....................................................................................................................................

Когда Неля Дмитриевна узнала, что скоро на факультет вернётся Олег Волынский - скорее всего, здесь будет создана его лаборатория, буря чувств всколыхнулась у неё в душе, и воспоминания о его курсе наполнили её, как будто никуда не уходили, а только и ждали случая явиться - живыми и яркими. Ведь Олег - это был "её студент".

Она уже несколько лет была на пенсии, с дочкой виделась редко, та как-то отдалилась от неё после замужества и рождения детей, но продолжала работать, вести семинары - и это подпитывало её, держало на плаву, а точнее - даже на лету, в постоянном полёте, поскольку человек она была восторженный, увлекающийся, полный энтузиазма. Ежедневное общение с молодёжью позволяло ей чувствовать молодой и себя, жизнь их заботами почти приравнивало её к ним, таким наивным и юным. Но то, что было сейчас, не могло и сравниться с былыми днями, когда она, ещё и сама более молодая, энергичная, была куратором одного из курсов и ежедневно общалась с массой своих "подопечных", посещала все мероприятия - смотры самодеятельности, капустники по разным поводам, воскресники, патриотические походы, и приезжала даже "поддержать своих" в колхоз, когда курс отправляли в колхоз на картошку. Жила с ними одной жизнью, дышала в унисон с этой молодой, наивной, восторженной студенческой стаей.

Те времена она вспоминала с радостным чувством, и заветной её мечтой было - собрать всех тех выпускников однажды снова, вспомнить, как весело, дружно жили раньше, перерасспросить, кто чем занят сейчас, как живёт, снова сблизить былых сотоварищей и, может быть, даже превратить такие встречи в традицию. Ох, как бы ей хотелось, чтобы это былое вернулось и хоть отчасти воссоздалось снова!

А Олег - был серьёзный повод воплотить эту мечту в жизнь, "под такой повод" многие, наверное, захотят навестить родной факультет, собраться под старой родной крышей. Такие успехи!.. - Каждый, кто остался в профессии, наверняка был в курсе, хотя бы краем, его исследований и достижений. Даже альма матер - вот, решила переманить талантливого учёного к себе, благо и повод был: "ты же наш"!

Планы, проекты, намётки - непрерывным роем кружили у неё в голове: как связаться с тем, этим, у кого навести справки о третьем... Она, конечно, не скажет никому прямо: "Вот, Олег к нам перебирается", а только как бы между делом, в общем потоке своих восторженных речей упомянет его имя, но это имя как раз и должно будет сработать, подтолкнуть людей сдвинуться с места, вырваться из своей текучки, собраться, наконец, вместе - ну неужели им не хочется хоть однажды вот так: тряхнуть стариной, вспомнить свою молодость и оживить те воспоминания? Заботы-заботами, но ведь и юность у каждого была одна, и протекала она здесь, в этих стенах...

Но прежде, чем начинать свои приготовления в полную силу, Неле Дмитриевне, конечно, надо было расшевелить Олега. Она уже встретила его здесь однажды, поздоровались, но этого было недостаточно, надо было разговорить его посильнее. Обдумыванием, как подойти к нему, что сказать, она была занята всё последнее время, волнуясь и оживая от предвкушения грядущих событий и встреч.

Она столкнулась с ним, когда он выходил от декана (на самом деле не столкнулась, а перехватила, во время подсуетившись узнать, где и когда он может появиться, и подстроив свои маршруты так, чтобы с ним пересечься). Красивый моложавый мужчина, подтянутый, с лёгкой сединой в тёмных волосах, - "соль с перцем". Озабоченный, сосредоточенный на чём-то.

- Олег! - вихрем налетела она на него.

- А! Добрый день! - ответил Олег рассеянно, повернувшись к ней.

- Здравствуй, здравствуй! Ты меня вообще-то узнал?

- Ну да, узнал. Неля Дмитриевна...

- А я уж думала, ты всех нас перезабыл! Подойдёшь к тебе, а ты и спросишь: кто такая?

- Да нет. Вы куратором курса были, помню.

- Сколько уж не был здесь? - у Нели Дмитриевны камень свалился с души: первый рубеж был взят.

- Да я заезжал, каждый год почти здесь бывал. Так, ненадолго, дня на три обычно...

- А! А я тебя не видела! Хотела бы расспросить, как ты, какие успехи...

