов вырезают из золота для того, чтобы не краснеть от поклонения болвану"! Какой-то П.Буаст. Честно, такого не знаю. Ну, это так. А далее он, видите ли, пишет о своем несогласии с руководством нашего ведомства по части реформирования войск!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Явно сумасшедший!
РУХЛЯЕВ. - Однако есть мысли интересные, но опять же на уровне дилетанта. Его бы подучить малость.
Генерал нахмурил брови и вытер рукой пивную пену с губ.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Это что же, вместо тюрьмы его в академию посы-лать надо?
РУХЛЯЕВ. - Никак нет! Это я к тому, что если бы он не совершал преступления...
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - И что же там особенного?
РУХЛЯЕВ. - Тут сокращений много, так что не все понятно. Но вот, что по моей воспитательной линии, я прослеживаю, не нравится ему: во-первых - вся наша система гуманитарной подготовки; во-вторых, ругает младших командиров и прапоров, будто это паханы лагерные. От них одни оскорбления. А что самое ужасное, в-третьих, любит и даже жалеет офицеров, не молодежь, а уже послуживших на границе. Молодежь, мол, уйти может, коли одумается, что одного патриотизма мало. А "старье", мыслит, при таком к ним отношении сегодня, простите, всех через Госдуму пропускать надо, чтобы подзаработали на остаток жизни. Но только кроме начпрода майора Лысенко и завскладом прапорщика Непейбабы, так как "они себя обеспечили", в кавычках пишет.
И ведь вычитал где-то, негодяй, что кроме бесплатного проезда в трамвае у военного человека еще одна льгота есть - три залпа холостыми на похоронах! Но самое главное, говорит, уволил бы всех, кроме капитана Лаврова и майора Сушкова.. Это - офицеры, а остальные... Заканчивается на букву "ня" - и непонятно!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ (побагровев). - Это что же за вольнодумство такое, товарищ Хвостенко? Иван Петрович! Чем вы тут занимаетесь? Это что за беспредел мечтаний! Лицеист хренов! Так тут у вас и подполье могут создать, идеологи уже есть. Скинут вас к чертовой матери в один прекрасный момент!
Начальник отряда все это время молча и сосредоточенно пьет пиво.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - А что, Андрей Николаевич, правильно мыслит солдат. Как правильно и то, что уже не быть этому солдату маршалом. А жаль! Красиво было бы - маршал Великович!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Это ты о чем?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - А о том, что сломали мы пацану толковому судьбу. Именно мы, а не он сам себе. Все, к чему мы шли, все сейчас перед нами. Только простынями завернуто! Вот вроде бы все при нас, все есть, а маленькое, скользкое, и не сунешь никуда без соответствующих на то усилий. Дореформировались! Дореорганизовывались! Сколько хороших офицеров ушло. Ни хаты, ни зарплаты! Осталось-то с гулькин нос. Где я их сейчас столько найду? Нормальные уже кончились. Да и должностей нет. Все порезали. Выпускники институтов, даже границу не посмотрев, домой разворачиваются. А ведь меня, в свое время, командир, которого фронтовики учили Родину любить, на личном примере воспитывал. Иных уж нет, а те далече... А вы не задумывались, Андрей Николаевич, над таким вопросом: если офицер русский идет за доллары в своей России американскую фирму охранять, не завоевана ли она уже? И зачем мы тогда на границе горбатимся? Вот вам и реформы наши!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Вьюнков, не наливать ему больше! Он всегда такой?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Я пока тут командир, а вы гости, приезжие! Вы же заслушивать меня приехали, ну так и слушайте!
ПОДПОЛКОВНИК ВЬЮНКОВ. - Может не в бане, Иван Петрович, место святое!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Святым оно будет тогда, когда здесь святой побывает, омовение сотворит, от скверны мирской очистится. Насколько мне известно, таких здесь еще не было. Или без меня кто заходил? Херувим какой? Мальчишка прав! Не нужны мы стали никому. Ни командованию, ни Отчизне, ни новым русским. А последним, вообще, только мы и мешаем. Вот уж развернулись бы, Россией торгуя. Придут они к власти, тогда и подавно своего жалкого пособия, именуемого зарплатой, не увидим. А командование смотрит только на свои кресла, не шатаются ли? До чего довела всех вселенская нищета!
