Мартовский Александр Юрьевич : другие произведения.

Благодетели

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пожалуй, самая честная книга современности. Благодаря этой книге "Петербург все еще может считаться культурным городом". Если творишь добро, то пускай творимое добро не превращается в мерзость.

  АЛЕКСАНДР МАРТОВСКИЙ
  БЛАГОДЕТЕЛИ
  
  
  КНИГА ПЕРВАЯ
  
  
  ГЛАВА ПЕРВАЯ
  
  Коля родился уродом.
  Ничего физиологического в смысле этого слова. Разные бывают уроды на русской земле, не только такие, у которых отсутствуют некоторые важные детали их неудавшегося организма. Или, наоборот, кое-какие детали присутствуют. Например, крохотный прыщик на слишком большой голове может закрыть человеку вполне конкретную дверь вовнутрь вполне конкретного общества, и откинуть вышеупомянутого неудачника далеко и надолго от умопомрачительных пряников. Только не надо со мной пререкаться, что не каждому нравятся пряники. Ибо каждому нравится внимание общества, в котором он существует. То есть движется, дышит, мечтает и допускает не совсем, чтобы оправданные ошибки, и даже находит свою собственную нереальную вселенную любви и печали.
  Дальше нечто реальное. Мальчик вышел духовным уродом, с очаровательными признаками духовного разложения в нашем здоровом, оптимистическом, наполненном животного торжества обществе. Я повторяю, всякая тварь торжествует внутри общества. Вон тот камешек торжествует, и то облачко, и красивая пташечка, и тем более маленький червячок с маленькими ножками, маленькими ручками и совсем незаметной головкой. Червячок торжествует в первую очередь. Он человечище, он же вершина вселенной, он поднялся на горний простор за вселенскими звездами. Короче, триста тридцать три повода для торжества. Нет никого совершеннее торжествующей твари. Это дело нельзя упустить просто так, дело надо отметить. А мальчик вырос чертовски большим дураком. Уже не совсем маленький, а полезные развлечения прочих особей опошляются и отвергаются в угоду всякой бессодержательной пошлости.
  Разлетелся тяжелыми глыбами
  Застарелый и смрадный бардак:
  Не приносит рассчитанной прибыли
  Потерявший основы кулак.
  Что кулак без достойного разума,
  Без достойной ведущей руки:
  Груда мяса, покрытая спазмами,
  И гнилой оболочки куски.
  Лишь подвластный разумному гению
  Гений силы не знает цепей:
  Создает внеземные творения
  Из бардачных замшелых камней.
  Право, вырос приятный товарищ!
  Поворачиваюсь налево и радуюсь, сколько поэзии, сколько огня в этой тлеющей головешке. Поворачиваюсь направо и снова улыбочка на глазах. Поэзия не исчезла, головешка не собирается уступать обществу ни одного миллиметра обожженного чувства. Искры такие холодные, но обнадеживающие. А вдруг чего-нибудь большее прорвется наружу? А вдруг настоящий огонь? Говорят же, что настоящий огонь является принадлежностью нашей России. Земля русская не просто кусочек какой-то грязи, это такая земля, где сегодня тлеешь, но завтра... Черт его знает, какое вселенское завтра.
  Впрочем, еще один штрих. Он ни по какому признаку есть вселенная. Он крохотуля. Он совершенно никчемный, бессмысленный и невесомый, если желаете так. Скорее штришок, на который сам разорился, все равно, что водицы покушал. Но штришок, который приклеился к мальчику. И это при неизменной правдоподобности в рассуждениях, при подкупающем благоразумии поэтических образов, при философии опыта. Мамочка ты моя, мы уже договорились до опыта. Вышеозначенный опыт определяет жизнь, а жизнь определяет опыт. Вроде бы просто и мягко. Но на деле жесткость неимоверная. Для философии подготовили мальчика, а для опыта нет. В уме или на пальцах все просчитал мальчик, а результат отрицательный.
  Ну, и как полагается, детство с открытой душой. Посмотрите, я не скрываюсь от временных сложностей. Послушайте, как люблю этот мир. Оставим распри и склоки, выбросим на помойку мелочный эгоцентризм. Еще никого ваше чертово эго не сделало человечнее на пятнадцать секунд, я не повторяю про счастье. Давайте бороться за счастье, давайте вместе и общими силами. Люди такие хорошие, люди такие разумные, они точно созданы для борьбы и всеобщего счастья. Или ошибся? Или не так? По философии истинно так. А вот опыт предполагает обратное. Ну, чего за соплюшки и вопли? Р-раз по морде, дв-ва по морде, тр-ри по морде. Или тебе мало? Или думаешь, накостыляли за скверный характер, за счастье твое? Нет, ничего похожего. Опять опыт. Надо же детушкам упражняться на ком-то и чем-то до поступления в большой ослепительный мир с его ослепительными порядками:
  - Слабый - козел отпущения.
  - Сильный - он враг, пока не начальник.
  - Рай - место для раболепствующей сволочи.
  Дальше не философия, но та самая физиология, от которой чуть было не отказались на начальном этапе. Коля не относился к сильным начальникам мира сего. Самый обыкновенный мальчик. Плечи обыкновенные, мускулы обыкновенные, спина немного сутулая и такая же обыкновенная. Подбородок не так чтобы чувственный, но и не то чтобы волевой, короче из тех же обыкновенных. Если присмотришься, нечто инфантильное укоренилось в походке и жестах, но ничего раболепствующего, кроме обыкновения. Это ваше, а это мое. Что-то для сволочи, а это не трогайте. За дремучими лесами, за скрипучими замками, в темной темнице лежит и на свет не выглядывает. Теперь уже философия, подхлестнувшая физиологию. Правда, настолько секретная философия, что до поры до времени черт не сумел разобраться, какая она. Пожалуй, и обыкновенному человеку здесь разобраться достаточно тяжело. Я, например, до сих пор в дураках. Хотя понимаю на кончике хилого разума, что наехал сей разум на камень. Ибо Коля младших не бил, не сквернословил, не воскурял фимиам в туалетных компаниях и учился (какая гадость!), будто желал поиметь золотую медаль.
  Меткая характеристика:
  - Слизняк.
  Вернее, человек абсолютно пропащий, если бы не папа.
  
  ***
  Ах, еще папа!
  Прекрасная палочка-выручалочка для недоразвитой молодежи. Оно не секрет, что молодежь необходимо подталкивать, принуждать, направлять на путь истины. При чем необходимо этим заниматься если не постоянно, то чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Молодежь спит, а ты занимаешься. Молодежь бодрствует, а ты на посту. Задача не из благородных, скорее из самых тяжелых. Однако если прикинулся палочкой, не забывай про взаимодействие с выручалочкой. Все-таки не какое дерьмо выручаем, но будущее нашей несчастной земли. Вот если бы молодежь представляла собой прошлое... Неужели не понимаете, она молодежь, она не обязана ничего никому? Для молодежи единственная задача быть молодежью. Что до чертиков здорово, что освобождает от многих проблем, и упаковывает двадцать четыре часа до единой минуты или единой секунды. Ничего личного, дальше работа.
  Папа на боевом посту. Силы отдаются лучшей на свете родине, энергия высвобождается такими аккуратными порциями. Посмотрел, и вселилась энергия в карандаш. Послушал, опять пару строчек на фирменном бланке. Подумал, на лице появилось осмысленное выражение. Не взгляд, а нечто от бога:
  - Есть общепринятые законы. Их принимали мы сообща. Весь народ принимал, все общество в этом участвовало. Кто напрямую, а кто через посредников, но равнодушных здесь не было. Десятки поколений. Какое там десятки? Может быть сотни и тысячи. Они опять же русский народ. Они корректировали и улучшали саму жизнь. Чтобы в конечном итоге лучшее выплеснуть на бумагу в виде законов. Ничего худшего, только лучшее. Ибо на веру принимается лучшее. Только молодежи кажется, что доказательствами можно улучшает какой угодно закон, но на самом деле молодежь отвергает или опошливает все эти народные массы: десятки, сотни и тысячи. Сначала незначительное отступление от идеала и незначительное отвержение общепринятых истин. Однако в дальнейшем отступничество и раскол. А за отступнической гранью целой жизни не хватит, чтобы вернуться. Ты отступник, ты диссидент, ты попался на веки вечные, ты погиб. Нет, чтобы не попадаться в самом зародыше.
  Кажется, намек ясен. Хотя это можно перефразировать как-то иначе, но все равно. Короткая речь или длинная, задушевная или ругательская - перед нами образец настоящего человека, то есть пожившего, поварившегося и кое-чего понимающего в колбасных объедках. Молодежь не такая, на три процента не понимает. Ей бы дурачиться, ей бы какой-то подвох. Вот вы настолько правильные, вот вы сякие праведные, вот у вас двадцать четыре шишки на лбу. А у нас ни одной шишки. Покуда не стукались, не расшибались, еще кожа гладенькая и рожа сладенькая, ну точно твой поросеночек. На ваши шишки наши плевки. Наши сани торчат за кустами. Заведем моторчик, сожрем мухоморчик. Значит взбодрилась не шибко сознательная молодежь, значит поехали, значит вокруг красота. Черт его знает, какая вокруг красота. Может праведная, может наоборот. Мы еще про такое не говорили, не преступали правила ваши и ваш идиотский закон, покуда кажутся эфемерными шишки.
  Примеров тьма тьмущая. Первый из сомневающихся товарищей в помойке лежит, второй за санями бежит, третий нагнал, навалился и выключает моторчик. Не обязательно сразу переключаться на третий пример, достаточно первого. Например, полюбил парень девушку: красивую, добрую, неиспорченную. Нашел в ней товарища верного, такого товарища, что руками или ногами за эту неуравновешенную, неопределенную и черти какую натуру. Ты беснуешься и выламываешься, а она ничего. Ты на бровях и обратно, а она улыбается. Ты вообще никакой, а она в щенячьем восторге. И главное, умеет так пожалеть, чтобы не затошнило от жалости. Вывод, конечно, известный. Парень - лопух. Дубовые уши развесил, глупенькие гляделки размазал, показал себя настоящим ослом на бесконечных просторах вселенной:
  - Жениться хочу!
  А еще выблевал жвачку:
  - Скорее жениться!
  Кто остановит его? Кто убедит в некоторой некомпетентности его социальной формации для решения назревающего вопроса? Кто предостережет от предосудительного, в немалой степени ложного шага? Естественно, не товарищи по оружию. Им бы зубы по полкам и щелкам. Ради крохотного прикольчика готовы папашу с мамашей перепрофилировать в евреи. Ради пары прикольчиков жизнь, что дорога в небытие, а смерть на дне балагана. Ради тройки прикольчиков пусть родная земля станет прахом. Дальше не продолжаю, вся милиция с омоновцами и спецназовцами, что тот трахнутый клопик против товарищей. Живем один раз, радуемся однажды, влюбляемся, чтобы уже никогда не отвергнуть прекраснейшую во вселенной любовь. Вот вам дурацкая тройка.
  О самой девушке ни слова. Она из заинтересованных товарищей, она катализатор и совратитель дурной молодежи. В женской головке мозгов на две трети от установленного образца. Основная треть испарилась, и ее тем более не хватает. Ты бы сначала подумала, ласковая, зачем тебе чертов слюнтяй. Но ты не подумала. Треть за морями и за горами. Не то чтобы очень не повезло, но эффект отсутствия очень серьезный. В отсутствие трети мозгов только хочется, ни в коей степени думается. Женитьба, во-первых. Женитьба, в-четвертых. Женитьба, в сорок восьмых. Ну, какого черта поганим себя? Прежде чем жениться, можно здорово повеселиться. А девушка упертая, без этих самых мозгов. Только так, только таким образом, только отсюда стою, ни на копейку иначе.
  Вот мы и договорились. Ставки на авторитет. Необходима не просто рука или ручка, но нечто солидное, крепкое, а еще лучше настоящий кулак величиной с телевизор:
  - Это куда, дорогой?
  - Дела... дела...
  - Посиди, потерпи маленько. Что еще напридумывал в твои-то годы?
  - Просто дела.
  - Не скажи, дорогой. Для работы еще маловатый. Пить красиво пока слабоватый. Да и на что тебе пить? Верно не на свои, а на добытые потом родителей денежки? Ах, за трезвый порядок, не пьешь, и работать пока не желаешь? Ну, чего покраснел? Или влюбился поди от безделья?
  В ответ, как положено, лепет и трепет козлиный, краска разукрупненным планом по недоразвитой морде, может дерзость какая. Скорее не дерзость, но глупость или ошибки молодости. Одним такие ошибки покажутся немножко стыдливыми и не то чтобы похотливыми во всех вариантах. Другим покажется гаденькой морда и без какого-либо налета достоинства. Но в большинстве случаев ничего никак не покажется. Разве что отправной пункт для любви. И соответственно лекция:
  - Ты еще дилетант. Только начинаешь, только исследуешь один из особенно сложных предметов человеческой психологии. Тебе кажется, что это чисто физиологический предмет. Немного потренировавшись, ты наловчился настраиваться на подобную тему. Но тебя обманули. Прежде всего, твои чувства, которые по большей мере обманывают. Во-вторых, твоя школа, которая не обманывает, но скорее обманывается сама. В-третьих, все остальное, что вынес за те же пятнадцать, шестнадцать, не важно, за сколько там лет из спичечного коробка, что с бодуна называется жизнью. И, наконец, само состояние твоей несчастливой души, представляемое за нечто гипервселенское и необычное, на самом деле это болезнь. Ты заболел, ты чего-то не то скушал или чем-то не тем надышался. Факт неоспоримый и научнообоснованный. Любовь - штука опасная и чертовски прилипчивая. Нет, она не сифилис, она хуже. От нее и сифилис, и спид, и душевное загноение с разложением. Вроде бы разлагаешься, а подумал, тебе повезло. Вроде бы загниваешь, а выводы отсюда самые неправильные и лженаучные. Как прожить без любви? Миром движет любовь! Что такое весь мир, если главного нет? Кажется, он ничто и никто. У всех есть, а у тебя нет. Желаю, чтобы дурацкое "есть" заменило дурацкое "нет". И уже наплевать, какая это зараза.
  Впрочем, я привожу основные тезисы. Лекция куда длиннее и интереснее, лекция рассчитана на три с половиной часа в течение тридцати с половиной дней. Иногда бывает короче, но чаще бывает длиннее. Здесь установка на продолжительность. Главное, не торопиться, или, как вы представляете, тихой сапочкой давить по взбесившейся лапочке. Болезнь или заразу кавалерийской атакой не прошибаем, здесь подход более политический. Зато тишина и покой удаляют гормоны даже у бабушки, что возмечтала быть дедушкой. Я не договариваю про дурацкую молодежь. Стариковское средство по три с половиной часа в сутки много чего удаляет.
  Есть и тяжелые случаи. Иной дуралей не в своем уме. Долго заражался, болезнь запустил, последняя капля рассудительности утрачена. Его бы подлечивать током на триста восемьдесят вольт, а вместо этого пряниками да ягодками. Ток очень верное средство, хотя не совсем безопасное. А от пряников дуралей раскисает на девяносто девять процентов и еще на девять десятых. Больше того, он раскалывается. Никогда еще с ним так по-взрослому не обращались. Никакой пытки холодной водой. Никакого прожаривания на вертеле. Никакого членовредительства и расчленения. Голос вкрадчивый. Ягодка этот голос. С паршивцем именно так действует опыт, чтобы не шибко хотелось рогами в землю или зубами на образа? Ты всего-навсего молодежь. Чувства много, а голова на две трети усохла и переполнена. Разве посмеешь представить, что дорогие родители не размышляют, как уберечь дорогого сыночка и единственного наследника от заразы? Воображения маловато, черт подери. Или папа всего-навсего выразитель маминой воли против "воровки", "чертовой перечницы", прочего бардака, который ты величаешь "любовью"?
  Но продолжаем...
  Разговор постепенно теряет сдерживающую окраску. Интеллигентный папа смущается и раздражается на непроходимость своего неинтеллигентного отпрыска. Вроде бы раньше понимали друг друга. Папа командовал, а малыш подчинялся, и это устраивало обе договаривающиеся стороны. Вот если бы отпрыск командовал... Но такого быть не могло. Даже подобная мысль на сто процентов крамола. Папа прошел через подчинение в юношеские годы. Его подчинение по Домострою, хотя никто вышеозначенной книги не знает и не читает, но как мы заметили, подчинение суть составляющая или синоним самой мудрости. Только неподчинение является антисинонимом и соответственно принадлежит опустившейся молодежи. А как вы догадываетесь, молодежь никогда не попадала в разряд поднимающихся товарищей. Здесь преимущество папы.
  - И как далеко зашло?
  Вопрос серьезный. Вопрос честный. Он прямо в лицо, что удар или плевок. В нем немного от деспота, от фискала, от сплетника или ябедника. Он настораживает, и самое время зажаться. Это экзекуция, не только вопрос. У тебя и так ничего своего, кроме все той же любви. Не хочу, чтобы лапали грязными пальцами. Однако с пальцами неприятная штука. Пальцы еще в воздухе, они на другом конце нашей или вашей вселенной, только влюбленный товарищ корчится и содрогается, точно его отловили и лапают как никогда. Вот бы на пошлость, на всякий позор и интим дать такой же позорный ответ. Спрашивают с игривыми нотками, и отвечаешь играючи. Подкалывают сурово, и отвечаешь не абы как. Папа за командира, но и ты не каша-малаша. Бодрый, резкий, нахальный, циничный. Эпитеты через край. Остроумный, наглеющий, сорвиголова, ловелас и любитель бабенок. Но ничего подобного. Откуда любитель бабенок? Мальчик теряется, несет несусветную чушь, из которой кроме некоторых булькающих звуков удается, в конце концов, разобрать несколько мяукающих нот и чего-нибудь вроде занудного подтявкивания и подвывания. Мальчик едва не глотает слезы.
  - Уймись, - папа его по плечу, - Я начинал с поцелуйчиков.
  Выпад вполне партийный. Неважно с чего папа твой начинал. Он и сам ничего не помнит. Старческий склероз и офицерский маразм. Если помнит, для пользы дела забыл. В папином возрасте разрешается только для пользы. В нужное время забыл. На повестке дня не сентенции с импотенцией. Здесь то самое время, когда упустивший победу рвет волосы, а победитель кушает ягодки. И неважно, что морда пытуемого становится пунцовее коммунистического знамени. Узкий лобик готов на последнюю треть подать воздух вместо каких-либо мыслей, и даже от этого отказаться. Лишь бы пытка скорее прошла, лишь бы получить разрешение на три капли своего личного счастья, вместо трех миллионов пудов желчи и пота, что совсем загадили щеки, волосы, ворот рубахи.
  - Нет, - отвечает пытуемый, - До поцелуйчиков далеко. Мы только держимся за руки.
  Разговор тем временем сводится к арифметике:
  - Скажи, драгоценный сынок, да без фальши и без обмана скажи, как дела в институте?
  Оно куда легче. Оно та чертова передышка, где еще властвует молодежь. Вроде бы отпустило. Немного померкантильничаем и подебильничаем. Институт почти бесконечная тема. Ни в коей степени про любовь. Всякие зачеты, всякие расчеты, всякое ахинейство в отсутствие душевного потенциала. Берешь наблу, умножаешь на лямбду, выбрасываешь эпсилон, и на четыре часа образуется компот из остатков. Неужели не чувствуете, твои четыре часа против папашиных трех с половиной? Или точно не чувствуете? Папашу такого не провести. Он и игрек прибавить не даст. Его арифметика не наблоидноэпсилоидная математика. Всяк точно и четко. Что такое студент? Что такое страсти студенческие? Не господние страсти, этого нет. Но студенческие, чего сколько хочешь. Наконец, что такое стипендия?
  - А кто у вас кормилец? - атака номер один.
  - А кто у вас обжора? - бастион номер два.
  - А кто одевает и раздевает? - атака на бастион за атакой.
  Думал передохнуть, ничего не получится. Мальчик носиком хлоп, мальчик ротиком топ. Самое время навалиться на ножки и ломануть по дорожке. Допотопная арифметика сильнее любой математики, тем более высшей с наблами или лямбдами. Если бы математика с лярвами... Но опять-таки нет. Любовь твоя честная, благородная, самого высокого полета. Только непотребная сволочь кривляется, а ты ложишься в кровать, как восхитительный джентльмен для произведения новых восхитительных джентльменов и всякого прочего на благо отечества.
  - А она?
  За такой вопрос трех лимонов не жалко. Мальчик крепкий, мальчик воздушный, но в душе что-то есть. За себя он уверен. Прежде чем выкобениваться, попробовал подкрепиться молодежной философией образца восьмидесятых годов. Нет, не водочкой с балычком. В его хозяйстве полный порядок. Утром стипендия, вечером работа на кафедре. Первое не ахти какая величина и второе не ахти какие приносит доходы, но в совокупности кое-чего есть. Преподаватели умиляются. Оч-чень приятный товарищ. Не карьерист, не дурилка из ватных, не молчальник и сплетник. Где не наезжаем с каверзными подначками, всюду полный порядок. И наезды преподавателей, скорее они просто так, чтобы сильнее учился и лучше работал будущий создатель коммунистической формации, чтобы жизнь не выглядела застойным болотцем, но родниковой водой, чтобы семейное благополучие процветало среди всяких тучек и кучек.
  Бывает и так. Первая атака отбита. Папа долго дремал, папа поздно проснулся и не заметил, что чадушко подросло, а романтическое рядом с практическим. Больше того, жажда вот этой беспутной романтики приносит очень и очень отчетливые плоды. Но только не безбедное существование двух сердец. В нашем отечестве не бывает безбедных товарищей. И самый богатый у нас все равно бедный. А студент он практически никогда не зацикливался на богатстве. Отсюда залог физиологии, психологии и философии русских студентов. А впрочем, какая разница? Плоды не совсем, чтобы ягодки, скорее арбузы или дыни.
  - Я за нее на что угодно согласен, - здесь дыня.
  - Она за меня хоть на край света, - следом арбуз.
  В данном случае папашина миссия усложняется. Не вмажешь теперь кулаком по столу, как в стародавние времена: "Прокляну, пса смердящего!" Не привяжешь строптивое детище к ножке стола, не пройдешься по непокорной спине воспитательной розгой. Деспотизм нынче не в моде. Приходится выворачиваться:
  - Мы потомственные интеллигенты. А родители твоей раскрасавицы?
  - Не с родителями трубить.
  - Жизнь за это накажет.
  
  ***
  Отвратительная борьба в любых вариантах. Не для слабого желудка. Такая хреновина скорее сказывается и наказывается желудочными коликами. Вот замутило, вот развернуло, вот понесло желудок. Ты и сам не так чтобы отвратительный пессимист, просто не ожидал ответной атаки. У тебя внутренние органы еще не железо, не камень или песок. Они такие же точно, как внешние органы. Припоминаем про кожицу поросенка и про его непорочную душу. С твоей непорочной душой только резвиться и охать, в худшем варианте глаза завернуть на бочок и завязать в узел. Ух, какие мы добренькие! Ох, какие вы свеженькие! И опять чего-нибудь в духе поэзии. Два часа потерял на поэзию новоиспеченный гражданин советского государства, даже два с четвертью. Три куплета разделили на два с четвертью, и получился более или менее приемлемый результат. Но черт в квадратиках, что это за пакость под завывание Невского ветра, под удары Невского грома, при свете молнии опять же с Невы? Я повторяю, такая пакость, что думать смешно. А ты решился подумать, что данной хреновиной можно усилить желудок.
  Прощальные слезы,
  Такие простые
  И в каплях любви и тепла.
  Пускай не тревожат
  Пути грозовые,
  Как сердца совок и метла.
  В них малая вечность
  Лазурного неба
  Не то чтобы скромно молчит,
  Не то чтобы нечто
  В предвечную небыль
  Свои направляет лучи.
  Лучи эти самой
  Обыденной масти,
  Они из следов без следа.
  Они только рама
  Для вечного счастья
  И вечности та же среда.
  Тут настала пора открыть карты. Колин папа был замполитом.
  
  ***
  Таким образом, в оживленной беседе, с некоторыми ухмылками и прибаутками мы достигли желаемого. Не так чтобы "оживленный" процесс считался "желаемым". Скорее наоборот, что получается слишком легко, то и отдается слишком легко. А мы не любители легоньких пряников вместо трудной крапивы. Пускай "желаемое" окажется "трудным", но на этот раз настоящим. Наша философия то же самое, что общечеловеческая психология. Мы уважаем скорее процесс, чем его результат. Если перед нами процесс беседы, значит, мы уважаем все связанное с беседой. Я ошибся, но и ты оступился в кое-каких выводах. Я взлетел, но и ты не последний из гномов. Я попробовал более жесткие методы, но и ты не киселек на сиропчике. Кажется, мы нашли общую точку. Где твое гиперпространственное "я", там не забудь отыскать и мою неприметную личность. Каждая точка пространства есть общая или "желаемая". Короче, оно так просто, когда беседуешь на общие темы, но коснись чуточку частностей, и снова не совсем будет просто. Точнее все тот же вопрос:
  - Что есть достойный родитель?
  Нет, вы не обижайтесь, пожалуйста. Кто не вникает в существо спора, с тем можно не спорить. Носик задрал, губки бантиком, щечки поперек пояса. Человек рождается не от дерева, или камня, или железки. Сколько не пробовали выпестовать данного товарища в искусственных условиях, пока только бред и вранье. Человек от кого-нибудь да рождается. И о чем собственно спор? Семья алкаша, грузчика, дворника - это отбросы. Кто желает родиться в семье алкаша? А ну подними руки! Что-то скромные ребятишки сегодня или никто не желает? Ну, конечно, в семье не без йогнутых. Но со временем йогов становится меньше, а нормальных становится больше. Я возможно алкаш, но это мое хобби. Сегодня алкаш, завтра алкаш, зато послезавтра...
  Примерно та же история с грузчиком или дворником. Папы всякие нужны, папы всякие имеют вес в обществе. Хотя приятнее, когда одновременно важные и чертовски нужные папы. А дворник, кому он нужен? И грузчик, откуда в нем важность? Ползаешь, значит, в отрепье, когда другие ничтожества, что гораздо ничтожнее по своему интеллекту и по чему угодно, не то чтобы ползают, но летают. На мерседесах, на шестисотых и даже с крыльями. А ты только ползаешь. Охреневшему дворнику оно все равно. Кроме лопаты и лома ничем не разжился за долгую жизнь. Вот лопата есть инструмент. Если бы нечто другое, как лом. Хотя и он инструмент. Чем больше махаем вышеупомянутым инструментом, тем больше звенит инструментальная сталь. Лопатой по лому, ломиком по лопате. А в это время вся ваша сволочь кривляется и на своих шестисотых железках чуть ли не отдавила ноги. Кому интересно в дерьме? Снова на цыпочках, снова копаться и не иметь паршивой полушки на возрастающую нужду все того же вселенского интеллекта все той же божественной личности. Ответ однозначен, отсюда не интеллект, но долбак вроде Коли.
  Впрочем, постойте. Коля полушку имел. Никаких дворников, грузчиков и алкашей. Только достойная жизнь, только достоинство человека, только вершина среди заплесневелой канавы. Я не уточняю моральный аспект. Родитель у Коли достойный и родительница достойная. Не для того рожали, чтобы недостойное сделалось достойным или наоборот. С самого начала только достойное. Тебе повезло. Твои родители как капитал, наибольший из всех наибольших или прочнейший из самых прочных. Уже родился ты с капиталом.
  Загибаю пальцы, а юношеское воображение заработало. Захотелось купить книгу - пожалуйста! Захотелось в кино - какие проблемы? Шоколадка или конфетка - будьте любезны! А если воображение не пошло дальше? Нет, ничего страшного, просто оно не пошло. Никаких мерседесов, никаких шестидесятых, тем более шестисотых. Наконец, мопед только глупость, жирная шавка это предательство, музончик под магнитофончик или еще там какая фигня не так что тошнит, но и не так что затягивает.
  Я не осуждаю родителей. С любой подачи не их вина. Товарищи очень старались:
  - Приучайся, Коленька, быть хозяином.
  Мама гоняла мальчика в магазин между прочим и по любому поводу, в большинстве случаев не стоившему затраченной энергии:
  - Купи нитки, пуговицы, молоко, макароны...
  Мальчик гонялся не так чтобы очень счастливый и улыбающийся. Сама по себе процедура дурная, но не настолько, чтобы ради нее очи бантиком и возопить. Хотя самое время и возопить. Другой вопрос, чего из этого выйдет, кроме ответных воплей или куда хуже. А так обыкновенная процедура:
  - Сколько осталось?
  - Рубль пятьдесят две.
  - Две для копилочки...
  Папа с другой стороны, то есть практически через ремень, заставлял конспектировать выдающиеся труды Маркса-Энгельса-Ленина. Я отмечаю степень "практически", ибо в случае отказа всегда появлялся ремень. Вещь, как вы представляете, не умная, бесполезная и омерзительная во всех отношениях. Ничего не стоило ее вытерпеть и не подчиняться. Но гораздо умнее до омерзительной фазы не доходить. Достали из шкафа талмуд, открыли многотомный блокнот, карандаши у тебя острые и ручка чернильная. Прилагательное "многотомный" стыкуется с существительным "чернила", а "острые" карандаши всегда пригодятся. Норма не из самых бессовестных, но иногда увлекаешься до такой степени, что две нормы покрыл и опять не задаром:
  - Сколько сегодня?
  - Десять страниц.
  - Получи гривенник...
  Наконец, бабушка. Она не совсем родитель, но трудотерапия без нее, что брюки без пуговицы, или куртка без молнии. Бабушкин труд скорее приучающий, чем отталкивающий. Бабушкин труд тот самый краеугольный конек дарвинизма, по которому человек отличается от обезьяны с упорством истинной обезьяны. Вот разве что человек не всегда человек. В холодное время имеешь право пообезьянничать. Зато в теплое время:
  - Чем похвастаем?
  - Вычерпал туалет.
  - Пятачок причитается...
  И никакой уголовщины. Одни безлицензионно торгуют, другие безлицензионно воруют, еще масса поратовала за мелкие спекулятивные делишки против великой и неделимой родины. Ваша чертова масса противнее остальных. После мелкой, но очень настойчивой спекуляции родина теряет устойчивость. Так легче ее облапошить и сколотить для себя капитал. А мальчик не спекулянт. Ничего не сколачивает за счет родины, никакой спекулятивной крамолы. Деятельность его законная. Или-или. Можешь сопротивляться, можешь за нечто иное, скажем, за нечто крамольное пострадать попкой. Все равно придется пройти через маму, папу и бабушку. Общественно полезный труд, как вы понимаете. А остальной труд вообще неполезный. Как опять понимаете, трудовые копеечки не сколотишь из воздуха. Вот нетрудовые возможно сколотишь. Деньги делают деньги, деньги сделали деньги. Наш мальчик, наш образец Ленина-Энгельса-Маркса. Его деньги ничего не сделали и ничего не делают. Сначала труд, затем деньги. Из воздуха только воздух. Если воздух несвежий, значит, тем более будет несвежий или несвежий в квадрате после новой партии воздуха. Но если мы присобачили сюда труд, то в конце недели, в крайнем случае, месяца, кое-что убавляется. И твое кое-что опять деньги. На книгу, тортик, кино. Как трудился, так и заработал. За паршивый труд паршивая книга, паршивый тортик, опять же кино. Но зато за примерную деятельность...
  Воистину благодеяние родителей не имело пределов.
  
  ***
  Вообще-то Коленька жил сносно.
  Папа выхлопотал четырехкомнатную квартиру в лучшем районе города. При других обстоятельствах район мог оказаться и худшим. Но при таком папе не только не мог, он не имел права на нечто отличное и своевольное, кроме превосходнейших степеней. Если бы сегодня котировалось болото как степень, можете мне поверить, папина квартира сплошь на болоте. Но если сегодня вокруг кислород, цветы и улучшенная планировка во-от с такенными коридорами, это снова из области папы. Он не ботаник, он замполит. То есть скромный служащий своей родины. Разве что родина уважает служащего, и повернулась к нему улыбчивой половинкой лица вместо того, чтобы плакаться и кувыркаться, как положено с теми, которых не уважают.
  Нет, никакой манны небесной. Только закон. Во-первых, закон для защитника родины. Во-вторых, личная инициатива этого защитника, чтобы закон не нарушали, но выполняли. Вы сами знаете, сколько у нас нарушителей. Конечно, за всеми не углядишь. Однако в некоем конкретном случае, касающемся некоего конкретного лица, возможно и углядишь. Если инициатива, инициатива и снова инициатива сконцентрировалась в данной точке пространства. А папа, в который раз уточняю, он комиссар. Ибо замполит и комиссар слова одного корня. Вы, пожалуй, не поверите, но поверить придется. Если замполит не совсем комиссар, а комиссар не совсем замполит, тогда какого черта вся эта галиматья с погонами, защитниками, родиной? Сам не представляю, какого? Но замполит, как пить или есть комиссар. Его скромный труд уважается, его заслуги оцениваются. В данном случае позорный чинуша вынужден лапки поднять. Ну, вы в курсе, чинуша никогда не сдается, кроме некоторых из ряда вон выходящих случаев. Но данный случай и есть из ряда. Может мама не велит, может в руках ревматизм. Однако пускай будут руки подальше и выше, или их вырвут по самые плечи.
  Нет, ничего особенного, папа за справедливость:
  - Пока на земле справедливость, наша земля не сорвалась с орбиты.
  Нет, ничего интересного, папа играет по правилам:
  - Если в душе рядовой, ты не родился на нашей земле.
  Папа очень серьезно играет:
  - Если еще лейтенант, ты существуешь как пища клопов, тараканов, мокриц и другой дребедени. Но говори спасибо, что существуешь.
  Хотя с другой стороны:
  - Если ты капитан, тебе причитается угол...
  Опять ничего интересного. Много разговоров, много расчетов и не только на крохотные капитанские звезды. Следующие звезды уже не крохотные. Их несколько меньше, зато они больше. Сами соглашаетесь, одна большая звезда не четыре маленьких, а две большие звезды не одна. Я пока не затронул следующую плеяду. Две большие звезды есть тот самый предел, после которого угол похож на кощунство. Но и при одной большой кощунственный угол. Хотя при одной разрешается кое за чем потолкаться или кое-чему подучиться. Зато при двух звездах стопроцентное попадание на отдельную площадь, хотя не обязательно в престижный и модный район, где цветы, деревья, птички, но самое главное воздух.
  Комиссар начинается на цифре три. Цифра магическая, то есть магнетизирует и завораживает кого угодно насколько угодно. Следом за ней очень-очень большие звезды, но они отличаются менее правильным магнетизмом в отношении той же магии цифр. Если ты цифра три, это практически навсегда. Но если цифра один даже с чертовски великой звездой, это скорее временная удача на фоне маленьких неудач. Мы то понимаем, в какую сторону отклонилось отечество и где его истинные герои. Гипертрофированная звезда такая же опасность, если не большая, для человека. Лейтенант, капитан, в конце концов, рядовой они еще не опасность, скорее ступеньки одной лестницы. Имеете право перепрыгнуть через рядового в лейтенанты. А еще твое право не задерживаться в лейтенантах и резвым козликом дальше. Особенно до самой огромной звезды. Но повторяю, мой трепетный, гипертрофированная звезда означает тяжелый пост командующего. И рядовой командует, и лейтенант, и всякие прочие. Но командующий не только командует. Он скорее в постоянной напряженке, в ожидании одного единственного слова: "неблагонадежен". А вы сами знаете, из какого ротика, от ласковых зубок и губок каких рождается слово.
  Ты хотя и генерал,
  И большая цаца.
  Над тобою комиссар
  Властен надругаться.
  Он без пушки и гранат.
  Только сдвинет брови -
  И почешешь наугад
  Драить хвост коровий.
  Теперь никакой фантастики и никакой поэзии насчет квартиры. Ничего удивительного в том, что папа, а по совместительству замполит, выхлопотал эту квартиру или ее заработал. Город на Неве, престижный район, зеленая зона. Здесь мечтали поселиться многие питерцы со стажем не менее четырех поколений и прекрасными перспективами в коммуналке. Однако многие питерцы не замполит. Мечтать разрешается, а трогать руками нельзя. Доработайся сначала до замполита, тогда и трогай, и все остальное. Я даже скрывать не хочу, это не квартира, но сказка. В ней по последней моде ремонтик, и мебелишка опять по последней моде, аккурат из Европы. Сказку никто просто так не отдаст. Выхлопотал, теперь наслаждайся ее акварелями до конца комиссарского века. Век долгий, но конец близкий. Говорю тебе, наслаждайся. Или что-то не так? Или некое неприятное "но" поставило всю систему в тупик? Ах, оно точно поставило! Слишком много желающих занимает эти прекрасные комнаты:
  - Самую большую - замполит с женой.
  - Вторую по величине - бабушка.
  - Следующую - Коля с Надей (младшей сестренкой).
  - Самая маленькая - под кабинет.
  Из всей категории перечисленных помещений, только кабинет представлял нечто стоящее в глазах человечества. Здесь на ничтожном пространстве, на шести квадратных метрах творилась История. Да, вы не ошиблись, та самая, которая с очень большой буквы, я имею в виду настоящую Историю. В ваших учебниках она не настоящая. Там ее припомадили, отшлифовали и отполировали до нестерпимого блеска. Давно это было, свидетелей нет, а если и есть, так все те же гладильщики, шлифовальщики, полировщики, то есть кровно заинтересованные товарищи в своей блестящей подделке. Они ни за что не признаются, у них мозги набекрень. Прежде чем заниматься историей с маленькой буквы, они хорошо подлечили мозги полировкой, шлифовкой и прочим.
  К замполиту маленькая буква вообще не относится. Это не профессиональная история и не оплачиваемый труд государством. Скорее долг, но не труд. Каждый выдающийся деятель имеет свой долг. Как мы уже догадались, папа - самый что ни на есть выдающийся. Следовательно, его знания выдающиеся, а мысли выдающиеся в квадрате. Это не разговор о деньгах. Деньги в рабочее время, а в свободное долг. Рабочее время закончилось, значит, дорога твоя в кабинет для выполнения долга. Запираешься на ключ, достаешь нечто мощное в переплете на тысячу с лишним листов, крякнул от тяжести нечто - и потекли мысли:
  - Что такое солдат? Сырой материал, пустышка, бездарность, не пропитавшаяся всепоглощающей линией партии. В голове в любом варианте лапша. Думы глупые, неответственные: попить, погулять, порезвиться на воле с идеологически невоспитанными пустышками. И таковой слизнячок достается советской армии, дабы утяжелить выполняемые задачи для обороноспособности родины. Многократно подчеркиваю, тяжелые это задачи. За два, в лучшем случае три года из стопроцентного мусора получаем готовый продукт, способный в следующую очередь стать орудием советского государства.
  Здесь самое время передохнуть, потянуться или рассеяться на чем-то неотносящемся к делу, на постороннем. Чем более посторонних продуктов, тем более концентрация мысли и более мощь ее выхода на бумагу:
  - Во время культурного мероприятия либо праздников обращайте внимание на нравственность младшего офицерского состава. Младший офицер тогда нравственен, когда понимает свое место в советской армии и не замахивается на нечто большее. Идеальный вариант - не допускать мелкоту в офицерское собрание. Удовлетворительный вариант - это место младшего офицера за стулом, но никак не подле начальников, тем более командира части. Сперва научись прислуживать и подчиняться вышестоящему товарищу, чтобы того же со знанием и основанием требовать от нижестоящего. Офицерский праздник - тот же урок практического мастерства. Празднуют только старшие. Младшие на посту. Никакого излишества, ничего вне устава. Трезвость, бдительность, решительное взаимодействие всех систем и подразделений, чтобы враги не испортили праздник.
  Попытаюсь отметить, что такое посторонний предмет в кабинете историка. Это, конечно же, бюст величайшего из человеков. Величайший у нас один. Нет, он не папа. Может, и хотелось быть величайшим товарищу папе, но родина запретила. Невыполненный долг не дает тебе право на какое иное звание кроме величайшего должника родины. А бюст принадлежит Ильичу, и с этим кажется все согласятся, даже Историк с большой буквы:
  - Роль молодого специалиста - ничтожная роль. Это не строитель коммунистического государства и не созидатель нового общества абсолютно свободных людей. Чтобы строить и созидать необходимо нечто большее, чем симбиоз института и школы. Молодой специалист все еще ученик. Учила школа, учил институт, учит жизнь. Ничего самостоятельного внутри предлагаемой экосстемы, одно наносное. Никакого понимания, подобающего рангу строителя коммунизма, опять же труха в голове. Очень нужен наставник. Инициативный, идейно подкованный, без трухи. Если желаете, направляющее звено молодежи, душевед и душелюб высшей степени. Школа только напортила. Институт поставил на узкий профессионализм. Но жизнь не только профессионализм, тем более узкий. Профессиональные навыки придут между делом, как говорится, в процессе общественно полезного производства или в процессе развития личности. Главное на начальном этапе развития не потерять духовную связь с личностью, не запустить человека на самотек, не оставить его в хищных лапах врага неподкованным и бессильным.
  После подобной записки бюст разрешается даже потрогать. Тактильный контакт иногда сильнее духовного. Потрогал за лысину бюст, и что-то в тебе еще есть, и на что-то еще гораздый, а казалось, выдохся окончательно и пустышка:
  - Если основной контингент части милые, обаятельные и немного несобранные женщины, значит руководитель части артист. Прекрасная половина не признает одиозность и ограниченность, солдафонские обороты, нереспектабельные замашки и перхоть на звездах.
  
  ***
  Папа любил философию. В мягком кресле, в клубах дыма, с рюмкой наперевес:
  - Что есть человек?
  - В масштабе вселенной?
  - В масштабе страны?
  - Для партии и народа?
  Папа любил философствовать до последнего уровня, где философия расплывалась в тумане, а сам философ, утомленный работой мысли, погружался туда же, то есть в туман, и пробуждался, когда барабанил рассвет, когда предстояло идти на работу.
  Остальные квартиранты прохаживались мимо кабинета чуть не на цыпочках:
  - Папа думает.
  Перед этим гигантом Коля чувствовал себя совсем маленьким. Умственной энергии его хватало на несколько мелочей, столь затрепанных и несуразных, что одного взгляда на кабинет было более чем достаточно, чтобы понять ничтожество каждой мелочи.
  О, как давно я не писал
  Посланий страстных и горячих,
  Перо мечтателя не брал
  И в рифмах не искал удачи.
  И как давно шальной рекой
  Струя поэзии не лилась.
  Душа приобрела покой,
  И сердце трепетно не билось.
  И были сумрачные дни,
  И были скудные творенья.
  Не звали, не несли они
  Любви прекрасные мгновенья.
  Но все исчезло, все прошло:
  Я снова в бешеном потоке,
  Я снова раздобыл перо,
  И сочиняю эти строки.
  Другое дело, папа - творец коммунизма. Право, есть чем восхищаться, если в придачу к умственному превосходству добавлялось превосходство физическое:
  - Коммунизм беспощаден к своим врагам!
  Папа не терпел неповиновения. Разбуди его в неподходящий момент, отвлеки от мыслительного процесса - и получишь пару страниц (для конспекта) из дедушки Ленина.
  
  
  ГЛАВА ВТОРАЯ
  
  Так дотянули до института. Рубеж совершенно естественный. Когда-нибудь кончается школа и начинается институт. Каждый в курсе, что такое школа и что институт. Первая инстанция, как обязательная строка твоей жизни. Никто не спросил, никто не интересуется, никого не волнует насколько школа подходит ребенку. Это государственный заказ. Государство приказало, следовательно, подходит. Ты обязуешься выполнить заказ от сих и до сих. Если тебе от этого легче, пускай вместо заказа будет добровольное рабство перед вторым этапом. Если тебе все равно тяжело, то не выполнивши заказ, ты не имеешь права на институт и всякое в том же духе, как бы тебе не хотелось.
  С точки зрения нормального человека, разговор у нас пустяковый. Даже коммунистическое общество не является совершенно усредненным обществом совершенно усредненных шурупчиков или винтиков для таких же гаечек или шайбочек. В школе оно возможно. Более или менее тупые учителя, более или менее тупые ученики. Степень тупости не всегда определяется уровнем твоих знаний, а чаще неформальными отношениями между тобой и тем самым, которого мы называем источником, а на деле он просто испорченный телефон в руках эгоистов.
  Я согласен, эгоистическое общество, эгоистическая школа. Одни отсиживают, потому что им приказали. Другие работают, потому что иначе работать они не умеют и потенциальный претендент помереть с голоду. Таким образом, школьные умники ни в коем случае умные люди, а школьные дураки это скорее отбросы без будущего, но ни в коем случае дураки. Школа не обучает и не раскрывает твой ум. Она вроде фильтра. В любом отечестве, коммунистическом или эгоистическом, необходима фильтрация и сортировка. Если пропускать основной поток без изменений, отечество захлебнется. Кто-то обязан дерьмо убирать, и не только в белом халате.
  Институт есть переосмысление ценностей или водораздел на окончательных умников и дураков, на интеллигентов и неинтеллигентов. Кажется, в этом вся разница между институтом и школой. Тебе предоставлен последний шанс выползти из отбросов и получить в розовых бантиках будущее, или при полном параде школьного эгоцентризма низринуться в ад. Ну и что, если умничал в школе? Дело прошлое, печать поставили и забыли. Институтские преподаватели не школьные учителя. Открою секрет, институтские преподаватели всяк презирают твое школьное образование. Школьный умник для них раздражитель номер один. Он зубрилка и ябеда, какового в первую очередь приспичило подцепить и отделать. Там ты отличник, а у нас не потянешь на залежавшийся мусор. И вообще в институте другая жизнь, о чем зубрилки мечтают не то чтобы с ужасом, но с какой-то внутренней болью.
  - Главное, не ошибиться.
  А что я вам говорил:
  - Главное, чтобы выбор удачный.
  Можете не соглашаться:
  - Или точно отбросы.
  Не знаю насчет точности, но после школы чаще всего начинается семейная драма, ведущая к расколу семьи. Во время школы никакого раскола, но в переходный период, в те несколько месяцев между школой и институтом, между первой ипостасью и ипостасью второй единство семьи теряется, а благополучие семейной идиллии в эдаких трещинах, что теперь посмотреть страшно и даже без боли. Дети перестают понимать родителей, а родители почитай потеряли детей. Но точнее, они потеряли себя, они в лютой схватке, не опасаюсь сказать, в самой лютой из лютых борьбе за будущность отпрыска.
  - Хватит миндальничать, - решил замполит, - У отца-солдата сын обязательно будет солдат.
  Казалось, легко и просто. Надеваешь благоухающее хэбэ после тринадцатого хозяина, подпоясываешься драным-предраным ремнем, лепишь звездочку на пилотку - и отключаются все проблемы. И сам довольный. Три минуты назад существовало идиотство без цели, поиск неизвестно чего, общественный полигон, общественное стойло, если желаете, такая параша, откуда тошнит. А теперь ничего. Выбор из окончательных, место на сто процентов, нервные курят в коридоре. Ничего изменить нельзя, вы понимаете, совсем ничего. Ничтожный клочок бумаги, подпись, приказ. Волна подхватила, волна понесла. Еще не продаваясь продался, уже без приговора купили тебя с каплями пота на коже. Раб, раболепие, абсолютное рабство, работа. Наконец, никакого контакта с вашей крохотной экосистемой по имени человек. Нет экосистемы, нет человека. Воистину легко и гладко, потому что нет ничего.
  Но на дыбы мама:
  - Да пошел ты...
  Понимаете, на кого окрысилась мама? Кажется, не понимаете. Родина у нас большая, но правила для всех одинаковые. Я не упражняюсь в остроумии. Если нарушаются правила, нарушается родина. Я не повторяю, чего следует повторить двадцать пять раз перед сном и столько же на рассвете. Мама не виновата. Время такое особенное, когда разучился что-либо и как повторять, а новому не научился. Вот если бы послевоенное время, вот если бы шестидесятые годы. Но опоздали, товарищи. Нынче время иное, как не сложно себе в этом признаться. Камешек сомнения брошен. От камешка круги. Круги одолели шестидесятые и семидесятые годы, и остановились в восьмидесятых. Замполит пока что величина, больше того, потрясающая величина. Но подумайте, есть и другие не менее потрясающие величины. Скрывать теперь невозможно и поздно: армейская выправка потеряла в цене, девушки не цепляются за мундир, а деньжата, сэкономленные потом и кровью армейцев, вытекают сквозь разные дыры при переездах.
  Отсюда вывод:
  - Катись колбасой.
  Папа пытался одернуть нежданного оппонента:
  - Ерунда, сын всегда при отце.
  Но командирствующий окрик уперся в стену:
  - А дедовщина?
  И чуть не разбился на множество мелких кусочков:
  - Скажешь, что дедовщину нам навязала Америка?
  Это уже не намек, но насмешка и издевательство. Человек, посвятивший жизнь без остатка служению родине, имеет хотя бы право не подвергаться сей унизительной процедуре. Закрой свою пасть и молчи. На тебе не сошлась клином родина. Одно иждивенчество несет в себе отрицательный заряд, после которого следует издевательство. Иждивенец всегда издевается, а может и надругаться над родиной. В голове пустыня, на языке кактусы. Я такой же, как ты, ты такой же, как я. А кто доказал извращенную правоту твоего языка? Никто не доказывал. Оно проскочило не понимаю зачем. В голове повернулась наискосок шестеренка, после чего проскочило все прочее. Это твоя родина, но она же моя родина. И чего побежал, как придурок? Дверью хлоп, ножкой топ. Косяк вдребезги, на паркете следы. Никто не гонит, можешь остаться, товарищ папа. Слова у нас русские, разговор своевременный, можно сказать правильный. Ты разговариваешь с человеком, черт подери, а не с какой-то мерзостной дрянью.
  Вот если бы в кабинете наш разговор. Но кабинет заповедная зона, и там скрывается папа. Ах, твою маму, бабье! Ох, эта капля куриных мозгов! Ух, больше нет моей мочи! Если нет, значит, нет. Стол сегодня особо дурашливый, а глубокое кресло похоже на мелкое. Наконец, ни то, ни другое не могут уволить от происков глупенькой женщины. Что еще за куриные штучки в такое суровое время? Что еще за предательство против отчизны моей? Или это наша отчизна? Нет, ничего не получается. Даже любимые, годами проверенные цитаты из Маркса-Энгельса-Ленина на сей раз не подействовали, не оказали не то что решительного, но вообще никакого влияния на результат переговоров между папой и мамой. Папа договорился, больше того, донервничался до тошноты. Под конец стучал по столу, подражая рабочей привычке. Совершенно без пользы. Ты стучи и кричи, а мы плевали в три горла.
  Коля пошел в инженеры.
  
  ***
  Пять с половиной лет пролетели практически как один день. Для духовного дегенерика это могли быть только годы учебы. Не сравнивайте, пожалуйста, со школьной учебой. И уровень более высокий, и интерес, идущий процентов на семьдесят изнутри. Я не сказал, на полные сто интерес. Полные сто означают абсолютное и беспрекословное увлечение институтской деятельностью. За что не взялся, всяк вдохновило твой развивающийся интеллект и, мамочка родная, как оно нравится. Но в семьдесят процентов кое-какие предметы не попадают. Например, экономика, английский язык, марксистско-ленинская философия и физкультура. Нет, от них нельзя отказаться. Опять же обязательные предметы, с обязательной строчкой в дипломе. Но полюбить их так же нельзя. Представим духовного дегенерика влюбившегося в английский язык. И не пробуйте, нормальный человек еще может влюбиться в английский язык, но духовный, тем более дегенерик, не то чтобы не имеет права, просто не может.
  - Я изучаю науку.
  Вот и весь сказ. Предметы технические, предметы тяжелые и не совсем понятные, они хорошо изучаются, точно внутри сама жизнь, в этих наблах и лямбдах. Зато предметы гуманитарные, по сути своей очень легкие, но изучаются на пределе резервных сил организма. Я повторяю, основные силы здесь не участвуют, только резервные. Организм скорее стушевывается и паникует перед тупой беллетристикой, и самое время себя заставлять с помощью кулаков, плети, дубины.
  Нормальный человек не будет себя заставлять вышеописанным способом. В институте лучшая оценка - удовлетворительная оценка. Не так чтобы очень собачился, но окружающие товарищи удовлетворились и без претензий. Только ненормальный человек опять же из породы неудовлетворяющихся товарищей. Его интеллектуальная энергия или душа не научилась учиться ради учебы. Нет, никакой плети и палки. Вот эти семьдесят процентов необходимы, значит, учись, учись изо всех сил, учись на отлично. А эти тридцать из идеологического отстойника, так пускай отправляются снова в отстойник. Вы желаете удовлетворение за тридцать процентов, будет вам удовлетворение, но, пожалуйста, не поганьте мне душу.
  Ах, если бы так! Узкий курс, узкая направленность и, наконец, цель. Ненормальный товарищ знает про цель. Он на нее концентрируется, он ради нее жопу порвет. Ни одна минута, какое там, ни одна секунда не должны пропадать даром. Родина на тебя разорилась. Родина целых одиннадцать семестров или пять с половиной годков улучшает и развивает тебя. Ты не имеешь права выйти из института ухудшенным, ты обязан выйти улучшенным. Что такое ухудшенный вариант, мы уже догадались. Пьяница, развратник, закоренелый дебил. После школы оно разрешается, чтобы дебил. Всех дебилов на дебилизирующие работы и на дерьмо. После института не разрешается. Следовало сделать свой выбор еще после школы. Ты не сделал, ты в колебаниях, еще маленький, еще дурачок, еще желаешь играться. А родина пострадала при этом. Черт возьми, за что же так родина?
  Повторяю, Коля необычный товарищ. Его любовь к техническим дисциплинам на уровне сумасшествия. Его ненависть к гуманитарной работе на том же уровне. Физкультура не то чтобы гуманитарный предмет, но по старой привычке попала в гуманитарии, где и осталась. Хотя для Коли особо сложный предмет физкультура. Вот если бы ты нормальный товарищ, накачался до чертиков, а там наплевать. Но Коля совсем ненормальный, даже более чем ненормальный. Какого черта при гипервселенской любви к технарям размечтался о красном дипломе?
  Дальше совсем просто. Нормальные люди живут в свое удовольствие и получают законный синий диплом. Здоровье не пострадало, голова в полном порядке, впечатлений на двести лет или, по крайней мере, до конца всей оставшейся жизни, которая нудная, серая и дерьмовая. Я не шучу. Институтская жизнь - это да! Рабочая - это нет! Какой бы интересной не оказалась работа, но молодость твоя в институте. Только всучили диплом, как пошла к дуракам молодость. Стареешь, тупеешь, звереешь, исподличался, наконец. Дальше не продолжаю. Институт вроде первой любви. Не успел налюбиться и наглядеться, такого не будет вообще никогда. Вторая любовь ни в коем случае первая.
  А что говорит мальчик:
  - Я готовлюсь в науку.
  Вот и весь сказ. Красная бумажка в руках. Можешь ее пожумкать, можешь ее потипать, можешь ей подтереться. Она опять же бумажка, даже если отражает истинное положение вещей в твоей голове. Наблы и лямбды там хорошо устаканились, но за наблолямблоидной сферой опять пустота, точнее сказать, абсолютная пустота. Институт не готовит для жизни, а только для наблы, в лучшем случае для наблы, лямбды и эпсилона одновременно. Затем пустота. Ничего не интегрируется, тем более не дифференцируется. Ты уже заинтегрировался и отдифференцировался в некое жуткое существо, не похожее на тебя самого пятилетней давности. И это не глупость. Сутулая спина - раз. Дряблые мускулы - два. Впалая грудь - три. Ибо сутулая стала еще сутулее за истекшие годы, дряблые мускулы совсем развихлялись, впалая грудь почти впадина или ящичек для твоего дорогого диплома.
  Нормальные ребята играют в футбол. Нормальные девчонки носятся по стадиону. После футбола нормальные ребята щупают нормальных девчонок, а нормальные девчонки проделывают то же самое с нормальными ребятами. От такого иногда получаются дети. Но не дуйся, мой ласковый, дети опять же нормальные, дети обязаны когда-нибудь и как-нибудь получаться. Если бы только дебилы рожали детей, то через поколение у нас отчизна дебилов. Если бы только учителя занимались детским вопросом, то через то же самое поколение у нас отчизна учителей. Вот так загадочка! Сами себя рожаем, сами дебилизируем, сами заучиваем до отрыжки и смерти. А как же с коммунистической категорией "инженер" или "нормальный"?
  Опять не про Колю. Поэзия, философия и любовь, как вы соглашаетесь, они составляют особенную закваску. Поэзия не только воодушевляющая, но чаще других расхолаживающая величина. Очень хочется, но никак не могу собственный поэтический образ втиснуть в габариты вот именно той краснощекой и красномордой девахи. Коммунистический образ могу. Всякие там шпалы, рельсы, даже колючую проволоку, а поэтический нет. Как не стараются коммунисты, розы не получились на шпалах, а птички в колючей проволоке. Даже поэзия философии дьявольски далека от реальности той же девахи. Красномордая философия суть кощунство на русской земле. А краснощекая то же самое, что красномордая. Хотя в институте попадаются отдельные особи без морды, без талии и без сисей, короче, те же шпалы и проволока, но это другой вариант, оскорбивший любовь. Как-то не хочется поэтизировать по поводу "без", а философствовать еще больше не хочется.
  С ненормальным материалом нормальная ситуация. Хочешь стихи? Не хочу. Хочешь немного любви? Не желаю. Почему не желаю? Потому что такая любовь, которую не желаю. Стихи привлекают внимание. Даже более чем привлекают. Им в противовес выдающиеся родители, ленинградская прописка, квартира в престижном районе и будущее в розовых красках. Но степень "более" она более. Внимание так привлеклось, что девушки обходили поэта за тридевять государств, да еще за десять кварталов:
  - Накой этот девственник?
  Ему бы чуть-чуть поднапрячься. Ему бы поэзию с философией и диплом отложить в сундучок. На четыре минуты, на три или две. Может куда-нибудь склеется философия и прогоркнет поэзия на красных корках диплома, может придет ниоткуда искусство любви. Или у нас за любовь совершенно другое искусство:
  - Маша, задачу решить?
  - Реши.
  - А еще?
  - И другую... и третью...
  Процедура почти бесконечная или совсем никакая. А пока безотказный любовник в задачах своих, Маша имеет сто шансов ослепнуть и окосеть. Недаром состроила глазки рыжеволосому дылде, косая сажень в плечах. Ничего удивительного, предок наш обезьяна.
  
  ***
  Теперь право выбора. Институт позади, впереди настоящая жизнь, ну которая называется рабочая. С красным дипломом вроде бы шансов больше, а глупостей меньше. На самом деле не так. Существует несколько "но", вне которых красный диплом только бумажка. Прежде всего, хороших мест недостаток. Даже на всех блатных не хватает, не упоминаю краснодипломников. Чаще первое не есть второе, а второе не есть первое. Зато нормальных мест изобилие. Восьмидесятые годы самые изобильные для технаря. Требуется, требуется, требуется. Контора по переработке кожи. Завод по внедрению металлокерамики. Мастерская на полупроводниках. Контора на ввоз и вывоз металла. Завод или фабрика неизвестно чего. Мастерская для дяди. Бюро по просиживанию штанов и его филиалы. Наконец, ящик.
  Хотя с другой стороны, ящик идет во-вторых. Он не совсем чтобы блат, но не совсем чтобы место из невостребованных. А если желаете, для краснодипломника наиболее подходящее место. Заманивают, обрабатывают, заколачивают - и все в ящик. За то, что заколотили десятирублевая надбавка. У нормальных товарищей сплошь и рядом сто двадцать, а у заколоченного в ящик надбавка. Нормальные не так чтобы за работу, но на первом плане штаны. За три года трое штанов просидел. Если обережешься, можно одни сэкономить. И получается не худший из вариантов, за три года две пары. Твоя потрясающая экономия при ста двадцати рублях в месяц делает тебе честь, если никто не дознался, что ты нормальный товарищ.
  Диплом с красной обложкой есть очень точное указание на физиологическую и психическую ненормальность его обладателя. Ящик есть указание номер два. Обыкновенные мальчишки и обыкновенные девчонки выбирают нечто более чем обыкновенное. Например, Красный Октябрь, Красный Пекарь, Красные Колокола, Красное Знамя. Вы не смотрите на упоминание "красного" цвета на фасаде завода, конторы и мастерской. Здесь все та же нормальность против взбесившейся ненормальности. На фасаде ящика нет ничего, то есть совсем ничего. Правая стенка, левая стенка, крышка и дно. Заходишь, следом захлопнулось дно, заколотили как минимум на три года. В это время девчонки гуляют с мальчишками, а мальчишки гуляют с девчонками и не обязательно через улицу. Разрешается по всему городу, а город большой, даже слишком большой. В нашем городе до тошноты "октябрей", "пекарей" и на каждом углу "знамя". Опять же обыкновенный режим или самый нормальный. Надоело сидеть, значит, встал. Надоело стоять, значит, вышел и прогулялся. Надоело слоняться без дела, значит, встретил, а следом облапал девчонку.
  Красные корочки никак не стыкуются со словом "красный". Должна же быть разница между обыкновением и всем остальным. Если синие корочки очень и очень стыкуются, на то они синие. Русский бардак только на вывеске "красное", зато внутри он таков, каковым полагается быть. Синяя рожа, синие глазки, синяя жидкость в бутылке. Кто-то сказал, прозрачная жидкость. Но посмотри повнимательнее, разрешаю даже прищуриться, и жидкость получится синяя. Ее никто не опрозрачивает, за ней никто не следит. Твое дело закабалиться на три послеинститутских года, а дело государства за тобой проследить. Дальше и выгнать не могут, и уйти не имеешь права. Но имеешь право на жидкость.
  Красный диплом вообще ничего не имеет. Для кафедры он слабоват, это в-третьих. На кафедре одно единственное местечко на шестьдесят рыл, да и то под освобожденного комсомольского деятеля. Как вы понимаете, туда претендует бывший неосвобожденный комсомольский деятель и всяк еще настоящий сыночек замдекана по хозчасти. Впрочем, это может быть и не замдекана, но начальник бюро, или доктор наук, или просто профессор со стажем. Все мы не безгрешные, у каждого дети. Только профессорские, директорские, начальниковские дети не совсем чтобы нормальные и не совсем чтобы нет. Они находятся в середине. С одной стороны, пьют, девок трахают и оценки не аховые. Но с другой стороны, папа и мама давно подшустрили, почему именно их, а не кого-то другого, даже самого краснодипломного-раздипломного специалиста оставить на кафедре.
  Слышу яростный крик:
  - Доколе!
  Это технарь возопил. Ты думал, что гидра разжала щупальца, что за пять с половиной годочков подготовил себя для любой неожиданности и кандидат номер первый заняться наукой. Очень зря. Гидра ничего не разжимала. Она только затихорилась. Мама с папой поспорили и закрыли глаза. То есть закрыли глаза на твою ненормальность. Не приводишь девочек, и не приводи. Одиннадцать семестров на первом плане его величество институт. Взялся за институт, взялся за красный диплом, пальцы прилипли и отпустить уже не удастся. Дальше самое время поинтересоваться, что институт для диплома. Между прочим, там точно такие же знания, как в ошельмованной и обрыганной школе. Точнее, не знания, а только их видимость. В школе играют в одни игры, в институте в другие, однако снова играют. Ты не подумай, игра в институте не более бесполезная, чем игра в школе, но и не более полезная. Разница в том, что после школы ты работяга, а после института ты инженер. Хотя для вселенной нет никакой разницы.
  Или ослышались:
  - Господи, мама моя!
  Еще один вопль. Начнешь кувыркаться по гребаным ящикам, которые уважают красный диплом, и точно свихнешься. Ящики далеко, а Скворешник, как излюбленное место отдыха всех кувыркающихся или свихнувшихся ленинградцев, совсем рядом, в том же престижном районе. Ты, конечно, не ожидал. Тебе мерещились мировые почести. Ты подготовил себя к новой жизни, то есть к ученой жизни. Круг науки, люди науки, сфера науки. Но получилось что-то не так и не то. Десять рублей сверху, разверстая пасть, заколочен. Разрешаю вопить, разрешаю кататься и делать чего угодно, но выбора нет. Или в тот, или в этот, или не знаю в какой ящик. Выбор только на гвозди.
  Или из-за угла папа:
  - Маленький переболел.
  Призывали маму, а отзывается он:
  - Беру в ежовые рукавицы.
  И вместо ящика Энская часть, где имеет блат папа.
  
  ***
  Следующий этап, как полагается, время жениховства и время женитьбы. Фамилия у Коли известная, самая что ни на есть ленинградская, что-то там связанное с Невой или Каменным островом. Припомнить вот так на слух не могу. То ли он Каменев, то ли Островский, а может быть Невский. Но все равно фамилия высший класс. Заморозить такую на Коле не совсем, чтобы здорово. Нет, какое там здорово! Сие есть тягчайшее преступление и безобразие двадцатого века. Мы рожаем детей, чтобы они продолжали нашу фамилию, и они рожают детей, чтобы опять-таки продолжали ее, и их дети рожают. Родивший ребенка в любом варианте недаром толкался на русской земле. Вот неродивший, он из другой публики. Что ты не собрал, чего не нажрал и чего не украл, все равно даром. Только не путайте время любви и время женитьбы.
  - Гаденький кустик вырос в прекрасное дерево, - так говорит мама.
  - Колючий сорняк породил шикарную розу, - и снова она.
  Женщины привыкли преувеличивать, где разумнее преуменьшать. Женщины из более кислого теста, чем мы мужики. Более кислое всегда более забродившее тесто. А более забродившее тесто занимается тем, чем ему положено заниматься, то есть бродит. Я ничего не придумал. Мама ни в коем случае оппортунистка. Она согласна держать своего отпрыска под семью замками и за семью засовами. Так спокойнее, так надежнее, все силы направлены на собственное благополучие, и без эксцессов. Но кто сказал, что один замок ненадежный, а семь надежные? Где ненадежный один, там в конечном итоге окажутся ненадежными семь. Дело скорее во времени и в разъедающей ржавчине, что есть продукт времени. Один год приходится на один номер, два года на два, и соответственное количество номеров на все последующие годы. Как вы соглашаетесь, разъедающая ржавчина разъест последующие годы. Оно не очень приятно, но этого не избежать. Так не лучше ли как-нибудь извернуться, чтобы отдача была маленькая, а удача большая. То есть, чтобы женился и не женился одновременно твой мальчик.
  - Чужое дерево, - мама в слезах.
  - Чужая роза, - а слезы капают, капают, капают.
  Я попытался не упустить ни одной мелочи, чтобы понять, почему это Колина свадьба заинтриговала так окружающих товарищей, хотя предшествующие свадебному торжеству обстоятельства не содержали в себе никакой интриги.
  
  ***
  Воинская часть встретила мальчика самым обыкновенным совком и самой обыкновенной лопатой. Вы не думайте, что совок всего-навсего прототип социалистического строя, а лопата более механизированный прототип коммунизма. Это придумали гораздо позднее восьмидесятых годов, когда Ленинград назывался Санкт-Петербургом, а Россия просто Россией без всевозможных добавок. В технические восьмидесятые ничего подобного не было. Но техника все же ценилась на вес золота, и прежде чем допускать молодого специалиста в техническую житницу нашей страны, следовало немного помучить его на совке и лопате.
  - Не мокрая курица, - приказал замполит.
  Папа плохого не посоветует. Кульман, рейсшина, карандаши. Такое всегда успеется, не заржавело еще, даже если из очень паршивого дерева. Но совок из железа, как и лопата. Они не то что не заржавели, в них ржавчины пуда на два или три. Ждут не дождутся молодого специалиста, чтобы очистил до блеска и показал свою удаль.
  - Пускай развивается, - очень резонный приказ.
  Техника инженера она не из самых простых. Чтобы поставить кульман торчком, чтобы прикнопить бумагу и довести карандаш, для этого необходимы кое-какие мускулы. Инженер без мускулов обречен на незначительную производительность труда, на нерациональное использование карандашей, бумаги и кнопок. Если бы все выполнялось из головы. Мозгами пошевелил, вот тебе результат сто процентов. Кульман разворачивается, бумага ложится, кнопки прикнопливаются и всякое прочее. В данном случае можешь забыть мускулы. Мозги как естественный заменитель много сильнее и злее.
  - Хоть какая-та польза, - опять замполит.
  Это не насмешка. Папа не смеет смеяться над собственным детищем. Больше того, он не думал смеяться. Сочетаем приятное и полезное. Для молодого специалиста жизнь во всей ее наготе. Для армейской организации эквивалент бульдозера и экскаватора за никакие деньги. Бульдозер, может быть, быстро ровняет, а экскаватор быстро копает землю. Но спрашиваю товарищей, где человеческий фактор? Вот именно, где? А если еще не успели собраться c мыслями, то спрашиваю дополнительно, каков воспитательский эффект на месте неиспользованного человеческого фактора? Теперь уже точно вам не собраться. Папа не отрицает свой опыт в области всяких факторов. Он и настолько не собирался. Он прочувствовал и просчитал за полгода, как отчизна потребовала экскаватор, и за год с четвертью, как пригодился бульдозер. Просчитал, а затем доложил куда следует.
  Я не скажу, чтобы все обрадовались такой постановке вопроса. Есть у нас еще ретрограды, есть негодяи, есть равнодушные. Только вы не подумайте, эти товарищи из верхов. Куда доложил папа, там более или менее соответствующие товарищи. Они не кривляются, но принимают доклады с восторгом. Каждая новая волна в отношении подрастающего поколения почти что манна небесная. Это "подрастающее" поколение те самые ретрограды, те самые негодяи и равнодушные. Старые методы не годятся. Или точнее, они годятся, но в какой-нибудь новоприобретенной для них оболочке, чтобы старое выглядело только за новое, но никак не иначе. Новая оболочка еще умеет отвлечь негодяев от ретроградства, а ретроградов от равнодушия, и возможно единственный шанс справиться с этой дурной молодежью.
  Впрочем, не очень верится. Молодежь неистовая, молодежь взбалмошная, молодежь разбирающаяся. В ее глазах техника не то чтобы совок и опять же, не то, что лопата. Верно сказано, она дурная, которая молодежь. Но кто докажет, что это так? Молодежь сама кому угодно и что угодно докажет.
  - Дурак твой папаша, - сказали Коле.
  - Можешь ему доложить, - добавили чтобы скорее дошло.
  Но мальчик, очаровательная душа, в который раз не дошло. Он ведь тоже из молодежи: неистовый, взбалмошный и непонимающий несправедливость прочих товарищей. Кто понимает, тот, кажется, поспешил на доклад. В нашем случае никакой суеты или спешки. Разве что Коля отбросил совок, тем более расстался с лопатой.
  - Сами вы дураки, - ответ по всем правилам.
  С дальнейшей ситуацией я не согласен. Оно, конечно, здорово перевоспитываться на конкретном примере, имя которому жизнь. Но не всегда здорово, если приходишь домой в несколько более перевоспитанном виде, чем уходил из дома. Во-первых, очки твои треснули, что есть материальный ущерб. Во-вторых, нос у тебя на сторону, что скорее ущерб физиологический и моральный. Или точнее, только физиологический. Насчет морального ущерба я бы чуть-чуть потерпел и не лил сопли.
  - Батюшки, - мама всплеснула руками, - Кто тебя так?
  - Споткнулся о камень.
  - И костяшки пальцев содрал?
  - Тормозил при падении.
  Целую неделю Коля гордо носил расхреняченные очки на носу, на том самом, что на сторону. И хотя бы единая тварь посмела теперь заикнуться.
  
  ***
  Однако, при чем здесь женитьба?
  Да потерпите маленько, не сразу такие дела делаются, не сразу невесты на шею бросаются. Невесту надобно еще заслужить ударным коммунистическим трудом на благо коммунистической родины. Ах, мы уже говорили про труд: про этот чертов бульдозер и экскаватор. Ну и что? Мало ли чего говорили? Если бы все так просто и быстро. Вышел, копнули, свое получил. Кто тогда будет работать? Этот с получкой, и тот со своей, и вон тот. Нахватались, зажали в когтях, тусуются по норкам и радуются. А коммунистическое отечество страдает. Экскаватор нужен не так чтобы на один день, и бульдозером в двадцать четыре часа не наешься.
  Мы повторяем, коммунистическое отечество в опасности. Опасность представляет собой молодежь и ни какая-нибудь, но именно из ваших гремучих восьмидесятых. В шестидесятые годы молодежь смотрела на звезды и много болтала. В семидесятые опять же смотрела и бегала за бугор. Наконец, надоело смотреть, а тем более бегать. Что для нас болтовня? Что теперь беготня по помойкам? Звезды далекие, звезды высокие, звезды вообще никогда не спускаются на молодежь. На стариков, может быть, кое-какие звезды спускаются. Старичок приблизился, даже лапкой не помахал, а звездочка на головку его. Может, не совсем придавила, но навсегда угнездилась на лысой головке. И ходит звезданувшийся старичок, и чванится, словно теленок.
  Удивительные восьмидесятые годы! Сами достанем звезды с небес, пока молодежь. На старичков падает всякая мертвечина или тухлятина. Пускай падает. Если звезда подохла, значит протухла. Если звезда протухла, значит упала. В мертвечине молодежь не нуждается, от тухлятины дерет она носик. Такая бешеная, такая прыткая молодежь, ее не удержишь, тем более не уследишь современными методами. А коммунистическая родина обязана удержать молодежь, чтобы в дальнейшем процветала коммунистическая мораль и восходила заря коммунизма. Или наша чертова цивилизация технарей что-нибудь нехорошее сделает с коммунизмом.
  Как вы понимаете, лекарство прежнее. Замполит в свое время прописал, командир в свое время подтвердил. Молодежь обязана подрасти, сделаться серьезнее и почувствовать ответственность за свое маленькое дело в этой огромной стране победившего коммунизма. Если она почувствует, значится, дело сделано. Не важно, какое дело. Я говорю, что маленькое, но сделанное дело гораздо выше большого и извращенного. В инженерах еще успеете обделаться, тем более среди технарей. Воинская часть образца пятидесятого года и вся техника из прошлого пятидесятников. Тот же совок, та же лопата. Да и технология не особенно убежала вперед. Никаких погрузчиков или разгрузчиков. Подходим к машине, подставляем крепкое плечико, получаем коробочку. Затем еще, еще и еще. Иногда настолько умаялся товарищ технарь, что самое время нарваться:
  - Папенькин сынок, подряжайся сюда!
  Или нечто совсем возбуждающее:
  - За подол держаться, без руки остаться!
  Далее можно не переводить. Всякая случается молодежь. Даже в восьмидесятые годы. И нормальных пацанов с обыкновенными мозгами заносит, я не упоминаю про ненормальных. Которые воспитывались Пушкиным, Чеховым, Достоевским, Толстым. Которые не вышли из прошлого века. Которые шуток не понимают или на веру не принимают, но с каждой новой коробочкой становятся все угрюмее, злее и лезут в бутылку.
  - А ну вылезай!
  Странное соотношение на строительной площадке перед воинской частью. И этому мальчику тяжело и вон той девочке. Каждый ругается и огрызается. Разок ругнулся, стало немного легче. Другой ругнулся, целая вселенная по барабану. Больше русский народный язык не потребуется. Вселенная такая прекрасная, звезды такие яростные, коммунистическая пропаганда, что лапочка. Ты меня запропагандировал, я тебя распропагандирую, и при чем здесь бутылка!
  А вот при чем:
  - Выйдем, поговорим.
  Да чего, мой ласковый? Осталось с десяток заходов. Тяжеловато? Согласен. Хребет не железный, но сочетание разных болячек и пакостей? Это согласен опять. Зато отработаешь свой десяток заходов, укладывайся на травку, что только-только из-под земли пробивается, заглядывай в небеса, что только-только синевой наливаются, ну и всякое прочее. Отсюда выводы. Жизнь чертовски приятная, молодость чертовски заманчивая, чувства должны открываться, ни в коей степени закрываться. Коммунизм пускай закрывается, а тебе все равно. Ты не шибко влюблен в коммунизм. Ты с ним не нянчился, ты под него не подлаживался, ты рядом с ним не валялся, не нанимался и ради какого черта страдаешь. А то бывает и так: бац по башке. Коля лежит на асфальте.
  - Поговорим...
  Не уточняю, какая свинья подложила свинью наиболее хилому из наиболее хилых созданий родимой земли, какая похабная мразь поступила так непристойно, подло, трусливо. Молодежь встречается разная среди обыкновенных пацанов и девчонок даже в восьмидесятые годы. И коробки и ящики не всякий раз по преступному умыслу падают. На меня, например, их упала такенная прорва, что если бы каждой приписывать умысел... Да мы и не приписываем. Любой замполит или начальник с портфелем докажет случайность коробки. Реальный процент реальных потерь при воспитании молодежи воинской части. Подошел твой процент. Бац! Башкой на асфальте.
  - Кто?!
  Коля приходит в себя. Мгновением раньше один человек, мгновение спустя совершенно другой. Мозги тронулись и повернулись на сто восемьдесят градусов. Для молодежи восьмидесятых каждая встряска есть нечто особенное. Встряхнулся водочкой, другие мозги. Встряхнулся девочкой, снова другие. Встряхнулся коробочкой... Нет, вы не радуйтесь, с асфальта встаешь совершенно другим человеком.
  - Жизнь уходит, - подумал этот другой человек, - Чертовски паршивая жизнь. В двадцать пять ничего, совсем ничего, на три копейки не наскребается. А осталось еще меньше. Может меньше былинки, меньше росинки и полудохлого мотылька, вылетающего утром из кокона. Вылетел, помахал крылышками, к вечеру трупик и плесень. Кто знает, сколько осталось существовать в нашей грешной и очень коварной вселенной? Где-то на улице стукнуло в лоб. Похоронили, забыли.
  Коля подумал и сделал выводы:
  - Хочу жениться!
  Железная логика, черт подери!
  - Бог с тобой, - всполошилась мама.
  Отец посмотрел свысока:
  - Пускай себе женится.
  Серьезный мужик, такого врасплох не застанешь:
  - Я подыщу невесту.
  И начались поиски.
  
  ***
  По справедливости, впитанной с молоком матери, я привык возлагать это дело исключительно на молодые плечи. Поди пойми, что молодым поколениям надобно. Одному нравится нос картошкой, другому орлиный. Одному импонируют глаза синие, другому глаза карие. Одному не прожить без умницы, другому подпихивай дуру. Признаков бесконечное множество. И если отец выбирает душевную девушку это совсем не факт, что такая забота порадует сердце его шизонутого отпрыска. Скорее наоборот. Старики стараются, а молодость огрызается и корчит козлиную морду. Молодость всегда молодость. Ее заносило, заносит, и через тысячу лет занесет в неизведанные дали и нераспробованные дебри. Хотя при ближайшем рассмотрении дали не шибко далекие и даже очень изведанные. Я уже не упоминаю про дебри.
  Впрочем, справедливость обязана быть. Нос горбинкой становится носом картошкой. Карее темнеет, а синее светлеет. И дура способна кое-чему научиться. Ибо человек суть животное, что за тысячу тысяч естественных перемещений никогда не имело определенного места. Разве только сегодня, сейчас, в обусловленный современной эпохой момент у него проклюнулось что-то. Ну, что-то такое, что невозможно снести на помойку. Хотя надежда осталась. Вот соберусь с силами, напрягусь и снесу. По неопределенным причинам проклюнувшийся элемент вызывает неотвратимое отвращение. У твоего старика вожделение, а у тебя отвращение. Два взгляда на элемент. Никакие уговоры не действуют, все равно отвращение. Может через четыре года сформируется иная позиция, более или менее повторяющая позицию более старших товарищей, но сегодня оно вот так. Плюс память об этом "сегодня" способна испортить четыре года.
  С другой стороны, молодой товарищ кривляется, а старичок действует. Покуда кривляется молодой товарищ, у старенького все отхвачено, пути расчищены, мосты или гати подведены, хапай голыми ручками. Неужели не понимаешь, вообще ничего лишнего? Перчатки дома оставил, и ладно. У тебя нормальные ручки, особенно в голом виде. Не стесняйся, протягивай, хапай! Старик не даром работает. Уши, глаза, нос ни его стихия. Тоненькие материи трансформируются в толстенькие, а толстенькие материи иногда за тенденцию похудеть. Старик через это прошел, возможно, не раз, не два и не три. У него глаза завидущие. Вот только руки подводят его, даже в перчатках подводят. Надо сюда молодого, надо голые ручки... И хапай.
  - Мама, моя молодость!
  Замполит действовал элементарно, ну вы понимаете, как замполит. Он не вынюхивал девчонок в метро и трамваях. Он не шатался по Невскому, по разным дурацким площадкам и клубам, что вроде бы детские клубы, а вроде и нет. Он не строчил объявления. Это дебилы шатаются, вынюхивают, в душу готовы залезть. Замполит даже не взглянул на предполагаемую невесту. Несколько личных дел, где все сказано. Это до первой подходящей кандидатуры. Ей богу, она подойдет. А затем на ковер ее папа:
  - Что майор, подполковника хочешь?
  - Как прикажите.
  - Приходи в гости.
  - Так точно.
  - И чтобы была дочка.
  Так молодых познакомили.
  Девушка получилась невзрачная: пришибленная, прибитая, под стать Коле. Во время визита почти не поднимала глаза, сидела тихо-тихонько, словно мышка, иногда механически реагировала на такие же механические вопросы:
  - Да, папа.
  - Спасибо, Василий Иванович.
  - Благодарю, Валентина Петровна.
  Но замполиту очень понравилась:
  - Что я вам говорил? Армия не рождает уродов. Только гражданка рожает черт знает что. Все гражданское с душком или трещиной. Если сюда опираться, обязательно промахнешься и наделаешь гадостей. Наша родина многотерпеливая родина. Наше отечество многопрощающее отечество. Наша позиция из самых мягких и добрых. Но никакого терпения и никакого прощения не хватит против позорной гражданки, ее душка или трещины. Вот только армия, вот только она настоящий оплот коммунизма. Если договоришься с армией, никогда не пожалеешь об этом. В тяжелое время, в условиях капиталистического разврата и нагнетания напряженности испугалась ваша гражданка. Она и противостоять капиталистическому разврату, как следует не умеет, она и бороться, как следует не способна, она и рожает через пень колоду, а еще сама себе разрушитель и гвоздь в крышку гроба. С такой повяжешься, не развяжешься. Помоги боженька, чтобы спрятался враг, и за тебя пошла армия.
  Будущей свекрови девочка тоже понравилась:
  - Славная девочка.
  Разве что Коля губищи поджал. Как-то принцесса его недорезанных грез не вязалась с этой простушкой. Но у Коли не было выбора.
  Сон, скука, тоска.
  - Как называют тебя? - лишь однажды сломался жених.
  - Вика.
  - Славное имя...
  Скоро сыграли свадьбу.
  