- Да так, ничего... - скромно оценил Олег свои успехи. Хвастаться ей он явно не собирался.

- Ну, насчёт "ничего", ты, конечно, сильно приуменьшил... Ну да ладно! Курс-то наш помнишь, видел кого-нибудь?

- Да нет, никого... - неопределённо протянул Олег.

- Сашу Верещагина, Володю Синюхина, Женю Таранцева...

- Да нет... - вяло отреагировал Олег.

- Как?!.. - слегка опешила Неля Дмитриевна. - И Таранцева?

- Знакомая фамилия... Читал несколько статей. Толково.

- Фамилия знакомая? - изумилась Неля Дмитриевна. - Так он же комсоргом курса был, а потом в Комитете...

- Может быть... - опять слабо отреагировал Олег.

- А Иру Коробову, она потом замуж за Сергея Вострякова вышла?..

- Смутно...

- Ну ты меня удивляешь, - развернула свой напор в другое русло Неля Дмитриевна. - А я вот как раз собиралась организовать встречу, созвать бывших сокурсников в родные пенаты. Лену Бодягину недавно видела, потом Саша Карташов мне пару месяцев назад встретился...

Она говорила быстро, увлечённо, перебирая всех, о ком имела свежие новости, сокрушалась о тех, о ком не может ничего узнать, сыпала именами и фамилиями, припоминала эпизоды жизни их курса, снова рассказывала, кто кем стал и где теперь пролегают его орбиты, но на лице Олега Волынского, ей казалось, не отражалось ничего, кроме вежливого внимания.

"Пентюх какой! - думала она про себя. - Красивый, видный, - мог бы и поуверенней в себе быть, поразговорчивей. Вроде не таким он раньше был!"

Но чем безучастней была реакция Олега, тем отчаянней Неля Дмитриевна пыталась увлечь его своим энтузиазмом, тем восторженней и зажигательней лилась её речь.

Олег перестал теребить рукою у себя в кармане пиджака и извлёк, наконец, наружу пачку сигарет. Неля Дмитриевна встрепенулась.

- Ах, ты же курить, наверное, хочешь, а я тут тебя задерживаю! И как ты... - она хотела сказать что-то об этой вредной привычке, но, глянув в лицо Олега, передумала. - Ладно, иди, иди, посмоли. Ты как всегда - замкнутый, немногословный, - подытожила она. Ей важно было, чтобы это она завершила разговор, важно было показать, что она владеет ситуацией. Это ей удалось. - Я тебя увижу, позову, если удастся наших собрать...

Олег кивнул. Они попрощались.

Неля Дмитриевна вздохнула с облегчением и как-то сразу обмякла - как будто воздушный шарик, из которого спустили воздух. Тяжело ей дался этот разговор, тяжелее, чем она ожидала. Еле-еле удалось удержать этого Олега, чтоб хоть прямо не развернулся и не ушёл, чтоб не перебил и не поспешил по своим делам, - есть же такие тяжеловесные люди, ничем их не пробьёшь!

Разве раньше он был таким?.. - Она попыталась вспомнить. - Да нет, нормальный, общительный парень. Не угрюмей других, не тупее... И лицо - умное, живое... От важности, что ли?... - Нет, не похоже. Важности в нём как-то не чувствовалось. Вежливый, приветливый.

И всё же - она еле-еле провела разговор на нужном уровне, не сорвалась, не поставила себя в смешное положение - как начала, так и кончила, живо и увлечённо. Как ни трудно это далось. Он только слегка поддерживал её тон, никак ему не помогая, не выказывая никаких эмоций, хоть отдалённо похожих на те, что были заявлены ею. Странно.

Вообще, кажется, он и раньше так реагировал на её обращения к нему (всегда весёлые, всегда бодрые!) Еле-еле цедил что-то в ответ. Просто раньше - когда он был студентом, аспирантом - она не говорила с ним так долго, а бросала на ходу шуточку, игривое замечание, не дожидаясь ответа, не требуя его от него. А вот таких длинных разговоров не заводила... - и теперь поняла, что была не до конца готова к общению более продолжительному, не очень точно рассчитала свои силы.