Где вы видели в мире солдата-попрошайку? Полно на улицах, сам в Москве видел. А чтоб полковник, обучаясь в академии, рынок по ночам охранял и вагоны разгружал? Позор, да и только. Вот тебе, Рухляев, вся твоя гуманитарная подготовка! На чьем примере народ воспитывать? Да и не исправительный лагерь здесь - это, во-вторых! Они на "гражданке" такого научились, на такое нагляделись, упаси Бог! Перестройка же на их глазах началась! Все впитали, только хорошего мало.
А мальчишка-то о духовности, вон, толкует. О патриотизме и вере в идеалы пишет. Видать, не до конца...
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Интереснейшая лекция получилась. Как в Древнем Риме, все в бане! Мальчишка-то мальчишкой, а как вы, почтеннейший адвокат, все это с убийством свяжете? Да и дезертирство уголовно наказуемо само по себе!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Вот тут я не знаю. Тут разобраться надо. Чтоб не сгоряча рубить. Я чувствую, здесь что-то не так. Допекли, видать, сослуживцы.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ (встает и направляется в раздевалку). - Вот и помылись! Славненько! Беседа за "круглым столом" вместо легкого пара. "Разобраться надо!" А что разбираться? Ему (показывает на Хвостенко) - служебное несоответствие, солдата - под суд, майора - уволить к чертовой матери. Вот и весь разбор! Солдаты офицеров жалеть начали! Погранцы называются!
Вьюнков, проводи!
А на гауптвахте в одиночке сидит рядовой Сергей Великович.
ВЕЛИКОВИЧ.- Что же я натворил, мама? Почему я оказался здесь, в этих стенах, где, верно, сидели и настоящие уголовники!
Я помню твой наказ слово в слово. Но то, что произошло со мной вчера, может показаться как непослушание, неуважение к тебе. Нет, все как раз наоборот, мама. Все, чему ты учила меня, мне пригодилось, потому что ты хотела сделать из меня человека. Настоящего человека!
Но вокруг меня тоже люди. Но почему они злы? Почему их веселит мое неумение подтянуться пять раз на перекладине? Почему на слово "пожалуйста" мне отвечают матом? Почему я должен быть унижен только за то, что я учился в институте и родился в Москве? Неужели солдат освоит свое оружие быстрее, если ему постоянно давать пинка под зад?
Таких вопросов у меня много, мама. Но главный, что со мной теперь будет? Сумеет ли кто в этом разобраться?
Я знаю, что совершил преступление, не подчинился и нарушил приказ. Я унес с собой автомат разводящего, который сменил меня с поста. Клянусь, я не сделал бы этого, если бы не противный хохот и совершенно непонятные тупые команды: "Часовой! С поста ползком, с отданием чести в движении, марш!". Если бы мне надо было все это терпеть, то почему не было у нас на учебном пункте такого предмета "Стойко переноси казарменные издевательства"? И почему я должен терпеть хамство, боль и унижения?
Нет, я не хотел никуда бежать. Я просто нес эти автоматы до первого милицейского поста, чтобы сдать их, и чтобы они устроили мне встречу с прокурором. Я видел, как страдают мои молодые товарищи, и я должен был обо всем этом рассказать. Унижения еще никогда и нигде не сплачивали коллектив.
А еще этот ужасный случай на почте! Хорошо, что я успел тебе позвонить! Приезжай, я жду тебя, мама! Возможно, нам разрешат встречу с тобой!
Громыхает засов. Раздается голос начальника караула.
НАЧАЛЬНИК КАРАУЛА. - Великович, на допрос!
На том же самом месте в кабинете подполковника Вьюнкова сидит генерал Арбузов с немного припухшими веками от обильного возлияния и недосыпа.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Та-ак! Продолжим, гражданин Великович. Уж больно хорошо вы вчера философствовали, понимаешь. Вроде бы и правильно. Но приглядишься - сплошная толстовщина-достоевщина! Да-а, растеряли мы армейскую мощь, распустили вас всех! В мое время я бы тебе ушел с оружием. Дезертир-убийца! Я бы тебе так задницу надрал!