  
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  
  Во время бракосочетания молодые чувствовали себя не очень. И репетиция с ними проведена по полной программе, и репетитор высшего класса. Не абы какие слова или глупости выливались из репетиторского ротика, чтобы вливаться в самые подходящие для него ушки. Совет да любовь! Дружба навек! Счастье свое и народа! Уютное крылышко, уютное гнездышко, рай в шалаше! Молодая слушает, точно чего понимает. Молодой в трансе, точно совсем восхитился и обалдел от надвигающейся перспективы семейного счастья. Она из дерева, и он из дерева. Штампы как гвозди. Все ваши гнездышки, крылышки, рай - самые подходящие гвозди для дерева, то есть в ту самую пресловутую крышку гроба. Репетитор вколачивает, гвозди вколачиваются, и не надо давиться слезами.
  Сначала попробовала мама:
  - Не ударь в грязь лицом.
  Хотела сказать "в гвоздь", но подвернулась привычная речь коренной петербурженки. Во-первых, много цветастых и не таких чтобы очень возвышенных штампов. Во-вторых, куча родственников, которые по большому счету есть сплетники. Это и ежу понятно, родственники приходят на свадьбу не только отметиться. Случайные люди могут пить, веселиться, плясать, отрываться и хулиганить на свадьбе. Но родственники никогда не опустятся до подобного мракобесия, разве что за редким исключением. Они проблема номер один. Для них свадьба как зрелище, особенно в первой стадии, представляющей официальную часть. Кто где стоял? Кто на что выглядел? Кто обиделся и облажался? Неофициальная часть иногда повторяется и тиражируется среди других родственников, почему-то не приглашенных на свадьбу. Но официальная никогда. Именно в таком настроении, с этими действующими лицами, и этими сплетнями. Впрочем, насчет последнего элемента я сильно загнул. Свадьба бывает какая угодно и где угодно. Но сплетни, что гвозди и штампы, они всегда одинаковые.
  На следующей подаче папа:
  - Родина смотрит, родина бдит.
  Неужели опять родственники? Или крупный начальник пробился на огонек? Командир части все-таки крупный начальник, но не настолько крупный, чтобы перед ним лебезить. А более крупных сегодня не будет товарищей. Москва не расщедрилась, Москва не прислала, хотя настоятельно требовал папа. Неблагодарная, между прочим, Москва! Сильно замастерилась, нос на макушку и хвостик торчком. Временами можно спуститься на землю. Для общего дела оно совсем не помеха. Какой бы ни был великий и заматерелый товарищ, не забывай, что величие формируется на земле, а на небесах только позорят и сталкивают.
  Папа немного не в духе:
  - Самая лучшая родина!
  Но бдительность есть основная черта замполита. Заметил тучку, взял зонтик. Почувствовал ветер, взял плащ. Может быть никакого дождя, тем более шквала не произойдет, но в условиях усиливающейся буржуазной пропаганды бдительности почти панацея от бед. В девяти случаях никакого дождя, зато десятый за девять ответил по самые уши. И где доказательства, что десятый случай в конце после всех девяти, а не самый первый из первых?
  Опять мама:
  - Чтобы не хуже, чем у людей.
  Детки словно вареные. Они, конечно же, испугались и поступают как детки. Мама на их месте о-хо-хо бы шик показала. Черт в кружавчиках, на весь Ленинград! Да чего там на весь? Россия ахнет и ухнет, стакнувшись с мамой. Но не положено. Шик это скорее выдумка для самоуспокоения стареющей женщины. Вот родственники, ни в коей степени выдумка. В передних рядах криво и подленько переглядываются, а в задних себе позволяют роптать и неприличные жесты. Может быть, что-то не так, может, все показалось? Просто кривые рожи от зависти или такие же вздохи восторга, очень и очень кривые.
  Папа не из тех, кто молчит:
  - Сохраним родину, отыщутся люди.
  Папа на самом высоком уровне. Что перед командиром, который приехал и сразу уехал. Что перед всей частью, которая не посмела ступить во дворец, кроме нескольких избранных и особо приглашенных товарищей, но и не посмела совсем отказаться. Ветераны, среднее звено, молодежь. Даже молодежь делегировала кое-кого. Даже дупнутые восьмидесятники. Или кишка тонка вечно злобствовать над более удачливым товарищем? Или беремся за ум и становимся шелковыми? Или наша система взяла против вашей?
  Впрочем, оно уже не играет значения. Мы в начале пути. Двое детей попали на путь. Девочка камень, и мальчик бревно. Нечто придавленное, неповоротливое, замшелое здесь затесалось. Что там у них в голове? Репетировали, наставляли, попали. Может быть, совершенно случайно. Да что вы над собой вытворяете? Каменная улыбка, деревянный взгляд, неповоротливые шаги. Всякая подавленность имеет предел, всякие приличия до определенной границы. Или вам кажется, что быть неповоротливым чертовски привычно, а лишний раз повернуться верх эгоизма? Зря, повторяю в который раз, кажется. Неужели процесс воссоединения двух ничтожных сердец превратился в пробный камень на плечи родителей?
  Еще теща:
  - Детки, смелее!
  Ее не просили, но вылезла теща. Вот деревня, вот скобарье и канава! Молодые и так без нее в обмороке. Дохнешь лишний раз, за это водой отливают и самое время на помощь позвать маму. Хорошо еще выстояли на ковре молодые, еще не упали. Может ворсинки ковра липкие, а эти детки, что пух или крохотные листочки. Представляете, какое сочетание, пух в каменюгах, дерево и листочки? Кружатся, ломаются, путаются, вечные порывы несуществующего ветра, вечный кошмар, опустившийся в самый неподходящий момент на твою окаменевшую землю. И слезы застряли в глазах. А глаза такие несчастные. А мордашки такие трогательные. А пот бусинками по щекам. И не знаешь, как дальше со всем разобраться. Молодые всегда трогательные и очень часто несчастные. Даже наглость несчастная, сколько ее не выпячиваем во дворце. Вступил на ковер, ничего больше нет, только мы, только бусинки по щекам и такое несчастье, что называется счастьем.
  Еще тесть:
  - Эй, мужик!
  По характеристике подходящая кандидатура для формирования новой семьи, а в жизни, черт его знает, каково оно в жизни. Кажется, тот же скобарь. Вика в полуобморочном состоянии, а ему хоть бы хны. Вика сейчас бултыхнется, а он аплодирует. Улыбка на весь экран, а под губищей зубища. Первая хлюпает, вторые клацают, можно и наоборот. Вика, что пташечка в клетке. Реакция все равно отрицательная, можно добавить, наплевательская реакция. Как у носорога жопа появляется лицо. Сами знаете, какое лицо. С утра прихватил для разогрева товарищ тесть, теперь кое-что появляется.
  - О, господи, - кажется, Коля вздохнул.
  Вот и неверующий уверует, а комсомолец споткнется и перестанет смеяться. Обручальное кольцо, предназначенное связать две жизни в одну, сегодня из самых дурацких. Маленький пальчик истыкал и чуть ли не разодрал Коля. У Вики пальчик совсем маленький. На этот пальчик примеривали на репетициях раз пятнадцать кольцо, и налезало. Сегодня не налезает. Руки трясутся, не только твой пальчик. Он все равно маленький, хотя представляется гигантским и бесконечным перед трясущимся лицом мальчик. А еще на ковре непорядок, вроде этот ковер весь в глазах. Голову не поднимешь, и так понятно, глаза на ковре, до дыр тебя, дурака, проглядели.
  Не думаю, что кто-то смеется. Мама разбросала всех любопытных. Куда тебе, милый, без мамочки? Мама на первом месте, она призовая лошадь перед рывком. Была мыслишка такая, что мир превратился в одно бесконечное стойло? Признайся, мыслишка была? А лошадь, особенно призовая, не может так долго стоять, или совсем застоится. Она нацелена на рывок. Сейчас доберемся, сейчас решим все проблемы. Думаете, подменили кольцо? Нет, ничего по ошибке не подменили работники государственной структуры, что выносят в зал кольца. Это ты такой каменный пуховичок или укрывшийся в листиках камешек. Это ты такой уродился на нашей нормальной земле, то есть такой непутевый, такой ненормальный. А кольцо самое, что ни на есть нормальное. Мама возьмется за дело, кольцо подойдет. Обещаю, оно подойдет словно шелковое. Или не надо? Или колечко само? Справился маленький дурачок, наконец. Обдирая кожу и кости полуобморочной новобрачной.
  - Экий пустяк, - аплодисменты для мамы.
  - Опыта им не хватает, - аплодисменты для папы.
  - Будет опыт, - аплодисменты для всех остальных.
  Ну, теперь поцелуемся. Священнодействие состоялось. Мама в засос папу, папа в засос маму. Тестюшка с тещенькой чуть ли не обрыгались. Она счастливыми материнскими слезками, все-таки тоже мать. Он тем самым для разогрева, все-таки его дочка. И пошло, и запрыгало. Эти целуются, остальные милуются, никто не заметил, что молодой слегка прикоснулся к щеке своей лапочки, а лапочка даже не отреагировала, не прикоснулась.
  Еще фотографирование, спуск с лестницы, машина. Слава богу, одни. Свидетели в счет не идут, у них своя свадьба. Оно опять-таки здорово. Вика потная, Коля мутный. Вика чокнутая, Коля трахнутый. По самые уши вас отодрали в момент торжества. Еще не приходилось быть главными фигурами на столь восхитительном празднестве, так тренируйтесь и по мере возможностей привыкайте. Занимательная жизнь, потрясающая штуковина, не захотелось, а отдерет. Впрочем, в который раз отдерет, не нужно никому этого или нужно.
  - Домой, - первая самостоятельная выходка Вики.
  И Коля, почувствовав себя джентльменом хотя бы на десять секунд, налетел на водителя:
  - Быстро!
  Ну, дальше уже ни в какие ворота. Свидетель перестал заниматься со свидетельницей, свидетельница растопырила пасть и отпустила свидетеля:
  - А к памятникам?
  Оч-чень резонный вопрос. Водила попытался поставить глупышек на место, но никуда не поставил. Здесь тебе не глухая деревня. Памятников уйма. Медный Всадник, Марсово Поле, Домик Петра, Петропавловка, Ленин, Крейсер Аврора... Возле каждого кто-то шныряет и подвизается. Ну, сами знаем, какие зеваки или какие бездельники. У них глаза еще хуже, чем на ковре. По крайней мере, куда острее и проницательнее. Темный костюм, белое платьице, кусочек фаты. Ты вроде магнита, притягивающего отрицательные флюиды, и оттолкнувшего одновременно очень ничтожный заряд такого тихого, такого почти незаметного счастья. А глаза по тебе шарк-шарк-шарк, а глаза все равно, что раздели. Под взглядами проницательных петербуржцев и самый одетый товарищ кажется голым. Мама моя, неуютно под этими взглядами. Сперва пот, затем холод. И кто вынесет то и другое вместе? Холодный пот, горячий холод. Нет, не понимаю. В машине нам хорошо, и чего так засуетились свидетели?
  - Никаких памятников!
  Коля совсем обнаглел, говорит, точно режет:
  - Они мертвые, а мы живые.
  Режет, точно готов разорвать:
  - Никаких обещаний, что мертвым живых нарожаем.
  С таким не поспоришь, разве что тихо-тихо, с отеческой добротой, с нежностью или лаской, ну как относятся иногда к сумасшедшим и старикам, еще не попавшим в Скворешник.
  Водила рискнул:
  - А поцелуемся на мосту.
  Напрасный риск:
  - С мужиками я не целуюсь.
  Кажется, мир на своих местах. Вы в своем уголке, мы в своем, а ты не выламывайся, делай дело, следи за дорогой. Разве не ясно, что новобрачную рвет? Ах, не ясно? Ну, молодец! Вот тебе треха на водку!
  
  ***
  Пока самодовольные родственники хлопотали над скурвившейся новобрачной, Коля спрятался в ванной. Можно было остаться среди других, или скорчить приличную случаю физиономию, что-нибудь эдакое скорбное и тошнотворное. А можно было остаться, как есть в своем первозданном виде и ничего не корчить. Физиономия сама себя корчила. Складки на лбу, обвислые щеки, глаза как у нарика в темных разводах, вот эта линия губ. В первую очередь "линия", превосходящая по силе и мощи все остальное. Столько нахальства, злобы, отчаяния Коля вогнал в эту линию. Можно было, нет, нужно было остаться. Когда Вика осела на пол и испортила свое подвенечное платье, что-то зашевелилось внутри ее суженого. Не знаю что, не понимаю. Но он не послушал, он испугался.
  Сегодня такой день. Людишки бегают, суетятся и надоели. Сегодня умнее всего положить перед носом часы и погоняться за стрелками. Несколько часов не целая вечность, даже не маленькая вселенная. Секундная стрелка сделала круг, затем минутная и часовая. Каждый понимает, минутная стрелка медленнее секундной, а медленнее всех часовая. Но когда-нибудь самая медленная стрелка окончит свой круг столько раз, сколько от нее требуется. Погоня за стрелками будет завершена. А что взволновало тебя на сегодня, на данный момент, оно исчезло, его просто не будет. Другое время, другое окружение, другие людишки, другая жизнь. Ты просто перевернешь календарь. Не обязательно целый год огульно и скопом. Не более одного листа. Никаких усилий, никакого напряжения. Вчерашний лист в прошлом, сегодняшний в настоящем, а завтрашний в будущем. И ничего. То есть с твоей стороны ничего. Спрятался в ванной:
  - Что я такое?
  Глаза в зеркало:
  - Кто я такой?
  Ах, философия максимализма. Вопросы, вопросы и снова вопросы. На копейку не разобрался, какое чудо оттуда торчит, то есть оттуда из зеркала. И какого черта тебя потянуло на чудеса? Сегодня одна порция, завтра очередная, послезавтра полный бочонок и ржавый наперсточек. Со временем занудная постановка вопросов перерастает в самокопание, опять же занудное. Взмах кисточки, карандашный мазок, чего-то еще. После кавалерийской атаки не разберешься. Вопросы крутятся, мечты сталкиваются, белая полоса в самой черной канаве, а черная в ослепляющей белой. Если бы нулевое пространство торчало в мозгу вместо белых и черных полос и всякого прочего. Но никаких "если бы". Вчера просто мысли, сегодня уже не просто. Я повторяю, вчерашнее время растворилось в сегодняшнем, а сегодняшнее похоронило вчерашнее перед рывком в другую вселенную.
  Может, найдется выход какой или ответ? Но чтобы удобоваримый выход или ответ вразумительный. Может быть из романов? Новая жизнь, новые открытия, новые повороты судьбы, кое-какая петрушка с надеждой. На чем мы забуксовали? И что это в зеркале? Рыцарь на белом коне. Еще присмотрелись, рядом прекрасная дама. Оно все туманное, неразборчивое, но при желании можно увидеть подробности. Рыцарь галантный, дама в порядке, а еще подвиги на фоне любви. И что опять же любовь? Главное, чтобы фон. Главное, чтобы удобоваримо выйти отсюда, тем более вразумительно ответить на все вопросы. Красота она родственница надежды и младшая сестренка мечты. А может старшая сестренка? Может и старшая. Главное, чтобы всегда под рукой красота. Если любовь красивая, она в любом случае "вразумительная". Только некрасивая любовь вызывает отрыжку и не переваривается. Хотя непереваренных продуктов хватает сегодня. Неужели такая любовь? Или пока еще не любовь? Скажем, нечто потустороннее, просто попавшее на огонек. Ну да, так и скажем. Огонек загорелся, а самое потустороннее нечто не будь дурочкой и проскользнуло, пока прочие дурочки отмывали фату и оттирали чертовы пятна.
  - Кто я, черт подери?
  Вот уже разругался товарищ. Сидишь, мой маленький, в ванной. Морда серая, глазки ватные, лезет всякая чушь. Вот твое прошлое, а вот настоящее. Прошлое без романтики, без интереса, без ничего. Прошлое это скорее гербарий. Засушили и положили. Можно две тысячи лет проваляться и никогда не подняться из прошлого. Но какого черта две тысячи лет? Здесь все прошлое и теперь оно в прошлом. Пускай будет будущее. Нет, не настоящее. Настоящего не будет ни при каких обстоятельствах. Только будущее, только оно. Море любви, море нежности, море восторгов. Не нравится мерить морями? Давайте сюда океан. Или идем дальше? Не нужен вообще океан. Вселенная любви, вселенная страсти, вселенная не представляю чего, но все-таки очень и очень крутая вселенная.
  Ах, скорее долой этот день. Ты еще сомневаешься, следовательно, раздражаешься выше всяческой меры. Отрываем листок, выбрасываем часы, впереди бездна. А может лучше, когда впереди бездна? Никакого взаимопонимания. Ты здесь, ты над раковиной. А там на полу совершенно чужая тебе женщина. Может, ее подняли, очистили, потрясли. Она настолько эфирная, почти воздушная. Или наоборот? Еще один идиотский вопрос в такое жуткое время. Что тоньше, воздух или эфир? Или они одинаковые? Или воздух опять же эфир, а эфир только другого качества воздух? Лучше, если бы так. Между двумя словами прячется мысль. Слова вроде клетки, по крайней мере, здесь предопределен выход. За слова хватаешься, за них удерживаешься, оно легче и лучше. Главное, не упасть. На ковре не упал, хотя следовало. Там такой сильный, а здесь? Чужая женщина, чужая жизнь. Все чужое, чужое, чужое...
  Да поговори перед зеркалом:
  - Могло быть и хуже.
  - С погодой тебе повезло.
  - Нынешняя осень превзошла прошлую.
  - Вы какой институт кончали?
  - Я не люблю апельсинов.
  - А мне неприятны азартные игры.
  Вот и здорово. Вот и поговорили. Твоя романтика построена на песке. Она просто романтика, а песок рассыпается, когда к нему притрагиваешься. Можно и не притрагиваться. В нашем мире всякое можно. Милая девушка обнимает милого мальчика, а милая женщина милого мужичка. Они очень милые существа. Они еще ничего не сделали, они просто милые. И ты ничего не сделал, ты такой как они. Ты даже не знаешь, что делать. Ты никогда не задумывался об этом. Тебе казалось, что слово есть действие. Говорящий носитель разума опять-таки действующий во всех гиперпространственных закоулках вселенной. Слово исходит из головы или от сердца в соответствии с сущностью твоего гипервселенского "я". Откуда точно исходит слово, пока неизвестно. Может хорошее слово от сердца, а может из головы. На плохое слово сжимается сердце или болит голова, поэтому необходимо только хорошее слово. Оно из самых из задушевных и тихих. Прошелестело, распалось, ушло. Все тот же песок и ничего более. Песком посыпают дорожки, чистят раковину, наполняют кисочкин туалет. Но слово не предназначено с такой простотой на дорожки, в раковину, в туалет. Не для этого слово.
  - Любит она или как?
  Болит голова, болит сердце. Боль не прекращающаяся, а распространяющаяся. Ничего подобного никогда не было. Вот институт был, и красный диплом был, и удар коробкой. Неужели после удара болит голова? Ишь чего вспомнил? Ты еще вспомни свои ненормальные роды. То есть они для мамочки ненормальные. Стоишь у зеркала, глаза закатил, морда распалась на тысячи мелких кусочков. Морда не голова, тем более не трогайте сердце. Зеркало отражает одну внешность. Вот если бы внутренности оно отражало. Нет, не самые мерзкие внутренности, не желудок с глистами и перьями, но те, которые в голове или в сердце. Подобное разрешается, оно можно. Кровь пульсирует в голове, и там что-то есть. Кровь пульсирует в сердце, и там что-то прячется. Вы мне не доказали, что нет ничего и, по крайней мере, не прячется. Если вчерашняя пустота сегодня не совсем пустота, значит, на ее место положили или поставили это необъяснимое "что-то". Вчера ничего не поставили, тем более не положили. Вчера была пустота, но сегодня нет пустоты. Точнее, она есть, и одновременно ее нет. На сто процентов никто не ответит, есть или нет. Если еще не устали, договоримся, местами она есть, а местами нет. И, наконец, боль, которая перемещается в голову.
  Еще один разговор:
  - Перестань дурачиться.
  - Солнышко светит в тучках и слезах.
  - Ты солнышко, но она тучка.
  - Она опьяняющая.
  - Она закончила институт.
  - А я не люблю помидоры.
  Когда разговариваешь, многое в тебе меняется. Пальцы чертовски липкие, пальцы потрогали зеркало, и зеркало становится липким. Но сначала они потрогали мыло. Самые кончики пальцев. Трогали, трогали, трогали, и мыло становится скользким. Выход напрашивается по диагонали, да ты включи воду и кончики пальцев туда. Вода как хороший стимул для мысли. Вода струящаяся, журчащая, ополаскивающая. Все опять же вода. Мысль уцепилась. Точно так же струится и всякое прочее. Ты вроде прежний и вроде другой. Зеркало говорит за другого, но оно же есть доказательство тебя прежнего. Разрез глаз, и эти губы, и этот лоб. Очень много в них прежнего, дьявольски много. И очень мало. Теперь никто не обманет твой сегодняшний образ вчерашней водой, или завтрашнего тебя чем-то сегодняшним. Мыло мыльное, а пальцы липкие. На первый взгляд никакой разницы между мылом и пальцами. Но только на первый взгляд. Чем больше мыльное мыло погружается в липкие пальцы, тем больше липкие пальцы погружаются в мыльное мыло. Вся предыдущая жизнь вроде твоего пресловутого мыла, вся последующая похожа на пальцы.
  Нет, не согласен. Мальчик мечтает. Мальчик сегодня мечтатель. Образы тусклые и особенно яркие проносятся перед его внутренним взором. Можно сказать яростные образы. В данных образах какая-та ярость прошлого, настоящего, будущего одновременно. Три ипостаси пересеклись в одной точке. На самом деле они не пересекаются одновременно в одной точке. За прошлым всегда настоящее, за настоящим всегда будущее. Никаких изменений. Как после прошлого не может быть будущего без настоящего, так не может быть настоящего после будущего. До прошлого только прошлое, после будущего только будущее, а настоящее вот оно под руками. Ты его не прочувствовал, повторяю в который раз. Ты его не замечаешь. Ты замылил его, как замылился внутренний взор. Ты на него наплевал, как облокотился мальчик Коля на шкафчик.
  - Новая жизнь!
  А что еще шкафчик? Хлипкая деревяшка, бездушное барахло, подставка для зеркала. Некоторые законы физики могут содержаться внутри всего этого безобразия, но никаких законов души. Неужели не догадались, что значит душа? Столько пройдено и передумано единственно для нее для одной. Столько уничтожено с величайшим уничижением и забыто на веки вечные. Столько исчезло без малейшей надежды вернуться обратно. Наконец, результат. Вместо души пузыри и отрава.
  - Славная жизнь!
  Шкафчик сорвало с петель. Мыло, щетки, булавки, резинки, вата, толстый слой грязи. Бездушная материя никогда не поднимается вверх, только падает вниз. Крем для бритья и лица, зубной порошок, тараканьи какашки, прочая пакость. Бездушное вещество никогда не взлетает. Каждый взлет как выход в гиперпространство, как непредсказуемый, но от этого еще более вдохновенный отрыв от земли. Каждый взлет в меньшей степени мысль, в большей степени та же душа. Очищенная, просвещенная и безграничная. А каждый ящичек только отрава, которая на подвенечный костюм.
  Дальше пошла пьянка.
  
  ***
  Замполит пригласил друзей. Майор притащил родственников. Действовали по коммунистической схеме: ни одного корявого рыла за стол, ни одного отщепенца и недоноска. Я соглашаюсь, правильно действовали. Здесь тебе не благотворительная вечеринка в честь Патрица Лумумбы. Опять же не пионерский костер в красных косынках и галстуках. Наконец, никакого рапорта для дедушки Ленина. Дедушка подождет, его время - рабочее время. Замполит с вашим дедушкой зубы сточил и намаялся. Очень занудный старик, великий бяка. Но теперь никаких дедушек, тем более бяки. За обжиральным столом лучшая часть Ленинграда. Это подтянутые, припомаженные, проинструктированные, суровые мужики и защитники родины. А за лучшей частью ее лучшая часть, или точнее, лучшая половина. Это раздобревшие, разомлевшие, самодовольные девушки, пример для подражания молодежи. Плюс кое-какая мелочь, пол и возраст не ясен. Скорее, пол средний, а возраст дремучий. Такими только бывают медведи в лесу или русские за столом. Впрочем, русские еще хуже бывают.
  Теперь речь:
  - Прежде чем выпить стакан за воссоединение двух самобытных фамилий России, разрешите произнести мне короткое слово.
  Теперь слово:
  - Вот мы собрались на маленькое торжество по причине великой дружбы и взаимообразной любви. Скромные работники, интеллигенция, служащие советской армии. Все мы вместе. Одна рука, один палец, один кулак. Нас не сгибали и не склоняли явиться сюда посторонние силы. Как хорошее привлекает хорошее, а разумное уважает разумное, так незаметно, сами не осознавая того, мы тянулись друг к другу. Это наша дружба и наша любовь. Закон всемирного тяготения уступает всему нашему. Он только закон мертвого, если желаете, бездуховного тела. Но наша дружба она духовная. Тем более наша любовь. Мы не сталкиваемся и не отталкиваемся от любви, мы уважаем и любим друг друга, как пальцы одной руки, как этот самый кулак, как все хорошее, что должно быть только хорошим и все разумное, что не опустится никогда за границы нашего разума.
  Теперь разум:
  - Наши дети выросли гражданами. Мы даем им родительское благословение, будьте не просто детьми. Детство кончилось, детства нет, будьте не хуже родителей. И зачем вас рожали родители, и зачем вас воспитывали, если вы будете хуже? Нет, никакого "хуже", только лучшая, только превосходная степень. Родители благословляют детей, и вы благословляетесь на подвиги. У родителей многострадальное сердце. Сердце страдало не за себя. От самой младенческой колыбели сердце страдало за вас. Неужели не разобрались, что сердце страдало? И не важно, как отвечает на муки родителей ваше, еще нестрадавшее сердце. Ах, если бы так же оно отвечало и так же страдало оно! Чтобы родительское страдание на русской земле было всеобщим страданием русских, а не только страданием нашего сердца.
  Теперь на вольную тему:
  - Любите детки родителей. Родина - та же мать, отечество - тот же отец. Кто не любит родителей, тот не может любить родину как отечество. Любовь нелюбящего, она ненастоящая и вообще не любовь. Только любовь любящего чего-нибудь стоит сейчас, когда столько завистников и негодяев возненавидели родину или покушаются опоганить отечество. Для них горше укуса любовь. Для этих жирных миллионеров любовь такая страшная, такая непредсказуемая. Жирные не могут быть любящими, они влюблены в свои миллионы. Присутствие миллионов вызывает у жирных практически стопроцентное удовлетворение без любви. Отсутствие миллионов вызывает разлитие желчи. Жирные боятся любить, они пропитались своей отвратительной желчью. А вы любите, а вы продолжаете это святое дело, пока не угасла святая любовь. Пока рядом ваше отечество и не отвергнет вас родина.
  Впрочем, вольность темы почти бесконечная. Я на нее не жалуюсь, но просто устал. То есть устал записывать все эти речи и спичи, которые по мере удаления от первого номера становились больше похожими на пьяную белиберду, чем на что-то еще. Вот я и устал. Гремят стаканы. Открываются бездонные бочки. Открываются внутри каждого из присутствующих товарищей: и говорившего, и слушающего, и вообще каждого. Из стакана в бездонную бочку, из бутылки в стакан, из ящика очередная бутылка. Сколько там пресловутых ящиков, не сосчитаешь. Они на кухне, в ванной, в кладовой, во всех четырех комнатах. На стол, в стакан, в бочку.
  - Да вы не стесняйтесь.
  - А я не стесняюсь.
  - Или не уважаете?
  - Что вы, что вы, больше других уважаю.
  - А раз уважаете, еще по одной.
  - И еще, и еще, и еще.
  - Вот так ладненько. Честь дома для вас и для нас - самый счастливый момент, самый праздничный праздник.
  Впрочем, люди привычные. Четыре котлеты, два с половиной бифштекса, миска салата, миска картошки, икра, колбаса, ветчина, двадцать два ломтика сыра, один огурец, один помидор, полтора лимона, крабы позапрошлогодние и винегрет, и еще барахло без названия. Оно всяк в одной глотке. Проглотил и не заметил, благо чего поднесли тебе вовремя. С прошлого вечера не обедал специально, даже не ужинал. Авось мелочевку какую забуду, авось не войдет очередная котлета в желудок. Надо же все перепробовать, или вернешься неудовлетворенный домой, спросят, какая там свадьба. А что ответить? Свадьба как свадьба.
  Теперь жертвенное:
  - Сколько сил положено на этих детей. Кажется, для своего удовольствия не пожили, но только для них. Не имели возможностей для своего удовольствия. Эгоизм не есть свойство русского человека. Эгоистичные и самовлюбленные только враги. А мы для родины, а мы для детей. Пока есть силы, пока не сломались.
  Верно подмечено. За столом не каждый выдерживает до конца. Первым сломался тесть. Внутри его нечто лопнуло, булькнуло, расплескалось, а по парадным брюкам здоровеннейшее пятно. Был бы робот или машина, тогда все просто и ясно. Лопнули шестеренки, вытекло масло. Но это не робот, а тесть. Как вы понимаете, один из виновников торжества. Как вы рассчитали, за него вся Россия болеет сегодня с цветами и флагами. Надо бы продержаться немного, чтобы налюбовалась Россия собственной мощью в лице одного несгибаемого бойца, а он согнулся, сломался. Поймал некоего шалопая с ничтожными звездами, то ли со стороны жениха, то ли со стороны лакеев-прислужников. Скажи речь да скажи, вся Россия глядит и прислушалась. Нет, дохнул перегаром на ваши ничтожные звезды:
  - Э, послушай, пацан, а приходилось ли похлебать настоящих харчей? Я говорю тебе, мать, про ту гадость, что ты натаскал с кухни. Или совсем облажался? И чего себе рыло воротишь в тарелку? Стой по струнке, смотри на меня, вон какое похабное рыло. Это не наши харчи. С таким рылом хлебают за папочкой, да за мамочкой. Хороший папочка, добрая мамочка, мать перемать. Это снова не наше. Сердце обливается кровью, какой ты пацан, чтобы быть настоящим солдатом. Мамочка сходит в атаку, а папочка сопли утрет. А скажи, приходилось под танком лежать? Не под бабой, мать моя мама. Хотя для другого, и баба что танк. Если ляжешь, раздавит.
  Жирные пальчики судорожно сжимались и разжимались перед носом товарища с мелкими звездами:
  - Жопу срублю за мою правду.
  После великого правдоруба бессилие сделалось вроде заразной болезни и распространилось на прочих товарищей.
  Теща горько рыдала в углу:
  - Единственную отраду забрали. Отломили от сердца единственный животворящий росток, словно на сердце тиски или клещи.
  Мамочка без рыданий, но страстно до бешенства и мазохизма блестела горючими глазками:
  - Все на хрупких плечах, на своих. Воспитала такое сокровище. Заложила все лучшее в это сокровище.
  Разговор из общего перекочевал в частный, из частного в никуда. Даже лучшее торжество когда-нибудь умирает, красота затухает, мечты и надежды прошли стороной. И не важно, насколько торжество лучшее или худшее. Хруст челюстей, бульканье, хрип. Какая досада! Мертвые отроги вселенной, кладбище, сонм мертвецов. Пояса распустили, пуговицы расстегнули, расклеились. Несколько замечаний в сторону молодежи, что вроде как здесь, а вроде как прячется. Вас бы мордочкой вниз да подавить, чтобы вышло все старое, чтобы вошло опять новое. Нового еще много, нового на три дня хватит. А вы с любой стороны слабенькие, а вы настолько же квеленькие. Сломались на колбасе и бутылке, черт подери. Где ваша русская кость? Где ваша русская кровь? И кто мог подумать, что это так быстро произойдет, когда впереди еще на две трети невыполненная программа.
  Замполит очень стойкий товарищ. Он не сломался. Богу богово, а кому-то за всех отдуваться:
  - Светлое будущее на пороге. Мы, настоящие коммунисты, чувствуем будущее и понимаем как никогда. Наши дети, возможно, не чувствуют, не понимают. Они пока только дети. Не имея сурового прошлого, не разберешься, какое светлое будущее. Развиваясь в тепличных условиях, не познаешь, какой отвратительный холод. Сюда немного и наша вина. Человеколюбие, бескорыстие, оптимизм. Вот они позывные молодежи шестидесятых, откуда мы с вами. Было холодно, было голодно, работа ломала хребет. Но человеколюбие всегда относилось в будущее и в первую очередь к нашим детям. А бескорыстие относилось туда же и подготавливало почву для наших детей. Не упоминаю про оптимизм. Пессимистически настроенные товарищи отдались в лапы врага. Они не поверили в светлое будущее нашей родины, они просто отдались и стали предателями. Их дети сегодня живут у врага. Они его слуги, они потеряли законное право на родину наших детей и никогда не получат обратно Россию.
  А еще замполит не терялся. Бренчал стаканом, орал на полную мощь тренированных легких:
  - Шаг-гом арш!
  А еще:
  - Горько!!!
  И вопли ползли по рядам, поднимали уже опустевшие головы, направляли бессмысленные глаза на две перепуганные душонки, забившиеся в скорлупу с единственной мыслью, с единой надеждой, чтобы никто не видел, не трогал, не тюкал в живот. Но звучало извечное:
  - Горько!!!
  Свадьба русская - это гадость,
  Потный дым и сплошной дурман.
  Здесь любви вековую радость
  Заменяет собой стакан.
  Новобрачные - звери в клетке,
  Непохожие на людей.
  Испражняют на них объедки
  Отвратительнейших затей.
  Дрянь любая имеет дерзость
  Чувства вывернуть на паркет.
  Свадьба русская - это мерзость,
  И похабнее свадьбы нет.
  В пьяном угаре, в похабном, в зловонном чаду Коля познал первый, по-настоящему горький вкус поцелуя.
  
  ***
  Для полноты ощущений, первую брачную ночь молодые провели в поезде. Взяли их еще тепленькими, прямо из-за стола, кое-как вытряхнули из парадной одежды, кое-как запихали в одежду обычную и незаметную. Праздничек праздничком, а честь пора знать. Кто не умеет вовремя остановиться, тот воистину русский товарищ. Но от молодежи подобной жертвы не требуется. Самое время принять во внимание возможности одной отдельно взятой группы людей, как недостатки другой группы, диаметрально ей противоположной. Одуревшая молодежь, шизонутая молодежь, непривычная молодежь. Со временем станут как все и привыкнут. Но сегодня особая ситуация, сегодня нет времени. Из праздничного состояния самое время перейти в будничное, дальше в мягкий вагон, дальше полные уши советов:
  - Берегите здоровье.
  - Не ешьте жирное.
  - Носите теплое.
  - Не пейте холодное.
  Тесть под конец расчувствовался. Сжав медвежьими лапами узкую Колину грудь, залился соплями:
  - Я тебе такое... такое... такое...
  И вытер горячий нос о такой же горячий воротничок совершенно нового Колиного пальто, сшитого по торжественному случаю:
  - Сам мог попользовать, но уступаю...
  Пока продолжался обмен любезностями, Вика сидела, как полагается уступаемому товару: бесконечно усталая, бесконечно несчастная. Губы отвисли, глаза потухли. Неужели это глаза человека? Или это его губы? Все мертвое, все отвислое и пустота. Какой-нибудь пупсик гораздо живее. Он, по крайней мере, вихляется на своих гуттаперчевых ножках или хлопает своими стеклянными глазками. А здесь пустота. Что-то совсем маленькое, совсем съеженное и даже не очень колючее. Ну, хотя бы кололось дурацкое что-то. Ну, вот таккусенькие крохотные иголочки из-под крохотной шерстки. Но ничего подобного нет. То есть самых крохотных иголочек, самых таккусеньких нет. Не ищите и не найдете. У куклы на крайний случай шикарные волосы. Они из пакли или мочалки, но их не надоедает расчесывать и не только в период ушедшего детства. Волосы почти живая часть куклы. Раз провел гребешком, где твоя тоска беспросветная. Два провел щеточкой, и окончательно успокоился. А здесь, какие вам волосы? То есть совсем никаких. Наращиваем наши три волосинки на ваши две! Раз провел, пять провел, тридцать пять... Волосы трупа. Безвольно поднимаются, безвольно опадают. Погиб гребешок и лопнула щетка.
  Картина прежняя:
  - Не бойся, мы не укусим.
  Советы прежние:
  - Ах, какие серьезные!
  - Ох, какие мы верные!
  - Э, забыла родителя ласки!
  Не уточняю, кто там есть кто. Товарищи обезличились и перемешались:
  - У тебя теперь новый источник.
  - Не хлебай неумеренно, источник жиденький, он может иссякнуть.
  - Не-ет, почаще хлебай, теперь можно.
  Ну, что за неумеренная веселость? Слова падают градинами и тут же отскакивают. Плюшевый мишка мог бы поправить слова. После плюша они не настолько прыгучие, но более мягкие. Одно упало, другое запуталось, третье как слабая звездочка на щеке. Когда на щеке эта слабая звездочка, щека не покажется жесткой и серой. Нет, она никакая не серая, тем более жесткая. Что-то в ней есть. Я не решил еще что. Может будущее без прошлого и настоящего, или надежда на звездопад после туманной и ветреной ночи. Все может быть. Ветер срывает звезды, звезды пронзают тучи. Цель для них прежняя, все та же щека. Чтобы едва коснуться, чтобы оставить след, чтобы ты или я, или каждый из нас звезданутых стал другим в нашем мире непроходимого мрака. Стал хотя бы плюшевым мишкой.
  - Э, живи, голу жопу не кажи!
  Наконец поезд тронулся. Последнее, что услышали молодые сквозь двойные вагонные рамы, было зычным плевком замполита:
  - Пошли, еще есть бронебойные!
  
  
  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  
  Легким морозцем встретила новобрачных Москва. Выбравшись из-под сырых простыней, такого же точно сырого и провонявшегося табачищем вагона, Коля почувствовал себя совершенно другим человеком. "Женат, женат," - отдавалось в мозгу. Это вместо какого-нибудь забубенного штампа: "Люблю Москву в начале мая!" Или куда лучше: "Москва, Москва, потеха наша!" Или совсем хорошо: "Водка столичная оч-чень приличная!" Вместо всего вышесказанного, что обязано было произойти, только двойное "женат", а можно даже тройное. Да куда ты попал, мой несчастненький? Или вовсе оригинал? Или потянуло на подвиги? Сегодня, сейчас, именно в данный момент совершаю нечто необыкновенное, нечто прекрасное, нечто незыблемое на глазах молодой супруги.
  - Мы в сердце России.
  Это Коля сказал вслух. Все его помыслы не больше не меньше, как отлупить хулигана, спасти ребенка или отделаться от преступной компании черных. Но мы не маленькие мальчики и не такие же девочки. Мы хорошо понимаем, что и в Москве не попадаются просто так хулиганы, ребенки, преступные черные. Журналистам или важным государственным деятелям может быть попадаются. Особенно если они их науськивают, подготавливают, оплачивают. Вот эти огромные кулаки, окровавленный нож, нецензурную брань. Или опять же круглые глазки и пухлые ножки, которые нагло лезут под поезд. Или этого плюгавого инженеришку с "Посевом" в кармане. Крупным планом "Посев", мелким планом его обладатель. Настоящие хулиганы, настоящий ребенок, тем более чернота из самых из настоящих - они дьявольски дорого стоят.
  Хотя погодите, в светлопристольной Москве чего-нибудь да случается для простого народа. Вот подошел бронепоезд. Окна что амбразуры и люди в черном. Это не девятнадцатый год, но самый рассвет коммунизма. Бронепоезд почти реликвия. Может единственный раз отвернет с запасного пути на самый что ни на есть основной. Тем более, может единственный раз отстреляется или представит единственный шанс для твоей молодеческой удали. А может и не представит. Люди в черном обложили вокзал. Спины у них широкие, ростом они высокие, плащи до самой земли. Поговаривают, не простые будто плащи, но броня еще покрепче, чем в бронепоезде. Двадцать пять килограммов брони на двадцать четыре часа в сутки. Зато ничего не прорвется, никакая козявка и мошка паршивая. Досюда ваш внешний мирок, а отсюда наш внутренний мир. Между бронированными боками машины и бронированной спиной человеков. Каков этот внутренний, сразу не разберешься. Хулиганы, дети, журнал. Пожалуй, и так. Ты сначала имеешь право нафантазировать целый короб, возможно два и четыре. Ты из хищного леса, как хищный зверь. А там внутри лепота для немногих, что очень и очень боятся зверя.
  Коля решил поглазеть:
  - Наше место в первых рядах.
  Но уперся в стену непонимания:
  - Не твоего ума дело.
  Вот тебе первый опыт семейной жизни:
  - Плохо быть равнодушным.
  И опыт в самую точку:
  - Еще документы попросят.
  Как вы понимаете, с необыкновенной частью проехали. Вместо подвига быт. Мощные корпуса главной армейской гостиницы нашей страны. Не припомню ее название, только засело в памяти, она главная. От спорткомплекса "Олимпийский" через дорогу и наискосок. Заходите, дорогие гости! Располагайтесь, любезные провинциалы! Вот вам столичное гостеприимство на высочайшем уровне! Вот вам союз да любовь в исполнении москалей! Вот вам армия во всей ее устрашающей полноте! Нигде никогда ни за что вам не привидится нечто подобное.
  Вот и я говорю, ни за что. Снизу вверх присмотреться, голова пошла кругом. А за дубовой дверью подкосятся ноженьки, дай то бог не слететь с лестницы. Ничего мелочного, миниатюрного, хрупкого. Все настоящее, если желаете, монолитное. Как будто создавалось для супергигантов и великанов, еще покруче тех бронированных в черном. Ей богу, создавалось оно на века. При коммунизме человек не имеет права быть карликом. Сперва карлик, это покуда искореняем голодное прошлое. Затем его рост нормальный. Я имею в виду человека, а не искорененное прошлое. При коммунизме нормальный рост - метр восемьдесят, метр восемьдесят пять, метр девяносто. С годами нормальное становится карликовым. Теперь за точку отсчета два с хвостиком метра, два пятнадцать, два двадцать, два двадцать пять. А еще дальше...
  Я не шучу. Коммунистическое государство все предусмотрело, особенно в главной армейской гостинице. Раз построили коммунизм, значит, построили на века. Раз водрузили гостиницу, значит опять не на три с половиной дня и три ночи. Шуточками с прибауточками занимаются только враги. Здесь стопроцентный расчет. Если потерялся на улице от вышепредставленного великолепия, не думаю, что сконцентрируешься за вертушкой. Там не один ты такой, там потерявшихся и не сконцентрировавшихся товарищей до балды. Сорок семь подполковников, двадцать девять полковников, три генерала. Прерываем отсчет на более мелкие звезды. Одна большая или четыре маленьких звездочки совсем замутили глаза. Этих что грязи. Вбегают и выбегают на цыпочках, даже честь отдается в слепую. Да накой тебе честь? Скажи спасибо, что данную штучку отдали на растерзание в окружающее пространство и не обязательно показывать паспорт. Тут подполковники с такими кислыми рожами. Я про полковников не упоминаю, совсем сквасились. И генералы похожи на мопсиков. Для всех одна очередь.
  - Глухой номер.
  Это Коля вздохнул. Он и Вика двое гражданских. А очередь звездная, а окошко бронированное. Немного попахивает вокзалом. Или внутри звезданутой Москвы все бронированное? Возможно и так. Гостеприимство, тезоименитство, инаугурация, канализация. Да что оно такое, товарищи? Мы никого не обманывали, мы никого не зарезали, наконец, не обезьяны какие-то. Мы из самых нормальных из человеков. Роста, конечно, карликового в ваших московских палатах. Но душа, разве она зависит от роста или от веса? У бегемота или слона в какой-то мере зависит душа. Но человек по одухотворенной концепции не бегемот или слон. Всего-навсего человек. Даже маленький и такой карликовый, как эти Коля и Вика.
  А еще очень страшно:
  - Скажите, пожалуйста.
  Страшно до слез:
  - Проходите, товарищ.
  Первый генерал отлетел. Аккурат перед Колей. Там за бронированным окошком бронированный механизм. Чувствую, что механизм. В нем ничего личностного, ничего человеческого. Лицо как огромная колбаса. Шея как колбаса на порядок поменьше. Пальцы точно сосиски или совсем уже простенькая колбаска. Лицо не шевелится под париком, шея замерла в жемчугах, пальцы чуть-чуть выглядывают из золоченой оправы. В этих последних практически незаметная дрожь, и генерал отлетел. Называем теперь генерала без буковки "гэ". Черт его знает, на что разозлилась колбаска?
  Коля почти умер:
  - Мама моя.
  Наконец, его очередь:
  - Виктория Петровна с сыном?
  Хотел нечто необыкновенное и получил по заслугам. Кушай огромными ложками, наслаждайся благословенными чашками, утри свои сопли. Это тебе не поезд с его хулиганами, детской глупостью и крамолой. Ты такой маленький, неинтересный, что вполне еще можешь уменьшиться или вообще раствориться в складках одежды стоящей рядом с тобой девушки. Она почему-то росла и выросла в данный момент. А ты уменьшался без всякого повода, так что ушел в бесконечность. И хулиганы тебе не помогут, и черные. Лучше бы удалить звездоносцев из нашей прекрасной Москвы, чтобы заколотить сюда всякую сволочь. Но кого спрашивают насчет сволочи? Машина не спрашивает. Колбасные механизмы тем более, черт подери. Только пот по спине. По такой правильной и интеллигентной спине ленинградца. Тот же пот по очкам, превращая, не знаю во что существующую действительность. И что дальше? Никакой ты не генерал, не полковник, не подполковник, мама моя. Ты просто мальчик, глупый маленький мальчик. Вчерашний жених, а сегодня не знаю какое чудо. Может все тот же мальчик по имени Коля:
  - Разве я сын?
  - Вам виднее...
  В лицо полетела анкета. Папины связи действовали.
  
  ***
  Намотавшись по городу, юная чета закрылась в отдельном номере, где следовало разместить целый взвод и даже с комфортом. А так номер выделили на двоих без подселенцев. Две необъятные кровати, две необъятные тумбочки, один необъятный шкаф, умывальник и телефон.
  - Ночь на дворе, - прошептал Коля, завесив окошко двумя необъятными шторами.
  - А, впрочем, какая разница.
  Вика залезла в кровать, в самую ее середину, и утонула. Эти худенькие ручки, эти худенькие ножки, это худенькое все остальное поглотила кровать. Ничего кроме головы не осталось на зыбкой поверхности. Голова еще выдержала некоторое время. Она должна была подготовиться перед процессом абсолютного погружения. Несуразная голова, но все-таки голова новобрачной. Вика помнила, какая она новобрачная даже в кровати. Я имею в виду, в необъятной армейской кровати. Но повозимся пару минут с головой. Вика тронула волосы чем-то напоминающим метелку и щетку одновременно. Волосы со смешными безвкусными хвостиками. Хвостики рассыпались по вискам. Они всегда так делают, когда их тронешь или ударишь. И лицо такое же, как они, и фигура вылитое лицо, и все прочее.
  - Понравилось сегодня?
  - Возможно...
  Дальше вялость в движениях. Коля уткнулся в окно, задергивает и раздергивает те самые необъятные шторы. Какого черта? Там ничего интересного за этим окном. Мрак, двор, опять мрак. Во дворе силуэты гигантов. Если бы растворяющееся проявлялось из темноты, а проявляющееся растворялось во мраке, тогда повезло. Но силуэты суть непроявляющиеся и нерастворяющиеся величины по определению. Только мрак. А окно в совершенно обыкновенных узорах. Коля попробовал просочиться сквозь эти узоры во двор, но промахнулся, но не попал опять же по определению. Узоры не самое лучшее средство от мрака, а чертовщина какая-та. И на губах тот же привкус твоей беспросветной судьбы с чертовщиной.
  Вика уткнулась в метелку, которая не такая плохая гребенка. Сколько себе обещала, выброшу дрянь. Она ненормальная, она из далекого детства. Расчесывала пупсов, расчесывала куколок, расчесывала мышек и мишек. В поезде обещала, теперь взрослая, теперь выброшу. И все равно, что у нее бессмертные зубы. Не вываливаются и не ломаются от смешных хвостиков. Другие зубы вываливаются, другие ломаются. А эти нет, ни за что. Но бессмертные зубы из бессмертного детства. Пускай наше детство уйдет, пускай будет смертным. Самое время выбросить совершенно ненужное детство.
  Коля страдает. Язык почему-то стал деревянный. Неужели тебе предназначено только страдание на счастливой русской земле? Или сам навсегда деревянный? У других находятся подходящие фразы при виде счастья, у тебя не находятся. Неужели проблема с родным языком? Неужели отсутствует внутренняя потребность души? Неужели только другие товарищи способны искать и найти, где тебе не нашлось счастье? Коля в панике. Что за идиотство такое, спрашиваю в стотысячный раз? Душа потребовала, и фразы нашлись. Если бы душа не требовала, если она сплошная кость и бревно, тогда разрешается стать чукчей. Но сегодня это паршивое оправдание для тупого придурка. Какая, мать твою, кость? Какое бревно? День всех святых на дворе в высочайшей точке полета. По календарю может он не сегодня, но в Колиной душе, в Колином понимании именно сегодня, сейчас начинается праздничный день. Фразы это только начало святых. Когда разговариваешь, я уточняю, разговариваешь умно или непринужденно, тогда куда легче найти счастье. Пускай разговариваешь в первый раз. То есть на полные сто разговариваешь. Но в этом нет ничего ребяческого и детского нет ничего. Разговариваешь не ты, но сама жизнь. Ты только ротик открыл, ты только шлепнул губами.
  Вика страдает. Картина почти такая, что в поезде. Нет, не совсем такая, но я отметил, почти. Жидкие волосенки выдираются гребешком, который до тошноты надоел. Затошниловка на гребешок суть физиологическая реакция. Зато корни ее куда глубже и дальше. Вика чувствует, корни суть из души. Надоело про эту душу, видит бог, надоело. Но в последнее время душа не то что навязчивая, но неотступная. Вика не против, Вика не сопротивляется, она само ожидание. Столько лет ждала своего рыцаря, своего нареченного и любовь. А он не пришел, а он промахнулся, а он проскочил мимо цели. Цель все равно Вика, но это уже ничего не меняет. Ждала и не дождалась долгожданного рыцаря. Эка жалость! Хоть бы заманчивый актеришка или гуманитарий какой, если нет рыцаря. Главное, что искусство обманывает, а, обманув, успокаивает одновременно. Рыцарского здесь ни на грош. Рыцарское искусство под кладбищенской плитой. Я хочу, чтобы меня обманывали, чтобы счастливо обманываться. Я ведь тоже не дура, но просто хочу. Как в нашем мире, который без рыцарей, как в нем прожить без обмана?
  Вика вздохнула:
  - Обманчивый город.
  И еще раз вздохнула:
  - Базар.
  Какого черта она? Базарные мысли опять же базарные мысли. А разве мысли ее про какой-то там город? Они ни про это и ни про то. Они просто мысли. Ничего живого вокруг. Только кровать, где самое время спрятаться и захлебнуться или вообще отказаться от детской игры в прятки, а затем захлебнуться. Чтобы последний раз, чтобы навсегда, чтобы поверить, тебе повезло до того, как тебя растоптали. Вот же папа, вот же хвастун! Я, я, я. На уме одно только я. Не бойся, найду тебе рыцаря. Не печалься, приделаю рыцарю руки и ноги. Не реви, у меня партия. Какая там партия? Нашел, приделал, зачем? Господи, какой идиот и хвастун! Сделал свою партию. Использовал дочку по полной программе и сделал. Замполит настоящий мужчина, сколько об этом ты не задумываешься, он настоящий. И какой представительный, жесткий какой! Не голос, а сталь. Не взгляд, а алмазы. Слова тяжелые, правильные, ложатся ровными рядами, ты вздрагиваешь. Взгляд продирает насквозь. Все в тебе вижу, все о тебе знаю. Замполит более чем мужчина. Сердце зажигается чем-то необыкновенным, когда находишься под его тенью. Ни в коей степени страх, это более сильное чувство, описать его невозможно, потому принимаю за страх. Если бы все так страшились и так трепетали, тогда нормальная постановка вопроса. Но замполит не для всех, не для каждого, он для тебя. Он пробирается по лабиринтам твоего сумасшедшего "я". Он запускает любые твои шестеренки или все самое чувственное, сумасбродное, находящееся в тайниках под семью замками и недозволенное для чужих взглядов. Сначала думаешь, здесь ничего нет. Но со временем ни на секунду не думаешь. Замполит пробирается и пробрался в твою воспаленную душу. Прямая спина, изящный поворот головы, седые волосы. Какого черта седые волосы? Или в этом сама суть? Замполит настоящий, из самых из настоящих товарищей. И откуда такой слизняк Коля?
  Вика снова вздохнула:
  - Говорят, что Москва самобытная.
  А затем много тише:
  - По части магазинов возможно.
  Чего это она? О глупостях: тряпках, портянках, стекляшках. О них ли мечтало крохотное сердечко последние годы, когда стучало в разнос: "Только рыцарь, только красавец, только герой!" Смешное невежество! Не потянули на рыцаря потрясающие папины знакомые. Даром золотопогонники, а беспробудная пьянь. Не потянули и остальные знакомые Вики. Все до последнего. Чертов папа, который теперь только тесть, своего не удерживал и чужое затаптывал грязными сапогами. Выйдешь как королева! Оженим по высшему классу! С какого такого еще бодуна? С какой еще рохлей, бабой и мусором? Вика не извращенка, ей не нужна баба. Если коммерческий класс, значит коммерческий, мы не считаем копеечки. Если на высочайшем уровне, значит никак не иначе. Отчего не приманить лейтенантика, гордого и статного, с глазами морской волны. Был же такой вариант, почти приманился. Волна морская, а грудь словно предназначена для орденов. Был один раз и исчез. Кто договорится с тупым солдафоном и тестем в едином лице? Особенно, если под жопу пинают или дают по мордам. Стаканом побрезговал!
  Вика вздохнула, не помню который раз:
  - Завтра культурная часть.
  Нахрена ей музеи, театры и выставки? Лысого революционера не видела? Вон памятник этажом ниже, подходи и любуйся, на каждом углу революционер. Этот, по крайней мере, из камня или железа. Не соглашаюсь, что нравится. Впрочем, обратная степень куда хуже. Камень облагораживающая материя, железо успокаивающее вещество, а революционер лысый, в руках кепка. Его обаяние должно передаваться тебе в превосходной степени, разгонять твой необлагороженный пессимизм, отвращать от расслабленности и предательства. Неужели опять записали в предатели? Или предавая любовь, предаешь родину? Почему все набросились на любовь? Что в ней такого особенного, чтобы так глупо с ней нянчиться? Я понимаю, когда предают родину. Или каких-нибудь очень хороших товарищей. Последнее предательство из особенно страшных. А любовь не предашь, если ее никогда не было. Лысый в кепке как существующая реальность коммунистического строя. Это камень или железо, это вечная мертвая ткань. Лысые мощи лежат в мавзолее, привлекая толпы праздношатающихся искателей приключений. Если нечего делать, можно пойти поклониться покойничку. Коммунистический строй не скрывает свою существующую реальность. Ты приехал в Москву за реальностью, бери ее мешками и тачками. Только не надо к нам приставать со своей ерундой. Для любви не нашлось места.
  - Значит до завтра.
  И все-таки что-то произошло. Никакого завтра. Сегодня будет сегодня, а завтра еще посмотрим. Коля подошел сзади, Коля присел на кровать: нереальную и бесконечную в данной точке вселенной. Черт подери, оно свершилось. Маленький мальчик коснулся холодной щеки, для него опять же почти нереальной и отвергающей все законы вселенной. Маленький мальчик прижался к плечу очень маленькой девочки. Черт его знает зачем. Чертовски колючий мальчишка и жесткий. Ему быть мягким, податливым, чуточку гладким. А, снова проехали! Пускай остается, каким остается мальчишка. Губы у него мягкие. Дыхание у него влажное. Губы выбрасывают дыхание, а дыхание рвется неровными порциями. Пускай будет так. Оно не дыхание, но совершенно адская смесь из воздуха, шепота и тепла. Лучше чем ничего. Пускай будет смесь. Ты согласна?
  Я снова в мечту окунулся,
  Твой образ стоит предо мной,
  Как будто из сказки вернулся,
  Нарушивши сон и покой.
  И в мозг, от любви воспаленный,
  И в нервов кипящий клубок
  Он вылил тяжелый, огромный
  Поток поэтических строк.
  И сердца прекрасные звуки
  Раздались среди тишины,
  Как будто отведали руки
  У лиры заветной струны.
  И лира моя заиграла
  Среди ураганов огня,
  И сердце мое запылало -
  Любовь затопила меня.
  Во, дурак, подумала Вика, но было приятно. Маленький идиот, не способный связать пару слов в разговоре почти получил прощение. Тупой поросенок, не умеющий даже визжать под ударами счастья, не совсем, чтобы упустил свое счастье. Этот огарок без пламени все-таки затронул не представляю чего, на остывающем пепелище и уничтожил досаду. Где же твой лейтенант? Где мечта твоего детства? Где настоящий и ослепительный рыцарь? Нет никого. Серое здание, серые стены, серая кровать, серые простыни, серый мужик, серая лапочка, серые волосы. Господи, все равно никого, если быть объективным на данном этапе! Но почему уходит досада? Была же, так ее так. Или не было, или тебе показалось? Далеко от родного дома, далеко от привычной среды, еще дальше от собственного осознанного "я". Неужели опять неосознанное "я" подавило осознанное? Неужели всякая серая муть почти в белых проплешинах? Хотелось добавить, все это неправда. Секунду назад очень-очень хотелось, но нынче нахлынули новые чувства и образы. Нет никого. Но нечто на месте и есть. Не понимаю, на чем зациклилось нечто. Не понимаешь, не надо. Серые мысли, серые чувства, засеревшийся город. И все-таки есть. Вот этот яростный призрак белого среди серого. Серое вещество отступает, а белое почему-то накатывается. Серое побежало вприпрыжку, а белой наступает на пятки. Серое побежало, смешно загребая серыми пятками... Да что вы, ребята, неужели вокруг одно белое?
  Воистину, женщины - поразительные существа. Чувствуя, как ее обнимают и как ласкают грубые пальцы, Вика представила рыцаря, лейтенанта и ангела в едином лице. Неужели вот так оно все и случается? Неужели белое потекло через край? Оболочка твоя не самого лучшего качества. Оболочка из робких. И огня здесь за тысячи миль не найдется, чтобы едва подогреть оболочку. Все исстрадалось без внутренней полноты до отчаяния. Все отупело без внешних признаков, что полнота еще будет. Короче, девчоночья оболочка. Сюда бы один настоящий, а лучше вселенский порыв. Сюда бы нечто такое, чего здесь не было никогда. Но без тупых фокусов, сегодня, сию минуту и в данный момент это нечто. Пускай ненаполняемое наполняется, а иссушенное распускается. По тоненьким пальчикам, по синюшным жилкам, по впалой груди, над бровью и за ушами, от каждого смехотворного хвостика и черт его знает куда. Я повторяю, пускай. Вика чувствует. Неужели она чувствует? Вика радуется. Неужели она радуется? Вика тает, тает и тает... И снова тысячи тысяч взбесившихся "неужели"? Эта головокружительная высота. Этот полет над бездной. Это небытие в бытие. Это ничто через нечто. Эта новая жизнь, повторившая смерть. Хочется умереть только так и никак не иначе.
  - А не все ли равно?
  Бурный порыв стал феерией плоти.
  
  ***
  Утром пошел снег. Гадостный, мерзкий. Утро, непохожее на вечер, точно содержало в себе предупреждение и насмешку одновременно. Предупреждение против чего? Насмешку против кого или какой гадости? Опять не ответишь. Снег бестолковый, но гадостный заполнил улицы города. Отсюда единственная его черта, от которой мерзли и корчились души.
  Опять души. Ничего новенького в нашей вселенной. Души передвигаются по городу на пионерском расстоянии. Если вместилище духовной энергии - голова, то души пропали и замерли в каком-то другом месте. Если вместилище сердце, все равно не произошло ничего нового. Похожее опустошение, похожая копоть костра, что называл себя пионерским. Время получилось неподходящим для забытых названий. Прошу тебя, время, не делай ты этого никогда. Вчерашняя копоть иногда напоминает вчерашний костер. И что тебе от этого? Какую боль? Какая великая польза? Ты этого не понимаешь, не знаешь и не поймешь, пока не наступило сегодня.
  Муж и жена.
  Что-то не так. Чуть не сказал, мерзость. Они не знали друг друга раньше. Не узнали за первую ночь. Всплеск и море безудержной страсти. Взрыв и вселенная нечеловеческого восторга. Фактически ничего необычного, совсем ничего нового не произошло внутри очень старой вселенной. Удар и повторный удар чужой страсти. А дальше? Отходит и растворяется не самое понятное на данный момент чувство. Я неправильно назвал эту веешь чувство. Скорее, растекающиеся обрывки растекающегося и неуловимого счастья. Фактически никаких признаков счастья, совсем никакая дорога в надежду. Неужели не понимаете, ноль, пустота? Ни ослепительного соединения душ, вызванного телесным соединением, ни даже крохотного душевного баланса на уровне непристойной собачки с помойки. Пропасть стала значительно глубже.
  Медовый месяц, мама моя! Какой обалдуй приклеил подобное надругательство на самый неопределенный период нашей бездарной и в чем-то бессмысленной жизни? Я повторяю вам, надругательство и ничего больше.
  Что тут медового? Пара придурков дуреют в пронафталиненной, потной постели. Они всего лишь часть неопределенной материи, или часть плоти. Чего-то там нахватались под проницательными взглядами папочек с мамочками. Много ли нахватаешься, когда тебя держат за шиворот? А если держат за шиворот в ежовых перчатках? И взгляды такие правильные, что стало не очень уютно, когда перчатки отбросили и отпустили вроде бы шиворот. Свобода, так ее так! Да ты не кричи, какого черта свобода! Что это за плебейская ерунда? Нежность, восторг, точно повеяло ветерком из другого, может быть, параллельного мира, немного опять-таки чувства и ласки... Но все опять же плебейское, и дурацкое, как сама плоть. Более дурацкой материи никогда не встречалось на нашей земле, я знаю, что не встречалось. Или более отвратительного и тупого прорыва на звезды. Может и так, потому что не существует подобная дурость внутри нашей маленькой и разумной вселенной. А они дураки. То есть дурацкие ласки приходят сюда с дураками. Все в отдельной обойме. Трясутся, сталкиваются, разбегаются, замирают и глохнут. Ах, как здорово! Ах, разрешили потрогать те самые звезды! Неужели так здорово? И зачем разрешили? У тебя корявые пальчики, у нее плюгавая грудь. Ты и сам весь корявый, маленькое бесполезное твоей прекрасной души, а она до остервенения плюгавая часть ее прекрасного сердца. Покатило вразнос остывающую вселенную. Чем больше стараешься, тем больше взаимная боль и гадливость впивается в бесконечную сущность твою. Чем больше потеешь, тем больше гадливость и боль. Никакого выхода. Хотя бы причина какая осталась на грешной земле, причина, что запрещает подняться на звезды. Нет причины, ее просто нет. Сам дурак, сам причина.
  Или понравился мед? Мама милая, мама родная. Да на кого мы наехали? Да куда мы попали? Если девушка, словно полено, утонула в пружинах кровати. Если грудь ее не трепещет восторгом и благотворное лоно не более чем набор одеревеневших сучков и колючек. А губы в лучшем случае только моченое яблоко. И что это за девушка? И откуда такое чудовище? Господи Иисусе, согласен в тебя поверить, только спаси мою душу! Девушка и чудовище соединились в одном существе, в одном сгустке материи. Она девушка, она же чудовище. Ничего не бывает чудовищней девушки, планомерно переходящей в чудовище. Природа рожала, рожала и дорожалась. Ласковая природа, дорогая природа, та же мама твоя. Да перестань дурить, господи. Природа приносит цветы, природа приносит плоды, природа приносит опять-таки девушек, наливает их собственной силой и собственной чистотой. Ничего не бойся, когда приступила к делу природа. Зачем тебе сила? Зачем чистота? Сколько растратишь этих прелестей на длинной дороге величиной в жизнь, столько вернется обратно. И этого слишком много для маленького тебя. Пока в тебе девушка.
  Сосем разозлился. Дайте мне мед! Где он, черт подери? Если юноша только огромная обезьяна, вскочившая на закорки своей несравненной подружки и грубо использующая ее. А сколько в юноше ненасытного и неутоляемого животного мусора? Не могу насытиться ни в одном из закоулков вселенной! Не могу утолить, что осталось на малую капельку! Опять ничего не могу. Бесконечное вожделение к очень и очень конечному, раз. Бесконечная ненависть перед своей пустотой, на два, три, четыре последующих оборота. Бесконечное в бесконечное не попадает таким образом, пять, шесть и далее. Какого черта считаем те самые капельки? Или без счета уже невозможно никак? Обезьяна и девушка, чудовище и обезьяна. Приличная компашка объявилась на грешной земле. И это воспевают поэты в длиннющих и неудобоваримых стихах. И это восхваляют писатели в такой же неудобоваримой прозе. И это пожрали философы не подавившись, чтобы выплюнуть жвачку обратно. А еще сюда же стремятся герои через тысячи неописуемых бедствий, через преграды гипервселенской пустыни и извращения бесконечной направленности необратимого времени. Не слишком ли недостойная награда за все, за все и за все? Не слишком ли вознеслась мелочевка, которую ставят в ряду с великой и цельной любовью?
  
  ***
  Господи, раскалывается голова. Она из мокрого снега, внутри полно снега. Мокрый снег слепил лица, в нем полуоткрытые рты, и глаза, и уши, и прочее. Из мокрого очень неплохо выходят сугробики. Маленькие такие сугробики, смехотворные такие, почти извращенческие. Неплохо бы посмеяться. Шутка из снега иногда забавляет, а иногда отвлекает от более, чем реальной действительности. Немного шутливого снега еще никому не повредило. Ну, извозюкался. Ну, на себя непохожий сугробик. И что? Может, сегодня я вышел в природной своей наготе, а в остальное время подделка и маска.
  Коля не понимает, Коля грустит.
  Ерунда несусветная под ударами снега. Человек, свобода, достоинство, опять человек. Побаловался немножко с девчонкой, и потерял равновесие. Так не годится. Мало ли кто баловался или не баловался в свое время? Человеческое достоинство не всегда с первого раза устанавливает границы между диаметрально противоположными полюсами. Вот если бы чужая девчонка. Но она не чужая, она должна чувствовать свою принадлежность к происходящему в данный момент. Хотя с другой стороны, а почему она должна чувствовать? Или потому что она не чужая девчонка? Или чужая девчонка застолбила определенный участок, где остальным лучше не показываться под страхом разоблачения. Ты не попал на чужой участок, ты остался в который раз при своих, тебе не может быть плохо хотя бы по этой причине. Небольшое усилие, самое крохотное из всего перепробованного тобой, и станет легче. Давно бы пора, но легче не стало.
  Коля совсем дурачок.
  Снег обманул человека. Свобода превратилась в снежинку, растаявшую где-то совсем далеко, за горами и за морями простого человеческого счастья. Снег испортил пищеварение всеядной человеческой особи. Не хочу повторяться, но даже испорченное пищеварение влияет меньше на человеков, чем снег. При паршивом пищеварении раздражаешься и считаешь всех виноватыми, при хорошем желчь отливает от сердца, так что иногда обвиняешь себя. Но хорошее пищеварение гораздо реже паршивого. Раз или два или три за сезон. Потому что нечто хорошее забывается в порядке вещей, становится снежным крошевом, и вот его нет. Не было, нет, не встречалось вообще никогда. Нынче только нечто паршивое и оно самого высшего качества, потому что оно есть. Ветер, снег, ураган. Оно есть, оно будет, оно никуда не исчезло.
  Вика что копия Коли. Вика грустит.
  Обещали чистое небо, а небо грязное. Обещали солнечный день, а не повернуться от снега. Много ли чего обещали? Получается много и очень много. На самом деле далеко не так много, как обещали. Врете, товарищи. Чтобы вам помолчать хотя бы пару секунд? Грязный язык в червоточинах весьма отвратительная картинка. Кажется, выскочили из ниоткуда обещанные слова, и поехала грязь по вселенной. А еще облегчение, освобождение, отток гноя от извратившейся между прочим души. И никто не подумал, что это всего лишь слова, которые почему-то тебе обещали. Или правильно, что никто не подумал, такое случается. Сначала появились слова, обманувшие одну глупую девочку, а затем большая вселенная стала глупой и маленькой, потому что тебя обманули и не сделали, что обещали. Но это не правильно. Чистое небо не может быть маленьким, и солнечный день, и куча мокрого снега. Ты зачем появился здесь, человек? Ты зачем появился на глупой обманной земле? Ты зачем отыскал этот дивный пустырь, на котором растут такие же точно пустые цветочки.
  Впрочем, ребята стоят друг друга.
  Большая-большая тоска проложила дорогу сквозь снежную массу. Разве это мой муж? Или это супруга моя? Чего-то не верится, чего-то мы сомневаемся, в окружившей и облепившей нас массе. Поломочка вышла на русской земле, где любовь затерялась в сугробах. Или может мы сами обидели чем-то любовь, или сделали что-то не так, и любовь затерялась. А еще такие дебильные образы. Он и лягушка. Она и змея. Образы скользкие, липкие, пошлые. Снова тошнит. Мальчика в снег, девочку на пальто мальчика. Сколько общего, столько разного в этих растоптанных маленьких душах. Вот же я получила сокровище. Вот же я прихватил мировую проблему. Достоинство и вдохновение в едином ключе. Счастье и извращение несет с собой неизвестность. А если опять ничего? Значит, мимо прошли, и ничего не осталось. Он за ветошку с чужого плеча. Она за тряпочку из-под барского мопса.
  - Как же мне повезло.
  - Ну, а мне-то, дай боже.
  Хорошие ребята. Снег на заказ. Он звере и злее терзает лицо. Он превращает влюбленных в маленьких снеговичков, в зверушек и пупсов. Ему хочется, очень хочется, он превращает мир в неизвестность.
  Хорошее послесловие к брачной ночи.
  
  ***
  Первый день, пятый, двенадцатый. Коммунистическая Москва отдала все, что могла отвалить большая деревня: серость, скуку, груды ненужных покупок. После города на Неве не впечатляли музеи. Этакие жалкие выродки бедняков, этакие лачуги с потугами к роскоши. Остальное так же не впечатляло: выставки вроде подачка на серость, кино выворачивающее и задуряющее в стиле Советский Союз, а в театры вообще не попасть, ибо другие культурные личности захватили театры.
  Москва скоро приелась.
  И знаете, одно тяжелое заболевание излечило другое, одна трагическая ошибка избавила от большего идиотизма, одна беспросветная ночь и несколько беспросветных часов превратились в нечто из солнышка в дырках. Никогда бы не поверил, но бедные дети стали сближаться. Не все сразу. Кавалерийская атака на любовь отбита с потерями. Но разве на этом остановилась любовь? Нет, она не может взять и уйти. Просто так, после первой атаки, после нескольких глупостей, после всего, чего не было и что по суть есть призрак задерганной изболевшей души. Пускай не было, пускай призрак. Невозможно болеть вечно. С сильным запаздыванием приходит к тебе улучшение, и ты восполняешь потери. Молодость, черт подери! Надо кому-то открыться почти без остатка, надо чего-то открыть среди потерявшейся пустоты. До самого до последнего камешка, до песчинки на дне, ниже самого мерзкого дна, и еще ниже. Но кому, снова черт, пригодится твое потерявшееся открытие, когда открывать больше некому?
  Молодость против старости или наоборот. Связь между поколениями тонкая или вообще никакая. Родители не понимают чуть-чуть повзрослевших детей, они устарели. То есть более чем устарели родители со своей практикой, прошедшей через огонь времени. Не валяй дурака! Ты еще мелок и глуп! Отбрось навсегда свой глупенький опыт и поживи с наше хотя бы в пол силы. Оно бы не плохо, но пока поживешь с ваше, откуда придет к тебе маленький опыт? Родители отбояриваются и отпинываются от любой молодежной проблемы. У них заболели зубы, или прыщ под лопаткой, или заусенчик на пальчике. Вот где проблема важная, а ты со своей глупостью. Лет через двадцать самостоятельно догадаешься, какая она глупость. Что за душа в столь нежные годы? Ну, напридумывал с никому не интересной душой! Вот если зубы, прыщ, заусенчик.
  Живем в закрытом безвоздушном пространстве. Поговорить не с кем, посоветоваться не о чем. Пространство со всех сторон безвоздушное, мысли не переносит, чувства не передает. Пространство на сто процентов закрытое, за границы не вырваться, пока не разрушил границы. Но как их разрушишь, вот в чем вопрос. Ни одного задушевного человека, ни одного человеческого слушателя и собеседника, ни одного стоящего совета. Ничего нет, и вдруг оно есть. То есть неожиданно и все разом. Границы разрушаются сами собой. Воздух попал в безвоздушную впадину и проскочил сквозь закрытые грани пространства. Как много солнца! Как много света! Как много тепла! И мама родная, как много этого воздуха!
  Давайте забудем словечко дурацкое "против". Старость забыла про молодость, а молодость отказалась от старости. Старые песни для старых товарищей, молодые игрушки для молодой поросли, и в этом нечто такое, от чего обрадуешься и умилишься одновременно. Русская сентиментальность, опять-таки черт. Впрочем, можно найти поновее отдушину для своего умиления, но мне нравится так. Взрослые умеют разговаривать, детишки умеют слушать и они слушают. В первую очередь взрослых, и во вторую, и в третью. Может когда-нибудь надоест до такой степени, что придется слушать себя. Маленькие заботы свои плюс такие же унизительные фантазии. Сомневаться, но слушать. Не понимаю, в чем сомневаться? Свое маленькое добро гораздо ближе чужого большого зла. Оно не может быть дальше, оно свое, как заботы и как фантазии всесокрушающей молодости. А большое чужое зло где-нибудь в космосе. Пока не наехали с гигантоманией, большое зло всегда в космосе. Пока оно не приблизилось, оно космос. Большие величины проходят мимо, но редко в тебе вызывают нечто космическое. А маленькое добро вызывает, потому что свое. Например, космическую симпатию в ласковых звездочках. Умиление и симпатия из одной сказки. Молодежи свойственно умиление над новорожденным цветком. Первое доброе слово, первая скупая слеза, первая благодарность, первое чувство достоинства, если хотите, просто первое чувство. И нечего приставать к старикам. Взрослые не опускаются ниже, а детишки не поднимаются выше. Любовь любит равных.
  Теперь разговариваем.
  - Давным-давно, - говорит Вика, - Когда я бегала маленькой девочкой, был у нас маленький глупый котенок. Нет, я не преувеличиваю, он совсем еще был маленький, он недавно родился, и мы нашли его на помойке, чтобы у нас был именно этот котенок. Очень скучно одной без котенка. Ты знаешь, одной всегда скучно. А здесь не совсем чтобы ты оказалась одна, хотя бы на какое-то время. Котенок глупый, но у него такие забавные ушки, и такой восхитительный хвостик, и такие дурашливые коготки. Он точно глупый. Коготки его все хватали и все царапали. Ножка от стула, диван, моя ножка. А хвостик всегда застревал под какой-нибудь дверью.
  Коля радуется. На душе хорошо и спокойно. Это не философия, но почти философия. У каждого свой котенок. Тот самый, что ничего не значит, пока не проснулась душа. Царапайте крохотные коготки, застревай крохотный хвостик. Вы, наверное, не менее крохотные, чем волосики на голове у возлюбленной и, наверное, не более трогательные. Ей богу, не ошибаюсь, она возлюбленная некого вполне конкретного мальчика. Ее можно любить. Нет, ее нужно любить. Нет, не правильно здесь подумал или не так сказал мальчик. Эта девочка - твоя жена. Она еще девочка, а ты еще мальчик. Но она жена. Она создана для любви. В ней нечто особенное, что только ее, и возможно вообще никому никогда не откроется, но только тебе одному, самому, что ни на есть идиоту. Ты первый, тебе возможно откроется чертовски древний секрет. Опять же самое-самое, а еще особенное и потайное ее, которое и жена, и девочка, и любовь в одной связке.
  Вика продолжала повествование.
  - Однажды, - ее версия, - Случилось нечто непредсказуемое. Котенок глупый и маленький, а мир огромный и страшный. Не всегда тянет глупое существо к страшной действительности, но котенка всегда. Он не похож на нас человеков. Мы слишком умные, мы слишком всепонимающие, а он нет. Теплый домик все равно не его домик. Теплая подушечка все равно не его подушечка. Полная миска опять не оттуда, откуда котенок. Он не выдерживает в чужом домике, ему скучно на этой подушечке, его достала самая полная миска. Ты понимаешь, что значит достала? Он бедненький, он прожил всего несколько дней, может недель, и без пользы. Жизнь его бестолковая, а природа всегда предлагала толковую жизнь. Кому понравится "не твоя" жизнь? Кому интересен "не твой" домик, что существует "не для тебя"? Там за порогом "твоя" жизнь, целый мир "для тебя" и, возможно, "твой" домик. А еще жестокая, не прощающая ошибок природа, невыносимая правда жизни и неизвестность. Может, за это и ради этого ты живешь? А кто ответит, что значит "живешь"? Котенок глупый, его инстинкты туда, на природу. Он не соображает, какая природа жестокая, и нет ни малейшего шанса прорвать неизвестность. Но все равно он туда, на природу. А ты, или я, человек? Что мы можем еще в этом ужасе предложить всего лишь котенку?
  Глаза широко открыты. Глаза огромные, словно блюдца. Никогда не бывали такими глаза, только сегодня такие, только сейчас. Одни глаза на лице. И в них нечеловеческая тоска. Вы представляете, бывает тоска человеческая, а сегодня не то и не так. Сегодня просто тоска, которой вообще не бывает названия. Она направлена вдаль, она за пределы Земли, или точнее еще, она за пределы вселенной. В ней нет пределов. Она не может нигде задержаться. Она оторвалась и улетает с неотвратимостью времени. Вы не совсем, чтобы маленькие, чего нет, того нет, стыдно скрывать правду. Но эта девочка, она есть. Она не только глаза, или в любом варианте только они, то есть только такие глаза. Этот внутренний свет, эта божественная материя. Нет, чего же я говорю? Какая материя? Это нечто всепроникающее и прижимающее к груди ребенка. А ребенок ты сам. Как хорошо быть ребенком, как хорошо растворяться в самом существующем бытие, что уже не уйдет никогда. Господи, как хорошо! Эта девочка, она божественная, она просто прекрасна.
  И какое нам дело до остального, не нами сюда привнесенного мусора? Неловкие пальчики, синюшные ножки, ничтожное тельце. Какое нам дело до поцелуев, похожих на скисшую вишню? И до груди, что иссохлась, вместо того, чтобы полниться соком? И до волосиков? Господи, снова волосики, мама моя! Ну, какое нам дело? Когда существуют глаза, когда они здесь, когда внутри нас вечностью целой вселенной. Или снова, чего же я говорю? Глаза это ты или я. Провалились, исчезли, пропали. Мамочка милая, мама родимая, что же такое ты сделала, что же со мной? И что за сокровище так вот задаром досталось?
  Коля почувствовал слабость. Сокровище! Неоценимое чудо! Вечная жизнь! Почему мы так долго блуждаем в потемках?
  
  ***
  Рассказ соответствующий моменту.
  - Я бросилась выручать глупенького, - чуть не рыдала Вика, - Я так поступила, как должен был поступить человек, властелин во вселенной. Но зачем? Лучше бы он убежал на помойку. Там его родина, там его жизнь, быть может, судьба. Подворотня, несколько чахлых кустиков и помойка. Даже такая бывает судьба, а может только такая. Смрадные ящики, подвал, котята и крысы. Как маленький человечек, бедняжка рвался навстречу неведомому. А я, подобно тысячам тысяч больших человечков, решила судьбу за него и обломила неведомое. Ну, что случилось со мной? Неужели нельзя было остановиться? Я чувствую, можно. Еще существует черта, до которой все можно, но после которой нельзя. Только такая черта. А тебе наплевать в великовозрастном шовинизме твоем, и мне наплевать по законам величия всей человеческой расы. Чужие чувства, жажда свободы, поиск чего-то непредсказуемого, нового и опасного. Почему мы так отрицаем свободу? Она пугает, она не про наше величие. Мы пугаемся и не можем ответить опять почему. В голове каша. Свобода гадкая, отвратительная, бесполезная. Все сводится к бессмысленной пользе. Полезная пища, полезный воздух, полезная жизнь. Но кто придумал, что это так? То есть твоя полезная и есть на самом деле какая-та польза. Для всех остальных, например, для котенка.
  Что за рассказ? Детям не полагается слушать.
  - Мы ужасно умные и чертовски глупые, - опять Вика, - Мы настолько знающие и мало в чем сомневающиеся творцы не нашего счастья. Мы решили "плохо", и оно навсегда плохо. Мы подумали "отвратительно", и на этом поставили точку. Но отчего поставили точку? И почему плохо? Наши инстинкты другие инстинкты, они обратные инстинктам котенка. Они загоняют нас в теплые домики, на теплые подушечки и в такие же мисочки. А котенка они загоняют на улицу, в трущобы, в подвал, на запах его предков. Неужели не догадаться никак? Здесь его предки, здесь его запах. Вероятно, он ошибается. Мягкая постель, сытная еда предпочтительнее подвала. Но, ошибаясь, он претендует на право исправить ошибку, чтобы вернуться обратно в другом качестве. Не уточняю, какое суть качество. Но прежним нет смысла вернуться котенку.
  Викина рука поймала Колину руку, погладила Колины пальцы и еле заметно прижала. Нежность, боль, бесконечная мольба - все в самих пальцах. Они красноречивее вопля, они все равно вопль, опять же дикий и бесконечный, и гипервселенский, опять же неисчезающий никогда. Я молюсь, я хочу, я прошу, я надеюсь, мольба будет вскоре услышана:
  - Милый котенок был милой игрушкой. С игрушками только играют очень хорошие умные люди. Эти же люди любят игрушки, покуда не надоели они. Столько времени, столько сил потрачено на игрушки. У тебя не осталось вообще ничего своего, все мое. Разве этого не хватает тебе? Разве мало? Жизнь по секундам, счастье по секундам, смерть по секундам. Нет, не желаю про смерть. Мы говорили, игра. В какое-то время накушался милый котенок, который игрушка, в какое-то время видит счастливые сны, наконец, разбудили, заставили, и опять заиграла игрушка. Хочется кушать, а ты играешь. Хочется спать, а ты кушаешь. Хочется маленькой крошечки ласки или все той же игры, а тебя уложили в коробку, чтобы не лез со своей прихотью. Как оно просто. Игрушка для человека, но не человек для игрушки. Все по секундам, и ничего твоего в навязанной человеком игре. Разве не ясно, никакого бегства на улицу. Это наша, но не твоя улица. Сиди и молчи. Как посмел совершенно ничтожный комочек энергии обставить своих благодетелей? Как посмел променять благодетелей на клочок извращенной помойки? Такого не может быть никогда. Благодетели все равно не допустят, они спасут твою шкуру, или хотя бы спасут твою душу.
  Вика закрыла глаза:
  - А может, я ошибаюсь? Котенок маленький, котенок глупый. Улица страшная, улица чужая. Бросился на улицу маленький пушистый комочек вопреки всем законам большой человеческой логики и философии. Бросился и опоздал. Так непросто пробиться вперед, зато просто пробиться обратно. Впереди такое, не знаю, какое кошмарное и неизвестное будущее, а позади все нормальное, все опробованное, что и было всегда. Я попробовала остановить неизвестное будущее. И я наступила на этот комочек. Всезнающая, всепонимающая, самая правильная из правильной расы людей. Господь бог, мать природа, вселенная без конца. Но почему? По какому праву, ответьте единственный раз? Я наступила и раздавила котенка...
  В эту ночь они любили особенно бурно.
  
