Парфенова Мария : другие произведения.

Твы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Опубликовано: Журнал "Дон", Љ7-8, 2011


Твы

  
   Мне шестьдесят, я невысок, полноват и если я чуть нахмурюсь и придам лицу солидности, меня вполне можно принять за успешного делягу-бизнесмена. Вот только дело в том, что солидности во мне ни на грош, а хмуриться я вообще не умею - стоит лишь попытаться, и уголки губ уже ползут вниз, брови испуганно складываются домиком, глаза часто-часто моргают, а подбородок опускается и начинает предательски подрагивать.
   А все потому, что я робею. Робею всегда и везде. Перед начальством и коллегами, перед соседями по лестничной площадке и мальчишками во дворе, робею перед женой и ее тремя кошками. Да что там - я даже перед собственным портфелем робею. То есть к старому я уже как-то притерпелся, а вот с новым всё никак: уж больно он добротный да солидный.
   Словом, как вы уже поняли, боюсь я практически всех и всего на свете. И только одно может вывести меня из себя - терпеть не могу, когда кому-то приходит в голову обратиться ко мне на "ты". Стоит мне услышать "ты", брошенное в мой адрес, как весь мой страх мигом рассеивается. Я багровею лицом, кричу, топаю ногами и ... и вообще: в такие моменты лучше со мной не связываться.
   Хотя... хотя, знаете, это я все насочинял. Не для вас. Для себя. Уж постарайтесь меня понять, даже таким нытикам как я иногда хочется почувствовать себя человеком. Обращение на "ты" я и в самом деле не люблю, вот только до крика дело никогда не доходит. Максимум прошиплю что-нибудь невнятное и обратно в хранилище убегаю. Да, кстати, забыл сказать: я библиотекарем работаю - всю жизнь, с самого окончания института. С книгами проще, чем с людьми - они никогда не накричат на вас, никогда не посмотрят свысока и неодобрительно перешептываться за вашей спиной тоже не будут. Хотя теперь даже книги не такие, как раньше.
   Вот, помню, был я мальчишкой, в магазин с братом ходил. За обычными, бумажными книгами: странички шелестят, краской типографской пахнет - красота! Теперь таких мало: почти всю бумажную продукцию в архив перенесли, только по специальным разрешениям выдают. А для общего пользования - плёночники: по виду книжка, как книжка, а открываешь - страницы не бумажные, а из тонкой-тонкой пленки. Такая книга и в хранении куда удобнее - не рвется, не истирается, сырости не боится, да и весит куда меньше.
   Вот из-за них, из-за книг, я и подставился. Я вообще в хранилище работаю, к людям не выхожу, но иногда начальство кого-нибудь подменить просит. Я эти "подмены" страсть, как не люблю - только деваться всё равно некуда.
   Вот так и вчера: приходит к нам в библиотеку паренек один - по виду, вроде бы ничего, приличный - и просит двенадцать книг ему выдать. Я, разумеется, сразу на список правил указываю - а там черным по белому написано, что более десяти книг за один раз мы не выдаем. А он и слушать не хочет, дай ему все двенадцать и всё тут. Я уж и так, и сяк объяснял - ни в какую! Стоит, руки в боки упер, ухмыляется. А под конец и вовсе выдал:
   - Принеси-ка, - говорит, - ты мне, папаша, все книжечки, а время мое не трать, оно у меня не резиновое.
   Ну, я как это "ты" услышал, так и всё. Зашипел на него, дерзостей каких-то наговорил, кажется, даже "непорядочным" обозвал. А перенек возьми и окажись племянником кого-то важного. И не просто "важного", а совсем-совсем "важного" - такой шишки, что меня даже директор к себе вызвал и прямо при секретарше отчитал как мальчишку. Выговор-то ладно, мне не впервой, а вот то, что премии годовой лишили - это уж совсем неприятно. Я на нее, на премию, ой, как рассчитывал! Подарок жене сделать хотел, а то неправильно это как-то, когда тридцать лет подряд себя виноватым чувствуешь.
   Дело, собственно, вот в чем. Мы когда с голубкой моей, Лидией Васильевной, поженились, сразу на Сферекс полетели - есть такая маленькая планетка неподалеку от нас. С новыми технологиями туда добираться - всего ничего, около суток. А славится эта планета своим океаном. Розовый он, как кисель из малины, и вода такая чистая, что дно на много-много метров вглубь видно. А вдоль побережья там вишни растут; как в мае цвет ронять начинают, глаза отвести боязно - такое загляденье: небо высокое, океан розовый до самого горизонта и лепестки с вишен, словно снег - сыплются, сыплются, сыплются. А еще там парусники есть. Самые-пресамые настоящие. Туристов катают.
   Эх, душу растравил. Но вы внимания не обращайте, вы дальше слушайте. Приехали мы, значит, с Лидией Васильевной на этот самый курорт, домик маленький сняли. Уютный такой, с верандой. И прямо у самой бухты - обопрешься, бывало, на перила и чаек булкой сдобной кормишь. Красота-а-а...
   И такие мы с Лидией Васильевной счастливые были, слов нет: океан, красотища вокруг невиданная, меня на целый месяц с работы отпустили - что еще молодым надо? И вот проходит то ли два, то ли три дня - у меня коммуникатор звенит. Включаю, а на экране директор. Недовольный какой-то, насупленный. "У нас, - говорит, - аврал. По городу простуда какая-то странная гуляет - половина сотрудников по домам сидят, бюллетенят. А отделов-то в библиотеке не поубавилось. Работать кому-то надо. В общем, возвращайся первым рейсом". Ну, я, конечно, попытался свое право отстоять - всё-таки и путевки недешевые, и повод серьезный. А он ни в какую. Пришлось обратно домой лететь. Лидия Васильевна моя тогда, конечно, расстроилась до невозможности. Говорила, что на мне все, кому не лень, ездят. И, чего уж там, права была, ой, как права.
   Я ей, правда, сразу пообещал, что в ближайший отпуск опять на Сферекс летим, да только не вышло ничего из этой затеи. Первые два года я вообще без отпусков работал - как-то всё время получалось, что то одного, то другого сотрудника заменить надо, а я ж того, я ж безотказный. А потом у нас Ленька с Борькой родились, не до того стало. Какие уж тут розовые океаны, когда за этими пострелами глаз да глаз нужен. А как ребята подросли, другие дела-проблемы навалились. Словом, так мы с той самой поры на Сферекс и не слетали.
   А тут как раз дата круглая подкатывет - тридцать пять лет совместной жизни. Вот и решил я шикануть и на годовую премию супруге подарок сделать - старое обещание выполнить. Уж и турфирму присмотрел приличную, и гостиницу выбрал и даже рейсами на космолеты поинтересовался. И казалось мне, совсем этот розовый океан близко, считай, у самых ног плещется, а вот ведь незадача - нет премии, нет поездки. Что делать? Как быть?
   Хотя, одна мыслишка, не скрою, есть. Нашел я в газете объявление интересное. "Высокий доход для всех" называется. И хоть непонятно, сколько там работать надо, чтобы этот "доход" получить, пойду завтра - погляжу, что там за компания. Идти, признаться, боязно. Мало того, что люди незнакомые, так я еще - поверите ли - впервые в жизни жене моей, Лидии Васильевне, соврал. Сказал, что планерка у нас после работы будет, вот я на ней и задержусь. Она-то сразу поверила, а у меня до сих пор кошки на душе скребут.
  
   * * *
  
   Приехал я по адресу, что в газете был, осматриваюсь: особнячок двухэтажный, садик вокруг аккуратный, кустики, цветочки, всё честь по чести. Только вот вывески нет. Одна табличка на двери "Звоните". Ну, я по ступенькам-то поднялся, руку к кнопке звонка протянул, а нажать боюсь. Так и стою, войти не решаюсь. Дверь вон какая шикарная. С одной стороны - она, дверь эта, не кусается, а с другой - кто знает, что за люди там сидят.
   Вдруг слышу - шины шуршат. Обернулся - думал, хозяева этой конторы подъехали - ан нет. Стоит перед центральной дорожкой грузовик, а в кузове у него здоровущий железный ящик. И сдается мне, что ящик этот чуток подрагивает. Хотя, чего ему подрагивать, если машина никуда не едет? А тут еще водитель из кабины вылез, машину обошел и на ящик внимательно-внимательно смотрит. Постоял, посмотрел, вздохнул почему-то и прямо ко мне направляется.
   - Ну, думаю, - теперь точно в дверь звонить придется.
   Но рано я так подумал. Водитель до двери дошел, но по ступенькам подниматься не стал, а привычно, вроде он тут чуть ли не каждый день бывает, налево свернул и по узенькой тропинке вглубь садика потопал. Там, надо думать, служебный вход есть.
   А пока я водителя разглядывал, да пытался угадать, что за товар в железном ящике привезли, не заметил, как на стене особняка рядом с моей тенью еще чья-то выросла. Оборачиваюсь и едва сдерживаюсь, чтобы не икнуть - стоит возле меня верзила двухметровый: жвачку жует и недобро так ухмыляется. По виду - пират пиратом: загар на солнце бронзовеет, в ухе серьга золотая покачивается, через всю щеку шрам, а под футболкой мышцы так и бугрятся. Ох, хорошо, что Лидия Васильевна моя этого не видит... А пират, тем временем, постоял, на меня поглядел, еще шире ухмыльнулся и спрашивает:
   - На звонок жать будем, или как? А, дядя?
   Он спросил, а я молчу - слова из себя выдавить не могу. Пират этот шею поскреб, вздохнул и меня по плечу хлопает:
   - Да ты, дядя, видать, глухой!
   Ну, я и не выдержал:
   - Какой я вам дядя! - шиплю на него. Шиплю, а сам чувствую, как коленки дрожать начинают.
   - А раз не дядя, - гаркает на меня верзила, - то давай звони, а то...
   Не успел он договорить, как дверь сама открылась. А за ней мужчина. Весь из себя такой импозантный. В костюме, волосы прядочка к прядочке, только галстук какой-то странный - золотой и весь камешками разноцветными переливается. "Входите", - говорит. Ну, мы и вошли. Сначала верзила мой, а уж потом я.
   Провели нас по коридору, дверь нужную показали. Заходим. Кабинет большой, окна - до потолка, мебель шикарная. За столом женщина сидит, милая такая, улыбчивая.
   - Присаживайтесь! - говорит.
   Сели мы с верзилой на диван. Мне-то ничего, а ему низко, коленки едва не выше ушей. Он поерзал-поерзал, встал, подтащил к дивану столик журнальный, сам на диван - хлоп, и ноги на столик уложил. Ковбой, понимаешь.
   А женщина, что за столом сидит, на него смотрит, улыбается и что-то себе в книжечку записывает. Потом ручку отложила и на нас смотрит.
   - Хотите, - спрашивает, - много денег получить?
   - Хотим, - отвечаю я за двоих.
   - Тогда, - разглядывает нас женщина, - о себе расскажите. А мы выберем, кто нам больше подходит.
   - Меня берите! - хмыкает мой верзила. - Я кем хотите работать могу. Особенно если кого охранять надо или наоборот - мозги вправить.
   Сказал и замолчал. Сидит себе, спичкой в зубах ковыряет.
   А женщина на меня взгляд перевела и смотрит - пристально так, словно мысли читать пытается. Ну, я ей всё и рассказал: и про работу свою библиотекарскую, и про премию, которой мне теперь как своих ушей не видать, и про океан розовый. Закончил я, и взгляд в пол. Чую, сейчас меня отсюда попросят. Накой им работник, у которого все, не как у людей? И впрямь: покашляла женщина и говорит, что верзилу моего они во второй отборочный тур берут, а вот передо мной извиняются за беспокойство и желают всего хорошего. Ну, я вздохнул и уж уходить собрался, как дверь открывается, а за ней тот мужчина в галстуке, что нас сюда впустил. Подошел он к столу, наклонился и давай женщине что-то вполголоса объяснять.
   Я-то, конечно, нарочно не прислушиваюсь, только долетают до меня обрывки фраз, из которых понять можно, что "заказ" уже привезли. Чуть раньше срока вышло, но ждать нельзя. Надо срочно людей добирать и медикам звонить, пусть готовятся. Старт уже завтра.
   Какой старт - не понятно, да и не мое это дело.
   А потом показывает этот галстучный на меня указывает и говорит, что с таким, как я даже любопытнее получится, и надо меня брать. Смутило меня это "любопытнее". Что означает - непонятно, а раз непонятно, стало быть, и страшно. Но пока я раздумывал, пугаться мне или нет, женщина кончик карандаша покусала, головой качнула и говорит:
   - Ну, раз вы, Валерий Игоревич, так считаете, пусть по-вашему будет. Возьмем. Посмотрим, что получится.
   А этот галстучный, который теперь еще и Валерий Игоревич, аж в улыбке расплылся.
   - Берите, - говорит, - Анна Бертольдовна. Не прогадаете! Вам же зрители потом спасибо скажут.
   Не понял я ничего про этих зрителей. Может, думаю, они ведущих для телепрограмм набирают? Или еще кого...
   А пока я так думал, галстучный наш еще одну дверь отворил и нас с верзилой за собой манит. Вышли мы из кабинета и давай по коридорам петлять. Особнячок с виду, вроде бы, не такой уж большой, а коридоров столько что на пять таких домов хватило бы. Кружили мы по ним, кружили и к лестнице вышли. А она вниз ведет. Спустились. А там опять коридоры. Иду, а сам думаю, что теперь главное - от галстучного не отстать. А то мне из таких катакомб век не выбраться.
   А пока по коридорам топали, у галстучного сотовый зазвенел. Вытаскивает он трубку из кармана:
   - Да, - говорит, - только что привезли. Нет, сам еще не смотрел, но старик обещал лучший экземпляр подобрать. Да. Лучший и самый крупный. Конечно. Да. Безусловно. Только роботы. Нет, что вы. Никаких людей. Да. Помню. Нет, за них не бойтесь. Техника не пострадает. У них же корпуса титановые - им никакой, - обернулся галстучный, на нас недовольно посмотрел, сглотнул, словно сказать что-то надо, а нельзя, и продолжает, - им, говорю, никакой "груз" не страшен. Да. Так что не извольте беспокоиться.
  
   Наконец, пришли. Странное какое-то помещение, круглое и низкое - верзила мой едва потолка головой не касается. Вдоль одной стены стеллаж с папками, у другой - стулья рядком выставлены, а на них, еще двое соискателей сидят: дамочка лет тридцати пяти и парнишка молодой, щупленький и рыжий-рыжий.
   Сели мы. А наш галстучный, тем временем, подсуетился: из шкафа бокалы достал и бутылку вина - улыбается, вино разливает и каждому подносит. Я свой бокал взял и смотрю на него снизу вверх.
   - Не обижайтесь, - говорю, - но я, наверное, пить не буду. Врачи не советуют, да и жена не одобрит.
   А галстучный пуще прежнего сияет:
   - Надо-надо! За такой повод не выпить - грех! Вас в такой проект взяли!!!
   - А что за проект-то? - дамочка, что на диване, голос подает. - Вы нам хоть в двух словах расскажите. А то деньги пообещали, а что делать - непонятно.
   - Сейчас, милая, - улыбается галстучный. - Сейчас выпьем, и расскажу.
   Глотаю я это вино, а сам на галстучного смотрю: не пьет он. И только я спросить хотел, почему, как чувствую - голова кругом пошла. Вот, думаю, отругает меня Лидия Васильевна, когда домой вернусь. Стыд-то какой: старший смотритель хранилища - и в пьяном виде. И ведь знал, знал, что так будет, а всё равно согласился. А почему? А потому, что слова поперек сказать не могу. Поднял я глаза, гляжу - дамочка бокал выронила и по дивану вниз сползает, а паренек, что рядом с ней, на ноги вскочил, за стенку схватился, но дрожит весь и бледнеет как-то нехорошо. Гляжу я на них, а в комнате все темнее и темнее, словно ночь спускается.
  