Зазвонил телефон.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Арбузов! Гм! А, Ниночка, здравствуй! Как ваше драгоценное...? Да, и мне тоже! Целую. Нет, сейчас не могу. Хорошо, в обед! До свидания!
Генерал положил трубку и сочно зевнул.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну, так что, мой юный преступник? Что еще скажете в свое оправдание? Сегодня я должен принять решение и доложить командующему, а мы еще не одолели и вершины айсберга твоих преступлений. Мне нужно знать, кому и куда вы хотели сбыть автоматы и за что вы убили человека? Ну-с!
ВЕЛИКОВИЧ. - Я не преступник! Насколько мне известно, подозреваемый - не обязательно преступник. Я полагаю, что надо мной будет суд, который и решит - пребывать мне в таком звании или нет. Не знаю, но хоть на это-то я имею право на первом году службы?
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Да-с, этого мы от вас не отнимем. Даже больше скажу. Если вы, дорогой мой, в такой же форме будете разговаривать с представителями военной прокуратуры, то, надеюсь, вам "отстегнут" срок на полную катушку, безо всяких там смягчающих! Умников в солдатских погонах не любит никто. Надо же, на учебном пункте заиметь прозвище - Песталоцца! Знаю, был такой ученый грек, инженер, по-моему!
ВЕЛИКОВИЧ. - Нет, педагог, немец, Песталоцци Иоганн Генрих, 1746 года рождения.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Вот ты опять со мной умничаешь! Нет, чтобы промолчать и согласиться. Не удержаться, понимаешь, чтоб свое превосходство показать! Так?
ВЕЛИКОВИЧ. - Нет в этом ничего такого, просто лучше всем знать, что это великий педагог. А автомат я отнял у своего, извините, разводящего, чтобы он не смог выстрелить мне в спину. Я просто не вынес издевательств и, опередив, положил его в туже грязь, по которой я сам ползал два часа назад в аккурат перед заступлением на пост. Никуда скрываться я не хотел, просто шел в милицейское отделение просить их начальника о встрече с представителями прокуратуры.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну да, явка с повинной...
Звонит телефон.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ниночка, ну я же сказал, переговорим во время обеда! Нет? А что? Кто? Из милиции? И чего они хотят? Переключай.
Генерал делает суровым свое лицо и важно представляется.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Генерал-майор Арбузов, заместитель коман-дующего! Да-да, я слушаю вас, товарищ подполковник! Что? Да, преступник передо мной, ждем представителей военной прокуратуры! С минуты на минуту... Как не надо? Он же убил человека! Как "и правильно сделал"? Ничего не понимаю! Повторите! Так, так, так! Ка-артина! Спасибо за информацию. Это же совершенно круто меняет дело! Ну, храбрец! Представим, конечно, представим!
Генерал кладет трубку и вытирает вспотевшее от напряжения лицо.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Та-ак! Та-ак! Так это что же получается? Вьюнков!? Хвостенко!? (громко)
В кабинет входят офицеры.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Так это что же получается? Перед нами герой! А мы ему тюрьмой угрожаем? Как это понимать, Хвостенко?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Так, ить, оно что... Мы с замом сами только сейчас узнали! Начальник милиции сообщил.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Сообщил! Да этот шалопай (генерал показывает на Великовича) вчера ночью, оказывается, подвиг совершил! Оказался в нужное время и в нужном месте. Соображаете? Это же надо! Зашел на почту маме позвонить, чтобы приезжала на последнее свидание, а там целая банда орудует, почту грабит, да старика-сторожа мучает. Ну а наш отличник пограничной службы и забрел на огонек. Тот, кто в него выстрелил, чтобы автоматами завладеть, сам и получил пулю в лоб. Так, Великович?
ВЕЛИКОВИЧ. - Так, товарищ генерал. Я сразу, когда его увидел, неладное почувствовал, а дальше как-то все само собой получилось.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Само собой, говоришь? А ну-ка, оставьте нас, господа офицеры!
Начальник и заместитель выходят из кабинета.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Если все так, Великович, как сообщила милиция, то я вижу на первой полосе окружной газеты статью с огромным заголовком "Так поступают пограничники!"