  
  ГЛАВА ПЯТАЯ
  
  Москва осталась далеко позади. В холодную февральскую зиму Вика почувствовала себя в тягости. Новая, трепетная, бесконечно странная жизнь зарождалась в недрах разбухшего чрева. Никто о ней не подумал, не претендовал на нее, как на нечто само собой разумеющееся. С маленькой буковки зарождалась подобная жизнь. Затем с прописной буковки, с печатной, с заглавной, и в самом начале абзаца. Каждый день что-то меняется. Даже в солнечных бликах, в воде или в воздухе. А тут еще одна жизнь. История старая. Вчера непохожее на сегодня, сегодня не завтра, завтра опять-таки не вчера. Но все гораздо быстрее, но все ускорилось в бешеной пляске простой и чертовски сложной природы. Чрево, жизнь, спазмы, твой раздвоившийся организм:
  - Мне... мне... и никому более!
  Странные, непостижимые до конца вещи. Что-то прибавляется, а что-то убавляется. Не всегда под одной звездочкой, не всегда одного знака. Убавляется худшее, а прибавляется лучшее. Лучшего вещества и так много, даже более чем достаточно. Лучшая материя выплеснулась через край. Кто мог подумать, что она перевесит худшие части природы. Я отмечаю, когда-нибудь перевесит, скажем, в отдаленном будущем, через многие тысячи лет, когда умрут и возродятся опять звезды. Но никакого будущего, тем более отдаленного пока не потребовалось. Чем лучше сегодняшний день, тем лучше день завтрашний, а сегодняшний почти непристойность на фоне того, что придет завтра. Сегодняшняя любовь, сегодняшняя мечта, сегодняшние надежды. Они особенно восхитительные, но завтра они никакие, о них просто не хочется вспоминать и мутить воду. Опять же я повторяю про эту любовь, какой бы она не была сегодня, вчера и всегда, и какой она стала на подступах завтра. Ничего отвлеченного, только факты. Вика в тягости. Любовь на троих. Но чем отвратительнее чувствовала себя эта странная девушка, тем охотнее тянуло ее в непрофессиональные объятия мужа, ничтожнейшего из людей и самого-самого лучшего.
  - Слышите, никому.
  Медовый месяц, как и Москва, позади. Хмель бракосочетания выветрился. Много чего говорилось. Язык для того существует, чтобы производить некие звуки, формирующиеся по мере надобности в слова. В паутине времени язык кажется скользким, а слова липкими. Язык выполняет свою функцию с предсказуемостью автомата, слова вылетают, как и положено любой вторичной материи. Раз они липкие, где-нибудь да прилипли. Затем проведешь тряпочкой и не осталось следов. Тряпочка есть естественное средство против бракосочетания во хмелю. Она вытирает не только отрыжку и винные пятна. Чаще она вытирает слова. Ну, чтобы не путались под ногами и не устраивали неразбериху без приказа или какой-нибудь малой нужды. А то заглядишься, споткнешься, упал. И вот инвалид, покалеченный словом.
  Короче, что было не помним, а жить как-то надобно. Лишний рот, лишние глаза, лишние ноги появились на кухне. Кто об этом подумал в медовом угаре? Никто не подумал. А скоро еще один рот, может два или три. Кто об этом подумает? Никто не подумает. И с одним растакая морока. А с двумя, а с тремя... Замполита выселили из кабинета вместе с его эпохальными мемуарами, вместе с великой работой на благо Истории. Заработался старый дурак! Теперь хватит. Свадьба, Москва, кабинет. Всяк последнее время вращаемся возле определенных китов, словно возле истории. Но на самом деле не существует больше история ни с какой буквы. История штука коварная, не твоя отупевшая от угара любовь. Сложнее осеменяется, сложнее вынашивается, ее практически невозможно родить, даже родить в кабинете. А если нет кабинета, совсем его нет, теперь просто комната, не представляете, просто жилая комната. Откуда вышвырнули любимого Энгельса-Ленина-Маркса. Следом за замполитом. Одного апостола выселили, другого вышвырнули. Один среди стопок белья, старых газет, дамских трусиков или лифчиков, а другой совсем обрыгался казармой:
  - Молодой солдат хуже собаки. Самая разнузданная собака не содержит в себе столько мерзости, столько злобы и грязи, как молодой солдат. Он один, он на переломе собственной личности, а значит содержит. Не упусти молодого солдата! Перед отечеством долг. Если не понимаешь, почему в противном случае пострадает отечество, просто выполни долг без пустых размышлений. Намордник, узда, плеть - это самое малое для солдата, тем более для молодого. И ничего, чтобы в чистых перчатках. Что еще за чистоплюйство, мать перемать? В его-то возрасте не может быть чистоплюйство. Здесь не моральное унижение, не наказание непосильным трудом, опять же не порка. Кто еще выдумал унижение или труд с отрицательным знаком? Знак всегда положительный. Мораль не унижает, но возвышает. Труд полезен для здоровья, а порка для тела. Чем более порешь собаку, тем идеальнее служба ее. Отсюда выводы! Номер первый всегда служба. Номер второй, для чего служба. Номер третий, как достичь идеалов и выполнить долг. Номер четвертый, насколько выполнил долг. А солдат, да еще молодой, он самый последний номер.
  Впрочем, что-то здесь есть, но не думаю, что от Ленина-Маркса-Энгельса или прежней Истории с большой буквы:
  - В армии не наказывают, в армии только воспитывают. Суточный марш-бросок лучше, чем полусуточный и часовой. А трехсуточный еще лучше. Если бы этот бросок растянуть на четырнадцать суток, на тридцать, на сто пятьдесят, то и тогда мало. Если его растянуть на всю службу, то и тогда недостаточно. Что такое три года? Тем более два? В любом варианте насмешка над армией. Десять, пятнадцать, двадцать пять лет... Только с годами самое суровое наказание переквалифицируется в облагораживающее воспитание. Молодой солдат станет старым солдатом. Всякая дурь или гниль будет выбита из него до последнего. Плеть, узда и намордник. Выбиваем повзводно, поротно, на глазах нашей родины. А ты думал, что родину можно забыть? А ты извратился, что родина может простить? Никакой любви, никакого чувства, никакой гордости, черт тебя мать! Бабский живот заменил тебе родину.
  Повторяю, что-то у нас изменилось. Оно не из прошлого, оно сегодняшнее, оно за последние несколько дней, ну может, недель вырвалось неудержимо и испачкало столько бумаги:
  - Присягая на верность родине, должно с полной ответственностью присягать обетом безбрачия...
  Даже не догадаться откуда рябь на бумаге. Философской основы нет. Историческая подоплека отсутствует. Классики марксизма-ленинизма вместе с их теткой Энгельсом скорее как достояние грязного белья, чем нечто вещественное или существенное. Белье иногда перетряхиваем, а классиков не открываем практически никогда. Ну, знаете, затошнило от классиков. Только возьмешься за переплет, а там понесло на фарфор. И пошло, и пошло, и поехало. Желчью, гноем, объедками, кровью. В два часа фарфор не отмоешь.
  Снова не знаю, что там за шутки такие. Три основные момента, пожалуйста. Свадьба, Москва, бабский живот. Струны души напрягаются. Нехорошо играть на душе политического руководителя, как на душе молодого солдатика. Тысячи солдатиков подыхают в Афгане, и хотя бы один замполит. Неужели не догадываетесь, что значат тысячи против одного? Они ничего не значат. Воспитать замполита это почти совершить невозможное. Замполит не есть должность, но есть качество на русской земле. Один замполит спасет русскую землю. И самый отвратительный город, и самый отвратительный народ, и самая отвратительная отчизна достойны сожаления, если среди них замполит. Опять же один. С этим никто не спорил. С этим все соглашаются. Священная душа замполита. Священная его особа, и каждый взгляд, каждый шаг, каждый вздох. Кто подготовит на смерть этих самых, которые хуже собаки? Ты не подготовишь, я не подготовлю, мы не подготовим. Мы совершенно бессильные, бестолковые, бесполезные перед какой-нибудь сложной задачей вроде Афгана. Вот взобраться на бабский живот, оно да. Но сначала попробуй взобраться, чтобы опять же прошло для родины с пользой. Нашими средствами никакой пользы. Собака и есть собака. Хотя завернули немного с безбрачием. Зато с казармой у нас в самый раз. Привяжи молодежь к казарме. Пускай не рыпается, не телепается, пускай выполняет свой долг. А мы не добренькие, но справедливые, мы выполним свой. Чтобы на каждые десять тысяч погибших ни одного замполита.
  И все-таки взгрустнулось:
  - Где теперь кабинет?
  - Где история?
  - Что одно без другого?
  Как вы понимаете, кабинет суть не только рабочий орган, но скорее рабочий символ. Каким бы ни был величественным человек, но в кабинете он много выше, толще, величественнее. Захожу и теряюсь, стою и робею, не догадался, чего бы сказать против величия существующего здесь человека. Его кабинет, его мозг, его сила. Человек колоссального умственного труда не может как все человеки. По закону положенный кабинет. Закон государства и бога. А бог по всем правилам высшая справедливость, если его поддерживает государство. А если его не поддерживает государство? Потерял кабинет все равно, что утратил божественное право свое на преклонение остальных человеков. Нет кабинета, чего преклоняться? Забытый всеми и брошенный в этой чертовой спальне. Спальня и потрясающий человек. Женский лифчик и он же. Женские трусики, черт его знает какого размера, и он же опять. Как-то не получается без кабинета. Чувствую, что не получается. Тупые глаза, тупой лоб, не мысли, но визги. Ко всему недобитая дура жена, которой лифчик и трусики:
  - Опять торчишь на дороге.
  А в кабинете корчила рожи Надя.
  
  ***
  Эффектная девка, лукавый ее побери. Рослая, длинноногая, с распущенными, как у взбесившейся гурии, волосами и губищами цвета младенческой крови. Таких хватает на каждой помойке. Я не говорю, она продукт восьмидесятых годов. И в семидесятые, и в шестидесятые, и в пятидесятые тот же продукт. Девка как девка. Сто пятидесятый калибр. Умеет сразить наповал все эти толпы тупых и дебилов, и прочих сопливых юнцов. Вот нашел слово, путяжная девка:
  - Надоел до отрыжки и отвали!
  Образование здесь не играет значения:
  - Пока, пока, покакаешь дома!
  Воспитывали и воспитали:
  - Что бы я так рожала!
  Нет, ничего страшного, она еще не рожала. Просто путяжная философия в нормальной семье. Хотя, что вы себе позволяете? Город Ленина первый в путяжном вопросе, здесь такая большая путяга. Даже орден за соответствующие успехи прилепили на грудь. Может одному праведнику, протолкнувшему в город якобы профессиональное образование для тупых и дебилов, а может всему городу. Путяжная молодежь все-таки молодежь. Это не технари. Но молодежь, устремленная в девяностые годы. Восьмидесятые годы когда-нибудь да закончатся с их технической революцией и технической цивилизацией. Девяностые то же закончатся. Но ежу понятно, что раньше войдут в историю восьмидесятые годы и только затем девяностые. Поток времени четкий. Если бы технари задержались еще на одно поколение, тогда отвалила путяжная молодежь. Но не надейтесь, родные мои. В девяносто первом году путяжная молодежь не выйдет на площадь. Там технари. Полный комплект этих чертовых восьмидесятников, все как один собрались на площади. И очень немного, отдельные особи образца семидесятого года. А на путяжную молодежь рассчитывать нечего. Во-от такие груди! Во-от такие ноги! И волосища, они ого-го! Вся энергия на волосища, на груди, на ноги. Или думаете, существует иная энергия? Много думаете, черт подери. Иная не существует. Молодежь девяностых годов отращивает нечто короткое в длинное, а длинное в еще более длинное, а еще более длинное в еще более длинное. Это не молодежь двадцать первого века, которая по физическим признакам жирные карлики или растительная среда. Не говорю про духовный их наполнитель. Какая душа в такой оболочке?
  - Чо раскаркался?
  Душевная лапушка Надя:
  - Чо воняешь?
  Есть чего корчить в тупеющем городе. То ли лапушка, то ли куколка вышла из неизвестности. На таких не одни студенты заглядываются, но старички очень и очень не прочь. Хотя о чем расшумелись, в первую очередь старички. Полное впечатление, что для себя в пробирке выращивали. Научно обоснованная, подтвержденная фактами стариковская вульгарность. Она что козленок резвится, она что воробушек хнычет, она что собачка ворчит. Старенькие коммунисты в экстазе. Если наука до этого довела молодежь, браво наука. Все предыдущие поколения перед Надей ну просто мусор в помойном бачке. Где ваши пухлые губки? Где ваши тусклые глазки? Где ваша круглая мордочка, что не круглая, а всего лишь бачок? И разговаривать то вы не умеете. И ругаетесь кое-как. И глазки у вас совсем неживые. Они может просто огромные глазки. А у нее маленькие и тусклые, но зато как таращатся глазки.
  Ага, главный признак грядущего поколения молодежи. Мы умеем таращиться, мы умеем выпячивать любые части своего потрясающего организма, вплоть до внутренностей и тщательно скрываемых частей. Вы ничего не умеете. Какое есть, такое и есть. Вы не умеете пользоваться наукой. Для вас только техника. А для техники любая морда сойдет. Вот эта серая, неоштукатуренная, какая есть. Немного мысли в глазах и ладно. Какого черта здесь делает мысль? Или не понимаете, ярость и темнота! А если таращить бесцветные глазки? А если они маленькие делаются при этом большими? А если они большие делаются огромными? А если на это весь день положить? Ну, чего я несу, не день, но целую жизнь. Старички понимают. Старенькие реперы семидесятых, или старенькие роллеры шестидесятых. Еще как понимают. Нормальные старички, ребята что надо. От них не так выворачивает и рыгается, как от всей вашей цивилизации технарей с ее ненаучной и затехнарившейся молодежью.
  Наконец, ближе к цели. В пробирках выращиваются только такие лапушки. Надя не первая, не последняя, она социальный заказ. Если желаете, человек светлого коммунистического будущего. А не желаете, так программа, растянутая на три поколения. Еще дедушка Сталин и дедушка Гитлер об этом мечтали. Но оборвалось. Дедушка Гитлер попробовал опыты позже дедушки Сталина, зато загнулся он раньше. Дедушка Сталин действовал осторожнее, практически наверняка, но все равно он загнулся. А без вдохновителей и толкачей самая наилучшая программа затормаживается и закомплексовывается в тупиковой точке пространства. Три поколения еще не так грустно, могло быть и хуже. Душевный рост, всколыхнувший шестидесятые годы, уничтожил сверхчеловека Сталина. Семидесятые оказались выше шестидесятых в плане развития человеческого "я", а восьмидесятые еще выше. Так что сверхчеловека или сверхкуклу в едином лице можно было отправить на кладбище, если бы девяностые годы оказались еще выше. Но ничего подобного. Три раза вверх, один раз вниз для полного равновесия. Только не вздумайте наехать на Надю, что вниз. Она интеллектуальное чудо, она из культурных, она светоч в ночи. Конечно, ее бесила невестка:
  - Кобыла треклятая.
  Эта кобыла оккупировала в любом отношении лучшую комнату. Вот что значит технарь! Где-нибудь на бумажке подсчитывала и рассчитывала, какая комната лучшая, а какая нет. Страшнее того, эта кобыла есть претендент на внимание брата, когда ее не просили. Вот если бы попросили, тогда ничего. А она со своей технической сметкой прижала брата за жабры и не отдаст. Поделись же гадостная, не будь такой жадиной. Кто теперь проводит на танцы, выбьет билеты в театр, посторожит девичью скромность и честь? И чтобы бесшумно, без лишних вопросов, словно чурбан неотесанный. И чтобы не настучал, куда не хотелось. А я вот знаю! А мы вот в курсе! А хотите шокирующие подробности?
  Надя скрипела зубами:
  - Отвалил, мудозвон.
  Без этого никуда не пускали:
  - Маленькая.
  То есть без этого дурака:
  - Ветерок в голове.
  И приходилось торчать дома, когда растакая, держи ее, жизнь. Подруженьки, кавалеры, балансировка на кончике бритвы, ниточка и иголочка. Нет, последнего дома хватало, где приходилось торчать не по своей воле. Только смысл другой, самый обыденный, если не против, обыкновенный. Мамаша усадит за стол. А ты выучила? Да, я выучила! Так-таки все выучила? Чего тебе, дура, конечно же, все вот от сих и до сих! Точно выучила? Сил моих нет, повторяю что точно! Оно хорошо, учи доченька, умненькой станешь, настоящей подругой хорошего человека, умной подругой... На этом и разойдемся. Ничего подобного. Если выучила, берем иголочку, берем ниточку, следом вонючий носок. Ты сама невинность, ты сама кротость, тебе подходит носок. Штопай и бублики лопай. От бубликов округляются щечки, а от носка потупляются глазки. По крайней мере, не будут настолько наглыми и вызывающими:
  - К черту учеба!
  - К черту носок!
  И откуда в тебе столько желчи?
  
  ***
  А вот откуда. Это путяжная философия, или еще философия разрушителей. Мир существует для одного человека. Только один и есть человек, остальные недочеловеки, остальные воши или рабы. Один человек имеет право абсолютно на все прелести нашей очеловеченной в бесконечности вселенной. Вселенная для одного. Никакой морали, никакой надежды для прочих товарищей. Охраняются права одного человека, удовлетворяются его капризы и не совсем стандартные мелочи. Вернее, чего пришло в голову одному человеку после приятной попойки. Нет, он ни в коей степени глава государства. Хотя образ главы государства близкая копия с оригинала, но при определенных условиях. Кого хочу, того проучу. Кого ненавижу, того и обижу. А супротив не пытайся паясничать и открывать грязный ротик не смей. Я безгрешный, я неподсудный, я вообще не твоего ума дело. Захотелось пяток минут поразмять государственные косточки, так поработал один человек. А не захотелось, так пострелял. Мне никто не указ. Принимаю без штанов, на стол голой задницей, а инаугурироваться вообще могу раком. Вот если бы еще не дергали за веревочки, тогда идеал глава государства. Но сердечного дергают, даже если он ног не волочит. Сходи туда, сделай то, улыбнись сяк, попляши эдак. Практически каждая вошь, представляете, каждая погань, которой не лень, тусуется возле главы государства, будто на каждую обязан шестачить глава государства.
  Путяжная философия куда проще. Надя не претендует на место правителя. Вот на льготы и деньги его претендует. Мне бы твои льготы, ох бы я погуляла! Мне бы еще деньги, ух бы я порезвилась! Пускай подыхают рабы или вкалывают. Но молодежь девяностых годов она не должна вкалывать. Это будущее русской земли, это ее золотой фонд. Живи, веселись, шикарная жизнь. Каждый день, каждый час, каждую минуту и каждую секунду проведем весело. Не обязательно на кровати. Иногда на кровати бывает чертовски скучно, если раза четыре подряд отодрали. Впрочем, иногда и с третьего раза зевается, а вместо веселья приходят дурацкие сны. Сегодня четыре раза, завтра четыре раза, послезавтра четыре раза. Начинаю в восьмидесятые годы, пока молоко на губах не обсохло, а выхожу в двадцать первый век и все время четыре раза. Господи, как оно скучно! Тошнотища собачья. Драли, драли и отодрали. Хуже самой черной рабыни, хуже шлюхи какой извращенной, что передком зарабатывает на сигареты, хуже солдатской подстилки. И вы говорите, ради этого стоило растрясти свою молодость? Нет, ради этого точно не стоило. Можно чего-нибудь повеселее найти. Например, шпильку в брюхо брюхатой невестке.
  - Нос на брюхо залез?
  А можно две шпильки:
  - Или брюхо на зубы?
  Хорошая развлекаловка. Не скажу, чтобы сильно удовлетворяет представителя будущей молодежи образца девяностых годов, но в сутки можно четыре, и пять, и двадцать четыре раза. Такое не приедается никогда. Единственному приличному человеку ничего сегодня не светит на русской земле. Царскую корону отдали, секретарское кресло и самодержавная власть туда же. Все равно отделалась дешево твоя дорогая душа. Корона, кресло, регалии для пердунов. Чем бы товарищ не тешился, настало время принять слабительное. А для путяжной философии высший класс шпилька. Подходишь, нацеливаешься, втыкаешь. И так каждый день, лучше до конца двадцать первого века. Остальные версии хуже. Но и они ничего, если бы не высовывал рыло ублюдочный братец.
  - Бегемот!
  Он разошелся. Выскочил из тапочек, слюна по щекам, и глазища кровавые. Он подал голос на свободного человека, черт подери! Да кто разрешил? Да какое сякое право?
  - Коряга!!
  Еще интереснее. Ножками топает, ручками машет, толкается. Здесь не твоя краля. Можешь толкаться и к ней прижиматься. Весьма подходящий живот. Может чего и выдавится оттуда сюда весьма подходящее.
  - Блевотина!!!
  Совсем ни в какие ворота. Пьяный мужик, где он слов таких нахватался? Если бы настоящий мужик, то есть из самых из настоящих. А то ничтожность и дурь. Получить пощечину легче, чем вынести мерзкого сосунка. В любом варианте, пощечина от мамочки или папочки, от двух других идиотов, а не от этого, который обязан заткнуться и скромно молчать, пока его не позвали, пока его не спросили. Надо же, не молчит! Надо же, корчит святошу! И так нагадил, гаже в сто лет не придумаешь. И так обездолил, что самая подлая сволочь. Теперь не молчит. Как выпрыгну, как выскочу. Ох, мы какие свирепые! Ух, мы какие суровые! Эх, мы мама родная земля! А на самом деле... Надя не выдерживала, Надя плакала злыми отвратительными слезами. И слезы не выдерживали, по собственной инициативе сочились они. Пускай в другом месте сочились дурацкие слезы, где-нибудь на задворках России или вообще на планете Плутон, а так именно здесь, на глазах брюхатой поганки и недоноска. Ну, что за наказание? Надя плакала, чувствуя себя готовой на все - на подлость, на низость, на разную уголовщину, вплоть до чревовредительства, вплоть до убийства.
  Это тоже философия девяностых. Я есть человек, ты есть недоносок. Вытираю ноги, вырываю руки. Должен терпеть, на то предназначен от самой младенческой колыбели. Не желаешь терпеть, так снесут на помойку. Воздух будет чище, а земля будет гуще. Кому ты нужен такой, если ты недоносок? И башка твоя не нужна. Видит бог, там мозги устаревшего технаря, где техника сплошь устаревшая. Нынче дела не башкой делаются. Ноги - да, башка - нет. Ты посмотри на мои ноги, какие они. Ну, точно они от ушей. Неужели не завидно? Тебе нечто подобное в жисть не достанется. А у меня они есть. Величайшее достижение русской земли, потрясающее и непередаваемое богатство.
  Должно быть завидно. Надя в подобных вещах хорошо разбирается. По ночам, оставшись одна в маленькой шестиметровой комнатке, Надя задирает ночнушечку, проглядела едва не до дыр эти ноги. Все захватанные, все залапанные. Красотища, черт подери! Богатство, опять-таки черт! И никакой неправды про уши. Можно точно ночнушечку снять, лишь бы от сердца чуть-чуть отлегло, лишь бы чуть-чуть полегчало. Но будьте уверены, не отлегло ни в какую, не полегчало. Мысли гадкие, образы мерзкие, мечты непотребные, опять же они возвращаются без приглашения, они к этим гаду и гадине. Их бы на медленном огоньке, их бы щипцами или водой с химикатами. Сначала гада, затем гадину. А можно наоборот. Только бы поскорее все кончилось. Мерзкое брюхо, позорное брюхо, когда же ты лопнешь, черт подери? Я вопрошаю, когда? Чтобы с кровью и мразью на белый свет выхаркнула ублюдка невестка.
  
  ***
  Мечты мечтами. Взбешенная телка могла подохнуть от злобы, но приносила вреда не более комариного укуса на броне боевой машины. Вернее, вместо вреда приносила великую пользу. Чем больше пыхтела несчастная жертва братской любви, бесновалась и строила гнусности, тем больше крепила любовь между двумя существами, враждебными ей и ненавистными ее философии. Сам не разбираюсь, как оно так получилось. Если колотить в одно место, или пробьешь, наконец, дырку или вырастет опухоль, которую уже никогда не пробьешь. Возможно, злокачественная опухоль. То есть злокачественная опухоль для пробивающего товарища. Ты ударил, тебе же больно. А которого ударили, он не испытывает боль, но нечто совсем иное. Я не сказал, что иное определяется словом "восторг", хотя восторг почти рядом.
  Оторванная от родителей, вытащенная из детства и повзрослевшая Вика освободила свое сердце от прошлого и никого не вместила туда, кроме глупенького муженька с полным набором его недостатков. Глупенький муженек, опять факт. А разве сегодня есть умненькие? Злобных и зверских товарищей сколько угодно. Такое ощущение, они сгруппировались возле тебя, на тебя наехали и жаждут только твоей крови. Пускай бы чужой крови. Но ничего подобного, сегодня твоя кровь в фаворе и самая сладкая. Они слюной изошли эти сгруппировавшиеся пропагандисты злобы и зверства. Ах, как хочется, хочется, хочется. И никакой управы на них? О, не спешите, управа в определенной степени есть. Опустилась на мужнюю грудь, зарыдала немного печально, немного протяжно. Слезы высохли сами собой. Вот оно крохотное горе, вот они маленькие печали, а вот удача и счастье:
  - Слышишь, рождается новая жизнь?
  Тем более после паузы:
  - Слышишь, она шевелит ручонками, сучит ножонками, приподняла головку?
  Его и твоя рука на живот:
  - Чувствуешь? Слышишь?
  И Коля радостно отвечал:
  - Чувствую, слышу...
  Пускай ничего не слышно, не видно, не ощутимо, ровным счетом вообще ничего. Но так упоительна эта маленькая, праведная во всех ее исполнениях неправда, что растроганный лжец не откажется от нее за все звезды на небе и на земле. Я просто грошовый болван, и небо такое грошовое. Но сегодня оно не грошовое. Оно сегодня единственное для тебя, для меня и для нас. Оно впервые похоже на небо.
  И слезы умиления блестели на вялых щеках. Благословенные, сладкие слезы.
  
  ***
  Теперь наша добрая мамочка. Нисколько не сомневаюсь, что она лучшая из добрых и добрая из лучших представителей русской земли. Негодяи и маромои пускай сомневаются. Пакостный народец, только бы чего-то опошлить за три копейки. Например, опошливается материнская любовь или ненависть материнства. Хотя постойте, какая еще ненависть? Кажется, оговорился в приступах своей собственной ненависти. Материнская только любовь. Мамочка всегда ласковая, внимательная, на материнском посту. Она не только развивает и распространяет любовь, она ее сторожит. Любовь не камень, не пень, не колода. Сами догадываетесь, насколько нежное, насколько легкоранимое чувство.
  А может, и не догадываетесь. Не всем обрывать цветочки, кому-то придется землю копать и укладывать в землю навоз, чтобы выросли эти цветочки. Молодые не уважают навоз, по крайней мере, не замечают его, даже если здорово вляпались. А копающий и укладывающий товарищ, он замечает. Его задача, его работа. Не самая сладкая, с этим согласен. Не самая благодарная, согласен опять. На три метра вонища землей плюс еще метров двести навозом. Но обратной дороги не будет. Среди срывающих цветочки хотя бы один копающий землю. На это место поставила жизнь. Чтобы не оскудела земля, чтобы рождались и выпрямлялись цветочки. Нет, не по своей воле поставила жизнь. Как вы понимаете, по своей воле приятнее только цветочки. В жизни приходится пожертвовать кое-чем для всеобщего блага, может самую чистую, самую гипервселенскую часть своей бесконечной души. Рвите, давите, тащите. Здесь найдется кусочек земли для цветочков.
  И ничего страшного, если заставят немножко помучаться и пострадать. В мучениях просвещение, а в страданиях воспитание разума. И ничего гнусного, если разумная женщина сделала жизнь неразумной невестки апокалипсическим адом.
  - Я твоя строгая мамочка, - говорила свекровь, - Нет, не думай, я не рожала в запарке тебя. Это на долю более слабой натуры. Родить, кое-как прокормить, вышвырнуть в мир. Пускай болтается и разлагается рожденное существо. Мир, переполненный соблазнами, для того только и существует, чтобы болтающаяся материя переходило в разлагающиеся останки, или наоборот. Но не стесняйся, я настоящая мамочка. Взяла в наказание за неизвестно какие грехи. Я не такая, как эти псевдородители. Неотесанное обтесаю, необразованное образую, глупое станет умным, а неготовое к семейной жизни вступит в семейную жизнь. Беды твои кончились, о прошлом забыли, как о кошмарном сне. Всякие олухи, что развращали тебя в неправильном детстве, они далеко. И как же можно так ненавидеть дитя, чтобы растить его в стыдобе и разврате? Книжка, яблочко, шоколадка, мороженое - и погибло дитя. Лучше пара хороших затрещин.
  - Да, Валентина Петровна, - отвечала заучено Вика.
  Почти как в армии. Или я ошибаюсь, здесь никакого "почти", до самой ничтожной пылинки и самой беспутной грязинки, одна армия. Есть! Слушаюсь! Так точно! Никак нет! Впрочем, последнее исключено. Квартира замполита тот же оплот государства, и сколько бы не отнекивалась свекровь: мой метод, мое воспитание, моя система... Мы то знаем, какая система. А кто не знает, тот слушает дальше:
  - Было у меня сокровище. Неоценимое и неоспоримое сокровище в виде крохотного, робкого мальчика. Возьми и владей, полюби единственный раз и наслаждайся вечную жизнь, будь самой счастливой среди других человеков. Но кто подарит тебе этот пропуск на вечное счастье? Мальчик такое сокровище, которое не бывает на сто процентов принадлежностью его мамочки. И не важно, кому отдается душа мамочки, самая чистая и святая любовь, молодость и здоровье. Вечное счастье вообще не бывает. Ты думаешь, оно было, может в детские годы, когда милый мальчик болел, а болел он почти ежедневно и все на твоих руках. Ты думаешь, что в болезни он полностью твой. Кроватка, лекарства, клизма, горшки. Ты думаешь, дальше твое счастье, ну то стопроцентное в целую жизнь. Куда там смотаться в театр, на танцульки, развлечься, развеяться, подумать о собственных интересах. Ты думаешь, это и есть сама жизнь. Какого черта так думаешь? Кроватка - горшки, лекарства - горшки, клизма - горшки... И нет ничего, и ничего вообще не было.
  Свекровь глотала невольные слезы.
  - Да, Валентина Петровна, - Вика притихла совсем и сжалась в комочек.
  Смешная ее головка, робкая, все еще девичья, с такими смешными дурацкими хвостиками. Когда-нибудь станет другая головка. Я не знаю когда, но сейчас она девичья. Так и хочется приложиться ладонями и склонить на свое плечо. Не бойся, никто не обидит тебя. Пока я рядом, никто, никакая безумная ярость, справедливое негодование и хреновое бешенство нашей дурацкой системы. Жалко, я не могу быть рядом.
  - Время пришло! - взрывалась свекровь, - Маленький мальчик стал настоящим мужчиной в положенный срок. И что, мне скажите, за время такое, и что в нем положенного, если мальчик забыл драгоценную мамочку? Может он и мужчина, но мамочка все же одна. Мы так долго мусолили цифру один со всеми ее производными: единственная, неповторимая, никакая... Мы так долго делали это, что доползли до последней черты. Мамочки нет. То есть она есть, но она никакая, ее нет, и не будет. Прошлое перечеркнуто. Любовь перечеркнута. Жизнь под чертой всего одним росчерком. Эдакая масса тепла, нежности и заботы теперь никакая. Ты настоящий мужчина. Все выбросил, вылущил, променял. Господи, да на что променял? На ничтожество, неспособное штопать носки и поджарить картошку.
  Глаза старой женщины почти молнии:
  - Я долго молчала. Я сдерживалась, чтобы выглядеть добренькой. Какого черта я сдерживалась, если повсюду разврат? Самое потрясающее добро заключается в истине. Истина не разврат, но она чертовски горькая, чертовски кровавая штука. От истины сходишь с ума, от истины рвется на части и умирает самое совершенное, самое доброе сердце. Только ложь, как лекарство для сердца. Но ложь не умеет лечить до конца. Сколько не впитываем лекарство, оно до первого раза, когда придет истина. Неужели не ясно, что значит "до первого раза"? Ты влюбилась в людей, ты для них разорвала сердце и душу, ты себя не жалеешь. А что опять люди? Что они понимают в ответ? Улица, грязь, подворотня, паршивенький офицеришка, слизняк или пьянь. И на столько не понимают тупые придурки! Прошелся по улице, вытряхнул грязь, согрел подворотню. Да чего тебе пьянь? Да зачем его грязные лапы и морда? Нет ничего. Чистая душа, чистая любовь. Вырываем из лап, подминаем и прижимаем все самое худшее к сердцу. Такую грязь! Такую пустышку! Такое ничтожество!
  Свекровь бесновалась. Дрожали стекла:
  - А в ответ? "Да, Валентина Петровна". "Нет, Валентина Петровна". Не назвать даже мамочкой!
  - Хорошо, Валентина Петровна.
  Далее Вика не помнила, как выбиралась из кухни, как заползала на старый диван, под занюханное, в пятнах и пролежнях покрывало, как клонилась ее головка.
  - Хорошо, мамочка...
  Обильные слезы по детской груди. Кровавые слезы. Ребенок стучался с особенной силой.
  
  ***
  Чисто женским чутьем Надя нашла слабое место у своей недостойной противницы. В лоб ее не пробьешь. Всякая техническая галиматья, или любовь к науке вместо культуры, делает страшилок непробиваемыми. Технарь ничего не знает про Пастернака и вообще наплевал на подобную овощ. Его культурная орбита вращается среди Пушкиных, Толстых, Лермонтовых, Тургеневых и очень редко или вообще никогда меняет свой курс. В школе литературное образование, в институте техническое, после института и до конца жизни технарь. А плевать, что короткие ноги! А плевать, что огромный живот! И на рожу плевать, если просит она кирпича! Главное, ты технарь. Вся твоя красота находится под черепной коробкой. Там нечто на вид не очень красивое, если вскрыть черепную коробку. А если ее не вскрывать? Только дурак копается в "не очень красивом" дерьме пилой и лопатой. Технарь не копается, он знает, как действует черепная коробка и крохотные винтики в ней. Больше того, он знает, что есть красота до конца жизни.
  Точно, в лоб не пробьешь. Сколько эффектных девчонок в восьмидесятые годы не получили парней в личную и безраздельную собственность. Внешняя эффектность оказалась самым большим недостатком. Парни смотрели, руками трогали, иногда нечто большее, если такое им позволялось, но в нормальных условиях только смотрели и проходили мимо. Дурнушки и страшилки, в который раз повторяю, они нарасхват. Вот моя дурнушка, ее величаем красавицей. Вот твоя страшилка, ее величаем богиней. Вместе они тютелька в тютельку красавица и богиня, порознь опять-таки ничего. Я точно уверен, моя будет вечно моей, и до меня никого не имела. Ты точно удостоверился, твоя останется вечно твоей, и до тебя одна добродетель. А всякие куколки, которым не повезло, мы точно знаем, с гнильцой. Вот пускай и гниют, пока не окажутся сточной канавой гнили и грязи.
  При такой философии путяжная философия швах. В лоб вообще ничего не делается, только себе навредите, мои дорогие путяжники. Твоя совершенная красота, я имею в виду, красота с ногами до шеи, не может быть аргументом в схватке девяностых и восьмидесятых годов. Девяностые годы еще не настали. Жирные буржуи еще не поставили крест на умных, душевных и страшных девчонках. Огромные глаза как природное явление еще не сделались следствием медикаментозного потребления опиума или какой-то другой лабуды. Ты никто в этих самых восьмидесятых, понимаешь, просто никто. За каждый вопль два или три ответных. За каждый толчок снова два или три. За каждое надувательство физическая расправа. А ведь и такое бывает. Ты еще ничего не сделала, как тебя уже взяли за зад. Девка, развратница, потаскуха! И чего еще позволяешь в честной семье? Зад трещит, а главный довод против тебя твои ноги.
  Хотя потерпите, чисто женским чутьем Надя определила свое надувательство в существующем мире козлов и страшилок. Удары ее слабые, оружие ее хилое. На дистанцию не бьет и не попадает, только если в упор. А почему бы и нет? Если вести войну через мамочку.
  - Почему наша дура такая кислая? - славный удар, но очень рискуешь.
  - Нянчится со своим брюшком, словно с желейной конфеткой, - теперь лучше, но риск по-прежнему есть.
  - Презирает нашу еду, - переломная стадия.
  - Наша еда жирная и поганая, точно отрава, - а это хороший удар, не сразу опомнишься.
  - Мы решили ее отравить, - небольшой переборчик, но можно.
  - Это мы-то решили, чертовски заботливые, - совсем глупость, но не покажется глупостью после тех предыдущих ударов.
  - Меньше бы придиралась, а больше бы в магазин, - совсем хорошо.
  - Лишнюю сеточку не принесет, - дальше на добивание.
  Мама вздыхает:
  - Коленька все носил, не кочевряжился.
  Мама еще ничего не решила, кто правый, кто виноватый, кто сука, кто гад. Но пробный шажок сделан, и морда цела. Вот такие вульгарные губки, и пухлые щечки, и бесконечные зубки, и розовый носик, и соблазнительное ушко, и челка на левый глаз. Все в целости, все в сохранности. За челку не схватили, ушко не отодрали, носик не раскровавили. Кажется, самое время схватить, отодрать, раскровавить. Но ничего подобного, морда цела. Сказано слишком много и слишком мало, чтобы и остальное в экосистеме по имени Надя осталось таким же целым как морда. Однако не беспокойтесь, мама грустная, мама квелая, мама в надежных руках. Эффектная девочка не уступит теперь остальное:
  - Деньги не уважает.
  - Обирает Колю.
  - И, небось, еще кормит тещу.
  - Кормит наверняка, растакая зараза.
  - На всем готовеньком.
  - За наш счетец.
  Мужикам это не понять. Тупые они, недоразвитые, в словах бултыхаются и выкарабкиваются на поверхность. Чего твое слово? Не бутылка и не закуска. Словами можешь швыряться или глубоко подтираться, а бутылочку подавай в надежные руки. Если подал, значит, мужик. Если зажилил, значит, черт его знает, откуда тебя занесло или самая вредная баба. Здесь ничего от путяжной морали, красоты и величия философии. Ничего от мамочки, тем более от эффектной девочки. Но эффектная девочка не мужик, тем более мамочка. Забирайте вашу закуску, уносите ваши бутылки. Что за гадость? Что за разврат? Мы разговариваем серьезно, у нас мировая проблема. Только у вас нажраться и обоссаться. А вселенная, или родная Земля, или система достойных людей пускай падают в тартарары. Ей богу, вы ничего не заметили. Отвратительная невестка, бездуховный упырь, интриганка и кровопийца. Легонькие такие эпитеты, из самых нежных, из самых щадящих. Жизнь гораздо страшнее. "Отвратительная" невестка все равно, что безнравственная брешь во вселенной, "бездуховный" упырь все равно, что заманивающий и развращающий сгусток энергии, интриганка питается кровью невинной жертвы. И как замутила глаза! Сразу не догадаешься, сразу не разберешь, в какое дерьмо залез Коля.
  Наконец, диалог между мамой и Надей:
  - Она может.
  - Околдовала, проклятая.
  - Последние соки высосала.
  - Еще посмотрим, какие там соки.
  Вот и чудненько, вот и договорились. Иногда не заметишь, как въехал в чужую судьбу. Все-таки не привлекает быть за статиста.
  
  ***
  Так пролетела весна. Обыкновенная северная весна с ее грязями и болезнями, с ее постоянными перепадами в настроении, сообразуясь с непостоянной погодой. Я ничего не придумываю, сегодня снежок на земле, светит солнышко, легкий морозец. Приятное дело снежок, тем более солнышко или морозец. Вышел, дышится, грудь переполнена мягкой прелестью и душа на все сто прелесть. Сам не разобрался, какого черта хочется жить. Вроде бы ничего не случилось? Зарплату тебе не прибавили, генерал руки не пожал, мерседес в лотерею не выиграл. Видит бог, ты вчерашний, ты прежний. А все равно хорошо. Это дурацкое ленинградское солнышко, на которое можно глядеть не мигая, не щурясь и без очков, оно не то чтобы вдохновляет тебя, но вожделение некое есть. И мужского начала становится больше, если ты настоящий мужчина. И женского вдохновения не убудет, если ты женщина. Что есть, того больше и больше. А чего нет, того и не надо, пока над тобой ленинградское солнышко, пока под ногами снежок и в самую душу морозец.
  Хотя успокоились. Я говорил, что весна северная, больше того, из самых обыкновенных. Здесь никакой ошибки. Сегодняшнее солнышко закрывается тучкой, сегодняшний морозец заменяется дождичком, сегодняшний снежок просто грязь под ногами. Это опять же сегодня. Разница в несколько часов. На рассвете открытая грудь, на закате едва копошишься и ползаешь. Где мой ватник? Где шерстяные порты? Где бахилы и шапка ушанка? Никакого мужского начала в мужчине и никакого женского в женщине. Врубаю обогреватель, забираюсь под три одеяла, чтобы нос не торчал. Трясусь, помираю, потею. А утром опять солнышко.
  Но не думайте, что утром открытая грудь. Перемены по двадцать два раза за утро и вечер кого угодно сделают инвалидом. А если товарищ и так инвалид? Голова квадратная, ручонки совсем тощие, живот огромный. А если товарищ сломался духовно? Какое там на голове, и так еле-еле передвигается из туалета в кровать и обратно.
  - Ну, притворщица, - на дороге золовка.
  А можно еще интереснее:
  - Мама, мама, скорее сюда!
  Вот и мама пришла:
  - Что, моя милая?
  Теперь интерес:
  - Надо же мы какие! Артисты, черт подери! На тяжелой работе пахали!
  И в глазах свекрови досада:
  - Лежебока и вруша!
  Глаза никогда не врут. Можно их вырвать, но они, как и прежде не врут. Всякое притворство отвратительно перед этим судом. Хватит притворяться, суд беспристрастный. Мы от трудов окосели, пора на кладбище. Мы не спим, не едим, в туалет через раз, слон не выдержит и сломается. Мы трудяги, мы пахари. А ты кто такая? Ах, новая жизнь отнимает все силы? Притворство и ложь. Ничего она не отнимает, только становится крепче. Ах, не каждый становится крепче? Совсем безобразная ложь. Каждый день точно в таком положении миллионы и миллионы нормальных девчонок. Улыбаются, восхищаются, с высоко поднятой головой. Как же нам повезло! Да за подобное счастье три нормы за раз. Или не верите? Значит четыре нормы.
  Вика проиграла суд. Приговор вынесен, обжалованию не подлежит. Вы можете соглашаться, можете протестовать, ей до этого нет никакого дела. Она такая преступная, она совсем развратилась. Весна, подвиги деторождения, кровать. И кто бы подумал, что все оно выглядит так? Появились мысли о смерти:
  - Вот умру я, умру...
  - Не дожить до рассвета.
  Казалось, стояла смерть на пороге.
  Покрывало черное
  Дорогой парчи
  Сердце непокорное
  Обернет в ночи.
  Заневолит сказкою
  В царство пустоты
  И задушит ласково -
  Не проснешься ты.
  Все мы цивилизованные люди, не верим в сказочки, отмахиваемся от побасенок, а над религией готовы не то чтобы надсмеяться, но надругаться. Врач говорит, выживешь, значит выживешь. Вокруг очень правильная цивилизация технарей, где специалисты не менее правильные. Врач в своем деле технарь, чаще ошибающийся в микстурках, чем ты в технике, но это не имеет значения. Грех не верить врачу из цивилизации технарей. Какой-нибудь старой бабке да ее жирной дочке можно не верить. Они не технари, не врачи. Вот если бы квалифицированный, научно обоснованный приговор да еще в бюллетене. А так ничего особенного. Наша северная весна, наше северное солнышко, наши северные тучки, еще морозец, снежок и дождик. Даже уговаривать не приходится, Вика чувствовала, ничего не происходит особенного. Это когда побольше солнышка и поменьше тучек. А когда побольше тучек, мысли обратного плана пожирали несчастную роженицу. При чем не обязательно разом и как-то вдруг. Они могли начинаться с мизинчика или пупика, в общем, откуда угодно и как угодно. Главное, что они могли. Главное, что они начинались. А дальше никаких сдерживающих факторов. Нарастающая круговая боль с эпицентром в утробе:
  - Такая молодая пропала совсем.
  Вполне достаточно, чтобы прислушаться, а что там происходит внутри. Может быть ничего, скажем, ничего опять же не происходит. Но ты прислушиваешься. Это первый неожиданный шаг, или очень и очень ожиданный. По крайней мере, ты ожидаешь, что должен услышать. Бульбочки, хрипы, всхлипывания, боль. Сначала боль из рассыпчатых хрипов. Там, там и там. Но со временем все как следует. Концентрация высшего класса:
  - Жизнь пришла и ушла. Ее нежность, ее красота, самый смысл, ради чего родился. Жизнь помахала крыльями. А крылья опять же мягкие, что не особенно помогает. Если бы крылья ожесточились, если бы как иголки. А они мягкие, а они молодая жизнь, а они предвестник конца, когда еще не увидел начало.
  И многое в том же духе. Боль сконцентрировалась. Вика ее чувствует. Точечный удар в то самое место, где должна находиться лучшая часть Вики. Я имею в виду, теперь находится по причине вышеуказанных обстоятельств. Новая жизнь, новая судьба, новое счастье. А вместо этого удар и смерть:
  - И за что такая несправедливость? Господи спрашиваю, за что? Начинаешь любить, начинаешь чувствовать, жить. Неужели всего один день? Неужели всего одну ночь? А дальше расплата за неосуществленную любовь. А дальше вечные муки.
  Мысль чертовски навязчивая. Почти всегда рядом. А если и далеко, то всегда возвращается в тех или иных вариантах:
  - Неужели конец?
  И очень здорово возвращается:
  - Неужели последняя точка?
  После всех твоих взбесившихся "неужели" окончательное средство есть Коля. Только этот мозгляк, только этот паршивый ребенок умел запалить в бедном сердце не менее бедный лучик надежды:
  - Потерпи дорогая, чуть-чуть потерпи. Я с тобой, и ты это знаешь.
  - Знаю, что не покинешь меня.
  - Никогда, никогда, никогда...
  Корявыми поцелуями он отгонял дыхание смерти.
  
  
  ГЛАВА ШЕСТАЯ
  
  С наступлением лета на арену выползла бабушка. Вернее, не совсем чтобы бабушка, а ее драгоценная дача. Даже не дача - так, захолустное садоводство из самых, что ни на есть захолустных. Ах, вы не бывали еще в захолустье? Город у нас большой и культурный. Область у нас большая и верх культуры, если желаете знать. За тридцать четыре года город не обойдете и не исследуете, столько в нем нашей культуры. А область даже затрагивать страшно. Павловск, Пушкин, Ораниенбаум, Стрельна, Елизаветино, Шлиссельбург, Кронштадт, Корела, Александровская, Гатчина. Я могу поднатужиться и еще добавлю сотню другую названий. Шувалово, Сестрорецк, Солнечное, Васкелово, Токсово, Комарово, Выборг, Мариенбург... Но кажется, хватит. Все эти культурные места не имеют ничего общего или, по крайней мере, не имели с бабушкиным садоводством в восьмидесятые годы.
  Насчет бабушки разговор самый простенький. Когда-то чертовски красивая женщина. Надя перед ней, что гадкий утенок, или прощальное напоминание угасающей красоты и оскобаривающейся породы. Но бабушка точно порода. Пускай располнела и расползлась, возраст это оправдывает. Но вы посмотрите, какое лицо! Сила, воля, энергия, мощь. Продолжая в том же духе, не ошибешься, в кого пошла бабушка. Воистину сталинское лицо и в лице особая сталь. Сегодня ничего подобного не встретите никогда. Сегодня не сталь, а скорее водица или труха с постным маслицем. Не те губы, не тот нос, не тот взгляд. Даже если состряпали копию на породистое лицо, то выходит совсем извращенная копия. Вроде как Надя с ее ногами до горла против неугасаемого величия бабушки.
  Впрочем, у нас разговор более легкий. Мы решили остановиться на неодушевленном предмете, называемом в официальных бумагах "садоводство", а в просторечии "дача". Разница почти неуловимая между тем и другим, но все-таки есть. Как вы припоминаете, на даче человек отдыхает. С книжечкой, мячиком, в трусиках, кепочке или соломенной шляпе. Его официальное название "дачник". Немного старомодное и немного презрительное. Дачник есть приживала или большая ленивая свинка. Он ничего не делает, то есть не делает ничего полезного, но отдыхает. За это можно над ним насмехаться или можно его уважать. У каждого свои вкусы, у каждого свое отношение к дачному отдыху. В любом случае, простой советский гражданин имеет право на отдых. Восемнадцать дней для выдающегося рабочего, двадцать четыре дня для послушного инженера, сорок пять дней для вояки и деятелей культуры. А еще суббота и воскресение, которые в нашем городе можно оставить в покое. По закону подлости суббота на девяносто восемь процентов с дождем, а воскресение на девяносто девять процентов.
  С другой стороны, коммунистический строй изжил дачников. Отдыхать никому не заказано, но отдыхать просто так - суть мелкобуржуазная привычка, непростительная для строителя коммунизма и настоящего гражданина нашей более чем осмысленной родины. Даже на курортах, на самых модных и самых дорогих, мы не отдыхаем, но лечимся. В данном варианте не имеет значения, насколько коммунистическая родина. Я выделил смысл. Сегодня родина коммунистическая, завтра какая-нибудь другая, послезавтра снова коммунистическая. А смысл один и тот же. Не торчи со своей книжечкой, не стучи своим мячиком, не сверкай своими трусами и всем, что вываливается оттуда, что не скроешь ни кепкой, ни шляпой.
  В нашем государстве дача как таковая не существует. Она пережиток прошлого века, если желаете, чеховский пережиток. Мы заменили дачу более современной формой отдыха, называемой, как вы вспомнили, садоводство. И эта форма отдыха хотя бы тем хороша, что дачу устраивают в лучшем и самом культурном месте, а садоводство наоборот где-нибудь с глаз долой и, скорее всего, на болотах. Комарики, мошки, слепешки. Жабы, лягухи, ужи. А еще бомбы, снаряды, колючая проволока. Таковое тоже там есть. Чем больше, тем лучше. Мы же договорились, отдыхающий садовод ни в коей степени отдыхающий дачник. Для садовода его садоводство всего-навсего перемена одного поля деятельности на другое. Марксистско-ленинская идеология утверждает, что это лучший род деятельности. Снаряды попашем, стишонки попишем. Стишонки, естественно, пописываются в городе после вышеупомянутой пахоты, а снаряды на самых дачных болотах.
  Но не пугайтесь, товарищи, бабушкиному захолустью годков четырнадцать стукнуло. Ужей нет, проволоки нет, культурный слой шестьдесят сантиметров. Чуть более чем по четыре сантиметра за год, про остальные подвиги не рассказываю. Бабушка постаралась. Если вам попадется крохотная такая пулька, не говорю про снаряд, можете плюнуть в волевое лицо бабушки. Но не ищите, не попадется. Вот поэтому "садоводство" назвали мы "дачей". Разве что вышеозначенная дача все равно, что бездонная бочка. Сколько в нее не вкладывай - мало, мало и мало.
  - Хватит валандаться, внучек, - вполне человеческое напутствие старенькой.
  - Времени на раскачку было достаточно, - опять же сущая правда из самых из человеческих.
  - На себя поработал, пора поработать на общество...
  Опять ничего не скажу против. Даже замполит промолчал. Как руководитель и организатор семьи имел стопроцентное право вступиться, откорректировать продовольственную программу и настоять на своем. Хотя кто его знает, какое "свое" право. Бабушка для замполита мама, или его мамочка, если вам больше нравится так. Хорошие дети - послушные дети, пускай это старые дети. Или точнее, любовь к своей старенькой мамочке, а тем более послушание есть великолепный пример молодежи. Молодежь всегда непослушная, словами не перевоспитаешь ее, но пример имеет определенную ценность. Даже самая непослушная молодежь склонит голову.
  - Оно конечно.
  Коля покрылся пятнами и повторил великолепный пример:
  - Вот попрощаюсь с женой.
  Последняя просьба, черт подери. Дурацкая, правда. Нормальный товарищ в такое не ввязывается, но мы говорили, какой этот Коля нормальный товарищ. Несколько часов в захолустье, а сборы на целый день. Ну, ладно, ну что с тобой сделаешь, поди попрощайся.
  Вика опять же заноза.
  - Без тебя, - говорит, - ни за что не останусь в вашем гадюшнике. Лучше сразу добей или башкой об асфальт. Но среди скотов или гадов, нет не останусь.
  - Пустяки, - Коля попробовал откупиться улыбкой.
  Не по душе садоводческая история. Знаем мы садоводов, которые по совместительству дачники. Хам против хама, жлоб за жлоба. Штурмовые отряды не настолько свирепые и штрафные батальоны не настолько отчаянные. С теми можно как-нибудь справиться, если очень захочется, а садовода за гуж не возьмешь. К штурму электрички готовится, точно в последний раз. Вот сегодня пробьюсь в электричку последний раз, а завтра вообще ничего не будет, тем более послезавтра. Штурм есть высочайшее в мире искусство. На последнем этапе и бьешься ты до последнего. Кулаками, лопатой, мешком, парником. Кто послабее, с тем бьешься, а если не сопротивляется, бьешь. Молодежь в первую очередь, она не такая как ты, ей богу, она послабее. А беременная девчонка самая слабая из молодежи. Куда лезешь со своим пузом? С эдаким пузом дома сидеть и жевать пряники. А у нас не то чтобы лишний едок, но лишний живот вызывает отрыжку. Вместо твоего пуза можно двоих садоводов втолкнуть, самых, что полагается нормальных, со всеми их сапогами, кулаками, лопатами. Но не послушала умного человека, все равно лезешь, пузатая дура. Зря это ты. Какого черта такая дура, то есть такая пузатая? Мы не просто спешили на данную электричку, а не на какую другую еще. Существует план, существует продовольственная программа, наконец, культурный отдых и садоводство. С пузом никакого культурного отдыха не существует. Можно только запутать и уронить гордую честь садовода. А уронивший честь садовод даже там под ногами грызет до последнего русскую землю.
  - Поеду, - не согласилась Вика.
  - Лучше не надо, - прекрасное предложение со стороны мужа.
  Но ни советы, ни предложения, ни самые красноречивые доводы, ни развернутая картина народных побоищ не поколебали пока еще ни одной женщины.
  - Здесь опаснее.
  И они поехали.
  
  ***
  Какой сюрприз для старушки! Ждала, ждала и дождалась она, наконец. Ах, ты мой родненький! Ах, ты мой добренький! Ух, удружил! Если бы все внучата одного калибра, если бы не кривлялись и не гавнялись, но уважали старушек. Старенькая старушка как птенчик (простите за тавтологию), ей мало чего надобно. Зернышко склюнула, горлышко промочила, кажется, все. Разве что без уважения паршиво, муторно, гадко. Четырнадцать лет для тебя одного старушка старалась. Миллиметрик за миллиметриком, сантиметрик за сантиметриком, вот эти самые шестьдесят сантиметров культурного слоя. Дальше не продолжаю, оглянись и увидишь своими влюбленными глазками во что вылился трудовой подвиг во имя любви к человечеству, а чего не увидишь, значит пощупаешь. Пальчики и глазки пока что на месте, их тебе не оттяпали, значит есть, чем пощупать, а больше того поглядеть. Разве не понятно, лепотища какая! Очень и очень понятно.
  Бабушка чуть ли не прыгает козочкой. Вот родная природа. Наслаждайся на лоне природы по полной программе. Лоно такое благодатное, в городе ничего подобного нет. Город как синоним грязи. Его щупальца простираются далеко. Дальше Пушкина и Сестрорецка, дальше Павловска и Кронштадта, может, за самый Выборг и Ораниенбаум простираются щупальца, а может и дальше. Но сюда ни за какие коврижки, сюда они точно не простираются. Если бабушка сказала нет, поверь старенькой. Ее опыт, ее жизнь, ее годы. Или задумал сопротивляться? Откуда в твоем возрасте нашлись аргументы против самой правды, которая есть бабушка? Ох, ниоткуда! Ах, стопроцентное согласие и стопроцентный порядок! Достойный ты у меня, ласковый внук, как и следовало ожидать. Не кривляка, не умничаешь, не задираешь носок на каждый ракитов кусток. Эх, что за отрада для бабушки!
  Старенькая чуть не сошла с ума. Про наполеоновские планы забыла, на работу начхала. А ведь столько дел, столько дел, столько дел. Морковочка непрополотая, капусточка необрызганная, картошечка неокученная, кустики без удобрения, огурчики без опыления, помидорчики в пасынках, а клубниченки в усиках. Господи, до второго пришествия не разделаться с этой работой, но все равно, что за удача пролезла на дачный участок! Как еще не скатиться с ума? Мой дорогой, мой единственный, мой самый-самый любимый мальчонка приехал. Думала, его не дождаться уже никогда. Думала, так и умру в этих грядках. Но господь, существует он или нет, все-таки милостив, черт подери. Что за слона заломали, что за глыбу подвинули, что за прелесть с катушек долой. Просто кончается бабушка:
  - Приехал - на том и спасибо.
  Коля понял ее буквально.
  - Пройдемся, - сказал жене, - Посмотрим на воздух.
  Вокруг стояла такая безмерная тишина, такая неописуемая красота, такая великая прелесть. Земля хорошенькой женщиной пробуждалась и прихорашивалась. Я не скажу, что это был сон. Я не знаю, что это такое. Но что-то очень приятное, ласковое, возбуждающее. В развалинах прошлое, ничего от него не осталось на русской земле, мерзостные остатки отброшены и снесены, злоба, боль и оковы в развалинах. Ничего не осталось и ничего не удерживает гипервселенский полет бытия. Только ты, только я, только земля во всех ее ипостасях. А она и впрямь прелесть, наша родная земля. А она даже лучше чем женщина. Так и радует, так и тянется кверху своей молодой огнедышащей грудью. Ничего старого, ничего скисшего и прогорклого нет на этой земле, и не может быть никогда. Господи, почему все такое чудесное, молодое, хорошенькое? И какая дивная грудь? Дайте прижаться, дайте потрогать ее. Нет, какое потрогать? Что за мелочи мы размусоливаем в бесконечном экстазе? Ничего мелкого, ничего недостойного не происходит на нашей земле. Если вдруг захотелось тебе полюбить эту землю, не стесняйся ее полюбить навсегда, на сколько хватит здоровья. Эта нега, эта мечта, бесконечный покой. Провалиться и насладиться, окунуться единственный раз до конца. Вот твоя обалденная грудь, вот моя такая пустая и серая. Не побрезгуй, прими ее, счастье мое, приложи ее к самому сердцу. Я проникаю в тебя, проникаю и проникаю до бесконечности. А ты остаешься во мне, ты давно уже здесь, ты моя, черт возьми, только моя женщина.
  - Пройдемся, - сказала Вика.
  Они медленно потащились по полю. Некуда было спешить. Что за глупая спешка, если вокруг все, что надо для маленькой и очень личной любви, даже больше, чем надо? Время остановилось, тишина округлилась. Мы как малые дети, наши маленькие пальчики вместе. Они искали и отыскали друг друга. Они сцепились затейливыми узорами и не желают иначе. Ты его существо, он твое существо, мы одно существо в бесконечной и вечной вселенной. А еще какая земля гладкая! Какая трава мягкая! И тишина бархатная. Чувствуете, поет тишина. Это не пение птичек, не стрекотание насекомых, не шорох травы. Нечто большее и нечто меньшее. Внутренняя тишина, звенящая тишина, бездна. Вне тебя ее нет, вне этих маленьких пальчиков, что сцепились затейливыми узорами. Если будешь спешить, она испугается, она разобьется, исчезнет в той самой ласковой бездне. Звон и так слишком трепетный для твоей обнаженной души и для ее обнаженного сердца. Вот он есть, вот он прервался, вот он опять. Ты попробуй поймать этот звон в завороженном воздухе. Или не надо, его не поймаешь вообще никогда. Я повторяю, звон изнутри, из тебя. Ничего пошлого, отвратительного, никаких грязных ассоциаций, вообще ничего. Только внутренний звон нашей милой и вожделенной земли. Он просочился, он удержался, теперь полетит по полям и лесам, вплоть до отдаленнейших уголочков вселенной. И не могло быть иначе.
  - Боже, какое счастье!
  - Боже, как повезло!
  - И откуда такое чудо?
  - И откуда такая любовь?
  А дальше случилось то, что должно было просто случиться. Их губы сомкнулись в пылающем, страстном, животворящем и чисто животном порыве. Это губы земли. Это губы вселенной. Это вечные и бесконечные губы. Для них не существует самое неизмеримое расстояние, и самое крохотное расстояние для них почти гибель. Они не могут вот так, раздельно, мелочно, пошло расстаться и отойти в прошлое. Они для того и живут, чтобы вечно смыкаться или сливаться в едином порыве вечной неугасаемой страсти. Две единицы все равно, что одна единица, если в каждой застряла земля. Его земля, ее земля, и ничего больше. Но нераздельная и неотторгаемая земля для него или для нее много больше чем символ его и ее молодости. Короче, наша земля. Что мне чудовищных габаритов живот? Только земля, которая наша. Переплетенные руки, переплетенные губы, переплетенный живот. Если вокруг такая земля, чего бы в ней не было, переплетается, сливается, растворяется в каждой пылинке своей и молекуле. Многие части и души свернулись в клубок. Три, четыре, семнадцать, две тысячи триста, семь миллионов сто сорок тысяч сто сорок прекрасных и пламенных отголосков земли. Эти многие снова земля. Господи, что с нами делают здесь? Господи, да куда мы попали? Господи, да как же такое не делать? И на куда мы все это должны расплескать?
  Нечто треснуло в замирающем воздухе:
  - Ах!
  Коля крякнул и завалил свою драгоценную половину прямо в тучную борозду, в объятия пробуждающейся природы.
  
  ***
  На пороге сидела бабушка. В старом ситцевом платьице, заляпанном с разных сторон потрясающих размеров заплатами. В клеенчатом фартуке с милыми дырками и огромных на босую ногу тапочках из таких же огромных валенок. Можете умилиться. Не бабушка, но какая-та идиллическая картинка. Пройдет мимо художник и хлопнет челюстью. Вот он русский народ, вот она русская кость, вот оно русское чувство души и все та же родная духовность. Нигде не найдете подобной духовности. Другие народы порастеряли духовность в тисках человеческой цивилизации, вот поэтому ничего не найдете. Только у нас, только на русских просторах осталась духовность. Вот она настоящая Русь. Вот она Русь патриархов и маленьких бабушек. Вот она старина, о которой мечтаем, которой более нет. Хотя постойте, какого дьявола нет? Она есть, она на этом пороге, она идиллическая картинка и прямо бьется в глаза. Ты только не сопротивляйся, ты только ее приласкай. Она настоящая старина, самая разсамая настоящая, как настоящая Русь. Все мы там будем. А не веришь, все будем такими, когда нас придавит духовность.
  Бабушка на пороге. Ее губы дрожали от гнева:
  - Распустилась сегодняшняя молодежь.
  Сталинское лицо, жесткие губы:
  - Распустилась, так ее так, без хорошей затрещины.
  И еще много-много другого. Недаром мамочка замполита. Другая мамочка, ну какого-нибудь работяги или приблудного гномика, она подобным образом не умеет. На то ее сынок работяга или приблудный придурок. А мамочка замполита всегда на переднем крае огня. Ее умственные способности только во благо любимого государства. Чтобы цвело государство, расширялось и развивалось, не взирая на происки империалистической нечисти и иже с ней подписавшейся молодежи. Мамочка знает, продается одна молодежь. Старики - патриоты, они не продаются никогда. Честь государства есть честь стариков. Если в пятнышках честь, ничего не знаю, но отмываю пока не отмоется. Глава государства по определению отец стариков. Если в занозах отец, ничего не возможно исправить, разве подсесть из последних сил на занозы. Закон государства опять же закон стариков. Ничего не делаю, но поддерживаю закон до последней возможности. Может, как-то и где-то получился свободолюбивый старик. Но свободолюбие не есть признак старости, а скорее ошибка молодости. Ошибки необходимо смывать кровью. Хотя именно в старости жалко и очень жалко смывать кровью. Все-таки кровь своя, все-таки она драгоценная, все-таки она старческая. Это молодежная кровь ничего не стоит. Можно рассчитывать на бочки, цистерны и мегатонны. А старческая кровь и по капельке на вес золота, особенно если своя. Сбережем эту кровь, а ошибку забудем. Ее не было никогда, то есть, вообще не было. Или не верите, что ее не было? Чем больше такая ошибка, тем больше отнекивается старичок, тем больше беснуется и свирепеет, если заметил нечто подобное в среде молодежи.
  Сверкнули глаза. За глазами сверкнул заступ:
  - Теперь за работу.
  Легко ребята отделались. Лекция о вреде государства могла затянуться часа на четыре или на пять. Тема здесь благодатная, даже не одна тема, а несколько. Разгильдяйство и безответственность, раз. Поколение лодырей и разгильдяев, козлов и отступников, два. Общественный инфантилизм как болезнь, это три и четыре. Наконец, про облагораживающее воздействие труда на развитие человека в отдельности и на все государство. Темы не новые, отработанные, можно их компилировать и перемешивать, чтобы получилась как бы одна тема, а можно гнать по порядку, если здоровье тебе позволяет. Насчет бабушки не сомневаюсь, ей позволяет. Тут тебе не парочка хлипаков, таких как Коля и Вика. Это скала. Монолитная, несокрушимая, черт ее знает какая в своей непорочности. На подобной скале не растут чахлые кустики и не развиваются вражеские посевы. Ничего вражеского не развивается в подобных кущах и рощах, только отечественное. Самая разсамая отечественная идеология, самая, что ни на есть мораль лучшей во вселенной отчизны.
  Коля заполучил заступ.
  - Чтобы догнать и перегнать!
  Повторяю, опять повезло, отделался легким испугом, мой маленький. Морда в кустики, коленочки в грядку с навозом. Здесь другая земля, здесь она окультуренная до тошноты и отрыжки. В каждой точке пространства так и чувствуется культура. Вырос сорнячище, какое там "сорнячище", микроскопический сорнячок, ты его по башке и в помойку. Ничего незапрограммированного, ничего привнесенного не развивается здесь. Если тебя не сажали, не заработал право расти. Вот только эти посаженные человеком уроды, что не растут, вот только они имеют какое-то право, раз посадили. Черт подери! Вся ваша посадочно-разгрузочная и коленочно-грядочная система не то чтобы утомляет, но добивает неприспособленный разум. Земля под кустиком чистая, десять раз вылизали, а все равно мало. Вон сорнячок, вон и еще. Да не вижу я никого чужого вмешательства в чистую землю, даже крохотного лепесточка не вижу! Как не видишь? Что, бунтовать? Да нахреначь потуже очки, да протри свои стекла. А что это, это и это? И зачем тебе заступ?
  Я не рассматриваю садоводческую идеологию с ее продовольственной программой. Но что-то в этом деле есть разрушительное и отвратительное для молодежи. Возможно насильственная вспашка земли? Если ты насильственно вспахиваешь женщину, существует статья. А если вместо женщины землю? Ну, что вы радостные, совсем очумели? Человек не живет на милостыньку, чужая милость ему не нужна. Сам возьму, сам разберусь, сам изнасилую, какую не пожелаете землю, сам сто мешков сделаю. Чтобы из одного семечка сто мешков, или двести, или целая тысяча. А если сто тысяч? Мама родная, можно свихнуться, вот бы такая земелька, где мешки валяются тысячами. Старичок точно свихнется. Ля-ля-ля, три рубля! А молодому нож в сердце.
  Там за границами садоводства поле, трава, васильки, канавки и борозды, и всякое прочее. Борозды оставила природа, точно гигантская птица провела на земле лапой. Канавки все из того же источника, только птица макнула в них носом. Прочее оно и есть прочее, произошло, между прочим, от взмаха гигантских крыльев. Внутри садоводства ничего похожего на подобную глупость, ничего гигантского с крыльями. И птица не птица, но курица, и нос у не в навозе, и крылья фальшивые, и под арестом природа.
  - Вы ничего не встречали.
  - Я ничего не слыхал.
  В двух фразах весь смысл садоводства. Опустился на коленочки, ползаешь на карачках, тыкаешься мордашкой и вылизываешь языком. Если умело опустился, твой коэффициент поднимается. На четыре зерна как минимум один всхожий росток. Если умело ползаешь, коэффициент еще выше. Теперь будет два всхожих. Если с расчетом тыкаешься, коэффициент вырастает до трех. Ну, а если вылизываешь... Ой, не перебивайте, сейчас упаду! Это не только смысл, это мечта садовода.
  Другое дело, если бы мечта садовода являлась мечтой молодежи. Нет, не обязательно всей молодежи, но хотя бы непредсказуемых технарей, которые самая худшая молодежь, ибо самая буйная, самая вредная. С другими товарищами как-нибудь справимся. Кого за деньги, кого по шерстке, кого прижучим за счет надувательства. Вот умру, всяк твое будет. Но технари самая худшая молодежь. Живи бабушка, радуйся бабушка, тысячу долгих лет и чтобы все время на даче. Нам твоего не надобно. У нас своего девать некуда. Вот эти мысли, вот эти чувства, вот эта цивилизация технарей. На первом месте цивилизация технарей. Только стакнешься с техникой, только в нее попадешь, только в ней твое счастье и только здесь растворился дурацкий технарь на лоне природы. Черт подери, какая потрясающая цивилизация! Она город, она самое сердце русской земли. Нет возможности оторваться от города и выйти из сердца. Недолгие дни на природе, даже часы на природе - они вроде денег, шерстки и надувательства. Но для технаря необходима живая природа, если хотите, та самая настоящая, по которой проносятся и которую клювом долбают гипервселенские птицы.
  - Ну, что за напасть! - опять раскричалась бабушка.
  Соседи слева, справа, сзади и через дорогу вышли ни свет ни заря. У них двойной перевес во времени, не говорю про тройной в скорости. Они профессионалы, они соревнуются, они побеждают. Не говорю, всегда побеждают, но сегодня они впереди. Вон какие отвислые канифасы, вон как топорщатся среди грядок. Старческое сморщенное тельце, средней упитанности, детское. Гвардия в полном составе, все демобилизовались от кикиморы до грудного младенца и вылезли в грядки. А мы не хуже, проведем демобилизацию на высшем уровне. Наша гвардия не чета вашей. Догоним и перегоним! Никаких отговорок типа "не перегнать"! Трам-там-там и куриные яйца! Подними канифас! Убери живот! И что это за непомерный живот? Кто приказал без высочайшего соизволения вырастить столь неподъемную гадость? Кто разрешил, твою мать? Убери, кому говорю. Пускай не выделяется и не вызывает насмешки всех извратившихся подлецов. Вылезли раньше, продвинулись дальше. Думают, есть у них право оскалить зубки и пасть разорвать, если вылезли в грядки раньше и дальше.
  - Не велика барыня! - пилюля в сторону Вики.
  И Вика скорчилась словно сорняк, который выдрали с корнем.
  
  ***
  Вечером девочке стало плохо.
  Маленькие ручки и ножки взбесились внутри: запрыгали, заелозили с непредсказуемой силой, устремились наружу из теплого, милого домика.
  - Милый мой мальчик, - вздохнула привратница домика, - Наступает что-то ужасное.
  Ей хотелось выразиться иначе. Она и слово по случаю подготовила, и целую речь. Пора же быть взрослой, думать как взрослые и выражаться как взрослые дяди и тети. Но в последний момент получилось, как получилось. Прощай моя речь и слово по случаю.
  Коля погладил взъерошенную головку:
  - Потерпи дорогая.
  Не понимает еще ни черта этот Коля:
  - Несколько часов потерпи. Вот наступит рассвет, вот рассеется тьма, на пороге благословенное утро. И мы уйдем в наше утро, тихо-тихо уйдем, как бы нам не мешали.
  И еще много ласковых и поэтических образов. Ну, когда ты начнешь разговаривать прозой? Кажется, никогда. Или технарь не обучен вообще прозе? Разные поэтические восторги, весь этот бред, то ли отвлеченный, то ли не представляю какой, всякая бестолковщина и галиматья из одного источника. Каждому существительному прилагается прилагательное, каждому прилагательному прилагается существительное. Мир в опасности, он исторгает кровавые вопли, а ты застрял в своем мусоре. Мир на грани безумия, надо цепляться когтями под скрежет зубовный, а ты разжимаешь безвольные пальцы. Мир в развалинах, надо с толком и расстановкой взяться за дело, а ты опустился на дно своей бестолковой поэзии.
  - Хорошо, - спекшимися губами ответила Вика.
  Она была согласна на все. Поэзия, проза, любовь. Остаемся или как-то иначе, убегаем с безумными воплями или ложимся на пол умирать. Ты предлагаешь, думаешь, распоряжаешься, а я согласна на все, что мне скажет мой ласковый мальчик. Только немного покоя верните в мою беспокойную душу, и Вика согласна на все. Но маленькие ручки и ножки плевали на это согласие.
  "Вам еще рано".
  "Как еще рано? Мы не хотим".
  Вика застыла:
  - Я подожду...
  И не докончила. Что-то порвалось в тщедушной груди. Не уточняю, какое оно "что-то", но именно что-то порвалось в единый момент и пошло тошнотворной волной: нелепо, неудержимо, бессмысленно. Этого не было, этого нет, этому быть и не быть никогда, но теперь оно есть. В каждой точке пространства, каждой клеточке организма, во всей настигающей и не отпускающей гипервселенной. Оно есть, оно пошло каплями. Несколько капель свинцовой жидкости. И откуда взялась жидкость? И какого черта пошли капли? Никто не может ответить на данный вопрос. Должна быть первопричина, чтобы ответить на данный вопрос. А у нас никакой причины, прутся из всех щелей производные. Вика печально подумала про производные. Сначала одна производная "Бум!", следом другая "Бум-бум!" Идут и идут производные. Так скоро, без передышки, без какого-либо предупреждения на производную, и ничтожных намеков на первопричину, откуда идут производные. Не могу сосредоточиться, не могу ухватить ни с какой стороны эту самую первопричину, откуда идут производные. Как же так? Какого черта? Кто разрешил? Ты крепись, моя милая. Что еще значит, крепись? За "Бум-бум!" следующее беспричинное "Бум!" Вода тоненькими струйками потекла по трясущимся ляжкам, а затем шибанула и ухнула сокрушительным водопадом:
  - Боже!
  Не знаю, кто завопил. Дурак этот Коля. Глаза его, что плошки. Морда, что чайник. Раньше не получалось, а теперь вот приспичило. Точно не понимает:
  - Что с тобой, дорогая?
  Точно дурак:
  - Что случилось?
  Трясется:
  - Скажи что-нибудь!
  Неужели не догадался? Вымученная улыбка, трясущиеся ляжки, вода. Море воды, океаны воды, бесконечная бесконечность воды. Неужели так отупел? Даже сползающее тельце в бесконечную до отвращения воду ничего тебе не доказывает. Или тебя ничем не пронять в отупевшей навеки вселенной? Сквозь тупую поэзию, сквозь дурные мечты технарей, сквозь цивилизацию дураков и ученых. Господи, что же случилось на самом деле?
  - Начинается.
  Приближалось нечто роковое, коварное, страшное. Приближалось и истребляло эти ничтожные души.
  
  ***
  Коля марш к бабушке:
  - Мы уезжаем!
  Так не полагается. Старуха только что успокоилась, в душе ее рай. Не совсем, чтобы обогнали соседей, но и не совсем, чтобы проиграли битву за урожай. Скорее, боевая ничья. Те начали раньше, но отступили еще перед ужином. А мы вовсе не ужинали. Вместо ужина будет завтрак. Зато ни пяди врагу не отдали. Скажем так, тютелька в тютельку боевая ничья. Завтра исключительный день. Можно без завтрака. Кто первый поднимется завтра, тот не совсем, чтобы победитель, но шанс у него есть. От шанса не стоит отказываться. Это тебе не игра на скрыпке. Притащишься в город, можешь пиликать неделю и жрать пряники. Здесь совершенно другая скрыпка, она похожа скорей на скребок. Хотя дело касается вкуса. Старуха не возражает, на чем ты возьмешься играть, лишь бы завтра еще до рассвета вышел на грядки и выиграл.
  - Что еще? - взгляд поверх Библии Садовода.
  Не филонит, опять-таки не теряет времени старенькая. Можно было сразу в кровать. Можно было настроиться на вселенский храп и наращивать необходимые для завтрашних подвигов силы. А если точнее, заниматься в кроватке развратом. Сон этот самый разврат и есть, а храп куда более чем отголоски разврата. К силам, что необходимые для завтрашних подвигов, можно и так подобрать открывашку. Они не из компостной кучи, они нарастут, им довольно четыре часа. Другое дело, как ты используешь остальные часы. Безалаберно, может, используешь, так поучись у старенькой бабушки. И глаза ослабели, и читает почти по слогам, и не совсем, чтобы разобралась, чего там написано. Библия Садовода она и есть библия. Написано много, только, не заглотивши стакан, потеряете драгоценное время. Но стакан опять же разврат. В партийных документах отметочка против неправильного использования стакана. А мы отыскали другие пути и с библией разберемся ни шатко, ни валко.
  - Что еще выдумал? - просыпается бабушка.
  Коля топнул ногой:
  - Мы уезжаем!
  - А ты не топчи! - теперь уже точно проснулась бабушка. Сталинское лицо, сталинская улыбка, сталинский взгляд. На губах не куча, но туча свинцовыми кроками. Первый крок это долг. Как часто мы о нем забываем, как часто мы его избегаем, как часто прячемся от него и не всегда бессознательно. Следующий крок это воля. Без воли и птицы не летают, и кошки не плодятся, и крот под землей сирота. Про человека сказать нечего, вся его жизнь в зависимости от воли. То ли своей, то ли чужой воли, опять же не важно. Под номером три опыт. Не имея опыта, не побеждаешь, а становишься заложником враждебной нам пропаганды. Такая пропаганда может быть империалистической, а может и коммунистической. Вся разница в том, в какое время разрешается империалистическая пропаганда, в какое коммунистическая, в какое и та и другая не разрешается, но запрещается. Следующий крок - доброта. И вы не думайте, что доброта под одной крышей с добренькими товарищами. Там скорее все тот же разврат. Доброта бывает колючая, доброта бывает жестокая, доброта бывает убийственная. Тебя спасли, но убили. Однако радуйся, могли убить, не спасая и не спасти твою душу. А так стало меньше одним идиотом на русской земле, и на одного спасенного больше. Наконец, польза. Крок не самый заметный. Но, кажется, из-за него старушечье личико превратилось в сталинское лицо со всеми вытекающими отсюда последствиями. Гнев, власть, железо, апоплексия, туча и, наконец, польза.
  - А ты не наглей! - теперь рявкнула бабушка.
  Из одной руки вывалилась Библия Садовода и по листочкам осела на пол. В другой руке хрустнули спицы да еще с таким грохотом, словно их выдрали из желудка. Два дела делала старенькая. Этой вяжет теплый носочек для внука, той листает нужную книгу. И точно, какая наглость! Оторвали ее от дела, от первого и от второго. Черт возьми, зачем оторвали такую трудолюбивую бабушку?
  Опять молодежь. Вот когда бездельничала молодежь, то перегрелась на солнцепеке. Нельзя с молодежью ласково, только таской. Ласковое обращение эта лапочка не понимает. В детстве мало заглядываем в задницу вышеупомянутой молодежи. Все наш лущеный либерализм при развивающемся коммунизме. Так не положено. Либерализм есть дитя империалистического режима. Возможно ласковое дитя. Подлизывается, уговаривает, наконец, усыпляет. Но режим прежний, это у тебя глюки пошли. В глазах сон и на устах блаженная улыбка. Кажется, договорились мы с молодежью? На самом деле не договорились, а упустили мы молодежь, упустили и развратили до последней крайности. Если бы почаще заглядывать в задницу, да шомполами, да батогами, а не то, что ладошкой. Ах, какой был маленький! Ох, какой стал взросленький! Ладошка не шлепает, но пылищу сдувает с твоей задницы. Или комариков. Чтобы ни один комарик не сел на этого маленького долбака, или тем более укусил задницу. Как же, как же! Комарик укусит, а маленький заорет. Побежала мамочка с пряничком. Побежал папаша с бумажкой. Хотел сказать с долларовой бумажкой, но в восьмидесятые годы подобной пакости не было на русской земле, только проклевывалась кое-где у нас порой. Однако папаша надыбал и побежал. Только не плачь, маленький! Очень плохой, комарик! Гадкий комарик! Мерзкий комарик! Вот пришлем к тебе бабушку...
  Ну, нет, дудки. Бабушка не дура раскосая, она в курсе, чего вытворяет. Приподнялась над стареньким креслом подобно стальной пружине, выбросила вперед грузное тело свое, впилась в лицо наглеца крохотными глазами буравчиками:
  - Сядь, окаянный!
  А еще грубо толкнула в живот наглеца сухоньким старушечьим кулачком, который сломал спицы, и другим кулачком, который порвал библию.
  - Мы... - задохнулся мерзавец.
  - Молчи!
  Непереводимая речь бабушки:
  - В кои веки приплелся сюда! В кои веки ко мне на поклон! Я тебе не подтирка, не подотрешься, как этой кралей из теста. Ах, рассыпалась сопленосая краля! Ох, засыхаю! Эх, не могу! Дом у меня честный, солидный и держится на шести столбах. Эти столбы - труд. Они такие же честные, в них ничего несолидного, они всегда держатся, и какой-угодно дом выдержат. Перевоспитание трудом, облагораживание трудом, очеловечивание в который раз. Невоспитанный человек воспитается, скобарюга облагородится, недочеловек получит шесть шансов пройти в человеки. Развивающий труд, умножающий труд, восхитительный, справедливый, престижный. Я тебя не слушаю, законопать себе пасть и не гавкай. Если из теста подтирка, можешь ей подтереться. Последняя собака не пожалеет такую позорную мерзость. Не жалко, тьфу ее, тьфу! Только жопа не стала от этого чище, а слипнется, черт подери. Или не понимаешь, даже у подтирающегося позорным дерьмом шибко потная жопа.
  Конец речи ни чуть не хуже всего остального:
  - Ты моя кровь! Не бывай меня, и тебя бы не было, разрешаю сто раз застрелиться. Я рожала твоего папашу, этого инфантильного мозгляка. А он обрюхатил твою мамашу, просто ничтожество. Если бы предупредили хорошие люди, что выйдет мозгляк, стоило вылущить тварь, чтобы вообще никого не было. Наше отечество и так трясется от тварей. Лопатой разочек копнул, и ручки в мозолях. Мешочек разок подтащил, и ножки не бегают. На лесенку разик вскарабкался, и черепочек упал. Мамочка милая, мамочка родина, да что нынче за мода такая? Не копает, не подтаскивает, не карабкается никуда человек. Вот врублю матюгальник, вот на девку верхом, вот затрясу ее жопой.
  Коля попробовал мягкую тактику:
  - Бабушка!
  Ответ ясен без комментариев:
  - Никуда ни за что.
  И комментарии:
  - Сколько приказано, столько и будешь пахать. Ни больше, ни меньше.
  Дело за аргументами к комментариям. А их более чем достаточно. Крепкий кулачок у внучатого носа. Не все ли равно, какой кулачок, то ли левый, то ли правый, то ли извращающий Библию, то ли раздирающий спицы.
  Коля почувствовал невыразимый прилив стыда, невыразимое отвращение, горечь. Он боялся этого кулачка, трепетал перед ним с детства, с той незабвенной поры, когда старенькая наставница верховодила всем собранием, когда ставила "смирно" и размазню покойного деда и грозного папу полковника. Коля привык жить под гнетом именно этого кулачка, не обижайте его больше, пожалуйста. Ибо хорошо прятаться за чужими спинами, если спины широкие. Каждый так поступает, каждый так прячется, когда ему угрожает опасность. Эта спина твоя, а вот эта моя. Эта морда тебе, а эта сам понимаешь откуда. Не стоит особенно важничать, если все понимаешь. Спина, закуток, морда. Или что-то теперь изменилось в нашем великом отечестве? Или некуда скрыться теперь? Кулачок на месте, он существует, не помню какой: левый, правый, да и какая разница. А совесть? Неужели исчезла она насовсем или проснулась где-то в глубинах иной никому не нужной вселенной? И нахрена тебе совесть, если рядом, в двух или трех шагах отходила несчастная Вика? Отходила, черт подери! Единственная душа, понимавшая Колину душу. Единственная, желавшая ему доброты не ради великого всесокрушающего благодеяния. Единственная, снова черт!
  И маленькие ножки стучались в сердце.
  
