Я - ВЕДЬМА
Паутинная ночь беспощадно длинна,
Сквозь тяжелую мглу вдруг пробилась луна,
Серебристым лучом затянула петлю
И нагую меня потянула к окну.
Этот душный июнь, этот огненный диск,
Смотрит в душу мою лунный яростный лик.
Мазь! Все тело натру и взбегу по лучу.
Пусть меня поутру предадут палачу!
Как июньская ночь мои кудри черны,
И на смуглых плечах поцелуи луны.
Мне под ноги лучи постелила она,
Я в июньской ночи сердце ей отдала.
Я танцую, бегу, я лечу, не таясь,
И играет луна моим сердцем, смеясь.
Этот душный июнь, этот огненный диск,
Держит душу мою лунный яростный лик.
* * *
Вы играете продуманно и тонко,
Я в глаза вам больше не смотрю,
Я без умолку, презрительно и звонко
И смеюсь и что-то говорю.
Ветер гонит веточку чинары,
Я шепчу: "Жонглируй, дорогой!
Но в жасминных сумерках бульвара
Целовать придет меня другой".
Сумрак вечера, соленый запах моря,
Стонет чайка в родственной тоске,
В песню вечности вплетает вскрики горя,
И чинары ветка на песке...
* * *
Змея над чашею бальзама -
Любовь и ненависть сплелись.
От древа Евы и Адама
Вкусили мы и разошлись.
Ты здесь. Шагнуть к тебе - и рядом,
Прижать к плечу горящий лоб,
Любви наполовину с ядом
Отпить дымящийся глоток.
Но денно, нощно выжидая,
Над чашей сторожит змея.
И яд, по капле убивая
Любовь, стекает за края.
* * *
Целуй, целуй меня, родная!
Не мучь меня своей тоской...
Звенели сумерки, играя
Ресниц тяжелой бахромой.
Молили исступленно губы
Закрыть глаза, не видеть звезд,
Не слушать сердца голос трубный,
Упав, как тень, на воды грез.
Но в сумерках дышало море,
Соленый ветер рвал наш сон,
И вечный ропот, сердцу вторя,
Не отпускал в молящий звон...
* * *
Горит зеленое сукно,
мы ставим оба на одно -
на чудо...
Игра! Но, спутав все слова,
ложится чья-то голова
на блюдо...
Твой или мой в гримасе рот
Отныне - пища для острот.
Смыкает веки резь в глазах,
кровь на закушенных губах,
столь любящих...
Уже зардела пена слов,
рождающих в игре любовь
и губящих...
И четко пала тень лица
С горбатым профилем конца.
Но каждый, балуясь с огнем,
лишь от другого день за днем
ждал знака...
Храня так бережно, увы,
ручное пламя гибкой лжи
во благо...
Мы разошлись, не пряча глаз,
Но дух огня покинул нас.
ЧУЖОЕ СЕРДЦЕ
По улицам пустым и темным
Бродило сердце псом бездомным,
Брело, не видя ничего, -
Хозяин выпустил его.
По тем же улицам, навстречу,
Спешила я на званый вечер,
Оно возникло на пути,
Я не осмелилась пройти.
Мы медленно пошли по кругу,
Следя движения друг друга,
Я тихо попросила: "Стой!"
Оно застыло предо мной.
Я видела в нем след ботинка
И смятые обрывки снимка,
И чей-то смех (надменный гость),
И ласки брошенную кость.
Измученное и больное,
И вместе робкое и злое,
Оно с безмолвною мольбой
Ждало: возьму ль его с собой?
Во мне стеснились стыд и жалость,
Возьму, - решила, - эка малость!
Хотела руку протянуть,
Оно мне молча впилось в грудь.
От ужаса и острой боли
На миг я потеряла волю.
Бежать! К заждавшимся друзьям.
Меня спасут, помогут там.
Но там меня не понимали,
Друзья не слушали и гнали.
С тех пор меня из света в ночь
Чужое сердце гонит прочь.
БИ
Белый конь летит в белом блеске дня,
Белый конь - мой дух, а я - дух коня.
Я творю свой путь в белом блеске дня,
Путь ведет коня, конь несет меня.
Но пророчит БИ в белом блеске дня:
"День исходит в ночь - придержи коня".