ВЕЛИКОВИЧ. - Как мои сослуживцы поступили со мной - так погранич-ники не поступают, товарищ генерал.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Вот заладил! Я ему про Фому, а он мне про Ерему! Да не трогали они тебя! Просто ты шел с поста, немного отстал от разводящего Пескачёва. Ты же сам сказал, что что-то неладным показалось! Ну, немного отклонился от маршрута. Допускаю, что маме своей хотел сообщить, как служба идет. Допускаю. Но чутьё внука чекиста подсказало... Что оно тебе подсказало?
ВЕЛИКОВИЧ. - Мне подсказало оно, что я больше так не смогу служить, когда меня незаслуженно унижают, и что мне надо рассказать об этом тем людям, которые отвечают за наведение порядка в воинских коллективах и не только тогда, когда произошло преступление!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Нет, опять ты не врубился! Ты только пойми, голова садовая, это же настоящий подвиг! Замочить главаря банды и сдать всю эту шушеру ментам. Кто еще на такое способен, если не герой-пограничник!
Ты шел по маршруту, нес автомат подуставшего разводящего, за это, кстати, мы его накажем, и услышал то, что происходило на почте. Ловким маневром ворвался в помещение, предварительно оценив обстановку, и задержал преступников! Так?
ВЕЛИКОВИЧ. - Немного не так.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Немного не считается.
ВЕЛИКОВИЧ. - Но у меня есть свидетели!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - А, ерунда, показания этих обколовшихся засранцев из "голубятни" не в счет!
ВЕЛИКОВИЧ. - Да нет, у меня другие свидетели.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Это кто еще?
ВЕЛИКОВИЧ. - Моя совесть и моя мама. Я ей все-таки успел позвонить и сказать, что очень устал и не могу больше терпеть такого со мной обращения. И чтобы она приезжала побыстрее!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - И хорошо сделал! Пусть мать своими глазами полюбуется на сына-героя!
ВЕЛИКОВИЧ. - На дезертира, вы хотите сказать!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Забудь это слово, сынок! Все будет хорошо. Тебе ничего не придется делать. Можешь даже рта не открывать, мы все за тебя оформим! Еще на твоем примере не одно поколение бойцов воспитаем! Первая полоса и крупный заголовок! Давно же у нас таких положительных примеров не было. Одних Дзержинского и Карацупу только и помнят! Эх, Великович, мне бы твои годы!
ВЕЛИКОВИЧ. - Вы предлагаете мне согласиться. Но ведь тогда и всех остальных, кто был со мной, придется поощрять за то, что случилось!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну, так что ж! Если заслуживают...
ВЕЛИКОВИЧ. - А этот синяк, конечно же, добыт мною в драке с бандитами на почте?
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Вот ты сам во всем и разобрался. А чего тут мучаться? Мы ведь можем и к медали представить! И представим!
ВЕЛИКОВИЧ. - Нет, я, наверное, не смогу, товарищ генерал. Я слово дал своим "первогодкам", что выступлю против всего этого казарменного хулиганства. Как же мне им теперь в глаза смотреть? Нет уж, лучше пусть они судят меня как дезертира, чем обманщика... Может быть, суд это учтет...
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну и чудак! Первый раз в жизни такого встречаю. Из института выгнали, в подразделении не ужился! Тут ему предлагают стать героем - не хочет! Явление не-нор-маль-ное! Хочешь срок, ты его и получишь!
Хвостенко! Вьюнков!
Входят офицеры.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Там, я слышал, юриспруденты наши приехали! Пусть начинают аутодафе. Препятствий не чинить. Да, кстати, мужики, ха-ха, недавно рассказали, что самые сексуальные мужчины - это юристы! Они даже уголовные дела возбуждают! Х-ха-ха-ха!
Генерал весело смеется и указывает пальцем на Великовича.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - А этого на "губу", он мне все рассказал. С таким преступником мне больше не о чем толковать. Отведите! И подготовьте доку-менты на его командира. Сделать ему на старости лет четыре маленьких звез-дочки из одной большой! Солдатский любимец, понимаешь! Вот до чего у вас тут докатились. С постов бегут!
Великовича уводят.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Андрей Николаевич, а как же с подвигом быть?