  ***
  - Бабушка, - это сказал Коля, - Весьма сожалею, что так получилось. Видит бог, я не хотел. Но обстоятельства такие непредсказуемые, а судьба такая упрямая. Утром не знаешь, что будет вечером. Вечером не знаешь, что будет утром. Просто судьба. Надо смириться, надо простить и подождать до другого раза.
  Тоже мне философ нашелся. Лучше бы мордой об пол. Поваляйся в грязи, поцелуй тапочки, вырви пару и тройку волосиков. Бабушка может стальная, однако, она не железная. Было бы уважение оказано по всем правилам. Или гордый опять? Для тебя уважение ничего не значит? Всех презираешь без исключения, никого не уважаешь на русской земле. Вокруг обезьяны, крысы, букашки, ты один человек. Но это не то, чтобы твоя философия. В девяностых годах чуть ли не каждый товарищ остался один среди крыс, обезьян и букашек. Но пока что не девяностые годы, повторяю для самых тупых, и все равно не видать уважение.
  - Вика рожает, - очень обыкновенная фраза.
  - Она не может на грядке, - снова спокойный тон, словно робот какой-то отчитывается перед центральным компьютером или сослался на силу своих аргументов и убедительность доводов.
  Да пошел этот робот, ну знаешь куда! В старушечьем облике ничего нового. Ни один мускул не дрогнул на монолитном лице:
  - Глупости! Из-за чего еще драка?
  Бабушка поперхнулась:
  - Родит?
  Бабушка чертыхнулась:
  - Вот уморил сердечный! Наши матери только на грядке рожали.
  Поперхнулась и чертыхнулась впустую.
  - Те времена прошли, - Коля не спорит, - Мы уезжаем.
  Что же это за молодежь? Что за погань такая? Мало, что нет уважения, зато есть издевательство. Серый голос, серые губы, серые жесты. Две переплетающиеся линии: серое и издевательское прорвались наружу и показали в поганой ее наготе молодежь. Нет, чтобы как у нормальных людей. Нет, чтобы визг на все садоводство. А этот культура, а этот интеллигент. Мягко отстраняется, почти с отеческой нежностью высвобождается из железных тисков, почти ускользает. Не рак, не клоп, не холоп, а интеллигентной походкой он ускользает к своей шелудивой притворщице и поганке, каких еще не бывало на свете.
  - Сука!
  Далее произошло нечто невыразимое, нечто непостижимое для обыкновенного человеческого разума, воспитанного на законах книжной морали. Если бы просто прорвалась мораль, скажем, из цитатника коммунистического государства, тогда не спорю, тогда ничего. Цитатник, что коммунистический, что империалистический, что не уточняем какой, на данный предмет изъясняется однозначно, то есть, никак не изъясняется. Ничего подобного никогда не происходило в коммунистическом государстве, а если происходило, значит на то божья воля. Господь не даром сие допустил. Кое-кого наказали, а кое-кому приказали вести себя правильно, то есть вести себя по законам наших правильных предков. Преступник, нарушивший законы, пускай получает сполна. Но если преступник решился исправиться, то пускай выполняет законы. И никаких споров на отвлеченную тему. Воля предков все равно, что мораль, особенно при попустительстве государства.
  Старушечий кулачок ударил вдогонку:
  - Мразь!!
  Коля автоматически обернулся на первый удар. Хлипкая головка не сжалась, но вытянулась на худенькой шее. При всех нелепостях, совершенных за предыдущие десять минут это не самая нелепая затея, хотя может быть стоило сжаться. Следующий удар задел по очкам. Стекла лопнули и разлетелись куда попало. По шее, рубашке, старушечьему кулачку, сломанным спицам и тапкам. Мама моя, теперь уже не вылижешь тапки:
  - Гад!!!
  Третьего удара не последовало. Ничтожнейшее из ничтожных ничтожество, жалкий болван и прежалкий трус, пустое безликое место, урод, слабак и ублюдок в едином лице, вытянул правую руку. Да что такое, прости меня, господи? Как мне хочется дико и глупо смеяться. Нечто слабое, беззащитное, бесполезное именно так появилось на свет. Но почему, почему я забыл, как смеяться? Нечто из мира иного блеснуло в отсветах засиженной мухами лампочки. Это была не рука геркулеса и супермена. Но рука мужчины, способного отстоять свою совесть.
  - Бабушка.
  Сухонький кулачок утонул в неимоверно хлипкой ладони. И замер. Ладонь была крепче стали.
  - Успокойся.
  Коля вежливо усадил старушку:
  - Мы уезжаем.
  
  ***
  Господи, дай мне силы описывать жизнь! Я живой человек, не из дуба, не из гранита и мрамора. Внутри пульсирует кровь: самая настоящая. Бьется сердце все там же, может немного циничное, глупое и бездарное, но горячее сердце. Я истекаю по капелькам кровью, когда страдают мои герои. Они не просто герои, но милые детки мои. Они не просто страдают, это страдаю я сам в эпилепсии изъязвленной души и не могу настрадаться.
  Господи, как облегчить такие страдания? Чем помочь исстрадавшимся мученикам, если мучает жизнь, если не в силах солгать своему сердцу, гонимый ее ударами. А еще дай мне силы вымарать истину, перечеркнуть навсегда чего было, и написать чего не было в угоду всем этим крысам и жабам, что так размахивают твоим именем, господи:
  - Какая дикость!
  - Литературщина!!
  - Больше поэзии!!!
  И где она снова поэзия? Только пот, только кровь, только грязь. Только страшная, несмываемая тоска растоптанного и умирающего чувства.
  Люди, немного
  Прошу, помолчите.
  В ваших берлогах
  Ножей не точите.
  И недостойные
  Бросьте затеи.
  Будьте спокойнее,
  Будьте добрее.
  Счастье не бейте
  Дурью ничтожной.
  Лучше согрейте
  Его осторожно.
  Господи, как достучаться до подлых сердец, сделать немножечко лучше, немножечко чище?
  
  
  ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  
  Вика принесла парня. Недоделанный клочок мяса, вечно голодный, вечно орущий. Отвратительно красный, хуже слепого котенка, но свой... Неужели не понимаете, что это значит для маленькой забитой души, потерявшейся в бесконечной и вечной вселенной? Такая вот табуретка, вот этот столик, вот этот шкаф. Они чужие, они только кажутся, что свои. На них претендуют всякие папы, мамы, дедушки, бабушки, дальние родственнички, совершенно посторонние товарищи и государство. Не тобой делалось! Чужая работа! Не забывай, что ты только пользователь! А еще и сказать нечего, если табуретка занозистая, столик корявый, шкаф с одной кособокой дверцей без зеркала. Как получил, так и ладно. Другие товарищи много здоровья сюда положили. Может кто-то и жизнь. Ты понимаешь, что значит жизнь? Ах, теперь понимаешь! Надоело наглеть и воспитывать каждого встречного на чужом опыте. Сами попробуем изобрести нечто особенное, но свое. А особенное не хуже воспитывает, чем чужой опыт, и дается не за четыре копейки. Впрочем, даже четыре копейки хороший задел на будущее, в котором боль, кровь, муки, еще унижение и отчаяние без конца. Скажи спасибо, осталась живой в конечном итоге.
  Дальше один яростный и потрясающий стон:
  - Неужели это случилось?
  И еще отголоски:
  - Как же это случилось?
  И большой привет одному дурачку:
  - Хорошо, что случилось.
  Проведав про парня, Коля почувствовал себя истинным идиотом, сопричастным благословенному племени идиотов от сотворения мира до сотворения нашей справедливой формации. Правда, идиотизм в его случае не совсем привычная форма. Но для ненормального товарища кажется ненормальным любое нормальное дело, как антипод его ненормальности. А еще любая нормальность уродует глаз, колет ухо, достает и затрагивает святые святых человеческого бытия все в той же формации. А кто подписался на это? А кто допустил без проверки? И еще много-много вопросов вообще без ответов. Окружающие товарищи возмущены, можно сказать, в панике, товарищи не понимают, как реагировать на то, что случилось. Или мир изменился, если любой ненормальный слабак становится все равно, что нормальный товарищ. Или мы изменились, если придется все делать наоборот, чтобы из-за одного идиота не перешла страна в идиоты. Боженька, да чего это мы? Но успокойтесь, родимые. Коля он прежний, не бесновался, не ныл, не устраивал маромойский погром, проведав про парня. Не было ничего эксцентрического и необузданного внутри развалившейся экосистемы по имени "Коля", и даже мораль осталась в мусорном баке. Не было вообще ничего. Пятки вместе, носки врозь, глаза вверх. Столб на рабочем месте: без смысла, без чувства, без жизни.
  - Ты чего? - удивился папа, - Ты перевариваешь?
  Мог с таким же успехом не удивляться и мимо пройти, или подумать о речи страниц на пятьсот. Сами чувствуете, для столба никакой разницы. Столб подтачивается снизу жучками, а сверху обгаживается птичками. Еще к нему подсоединяют провода. По проводам бежит электричество, следовательно, какая-та жизнь существует в столбе, по крайней мере, видимость жизни. Электричество бежит, провода гудят, столб не реагирует на внешние признаки. Однако внутренняя реакция есть. Она обманчивая реакция, или некое свойство воздуха, который сам по себе концентрируется возле столба, но со стороны показалось, что это реакция. Или нечто новое, черт подери. Не думал, что в старой рухляди есть нечто новое, но видимо так. Червячки, птички, электричество... А в результате внутренняя энергия, новая форма материи, переход подсознательного вещества в сознательное вещество, выбросы за диагональ. Да наплевать, что носки вместе, а остальное почитай врозь. Переход как высшая величина, а остальное, как низшая степень.
  Мамочка лапочка, что случилось? Новоиспеченный отец вроде соображает. Был мальчишка, теперь отец. То есть отец при живом отце. Как же так? Он отец и я отец. Такого не может быть, то есть не может быть никогда по определению. Кто-то из нас самозванец. То ли он, то ли я. Отец партии, отец отечества, отец человечества, отец одного человека. Как еще жить или быть при живом отце? Не совершаю ли я предательство, отодвигая живого своими поступками? А может он совершает предательство, оставаясь в живых, когда его время исчерпано? Что опять за хреновина? Неужели тесно вдвоем на земле? Или втроем? Или черт его знает, сколько нас здесь наплодилось, сколько выдержит эта земля, пока не обрушится в бездну?
  Вот вам первый поток электрической мощи. Мальчик пришел на работу, а тут вызывают к начальству, и бах по башке новость. Мальчик отреагировал соответствующим образом. Глазки его немигающие, а ножки его нетрясущиеся. Был не мальчик, но прыщик, ничего своего у мальчика не было. Вы думали, только у девочки не было ничего, но и у мальчика то же самое. Недалеко оторвался сердешный от девочки. Одна шайка-лейка, одна пара, одна мафия. В подобном случае отравленное "свое" вытесняет человеческое и благоухающее "чужое". Никакой пользы, на тысячи миль пакость. Вредничал и довредничался товарищ мальчик, травили душу, и отравился он до последней степени. Какого черта ты выступил против системы, придуманной за миллион веков до тебя? Или надеешься, общество отступает и отдает тебе нечто новое среди старых развалин? Нет, оно ничего не отдаст. Это самообман. Просто ты изменился, и нет никого на земле, кто докажет, как ты изменился.
  - Доволен? - еще одна попытка бывшего папы и новоиспеченного дедушки.
  Вот и нашли ключевое слово. Один отец, другой дедушка. Соответственно, одна мать и одна бабушка. Никаких случаев смертоубийства или ухода, никаких столкновений отца на отца и матери с матерью. Младшая категория вытеснила старшую категорию, а старшая категория уступила младшей, как и должно быть. Молодежь поднимается по ступенькам, но и старики не засиживаются в ожидании молодежи. Дайте пройти! Нет, не дадим! Стариковское счастье опять-таки вырвалось вверх, туда в бесконечность. Или страшно тебе в бесконечность? Пока не попал в категорию "дедушки" есть еще шанс удержаться. Но очень призрачный шанс. Бесконечность забирает из любой категории. Ты всего-навсего обедняешь себя, поставив всего на одну категорию. Вечный отец не больше, не меньше, как трупик. Давно завонявшийся (да будет так) трупик, давно бесполезный, но представляющий свое бесполезное нечто за что-то очень и очень вселенского уровня.
  Последняя попытка:
  - Без брака работаешь.
  Никакой реакции со стороны молодого отца. Мы же предупреждали, замполит наехал на столб. Если столб не совсем трухлявый, то машина должна разбиться в клочья и вдребезги. А ты не машина, хотя очень хочется, а ты человек. И в тебе, как в твоем идиотствующем сыночке произошли перемены. Может родина и не заметила, какие произошли перемены. По крайней мере, армия оказалась весьма близорукая. Часть на месте, солдаты по струнке, офицеры честь отдают, беспогонная молодежь избегает твой пламенный взгляд и не кривляется в туалете. Вызываю на ковер, вентилирую, приношу поздравления. И все-таки оно не так, как бы не по уставу. Существует масса вещей, за которые пора обломать руки. Существует такая же масса, за которую не сносить головы. И еще масса, где распоряжается только устав. Но сегодня путаница несусветная. Ты вызываешь сына, ты должен ему что-то сказать, вот именно, что-то страниц на пятьсот. Но он дурак, но у него черный глаз, но не ты на него, а он на тебя неприятно влияет.
  - Мелочь.
  Это первое удобоваримое слово из Колиной глотки. Разве так разговаривают на работе? Похоже на раздолбайство или протест против коммунистической родины. В другое время, в другой раз ты ответишь за раздолбайство. Даже дома подобного не позволяется. А работа это святыня. Нет, больше! Работа всегда на защите родины. Если родина потеряла защиту, то ее захватывают и порабощают враги. Родина обязана защищаться. Замполит есть главный защитник родины. За всякую крамолу держим ответ. Сами вспомнили, каков по большому счету ответ. Товарищ полковник! Так точно! Вопросов нет! Рад стараться! И все равно пустота. Разве такой тебе нужен ответ? И какого черта стараться? Да пошел ты... Неужели сходит с ума великий и непогрешимый товарищ?
  Короче, речь в мусоре:
  - Поздравляю.
  И протянутая рука. Это не отеческая рука, это рука государства. Ты выполнил первый долг, ты родил еще одного солдата. Здорово, черт подери! Вместо хилого несолдата будет солдат. Для родины чертовски нужен солдат. Родина смотрит из настоящего в будущее. Если жить одним настоящим, солдат не нужен, но если чуть-чуть посмотреть в будущее, тогда без солдата не обойтись. Врагов еще хватит на русской земле, а сволочи еще больше, как и желающих загубить нашу родину... Теперь понимаешь, что значит рука? Или по-прежнему ум закатился за разум? Или не понимаешь? У такого здорового парня, у такой образины в который раз детские глупости. Ах-ти, новая жизнь! Ох-ти, как моя милушка! Что будет с ней? Лежит одиноко в своей одинокой кроватке. Кроватка казенная, а милушка одинокая. И рядом ни единой родимой и доброй души. Только треклятые мясники. Черт в горошину, они режут и штопают, снова режут и снова черт. А кто сказал, родина?
  Коля взглянул исподлобья:
  - Отец.
  Это верх наглости. На работе нет матери и отца, но только "товарищ начальник", или "товарищ полковник", или "заместитель командующего по политической подготовке", или "друг молодежи". Впрочем, насчет последнего звания не настаиваю. Но отца нет, и не может быть. Ты свои глупости дома оставь. Там отец и все прочее в том же духе.
  Но Коля упорный:
  - Отпусти сегодня с работы.
  Вот мы и договорились. Сердце замполита сделало резкий скачок. Значит, стоял столбом, курвился и кочевряжился? Противно было смотреть, но в твоем положении смотреть можно. Вызвали на ковер, оторвали от важного государственного объекта, сообщили важную новость. Заметьте, никакого принуждения со стороны общественности. Общественность подобные штучки не позволяла особым указом и не оценит, если ей доложить по инстанции. А ты оцени. Новость могла подождать до вечера. Разгребаешь объект, остаешься еще сверхурочно, домой на карачках, а там новость. Как стукнула, утром не встал или вообще не работник. Значит, тебя пожалели. Дрогнуло сердце великого коммуниста. Любовь, нежность, тоска по ушедшему детству, что-то еще. Сердце не всегда бывает железным. Есть в нем мягкость и воск, которые просто забыл на работе. И замполиты стругаются из восторженных юношей. В сие почти невозможно поверить. Годы стерли цветы, что таскал из ближайшего сада к любимой своей. Сад общественный, а все равно. Там у любимой решается что-то. Вы понимаете, самое главное там из самых из главных. Или опять пустота, или сын, или наследник твоей величайшей из величайших фамилии.
  Все-таки дрогнуло сердце. Крохотная куколка с красненьким лобиком. Тупые глазенки проектируются на стену вместо портрета дедушки Ленина. Все остальное покрыто туманом. Куколку спеленали и спрятали, ну и ладно. Это призрак, это необходимо оставить, здесь никакой пользы, то есть вообще никакой для страны. А замполит не дедушка или бабушка, но в первую очередь польза.
  - Не дури! - папа одернул Колю, - Ты свое получил. Научись теперь сдерживаться, как настоящий мужчина. Жизнь твоя на передних ступеньках. Она была слишком хорошая, много приятнее, чем ты заслуживаешь. С тобой нянчились выше всякой меры, над тобой благодетельствовали за красивые глазки, наше отечество обласкало тебя. Неужели не ясно, каждый из ныне живущих или скончавшихся товарищей подготавливал для такого момента русскую землю. Чтобы дети спокойно рожались и так же спокойно вступали на путь своего отца, как отец на путь своего отца, а тот на путь своего. Дорога отцов очень сложная и ответственная. Ты уже здесь. Может, сопротивлялся в начале пути, но оно в прошлом. Хорошие люди поправили оступившегося товарища, сделав из него настоящего сына. Для такого как ты стала открытой дорога. Ты теперь не один. Ты не имеешь права свернуть в сторону и оступиться. Твой сын это твоя родина, связь с твоим сыном еще большая связь с родиной. Вы, наконец, проникли друг в друга, ты и родина. Связь стала настолько крепкой, настолько неразрывной, что любая попытка ее разорвать есть попытка позора и гибели. Заклинаю, мой мальчик, не делай этого. У тебя теперь свой мальчик и более настоящая родина. Ты гражданин, выпустивший в свет еще одного гражданина. А гражданин, который "полный" во всех отношениях своего гражданства, он обязан поддерживать родину. Только чистая совесть, только незапятнанная репутация, только будущее без сучка и задоринки, только это истинный путь гражданинов. Даже в мыслях ты не имеешь права на нечто иное. Предательские мысли сделают предательский путь. И ты покатился. И навек засосало. И где твоя родина?
  Папа одернул сына:
  - Шаг-гом марш!
  И все-таки нечто застряло внутри:
  - Мать позаботится.
  Не понимаю, куда еще вляпался папа?
  
  ***
  Насчет матери, которая не желала быть бабушкой, ничего существенного. Она позаботилась. Она хорошая. Она по всем существующим правилам, так ее так, молодец. Маленькому надо! Маленький совсем один! Маленький среди мудаков! Не позаботишься, ох они напортачат! Не говорю, что за мамочкиными сомнениями скрывается стопроцентная правда. Но если и полуправда, то можно чертовски здорово погореть. Маленький он же маленький. Нет для него защиты, кроме советских законов, да и те без гарантии. Сегодня защищают советские законы, а завтра ломают и добивают. Чуть засмотрелся, чуть утерял бдительность, именно наш маленький попал в естественный процент утруски и гибели новорожденных. У той пьяницы или той проститутки никто не попал, хотя их маленькие есть врожденные дегенерики, а наш есть врожденный гений. Но за пьяницей досмотрели, а проституткиного высерка от костлявой избавили. За ними особый уход. Как же так? Врожденный сифилис и дебилизм вызывают только уход, а нормальный ребенок вызывает только апатию. Что на нем заработаешь, если на сто процентов нормальный? Вот эта нормальная ручка и эта нормальная ножка, вот эта головка нормальных размеров и этот нормальный пупок. Ах, как он плачет! Ох, как смеется! Вот если бы не смеялся, но дико визжал. Вот если бы не плакал, но слушал чертовски разумные речи про сифилитиков и дегенериков. Нет, не дождетесь от нашего маленького.
  Мама с неподъемной кошелкой. В кошелке фрукты, сладости, минералка. Говорят, оно полезнее полезного и вкуснее вкусного, что собрала за пол часа мама. Как вы догадались, мама не жалеет свои денежки. В сортир спускаются денежки. Не за них положена жизнь, не про них молодость и здоровье, не с ними будущее и любовь. Да пропади они пропадом. Мама не жадная, маме не жалко. У нее настоящее мамино сердце. И еще за нее настоящие мамины письма:
  "Дорогая Викундик, будь всегда умницей, не предавайся унынию, не паникуй, оно обойдется. Болячка на болячке - такова наша доля. Безрадостная, горькая, женская. Черствым мужчинам ее не понять. Для них своя доля, черствая и деревянная. Они просто не научились чему-то другому. Они просто обязаны быть такими, чтобы не дай бог не расчувствоваться и не исправить свое мужское начало. Как им не надоело еще? Жесткость, железо, кремень. Это для нас женщин мокрое место. Наши слезы, как освежающая роса. Наши боли, как чистое облачко. Мы поражаем своим терпением, справедливо названным "ангельское". Мы умеем бороться, и если пошли слезы, так это просто вода. Наша вода в любом варианте приятна мужчинам. Вот они не плачут, вот они ничего не боятся. А мы способны всплакнуть ради самого малого чувства, но и способны на испытание, где никто ни на что не годится и проливает кровавые слезы".
  Еще вариант:
  "Милая детка, я ведь тоже рожала, ты знаешь. Твой ласковый Коля, он не всегда ласкался или казался таким. Он словно упал с крыши, ему хотелось остаться в каком-то другом измерении, ну в тех заоблачных высотах и несоответствующих нашему мирах, откуда возможно приходят все дети. А, возможно, откуда они не приходят. Коля большой эгоист, даже очень большой. Мой животик для него, что домик. Сижу значит, никого не слушаю, не вылезаю. Все сроки позади за маленьким исключением. Тук-тук, пора на воздух. Нет, не надо на воздух. Если родишься, значит когда-нибудь умирать, значит не будет этого домика. Нет, лучше домик. Сижу в домике, а вы стучите, а я не слушаю, а я эгоист. Врачи стучат, друзья стучат, мамочка и та достучалась. Все равно не слушаю. Никаких доводов, не путайтесь под ногами и не пугайте приятные детские мысли. Ты понимаешь, моя дорогая, паника, ужас, что будет теперь! Василий Иванович, твой обворожительный свекор совершенно расклеился, можно сказать, одурел. Настоящий мужчина! Ему разве что солдатней командовать. "Валя! Валенок! Моя Валенька!" Такой трогательный, такой смешной стоял и пялился Василий Иванович. Я не удержалась, поглядывая как усища его топорщатся вроде машинки - вверх, вниз, снова вверх... Тут начались схватки".
  Дальнейшие советы были из самых обыкновенных:
  - Не переохлаждаться.
  - Не перегреваться.
  - Не голодать.
  - Не переедать.
  - Не скучать.
  - Не веселиться...
  Лучше взять и утопиться!
  Но что-то в этих советах не так. Я не представляю что. Может эпоха другая, может поколение переменилось, может свет истины попал во мрак ненависти. Хотя мне не нравится ненависть независимо от того истинная она или ложная. Я поставил на свет, я попробовал разобраться. Все прекрасно, все обыкновенно на лучшей на свете земле, самое время добавить, очень и очень здорово и ничего не выходит за рамки нашей обыкновенной морали. А мораль не обязательно коммунистическая, но такая же капиталистическая или общечеловеческая мораль, или вообще никакая. Взошел Моисей на горушку и притащил оттуда целую гору хламья, что теперь называется моралью. Мы начихали на Моисея, все-таки маромойская рожа. Мы его не читали, мы уважаем всяк русское, но не уважаем то самое маромойское, что притащил Моисей. Наши ребята суть наши ребята, а наши девчонки это наши девчонки. Засунь свою маромойщину вместе со всеми ядреными пряниками сам понимаешь куда. Не воспринимаем, не уважаем, не надо. Или что-то не так? Каждый раз молодежь разная. Каждый раз ее несоответствие нашему соответствию как конфликт поколений. А может наоборот, поколения не конфликтуют, только притираются, чего мы в своей слепоте не замечаем, и замечать не хотели с первой попытки. Я вроде бы добрый, а ты вообще злой. Я к тебе с добротой, на какую способен, а ты ко мне со всей злостью. Я тебе "бодрячка", а ты истеричка.
  Господи, да разве ведала добрая мамочка в своих истинно женских заботах, разве чувствовала чувствительная "родительница" при посылке очередного "бодрячка" истосковавшейся невестке (пардон, доченьке), разве представляла, какие она бередит раны?
  А стоило.
  Истерзанная, разодранная щипцами роженица рыдала в палате, разрывая в клочки письма. Отвращение, тошнота и не представляю, чего там еще выворачивали ее наизнанку. Не надо много, дайте мне самую малость! Ну, очень самую и самую-самую малость! Ничего сверхъестественного, ничего у вас не прошу. Никаких сладостей, никаких фруктов, бутылка по лбу. Дайте мне Колю!
  
  ***
  Спрашиваете, как передается призыв через толщи и расстояния? Специально не интересовался данным вопросом, специальной литературы не изучал. Это дело для вас, дорогие исследователи. Заходишь в магазинчик, берешь что-нибудь в мягкой обложке и даже не обязательно в мягкой. Можно выбрать солидное что-нибудь в одну восьмую листа. Издательство солидное, дяди и тети солидные, язык, ох моя мама, солидный какой. Сегодня все можно. Мысли как сгустки материи. Душевная энергия то же электричество. Или точнее, не совсем то же, но принцип поймет даже гений. Энергия в любом ее виде распространяется, только вот силы ей не хватает, то есть источник ее слабоват. Соберем настоящий или гипервселенский источник, и энергия вырвалась за пределы вселенной. Ты здесь нахаркал, а там стукнуло. То есть за миллионы миллионов световых лет стукнуло. В других обстоятельствах могло не стучать, но сегодня не так. Ты не думал, ты ни на что не рассчитывал, просто глухая стена распахнулась в последний момент и выпустила не известно чего, но приемник поймал передатчик.
  - Милый, приди, приди! - молила несчастная Вика. Молила, когда просыпалась и принималась за завтрак, когда мылила руки и тупо пялилась в потолок или думала о ребенке. О том самом ребенке, еще далеком, спрятанном где-то в боксе, с биркой на ножке и незнакомой душой, совсем незнакомой для жаркого материнского сердца. В этом сердце благоговейно сиял Коля, никем не вытесненный пока, никем не опошленный и такой желанный.
  - Милый, приди!
  Коля услышал. Карандашик его сломался, а кульман утратил правильный градус. Под неправильным градусом и чертежи выходили неправильные. Скажем, уровень жидкости в резервуаре выше самого резервуара, или уровень пола в секретной комнате выше фальшпотолка. Жидкость вытекла и горит, а чтобы узнать секреты, необходимо сорок два метра преодолеть ужом по-пластунски. Черт подери, теперь перебор. Родина многотерпеливая, родина многое прощала, но неужели такое она скушает от инженера непобедимого коммунистического государства? Где ты живешь? За что ты сражаешься? О чем вообще думаешь, снова черт? Важное задание народа против народа. Тупое лицо, тупой взгляд, тупая в любых вариантах начинка. Или не так? Внутри остервенело бьется и рвется то самое, что называется импульс из ниоткуда. Он очень слабенький импульс, если не прислушиваемся, его нет. Чтобы он был, необходимо немало энергии. А энергия опять от работы.
  Коля услышал. Нет, не могу! Еще один такой день, еще один такой час, и сделаю чего-нибудь отвратительнее фальшпотолка и резервуара в общественном туалете. Лучше не ждать, когда сделаю. Лучше, как оно есть. Маленький, тихонький, глазки в землю, ты растворился среди выдающихся величин и чертовски заметных товарищей. Так же тихо, как будто не существовало тебя никогда. Заметные товарищи озверели на полную катушку. Сладкий запах от тех, кто подлизывается к начальству. Естественный холодок от добившихся благоволения. Дым коромыслом, если приходится изображать на пустом месте работу. И это правильно. Чем меньше к тебе уважение, тем меньше железный взгляд соглядатаев, подстерегающих по долгу службы крамолу. А может он не железный, но спившийся взгляд? Меньше и хуже, лучше и меньше. Все перепуталось. Глазки в землю, личико тихое, проскользнул - и свобода.
  Чем крепче оковы,
  Тем легче сломать.
  Не могут засовы
  Любовь удержать.
  И что дисциплина
  Для пылкой души?
  Усмешка кретина,
  Пустые шиши.
  Потянешь за ухо,
  А выйдет бревно,
  И скатится брюхом
  На самое дно.
  Согласен, надо быть просто гадом, чтобы так надругаться над обороноспособностью родины. А ты не подумал, что всюду шестерки врага? Они наблюдают не только за родиной, но в первую очередь за всеми ругающимися и надругавшимися товарищами. Если один сумел надругаться, значит, может второй. Этот товарищ не обязательно враг. Просто некоторые обстоятельства сделали его перевертышем и революционером. Значит, может и третий. За то тебе платят, что выискиваешь обстоятельства не надругаться для другого, третьего, двадцать восьмого и стомиллионного защитника родины. На каждого защитника найдется свой враг, а, пожалуй, и два, и четыре, и двадцать четыре, если сумеешь к ним подобрать обстоятельства. Необходим первый шаг, возможно первый намек, что не самый среди других обстоятельный, но подвержен стихии. Вот существовал мальчик. Повторяю, хорошенький мальчик и очень законопослушный, черт подери. Дальше вредитель и гад, а, следовательно, никакого послушания законам и ничего хорошенького. Вы понимаете, о чем это я? Ах, не понимаете! Тогда начинаю сначала.
  Коля удрал с работы, надругавшись над ответственностью молодого специалиста за мирное небо родины. Мы почти близки к цели. Это небо мирное, оно должно быть мирным всегда, но мир достается страшной ценой. Труд молодого специалиста, как одна из заплаток на небо. Покуда молодые специалисты трудились и не удирали, вполне человеческий или удовлетворительный труд. Но сегодня можно удрать. Никто не заметил, как перебрался через забор Коля. Во-первых, папа. Во-вторых, офицерский состав. В-третьих, непосредственное начальство. В-четвертых, часовые и пятая колонна стареньких прихлебателей. Вы представляете, не заметили и не донесли. А может, сделали вид, что ничего не заметили. Так оно проще. Моя хата с краю. Но какой удар для всего коммунистического лагеря, для всей системы советских людей, для великолепного монстра, что есть Советский Союз и что на трясущихся ножках стоит после этого.
  О, господи! Ну, хотя бы вмешался господь. Если система умирающая и нежизнеспособная, должна же быть для нее поддержка какая-нибудь. Пускай мимикрировавший нынче господь. Он коммунист. Программа коммунистического государства суть закон Моисеев. Потомки Моисея разрабатывали и разработали коммунизм. Был господь этих самых носатых товарищей, стал господь коммунистов. Дело не в названии. Перестань раскатывать пухлые губки. Ты задумал быть личностью, а у нас будешь ты коммунистом. Все равно ничего не получится. Вот тебе установка, докажи, что ты патриот. У тебя хляби небесные, у тебя молния, под ногами преступник. Скорей докажи. А ты еще благословил эту мерзость:
  - На счастье, мой мальчик.
  И какое оно счастье, ежели заорал молодой отец срывающимся козлетоном сквозь все преграды, пикеты, засовы:
  - Вика!
  - ВИКА!!!
  Женская головка появилась в окошке.
  
  ***
  - Как изменилась, как ты исхудала, - выдавил Коля, - Была такой лапочкой, кошечкой, пышечкой. Аппетитной, пухленькой, бархатной. Черт его знает, кем ты была? Я не спорил, я привыкал к новому образу. Мне нравилась классическая красота, что посетила твое прекрасное тело в последний месяц, и в предпоследний, и в тот, который за предпоследним месяцем. Нет, не сомневайся, ты мне всегда нравилась. Но классический вариант, он особенный. Я за классический вариант заложу голову. Ты расцветала, ты становилась куда интереснее, ни за что не подумаешь, как я это приветствовал где-то в душе. Скрывал, но приветствовал. Иной человек, иная жизнь, иная душа. Но мы то знаем, что наша душа прежняя. Просто раньше ей меньше везло, а сегодня ей повезло в самую точку. Иногда бывает, что не вовремя повезло. Но сегодня не будем такими придирчивыми, сегодня оно вовремя. Я верил, что классическая красота это твоя красота. Ах, твой животик! Он такой пухленький и такой кругленький! Мне хочется хлопнуться о забор или хлопнуть себя по макушке. Ты представляешь, какая есть красота. Ты в ней купалась и округлялась, ты превзошла самых прекрасных богинь прошлого, настоящего, будущего, и если не против, ты захватила всю прелесть нашей вселенной.
  Во, разболтался паршивец:
  - Приди ко мне, моя ласковая! Обними меня, моя трепетная! Неужели не чувствуешь, я прежний, я ни чуточку не изменился с тех пор. Я любил, я люблю, я буду любить. Что мне все злобство судьбы и стихии. Я не верю в судьбу, я не подчиняюсь стихиям, я, как и ты человек. Ты услышала, ты улыбнулась, ты обязательно спустишься со своей высоты. Между нами нет разницы. Мы из человеческого материала, мы человеки. Мы настоящие человеки! Когда-то очень давно были глупые, дебилизированные и ненастоящие человеки. Но время нас вылечило и исправило. Время против плохого добра, за все хорошее зло. Наш день, наше счастье может это хорошее зло. В хорошем мы не могли измениться. Но наше хорошее зло оно вдвое хорошее, а наше плохое добро это ничто во вселенной. Его нет. Ты представляешь, совсем исчезло плохое добро. Может, его и не было никогда, но теперь уже точно нет. Можно не сомневаться. Мы не изменяемся в хороших условиях, но изменяемся через плохое добро, да еще в сторону чего-то хорошего. Как нам повезло, и как наша вселенная догадалась, что так должно быть? Вселенское добро против вселенского зла. Наконец, победила вселенная. Про зло не припоминается, его нет. Зло ушло в неизвестность, а добро в бесконечность. И ты моя прелесть, изменившаяся как похудевшая красота, но неизменная как сама жизнь. В это я верю, и это я знаю.
  Вика улыбалась. С высоты четвертого этажа, за двойными рамами, через ограду, кусты и деревья она ничего не услышала. Но все равно. Ее глаза с нечеловеческой жадностью наблюдали за несуразной и глупой фигуркой, что корчилась и паясничала внизу. Ее губы прижались к стеклу, расплющились и расползлись, словно желали достать фигурку или, по крайней мере, быть к ней немного поближе, может на миллиметр или два, или настолько насколько стекло позволяло:
  - Говори, говори...
  Коля полез на ограду. Какой идиот, какой маразматик, тошно смотреть добропорядочным гражданам! Он и лазить совсем не умеет, сейчас сорвется и плюхнется в грязь. Точно сорвался и плюхнулся в грязь. Всюду так сухо, можно подумать, пристойно, а он нашел себе грязь, чтобы полезть на ограду и чтобы сорваться:
  - Я сумасшедший. Ты понимаешь, навсегда сумасшедший. Так тебя люблю, ну не знаю как, что сошел с ума. Мое сумасшествие это доброе сумасшествие. Я не хотел никому быть помехой. Влюбляйтесь люди! Живите люди! Вы настоящие счастливцы на русской земле. Только для вас существует любовь. Только для вас самая, что получается настоящая. Для других никакая любовь, а для вас в ослепительных сполохах счастья. Кто никогда не любил, тот не имеет права на жизнь. Он ублюдок, он дрянь, он садистская сволочь, что изуродовала природную сущность свою и извратила свое потрясающее и сумасшедшее "я" неизвестно за какие пряники. Ох, насколько мы серьезные! Ух, какие мы великие! Не улыбаемся и не смеемся, это пошло, вроде утратил достоинство, вроде тебя изнасиловали, это для обезьяны. А я обезьяна. Я сумасшедшая обезьяна. Вот буду гримасничать, запинаться, болтать о любом пустячке и снова гримасничать. Кто запретит, если я обезьяна?
  И Коля болтал. Больше того, он гримасничал. Точнее того, он запинался, снова болтал, снова лез на ограду и плюхался в грязь. Наконец, ни одной умной мысли, ни одного умного слова. Что еще, мой любезный, за слово? Для чего тебе мысли? Язык не совсем чтобы орудие разума. Разумного нет ничего в дурацких словах и идеях. Вы слишком много потребовали и захотели за трахнутые четыре копейки, а на деле всегда получаем четыре копейки. Мысли разбегаются, мысли подпрыгивают, мысли сорвались и покрываются грязью. Очередь за словами. Они посмотрели на мысли, будто попали в безвыходный лабиринт, и совершают такой же безумный рывок по вселенной.
  А из-за двойного стекла бесконечная любовь твоей лапушки:
  - Продолжай, я прошу, пожалуйста...
  Коля нес околесицу.
  Люблю душой
  И не стыжусь.
  К тебе одной
  Всегда стремлюсь.
  Любовь чиста
  Как никогда.
  Моя мечта,
  Моя звезда!
  На него смотрели точно на господа бога.
  
  ***
  Дома разворачивались события иного порядка. По случаю нарождения внука майор с майоршей (извиняюсь, свеженький подполковник с достойной супругой) вылезли из норы и почтили присутствием своих новоявленных родственников. Если вы думаете, что нанесен визит вежливости, то вы глубоко ошибаетесь. Девять месяцев эти товарищи не встречались с теми товарищами, а те с этими. Каждый в своей норе. Мы попили, мы погуляли, у нас договор. Возможно, не сразу дошли до обоюдоприемлимого решения. У русского человека в натуре нечто наглеющее и паясничающее занимает первое место. Он договаривается и передоговаривается, вроде так и должно быть. Но мы ребята нормальные, за девять месяцев самое время доразобраться, кто командир, кто начальник, а кто "убери свое рыло".
  Короче, вечером поджидала Колю приятная неожиданность в виде нажравшегося тестя и слезообильной тещи, с трудом удерживающей буйного повелителя.
  - Заткни пасть, холера! - это тесть.
  - Перед людьми стыдно! - а это теща.
  Никто не предполагал, что они появятся так скоро и так бурно. Вроде бы их упрятали, тем более заштукатурили и заставили не кривляться и не позорить прекрасный город, дорогое отечество, лучшую во вселенной семью плюс все остальное своим скобаризмом. Если вонючий скобарь, значит, будь скобарем. Если маромойское рыло, будь маромойское рыло, но не подкрадывайся, куда тебе запретили. Мы договаривались, ты получил на плечи погоны, а в брюхо лишний кусок. Если бы не договаривались, хрен бы откуда возникли погоны, даже старые не удержатся на такой пропитой морде, или отправят их тихой лодочкой да лебедочкой на Сахалин. Там кусок гораздо жирнее, а погоны гораздо страшнее, зато скобаря не видать под личиной самого, что ни на есть коренного товарища ленинградца. Впрочем, еще не поздно. Сахалин - открытая зона для нарушающих договор из своей норы. Сегодня ваша нора, завтра не ваша. Вылез всего на часок, а некто наглый залез и назад не пускает. Для тебя Сахалин самое подходящее место.
  Коля даже споткнулся. Он ожидал всякие неожиданности. Во-первых, его самовольный уход. Во-вторых, его присутствие в запретной зоне. В-третьих, его поведение и не совсем чтобы аховое. Только посмотришь на замполита, как согласишься, и стены имеют уши, и забор, и кусты. Не может такого быть, чтобы имеющие уши ничего не услышали, чтобы не донесли. То есть в принципе такого не было никогда и не может. За каждой стеной по доносчику, за каждым кустом шпион или шпионка женского пола. Хотя постойте, что за галиматья? Если доносчик заметил, если подкараулил и приготовился, это не неожиданность, это нормальный процесс. Для предателя родины, для негодяя, для продажной шкуры врага. Я повторяю, нет ничего нормального или нормальнее, чем вышеобусловленный процесс, связанный с родиной. Но присутствие любимого тестя... Но любовь очаровательной тещи... Нет, дорогие мои, такое муравья забодает и слону прямо в задницу три морковки. А что вы хотите от Коли?
  - Наконец!!! - снова тесть.
  Доблестный правдолюбец и правдокопатель на взводе. Трепещи сволочь, не лезь со своими аферами. Товарищ за правду рычит до кровавых мозолей. Чем угодно готов пожертвовать, если предвидится правда. А если она не предвидится, то жертва еще больше. Товарищ хряпнул стакан и до правды прорвался ползком через всякие лужи, канавы, помойки. Жизнь не бывает без правды. Она где-нибудь есть эта самая правда. Ее просто здорово спрятали. Гнусные лжецы оболгались и спрятали. Не шибко хочется, чтобы кто-то добрался до правды и раскопал правду. Но правдокопатель не из компании жлобских лжецов. Жизнь его крохотная, зато душа его потрясающая. Раз копнул - раз стакан. Два копнул - два стакан. Три копнул... Сами чувствуете, куда мы забрались. Договор договором, несправедливость несправедливостью, погоны погонами, а рот не заткнешь. Везде копание и везде правда.
  - Наконец, драгоценный зятек! Какая приятная встреча!
  Тяжело даются слова. Батюшки, как тяжело. Каждое слово величиной в пуд, может больше. Язык у правдокопателя заплетающийся. Не руками, но языком приходится поднимать словесную тяжесть. Руки у правдокопателя занятые. В одном кулаке бутылка, в другом опять же стакан. Кулак с бутылкой поднимает бутылку, а кулак со стаканом поднимает стакан. Если вы подумали, что можно одно поднимать без другого, то ошиблись на сто процентов. Одно без другого никак нельзя. Последний биндюжник управляется одним кулаком. Но правдокопатель он не биндюжник. Если оставишь бутылку, отыщутся твари, чтобы избавить тебя от бутылки. Если оставишь стакан... Хотя потерпите, и здесь твари. А в обществе тварей лакать из горла, то же самое, что гадить под дверью и насмехаться над человеческими святынями. Нет, не дождетесь. Насмехаться будет правдивейший из правдивейших и справедливейший из справедливейших человек на земле. Остальные все в слезы, и лучше ручьями.
  - А ползи-ка сюда! - пламенные чувства товарища тестя.
  - Ползи, ползи, - тесть полез целоваться и миловаться распухшими от винегрета губами.
  - После, - Коля на эти губы поставил маленький болт в тот же пуд или больше.
  - Как это после? - следом краешек правды.
  - Да катись ты, - Коля на правду.
  - Брезгуешь! - уже не краешек, но правда вся целиком.
  - Хрен моржовый...
  Поздно, мой переродившийся мальчик, ты хотел убежать, но перехватил замполит. У замполита речь. Он на работе вообще не работал, но сочинял речь, словно предчувствовал, эти засранцы припрутся. Со скобаря ничего не возьмешь, но подготовиться надо. Как только пожива, скобарь выскочит, или выпрыгнет, или клочки там какие-то загадят ковер в твоем доме. То есть непредсказуемые клочки. А я желаю, чтобы все было предсказуемое. Замполит размышляет на два шага вперед. Нужна речь, пускай будет речь. Нужны веские доводы, пускай будут доводы. Все равно ты за главного, все равно замполит. Если не против, воспитатель подрастающего поколения, наперсник молодежи, отец и мать для всех заблудившихся и оступившихся товарищей. Я не оговорился, не вторая мать, но первая. Которая рожала, она просто дура, или слепое орудие для родов. А ты крохотный кусочек мяса выводишь на широкий путь общественного бытия. Путь может быть в никуда, а может быть куда следует. Так вот твоя задача, чтобы куда следует пролегал путь, и ты за каждую букву в ответе, когда решился начать это трудное дело:
  - Современная молодежь по всем параметрам увлекающаяся молодежь. Ее легко обмануть, и она легко обманывается. Гораздо труднее ее запугать, но на это не стоит рассчитывать. Зачем тебе пугало, если существует обман. Пугало как доказательство и лучшее из доказательств твоего бессилия. Если наехал на молодежь всеми танками, бомбами и пулеметами, следовательно, уже проиграл первый раунд. Я уважаю своих современников, я уверен, что молодежь ляжет грудью на амбразуру и даже не пикнет. Но обмануть куда проще. Показал кусочек бумаги, вот твои идеалы. Подсунул обрывок материи, вот твоя родина. Молодежь доверилась. Ей не подсказали, что ты обманываешь, она просто доверилась. Может быть, это не есть обман. Люди вокруг душевные, люди чертовски хорошие. Зачем им обманывать, когда в руках танки, бомбы и государственная машина. А танки не так чтобы просто. Ну и с обманом не хорошо получается.
  Замполит говорил долго. Если бы тесть не уснул в своем правдолюбии, речь могла оказаться много короче. Но бывший майор, а нынешний подполковник внезапно уснул. Все интеллигентские гадости, все интриги, весь этот сволочизм и хитрозадая политика хитрозадых подвывал повлияли в какой-то мере на справедливое сердце майора. Теперь никаких сомнений, что только справедливое сердце впадает в каталептическое состояние, чтобы не чувствовать несправедливость, чтобы выдержать горячечный бред и не разорваться на части. Зато несправедливое сердце никуда не впадает, оно сама речь и прочая гадость:
  - Человек как животное. Сначала просто животное без разума. Рождалось, чего-то там делало, основная направленность набить брюхо. Это точная копия человека в его молодые годы. Начальный этап опять же набитое брюхо. Высшие интересы, полет и борьба, очеловечивание идеологии и идеология человеческого "я" совсем из другой сферы. Молодой человек даже вовсе не человек. Он животное. С задатками разума, возможно. Над ним хорошо поработали прежние поколения, чтобы вообще ничего не осталось. Но ошибочка вышла. Значит, что-то осталось в виде неразвитого и несовершенного разума. Отсюда счастье, а так же беда человека. Если разум не совершенствовать, ты только животное. А если над разумом потрудиться, то можно утратить контроль. Последний пунктик, как потрудиться над разумом? И вот появляемся мы, абсолютно искренние и максимально нелживые творцы человеков. А если хотите точнее, творцы человечества из животных и молодежи.
  Замполит говорил нудно. Это была одна из наиболее поэтичных, наиболее сочных речей, произнесенных в последнее время. Словосочетания "человеческий долг", "долгожданный наследник", "почтение к старшим" переплетались в причудливые узоры с более микроскопической шелухой "ложь", "государство", "машина". Какие-то дедовские способы подминали под себя современность, а современность в свою очередь крючила и канючила малейшее отступление от дедовщины. Зачем отступаешь, мой ласковый? Зачем такой умный? У меня диплом против умных. В дипломе указано, что я есть последняя ипостась, потому что я замполит, а ты всего-навсего потрох и поц, потому что ты не имеешь такого диплома. Впрочем, не углубляюсь. Словосочетаний масса и узоры на всякий вкус. Вот только вкус он всякий и очень всякий.
  Свекровь внимала, разинув рот, очаровательному красноречию мужа: "Какой эффект! Какие таланты!" Дочка ковыряла пальчиком скатерть, строила кислые мордочки: "Нашел, кого восхвалять - кикимору подколодную". Тесть скорее не просыпался, чем просыпался, но временами бутылка стучала в стакан: "Пора выпить!" Теща крепко следила за тестем: "Не смей, кому говорю!" Всем хватало работы. Разве что Коля не думал, не понимал ничего. Он был просто счастлив.
  За первой речью вторая. За второй первый тост. Вот тебе и пора выпить. За тостом еще одна речь и не менее толстые обстоятельства с выпивкой. Затем не совсем речи, с ними мы разобрались, а если не разобрались, то достаточно заглянуть в недалекое прошлое на недалекую свадьбу. По большому счету, одно к одному. Тема благотворительная, вольная, душещипательная. Очень даже наша русская она. Это чтобы говорил покороче, а наливал подлиннее. Тост номер два, номер пять, номер семь. Дальше без счета, без меры. Вот когда доберешься до более или менее критической точки самое время начать разговор по душам. То есть серьезно поговорить. Чтобы вообще не думал, чтобы начистоту, чтобы никто не смел отвертеться.
  Вот мы и добрались до точки. Как вы думаете, о чем говорили взрослые? Или совсем ничего не думаете? Тогда наводящий вопрос. Может, они обсуждали физиологическое состояние роженицы? Вопрос хороший, есть над чем поупражняться. Девчонка не так чтобы классно рожала. Задница у нее узкая и таз у нее ненормальный, а плод тянули щипцами. Вот за головку тянули и вытянули. Имелась возможность носик помять или глазик. Но слишком недоделанная возможность. Слава богу, на месте носик, тем более глазик. Хотя кто его знает, что подразумевается под этим местом. Мало ли чего наболтают по телефону на твой официальный запрос, даже если он с подписью или печатью самого министра обороны. А плод еще не показывали. Известно, что мужеского пола. И об этом можно поговорить. Пол мужеский он мужественный. Иногда щипцы попадают не в то место, и несколько портится пол. Хотя постойте, что опять за сплетня такая? Профессионал обхохочется и после седьмого стакана, не то чтобы после первого. А здесь сплетня. Нет, мы серьезные товарищи. Чушь для чушки, а у нас совещание особо серьезных товарищей. Роженица забыта бесповоротно и окончательно. Она чушка. Ее могло и не быть. Скажем так, ребенок из воздуха. Уточним, ребенок в наличии. Вот наличие почти хорошо. Отталкиваемся от ребенка. Прекрасная тема дочерней любви исчерпана девять месяцев назад. Сын, что отрезанный ломоть, а дочка собрана из любящих кусочков. На этом боговдохновенном моменте всяк разошлись. Теперь несанкционированная, но серьезная встреча серьезных борцов за здоровье еще одного гражданина нашей нуждающейся в гражданах родины:
  - Мы не можем жить в прошлом.
  - Конечно, не можем.
  - Прошлое хуже мирового господства капиталистической сволочи.
  - Развяжемся с прошлым.
  - Конечно, развяжемся с ним. И ребенка введем в настоящую, в новую жизнь.
  - Это можно, это введем. Но вот под каким именем?
  А вы говорите, здоровье!
  
  
  ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  
  Обыватель просто козел. Имя - это слово. Имя - это звук. Имя - это малозначимый символ. Называй облаком, деревом, камнем, да чем угодно и как угодно нового гражданина вселенной. Вот стукнуло в голову, и получилось название. Оно не оч-ченно страшно. Сначала смущаешься до дрожи в коленках, затем привыкаешь в той или иной степени. И никакой разницы, что твоя лапушка не походит на облако, дерево, камень. Просто не догадаться, на что он походит с первой попытки. Глаза родительские в классическом варианте слепые глаза. Смотрел на придурка и восхищался. Ах, опять гений! Или наоборот, втюхал гения в самые безответственные придурки.
  Здесь я почти посредственность. Открываешь словарик на букву "А" и начинаешь шерстить: Александр, Алексей, Алевтина, Арнольд... Стоп, последние два мне не нравятся. Что еще за мужик Алевтина? И что еще за русский Арнольд? Но первые два выше всяких похвал. Если отец Александр, пускай будет сын Алексей Александрович. Если отец Алексей, значит ставка на предыдущее имя. Только не ошибитесь, товарищи. Два Александра в семье или два Алексей не так чтобы здорово. Получается детская сказочка про белого бычка с вареными яйцами. Александр-первый, Александр-второй, и то же самое Алексей-второй, Алексей-первый. Или еще вариант называть двойных Александров и Алексеев по имени отчеству: Александр Александрович и Алексей Алексеевич. Хотя опять незадача. Со временем будут Санычи и Лексеичи: Сан Саныч, Лексей Лексеич. Это русская версия, но для маленького гражданина вселенной не всегда молодецкие забавы над именем завершаются хорошо, а чаще невеселая травма.
  Вот я и проговорился. Попробовал действовать через словарик, но прогорел, как тушеный ципленок. На первой букве, на первых двух именах масса сомнительных вариантов. А если дедушка Александр? Значит три Александра, больше того, два из них Санычи. А если прадедушка? Можно добраться до цифры четыре и трех Санычей. Хотя версия с прадедушкой совсем маловразумительная и более чем сомнительная версия. Этот товарищ давно отбросил копыта. Но версия с дедушкой на все сто вытанцовывается. Мало кому повезло, чтобы подох молодой дедушка.
  Вот и заболела голова. Словарик длинный, безобидных имен мало. Везде дедушки, прадедушки, папы и мамы, дяди и тети. А что вы думаете? Мама может быть Александрой, а тетя тем более. Сашенька, Сашечка, Санечка. По жизни не попадались мне Александры Юрьевичи, а вот Александру Юрьевну как-то раз повстречал и даже дважды. Где уверенность, что не существует Александры Александровны? Никакой уверенности, скорее идея фикс. Эта страшная Александровна существует. Она твоя дальняя тетя. Она толкалась на Сахалине в офицерских подстилках и решила на старости посетить Ленинград. Ну, как вы понимаете, той же подстилкой, но только немножко потрепанной. А ты в ее честь опозорил единственного сыночка, своего обожаемого наследника, своего лапоньку, черт подери. Он лапонька, зато над ним тяготеет проклятие имени.
  Русский человек суеверен. Словарик - паршивая книга. Вот если бы библия... Или чего там еще со святыми? Ну, вы меня понимаете, на каждый день свой святой или свой мученик. Здесь опять-таки выход. Не поп выбирает, ты выбираешь достойное русское имя. Или точнее, не ты выбираешь, господь выбирает. Твой день, твой святой до последней затраханной пипочки. А если это какой-нибудь Велизарий, Евлампий или Варфоломей? Оно случается. То есть чаще случается с ненормальными именами, чем с нормальными. Следовательно, другой день. Святых много, дней триста шестьдесят пять, а в високосный год триста шестьдесят шесть. Ты пропусти неприятное место и не устраивай склоку. Если сегодня попал на Евлампия, оно вовсе не означает, что завтра опять же Евлампий, и послезавтра, и послепослезавтра. Хотя вероятность опять не из самых ничтожных. Это еще Гоголь приветствовал в облике попа-прохиндея с его подковыристой святостью. Завтра Варфоломей, послезавтра Исай, затем Велизарий.
  Господи, до чего мы дошли! Умный человек, а должен городить такой палисадник. У тебя же славянских книжонок целая полка. Русский и славянин из одной команды. Русские перемешались со славянами и все стали русскими. Ярополк, Святополк, Ярослав, Изяслав, Ярило. Какие прекрасные имена! Правда, не совсем современные. Ах, ты дурацкая современщина! Точно маромои свирепствуют, это они океан замутили на русской земле. Ох, как не хочется, чтобы прекрасные имена кавалерийской атакой прошлись по России. Что еще останется на долю сынов Моисеевых, их Христосов да рыжих Иосифов? Сами понимаете, ничего не останется. Всюду "славы" да "полки". Наша Россия, славянскорусская, черт подери, да не достанешься ты никому! Если нельзя маромойские имена, так и славянские трогать не будем. А то еще обвинят в антисемитизме (ученое слово) и за цугундер.
  Короче, спорить глупо и бесполезно. Книги нынче всякие. Подобным добром русского человека не обделили его предки. Читающая душа русская, тычет в книжку пальчик. Оно неплохо, сам тесть заявил, что неплохо, хотя этих книг отродясь не читал. Приговор товарища тестя - нет справедливости на великой русской земле. Но лучше все тот же пальчик, чем надираться до чертиков неизвестно с кем. Если не знаешь своего собутыльника, можешь легко напороться на неприятности. А если знаешь, видит бог, не напорешься. Но в случае приватного знания, одобренного богом и утвержденного твоим собственным правдолюбием, книги совсем не нужны. Ты удивительный человек, когда на подобную лабуду разбазарил большую часть жизни или даже едва ощутимый ее кусочек. Умный человек имеет ум от природы. А справедливый человек он от рождения справедливый. Но если выбирать между природным умом и справедливостью, то справедливость на первое место. Здесь даже еж разберется. Справедливый человек в любом варианте закон и судья для прочих придурков. Я знаю, так будет, потому что так должно быть. И вот вы стреляетесь, матюгаетесь, обсераетесь. Но справедливый товарищ решил, будет так, то есть по справедливости, и оно будет. А ваше кривляние можно засунуть в одно место.
  Нет, с книгами не повезло. Их слишком много. Тесть на это только указывает. Следовало читать книги два или три года назад, в худшем случае, когда ползала под ногами пузатая Вика. Получалось полезное чтиво. То есть медленное, с расстановочкой, без лабуды. Читаем и перевариваем информацию. Перевариваем и отсеиваем факты. Отсеиваем и где-то в самом конце яркий свет истины. А мы не люди, а мы настоящие русские! Такое дело точно на самый конец. Вот соберемся в один момент, вот надыбали результат, вот мановением одного пальчика. Или не получается с пальчиком? Книг много и нас много. Справедливейший тесть и в пьяном виде ответит на заковыристый вопрос, отчего много. Пора доставать автомат. С помощью автомата кое-кого лишнего отправляю кое-куда. А еще подойдут спички. С помощью спичек кое-какую литературу отправляю за кое-кем лишним. Это не дурость и не капризы, даже договор не нарушен с развивающимся коммунистическим государством. Справедливость не может быть лишней на русской земле, и правда не может. Только всякое умничанье, оно выплескивается за разумные границы, оно отбрасывает правильные системы, оно может. Пока молодежь умничала, наша страна бедовала. Теперь старики умничают. Насмотрелись на молодежь, взяли дурную привычку, всякие там договоры и разговоры. А ничего подобного просто быть не должно. Никаких книг, значит словариков, справочников, библий и миглей. Но одна справедливая правда.
  - Я за правду горло порву! - тесть проснулся на все сто.
  - Живи правда! - еще один лозунг.
  - Правда в наших сердцах! - и еще один, но не самый лучший.
  Это дело необходимо пресечь. Мы не в правдах копаемся, а собрались для кропотливой работы. Ежели раздавать даже высокопродуктивные лозунги, то работа не сдвинется с места. Замполит в своем доме хозяин. Он не имеет права на риск, то есть на малую и ничтожную по большому счету ошибку. Может, ваши вопросы еще подождут, а наши без отлагательства пробьются на первое место. Если собрались, опять же не выйдем отсюда, пока не придем к определенному мнению. Если придется торчать до рассвета, ничего страшного, оно разрешается. На рассвете новый рабочий день, на рассвете зовет родина, на рассвете ты человек дела и человек нового дня. Зачем тебе вчерашние пережитки? Вступаю в новое, делаю новое, считаю себя новым и несу за собой это новое имя.
  Замполит берет процесс в свои руки:
  - Соблюдайте порядок!
  Все глаза обратились к счастливому мальчику.
  
  ***
  Счастливый мальчик, вернее "счастливый отец" почувствовал себя несколько неуютно под пьяными взглядами.
  - Имя?.. Да... Конечно... Все может быть...
  Ничего не выходило у этого маразматика. Много света, много счастья, много глупости и пустоты. Короче, ничего серьезного, только одно несерьезное. Вот несерьезное барахло выходило. Например, песенку спеть, самую дурацкую из идиотских или самую идиотскую из дурацких на свете. Сюда, пожалуйста, это в любых количествах. Хотя с таким окружением и песенка не выходила. Слова проглатывались еще не дотронувшись до языка. Ей богу, сколько идиотизма, природной тупости, приобретенного неизвестно откуда нахальства. Товарищи тебя благодетельствуют, товарищи очень и очень стараются, а ты ручки хвостиком и ножки бантиком. Что чужие мучения, если есть свое счастье? Счастье оно свое, а мучения точно прокрались из-под дивана. Вот я радуюсь, так и ты радуйся. Не надо плакать, не следует на наш праздник с поганой рожицей. У нормальных ребятишек веселье: глаза такие задумчивые, губы такие возвышенные, уши такие пунцовые, а остальное все жопа. Они показали жопу с ушами. А ты привередничаешь, а ты хмуришься. Какого черта, зеленый такой? Или бутылку свою не допил? Или не лезет в нужное место бутылка?
  Коля дрогнул:
  - Я ничего, я как все.
  Коля дернулся:
  - Сын, понимаете, он Николаевич.
  Коля попробовал снова открыть рот:
  - Вы понимаете...
  Это уже выше человеческого разумения. Десять минут потерял, а товарищи чуть не ослепли, любуясь твоей дуростью. Они подталкивали взглядами, они обдавали холодом, они сверлили насквозь. И какая масса энергии сгинула зря! Но никакого контакта. Вся энергия благополучно прошла мимо мальчика. Тоже мне называется "отец"! Лишаем тебя звания "отец". Остаешься все тем же Колей. "Отец" ни в коей мере придурок, но лицо значительное, ответственное и способное выпутаться из любой ситуации. "Отец" за своего ребенка не только глаза разорвет. Не знаю, чего еще ты разорвешь, скорее только глаза, и это будут глаза ребенка.
  - Что делать? - первой опомнилась мама.
  - Выпить за Николаевича, - чертовски находчивый тесть.
  - Я те дам выпить, - опять теща.
  - Да он полоумный, - Надя из своего угла.
  - Р-раз-говорчики! - наконец замполит.
  - А ты чего развопился? - в который раз мама.
  - Выпить и баста, - не унимается тесть.
  И так далее, и так далее, и так далее...
  По-русски, Коля обкакался. Показал свою полную несостоятельность в первом серьезном вопросе. А ведь его уважили и поставили на первое место. Сначала ты говори, сначала твое псевдоотцовское слово. А мы только робкие слушатели. Мы ничего не имеем против естественного уважения к твоему положению. Но насмехаться мы не позволим. У тебя шевелятся шарики и забегают за ролики. Это твои шарики, тем более ролики. Мы не в цирке или театре, где шарико-роликовая галиматья имеет право на жизнь. Но здесь не имеет.
  Замполит попробовал последний подход:
  - Наша семья всегда служила на благо родины. Примеры беспрецедентной службы записаны в летописях и анналах истории. Следы нашей семьи тянутся к Александру Невскому, затем теряются и выныривают где-то при Екатерине второй, затем теряются снова и снова выныривают при коммунизме.
  Тесть помешал:
  - Наша семья не меньше служила родине, а следы ее тянутся к обезьянам.
  Гадина этот тесть. Вместо того чтобы поддерживать правильное коммунистическое мнение, он мешает, а замполиту сегодня и так не просто.
  - Нет, позвольте, о вашей семье ничего не упоминается в летописях. Вы человек из толпы. Толпа приходила, толпа уходила, но только великие люди создавали Россию.
  Тестя не прошибешь:
  - Все мы от одной обезьяны.
  Зато замполит раздражается, и закипел:
  - Даже обезьяны бывают разные. Есть обезьяны деградирующие, они вымерли. А есть обезьяны развивающиеся и выживающие, они выжили. Наконец, есть нечто среднее, то есть толпа или обезьяны толпы. Надо знать, среднее существо из толпы не деградирует, не развивается, ему этого вовсе не надо. Куда повели, туда и пошло существо из толпы. А если не повели, следовательно, пошло в никуда. Такая как вы толпа, она винтик, она веревочка, на нее нельзя положиться.
  Тесть за стакан:
  - Я и не знал.
  Дальше совсем не до Коли:
  - Надо знать. В моих руках ваше личное дело. Это дело совсем безликое, в нем ничего нет, если хотите, оно обезьянник.
  - Я тебе поругаюсь!
  - Это я тебе, а не ты! Дело безликое можно всегда раскрутить. Один родственник за границей, один в зоне, один не так давно из тюряги пришел или даже из оккупации. Или не догадался, чем пахнет родство? Или думаешь, чертовски дальние родственники?
  Замполит окунулся в родную стихию. Человек он вспыльчивый, человек он яростный, но только для пользы отечества, родины и государства. Умеет забить матюгами, а может помиловать, если забитый товарищ хрипит и не вякает. Наши забитые товарищи не ваши холеные олухи. Мы своего поколотим, зато нацедим маслице. Вчера почувствовал себя героем, сегодня чистишь парашу, завтра на исповедь, а послезавтра снова герой. Ты только не вякай.
  Замполит возвышается над столом:
  - Наша семья суть семья потомственных русских. Мы строго соблюдаем обычаи русской старины и строго подчиняемся законам русской родины. Мы русские от начала и до конца. Наши потомки были русские, наши предки останутся русские. Отсюда главная наша награда и честь за все заслуги перед нашей Россией. Вы понимаете, что значит "наша Россия"? Кто не понимает, прошу по субботам в офицерский лекторий с двенадцати до шестнадцати, там доходчиво объяснят. Но сегодня, с чем невозможно не согласиться, все понимают. Даже глупые девочки, - взгляд в сторону Нади, - И глупые мальчики, - взгляд в сторону Коли, - В нашей семье они понимают. Во-первых, взаимное уважение. Во-вторых, взаимное воспитание. Мы преклоняемся перед выдающимися событиями современности и принимаем имена, порожденные коммунистической властью. Мая, Ким, Марат, Владимир Ильич. С удовольствием их принимаем. Но с другой стороны мы остаемся коренными петербуржцами и исконными русскими. А значит, не все принимаемое нами буквально внедряется в жизнь без проверки Россией и временем.
  Замполит захрипел, после чего прочистил сопротивляющийся пищевод очень изрядной порцией "белого":
  - Человек толпы имеет право быть обезьяной или из породы собачьих. Но человек разума таких прав не имеет. Наша семья вырастила дочку Надежду, ибо на нее возлагались большие надежды по женской линии. Наша семья родила наследника Николая, ибо сам Николай должен был унаследовать самое лучшее и дорогое, что передавалось среди мужчин нашего рода.
  Кивок в сторону Коли:
  - Ты прислушайся только, какая прекрасная должность - наследник. Ты подумай, какое вселенское имя твое - Николай. Нет, это не тиранишка Николай - недалекий, злобный, кровавый, враг народа и коммунизма, получивший в свое время по заслугам за кровавые преступления против России. Но прадед твой Николай Васильевич Невский, потомственный петербуржец, петроградец и ленинградец, что вышиб позорного Николашку-царя из его бесполезной короны. Революция, гражданская война, окопы, снаряды. Неужели не догадался, как повезло, что вместо собачьей кликухи дал тебе имя такой выдающийся прадед?
  Коля смешался. Доводы были слишком весомыми, бронебойными, черт подери, супротив каковых не попрешь со студенческой логикой:
  - Может быть Николай Николаевич?
  Спор принимал интересное направление.
  
  ***
  - Возникла такая идея, - здесь неожиданно вякнула теща.
  - И что? - просипел замполит.
  - Да вот, - снова вякнула теща, - Был у нас генерал из знакомых. Здоровенный такой, красномордый и очень правильный. Его звали Севой.
  Еще одна неожиданность. С тестюшкой справились, теперь тещенька. Ну, что за семейка поганая, черт подери? Правильно папа наехал на них: обезьяны как пить обезьяны. Твое слово еще впереди, за дальней кромкой стала, оно прихорашивается и подготавливается к своевременному выступлению, если, конечно, пропустят. Ты водочку кушай и старшего слушай. По крайней мере, за хлеб за соль можно научиться молчать и не особенно вякать. Или ремешок развяжется, а животик вывалится, а из животика грыжа. Хотел добавить, беспокойная чертовски семейка, но это не то слово. Ребята злобные, очень злокозные. Сами ничему не учились, тем более не научились за целую жизнь. А вот другому напакостить и назлокозничать всегда горазды. Хотя ничего, по Сеньке шапка, а теща дура.
  - Сева, - рыгнул замполит, - Отдает маромойщиной.
  - Сева значит Всеволод, - опять теща.
  Надо же, не унимается, как есть дура. Знаем, что такое по морфологии Сева, а что значит Всеволод. Маромоев хватает в нашей стране. В шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые, девяностые годы и на пороге двадцать первого века. Одни маромои бегут, другие возвращаются и смешиваются с русским народом. Исход маромоев из Египта предвещал конец египетской цивилизации, а возвращение маромоев в Россию предвещает, не знаю чего. В любом варианте не культурное развитие России. Я не знаю, что такое маромойская культура, ее нет. Вот русская есть, а маромойской нет. Это вы обезьяне в мозги пудрой, может какой справедливейший и правдивейший гамадрил поверит, затем среди своих разнесет. Но истинный русский за три версты узнал маромоя, даже если он подделался в русские.
  - Тихо, - опять замполит, - Мы то знаем кто Всеволод.
  И тесть под руками:
  - Молчи баба!
  Надо же, снова проснулся на борьбу со своей правоверной.
  - А вот не буду молчать, ты не указ.
  - Заткнись балаболка!
  - А вот не заткнусь. Много моей кровушки выпил, пускай все знают, какая сука и погань.
  Поехали ребята, сейчас раздерутся. Все ваши тещи и тести непутевый народец. Выбирал их по национальному признаку. Может, неправильно выбирал? Хотя какое неправильно? В Ленинграде потомственного русского офицера найти почти невозможно. Если чистая кровь, всегда посылают ее далеко-далеко, в лучшем случае на минеральные воды. Зато если грязная кровь, ну хотя бы капелька этой грязинки, то заскрипела пружина, то покатил механизм. Нерусские генералы, нерусские полковники, тем более подполковники все они в Ленинграде. А признак крови он очень ответственный признак. Почему у алкоголиков нормальная кровь, а у интеллигента она ненормальная? Почему скобари на все сто русские, а культурные на все сто маромои? Или перетянул узел? Культура у нас очень хитрая. Попробуйте в Ленинграде бравировать маромойством, тут вам кранты. Лучше бравировать русофильством, а внутри копить и хранить маромойское нечто.
  - Погодите, - Коля не выдержал, - Я прадедушку предлагал.
  Ну что там такое?
  - Дурак! - на него просто плюнули, - Не много ли наплодим Николаев, не много ли Николаичей?
  Замполит решает национальный вопрос. По всем бумагам его семья стопроцентные русские. Справка из Большого Дома подтвердила бумаги. Значит, на следующее поколение можно положиться как на самого себя. Это поколение для России верный залог русского счастья, русской надежды, русской программы распространения русских по русской земле и до конца бесконечной вселенной. Но кто поверит, что у тебя чистопородное поколение. Справку дают не каждому, такую как получил замполит. А современный всплеск русофобии сильно сказался на ситуации во всем государстве. По паспорту может ты русский, но никто не поверил. Паспорта у нас хитрые, нерусские товарищи в курсе, как данный вопрос обойти, чтобы сделаться русскими вместо самых и самых чистопородных русских товарищей.
  Надя попробовала улизнуть из-за пиршественного стола:
  - Пойду учиться.
  Но была остановлена:
  - Сядь!
  Вот же еще заноза и чего-то из себя корчит:
  - Нет, я пойду.
  А по ушам:
  - Цифирки не сквасятся!
  Сиди спокойно, никто не тронет. Теперь тронули. Чтобы не нарушала ход мысли, чтобы не подбрасывала дровишки в огонь, чтобы не путалась в который раз под ногами. История не самая трогательная, но все равно тронули. И последний козел или глупая козочка могут вывести из тупика, необходимо их хорошо завести. Шанс крохотный, практически нереальный, но в тупике, но перед лицом грозящей опасности за что только не ухватишься, даже за парочку катышков. А тут все-таки шанс и живой человек, пускай из примитивных, но человек вроде Нади.
  - Что скажешь?
  Надя пожала плечами:
  - Мне все равно.
  Достойный ответ. Как это все равно? Нет во вселенной отвратительнее и опаснее равнодушного человека, неужели такое мы раньше не говорили. Не только наша система, но вся вселенная держится на заинтересованности различных субъектов. Здесь положительный интерес, а там интерес отрицательный. Положительный интерес против отрицательного, а отрицательный против положительного. Не говорю, чтобы гиперпространственный интерес или буча различных субъектов, но нечто сталкивается, сопротивляется, выворачивается внутри заинтересованной вселенной. Нечто из области неравнодушной материи. Теперь равнодушие. Ты положительный интерес, а мне наплевать. Ты гадюшник и сволочь, а я нахожусь рядом и ни в какую не замечаю. Родина под ярмом, человечество в кандалах, система гибнет с постоянством, достойным лучшего применения. Равнодушие все равно, что болезнь. Сегодня прилипло к положительному интересу. Завтра вроде бы к отрицательному, если отрицательную материю перевели на другой знак. А если не перевели, равнодушие снова прилипло. Могу так, могу сяк, могу эдак. Подробности не интересуют меня. Вот тебя интересуют, ты ими занимайся такими подробностями, а меня оставь на пятнадцать минуток в покое. Я человек занятый. Есть определенные задачи, есть определенные занятия. Например, убираем дерьмо. В научной интерпретации дерьмо, что компост. Я им закомпостировал в прошлом году грядку, и грядка дала урожай на девятьсот девяносто девять процентов. А ты бегал с красными флагами и трубил в горн, значит твоя бескомпостная и безурожайная грядка.
  Самое время оборвать губы:
  - И откуда такая сука?
  Замполит из тех, кто умеет обламывать даже Железных Феликсов. Его работа против всякого равнодушия, повторяю для недоносков и опоздавших на предыдущую лекцию. Иногда с ласковой улыбочкой, но иногда и с отечественной затрещиной работает замполит, плюс несколько ссылок на бомбы, на танки. Только государство неравнодушных товарищей может бороться с мировой системой разврата. Все понимают, что есть разврат? Он есть равнодушие. Прошел мимо разбитой судьбы и не земетил. Ты значит шлюшка и потаскушка? А кто тебя принуждал? Ах, это голод! Меньше надобно жрать. Ах, это холод! Больше надо закаливаться. Вон моржи, нет, не морды пижонские, а любители холода, они и закаливаются, и голодают, и никакого разврата. А у тебя кишка тоненькая, зато желудок в двадцать три отделения, и каждое отделение ублажаешь, согреваешь, и наполняешь всяческой падалью. При подобном подходе только шлюшка и потаскушка. Как "нормальная" труженица советского государства на отчизну работать не хочется, а передком зарабатывать в самый раз. Была бы лучше просто "нормальная" девушка. Два платья, двое трусов, одни носки, одна кофта и что-то одно из верхней одежды. Но никакого так его сяк равнодушия. Всегда на переднем плане, принимай задел в жизни общества, стыкуйся с общественно необходимыми элементами нашей жизни и расстреливай вредные элементы. Здесь так просто. Желудок пустой, плечики зябнут, даже чертовски эффектные плечики, зато душа расцветает от счастья. Она не эффектная и никакая, она душа. Что горит синим пламенем вместо вашего равнодушия.
  Замполит на взводе:
  - Кем ты себя принимаешь?
  Надя совсем стушевалась:
  - Я хотела иное сказать.
  Глаза бегают, губки трясутся. Глазками или губками не находится точка опоры. Сегодня нет никакой опоры. Нужна позиция человека, или выработанный взгляд, или точный ответ на вопрос. Родина спрашивает, мы отвечаем в порядке живой очереди. Родина не зря спрашивает. Каждый уважающий себя человек обязательно выстоит очередь, чтобы ответить единственный раз в соответствии с собственными убеждениями и доказать публично свою позицию. Если положительная позиция - хорошо. Ну и если отрицательная, не так чтобы плохо. Отрицательная позиция исправляется на положительную, а положительная позиция исправляется еще больше. В конечном итоге все мы живые, слабые и поддающиеся колесики и винтики все того же великого государства. Аргументов против позиции много. Во-первых, слово. Во-вторых, морда. В-третьих, пуля. В-четвертых, клещи. В-пятых, чего-нибудь экстраординарное, чего еще не было никогда. Дайте нам направление, где провести исправления, и я принесу необходимый ответ. Но как бороться со всей этой дрянью, если позиция неясна, а вокруг серость и слякоть.
  Замполит озверел:
  - И ты чего-то хотела?
  Надя глотает слезы:
  - Ну, да. Ну, пусть будет Дима.
  Во, мерзавка! Кто о чем, а вшивый о вошах:
  - Это чо за подлец?!
  Ураган пронесшийся следом не описать человеческими словами без добавления колоссального количества восклицательных знаков и междометий. А еще хорошо бы чего-нибудь непечатное, вроде "бля" или "блин" или "буй". Оно так успокаивает, оно так остужает, оно самый известный выход для самой что ни на есть черной энергии. Ты раскатала губы, я их закатал. Ты вылупила зубы, я их залупил обратно. Ты надругалась над святыней, я возвратил святыню в правильное русло и протер ее тряпочкой. Бля-блин-буй!!! Теперь полный порядок.
  Замполит успокоился:
  - А не тот ли это подлец, зажимавший тебя в подворотне?
  Надя в истерике:
  - Нет не тот, того зовут Вася.
  Круглая дура, ну абсолютная бездарь. Подобные вещи вслух не произносятся. Вон и тещенька ушки навострила, вон и тестюшка во все рыло осклабился. Ох, довольный гаденыш! Ух, паршивец, каких бы на крест! Ничего, до креста мы еще доберемся. Сибирь расплакалась, и Сахалин тоскует. Надо бы скобарика уконтрапупить в Сибирь, или еще интереснее на Сахалин в самое гнусное место. А то начнет свои слюни пускать и сплетни развешивать. Вот семейка! Вот аморалка! Деточки, что шлюхочки у такого великого папочки. Значит, папочка командир в чужом доме, даже в Большом, а в своем не в курсе, чего делается. Тут и позор, и разврат, и во весь экран передок. Ха-ха-ха. Хотел сдержаться, но не сдержался товарищ тесть. У справедливого тестя смех справедливый. Нечего по углам прятаться, пускай вокруг гремит смех, эта правда и справедливость в одном флаконе.
  Наконец разодрались. Тесть наехал на свекра, свекор наехал на тестя. Граната пока не бухнула, но пустая бутылка пошла плясать по ковру. Ты чего скалишь зубы? Не твое это дело и не твое право. У нас семейный совет и разговоры абсолютно семейные. А ты затесался, а ты диверсант, а ты скалишь. Ненавижу маленьких гадиков, тем более диверсантов с оскаленными зубами. Любая выходка против нас есть выходка против родины. Нет, мне не обидно, но горько. Неужели не чувствуется, какая горечь, какая желчь? Ах, у тебя только зубы! Вот чичас долбанем твои зубы.
  - Ноги чтобы не было! - это замполит на весь дом, выталкивая опьяневшего сродственника.
  - Больно надо, слизняк паршивый! - это сродственник.
  Пошла замудиловка:
  - Я слизняк?
  - Ты слизняк.
  - А сам то, черт подери!
  Тесть отступает не то чтобы очень позорно, но как то совсем неуклюже. Замполит в объятиях жены и дочери. Он вырывается не то чтобы очень яростно, но нечто похожее есть:
  - Быдло и скобарюга вонючий!
  Дальше на весь дом. Жена, дочка, теща. Один Коля спрятался. Вот же козел, вот предатель.
  - Сам вонючий! - это тесть блеванул под ноги.
  - Быдло и падло! - это вырвался замполит.
  Ну, потеха! Ну, красота! Нечто среднее между входящим в моду кунг-фу и проверенным бабским махачом.
  - Стой, падло!
  - Отсоси и засунь!
  Я закрываю глаза. Вернулся идейно подкованный замполит без левого тапка. Зато тапок остался трофеем у ретировавшегося противника.
  
  ***
  О чем, собственно, разговор?
  В приемном покое получил недогадливый Коля письмо от своей драгоценной женушки. Этакий пухленький треугольник вроде солдатского, с неровными, но, тем не менее, особенно очаровательными краями:
  "Милый, мне очень и очень плохо. Раны не заживают. Боль не проходит. Сыночка вообще не приносят. Одно утешение - это ты, бродишь когда наивным и беспризорным котиком под окошками, строишь забавные, нет, уморительные гримаски, жестикулируешь точно картонный болванчик. Но, не взирая на все твое утешение, я жду не дождусь выписки. Возможно, произойдет она скоро - через день, через два. Возможно, случится через неделю или совсем никогда не случится. Я ничего не понимаю, видно такая судьба. Советы докторов не понимаю, их отговорки не понимаю, за что мне так мучиться. Неужели все сговорились, кроме тебя? Они обманщики. Они сговорились по мою душу. Пускай будет всем хорошо. Мне не желательно оказаться для кого-то помехой или у кого-то стоять на пути. Пускай люди будут добрыми, а желания их выполнимыми. Пускай поскорее поправимся я и ребенок. Может, я кого-то обидела? Но ребенок, разве он виноват? Он еще совсем маленький, он никого не обидел, он такой же, как ты или я. Но я желаю скорее вернуться к тебе. Здесь находиться - залог смерти".
  Дальше строчки ползли под кляксами, словно кто-то ронял слезы на измятый клочок бумаги:
  "Подумай про нашего ребенка. Я не могу про него думать, но ты подумай за всех. Хорошо, когда хоть одно думающее и любящее существо находится за тюремной оградой, на воле, куда уже не прорваться. Я так люблю волю. Никогда еще так не любила я волю. Ты представляешь, вообще никогда. Только урывками, только случайно и только с надрывом. Жизнь моя бесполезная, жизнь моя идиотская. На что она начиналась и по что она кончилась? Но ты не сдавайся, мой милый. Ты обязан пройти через жизнь до конца. Ты не я, ты можешь надеяться на благословенную светлую жизнь в счастливом и радостном одиночестве с нашим общим ребенком".
  Из солдатского треугольника выпали две записки. Коля машинально прочел первую:
  "Дорогая доченька, уговори дурачка, твоего мужа, стать приличным товарищем и не спорить более с папочкой. Он просто тюфяк, если еще не догадался, какую доставит родителю радость, назвавши сына Василием".
  Вторая записка выглядела еще круче:
  "Дочь, не дури. До сих пор сожалею, что отдал тебя непорочной этому подлому жополизу. Думал, интеллигент, приличная морда, а оказалось просто скотина. Да ты не вздумай дурить и таращиться за всей этой подлостью. Возненавижу, коли не наша до мозга костей, пусть и оставила нас навсегда. Справедливость восторжествует, правда за мной, и будет тебе ой как горько, если внука загубишь, как загубила невинность свою. Не загуби внука, назови в мою честь - Петькой!"
  Время пришло закрыть тему.
  