Но! Конь держит путь, держит путь меня -
Не сдержать коня в белом блеске дня.
И нисходит ночь на исходе дня,
Сходит конь с пути, я схожу с коня.
Я гоню свой страх, гонит страх меня,
Я ищу в ночи белый проблеск дня.
Я иду пешком - берегу коня,
Конь хранит мой путь, путь хранит меня.
* * *
Живые, уйдите, оставьте меня,
Скорей уходите прочь!
Как стадо чужого, вы гнали меня,
Как чуяли Каина дочь!
Мне тягостны краски и музыка дня,
Мне стала прибежищем ночь.
Чужда, ненавистна мне ваша возня,
И ясно: ничем не помочь.
* * *
Пепел не горе,
а его горечь;
Ветер не буря,
а ее память;
Ветер тревожит пепел,
Ветер его уносит;
Останется только ветер,
А ветер не остается!
* * *
Молнией в ночном окне
Подмигнуло небо мне.
Здесь, на дне глубоком дня
Бодрствуем, оно и я.
* * *
О слабости текучий мед!
Заныли пальцы от истомы...
Весна выстукивает код,
Который ловят хромосомы
И вспоминают сад укромный,
Извив змеи, запретный плод,
Весна выстукивает код...
Забыв, забыв, что сеть плетет,
Застыл паук в паучьей дреме...
Весна выстукивает код,
И отзывается влекомый
Стрекочущий, летучий сброд...
Весна настукивает код
На намагниченный от молний
Сияющий небесный свод,
Где Бог-дитя играет громом
И где когда-нибудь прочтет
Пришельца щупалец нескромный
Свод летописный многотомный...
* * *
Полуголодная весна...
Звенит одождевленный воздух,
Сон - полу-пытка, полу-отдых,
Во сне восходят семена...
Полуголодная весна
Росою слез питает всходы.
* * *
Полуголодная весна
Полупьяна от полусна...
Дождит всю ночь, затем дзень-дзень
Звенит одождевленный день...
Стихи сигают за окно,
Как хочется за ними, но!..
МОСТ САМОУБИЙЦ
Некрасив этот мост,
Незатейливо прост,
Не парит над брегами,
Но владеет умами.
Тянет магнитом в зимнюю ночь
Блудного сына, падшую дочь.
Он истер свой чугун,
Он ухабистый лгун,
Он дрожит под ногами,
Но владеет умами.
К сизой решетке шла умирать,
Обняв ребенка, беженка-мать.
Он великий артист -
Днем невинен и чист,
Но глухими ночами
Он владеет умами.
Лбом изможденным тихо приник
К мокрым перилам нищий старик.
Что же такое мост над рекою?
Всех, кому жить оказалось невмочь,
Тянет магнитом в зимнюю ночь.
Гноем исходит серая твердь,
Сизой змеею выгнулась смерть.
ИМЯ МОЕ
Зазвала меня гадалка, угадав мою тревогу;
В черный день недобрый случай нас привел к ее порогу.
Золотисто-карим жаром полыхает злая сила;
Разложила лист бумаги, "Как зовут тебя?" - спросила.
И армянской древней вязью начертала мое имя,
К каждой букве привязала знак судьбы неотвратимый.
"Обручальное колечко, дом, богатство, дети - трое", -
Бормотала ворожея, на бумаге счастье строя.
Вдруг притихла, усмехнулась и вгляделась в буквы строго,
Знать и впрямь недобрый случай нас привел к ее порогу.
"Не ищи любви, девица, обманул тебя любимый.
Вновь полюбишь - вновь обманет. Вот такое твое имя!
*****
Ангела с блистающей трубою
Мне прислали - "Талифа, куми!"
В страхе и восторге пред судьбою
Я склонилась: "Господи, прими!"
Встала наземь твердыми стопами,
Но и шагу сделать не смогла:
В упоеньи грешными губами
Целовала белые крыла.
А труба все пела: "Аллилуйя!" -
Ангелам неведом здешний страх.
И горели розы поцелуя
На его сверкающих крылах.
Я еще немножечко помедлю,
Полюбуюсь на твою красу
И потом легко, как крестик медный,
Крест свой на голгофу понесу.