Вряд ли их соберёшь, - осознала теперь она утопичность своей задумки. - Слишком подмяты жизнью, нет того юношеского задора. Нет и в помине. Это она одна такая - романтик, мечтатель. Одна - словно моложе их, сентиментальней. А они - растеряли всё - жизнь придавила, выжала силы карьера. И зачем такая карьера, если забываешь свою юность, лучшие переживания жизни?.. Хотя и она смешна, пожалуй, со своими проектами, упованиями. Да, последний романтик, уходящая натура. Как жаль!

*****

Олег жил в гостевой зоне Главного здания и основные переговоры о переводе своей лаборатории в университет вёл там же, в ректорате. Ещё - ездил в новые дома университетского комплекса, смотреть жильё. Пришлось посетить ряд смежников в других вузах и организациях - он сразу хотел всё наладить, установить контакты - чтобы потом сразу включиться в работу.

Но через несколько дней дела снова привели его на родной факультет.

- ...Олег! Здравствуй! - миловидная женщина, с которой он столкнулся у лифтов, увидев его, так и вспыхнула радостью. - Как у тебя дела?

- Здравствуй, - ответил он на всякий случай на "ты". Наверное, раньше они были достаточно знакомы для этого, хотя сейчас он её совершенно не помнил.

- Как ты? У тебя всё нормально? - продолжала спрашивать она, когда они вместе вошли в лифт. Она вся лучилась нежностью к нему, и в вопросе было желание услышать, что у него всё складывается, всё получается... - именно этого она желала ему, и требовала только подтверждения, что так и есть. Такая искренняя любовность её тона подкупила Олега.

- Да вот, перевожу свою лабораторию сюда, на факультет. Скоро откроется...

- Ой как здорово! Поздравляю! - милая женщина не выказывала стремления выспросить подробнее - она просто улыбалась и проливала на него свою любовь, - видимо, когда-то вызванную в ней Олегом, хотя он не знал, когда и чем заслужил эту любовь.

- Удачи! - протяжно пожелала она, выходя из лифта на своём этаже, раньше него и как будто бы против воли отрываясь от него.

- Спасибо! Всего доброго! - ласково откликнулся Олег и улыбнулся приветливо на прощание. Вряд ли она претендовала на то, чтобы он вспомнил, кто она такая.

Он был поражён этой внезапной волной чьих-то чувств к нему и был тронут. "Надо же! - думал Олег. - Помнит меня здесь кто-то. И к а к помнит! Что я такого хорошего ей сделал?"

Но вспоминать было бесполезно. Даже лицо это ничего не вызвало у него в памяти, где уж воскресить ту какую-нибудь мелочь, мимолётный эпизод, что так запомнился ей.

Да, крохотный эпизод, скорее всего. Как часто бывало в его жизни: он не сделал человеку ничего выдающегося, а просто в какой-нибудь миг, когда жизнь свела их в одно пространство, успел увидеть его особость, отдельность, а раз так - то почувствовал его настроение, ответил в тон или, наоборот, промолчал понимающе, не важно что. Сказал какую-нибудь одну фразу... Но именно такие малости почему-то и потрясают людей, заставляют людей по-особому относиться к нему, Олегу...

Во всём этом странным для Олега было только то, что, по-видимому, умение посмотреть прямо на человека, выделить как особую личность, и тем самым хоть на миг, но как будто заглянуть ему в душу, - было таким редким качеством. Настолько редким, что, однажды встретив его, люди навсегда относили Олега к числу бесконечно притягательных людей.

Уже после всех дел, уходя с факультета, он столкнулся с Сергеем Петровым. Это был его однокурсник, не из близких друзей, но как и остальные студенты их потока, известный Олегу. Уже в этот приезд, разговорившись с ним, Олег вдруг открыл, что Сергей искренне рад его переезду сюда, заинтересован в его успехе - совсем другая реакция, чем у тех, кто надувался, вдруг делался при виде его важным, как бы стараясь показать, что он не хуже, не ниже... Почти всех его выдвижение как-то задевало, уязвляло, они пытались что-то изобразить в противовес ему, Сергей же был полной противоположностью, и Олег почувствовал, что с Сергеем ему легко говорить и поэтому - хочется говорить. Приятно было, вернувшись в родные места, обнаружить здесь не особенно замечаемого раньше, но словно бы давно, в тени, поджидавшего его друга.