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - А так и быть. Ему зачтется как смягчающее обстоятельство. Кстати для майора тоже, как для будущего капитана! Ну а вас, думаю, Иван Петрович, направим в другую часть, тем более что сменщик готов. Вы не против Вьюнкова?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Не против, если только он сам...
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Еще бы против! Молодежь! На ходу пятки рвет!
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Андрей Николаевич! Разрешите?
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Да, чего уж, валяйте правде матку.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Я так думаю, товарищ генерал. Моя вина, полагаю, во всем этом деле доказана. Но лишение звания, равно и пенсиона майора Сушкова - это не вывод и не выход. Не следует наказывать человека и месяц не работавшего в должности, на которую мы сами его и поставили.
Я уже доложил командующему, что мною написан рапорт на увольнение, и с вами, Андрей Николаевич, отправляю его в отдел кадров. Кстати, он это одобрил. И на счет майора тоже.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - А кто вам, умник ты мой, разрешил без меня звонить командующему не посоветовавшись!? Ну, вот вам еще одна Песталоцца доморощенная! Нет, извольте! Как я доложу командующему, так и будет! Хвостенко, ты же командир! (машет рукой) А, как говорят в Средней Азии, Хаким ты был, Хаким остался. Что с тебя взять.
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Товарищ генерал!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Чего еще?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. Так и суда тоже не будет.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Эт-то еще почему?
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Да потому, что этот рядовой Великович отслужил свои полгода незаконно. Военкомат не имел права его призывать, а институт отчислять. Мать подала в суд, и тот признал все эти действия противоправными. Так что студент восстановлен!
А то, что творилось в комендантской роте - это наше упущение. Кто виновен - понесут наказания! Прокуратура уже изолировала прапорщика Картонкина и сержанта Пескачёва! Так что, я считаю, круг виновных вполне определен! Извините, и спасибо за науку, Андрей Николаевич. Вы нам, как говорится, на многое глаза приоткрыли.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ (важничая). - Ну, так опыт-то, оно дело такое...
ПОЛКОВНИК ХВОСТЕНКО. - Вот именно. На основе вашего опыта мною и принято решение. Так что будем считать инцидент исчерпанным.
Раздается стук в дверь. В кабинет входит мать рядового Великовича.
МАТЬ. - Вы позволите, Андрей Николаевич?
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Входите, входите! Узнаю, узнаю! А сын-то на Вас очень уж похож, э...
МАТЬ. - Ольга Петровна.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Да-с, Ольга Петровна, очень похож, просто вылитый! Присаживайтесь. Чайку?
МАТЬ. - Спасибо, Андрей Николаевич, сейчас не до этого. Я ненадолго отпросилась. Соседи за моими младшенькими обещали присмотреть. Сын, видите ли, позвонил. Я очень испугалась...
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Не бойтесь! Ваш сын в надежных руках. Парень хороший. Вон, милиция благодарит за задержание группы грабителей. Хорошего парня вы, Ольга Петровна, вырастили!
МАТЬ. - Спасибо, Андрей Николаевич! Сразу видно, что вы хороший начальник! А теперь я хочу посмотреть в глаза другим командирам моего сына, которые его, чуть было, не погубили!
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Ну не надо так, Ольга Петровна, вы же понимаете...
МАТЬ. - Вот именно! Я все понимаю, и что везде плохо, и что кормить нечем, и что в армию идут сейчас не те, мягко говоря, кого хотелось бы призвать. Ну а позвольте мне спросить, элементарный порядок в казарме можно ли наладить? Неужели это отвратительное порождение лагерного режима должно и дальше иметь место в наших пограничных войсках? Военком меня убеждал, что это именно те войска, где мало-мальски сохранился воинский порядок! Я представляю, что же тогда творится в других частях, в пехоте, например, или у военных строителей! А те, кто с боевой техникой связан? Не дай Бог!
Вы мне скажите, Андрей Николаевич, что же происходит, почему гибнут наши дети, и почему за это никто не отвечает? Я чуть с ума не сошла, когда Сережа мне позвонил и ввел в курс дела. Вот его письма! Все это время, оказывается, он жалел меня, писал, что все хорошо.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - В принципе, не так уж и плохо! Есть, конечно, моменты. Это он в своем дневнике все описывает!