   * * *
  
   Очнулся я, моргаю. С потолка свет яркий - аж глаза режет. Только вот сам потолок не такой, как раньше, а высокий-высокий - куполом. И комната другая. Стены полупрозрачные, полы металлом сияют. Где это я?
   Попробовал повернуться - все кости скрипят. Такое впечатление, что я неделю с кресла не слазил. А потом головой качнул и едва снова не отключился - такая боль по виску прошла. Ну, я руку-то поднял, висок пощупал, а там выпуклость какая-то непонятная. Ударился я им, что ли? Хотя, как ударился, где ударился? Не помню. Ничего не помню.
   Встал. Ноги дрожат. С трудом до двери добрался и к косяку привалился. Стою, отдышаться пытаюсь. Да что ж это такое? Помню, как в контору эту пришел, как вино пил. А дальше - темнота. Объяснил бы кто, что ли.
   Не успел я это подумать, как дверь завибрировала и вбок пошла. А за ней тип какой-то. Лет тридцати, вряд ли больше. Невысокий, крепко сбитый, в комбинезоне. У нас в библиотеке такие комбинезоны грузчики носили, которые старый фонд в новое здание переезжал.
   Посмотрел он на меня, по-хозяйски за руку взял, пульс пощупал, кивнул и говорит за ним следовать.
   Идем мы с ним, идем, и сдается мне, что не особняк это никакой, а совсем даже другое место. Больше на лабораторию секретную похоже. На всех дверях замки, металлические перегородки через каждые десять метров, камеры наблюдения на всех углах.
   Наконец пришли мы в кают-компанию. Это ее мой провожатый так назвал. Странно, конечно, комнаты в доме каютами называть, но не мое это дело - в такие дела вмешиваться. Не успел я сесть, как гляжу - в стене проем открывается, а через него один за другим мои старо-новые знакомые заходят. И дамочка, и паренек рыжий и мужчина, который на пирата похож. Только вот вид у них не ахти какой. Бледные они, под глазами круги, пальцы дрожат. Неужели всем четверым так от вина поплохело?
   Сели они, на провожатого смотрят. А он на них. Смотрит и пальцами по коленке тарабанит.
   - Значит так, - говорит. - Все вы прошли отбор. И находитесь на планете Алли-Хал. Кто знает, где это?
   Все плечами пожимают, я тоже молчу, а у самого в голове мысль крутится - а не та ли это планета, что сразу за второй линией пространственного скачка? Маленькая такая, уже лет сто как заброшенная?
   Провожатый наш на нас поглядел, удостоверился, что никто ему про Алли-Хал ничего путного не скажет, вздохнул и принялся объяснять.
   - Два года назад на Алли-Хал прибыл корабль с Земли. И привез груз. То есть - вас и еще кое-что, но это вас пока не касается. Сейчас мы находимся на космической станции "Сонра-23": вращаемся вокруг планеты и следим за тем, что происходит внизу. А внизу происходит много интересного, в этом вы сами скоро убедитесь. Здесь, на станции вы провели чуть больше двух лет, но ничего из этого не помните. Это нормально, так что можете не беспокоиться. За это время вы практически не постарели - за это скажете спасибо нашим специалистам. Когда вернетесь с того, что вам предстоит пройти в ближайшее время.
   - Два года?!! - дамочка наша с диванчика вскакивает. -- Да как... как вы посмели?! Два! Два года!!! У меня же семья на Земле! Сын, муж. Они же волнуются, ищут! Они же...
   - Никто вас уже не ищет. - хмыкает провожатый. - Всех давно в "без вести пропавшие" записали. Так что насчет родственничков можете не волноваться. И вообще. Не мельтешите. Сядьте и слушайте. Я два раза повторять не буду. На чем я там остановился? Ага. На Алли-Хале. Завтра вас всех на него высадят - насмотритесь вдоволь. Сейчас планета необитаемая, но раньше на ней оранжереи были - большие такие стеклянные штуки, в них в прошлых веках фрукты-овощи выращивали. А потом, как ускоренное заводское производство растений изобрели, оранжереи забросили. Но кое-что от них и сейчас осталось, так что при желании - найдете, где переночевать. Только правила такие: днем можете делать всё, что вздумается, хоть хороводы водить, а вот на ночь - каждый в свой угол. Ближе, чем на пятьсот метров друг от друга спать запрещается. Делиться тоже нельзя. Ничем и ни с кем. За первое нарушение получаете разряд тока, за второе - отправляетесь на тот свет. Условия на планете далеко не курортные, так что долго вы там все равно не протянете. Сегодня один с голоду помер, завтра второй. Выигрывает то, кто останется.
   Замолчал провожатый, нас взглядом окинул и продолжает:
   - Но и это еще не всё. Просто выжить мало. По условиям игры надо быть счастливым. Несмотря ни на что. В правый висок каждого из вас вшит чип. Большую его часть составляет источник питания. Он будет передавать информацию на станцию. Меньшая часть представлена индикатором счастья - его вы тоже найдете, но потом.
   - А на кой вся эта хрень нужна? - хмыкает наш пират.
   Перевожу на него взгляд. Он, пожалуй, единственный из всех, кому тут скорее интересно, чем страшно.
   Ухмыляется провожатый:
   - А всё это для интереса. Не вашего, конечно. А тех, кто за вами следить будет. Есть такая межгалактическая трансляция: "Заповедник 5" называется. Она, ясное дело, нелегальная. И не для всех предназначенная. А только для тех, кто за удовольствие за вашими метаниями понаблюдать, готов о-о-очень кругленькую сумму выложить. На планете камер наблюдения знаете сколько? Уууу! Не сосчитать! И еще по несколько штук - на ваших комбинезонах. Так что будут клиенты наши за вами наблюдать и ставки делать - кто дольше протянет. И в ваших, подчеркиваю, в ваших же интересах выжить и зрителей не разочаровать. Ведь гонорарчик, на который вы все польстились, из их денежек формируется. Выиграете - и будет вам безбедная жизнь на триста лет вперед. Вы-то, конечно, столько не проживете, зато внукам и правнуках такое наследство достанется, но на Земле любой миллионер от зависти позеленеет.
   Эх, стар я, видать, стал. Не для меня такие игры. И логика такая - тоже не для меня. Сидит человек, рассказывает нам, как мы один за другим на этой планете помирать будем, и так это у него легко да залихватски выходит, будто он нас на рыбалку с утречка приглашает или на дачу - шашлычков пожарить и о начальстве посплетничать.
   - ... вот такие инструкции. Всё понятно? - спрашивает провожатый. Все кивают, ну, и я с ними. - А раз понятно, расходитесь обратно по каютам, ешьте, пейте и наслаждайтесь жизнью, пока можно. Завтра у вас такой возможности уже не будет. Кстати, пока не забыл - вас в северное полушарие сбросят, а там сейчас зима. Так что имейте в виду.
  
   * * *
  
   Разбудили нас утром, специальные комбинезоны выдали и паек - пакет с печеньем. Говорят, оно какое-то особое, питательное. Это затем, чтобы мы в первые пару дней не окочурились. Ну, и на том спасибо. Отвели нас в дальний отсек станции, на лифте вниз спустили и велели ждать. Ну, мы и ждем. Да и ожидание это, к слову сказать, совсем не скучное: к двери в грузовой отсек тяжеловесный кар подъехал, а на нем ящик, размером как раз с тот, что к особнячку той подозрительной конторы привезли. Ну, который наш галстучный "грузом" называл и к которому охрану из роботов приставить обещался. И уж не знаю, из чего этот ящик изготовлен, а только просвечивает он чуток: видно, как внутри движется что-то. Большое, массивное, только, что конкретно - не разобрать. И я бы на это чудо еще маленько поглядел, да только провожатый вернулся и нам в челнок загружаться велит.
  
   Расселись мы по местам, пристегнулись, на пилотов, что мимо прошли, поглядели. Сидим, ждем. Паренек рыжий ко мне поворачивается и вижу, губами шевелит - говорит что-то, а мне ж через шлем ничего не слышно. Я по ушам стучу и головой из стороны в сторону верть-верть - не понимаю, мол. Он кивнул и пальцем в воздухе буквы рисует. С-А-Ш-А. Тыкаю в него, а он кивает.
   Саша, значит. Хорошее имя. Ну, я тоже имя в воздухе рисовать начал. Рисую и на паренька посматриваю - всё ли понял. Только вот не успел я до конца представиться: "Виталий" написал, а на отчество времени не осталось: завибрировал корабль, а потом как рванет с места - у меня аж дух перехватило. Головой-то понимаю, что спускаться на планету медленно, по спирали, будем, а кажется, что ух! - и головой в омут.
   Однако омут-омутом, а и часа не прошло, как приземлились. И мягонько так, легко, будто на перину.
   Вышли мы из корабля, огляделись. Никакой "периной" тут и не пахнет. Куда ни глянь - одни камни. Холодное все какое-то, неживое. И воздух тут странный. Колючий и кисловатый - будто наждак жуешь и лимоном закусываешь.
   Не успел я эту гастрономическую мысль додумать, как повели нас по космодрому, оттуда - в туннель, а из туннеля - наверх, по лестнице. Поднимаемся мы, поднимаемся, а лестница всё не кончается. Тяжело мне, сердце в груди ухает - не мальчик всё-таки - но делать нечего, иду, как все. Вдруг чувствую, толкают меня. Оборачиваюсь, а это пират наш.
   - Шевелись, -- говорит, - папаша. А то я тебе сейчас ка-а-ак сапогом дам, вмиг до выхода долетишь!
   Сказал, и хохочет, собственной шутке радуется. А мне, дорогие мои, плохо. Так плохо, что и не опишешь. По мне лучше десять раз с лестницы упасть, чем выслушивать, как всякие громилы в лицо хамят. Повернулся я к нему, за скафандр схватил, а самому страаааашно...
   - Какое еще, - хриплю на него, - ты?! Не "ты", а... твы!
   Сказал я это и замолк. Понял, что оговорился. Только это обычным людям позволено. Они как ошиблись, так и исправятся, а из меня это "твы" весь задор выбило. Руки сами собой разжались. Стою я перед пиратом, голову в плечи втянул, чувствую, несдобровать мне.
   А ему только того и надо. За бока схватился и стоит, хохочет:
   - Твы! Твы! Ну, ты, папаша, даешь! Твы-ы-ы!!!
   Одна радость, что провожатый наш помог. Он вообще-то впереди шел, но как хохот пиратский услышал, так сразу назад. За руку меня цапнул и наверх поволок - на площадку с флаером.
  
   * * *
  
   Задрал голову, стою, вслед улетающему флаеру гляжу. Красивый он все-таки. Гладкий, сияющий, словно из ртути. Вжик - и почти в точку превратился, к космодрому летит. Там сейчас тихо. Стоит один-одинешенек челнок, на котором нас на планету спустили, и всё - людей нет, шума нет. А вот пройдет... (тут я задумался, сколько же пройдет времени, пока из нас четверых останется только один)... ну, пусть будет пара месяцев... и забушует на космодроме зеленое пламя, уйдет в подпространство корабль, быстро-быстро побегут секунды. Не успеешь опомниться, а ты уже недалеко от Земли.
  
   * * *
  
   Ну, что я вам скажу, мои дорогие? Не нравится мне эта планета. Совсем не нравится. Как утром с флаера высадился, так и хожу по ней, как заведенный. Хожу, а пейзаж не меняется: камни, камни и снова камни. Хоть бы деревце какое увидеть. И воды нет. Ни речки, ни ручейка. Одна радость - кое-где снег лежит. Я его, снег этот, и ем. Горсточку соберу, в комок сожму и в рот. Холодно, зубы сводит, а деваться-то все равно некуда: без воды долго не протянешь.
   А еще беспокоит меня, что я из наших так никого и не нашел. Один раз только след в снегу видел. Но толку от одного следа, если вокруг голые камни - всё равно не проследишь, куда человек пошел.
   А между тем, уже смеркается. И совсем-совсем не жарко. А еще ночевать где-то нужно. Вот говорили, говорили же там, на корабле, про какие-то оранжереи. И где они? Хоть бы одну увидеть! Стеклянная крыша над головой, как ни крути, всё же лучше, чем вообще никакой.
   Подождите-подождите! Что это там такое? Надо же: мерцает! Или это мне мерещится? Нет! Точно мерцает!!!
   Иду, почти бегу. Туда, на свет. Камешки, пыль из-под ног. Притормозить бы, осмотреться чуток. Нет, несусь. Вниз бегу, под откос. Запыхался, воздух здешний горло дерет, а остановиться не могу - словно боюсь, что огонек тот исчезнет.
   Спустился я с откоса, смотрю - вот он, огонек мой. Да не один, а целых четыре. Ближе подхожу и глазам не верю. Стоит посреди площадки валун, а верх у него ровнехонько так срезан - словно ножом прошлись. И получился не валун, а стол. А на этом столе ящик металлический стоит, и мне четырьмя огоньками мигает. Всматриваюсь. Под огоньками цифры выбиты. Вот двойка. Это я. Мне такой номер перед вылетом дали.
   Смотрю я на эту штуковину и думаю. И сдается мне, что она сигналы с наших индикаторов счастья улавливает и результаты отображает. Красный огонек - совсем туго, желтый - так-сяк, зеленый - хорошо. Только пока ни красного, ни зеленого нет. Все желтые. То есть борются ребята, не потеряли надежды.
   Одного не пойму - зачем прибор этот тут поставили? У них такой на корабле точно есть. А нам зачем? На показатели смотреть и завистью друг к другу истекать?
   Поглядел я еще чуток на огоньки и дальше пошел. И надо же - повезло! И получаса не прошло, как я на пещерку наткнулся. Небольшая такая пещерка, уютная. И главное - вход не шибко большой, ветер сильно задувать не будет.
   Пробрался я в пещеру, в дальний угол забился и пакет с печеньем достал. Сижу, жую и о моей Лидии Васильевне думаю. Как она там? Ведь волнуется за меня, ночей не спит. И неважно, что два года прошло. Уж я-то знаю. Задумался я, замечтался - всё больше об отпуске нашем тогдашнем, когда к розовому океану ездили.
   Мечтал я, мечтал, да за мечтами всё печенье и слопал. Опомнился, а в руках только пакет пустой, да крошки на комбинезоне. Я-то себя, конечно, отругал. Да только толку от этого мало. Съежился я у стенки, повздыхал и не заметил, как уснул.
  