Был конец рабочего дня, и Сергей почти силой завернул Олега к себе, на опустевшую кафедру. Попросил лаборанта Нину Валерьяновну сварить им кофе, но, когда та ушла в дальний конец помещения, куда-то за перегородку, разговорились они не о науке, а об однокурсниках - кто, что, где и как. Сергей конечно, знал о них больше, чем далеко живущий Олег, - ведь он с самого поступления так ни разу и не покидал факультет: учёба, аспирантура, работа - вся жизнь протекла здесь.

Как же судьба перемешала все карты! - снова изумлялся Олег, узнавая теперь дальнейшие судьбы сокурскников. Кто казался сильным и перспективным - поднимался невысоко, кто-то совсем незаметный - вдруг выдвигался вперёд, заставлял говорить о себе, кто-то умер, кто-то спился, кто-то бросил профессию и занимался совсем "левыми" делами, кто-то продвинулся далеко, но совсем на другом поприще, - могли ли они студентами хотя бы отдалённо предположить, что картина так сильно изменится по сравнению с той, которая смутно виделась им тогда?

- Так у тебя сейчас тут в какой стадии? - спросил, наконец, Сергей.

- Утрясают детали. У Терентьева сейчас документы.

- Это жлоб! У него выбить что-то будет трудно.

- Да я уже выбил всё. Его перед фактом поставили. Он там долго упирался насчёт жилья Вале моему, но я тоже не лыком шит. Знаешь, когда трое из моих отказались переезжать, у меня вроде как излишняя площадь, что я с самого начала запросил, образовалась, ну я и решил: пусть тогда они Валентину побольше комнат дадут. У него, знаешь, парнишка маленький, с ДЦП, тяжело ему...

- Сын, что ли?

- Да, три года уже. Такое несчастье... А им на четверых сначала двухкомнатную выделили... Ну, это пока я думал, что все со мной сюда перебираться будут. А когда оказалось, что не все, я и говорю проректору: давайте Валентину четыре.

- Четыре?!.. Да ты что?

- Да, знаешь, это хитрый приём такой есть. Я про Кутузова когда-то читал, давно уже, в деталях не помню... Ну, в общем, когда его назначили продолжать мирные переговоры с турками, после поражения тех в войне, а переговоры к тому времени совсем завязли, ни туда, ни сюда, он, когда приехал, сразу заломил сверх того, что уже Россия требовала - ну, территории, крепости, не помню всего, ещё и контрибуцию - сто тысяч. Турки взвыли, в слезах - не отдадим, не можем! Они от предыдущих-то требований всячески отбивались, а тут ещё и сверх всего - добавочка. Бились-бились с ним, уже на всё согласны, но контрибуцию эту - не хотят, не согласны, не могут! Кутузов поломался, покуражился, да и говорит: ладно, "прощаю" вам эту контрибуцию! Турки от радости чуть не плясали. Наши было начали его упрекать, что, мол, ты на такие уступки пошёл? А Кутузов говорит: я эти 100 тысяч так просто, для страха добавил. Чтоб за остальное не особо спорили. Видите, как радуются, что хотя бы от контрибуции отбились. Ну и пусть радуются! Мне она всё равно была не нужна.

- Так ты их на понт?

- Точно! Но знаешь что? Сейчас они так и оставили. Силёнок не хватило со мной сражаться. Четыре ему дадут!

- Ну ты молодец! Здорово!.. Слушай, так ты точно решил, что ли, что наши кадры тебе не подходят?

- Почему? Подходят, вполне. Просто мои ребята "в теме", не надо всё с нуля объяснять да на каждом шагу проверять, так ли поняли... Да и потом, они там так выкладывались!.. Заслужили.

- А те, кто не едет с тобой сюда?

- Да всё там остаётся: лаборатория, наработки. Считай - делаем дубль, соревноваться будем теперь, кто дальше продвинется. Тоже наберут себе новых людей - вот и получится: и здесь мы, и там. Были бы кости, мясо нарастёт.

- А что? Неплохо получается. Хитёр ты...

- Размножение делением! - изрёк Олег.

- Да-а... Слушай, а ты Нелю Метасову помнишь?

- Да, она куратором курса была, на котором я после академки оказался. Встретил тут её на днях, всё терзала меня, кого я помню "с нашего курса". Так я никого практически не помню. Меньше года с ними учился, да ещё по индивидуальному плану, на занятия почти не ходил. А ты что, хорошо её знаешь?