МАТЬ. - Как? Вы читаете чужие дневники?
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - А что, одним матерям можно? Я ведь тут тоже на правах родителя нахожусь! Мы же должны знать, чем дышат те, кому Родина оружие доверяет!
МАТЬ. - Согласна, Андрей Николаевич. Но мне кажется, в армии должны быть какие-то другие формы и методы...
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Я тоже с вами согласен, но уж больно случай неординарный, сами понимаете.
МАТЬ. - Да чего там, если надо.
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - И что вы сейчас намерены делать, Ольга Петровна?
МАТЬ. - Как что? Я без него домой не уеду!
Ольга Петровна извлекает из сумки несколько бумаг с фиолетовыми печатями.
МАТЬ. - Вот! Решение суда. Все документы о восстановлении его в институте, теперь в академии. Этим летом статус подняли. Я думаю, пока ваши юристы здесь, все должно решиться в нашу пользу. Ну, как и положено. Или вы думаете по-другому, Андрей Николаевич?
ГЕНЕРАЛ АРБУЗОВ. - Нет, Ольга Петровна. Конечно же, нет! В этом случае наши мысли совпадают. Думаю, и прокуратура нас поддержит.
* * *
Мать и сын выходят за ворота воинской части. Останавливаются.
ГОЛОС ПРОКУРОРА. - ...первое; признать виновным в превышении должностных полномочий с применением насилия, то есть в совершении преступления, предусмотренного пунктом "а" части 3 статьи 286 Уголовного кодекса Российской Федерации прапорщика Картонкина и сержанта Пескачева;
- второе; признать виновными в избиении двух и более лиц по предварительному сговору, группой лиц, то есть в совершении преступления, предусмотренного пунктами "а", "е" части 2 статьи 117 УК РФ сержанта Пескачева и рядового Ткаченко;
- третье; признать виновным в нарушении уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчиненности, совершенном неоднократно, в отношении двух и более лиц, то есть в совершении преступления, предусмотренного пунктами "а", "б" части 2 статьи 335 УК РФ рядового Ткаченко;
- четвертое; в соответствии с частью 2 статьи 69 УК РФ по совокупности преступлений окончательно наказание определить путем частичного сложения наказаний, в виде лишения свободы:
- Картонкина - на срок 10 лет с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима,
- Пескачева - на срок 7 лет с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима,
- Ткаченко - на срок 5 лет с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима;
- пятое; в соответствии со статьи 48 УК РФ лишить:
- Картонкина - воинского звания "прапорщик" и государственной награды медали "За отличие в охране государственной границы";
- и последнее. Частное определение: в связи со значительными упущениями в организации гарнизонной и караульной службы в пограничном отряде предложить руководству регионального управления Федеральной погра-ничной службы Российской Федерации рассмотреть вопрос о пребывании в долж-ности заместителя начальника пограничного отряда подполковника Вьюнкова Владимира Михайловича...
Ольга Петровна крепко прижимает к себе сына. Маленьким белым платочком она постоянно вытирает слезы.
МАТЬ. - Ты видел, сынок, ту женщину в черном платье?
ВЕЛИКОВИЧ. - Да, мама.
МАТЬ. - Это была мать Пескачева. Он у нее один единственный сын. Я ее понимаю. Думала, что она меня ненавидит. Нет. Она в перерыве подошла и извинилась передо мной. Я ее простила. Господи, за что же мы все так страдаем?
ВЕЛИКОВИЧ. - Хорошо. Но я так не могу! Мы уже не дети. Обида обиде рознь. Моя обида с чувством горечи. Плевок в душу - это даже не синяк под глазом, это и не физическая боль, это категория морального унижения. Она требует удовлетворения от созерцания немощи пораженного противника. Это кто-то из древних философов сказал. И я с ним полностью согласен. Может кто-нибудь в этом зале и осуждает меня. Есть, конечно же, и другие формы протеста. Но я сделал так, как я сделал. Пусть битыми ходят те, кому это нравится, кто ждет своего часа. Синяки у них пройдут. Кроме того, они еще смогут и Героями России стать. Если только им совесть позволит.