Аннотация: Опубликовано: Сборник ћРусская фэнтези 2008Ћ, изд-во АСТ, 2008
Ученик чародея
Ночь. Но сквозь крошечное треугольное окошко чердака не увидеть звезд - они уже давно утонули в сизом дыму. Внизу беснуется и ревет толпа селян. Одна за другой летят на крышу горящие головни. Сизый дым уже начал просачиваться внутрь, но заклятие не дает стенам загореться, а это значит - у меня еще есть время.
Я стар и, поверьте, немало видел в этой жизни. В мою дверь стучались короли, передо мной склоняли колени покорившие тысячи земель полководцы, и властители империй сулили мне несметные богатства. Но скоро, совсем скоро моя жизнь закончится. Иссякнет сила заклятия, полыхнет дверь, ворвутся на чердак языки пламени, сгорят десятилетиями собиравшиеся фолианты, а вместе с ними - и я.
Но до этого я должен дать ему шанс уйти - ему, моему лучшему и последнему ученику.
Я нашел его здесь, в селении со смешным названием Приёмыши. Что ни год, находят у реки детишек подброшенных. Щедра земля здесь, урожай хороший дает, вот и подбрасывают - знают, не дадут здесь малышам с голоду умереть, приголубят, приютят, в семью примут.
Именно здесь, в Приёмышах, раз в год проходит ярмарка учеников чародеев. Съезжаются сюда мальчишки со всех концов царства - одних привозят уверившиеся в талантах малыша родители, вторые приходят сами, третьи и вовсе из любопытства заглядывают. А мы выбираем. Выбираем долго и тщательно. Задаем тысячи вопросов, выслушиваем тысячи ответов и ищем, ищем, ищем. Ищем для того, чтобы найдя нужного мальчишку, на десять лет увести его от людских глаз, спрятать в таящемся в чащобе тереме и день за днем, месяц за месяцем по капле передавать ему то, что знаешь сам.
У меня было четыре ученика. Первый служит предсказателем при дворе его царского величества, второй в горы ушел - отшельничает. Но, молва сказывает, идут к нему люди. Не зря я, выходит, старался: вышел из него лекарь - лучше некуда. А вот с третьим учеником мне не повезло. Не ошибся я в таланте его, да вот характера не угадал. Еще мальчишкой был, открылся в нем дар - язык звериный понимать. Только за все время ничему другому я его научить так и не смог. Даровитый был мальчишка, да только ленивый. И нынче - не делом занимается, а так - балует больше. У князя местного поселился - развлекает знать приезжую тем, что толмачом при их собаках да кошках служит. Мяукнет кошка - он тотчас к хозяину, докладывать. Так, мол, и так изволила ваша животинка о вас высказаться. Балбес, одним словом.
Я помню каждую ярмарку, помню те, уходя с которых, я уводил с собой еще одного будущего ученика, и те, что даже после долгих поисков не вознаградили меня блеском тех мальчишечьих глаз, ради которых я проделывал долгий путь из самого сердца леса.
С Николкой нас свел случай.
Подходил к концу третий день ярмарки, а я, уже три года как распрощавшийся с последним учеником, не мог найти ему замены. Одаренных детишек, и вправду, было немало. Один ложки деревянные взглядом со стола поднимал, другой, шалун эдакий, воду во всех колодцах заморозил, а размораживать отказался - ждите, мол, пока сама растает. Третий и вовсе травы, солнцем иссушенные, оживлять умудрялся. Да только не первый день я чародейством-то занимаюсь, мальчишек тех получше их самих знаю. Баловство всё это. И травы, и ложки и вода замерзшая.
Он появился из ниоткуда. Так, как и должны появляться настоящие ученики - вынырнул из снующей по базарной площади толпы и настойчиво дернул меня за полу:
- Дяденька чародей! Дяденька чародей!!! Возьмите меня в ученики, а?
И замер. Смотрят, не мигая, серо-голубые глазенки, рассыпалась по носу горсть шаловливых веснушек, топорщатся во все стороны выгоревшие на солнце волосы.
- Тебя как звать-то?
- Николкой, - мальчишка шмыгнул носом и вдруг, спохватившись, выпалил, - я большой уже! Мне семь! Мне того... можно уже!!!
* * *
В крошечное оконце снаружи ударилось что-то тяжелое, стекло жалобно всхлипнуло и осыпалось на дощатый пол сотней крошечных осколков. Тотчас же на чердак пополз едкий серый дым, и чуть приглушенно, словно запутавшись в этом самом дыму, с улицы донеслось потрескивание горящего деревянного сруба и голоса. Неистовые. Хрипящие. Требующие.