   * * *
  
   Просыпаюсь и слышу - шуршание какое-то непонятное. Головой покрутил и вижу: сидит на пакете из-под печенья какой-то зверек. На хорька похож, только шкурка не темная, а палевая. Смотрит на меня этот зверек и с лапы на лапу переминается. Улыбнулся я ему.
   - Доброе утро, - говорю.
   Не успел договорить, как хорек мой - шмыг! и пулей из пещеры. "Всё, - думаю, - спугнул". Ан нет. Смотрю, заглядывает хорек в пещеру, мордочкой из стороны в сторону крутит. Постоял на месте, голову поднял и тявкнул: "Пйи-эт!". "Ой, - думаю, - как интересно". А хорек, вроде, того и ждал. Ближе подходит и снова:
   - Пйи-эт! Пйи-эт!
   Тут мне враз и поплохело: что ж за дела - всего день тут, а уже галлюцинации начались! Где ж это видано, чтобы местные хорьки по-русски разговаривали, да еще на "доброе утро" "привет" отвечали? Да-а-а, дожил ты, Виталий Арсеньевич, докатился...
   А хорек, как "пйи-эт" сказал, так из пещеры и сбежал. Посидел я, подумал, да делать нечего, надо вставать. Только шевельнулся - так спину прострелило, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Застудил, видать. Да оно и неудивительно. Комбинезоны нам, конечно, теплые выдали, да только на камнях спать - тоже еще то удовольствие. Да еще ветер. Нет, если нового жилья не найду, надо будет себе дверь какую-нибудь соорудить. Поворчал я еще чуток, из пакета последние крошки от печенья выгреб и в рот забросил.
   Ффух! С трудом на ноги встал, а разогнуться все равно сил нет. Так, согнувшись, к выходу и ковыляю.
   Первым делом я, конечно, к коробке с индикаторами направился. Так сказать, сравнить себя с соперниками. И что я вам скажу: у паренька огонек как был желтым, так и остался, у меня да у дамочки розоветь начали - стало быть, ей тоже не сладко. А вот у пирата огонек хоть желтенький, но пробивается в нем очевидная зеленца. То ли стоящее место для ночлега нашел, то ли просто настроение хорошее - не поймешь.
   Поглядел я на эту зеленеющую лампочку, да и плюнул в сердцах. Мало того, что пират наш - тот еще верзила - как ни крути, ему тут проще всех будет, так он еще и этой лампочкой дразнит, словно издевается. Мол, смотрите, какой я - лучше всех!
   Иду я по камням, с холмика на холмик перебираюсь, да назад оглядываюсь: всё боюсь дорогу к пещере потерять. Вдруг вижу, впереди овраг, а в нем деревья. Тоненькие, редкие, без листьев, но всяко лучше, чем камни.
   Иду, поторапливаюсь, за поясницу держусь - простреливает, зараза такая, при каждом шаге. А только в овраг мне все равно надо. Наберу веток, постель себе сделаю, а если повезет, и дверь сооружу.
   Только я у края оврага остановился, стою - соображаю, как бы мне половчее вниз спуститься - слышу, окликает меня кто-то. Поворачиваюсь - а это дамочка наша. Вот уж не думал, что так обрадуюсь, когда ее увижу. И она, смотрю, тоже рада. Подбежала, как девчонка на шею повесилась, обнимает, смеется.
   - Мы, - говорит, - вас всё утро ищем.
   - Кто это - мы? - спрашиваю.
   - Ну, я и Саша.
   Ага, Саша, стало быть, тоже нашелся. Это хорошо. Это, можно сказать, замечательно.
  
   * * *
  
   Пока я по оврагу лазал, да ветки для пещеры собирал, мы с дамочкой и познакомиться успели, и поговорить. Зовут ее Леонида. Видали, имя какое! Она, правда, предлагала ее Лёлей звать, да только не могу я. "Лё" скажу и замолкаю. Аж самому смешно стало - перед именем робею.
   Ну, так или иначе, а рассказала мне Леонида, что она в этом самом овраге и ночевала. Холодно, конечно, зато ветер не такой, как наверху. А Сашу она под самый вечер увидела. Точнее, это он ее нашел. Он понапористее нашего оказался. Весь день туда-сюда бегал, а вечером на оранжерею наткнулся. И, если Леониде верить, там целых три стены целы и даже кусок крыши есть. Выходит, и ветер не так сильно дует, снег на голову не сыплется - благодать.
   И всё бы хорошо, если бы не одно "но". И Саша, и Леонида, ночью какой-то странный шум слышали. Вроде как, кто-то неподалеку ходит. И шаги мягкие-мягкие. Леонида говорит, что вообще бы ни о чем таком не подумала, если бы не ветки, которыми всё дно оврага устлано. Наступает на них этот ночной гость - вот они и трещат.
   А вообще, она, Леонида, смешная. Взрослая женщина, а отчества моего - Арсеньевич - правильно выговорить не может. То на одной букве собьется, то на другой.
   Отволок я ветки к себе в пещеру, заодно и Леониде показал, где обитаю. Смотрит она на мое жилище и говорит:
   - Уютно у вас тут. Ни дождь, ни снег не страшен. И печенья еще минимум на сутки хватит. Рай.
   Рай-то он, рай, да только не знает Леонида, что печенья у меня больше нет. Она не знает, и я ей не говорю - что толку-то, только расстраиваться: она своим поделиться все равно не сможет, да и я бы его не взял. Сам паек слопал - сам и виноват.
   А после пещеры мы снова на индикаторы смотреть пошли, а по дороге Сашу встретили. Не выспавшийся он, хмурый, но держится бодрячком. Да оно ему и "по должности" положено - как-никак самый молодой из нас.
   Постояли мы возле индикаторов, повздыхали. У нас лампочки желтым горят, а пиратовская - еще зеленее, чем утром была. Не успели о нем вспомнить, смотрим, вот он - собственной персоной: с камня на камень легко шагает, в руке кусок ржавой трубы, а во взгляде какая-то чертовщинка радостная.
   Подошел, трубу из руки в руку перекинул, усмехнулся:
   - Глазам не верю! Твы! А я уж думал, ты первым загнешься: ночью замерзнешь или навернешься где-нибудь.
   - Попрошу обращаться ко мне на "вы"! - говорю, а у самого голос дрожит. - И по имени-отчеству.
   А пират наш головой крутит, смеется:
   - Нет, папаша. Я тебя Твы назвал, им и будешь.
   Сказал это пират, помолчал, убедился, что я перечить не стану, и прямиком к индикаторам. Меня отпихнул и Леониду по-хозяйски за попку - щип! Она, бедная, ойкнула, но тоже молчит, боится.
   Стоит пират, на индикаторы смотрит, впечатляется. Помолчал немного, в свой огонек ткнул и спрашивает, знаем ли мы, почему у него одного лампочка зеленым светится.
   - Я, - говорит, - такое место нашел! Сказка! Отсюда далековато, зато условия королевские. В скале проход есть, за ним лестница, а еще дальше - коридор. Длинню-ю-ющий! Неделю по нему идти будешь, а до конца все равно не дойдешь. Там, - куражится пират, - даже фонари есть. Только они пока не горят. Но это ничего, раз я коридор отыскал, то какой-никакой генератор тоже найдется.
   Сказал он это, усмехнулся и обратно в сторону гор потопал. Шагов двадцать сделал, обернулся, улыбается нам щербато и рукой машет:
   - До встречи, неудачники!!! Надумаете помирать, меня на похороны позвать не забудьте!
  
   * * *
  
   Вечереет. Слушаю, как бурчит в пустом животе, и очень надеюсь, что Саше и Леониде этот концерт не слышен.
   - Надо за ним идти. Пока следы совсем не замело, - ежится Саша и снежинку с носа стряхивает.
   Леонида плечиками передергивает, недовольно глядит:
   - Даже если мы вход в этот бункер найдем, все равно там остаться нельзя. Правила же.
   - Так точно, правила, - хмыкает Саша. - Только они что запрещают? Ночевать всем вместе? Нет. Они запрещают ночевать на расстоянии меньше пятисот метров. А коридор в этом бункере длинный. Вот мы и рассредоточимся.
   Что тут скажешь? Слова дельные, да вот только сдается мне, не будет пират нашему визиту рад. Совсем не будет.
   Однако, время дорого, раз решили идти, надо пошевеливаться, пока совсем не стемнело.
   Идем. Давно поляну с индикаторами миновали, через три холма перебрались, овражек небольшой обогнули - вот уж и скалы недалеко. Только ведь они цепью тянутся - поди разбери, где пират расселину свою нашел. И следы в снегу, как назло, кончились. То есть, это сам снег кончился. Остановились мы, стоим, головами из стороны в сторону крутим. Вдруг слышу, шорох какой-то. Обернулся я: метрах в трех от нас Пират - стоит, трубой ржавой поигрывает, и взгляд у него нехоро-о-оший...
   - Чего приперлись?
   - Мы это... с предложением.- это Саша повернулся, вперед шагнул. - Поделись своим коридором, а? Тебе одному всё равно столько не надо. А мы тебе мешать не будем. Честно-честно.
   - Поделиться, значит, - хмыкнул пират и Саше двинулся. - Поделиться... А вот так не хочешь?!!
   Я и моргнуть не успел, как пират трубой замахнулся и Саше по лицу. Хорошо еще, паренек увернуться успел - только порез на скуле алеет. А пират как обезумел: орет, на нас кидается, от скалы гонит. А мы-то что сделать можем? Ничего. В общем, сбежали мы. Как зайцы сбежали. И такого стрекача дали, что только за холмом отдышаться остановились. Стоим, хрипим, друг на друга смотрим. А во взгляде у всех одно - осторожнее с пиратом быть надо. Если он на второй день таким зверем стал, что ж дальше-то будет?
  
   * * *
  
   На следующее утро просыпаюсь - холод такой, что шевельнуться страшно. Подкидывает нам планетка сюрпризы, ничего не скажешь. А я еще и голодный. Однако делать нечего. Надо выбираться. Встал я, к выходу из пещеры топаю. Смотрю, у самого выхода слой снега потолще, чем везде. Хотел я его собрать - пить-то тоже надо, да только рукой коснулся - а из-под снега хорек мой в сторону шмыг! Стало быть, со мной ночевал. Да оно и правильнее. Вдвоем всё веселее. Посидел хорек, усами пошевелил и как вчера:
   - Пйи-эт! Пйи-эт!
   - И тебе доброго здоровьичка! - улыбаюсь я.
   Ерунда это всё, конечно: никакой это не "привет". Ну, тявкает зверек странновато - что с того? А мне всё равно приятно. Как-никак, а живая душа с тобой поздоровалась.
   Не успел я из пещеры выбраться, как смотрю, топает ко мне Саша. На бровях иней, сам бледный, как полотно, зато глаза радостные. Улыбается, рукой машет:
   - Виталий Арсеньич! Виталий Арсеньич! Идите скорее, посмотрите, что я нашел!
  
   * * *
  
   Трещина в скале. Узкая-узкая - только боком и пройдешь - и ведет куда-то вглубь. Стою я, на нее смотрю, и, признаться, совсем мне не хочется по этой трещине куда-то пробираться. А Саша, словно мысли мои прочел, улыбается.
   - Вы, Виталий Арсеньич, не бойтесь, идите. Смотрите, что я внутри отыскал! Вон там, за валуном лежит.
   Вглядывась. Пленка там какая-то, в большой рулон скрученная.
   - Если ее несколько раз сложить, одеяло получится. - сияет Саша. - Главное - подоткнуть так, чтобы не дуло, а потом - спите себе, сколько влезет! Парник! Да вы не сомневайтесь, лезьте в щель! Может, себе что-нибудь найдете.
   Делать нечего. Полез я. Метров тридцать шел, выдохнуть боялся - а ну, как застряну. Дальше, правда, проход расширился чуток и на крошечный пятачок меня вывел. Пространства там - метра полтора - а в стороны еще три щели разбегаются. Нда, однако - задача. Куда податься-то?
   А пока я стоял да раздумывал, из левой трещины Леонида выглянула. И в руках у нее такой же рулон, как у Саши, только поменьше чуток.
   - Вы идите! - подталкивает она меня. - Может, себе что-нибудь найдете. Тут много разного хлама валяется. Я бы, - смотрит она на рулон, - с вами поделилась. Но правила, сами знаете, какие.
   Кивнул я Леониде и в соседнюю трещину нырнул. А она, как назло, совсем узкая, и через каждый десяток метров разветвляется. Я по этим извилинам часа три кряду пролазал, только ничего путного не нашел. Мусор какой-то и вправду частенько попадается, только зачем мне осколки стекла или проводки крошечные? Словом, совсем я на выход собрался, как вижу, банка лежит металлическая. На консервную не шибко похожа, да только кто его знает? Если в ней и впрямь еда, так она, может, и сгодится. Цапнул я банку - и быстрей на выход. Там хоть по-человечески размяться можно будет, а то совсем я заледенел.
  
   * * *
  
   Ночь уже. Темно, Холодно, страшно. Хорошо хоть, у Алли-Хала аж три луны есть, и все три в небе - льют на камни свет. Он хоть и зыбкий, да, по крайней мере, видно, что вокруг происходит.
   Забился я в пещеру, на собранные ветки сел, согреться пытаюсь и дурноту унять - нехорошо мне: из стороны в сторону шатает, мутит, и желудок дергает. Да оно и не удивительно - столько времени ничего не есть. И чего мне так не везет? Саша - пленку отыскал, Леонида - и пленку, и кулек какими-то семенами: скорлупка белая, а в ней ядрышко. Она одну такую семечку расколола, попробовала, говорит, ничего, съедобно. Один я - как последний болван с этой банкой. А в ней - ничего съестного. Я над ней два часа колдовал, открыть пытался. А крышка так примерзла - не отдерешь. В общем, только с Сашиной помощью и справился. Только рано мы радовались. Внутри не тушенка и не компот, а краска. Противная такая, ядовито-розовая. Накой она мне?
   Только успел об этом подумать, как гляжу - сидит передо мной мой хорек. Голову наклонил, смотрит внимательно-внимательно.
   - Есть очень хочется, - жалуюсь я. - Только взять негде.
   Услышал это хорек, фыркнул и к выходу из пещеры потрусил. "Вот, - думаю, - и этот меня бросил. И правильно сделал. Кому я, неудачник такой, нужен?". Вздохнул я, на бок улегся, колени поближе к груди подтянул и глаза закрыл. Может, хоть во сне еду какую-нибудь увижу.
   Только засыпать начал - чувствую, тычется что-то мне в лицо. Глаза открыл. Ага, хорек вернулся. И что-то с собой притащил. Привстал я. Смотрю - на полу пещеры, прямо перед хорьком веточка толстенькая лежит, и он эту веточку ко мне подталкивает:
   - Азьми! Азьми!
   -Не "возьми", - автоматически поправляю я, - а "возьми-те".
   Сказал - и самому смешно стало. Хорька вежливости учу! Однако делать нечего - надо подарок принимать. Беру я подношение, а это, оказывается и не веточка вовсе, а корешок какой-то. И, надо же, гибкий. И как он только в такую стужу не промерз? А хорек, тем временем, с лапы на лапу переступил и тявкает:
   - Еф! Еф!
   Надкусил я этот корешок, а он горький-прегорький - у меня аж челюсть свело. Отложил я его, сморщился. А хорек мне таким командирским-прекомандирским тоном:
   - Еф!!!
   А я бы и рад ослушаться, да с пустым желудком не поспоришь - уж лучше корешками горькими давиться, чем вообще с голоду помереть.
  
   * * *
  
   Ну, что я вам скажу: помог мне хорек. Можно сказать, спас. И продолжает спасать. Каждый день откуда-то эти корешки таскает и в пещере складирует. По чуть-чуть. Корешков пять-шесть за день. А это хоть и пакостная, а всё же еда. Я сейчас в плане провианта даже удачливее Саши с Леонидой оказался. За те три дня, что с похода к расселине прошли, у Саши запас печенья кончился, а у дамы нашей только семена в белых скорлупках остались. Но семенами-то не наешься. Я бы им показал, где корешки добывать, да только сам не знаю - хорек мне своих "грибных" мест не открывает: так шустро каждый раз убегает, что и не проследишь.
   Кстати, хоть и холодно тут до невозможности, хоть и есть толком нечего, а Саша с Леонидой, кажется, того, роман закрутили. Я-то, конечно, молчу - не мое это дело, да только разве не видно, как они друг на друга смотрят? Эх, молодежь-молодежь.
   А вообще, жизнь тут совсем не сахар. Каждый день одно и то же - подъем, и вперед - на поиски еды или еще чего полезного. А ведь эти, с орбиты, и клиенты их зачем-то за нами следят и деньжищи за это удовольствие платят. Интересно, на кого ставок больше? Я бы, конечно, на Пирата поставил. Он тут покрепче всех остальных окопался - я на индикаторы каждый день хожу смотреть - горит его лампочка зеленым и желтеть, похоже, не собирается.
   Да, чуть о главном не забыл. Мы за эти дни так и не поняли, что за зверушка по ночам возле нас гуляет, зато вчера следы на ящике с индикаторами нашли. Интересные такие следы. От когтей. И всё бы ничего, только вот ящик у нас железный, а когти в нем борозды по полсантиметра в глубину пропахали. И, судя по этим бороздам, лапка у нашей живности очень даже внушительная. Добрых сантиметров пятнадцать в диаметре будет. Я с тех пор, как эти следы увидел, ночью вполглаза сплю, всё вслушиваюсь, не идет ли кто, не охотится ли. Хотя, по большому счету, слушай, не слушай - толку всё равно мало. Захочет такой зверь тобой пообедать - всё равно не убежишь.
   А еще, тут с каждым днем холоднее и холоднее. А без тепла оно, знаете, как плохо? Мы полдня еду ищем, а потом - на большее-то сил все равно нет - в моей пещере отсиживаемся. Здесь, все-таки не так дует, как снаружи. Поначалу пытали огонь разжечь, только ничего не получается. Очков ни у кого нет - так что вариант с солнцем отпадает, да даже если бы и были - толку мало: облачно тут почти всегда. А искру камнем о камень выбить тоже не выходит. Это только в кино так бывает, щелк - и готово. А тут кроме пыли каменной и сбитых пальцев - никакого результата. Вот и сидим в холодной пещере: друг к другу придвинемся поближе и кажется, что хоть чуточку, а теплее. И всё бы ничего, только Саша каждый день об одном и том же, как заведенный: говорит, что не заберет нас отсюда никто. И даже победителя не заберут. Потому что, если мы на Землю вернемся, сразу на эту организацию настучим, куда следует. А оно им надо?
   И не хочется его словам верить, да только с логикой не поспоришь - уж больно всё очевидно.
  