  ***
  Вику выписали. Не так скоро, как ей хотелось. В восьмидесятые годы существовала тенденция вымачивать и высаливать сомнительных больных рожениц. Никто не доказал, что ты на сто процентов больной или твой ребенок больной, но доказательства и не требуются. Просто одна подпись в больничной карте. Здесь наблюдаем болезнь, а здесь выгоняем со всей справедливостью государственной машины. На том месте придерживаемся врачебной практики, а оттуда выпихиваем симулянтов и саботажников в силу сложившихся обстоятельств. Никакой злодейской руки. Всякие рассказки про врачей, убивающих младенцев по поручению империалистической разведки есть бред. Если бы врачи убивали за стаканчиком винца или спирта, или, наконец, увлекшись непозволительно долго со своей ассистенткой, тогда согласен, что в этом имеется капелька правды. Но враг не из вышеупомянутой оперы. Сами мы немного враги, сами передерживаем человеческую жизнь до нечеловеческого состояния, или себя приводим туда же лекарствами. И даже такое случается, ассистентка затрахалась. Один врач, другой врач, третий врач. Карточка из верхней стопки попала в нижнюю стопку, черт его знает как. А человек лежит, а человек не бунтует. Воплей не слышно и человека не видно. В конце концов, человек только карточка.
  Но вы не страдайте за Вику. Потерзалась немножко, пометалась среди четырех стен. Кормят, поят, процедурами не обидели. И чтобы грудь упругая, и чтобы швы приличные, и чтобы на сто процентов анализ. А ведь это только цветочки. Вместо ягодок каждый день муженек. Орет, кривляется за оградой. Не для каждой девчонки такое счастье. А тебе сегодня, и завтра, и послезавтра придет счастье, не упоминаем вчера. Твой шизонутый придурок орет, твой оглашенный сопливец кривляется. Нет на него управы, нет на него закона, собаку что ли пустить. Да и собаки нет, сожрала колбасу, что с собой притащил муженек, язык высунула, значит теперь никакая собака. А ведь он идиот. Обворовал государство, опозорил отечество, подставил родителя, все для какой-то дурехи или кулемы. Ты бы его разочек турнула к собачьим чертям, ну записочкой что ли какой или чем посущественнее. А ведь сама хороша. Столько удовольствий за счет государства, столько милой хреновины. Слова какие-то долетают из-за ограды. Полностью речь - нет, но слова - да. Вот уперлась в стекло, вот поешь. Господи, что еще за песни в казенном ряду? Никто не слушает, все идиоты, и чертовски наглая Вика.
  Последний штрих, сюда бы постового или участкового. Остальные методы не действуют. В карточке три замечания. Одно чужое за негру с правой кровати, а два самых официальных за Колю. Вика не сопротивляется, даже против негры у нее ничего нехорошего. Товарищи спутали, ну не туда занесли свою подпись, а наплевать. Где два, там и три замечания. Нарушаю спокойствие, не соблюдаю режим. Все бы так нарушали спокойствие, не соблюдали режим. Все равно наплевать. Постового не приведете. В его обязанности новоиспеченный папаша не входит. Какое еще такое спокойствие? Это у вас в больнице спокойствие, а у нас на улице правопорядок. Разве не чувствуете, какой он? Каждый папаша имеет право порадоваться, пока на радостях никого не убил, ничего не украл, ни сломал государственную собственность. Ах, себе шею сломает папаша! Если волком глядеть на ограду, если лезть и кидаться туда, то точно сломает. Но опять же здесь ничего страшного. Зачем больница, если не будет сломанной шеи?
  Наконец, армия. Она во всей истории единственный потерпевший. Все остальные только придуриваются. Все ваши врачи, представители закона, роженицы и их благоверные. Целая толпа придурков, а армия не придурок. Ее подставили, ее надули. За некие маленькие и ничтожные интрижки пострадал величайший и потрясающий военно-промышленный комплекс. Обороноспособность почти на нуле. Объекты первостепенной важности отодвинуты неизвестно насколько. Правда и плана на них нет, но существует приказ, чем раньше, тем лучше. Сегодня выполнишь проект на бумаге, может, через пятнадцать годочков возьмутся построить объект государственного значения. А перенесешь на завтра работу, так возьмутся построить на один день позже. Господи, какой ужас! Хотя с другой стороны Вика запела, и это ценой в один день, потерянный армией. Мир изменился, хорошая цена. Мир наполнился чудными сказками, еще лучше. Мир оставил далеко позади серую слякоть реальной действительности, опять хорошо. И, наконец, произошло невероятное. Мне показалось, что армейская система, вся эта протокольная бестолочь и геморройная мудрость выросла на глазах, а на пушках выросли розы.
  Брось автомат,
  Ракету сломай,
  Вытолкай ад,
  Втюхайся в рай.
  Вместе с дерьмом
  Выплесни слизь.
  Тут за окном
  Новая жизнь.
  Ради нее
  Сделай пустяк:
  Выбрось с хламьем
  Грязный бардак.
  Далее еще лучше.
  Вике принесли ребенка. Немножко оправившегося и не слишком красного. Он уморительно верещал, строил не представляю какие там ужасы, тянулся крохотными губками к разрывающейся груди. Эти губки так сладостно щекотали грудь, что Вика почувствовала истинное наслаждение, очень напоминающее собой счастье.
  
  ***
  Ее выписали. Родильная эпопея окончилась благополучно: для всех заинтересованных и незаинтересованных лиц. Что позади, того уже нет и может не будет уже никогда. Разве стоит набрасываться на прошлое и извлекать из него более чем бесполезные уроки? В будущем, может в другой раз, может при пересекающихся обстоятельствах оно стоит. Но сегодня нет, ни за что. Именно сегодня прошлое больше, чем прошлое. Один его выпихнул, другой его выбросил, третий от него отказался, а четвертый забултыхался в собственной слизи и грязи. Самый дурак этот четвертый. Первый, второй и третий с гордо поднятой головой вышли из прошлого. Если желаете, они шествуют как победители. Не знаю, кто там кого победил. Возможно первый второго, второй третьего, третий первого. А возможно все трое победили четвертого. Раз у тебя голова под мышкой, значит, не сомневайся, тебя победили. Главное, чтобы всегда на плечах находилась твоя голова и всегда гордая. Вот тогда ты самый, что ни возьми победитель.
  Ладно, на выход. На улице обе партии стариков: надутые как сычи, но, тем не менее, очень нежные.
  - Тебе не холодно? - поинтересовалась свекровь. И не только поинтересовалась, а не взирая на сильный июльский зной, поправила воротничок на рубашке.
  - Дай подержать, - осклабился тесть. Вот же страшная морда, или если желаете рыло. Точно с последнего сборища не просыхал и слюнями загадил свой китель.
  - Подождите меня, - это свекор стрельнул за мотором. Можно бы служебный мотор, да вылетело из головы. Ну, ничего, свекор шустрее горного козлика. Одна нога здесь, прочие через весь город. Будет вам и мотор, и горьконькое, и сладенькое.
  - Мама моя, - опять слезоточивая теща.
  Ребенка передавали из рук в руки:
  - Какой симпатичный.
  - А губки?
  - А носик?
  - Вылитый дед...
  Волна негодования единожды проползла по рядам. Не стоило про этого деда. Не стоило закидывать удочку в устоявшуюся волну и напарываться на новые волны. Но бабы есть бабы, их тупость их мафия. Никакой этики и эстетики, никакого такта, только один мат да бесноватые выходки. Вот таким образом старое превращается в новое, а прошлое переселяется в будущее. Но сегодня не превращается ничего, тем паче не переселяется старая жизнь, которую очень тихо и очень скромно послали. Ну, разве несколько маразматических движений. Тесть боднул маковкой. Или несколько несущественных букв или звуков. Свекор безобразно, безнравственно крякнул. А дальше все существенное и антимаразматическое пришло в норму. Ребеночек у нас, разговорчики в строю. Ребеночек общий, субординация соблюдена. На общем ребеночке опять же у нас что-то склеилось, все мы дети русской земли. Желчь не изливается, окружающая среда не сотрясается. Система перешла в более относительное и более безопасное русло. Женщины стали выведывать медицинские тонкости у освободившейся роженицы.
  Если женщина плачет
  О разбитой душе,
  Это вовсе не значит,
  Что она в неглиже.
  Что внезапно открылась
  Под потоком дождя
  И к чертям умилилась,
  И познала себя.
  И на этом амвоне
  Положила живот.
  Если женщина стонет,
  То не значит что лжет.
  Присмиревшие мужики отрешено топали сзади.
  - А не вспрыснуть ли нам? - предложил тесть.
  - Подходящий случай.
  Они скромно пожали руки. Спорить было не о чем. Коля назвал сына Лешей.
  
  
  КНИГА ВТОРАЯ
  
  
  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  
  Прошло лето. За ним отцвела осень. Сухое время сменилось слякотным с непередаваемой невозмутимостью природы, а слякотное время затвердело и задубело в свой срок. И никто этого не заметил. Обязаны были заметить. Слякоть действует угнетающе и подавляюще не только на улицах города. Она подобным образом действует внутри человека, как не прячется вышеописанный индивид и не закупоривается в собственной норке, как не спасает себя всевозможными пилюльками или припарками. Слякотный период между сухим и холодным есть значительное явление для человека. Это не то же самое, что слякотный период между холодным и жарким. В последнем случае ежедневно увеличивается надежда на нечто неописуемое, и хотя ничего не происходит, надежда все равно увеличивается. Позади еще один день. Вот мы дальше и дальше от холода, вот мы встречаем и может быть встретим тепло... Но в обратном порядке мало чего увеличивается, скорее на минус. Минусовая надежда, минусовое тепло и долгие дни почти беспросветного холода.
  Теперь понимаете, настоящий ленинградец, то есть северный человек обязан всему радоваться. Счастливых дней маловато, а беспросветных дней многовато. Радуйся на счастливые будни и подготовься к гнусному отпуску. Ты пока что не робот, твой человеческий механизм ни в коей мере машина. Если не подготовился, имеешь возможность оказаться не в том положении и попасть не в то место. А так не совсем правильно, если хотите, не лучший из вариантов твоего человеческого бытия. Куда правильнее солнышко, дождик, первый снежок. Или в который раз надоело? Сколько лет это солнышко, этот дождик и этот снежок. Первое дополняется вторым, второе дополняется третьим. Неужели так будет всегда? За холодным периодом слякотное время, за слякотным теплое, за теплым полные уши воды и грязи, за грязью... Остынь и забудь. Счастье исчезло пока мы тут разглагольствовали. Нет никаких признаков того, что вообще здесь видели счастье. Зато апатия есть. Видели, знаем, нам надоело.
  Очень похоже на дедушку Ленина. Точнее, на философию дорогого товарища. Город наш от его имени. Не помню, чтобы родился в городе Ленинграде дедушка Ленин, хотя некоторые считают, он здесь родился, ходил по узеньким улочкам и попивал квасок в подворотнях. Ну, чтобы потом выдавить свою философию в чистом виде, как философию всего города. С определенной вероятностью солнечной энергии и с некоторыми прожилками солнечного тепла в общей массе.
  Нет, успокойтесь мои дорогие ребята, я никого не воспитываю, не призываю к восстаниям и чисто ленинским переворотам, я не устраиваю в октябре революции. Просто такой вокруг город. Солнечный и слякотный, правильный и распущенный, добрый и непокорный. Само собой здесь зарождаются перевороты, зреют восстания, растут революции. Из этого, такого простого тумана. Прямо на таком дохленьком солнышке. В хлопьях такого малопривлекательного снежка, которому не суждено продержаться хотя бы полные сутки, прежде чем стать грязью.
  Одно слово, мой город. Моя любовь и мечта, моя ненависть и мое счастье. Мало сказать, как я люблю этот город. И никаких комментариев, если зовется он городом Ленина. Можно назвать его как-то иначе. Скажем, градом Петра величали его в свое время. С хорошим здоровым вкусом и юмором. Хороший мужик сколотил неплохой город, прежде чем появился здесь Ленин и многое между прочим испортил. Нет, никакой отсебятины про дворы-колодцы, мрачные подворотни, собачье дерьмо и извечную грязь под ногами. Как-то не верится, что не было такового при великом Петре, что появилось только при Ленине.
  А в город цветов очень верится. Неужели мы обожаем серые краски? Неужели слякоть и грязь во всех отношениях наши единственные позывные? Неужели город дедушки Ленина не может стать обыкновенным цветочным городом? Много-много детей, много-много цветов, много-много влюбленных. Все такое обворожительное, приятно пахнущее, в ярких крапинках и счастливых улыбочках. И название подходящее - Мартовский город.
  Нет, не подумайте, ничего общего с Александром Мартовским. Хотя самое время придумать красивую легенду, что родился в городе из цветов и улыбок товарищ Мартовский, гулял по крутым улочкам и подворотням, чистил морду гнилой сволочи и валил ее в сточные канавы. А еще, как настоящий русский мужик, пил настоящую русскую водку и, накачавшись до дури, рассказывал свои простые как жизнь истории про вас ребятишки и про наш город.
  
  ***
  Дальше ясно и просто, в доме благодетелей появилась новая цель. Такая, что за окошко не выглянуть, на дождик не поворчать, не поздороваться с самой первой снежинкой. Даже со следующей не поздороваться. В некоторой степени хорошо прихватило за жабры всех без исключения товарищей. Просто, ясно, ну и всякое прочее. С ленинградской погодой лет на десять вперед наигрались. Теперь никакой погоды. Мы счастливые, мы довольные, цельный мир в одном кулаке. Или даже не так чтобы в кулаке. Вся мировая система целенаправленно сошлась в одной точке. И точка есть Леша.
  Дальше куда интереснее. Леша самый крохотный микрокосм, Леша выполняет свои немудреные обязанности не хуже многофункциональной шайки философов. И первая его обязанность жрать, с чем он очень и очень согласен. А вторая обязанность спать, против чего опять никаких возражений. Вот если бы "жрать" и "спать" соотносились со временем года или хотя бы с циклами дня и ночи. Но ничего подобного. Захотелось - пожрал, а пожравши - самое время закрыть свои глазки. И никакого сочетания с привычками человеков. Я имею в виду, с привычками взрослых товарищей. У тебя сон, а у меня жор. У тебя жор, и у меня тоже. Только мои привычки важнее, мои в первую очередь, а твои когда-нибудь, если в последний момент повезет, или вообще через раз, если ты заторможенный или вообще тормоз.
  Вот мы и разобрались. Захотел посмотреть на солнышко, пропустил свой собственный жор. Захотел прогуляться под дождиком, сна сегодня не будет. Еще чего захотел, и совсем в большой-большой луже. Хотения твои крохотные, страсти твои дурацкие. Кого они волнуют твои страсти? Внутри очень правильного развивающегося мирка, на улице или в четырехкомнатной квартире, Лешу они не волнуют. Десять раз жор, десять раз сон. Это на каждый твой раз, а может на половину его или чертовски малую четверть. Считаем десятками вышеупомянутые привычки, чтобы не ошибиться. Скоро перейдем на сотни, возможно на тысячи. И ничего особенного, Леша - философ. Философа не интересует чужая жизнь, даже самая гиперкосмическая и человеческая в едином лице. А если бы интересовала, он бы поостерегся неосмотрительно гадить в пеленки.
  Вот мы дошли до философии высокого уровня. С философической позиции пеленки можно рассматривать как угодно и чем угодно. Начинаем с пучка соломы. Взял пучок, отряхнул, высушил, засунул куда полагается, ждешь результат. Как только дождался, так сразу на следующий круг. Отряхнул, высушил, засунул, с ангельской кротостью ждешь. Но цивилизация не заставляет использовать только солому. Существуют более цивилизованные методы, например, мешковина или дерюга. Может, отряхивается такая дурь тяжелее, а запах все тот же. Ну, что вы насели на запах? Не поганой старухой воняет. Еще ничего не случилось непоправимого, а вы привязались. Можно использовать хлопок, байку, батист и даже с кружавчиками. Буржуи придумали массу приспособлений, которые не отряхиваешь, и сквозь которые не проваливается. Запах по существу прежний. Но главное, после всех вышеперечисленных приспособлений не наш, а какой-то обуржуившийся младенец. Нет, ты сначала побудь нашим товарищем. Состирай свои пальчики, измочаль свои ноженьки, заработай гипертонию, радикулит, бронхит, опущение почки и грыжу. Вот тогда будет все как положено. Близкое и родное для нас существо, до одури "наш" человечек на русской земле, вымученный и заработанный младенец, черт подери. А кухня в пеленках.
  И это не все. Трудности трудностями, зато ребеночек улыбается.
  - Хватит терпеть! - всегда под руками правдоискатель, который за правду против вашей философической кривды.
  - Мамочка милая! - правда есть Надя.
  Ну, конечно, кто-то обязан бороться. Разнообразие против однообразия в чертовски однообразной вселенной. Невестка совсем офигела, ножищами шлепает каждые десять секунд. Не человечек, но порча и корчи московские. Раньше ничего не делала, нынче ничего не делает, но шлепает, и изобразила святую невинность. Ах, оно трудно! Ах, оно страшно! Ах, ничего не успеть на текущем этапе. Соглашаюсь, что не успеть ничего. При такой скорости, при такой наглости, на что ты надеешься, неумеха и недотепа? Нечего вовсе надеяться. Твой кукленок орет, заткни ему рот матюгами. Твой кукленок нагадил, заткни себе нос тем же способом. Твой кукленок пожрать захотел, да пускай отожрет твои сиси и писи.
  - Мамочка ласковая! - в бешенстве Надя.
  Желчь потекла по протокам. Такая юная, такая прекрасная, а столько желчи. Течет, течет, никак не вытечет. Ненавижу кукленков. Думала, сообразуясь с теорией вечной и бесконечной вселенной, что одного ненавижу. А через этого одного всех ненавижу и до последнего. Сколько их тут расплодилось? Сегодня один, завтра второй, послезавтра десятки, сотни и тысячи. Но больше всех эту тварь ненавижу. Нет, чтобы стукнуть по морде. Она носится, она нянчится, она вонищу устроила и грязищу под стать вонище. Вот же подлюга, то есть свинья. Из-за нее протоки забитые, а желчи полные губы. Так и хочется выхаркать желчью. О, как же я ненавижу!
  Но игра прежняя. Опасно переиграться с такой несознательной мамочкой:
  - И за что это Коленьку запрягли?
  Вот вам пеленки на философических позициях. Вот вам родственное чувство и неиссякаемая любовь. Вот еще "подлый братан", поменявший обличие. Коленька, зайчик, котеночек, дурень несчастненький. Забываем определение "подлый", подставляем "несчастненький". Ничего подлого, ничего подобного нет, оно вычеркнуто из памяти, из анналов русской земли. Покуда сволочь играет с кукленками, мы не играем, но делаем дело:
  - Хватит дерьмо разгребать Коленьке!
  В данном случае должна отреагировать старая дура, которая все еще мамочка.
  - Коленьке тяжело, - никаких компромиссов.
  - Коленька каторжник, - она реагирует.
  У старой дуры свои заскоки. То на работу напала, где корчишься день-деньской и никакой благодарности. Работа есть номер первый, работа и хлеб - синонимы. Ребенок как пожиратель хлеба. Недавняя роженица опять-таки пожиратель. Значится, кое-кто заработал, а пара пожрала. Чертовски нахальная пара, точнее преступная. Само преступление в том обозначено, чтобы не зарабатывать ни под каким соусом, а пожирать. Зато Коленька стопроцентный работник. Коленьке маленькая часть, скорее не тридцать процентов от общей массы, но двадцать процентов. Пока на работе намаешься, вне работы в две глотки жрут, жрут и пожрут. Первый из пожирателей то ли пятнадцать, то ли шестнадцать и двадцать раз в день. Вторая - та еще прорва, посоревнуется с черной дырой, раскатавшей губищу на добрую половину вселенной. Ну что за обжорство напало? Первый высосал вторую, а вторая высосала Коленьку. То есть высосала на восемьдесят процентов, а хотела вообще без остатка.
  - Никакой благодарности, - Надя сонными губками.
  Постучи по дереву, возьмись за пуговицу, загадай желание. Идентичная мысль о двух головах. Правда, обе они женские. То есть за одну по большому счету считаются. Но давайте сегодня не мелочиться, для нас цифра два. Две половинки, две четвертинки, две осьмушки и два процента. Но все равно цифра два, где половинка нашла половинку, а четвертинка нашла четвертинку, и так далее, покуда не надоело.
  - Гнусная гнида, - Наде не надоело.
  - Мразь сучкастая, - Надя не стесняется в выражениях.
  Не представляю, за что ей обидно, но очень хочется, чтобы все человечество представляло, как ей обидно. Сфера "что" по непредсказуемым гипервселенским законам переправлена образом "как". Завелась гнида, завелась мразь, вот у нас не жилище, а геморроидальная болезнь на пятьсот миллионов парсеков. Однако не все потеряно, и геморрой можно вылизать, и жилище можно проветрить. А главный вылизыватель и проветряльщик опять-таки Надя.
  - Совсем закабалила парнишку, - сами чувствуете про кого диалог, - В упор не уважает кормильца, а только приказывает, приказывает, приказывает.
  Нет, ничего особенного, самый нормальный, самый обыкновенный процесс. Работа - чисто мужское дело, а пеленки - они чисто женское. Мужчина приходит домой и имеет право смотреть телевизор, а если нет телевизора, то потягивать свою любимую водочку с чертовски любимой селедочкой. Никакой крамолы, повторяю в двухтысячный раз. Если бы крамола, то разговоры совершенно иного уровня, в более продвинутых ипостасях и на более раскрученных оборотах той же вселенной. Сюда самое время привлечь бабушку, чтобы вместо цифры два была цифра три. То есть три четверти, три половинки, три процента... Но бабушка не привлекается, значит достаточно двух величин, исходя из библии домашнего хозяйства. Мы разберемся, мы выясним, и, наконец, сами справимся. Не надо впадать в крайность по пустякам, даже не обозначенным в космической лоции среди летающих тарелок и плошек. Не стоит примериваться обухом по голове и со всей комсомольско-коммунистической откровенностью против антикомсомольской, тем более антикоммунистической крамолы.
  - Моему суженому не позволю такое дерьмо, пускай подает на развод.
  Тема не так чтобы интересная, или новая. Какие-то суженые, какие-то ряженые, какой-то развод. Ты сначала законный брак сотвори, а потом и развод. Короче, есть несоответствие в наших гипотезах, но когда оно тихо слоняется с полудетской незрелой ухмылочкой на губах, кто обидится на подобную мелочь. Ну, несоответствие, что здесь такого? Ну, занесло не в те степи и воды. Главное, что мы правильно вычислили степи и точно так же отметили воды.
  - Гмы, хмы, - следующий мамин ответ.
  Реакция положительная. Можно и отрицательное значение заказать, что не играет вообще никакого значения. Ветер в одну сторону дует не долго, капли за ветром стремятся всегда, крошки за каплями не абы как падают. В свете подобного высокоинтеллектуального разъяснения женщины не ругаются, просто они распалились. Сами знаете, такое не новость, если две женщины. Вот если бы три, а под третьим номером бабушка... Впрочем, про тройки мы размышляли чуть выше. Что под третьим номером, что под вторым, что под первым, бабушка сюда не вписалась. Нам надо действовать мягонько, а не крутенько в аспекте рассматриваемой проблемы. Если невестка выползла из норы, будь наготове и не стесняйся использовать тяжелую артиллерию. Но если бабушка верховодит на кухне, значит прямая дорога в подполье. Или вместо медленного и разрешенного удовольствия получишь мгновенное неудовольствие, да еще такой сокрушительной силы, что забудется удовольствие.
  В который раз ничего злобного.
  - Женщина на женской работе, - опять Надя.
  - А мужик, он не женщина, - мамина кость.
  Кости в руках. Сортируем, считаем, перемываем. Если сосредоточиться на основной теме, вроде бы тишина и покой. Никаких несанкционированных воплей, никаких озверелых нападок, ничего из разорванных челюстей. Вика прошла на кухню, Вика схватила свое барахло, Вика еще барахла понавешала. Дело минутное, даже секундное. За предоставленный отрезок времени подсунешь "гмы" или "хмы", другое не получается. Если попробовал пофразерствовать или поупражняться в воинствующем остроумии, совсем бесполезное дело. Выскочила, выпрыгнула и исчезла подлая девка. Маленький завопил, маленький ни секунды покоя, ни то, что минуты. Даже во сне вопли. Словно чувствует, что исчезла морда нахальная и никого нет. Вот когда есть, тогда никаких несанкционированных воплей. А когда нет, значит, не обессудь, вся квартира взорвется похлеще, чем правосудие бабушки.
  Кухня для двоих:
  - Твой папаша счастливый товарищ.
  - Да, ему повезло. Никогда не марался грязными тряпками.
  - Какое тряпками? Домашней работой, стиркой, уборкой, готовкой...
  - Вот и я говорю, повезло. Как сейчас помню...
  Несуразностей масса на русской земле. Оч-чень добрая мамочка, дьявольски послушная доченька. Кажется, женский пол от лукавого. Или еще создание сатаны, или адский котел с лепесточками. На этих девчонок насмотришься, так и хочется завопить, изыди сатана! Все приятное, послушное, доброе, нет на три копейки лукавства. На две возможно и есть, опираясь на гиперпространственную формулу человеческого бытия. Но две копейки так мало, что для них в кошельке не отыщется место. Запретите женщине две копейки, разбесится женщина. А если немножечко благородства, если женщине кое-чего разрешить, может она перестанет беситься. Так, несколько радостных вздохов и охов, которые никогда не мешают в наше суровое время.
  Старшая из женщин в прострации:
  - Твой папаша счастливый мужик. Я берегла его по мере сил и возможностей. Берегла этот потрясающий интеллект, предназначенный для благополучия огромной нашей страны, нашего народа и прочей низкоинтеллектуальной человеческой массы. Лелеяла этот безмерный полет, это скольжение всепоглощающей, всепроникающей, облагораживающей мысли, предназначенное пробивать недоразвитые души окостенелых людишек и выводить заблудившихся из темноты на поляны залитые светом.
  Старшая из прострации не выходит, а только дальше и дальше заходит:
  - Твоему несравненному папочке повезло. Он добился успеха не абы где, он своего добился на поприще, откуда бежали другие товарищи. Поприще серьезное, работа сложная до отвращения. Другие завоют, и босиком по кривой дорожке спасать свою задницу. А он завыл, но добился. У него запротоколированный мандат с подписями и печатями, разрешающий соизмеряться с поступками и волей народа. Поэтому не убежал. Вовремя перехвачен и остановлен, сама понимаешь, какой властью. И еще понимаешь, в его успехе чья доля труда, то есть львиная доля, и чья еще жертва.
  Дальше можно не распаляться.
  - Ты идеал, мамочка, - опять дочка, - Таких не бывает. Вывелись, обмельчали, исчезли, кажется, навсегда, остались только скоты и пеленки.
  - Знаю, знаю! Все правда.
  Мамочка впитывала правду, как нечто совсем обычное, и не пыталась скрывать это.
  
  ***
  Ничего сверхъестественного на горизонте, никакого облака в виде зайчика, никаких ударов грома по заднице. А по существу история повторялась в атмосфере вполне для нее подходящей. Процесс медленный, точнее, почти незаметный. Счет не то чтобы на градусы, или десятые доли градуса, там скорее в ходу сотые и тысячные доли. Но я повторяю, опять же необратимый атмосферный процесс. Как не меняется ветер, который дует на кухню, так не меняется степень все тех же градусов. Если сегодня знак положительный, значит вчера он ни в коей степени отрицательный. Сегодня словно вчера, а вчера почти что позавчера, а позавчера как на прошлой неделе и точно так же как будет завтра. Эта верность одного знака наихудший признак передозировки. Разные знаки уничтожаются и помогают поддерживать более или менее нормальный режим в более или менее нормальных дозах. Сегодня качнулся сюда, завтра туда, вот тебе и режим. А если все время сюда, сюда и сюда без малейшего намека на чертов туда? Ну, сами представляете, что тогда будет.
  Надя здоровая девка. Она прошла через первую молодость, что до двенадцати лет с тряпичными куклами. Она прошла через вторую молодость, где куклы годятся, чтобы закрыть один очень неожиданный ручеек, появившийся на поверхности в одно очень неожиданное время. Хотя гораздо эффективнее вата. И не только скопившаяся в твоей голове на тот самый известный период. Впрочем, некоторые товарищи из буржуазной Америки пытаются доказать взаимоподтверждающую связь между двумя событиями - неожиданный ручеек приносит всегда вату. Может оно и так, но для правильного здорового организма вторая молодость не лучший период интеллектуального творчества, звездных открытий и достижений. Слава богу, она такой же короткий период, как первая молодость, и так же быстро проходит, не оставляя почти никаких шрамов внутри головы и на теле.
  Повторяю, Надя чертовски здоровая девка. С первым пунктом в своей биографии она разобралась своими белыми ручками. И со вторым тем же способом. Другое дело пункт номер три, когда пришла еще одна молодость. Вот именно здесь начинаешь кое-чего понимать. Вата нужна два или три дня. А еще двадцать два или три? Она совсем не нужна. И никакие буржуйские приспособления и изобретения не нужны. Можно разрекламировать их, можно их по дешевке спустить в туалет, можно подружкам в подарок, как нечто ненужное. Ручеек обмелел и загнулся, есть ощущение отвратительной пустоты. Что-то не понимаю, зачем не течет? А только ветер гуляет, а только сидишь голой жопой на бомбе.
  Странные вещи творятся на русской земле. Вроде договорились, ты не такая мочалка и плесень, ты не хуже других. Больше того, ты знаешь, что лучше. Вся вселенная знает, что лучше. По крайней мере, вот эта позорная дурость с крысиными хвостиками тебе не соперница. Но она в текущих делах разобралась, и с ветром, и с прочей погодой. А ты не так чтобы разобралась, скорее застряла в тисках второй молодости. Поцелуйчики надоели, обнимальчики сдохли еще в прошлом веке. Неужели такая большая девочка с такой маленькой куклой пытается выйти из штопора, чтобы на миг отключить свою бомбу.
  - Хочу большего! - башкой в подушку втюхалась Надя.
  - Хочу, хочу и хочу! - она раздирает то самое место, которое не может успокоиться просто так и оставить выдающийся продукт человечества на двадцать два или три дня без заменителя ваты.
  А что еще делать? Время пришло. Не всегда же большой девочке притворяться глупой и маленькой? С такими сисями какая ты маленькая? А если взглянуть ниже сисей, точно поймешь никакая. А если еще того ниже взглянуть? Ну, я туда не заглядываю. Там утонули холеные пальчики с очень холеными коготками. Один коготок синенький, другой зелененький, на третьем звездочки, на четвертом крестики, последний вовсе без краски. Еще не придумала Надя, как успокоить последний свой коготок. Но он больше прочих беснуется на поприще сумасшедшей и проклятой жизни. Почему, я вас спрашиваю, в жизни так мало оазисов, где произрастают красивые кустики, где резвятся райские птички, где потрясающее благоухание чего-то сказочного, и потрясающий джин или принц из бутылки? И почему остальное место пустыня?
  Не прожить в этой самой пустыне. Неужели не понимаете, не прожить? Может для маленькой девочки периода первой молодости пустыня есть наиболее подходящее место. Берешь свою тряпичную куколку, глаза из орбит вылезли. А что оно такое сегодня? А что оно такое горячее? А что у нас за ручеек побежал? А куколка не подведет, а все она знает, а она обласкала, а она успокоила девочку.
  Я не ругаюсь, мама моя. Попадаются холодные натуры, попадаются горячие. Кто-то способен вытерпеть боль, лишь бы его не трогали и не тащили к врачу вырывать кровоточащий орган. Кто-то вообще не способен. Накушался за четыре секунды и сокрушает в бешеной пляске вселенную. А я не обязан терпеть! Тонкая натура, черт подери! Тонкая и весьма поэтичная, как наилучшее создание тои же самой вселенной, как наиболее правильное. Я тебе ни какая-нибудь тупиковая форма. Если сама вселенная прошла через все периоды первой, второй, третьей молодости. Если она установила более или менее верные рамки для собственных развивающихся созданий, чтобы они не только отстойно терпели всякую хрень, чтобы они развивались. К черту тупых терпеливых козлов. Если козлу не ударила моча в голову, если чего-то другое ударило, тут его козлиное счастье. Но не путайте всю эту гадость с очень большой и чертовски правильной девочкой, которая вопреки законам вселенной такая несчастная на подступах очередной своей молодости. Которой ничего не осталось, как лапать подушку.
  Утопи любовь в болоте,
  Наклепай на свой аршин,
  Все равно желанье плоти
  Ослепительней души.
  От него отмазки нету,
  Хоть в котле себя свари -
  Будет постная котлета
  Жаждать пламенной любви.
  Я не говорю, что есть какое-то сопоставление между пеленками неправильного младенца и ватой. Но нечто все-таки есть. Пеленки здорово помешали большой девочке Наде. Еще недавно можно было подкрасться к тонкой перегородке и приложить туда свое нежное розовое ухо. Э, не стоит смеяться. У большой девочки ухо и впрямь розовое, тем более нежное. Она не какая-та вам тупая хавронья. Она идеал человеческого вожделения и вдохновение, сфокусировавшееся в душном воздухе всей этой гребанутой квартиры с ее неправильными перегородками. Там в другой комнате стопроцентные свиньи. Что вы мне такое рассказываете? Закончили треп про ожиревшую сучку, про неохватную плоть чуть ниже талии, про переполненные жиром мозги и неподъемные сиси. Вас не просили вклиниваться сюда со своим мнением. Вы приперлись и только мешаете развитию истинной справедливости среди существующей несправедливости в более чем несправедливом свинарнике. Мы еще ничего не сказали, ни единого словечка про ту самую перегородку, которая тонкая и куда так хорошо в нужный момент приложить ухо.
  И вообще кончай скалиться! Нечего ко мне приставать, большая девочка любит тонкие перегородки. За тонкими перегородками происходят разные вещи, о чем мы премного наслышаны, если перегородки до определенной степени тонкие. Убери свои грязные пальцы! Слишком много вокруг грязи, которая липнет к рукам. Атмосфера такая грязная, такая насыщенная, звук сквозь нее не проходит. Только один не совсем вразумительный шелест. А еще те самые, засунь их в дырку, пеленки.
  Ну, я так не играю. Большая девочка пристроилась у стеночки, задрала ночнушечку. Подходящее время, чтобы рассказать перед сном сказку и, лучше того, сотворить сказку. Но для этого нужна самая малость, чтобы происходило нечто вполне вразумительное там, с другой стороны. А там тишина. Или не понимаешь, совсем тишина. Жопой чувствую, что-то там есть. Процесс не может вот так пресекаться, просто он наиболее регулируемый из наиболее регулируемых процессов, но почему-то перегородка не пропускает его. Ты прислушиваешься, а вокруг вата. Первое время никакого стыда у позорных козлов. Теперь что-то изменилось в твоем королевстве. Та пресловутая грязная тишина, про которую не так чтобы говорить, думать не хочется. Хотя постойте, а кто просил тебя думать? Есть у девочки неплохая идея. Достали ее между прочим козлы, достали бесстыдством своим и отвратительной всепоглощающей тупостью. А может, они задохнулись? Не смеши мои тапочки. С вышеозначенной похотью и задохнулись? Не смеши мой праздничный бантик. Просто достали козлы, чтобы устроить одну из обычных своих пакостей. Догадаться, что делает девочка, ума не хватает, не такие они умные в идиотизме своем. И вообще, какого черта они умные? Мы же договорились, тупые козлы. Или законопать пасть, или сливай воду.
  А теперь насчет хорошей идеи. А не сходить ли нам в туалет. Такое случается с очень большой девочкой. Девочка должна ходить в туалет, она не может туда не ходить. А чтобы добраться туда нет смысла в вечернем платье и смокинге. Вполне нормально в том виде, в котором ты есть. Ну, может не очень удобно с ночнушечкой до пупа, но кто напридумывал, что такое "удобно" и что "неудобно". Мы рассуждали про то, что должна делать девочка.
  Вышла из комнаты, опростала свой девственно чистый наряд. Вот теперь хорошо слышно. Ничего не случилось с козлиной командой. Потолок на них не обрушился и кроватью их не уделало. В коридоре более чем хорошо слышно. Обнаглели, черт подери, сволочи. Надо понимать, двери у нас фанерные да еще со стеклом, а стекло стыдливо завешано тряпочкой. Ты мне как не завешивай это стекло, оно не спасает от всей вашей гребаной грязи. Грязь так и льется сквозь дверь бесконечным потоком. Надя попала сюда, Надя здесь утонула, она не хотела, поверьте мне на слово, но захлебнулась в стотысячный раз в вашем козлином дерьме. Такая праведная, если хотите, такая правильная попала сюда Надя. Она попала не по своей воле. Ей просто не повезло. А дальше попробуйте вырвать ее из дерьма во всем вашем ослепительном ханжестве. Или хотите сказать, вы с таким девчонками не встречались?
  Ладно, проехали. Там за дверью обман, показуха. Надя с ними, ну с теми за дверью, что третий в постели. Они улыбаются, знают сволочи, есть у них третий, не могут не знать. Во смехотища, мама моя! Закрылись, уединились за тряпкой от целого мира, такого бурного и непостоянного. Мир не может проникнуть за тряпку. Почему он не может, с каких это пор? Даже очень и может. Неправильный ответ на вопрос заключается в неправильной постановке вопроса. Мир все хочет, все может. Надя ничего не украла. Она очень правильная, очень честная и к тому же чертовски самостоятельная девочка. Не сбрасывайте ее со счетов. Не стоит ее игнорировать с умным прикидом, будто не существует ее. Надя знает, вы знаете, что она знает. Вы не можете это не знать. Она для вас, как болячка, крадущаяся в ночи. Она бешеный ветер. Она сумасшествие невоспринятого и непонятного времени. Она сама невозможность вырваться из притяжения настоящей вселенной. Она собственница отведенного именно ей и именно в пределах нашей планеты пространства. Здесь охватываю все существующее и несуществующее руками, именно здесь существует мое и ничье иное пространство. Отдайте мое, твою мать! Я повторяю, отдайте по собственной воле. Или приду и возьму, твою мать! Я вам не девочка-сопелочка, не сушеная девственница, грудь нулевой номер. Я вам не набор маромойских костей. Да что там еще? Опять завопил этот чертов ребенок?
  - Господи, помоги!
  Надя драпает в комнату. Вроде бы что-то было, вроде бы не было ничего. Дурацкие, никому не нужные вопли. Из-за них повернешься и сделаешься полной дебилкой. Сегодня еще не полная, но завтра... А кто знает, что завтра? Неужели нет никакого способа освободить брешь и перекрыть кран? Или наоборот, освободить кран и перекрыть остальное. Способ имеется, способ из самых простых, он от сотворения мира, и Надя не раз его обсуждала, разбрасываясь кровавыми ошметками все той же чертовой ваты по таким же точно дурацким пеленкам:
  - Милая девочка, ты же не куколка и не отрыжка от черствой конфетки. Прихвати себе муженька да упражняйся на нем без зазрения совести.
  - Совет, конечно, хороший. Но где этот дурень, позарившийся на шесть метров жилой площади?
  Дурня не было. Зато сколько хочешь рыданий и злобы:
  - Уходит жизнь.
  - Уходит счастье.
  - Нет любви...
  Хотелось убить брата.
  
  ***
  Спасибо коммунистическому распределителю, уничтожившему частную собственность и разделившему людей на две неравноправные группы. Одной, маленькой, не блестящей умом, наполненной выродками человеческими, достались при разделе все фетиши и блага. Или почти все, за отторжением жалких объедков и жалких помоев, которые в глотку заправить противно. Другой, бесконечно огромный, местами не самый тупой, с обворожительным, исторически обусловленным наименованием "советский народ" - объедки от отвратительнейших объедков. Пускай подавится:
  - Сложная ситуация на мировой арене диктует определенные условия в нашей среде, сообразуясь с каковыми еще возможно спасти коммунизм и, следовательно, уберечь человечество.
  Пускай подавится еще раз:
  - Отрицание равенства при коммунистическом образе жизни есть некий из наиболее подлых грехов, порожденных неверием в управляющие силы и управляющее могущество партии со стороны некомпетентного низа и недобитой плебейской массы.
  Это мог быть и капиталистический распределитель. Просто получилось вышеупомянутое название вместо чего-то иного, а сущность она всегда одинаковая. Как не распределяешься, до чего-нибудь нехорошего дораспределяешься. Не обязательно, чтобы на начальном этапе с тобой получалось такое вот нехорошее. На начальном этапе может быть очень хорошее. Хотя коммунизм начинался с отстрела, вырывания кишок и выворачивания суставов. Ну, некоторые товарищи попробовали выгородить коммунизм за счет несуществующего врага. То есть сначала был враг существующий, но его быстро прикончили и раздавили. Как вы понимаете, остались совсем без врага. То есть свобода, равенство, братство. Вот тут бы и порезвиться товарищам. Я имею в виду, всем порезвиться и сообща полюбить свободу, равенство, братство. Никаких отклонений, никаких извращений, даже на подсознательном уровне. Но человек не может без извращений. Если все у нас равные, то какого черта жопу порвал? Ты ничего не порвал, но ты равный. А я с трудом лапками двигаю, там дыра в этой жопе, и опять равный. Так не пойдет! Свобода свободой, равенство равенством, а без врага не построишь наш коммунизм. Нужен враг, даже несуществующий, даже фиктивный, вроде фиктивная беременность от соития партии и народа. Но все равно нужен.
  Нет, я не осуждаю коммунистическое общество. Смешно вопить вослед уходящему поезду. Коммунисты надрали! Коммунисты проклятые! Вот убьем коммунистов! А если и так? А если убьем? То есть укокошим всех до последнего, до самой крохотной коммунисточки и до самого квеленького коммунистика. Глупость какая-та. Вместо убитых припрутся другие, но под другими флагами. Буржуй, демократ, олигарх, либерал, государь. Да не сопротивляюсь, как хотите, так и называйте следующее пришествие коммунистов на русскую землю. Флаг другой, но сущность прежняя. Вполне подходит для русской земли. Ты сортируешь людей на овечек и козлищ. Овечки в одно стадо, а козлища в совершенно другое. И никого не волнует, что овечек по пальцам приходится пересчитывать, зато козлищ чудо невиданное и море немерянное. Вы слышите, сколько их набралось от варягов до коммунистов и дальше?
  Вот мы и нашли хорошее определение для распределителя. Наверху белая кость, внизу черная. Наверху обжирающееся дерьмо, внизу голодающие. Я не отметил, что "голодающие" опять же дерьмо, я оставил вышеупомянутое прилагательное без существительного. Если жратвы много, то она переводится на дерьмо. Если жратвы мало, то она опять-таки переводится. Жирный буржуй, жирный демократ, жирный государь, жирный коммунист. Быть у кормушки и не нажраться это не в правилах русского человека. Нажираюсь впрок, нажираюсь сколько сумел захватить, нажираюсь с взрезанным животом и изодранной печенью. Пускай каждый знает, я не какая-та шваль, я у кормушки.
  Хотя погодите. Кроме стопроцентных плебеев, которые всегда голодают, и стопроцентных партийцев, которые безостановочно жрут, кроме всего прочего есть переходная группа. Сегодня партиец, завтра плебей. Или наоборот, сегодня плебей, завтра партиец. Последний случай из очень распространенных. Дедушка - революционер, бабушка - кухарка, управляющая государством. Распределитель переполнился, жирные в харчках и блевотине, им не так чтобы грустно, но скучно. Может, повеселимся, ребята? Почему бы и нет? Давненько не запускали народ в наши святые хоромы. Дело говоришь, очень и очень давненько. После такого веселья можно на нечто нарваться и не обязательно на смирительную рубашку, серп по яйцам и пулю. Но все-таки можно. Исследовали анкеты, сложили куплеты, скрестили бабушку с дедушкой. Пускай вышепоименованный дедушка будет народ, а бабушка всего только бабушка. Зато на выходе...
  - Белая кость!
  Это кто закричал?
  - Голубая кровь!
  Это какой солдафон?
  - Соблюдай дистанцию!
  Вот мы и разговорились жаргоном распределителя, но на языке народа. Впрочем, не шибко разговорились. Если такие несовместимые пряники с бодуна совмещаются, то ничего хорошего не получается. Не партиец и не плебей. Нечто бесполое и беспардонное, что мы назовем "замполитом".
  Ах, за какие грехи назовем? Зубы клацнули и остался без челюсти. Если уже замполит не партиец, кто же тогда партиец и кто замполит? Вы чувствуете, партия собрала лучших в свои ряды. Партия отсеивала, выбраковывала и переделывала доставшийся ей материал. Партия провела, что отсеялось, выбраковалось и переделалось по сложнейшим лабиринтам и коридорам. Сначала молотобоец, затем дерьмоед. Ой, постойте! Я снова ошибся, затем величайший сын партии. Другое дело, что величайший сын партии обязан страдать за народ во всех своих проявлениях. Только невеличайшие сыны партии тусуются в распределителе. Их совесть давно подохла, их честь ничего не стоит, они не человеки, но роботы. Даже само название говорит в пользу роботов. Самодержец, секретарь, президент... С таким языком не суйся в народ и не выпячивай жопу, которая в шрамах.
  Замполит он из величайших товарищей. От иглы до станка, от станка до чернильницы, от чернильницы до трех больших звездочек. На десять миллионов гражданского населения сюда добирается один или два. Партийных печатей столько налеплено, что комару отдохнуть негде, тем более клопу присосаться. И все-таки это не распределитель. Мы вспомнили, распределитель распределяет себя. Я знаю, что я распределяющий благосостояния целой вселенной. За мной не только право первоочередного выбора, но неограниченное право во времени и пространстве. Понадобилась одна машина, а выбрал двадцать одну. Присмотрелась одна квартира, а приспособил сто пятьдесят, или по домику в каждом более или менее стоящем городе. Залюбовался одной статуэткой, а положил в карман Эрмитаж. Это не про нашего товарища. Хороший парень у нас замполит. Да не очень хороший с позиции кое-каких компетентных органов. Вкалываешь, сколько положено, а грязными лапами не хватайся за что неположено. Напоминаю, если не догадался, про неположено. Партия непогрешимая, партия всеохватывающая, партия выше вселенной и прочей тупой лабуды, что может тебе показаться еще выше, чем партия. Нет, твой показушный призрак не выше, но ниже. А выше всех партия.
  Наконец, проехали. Подличать разрешается, лгать разрешается, прелюбодействовать и убивать на все сто разрешается. Опять же если для партии. А распределят тебя соответственно. Одна подлость, один пряник. Одна ложь, другой пряник. Одно прелюбодейство, пряник под номером три. Одно убийство, пряники сладостной горкой. Главное, слушай приказ и не отвлекайся по мелочам. Если усердствуешь, соответствуя приказу, ни в коей степени переусердствуешь. Но если пошел супротив, то можешь горы свернуть, а никаких тебе пряников. Плетка, решетка, пуля, граната. И не играет значения, какой еще коммунист, буржуй, демократ или сам президент пошел супротив приказа и партии.
  - Горе ты мое горькое!
  А еще попался чудак с тремя звездами. Партия оценила, народ отблагодарил, страна не забудет. За три звезды хорошенькая квартирка. Вот и сиди в этой самой хорошенькой квартирке. Подбирается женушка вроде кошечки или шлюшечки. Если совсем невтерпеж, шлюхствуй с женушкой, но до определенного момента. Только глаза закатились, со всей непартийной работой заметано. Это гнилое дело пускай доведет до конца твоя женушка. Она шлюшечка, она в своей области профессионал, как доводить до конца несущественные проблемы великих товарищей. Только не будь чудаком с большой буквы. Жизнь для партии, силы для партии, энергия туда же и сам ты весь партия. Я повторяю, не будь. Женушка за тебя кончает, а ты в квартирке, которая пряник. Или еще не дошло? Какого черта изволил плодиться?
  - Горе ты мое горемычное!
  Сам теперь в курсе, что не туда завернул замполит. Если не на распределителе, струйка тоненькая и пряники наперечет. Один дали, а больше не ожидается. Для одного товарища много, но для всех мало. Хочешь, чтобы для всех, сократи с новым ротиком старый ротик. Родился сыночек, пускай умрет бабушка. Родилась доченька, пускай дважды умрет. Ах, мы какие идейные! Зачем не укокошил старенькую? Все равно для общества человек бесполезный. На работу не ходит, партийные взносы не платит, даже партийный билет потеряла. У нее партия в сердце. Это у молодых в голове, а бабушка чувствует сердцем. Для застарелой партийной любви любая бумажка точно какашка. Возьмет да и подотрется. Это ты прочитаешь, что на бумажке написано. Может крамола какая и выпад врага. Бабушка не прочитает, она старенькая не только по определению. Захотелось подтереться, знать будет так. И никто не остановится перед антипартийной мерзостью и святотатством.
  - По морде! - так говорит бабушка.
  - Лом, кувалда и морда! - опять говорит.
  А у тебя горе, а ты все равно чудак. Пресмыкался, холуйствовал, выворотило живот, и кишки унавозили знамя вместе с портретом Маркса-Энгельса-Ленина. Где твои задолжавшиеся товарищи. Да за такое должны, должны и должны. Ты их облагодетельствовал, а они считают, что облагодетельствовали они. Ведь могли оставить в дерьме и не спускаться на землю с вершины распределителя. Но приятно рыгнулось в процессе распределения, и не совсем чтобы плохо спустилось, что вышло наружу. Если бы ты побольше спускал, а не бабу свою набивал, никаких претензий к распределителю. Другие товарищи не лучшим образом устроились после распределителя, однако не набивали, что малолетки и накипь. Для всего существует предел. И негодяя сначала перевоспитывают, прежде чем пристрелить. Вот послушай перевоспитательную речь, вот стань иным человеком, непохожим на себе прежнего, вот раскаяние и умиление, а затем пуля.
  - Пилой по печенкам! - это опять бабушка.
  Господи, что там произошло?
  - Тачкой по заду, - снова она.
  Господи, ничего не понимаю.
  - Топор в брюхо, - а тебе и понимать нечего.
  Это уже Надя:
  - Я такая старая, почти древняя. Скоро на рухлядь возьмут, стану противной поганкой и плесенью.
  Она и точно поганка. Родитель старался, родитель на горло коленями встал. Во-первых, покуда родил. Во-вторых, когда прокормил. В-третьих, когда растреклятая сука окрепла и выросла. Теперь кривляется, теперь вонь:
  - Вот скажу, все скажу...
  И для чего опять мерзкая сука?
  Не тревожь понапрасну родителя. Мать предупреждала две тысячи раз, не тревожь. Мать у тебя глупая, но более чем ты умная. Отец заработался, отец отдыхает, отца обманули. Ну, понимаешь, не Вася Петров и не Петя Васильев его обманули. С Васями или Петями еще справиться можно. Обманщик и крепче и круче. Ну, оступился мужик один раз, это с Колей. Ну, оступился второй, это с Надей. Но за каждый раз столько, столько и столько. Может, хватит обманывать? Может, пряник пора? Расхитителей пряников миллионы. Не заслужили, но пряники есть. А тебя разводят и добивают за мелочь из самых смешных, за то, что ты оступился.
  Мама глупая, но она умная:
  - Ты же знаешь, думает денно и нощно родитель, как подыскать жениха.
  Надя умная, но она совсем охренела:
  - Нет, не знаю.
  Это что еще за фокусы:
  - Если отец думает, значит будет жених.
  А Надя в слезах:
  - Нет, не будет.
  И поди ее разбери, молодой офицер не нравится. Вот если бы немолодой офицер на пенсии, так нечто подобное запрещено по совершенно пустяшной причине. Немолодой офицер есть статья, а молодой есть деревня. Умнее с немолодым офицером бездельничать в городе, чем с молодым миловаться в деревне. Все-таки город не самый маленький, называется Ленинград, напоминаю для непонятливых. Ты меня разреши от девства, а я тебя разрешу от всего остального. Будешь в постели, что трупик, а на работе, что орлик. Я тебе и детей принесу, и семью соблюду, и глазки закрою, когда придет пора подыхать. А от тебя совсем ничего. Город, работа и то самое, что за работу, плюс пенсия. Но главное, чтобы никакого навоза, никакой романтики на сеновале, никаких безлунных ночей и безоблачных вечеров. И вообще ничего такого, на что горазд папа.
  Надя протерла сухие глазки:
  - Вспомни, мамочка, какой отвратительный выбор у папы.
  Вот же поганка, совсем оплевала родителя. Родитель за твое будущее пострадал. Тем более за прошлое и настоящее вместе взятые. А ты его оплевала. Более отвратительного вкуса невозможно представить! Только козел выбирает, а враг предлагает! Есть вкус человеческий, а есть замполитовский! Как натянешь сапоги, до печенок пропах армией! У замполита на глазах сапоги, а вместо сердца кучка сапожного крема! Это уже не пройдет ни в какие ворота. Мамочка и та не выдержала, хотя в душе возможно и согласилась. Но попробуешь в том же духе, рухнут ворота.
  Надя сделала слишком чувствительную паузу:
  - Только папа способен из тысячи тысяч кандидатур выбрать нечто обезьяноподобное, нечто бестактное и непристойное. Только папа под пьяную руку готов обольститься кривой, стопроцентной дурехой, с рожей гидры, талией хрюши, характером осклизлого гада.
  И мама покорена.
  - Знаю, - она не может сопротивляться.
  - Не спорю, - она твоя от кончиков пальцев до кончиков пальцев.
  - С тобой будет иначе, - она ей богу твоя.
  Однако же мерзкая Надя:
  - А я не знаю, что будет.
  И громко хлопала дверь.
  Папины хлопоты, папины беды, папа допустил ошибку, может единственный раз, если поставить на непростительную ошибку. В конечном итоге, не спрячешься и не удавишься, не отмахнешься и не сорвешься, вникая в детали. Да кто не знает про папину блажь? Всякий знает, всякий в курсе, всякий здесь разобрался, а вот благодарности нет. Разрешаю привести старика, а можно и молодого, черт подери! Ну, этого симпатюшного счастливчика в лейтенантских погонах и новеньком кителе. Черт с ним, уговорили, пускай молодой. Обещание обещанием, а все равно ведь не можешь. Надя мерзкая, но не совсем еще дура. Кто может, давно уже смог. Намедни, позавчера, позапозавчера и всегда. Он не потрох, он смог. А твой папа ля-ля из Кремля. Черт возьми, заговорили про Кремль. Оттуда распределитель, оттуда все беды.
  
  
  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  
  Папу уволили. Не то чтобы, как какого-то завалящегося щенка - уволили с почестями и партийным апломбом. Сам командующий пожал ему руку:
  - Дорогой, Василий Иванович, сколько лет вы трудились на благо отечества, выкорчевывали укоренившееся зло из робких, непостоянных душонок, насаживали добро на место исторгнутых плевел.
  Про командира части даже не упоминаю. Он присутствовал при рукопожатии и умилялся. Его, конечно же, допустили к руке во вторую и третью очередь, но только не к руке командующего. Хотя и это большая честь перехватить кое-какие капли из вторых или третьих рук, пока их не облобызали и не обтерли более шустрые, наглые и молодые засранцы. Недаром так долго потряхивал командир своего бывшего замполита. Раз дорвался, значит дорвался. Ах, до последней пылинки! Ох, еще что-то осталось! Ух, чтобы после меня совсем никому! Настоящий мужик. Может командующий такое рвение и не заметил, а может заметил, а может на карандашик, чтобы когда-нибудь при случае и ввернуть в личное дело. А может не только командующий? В конце концов, вот еще залетный гусь из столицы. Долго ждали, не залетал на коммунистический огонек. Нынче оперился и залетел. Здесь вам не простой замполит, здесь столичная марка. Он над всеми замполитами замполит, и над чукчами, и над чурками, и над чухной. Короче, над всеми:
  - Эх, Василий Иванович, зачем вы нас покидаете в неподходящий момент? Ведь не истлел еще порох, способны стрелять, не промахиваясь.
  Хитро, конечно, подъехал. Сразу видно, что гусь и сразу, что из столицы. Столичные штучки умеют так завернуть, вроде сам виноват, вроде не они тебя съели или свалили, а сам себя наказал по полной программе. И еще умеют с такой прозорливостью, такой нежностью, такой жалостью, что точно чувствуешь, задолбали без мыла столичные штучки:
  - Сколько врагов вокруг, радующихся вашей отставке и жаждущих вашей отставки. Сколько негодяев на страже и сколько еще поднимут свои негодяйские головы. Как там новая власть, справится или нет? Как оно будет при новой власти?
  Ну, точно гусь, вот сейчас загогочет, и точно загоготал. Глазки масляные, лапки ничего не выражающие. Руку трясет, а вроде бы и нет. Это не рукопожатие офицера, но точно столичное рукопожатие. Со стороны и крепко и цепко, а на самом деле нет ничего. Одна видимость, одно придурство, если хотите, постыдный обман. А может, уже ничего не хотите? Если подобные люди обманывают, они уже не обманывают, они просто выполнили долг. У того парня один долг, а у них совершенно другой. Залетел, приложился и отвалился. Главное, как со стороны. Может, на данную минуту посмотрела страна. Может, вселенная глазенки распялила и опять посмотрела. У нас лучшая страна во вселенной. А вселенная без нашей страны только пакость и дрянь, ну, то же самое, что страна без гусей из столицы.
  - Как оно как?
  Товарищ говорил всевозможные нежности и под конец прослезился. Папа тоже не выдержал. На какой-то момент он простил своего приемника, известного подлипалу, подкапывателя, махинатора. Надо же, тихий какой! Надо же, скромненький! Глазики в полик, зубики на замок, ушки торчком. Все время слушает, все время с личиком Иисуса Христа, все время девица красная. Знал бы папа, что под таким личиком и под такой девицей спряталось. Вроде бы, знал, исходя из синусоидальной функции трапециидального гиперпростанства. Возможно, догадывался на основе предыдущей флуктуации в разряженной атмосфере над городом. Но до конца не верил. Не хочется, вот так очаровавшись разочаровываться в единый присест. А хочется дальше и дальше выстраивать гиперпространственное множество из положительных фактов и навсегда очаровываться. Я еще сильный, я еще могущественный, я породил подлеца... Теперь поздно, в заднице папа.
  А папин приемник не выпал из общей обоймы:
  - Я только робкий и восприимчивый ученик, твердый последователь Василия Ивановича, истинного коммуниста, истинного ленинца, истинного патриота и человека...
  Слов не хватает. Подкапывал гад, закладывал гад, вынюхивал гад. Не все у нас гладко, зато многое гадко. А на гадком фундаменте можно карьеру построить от одного полюса и до самой правильной звездочки, чтобы пропала чужая карьера трехзвездная и до противоположного полюса. Не люблю подобный расклад, даже если он входит в правило человеческой жизни. Не вовремя породил, не вовремя воспитал, не вовремя разогнал замполит подхалимов и гадиков. Не углубляюсь, чем дело закончилось. Может оно с соответствующей моменту прибылью, а может прямой дорожкой в канаву. И остались от всех порождений, воспитаний, разгонов не то что слова, но словечки:
  - Милый, Василий Иванович. Всегда и везде был ты верен заветам партии. Везде и всегда продвигался к заветной цели, предрешенной вождями партии. А еще прокладывал пылкой грудью дорогу для выступающих позади. Не жалею грудь! Что мне раны? Что мне удары врагов? Лишь бы получилась дорога, лишь бы "которые позади" шли легко и свободно, и несли знамя партии.
  Ну, этот разговорился в отличие от предыдущих товарищей. Мало-мало не перегнул бутерброд с балычком. Хотя и гад, но зеленый. Еще привыкать к должности и погонам, еще есть шанс получить в морду. Шанс, конечно, крохотный, но он есть. Замполит даже улыбнулся. Я говорю про бывшего замполита с приставочкой экс. Он не надеялся на подобное продолжение банкета. Ты зелененький еще бы годик-другой подождал, пока по своей воле отправят более правильного офицера в отставку. А ты и на подобную мелочь не годен, если в определенном месте закапало или в неподходящий момент засвербило. Неужели не догадываешься, как зажимают зелененьких? Буль, хлоп, по ушам - и ты быстрее меня в экс-замполиты.
  - Я поздравляю...
  - Я уважаю...
  Короче убрали товарища.
  Затем выступала разная мелкая сошка: главные специалисты, начальники отделов, начальники подотделов, руководители подразделений и прочие, прочие, прочие. Стола не хватило для наиболее ценных подарков. Магнитофон, часы, сервиз, еще золотые часы, еще сервиз в половину первого, рыболовные снасти, дачные принадлежности, столовый набор, опять сервиз на троих... Черт подери, если это не рог изобилия, так что же? И для каждой ценности Адрес:
  - Командир части выражает глубокую теплоту и признательность.
  - Сотрудники политотдела поздравляют с заслуженным отдыхом.
  - Технические работники надеются на переход в очень скромные, но технические ряды.
  - Просто сослуживцы с глубоким почтением и любовью...
  Кто-то не поленился взнуздать пегаса:
  Верное сердце,
  Крепкая рука
  Выдали перца
  Кодле врага.
  Вывели в люди
  Роты труда.
  Мы не забудем
  Вас никогда.
  Вроде бы комсомольцы с идейными рожами промаршировали по сцене, размахивая кумачовыми флагами, суча хлипковатыми ручками. Получилось очень эффектно. Треть зала скромно сморкалась в платок, а сам замполит изображал постоянно, что потерял карадашик под председательским столиком:
  - Спасибо, дорогие.
  А затем еще блокнот потерял:
  - Спасибо, единственные...
  Торжественная часть, как полагается, переросла в грандиозную пьянку. В первый вечер гуляли залетные командиры и их подхалимы. Степенно так, благородно с разрешенными дозами. Одна стопочка, пол стопочки, четверть. Один бутербродик, одна икринка, три четверти. Одно яблочко, одна восьмая, одно зернышко. Противно смотреть, но условия вечера соблюдены. Мы гуляем, мы наслаждаемся, мы не побрезговали, что это отравленное или загаженное дерьмо, мы вообще ничем не побрезговали. Это, конечно, не наше. Так в Москве не питаются и не гуляют. Вот если вы попадете в Москву, тогда вы узнаете, как оно надо в Москве. А здесь только четверть, одна восьмая, пушинка и зернышко.
  Короче, скучный был вечер. Лишний разок не повернешься, лишнего слова не завернешь. Нет, вы не думайте, что можно там пернуть, обгадиться или рыгнуть. Упаси боже, не искушай несчастного, не придирайся со своими глупостями. Глупостей в нашем мире более чем достаточно. Пролетела муха, а командующий подумал, что ты виноват. Почему не согнал две роты на избиение мухи? Какого черта не подсуетился до медицинской стерильности и покойницкой чистоты? И вообще, какого здесь черта? Может быть, командующий и не думает. Может, он замечтался, отвлекся на гиперпространственные проблемы и не заметил. Занимательный разговор между ним и начальником замполитов. То есть разговор из одних прилагательных. Но ты думаешь, он заметил. На то поставлена столь значительная величина, чтобы заметить. Не для такого как ты, конечно. Командующий если докладывает, то куда следует. А куда не следует, он не докладывает. Ты в данном процессе совсем посторонний товарищ, может объект для доклада, а может субъект, на которого шьется дело. Из-за мухи, или пятна, или вообще какой ерунды. Ты думал, так просто гуляет командующий? Нет, он совсем не просто. Всюду глаза, всюду уши и много чего интересненького, о чем простому смертному рассуждать не положено. Глаза замечают, а уши слушают, чего вы там начудили.
  Соответственно диалог под надзором командующего:
  - Василий Иванович.
  - Александр Степанович.
  - Как жена? Дети?
  - Хорошо. Ваши как?
  И далее каканье без просветов.
  Оно не так, чтобы надоедает, но приедается. Все мы мужики русские, если желаете, питерские, и в славном городе Ленинграде сумеем за шиворот завернуть. Родина на это смотрит с должным смирением. Разговор шестиэтажный интереснее пятиэтажного, а семиэтажный куда интереснее. Здесь не институт благородных девиц. Но кто разберется, откуда командующий. В наших кругах таких не выращивают. И в сопряженных с нашими, и в сопряженных с сопряженными. Значит, кто его знает? Сиди, какай, взгляд в переносицу. На три часа не напасешься законопослушания или не хватит хваленой твоей выдержки, но даже двух часов многовато. Сорок минут, сорок одна, максимум сорок две. Вот и откланялись столичные гости и все остальные залетные. Доставай скорее стаканы:
  - Сашка!
  - Васька!
  Хотя постойте, оно рановато. Первый вечер испорчен. И вино кислое, и душа жидкая, и под правильным впечатлением, где не из последних представителей твоя и моя Родина с очень большой буквы. Пока не изгадилось впечатление, нечего ожидать от первого вечера. То есть хорошего мало, а удовольствиев ноль. Ты побывал на вершинах, куда не каждый день попадают такие, как ты. Сегодня нечто особенное, сегодня сам коммунизм. Вот мы разговаривали, что есть коммунизм, а вот на него посмотрели. Не знаю, кто вышел довольный, а кто не совсем. Если в конечном итоге это и есть коммунизм...Да ладно, ребята, чего вам еще? Погрустнели, скорчились, ей богу сплошные духовники, надуховившиеся за счет Родины.
  Наконец, второй вечер. Он наш, он армейский, он для своих. Москалям болт и неприличный жест от Москвы до самых до окраин. Командующему с кисточкой или хвостиком хорошо пройтись по вселенной. А чем ты лучше, чем я? Да ничем. Вот оседлаю четвертый стакан, и окажешься хуже. Нос твой не нравится, уши твои опротивели, зубы точно вставные. Вот оно что! На муху наехал, чтобы ее отхренячить зубами, ну, которые вставить забыл, как положено. Поэтому не пою, не жую, а главный враг муха. После пятого стакана вообще нет командующего. Сашка-Васька хороший боец, а Васька-Сашка еще лучший. За таких молодцов готов поучить воронцов. Хотя и сам не понимаю, кого готов поучить. Убери свою закуску, она для настоящего парня, что грязь и отрава. Ах, называется это икра! Засунь ее в задницу. Можешь командующему засунуть или тому гусаку, что устраивал треп на моих и твоих нервах. То есть это крылышками треп, а вообще он резидент иностранной разведки. Все говорят, что прирожденный москаль. Но мы то чувствуем, где прирожденный, а где резидент. Крылышки затопорщились, гусь гугнявый, значит засунь, и закроем дискуссию про москалей хотя бы до следующего стакана.
  Вот вам второй вечер. Доброе время, настоящее время, если не против, время героев. Негерои давно отвалились, они после первой официальной "попойки" сюда не заглядывают. Они чего-то там со своими перьями и своими бумажками. Они все резиденты. Додавим стакан, ну пресловутый шестой, седьмой и восьмой, затем поднимемся этажом выше, затем прихлопнем их маромойскую шайку. Никакой слабины, они шайка. Или считаешь, там не одни маромои? Не только считаешь, но веришь? Никто не сомневался, это мужик. Бабочка ломается, бабочка кривляется, бабочка ножки расставила и улетела. Нет, в нашем обществе бабочки не нужны, чихать на их ножки. А если еще не чихать, значит блевать. Мы ребята культурные, и город у нас нормальный. Вот москали некультурные. Каждый знает, что представляет москаль. Ну, а кто не знает, могу на ушко. Бе-е-е. Теперь молодец, теперь знаешь.
  Отсюда весь замполит. Вместе с народом, внутри народа, на сто процентов народный герой. Первый вечер, второй, четвертый, двадцатый. Есть еще дочерние предприятия. Над нами Москва. А мы над Мурманском, Петрозаводском и Сыктывкаром. Еще в ажурных кружавчиках область. Неужели про область забыл? Нет, не забыл, не пытайтесь запутать хорошего парня дешевыми трюками. Область за номером два. Впрочем, второй номер почти что первый. Надо кое-куда закопаться и кое-где оторваться. В Мурманск не надо, тем боле в Петрозаводск и так далее. Или последние брюки снимаю, а торжество дней на сорок затягиваю. Но ленинградская область - святое. Гонцы, бойцы, удальцы. Всяк оттуда из области. Крутишься, хрюкаешься и хлопаешься по закрытым частям и чертовски таинственным ящикам. Здоровье железное, однако чего-то оно потеряло на данном отрезке вселенной. Начинаю заговариваться и закручиваться. Еще пол месяца на опохмелку, еще отходняк. А вот когда прошел отходняк, наконец, самое страшное. Уснул замполит, а проснулся черт знает кто:
  - Пенсионер!
  Или того хуже:
  - Заднее место!
  Привилегий много. Квартплата, льготный проезд, санаторий, мать ее, пенсия. Но все равно зудит сердце. Какие-то жалкие привилегии, стариковские, снова мать. Вот если бы... но не договариваю, чего еще если бы. Распределитель закрыт, и закрыт для тебя, мой прекрасный товарищ.
  Кончилось время жатвы.
  
  ***
  Вика теперь часто плакала.
  Не дом, а гадюшник. Один человек нормальный среди притаившихся гадин. И как же он далеко! Повторяю, далеко-далеко вкалывает за троих, с него тянут денежки. Давай сюда, сюда и сюда. Гони на то, на то и на это. Не спрашивайте, какие гадины тянут. Если бы все упиралось в гадские денежки? Денежки не самое главное для семьи. На хлеб хватило, и ладно. Но гады считают, что самое главное. Они считают, они тянут. Чего к дуракам прислушиваться и на дураков ориентироваться, дурак в любом варианте неизлечимое существо. Быть дураком опять же болезнь, с которой сражаться и бесполезно и вредно. Бесполезно для дурака, а вредно для самого сражающегося, какой бы он ни был непотопляемый воин. Попробовал оказать помощь, а получил по ушам. Сиди себе тихо, жри водку.
  У Вики дурацкие слезы.
  Она не спорит, она знает, какие слезы дурацкие, но остановиться не в ее силах. Единственный приличный человек на работе, можно сказать, выполняет свой долг, не взирая на самое обыкновенное гадство. А что еще тут раскудахтались? И кто открыл варежку и прогавкал про гадов? Кажется, данная тема закрыта пару семестров назад, плюс во все стороны торчат гвозди. Ничего подобного, не надо нам заливать, что заработанное у тебя отобрали. Не абы как, но для твоей пользы его отобрали. Ты совсем маленький, тряпка и мусор на коврике. Зарабатывать не очень умеешь, а тратить вообще не умеешь. Правильно три рубля не истратишь, только нагадишь. Зато мы умеем. Мамочка твоя, она точно умеет. Копеечка к копеечке, рублик к рублику, сам удивился, какая великая польза. А баба твоя вовсе расслабилась, она не мамочка в любом варианте и не надо с нами в таком подозрительном тоне выпендриваться. Чего не отдашь твоей бабе, ошибка на ошибку, сплошное недоразумение. Глазки выкатила, за порог выскочила, вместо молочка несет чемодан шоколадок. И чего это у нее с головой на всякие сладости? Мамочкину кашку вывалила в окно и нажралась конфет, чуть не лопнула. А какая была сладкая кашка! И не время пускать слюни на почве дилетантского самообольщения. В другой раз за бабой не уследил, она надерется, что самая шлюха последняя, или потратит все деньги на тряпки.
  Господи, о чем это мы! Правильное коммунистическое общество с его правильными ценностями не принимает вульгарный глагол "надерется", тем более, если в нем такие правильные тряпки. Деньги потратить на них практически невозможно, тем более, если очень захочется. Не знаю, по какой причине, но правильная аксиома правильного коммунистического общества в том, что невозможно потратить деньги на тряпки. Даже такие неправильные деньги, которые зарабатывает один неправильный Коля на правильной коммунистической работе. Повторяю для неверующих в чем аксиома. Только не надо тыкать в мамочку пальцами. Мамочка знает, что неправильная баба может разобраться с любой аксиомой и каким-то совершенно фантастическим путем обойти само общество и внести совершенно неправильный вклад в те самые никому не нужные тряпки.
  - Ничего не хочу, - слезы из глаз.
  Снова притворство, сплошное двурушничание, мамочку на таком не поймаешь.
  - Так-таки ничего, - ухмыляется ласковая.
  Мамочку, видит бог, не поймаешь вообще ни на чем. Она разобралась в любой ситуации. Она в курсе, какая правильная семья в правильной коммунистической квартире пустила правильные корни. И любая материя (читай "тряпки") должна транслироваться на благо квартиры. То есть на благо всей вышеозначенной красотищи, а не в карман одной единственной особи, которая и так ужасна, вне зависимости от того, есть или нет у нее тряпки. А, следовательно, закрыли вопрос. Сиди и не порти нам воздух.
  - Или может позвать бабушку?
  Что еще за ерунда несусветная? Что толстомясая дура задумала? С какой опять-таки гребаной сосенки открыла свой пакостный ротик? Вы не думайте, что на этом мы успокоились. Вика поступила неправильно на начальном этапе, следовательно, мы обязаны рассмотреть вопрос до конца и получить стопроцентный ответ, а при чем вообще бабушка? И чего привязались всякие олухи? И чего на старость наехали? Бабушка как бабушка. Из квартиры редко выходит, если не дачный сезон. А сейчас не сезон. Значит бабушка точно мебель и тараканы на кухне. Она ведет себя тихо, можно сказать ненавязчиво и с достоинством. Я к тебе не хожу, ты ко мне не ходи. У тебя комната, и у меня комната. В твоей комнате нет телевизора, а в моей есть. В твоей комнате нет радио, а в моей сколько угодно. Поэтому и не хожу. Врубаем телевизор, накручиваем радио - из одного динамика одна информация, из другого другая. Как оно у молодежи называется, не важно на данном этапе. У бабушки оно называется культурой. Без культуры все мы проститутки и дуры. Ты супротив культуры не прибедняйся. Пускай культура своим порядком распространяется в наше будничное некультурие. В дачный сезон, можешь и некультурие осеменить, но в период подготовки и отдыха только культура.
  Теперь догадались, бабушка не таскалась на кухню каждые две минуты, чтобы не замараться развратом, пошлостью, негодяйством и прочее. Есть своя комната, есть своя чашка, варенье, печенье и шоколад. В комнате есть замочек, а от замочка есть ключик. Сунул ключик в замочек, закрылся, забаррикадировался - и наслаждаешься правильной коммунистической действительностью на русской земле. Ничего развратного, настоящий коммунистический образ жизни, лишенный пошлой окраски. Разве что маленький штрих из буржуазного быта, в комнате отсутствует плита и присутствует проблема с горячим чаем. Можно решить проблему через пионерский костер, но дрова остались на даче. Можно воспользоваться цивилизацией и кипятильником ватт на тысячу, но бабушка старой закалки и не уважает всяк эти бисовы штучки. А если и уважала бы, в комнате сказывается отсутствие водопровода.
  Вот вам первое припятствие и первая точка соприкосновения с окружающей сволочью. Это водопровод. Еще туалет, если не научился выбрасывать отходы в окно. Но остановимся на первой точке. Отсюда начинается истинное искусство самопреодоления и самоконтроля. Выглядит примерно так: жесткий взгляд, каменное лицо, осанка статуи, шаги робота. И таким манером на кухню. Шлеп. А на кухне всегда полно тараканов с человеческой мордой. Можно произвести вылазку ночью, когда человекоподобные твари отсутствуют, а настоящие тараканы присутствуют, и затариться необходимой материей на текущие сутки. Но это трусость. А кто сказал, что струсила бабушка? Шоколад на губах, печенье в ушах. Снова шлеп, и чтобы тараканы корчились под шлепанцами, и чтобы в первую очередь корчилась Вика, самый большой, самый гадкий и пакостный таракан. Или опять не согласны?
  Вот вам картина номер один. Вика не железная и не каменная, она не умеет самоопределяться как робот и медитировать с непогрешимостью статуи. Быстренько пробежали, быстренько сполоснули, быстренько выплеснули, все что угодно, лишь бы оно быстренько. В общем-то не ее стиль. Сказываются неправильные отношения с чаевницей, тем более с шоколадом на старых губах. Ненависть, подозрительность, страх, неверие в завтрашний день и основные принципы нашей морали. Повторяю, более чем неправильные, некоммунистические отношения, не имеющие ничего общего с нашей правильной и чертовски разумной системой, где страх уничтожили еще в сорок пятом году, а ненависть лет через двадцать или чуть позже. Так что не надо здесь распинаться, как буржуазные пережитки переходят в навязчивую идею.
  - Зачем ты покинула комнату?
  В самом деле, зачем? Если вот так боишься, не выходи в коридор, не прислушивайся к каждому шороху или потустороннему звуку, не имеющему ничего общего с воплями твоего тупого ребенка. Никто тебя не вытаскивал из твоей комнаты. Никто, кроме твоей гнусности, основанной на маниакальном желании пощекотать нервы:
  - Бабушка крадется...
  А нервы уже никуда не годятся:
  - Бабушка склонилась над детской кроваткой...
  А в каждом шорохе своя доля правды:
  - Бабушка точит нож...
  И Вика неслась по коридору, опрокидывая чего опрокидывалось и задевая все остальное, чтобы воочию убедиться, что нет бабушки.
  
  ***
  Следующий номер - полковник на пенсии.
  Пока выполнялись скромные обязанности замполита, был нормальный товарищ и обаятельный человек. Никаких неуставных отношений, пока существовала работа. Солнышко еще не взошло, а замполит на работе. Солнышко давно успокоилось, но это не повод, оставить работу и бросить на произвол судьбы родину. Домашние тапочки, газета, стакан чая, кровать не боле чем нагрузка к беззаветному служению родине. Дослужился товарищ, все силы отдал, так храпит, что заглушил Лешины визги и вопли, зато цветет родина. И чувство такое хорошее застоялось в груди, и сон такой человеческий после твоих непомерных трудов, и мысли во сне не о чем-нибудь, только о родине. А просыпаешься, нет ничего. Где моя работа, черт подери? Где моя родина? И как оно тяжело себя переламывать в старческом возрасте? Больше того, переламывать дважды.
  Теперь ответ на вопрос. Один из переломов может быть положительным и благополучным, но второй никогда. Старичок не такой бодрячок по большому счету, кое-чего ему не хватает во всех отношениях. Старичок бодрится, старичок прикидывается, старичок кулаками заехал в широкую грудь. Грудь у него широкая, зато неупругая. Упругость пропала, пока прогибался для родины. А сегодня прогнулся, и кости зашиб. Другой раз прогнулся, и кости в сплошное крошево. Снова заехал... Не обольщайтесь, после третей попытки место на кладбище.
  Хотя и вторая попытка не очень. Почему бы не остановиться на первом этапе? Выгнали из кабинета, переквалифицировался на работу, домой не спешишь, изучаешь своего Маркса с его женой Лениным и свояченицей Энгельсом, история кое-как движется. Предполагалось, не будет Истории, а она есть с той самой большой буквы. Плюс еще сверхурочные, плюс пример молодежи. Если бы только продлился пример и никаких дурацких этапов. Выгнали с работы, пришлось переквалифицироваться обратно. А дома точно проснулся. Что это за мерзость? Что это за грязь? На каждом миллиметре пространства пеленки, пеленки, пеленки. В период первой переквалификации этого не было. Оставил квартиру не в лучшем виде товарищ полковник, но, кажется, в надежных руках. По крайней мере, койко-место за выдающимся умом современности. И утром, то есть перед работой, можно было пройти в туалет, рассидеться и проштудировать материалы съездов, сколько положено и сколько захочется. А затем пройти к умывальнику и уничтожить следы предыдущего мероприятия. В период следующей переквалификации под номером два как будто чужая квартира.
  Папа не из нервных. Но самый крепкий товарищ не выдержит, особенно если он старичок. Удар с кабинетом, удар на работе. Вот еще третий удар, ваши дурацкие и отвратительные пеленки. Мы не нищета, мы не тварь подколодная. Ну, обгадился маленький дерьмоед, пускай полежит, оно полезно, как в воспитательных целях. Пол дня полежит, в следующий раз не сразу обгадится. А если не может лежать, сообразуясь с пожеланиями более старших товарищей, так заворачиваю все это дело покрепче и в мусоропровод. Нечего застирывать и развешивать многократно использованные пеленки. Повторяю, вонь нищеты от пеленок. Для офицерской невестки подобная проблема из несущественных или несуществующих. В мусоропровод. Смело выбрасываем, когда все закончится, я оплачу. Ах, не поверила, что оплачу? Ах, от пенсионера какой еще прок среди космических кораблей и великих свершений? Но все равно, твою маму, выбрасываем. Тебе приказали, руки по швам, да кто ты такая? Здесь кончается наше честное человеколюбивое общество, а за ним начинается всякая человеконенавистническая погань.
  Дальше руки врага. Хорошего человека и истинного защитника родины не оставляют в покое, но добивают, чтобы он никогда не поднялся. А то происходит невероятное, вроде забыт, вроде выброшен бесповоротно, и вдруг вспомнила родина. Оно происходит, если способен еще побороться с врагом, оторвать ему руки. А если разбитый и уничтоженный вражеской мощью боец опустился на дно? Тогда и ты потерял свою жизнь, и родина прогорела на радость врагу. А враг он известный товарищ. Всякое средство желанное в его извращенных руках, если вредит против родины. Навредили пеленки, они средство. Навредила детская песенка, и опять средство. Ребеночек не только ночью поет, а уволенный замполит и ночью храпеть не в силах. За день на диване загубил столько ценного времени, растратил такое количество духовной энергии, что почти потерял себя самого на пути к коммунизму. А там отвратительная, хочу добавить, преподлая сволочь, без сна, без отдыха, без надежды на нечто большее. Только песенка вражеского малыша, только всепроникающая вонь от пеленок.
  Цель достигнута, как вы понимаете. С каждым часом, каждой минутой и каждой секундой превращается разжалованный герой в обыкновеннейшего зануду. И речь у него такая, что просто позор для истории, не то что с маленькой, но с самой микроскопической буквы:
  - Ох, опять и за что эта грязь?
  Ощущение жуткое:
  - Кто оставил, кто подложил?
  На душе собаки и кошки:
  - И зачем, и по какому праву вшивая тряпка?
  Враг может торжествовать. Речь у бывшего замполита невнятная. Больше срывается на шипящие звуки и невразумительный клекот, чем развивается в нечто возвышенное, тем более человеческое. Такое ощущение, что угодил в яму, где задержался на целую вечность и, между прочим, пропал. Если бы выход из ямы находился под неослабеваемым контролем твоей партии, а вместо этого какой-то неконтролируемый вход. Губы дергаются, лицо перекошенное. Никто не слушает, только шастают чокнутые придурки без должного почтения и вообще непонятно зачем, если их не очень-то звали. Вика шасть, Надя шасть, мамочка на полусогнутых, и бабушка что королева. Да заткнитесь вы на минутку, да постойте по стойке смирно, открыв рот, и что-нибудь такое из скорой помощи с концентрацией мысли. Папа уверен, что концентрация есть, просто она убежала от всей вашей склоки и суеты. Но дать ей немного времени, и мысли придут, и слова, и послушная речь, и апломб замполита.
  - Не секрет, что взяли невестку из милости.
  Да хотя бы на данной основе можно построить настолько великую речь, что не уточняю насколько. Милость, милостыня, милостынька. Черная энергия, исходящая во всевозможных пропорциях от невестки займет среди менее значимых тезисов основополагающее место. Здесь же вражеская рука и вселенское зло. Другие товарищи просто фантомы или послушная материя, напитавшаяся чернухой через невестку. Все силы на источник. Вот разберешься с чернухой, значит, исправятся остальные товарищи. По глазам видно, они готовы исправиться, но черная энергия или черная материя здорово привязалась через первоначальный материал. Милостынька, милосердие, благодеяние. Бывший товарищ полковник и нынешний пенсионер, как единственный заступ против всего черного и единственный проводник всего светлого во всех существующих ипостасях. Внутри бывшей экосистемы по имени товарищ полковник это дело приятным образом сосредотачивается. Ну, вы в курсе, товарищ вроде конденсаторной установки против всякого развращающего и разрушающего элемента, как бы не выглядели смехотворно его потерявшие величие мысли:
  - Взяли невестку из грязи в нашу семью.
  Он заметил, откуда грязь. Он представляет статус семьи, являющийся по Энгельсу основной ячейкой коммунистического общества и предназначенный все по тому же Энгельсу вывести общество на недосягаемые вершины. Если семья наша, значит лучшая, значит русская, значит на все сто процентов. Здесь не развращаешься, но облагораживаешься особенным образом. Грязь из тех, которая пачкала, отмывать ее поздно. Что всосалось, то не отмыть даже с применением наукоемких технологий передовой коммунистической мысли и под напором передового опыта коммунизма. Но новый налет чистоты всегда в самый раз. Если взяли в семью, значит в ответе за твое прошлое. Я не утверждаю про будущее. С будущим у нас определенные проблемы, когда замполит на заслуженном отдыхе, но за прошлое даже такой замполит, даже из бывших с полным основанием возьмет и ответит. Больше того, он согласен пойти дальше, он согласен чуть-чуть заглянуть в настоящее и заняться твоим воспитанием, которое приобретает с его приходом совершенно другую окраску. Скажем так, это будет праведное воспитание. И тут на месте еще одна речь из уст замполита:
  - Традиции нашей семьи существовали в течение многих веков. Они останутся сегодня прежними и непоколебимыми. Каждый, пришедший извне, с ними сроднится, построит на них свое будущее. Выбора нет. Или будущее, как положено в нашей семье, или могила.
  Возможно не высший уровень, но без полковничьих лычек сойдет:
  - Человеческие отношения построены на беспрекословном подчинении более глупого существа более умному и более младшего более старшему. Это не мы придумали, это опыт русской земли. Младшее существо всегда глупое. Но каждый день, проведенный в обществе под руководством старшего существа, приводит младшее существо в сферу ума и повышенного интеллекта. Один день, одна капля ума. Два дня, две капли. И не думайте, что нескольких капель достаточно. Для обезьяны или собаки возможно и так, но для человека ума не бывает достаточно. Тем отличается человек от собаки и обезьяны или от какого иного животного, что совершенствует ум. На первой стадии мало, на следующей больше, на следующей еще больше. Опыт человечества не вмещается в голове одного человека. Но столетний старец, несомненно, умнее двадцатилетнего мальчика и тридцатилетнего юноши. Он вместил много опыта других старцев, он умнее. А мальчик и юноша пока на начальном этапе. Они обязаны не разбазаривать, но только вмещать опыт. Опыт старцев есть опыт родины, то есть бесценный клад, получаемый молодежью от старшего поколения на каких-то странных условиях, то ли из милосердия, то ли из милости.
  Слово "милость" вошло в обиход в доме:
  - Кормим...
  Оно примазалось к любой ерунде:
  - Поим...
  Оно выпирало из каждой щели:
  - Одеваем...
  И как благородный финал:
  - Все из милости...
  Благодетели разворачивались на полную катушку. Только Вика (негоднейшая из поганок) не принимала их милосердие. Маленькое женское сердце вместо любви, вместо теплого, нежного и благолепного чувства источало поток желчи:
  - Передавить бы вас всех!
  За желчью шли слезы.
  