- Выкурим! Выкурим колдовское отродье!!!
Это Нестор. Хороший мужик, дельный. Да только позабыл, видать, как я ему прошлым летом жизнь спас, из стремнины вытащил. Теперь, вот, моей жизни требует.
- Сже-е-ечь! И колдуна, и мальчишку его!!!
А это Авдотья. А ведь я ей сынка лечил, настоями целебными отпаивал. Да и тайну хранил - не рассказывал соседям, что сынок тот не законный - от мужа прижитый, а приёмыш, у речки найденный.
Влетает в разбитое оконце горящая головня, на пол падает. Мгновенно тюфяк, что у дальней стены лежит, пламенем занимается. Потушить бы, да не до того - успеть надо, обломыш коры дубовой, талисман Николкин, сжечь.
* * *
Сложнее всего оказалось отца Николкиного убедить. Никак не хотел он мальчонку мне в ученики отдавать. Ну да. Знаем-знаем. Слышали. Семья большая. Каждая пара рук на счету. Все вы так говорите. А как посулил я мешок волшебной пшеницы, что урожая в пять раз больше обычного дает, так сразу и семья позабылась и сын не так дорог стал.
Тонкая лесная тропинка истончилась, затерялась среди зарослей, блеснул гладью вод заросший кувшинками пруд, протянулись сквозь вершины сосен золотистые нити солнечных лучей - и за вековыми дубами показался терем. Мальчишка так и замер. Стоит, словно и не дышит вовсе, на крышу терема смотрит. Потом нос почесал и спрашивает:
- А он настоящий?
- Ты о ком? - знаю я, о ком, но проверить всё ж не мешает.
- Сокол, - тычет в крышу Николка, - золотой.
Чутье не обмануло. Мальчишка действительно оказался Учеником. Может ошибиться человек, да терем волшебный только тем сокола показывает, в ком душа чародейская живет.
Дверь с затейливой резьбой. Порог. Лениво разлегшаяся на нем клякса солнечного света. Дюжина шагов, и вот оно - главное сокровище моего терема. Колодец. Даже в самый жаркий день вода в нем холодна как лед, с потемневших бревенчатых стенок никогда не сходит иней.
Подвел я к нем Николку, рубаху снять велел. Не молод я, да и ведро тяжело - дрожит оно руках, грозит воду заговоренную расплескать. А Николка как знал, нахохлился как воробей. Ждёт.
Миг, и льется ручьями, стекает по тонким плечам вода колодезная, взрывается в чаще птичий гомон, меняются глаза у мальчишки - темнеет серый, стальным оборачивается. А вокруг утолщается, растет кайма золотая. Падают на землю последние капли воды, а передо мной уже стоит настоящий чародей. Маленький, пока еще неумелый, но все-таки чародей. И глаза. Серые с золотым. По ним, по глазам этим, и узнают чародея. Пока сила колдовская в нем есть, не потускнеют, не переменятся они.
* * *
Умницей Николка оказался. За год столькому выучился, сколько многим и за пять лет не одолеть. Наступило время выбирать талисман: живет в нем крупинка силы колдовской. И пока цел талисман - никто чародею не страшен.
Каждый талисман сам выбирает. Подскажешь - и ушла из ученика сила колдовская, только дымок тонкий, багряный к небу потянется. Потому и уходят чародеи, не мешают ученикам.
Уж кто только на разные хитрости ни шел, какой только талисман себе ни выбирал, все на одном сходятся. Спрятать его надо. И чем надежнее, тем лучше. Не найти врагу талисман - не отобрать силу чародейскую. Да только Никола дальше всех пошел. Месяц на чердаке сидел, книги листал, лоб хмурил. А потом взял и исчез. Шесть дней неизвестно где плутал, а потом вернулся - долго кружил у колодца, гремел ведром да на небо посматривал. А когда на лес спустились первые сумерки, проскользнул в терем и, неуверенно потоптавшись на месте, протянул мне кусочек дубовой коры.
Вот тогда я за Николку и в самом деле обрадовался. Уж что-то, а до такого еще ни один из учеников не додумался. Не простая та кора. Коли срезать ее в полнолуние с дуба, что не меньше полутора веков ветви свои к солнцу тянет, а потом водой заговоренной трижды окатить - получится талисман лучше некуда. Ни нож его не возьмет, ни вода не размочит, ни огонь не сожжет. Вздохнул я тогда - второй раз доказал мне Николка, что выйдет из него чародей, каких во всем королевстве нет. А раз так, настала пора его людям показывать, с умениями колдовскими знакомить.