   Вот за такими разговорами мы сегодня в пещере до вечера и просидели. Точнее, это Саша с Леонидой разговаривали. А я больше слушал. И не потому, что сказать нечего, а вот поверите ли - неловко. Головой-то я понимаю, что и разговор - штука обычнее обычного, и что выговориться иногда весьма невредно бывает, и что ближе вот этих ребят у меня сейчас никого нет, а вот же - мнусь, как первоклассник.
   А время, между тем, уже к ночи: пора расходится. Вышли мы из пещеры. Вдруг видим - в небе точка ярко-оранжевая плывет. И всё быстрее и быстрее. А потом - вжик - и исчезла. Интересно, конечно, что это было, да только спросить не у кого. Подумал я так, и ошибся. И пары минут не прошло, как со стороны площадки с индикаторами такой вой поднялся, что не услышать и вовсе нельзя. Ну, мы переглянулись - и туда.
   Прибежали. Так и есть. Орет наш индикаторный ящик. Орет, а у самого из корпуса тонкая пластиковая ленточка торчит. А на ней буковки. "Станция снята с орбиты по техническим причинам. Победителя заберет челнок".
  
   * * *
  
   Просидел я всю ночь в пещере - глаз не сомкнул. Всё о словах Сашиных думал. Не заберут нас отсюда. А если и заберут, так на Землю точно не вернут, неприятности им не нужны. Отвезут на какую-нибудь планету на окраине галактики, документы новые выдадут - и живи там без права выезда. А ведь домой страсть как хочется. И, стыдно признаться, не столько на Землю хочу, сколько просто в нормальные человеческие условия: чтобы кровать мягкая была, еда вкусная, ну и прочие блага цивилизации. А то ведь страшно подумать - мы тут уже больше недели, а я мало того, что щетиной до безобразия зарос, так ведь даже зубы ни разу не почистил. Бррр! Сказал и самому противно стало. Эх, не считают нас тут за людей. Совсем не считают.
   Утро. Холодное - сил нет. Выбрался я из пещеры, потянулся, иней с комбинезона стряхнул. Стою, думаю, куда бы податься. Вроде, на площадку бы сходить не вредно - на индикаторы счастья посмотреть, но, не поверите, лень. Идти туда не шибко близко, а нового все равно ничего не узнаю. У нас лампочки желтенькие, у пирата - зеленая. Кстати, мы его уже несколько дней не видели. Вот с тех самых пор, когда он нас от своих скал отгонял.
   А пока я у пещеры топтался да раздумывал, в какую сторону лучше пойти, смотрю, идет со стороны оврага Леонида, а за ней Саша. И прямиком ко мне. Гляжу я на них и стыд меня берет. Я, старый барсук, каждый день корешки лопаю, а они совсем с лица сошли. Тонкие стали, зыбкие. И, по-хорошему, надо бы им о хорьке моем рассказать, а я не могу. Засмеют ведь. Совсем, скажут, старик умом тронулся - с хорьками разговаривает. А ведь если бы они за хорьком проследили (они-то половчее меня будут), узнали бы, где эти корешки съедобные выкопать можно. А можно еще проще сделать - взять и этими самыми корешками поделиться. Нет, честное слово, если бы мне кто на Земле сказал, что я вот так всё под себя подгребу, а с голодными ребятами не поделюсь, в жизни бы не поверил. А теперь - пожалуйста, за милую душу. А всё почему? А потому, что на Землю ужас, как хочется. Хоть и говорит Саша, что не будет этого, а душе-то не объяснишь, душа всё верит, всё надеется, всё ждет.
   Подошли ребятки мои, стоят, на меня смотрят и молчат. И так мне это молчание не нравится - словами не выразишь. Вдруг вижу, толкает Леонида Сашу под локоть - легонько так толкает, чтобы я не заметил. Саша помедлил, вздохнул и говорит:
   - Витальарсенич, мы это... подумали тут - надо на космодром идти.
  
   * * *
  
   И, не поверите, топаем мы на космодром - взывать к человечности двух оставшихся на планете пилотов. Я-то, признаться, думал, что там народу побольше осталось, но Саша утверждает, что только эти двое и есть - это он еще на станции краем уха чей-то разговор подслушал. Мол, люди только для флаера и челнока нужны, а об остальном роботы и защитная система позаботятся.
   А космодром, скажу я вам, совсем не близко. Это только когда с флаера вниз смотришь, кажется что - вжик - и прилетели. А на своих двоих добираться - то еще удовольствие. И ладно, если бы мы по дороге шли, а тут же сплошные камни. Раз за разом валуна на валун - голова кругом идет, спину ломит, а сердце так от этого альпинизма заходится, что подумать страшно. И заметьте - это у меня, который плохо ли, хорошо ли, а корешками питается. А ребяткам моим каково?
   И это еще цветочки. Леонида, вон, на зверя нашего жаловалась. Говорит, пока мы вчера к ящику с индикаторами бегали да сообщение о снятии станции с орбиты читали, кто-то в ее овраге похозяйничал. Ветки собранные раскидал и пленку, которую Леонида как одеяло использует, подрал.
   А мне от этих новостей совсем нехорошо становится. Раньше-то зверь только по ночам выходил и ни нас, ни жилищ наших не трогал, а теперь не побоялся, похозяйничал в овраге. А что ему завтра в голову придет? А послезавтра?
  
   Весь день мы шли. И только когда сумерки спускаться начали, космодром в долине показался. Метров пятьсот до него, а измотались мы - сил нет. Одна надежда, что пилоты людьми окажутся - отдохнуть пустят, а, может, и накормят чем. Однако сначала самих пилотов разыскать надо. Зданий вокруг космодрома много, поди разбери, какое из них нужное.
   Но едва мы с холма спуститься успели, ка-а-ак что-то загудит! Я бы еще час голову ломал, что это за звук такой, а Саша, молодец, сразу догадался - говорит, это защитная система нас засекла: гудит, сообщает, что на космодроме гости незваные объявились.
   И точно. Минуты не прошло, как в дальней постройке дверь отворилась, а из нее два человека. Неторопливо идут, уверенно. И с лазерами наперевес.
   Подошли они, метрах в пятидесяти остановились и кричат нам, чтобы убирались мы отсюда подобру-поздорову. А нам, сами понимаете, вот так взять и уйти - никакого резона нет. Выходит, зря мы сюда добирались, зря на человечность их надеялись. Пробуем мы до них докричаться, в чем дело, объяснить, да только без толку. Смотрят на нас пилоты, лазерами грозят и снова требуют космодром покинуть. Вдруг вижу, тряхнула Леонила головой, вперед решительно смотрит.
   - Я, - говорит, - к ним пойду. По-человечески всё объясню.
   Саша-то, конечно, ее удержать пытается, на лазеры указывает. А Леонида головой качает и улыбается:
   - Не тронут меня. Они, какие-никакие, а всё-таки люди. В женщину стрелять не станут.
   Сказала это, из Сашиных рук вывернулась и вперед пошла. Ровно так идет, не торопится. И такая в ней уверенность, что даже я сомневаться перестал. И в самом деле - не поднимется у них рука на женщину. Тем более - на безоружную.
   И в самом деле, стоят пилоты, стрелять, вроде, не собираются. Только громче прежнего кричат, чтобы мы уходили. Ну, и пусть кричат, если им так хочется - от крика большого вреда не будет. А Леонида, между тем, уже до первых зданий почти дошла. Еще чуть-чуть и с камней на ровный бетон переберется. Вдруг вижу, выскакивает из-за валуна мой хорек, под ноги Леониде кидается, кружит, шагу ступить не дает. Только она его замечать не хочет - всего на мгновение приостановилась, в сторону шагнула и дальше пошла.
   И тут - шаррах! - вспышка. И такая она, зараза, яркая, что у меня аж слезы из глаз потекли. Едва проморгался, вижу, лежит Леонида на земле, не двигается, а перед ней кусок защитной сетки прямо в воздухе висит, голубым светится и искрит. Вот ведь оно что - знал, знал хорек, что сетка тут есть. Человеческому глазу она не видна, а зверь ее, видать, чует.
  
   * * *
  
   Ночь. Сижу в своей пещере. И время позднее, и устал, как собака, а уснуть не получается. Да и о каком "уснуть" речь, если я даже на корешки, которые хорек приволок, смотреть не могу - всё за нее, за Леониду волнуюсь. Ой, беда-беда. И что делать - непонятно.
   Я на космодроме такого страху натерпелся, словами не передать. Леонида на земле лежит, не двигается, не дышит и лицо бледное-бледное. Я даже, прости Господи, решил, что всё - умерла она. Ан нет. Живая. И спасибо за это Саше сказать надо - вытащил он ее с того света: задышала Леонида помаленьку, а потом даже говорить начала. Только толку от этого "говорить", если она пальцем пошевелить не может без того, чтобы от боли не вскрикнуть? И уж чего мы только с Сашей не делали, как только не просили пилотов ее к себе забрать, под крышу, в человеческие условия. Только толку от наших просьб никакого. "Не положено" - вот и весь ответ. Делать нечего. Поднатужились мы, подняли Леониду, да обратно и потащили. А дело это тяжкое: я не мальчик, да и тяжелее книги давно ничего не поднимал, а Саша хоть и молодой, но три дня ничего не евший - отощал - посмотреть страшно. Так что даже для двоих такая ноша ой, какой тяжелой показалась. Почти всю ночь тащили. А она, ночь-то, здесь подлиннее дня будет. Измотались, как не знаю кто. А когда до обрыва, наконец, добрались и Леониду туда спустили, сами на землю рухнули - сил встать нет. Только правила для того и писаны, чтобы им подчиняться. Посидели мы, отдышались и пошли каждый в свою сторону, потому как "ночевать на расстоянии, меньшем пятисот метров" не положено.
   Вот и сижу я. Жду, когда солнце взойдет, чтобы Леониду пройти проведать можно было. Кстати говоря, очень мне повезло, что я именно тут, в пещере обосновался. Уже часа два, как ветер всё сильнее становится. И если мне за каменными стенками холодно, что уж о Леониде с Сашей говорить?
   Нет, вы только посмотрите! Не успел я мальчишку нашего рыжего вспомнить, как он за дальними валунами показался. Нормального рассвета дождаться не может! Небо только-только в розовый окрашиваться начинает, а он уже тут - стало быть, когда из своей оранжереи выходил, совсем темно было. Хорошо, если камеры его не засекли, а то ведь и на неприятности нарваться можно.
   Странное дело: с Леонидой такое несчастье, отдыха - никакого, а Саша улыбается. Хитро так, с искоркой в глазах. Придумал что-то. Как пить дать. Ну, ничего, сейчас мы это узнаем.
   Нырнул Саша в мою пещеру, рядом, у стены, сел, капюшон зачем-то стянул и на меня поглядывает. Понятное дело, ждет, когда я спрошу, в чем дело. Эх, была бы ситуация другая, я бы точно время потянул - посмотрел бы, как мальчишка выкрутится; а сейчас, извините, не до того. Спрашиваю, что да как. А Саша еще ярче улыбается:
   - Я, Витальарсенич, знаете, что придумал? Как правила обойти! Помните, они там говорили, что ничем делиться нельзя.
   Киваю. Помню, Саша, конечно, помню. Потому и корешков вам с Леонидой не предлагал. Свинство это, конечно, но такой уж я трус и глупец - мало того, что правила нарушить боюсь, так еще, дурья моя голова, выжить и на Землю вернуться надеюсь.
   - Так вот, - продолжает Саша, - я и решил, что если я какую-то вещь выброшу, а Леонида ее "случайно" найдет - это же не подарок будет?
   Усмехаюсь. Хитер мальчишка, ой, хитер!
   А Саше только того и надо. Щурится он на горбушку солнца, что над горизонтом появилась, и рассказывать продолжает:
   - Ну, я так и сделал. Взял свою пленку, ну, ту, которой ночью укрываюсь, на плечи накинул - вроде мне холодно - и до оврага дошел. А там дело за малым: стянул ее с преч, да поглубже в кусты и забросил. Она как раз возле Леониды приземлилось, а она его оп - и к себе подтянула. Девочка моя замеча...
   Осекся Саша, замолк на полуслове, глаза опустил. Только чего их опускать? Я им не сторож, а он - не мальчишка, который яблоки тайком через забор таскает. Взрослый человек: ему и решать, что да как.
   А пока я об этом думаю, поворачивается Саша и начинает со своего рукава ворсинки какие-то обирать. Я поначалу решил, что это с моего хорька насыпалось, а потом гляжу - нет, не его шерсть. А чья тогда?
   Спросил я Сашу об этом, а он плечами пожимает. Говорит, когда ночью к себе в оранжерею пришел, там уже эти шерстинки были. Много-премного. Будто стригли кого.
   Слушаю я его, и всё внутри холодеет. Выходит, пока мы на космодроме справедливости искали, ночевал в Сашиной оранжерее наш зверь. Днем ночевал. И ведь не побоялся, пришел. Может, просто тепла искал, а может, и чего поболее. Эх, знать бы, чем эта тварь питается. Хотя надежд на приятный ответ все равно мало: зверь крупный, когтистый и, скорее всего, не травоядный. А раз так, мы у него в списке потенциальных завтраков-ужинов значимся.
   Помрачнел я. Да и как нет помрачнеть, когда в голову мысли одна другой противнее лезут. А Саша, как почувствовал, что у меня на душе кошки скребут, ррраз - и на другую тему перешел.
   - Думаю я, Витальарсенич, надо нам снова к горам идти. Вдруг вход в катакомбы найдем, где Третий прячется.
   Я даже поперхнулся. Какой-такой "Третий"? Неужели к нам на планету еще кого-то подселили, а я, растяпа такой, это дело успешно проворонил? А потом дошло. Третий - это Пират мой. Нам же тут номера дали! Саша-то пиратоского имени не знает, вот и называет его по номеру.
   - А зачем, - спрашиваю, - нам снова в катакомбы? Мы, вроде, и здесь, нормально устроились.
   Качает головой Саша:
   - Это вы устроились, а Леониде сейчас в овраге каково? Вооот. А если мы дополнительный вход в катакомбы найдем, сможем ее туда перевести. А, может, и для нас место сыщется. Не нравится мне в этой оранжерее. Три стенки, это, конечно, хорошо. Только вот от ветра они не спасают - холодно там, ужас. Словом, идти надо. И чем раньше, тем лучше.
  