  ***
  Добрая мамочка, нежная, ласковая! Что там не говорилось о ней, есть только капелька в море или какой-нибудь недорезанный микрокосм на просторах более чем бесконечной вселенной. Хватит отмазываться словами. Прошу вас, родные мои, выбросьте к черту слова, они совершенная отсебятина и несправедливая мелочь. Или не надоело вариться в бутылке без горлышка, разбирая по винтикам неразборное существо, для работы с которым пока не созрели. Повторяю, не все так просто на данной стадии. Простота хороша на защитниках родины, но не на защитницах. Защитницы в отличие от своих более упрощенных товарищей иногда защищают, иногда защищаются, иногда нападают, но чаще они в состоянии между защитой, нападением и чем-то еще, о чем пока не известно.
  Мы договорились, величина постоянная, если не выше, то, по крайней мере, надежнее величины переменной. Ты заметил врага, а он оказался другом. И что за истерика? Если заметил врага, пускай будет враг. Дружеские отношения с врагом невозможны. Ты представляешь, что ожидать от врага. Он свирепый, он подлый, он самая невыносимая плесень на теле отечества. Если не ты его, значит он тебя, когда придет время. Как не притворяемся, как не умиляемся, личина сорвана - враг всегда враг. Это друг не всегда друг. При определенных условиях, обеспеченных попустительством определенных товарищей, каковые расслабились в неподходящий момент, получается переменчивый друг. Метался, метался и перестал представлять друга. Но враг ни в коей степени перестал, у него в каждой клеточке тела и в каждой крохотной язвочке неприятие именно к тебе, как к врагу. То есть ты хороший человек, а он враг. Но для него ты ни в коей мере хороший, но только объект нападения, подлости и свирепства.
  Теперь мамочка. Вставили эпитеты "добрая", "нежная", "ласковая" и успокоились хотя бы на десять минут, чтобы не очень тошнило. Мамочка недолюбливала невестку, как может недолюбливать всякая женщина "маленькую мерзавку, укравшую сына". Это нелюбовь вечная или стопроцентная. Упадут горы, высохнет море, рай смешается с преисподней, а сера окрасит лазурные облака или вылущит солнышко. Ничего вечного, только одна нелюбовь. Полагаешься на нее или не полагаешься, никакого значения. Маленькая мерзавка почти большая мерзавка. Каждый день, каждый час, каждый миг степень мерзавки увеличивается и мерзкая пыль на нее оседает. Но все равно, мамочка или свекровь ненавидела ненавидимое, зато обожала обожаемое. И она обожала внука.
  Глупо, конечно. Раз решил ненавидеть, так до конца будь перед собой справедливым, а с другими будь честным. Внук опять же частица невестки, следовательно, очередной предмет ненависти. Ненавидишь целое, пускай туда же валяет частица со всеми ее потрохами до самого залежалого атома. И совесть твоя чистая, и разум твой девственный. Размахнусь, ударю, прибью ненавистный предмет по всем правилам русской натуры. А тут какое ударю, тем более размахнусь? Если удар в одно место, то кто доказал, что отдача в другое? Разорвешь грудь невестке, вышвырнешь мерзкое сердце ее, растопчешь ногами. А как же вот этот маленький? А как же он беззащитненький? Возьми мою грудь! Но он не берет, сами понимаете, по какой причине. Возьми мое сердце! Но он не позарился. Старческая грудь, старческое сердце. К величайшему сожалению величайшей на свете поборницы справедливости это не машина для деторождения и детопитания. Вот та невестка и та мерзавка она точно машина. Со скрежетом зубовным признаю неоспоримый факт подобного превосходства всего неправильного и бесполезного над самой пользой. Из груди капает, а внучка радует. Неужели не ясно, какой занимательный будет внучок? Неправильным барахлом нализался, можно и для бабушки, ну, которая мамочка, кое-чего отвалить. Крепкими пальчиками за кончик носа. Теми же пальчиками за очки. А еще в самое ухо:
  - Ба!!!
  Свекровь таяла:
  - Меня больше всех любит.
  Свекровь верила:
  - Прямо на моих руках. Так и растет, так и тянется...
  И оттирала скупую слезу:
  - Вылитый Коля.
  
  ***
  Милый ребенок имел все шансы соединить такие неподходящие, такие непримиримые в антагонизме сердца, как у невестки и ее второй мамочки. Начало было положено. Две противоположные величины, два антагонизирующих поколения, две раздирающих страсти, но цель одна. Вы представляете, великая цель, всепоглощающая и всепрощающая. На нее можно сто тысяч раз положиться и все равно мало. Есть желание, чтобы было много. Главное, есть такое желание. А раз оно есть, становится более чем человеческой цель. И вышеупомянутая степень "более" она в любом варианте степень ребенка.
  Я не уточняю, как страдала молодая антагонистка при действиях старой. Ах, ребенок покинул кроватку! Ах, он ползает на коленях! И это не его колени и не мои. Ах, он может упасть! Но он не упал, и не упадет, не надейся. За ним два глаза, две руки, две ноги, одно сердце устроили наблюдение, как за высочайшей драгоценностью всех времен и народов. И еще два глаза и все остальное застыли в неменьшем восторге. Молодая антагонистка страдает. Но и старая не из соломы делалась. Старая опять же страдает:
  - Прогоню дураков.
  Ей так тошно, так скучно, так гадко:
  - Только я и внук. Только внук и я будем вместе.
  Но не спешите, товарищи. Обоюдное страдание сближает не только в чужой, усеянной звездами и развивающейся вселенной. Его надо выплескивать, им надо делиться, для него необходимо построить дворец, или на худой случай карточный домик. Но оно во всех вариантах почти святыня из самых святых. Не заметил и сблизился. Опять же не невестка тебя сблизила. Как и раньше, дрянная невестка, полная невыносимой подлости и коварства, с хищной душой и предательской мордой. Зато осталась святыня, которая требует приближения близкого к близкому, а страдать опять-таки вместе:
  - Сегодня такой беспокойный.
  - Наверно, животик болит?
  - А может, зубики режутся?
  - Может быть, режутся.
  - Не позвать ли специалиста?
  Я еще ничего не сказал. Женщина существо бестолковое, заваренное на эмоциях, трехгрошовой истерике и такой шелухе, что должно быть больно и тошно. Ждать от нее нечего, упаси господи. В лучшем случае подходящий материал для лукавого и сатанинское отребье. Женщина не умеет бороться, чтобы до конца и навсегда получить результат, без возвращения к исходной точке. Вчера враг, сегодня друг, завтра возможный враг, а возможно и друг. Ты не представляешь, что представляет собой завтра. Но сегодня обе женщины почти достигли идиллии, по крайней мере, они картинка. У младшей такой вдохновенный взгляд, у старшей такой умилительный. У этой поза мадонны, у той чисто материнская поза. Я не допытываюсь на последнем этапе, кто из них эта, кто из них та. В любой момент могут перемешаться и перемениться поза мадонны и поза женщины-матери в зависимости от того, кого ковыряет пальчиком Леша.
  Дальше политический аспект:
  - Только бы политика не на здоровье ребенка.
  А вот не согласен, очень попахивает эгоцентризмом. Страна в опасности, родина на грани экологической катастрофы, необходима всеобщая мобилизация. А две антагонистки, старая и молодая, разделались со смыслом "опасность". У них рассвет, у них эйфория, у них игрушки и пряники. Нам хорошо! Ох-ти как хорошо! Такого не было никогда! Это чудо! Это вселенское чудо! Но постойте, мои расцветающие и эйфорирующие особи, пока не время вколачивать родине гвозди. Вот если бы на нейтральной земле, где-нибудь на необитаемом острове, среди камней и цветов, среди чужеродной травы и деревьев. Тогда ничего, тогда на двести процентов согласен. Но в нашем отечестве нет, хоть свистни и тресни, и развались на самые крохотные кусочки. Еще не разбиты враги, еще не задавлен империализм. Империализм оголтелый, как вы понимаете, а враги извращенные. Ты хоть по горшкам распластайся, никакой идиллии, никакой эйфории. Я повторяю, нет, нет и нет! То есть, нет места для постоянной любви и для сближения женщины с женщиной. Для чего-нибудь порочного место есть, а для чего-нибудь светлого ни за какие коврижки. Вместо сближения злоба. А после злобы пороки. А после пороков еще кое-что. Ну, вы догадываетесь, что. Ах, не догадываетесь? Ах, подскажу. Была тут некая лапушка под номером три. Теперь уже точно догадываетесь, была еще Надя. И самое время переместить пороки и злобу на неповинные плечи младенца.
  - Наплодили ублюдков! - естественный выпад.
  - Недоношенный скот! - еще тоньше и лучше.
  Вышеозначенная свистулька не только за интеллектуальные методы борьбы. Ее неинтеллектуальные методы слабее мамочкиного интеллектуального прорыва над бездной, но против физических методов есть определенные возражения и можно до определенной стадии побороться. Мамочку окрутили, мамочка за физиологию взялась, а физиология покрепче, чем интеллект. Физиологию можно выдавить только физиологией, если вы помните, чему вас учили в школе. Во-первых, крик. Чем громче ты закричала, тем громче этот засранец. Может ему кажется, что нашлись конкуренты, и он старается перекричать всяк и каждого. А может не кажется. В определенных условиях более или менее существенная фишка "может - не может", и вытекающие из нее выводы. Хорошо, когда в истеричном припадке засранец. Во-вторых, сквозняк. Еще лучше, чем предыдущий номер. Форточка здесь, форточка там, стихийный порыв воздуха, если хотите, воздух перемещается согласно закону природы от одной щели к другой щели, и никто не виноват, кроме маленькой гадины, которая опровергает природу. Вот бы ее простудило, чтобы сразу за упокой. Но не надо мне строить глазки. Надя не стерва какая, выстраивающая свою систему сопротивления на позициях высшего уровня. Для Нади достаточно низшего уровня. Вот бы так прихватило, чтобы вырос в конечном итоге дебил, и до смерти на шее позорных родителей. В-третьих... Но успокойтесь, здесь уже действует мамочка.
  - Ах ты, сука залетная!
  На интеллигентную мамочку не похоже, зато очень горько:
  - Ах ты, жирная морда!
  Значит, для нее стараешься. Значит, все для спокойствия честной семьи. Значит, против гадины и засранца. Но как опутали, но как закружили, но как извратили честного и нормального человека. Господи, больно смотреть, на что похожа теперь мамочка:
  -Ах, ты догулялась с мальчишками!
  Сама бегает, сама затыкает щели, все закрывает и закупоривает, чтобы в комнате душняк и отрыжка. Не человек, но робот слетевшая с катков мамочка. Не робот, но зомби на пороге правильной старости. Не зомби, но шизоидальное нечто или ничто вместо мамочки. Грустно, обидно, ничего не поделаешь. Физиология окончательно вытеснила идеологию. Надя кусает округлые локти:
  - Наплоди-ли-ли-ли...
  Красавица, куколка, бутончик, розанчик. А дальше бессмысленная череда прилагательных, вызывающих такие же бесполезные корчи. Что кричи, что стучи, что ломайся и задыхайся, вывод напрашивается со всей беспощадностью соответствующей моменту. Такая здоровая и настолько слабенькая пошла молодежь. Такая разумная и опять же хиленькая на русской земле молодость. Никто не защищает, никто не поддержал, никому не пожалуешься. А как пожалуешься? Вокруг одни лицемеры. Зачем лицемеры? Вокруг отвратительные ханжи. Разве скажешь в открытую, задавим ублюдка. Нет, ни за что не скажешь, пускай от единственной фразы твоей зависит величие русской земли, судьба целой нации и народа, сама твоя бедная родина. Лицемеры размудохаются, а ханжи развоняются. Я знаю, они против ублюдка, ибо они порождение правильной коммунистической системы на пороге ее загнивания и распада. Бабушка, папаша, да и мамаша, черт подери! Мамаша залила глазенки, сегодня смола на ушах. Но завтра? Завтра другие глазенки, другая смола и другая мамаша. Ах, как бы добраться до завтра! Ох, как бы дойти до него! Против более чем отвратительного лицемерия, против такого же невыносимого ханжества. Чтобы никаких сегодня, чтобы завтра, завтра и завтра. А так, сколько не беснуешься, сколько не вытаскиваешь отвратительный сор из избы с самыми отвратительными ошметками, дальше тупость, идиотизм, безысходность. А еще полное отсутствие простой человеческой морали:
  - Спелись, голубчики.
  Надя в агонии:
  - Упустила момент, так упустишь жилплощадь - и может вообще никогда не удастся выскочить замуж.
  
  ***
  День за днем, месяц за месяцем, мир летит, взрывается и разваливается. Нет, чтобы постоял на определенной позиции или задумался над самой малой дилеммой в пространстве. Почему бы и нет? Это мгновение прекрасное, а то отвратительное. Эта надежда всесильная, а та однобокая. Этот всплеск ослепляющий, а тот беспросветный. Берем счетчик, устанавливаем стрелку, то есть устанавливаем только на "прекрасное" мгновение, "всесильную" надежду, "ослепляющий" всплеск, чтобы никаких других уровней. Наконец, повезло. Мы получили мгновение, надежду, всплеск того качества, которого нам хотелось. А прочее качество мы отодвинули в процессе работы. На несколько месяцев, или дней, или вообще неизвестно куда, но видит бог, сегодня дилемма другая, а всякую хрень отодвинули. Долой "отвратительное" мгновение, "однобокую" надежду, "беспросветный" всплеск или выброс энергии как всякую хрень. Есть же мера вещей, или снова решили, что нет? А я уверен, что есть. Человек в рабстве, его пытают, человека почти изничтожили и низвели до уровня отвратительнейшей букашки. Кажется, так обошлась с человеком работа. Именно она родненькая и веселенькая, именно она наехала на человека. А человек Коля.
  Не спешите, товарищи. Если один за всех отдуваешься, ты не резиновый, а жизнь не малиновая в очень ласковых крапинках. Вас так много, а одного так мало. Вас прорва, а наоборот рожки да ножки не самого лучшего качества. Вы чертовски прилипчивые, а я не совсем отлипчивый, хотя на определенном этапе попался в ваши тенета. Такая жизнь не по мне. Сгоняй! Принеси!! Разгреби!!! Никакого отдохновения, тем более морального удовлетворения не приносит нечто подобное, то ли жизнь, то ли работа. А следовало бы. Восемь часов забирает работа, двенадцать, четырнадцать. Трудовое законодательство, записанное на качественной туалетной бумаге, против четырнадцати и двенадцати, оно за восемь часов. Но по своей воле ты можешь двадцать четыре часа гонять, приносить, разгребать, и никакая торкнутая овечка не придерется. Тем более, что сопливому мальчишке нечего требовать от качественной туалетной бумаги, когда родина требует. Вот подотрешь сопли, вот излечишься от юношеского максимализма и дебилизма, вот тогда и посмотрим.
  Тем более ты мальчишка. Нацепил на себя чужие погоны "отца". Ты еще не отец, не заслуживаешь самое почетное звание из самых почетных в нашей вселенной, лишь потому, что в какой-то момент расстарался и сделал ребенка. Ты не больше, чем безответственное животное. Ну, понимаешь, то самое, что девчоночку трахает, и не в ответе за это. А отец он в ответе, черт подери. Если трахнул, всегда за такое желает и может ответить отец. Больше того, его ответственность правильная, в некоторой степени согласующаяся с существующей обстановкой, с методологией и идеологией правящей партии, с запросами нашего дорогого отечества и даже с международным положением нашей страны и в соответствии с Женевской конвенцией. А тебе такое в голову не приходило, мой ласковый? Девчонка твоя не иголка. Она не теряется, а скорее прокалывается. Раз прокололась, может нечто подобное вытворить снова и снова, и ежегодно. Настоящий отец понимает саму фразеологию "ежегодно", то есть обращается в сторону правильной государственной политики, прежде чем распускать безответственные сопли в кровати. Если хотите, настоящий отец с расстановкой и разумом трахает, чтобы никаких незапланированных на текущую пятилетку проколов.
  И не надо меня укорять в произволе против самой человеческой природы, якобы созданной господом. Во-первых, нет господа. А во-вторых, это никакой произвол, но машинный обсчет нашего с тобой благосостояния и существования. Родина отметила, что есть "наше" в ее понимании или по существующим документам с подписью и печатью. Себя одного может ты обеспечил. Много ли надо? Хлеба кусочек, яблочка корочка, пара носков на четырнадцать лет и рубашка на сорок две стирки. Но родину не обеспечил в который раз. Больше того, ее разбазариваешь и растаскиваешь, как настоящий мальчишка.
  Вот вам информация для размышления. На улице солнечно, тебе наплевать в твоем неуничтожаемом эгоцентризме. На улице пасмурно, всяко облокотился на существующую законность и правопорядок. На улице минус сорок, а никакой разницы с двумя предыдущими вариантами. Во-первых, работа. Во-вторых, работа. В-тридцатых, снова она. Молодежь перевоспитывается, только когда работает. В период отдыха молодежь развращается и до такой степени, что честному человеку подумать совестно, а бесчестному страшно. Вывод самый естественный. Время работы увеличиваем, а время отдыха сокращаем, и не важно, какая работа на позициях интеллекта и пользы. Чем более суетливая, тем более молодежная по большому счету работа. В кресле товарищи, принадлежащие исключительно старшему поколению, если конкретно, одни старики. За стариковский век насуетились и наработались старики, теперь дорабатывают. Точнее, за все прошлое зарабатывают, или пользуются тем, чего заслужили по праву за свой беспорочный труд и трудовые мозоли. Так что расклад у нас правильный. Старичок хрюкнул, и стольничек прикарманил. Старичок вякнул, и еще стольничек. Старичок изменил концентрацию воздуха... А ты за целковый сто километров на брюхе отгрохал и между ног твоих дырка, но результат останется прежним. Дырка у тебя еще свеженькая, быстро рубцуется и заживляется. Со старичком более сложная геометрия. При изменившейся концентрации воздуха существует надежда на летальный или другой нехороший исход. Вот откуда целых три стольника.
  Наконец, духовная сторона дела. Чем она меньше, тем лучше. Или точнее, духовная сторона в нашем правильном коммунистическом государстве та же работа. Ложишься с работой, трахаешься с работой, не добавляю про туалет, дорогу туда и обратно, завтрак и ужин. Про обед при самом сумасшедшем желании опять же не добавляю. Был бы завтрак, можно сто километров ползти без обеда. Не такой ты обжора и не такой греховодник. Грех чревоугодия есть отвратительный грех. Не чревоугодничай ни за что, отсюда потрясающая экономия государственного времени и твоего, пока еще малозначимого для нашей системы здоровья. Вот тебе предлагаю вместо котлетки, булочки, макарончиков включить телевизор. Там по телевизору духовная жизнь совершенно безвредная для работы. Там в духовной жизни наши вожди. Мы их избирали, мы на них понадеялись, они наши и делают то, отчего процветает работа.
  Грязью питайся,
  Сглатывай грусть,
  Ври-завирайся
  Пошлая Русь.
  В мрачной кринице
  Стухла вода.
  И не укрыться
  Каплей стыда.
  Только помои,
  Только дерьмо,
  В сполохах гноя
  Все отцвело.
  Кануло в лету
  Дурью мечты.
  Русь моя, где ты?
  Сгинула ты!
  Дальше реакция питекантропа. Человек интеллигентный, высокоразвитый и уважающий законы государства его породившего и воспитавшего, подобный человек подобным образом не реагирует. Он нацепил улыбочку, побрился или подмылся, он прислонился к древку красного флага. Ах, отобрали в последний момент красный флаг! Ну, все равно. Он за древко любой цветной тряпки. Не вышагиваю, но марширую. Государство марширует, а я за ним практически на полусогнутых лапах, если не получилось на брюхе. Государственный марш всегда праведный, а я самый праведник. Кто отказался от государственного мероприятия по личным причинам, тому самое время обратиться к врачу и получить квалифицированную медицинскую помощь. Для остальных продолжение программы. Крепите ряды! Взвейтесь кострами! На-лев-во и на-плеч-чо! Никто еще не задохнулся от беспробудного рабства. То есть при коммунизме не задохнулся. Хотя и в другое время у нас то же самое, если быть честным и не лизать жирную буржуйскую задницу. Нормальные товарищи не задыхаются, а ненормальные сидят в заднице. Ну, что про них говорить? На каждого ненормального хомут не наденешь и из каждого ненормального зайчика не сошьешь. Глазенки выпучил, затрясся и побежал:
  - На работу - с работы...
  Можно ускориться:
  - На работу - с работы...
  А можно и тормознуть:
  - На работу - с работы...
  Я не осуждаю Колю. Когда унижают семью, когда в слезах твоя Вика.
  
  
  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
  
  Давайте договоримся, я не первопроходец в литературе. Очень лестно услышать такие слова из уст моих критиков и злопыхателей, но, к сожалению, они ошибаются. Я ничего особого не придумал в бешенстве моего извращенного разума. Приемы самые повседневные, стиль более чем обыкновенный. Первобытные существа разговаривали так же в своих пещерах и с точно такой же энергией ставили свои незамысловатые закорючки. Первые более или менее разумные человеки сорок веков назад писали почти то же самое. Междуречье, Египет, Греция, Рим, Иудея. Впрочем, не надо. Насчет последнего литературного оплота древнего человечества я не совсем уверен. Иудейская письменность пока что в пеленках. Ее просто пытаются сделать древнее, чем есть. Вот и мы так-кие разумные, вот и мы литераторы. Но не будем придираться к деталям, по большому счету стиль у нас очень и очень похожий. Ибо он сама жизнь. Это только ублюдки придумывают некоторые нежизнеспособные приемчики из области пестиков и тычинок. Чтобы не было литературщины, сопутствующей жизни, пускай расплодится придуманное вранье. Придумывающий нежизнеспособную литературу а-ля Серебряный век не совсем обманщик, он скорее романтик. Для человека опять же понятная вещь. Желаю казаться лучше, желаю выглядеть интереснее, желаю всякого превзойти, кто не умеет как я и совсем не романтик в своем реалистичном дерьме и помоях.
  Но мировая литература на сто процентов из жизни. Даже библия, которая сплошь романтика и вранье. Зато среди рафинированного вранья проглядывают истинные нравы богоизбранного народа или народца, это как вы пожелаете. Прежде всего, народ обманщик. Разрешается не просто обманывать, но обманывать до смертоубийства и абсолютного истребления всего рода вплоть до седьмого колена. Во-вторых, народ кровожадный. И одна смерть в понимании цивилизованного человека - трагедия. А для библии тысячи смертей, что понюшка табаку или стакан водочки. Если не убиваешь, у тебя крыша поехала и твоя человеческая ценность ниже самой низкой библейской отметки. А если убиваешь, тогда из правильных маромоев, из наших. В-третьих, блудилище на пепелище и гимн разврату в наиболее извращенных формах. Если не догадались, все нами принимаемое за разврат здесь принимают за святость. Можно трахнуться со столетним батюшкой, а можно с матушкой. И вообще самую прелесть в разврате застолбили столетние старички, в крайнем случае, те, кому стукнуло восемьдесят. В-четвертых, старость как высшее достижение всего богоизбранного народа. Молодой индивид не имеет места, покуда не постарел до определенной отметки. Его и слушать не следует, а побить весьма вещественными камнями и кишки на ремни порезать богоугодное дело. Зато со старостью начинаются совершенно неподобающие нормальному человеческому существу отношения. Вой, кошмар, всеобщая затошниловка. Вот скончался старик. Ах, как бы его да обратно из гроба.
  Я не продолжаю. Романтизм древних по самым скромным меркам наиболее скромного из наиболее скромных товарищей есть реализм. Недаром библия теперь суперкнига. Ибо она самая-самая-самая. То есть самая мрачная, самая развратная, самая старческая. Греки и римляне оставили после себя потрясающий мир молодежи. Иудеи оставили отвратительный мир стариков. Русские сумели объединить то и это, хотя даже на современном этапе верится с трудом, что такое возможно. Для русских не так чтобы мир молодежи и не так чтобы мир стариков. Для них салат с винегретом и компот с помидорами.
  В-пятых, молодая девушка впитала капризы шизнутой бабки. Красится, кривляется, не сомневается. Ты всегда неправый, а я всегда правая. Ты всегда маромой, а я всегда нет. У тебя прыщик на лбу от твоей тупости, а у меня прыщик сам знаешь в какой части тела. В-четвертых, старичок с замашками молодого студента. Я и так могу, и вот так, и наперекосяк гораздо лучше чем ты в твоем пеленочном возрасте. А кто сомневается? Может оно и может в некоей степени осовремененный старичок, а может ему приснилось, когда изгонял ветры. Ленин, партия, коммунизм. Еще пионерский костер, комсомольские регалии, рука президента, салют президенту, сам президент. А не пора ли забить глотку? В-третьих, оно точно пора. Государство у нас молодое, а идеология старая. Ленин как Иисус Христос, партия заменила во всех ипостасях разжиревшую православную церковь, идеология как младшая падчерица религии. Нет, не ругайтесь, религия отринула коммунизм, потому что он отпинал ее между ножек, но могла бы продвинуть, если бы Ленин не покусился на место Христово. Во-вторых, очередь. Она смешалась на современном этапе, она из старых и молодых особей. Старые выталкивают молодых, а молодые не выталкиваются. Старые в крик, что якобы их выталкивают, а молодые не реагируют, как положено в данной ситуации, сообразуясь с историей русской земли и самой русской правдой. А дальше мы соглашаемся, молодые что старые. И это последний пунктик нашей России.
  - Ах, ты! - три точки.
  Нет, не ругайтесь по пустякам. Вы еще недоразвитые несмышленыши, вы не дошли до той стадии, где понимаешь вечное круговращение жизни и отражаешь все тобой понятое на грязных обрывках бумаги. Кто понимает, точно уже не ругается. Его не следует уговаривать и останавливать. Никаких точек, ни трех, ни двух, ни одной. Он дошел до начала круга, если вообще существовало такое начало, и повернул в обратную сторону. А ругающийся не дошел. Просто истерика, просто чувственный взрыв на развороченных капищах очень бесстрастной и потому беспринципной вселенной. Навалили от вашей вселенной могучую кучу добра или как там оно называется. Навалили, чтобы не опорожниться ни при каких условиях, а очень хочется опорожниться, то есть больше чем очень. Пасть, что клоака, и оттуда не только слова, но точки, точки и точки.
  Я не выдерживаю:
  - Хватит!
  В душе накипело:
  - Заткнитесь!
  Пора и честь знать:
  - Грош вам цена!
  Видите, до чего довели. Разговаривал про литературу, а теперь я сам заругался. А может, цены никакой нет? Что-то не так с головой в той самой бесстрастной вселенной, которую мы обругали. Хрюкнуло, брякнуло, понеслось. Античные повороты и библейские извращения. Это не шутка, не глупость, не бред. Вот если бы античная почва, столь привычная высокоразвитому человеческому существу, облагородила твои и мои ножки. Но почва скорее библейская. Грязные души, грязные рожи, похотливая грязь и животный разврат невероятнейшего пошиба в любых извращениях. Эта земля заболела, эта земля более чем заразная для тебя человечек, эта земля почти труп. И каждому ясно, что в зараженной и заболевшей земле, что на протухших корнях и на трухлявых стволах не родятся здоровые ветви.
  
  ***
  Самый обычный вечер. Коля пришел с работы. Сбросил ботинки, надел тапочки, заглянул в комнату. И почувствовал, что-то не так, что-то случилось.
  - Вернулся, черт подери?
  Несколько слов, чтобы понять саму философию прихода с работы, упирающуюся в некоторые маленькие хитрости с чертовски закономерным итогом. Маленькая ложь предваряет большую ложь, там, где ей место. Маленькая недоговоренность вытягивает почти извращенную определенность из предсказуемого источника. Малейшие уколы и мельчайшие конфликты, как преддверие чего-то большого, можно сказать, отвратительного и страшного. Вы не пророки, не ясновидящие, не шизофреники. Но будущее оно из прошлого, тем более из настоящего, которое гораздо ближе, чем прошлое. Каждый нормальный и слаборазвитый организм понимает, что есть настоящее. Если шагнул в правую сторону, значит, на шаг отодвинул левую. Если рванулся вперед, значит, назад стало глуше и дальше.
  Коля растерялся:
  - В чем собственно дело?
  Выражаясь словами стороннего наблюдателя, прецедент назревал, не взирая на некоторую видимость семейного благополучия и согласия. Да и что это за благополучие, если тебе плохо, а ты прикидываешься будто тебе хорошо? Таким благополучие не бывает. Ты только обманщик, примазавшийся к чистым помыслам честной вселенной. В животе пустота, в голове жижа, в груди кошки и крысы, если не соглашаетесь, именно так выглядит гнусный обманщик. Необходимо в первую очередь сделать полный живот и пустую голову, а грудь очистить для легких и сердца. Но с этим у нас проблемы, вполне предсказуемые на определенном этапе и абсолютно неразрешаемые впоследствии. Ты золотник своего собственного "хорошо" в период, когда "плохо". Это не то же самое, что придавили крестом. Все-таки крест несется с надеждой на лучшее в будущей жизни, скажем, на царствие божие или на тот усмешающий балаган, что придумали мармои для нас русских. А за тобой ничего не несется. Только глупое "хорошо". Ты доволен, когда совсем недоволен, не только по определению. Ты счастлив, когда вовсе несчастлив во всех развороченных тобой эмпиреях и ипостасях. Ты сытый, богатый, здоровый в то самое время, покуда на самом деле голодный, бедный и вовсе слизняк.
  И Вика какая-та не такая:
  - А ты ничего не заметил?
  Нет, я не отчаиваюсь. Отсюда одна сторона твоего бытия, можно добавить, всплеск перед бурей. Как же так, спросите вы, дорогие товарищи? Да вот так! И рабы просыпаются, и маромои ломаются, и русский в пивном угаре вздохнет, чтобы почувствовать в себе русского на полную катушку без маромойских приколов. Я сказал глупость, но вы не заметили, следовательно, не обиделись на то, чего не заметили. Слишком легко ненависть или глупость становятся праведным чувством, а доброта становится злобой. Две минуты назад полная гармония с существующей природой и окружающими тебя кучами мусора, три минуты спустя не умиляешься и не восхищаешься. Что-то с тобой ненормальное получилось. На работе придурок, дома дурак, между работой и домом та самая пресловутая куча и никакой, между прочим, отдушины. Там начальник за горло, здесь супруга за зад. Там товарищи поперек спины сапогами и грязными тряпками, здесь снова супруга.
  И поехало:
  - Почему такая зареванная?
  Спросил скорее из вежливости, получил в морду:
  - Твоя мамаша, твоя драгоценная и неподражаемая любовь приложила здесь пальчики.
  Остановок не будет:
  - Почему приложила? Вы же с ней в дружбе?
  Думаю, правильно напоролся товарищ:
  - И что за дружба такая, совсем охренел? Откуда знаешь, как называется дружба? С твоей-то тупостью, при твоей толстой коже.
  Разборки минут на пятнадцать. Сам удивляешься, неужели такой нежный ротик способен выплевывать в таком количестве маловразумительные существительные и не более вразумительные прилагательные. Про какие-то три копейки. Про какое-то мыло и мыльную пену. Про старый носок в водостоке, к тому же несвежий носок. Впрочем, сам напоролся товарищ:
  - И что?
  Еще пятнадцать минут:
  - Ничего.
  Представляю, какое у них "ничего". Грязь кувыркается, носки кружатся, вроде утопленники, мыло соскользнуло под ноги, и ты поскользнулся в последний момент. А, поскользнувшись, ты ничего более умного не придумал, как закопаться и утонуть во всей этой грязи. Нет, никаких фактов, только эмоции.
  - Неужели не понимаешь, как мне тяжело? Ты убежал из жизни, ты спрятался, тебя нет. Ты обманываешься, что есть, но на самом деле тебя нет, и не будет. То есть, нет в моей жизни. Неужели не догадаться? Работа не больше, как тихая и удобная норка, куда очень просто удрать и закрыть за собой выход. Чтобы ни один обезумевший вопль моего разбитого сердца не прорвался вдогонку.
  Господи, и это называется жизнь. Самая человеческая, может быть правильная. Из тех изменчивых вариантов, в которые мы не верим до определенной поры, чтобы спокойно прийти с работы, сбросить ботинки, надеть тапочки и заглянуть в комнату. Ничего страшного, только жизнь, смешная игра обезумевших человечков. Человечки меняются, человечки пинаются. Но после работы желательно теплые тапочки вместо холодного и подогретого выброса злобы, или возвышенная стряпня вместо большой-большой бадьи с грязью. Оно, конечно, не совсем чтобы правда. Каждый знает, как мы обманулись, и мы обманываемся на планете людей. А кто не обманывается, значит самообманывается. Чувствительная планета, глупенькая планета, обманывающаяся планета. Каждое утро ты просыпаешься с надеждой, но каждый вечер ты засыпаешь в слезах. Неужели не ясно, какие ничтожные слезы, и какая гиперпространственная надежда? Оно точно не ясно. Между первым и между вторым только ночь. То есть опять же успокоительное средство, где самое ничтожное ничто состыковывается с гиперпространственной мощью вселенной, а получившийся результат на крыльях любви спешит в неизвестность. Зато между вторым и между первым почти целый день, где происходит то самое, что превращает саму неизвестность обратно.
  Коля устал бороться:
  - Желаю тепла!
  Дайте ему тепла в большой миске. Неужели не заслужил хотя бы вот это? Неужели вся жизнь пошла прахом?
  - Желаю ласки и счастья!
  Доигрались, тупые мои. Какие еще нежности в период развивающегося коммунизма, когда страна находится на грани капиталистического безумия и некоторые безответственные товарищи готовы ее повергнуть в такое безумие ради своих мелочных интересов. Неужели не догадался еще, в чем состоит твое счастье? Ты не ребенок, беспомощный и бесполезный до определенной поры. Ты боевая единица, воспитанная в лучших традициях нашей системы. Ты не можешь отчаиваться или чего-то просить, тем более требовать на данный период, об особенностях которого нами уже говорилось. Вот ребенок имеет право. Повторяю, он несознательная единица. Когда-нибудь несознательная единица будет приведена в боевую готовность и получит свое право на счастье. Повторяю, то самое счастье, которое раздается по праву единственного рождения на самой прекрасной земле, в наиболее справедливом и праведном обществе.
  Так что остынь и послушай, чего предлагают другие товарищи. Варианты здесь разные. Не обязательно конфликтовать из-за мыла. Можно конфликтовать по любому поводу. Спички, иголки, большой таракан, тараканиха с брюхом. Ножницы, ножик, маленький тараканчик, дуршлаг, совещание дур, носовой платок, кашель и тряпка. А еще, если мордочка твоя масляная, а каша твоя постная, или наоборот. Любая сторона вопроса двоякого рода. Первый род много, а противоположный ему мало. Первый род расхитители, а другой отравители. И ребенок не так чтобы помогает выбраться из образовавшейся дыры, скорее противоположное средство. Расхищение против воли ребенка, а отравление все того же ребенка. Расхитители знаете кто? А отравитель, ну догадались, он снова оттуда?
  Господи, никакая сила не выдержит! Сутки, трое, четырнадцать, сорок четыре, сто шестьдесят. Та самая отрицательная энергия, о которой мы слышали из очень умных философических книжек, она накапливается в усталость, деформируется и трансформируется на следующем этапе в более или менее постоянную категорию, имя которой "злоба". Хорошо, когда получил категорию дома, а сорвал на работе. Бывает такая "рабочая злоба" на ту чертовски неправильную работу, что невозможно выполнить за пятнадцать минут, а родина требует выполнить. Солнышко вокруг ясное, птички вокруг зверские, сегодня тебе повезло. Остались один на один твоя "рабочая злоба" и эта тупая работа. А еще ясные звездочки в ясных глазах и счастливее всех трахнутый Коля.
  Стоп, отвали в сторону. Коля попробовал кое-чего поменять на доске:
  - Я сегодня добился...
  Его не услышали:
  - Не осуждаю мамаши твоей. В некотором отношении она умнее других, меньше кривляется и способна на добрые чувства. Дело не в этом, не осуждаю ее. Мамаша, кажется, любит ребенка. Что удивительно при широте такой узкой натуры, при всем эгоизме подобного монстра и недоразвитого существа. Черт подери, она любит! Но язычок ее больше, чем самый огромный ребенок. Придержи язычок, отруби язычок, перестань молоть всякую пакость.
  Опять слезы:
  - Уйми говорунью.
  А слезы горькие:
  - Покажи свою власть.
  А слезы трогательные:
  - Кто хозяин, ты или клопы?
  И светлый ангел не выдержит:
  - Какой ты мужчина?
  Коля попробовал разобраться с родительницей:
  - Одумайся, вместе живем...
  Зря попробовал. Получилось вообще ни в какие ворота. За такое дело умнее распять на гладильной доске или в жопу забить кипятильник. За такое тридцать три пули всего лишь детский подарочек на первое мая, а взрослое наставление ожидается танками, минометами, бомбами. То же мне моралист, то же мне умник нашелся. Твоего морализма никто не спрашивал, а ты с ним попробовал напрягаться в неподходящий период для нашей родины, чтобы опять доказать, насколько ты не мужчина, но мальчик. Послушай, мой дорогой, с тобой говорит мамочка. Тебя еще не было, а мамочка прошла через двести кругов ада, чтобы решиться на твое бесполезное существование. А вот посмотрите, теперь моралист! Давно ли жопой под стол? Давно ли с обделанными штанишками сочеталась морда придурка? Или страх потерял? Потому что унизили суки отца? Вытряхнули единственного защитника из военной формы и оставили мамочку незащищенной, оставили ослабевшей ее перед всякими гадами. Нет, не надейся, я мать. А он отец для тебя, даже если сорвали погоны. Он вечный отец и вечный наставник такого вот извращенца как ты. Я только шепну, и он прибежит, пылая праведным гневом и болью. Ах, не нравится, что прибежит? Да чего ты себе позволяешь, придурок и гад? Слышал, как мать закричала, как будто подбитая птица в ночи. Ах, как люблю я дурацкие штампы из сериалов. Что не поверил, щенок? Вот зашаркали тапки:
  - Скотина, уймись!
  А еще круче:
  - Мать убиваешь!
  А круто совсем:
  - Задавлю своими руками!
  Почему бы и нет? До рукоприкладства едва не дошло с вытекающими отсюда последствиями. У папы руки чесались, чтобы дошло, и никто не сумел предложить ему альтернативное коммунистическое решение, чтобы воспитывало и наказывало одновременно. И никто не мог помешать. Папа правильный, папа по домострою, папа всего только выполнил долг. Законы советские "за", мораль стариковская "за", суд истории стыдливо прячется за спиной предыдущих товарищей. Делай, что должен делать. Зачем успокоился? Зачем отступил? Ты не делаешь, но развратничаешь на осколках собственной развращенной семьи, что по определению твоих же любимых апологетов есть гнойный прыщ в здоровом организме твоего же любимого общества. Будь как дома, у нас в почете любой Бульба, даже из самых свирепых. Только отказник, отказавшийся воспитывать молодежь в духе правильных предков, у нас не в почете. Делай, черт подери! Или не будет тебе пощады на этом свете. Родина не простит твою слабость, родина отвернется как от паршивой овцы. Каждый камушек, каждое деревце скажут, какая ты, мать твою маму, овца и поставят вопрос, почему, между прочим, овца столько лет провела в замполитах:
  - Сгною.
  И никакого рукоприкладства:
  - Позор для всей родины.
  Хотя для Коли лучше удар в морду:
  - Как теперь жить?
  Вот заладил. На работе грязь, дома хлев. На работе параша, дома куда хуже. И что опять с вами, ребята? И откуда на вас столько новенького? Если бы вашу ненависть распространить по русской земле? Но не будем передергивать взятки. Сумасшедший дом, отвратительная работа. Шизонутые домашние, свихнувшиеся работники. Жить не могу! Жить не хочу! Жить много гаже, чем смерть! А кто выбирает дурацкую смерть? Я, я и я выбираю.
  Коля закрылся в сортире, обхватил руками бачок:
  - Ну, когда оно кончится?
  Тошнотворный комок застрял в горле.
  
  ***
  Вика купила кастрюлю: крохотную, эмалированную, с маленькими цветочками по краям и огромным, бросающимся в рыло цветком, аккурат посредине. Вика купила кастрюлю не для щенячьих забав, но кашку варить пресловутому Леше:
  - Вот тебе банка.
  И что дальше следует?
  - Э-ге, - мило смеялся любитель кашки, рассматривая покупку. Весело смеялся на нарисованные цветы и тот самый дурацкий цветок посредине.
  - Будет нам кашка, - добавляла довольная мамка.
  Пошлость какая-та. Один смеющийся мальчик, другая довольная девочка, и оба развеселились до умопомрачения. Куда умнее вытащить слоника или пупсика, чтобы над ними жирными пятнами вспыхивал смех. Если смех существует, ты возвышаешься над той пресловутой вселенной, откуда мы маленькие человечки не научились на пять секунд отрываться. Если смех возвышается, ты все равно на вершинах вершин и чертовски довольный. Для этого человечество придумало слоников, для этого предназначены пупсики. Как вы догадываетесь, они чертовски удачно подходят для личного пользования и для личного смеха в любых существующих и несуществующих экосистемах по имени человек. Покуда ребенок играется, мамаша его на вершине блаженства. Особенно если из очень дебильных мамаша. А если она не особенно глупая, то проберется на кухню в четыре скачка, чтобы в смешных цветочках готовилась кашка.
  Но остановились, товарищи. Человек скорее глупый, чем умный, и очень глупый, чем глупый. Правило номер один: ценные фетиши не показываем и никому не рассказываем. Правило номер два, чего показал, оно утратило цену. Если не выучил основные два правила, у тебя всегда неприятности. Я не говорю, жуткие и глобальные неприятности, но иногда достаточно самой ничтожной среди особо ничтожных хреновин, чтобы ножки торчком и поехала ломка.
  Вика из той компании, которую даром учили:
  - Это мой дом.
  И еще с апломбом:
  - Это моя семья.
  И еще наглее самой последней твари:
  - Здесь мое место.
  В таком случае проходи, не задерживайся, одолжи для товарищей пирожок, чтобы не выглядеть стервой. Ты поиграла с цветочками, и Надя здесь поиграла. Ты наварила всякой бурды, и Надя ее наварила. Ты для самого дорогого... А Надя, разве она не для самого? Твой крикунчик и пописунчик вряд ли отравится. День ото дня и толще и больше. Неужели не чувствуешь, в силу вошел? А Надя, возможно, отравится. Есть задумка, что оно так. Красота женская - мимолетное явление с нескрываемой горечью исследованное всеми поэтами всех островов, морей и континентов. Прилетела и отлетела твоя пресловутая красота, явилась и растворилась в небытие твоего пресловутого времени. А еще стукнула и придавила кое-кого, вроде харчок на асфальте. Кто не бережет красоту, ни в коей степени добьется положительных результатов. Но и кто бережет красоту, ни в коей степени застрахован от порчи. Он временщик, он все равно смертник. Хотя интереснее классический вариант борьбы против жизни и смерти. Ты боролся, ты попробовал самые несусветные способы, ты не сбежал до конца. Здесь почетная капитуляция, вместо трусливого драпа. Все силы на красоту, вся энергия на красоту, все средства туда же. Красота отступает, красота увядает, но ты до конца держал оборону. И за тебя воевали цветочки.
  Вику прорвало от бешенства:
  - Что это значит?
  В мгновение ока она прихватила кастрюлю, а в ней целебный состав для поддержания красоты, и врезала этой кастрюлей (читайте, составом) по морде красотке. Врезала так, словно выплеснула всю свою горечь, все обиды за прошлые годы.
  Коля тем временем блевал в туалете.
  
  ***
  Когда прибежала свекровь, на кухне кипело побоище. Стол лежал раком, посуда стояла боком. Все перекукоженное, искореженное и извращенное. А над столом две окровавленные самки вцепились друг дружке в башку, терзали и рвали, ну, сами знаете что, рвали и сеяли клочьями, и всяк остальное.
  - Прекратите! - свекровь не из мрамора. Кто виноватый, кто правый, господь разберет. Его дело не только зыркать и умиляться на богатенькие иконки, но пора и чего-нибудь стоящее принести для беспутного человечества. Значится так, мы здесь подумали на небесах, посоветовались и не пришли к единому мнению, потому что единого мнения не бывает. Зато тихий ангел спустился на землю, и этот ангел, как вы догадались, свекровь. Она правильная, она честная, она на стороне слабого и угнетенного, она против сволочи, гадов и угнетателей, она ангел. Прочие варианты отбрасываются, пока не поймали крамольную личность со всей вашей дрянью и не запихали дрянь в задницу. Так решилось на небесах, что за цветок, что за женщина! Мрамор не помешает сюда, при жизни памятник и так далее. А материнское сердце вещун. Сразу выявило слабого, сразу вычислило гадов. Если жирная мордочка в крови, если модная сорочка что тряпка, если повсюду волосы и не те, которые хвостиками... Я не продолжаю. Старая женщина в полпритопа разобралась, и лепит котлет из невестки.
  - Я приказываю!
  Вопль в пустоту. Вопящая бабская масса выкатилась в коридор, обмениваясь сочными оплеухами:
  - Шлюха!
  - Шваль!
  - Сучка старая!
  Ни с того, ни с сего заурчала вода в унитазе. Затем мгновенная передышка, скрипнула дверь, из сортира вылез заблеванный Коля.
  - Стойте! - самое время разнять вопиющее бабское месиво.
  Мамин кулак угодил в височную кость. И Коля отбросил кулак:
  - Мама!
  Старая женщина грузно рыгнула:
  - Ах, паршивец! Защищаешь свою простигосподи! А она убить, убить меня хочет!
  И плюнула в смертельно побледневшее лицо сына.
  Последнее, что услышал опешивший Коля, закрывая грудью жену, был истошный, необычайно правильный, необычайно четкий голос ребенка:
  - Не бейте!
  И еще один раз:
  - Не бейте папу и маму!
  Мрак окутал сознание. Стало гадко и больно.
  
  ***
  Молодые уехали. После случившегося инцидента совместная жизнь даже самая скромная, самая неразговорчивая, по углам, по кроваткам, была невозможной. Это не просто шутка, но жизнь. Мы многое вышучиваем и многим играемся, нас не интересует итоговый результат, но интересует процесс. До результатов всегда далеко, с какой не посмотрел колокольни. Точнее, кажется что далеко. Когда-нибудь, в другой раз, через тысячу лет... Я повторяю, оно кажется. Или себя успокаиваешь, чтобы не волноваться по пустякам или растрачивать накопленную с такой издевкой энергию. Всякое волнение вредно для пищи, которая в брюхе твоем. Пища есть первый фактор, очень важный и очень нужный. Она попала в брюхо, она вступила в реакцию с чем-то и кем-то, она не имеет права оставить реакцию на половине пути. Если сломался на половине, значит отрава из наиболее невыносимых, значит система летит на винты, значит апокалипсис и кризис, откуда не выбраться, как из какой-нибудь неразрешимой хреновины.
  Но молодые уехали. Горькое завершение самого обыкновенного дня в обыкновенных пупырышках такого же счастья. Ничего не случилось на любом повороте вселенной, когда закончился день, и стало понятно, что новый день не начнется хотя бы еще один раз по тому же сценарию. Молодые сложили пожитки в один, или два чемодана, в старый мешок, спортивную сумку и грязную наволочку. Никто не считал чемоданы, тем более грязную наволочку. Только последний придурок считает нечто вещественное и не собьется со счета, точно от этого "нечто" в прямой зависимости жизнь или смерть всего человечества. Единственная тряпка как положительная величина. Две тряпки и гадко, и грязно, и признак грядущей потери. Вот если бы высчитать нечто совсем невещественное или из области овеществленного духа, витающего над землей в поисках посадочной площадки для рая. Но мечты не воткнешь в чемодан, а дух не засунешь в старую наволочку. Здесь такая субстанция, что только тащится за тобой, тащится, тащится... Ты убегаешь, а она все равно тащится. Никак не может она дотащиться через несуществующий рай. Вроде бы дотащилась, вроде бы все успокоились... Ничего похожего под такими мягкими одухотворенными крыльями. Только субстанция, которую не положишь и не засунешь. А ты прежний, а ты жертва, а ты потерял второпях чемодан, затем забыл сумку.
  Приняли гостей радостно. Честно говоря, милая теща соскучилась с тестем, чертовски соскучилась. Как-то у них все обыкновенное, можно добавить, привычное или будничное накопилось за долгие годы. Во-первых, привычный стакан. Во-вторых, привычный обладатель стакана. В-третьих, привычный запашок, где стыкуются стакан с обладателем. Оно надоело. Нам бы чего непривычное, например, солнышко в перышках, или лампочка в тапочках, или волосок с куриный носок. Ну, это я пошутил, по крайней мере, до самых кишок надоело. В-четвертых, вынюхиваем привычное, как нечто являющееся экзистенцией и воплощением самого бытия. В-пятых, самое время вытряхивать и размазывать, что вынюхивали на предыдущем этапе. Я не говорю про "отстирывать", сюда мы еще не попали, это еще впереди, где-нибудь за поворотом дороги. Но процедура чертовски неинтересная, хотя со знаком плюс, оттого что она каждый день и оттого что привыкли.
  - Славненько, детки, - теща первые десять секунд не могла насмотреться на два или три чемодана.
  Не следует перед ней шаркать ножкой. Никаких объяснений, объяснимся за чаем и бубликом, а пока первые десять секунд в гиперпространственной их красоте и величии. Ох же, как повезло! После многовековой непрухи, настоящая кость. Вот только намедни вытряхивала, размазывала, отстирывала всякую дрянь теща. Вот только ругалась и матюгалась последними словечками на стакан и на всякое прочее. Вот только едва не устроила драку. Да как же не драться, да как же не матюгаться, если настолько непереносимая жизнь. Она привычная, а значит непереносимая. Она сплошные будни, а значит труба. Но сегодня не так. Мы не уточнили, как оно сегодня, с какой вероятностью отличается от всего прочего и имеет какие проценты на новую жизнь. Но солнышко, лампочка, волосок теперь в одном месте, и это уже что-то.
  - Как же вы повзрослели, - те же десять секунд.
  Не настолько культурная теща, чтобы выдумывать новенькое, когда подойдет старенькое. Восемь охов, одиннадцать ахов, один хлопок по щекам, и глаза что яйца у курицы. Разве вам не достаточно? И самый фальшивый артист не придумает лучше за пять миллионов рублей. А здесь минимум фальши, а здесь сплошная реальность. Воистину, не ожидали и вот дождались. Или еще, не готовились и получили в полном объеме. А если бы долго готовились? Ну, не знаю, нет тебе "если бы". Всякая подготовка и всякое загодя портят праздник. Покуда готовился, на слюну изошел маленькими аккуратными порциями. Нет ни силы, ни жилы, ни радости улыбаться. Только слюна. А ты думал, что будет незнамо какой там вселенский и гиперпространственный карнавал с зелеными зайцами.
  - Оставайтесь, Христа ради, - опять теща.
  Про стакан, про содержимое и вонючие одежды ни звука, ни жеста, ни взгляда. На сегодня поставили точку. Если бы за вонючими одеждами предполагалась подобная неожиданность, можно выдержать и одежды. Самое привычное мероприятие для человека привыкшего к низкоинтеллектуальной работе. Стаскиваешь, разворачиваешь, вываливаешь. Есть такая болезнь на русской земле, против которой не отыскали лекарство. А еще если немолоденький и слабосильный болеет товарищ. По молодости так не воняло. А все треклятая старость, а все одиночество постиндустриального уровня, а все пропадать один на один, с вышепредставленным стаканом, с его содержимым, ну и так далее. Видит бог пропадать. Каждый день, каждый час, каждый миг... Впрочем, прохлопали. Сегодня чертовски смиренный товарищ.
  - Мы люди простые, - тесть жмется по стеночке.
  В кальсонах и тапочках. Голые пальцы из тапочек, жирный живот над кальсонами. Хорошо, если только живот, а не что-то другое. Хотя не спешите, другое давно не торчит, оно усохлось до размера еловой иголки или еще меньше. Бесполезное, неинтересное и дурацкое будет другое. Вот как нагадить, оно есть, а для дела его нет. Потому не торчит. Розовый живот, розовые пятки, желтые кальсоны, желтые тапочки. В который раз не пугайтесь.
  - Мы без околичностей, - опять тесть.
  Ну, кто догадается, что покривил душой человек? Нет, душа у него чистая, справедливая, окрыленная и на все времена. Только любуешься, только восторг, только жизнь после смерти. Еще одно слово про "времена". Так ведут себя настоящие русские. Нечего кувыркаться! Хочешь - меня принимай в чистоте непорочной и неописуемой, а не хочешь - канай раком. Я у себя дома, я представляю прекраснейшую часть человечества, я ни от кого не скрываюсь за безобразными и чертовски фальшивыми тряпками. Мне нечего скрывать от моего дорогого народа, пускай хренососы скрываются. Для них самое милое дельце натянуть особенно мерзкие тряпки и спрятать прочую мерзость. Кто еще звякнул, такой растакой праведный? Мы знаем, кто звякнул, нас здесь не проведешь. Мы не только перед народом, но перед самой партией, армией и государством высшая справедливая ипостась. Мы знаем, что звякнуло. А не нравится, так отвали и сожри себе яйца.
  На вид почти трезвый товарищ:
  - Деликатесов здесь нет.
  И говорит совсем складно:
  - А хлебушек есть.
  Даже здорово говорит:
  - Не побрезгуйте, милости просим.
  Хлебушек всего из трех блюд: супа, жаркого и пряника. Суп с мясом, жаркое с колбасой, пряник с консервами. Оно может и хочется, но после такого приглашения трудно побрезговать. Встретили, облобызали, лапкой по шерстке, а ножкой по лапке. Ах, как опять повезло! Ах, до чего хорошо! Вот удача! Вот чудо! Вот справедливость и правда на русской земле! А кто сказал, что нет справедливости? Сегодня посрамили врагов и всякое прочее, сегодня есть. Душа душой, правда правдой, мечты мечтами. Сколько теща об этом мечтала, сколько ночей не спала. Сколько тесть на такое надеялся, сколько ночей горевал. Вы не думайте, просто так бывает стакан и одежды. Оно не просто так, оно не бывает. Все наша добрая натура, истерзанная несправедливостью. Кто выносит несправедливую жизнь, для того и полная миска беднее сушеной селедки. А справедливый товарищ он точно такой, он не выносит.
  В течение целого вечера молодые чувствовали себя на вершине блаженства. Шок или нечто похожее. Толком не разхристались, ребенок прыгает, всяк половицы обслюнявил и во все дыры залез. А молодые гораздо тупее ребенка. Не глаза, но плошки. Не языки, но грабли. Да ты разденься, да ты хоть обувь сними. Нет, реакция нулевая. Нет, ничего не сняли. Вушеустановленное блаженство сродни сумасшествию. И те блаженные, и другие сумасшедшие. И те сумасшедшие, и точно так же наоборот. Кажется, вселенная на другой круг перешла с полными ведрами пряников. Раньше наполнялась вселенная гниющей ботвой, теперь выплескивается чистой радугой счастья. Так не надо, то есть так быстро не надо. Но не послушали, но пошло по рукам счастье. Если внутри вселенная, она уже не способна сдержаться или найти более подходящее русло. Ее повело по углам. Слушайте ребята, сочувствуйте ребята, вот вам точность, вот вам подробности, вот вам такое, не знаю какое добро и не представляю две тысячи раз, что с ним делать. Только не возмущаемся, если комками пошло. Иначе сегодня никак не дойти до конца, а надобно, чтобы сегодня.
  Тесть и теща из благодарных слушателей.
  - Во, гады! - это четыре раза в минуту.
  - Дать бы по морде! - это два или три.
  Сразу не разберешь, кто более благодарный. Кажется, спорят за благодарность товарищи. Слезы на глазах, пудовые кулаки. Слезы по щечкам чувствительной тещеньки, кулаки у неменее просвещенного тестюшки. Первая перестала кривляться, а второй перестал чесаться. Какое такое кривляние, если живут же люди, не соблюдая не то чтобы божеские законы, но элементарные нормы советского общежития. И почесать свое место под елочкой отложи на другой раз, если такая несправедливость на свете.
  Сам удивляюсь, разговорилась теща:
  - Все наши беды от дури, они от дури всегда. Где интеллигент, значит дурь. Я интеллигент, я высшее существо! А ты нет, тебе и жить не положено.
  Не о том мы здесь разоряемся, но про интеллигентов тема заманчивая и отступить можно. Все наши беды, все наши страсти, всякий облом и завал, ну вы решили откуда? И решение однозначное. Сами виноваты, что такая обуза у нас. Вот нормальные люди, они без глупостей и без хитростей. Если смех, значит смех. Если добро, значит добро. Если водка, опять-таки водка. Они не скрываются, потому что нормальные. Выпил в открытую, и ты человек. Если не против, душа широкая, натура русская, штаны полные. А интеллигент даже пить не умеет в открытую. Всяк с издевочкой и подковырочкой. Я трезвый, а ты канава. Я только тонкие вина, а ты на дровах и стекле. Я никогда не валялся в канаве... Ну, как сдержаться? Справедливое негодование через край. И это негодование тестя:
  - Попадись мне подлюга, станет в нашей прекрасной стране одной сволочью меньше.
  Сами понимаете, еще из тех пряники. Едва потрогали интеллигентов, но отступились. А может Коля интеллигент? А может Вика? А может Леша? Они конечно дубовые, хилые, неспособные защищаться. Они мозгляки, на которых твои кулаки упражняются практически со стопроцентной отдачей. Но сегодня особенный день. Сегодня многое можно. Даже разрешается полюбить интеллигента. Нет, никаких поблажек по большому счету. Эта тварь никогда не встанет вровень с правдолюбцем и человеком. Ее место крохотное и дерьмовое. А место правдолюбца на русской земле более чем правильное и весомое по всем правилам. Но сегодня можно. Сегодня правда побраталась с кривдой. Интеллигента бьют, хорошо. Интеллигент бежит, хорошо. Интеллигент прибежал к правде... А ведь признайтесь, товарищи, вы нечто подобное ожидали. По крайней мере, тесть ожидал. Правда всегда первая, правда не кривда, а кривда всегда позади при всех своих развивающихся достоинствах. Сколько не кривляйся, в конце концов прибежишь, и победит правда.
  Теща за компромисс:
  - Намучались детки.
  Тесть сегодня расслабленный, но никаких компромиссов:
  - Что я вам говорил, балаболка и есть балаболка.
  Хотя с другой стороны вот вам переворот на компромиссные рельсы. Интеллигента не трогаем под его настоящей фамилией. Но русский язык обширный, всепоглощающий и соответствующий великой русской душе. Не трогаешь под настоящей фамилией, найдется другая фамилия, и даже четвертая, пятая. И никаких усилий со стороны твоей русской натуры. Армию не трогаем. Тесть за армию горло порвет. В армии одни настоящие люди. Это защитники родины, это бойцы, это герои из самого лучшего материала. Значит, не трогаем. Но сегодня что-то не так с армией. И лучший материал подтачивается червячком. Ну, сами слышали, что вредительство есть особенность русской земли. Как создается лучшее, так набирается худшее. Просто худшее не может без лучшего. Оно проникло куда угодно, оно под именем "интеллигент". Ах, простите, сегодня договорились вместо интеллигента ставить три точки. Но все равно, сколько точек мы не поставили, а худшее проползло, и задыхается армия.
  Справедливейший человек на кальсоны напялил вторые кальсоны:
  - Сейчас пойду.
  Справедливейший человек сует в носки тапочки:
  - Сейчас разберусь.
  Он сама справедливость. Все ваши пустобрехи и балаболки обидели наше отечество. Сначала его обжирали и обворовывали, а в конечном итоге обидели. Нет, чтобы поблагодарить за бесплатный обед и питье. Не так им плохо живется на государственном иждивении. Вроде бы и не служил, вроде бы и не стреляли, вроде бы до передовой две или три тысячи километров. Но не действует. Чем дальше от передовой, тем больше подлянка всей вашей "интеллигентщины". Или снова простите, столько поддельной заразы, что прикинулась птенчиками и цветочками, а на самом деле паразиты и черви.
  - Сейчас надаю в морду...
  С тапками и носками тесть справился, а на прочее сил у него не хватило. Черт подери, ослабел. Какие его годы? Какое его сердце? Вы же знаете, настоящее сердце разбухает и рвется от боли. Эта боль за отечество. Она неискореняемая и непрекращаемая, она поселилась навек в настоящем. Был бы крохотный человечек и гад, тогда ничего. Вылакал стакан, и отпустило. А у правдолюбца постоянная боль. Сколько не вылакал, только горше и больше. Правда не имеет возможности забываться, но стремится всегда расширяться. Она расширяется, расширяется, расширяется... И рвет сердце.
  Тесть в изнеможении:
  - Буль-буль-буль.
  Значит, сволочи повезло, сегодня целая морда. А вот хороший человек не то чтобы целый. За несколько минут так его уходили, как двадцатью бутылками не уделаешь. Во-первых, справедливость. Во-вторых, правда. В-третьих, отечество. В-четвертых, любовь. Нет, не к запутавшимся деткам любовь. Они хреновый материал. Они еще скурвятся и отойдут. Одного вечера достаточно, может одного часа, может все тех же минут. Что им переметнуться на другую сторону?
  - Сначала относились к нам хорошо, - вариант номер семь.
  - Нас презирали в душе, - это тринадцатый номер.
  - Нас ненавидели с первого дня, - будет чуть дальше.
  Хреновый материал быстро отходит. Несколько шлепков, парочка тумаков, и уже не заметил, как дальше еще дальше. А справедливое сердце оно почти сковородка в аду. Само себя поджарило, само себя вытопило, само себя накалило и уничтожило. Хотя осознали в который раз, какое там уничтожило. Для справедливого сердца самоуничтожение что манна небесная. Нет, оно не уничтожается. Высокий накал, самый высокий, бесконечно высокий. Очень больно, кровь во все щели и дыры, пошел запашок. То есть пошел не откуда-нибудь, только от справедливого сердца. А что очередное пятно на кальсонах, вы не думайте, сердце рвется откуда угодно, даже сквозь ваши кальсоны.
  Хороший вечерок. Чем больнее, тем здоровее.
  - Какие же вы худенькие, - опять теща.
  - Какие же вы бедненькие, - снова она.
  Ну не выдержала, ну заплакала, ну слезы что звезды. Не разбираюсь, чего там творится внутри? То ли поливочная машина с разбитой заглушкой, то ли артезианский источник. Вот если бы разобраться... Из машины вода тухлая, но из источника уже не вода. Это божественный дар, это саморазвивающаяся вселенная, это очистительные взвеси и примеси. Хотя никаких примесей. Ты болел, ты страдал, ты почти потерялся. Теперь источник, теперь повезло. Неужели не понимаешь как повезло? Источник оживил в тебе самое лучшее, самое светлое, самое драгоценное. Источник возродил в тебе человека.
  Но точно не понимаешь. Вечер пустых разговоров в разгаре. Молодежь на покаяние, а старики торжествуют. Еще один пример бесполезности и заблужденчества молодежи. Вот ребята блуждали, вот они в самых потемках. Так легко задурить горячую голову. Старика, конечно, не задурить. И Крым, и рым, и холодная голова, и всякое прочее. А молодежь очень и очень легко. Особенно, если умишком своим молодежь разгребается в стариковских загашниках. Ах, какой у нее острый умишко! Ох, насколько он развитый! А на самом деле никакой и не развитый. Опять же одна фикция или самообман по большому счету. Закрыл лицо тряпками и обалдел. Под тряпками легче обманываться. Вот только жизнь не обманешь. Она со стороны, она за тряпками, она больно хватает и бьет. А молодежь совсем одурела. Ой, больно! Ай, страшно! И за что нам такие муки? Не понимаю, за что и понимать не хочу. Не слушали справедливейшего, и утратили справедливое. Не поверили правдолюбцу, и на сто процентов без правды. А сегодня ползком из гадюшника, а сегодня с повинной на всякие пакости, а сегодня в родительский дом. Все-таки хороша справедливость, все-таки потрясающа правда, все-таки без справедливости не проживешь, и дальше не ваш день. Сегодня представители старшего поколения празднуют очередной провал молодежи.
  Это серые
  Русские люди.
  С русской верою
  Драться не будем.
  Им прощаются
  Шутки скелетов,
  Что встречаются
  Часто в газетах.
  Хватит праздное
  Пачкать сознание.
  Сплетни грязные
  Их достояние.
  Представители старших товарищей наконец-то вздохнули свежий глоток воздуха.
  
  
  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
  
  Да нам-то какое дело? Успокоимся лучше, отвалим в сторонку, пока не надрались кое-чего нехорошего. Оставим русский характер в той самой параше, где хочется киснуть и изрекать занудные формулы. Каждый русский есть величайшая экосистема. Только нерусский товарищ из мелких и пакостных величин, а русский он никогда не опустится до мелочевки даже перед лицом уничтожения нации. Мелочь пускай прозябает в отвратительном эгоцентризме своей опустошаемой пустоты, зато величие развивается кругами, петлями, квадратами. Коренной представитель русской земли не имеет права зацикливаться на мелочах. Копание по мелочам не его задача и не его заслуга перед все той же вселенной. Как только завалимся в мелочи, так исчезнет Россия. Мелкие денежки, мелкие страсти, мелкая жизнь. Я повторяю, оно не для русского. Мелочь, значит покойник. Лишь обмельчился, значит ушел на покой в другую несуществующую вселенную порыпанных недомерков и ненавистников нашей России. Нам необходимы бесконечные взрывы, гипервселенские страсти, божественный дар и талантище на сто тысяч процентов от бога. Каждый русский от бога. Ученый, писатель, артист, инженер, вояка, рабочий, уборщик и бомж. Я повторяю, исключительно каждый. Даже русская женщина суть божественная женщина. У нее идиотство божественное, и припадки ханжества, и потуги любви, и всякое в крапинку.
  Кто-то сказал:
  - Ерунда.
  Снова не так. Говорить можно много и мало, настойчиво и расплывчато, замудрено и без всякого интереса. Человек, который в любом отношении не больше чем человечишко, он опирается на слова. Со словами и легче, и проще. Если бы не было этих слов, все равно бы они появились на свет. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. И это была бы другая история человечества. Или точнее, обрезанная история звероподобных существ, утонувших во мраке собственного мракобесия и невежества. Нет, не стоит смеяться. С точки зрения высокоразвитой особи мы имеем достаточно звероподобное человечество, погруженное в потрясающие пучины того пресловутого мракобесия. Но с другой стороны, всякие звуки и хрюки не заменяют слова. Они в лучшем случае повелительное наклонение, в худшем умоляющее и вопрошающее. Но этого недостаточно. Слова, как оружие человека, тем более крохотного человечишки, имеют определенную смысловую и физиологическую нагрузку и не только на русской земле. Словами ты добиваешь и убеждаешь своих оппонентов. Не отмечаю, что раньше, что позже. Может, сначала ты добиваешь, а уж затем убеждаешь, а может наоборот. Точной последовательности в действиях ни в коей мере не требуется. Главное, чтобы убедительные слова, а добить как-нибудь разберемся:
  - Сущность личности - мерзость!
  Плюс аргументированное начало:
  - Так было и будет всегда!
  Плюс непререкаемые факты:
  - Остальное позор и вранье...
  Вот и поспорили, дорогие мои. Русский человек не то чтобы спорщик, но наслаждается каждой возможностью нечто безумное высказать и доказать по любому самому смехотворному поводу. Он доказательный человек этот русский. Другие человеки бездоказательные, просто так человеки. Выпивка, жратва, отупение и озверение. Но русский не просто так, если вам хочется знать. Какой русский не любит хорошего спора? Да кажется никакой. Ты защищаешь одну точку зрения, я в принципе согласен, но обязан оспорить тебя. Оно для твоей пользы. Если зрение крепкое, а точка настоящая, ты ни в коей степени не отступишься, а скорее станешь и крепче, и жестче, и первым бойцом. А если зрение основывается на обыкновенном базарном трепе после стакана водки, а если точка из завалящихся, с чем я тебя поздравляю, значит, опять повезло. Ты свалил на исходные позиции и прекратил доставать более или менее приличных ребят своей точкой.
  Для русского человека не нужен поддельный товар:
  - Врет только "Правда".
  А нужен товар настоящий:
  - Священна семья...
  В священной семье молодых приняли.
  
  ***
  Много воды утекло, года на два, даже на два с половиной. И верится и не верится в такое мягкое обволакивающее продолжение такой нескомпенсированной жизни после первых взрывов и катаклизмов. Неужели целых два года, как покинула Вика родителей? А может и больше? Скажем, два с половиной! Что при сложившихся обстоятельствах не совсем чтобы два, но значительно больше. Если задумаешься, потрясающий срок! Вика путается в цифрах, будто ее обрезали. Сначала целая жизнь и после целая жизнь. Никто не скажет, что после гораздо меньшая величина, чем получилось сначала. Оно еще как приглядеться с позиции современной морали, коммунистического строительства, последних пленумов и руководящего направления партии. Два с половиной года назад или около того жизнь бежала быстренько и скакала ровненько, а в дальнейшем вообще не бежала и никуда не скакала. Странная жизнь, дурацкая жизнь, застойная жизнь. Почти что болото.
  Нет, никаких претензий в сторону Вики. Она не забывала родителей. Раз или два позвонила, вроде однажды заехала на часок, вела себя дерзко и разругалась. И что ей тут делать? Каша варится в непривычной посуде, а косточки более сахарные, перемолоть за такое короткое время практически невозможно. Мы нашли ключевое слово, что "невозможно". Общество с ограниченными возможностями постепенно разваливается по частям. И главное ограничение покидает пространство и переходит во время. Само по себе отсутствие времени, которое невозможно убить все по той же причине его отсутствия, суть ужасающий фактор. Если бы было капельку больше времени. Если бы существовала возможность во всем разобраться, отсортировать бесполезные мелочи от хорошего, доброго, вечного, от прекрасных цветов и благоухающих зерен. Плюс еще несколько замечаний про благодатную почву. Но для молодой матери все твои замечания они просто мелочи. Вы играетесь, вы наслаждаетесь, вы замкнули само существующее пространство на какой-нибудь ерунде, у вас не течет и не каплет, а мне не до этого. Кодекс молодой матери, правила молодой матери, жизнь молодой матери совсем из другой оперы. Только клюшка и потаскушка пошла по рукам. Ах, чихала на все ваши правила! Ох, забила на все ваши кодексы! Клюшка и потаскушка грудь отдает кобелю. Пускай отсасывает вместо ребеночка, а ребеночек и так обойдется. Но молодая мать существо возвышенное и совершенно иной породы. Она сначала уверилась в своем материнстве, до конца переосмыслила идеологию материнской любви. Затем целый мир и его производные.
  Значит, не обижаемся. Вышеозначенные посиделки в родовом гнезде с вышеописанными стареющими занудами чаще кончаются плохо, чем хорошо. Говорить не о чем, возрастная преграда из особенно непреодолимых. Два-три слова, скорее похожие на приветствие, даются почти без усилий, зато дальше колючки и дебри. Молодой товарищ наехал на старика, старичок наехал на молодого. Политика, культура, идеология, спорт. Куда не сунешься, всюду колючки, тем более дебри. Общество молодых ни под каким соусом общество стариков, принимая во внимание правильную политическую подготовку со стороны партии и правительства. Молодого товарища сколько не изуродовали самой подготовкой и соответствующими документами с визой самого главы государства, все равно молодой. А для старенького зануды и канистры мазилки не хватит, чтобы едва подновить его старость. Отсюда получается, зачем убиваем время? Это обоюдное неуважение, если хотите, жестокий конфликт и разврат. Молодые забрались почти в фантастические дебри и с каждым словом отдаляются дальше и дальше от отрицаемой ими старости, а старики не только не поспевают за молодежью, скорее наоборот, они на своих подагрических ножках топают в совершенно другую сторону. Значит порядок. Каждый варится в своем чайнике, каждый кряхтит чертовски довольный над собственным калачом. Что не подумали опытные бойцы, скажем про молодого товарища, оно правда. А если мыслишка дурная пришла в молодую башку, и эта мыслишка про стариков, опять правда. Там за семью морями, там за семью горами, там за печатями и остальной ерундой - молодой молодому товарищ, а старичок старичку еще брат и сестра. Никаких оскорблений, никакой отсебятины, никогда не услышишь, не знаю еще почему, внутри своего класса. Разве что:
  - Старики-дураки.
  А в другой команде:
  - Молодежь это сволочь.
  И вот заблудшая дочь возвратилась в родные пенаты. Вероятнее всего навсегда. Она забитая, измордованная, оплеванная, с опущенной головенкой. Привезла за собой муженька, то есть сопливого чудака, вполне в возрасте, созревшего, поумневшего и раскаявшегося. Даже всплакнула немного. Показалась ей милой квартира, показалась ей милой кроватка, послужившая весь предыдущий период не за страх, а за совесть:
  - Узковата, черт подери.
  Но все равно хорошо. Не всегда возвращается дочь, которая заблудшая и так далее. Чаще не возвращается. Гордыня обуяла, совесть замучила, злоба нескончаемым потоком и через край выплеснулась на просторы вселенной, захватила многочисленные земли и звезды, взорвала черные дыры и стала той пресловутой черной дырой, где только она одна имеет право на существование, а остальному нет места. Ох, эти дочери! Нет, чтобы поклониться. Они не желают, они настолько великие, бескомпромиссные, неустрашимые величины. Можно еще накидать им эпитетов из астрономического словаря, тех самых, какие мы клеили звездам. А еще дочерняя любовь хуже ненависти. Родителей отвергаю, родителей в грязь, родителей за три копейки не жалко взять и размазать в любой самой грязной, безбожной, зловонной вселенной. Вот только гордыня. Отсюда все недуги и недоразумения. Ты не придуривайся, ты поклонись в пояс, а можно до самой земельки, если земелька есть матушка, то ничего в этом страшного нет. Ты поклонилась, ты повинилась, слезы просохли и сопли прошли. Все-таки дочь. А это папа. Ах, нехороший теперь папа? Он вовсе не папа, но тесть. А это мама. И снова кислятина на губах? Ибо зовем ее тещей.
  Господи, пора закругляться! Родная страна, родные законы, родные традиции. Никто не просил, сама приползла наша сладенькая. Если хотите, цветочек лазоревый, отрада непостоянной и опьяняющей молодости, загадка более зрелого возраста, заноза в жопе или полено в глазу, когда понесло замуж. Можно сказать "возвратилась", а можно сказать "приползла". Ух, какие мы умные! Эх, насколько всезнающие! Но не знали и не гадали, что так обернется вселенское самокопание молодежи и этот придурошный поиск, как там о нем говорят? Ага, вспоминаю, что-то про смысл жизни. Про нечто более сложное знали, например, про галактический тангенс с арктангенсом. Зато про жизнь ничего. Мозги может быть и великие с точки зрения бумажной интеллигенции, а по жизни крохотные мозги. Не отталкивай мамочку, даже если она теща. Не оплевывай папочку, даже если он тесть. Твой мужичонка только грязный мужик, вывалившийся из подпространства в неопределенный момент твоего очень и очень определенного существования и опозоривший наши бренные головы. Он еще не успел почиститься и помыться, когда другие товарищи из старшего поколения засияли величественной чистотой. Повторяю, товарищи для тебя засияли, для глупой и неразумной поганки, утратившей чувство самосознания за последние два или два с хвостиком года. Источник жизни, источник света, источник мысли. Не забывай, из какого черпаешь источника. Тот пресловутый период ухода в кромешную тьму не просто несколько месяцев или лет, что пропали практически безвозвратно. Договорились, источник переменился, но ты прежняя. Напьешься горькой водички, а захочется сладенькой. Искупаешься в грязных помоях, а захочется чистеньких. Что мне твоя гордыня? Что твоя спесь? Спесивый есть тараканчик с отбитыми лапками. А жизнь у нас переменчивая. На два с половиной года источник утратил естественную подпитку всей русской земли, расплескался по мелочам, а затем захирел. Но пить ох-ти как еще хочется.
  Мамочка добрая! Заблудшая дочь со своим муженьком. Лучше бы одна притащилась в соответствии со всеми законами человеческой морали и опираясь на саму справедливость. Ну ладно, уладим данный вопрос. Как-нибудь в будущем и уладим. Не нужен нам грязный мужик из другой категории, не имеющей ничего общего с лучшей частью народа. Тесть на глазок его видит, что грязный. Для чистого тестя совсем не проблема, чтобы определить на глазок. Зачем еще грязные мужики, когда вокруг одни чистые? Впрочем, и доченька грязная. Очень уж она извалялась и докувыркалась в чужеземных загашниках, где по сути утратила девственную чистоту и невинность. Но сегодня все разрешается. Вычленим грязное, выбьем развратное, исходя из той аксиомы, что избежавшая развращающего влияния женщина отвратительнее опытной девки, что получила хороший пинок в чужом доме. У нас справедливая до отрыжки душа! Вас прибили, а мы напоили практически забесплатно. Вас надрали, а мы откачали опять-таки даром. Вас башкой и всем телом в дерьмо... Ладно, оставим семейное торжество до лучшего времени и проявим философическое спокойствие в отношении каждого из оступившихся придурков. Вот тебе девичья кроватка, вот сюда заваливайся со своим муженьком. Чем не идиллия? Муженек хилый, не больше котенка, смотреть не на что. Если слегка потесниться, значит войдет с потрохами и еще много места останется. А вот Лешенька тот не войдет, с ним разговор особенный. После вашей дурацкой науки и связи с интеллигенцией настало время переметнуться в порядочные люди. То бишь к дедушке с бабушкой. Ребенок взрослый, не делает под себя, а если и сделает, спишем на дедушку. Или наоборот, дедушку прикроем ребенком. А что я? И ничего подобного? Сами знаете, откуда пошел запашок? Ах, как запрыгал! Ах, умилился добренький дедушка!
  И еще один штрих. Леша у нас говорит:
  - Пить подай!
  Его просьбы короткие, четкие, ясные. Все равно, что армейский приказ:
  - Отвали и не суйся!
  Немного грубо, но зато точно:
  - Дурень лысый!
  Так в армии начинают, затем продолжают, следом на посошок:
  - Мокро и холодно!
  Короче, забавный мальчик.
  Вика с замиранием сердца следила, как резвится ребенок и выясняет права на разухабистом родительском одеяле. Следила и улыбалась в такт потрясающим визгам.
  Оттаяло женское сердце:
  - Неужели все позади?
  И у меня на душе оттаяло:
  - Неужели конец благодетелям?
  