Радовался я тогда. Уважения и почета ждал. Да только не по-моему в тот раз вышло. У всякого чародея слабина есть. Один всё, что захочешь, предскажет, а вот погоду угадать не может, как над этим ни бьется. Другой от любой болезни исцелить может, а на себе царапина неделями заживает. Третий со всяким зверем по душам поговорит, а людей-то, бывает, и не поймет. И Николка исключением не оказался. В душах людских читал, словно в книге открытой. Ничего от него не утаить. Да только вот коли спросят его - всегда правду отвечал. А правда-то не всякому уху приятна.
Был у нас в селении кузнец. Женился он давно - добрый десяток лет минул, а так и остались они с женой бездетными. И вот - радость какая! Понесла жена его. Ходит кузнец по деревне, словно солнце майское светится. А как увидел Николку, так от него и не отстает.
- Будет у меня сын? - спрашивает.
- Не будет, - насупился Николка, в землю смотрит.
- Дочка, стало быть?
- И дочки не будет.
Побелел кузнец, за голову схватился:
- Никак - жена дитя не выносит?
- Выносит. Да только не твое это дитя будет. А Архипа-пахаря.
Ой, и обозлился тогда кузнец на Николку. До самого леса поленом погонял, все волосья повыдергать грозился. Сбежал тогда Николка, в тереме схоронился. Да только стали люди к нему приходить - в глаза заглядывать. И полетела по селу правда - жгучая, горькая, страшная. Стал сосед на соседа волком смотреть. Кого во лжи обвиняют, кого - в конокрадстве, а кого за сплетни бьют.
А обиженные в Николку то камнем кинут, то помоями окатят, то топором замахнутся. Правда-то она всем глаза режет. Копился гнев людской, горой рос, волной поднимался, а сегодня вот - прорвало. Стянулись люди со всего села к терему лесному, сначала мальчонку им отдать требовали, а потом вот обозлились и нас обоих со света сжить решили.
* * *
Дрожат пальцы, дрожит зажатый в них кусок коры, вылизывают дощатый пол языки пламени. Все ближе огонь подбирается, все жарче в лицо дышит. Много народу вокруг терема, не хватит сил всех их чарами колдовскими окинуть, глаза отвести. Не выбраться мне из терема. Одно хорошо - успел я Николку путем тайным, подземным на полянку, что за соснами, вывести. А на поляне той дал я ему пичужку малую, за ней идти повелел. Покажет она ему дорогу из леса, от селян гневливых уведет.
Да только не будет тебе жизни, Николка. Как ни прячься, как ни таись - найдут тебя, а в другие селения переметнешься - и там тебя всякий тебя по глазам чародейским узнает.
Ты выбрал правильный талисман, малыш. Верный. Настоящий. Он служил бы тебе вечно. Но твой дар не принесет тебе ничего, кроме несчастий. Поэтому прости меня, старика, Николка. Прости за то, чем раньше обидеть мог, и за то, что сейчас сделаю - тоже.
Не горит кора дубовая, в воде заговоренной вымоченная. Никогда не горит. Да только одного я тебе, малыш, не рассказал. Есть у каждого чародея одно желание - последнее. И чего бы он ни пожелал - сбудется оно, как только жизнь его оборвется.
Гляжу я в чашу, водой колодезной наполненную. Бежит Николка за пичужкой, под ноги не смотрит, дороги не замечает. На берег речки выскакивает, да по знакомым валунам вброд на ту сторону перебирается. Да только скользок валун, уж прости Николка - я его таким сделал. Оскальзывается мальчишка, с головой в воду летит. Подхватывает его волна речная, вдаль влечет. Бьет Николка по воде руками, на плаву удержаться хочет. Да только течение посильнее будет.
Распахнулась внизу дверь, содрогается, стонет под грохотом шагов лестница, врываются на чердак дымный селяне с топорами да вилами. Да только поздно - шагает прямо в пламя старик-чародей, сам горит и кора дубовая с ним. А далеко в лесу выносят воды на берег мальчишку малого, восьмилетнего. Чернеет кора в руках старика-чародея - чернеют волосы Николкины, меняется, вытягивается веселый нос-пуговка, гаснут, теряют золото глаза, уходит из волос отлив медовый.
Прости меня, Николка. Не вспомнишь ты ни имени своего, ни того, что когда-то учеником чародея был, а об остальном не беспокойся - люди тебя подберут, обогреют, в семью возьмут. Не зря же я тебя к самому поселку вывел. Радуйтесь, селяне, будет вам еще один приёмыш.