   * * *
  
   Сказано - сделано. Идет к горам. Осторожно идем, не напрямик, а всё больше в сторону забираем, чтобы Пирата не встретить. А идти, я вам скажу, тяжело. Мало того, что после того, как мы Леониду от космодрома тащили, каждая мышца болит, так еще и ветер в лицо. А он сегодня такой, что врагу не пожелаешь: если путь через низину лежит - еще ничего, а если наверх выбираться приходится - и вовсе ужас. Давишься этим ветром, снежинки колючие глотаешь, сгибаешься едва не пополам, да только о том и думаешь, как бы на ногах удержаться. Не ветер - ураган!
   Нехорошо, конечно, что он именно сегодня поднялся, но во всем свои плюсы. Шел я так, согнувший, шел, и вдруг - что за диво - вижу консервную банку. Я к ней - не дай Бог, думаю, ветром унесет. Успел. Поднял ее, рассматриваю. А она открытая - кто-то уже до нас полакомился. А тут и Саша обернулся. Видать, заметил, что меня рядом нет. Видит он у меня в руках банку и так шустро подбегает, что мне аж стыдно стало. Вон как изголодался мальчишка! А Саша, тем временем, банку у меня отобрал, крышку подальше отогнул и по стенкам пальцем возит - остатки еды соскоблить пытается. Только там тех остатков - курам на смех. А вот запах остался. Тушенкой эта банка пахнет. Эээх, как только о мясе с жирком подумал, весь слюной изошел. И это притом, что там, на Земле, я мяса уже лет пять, как не ел - врач посоветовал, да и Лидия Васильевна моя настаивала, говорила, что в нашем возрасте, растительная пища куда полезнее. А ведь я бы сейчас за такую банку тушенки, не задумываясь, душу продал.
   Переглянулись мы с Сашей, и вижу, он о том же думает. А еще о том, что человек, который так легко банку с остатками тушенки выбросил, в банках этих, скорее всего, не ограничен.
   Однако, делать нечего. Бросили мы эту жестянку и дальше пошли. Только смотрю я, Саша все чаще и чаще останавливается, а если идет, то качается из стороны в сторону. Догнал я его, за плечи обнял. Плохо парнишке. Раньше он хоть как-то держался, а как еду увидел, весь с лица сошел, и взгляд у него детский-детский. И просит этот взгляд пожалеть, согреть, от беды спрятать. Да только что я сделать могу, чем поделиться? Корешков, и тех с собой нет. В общем, стояли бы мы там еще неизвестно сколько, если бы от валуна, что справа от нас лежал, что-то не отскочило. Да не просто отскочило, а резко, со свистом - так, что даже сквозь шум ветра слышно стало. Тут Саша и ожил: меня в одну сторону толкнул, сам в другую прыгнул. Приподнимаю я голову, от каменной пыли отплевываюсь и вижу - на возвышении, там, где мы пять минут назад банку из-под тушенки разглядывали, Пират стоит. Поверх комбинезона на нем куртка черная надета, а руках автомат. Я, правда, в оружии совсем не разбираюсь, но выглядит эта штука очень внушительно. Ой, допрыгались мы, ой, влипли! Мало того, что сами безоружные, так ведь и спрятаться негде. Валуны вокруг есть, но ведь низкие, клоп их закусай! Да и Пират на месте не стоит -- вальяжненько так к нам спускается, неторопливо.
   Подошел он, метрах в десяти остановился и кричит нам, чтобы мы поднимались, потому что у него к нам разговор серьезный есть. Мы с Сашей переглянулись и - делать-то все равно нечего - встаем, пыль с колен отряхиваем. А Пират как издевается - автомат то на меня, то на Сашу наводит. Побаловался чуток, ствол вверх поднял и два раза в воздух пальнул. Видать для острастки.
   А чего нас стращать? Нам и без того страшно. Мне, по крайней мере, точно. Ну, ничего. Сейчас главное не на самом деле не бояться, а Пирату страха не показать. Может, и сработает. Кошусь в сторону Саши и вижу, что он тоже бодрится: спину выпрямил, руки на груди скрестил, подбородок поднял - ну, чисто Александр Македонский.
   А Пират, тем временем, автомат опустил и ближе подошел:
   - Я, - говорит, - к вам с вопросом.
   - Хорошенькая система, - думаю, - сначала из автомата палить, а потом вопросы задавать.
   Однако Пират моих мыслей не слышит, а потому продолжает, как ни в чем не бывало:
   - Что-то неважно вы, ребята выглядите. Тощие какие-то, бледные. Еда, небось, кончилась? А кушать, - скалится Пират, - наверное, хочется? То-то же. А я в своем лабиринте столько полезного отыскал, живи - не хочу. И консервы, и барахлишко всякое. Генератор - и тот откопал. Всё у меня есть, одно только не хватает. Бабу хочу. - сказал, на Сашу внимательно посмотрел и продолжает. - А она у вас есть. Так что, давайте-ка, ребятушки, вот что сделаем. Вы ее к вечеру сюда приводите, а я вам за это ящик тушенки и... и на неделю забываю о вашем существовании. И он, - тычет пират в автомат, - тоже забывает. Обещает на вас не охотиться, не стрелять и вообще быть паинькой. Согласны, родимые?
   Нет, я, конечно, понимал, что Саше это всё не понравится, но что он так среагирует... Словом, не успел Пират фразу закончить, как Саша ужом извернулся, с земли какой-то булыжник подхватил и как в Пирата зашвырнет. Честное слово, попал бы по голове - конец Пирату. Но тот, на свое счастье, увернуться успел. Потом замер на миг, усмехнулся, автомат вскинул и рычит:
   - Вот вы, значит, как. А я с вами по-хорошему хотел. Ну, ничего, сейчас вы, сучье отродье, у меня попляшете.
   Сказал и давай одиночными палить. Не прямо в нас, а в камни, что рядом лежат. И с каждым выстрелом пули всё ближе и ближе ложатся. Не выдержал я, побежал. Бегу, камни из-под ног осыпаются, сердце ухает, мысли в голове путаются, а всё равно бегу, хоть и понимаю, что Пират сейчас у меня за спиной, что стоит ему захотеть - и пиф-паф - станет на свете одним библиотекарем меньше. Краем глаза Сашу заметил: тоже бежит, только в другую сторону. Пригибается, петляет, что твой заяц, от пуль уворачивается. А над землей хохот летит - смеется Пират, по нраву ему такая игра, ой, по нраву.
   Нырнул я в какую-то лощину, несусь по камням, а куда несусь - понятия не имею. Сейчас главное подальше от этого сумасшедшего сбежать. А лощина моя тем временем сужается и вглубь уходит. Еще чуть-чуть и стены локтями задевать начну. А Пират, между тем, не отстает, нет-нет, да и чиркнет пуля где-то рядом. У-у-х, едва не упал! Нет уж, беги, Витальарсенич, беги, старый. Шкуру свою спасай.
   Вдруг вижу, справа пещерка какая-то. Ну, я силы собрал, и в нее - шасть! Думал, за ней ходы-катакомбы начнутся, спрячусь я в них, не найдет меня Пират. Ага, как же! Не успел через край пещеры преступить, как чувствую, лечу я куда-то. Вниз, вниз, вниз... А потом, ррраз - и под воду ушел. Да глубоко так, что прямо ужас взял: выберусь - не выберусь? Однако ничего, всплыл. Вода холоднющая, сил нет. Барахтаюсь я в ней, зубами от холода стучу, выбраться пытаюсь, только поди разбери в какую сторону грести, когда вокруг темнота кромешная. Вдруг слышу - тявканье знакомое. Да громко так - даже сквозь плеск воды слышно:
   - Ю-да! Ю-да!
   Надо же! Никак, мой хорек? А "ю-да, ю-да" - это, надо думать, "сюда, сюда"? Да оно, собственно, и неважно. Главное что? Главное, если хорек тут оказался, да еще и меня зовет, стало быть он не в воде барахтается, а на твердой земле стоит.
   Развернулся я, плыву на голос, а сил с каждой минутой всё меньше и меньше. Комбинезон насквозь промок, ботинки ко дну тянут, еще чуток и потону тут к чертовой матери. Подумал и аж самому смешно стало. Слышала бы моя Лидия Васильевна, какими я тут словами выражаюсь. Я ведь там, на Земле, даже соседского пса паразитом назвать не мог. Во, как.
   Плыву я, а голос хорька моего все ближе, все звонче, и даже эхом каким-то отдается. Гребок, еще гребок и... вот он, берег. Поднатужился я, за камни зацепился, да и выволок свою пенсионную тушку из воды. Лежу носом в землю, отдышаться пытаюсь. Да только какое там "отдышаться", когда от холода всего так и колотит? А хорек у лица вьется, повизгивает, словно хочет от меня чего-то. Нет, надо, надо встать. А то так, чего доброго, и до воспаления легких недалеко. Уперся я ладонями в камень, напрягся, на четвереньки встал. По-хорошему, на ноги подняться надо бы, да только сил нет. А хорек, тем временем, меня за рукав тянет, вроде как, за собой зовет. Ну, я за ним и пополз. И, знаете, даже хорошо, что в полный рост не выпрямился. Хоть и не видно здесь ничегошеньки, а все равно понятно, что своды у этой пещеры низкие: кашлянешь, а эхо гулко-гулко отзывается, да и я, пока пять метров прополз, уже пару раз успел головой о что-то твердое приложиться. Так что если бы я тогда встать попытался, скорее всего, снова в речку бы рухнул. А оно мне надо?
   Ползу я, ползу, уже давно ладони в кровь стер, уже вода на комбинезоне в ледяную корку превратилась и при каждом движении хрустит и вниз осколками срывается, а остановиться всё равно нельзя. Холод, он ждать не будет. Да и хорек мой всё тявкает, всё за собой тянет.
   Не знаю, сколько мы по этим пещерам лазали, да только постепенно плеск воды тише стал, а потом и вовсе на нет сошел. Стало быть, отошли мы от этой подземной речки, в сторону от нее свернули.
   Колени болят, словами не опишешь. Они сначала покалывать начали, потом онеметь пытались, а сейчас при каждом шаге такая боль, что дыхание перехватывает. Одна радость, уже минут десять, как впереди свет показался. Маленькая точечка света. Вот к ней я и ползу. Уже очертания стен различать начал и впервые за все время, что тут, под землей нахожусь, хорька моего разглядел. Скачет он впереди, к свету спешит.
   Уффф... Выбрался. На камень сел, к скале прислонился, на солнце смотрю. Холодное оно, не наше, а после пещер таким родным кажется, что не опишешь. Всё бы ничего, если бы ветер. Он по сравнению с утром раза в два сильнее стал. Пыль по земле несет, камушки мелкие с холмов роняет и свищет, свищет, свищет... Бррр... Одна радость, что меня край скалы закрывает.
   Посидел я, отдышался, хорька погладил. Избавитель мой. Кабы не он, утонул бы я в подземной речке, и не солнышка мне, ни надежды на возвращение, и уж конечно, никаких розовых океанов.
   Подумал я про надежду и про Сашу вспомнил. Как он? Сбежал - не сбежал? Где прячется? Одни вопросы и ни одного ответа. А ведь если призадуматься, ему опасность поболее моей грозит. Мало того, что Пират по окрестностям с автоматом шастает, так ведь и пилоты с космодрома не идиоты - должны были видеть, как Саша пленку в овраг отбросил, а что такими вещами на этой планете просто так не разбрасываются - даже ребенку понятно. А за такое нарушение, сами помните, что положено.
   Однако рассиживаться нельзя. Надо вставать, искать свою пещеру. И если я правильно мыслю, то пиратовы горы где-то за моей спиной быть должны. Значит, чтобы к пещере выйти, надо мне вперед и налево. Ну, или примерно так. Кроме того, хорек помочь должен. Он тут куда лучше меня ориентируется.
  
   * * *
  
   Дошел я таки до своей пещеры. Но как дошел - какими путями и муками! Подземная речка меня, оказывается, куда дальше занесла, чем мне поначалу казалось. И если бы не хорек, я бы точно решил, что в расчетах ошибся и не в ту сторону пошел. Целый день шли, только под вечер к пустырю вышли, где ящик с индикаторами счастья установлен. Поглядел я на них мельком: у Пирата лампочка, ясное дело, ярко-зеленым горит, у Леониды ровным желтым светится - стало быть, полегчало ей маленько - а вот у нас с Сашей лампочки розовым мигают. Да оно и не удивительно.
   А теперь - спать, спать, спать.
  
   * * *
  
   Проснулся - Боже ж ты мой, как мне плохо. Озноб бьет, спина болит, а при каждом вздохе в груди все так хрипит и сипит, что подумать страшно. Вот оно, купание в подземных речках. Поскрипел я, поскрипел, да и решил вставать. С трудом со своей лежанки из веток поднялся, по полу пошарил - два корешка нашел. Жевать-то я их жую, а глотать больно - по горлу словно наждаком туда-сюда шоркают. Эх, надо пойти Сашу проведать. Надеюсь, он поудачливей меня оказался.
   Подумал я так и к выходу из пещеры поковылял. Глянул на солнце и обомлел. В зените оно. Это ж сколько я проспал? Всю ночь, и еще полдня. Да, силен ты дрыхнуть, Виталий Арсеньевич, силен.
   Потоптался я у порога, по сторонам поглядел и даже улыбнулся чуток - ветра почти нет. Ушел вчерашний ураган, как будто и не было его. Однако надо трогаться. Только вот куда сначала пойти? К Саше или к Леониде? К Саше, конечно, правильнее было бы. Но оранжерея его от меня далековато, а Леонида хоть и на немного, а всё ж поближе, да и внимание ей ничуть не повредит. Не каждый день человека током шарахает.
   Подумал я так и пошел.
   Тяжело идти. Слов нет - как тяжело. Раньше я до Леониды минут за двадцать добирался, а сейчас, судя по ощущениям, никак не меньше часа топаю. А ведь мне еще в овраг спускаться. И за что мне всё это?
   Вдруг слышу, кто-то меня по имени-отчеству зовет. Оборачиваюсь. Надо же - Леонида! Сама из оврага выбралась. Стоит, к валуну привалившись, и мне рукой машет.
   Ну, я к ней и побежал. Это, правда, только говорится, что побежал - на самом деле, поковылял, из стороны в сторону переваливаясь. Кости мои старые заскрипели, завозмущались, но тут, извините, не до них. Остановился я перед Леонидой - ох, и бледная же она! - хочу про нее да про Сашу расспросить, а не могу: пополам меня кашлем согнуло, внутри как ножом острым режет, кажется, еще чуток - и вместе со словами легкие выкашляю. Потом, конечно, отпустило, но пока снова нормально задышал, целая вечность прошла - никак не меньше.
   - К-как вы? - спрашиваю.
   - Сегодня уже получше, - вздыхает Леонида и ежится. - Только вот мерзну всё время. Как ни кутаюсь, как пленку на себя не наматываю, все равно холод пробирает. - помолчала она и спрашивает. - А Саша не с вами?
   Вот и приехали. Отчего ж ему со мной быть, когда каждый в своей норке до рассвета сидеть обязан? И вообще я его со вчерашнего утра не видел. Только ведь я этого Леониде не скажу - ей сейчас нервы трепать не к чему.
   Почесал я бровь и говорю:
   - Не, Саша не со мной. Наверное, у себя в оранжерее отсыпается. Я, видите, тоже до полудня провалялся. Так что - ничего удивительного. Спит мальчик, отдыхает.
   Только враль из меня никакой. Да и у женщин интуиция куда лучше нашей, мужской, работает. Смотрит Леонида на меня, головой качает:
   - Не договариваете вы чего-то Виталий Арсеньевич. Да и Саша всегда рано встает. Он ведь ко мне каждое-каждое утро приходил. А сегодня... сегодня вот не пришел.
   Деваться некуда. Пришлось рассказать ей и про банку из-под тушенки, и про Пирата, и про речку подземную. Одним только ее успокоить смог:
   - Я, - говорю, - вчера под вечер на пустыре был, индикаторы видел. Горит Сашина лампочка, стало быть, он жив-здоров, беспокоиться не о чем.
   Только женщины - они ж такие - им только повод для паники дай, весь мир с ног на голову поставят. И Леонида туда же: заметалась из стороны в сторону, на щеках румянец выступил. Стоит, губу покусывает и просииительно так на меня смотрит:
   - Пойдемте, - говорит, - Виталий Арсеньевич, к нему. Ну, пожааалуйста. Я пока своими глазами не увижу, что с ним всё хорошо, не успокоюсь.
   Ну, с женщиной спорить вообще штука бесполезная, а уж мне, с моей робостью, такое и подавно не светит. Переглянулись мы с Леонидой, друг друга под руку взяли и медленно-медленно в сторону Сашиной оранжереи пошли.
   Метров пятьсот всего одолели, а уже понятно: храбрилась Леонида там, у оврага, неправду говорила. Ничуть ей не лучше. Через каждые пятьдесят метров останавливаемся, чтобы она отдышаться и маленько отдохнуть могла. Я ее, как умею, разговорами развлекаю, только вот не уверен, что она меня слушает. Посмотришь на нее - страшно становится. В глазах такое выражение, будто все силы у нее только на то и уходят, чтобы посреди камней в обморок не упасть. Да и я, по большому счету, ничуть не лучше. То закашляюсь и никак остановиться, не могу, то поясницу так прострелит, что хоть тут, на месте, и помирай.
   Вот с такими приключениями мы до Сашиной оранжереи и добрались. Какая-то сотня метров осталась, а Леониду ноги не держат. Посадил я ее на камень, а сам к оранжерее топаю. И чем ближе подхожу, тем больше мне кажется, что лежит там на земле кто-то. Да, собственно, кому бы там быть, как не Саше. Странно только, что он прямо так, без подстилки спит. Земля-то леденющая.
   Подошел. И впрямь Саша. Лежит, руки под головой скрестил. Спит как младенец. Окликаю его. Раз, два, три. А он что-то не просыпается. Я ближе подхожу, а про себя думаю, как он сейчас удивится, когда увидит, что я его будить пришел. А зрение-то у меня не очень. Вижу, блестит что-то у Сашиной шеи, а что - разобрать не могу. Думал, пленка, которой они с Леонидой укрывались. Я руку протягиваю, пленки касаюсь и - ойй! больно! Гляжу, а на пальце кровь. Порезался. Только как - непонятно. Я на колени становлюсь, пленку эту колючую получше разглядеть хочу, и вижу, что не пленка это, кусок стекла. Большой. Широкий. И торчит аккурат из Сашиной шеи. Боже ж ты мой. Сердце разом оборвалось. За что? Сашу-то за что?! Мальчишка ведь совсем. Пусть, пусть это все сном будет. Ну, пожалуйста. Вот я сейчас возьму и проснусь. И в своей пещере окажусь, рядом с хорьком, а на улице ночь. Ну, пожааалуйста!!!
   Только мечты всё это. Нет тут ни хорька, не пещеры, да и время давно за полдень перевалило. Тронул я Сашу за плечо. Повернуть хотел, да стекло не дает. Ровно вошло, глубоко. Сорвалось с крыши, да шею-то насквозь и прошило - нижний край в мелкие камешки у самой земли зарылся. Это всё он, ветер, виноват. Он стекло отколол, он его в мальчишку вогнал. А ведь Саша в этой оранжерее спасения от холода искал. Искал да не нашел. Лежит теперь - лицо бледное, аж до синевы, на щеку иней лег, а глаза открытые. И нет в них ни страха, ни удивления, только холод один.
   Вернулся я к Леониде. А она уж вся извелась:
   - Что это вы, Виталий Арсеньевич, так долго? Сразу же видно - нет там никого. Саша бы нас первый увидел - встретить бы вышел.
   И надо бы ей всё объяснить, надо, что случилось, рассказать. А у меня сил нет. В горле ком стоит, руки дрожат. Ох, Господи, как быть, что делать? Сел я на камень рядом с Леонидой и в небо смотрю. А она как почувствовала что-то. Мне в рукав вцепилась, в глаза заглядывает, ответа требует.
   Вдохнул я, с силами собрался:
   - Нет больше Саши, - говорю. - Нет, его. Нету.
  