  ***
  На следующий день принесло замполита. Точнее, бывшего замполита. Погоны свои поменял на мягкий костюм, а звание предусмотрительно спрятал. Разве что в глазах сердобольных старушек на лавочке все еще замполит. Двадцать лет встречали при параде и при погонах. Двадцать лет здоровались и раскланивались. Тетя Арина, тетя Милинда, тетя Анастасия. Батюшки, с кем мы раскланивались? И ведь он раскланивался. Это по молодости гордый, это сначала петух, испорченный всякими новомодными теориями про основополагающую роль молодежи на русской земле. Проскочил, не раскланялся, не заметил. Но мы его приучили. Ты у нас гордость, ты замполит. Не важно, как для других, но для нас всегда ты. Для этой тети, для этой, для той. Мы тебя приучили раскланиваться, мы тебе показали народ в истинном его великолепии, с его потрясающими заботами и не менее потрясающими надеждами, без малоприятного чванства, которое наносное с любой стороны и с благодушной улыбкой на честном лице. И не важно, как там отражается время. С одних снимают погоны, на других надевают. К одним относятся с уважением, а к другим с наплевательством, достойным лучшего применения. Но лавочка прежняя, и старухи все прежние, а ты народный наш замполит. И останешься вместе с нами, пока стоит лавочка.
  Другое дело, в квартире тестя вообще ничего не стоит. И чувство какое-то мерзостное и уверенности ни на грош. Вот если бы стояло... Но это чужая территория. Здесь враги, здесь ощетинились гнилыми клыками, здесь не уважают тебя и не знают, словно ты подлый мужик от пивного ларька или из засраной подворотни.
  - Коля, - удивительно мягкий голос.
  - Прошу, опомнись, - мягче и не бывает.
  - Не будь негодяем и дрянью, - совсем запел соловьем.
  Да кто же так разговаривает? Да кто же с таким предателем, бабской подстилкой и слабаком опускается до хорошего, доброго, вечного? Не так готовился замполит, то есть который бывший. Вы не представляете, что значит для бывшего служителя партии научно обоснованный и неприкрытый вертеп разврата. Никогда не унижали, а вот унизили в тяжелый момент для советского государства, партии и правительства. Ни за что не унижался, а вот унизился на пороге суровых свершений, преобразующих правильный коммунистический строй в сплошное неправильное человекоуничтожающее месиво. Просто титанический шаг, просто геройский подвиг с твоей стороны, чтобы безрассудно и безоглядно прорваться в этот разврат. Без комментариев здесь происходит нечто более чем отвратительное. Я не упоминаю про обыкновенный свинюшник, переполненный обыкновенными свиньями. Сама атмосфера, сгустившаяся над упомянутым местом стоит того, чтобы место не просто проветрили, но закрыли и выбросили на помойку всю лавочку. Сюда нормальный человек ни в какую не сунется. Да что человек? И крыса не сунется. Да что крыса? И таракан. Здесь такая параша, что за четыреста метров прочувствовал бывший товарищ. И душою, и сердцем, и двадцать четвертым чувством любви. Прочувствовал, содрогнулся, едва не свернул на попятную. А если бы и свернул, какая сволочь могла обвинить и за что могла обвинить такого товарища? Не надо приписывать мне чистоплюйство на поприще обыкновенного хамства. Попавший в подобную ситуацию интеллигент теряет все шансы убраться отсюда в своей ослепительной чистоте, даже если свалил еще в самом начале. А с другой стороны подвиг есть подвиг. Против подвига не попрешь вперед ножками. Если внутри тебя развивается нечто героическое, ты собой не владеешь в любом уголке нашей доброй, но очень строгой вселенной. А бывший товарищ он все-таки замполит, чего у него не отнять, хотя он и бывший.
  Но успокоились, радостные мои. Не припоминаю еще таким мягким товарища папу. Жестким припоминаю, а мягким нет. Что это? Может, атмосфера гадюшника отразилась на несгибаемой личности с чисто христианским милосердием и почти такой же любовью? Может, величие миссии поставило в тупик остальные неправильные стороны христианского бытия? Может собственная добродетель во всей ее наготе вышла на новый, неведомый при коммунистическом реализме христианский простор и возродила из стопроцентного нехристя истинного христианина, каким и должен быть истинный русский. Причин много, где главная не разберешься. Может все они главные? Атмосфера, величие, добродетель... Давайте подумаем на трезвую голову, пришел замполит. Не важно, бывший он или нет, при погонах или совсем голяком. Папаша пришел, твой суровый и принципиальный папаша. Он тебя породил, он тебя воспитал, он из тебя настругал человека. А ты не ценишь, а ты с кислой мордой, а ты вшивота вшивотой такого дурного пошиба, что вражеской сволочи будет тошно. Это не председатель президиума, не глава государства и не отец народа, но просто отец. Ты понимаешь, он самый отец, от которого проистекает семя и племя твое, сообразуясь со всей выдающейся христианской идеологией и не отступая от принципов коммунизма. Или зря я тут распинаюсь? Никакого понятия, один мат на племя и семя.
  Ну, как поговорить с молодежью? А тон мягкий, а слова добрые:
  - Черт с ним, повздорили бабы, переругались, подрались, поцапались. Они бабы, такая у них конституция. Чуть чего в слезы, чуть чего в ругань, чуть чего в драку. Еще ни один самый умный философ не справился с мало-мальски вздорной бабенкой. А если бабенка еще с хохолком? Ты же в курсе, какие они вздорные. Из мухи гусеница, из гусеницы крыса, из крысы собака, из собаки верблюд, из верблюда что-нибудь очень большое и мерзкое. Они начинают, они не могут остановиться, их разнесло в соответствии с их конституцией и всеми неписанными законами противодействия их ослепительной лжи нашей якобы занюханной правде. Повторяю, для нас это сущий пустяк. Мы мужики, мы не бабы. Бабские слезы все тот же пустяк. Бабская драка в худшем из вариантов, что оскомина на губах. Мужик ухмыляется, он ничего не заметил, присутствуя при естественных бабских разборках. Опять подумаем, совсем ничего. Каждый день драка, каждый день бабы. Попробовал заметить, и понесло в самое сердце этой параши. Вчерашний день похож на сегодняшний, а сегодняшний на завтрашний. Ни дня для передышки. Какое там дня? Ни единого часа или минуты или секунды. Открываешь дверь, ступил на порог, а там бабы.
  Товарищ не настаивает и даже не приказывает, опираясь на данную ему власть. Он совсем размягчился, он сама доброта. Существует единственный шанс отхватить от самой доброты, не окунаясь в марксистско-ленинские дебри вселенной. Доброе мужское начало ни в коей степени злое. Оно как признак высочайшей одухотворенности и человечности твоего гиперпространственного "я" на фоне совершенно бездарных букашек. Можно и силу через бедро применить. Но никакой силы, одна доброта в наивысшем своем понимании самого что ни на есть высочайшего класса. Пора умиляться, если точнее, уйти от неправильной негативной позиции в стопроцентный самоутверждающийся позитив и отсечь все претензии с неправильной стороны в пользу правильной. Отсюда твоя обязанность, ты не бабский угодник, не примачок или прихвостень. Твое человеческое достояние в твоем человеческом разумении некоторых общепринятых факторов все той же морали, про которую тебе прожужжали и ноздри и уши. Ты не за так появился на свет. У тебя определенное прошлое, что определило определенное будущее именно в данной точке вселенной.
  - Подумай о прошлом, - прощальный призыв замполита. В стотысячный раз он не приказывает, но призывает. Все-таки кое-чего завоевано в жизни. Во-первых, уют и место в квартире. Во-вторых, любовь матери. В-третьих, правильная позиция отца. В-четвертых, масса каких-то там удовольствий, что за пятнадцать суток не сосчитать на большом-большом калькуляторе. Ах, тебе не нравятся удовольствия? Якобы ничего подобного нет. Но это всего-навсего "якобы". Все что нравится есть, оно связаны с той же квартирой, матерью и отцом. И ты не можешь от нас отказаться.
  - Подумай дружок, - удар в самое сердце мальчишки. Какое сердце пойдет напрямик или против? Кажется, никакое. Боец не устоит, муж сломается, не взирая на настоящий мужской опыт и правильное отношение к жизни. Столько любви, столько отеческой благодати, столько всего, не представляю чего на сумасшедшей скорости несется в сторону твоего сердца. Надо быть извергом, сволочью, мразью, чтобы восстать против этого. Он тебе отец, он начало твое, он тебя породил для себя и отчизны всех русских. Ты не думай, что просто так убежал от него в своем отвратительном эгоцентризме скота и подонка. Похлюпал сопливым носиком, побазарил что старые бабки и отвязался, и ничего вот настолько не должен. Он породил, значит должен. Ты его крохотный отросточек. Ты его незначительная и зависимая поросль. Ничего не получится с твоей хитрозадой теорией о свободной сыновней любви, будешь всегда должен. Короче, вечный должник, а идти против долга и глупо и гадко.
  Теперь реагирует Коля:
  - Знаешь, папа, вышло немножко не так, как хотелось в самом начале. Чего-то не доглядели правильные товарищи и где-то напутали, сами того не желая. Я повторяю, кончилось время, то самое время счастливых мечтаний, счастливых надежд, счастливых порывов счастливого детства, и получилось, как получилось, хотя могло получиться иначе. Мрачная ночь раздавила без чьей-либо помощи отголоски прошедшего времени, раздавила и выплюнула в первую подвернувшуюся канаву жестоко, пакостно, до тошноты. Я не хочу обвинять никого, не хочу приставать к дорогим моим родственникам с многочисленными теоретическими выкладками из апологетов марксизма-ленинизма, якобы подтверждающими мою несомненную правоту, исходя из текущей обстановки на русской земле и определенных временных трудностей в нашем коммунистическом государстве. Любовь позади и любовь в сердце. Но время прошло и нельзя возвратиться, куда тебе хочется даже на десять секунд, даже на пять, даже на крохотное мгновение, непредсказуемое в собственном антагонизме. Ты понимаешь, нельзя возвратиться не потому, что так хочется, а потому, что нельзя. Это не слезы и ни какой-то зловредный отказ. Прошедшее просто скончалось, и мы проводили в гробу мертвеца, я не утверждаю, что по своей или его воле, что из какого-нибудь непредсказуемого расчета или по прихоти глумливой судьбы. Но дело сделано, мертвец не восстанет из гроба.
  Смешная история.
  - Значит так? - отец почесал подбородок.
  - Пусть будет так, - сын остался стоять, где остался.
  Никаких истерик, никаких мордобоев, совсем ничего. Злобное начало растаяло, а истеричная концовка не появилась, по крайней мере, в данном сегменте пространства и соответствуя все тем же законам вселенной. Два человека, две мысли, два взгляда, и ничего. Масса интересных вариантов приходит в разгоряченную голову, если хотите, психоделических вариантов, на каковые падок русский народ в своем большинстве и каждый, даже самый плохонький русский в отдельности. А дальше? Как приходят твои варианты, так и уходят. Самая непрезентабельная водица из замутненного, пускай гнилого источника, она куда интереснее. Поставь в ту же печку песок, струящийся и рассыпающийся, с определенным в любом варианте значением. И на последней руке будет ветер.
  Бывший товарищ прикрывает свое отступление:
  - Не ошибись, мальчик.
  Ответ правильный:
  - Лучше я ошибусь.
  Но надо закрыть это дело:
  - Не делай поспешные выводы...
  До чего докатился товарищ. И отступать пакостно, точно побитая собака, и нападать не получается. В кои веки не ты держишься за помочи дурацкой, запуганной и бесполезной вселенной, но на тебя нападают? Или еще хуже, собственный сынок нечто такое изобразил на тебя, с чем не соглашаешься внутренней сущностью праведной интеллектуальной души, но перешагнуть через что не способен. Да какая такая сволочь? Нет, не подумайте эта сволочь сынок. Другие горизонты вынырнули из-под обломков оседающего мира правосудия и справедливости. И не важно, кто там тебя опозорил, уделал, напакостничал в твою робкую душу. Нечто изменилось на планете, нечто подтверждающее приближение апокалипсиса, когда на горизонте солнышко и ни одной тучки. Вот бы с места не сойти и в могилу. То есть вашему апокалипсису в вашу могилу. Чтобы навсегда покончить с данной дилеммой, чтобы не ломать опять-таки голову по поводу неизбежной угрозы. Или снова не так? Мерзкий сынок, отвратительный, недочеловеческий отпрыск позорной любви. Почему не получился вообще человеческий? Странный вопрос, не вижу в нем ничего правильного, кроме обычного надругательства молодых да ранних придурков над лучшими принципами русской земли и над самой системой перевоспитания недочеловеков. И у кого вы спрашиваете про хавчик? Вот именно, у кого? Если бы спрашивали начальника при погонах, соответственно другая интеллектуальная подоплека, другой интерес. Но нет начальника, нет его знаков отличия. Как оно быстро случается в правильной жизни. На работе били и не добили. Зато всякая мерзость, то есть своя собственная, она не пощадит, она готова продаться до мозга костей, чтобы добить величайшую во вселенной святыню. Господи, какая несправедливость! Но самое главное, наступил судьбоносный момент, когда нужны не просто вселенские, но гипервселенские силы, когда не имеет смысла сдаваться, и жизнь сама только удар по всепоглощающему величию мрака и смерти. Вот и я говорю, что за справедливость, черт подери? Господи, где вы погоны?
  - Будь мужчиной, мой мальчик.
  Еще немного, и удерет замполит. Что вы к нему привязались, товарищ из бывших. Удерет со знанием дела, удерет без оглядки. На свою лавочку, к своим старухам, где понимают и почитают правильное стопроцентное прошлое, пронумерованное в декларационном порядке через политотдел и другие государственные органы. Нет твоего звания, нет твоей воли, нет твоего времени, нет ничего. И что за мерзкая рожа в дверях?
  - Накололи, ха-ха!
  Не успел, не удрал, какого черта сам задержался?
  - Умыкнулась добыча, ха-ха!
  Вот еще не хватало. Ну, точно мерзкая рожа. Самое ей место на Магадане или на Северном полюсе. Какого черта вот тут она делает, в нашем цивилизованном и окультуренном городе? Какого черта ее допустили к раздаче и разрешили обгаживать город великого Ленина без малейших на то оснований и точно по мановению грязной руки самых отвратительных и преступных врагов нашей родины? Поздно, черт подери! Упущенное не воротишь, а с рожей не разобраться даже за три миллиона рублей и все прелести опозоренного коммунистического государства. Неужели Ленин не перевернулся в гробу? Такая мерзкая, такая слюнявая рожа. Она хуже смерти ходячей, она сама смерть. И опять ничего. Ты униженный и оскорбленный попал не туда, а она рожа.
  Тесть достал из авоськи бутылку:
  - Выпорхнули милые пташки. Как ни приманивал ананасами, как ни пичкал ликерами, как ни подмазывался с несправедливым враньем, а где результат? Пташки к нам прибежали.
  Справедливейший человек завладел вниманием бывшего. Они упились до чертиков.
  
  ***
  Впрочем, хорошего понемногу, дней на пятнадцать, на двадцать, на тридцать три дня. Сначала идет ослепление, затем идет эйфория, затем просыпаешься и отрезвляешься, а отрезвляешься всегда с больной головой. Да что я такое? Да чего я тут навыдумывал? И чего я тут навыделывал? Нет, еще не полное отрезвление, отчего голова больная. Только при полном отрезвлении твоя маловразумительная боль очеловечивается и отпускает. В остальных случаях очень больно, а еще более гадостно. И рассуждаем не так, и всяк надоело:
  - Я указала ей...
  - Она нахамила мне...
  - Я поступила туда...
  - Она сама наглость...
  Мысли пустые, слова вялые. Каждый поступок две тысячи раз размельчался на самой крохотной терке. Даже несуществующий среди прочих поступок. Это уже фантазия и фантастика больного воображения или еще какой непредвиденной мысли под вывеской "русские". Что существовало на деле, то вылизали. Что показалось после шестого прогона, отшлифовали и отполировали самым крохотным наждаком. Что приснилось на определенном этапе, стало действительностью. А дальше воздух, а дальше скука, а дальше бред сумасшедшего. Фантазия не вытанцовывается, а фантастика не фантазируется. Дремотная тема, неинтересная жизнь, скучные ребята и всякое прочее до запланированных позывов в желудке, вполне животная реакция, рвота.
  Тесть зевает, рассматривая в стаканчик прыщи на постной физиономии зятя:
  - Затошниловка.
  Теща зевает, ничего не рассматривая:
  - Срам.
  Можно бы поругаться, но как-то еще рановато в свете последних пленумов и по поводу твоего собственного демарша из одного лагеря в другой лагерь. А разговаривать не о чем. Футбол, политбюро, лапа врага. Ну, кто об этом теперь разговаривает? Старая затошниловка вместо новой. Тесть об этом не разговаривает, тем более теща. Думали, интеллигентная речь, а получилась неинтеллигентная, практически никакая со всеми ее поворотами в сторону беспредельного космического пространства и обратно от бесконечной вселенной. Надеялись, изменится жизнь и кое-чего перекочует в более светлую плоскость, со всеми вытекающими отсюда красотами и судьбоносным влиянием на каждого из причастных к подобной системе товарищей. А получилось как получилось. Вот стаканчик. Двадцать дней или пятнадцать растворились на новом месте, а он обратно в семью. Известное мерило вещей, лапа врага, футбол и политика. Вернулся наш славненький, праведный, уважаемый во веки веков, во все исторические периоды, каждым поколением и каждым представителем лучшего во вселенной народа, русской идеологией и каждым правильным русским. Раз вернулся стаканчик, скоро все остальное вернется. Хотя постойте, еще не скоро, еще один шанс, еще есть ребенок. Или я пошутил, на ровном месте разыгрывая умника? Не стоило так шутить, даже старая бабка на пальцах покажет, не стоило.
  Где стаканчик, ребенка хватило на месяц, максимум на тридцать три дня. Паренек он приятный, не то, что эти интеллигентные потрохи. Говорит мало, а действует много, полностью подтверждая возложенные на него обязанности и ожидаемую от него отдачу. Каждый день новый подвиг гораздо похвальнее старого. Вывернул куколке ручки. Зачем хапала? Вывернул куколке ножки. Зачем бегала? Кукольная головка упала на стол. Для чего говорила? Приятный малыш. Чистая незамутненная аура русской земли отразилась именно здесь, именно в таком микрокосме, с непосредственной или непредсказуемой мощью всего русского. Почти никаких капризов и никаких запросов, свойственных обмирщившимся маромоям. Возьмет пистолетик и отстреливается с утра до вечера. Возьмет молоточек и отстукивается с вечера до утра. В большей степени холостые патроны являются предупреждением меньшинству, утерявшему за здоровой коммунистической жрачкой такую же здоровую бдительность. И холостые патроны могут попасть в глаз, если определенным образом постараться. Не уточняю про молоток, который даже после шестого стакана не очень-то назовешь "холостым". Ты утерял бдительность, ты повернулся спиной, ты потрясающая мишень не только для оголтелой кодлы врага, но и под каждый предупредительный удар или выстрел. А после вопли и визги. Занятный ребенок.
  Месяц и три дня тесть сама трезвость. Сел за стол, только приготовился... А тут из пистолетика, а тут молоточком, а тут схватили стакан и в осколки. Оно обидно и очень смешно. Опять понимаете, квинтэссенция человеческого развития среди умирающих и расползающихся экосистем более или менее сумасшедшей вселенной. А что такое суть квинтэссенция? Что-то по телевизору говорили про это, что-то особенное, вроде бы есть настоящий мужчина в семье. То есть настоящий мужчина растет. Никакой тебе интеллигенции, нет ее семени и ее племени, нет ничего общего со слюнеточивой фигней. Он мужчина, он маленький, он все равно настоящий. А эти, какие они мужчины? Сами в курсе, какие они.
  Слезливые глазки,
  Душа из помоев.
  Признайся, мой ласковый,
  Что это такое?
  Бесплодное семя
  В отстойниках плюшевых.
  Признайся, мой гений
  Кому же ты нужен?
  Впрочем, выдержали месяц и три дня, боюсь сказать про четыре. Муть, беспокойство, стрельба и удары. Столько стаканов вдребезги, столько жидкости на полу! Если бы вода из-под крана была этой жидкостью. Но жидкость не из-под крана. Она настоящая, она животворительная, она драгоценная. Без нее никуда. Еще на месяц и три дня можно, а далее никуда.
  - Не ори Лешенька.
  Вот сейчас бы жидкость:
  - Кошечка разобидела?
  Вот сейчас бы побольше:
  - Глупая кошечка.
  И надраться, как черт:
  - Дерни ее за хвостик...
  Лешенька не унимается. Лешенька под ногами и под руками устроил космическое побоище, исходя из постулатов своей собственной философии. Лешенька прицелился на последний стакан. Да уведите его! Да заприте, йок твою валентность! Да привяжите, черт подери! Шум, беготня, суетня, истошные вопли. Ох, непросто на привязи. Если в комнате пять дундуков. А комната только одна. А комната восемнадцать метров.
  
  ***
  Открытое окно, пустая голова и печаль на лице. Почему я не родился нерусским? Да, оставьте свои шуточки и подколочки, я заглянул за это окно. Высунулся и заглянул. Там ничего нет, вы не в курсе, совсем ничего. Голая стена, облезлая штукатурка, голубиный помет. Почему я не родился, мать перемать? Прется в голову всякая маромойщина. Семиты, антисемиты, жидовский вопрос, православные нехристи, православная маромойская церковь, православный взгляд на вселенную. Без какого-либо наслоения и предупреждения, я это я, а они это они. В точном философском контексте, кто-то "родился", а я не "родился". Вышеозначенному пресловутому кто-то опять повезло. Он не хотел в маромои, он упирался ногами, он возопил к небесам, подпираемым православием. Чего возопил? Или власть тебе наша не нравится? Не хочу, не хочу, не хочу... Какой потрясающий вопль из такой непрезентабельной глотки. Сверху манна небесная, а ты голяком от своей небесной судьбы, чтобы не дай бог на тебя не попала. Зато другой товарищ, который хотел, он не родился.
  Дьявольская раскладушка. У "родившихся" масса друзей, их поддерживают сверху и снизу, их подталкивают всеми возможными и невозможными способами. Что такое название, черт подери? Ну, назвали "нерусским", и ладно. Ну, величают "паршивой овцой", так отряхнись перед зеркалом и сполосни свои пейсы с дегтярным мылом. Ну, приклеили на ушах три "маромойские морды". А ты что, шибко нежненький? Из-за одного слова повесился, кастрировался, застрелился. Только из-за одного слова? Друзья не нужны? Это которые проталкивающие друзья. Берут твою мутотютю, обзывают литературой ее и проталкивают. И сторонники не нужны? Это которые поддерживающие сторонники. Накорячивают твои сопли, обзывают поэзией и снова проталкивают. Я просто в экстазе. Одно слово, проталкивающее или поддерживающее многочисленные миры, неужели оно из таких гадких, что готов заменить на другое слово? На то самое, что уничтожает, затирает и убивает все человеческое на двадцать две тысячи мегапарсеков вокруг. Это которое "русский".
  Почему же я не "родился"? Сидел бы себе за столиком, да попачкивал бумажоночки. При моем умении пачкать, как пить гениальный писатель. И никаких пряников. Друзья воспоют, сторонники разнесут, мафия рукоплещет, капуста бездонными бочками. Вы представляете, даже не надо стараться, всякие Буккеры или Соросы свалятся с ясного неба на голову. Может и до Нобеля доберусь, если чуть-чуть подкручу пейсы. А без этого и до кучи с дерьмом не дойти. Где твой пропуск? Ах, еще не обрезали? Или обрезали, черт подери, в какой-то подпольной канаве? Все равно, где твой пропуск? Его нет. Наша разведка работает четко. Если ты "не родился", следовательно, не из "наших", следовательно, отвали и не путайся под ногами.
  Надо же, какая судьба. То есть судьба забодала и на сто процентов достала во всех своих проявлениях. Живу голодно, держусь холодно, всякий не уважает, встречая на подступах к куче дерьма матюгами. Попробуй кому доказать, что ты "потомственный русский", опять никому не докажешь. Русская подозрительность распространяется на любое твое доказательство, даже на крестище в полтора пуда и отсутствие каких либо следов обрезания. Русские всюду бодяжат и дрючат нерусских, особенно в русской среде. Чуть ни туда посмотрел, объясни свою нацию. Чуть не того улыбнулся, а мы и не сомневались. Чуть не о том подумал, снова и снова оттуда. Господи, да что за Россия такая? Родиться нерусским никак не дается, а доказать свое честное происхождение никак не возможно. Я начинаю сходить с ума. Мне бы к тому или к этому берегу, но не выходит в стотысячный раз. На маромойский берег пускают только нерусских. На русский берег вообще никого не пускают. Для непосвященных, русский берег суть одни голые скалы. А под скалами буруны, а в бурунах русские. Кто еще борется, того бьют по башке. Не вылазь, не вылазь, не вылазь... Многие успокоились и отказались от бестолковой борьбы. Все-таки можно жить в бурунах при определенных жизненных навыках. Вроде для непосвященных никто, но для себя потомственный русский.
  Как-то не хорошо получается! Писатель есть добрый наперсник читателя. Писатель пишет, а читатель читает. Чем больше читает читатель, тем в большем экстазе писатель. Почти что микроскопический экстаз раздувается до состояния гиперкосмического удовольствия. Вот еще один гений, он из наших, он на самом деле обрезанный, но его называем "русский писатель". Так куда интереснее. Ты обрезанный, и ты русский. Русская литература формируется обрезанными писателями. Русская культура формируется ими же. Русская политика произошла не из православной церкви. Русская идеология всяк такого же уровня, можешь открыть библию. Наконец, русские законы, русские традиции, русский язык... Господи, до языка докатились! Только написал по-русски, я имею в виду на настоящем родном языке, как обложили и растоптали. Что это за язык! Что за мерзость и гадость! Вот у нас настоящий язык. Маромои знают по-русски гораздо лучше всех русских. То есть всех вместе взятых. У нас Серебряный век, у нас культурный язык. Мы оторвались от всяких и всяческих примесей, мы окультурили похабщину и обесценили вашу любимую матерщину. Даже матерщина у нас культурная. Словарь матерщины, толковник матерщины, письмовник матерщины. А у вас? Просто хамство и мерзость!
  Больше не ругаюсь, скорей за перо. Трудно одному против массы. В массе миллионы и миллионы, а ты один. Если бы не был один, тогда бы не был писателем. Я имею в виду настоящим писателем, а не тем червячком неопределенного русско-нерусского типа, что пачками, кипами, тоннами расплодились на русской земле. Хотя с другой стороны, сегодня они расплодились, а завтра их нет. Подобных русско-нерусских или каких там еще перевертышей кончает время. И вы соглашаетесь, время безжалостнее миллиона миллионов обрезанных. Друзья, сторонники, мафия против времени нуль. Много товарищей, но они слишком крохотные, слишком сиюминутные, слишком нуль. А время слишком большое. Или не угадал? Как не вытягивают товарищи Серебряный век, ничего не вышло. Как не выхолащивают русский язык, обрезать подобное чудо не удается. Серебряный век не есть окончательное вместилище истинно русского языка, а тем более русской культуры. Насчет маромойского языка или точнее обрезанного маромойского языка я ничего не имею. Мафия, сторонники, друзья имеют право на свой особый язык. Обрезанные товарищи остального мира не так чтобы очень за русских нерусских. Какие-то не такие ребята! Какие-то поддельные и бесполезные! Корчатся много, кривляются много, подгузники на глазах, а великих и праведных дел не предвидится. Например, кого-то предать или чего-то продать нужно. Да не в единоличном случае, а во всемирном масштабе.
  Нет, не дождетесь, товарищи. Маромойство всего мира объединяется, но с русскими маромоями разъединяется. Русские маромои просто вынуждены себя величать русскими. То есть за пределами русской земли они русские, а в России они маромои. Или еще те самые морды, носатенькие, сопатенькие, и жопа в кудряшках. Но за рубежом они русские. И корчат из себя стопроцентных русских. Ах, русская литература! Эх, родная культура! Ох, настоящая русская жисть! Тысячи вздохов, тысячи ахов, половецкие пляски и что-то такое вприсядку. Ни единой мысли об Обетованной земле. Для обрезанных русских нерусских закрыта земля Обетованная. Там они только шестерки, только рабы, если желаете, пушечное мясо. А они не желают быть мясом. Для них Обетованная только Россия. Это для коренного населения проблемы в нашей России, а для нерусских сама лепота. Люблю Россию! Обожаю Россию! Процветаю в России!
  Я ничего не придумал особенного про родную страну в восьмидесятые годы. Почему не "родился", вот в чем вопрос? Мне так нравится эта Россия, но я не ее хозяин. Сам не знаю, кого хозяин и чей. Кажется, никого. Кажется, тварь подколодная. Кажется, трупик на скалах и бурунах. Не пускают, не дают, отталкивают. И русские, и нерусские, и все вместе. Ну, отчего маромои отталкивают, я еще понимаю. Для них литература прежде всего кормушка. Вытеснили Пушкиных и Толстых, а насажали Пастернаков и Ахматовых. Ей богу, кормушка. У каждого взрослого маромоя сыночек нерусский или доченька маромойка, или того интереснее, и сыночек и доченька, представьте себе, опять же нерусские. А у сыночка свой маромойский сыночек, а у доченьки своя доченька, или опять варианты. Плодятся ребята не шатко не валко, а кушать желают на двести и триста процентов. Зато вон какие гладенькие, зато вон какие пухленькие, ну точно кровь с молоком. Каждого обрезанного узнаю именно по этому молоку, по этой шелковистости и по этому жиру. Каждый жирный он точно из "наших". Заморенного нерусского не бывает. Заморенный нерусский только в пропагандистских роликах или тюбиках. Вот настоящий русский он точно заморыш. А маромойчик с жирком. Есть кормушка, будет жирок. И еще для отличия: он сегодня из этих, что называются "новые русские".
  Ну, вы догадались, быть русским не шибко почетно. Попал в русские, поди доказывай, что ты русский. А "новый русский" он ничего не доказывает. Само понятие "новый" есть доказательство. И ежу понятно, что такое "старые русские". Со словом "старый" у нас гармонирует коммунистическое прошлое. А коммунистическое прошлое опять-таки гармонирует со словом "нерусский". Нерусские придумали коммунизм, кое-кто утверждает, за десять веков до Платона, ибо коммунизм есть идеология нерусских народов. Впрочем, православие та же нерусская идеология. Но православие гармонирует со словом "новый", ибо православие есть идеология "новых русских". Это так просто для всех обрезанных, подбирающихся к кормушке, нажравшихся или наращивающих брюшко и даже целое брюхо, а еще для тех, кто нарочито бежит из Европы в Россию. Почему бы не убежать в православие? Никто не забросает камнями, никто не оскорбит, никто не попытается даже вякнуть. А то в ответ шесть или пять миллионов откормленных глоток. Антисемитизм! Национализм! Права человека! Моральный ущерб! Оскорбление величия! И еще тюрьма до конца жизни.
  Я развожу руками. Мало, что жена называет дерьмом, так забодали маромойские ляпсусы. Жизнь запутывается, закручивается, извращается. Она запутывается маромоями, чтобы вошел и уже никогда не вышел. Она закручивается ими же, чтобы в едином узле происходила варка немаромойских народов. Она извращается... Дальше доскажите сами. Честная или неизвращенная жизнь ценой многих усилий. Чтобы из обыкновенного человека, из пацана или сосунка появился писатель, необходимо жопу порвать. Голод и боль, холод и боль, кровоточащее сердце и опять-таки боль. Чертовски тяжело, дьявольски больно. Этапы становления писателя здесь вам не шоубизнес, не проституирование и паразитирование на горбу человеческом, не разожравшаяся морда, похожая на жопу. Но бесконечная страсть, но бесконечная боль, но бесконечный уход от себя самого в самое сердце и чрево России.
  Почему не "родился", мама моя! Мне бывает так горестно, так одиноко. Враг номер один, гнида номер один, желчный человечек под тем же единственным номером, по большому счету дерьмо. Остальные номера, то бишь нерусские и псевдописатели, они веселятся, они обжираются, они зажирают Россию. Им вовсе не одиноко. Один нерусский похлопал другого нерусского, другой нерусский пощупал очередного и рядом с ним, что осталось, очередной полапал и тех и других. Все с литературным образованием, все гении, все честь и совесть русской земли. Презентация, овуляция, мастурбация. Черт подери, вышеупомянутые товарищи и есть закон по определению. Между двумя обжираловками они переделывают русскую литературу в якобы русскую. Вот если бы калеными клешнями наоборот... Но не существует якобы русской литературы. Какой из маромоев признается, что он нерусский писатель? Нет, у нас писатели русские. Родной язык русский, родная родина русская и обжираловка на русской земле. Где обожрался, там тебе кладовочка, там тебе спаленка, там тебе охрененная жисть. А кто не согласен... Да кто ты такой? Мы такого не звали.
  Не родился, не повезло. Райская красота, блаженная чистота, потоки млека и меда, курочка, уточка, поросеночек. Вы говорите, нельзя "поросеночек", он не кошерный. В России всяк можно. Для наших товарищей любая пища кошерная. Вот еще выдумали, чтобы русский нерусский отказался от поросеночка. Он тебе не торговец баранками. Он официальный представитель русской интеллигенции, русской культуры и всякого прочего. Для него звания, для него степени, для него во-от такая толстая диссертация, или не помню, как там в балладе поется, но все равно толстая, но все равно для него. Бочками молоко, цистернами мед, курочка, уточка, но главнее всех хрюша. Покушал вкусную хрюшу, и какой ты нерусский? Ты никакой. Можно место одно показать на предмет обрезания. Под лупой, без лупы, да как хотите ребята, перед вами истинный русский.
  И наплевать. Не повезло, значит не повезло. Бедная Россия, обесчещенная земля, оплеванное богом отечество. Нужен писатель. Нет, не тот шаромыжный, поддельный, брюхатый, русско-нерусского типа и со стаканом в когтях. Тебя опозорили, окрутили и поругали. Тебя извозюкали, обосрали и обобрали. Над тобой акт насилия, над тобой тучи и кучи. А еще нечто маленькое, фальшивенькое, пошленькое, чему и названия не подобрать. Господи, как тяжело! Боль отечества, скорбь отечества, беды отечества. Эти, которые жирные, они от всего отпинались. Боль маромойская - недопил, недожрал, недокрал. Значит пей, значит жри и кради все из нашей России.
  А ты одинокий, а ты родился на свет русским. И Россия твоя одинокая, она такая как ты, она очень нуждается, пускай для нее хоть один праведник... И это ты праведник. Попробовал отвертеться, чтобы пить как другие, тем более жрать. Не получилось, не отпустила Россия. Ты ее последняя надежда. Если надежда исчезнет, если отправится на опохмелку взбесившихся мертвецов. Что тогда? Я не знаю, мне страшно представить хотя бы единственный раз. Лучше, как было. Мучаешься не абы как, но за Россию против бесчисленной кодлы нерусских. Против рыгающих, пьющих, жующих и обсерающих на последок Россию. Только один русский. Никем не признанный, кроме России. Всеми обгаженный, кроме России. И которого, черт подери, вся ваша сволочь боится как прокаженного. Страшная штука, что есть русский. Дикая штука, он все-таки есть. Может закроем глаза, может исчезнет сам по себе? Открыл глаза, и нет никого. Только обжиральное, опивальное, окультуренное общество обрезанных "русских".
  Но не спешите, товарищи. Неродившийся среди вас родился на русской земле. Он родился ради русской земли. Ваша свадьба не его свадьба, ваши корчи не его корчи, ваше счастье опять не его. Что мне признание, или поругание, или ненависть сколь угодно великой толпы? Признавайте, ругайте и ненавидьте, сколько вам вздумается. Разрешаю не замечать. Ваши делишки, ваша кормушка, ваше брюшко. Оно такое мелкое, оно такое ничтожное, оно гораздо ничтожнее любой моей буквы, не уточняю, вздоха и слова. Мелочь ушла в бесконечность. Ничтожество утонуло среди прочих ничтожеств. Голоса миллионов ничтожеств сливаются с голосами такого же количества мелочи. Но ничего существенного. И миллионы возопят не в пример одному. Сколько не напрягаюсь, ваших миллионов не слышно. Вот разве только булькает и клокочет один гипервселенский желудок.
  Настоящий писатель другое дело. Если этот писатель сумел хоть немного ослабить муки несчастной России, или единственный раз отомстить за Россию.
  И я циничною сатирой
  Разбил под ложью пьедестал.
  Не дал мне бог хорошей лиры,
  Но ненависти много дал.
  Открытое окно, пустая голова, печаль на лице. А там за окном бесконечная жизнь и неизмеримая бездна.
  
  
  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
  
  Худо-бедно заделался Коля самым обыкновенным примаком приживалой. Хотелось, как лучше. Еще дополнительная работа, еще дополнительные деньжата, еще и еще в общий котел. Здесь вроде стоящее доказательство для непонимающих любителей денежек. Вы считаете человека мальчишкой, но он не мальчишка, но он человек. Снаружи хлипкий, вот внутри совершенно иное дело. Порох, огонь, героизм. Трудно представить, сколько на героизме очков заработал. Но разве думает человек по поводу "сколько"? Он запрягся, он в деле, он не выпрягается, как бы не было тяжело. Выпрягаются только мальчишки, что снаружи хлипкие и внутри хлипкие. А человек не выпрягается практически никогда. Вот вам первое доказательство, кто есть человек. Вот вам четвертое доказательство. Вот двадцатое. Ах, еще маловато? Ах, не удовлетворились пока? И что вы за твари такие? Нет, не люди, но твари. Вам доказывают, вас удовлетворяют, с каждым днем все больше и лучше. Чтобы желаемое преобразовалось в действительность, чтобы оно произошло не на словах и бумаге. А вы поджали губки, а вы сложили ручки, а вы ни одного человеческого поступка не культивировали в себе. Мальчишка всегда мальчишка. Но погодите, он же был человек. Никаких "был", раз сказали "мальчишка".
  - Дома шаром покати, - волнуется теща.
  Как же так? Деньги в дом, а все равно шар.
  - Чувствую, что-то здесь есть, - снова теща.
  Оно хорошо, если чувствуешь правильно.
  - Знаю, что есть, - не унимается прежний товарищ.
  Деньги, деньги, опять деньги. Всегда мало, всегда не хватает, всегда какой-то обман. Сегодня принес меньше, взяли на карандаш со всей присущей данному процессу ответственностью. Завтра принес больше, и обругали и взяли. Почему меньше? Отчего больше? Всяк оно неспроста. Если умеешь приносить больше, не приноси меньше. Но кто доказал, что твое пресловутое "больше" как настоящая величина? Может "больше" только более высокая степень и производная "меньше". Вчера более низкая степень, сегодня более высокая, завтра еще более, если чуть-чуть поднажать. Оно для отмазки. До настоящей величины далеко, чтобы сразу все деньги. Теща шастает по карманам и ничего не находит. Не подумайте какую-нибудь гадость, теща работает тайно без лишних свидетелей, но результат нулевой. Может, поверим товарищу? Или слетели с катушек, родимые? Какая вера на русской земле? Есть еще, обязано быть, здорово спрятал подлюга. У тещи богатый опыт, обусловленный десятилетиями ее предыдущей жизни. И тесть прячет, но теща находит. Тесть из правильного поколения, воспитанный на правильных принципах, то бишь простая душа. Прятать он не умеет, какие-то глупости без хитростей. То в носок, то в ботинок, то за подкладкой. Теща разгадала простую душу, а здесь ничего. Голова раскалывается, обязаны быть деньги. Иначе погибнет коммунистический строй, земля сорвется с орбиты, вселенная превратится в копоть и пепел. Какой мужик опростается до последней копеечки? Только не мужик. Мужики хитрозадые и на денежки падкие. Их забота запрятать, как следует, наше дело найти. Если мы не нашли, значит чего-то не так в королевстве, значит, совсем извратился подлюга. И вы не надуете тещу.
  - Точно не так, - еще одна мысль.
  Делишься с доченькой, подталкиваешь, науськиваешь. Вот же поганка, вроде не понимает. Хватит ерничать, она понимает, только невинные глазки состроила и пытается доконать мамочку. Хитрый у нее мальчишка, хитрее тестя, ничего не поделаешь, такая получается скверная штука. Лучше бы пятерочку в носок, трешку под коврик, червонец вместо закладки. Как вы догадались, вещи вполне разрешенные. Найдем, пересчитаем, оставим в личное пользование. Что нам червонец, пятерочка или трешка? Для семейного бюджета не страшное расточительство, но реальная плата за семейное счастье. Ты поступил подленько, оторвав от семьи деньги, достойные лучшего применения. Семья у нас благодушная, семья благодетельная, не спрашивает, зачем тебе деньги, она простила твой подлый поступок. Кое-чего разрешается в настоящей семье, скажем, маленькая ложь против большой лжи. Изолгавшийся мужик чертовски понятный и даже родной. Изолгался на мелочах, не покусится на большее. Поймали на малом, не станет кривляться по полной программе. А если его не поймали? Никаких червонцев, пятерочек, трешечек, даже рубля и того нет. Теща в бешенстве, жопой чувствует, где-то спряталась очень большая ложь и чертовски большие деньги.
  - Не наш паренек, - пока еще мысль из тумана.
  - На два фронта работает, - более четкая мысль.
  Да что ты, милая, этим не шутят. Тогда объясните на пальцах, или еще как угодно, но только прошу объясните, где деньги? Сегодня меньше, завтра больше, послезавтра еще больше. Кто-то вякнул про естественный научно обоснованный рост зарплаты в развивающемся коммунистическом обществе. Ничего естественного здесь нет, скорее противоестественное. Мы математику изучали. За четырнадцать часов на работе получается очень приличная сумма. Она получается куда приличнее, чем за тринадцать рабочих часов, даже если не все часы отпущены на производительный труд. А за восемь часов получается совсем неприличная сумма, даже если все восемь часов ты пахал до потери сознания. Теперь объясните один пустячок. Тесть очень редко задерживается на работе. Со всеми пьянками и закусками его рекорд восемь часов сорок восемь минут, что при самом неправильном рассмотрении до четырнадцати часов никак не дотягивает. А сумма куда приличнее, минус трешка, пятерка, червонец. И это учитывая научно обоснованный рост и всевозможные поблажки для молодежи со стороны коммунистического государства.
  - Что ты мамочка, - Вика скуксила мордочку.
  Надо еще учить, очень надо учить мелочь пузатую. Кто придумал четырнадцать часов на работе. Тесть настоящий мужик, всяко знает про ваши часы. Никому не укрыться от острого, если не против, от справедливого взгляда. Тесть знает, он просвещеннее тещи. Теща еще в мыслишках или догадках распутывается, а тесть знает. Работа на восемь часов, плюс обед, плюс дорога. Ну, получается десять часов, и на этом остановились. Если пришел не совсем трезвый, тогда получается восемь часов с кепкой или рекордные восемь часов сорок восемь минут, но такое для справедливых товарищей. Если пришел трезвый, смело отчитывайся за десять часов, установленных государством для маленьких плохо соображающих мальчиков. А у тебя чистоганом на четыре часа больше.
  И как это понимать:
  - Интеллигентишка из лживых.
  Тесть о справедливости:
  - Вижу грязные штучки насквозь.
  Тесть за правду матку:
  - Интеллигентишка языкастый.
  Тесть переполнился правдой:
  - В рот и в жопу все вижу.
  А вся правда на хвостики доченьке. У тебя хвостики смешные, пора бы их обскубать. Что за прическа? Что за "прощай молодость"? Посмотришь, затем вытошнило. Муженек, пускай сопливый и недоношенный не из тех, кого лишний раз вытошнило. Он получил деньги, он их пощупал и в лапках своих подержал. Деньги великая сила, деньги вселенская мощь, деньги соблазн из соблазнов. С деньгами в кармане маленький мальчик становится искусителем, нарушающим святые законы морали и постулаты самой правды. Отсутствие денег развивает в душевной организации мальчика только положительные качества, поддерживаемые всей нашей системой. Но присутствие денег наиболее неправильным способом вмешивается в развитие и уничтожает уже достигнутое на любом уровне вопреки самой правде. Девки на безденежных пацанов не бросаются. Можешь спросить у своего папочки. Тесть в курсе, как тяжело человеку с деньгами отбить аморальные атаки слабого пола, даже если он признанный импотент. Девки не понимают, что ты импотент, но понимают, что есть деньги, те пресловутые трешка, пятерка, червонец. Твой папочка, то есть тесть, из самых из стойких. Поэтому напивается, чтобы быть стойким. На работе два пути, когда завелись деньги. Первый путь это водка. После водки наступает сверхчеловеческое, если хотите, божественное прозрение на природу вещей и развивается нечеловеческая справедливость. Глаза открылись, душа разверзлась, никакое бабье с его сумасшедшими прибамбасами не прорвется сквозь справедливый заслон, поставленный водкой. Ты ангел, ты человек семьи. Ничего не желаешь, только любовь для семьи. Приговорил стаканчик, на первое место любовь. Как же так поступить и так извернуться, чтобы семья процветала?
  С прищуром тесть:
  - Кто не пьет, этот в жопе.
  Вот и второй вариант. На трезвого, даже на хилого, девки падают пачками, гроздьями, и никакой передышки. Вы представляете, откуда вылезла жопа, или кого она захлестнула на русской земле? Не успел оглянуться, как сам среди захлестнувшихся товарищей, то есть потерял равновесие и заскочил не в те эмпиреи, то есть залез. Девки страсть злющие, чтобы залез по полной программе. Они и на работу за этим таскаются. Дома не сидится, кто там залезет в домашних условиях? Дома скучища и тошнота. Серые стены, серая мебель, серая засерающаяся тоска. Зачем для девки твоя беспробудная серость? Деньги у нее имеются, а вот кто бы залез? Ну, самый вшивенький, ну самый трахнутый, малышка из недоразвитых или мальчонка из недоношенных придурков. Ты только залезь, Христом богом прошу, мы сами разберемся со всеми последствиями. Мы это дело очень и очень умеем. У нас огонь, у нас кипяток, у нас гиперпространственная встряска и садомазохистская порка. Самого хиленького импотента обжарим на тысячу двести процентов, самого квеленького сожрем. Никакой горячительной или искусственной подпитки, только залезь. Назюзюкавшийся мужик не мужик. У него после очередного стакана в лучшем случае иголка от елки. Никакими силами из вышеозначенной иголки не добудешь огня, кипятка и всякого прочего. Даже нашим огнем и так далее. Не стоит ломаться, как пить, не добудешь. С назюзюкавшимся товарищем милое дело стакан. А нас не интересует стакан в данной проекции. Я повторяю, залезь. Черт подери, какие шустрые девки.
  Тесть не ошибается:
  - Попал на работу и наработал.
  Тесть всегда прав:
  - Главное, как наработал.
  А это как по деньгам. Вроде для девок деньги не главное. Но было их больше, а стало их меньше. Цветочки, шоколадки, всякие тряпки. Говорят, оно возбуждает на определенном этапе. После цветочков девка сильнее дает, после шоколадки еще сильнее, а после всего прочего совсем уже сильно. Ты не пожалел деньги, и она в высшей фазе своей отдается. Меньше не пожалел, меньше отдача. Больше не пожалел, опять больше. Человеческая психология, человеческая философия, а заодно психология и философия нормальной среднестатической девки. Никак не по причине жмотства, черт подери. Девки сами при очень хороших деньгах, в который раз повторяю. Но поощряющий товарищ с деньгами на любом уровне есть получающий. Своей мелочью ты поощрил девку, а она завелась. Вот если без мелочи, вот если сквалыга и жмот, вот если обидел хорошего человека. А почему обидел? Или решил приберечь для жены? Значит она лучшая? Значит она не дает, но она пользуется? А я из спортивного интереса, а я такая и разтакая, а я открываю для всяких придурков вселенную, и весь зад в клочья. Опять ничего. Так не по нашему. Или мне, или ей, или пускай дает теща.
  Господи, какая глупость.
  - Мама, полегче, - сомневается Вика.
  - Папа, потише, - снова она.
  Достали и мама и папа. Новые сомнения, новые страдания, новый психоз и истерика на все сто проценьов. Отправляйся истерика далеко-далеко на Кудыкину гору, не желаю тебя, слышишь, совсем не желаю ласкать твои прелести. Черт подери, надоело. Несколько лет, даже месяцев подобной галиматьи вышибут кого угодно из седла и поломают. А мне надоело. Вика слабенькая, худенькая, ранимая. Зачем еще добивать подобное анемичное существо. Не знаю, не понимаю, не надо. Вот с ребеночком наигрались, и хорошо. Вот ребеночка уложили, пора в свою норку. Неужели не понимаете, здесь своя норка, здесь своя жизнь? Спрятался в норке, отбился от жизни, которая в любом варианте чужая, ради жизни, которая между прочим своя. Ох, хорошо! Ты роскошествуешь в мечтах, ты утонула в другом, пускай в нереальном мире. Приятный муж, заботливый отец, работник, каких мало. А тебе говорят, не работник. Ну что за работа, если без денег? Ах, денег очень и очень достаточно. У свекрови было меньше и было достаточно. А тебе говорят, недостаточно. Это не деньги, это обман, это подачка, оставшаяся от гигантского пирога, который по праву принадлежит всей семье: и тебе, и тестю, и теще. И еще для непосторонних ушей, разве такие у нас деньги? Разве настоящие деньги в этом количестве? Конечно не в этом. Настоящих много, очень и очень много. Настоящих море разливанное. Чтобы хватило для любимого папочки на его пряники. Чтобы хватило для очаровательной мамочки на пряники и конфетки, но теперь на ее. И чтобы тебе осталось, ну самая малость, но все-таки, чтобы хватило. А так не хватает, вообще никому не хватает из лучших людей, не говорим про поганую сволочь.
  Теща злобная:
  - Проверяю.
  Тесть справедливый:
  - Не доверяю.
  Сама психопатка и истеричка в розовых тапочках. От телефона на телефон и обратно. Как ты, Коленька? Что ты делаешь? Куда подевался? Каждые десять минут:
  - Ты еще на работе?
  - Я еще на работе.
  - Жду не дождусь.
  - Еще потерпи, вот доделаю дело...
  А какое оно это дело?
  
  ***
  Следующие два или три месяца правдивейший и справедливейший гражданин обижал свою родину. И снова не голословное утверждение. Родина гуляет, как полагается, а гражданин со справедливой ухмылочкой на правдивых губах ее обижал. Родина показывает удаль, а гражданин в пене и мыле вообще ничего не показывал. Родина как единое целое под цифрой один, а гражданин во всем своем праведном велилепии только под цифрой два. То есть всего два стакана, и не капелькой больше.
  Просто возмущаюсь, как же так можно? Разве ограничивается любовь к родине? Или рассчитывается служба отечеству? Или одна часть твоего справедливого эгоцентризма за родину, а остальные не менее высокородные части против нее? Так не бывает. Что не рассказывайте, не бывает и быть не должно ни под каким соусом. Это разврат, это манера врага, это предательство всего наилучшего, самого светлого, самого-самого. Да разразись чума на твою совесть! Да унеси ураган твои грешные ноги! Да ударь молния в твой разожравшийся зад! И еще сорок четыре тысячи всевозможных проклятий на лысый череп предателя. Неужели не догадались, родина не предается никогда и от коллектива нельзя отрываться. Родина ни в коем случае понятие отвлеченное, она есть коллектив в любом варианте. Если большой коллектив - значит родина. Но и маленький коллектив снова она. Грех предавать, и страшнейший грех отрываться от коллектива, даже если присутствие в коллективе грозит тебе смертью.
  Нет, что-то не вяжется в нашей истории. Человек правильный, хотел сказать, праведный, со справедливостью у него полный порядок. Имеются, конечно, свои недостатки. Но без недостатков какой же ты человек? Нечто обязано быть. Мелочь, капелька, фигушка, нечто практически неосязаемое и маловразумительное под микроскопом. Как соринка на белой скатерти, или пятно на солнечном диске, или круги на воде. Иначе это не человек. Статуя, картина, кукла, господь бог, иуда и куча серебряников. Да кто угодно, погрязший в своей разрушающей и ослепительной праведности. И, конечно же, здесь оскорбление в сторону тестя.
  - Один стакан за родину, - теперь понимаю.
  - Другой стакан за армию, - теперь в самый раз.
  - Третий стакан...
  Дальше провал. Родина и армия получили свое. Они благоденствуют, они развиваются, они в цветах и плодах. Любимая родина! Несокрушимая армия! Но они это еще не конец и не окончательная картина нашей многострадальной земли. Давайте убедимся в обратном. А где советский народ? А где коммунизм? А где партия победившего коммунизма? Забыт, забыто, забыты. Народ без стакана, коммунизм без стакана, партия среди вонючих шматков на помойке.
  Теща радуется:
  - Действует маленький.
  Глупая баба, неразумное существо. За свое малое ухватилась зубами, а за общественное великое ни единой слезы не пожелала пролить. Думаешь, народ не заметил? Надеешься, коммунизм обойдется? Или еще наглее, место для партии на помойке?
  - Маленький по стакану ногой.
  Глупее не знаю бабы. Враг совсем близко. Это такая сволочь, что если пустили, уже не выпустили. Отстранивший стакан отстранил справедливость не только своего коллектива, но всей могучей формации по имени "советский народ". Ничего справедливого в подобном поступке, ни на копейку правдивого, только порнуха из многих щелей. Опять же вражеская порнуха. Кто не пьет, сами припоминаете, опять кто? А в голове треснуло, так для больных и дебилов напомним, это изменник родины.
  - Остепенился наш дедушка.
  Побойся бога! Ну что говорит теща? Ну что она предлагает? И как повернулся грешный язык? Выдающийся офицер с детской сосочкой. Справедливейший человек с детской тряпочкой. Честь и совесть русской земли на два пальца надыбал игрушки и плюшки. Неужели отсюда судьба офицера? Неужели его грандиознейшая задача по обороне и укреплению русской земли перерастает в конечном итоге в сосочку, тряпочку, плюшки? Нет, не уговаривайте меня. Выдающееся лицо поумнело. Справедливейший лоб стал чуть шире и выпуклее. Правдолюбивые складки под носом разгладились. Если так продолжать, то что-нибудь и в другом месте поумнеет, разгладится, вырастет, не дай бог начнет выполнять свои природные функции. А это непростительный грех для законопослушного гражданина и наказуемое предательство для защитника родины.
  Я не распространяюсь, здорово тесть нагрешил. Во-первых, насчет тряпочки:
  - Хлоп, топ, летим над полом.
  Во-вторых, насчет сосочки:
  - Буль, нуль, течет из крана.
  В-третьих, насчет медведя из плюша:
  - Ха-ха-ха, грызу орехи.
  И, наконец, футбольный мяч с антресолей:
  - Как в мое время играли...
  Вот где особо тяжелый и пакостный грех. Больше не беременеет правдой-маткой, расклеился тесть. Какая вам правда? Какая еще справедливость? Отвали раком или помрешь, бяка! Он точно расклеился. Старый мяч, забытое детство, забытое счастье не представляю насколько забытой любви, которая не совсем, чтобы родина, армия, партия, коммунизм и советский народ, которая просто любовь и детство. Кажется, что забыл. Оно зря кажется. Вот мяч с антресолей. Вот живое напоминание. Покуда не догадался, чего напоминает мне мяч. Голова тяжелая, лоб все равно узкий, хотя и стал шире в свете последних передислокаций на русской земле. Но со временем догадаюсь. Голова просветлеет, а лоб еще шире без скидок на глупые волосы. Господи, что же будет, если я догадаюсь? Как же тогда справедливость? А еще родина, партия, антагонизм и все остальное?
  - Подрастешь, молодец, сделаю из тебя футболиста.
  К счастью слова разошлись с делом.
  Месяц покатился
  Среди трав муравок
  И остановился
  Подавив козявок:
  "На дороге грязно,
  Расплескались лужи.
  Недоноскам разным
  Ты пока не нужен".
  Леша так и не стал футболистом. По сути, дали разок подержаться за мяч. Ну, тот самый, что настоящий, кожаный и свидетель ста тысяч баталий. Подержись, но только как за реликвию. Не будем вдаваться в подробности, что означает реликвия, об этом мы много раз говорили. А ты подержись на дистанции в двадцать пять метров одними глазами и вообще из моих пальцев.
  - Гладкая кукла!
  Леша единственный раз подержался:
  - Еще вертится!
  Тесть единственный раз на вершине блаженства:
  - Моя школа.
  И мяч спрятали. Время сложное, а хорошее время пока не пришло. Враг наседает, и чем не пожертвуешь на благо отчизны своей, партии, армии и народа.
  
  ***
  Собственно говоря, ничего новенького. Прошлое навалилось на будущее. Прошлое гораздо сильнее и злобы в нем хоть отбавляй во всех отношениях. А будущее только будущее. Если желаете, вскрик одинокой души. А не желаете, писк, уходящий в пустоты и дали. Что для тебя будущее без прошлого? Вот учился и снова не научился, можно сказать, результат отрицательный. Дочь белоручка, всегда была белоручка, всегда будет, и ее не исправишь, даже приставив к виску пистолет или бросив под танки. Эта дочь воспитывалась белоручкой. Для матери просто позор, несмываемое клеймо на всю жизнь или что-нибудь в том же роде. Хотя с другой стороны, мать у нее нормальная, то есть трудолюбивая и энергичная. Она воспитывала подобное убожество на все сто и на все двести процентов, можно сказать, живот положила за дочь, но дочь белоручка. За что не возьмется, результат такой отвратительный, что лучше закрыть глаза и убежать от греха подальше. Что за дура и что за дикость, черт подери! В детстве ее не шпыняли, как следовало, а либеральничали, как на гнилом западе. Вот нашел подходящее слово. Гнилой запад ворвался в нашу семью. Мать тряслась слишком много над дочкой, чтобы подобное чмо накормить, приодеть и вывести в люди. Видит бог, в детстве ее не насиловали. Все воспитание базировалось на комсомольской сознательности, это тебе не гнилой запад. Подошла к матери, посмотрела, намотала на ус. Неужели так трудно перенимать опыт?
  Получается, что оно так. Опыт старшего поколения утерян для молодежи. Молодежь теперь необыкновенная, как утверждают некоторые балаболки, продвинутая молодежь. Не знаю, кто ее продвигал и куда, но молодежь оказалась продвинутая. Задвинуть ее никакой возможности, все поколение из таких. Они называются восьмидесятники. То есть отстойные представители восьмидесятых годов. Мы всего-то на двадцать лет старше, но мы выдающееся поколение. Вся вселенная согласилась, что мы выдающиеся поколение, только восьмидесятники не соглашаются с очевидными фактами. Они ни черта не умеют, они гадят и подличают, они маромои в кубе, в квадрате, в двадцатой степени. Надо же, в первую очередь ум, затем руки. Что за жлобство еще? Умом жопу не подотрешь и исподнее не отстираешь. Ум опять же для телевизора. Ящик врубил, очки нацепил, слушание, наслаждение, понимание на высшем уровне. Нет ума, значит уровень оказался не самым высоким, но где-нибудь в заднем проходе. А для жизни опять-таки руки.
  Ну, молодежь! Этого следовало ожидать, с той или иной степенью вероятности. Если зятек недотепа, дочь обязательно белоручка. Свояк свояка, ворон ворону, каждый кузнечик... Недотепа нашел белоручку, а белоручка выбрала проигрышный билет. Хотя погодите, не помню, кто выбирал, в голове перепуталось, но все равно должен быть выход. Будущее не может без прошлого. Родительский совет, родительский опыт, родительское учение, родительская награда на одной грядке растут. Будущее опирается только на прошлое. Прошлое тещи есть прошлое энергичного человека коммунистической формации. А прошлое дочери есть белоручка.
  - Сиди с ребенком, - вот и весь сказ.
  Теща не так чтобы огрызается. Ей противно и гадко. Какая-та тварь под ногами. Из-за нее молоко убежало, из-за нее вода выкипела, из-за нее яйца почти сорок восемь минут портили воздух, из-за нее кашка что валенок. Каждый знает, это из-за нее. Варила теща, жарила теща, кипятила теща. Но пришла белоручка, завела свой порядок, всяк перепутала, всяк перегадила, всяк наперекосяк в правильном и давно устаканившемся государстве. Если бы не пришла, если бы не придуривалась, если бы вообще не выходила из комнаты, рот на замок, а глаза в стенку. На кухне не нужна белоручка, там человек с руками имеет определенную ценность. Столько дел, столько энергии, столько всего, не разбираюсь чего, что озвереешь и запотеешь, и полный дурак за четыре копейки. А тут еще шляются всякие. А тут ее глазища, каждое в блюдце. А тут ее воздух... Господи, даже воздух какой-то ее не такой. Принесла, притошнила, наперекосяк. Чертова белоручка.
  - Не суйся, пока не позвали.
  Великолепный совет: у тебя ребеночек, ты его и воспитывай. Ну, хотя бы единственное дело довела до конца, чтобы другие не отвлекались от своего дела. Да что я вам говорю! И это дело похерено безвозвратно. На кухне кипит, бурлит, парится, а в комнате черт знает что. В комнате ребеночек и эта самая, от которой стошнило добрую тещу. Если бы нечто иное, например, интеллектуальные игры, или развивающий сон, или счастливый союз матери и ребенка. Но ничего из вышеупомянутых списков. Шум, суета, падает, бьется, чаво-то визжит и орет, настоящее сумасшествие и из ада курвины рожки. Точно подметили, в комнате ад гораздо страшнее, чем было на кухне.
  Никакой этики, теща бежит в комнату:
  - Сил моих нет!
  А там эта гадина спит:
  - Хор-ро-ш-ша!
  А ребенок по ней прыгает:
  - До чего доигралась!
  А вокруг настоящий разгром и содом:
  - Смотреть не могу.
  Ну разбудишь пинками, ну заставишь подняться, ну попробуешь где-то и как-то ей доказать ее вопиющую неправоту. То есть своей родительской властью, с полным сознанием своей правоты, как человек опытный и многознающий. Без хулиганства и матюгов, культурным слогом, однако. Так она еще, что звереныш, она огрызается:
  - Нет проблем.
  - Почему это нет?
  - Мальчик не плачет.
  - В своем ли уме?
  - Мальчик поет.
  Господи, какая гадина. На кухне парится, выливается, переваривается. Скоро взрывы и атомная война. Необходимо пахать до тридцатого пота на кухне. Но и в комнате необходимо восстановить справедливость. Ребенок, ей богу, орет. Вот не докажешь, что невыносимое безобразие, происходящее в комнате, называется песней. Насчет воплей и матов полное удовлетворение и эйфория, насчет песни нет. Не оставишь с подобной проблемой ребенка. Снова завалится, снова в сон. Для нее сон дороже всего человечества, и самого дорогого, что есть на земле. Зачем рожала, если дороже? Могла не рожать, но хрюкать и дрыхнуть в свое удовольствие. А ты рожала, а от тебя один вред на планете Земля и во всей бесконечной вселенной. Вот теперь умным людям приходится опускаться на землю и исправлять твои промахи. Ребенок такой тяжеленный. Здесь и грыжа, и геморрой, и опущение почки, и что угодно в одном флаконе. Какое к черту здоровье? Хватаешь этого бешеного ребенка. Укачиваешь, трясешь, бац головой об стенку, чтобы на пару минут навести порядок. А на кухне грядет революция. Если сейчас ничего не изменится, то проиграл революцию. Подорвали, сместили, в помойный бачок все готовящиеся деликатесы, работа насмарку. Трясешь вашу маленькую пакость, что мешочек с дерьмом. Теперь уже точно орет. Дико, неистово, лютый зверь.
  Но теща в порядке:
  - И это песня?
  Можно обратно на кухню:
  - И это как называется?
  Черт подери, прекрасный урок и прекрасный пример для дурной молодежи.
  
  ***
  Дальше превозмогла родина.
  Тесть крепился на цифре два, чего хватило на несколько месяцев. Чуть позже пошли другие цифры: три, четыре и пять. Чтобы за советский народ, чтобы за коммунизм, чтобы за партию победившего коммунизма. Жаба душит, не могу против родины, не могу ее подвести. Личное всегда личное, но общественное ни в коей степени личное, с какой стороны к нему не подкрадывайся на подагрических ножках. Нас воспитали общественниками. Для себя что-то сделать и больно, и тошно. Вот состаришься, вот понесут, да еще понесут на кладбище, тогда для себя. Кладбище тихое, могилки уютные, враг далеко, значит можно подумать о личном. Но до этого самого кладбища ты и родина. Первый стакан, третий стакан, пятый стакан. Затем одна справедливость, правдивость и все что касается родины.
  Тяжелый долг, я бы не выдержал. Каждый день глазки бантиком, еле живой и по макушку в какашках бредет тесть. Где валялся? Не валялся, а защищал свою родину. Это ты, мой любезный, валяешься. Один разврат на уме. Покуда не развратился, вроде не человек, больше того, ты животное. Я не ошибаюсь, самое мерзостное из животных, существующих на планете Земля и опять во вселенной. Удовлетворил свою похоть, разогрел свое чрево, извратил вековечную суть бытия, даже если суть была родиной. Но тесть сама правда на фоне похоти и разврата. Правда всегда единственная, правда всегда настоящая. То ли темная ночь, то ли солнечный день, то ли гроза, то ли ни одного завалящего облачка. Правда есть правда. Ваши извращенческие инсинуации слишком мелкие, чтобы взяться за нечто крупное. Сами догадаетесь или вам рассказать, насколько крупная правда? Обыкновенный развратник и недобиток приносит вонищу, позорище, грязь, но ни на грош правды. Неужели не слышите, ни на грош? А у тестя каждая капелька, каждая крошечка, каждый помпончик есть правда. Даже вывалявшись в грязи, даже обделавшись по самые уши, даже на грани исчезновения и разложения не уступит праведный тесть. Неужели кто-то еще не поверил, где и откуда выводится правда?
  Я вымарываю нецензурное и непечатное отношение к правде. Если не я, так постараются цензоры и редакторы. Мы не в Древней Греции, мы в цивилизованной России. Следи за словом, или тебя привлекут к уголовной ответственности за нарушение общественного спокойствия, или оскорбление величия какого-нибудь шишкана и за измену родине. Не разбрасывайся словами, или за мягкое место опять привлекут. Не увлекайся в неистовстве и критиканстве, или ублюдок и враг. У нас за каждое лишнее слово не такая чтобы лишняя пуля. Если охотник до пули, то говори слово. А если еще не заткнулся, или желаешь немножечко попоганить русскую землю... Следовательно не говори. Что одно слово, пускай непечатное и нецензурное, против триста тридцати трех миллиардов печатных и утвержденных цензурой? Оно ничего. Разве что иногда разозлишься, затем разойдешься, затем возопишь:
  - Лапы долой, трам-там-там!
  Вот и вылетело слово, вот на свободе:
  - Очки нацепил, хряп-хряп-хряп!
  И хочется и колется, а уже не вернуть:
  - Не суши поддувало, мать твоя мама!
  Вокруг не так чтобы любители русского языка или его ценители. Неужели не ясно, что русский язык хорош в первозданном виде? Второстепенная форма, окастрированная цивилизованными специалистами с большим носом, уже не язык. Не развернешь сюда справедливость, тем более правду. Второстепенное слово все равно второсортное слово. Друг не увлекается, враг не унимается, и тесть не то чтобы человек, а наделавшая в штанишки букашка.
  - Не люблю! - это тещины штучки.
  А ей ответ трам-там-там, хряп-хряп-хряп твоя мама. Не любишь, и не люби! Кто еще просит любви? Да пошла ты! Да обделайся хоть две тысячи раз! Болт забить на такую цацу и кралю. Сами понимаете, ты не забьешь, она забьет. Суровая теща.
  - Ненавижу грязную пьянь! - еще атака.
  Чуть ослабел, чуть поперхнулся, чуть утерял бдительность, и теща буквально сшибает с копыт, что осталось от выдающегося правдолюбца и праведника. Он за родину, а она прикоснулась грязными лапами. Он против врага, а она утратила классовое чутье и пролетарский характер. Он жизни не пожалел, а она забыла о жизни. Никаких компромиссов, ни малейшей отсрочки, нет тебе оправдания. Ослабевший правдолюбец на сто процентов посмешище бешеной бабы. Не отмечаем ее лексикон, через одно разрешенное слово три нецензурных. Пес смердящий! Мудак ходячий! Гавеха херовая! Это по разрешенной программе. Дальше три точки и множество мелких купюр. Вы не думайте, теща ругается, она выполняет свой социальный заказ, то есть ее социальный заказ, который никак не относится к защитным мероприятиям русской земли. Если проголосовала за мероприятия, то уложи, обласкай, подотри. А так бесится теща.
  Во-первых, словесная жижа, специально состряпанная вражеской клиентурой и всей предательской сволочью. Во-вторых, несколько ударов по морде. В-третьих, вытряхивание из башмаков, оно ради пущего унижения защитника родины со стороны тещи. В-четвертых, вытряхивание из остальной одежды, кроме исподнего. В-пятых, исподнее. Мудило! Свинья! Маромой! И снова непереводимая серия минут на пятнадцать. До чего ей приспичило в-пятых? Неужели нельзя обойтись малой кровью, скажем, по справедливости? Дедушка добрый, дедушка ласковый, дед для внука поставит стакан. Теща жмотская, она ни за что не поставит. Ага, пожалела дерьмовые денежки? Подобное дерьмо и пожалела. Денежки жалеют только жиды. Сразу видно откуда твой корень, если зациклился в денежном хламе и пожалел. А русский человек ничего не жалеет. Стакан дорого, но для внука не жалко. Вот сейчас мы поднимем стаканчик и приобщимся к величайшей из благодатей русской земли. Дедушка не какой-то поганец и враг, дедушка плохого не даст и тем паче не посоветует. Другой разговор бабушка, то есть, черт подери, твоя теща!
  Мы остановились в нескольких сантиметрах от всемирного хаоса. Очень хочется правильно сосчитать преодоленные вехи во времени и пространстве, но получается не совсем так, как оно хочется. Потому что следующая веха - безжизненное тело. И еще следующая, транспортировка безжизненного тела в соответствующую точку пространства. А если тело не совсем безжизненное? А если тело еще сопротивляется? Следовательно, подойдут исконно русские методы. В-шестых, матюги. В-седьмых, руки. Очень ужо распускучие руки у бабы. Без причины их распустила, не сообразуясь с методологией партии и потребностями советского народа. У тестя морда, что жопа, особенно после пятого стакана. Две недели бей, не почувствует. Но есть и другие части, которые чувствуют, например, жопа. Эта часть на работе здорово наработалась. Запор, геморрой и мозоль. Она точно почувствует, если как следует бить. А если почувствует, как тут не заорешь:
  - Всех зарежу!
  Это не выброс гиперпространственного адреналина. Скорее величайшая обида справедливейшего человека и справедливое сетование величайшего из защитников родины. Ты за родину ничего не жалел, а тебе отрубили запор. Ты для родины не дорожился, а тебя геморроя лишили. Ты под родиной выворотил нутро, а за все про все в кровавых струпьях мозоли.
  - Всех порешу!
  Дальше отсутствуют пункты восьмой, девятый, десятый. Те самые пункты с привлечением органов правопорядка, ментовских прихвостней и другой сволоты. Ну, кто не знает об антагонизме между ментами и армией? Всякий знает, всякий в курсе. Армия за отечество, менты что собаки, готовые прогибаться за кость. Армия против врага, менты что клещи, жирующие в организме своей жертвы. Армия воспитующий орган, ментовка карающий. Попадешься на орган, не сомневайся, тебя покарают хотя бы ради спортивного интереса на полный боекомплект. Отсюда выводы. Если против обыкновенного человека армеец справедливый и добренький, то против мента не то чтобы добренький, скорее наоборот. Здесь особого качества справедливость, не распространяющаяся на необыкновенных человеков, читай, на ментов. Ибо менты такая не знаю какая зараза, где облюешься и надорвешься, прежде чем услужить своей родине. Хотя с другой стороны, если мент поймает армейца...
  В-одиннадцатых, своими силами. По молодости теща прибегала к разрекламированным услугам правоохранительной машины, но результат был весьма и весьма отрицательный. Разве что морду погрозятся набить и прочитают более или менее нравоучительную лекцию. Но на следующий день правдивый и бешеный, справедливый и доведенный до крайности, сами знаете кто, получит свободу. Чего нянчиться? Перед несправедливыми ребятами тише травы ведет себя данный товарищ. А еще стакан номер шесть, стакан номер семь, стакан номер восемь. И так целый месяц. На вызов ментовка не приезжает, ее нужные товарищи прихватили за нужное место. А поди сюда, сукин сын? Что еще творится в нашем отечестве? Откуда подобная некомпетентность на компетентной работе? Да не ваше, черт подери, дело! Очень не любят нужные товарищи, когда не ваше, а наше. Теща давно утеряла надежду на справедливость иного порядка, то есть на справедливость, исходящую от нужных товарищей. Поэтому своими силами решаем проблему. Если тесть не кривляется, берем его под белые рученьки. Если кривляется, приложить чем потяжельше вредную цацу. Уполовник, чайник, табуретка. Можно еще потяжельше, но это не факт, что сработает. Все-таки женщина, все-таки слабое существо. Холодильник не разворачивается и со шкафом не разойтись мирным способом. Отсюда, сообразуясь с концепцией слабого существа, имеет вес табуретка.
  Наконец, двенадцатый номер. Это Лешенька, это маленький, это воспитание маленького как гражданина русской земли и в рамках современной коммунистической морали. Мораль требует, чтобы своими силами. Мораль бесится, если застрял на середине пути. Уважай старшего, даже его запашок. Принимай старшего, каков есть. А каков нет, можешь забыть и намылить веревку. Родина ни в коей степени против морали. Она скорее "за". Да чего говорю, скорее? Она точно "за". Отсюда вся родина.
  - Пьяный, пьяный! - теперь Лешенька.
  - Гадина, гадина! - теперь маленький.
  Выскочил со своими кулачками, которые такие же маленькие. Налетел ясным соколом на ясну девицу. То есть погодите, какой сокол, откуда девица? Это твой деда приполз, то бишь тесть. То бишь поганят твоего футболиста руками, ногами и чем потяжельше. Здесь не концерт на стадионе имени Ленина и не Мариинский театр. Прежде чем зарекаться, пора посчитаться с концепцией развития русской земли в период развития и процветания советского государства. Но Лешенька все равно с кулачками, но маленький все равно выскочил. Достойная встреча, приятный букет. Что там еще? А вот оно что:
  - Бей деда!
  И маленькими кулачками эту желейную, вздрагивающую и отвратительно смердящую тушу.
  
  ***
  Вика сломалась. Родители достали, пьянки достали, вопли достали. Здоровенная тетка сломается, а тут не то чтобы тетка, но почти девочка. Глаза ее большие, руки ее тонкие, хвостики ее смешные. Опять девочка. И скучно, и грустно, и тошно. Вика не выдержала родительского благословения. Вряд ли святой выдержит, а она далека от какой бы то ни было святости даже в очень умеренных дозах. Муженек твой бомжара! Муженек твой распутник! Муженек твой туфта! Плюс три тысячи более или менее литературных эпитетов. На этот раз без матерщины и нецензурщины, но все равно получилось не очень. Литературные эпитеты превзошли матерщину, тем более нецензурщину. Вика ломалась на протяжении длительного периода, и Вика не выдержала. Таракан, а не муженек! Крыса, а не муженек! И чудик, и гномик, и гомик. Тут бы самое время взорваться, но Вика достойная дочь достойных родителей. Она не выдержала, она просто устроилась на работу.
  Ну, поаплодировали. Рабочий человек не есть тунеядец. Тунеядец сидит дома с умной мордашкой в самосознании собственной значимости, а рабочий человек загружен и перегружен работой. Подышать некогда, тем более подштукатуриться или пернуть. Особенно в случае с женщиной, которая такая как Вика. Не работа, но психопатство одно по большому счету. Не исполнение своих обязанностей, но истерия в любом варианте. Не нормальный, то есть философический подход к твоему бытию, но беготня и дым коромыслом. Да вы не расстраивайтесь, дорогие мои. Приближается эра женщины, завершается эра мужчины. Женщина вытеснила мужчину если не во всех отраслях науки, техники и производства, то во многих и очень многих. Свирепая женщина, деловая женщина, истеричная женщина. Гораздо худший работник мужчина. Он чего-то соображает, он не всегда соглашается, он за рациональный подход и оптимальный из вариантов в рабочем процессе. А женщина не соображает, она соглашается и ради работы готова на все. Если работаешь, то зарабатываешь, не важно, каким еще местом ты зарабатываешь, место вообще не относится к делу. Так влюбилась в работу и так готова на все женщина.
  - Я кормилец семьи.
  Хорошее слово, кормилец. Один доилец, значит другой кормилец. Мужчина с некими претензиями на интеллектуальную жизнь. Он может потратиться на предметы искусства и книги. Женщина не может потратиться. Ее искусство есть рухлядь в прямом и переносном значении, ее книги скорее пища желудка. Только под разлагающим воздействием мужчины, только самая что ни возьми развращенная и никчемная женщина поклонник того, на что не может потратиться. В остальных случаях нет, нет и нет. Без барахла погибаешь от холода. Без жратвы погибаешь от голода. Твое духовное "я" обождет еще пару столетий. На то мужчина, чтобы по щучьему велению и моему хотению выудить птичек с небес, солнышко с ветки, родничок из-под холмика, а тем паче это искусство и книги.
  Ну, вы догадались, кто нынче кормилец семьи. Женщина дорвалась до работы, она зверь на работе. То есть любого достала и растоптала, чтобы на высшей точке соприкоснулись две несоприкасаемые величины, женская личность и по большому счету работа. Женщина знает, плохих работ не бывает, только плохие работники. Иногда плохие работники суть начальники, потому что в начальники лезет мужчина. Ничего не умеет товарищ, что не является для него препятствием. Никуда не годится он по большому счету, но с удвоенной или учетверенной энергией лезет. Отсюда все прочие выводы. Сколько не работаешь, а ничего не докажешь в мужском государстве. Тупой, корявый, дурной, но все равно начальник мужчина. Хочется работы поменьше, а денежек побольше. Это девиз дурного, тупого, корявого. Но из других кровей женщина. Маленькая денежка все равно денежка. На маленькую денежку маленький клочок рухляди. На вторую маленькую второй клочок. На третью еще и еще. Ах, мы как разыгрались! С каждой маленькой денежкой наших клочков прибыло. У мужчины даже с большой убыло. Чем больше получил, тем больше просадил на всякую ерунду. То есть с маленькой денежкой мужчина приносит куда больше в семью, чем с большой. А с очень большой совсем не приносит.
  - Я теперь при деньгах, - разговор женщины.
  - А ты кто такой? - женщина это Вика.
  Надо же, как разыгралась! Скрывала свои тайные происки. Вроде пошла погулять, а на самом деле пошла за работой. В восьмидесятые годы такое возможно. Работа на дороге не валяется, но не так чтобы дефицитная штучка. Полотер, уборщик, дворник - оно штучка, оно дефицит. Но инженер не из вышеперечисленной серии. В восьмидесятые годы потрясающее предложение на инженеров и еще более потрясающий спрос. Поступил с улицы, взяли, не представляю зачем, без всяких рекомендаций и характеристика стандартная, но поступил, но взяли, в любом варианте ты инженер, даже если ты женщина и тем более Вика.
  Дальше нечто из серии "сюрприз". Грянул гром, рассыпалась табуретка, протрезвел тесть. Всякое барахло ожидали, а этого нет. Вика вышла воздухом подышать, Вика вернулась растрепанная и кажется сумасшедшая после самой обыкновенной прогулки. Ах, кормилец! Ах, чудеса! Ах, наша школа и ребра! Плюс часа на четыре непередаваемых ахов. Неужели еще уважают? Неужели еще человек? Неужели пятьсот коробков самого неужели? Была безработная, стала обеспеченная. Торчала в рабстве, теперь свобода. Да что вы говорите, какая на работе свобода? А может, какая-никакая и есть. От пеленок, от кашки, от мамочки с папочкой. Но главное, от давлеющего превосходства какого-никакого твоего муженька. Он, значит, работает, а ты не работаешь. Он, значит, работник, а ты неработник. Черт подери, давайте к чертям превосходство! Немного усилий, и круг разорван, и Вика что вольная птица.
  - А ты слабачок, - ручкой для мужа.
  - А ты не мужик, - и еще для него.
  - Это я сегодня мужик, - пока не охрипла.
  Не строй ошалелые глазки, не гримасничай и помолчи. Птица полетела, крыльями помахала и опустилась, скоро узнаешь куда. Здесь бы забить на все болт и залить водкой.
  
  
  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
  
  Раззудись рука, отвали башка! Настало самое время потрудиться на благо отечества. Еще одно напряжение, еще одно расслабление, еще разок крякнуть и как-нибудь брякнуть без прибабахов по-русски. Не такой я поддельный товарищ, да и вы не такие, какими всегда претворяетесь. Просто с подленькой улыбочкой и самодовольненькой прибауточкой привыкло жить человечество. Все по закону подделывались, подделывались, подделывались... И подделали человечки закон. Но не следует рвать во многих местах волосы. Это не ваша вина, так получилось. Иногда выходит не так, а сегодня вот так в силу совершенно непонятных причин и вопреки партийной программе развития человечества. Застрявший товарищ застрял, прогнивший товарищ прогнил, забродивший товарищ устроил бредни и корчи в передней. А еще один пасквилянт со своим неудобоваримым пасквилем на коммунистический строй, или империалистическую монархию и демократический монополизм. Если бы гонорарий со многими нулями. Так ничего подобного. Ни копеечки, ни полушечки, ни черта тебе не видать, моя радость. Вот поэтому злой пасквилянт. Не исчерпав себя в смертоносной тоске по ушедшему времени, не имеешь возможности возвратить печальное прошлое. Не возвратив печальное прошлое, не имеешь возможности переделать печаль только в лучшую сторону. Не переделав печаль, вообще ничего не имеешь.
  Впрочем, о чем это я? Мы говорили о благодетелях, так и будем о благодетелях. Кто они такие? Что они такое? Из какой земли появляются? Где развиваются и на какой почве дают благодатные посевы? Вопросов не мало. На каждый вопрос необходимо запастись терпением и попробовать разобраться с ответом. Так было, так будет, и так должно быть. Человечество, черт подери, потерялось в пучине человеческой логики. Государство, с ним крестная сила, замерзло и стало ледышкой. Управленцы и извращенцы всевозможных мастей, они из одной обоймы. А законное барахло, как ты здесь не бодаешься, оно все равно беззаконное. А тебе, и с этим согласен любой оптимист, вообще ничего не светит. И товарищу твоему, и товарищу товарища, и товарищу этих последних товарищей и всех их родственников вплоть до годовалых детей и столетних бабок. Но если доказано, что ничего, значит не залупайся со знанием дела и не кривляйся, пока не получил в морду. Серость безмозглых скотов. Глупость бесстыдного быдла. Идиотизм любителя денежек и раболепие любителя палки. Или не пронесло еще с палкой? Ах, оно пронесло! Но мечталось, чтобы чуток иначе прошла твоя жизнь. По крайней мере, не так подло и гадко.
  Пулю в башку
  Получил комиссар.
  Выполз в пушку
  Ядовитый отвар.
  Яда кусок
  Саданул по шлее,
  Словно висок
  Оторвало змее.
  Словно салат
  Завернули в пальто.
  Выдохся ад -
  И осталось ничто.
  Или я ошибаюсь? Или не так? В идеале благодетельствующий представитель всего человечества имеет благородное сердце и чистую душу. Ты пожалел и облагодетельствовал не ради какой награды или покрытых христовой кровью серебряников. Просто вспыхнуло яркое чувство помимо твоей воли, но сообразуясь с происками души и сердца. А с другой стороны, невозможно просто так пожалеть, чтобы чувство осталось навеки твоим, и чтобы никакая информация не просочилась наружу. Жалею человечка, жалею ребенка, жалею русскую землю, жалею род человеческий, жалею сирых и угнетенных, жалею вот так, потому что просто жалею. Даже всякую сволочь, даже скотов, жирных, самодовольных, вальяжных, нахальных. Они прежде других нуждаются в жалости. Особенно во внутреннем ее варианте. Ты пожалел, а они не узнали. Ты со своей любовью, а они не прочувствовали эту любовь. Жалею за бездарность, за пустоту, за неумение видеть прекрасное и неумение слышать прекрасное.
  - И куда побежали?
  Здесь не самый лучший вопрос жалеющего человека к оскотиневшемуся и достойному жалости человечеству. Но это вопрос человека, переполненного внутренней энергией, внутренним чувством и в какой-то мере любовью. Ничего внешнего. Не показываем свою энергетическую мощь, и не надо. Облагодетельствованный предмет по сути половина предмета, четверть его, десятая часть, может сотая или тысячная. Облагодетельствованный человек достоин двойного сожаления и раз в пятнадцать несчастнее. Жирные, самодовольные, ну и так далее, представители всего человечества они не жалеют, но благодетельствуют. Для этого вся суета, для этого побежали по корягам и норам. Я тебя в щечку, а ты меня в лобик. Я тебя в носик, а ты меня в задик. Я тебя по уху, а ты меня обухом. Очень хочется нечто такое и эдакое, чтобы поднялось оно изнутри, захлестнуло и затопило русскую землю. У жирного благодетеля не получается изнутри. Там в большей степени внутренний жир, а благодеяние только снаружи.
  - Какого черта, ребята?
  Снова вопрос, и снова не самый лучший. Испытавший горе, исстрадавшийся душой, перемолотый в человеческой мясорубке товарищ иначе умеет жалеть, чем вальяжные, самодовольные и всякое прочее. Никаких слов, копеечки он не подбросит, не разогнется и не согнется, как можно меньше свидетелей. Что-то в лице, в жестах, во взгляде. Я повторяю, неуловимое что-то, для тебя одного против целой вселенной. И пускай волдырями покрылась вселенная. Ты чувствуешь, что для тебя предназначены мимолетный взгляд и улыбка. Он не подавал повода, посмотрел и прошел мимо. Но ты чувствуешь, но ты изменился, перехватив его взгляд и улыбку. А он прошел, и останавливаться не хочется, и возвращать недосуг. Что мимо, пускай будет мимо. Вот существовало единственное мгновение, перевернувшее мир. То есть единственное для тебя. Для других ничего подобного не существовало. Но ты не другие, ты получил самую настоящую, самую гипервселенскую жалость и сохранил свое легкоранимое "я" без ущерба для собственного величия и здоровья.
  А вопросы гроздьями:
  - За каким таким хреном?
  А вопросы пачками:
  - И накой оно надо?
  А вопросы с ответами:
  - В карман не положишь, зубами не сгложешь.
  Другое дело благодеяние. Оно не проходит мимо, оно нарочито подчеркнутое, оно бесконечно навязчивое, оно во все щели и дыры. Не отвертеться, черт подери. Благодеяние отловило, скрутило, поставило раком и отхренячило морду. Вот этот совет на вес золота. Вот этот поступок ценнее алмазов. Вот этот подарочек... Благодеяние само как подарочек с пятисотпроцентным отдарочком. Человеческая жалость она не отдаривается, как не отдаривается солнечный свет, звездный дождь и вся остальная вселенная. Человеческая жалость в одну сторону, мгновенная, сиюминутная, и навсегда. Но благодетель пока не дурак. Почему без последствий? Как навсегда? Я разорился, я кусочек души оторвал, я свое положил в твою недостойную лапку. Вы понимаете, от сердца пошло по сусекам свое, как доказательство, что отрывается не отрыжка, но сердце. Никто не верит, а я доказательство. Рассматриваем в микроскоп, вот оно сердце. Только самое светлое, самое доброе, самое благородное может так поступать. Чтобы совет, поступок, подарочек... И задарма. Неужели не в курсе? Отдал задарма. Вот для той недоразвитой низкоинтеллектуальной поганки, которая ничего не стоит, и отблагодарить не сумеет.
  Теперь несколько воплей:
  - Дайте свет!
  - Дайте дождь!
  - Дайте вселенную!
  Кто там кричит? Да это облагодетельствованный товарищ, отвергающий благодеяние. Обязан змеей расстилаться по грязному коврику. Ох, спасибо! Ах, хорошо! Ух, подвалило! И подвалило какое счастье! А он кричит, а он отбивается, такая плебейская морда. Вот если бы за дурацкими призраками и фантомами отвалить в иные миры. Вот если бы не напиваться, но задыхаться в ароматах единственной и бесконечной вселенной. Вот если бы сапог через голову, и подальше от существующей лужи, от вашего зловонного бытия, от ваших надувшихся благодетелей с их бездуховной начинкой, что никогда не станет духовной. Делаю как умею, проигрываю как желаю, разваливаюсь как положено. Люблю не хуже других и счастлив ничуть не хуже. Вы говорите, несчастлив? А я не согласен. Ваше несчастье как мое счастье, а ваше счастье наоборот. Вы говорите, дурак? Ну и ладно, ну и дурак. Если вокруг одни умные, благодетельствующие, с правильной линией, значит чертовски нужен дурак. Ну, хотя бы один, чтобы отсвечивать качества умных.
  Но никакого света, никакого дождя и вселенной. Глухой лабиринт тропинок. Казалось, нащупал одну подходящую и успокоился. А она не то чтобы подходящая, но путь в никуда. И вся твоя успокоительная философия оказалась сплошным обманом, и каждый твой шаг в никуда. Небеса мрачные, солнце страшное, дождь не потоками, но камнепадами, всякие гады из нор. Вот-вот, они самые гады. Президент, секретарь, батюшка, матушка, председатель, командующий, замполит, мелкий придурок, крупный начальник. Информатор, организатор, учитель, интеллигент, бабка с ружьем, дедка с метелкой, тухлая рыбина, гнилая курица, разожравшийся мопс...
  И никакой жалости. Это мир благодетелей.
  