   * * *
  
   Похоронили мы мальчишку. Надо было бы, конечно, по-человечески, в землю, только ее тут не найти - сплошь камни. Укрыли мы его осколками стекла. Со всех сторон много-много слоев положили. Стекло на солнце бликами играет, и издалека кажется, что вершина это горная, снегом укрытая.
   А Леонида одно стеклышко, коих в оранжерее после урагана много пооставалось, подняла и с собой забрала. На память. Спрятала его в карман на груди и чуть что - туда рукой тянется, ткань поглаживает и губами шевелит, словно разговаривает с кем.
   Плохо день начался. Да и как продолжится - непонятно. Леониде, конечно, сейчас самой до себя, а я кое-что неприятное заметить успел. Снег здесь всегда сухой идет, пухом на камни ложится, не смерзается, к земле не липнет. А тот ураган, что ночью ярился, весь снег и посдувал. Его и вначале не густо было, а теперь, считай, и вовсе не осталось. А источника воды мы за всё время так и не нашли. Стало быть, пить нечего. Можно, конечно, вернуться к тому месту, где меня хорек из подземной реки вытащил - только далеко это. А набрать воду так, что ее хоть небольшой запас оставался, не во что. Ни ведра у нас нет, ни фляжки завалящей. Одна надежда, что в овраге, где Леонида ночует, немного снега осталось - низина все-таки.
   С такими мыслями мы до пустыря и дошли. Посмотрели на лампочки. У Пирата, ясное дело, зеленая, у нас с Леонидой розовые, а Сашина вообще не горит. Э-эх, дела-дела... Однако устали мы оба, отдохнуть надо. Я Леониде насовсем в мою пещеру переселиться предлагал, да только она отказывается, к себе вернуться хочет. Но дойти до оврага мало, в него еще спуститься надо. А таким двум калекам, как мы - это, ой, как непросто. Казалось бы - какой-то десяток метров вниз, а трудов-то, трудооов. Земля на склонах смерзшаяся, твердая, уцепиться практически не за что. Но ничего, справились кое-как, сползли.
   Снег на дне оврага и впрямь есть. Только мало его, совсем мало. Редкие-редкие островки кое-где между деревьев остались. Мы этот снег давай горстями сгребать - а он противный, с пылью каменной, на зубах скрипит, язык холодом обжигает.
   Давлюсь я этой талой водой, да за бок держусь - колет в нем так, что вдохнуть больно. Потом взгляд на Леониду перевел и вижу: застыла она. Одна перчатка на коленях лежит, другая рядом на земле валяется, а глаза широко-широко распахнуты и куда-то вдаль смотрят. Я только двинуться хотел, как Леонида моргнула и шепчет едва слышно:
   - Замрите!!!
   Скашиваю я глаза в сторону, и едва сдерживаюсь, чтобы на ноги не вскочить и что есть духу отсюда не рвануть: метрах в пяти слева от меня рысь. А размер-то, размер!!! Любому медведю фору даст. И весит, судя по виду, не меньше тонны. Вот, кого в железном ящике привезли, вот кто в Сашиной оранжерее спал, вот, кто следы от когтей на коробке с индикаторами оставил. Смотрит рысь на нас - не мигает: глаза рыжие, чуть раскосые и такой в них холодный расчет светится, что не по себе становится. Обошла рысь куст, через ветку сухую переступила - и к нам идет. И что делать - непонятно. Бежать смысла нет - враз догонит, на месте сидеть тоже не шибко хочется, а секунды-то тикают, тикают.
   Совсем близко рысь подошла, в каком-то шаге от меня остановилась. Каждую шерстинку на морде видно. Стоит она, шею вытянула и меня внимательно-внимательно разглядывает. Я даже дышать перестал. Всё, думаю, тут мне и конец. Прощай, Леонида, прощай, пират, прощай, розовый океан - не смогу я на твоем бережку посидеть, чаек покормить, да морем полюбоваться - слопает сейчас меня эта тварь, как пить дать, слопает.
   Вдруг слышу - сверху шебуршение какое-то доносится. Я только голову повернуть успел, а рысь одним прыжком метров пять одолела и уже вверх по склону карабкается. А там, наверху, хорек мой. Тявкнул что-то и давай улепетывать. Рысь, понятное дело, за ним.
   Подождал я, пока рысь подальше от оврага отбежит, и Леониду за руку с земли тяну, поднять пытаюсь. Уходить надо, пока эта тварь не вернулась. А Леонида, как ребенок маленький, упирается, головой из стороны в сторону мотает:
   - Не пойду я, Виталий Арсеньевич. Тут останусь.
   Только этого мне сейчас не хватало! Не хочу я с ней душеспасительных бесед вести. Не сил, ни времени на это нет. Но и тут мне повезло: попрепирались мы с минуту, но встала-таки Леонида, пошла. Сама пошла, на меня не опираясь. И откуда только силы взялись?
   Выбрались мы из этого оврага, далеко - за пустырь - ушли. Там, если от холма чуть вправо взять, расселина есть. Не скажу, что глубокая, но от ветра защитит, да и человека в ней не сразу заметишь. Подумал я это и вздоха не сдержал: беспокойно мне за Леониду. Пират, помните, небось, какой обмен предлагал. А где гарантия, что он сам ее искать не пойдет? То-то же.
   В общем, оставил я Леониду в расселине, пленкой укутал, а сам к себе в пещеру поковылял. Плохо мне. Одна мысль - прилечь бы, часок-другой поспать. Может, и полегчает чуток. Да только до пещеры еще одно дело сделать надо: снег найти. Хоть немного, хоть горсточку.
   Только пустые это надежды. Нет снега. Нигде нет. Словно прошелся кто и весь веником вымел. Ой, беда-беда. Как быть, где воду взять? Делать нечего, поскрипел я, и на закат пошел. Если не путаю ничего, где-то там речка, в которой мне давеча искупаться довелось. Не факт, конечно, что источник у нее над поверхностью находится, но, чем черт не шутит?
   Далеко уж забрел, а ни речки тут, ни ручейка самого тонкого. Мне бы еще по окрестностям погулять, еще воду поискать, а я уже совсем выдохся. Все тело ломит, и кашляю постоянно. Так кашляю, что внутри всё горит. Врагу такого не пожелаю. Подумал я так и сразу Пирата вспомнил. Где-то он сейчас обретается, чем занят?
   Вздохнул я и на камень присел. Отдохнуть чуток. А пока сижу, кругом озираюсь. Хоть у меня зрение и не очень, а если снег где-то рядом лежать будет, увижу. В общем, кручу я головой туда-сюда, и вдруг вижу: впереди холм высокий - выше, чем остальные. А из-за него в небо дым поднимается. Издалека такой дым, наверное, и не увидишь, а с близкого расстояния - очень даже заметно.
   Ну, я, ясно дело, сразу на этот дым и пошел. Позабыл и о костях старых, и о кашле и о том, что во рту с самого утра маковой росинки не было. Иду я, стараюсь лишнего не шуметь, а сам все прикидываю, что это за дым быть может. И мысли - одна другой страннее. То думается мне, что это пилоты с космодрома на шашлыки выбрались, то - что от прошлых игр на планете люди остались, выжили как-то и за этим холмом себе жилище устроили. Хотя это вряд ли. Там, на станции, говорили, что планета вся камерами наблюдения утыкана. Стало быть, человека проворонить они не могут.
   С этой мыслью я на гребень холма поднялся, да прямо на камни и лег, чтобы лишнего не светиться. Смотрю я вниз и оторопь меня берет. Дамба там. Самая натуральная. Заграждения бетонные, отверстия для водосброса, то, сё. А за дамбой - озеро замерзшее. А, может, и не озеро. Льда много, а куда он уходит - толком не видно.
   А лед - это у нас что? Вода. Значит, мне туда очень-очень нужно. Нужно, да сейчас нельзя. Сидит возле дамбы Пират. Костерок развел, но над ним ни котелка, ни дичи жарящейся. Стало быть, просто так, для обогреву. Но сколько не вглядываюсь, не могу разобрать, что он там делает. Ящики вокруг него, вот в этих ящиках он и ковыряется. То вынет из них что-то, то обратно положит. Один ящик, второй, третий... Да когда ж это кончится? Я тут скоро в сосульку превращусь, а он всё возится и возится. Ну, делать все равно нечего. Жду. Один раз едва с кашлем справился. Ветер, по закону подлости, в сторону дамбы. Стоит раскашляться - услышит Пират. И, сдается мне, ничем хорошим это не кончится.
   Словом, просидел я там часа два кряду. Впору уходить было. Однако, смотрю, засобирался Пират. Костер затушил, а сам по ящику в каждую руку - и к дамбе. Выходит он на лед, и ящики к краю бетонного заграждения прилаживает. Потом обратно, к кострищу, и еще два ящика берет, и снова к дамбе. И так до тех пор, пока все ящики не перетаскал. А как с этим делом справился, потянулся и в противоположную от меня сторону потопал. Вот только тут я и смекнул, что едва не вляпался. Кто знал, в какую сторону Пирата понесет? Никто не знал. Так что, очень может быть, что и в мою. Вот тогда бы мне несладко пришлось.
   Ну, да ладно, пронесло и хорошо. Дождался я, когда Пират из виду скроется и потихоньку к дамбе спускаться начал. А оно ой, как не просто, когда спину при каждом шаге простреливает, и колени так дрожат, что, кажется, вот-вот вниз сорвусь. Однако, ничего, справился. Обошел я дамбу, на странные ящики поглядел, но трогать не решился. Во-первых, кто знает, что там внутри, а во-вторых, заметит Пират, что его богатство трогали, и, чего доброго, сюда из своих катакомб переберется, доступ к воде перекроет.
   Обогнул я дамбу, по берегу прошелся, камень поудобнее подыскивая. Одна радость, что с камнями тут хорошо. Взял я булыжник, место понеприметнее выбрал и давай по льду стучать. Одна трещинка побежала, за ней - вторая, осколки ледяные во все стороны разлетаются. Я их горстью собираю и в рот - до воды растапливать, а сам всё камнем бью и бью. И вот оно - хрусь - откололся кусок льда. Большой, бело-голубой, тяжелый. Я его с собой в пещеру понесу. При таких погодах он все равно не растает, и мне, и Леониде хватит.
  
   * * *
  
   Я на следующее утро как проснулся, первым дело на лед поглядел. На месте ли, но утащил ли кто? Хотя, кто на него покусится? Не успел подумать, и вижу - выбирается из-за льда мой хорек и с такой удивленной мордой вокруг него ходит, что я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. И такое на меня вдруг счастье накатило - кому рассказать, не поверят. И ведь правильно люди говорят, мало для счастья надо. Хорек вернулся, вода нашлась, чем не жизнь?
   Сгрыз я несколько корешков - не забывает про меня хорек, таскает провизию - половину льда камнем отбил, подмышку его взял и к Леониде направился. На душе хорошо несказанно, а вот кашель еще хуже стал: чуть глубже обычного вдохнешь, кажется, что огонь проглотил - опалит он все изнутри и обратно рвется, кашлем выходит. Пока я до расселины добрался, совсем измучился: вся грудь болит, а в голове такой звон, что возле меня сейчас хоть из пушки стрелять можно - всё равно не услышу.
   Только вот незадача. Я тут, лед тут, расселина на месте, а Леониды нет. Куда подевалась? Посидел я маленько, подождал. Совсем уж решил лед на видном месте оставить, да уйти, как вдруг - и о чем раньше моя дурья башка думала - правила вспомнил. Делиться-то ничем нельзя! С другой стороны, Саша тогда одеяло "случайно выбросил" и ничего ему за это не было. Словом, посидел я, покумекал и решил лед с собой "забрать", а метров через десять тоже выбросить, вроде мне с ним таскаться тяжело. Среди этого каменно-серого пейзажа лед издалека виден, так что - найдет его Леонида, никуда не денется. Кроме того, корешков у меня поднакопилось с полдюжины. Думаю, я и их вместе со льдом "выброшу" - накой мне всякие ветки в карманах?
   В общем, сделал я, как решил, и к себе в пещеру направился. Довольный - дальше некуда. Всё сделал, со всем справился. Еще денечка два-три на планете точно протяну, а на большее и загадывать-то нет смысла.
   Доковылял я до пустыря, где ящик с лампочками стоит, смотрю на них и глазам не верю. У меня лампа желтым светится. А у Леониды и Пирата - почти одинаковым розовым. Вот те новости! Цвет-то, конечно, здесь штука весьма косвенная. Индикаторы только уровень счастья показывают, но я за Леониду все равно волнуюсь - ей вчера вон, как плохо было. Ой, чует мое сердце, надо идти искать, куда ее занесло. Да и с пиратом тоже ничего непонятно. Отчего у здорового мужика, который накормлен-напоен, в тепле спит и ни о чем не беспокоится - так уровень счастья упал?
   А пока я стоял да раздумывал, вижу, несется по камням мой хорек. Подбежал, у ног вьется, зубами за штанину схватил и за собой тянет.
   - И-ги ка-эй! И-ги! И-ги! - требует.
   - Не "беги", а "бегите", - поправляю я его. Он хоть и хорек, а раз по-человечески говорить решил, пусть и правил вежливости придерживается. Да и о каком "скорей" речь идти может, если я, сами видите, как хожу. Нет на "скорей" ни силы, не желания.
   А хорек не унимается, опять за свою песню взялся:
   - И-ги! Са-сай! Ы-гать у-де!
   Не разобрал я, что это за "са-сай" такой, а вот "ы-гать у-де" - это, надо полагать "прыгать будет". Но, кто и куда - непонятно. Однако не верить хорьку оснований нет. Он меня уже вон сколько раз выручал. Вздохнул я, с силами собрался, да за ним и пошел. И уводит меня хорек за овраг. А в овраге-то кусты да деревца имеются. А деревце - это что? Это посох! И как я, остолоп великовозрастный, сразу до этого не додумался! Словом, приостановился я у оврага, место, где склон более пологий, отыскал, да вниз и спустился. Думал, провожусь еще порядком, пока деревце ломать буду, а мне и тут повезло - нашел я подходящую ветку прямо на земле. Поднял, разглядываю, к руке примеряю. А хорек на меня сердится - на задние лапы встает, тявкает, скалится. Ничего не понимаю.
   Выбрались мы из оврага и дальше пошли. А с посохом, оно, не поверите, насколько проще оказалось. Иду, через камни перебираюсь да хорька из виду стараюсь не потерять. А он, плут, уже далеко ушел. Только видно, как меж валунов шубка золотистая мелькает.
   В общем, влез я на очередной холм и вижу - слева низина в обрыв уходит, а на краю этого обрыва фигура стоит. Что за фигура отсюда не понять, только вот что странно: комбинезоны нам зелено-голубые выдавали, а на том человеке сверху что-то черное надето, а что внизу - вообще не разобрать. Ну, я как это самое черное увидел, сразу Пиратскую куртку вспомнил. Хвастался он тогда, что в его катакомбах не только поесть и согреться можно, но и прибарахлиться маленько. Остановился я.
   - Зачем, - думаю, - мне туда идти? На неприятности нарываться совсем не хочется.
   А хорек как увидел, что я стою, совсем осерчал. На передние лапы припал, мордочку вверх задрал и тявкает на меня не переставая.
   - Ка-эй! Ка-эй! И-ги! И-ги!
   - Ладно, ладно. Пойду я. Только отстань.
   Спускаюсь я по склону, а самому страаашно. А ну, как это на самом деле Пират окажется. А ведь он сейчас без оружия не ходит. Если сразу не пристрелит, опять под пулями плясать заставит. А мне бега с препятствиями и купания в ледяной речке и в прошлый раз хватило.
   Но чем ближе я подхожу, тем больше меня сомнения берут. И фигура для Пирата вроде бы маловата, и зачем ему на самом краю пропасти стоять - тоже непонятно. К слову сказать, обрыв там неровный, а весь узкими-узкими выступами - и уходят они от края метра на три, если не больше. А Пират - и чего ему такая блажь в голову пришла - медленно-медленно по такому выступу в сторону пропасти уходит. Вот ведь идиот, прости Господи. С другой стороны, если он там сейчас навернется, у нас с Леонидой шанс будет. Проберемся в его катакомбы, согреемся по-человечески, банки с консервами отыщем. Стоп-стоп-стоп! О чем это я? Это я только что человеку смерти пожелал? Стыд, стыд-то какой!!!
   Не уж, хороший Пират или плохой, а вытащить его оттуда все равно надо. Ну, ничего, уже недалеко осталось. Сейчас подойду, сейчас...
   Не успел я мысль додумать. Потому что картину увидел, от которой кровь в жилах застыла. Никакой это не Пират на обрыве. Леонида это. От комбинезона только ботинки остались, на плечах черная Пиратова куртка, шапки нет, и ноги голые...
   Кинулся я к ней, кричу, по имени зову. А она будто и не слышит вовсе. Подбегаю я к краю обрыва, и вовсе мне плохо становится. Тот выступ, на котором Леонида стоит, у основания широкий, а чем дальше от земли, тем больше сужается. А Леонида уж, почитай, до самого конца добралась. По такому не то, что ходить нельзя, остановиться - и то боязно. Ботинки едва-едва помещаются.
   Тааак. Главное - без паники.
   - Л-леони... Леонида! Вы меня слышите?
   Молчит.
   - Леонида! Это я, Виталий Арсеньевич. Вы... вы это... если слышите - кивните. Больше ничего делать не надо.
   Помедлила Леонида и осторожно-осторожно так кивает. Ну, что ж - первую маленькую победу мы одержали.
   - Леонида, - продолжаю я, - Л-леонидушка. Вы бы возвращались, что ли? Повернуться можете?
   Мотает Леонида головой. Ой, дела-дела... Как же поступить-то? Сам я по этому выступу больше половины пути не пройду. Он вон, какой узкий. Не хватало только самому в пропасть опрокинуться, и Леониду с собой утянуть.
   А если... Смотрю я на соседний выступ и кажется мне...
   - Леонида! Лё... Лёлечка! Направо гляньте. Сможете на край того выступа перешагнуть?
   Замерла Леонида - видать, выступ рассматривала - и опять головой качает.
   Не сможет, значит. А почему? Расстояния-то там всего ничего - сантиметров семьдесят. Хотя, когда в шаге от тебя пропасть на добрых три сотни метров вниз, никаких акробатических этюдов выполнять не захочется. Тааак... А если? Ой, нет. Это страшно. Я даже на своем собственном балконе никогда близко к перилам не подходил. А пятый этаж и пропасть - разные, скажу я вам, вещи.
   И чего она туда забралась? Неужто из-за Саши? И куртка эта непонятная, и брюк нет. Ох, уж эти женщины...
   Ладно. Рассуждать потом будем, сейчас делать что-то надо. Ох, надо идти, Виталий Арсеньевич, надо. Так. Не бояться. Вниз не смотреть. Дышать ровно. Шаг, еще шаг. Ты смотри - оказывается, не все так страшно. Главное - равновесие держать.
   Фффух! Кажется добрался. До конца выступа где-то с полметра. Как раз Леониде хватит, чтобы переступить.
   - Лё.. Лёля! Посмотрите на меня! Я вам сейчас палку протяну. Вы за нее хватайтесь и ко мне шагайте. Хорошо?
   Молчит Леонида. Хоть бы кивнула, что ли...
   - Лёля! Слышите меня? Хватайтесь за палку! Тут близко. Шагнете и всё!
   Ага. Голову чуток повернула. Губы кусает. Ну, давай, девочка моя. Давай же. Вот. Вот. Молодец. Так. Бери. Крепче бери. А теперь шагай. Шагай, не бойся.
   Нет. Стоит. Даже не шевелится.
   - Лёля! Лёля! Не бойтесь! Шагайте. Я вас удержу.
   Вздохнула, губу закусила и - ррраз!
   - Молодец! Умница! Ну, вот и всё. Не бойтесь. Держу. Теперь аккуратненько за мной. Вот. Не торопясь. Маленькими шажочками. Вооот. Ну, еще немножко. А теперь на землю осторожненько. Оп-ля! Вот и всё.
   Сошли мы с выступа, на твердой земле стоим, а Леонида всё никак палку не отпустит. Я ее за плечи приобнял к себе притянул. Закончилось, мол, всё. Смогли мы, справились. Тут ее и накрыло. Как расплачется! В грудь мне уткнулась, рыдает и что-то говорить пытается. А я ни слова разобрать не могу. Ну, ничего. Потом разберемся.
   Не успел я так подумать, как Леонида от моей груди оторвалась, и на меня смотрит - глаза красные-красные. Носом шмыгнула, сглотнула, всхлипывает и рассказать пытается:
   - Он н-ночью пришел. Сх-ввватил, н-на плечо забросил и к себе поволок. Я к-кричать пыталась, а он с-сказал, что з-зарежет, если не у-уймусь. И н-ножик у него - большой. А п-потом в это... п-подземелье приволок, рот тря-япкой заткнул, к-комбинезон с-стащил и... из... изна...
   Не договорила и опять плачет. А я стою, ее обнимаю, и что сказать не знаю. А еще думается мне, не прав я был, когда полчаса назад себя за нелюбовь к Пирату ругал. Дрянь он. Эх, мне бы оружие. Хотя, это я опять храбрюсь, опять лицедействую. Меня хоть с ног до головы автоматами обвешай, все равно бояться буду. И Пирата, и автоматов, и себя самого.
   А Леонида тем временем маленечко успокоилась и дальше рассказывает:
   - Он м-меня там, в подвале и б-бросил. Ну, п-после того, как... И руки за спиной с-связал. А с-сам ушел к-куда-то. А у м-меня, помните, в к-кармане стеклышко было? Ну, С-сашино. К-комбинезон на полу валялся, я д-до него д-дотянулась, с-стеклышко вытащила и в-веревку перепилила. - сказала и рукав куртки оттягивает. А у нее все запястья в порезах. Да оно и не удивительно. Маленьким стеклышком веревку за спиной пилить - еще та задача.
   - Он п-потом вернулся. Я р-руки за спину с-спрятала, он не з-заметил н-ничего. Но комбинезон забрал. Чтоб н-не сбеж-жала. Г-говорил, в п-подвале и т-так тепло, но к-куртку, правда, д-дал. Я в-всё сидела. Всё слушала, к-как он туда-сюда х-ходит. А потом т-тихо стало, ну и я п-побежала.
   Вот оно что! Вот почему у Пирата индикатор счастья розовым, а не зеленым горел. Обнаружил он пропажу. Ох, и зол же он сейчас, ох и сердит.
   Опустила Леонида глаза, куртку поплотнее натягивает и признается:
   - Так мне плохо было, так плохо. Бежала, куда глаза глядят. А как обрыв увидела, так и поняла, что для меня он. На кой мне теперь жить, когда Саши нет, и этот... А еще... Еще мне холодно. Совсем-совсем холодно.
   Вот я старый осел! И о чем только думаю?! Куртка-то Леониде даже до колен не доходит, брюк вообще нет, а ботинки сами по себе шибко греть тоже не будут. Эх, хотя бы место какое-нибудь найти, где ветер не так дует.
   По-хорошему, надо бы ей свой комбинезон отдать. Но и самому замерзнуть страшно, и это... стыдно мне. Как я перед женщиной буду в одном белье, которое, прости Господи, уже больше недели не стирано? И ведь сам понимаю, что отговорки это, а ничего поделать не могу. Как дома перед новым портфелем робел, так и тут - перед самим собой.
   Идем мы, идем, и, как назло, ни одной расселины. А мне, между тем, всё хуже и хуже становится. То пот прошибает, то от холода трясет. Нервы видать. Не одной Леониде там, на обрыве, туго пришлось. А еще кашель всё время подкатывает.
  
   * * *
  
   Дошли мы до знакомой местности. Хоть с трудом, а дошли. Из расселины, где Леонида раньше от ветра прятались, пленку достали. Пират ее почему-то не взял - то ли не заметил, то ли решил, что она ему без надобности. Ну, так или иначе, а оно нам на руку. Сейчас Леониду к себе в пещеру отведу, пленкой укутаю, корешками накормлю.
   Кстати, не поверите - только сейчас заметил: и пещера моя, и расселина, и пустырь, где ящик с индикаторами - всё сплошь низина. И ветер тут куда тише, чем у обрыва. Ну, что ж - чуточку везения нам сейчас совсем не помешает.
   Вдруг слышим - в горах грохот непонятный. А после него звук такой, словно что-то рушится, рушится, рушится. И эхо все громче, все многоголосее. Но примешивается к нему что-то такое...
   Первым, как всегда, хорек среагировал. Забеспокоился, заметался из стороны в сторону, ко мне подбежал, и тревожно-тревожно тявкает:
   - А-да! А-да!
   А-да. Что такое "а-да"? "Когда", "еда", "вода"?
   Думай, Виталий Арсеньевич! Думай! Не подводил тебя хорек раньше, и сейчас без дела беспокоить будет. А странный звук между тем нарастает. И крутится у меня в голове какая-то полумысль-полудогадка: Пират, странные ящики, дамба. Дамба! Господи ты Боже мой! Этот идиот дамбу взорвал! Она наверху, а мы, мы в низине. Значит... Значит вода... Дергаю Леониду за руку.
   - Бежим! Бежим скорее!
   И тут долго сдеживаемый кашель прорывается наружу. Меня сгибает пополам, в горле дерет, легкие наизнанку вывернуться пытаются, и слезы по щекам - градом. Пытаюсь вдохнуть - и не могу. Кашель душит, пугает, клонит к земле. Леонида мне помочь пытается, стучит по спинет, но без толку. В глазах темнеет, падаю я на колени и Леониде рукой машу. Беги, мол. Машу, а сам сквозь пелену слез я вижу, как на гребне дальнего холма вскипает белая полоска бурлящей воды. Леонида меня за руку дергает, хочет поднять, а у меня нет сил сопротивляться, нет сил заставить ее уйти.
   Но вот мне удается сделать крошечный вдох, потом еще и еще один. Понимаю, что медлить нельзя, кое-как поднимаюсь на ноги и бегу. Бегу, задыхаясь, чувствуя, что сердце вот-вот и выпрыгнет из груди. Вижу как рядом, спотыкаясь и с трудом удерживаясь на ногах, бежит Леонида. Еще немножко, и мы успеем. Осталось совсем немного - миновать мою пещеру, подняться на возвышенность и ждать. Ждать, когда прольется бурлящий поток воды, ждать, пока он, уйдя к обрыву, не обрушится в пропасть, не ослабеет, не схлынет, не перестанет грозить.
   А между тем, Леонида уже обогнала меня и начинает карабкаться вверх на камни. Молодец, девочка! Молодец! Торопись. Надо, надо выбраться, надо назло всему. Но что это? Остановилась Леонида и назад пятится. Поднимаю голову. В каких-то пяти метрах от нас стоит рысь. И сегодня она в куда менее благодушном настроении: голова опущена, хвост из стороны в сторону ходит, по камням бьет - и оскал такой, что дрожь пробирает.
   Поздравляю вас Виталий Арсеньевич. Вляпались вы. С одно стороны рысь, с другой вот-вот вода накатит. Эй, вы, те, кто на нас ставки делал и каждый день за нашими метаниями наблюдал, неужели вам всего этого не хватило, неужели душа еще крови, еще смертей требует? Заберите! Заберите нас отсюда! Забериии....
   Вода. Обжигающе-ледяная вода. Обломки льда и пузырьки воздуха. И разом ушедшая из-под ног земля. Барахтаюсь: то ухожу под воду, то снова всплываю на поверхность. Судорожно глотаю воздух и чувствую, как меня снова затягивает вниз. Бесконечный марафон вдохов и выдохов, летящее на головой небо, островки земли и мелькающая впереди черная куртка. Удар. Из меня вышибает дух, я корчусь и пытаюсь вдохнуть, и только когда удается со свистом и хрипом глотнуть немного воздуха, понимаю, что лежу на твердой земле. С трудом поворачиваю голову - мимо несется бурлящий ледяной поток, а черная куртка уже пропала из виду.
   - Леони... Леони... Леонида-а-а!!!
  