  ***
  Оборвалось связующее звено между глупеньким мальчиком и такой же глупенькой девочкой. Они глупенькие в прошлом, и связующее звено в прошлом. Я люблю тебя, Коля! Я люблю тебя, Вика! Да что за хреновина? Разве так изъясняются в настоящей любви? Это про взрослых людей. Взрослые точно не изъясняются. Не люблю, устала, затрахали и задавили. Залезай в кровать киска и не мяукай, а я у ящика подремлю! Нет, это ты залезай, твой сон до полуночи, а мое дежурство у ящика! И вообще, как вы там предлагаете: одна комната, два старика, двое молодых, один ребенок, один ящик. Что еще за любовь? Может групповик наклевывается вместе со стариками, ребенком и ящиком? Оно ничего. Передачи скучные, время бездарное и тягомутное, а тут групповик. Какой-никакой контакт поколений, обусловленный временем. Старенькие с маленькими, маленькие с еще более маленькими, еще более маленькие направляются по прямой в старость. Вот тебе и связующее звено, которое оборвалось.
  Глупость сморозил.
  - Дорогой муженек, - кое-что ушло в прошлое.
  - Здравствуй, папочка, - и это ушло.
  - Давай поболтаем, - и это.
  Связующее звено просто так не восстанавливается. Сегодня крепкая связь, завтра слабая, послезавтра обрыв чуть ли не во всех сочленениях. Сегодня достаточно взгляда, завтра достаточно слова, послезавтра и трахнуться недостаточно. Хотя во многих случаях упрощенное сочленение "трахнуться" точно палочка-выручалочка. Придавил девчонку, прижал ее покрепче, подумал о чем-то хорошем и очень хорошем. Девчонка не то чтобы сразу ответила, много дерьма накопилось внутри, много желчи и грязи. Но чем больше там накопилось, тем интенсивнее желчь. Я уточняю, выходит желчь интенсивнее. И не так чтобы неправильная девчонка. Точнее, она правильная и очень хорошая. Но работали в одной области, наиболее безобидной из всех остальных, а выходило из головы, самой злобной, вздорной, обидной. Наконец, очищение. А ты ничего парнишка! А ты ничего девчонка! Ручки раскинула, глазки закатила, чувства переплела. Подружиться самое время. Куда там! Завтра подружимся. А сегодня не пачкай проповедью любовь. Скажи спасибо, что палочка-выручалочка еще не сломалась на русской земле, и помогло это средство.
  В Колином случае не помогает. Одна комната. Все равно, что с тещей ложишься в кровать. Или еще интереснее, все равно, что с тестем ложишься. То есть с вонючкой, отстойником, дрянью. Комната провонялась, и на всякие прибамбасы запрет. Чуть задышал посильнее, там заворочались позверее товарищи. То есть заворочались на участке пространства, где теща и тесть. И хрипы, и стоны, и ругань, оно из одной области. Вот же пошла молодежь! Не спит, но сквернавствует. От молодежи чертова скверна. Ты, может, на работе сердце сорвал, спасая отечество. Тебе, может, сон, что лекарство перед очередным спасательным подвигом. Ты, может, из-за этой молодежи не спишь, а, следовательно, не подготовился к очередному спасению. Кто-то выдумал, что из-за бутылки проблемы твои. Но кто-то из прихлебателей капиталистических недоносков, или просто мудак. Выдумать можно чего угодно и как угодно. А ты из-за молодежи попал в нехорошую ситуацию и потерял бдительность. И что получается, черт подери! Все затаились, все одурели, вокруг тишина. Зато молодежь со своей скверной.
  Подслушанный разговор.
  - Когда-нибудь заживем отдельно.
  - Не просто отдельно, но маленькой крепкой семьей.
  - И обязательно на своей квартире.
  - Купим множество книг.
  - Мягкий диван.
  - Пару мягких диванов.
  - Да завалимся с книгами, чтобы читать, читать и читать, пока не подохнешь.
  Что еще за разговор? Что за скверна? В советском государстве так не полагается. Государство наше общественное. Во-первых, научи товарища, чему научили тебя. Во-вторых, получи от товарища, чему научился товарищ. Но выше первого и второго уровней твоя любовь к старикам. Отсюда истинная любовь, а остальное есть нелюбовь. Старик всегда прав. Права старика охраняются и развиваются государством. Захотел трахнуть? Он трахнет. Захотел жизни лишить? Почему бы и нет? Я тебя породил... Старик опять-таки благочестие. Старик опять же благоразумие. Старик в первую очередь для государства готов пожертвовать жизнью своей и чужой. И наплевать, какое у нас государство. В любом варианте отсюда земля стариков, их отчина и их дедина. Никакой срамоты, никакого разврата и скверны на стариковской земле. Старик на страже, старик замечает всякие пакости, старик не упустит правильное решение в угоду вашей халяве. Достаточно, мои ласковые. Одного ублюдка надыбали, достаточно поднимать сей нелицеприятный предмет. Но первый ублюдок не по вине старика. Если живешь среди сволочи, что расхристалась и распоясалась, самое время, чтобы ублюдок провел свое отвратительное шествие по русской земле. Никто не остановил, никто не предотвратил, без надзора и кошку не скинешь с забора. Не продолжаю про весь этот глупый разврат. Завяжи узелком кое-что, а ты забей себе кляп. Можно и в губки забить, только губки не самое страшное место, оттуда не вылезает ублюдок.
  Опять ничего не пойму:
  - Что это с нами случилось?
  Запретили влюбляться, ну хотя бы вдвоем полежать. Вот такая маленькая ручка в моей исхудалой руке. Вот такие смешные хвостики на моем подбородке. Ничего крамольного, ублюдочного и позорного. Мы скорее умерли, чем живые среди остальных мертвецов. Мы скорее в нирване лежим. Просто так. Ее рука, ее хвостики. Мой подбородок, моя ручка. Все перепуталось, не понимаешь какого черта твое и ее. Оно просто есть. Очень мало, но ты примирился с любой нереальной действительностью, и она примирилась. Несколько минут это наше, из нашей вселенной. Только наше в любых вариациях. Ты возвращаешься в мою вселенную, я окунаюсь в твою. В конце концов, твоя и моя вселенная как одно целое или наше. Никаких стариков. Никакой родины. Даже ребенок исчез. Он появится третьим, через несколько секунд, но появится. Он вроде ангела этот ребенок. Или самое крепкое из связующих звеньев. Если лежать тихо-тихо, если хвостики на подбородке, если глаза сквозь тысячи мегапарсеков проникли в самую бездну, дальше точно ребенок. От одной души на другую, от другой души на одну и обратно. Прикоснулся к ребенку, мысленно к нему прикоснулся, есть контакт. Через его ручки в ее ручки. Господи, как хорошо! Господи, не уноси! Господи, пусть оно будет всегда!
  Старик на страже:
  - Врешь, перемать.
  Только угомонились родимые, сразу скочил, сразу глазищами хлоп, чуть ли не третий заместо ребенка в кровати, чуть ли не выжрал их богомерзкие рожи.
  И результат:
  - Деньги давай!
  Это встречает жена:
  - Не научился, скотина, работать.
  
  ***
  В отделе кадров Коля столкнулся с папой. Только-только успел пролистать новенькую трудовую и пальчиком ее послюнявить. Впрочем, ничего крамольного. Одна запись, это когда устроился. Другая на сегодняшнее число. И еще несколько штук в разделе "награды". Как оно там называется? Приказ командира части, премия десять рублей за рацуху, еще премия на доску почета и лучший молодой специалист, еще ГТО, кросс и граната, еще премия просто так. Вроде не получал, а вроде нечто подобное было, но здесь оно несмываемыми и неподделываемыми чернилами, соответственно, вышла премия на всю жизнь, и ты не ошибся, мой мальчик.
  Теперь папа:
  - Давай в коридор.
  Только-только книжку захлопнуть успел. Это не секретная машинка, не вражеский агентурный отдел, не предательство родины. Так вышло. Ответное противодействие что ли, или реакция, а может защитный рефлекс на самую обыкновенную жизнь. Папа кинул суровый взгляд Кажется, не заметил. Голова забита гиперпространственными идеями по улучшению русской земли в целом и русского человека частями. Или пот по спине? Может притворяется, может заметил, может начнет приставать. Кто теперь папа? Выставили, вытолкали, нечего между нами толкаться и прохлаждаться внутри чужой части. Или сорока накаркала? Или на миг отключился от русской земли и попробовал что-то исправить в родном королевстве? Вероятность не так чтобы сто процентов, но она существует. Враг всегда рядом. Ты еще не подтерся, а он за платочком следит. Ты еще не позавтракал, а он забил на бумажку. Все тот же хреновый вопрос, что здесь делает папа?
  В коридоре не лучше, чем до него:
  - Ну, как поживаешь?
  - Никак.
  - Удивительно похудел.
  - Не жалуюсь.
  Заметил или не заметил? Коля ершистый и взбудораженный в данной точке пространства. Детство, юность, чуть ли не целая жизнь рядом с папой. И что за мужик? Броня, заслон, застегнутая коробка среди вскрытых ящиков. Ты пропусти меня под коробку, а я тебя пропущу в свою жизнь. Давай пропустим друг друга. Все-таки нечто общее у нас наблюдается. Сегодня совсем мелкое общее, сегодня почти ничего не заметили. Но так происходит от незнания основополагающих величин. Давай сюда знание. Ты пропускаешь меня, я пропускаю тебя. Никакой фальши, никаких разговорчиков, к черту приемы, которыми учили и научили, не знаю, зачем тебя в твоей жизни, чтобы гвоздить и калечить мою. Ты не при тех регалиях, а я не при этих. Но сегодня ты первый. Я уже раскрывался тысячи раз. Юность, детство, мой первый младенческий крик. Не подозревайте собственного сына в неискренности. Это глупо и подло. Сколько я раскрывался! А ты никогда. Видимо здорово научили кое-какие товарищи. Успех родины, блага родины, государственная тайна, партийный секрет, голая жопа. Ну, что там еще? Ты хотел разговаривать? Разговаривай, но только не так, как все прошлые годы. Коля взбудораженный и ершистый. Ты мне нужен, черт подери! Кажется, с неба упал папа.
  Но постояли два дурака в коридоре:
  - Хорошо, что не жалуешься.
  - Привыкаю.
  - Привычка она не на голом месте.
  - Пожалуй.
  Не так получается. Ты мой папа. Давай с открытой душой. Еще поднажмешь, и Коля завоет от боли. Ты спасительная соломинка, ты облагораживающий ветерок, ты надежда из прошлого в то самое будущее, которое расквиталось за прошлое. Я уступаю, и ты уступи, хотя бы самую малость величиной с арбузное семечко или горошинку. Но сегодня и ты и я решаем задачу на равных. Никто не поможет, а ты поможешь. Какого черта рожал, если такой же, как все? Лучше бы задушил в материнской утробе, лучше бы жертва аборта. Вырвали, размазали, тишина. Неужели вот так между нами было и будет тысячи тысяч веков тишины до скончания нашей вселенной? А еще барьер из трудовой книжки, забор из фальши, бесконечная стена мусора. Я твой сын. Неужели забыл? Нечто подобное не забывается, то есть не забывается никогда. Ты мой отец. Я еще в здравом рассудке, я еще помню. Но кажется уже поздно.
  Папа затянул волынку:
  - Чего не заходим?
  Коля пожал плечами. И отвечать не хочется, и продолжать не следует. Безысходная отвратительная оскомина на губах. В глазах опять же она безысходная, тем более под глазами, тем более в сущности твоего естества или "я", где на тысячи тысяч веков все безысходное, сколько не претворяйся.
  Папина волынка играет:
  - Зря не заходим.
  Это хорошо, что играет тупой инструмент и не требуется никакого ответа. Папа заштопался, ни одной пуговицы без бретельки, ни одной прорехи без молнии. Папа не подпустит метров на двадцать к себе. Говорит правильно, тяжело, сообразуясь с существующими обстоятельствами и опираясь на голые факты. Вот изловчилась сестренка твоя обустроить собственную (так и хочется добавить, чертовски нелепую) жизнь назло папе и маме. Помнишь, как говорили когда-то: "где ниточка, там и иголочка". А еще говорили: "муха не проползет с ниточки на иголочку". А она изловчилась, она проползла. Что-то такое про коньяк с апельсинами, про пиво с селедкой и картошечку без маринада. Думаю, ты не забыл как надувала губки сестренка. Дайте ей самое лучшее, самое качественное, самое правильное, чтобы опять не такое как у людей. И не спорьте, пожалуйста, или в слезах задохнется сестренка. Тьфу, истеричная дура, хотелось ей мужика. И получила, ты только не смейся, она мужика. Без маринада, с апельсинами и селедкой. Самое время поставить штамп в паспорте. А мамочка твоя испугалась, обхаживает сладкую маринадную парочку на задних лапках с маленьким хвостиком. Можно и на передних. Не дай бог удерет мужичок, дочка съест с потрохами. Я бы ремнем, не дай бог. Эта дочка она на все пятьдесят баба, а на оставшиеся пятьдесят дура, могла бы и потерпеть до свадьбы. Но пошутил. Чтобы баба да потерпела, тем более дочка. Ей сегодня отрежьте и сегодня наставьте. А мамочка третий в постели. И еще бы ей внука.
  Разговорился товарищ:
  - Грех на мать обижаться.
  Волынка волынит, слова не протолкнешь. Коля успокоился, окостенел и замерз. Какое слово? Пускай со своими грехами добрая женщина, а мы со своими. Мать подарила жизнь дураку. Мать едва не подохла, когда подарила. Зато какие муки! Лучше бы подохла. Тогда без жизни и без подарка, однако без мук. А так муки. В следующий раз что угодно, но только не это. И в следующий совершенно другие муки. Кто подумал, они близнецы, тот ошибся, сообразуясь с внутренней своей тупостью. Родить девочек не то, что родить мальчиков. Девочки легко выскакивают, а мальчики не совсем. Мальчики чертовски упертый народ, они не выскакивают, но упираются. Или чего нахохлился? Или ты не упертый? А я говорю, упертый. Вместо матери всякая шваль очень нравится мальчикам. Про муки никакой информации. Шваль не рожала, шваль подловила за денежки. Ты удивительный специалист, у тебя денежки. С каждым годом и даже месяцем денежек больше, а тебя уважают. Которая родила, которая не поганка, та уважает. Может у нас и не такие сладкие калачи, но в родительский дом можно вернуться босым и голым. Будучи развалюхой и халабудой, родительский дом остается единственным на родимой земле и уникальным в целой вселенной. То есть всегда остается. Потому что в нем вечный запах родителей и твоего счастливого прошлого.
  Становится скучно:
  - Грех на родную мать.
  Коля настолько холодный, что практически маромой и покойник. Может, оставим грехи? Все мы грешные, все мы глупые, все ошибались. Хотя, нет. Минуту назад Коля согласен, что ошибался. Если тебе легче от моих ошибок, пускай это мои ошибки. А ты великий, просветленный, безгрешный. Но только минуту назад. Дальше и я великий, просветленный, безгрешный, а ты не уточняю какой. Чем сильнее волынит волынка, тем в большую сторону я и в меньшую ты. Все твои роды, всяк твою к матери, все опять твари... Неужели не догадался, они из волынки? Зато голова заболела, холод по жилам и пальчик на тот пресловутый карман, где секретная книжка. Правильно спрятал, правильно не открылся, правильно завалил в холодильник умирающей беспросветной души и сослался на беспросветный мороз. Ты как всегда беспросветный. Пять минут еще можно послушать и притворяться, а пять с половиной нельзя. До пяти минут человеческие чувства, но после пяти черт знает что. Разорви пасть, выбрось волынку.
  Коля улыбается:
  - Я не обижаюсь, я позабыл и простил.
  О чем говорить после этого?
  - Такие дела, - слова не выдавишь из замполита, то есть из бывшего.
  - Точно дела, - не выдавишь и не надо, шаг назад сделал Коля.
  Еще помолчали, затем еще шаг.
  - А ведь я возвращаюсь.
  Похоже на вопль отчаяния. Это вопит замполит, то есть опять бывший. С горячим сердцем в руках, с открытой душой и любовью. Ну и что, если ты возвращаешься? Многие извращенцы есть возвращенцы. Блудный сын, например. Или не та история? Пока этот блудный решился на правильный шаг, у него усы побелели и зубы выпали. И куда еще ты возвращаешься? Как куда? К стопам коллектива, в родные пенаты, под крылышко родины. Все когда-нибудь возвращаемся, то же мне удивил. Не каждый способен оформить свой путь в одиночку. В коллективе способен, под крылышком может быть, не упоминаю пенаты. И так докопались до истины. Возвращаются не только побитые собаки и блудные детки. Главное, чтобы вовремя. А как понять, где оно вовремя? На пять секунд раньше, и дали по морде. Так бы был возвращенец, а на пять секунд извращенец. Кто-то не разобрался в твоих чувствах, а кое-кто заподозрил в измене и прочих грехах, если на пять секунд не раньше, но позже.
  Рука бывшего замполита легла на плечо сына:
  - Еще пригожусь. Родина не отпускает меня. Родине трудно сегодня, и ей нужны коммунисты со стажем.
  Сын почти убежал, ослабла рука:
  - Люблю свою родину. Благословляю ее самой честной, открытой, благословенной любовью. Она не такая, моя родина как прочие родины. Ты понимаешь, она была и будет моя. Жизни не пожалею за родину.
  Все равно поздно:
  - Сработаемся.
  Коля без суеты отстранил руку.
  
  ***
  Новый вождь тарабанил из ящика. Что-то про устаревшую грязь, что-то про загнивающий строй, что-то про тупость прежних вождей. Ему положено, если он вождь, то есть положено быть штатным придурком. Если залез в ящик, облаченный регалиями, ты утрачиваешь собственную индивидуальность и личностные качества, ничего не приобретая взамен кроме фиктивной власти и крохотной кучки иудиных серебряников. Ты этого не знал, когда залезал в ящик. Тебе казалось, что будет не так. Что будут великие звезды и небо в горошинку. Что твои потрясающие таланты наконец-то раскроются в потрясающей красоте, а вселенная наконец-то закроется и даже простит твои комплексы. Э, ребятки, не каждого выбирают вождем и допускают вот так перед русским народом. А мы знаем, что выбирают не каждого, потому что не каждый сумеет вот так всенародно признать свою тупость и записаться в придурки.
  Коля слушал вождя. Коля торчал дома: уволенный, отоспавшийся, недовольный. Не хотел отсыпаться в компании с этим вождем. Вот если бы без него и только с ребенком. Но предлагают с вождем. Чтобы ребенок не шибко орал, его передразнивает самый орастый и перспективный товарищ нашего времени. Законность! Правопорядок! Советский народ! А еще искореним пьянство, каждой бабе по мужику и каждому мужику по квартире, где хорошо трезветь с бабой. Вы представляете, не напиваться, а нечто весьма и весьма обратное. Так предложил вождь. Как вы припоминаете из официальных источников, самый лучший, самый правильный, самый первый среди лучших, правильных, первых. Теща заинтересовалась, наконец-то государственная программа против зеленого змия. Столько лет "за" и, наконец, "против". При подобном раскладе вождь имеет право на ящик. Отключение его все равно, что кощунство. Никаких кощунственных деяний в данном случае, только закон. То есть закон, исходящий от вождя, от советников вождя, от сторонников вышеупомянутых советников и от каждого честного человека, что растоптал бесчестный порок и иже с ним подписавшихся, как оно показано в ящике.
  Несколько дней, но Коля устал:
  - Папа, сыграем в поезд.
  Хочется поиграть с ребенком, а усталость замучила:
  - Папа, читаем книжку.
  И без просветов:
  - Папа, давай бодаться.
  Коля не против. Поезд, книжка, бодаться - вот настоящая жизнь. До этого ненастоящая, наконец, настоящая. Но не спеши, мой продвинутый. Заслуги твои крохотные, работа твоя пакостная, а неработа вообще из канавы с дерьмом. Новый вождь не одобряет канаву, тем более против дерьма. Старый вождь опять же был против, но такое не припоминается, вычеркнуто и порушено в соответствии с народной мудростью: "на каждую старуху своя поруха". А теперь никаких застарелых вождей. Ты проходишь по новой системе, по которой дерьмо. Вот тебе первый совет, развесь уши. Вот тебе последний совет, следуй беспрекословно за новым избранником народным. До него немало товарищей. Бровастый, заикастый, садист. Одного отравили, другого прибили, а третий сам по себе сыграл в ящик. И всех удовольствий в два года, только траур получился какой-то неправильный, не от чистого сердца. Забудь. Новый вождь всем подотрет сопли. Давненько такого вождя не видала Россия.
  Коля не понимает. Он за свое посредственное добро готов испохабить общественное. Решил подлечиться и сил поднабраться перед бешеным и соответствующим новой системе рывком. Однако не получилось. Дверь из комнаты распахнута в кухню, чтобы теща из кухни внимала вождю. В конечном итоге это ее комната и ее кухня. А ты заткнись и не подпрыгивай выше ящика. То есть не закрывай собой ящик, чтобы сияла фигура вождя. Или другая фигура. Тяжелая, мрачная, обреченная. Лед, сковавший Неву. Мрак, упавший на набережные. Свинцовые облака в прожилках дождя. Собачьи отбросы на мокром асфальте... Глаза опускаются под действием этой фигуры, голова скручивается и становится очень маленькой, даже слишком маленькой. И куда это ты побежал?
  - Хренов бездельник!
  Наехали:
  - Марш за хлебом!
  Еще только солнце на горизонте:
  - И молоко для любимого папочки.
  И многое из того же источника. Про несчастное детство, про банду придурков, про жизнь на благо России, про невосходящее солнце и незаходящие тучи. Наконец, сетка морщинок в прорези носа. Морщинки такие же неприятные, как и все остальное. Нет еще молока, нет хлеба, и какого черта торчать возле закрытых дверей магазинов. Там закрытые двери, там живут и работают по правилам социалистического государства, установленным между прочим для всех. Это ящик для тех, кто не спит. А трудящиеся социалистического государства если предпочитают не спать, то у ящика. И ты одинокий, и ты ничего не принес. Как сказать, просто не было ничего, просто замок. Ты не сломал идиотский замок и не принес, и вернулся с пустыми руками.
  - Врешь, сука!
  Ненависть, мрак, те же свинцовые капли и грязь под ногами. Вечная ленинградская грязь, которая никуда никогда не девалась. Вышибли парня на улицу в пресловутую грязь. Холодно, тоскливо, выть хочется. Редкие прохожие где-то там проскочили вприпрыжку. Полная затошниловка. А с другой стороны, черт возьми, здесь твоя улица! Она на самом деле твоя. В данную минуту, в данной точке пространства она принадлежит тебе и только тебе. Да плевать на всякую сволочь и чмо! Извозюкался в грязи, но это твоя грязь. Сам на себя непохожий среди тишины и покоя. Если бы сюда Лешеньку, если бы сюда маленького. Ты и Лешенька. Вымокли, две селедки, две грязных собачки. Ты и он. Его глаза, его губы, его ворчание и воркование, его смех и щенячий восторг. Но кто пошлет с тобой Лешеньку? И не выдумывай, хренов долбак. Никто с тобой не пошлет. Маленький под присмотром и под защитой правильных законопослушных товарищей, не притрагивайся к нему. Во-первых, хлеб. Во-вторых, молоко. Или мало тебе не покажется.
  
  ***
  Тесть и стакан.
  Если вы думаете, что присутствие молодежи в лучшую сторону повлияло на этот стакан, вы ошиблись и пролетели. Из Коли собутыльник дерьмовый, человечишко ни туда, ни сюда, уважать не за что. Тесть посмотрел и озверел окончательно. Пока на работе, вышеозначенный гад что-то стоит. Противно конечно, но лучше работа, чем ничего. Гадов работой излечивают и перевоспитывают. Тесть надорвался, прописывая пилюльки для гадов, однако реакция нулевая. Справедливейшего представителя русской общественности из зависти обошли, не отреагировав на справедливое решение. Почему бы иной раз не проучить гада? Со всей вытекающей отсюда справедливостью и с организационными выводами, предоставленными для его же пользы. Я сказал, проучить? Точнее, прибить. Парочка хороших тумаков на русской земле значит гораздо больше, чем всякие слезы и сопли.
  Справедливейшего все равно обошли. Сначала теща, затем полоумный зятек. Хитрые товарищи. За квартал чувствуется, сколько внутри желчи и мрази. Справедливейший всем справедливым своим естеством чувствует, что обошли, но доказать ничего не может и изменить ничего не может. Он по рукам и ногам вляпался в родину. Его повязала родина вечным грузом из правды и справедливости, и его же записали в калеки. За что такая напасть? Во-первых, теща. Дальше, зятек. Маленькие такие насекомые, о которых стыдно мараться, решая великие проблемы своей родины. Должны были на задних лапках плясать во славу самой правды и выдающихся заслуг перед родиной. А вместо этого обошли. Родина оценила, родина приласкала, родина поставила выше других своего потрясающего сына и может последнюю надежду на русской земле не за хрен моржовый, за успехи в укреплении обороноспособности страны и все лучшее, чем богата и держится родина. А тут такое дерьмо в слюнявых оборочках.
  Констатирую факт, мелкое гадство перетянуло саму справедливость. Здесь не выдержал справедливейший. Его чувствительное сердечко, его сентиментальная душа, у каждого есть свои слабые стороны. Кто-нибудь без сердца и без души, он отмахнется, он выдержит, а этот не отмахнулся и не сумел. Столько горечи в сердце, столько яда в душе, столько всякого, не углубляюсь чего, что понесло в разнос справедливейшего со всеми его выдающимися задатками и всепрощающими пороками. Единственный выход, черт подери. Если заела болезнь, если терпеть не могу, если стоит тошнота у горла, кто упрекнет, что глушил свою боль выдающийся из защитников родины?
  Дальше еще проще. Организм привыкает к лекарству, дозы приходится увеличивать. Через неделю ударная доза вроде горчичника, ну который содрали неделю назад, а затем опять прилепили на обожженное место. В вышеупомянутый период "назад" горчичник здорово действовал, даже чертовски здорово, но, провалявшись неделю под стулом, он совершенно не тот и место зарубцевалось. А правда болит. Проклятая правда, не может не болеть. Правдивейший человек на всякую правду со своей правдой. И ничего. Разве стала невыносимее боль. Не говорю про домашнюю боль от этой суки, которая теща, и этого сучка, который зять. Но боль на работе. Значит, ты работаешь. Значит, ты защищаешь. Всяк коммунистическая империя в неоплатном долгу. Она понимает, что в неоплатном долгу, то есть понимает империя. Не разделяемся на начальников и подчиненных. Начальники понимают и поднесут лекарство. Подчиненные понимают и опять поднесут. Так положено, так было всегда, сколько повторять для мозгляков и дебилов, если ты настоящий боец, тебе подносят лекарство.
  Положение сложное, международная обстановка гадкая. Но настоящий герой умеет себя показать в гиперпространственной красоте и величии. Удовольствуюсь поднесенным. Это от товарищей по оружию и от всех остальных. Ничего наезжать на товарищей, ничего против всех остальных. Вы поднесли, я довольствуюсь. Но сегодня что-то не так. Боль не так чтобы гадкая или ноющая. Она страшнее. Она победила. Она раздавила и добивает последние капельки твоего человеческого естества. Нет никакой силы против нее. Я повторяю для тех же раскосых придурков, совсем никакой. Она несет в себе гадов, поправших саму справедливость и вырвавших из гнезда патриотический образ поруганной родины.
  Нечем кичиться
  Пьяной шарманке.
  С эдаким рыльцем,
  В мокрых портянках.
  Сколько не крысься,
  Сколько не бейся,
  Вытащив клистер
  Лучше залейся.
  Мертвый мозг отупел от боли. Его задушила сама правда.
  
  
  ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
  
  Мама родная, что творилось под шкурой среднего представителя человеческой расы по имени "тесть"! Бляха, е ты мое, сколько желчи оттуда текло и дерьма. Вижу насквозь! Знаю насквозь! Не обманут добрые люди! И на каждое полуцензурное слово двадцать пять нецензурных, а то и все сорок. Начинается с "бляхи", а там понесло. Какой-нибудь "мудак" или "сволочь" или "дырка в бутылке" будут из самых пристойных, из ученических, если товарищ застрял на начальном этапе и не совсем разогнался. Каждому свое слово. "Бляха" женского рода. "Бутылка" - снова оттуда. "Сволочь" и так и эдак. А "мудак" сами вспомните кто. Вот именно, нет словечка обидней для тестя.
  Дома стихийное бедствие. Дома блудники, пакостники и гады. Не постеснялись, но опозорили справедливейший и безупречнейший дом. Все офицерство смеется. Ну, конечно, не в голос. Они бы в голос попробовали, вот бы тогда накатила волна справедливости с вытекающими отсюда последствиями. Поэтому офицерство смеется глазами, как того следовало ожидать в сложившихся обстоятельствах. Наглое офицерство, прикольное офицерство, получило информацию от агентурной разведки врага или кто доложил, сообразуясь с подленькой сутью натуры своей. Может, и сам доложил, а не только разведка. Как тут удержишься, когда дома срам и блудилище, или гад и гадюка. Подсели, прилипли, сосут справедливую кровь. А для отмазки ты у них гад. Не пей! Все равно буду пить. Не ной! Все равно буду выть. И это тебе говорят, ложись на кровать и веди себя смирно, пока не набили морду.
  Кто такое вынесет? Комарик не вынесет, и клопик, и таракан. Не то, что правдивейший человек. Гадина с гадом пристроились за широкой армейской спиной. Что такое, товарищи? Чем тута мы занимаемся? Ах, не мое дело, чем занимаемся? Может очень и очень мое. Что это вы себе позволяете? Заткнись и слушай, старый козел. А ты принес денежки? Ах, ничего не принес? Почему стоишь с мерзкой мордой? А ты неси сюда денежки, а ты гадов подкармливай, чтобы силы накапливали. Какие еще силы и для чего? Ну, известно оно для чего. Простого блудилища мало, давайте блудилище высших порядков. Чтобы обожраться, затем наплясаться, затем обрыгаться. Только дураки не понимают, что это такое. Только дураки на работе. Здравствуй родина! Благоденствуй отечество! Улыбайся советский народ! Да плевал я на чертов народ. Неужели в доме своем не хозяин? Неужели рабочая сила и раб? Точно раб. Кто бы тебя изработавшегося распропагандировал ласковым словом и взглядом? Кто бы тебя приласкал? Но это не дом, это пакость. И за сто миллионов рублей не добьешься на двадцать копеечек ласки. Вон какая похотливая рожа у тещи. Вон какой похотливый зятек. Такие не приласкают, скорее убьют. Вот точно, они убьют и давно бы убили, но чертовы деньги.
  Тесть не ругается, только звереет. Сколько раз пробовал отловить похотливую сволочь. Выходил из дома и возвращался, еще выходил и возвращался минут через пять, наконец возвращался дважды и трижды с неопределенными промежутками времени. Или внезапно нагрянет с работы. Скажем, к супчику и блинкам. Не ожидали, товарищи? А они ничего, а они ожидали. Какого черта так рано и пьяный? Да я не пьяный, просто больной. Дьявол за вас, шустрые очень, никак не поймать на горяченьком. У других получается, по крайней мере, так на работе рассказывали. Якобы вернулся случайно, и сволочь за носик. Дальше выворачивайся, пускай сопельки и не только из носа, дальше вали под себя. Я доказал, что ты сволочь. Этими руками, как пить доказал. Теперь вырву нос и все остальное.
  Много-много хороших слов русского происхождения, если не против, от русских корней. Слова, конечно, душевные, слова помогают в большом человеческом горе, которое посетило большую человеческую душу справедливейшего человека. А с другой стороны, черта лысого получается, точно у предателей родины есть информационные каналы прямо в сердце твоем, и они оттуда черпают свою информацию. Как не горько, но чувствует тесть, все правда. Закодировали гады его, прорвались в честное и правдивое сердце, каким-то нечеловеческим образом прорвались и, следовательно, следят. За каждым шагом, мыслью и вздохом. Ты еще из дома не вышел, а там знают, где ты. За четыре метра от дома, за квартал, на другом конце города, области и отечества. Ты еще не подумал, что надо вернуться, а туда, к этим гадам пошла информация, самая точная и упреждающая. На каждом доме глаза, на каждом облаке и на асфальте. Не век же тут куковать и ломаться? Родина требует, родина суровая и прилипчивая. Когда-нибудь да уйдешь далеко, например, стакан пропустить, и свершится черное дело.
  - Вижу насквозь, е-мое!
  Это одними зубами правдивейший человек. Зубы скрежещут, крошатся и вылетают коронки. Я правдивейший, я справедливейший, последняя опора и бастион всего самого лучшего, что осталось на русской земле. Обломится, между прочим, опора, и нечего защищать, потому что обломится человечество. Нормальных парней мало, в том числе офицеров, то есть потенциальных защитников родины. Вокруг ненормальные, вокруг гады. Теперь догадались, гады суть мафия, оттого они гадят. Мафия суть маромойская мафия, оттого наплевать на русскую землю. Маромоям всегда наплевать, они грабители и разрушители всего, к чему прикоснуться. Между ними и русской землей необходимо звено, оберегающее последнюю от маромойских нападок. Ты и являешься необходимым звеном, хотя с другой стороны, их слишком много, чтобы спасти несчастную землю. Дальше выводы. Без помощи со стороны не продержаться правдивейшему товарищу. Нужен стакан. Покуда стакан принимает желудок, покуда его не выносит обратно, до той поры ничего не грозит нашей родине. А если отняли стакан? Пришел новый вождь маромоев и в угоду врагам человеческим совершил подобную гадость. Что тогда? Вот и я спрашиваю, что? В каком тазу сидит родина?
  До чего дожил человек? Лучше бы сразу подохнуть с чувством выполненного долга. Но не повезло, но дожил. Неужели еще не закончились твои испытания среди сволочи и дерьма? Точно, еще не закончились. За все хорошее тумаки, за все настоящее расплачиваемся мордой. Справедливейший человек затерялся в сточных колодцах человеческой подлости, а правдивейшего вычеркнули из очереди. Ну почему мне так не везет? Обложили как одинокого волка и затравили собаками. С каждой крыши свисают собаки, с каждого фонарного столба и с каждого дерева. Свисают и гавкают на саму справедливость и правду. И это в твоем доме? Русские вершины, русские низины, русская правда. Неужели среди миллионов законов не попадется единственный закон против сволочи и который воистину русский? Ах, человеколюбие! Ах, гуманизм! Ах, зеленые человечки с собачьими мордами. Проходите, прошу я вас, человечки, и не задерживайтесь на каждом углу, и так озвереешь, пока доберешься до сволочи. Сволочь забила болт на родное отечество. Сволочь куда коварнее и наглее любого врага. Их блудилище не раскрывается никакими разведками, но охраняется гуманностью наших законов. Господи, неужели обманчивая гуманность уничтожила правду? В трех сантиметрах прошел и ничего не заметил. Если бы заметил, то никакого спуска врагу. А так совсем ничего, я гуманный товарищ, ты гуманная родина, мы за сволочь на трупике бедной России.
  - Не уйдешь, твою мать!
  Дикие вопли, разбитые чашки, не первого выпуска мебель. Тесть совсем ослабел. Знает, что надо делать. Чувствует как. Но вышеозначенная погань чем-то его опоила и одурила. Много у них запретного зелья нашпиговано в ящичках и напрятано в баночках под самыми безобидными названиями. Может быть ночью кладут через нос, или капают в ухо, не упоминаю про тривиальный яд в чае. Если негодяям приспичило с тобой разобраться, они найдут способ. Шансы негодяев почти мизерные в открытом бою. Вот только гаденькими штучками и развратными закорючками развивается несправедливая политика. В данном случае справедливость проигрывает. Ты открылся, оружие в помойном бачке, грудь голая, давай пообщаемся честно. А он закрылся, он панцирь надел. У него множество панцирей и, конечно же, штучек полные яйца. Как было отмечено выше, честное противостояние исключается. Ты настоящий боец, а он гад. Ты подкрепился стаканом, и силы твои возросли. Если пятый стакан, шестой, седьмой и так далее. После пятого силы усиливаются пятикратно, после шестого еще на один порядок, после седьмого сильнее целой вселенной со всеми ее звездами и межгалактическими системами. Но что такое? Ты сильнее вселенной, а празднуют гады.
  - Мозги вышибу!
  Слова вроде бы правильные, только мозги вылетают неправильно. Злобный зятек в сторонке и гаденько так ухмыляется. Всегда в этой самой сторонке, всегда ухмыляется. Мол, сделал дело. Мол, отравил и извел человека. Мол, у человека спиченка (прости господи!), потому что я постарался. Мог бы оставить в покое единственную надежду несчастной земли, но злобная натура превозмогла справедливость, но постарался. Не каждый день приходит победа над справедливостью, не каждый час кривда глумится над правдой. А сегодня час кривды. Этот зятек, что заноза. Вот поймаем, вот выдернем гада, если удастся использовать по назначению каждый стакан и вытравить яд справедливого сердца. Но проехали, но не удастся. Теща с порога, теща за волосы, теща по полу, пинает ногами. И где моя силушка богатырская? Давно ли бросал и таскал эту падаль. Ты за волосы, а я ниже пояса. Ух, чего скрючилась? Эк, куда прихватило? Думала, всякая падаль может схватиться за волосы правдоносного представителя русской земли и оторвать справедливую голову. Нет, не всякая. Временами приходится отвечать за безнравственные поступки, чтобы тебе не сладко и мне не гадко. Держи ответ перед своим властелином, то есть передо мной, кланяйся в ножки и делай, чего приказали.
  Дурацкое прошлое. Тесть совсем размазня. Я ли бабу не любил, я ли не ублажал, даже трахался. Черт подери, такое дело в справедливые времена называлось любовью и походило на величайшее священнодействие. Мягко и осторожно, ну разок в месяц, при удачном стечении обстоятельств, в два месяца. Никакой грязи, никакого разврата. Человек живет в чистоте, а после любовного безобразия грязь и разврат. Если обделаешься на последнем стакане, и то чистота. Человек он животное. Для него обделываться что освобождаться, но дальше запретная зона, но дальше разврат. Не я ли берег эту гадину? Не я ли придерживался высокой и справедливой любви против низкопробной физиологии грязных паскудников и извращенцев? Теща - красавица моими молитвами. Боже мой, если бы каждый на русской земле так любил, берег и лелеял девчонок своих, как справедивейший человек берег красоту предательской бабы.
  - Я еще доберусь!
  Пена на губах. Блудилище самое что ни на есть открытое в доме защитника родины. Не обольщайтесь, тесть еще не сломался, но выглядит не лучшим образом. В твоем доме тебя бьют. Придумали повод и бьют. Как оно по-гадски получается! Гад всегда первый, гад на опережение, если чуть-чуть отвернулся и перевел дыхание перед гадским ударом, то проиграл. Правда всегда сильнее. Удар правдой превосходит любые другие удары, поэтому применяется опережение, чтобы раньше ударить, чтобы застать врасплох еще неударившего и безответного правдолюбца. Или против сама правда. А гад до того хитренький, он в курсе, что значит "удар правдой". Сколько не куролесил лукавый, но единственным ударом господь такое дело прикрыл. Две тысячи, два миллиона, нет, два миллиарда дьявольских вывертов против одной оплеухи, но которая опять-таки правда.
  А еще притворяются. Теща с корявой мордой на зятя. Марш в магазин! Где продукты и фрукты? Морда притворщецкая, легко поверить, что если не выполнишь задание партии и правительства от имени тещи, ну не представляю чего разобьется. А ведь он, то есть зять ничего не выполнил. Практически не шевелится, и даже не изображает готовность номер один на преподлой мордахе своей. Теща на товарища все громы небесные, все маты сложила, зато товарищ с преподлой улыбочкой и подковырочкой. Мол, понимаю. Мол, давай поиграем. Мол, спектакль и концерт для придурка.
  Черт подери, кто здесь придурок? Или забыли, кто здесь отстойное чмо? Из защитника родины стопроцентное и неуважаемое ничтожество. Ты меня уважаешь? Не уважаю. А засранец твой уважает? Не уважает. До чего докатились, ни ты, ни засранец. Мол, мордочкой хлопнул и этого довольно. Каждый согласится, не залезать же в постель при живом защитнике родины. Он еще не подох, этот самый защитник. Яд у вас зверский, силы выкачивает чуть ли не до последней капельки. Но и мое противоядие веками проверенное. Вы ударили ядом, я ударил противоядием. Вы отравили мой организм, то есть организм справедливейшего и правдивейшего защитника родины. Я дополнительную бутылку с лекарством достал из загашника. Пока помогает. Завтра может быть нет. Но до завтра целые сутки, и сам господь не указчик, кому встречать завтра.
  - И-и-и...
  Заверещал тесть. Судьба дерьмовая. Счастье обидное. Да какое там счастье, точнее несчастье. Эти слезы не от боли и слабости. Боль конечно поганая штучка. Но так обидно, что верещишь. Но настолько гадко, что слезы. Вы не смейтесь, любезные. И офицеры у нас буква "и". Это в пропагандистской литературе они железные офицеры. А в жизни весьма нежелезные. Жизнь перепуталась со всевозможными пакостями, жизнь прихватила и задолбала подлянками. Не желаешь, но в горле дурацкое "и", словно птенчик какой, словно кролик на бойне, словно комарик, черт подери. Хотя мне нравится этот комарик. Верещит и жалит. Тебе кажется, его предсмертная песня. Не угадал, дорогой, никакая не песня, скорее воинственный клич. Только верещащий комарик впивается в твое тело, только он жалит. Вот когда уже тело порушено, когда сам в дураках, тогда прекращается "и", а так ничего подобного. Чертовски свирепый комарик.
  - На мои деньги, - первая слеза
  - Хорошо зашибаю, - слеза номер два.
  - Ни копеечки мимо, - слезы и слезы.
  Ну что за стервозность такая? Тесть положительный, больше того, праведный. Справедливейшему тестю зеленая улица в положительные, а правдивейшему в праведные. Гад дома, гадюка дома, и никого больше. В данном случае кто угодно с катушек слетит. И маленький мальчик слетит, и глупенькая девчоночка трахнется. Но до поры до времени. Есть божий суд! А если нет, так суд человеческий! Праведник всегда на небесах, а блудники и похабники всегда в бездне. Капля за каплей переполняется чаша терпения. Просто еще не переполнилась. Несколько капель еще не достаточно. А праведник, как вы понимаете, он обязан страдать. Во-первых, за свою справедливую родину. Во-вторых, за свой неповторимый народ. В-третьих, за идеологию победившего коммунизма или за что-то еще, что не совсем коммунизм, но идеология на девяносто девять и девять десятых процента. Наконец, мучительство на земле увеличивает награды на небесах. Кто не страдает, он блудник и пакостник. Его земля только блудилище. Никакой чести, никакой морали, не остановится, черт подери, не подумает, а что такое блудилище?
  - Обосрали Россию, - слезы больше горошины.
  - Растоптали родимую, - морда в соплях и слезах.
  - Уничтожена родина, - не морда, но куча свалявшейся каши.
  Снова черт, последний страдалец наехал башкой на ковер. На страдальце кальсоны, полные того самого, о чем цензура нам запрещает рассказывать. Это не просто кальсоны, но боль. Можешь запрещать, а можешь разрешить, боль все равно не уляжется. А вдруг правда? Для справедливейшего человека нет такого слова "ошибка". Из тучки сигнал, или от солнышка, или от бездны и ада. Справедливейшего накачали сигналами, растоптали и бросили. Он - повышенная боеготовность. Еще один сигнал, еще одно руководство к действию. Офицерская кровь это офицерская кровь. Офицерская кость это офицерская кость. Офицерская боль... Как же нам повезло, что под одной крышей офицер, справедливость и правда. Такая крыша всегда на месте. Неправильная крыша поехала и рассыпалась мелким бисером, столкнувшись с правильной крышей. И есть отчего. Если ошибается офицер, за него справедливость. Если испортилась справедливость, за нее правда. Если по валунам правда... Ну, нет, правда всегда единственная, правда всегда настоящая, никаких валунов и тем более колунов. Гадюка в доме, гад под рукой. Не долго вам праздновать, брызгаться ядом и гадить русскую землю. Сегодня ваша взяла. Ваши яды чертовски болезненные. Ваши методы несут разрушение и отвечают за отрицательный результат. Но ваше политиканство и демагогия самых скобарских кровей. И еще блудилище ваше сегодня.
  - Всюду кровь.
  Это прощальный совет или вопль:
  - Крови хочу!
  А завтра оно будет завтра.
  
  ***
  Впрочем, не все безнадежно. На какое-то время праздник вернулся в дом. Ничего там официального и предусмотренного государством. Такие скучные официальные праздники. День мужчины, День женщины, День трудящихся, День победы, Революция, Новый год. Со временем к ним прибавятся Пасха и Рождество и прочая глупость. Но все равно скучные праздники, могу добавить, сплошное занудство. Ты вроде обязан. Тебя привязали веревочками и именно к данному празднику или к нескольким праздникам, которые Дни. В другое время не смей праздновать. В другое время отпразднуешь, и не поймут. Ну, еще День рождения, может, поймут. Но День радости, День философии, День прозрения, День покоя. Этого ни за что не поймут. Какая такая радость? В нашем государстве всегда радость. Ты живешь в государстве, мы уточняем, среди людей. Может буржуйская сучка или подлючка на необитаемых островах в единственном экземпляре живет. А у нас государство, а мы люди, и никаких сучек, тем паче, не наш этот остров.
  Вот и празднуешь из-под палки. В праздник - праздничная личина. Вышел с обыкновенной рожей, что не улыбается, но матюгается. И каждый, вы представляете, каждый почувствовал - это враг. Не обязательно, чтобы ты с пирогами, блинами и пряником. Не обязательно с пресловутой бутылкой, хотя бутылка всегда обязательный элемент праздника. Государство столь великой жертвы не требует. Если жлоб, не накрывай стол. Если скотина, не приглашай гостей. Если куркуль и безбожник, не распинайся и вовсе не разговляйся во имя господа нашего. Первый признак, праздничная рожа. Непраздничные заботы отбросил, собственные проблемы похоронил, причесался и подмалевался, чтобы выглядела твоя рожа, как у людей, то есть была праздничной. Позднее можешь ее засунуть в корзину или в очко запихать. Но сегодня потерпи немного, мой ласковый, всего один день, всего одну ночь, пока пройдет праздник.
  Собственно говоря, мы за официальные сборища. Разрешила на сто процентов страна, согласился на сто процентов народ, ну и всякие твари и гады. Тощие празднуют, жирные празднуют, параличные празднуют, даже нетоварищи полным составом. Какое единодушие! Какое торжество человеческой мысли! Или точнее, какой великий инстинкт самого обыкновенного стада, что перепуталось из человеков. А ведь правильно. Жирные перепутались с тощими, тощие разделили увечных, каждый увечный - товарищ и друг нетоварища. Это если общественный праздник, как вы догадываетесь, праздник для всех. Ничего узконационального, внутрикалассового, внутримафиозного или семейного. День рождения в последний раз разрешается. Он настолько внеполитический День, что запретить как бы смешно и нелепо. Зато другие вещи совсем не смешно. Другие вещи ни в коей мере есть праздник.
  Так о чем мы? Коля нашел работу. Надо же, угораздило! Сначала бросил, следом нашел. То есть в одном месте бросил, чтобы выйти из прошлого. Армейское рабство, армейская родина, армейский позор и армейский шалаш для влюбленных. Ну, вы знаете про влюбленных, опять-таки втрескавшихся в родину. А он не влюбленный наш Коля. Он за большими деньгами утратил любовь, он настоящий предатель. Армейские деньги не удовлетворили товарища. Зачем тебе деньги, если рядом во всей красоте родина? Сами понимаете, зачем. Бросил родину и нашел нечто другое. Лучше бы не бросал, чтобы вот так находить. Хотя не каждое предательство приближает время расплаты, бывает и отдаляет. Если вместо армейского рабства всего-навсего рабство, и вместо влюбленного в родину всего-навсего влюбленный в работу.
  Теперь понимаю, какой праздник. Несколько суматошное, с горчинкой и с перчинкой действие. Ни на йоту официальных торжеств, только семья. Пришлось поломаться ради семьи, пройти через некоторые унизительные процедуры и наступить ногой на кое-какую гордость. Впрочем, везде дают много, гораздо больше, чем в армии. Скорее для вида пришлось поломаться. Ты инженер, ты технарь, ты закаленный в боях за отчизну свою, самое время дать много. Армейская закалка не так чтобы ценится на гражданке. Но все равно инженер. Там вроде бы не перевели из категории "маленький мальчик". А здесь инженер. Три года позади, испытание выдержал, не удавился, на том и спасибо. А еще готовая единица для общественной службы, а еще тебя можно в колхоз, на навоз, во все щели и дыры. Подписал несколько драных бумажек, и уже отловили, уже праздник.
  Неправильно действует Коля:
  - Работа на выезде.
  То ли хвастун, то ли болтун:
  - За дополнительные деньги.
  То ли под тещу подмазывается:
  - Двойная оплата.
  А лицо у него счастливое, а душа у него свободная. Наконец, отвязался, наконец, убежал. То есть убежал от всяких и прочих настырных товарищей. Сяду в скорый поезд, сяду в самолет, сяду на пароход. Инженер летает, плавает и гудит. Нет, не на бутылке гудит. Он в поезде, который скорый и очень скорый по меркам неторопливой твоей жизни. Есть время остаться совсем одному. То есть одному в целой вселенной. Есть время подумать. Такой у нас поезд скорый, даже пароход, даже самолет, что сидишь и думаешь. Никто не достал, никто не мешает, никто со своей моралью против морали задумавшегося инженера.
  Теща готова устроить праздник:
  - Почти мужик.
  Жена в панике:
  - Командировки требуют много здоровья.
  И не важно, кто из них от души, то ли жена, то ли теща. Три человека, такие разные, такие трахнутые. Неужели каждый сам за себя? Неужели деньги сближают, а человеческое отношение разъединяет? Лучше наоборот. Но никакого наоборот. Теща почувствовала деньги, теща унюхала выгодного зятя. Сел в поезд, там с хлебушком да молочком, там никаких праздников, но сюда деньги. Постельные, суточные, режимные, за удобства и неудобства, за выполнение и перевыполнение сверхурочной работы. Но все равно деньги. Сколько же их, если выходные оплачиваются? Да не оскудеет земля русская! Дома подобным образом не наотдыхаешься. Занудные дни, бездарные выходные, какая-та гадость, не так чтобы праздник.
  Жена с кислой рожицей:
  - Ты у меня не из самых здоровых.
  Вот же дуреха. Назвали Викторией, так не прокисливайся, а побеждай своих недругов. В нашей квартире вдвоем тесно. А вчетвером? А впятером? Вчетвером все-таки лучше, чем впятером. Выбросили лишнего товарища, и ладно. Да пошел он, да наплевать на него, да хотя бы малая польза. Так никакой пользы. Жрет и бегом на горшок. Вся польза это горшок. А дернул за веревочку, и нет ничего. Если бы на огороде, если бы под кустики и под яблоньки. Но нет кустиков, нет яблонек. Теща этого не имеет, а если бы и имела, так все равно транспортировка на данный момент отменяется в силу непреодолимых причин. Значит веревочка. Пернул, дернул, дальше мы разобрались. В который раз говорю, не суйся сюда, дуреха.
  Суется, в который раз:
  - Устал, заболел, надорвался.
  Чего это она? Теща придумала праздник, чтобы не передумал подлец. А то ведь испытательный срок впереди, а то завернет на кривую дорожку вперед лапками. За молодежью тройной глаз. Мысли их неправильные, хотя и открытые. Не поймаешь вовремя, и перевоплотились в действие мысли:
  - Дело прошлое.
  Хорошо говорит теща, с изюминкой говорит, не то, что дурацкая Вика:
  - Здоровье твое, а работа чужая.
  У нее одни глупости на уме:
  - Отказывайся.
  Теща чувствует, это глупости, бред сивой кобылы и показуха. Вот насколько у нас любовь! Вот мы какие заботливые! Вот мы не пожалеем себя, но муженька пожалеем! Нечего их жалеть, таких чертовых муженьков. Сегодня пожалела, а после ночи проснешься и будешь сверлить. Сверли сверло, покуда дырищу не замело. Товарищ не пожалеет, товарищ ногами на горло. Товарищ душитель и расхититель твоей собственности ради неправого дела и своей пользы. Это ты глупенькая с глупенькой жалостью, а он не глупенький, твой муженек и товарищ. Чуть отпусти вожжи, сразу откроется истинное лицо второй половинки твоей. И на твои денежки.
  - Конечно, отказывайся, - теперь теща.
  Коля увидел глаза тещи. Желтые, водянистые, сверкнувшие чем-то пронизывающим и неприятным из-под кустистых бровей. "Попробуй-ка отказаться, подлец, - говорили глаза, - Пожалеешь". И Коля поверил глазам. Просто взял и поверил, куда охотнее, чем во все остальное. Мы открываем рот, воздух сгущается между губами, и производит некоторое перенапряжение окружающего пространства. Мы стискиваем зубы, воздух срывается с места и отражает наши ходы, как свои собственные. Мы создаем комбинации скрипов и звуков, перерастающие в слова, но опять ничего интересного, опять таки воздух. Да ты не пугайся, мой маленький, лучше забудь про глаза. Был невыездной, станешь выездной, всяк оно для родины. Если работа тяжелая, следовательно, не предавал никого. Ну, вы догадались, что не предавал родину. Кто же предатель с легкого на тяжелое? По крайней мере, ты не предатель. Денежек больше, но они только эквивалент, установленный за определенные действия родиной. Денежки снова работа. А работа снова здоровье. Крепись, улыбайся, будь настоящим героем. Не теща тебя забодала, тем боле не какой-то желточек из глаз. Пускай они желтые, пускай он водянистые, пускай в физиологическом отношении, они не просто глаза, но сама суть тещи. Ты нормальный парнишка, ты настоящий мужик. Для семьи не пожалел, что еще осталось от шкуры твоей. А семья это родина.
  Коля сжал зубы:
  - Мосты сожжены.
  Очень витиевато он выражается. И самому противно, какой фальшивый язык. Еще немного, начнет стихотворной строкой, а там гекзаметром вместо ямбического двустишия, а там верлибром. Еще немного, и удивишься, насколько изгадился Коля. Где твоя матушка Русь? Где твоя доблесть и честь? Ты из единственной цивилизации технарей. Ты восьмидесятник вообще без остатка. Подобной цивилизации больше не будет. Меркантиловка, затошниловка, деньги, деньги и деньги. Неужели ради спокойствия клюкнул на деньги? Какое такое спокойствие, если сегодня ты облажался? То есть всего только раз и сегодня. Но после первого будет второе сегодня, третье, пятнадцатое, сто двадцать первое. Попробуй раз уступить, а затем удержаться на острых отрогах вселенной. Ах, это плевое дело! Но ты попробуй. Жизнь под откос, судьба под откос, сам по корягам и всяким занозистым бякам покатишься на дырявых салазках. Все равно, что технарь пошел в церковь.
  Коля добрый и мягкий:
  - У нас будут деньги.
  Теща ласковая, хотя настороженная:
  - Я и не сомневаюсь.
  Вика оттуда сюда и обратно:
  - Только не самой высокой ценой.
  Неужели кубики складываются, а шестереночки притираются? Скрипели, визжали, самое время утратить работоспособность, стать пылью и мусором. Но нечто отпало в одной щестереночке, а нечто сделало эллипс и треугольник из мусора. Теперь окончательная шлифовка. Положим на абразивный круг, подретушируем и готово. Деньги еще в проекте. Нынче не эра денежного мешка. Это не девяносто четвертый год, и даже не девяносто третий, и даже не восемьдесят девятый. Но что-то в воздухе есть. Душный воздух, потный воздух, отвратительный воздух.
  Господи, как мало требуется для счастья!
  
  ***
  Милый коммунизм, воспитавший рабов, я доволен, что перегрызли твою прокопченную глотку. Семьдесят четыре бездарнейших года, что семьдесят четыре столетия, ты пакостил нашу прекрасную землю потоками крови и еще большими, более страшными потоками духовной нищеты, духовного ослепления и убожества. Ты уничтожил не только культурный слой населения в истинных формах его на культурной и грешной земле, но уничтожил нашу культуру, лучшую из мировых культур, самую мощную, самую страстную и обалденную в целой вселенной. Это не я, это ты уничтожил. Требовалась простая шестерка, или источник дурацкой и извращенной идеи, или чего-нибудь подвывальное и проституирующее, вроде ассенизаторской машины. Никакой культуры ради культуры и человечества. Пускай машина, пускай кишка, пускай подчищает. Могло быть гораздо хуже. Всех на костер! Толстого, Пушкина, Гоголя, Лескова, Тургенева, Достоевского. Лермонтова, Писемского, Чехова и остальных ребятишек помельче, например, Александра Мартовского. А так с ремарочками и обрезочками, а так в необходимом для ассенизации ключе. В который раз, пускай подчищает машина.
  Но не кипятитесь, любезные. Вы, конечно, из коммунистического лагеря. Вы никому не рвали пупок и не перегрызали похабную глотку. Только мы перегрызали и перегрызли ее. Чудаковатые технари, недоразвитые тридцатилетние, со своим инженерным дипломом в кармане против вашего академического и культурного диплома. Коммунизм он не только ассенизация, но в неменьшей степени академическая культура. Получаешь культурный диплом и становишься коммунистом на веки вечные. То есть гонителем всего честного, настоящего, необолганного. Человек с культурным дипломом в первую очередь учится лгать, и во вторую очередь, и в десятую, и в последнюю. Ложь как принадлежность стопроцентного культурного академика и коммуниста. Даже красная книжечка не нужна. Красная книжечка только вещественный фактор. Вот ассенизация и рафинирование человеческой мысли по принципу коммунистического отбора и бытия - это больше чем книжечка. И каждый знает, живет коммунизм! То есть не так чтобы вечно живет, но для культурных живет и живет. А дурацкие технари перегрызли глотку, брюхо и яйца.
  Теперь без паники. Встретишь на улице товарища. Встретишь счастливого, улыбающегося, бурно жестикулирующего и не знаю какого. Тепло как-то светится. Радость кусками, а любовь здоровенными пачками. Не стесняйся, не будь идиотом, подойди и спроси:
  - Отчего же ты счастлив?
  Или лучше не спрашивай. Ответ предсказуем при всей его одиозности:
  - Открыл обалденного автора.
  - Был на выставке.
  - Прослушал симфонию...
  Можно смеяться благим матом на все вышеупомянутые эпитеты. Можно сучить ручонками, оно почти то же самое, что смеяться, но только без слов. Смешинка в глотку заехала, потому и смеемся сквозь слезы. А с руками понятно и так, потому сучка. Но с любой стороны твое выражение гиперпространственного восторга есть нечто преждевременное и тягомутное. Сколько губищу свою не раскатывал, не раскаталась губища, и совершенно неправильный, можно сказать, неестественный смех. Сколько не дергаются ручки и ножки, реакция в результате одна - добрый стакан водки. И тогда все становится на реальное место, и правильный смех, и ответ будет правильный:
  - Купил колбасу.
  - Давали ребра.
  - Достал три банки сгущенки.
  Вот она истина. Никуда от нее не денешься с каким угодно дипломом. И наплевать, если преобразилось или слегка деформировалось за семьдесят с хвостиком лет наше велеречивое, наше желанное коммунистическое счастье.
  Выйду на улицу.
  Постные рожи
  Спорят, волнуются,
  Лезут из кожи.
  Что за агония?
  Что за картина?
  Просто ирония -
  Делят щетину.
  Вопрос остается открытым. Что делила в этом раю молодежь, даже крутой академик не знает.
  
  ***
  В доме праздничная обстановка. Стаканчики всякие там, стопочки и розеточки. Кое-чего изымается, кое-чего протирается, а есть и которые просто так. Но эти "которые" они для будней и их несравнимо меньше, чем остального добра - изымаемого и протираемого. Сами чувствуете, исчезла посуда с поколотым краем, или вмятиной, или царапиной. Вот стояла и вот исчезла. Сегодня ей самое место в шкафу, сегодня убрать и не помнить. Такая посуда, что прыщ на здоровом теле. Поколотый край еще один прыщ. Всякие вмятины или царапины рангом поменьше - прыщи и прыщики. Но не отвлекаемся, но приказали убрать. Иногда можно замахнуться на праздничное вместо будничного убранства. В будни прыщи, не такой ужо ты большой шишка. Но в торжество и мы позволяем кое-какую и никакую там роскошь.
  Нет, я не останавливаюсь на красоте фарфора или на чистоте фаянса. Фарфоровые стаканы более желтые, нежели светлые. Фаянсовая посуда более глина, нежели что-то еще. Но все это попахивает стариной, все молодость тещи и тестя. Вот бегала теща молоденькая, вот она полюбила тестя. Смешно подумать, что полюбила. Кажется, несусветная ложь и болтология самого извратившегося из извратившихся извращенцев. Но бегала, почти что порхала. Плюс нечто такое, что можно принять за любовь. Сегодня подумал про нелюбовь, или вообще ничего не подумал. Одному плохо, а вдвоем хорошо. Одному грустно, а вдвоем развлечение. Одному затошниловка... Может старой формы любовь? Иногда кажется, оно так. У некоторых новая форма, у некоторых старая. Вот теща попала в старую. Припоминаете нечто такое, с цветочка на цветочек, с кусточка на кусточек, еще чуть дальше, еще чуть больше, наконец р-раз по балде, и теща попала. А от любви все тот же фаянс, все тот же фарфор, плюс еще желтый налет или накипь.
  Но проскочили и навсегда. Наохаешься в другой раз. Как-нибудь, убирая стаканы обратно, одел на глазенки передничек и от души свои охи и ахи. Нынче не повезло. Нынче нет времени. Плита шипит, на плите булькает, а еще хрюкает и стреляет. Вкуснотища, черт подери. Теща как мастер плиты, отчего вкуснотища. Теща как обожатель продуктов из мяса, печенки или картошечки, отчего булькает, хрюкает, жирными брызгами и на каждого, кто не сумел защититься рукой или тряпкой. Вы не подумайте, в своем репертуаре плита и теща. Четыре конфорки, на кухне не продохнуть. Конфорки выдают стопроцентную мощь. Есть на что заглядеться сквозь горы салатов и винегретов. На первой конфорке жарится, на следующей варится, наискосок тушится и, наконец, допревает. Есть над чем пошутить сквозь призму пузатых графинов, бутылок и банок, а еще того самого, что в самих банках, бутылках, графинах самое главное.
  Вика смахнула счастливые слезы:
  - Вот и дожили.
  Теща смахнула печаль:
  - Вот и дорвались.
  Коля вообще ничего не смахнул:
  - Выползли, так его там.
  Не шибко весело шутится на самое главное. Странные слезы, странная печаль, странное ничего. Даже изобилие какое-то странное. Мясо, печенка, салат, помидоры, картошечка и пузатая хрень, и внутри. Слишком странное изобилие. Не хуже, чем у людей. Оно и поражает, зачем у людей? Каждый живет по-своему. Каждый выкручивается, извращается, сходит с ума. На то люди, чтобы в одном лучше, в другом хуже. Не люблю, когда лучше во всем или, по крайней мере, не хуже.
  Вика настолько счастливая, что противно:
  - Исполнилась мечта беспросветной жизни моей.
  Какая жизнь? Какая мечта? И почему она беспросветная? То есть раньше совсем без просветов, а сегодня сплошные просветы? Или так не бывает? Послушаешь Вику и убедишься, всяко бывает. Сегодняшний день не мечта для завтрашнего, но только завтрашний день для сегодняшнего, а сегодняшний для вчерашнего. Посмотрел за конфоркой номер один, и размечтался. Прикоснулся к номеру два, и пошла твоя кость. Отскочил от номера три, и глаза, что стаканы. А если в натуре четвертый номер?
  Теща настолько елейная, что колбасит:
  - Я ждала именно этой минуты?
  Но почему? Неужели за столько времени не случилась друга минута? А маленькая девочка в синеньком платьице? А свадебный автомобиль? А ручонки ребенка в твоих руках? Все заброшено ради одной минуты. Все или почти все. Неужели раньше не булькало, не стреляло, не хрюкало? Неужели голод и нищета? Как-то не верится, что нищета. Ну, может в годы далекого детства? Как-то не верится в голод. Ну, может на первом этапе пути? Однако не верится. И где теперь путь? И где твое детство?
  Коля настолько фальшивый, что язык прикусил:
  - Уважаю...
  Чего он там уважает? Прикушенный язык оставил в покое хотя бы такого вот дуралея. Не просто расстаться с малой частичкой себя. Даже за мясо, печенку, стакан и картошечку. А с более крупной частичкой? А целиком? Или сперва отойди малое? Очень хорошая мысль. За малое держимся, за малое мертвой хваткой, за малое черта и бога не жалко. Но отошло, но его нет, но оно в пресловутой плите... Больше не держимся. Малая частичка вроде символ души. Более крупные части только мусор и пыль в твоих пальцах.
  Одна песня, одна мелодия:
  - Исполнилась, выползли, дожили, уважаю.
  Еще приятный жирок. Взгляд на жирок, который по кухне веселыми каплями. Опять чтобы усилить эффект от мелодии или еще какой песни. Жирок на пол, на руки, на лицо и в глазах. После чего не настолько серые лица и не такие высохшие улыбки. Жирок капает, жирок на ангельских крылышках. Он вроде билета в несуществующую жизнь. Где тишина и покой, уверенность и достаток, взаимопонимание и блаженство, почитание и добродетель. Он добродетельный этот жирок. Против всего серого или высохшего. Он содержит в себе все, что надо для жизни. Ну, разве малую малость он не содержит. Черт из яйца, про малость забыл, то есть замотался и вычеркнул ее к черту. А она не исчезла, а она в последний момент разодрала поганую пасть. Вот она!
  Тесть стоит на пороге.
  
  ***
  - Смеетесь, ханырики!
  Красный и злобный, само омерзение в облике человеческом. Что для него зажиревшая и распростертая в будущее надежда? И какая надежда? Надежды вообще не бывает. Защитник родины не надеется, он защитник. Его надежда опять же защита во-первых, в-четвертых, в-десятых, ну и так далее. Он настолько назащищался, что сегодня красный и злобный. Хотя имеет право быть черным, смердящим и разложившимся. Здесь его право. А там еще смех. Кто разрешил тебе смех над защитником родины? Каждый знает, что смех, оскорбивший защитника родины, все равно, что прямое предательство родины. И не доказывайте обратное, приказа не было. Черт рогатый не разрешил. Это кощунство, это удар в самое сердце, это банда предателей и поругательство родины.
  - Веселитесь, проклятые!
  Не глаза, но две ямы. Уточняю, вышеупомянутая помойка или сливной бачок. Всякая грязь сливается и отливается именно здесь. Вот пристроюсь к товарищам, и самое время отлить. Для подобной операции существует помойка, тем более существует бачок. Какого черта отлить? Еще большее с прежним кощунство. Родина в струпьях, родина в корчах, бастионы прорваны, а заслоны практически уничтожены. Или не слушаете? Или не понимаете? Или не так? Развесьте свои гляделки и уши расставьте. Несчастная родина, забитая гадами, развращенная сволочью. Вокруг пресловутые гады, тем более сволочь. Они своего не упустят. То есть не упустили они своего. От кровавой плоти кровавый кусок. Плоть родины. Кусок родины. Кто не упустит, тот никогда не упустит. Я в подобных вещицах великий знаток. Не то чтобы всякие алкаши, губошлепы и мудозвоны, поправшие родину.
  Тестя стошнило:
  - Экая грязь!
  И еще много слов непечатного текста. Слова кругами, слова мешочками, слова портянками. Ничего новенького, но сегодня и гаже и злее. Ничего интересного, но сегодня с особенной ненавистью распинается справедливый товарищ. Можно добавить, лопнул гипервселенский источник защитной функции защитника родины. Сначала щелочка, затем трещинка, затем много-много про человечество. Счастливое человечество, понимающее человечество, всепрощающее человечество, из возлюбивших придурков, но не забывших опять-таки человечество. Я не вхожу в атмосферу праздника. Вокруг сама атмосфера. Она не то чтобы входит, но рвется и распадается. Только такая у праздника атмосфера и никакая другая. Что еще за праздник без человечества? Да не задавайте глупых вопросов. На вопросах помешались придурки, обожают они задавать. Но праздник в полном разгаре. Сами слышали, праздник мечты и любви. А еще всепрощение для того, кого не забыли простить. Так почему не простили лучшего из человеков? Так почему хренов праздник без тестя?
  Впрочем, товарищ в прощении не нуждается.
  - Подлые в подлой грязи, - его здравница.
  - Шкурные в шкурных делишках, - и снова его.
  - Ну и стерва...
  Под ноги попал табурет. Лучший из человеков споткнулся, ударился головой и разбил табурет. Словно спичечную коробочку смял и разбил единым ударом. Что-то с ним не такое сегодня творится, совсем не такое. Или праздник входит по каплям, или грязь выходит обратно, но сегодня он не такой, что вчера. Видит бог, новая шкура товарища, новое обличие из-под сползающей шкуры. Старая шкура сползла, но еще не упала. Старая шкур струпьями и шевяхами, чтобы выпустить новую. Сегодня ничего старого. В праздничный день только новое. То есть совсем новое. Такого еще не видали. Теперь самый раз. Грязь, ошметки, судьба, всепрощение и благоговение. Да плевать на ваш табурет, если время пришло. Я это я. Ты это ты. Она это она. Покайся перед господом как на духу, может смилостивится господь, может простит. Ах, ты упертый! Ах, ты наглец! Желаешь корчиться, но не желаешь каяться, и далеко послал господа.
  Вика в образовавшуюся трещину:
  - Мы не стервы.
  Вот тут бы шестиэтажный мат или даже семиэтажный. Но она как-то тихо пошла. Интеллигентка, мама моя. Технарка, опять-таки черт. И чертовски культурная дура:
  - Мы отмечаем, и в этом нет тайны.
  Господи, да я закричу. Ну, чего вы все обкультурились? Точно упились и накурились. Культура, культурные и запрет. Наша Россия - страна вне запретов. Берешь за шиворот шестиэтажным, врубаешь по морде семиэтажным, а можно с девятого этажа. Что еще за ханжество? Что за лицемерие? Что за сиропчик из ваших защитников и благодетелей родины?
  Тесть приближается:
  - Паскуда, я вижу насквозь.
  На пути его теща:
  - Вонючий алкаш, недоносок и гад!
  Заверещала:
  - Заткни свою пасть.
  Но что-то не то. Вы понимаете, сегодня не то. Про примерного зятя, про выдающегося человека, про трезвенника и кормильца семьи. Она не скрывается, она верещит. Наконец, исповедь. Наконец, правда. Как долго до этой правды. Дорога долгая-долгая, а силы твои на исходе. Должна была правда прорваться сквозь всякие дыры и бреши. Значит, зятек не совсем дурачок. Значит, кормилец, а не последняя сука. Как оно так? Еще намедни последняя, то есть сука вчера. Зато сегодня человек человеков. Зато сегодня правдивейший и справедливейший человек. Вот где правда, вот чего ожидал. А согласились, такое я ожидал. Твой омерзительный зять чертовски долго скрывался. Но омерзительные ублюдки тем хороши, что они никогда не станут чем-то существенным из области правды. Правда встанет на них. Ногой на горло и выдавит горло.
  Теща в бешенстве:
  - Он не пьет, он не пьет, он не пьет...
  А не пьют одни кобели. Защитники пьют, и справедливые пьют, и после стакана самая что ни на есть обалденная правда. Пьющий человек открытый и честный. Стакан раскрывает глаза. Стакан разжимает губы и зубы. Стакан перевоспитывает, если не перевоспитали еще. Все нормальные пьют. Справедливость не может жить без стакана. Только фальшивка, только свинячая жопа, только грязь и ошметки. Хочется спрятаться, а открыватель стакан. Употребил, и весь открытый, и больше не спрятаться. Повторяю, откуда стакан и его открывательные способности. Такое дело открылось про всю вашу погань, про чертов разврат и предательство родины.
  Тесть завизжал.
  Визг затравленного зверя.
  Оплеуха в лицо.
  Разбитые пальцы тещи.
  
  ***
  Леша на рахитичных ножках. Ну, откуда он взялся? И какого черта он здесь? Комната вроде закрытая. Жди, пока позовут. Жди, пока праздник. Или уже позвали? Что за дурацкие крики? Что там за визг? Интересное деяние становится куда интереснее, спустившись на нас неожиданно, то есть из нашего неожиданного будущего в наше ожидаемое настоящее. Вам ребятки сюрприз. Леша не настолько слабенький, чтобы не справиться с дверью. Леша быстро растет. Скоро до самых звезд дорастет, до самой вселенной и господа бога, как лучшей части вселенной. Он дорастет, вы не мешайте ему. Он упорный и сообразительный. В нем чертовски много хорошей материи против вашего нехорошего жлобства. Вас чертовски плохо сработали, а его хорошо. При такой хорошей работе грех не подмять под себя звезды. А еще весь межзвездный простор, господа нашего и вселенную со всеми ее бигудями.
  На вдохе:
  - Дедушка пьяный!
  На выдохе:
  - Дедушку бьем!
  И в этот момент нечто ударило снизу. Следующего вдоха не будет. Нечто ударило сокрушительной силой под рахитичные ножки, под мягкий животик, и дальше не представляю куда. Раз не будет вдоха, не будет и выдоха. Звезды, вселенная, бесконечный полет и падение в бездну.
  - Высерок!
  Маленькое тельце распласталось на жирном полу ошметками маленьких ручек, ножек, животика.
  - Убью высерок!
  Все пустота и ничто. Оскаленное ужасом лицо тещи, волчьи глаза тестя, квакающий смех Вики. И угрюмая, бесплотная душа недавно такого счастливого Коли. Бывшего ничтожества, лизоблюда, холуя. Не имевшего ни прошлого, ни настоящего. Не претендующего на великую вечность. С детством похожим на бред. С жизнью, похожей на скользкий кошмар. И безысходной русской тоской, подобной дыханию смерти.
  Ты помнишь те лихие строки
  Среди подстрочников пустых,
  Что словно бурные потоки
  С вершины разума неслись.
  Они неслись вокруг сметая
  Все силы ненависти, зла.
  И песня сердца удалая
  Улыбкой на устах цвела.
  И глохла детская тревога
  В пыли совсем других тревог.
  Как жаль, что было их немного,
  Проникновенных этих строк.
  И более ничего. Угас разум.
  
  ***
  Пришло время. Тесть тяжелый, огромный, зацепил дочку огромными лапами:
  - Всех порешу!
  Жирные пальцы вляпались в горло, тонкое, хрупкое, еще девичье. Такое нежное, такое ничтожное на данный момент. Простое движение, легкий нажим. Как надобно мало, чтобы сломать его, превратить в отвар киселя, вздрагивающий, жидкий отвар в омерзительных струпьях.
  - За все порешу!
  Вика захрипела под хруст дробящихся косточек.
  - Стой! - теща навзрыд. Но голова ее дернулась от удара.
  Еще... еще... и еще..
  Грузным мешком она подогнула ноги.
  
  ***
  Люди, что ощутили вы в жизни своей?
  Жизнь такая надоедливая и утомительная. Жизнь такая извращенная и ослепленная. Она продолжается, продолжается, продолжается... Она крест, она дыба, она огонь, сковородка и клещи. Она что угодно, потому что она продолжается в бесконечность. Хочу бесконечность. Я бесконечное существо. Мое бесконечное начало как моя бесконечная жизнь. Может, кому надоело, а мне нравится. Не желаю, чтобы мне надоело. Дьявольски не желаю. Может, кто и желает, а я не желаю. Дайте две тысячи лет! Дайте три миллиона! Дайте пять миллиардов! Да что такое все пять? И солнечная система просуществовала больше, и Земля, и вселенная. Тем более что вселенная. Она такая же бесконечность, как моя жизнь. Я обожаю вселенную, сам вселенная, я ее лучшая часть. Сначала думал про господа, то есть думал - он лучшая. Теперь не согласен, какого черта господь. Он вселенная, и я вселенная. Но я не он. Я лучше и выше.
  Люди, может быть хватит?
  Зачем прозябаете вы на несчастной земле? Или в этой системе? Или в этой вселенной? Чертовски длинная жизнь. Просто длинная и чертовски занудная. Десять лет жизни, весь испохабился, скурвился, охренел. Десять лет почти поколение, по крайней мере, самая сильная его половина. А сильная значит лучшая. Через десять лет не такой как в начале пути. Все отвратительно, мелочно, глупо. Все угнетает и достает. Предыдущие десять лет только клоака с вампирами и ублюдками. Сам себе кажешься, что ублюдок. Сам раздражаешь своей недоношенностью, и вовсе осточертел пустотой своей жизни. Дубина! Мудило! Дерьмо! И что за бездарная жизнь? Все эпитеты перемешались, все вершины подвинулись. Жизнь хотела как лучше. И я попробовал лучше. А может, хотела как хуже? Может и так. Но я попробовал, но вернуться назад не могу. Только вперед. Или не понимаешь, вперед не значит назад. А кто сказал, что не значит?
  Люди...
  Вопрос в пустоту. Из прошлого в настоящее, из настоящего в будущее, из будущего в новое будущее. Да кто вы на самом деле? Да что вы, чертова мать? И не спрашиваю, не надо. Мелочное останется мелочным, глупое глупым, а подлость она без конца в любых проявлениях. Божественная подлость как божественная жизнь. Вселенская подлость как разверстая бездна. Человеческая подлость... Не повторяйте, как оно надоело. Ты никто и ничто. Быть такого не может, черт подери! Не существует, мать твою черт. А что существует?
  А вот это:
  - Убью, подлые!
  И сумасшедшая пляска:
  - Убей!
  И кровь. Разливанное море крови. Наше русское разливанное море. Человеческая судьба разметалась пустыми отбросами. Ты, он, она... Человеческая мечта стала простейшим из выхлопов. Наконец сама жизнь только поникла и разметалась среди пропотевших кроватей, среди бесполезных шкафов и затертых до дырок обоев, среди прочего хлама, бессмысленного, глупого и ненужного. Что копили годами, что собирали в мешки, что прятали в ящиках, что не помню зачем. Мать моя мама, на старость, на старость, на старость...
  - Без этого невозможно прожить.
  А без чего можно?
  - Без совести.
  - Нежности.
  - Доброты.
  - Без любви и без чести.
  Только будь благодетелем.
  Думай, как ишак,
  Делай за меня:
  Все равно дурак,
  Все равно свинья.
  Камнем привяжись
  И давай рядить,
  Как устроить жизнь,
  Как мне дальше жить.
  Будто не допер:
  Выберусь я сам,
  Как свалю в костер
  Перегнивший хлам.
  Люди, что ощутили вы в жизни?
  
  ***
  - Убью!
  Крик оборвался на верхней ноте. Жирная туша вздрогнула и осела на пол. К маленьким ножкам, колотившим в последней агонии. К посиневшей головке с переломленной девичьей шеей. К мешку тряпок с развороченной тыквой вместо лица.
  А над всем этим скалил клыки идиота бывший ребенок - Коля.
  Черная сталь кипела в его руке.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"