   * * *
  
   Жестко. Господи, как жестко. А еще что-то царапает щеку. Надо, надо открыть глаза. Надо. Но в голове стоит гул, а во всем теле такая тяжесть, что даже собственные веки словно свинцом налиты. Ну, давай Виталий Арсеньич, давай, старый.
   Приоткрываю глаза. Вокруг камни, у ног журчит тоненький ручеек - остаток схлынувшего потока, а мне в лицо тычется пушистая золотисто-палевая мордочка. Хорек! Успел-таки, выжил, спасся.
   Пытаюсь подняться. Господи, как больно. Так, сначала на четвереньки, а потом, потихонечку... Нет, "потихонечку" не получается. Не разгибается у меня спина. А в правом боку так колет и жжет, будто меня на вертел накололи и как барашка над огнем жарят. Делать нечего, поползем на четвереньках.
   Ай! Что ж так колется-то? Аааа... это я без перчатки. Видать, водой унесло. Это плохо. Сколько мне здесь еще пробыть надо - никто точно не знает, а без перчатки в здешних условиях... Да уж. Не самая радостная перспектива. А если вот так, руку в кулак, и рукав поверх натянуть? Уже более-менее. Неудобно, конечно, но все-таки лучше, чем ладонью по камням шоркать.
   Ползу я, ползу, всё болит, везде колет, а в голове еще и шум стоит. Ползу, а сам в сторону поглядываю, чтобы собственную пещеру не пропустить. Вдруг вижу, в паре метров передо мной, валяется на земле большой ящик. Черный-черный. И до боли знакомый. Счастье ты мое индикаторное. И как тебя с того камня сорвало?
   Подобрался я поближе, ящик перевернул и диву даюсь. Работает он. Горят лампочки. Только их теперь вместо трех, две осталось. Погас Лёлин индикатор, земля ей пухом. Да и мой не намного лучше. Потемнел он. Из розового в красно-оранжевый превратился. Стало быть, не врет машинка. А раз так, и я чуток позлорадствовать могу. У Пирата индикатор желтым горит. Это, конечно, не розовый, но всяко лучше, чем зеленый. Может, поймет верзила наш, почем фунт лиха, может, одумается.
   Был у меня соблазн индикаторный ящик с собой забрать, да уж больно он тяжел. Не дотащил бы я его до пещеры. Меня бы самого кто сейчас донес. Корячусь, ползу, коленками по камням шоркаю. Одна радость, что комбинезой из какой-то хитрой ткани сшит. Крепкая она, не рвется. На любой другой уже давно дырки были бы.
   Сколько времени у меня на дорогу ушло не скажу, потому что сам не знаю. Часов тут нет, а за солнцем ну уследить, когда все время в землю смотришь. Пробрался я в пещеру, а там сыыырость. И веток совсем мало осталось, почти все водой смыло. Зато банка с розовой краской лежит, как ни в чем не бывало.
   И надо бы хотя бы вокруг пещеры полазать, ветки поискать, а сил уж нет. Заполз я вглубь, местечко, куда ветер поменьше задувает, выбрал, ветки кое-как в одну груду свалил и уснул, как младенец.
  
   И неизвестно еще, сколько бы я так спал, если бы меня хорек не разбудил. Я глаза протер, смотрю, вечер уже. А хорек передо мной юлит, с лапы на лапу переступает, а во рту два корешка. Да таких длинных и сочных, что у меня аж слюнки потекли. И только я руку к нему протягиваю, поделись, мол, как он, хитрец - раз - и ко входу в пещеру отпрыгнул. Я за ним. А он еще дальше. Остановился я, огляделся. С одной стороны пещера рядом, в нее ветер не задувает. С другой, если я без еды останусь, никакая пещера не спасет. Замерзну Пирату на радость.
   Словом, пришлось за хорьком идти. На ноги-то я кое-как встал, но сам понимаю, что долго так стоять не смогу - боль, как иголками прошивает. А еще в боку что-то жжется. Эх, вот тебе, Витальарсенич, и халтурка мелкая. Хотел денег на поездку легко заработать? Расплачивайся теперь.
   Увел меня хорек из пещеры. Одна радость, что не шибко далеко. Метров двести, вряд ли больше. Там, среди валунов лазейка нашлась, а за ней что-то вроде грота. Совсем в нем тесно, но зато ветра, как и у меня в пещере, нет. А у входа осколок льдины валяется. Наверное, его сюда водой принесло. Так что считаем, и вода у меня есть, и еда - стоило нам сюда добраться, как хорек корешки мигом на землю положил и еще носом ко мне подталкивал, мол, приятного аппетита.
   Только перед тем, как ужинать, решил я посмотреть, что такое у меня с правым боком происходит, чего он так жжется, вроде к нему утюг приложили. А чтобы посмотреть, надо комбинезон снять. А по такой погоде, сами понимаете. Долго я себя уговаривал, и быстрый ужин сулил и без воды оставить грозился, и, в конце концов, уговорил. Расстегнул я молнию, руку из рукава вытащил, майку задрал, а там - мама дорогая - синячище на весь бок. Наверное, это меня о камни приложило, когда Пират нам такое экзотическое купание устроил.
  
   Проспал я ночь в пещере. Хотя это только так говорится, что "проспал". На самом деле просыпался каждые десять минут. То Саша мне снился, то Леонида в Пиратовской куртке, а то и вовсе казалось, что кто-то возле моего грота ходит. И шаги такие тихие-тихие, мягкие-мягкие - не понять, то ли Пират меня ищет, то ли рысь неподалёку бродит. Словом, натерпелся я страху - не передать. Особенно страшно было, что кашель подкатит. Там-то сдерживайся - не сдерживайся, кашлянешь, всей округе себя с головой выдашь.
   А по утру, едва рассвело, поковылял я в свою пещеру - ветки, из которых себе лежанку делал, забрать. Пришел, а там - мама дорогая! Ветки по пещере разбросаны, банка с покорежена и пробита, словно стреляли в нее, пол у стены сплошь розовой краской залит, а на стене камнем выцарапано: "Поймаю - убью".
   Стало быть, не рысь, а Пират ко мне наведывался. Собственно, ничего в этом удивительного нет. Двое нас осталось. И Саша ошибался, и не обманет нас эта контора, заберет челнок последнего оставшегося, на станцию доставит, а там тебе уж и денежки, и почет и всего, чего душа потеряет. И тянуть Пирату никакого смысла нет. Шансы у него куда поболее моих будут. И оружие у него есть, и одежда, и еда. Так что, если сам в какую-нибудь неприятность не вляпается, проживет он на этой планете и месяц, и два, и полгода. А я ему поперек дороги стал. Надоедливый старикашка, который мало того, что двух молодых пережил, так еще и упирается, на тот свет отправляться не хочет - ни пуля его не берет, не зверь, ни вода.
   Подумал я так и про себя захихикал. Плохо ли, хорошо ли, а я еще маленько поскриплю, поживу еще на этой планете, глаза Пирату помозолю.
   Вот с такими мыслями я за работу и принялся. Кое-как ветки собрал и в свое новое жилище перетаскал. Хотя, правильнее будет сказать, перекатил - тяжело мне стоять, опять на четвереньках туда-сюда ползаю. Льдину, что возле грота валялась, я внутрь заволок. Температура там все равно минусовая, а когда вода рядом - всё надежнее. А под вечер, когда бок чуть поменьше болеть стал, меня и вовсе на подвиги потянуло: уж больно любопытно на индикаторы посмотреть - как там я, по сравнению с Пиратом, не очень проигрываю?
   В общем, потопал я туда, где последний раз ящик с лампочками видел. Да что-то, видать, в расчетах ошибся: дальше он оказался, чем думалось. Намного дальше. И дорога туда не самая веселая. Тучи темные натянуло, снег срывается. Бррр. Одна радость, что хорек за мной увязался. Всё-таки идти не так тоскливо.
   Поглядел я на лампочки и нарадоваться не могу. Сравнялись мы с пиратом. У меня цвет из красно-оранжевого опять розовым стал, и у него такой же. Хотя у него такие показатели, скорее не от голода и холода, а от злости, что до сих пор со мной справиться не может.
   Возвращаюсь я "домой": только на гребень холма взобрался, вижу, сидит возле моего грота Пират - автомат наготове, а на лице такая ухмылка, что аж дрожь пробирает. Мне бы прямо там, на гребне, развернуться, и бежать оттуда со всех ног, пока сил хватит, да только слишком долго я Пирата рассматривал - заметил он меня: автомат поднял и кричит:
   - Спускайся давай! И без выкрутасов!
   Ну, с таким аргументом, как наведенное на тебя оружие, спорить сложно. Пришлось делать, что говорят. А Пират, смотрю, радуется такой удаче. Выследил он меня, как зверя поймал и волен теперь делать, чего душа пожелает.
   - Здорово, Твы. - смеется Пират. - Хреново выглядишь. Ну, ты не бойся, не долго тебе зеркало пугать осталось. Сейчас я пиф-паф - и всё исправлю.
   Стою я перед ним, в горле злость клокочет, а головой понимаю, что сейчас всё стерпеть надо, ни на что не поддаться - даже на это Твы, слышать которое никакой силы нет. Ведь если я сейчас задираться начну, он меня без лишних разговоров пристрелит. А так - у меня хоть крошечный, а всё-таки шанс. Чего в жизни не бывает?
   Поглядел Пират, что я молчу и бровь удивленно приподнимает:
   - Ну-ну. Точно ничего сказать не хочешь? А то у тебя, вроде как, право последнего слова есть. Даю минуту на размышление.
   Заговорить с ним или не заговорить? И если заговорить, то о чем? Попросить меня не убивать - бестолковое занятие. Попытаться его вразумить и о нравственности напомнить? Засмеет. Сорваться и наорать? Только пристрелит быстрее. Нет уж, буду молчать. Может-таки заинтересуется такой загадкой, может, к праотцам не сразу отправит?
   Помолчал Пират, шумно-шумно воздух носом втянул и говорит:
   - Ну, раз ты со мной разговаривать не хочешь, тогда... Считаю до трех. Раз, два...
   Сжался я, зажмурился, чувствую: вот-вот Пират выстрелит. И дай Бог, если сразу убъет - уж очень мучиться не хочется.
   - Два с половиной...
   И вдруг хорек, что всё это время у моих ног крутился, как тявкнет, как вперед ринется. И прямо на Пирата. Подлетел и зубами в ботинок вцепился и головой из стороны в сторону мотает, шнурки рвет. Только силы-то неравные. Пират только усмехнулся и ногой дернул. Думал, видать, хорек от него отстанет. Не тут-то было. Рычит хорек и только сильнее шнурок треплет. Опустил Пират автомат - в меня-то пальнуть он всегда успеет - и хорька по голове как прикладом ударит! Отлетел хорек в сторону, о валун стукнулся, да вниз по нему и сполз. Лежит, не двигается.
   А Пират уж ствол на меня поднял и хитро-хитро так подмигивает:
   - Пока, папаша! Ангелам от меня привет передавай.
   Всё, думаю, теперь точно пристрелит. Но стоит Пират, не стреляет, и куда-то поверх моей головы смотрит. Оборачиваюсь - мать честная - рысь. Стоит она на том же пригорке, с которого я несколько минут назад спустился. Пирату бы в нее сразу выстрелить, да вот только замешкался он, секунду нужную пропустил. А они, секунды эти, иногда всё и решают.
   Прыгнула рысь. Через меня перелетела и всем весом - прямо на Пирата. Упали они на землю. Рысь рычит, до горла пиратского дотянуться хочет, а он ей одной рукой в челюсть уперся и от себя отталкивает. Да только одной руки в таком деле мало - и пяти секунд не прошло, как извернулась рысь, ладонь его со своей морды сбросила и в шею ему впилась. Кровь по шее ручьем льется, на камнях в лужицу собирается, а Пират все не сдается, всё рысь за морду ухватить пытается - да только где ему теперь. И вдруг выстрел - громкий, но в то же время глухой. Потом еще и еще один. Завизжала рысь, вздыбилась было, но тут же обмякла и на землю рядом с Пиратом сползла.
   Смотрю я на них и глазам своим не верю. Один враг меня от другого избавил. Выходит, один я из нас четверых остался. Один выжил. Значит, заберут меня скоро. Жди меня, Земля. Жди, жена моя любимая, Лидия Васильевна. Дети, ждите, и внуки. Вернусь я. А как вернусь, вместе к розовому океану поедем, вместе чаек кормить будем, вместе смеяться и жизни радоваться.
  
   * * *
  
   Да только рано я песнь триумфатора затянул. Четыре дня уже прошло. А никто за мной не прилетает, никто на челнок не зовет, никто на Землю везти не собирается. Чего я только не делал. И по окрестностям бродил, думал, камеры меня засекут, и даже кричал, что один я здесь, и забирать меня пора. А вчера, от безысходности даже до космодрома доковылял. Но сколько не кричал, не звал - всё без толку. Не выходит никто, словно меня и вовсе нету.
   Я там, у космодрома, полдня просидел. Ходить сил уже нет. Да и откуда им взяться? Раньше-то меня хорек подкармливал, а теперь некому. А в холод на одной воде долго не протянешь.
   Вот и сидел я там, у космодрома. Кричал, звал, камешки мелкие в защитную сетку кидал. Искрит сетка, а людей, как не было, так и нет. А потом я там же, на камнях, и задремал. А проснулся от гула - громкого-громкого. Гляжу - стартует челнок, медленно-медленно от площадки отрывается и вверх уходит. Только вот пламя у него не красное, а зеленое. Стало быть, не на орбиту корабль уйдет, а сразу в подпространство ухнет. А раз так - помирать мне здесь одному. Прав был Саша - никто нас отсюда забирать и не планировал.
  
   Вернулся я в свою старую пещеру. Весь вечер и полночи на это ушло. Поначалу я просто шел, на посох опирался, а потом понял - не держат меня ноги, и остаток пути, как пёс какой - на четвереньках прополз.
   Мне бы сейчас в новое жилище, в тот маленький грот, который для меня хорек нашел, да только теперь туда дороги нет. Пират и рысь рядом лежат, собой весь вход загородили. А как подумаю, что мне до них дотронуться придется, такое омерзение охватывает, что вообще ничего не хочется. Вот и пришлось в старый "дом" возвращаться. К веткам разбросанным, с надписи на стене, к ящику с одним индикатором --- я его третьего дня в пещеру приволок - и к краске, что полпещеры залила.
  
   Вот уж и утро. Тяжело мне дорога от космодрома далась. Ой, как тяжело. Лежу я в пещере, от холода ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. Можно было бы там, у космодрома и остаться. И там с голоду Богу душу отдать. Только я вчера, когда на челнок поднимающийся смотрел, одну вещь понял: рысь - это ж мясо. Тонна замороженного мяса.
   Ночью, правда, к гроту не пошел - устал больно. Но это ничего. Вот сейчас с себя сон стряхну, встану, и пойду завтрак себе добывать. Шашлык по-алихалски готовить.
   Но сон сегодня крепче, чем обычно. Не хочет он меня отпускать, нежит, баюкает. И какой-то вокруг покой несказанный: тихо-тихо, ни единого звука не слышно.
   Я глаза приоткрыл - свет меж ресниц едва брезжит. Лежу, пещеру свою рассматриваю. Вот банка пустая валяется, вот - вдоль стены краска розовая длинной лужей разлилась, вот - ветер снежинки с улицы заносит.
   И вдруг вижу - не снежинки это вовсе, а брызги водяные. Вгляделся - а впереди нк краска, а океан тихонько волнами розовыми плещет, парусник на них, как в колыбели укачивает. А у самого берега - чайки кружат, булку сдобную выпрашивают.
   Оборачиваюсь. На веранде я. На той самой веранде. Пятна солнечные на полу, в углу столик с фруктами, а на соседнем шезлонге Лидия Васильевна моя. Молодая-молодая: из-под соломенной шляпки локоны пшеничные струятся, глаза васильковые с хитринкой глядят, и улыбка так и сияет. А на коленях у нее - не поверите - хорек. И только я на него взгляд перевел, как приподнялся он и прямо мне на колени - прыг! Посмотрел на меня, шею вытянул и "Шпи" говорит. Потом подумал чуток и "-те" добавил.
   Проваливаюсь я в дремоту сладкую, а сквозь ресницы вижу - улыбается Лидия Васильевна. Стало быть, сумел я, стало быть - справился.
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"