- Да так, сталкиваемся... Жаловалась тут недавно, какими все хорошими раньше были, интересными, весёлыми, - ну, студенты "на её курсе". Собирались вместе, обсуждали новости, спорили, истории рассказывали, смеялись, песни пели. А теперь - зачерствели, как будто коркой какой-то покрылись. Задубели у людей души. Знаешь, она и тебя таким зазнайкой считает! Типа того, что ничего тебе не дорого, не снисходишь даже помнить никого, с ней чуть не сквозь зубы разговариваешь...

- Да неужели? - рассмеялся Олег. - Как она меня назвала? Зазнайкой?

- Ну да. Бесчувственный такой, высокомерный... Ничто тебя человеческое особо не волнует...

- А, ну да! Конечно! - Олегу всё ещё было смешно. - Не волнует!

- Ну что-то она говорила типа, что она к тебе всей душой, а ты...

- Это ей так кажется, что "всей душой". Убеждение у неё такое. Святая такая вера... На самом деле она мне кучу пакостей сделала в 80м году, но этого, конечно, не помнит. Где ей!

- Неля? Пакости тебе? Какие?!.. - изумился Сергей.

- Да вот такие... Ты 80й год вообще помнишь?

- Да. Тяжёлый год был... Помню. Ведь тогда 30 апреля учебный год заканчивался, кажется, да? Точно-точно!.. А экзамены гнали после двух месяцев семестра...

- Ну это вы. А мне ещё тяжелей пришлось. Я же после академки, на этом новом курсе, "разницы" ещё досдавал, в индивидуальном порядке. Видишь ли, когда я, после академки, вернулся, план учебный изменился и часть наших зачётов стала в этом плане как экзамены... Ну вот, чтобы "соответствовать" новому плану, я эти новые экзамены и должен был досдать, сам. Десять штук набралось.

- Ого!

- И всё это в олимпийский год, когда университет досрочно закрывали, к приезду гостей готовили, с 1го мая чтоб никого в общежитиях вообще не было.

- Ну да, помню-помню... Здесь же олимпийцев расселяли, тоже. Наши ещё и работали там, был специальный стройотряд для обслуживания Олимпиады.

- Да, я в него тоже записался... Но это потом. А сначала - я все десять своих "разниц" досдать не успел. Успел - только 6. 30 апреля собирается стипендиальная комиссия, я туда являюсь, сам, добровольно, и прошу... обрати внимание - только прошу - дать мне всё-таки стипендию, потому что, мол, трудно, не успел и так далее.

- Дали?

- Нет. Формально я был не прав, сдал не всё - это помимо текущей сессии, как у всех, заметь! - и причин давать стипендию нет.

- Ты хотел, чтоб просто по-человечески на дело посмотрели?

- Ну да! Но они не стали. И во всём этом конклаве Неля, как куратор курса, совсем не последнюю скрипку играла. То есть я думаю, с её подачи это и решили. Встань она на мою сторону, просто сказала бы небольшую речь в мою пользу: ну, что и учебный год укорочен, да ещё осенью на картошку курс посылали, вообще времени было в обрез - и была бы у меня на ближайшие месяцы стипендия...

- Может, это юридически нельзя было?.. - задумался Сергей.

- Может, и нельзя. Я же ничего не говорю. Просто явился и попросил: если найдёте возможным - дайте. А они не нашли возможным.

- Так юридически, наверное... - сильнее укрепился в своём мнении Сергей.

- Не знаю. Судя по тому, сколько времени они там ещё обсуждали за закрытыми дверями, что кому давать, а кому нет, это как раз в их компетенции и было. Но решили, что обойдусь.

- А тебе стипендия очень нужна была, да? - задумчиво спросил Сергей.

- Ещё бы! Это вы, москвичи... - он осёкся, и решил не продолжать, чтоб не обижать собеседника. - Всем, кто не москвичи, она очень нужна.

- Да... - протянул Сергей. Теперь он понимал.

- Но это ещё не всё! Я же сказал тебе, что я в стройотряд этот записался. Всё чин-чином, у меня уже размер одежды и головного убора записывают, чтоб униформу выдать... И вдруг мне командир отряда говорит: а тебя оттуда вычеркнули. Всё, свободен.

- Кто?

- Вот и я тоже: кто, почему? - а он сам толком не знает. Вызнал я, наконец, что это Неля.

- Почему?!

- Вот именно. Это я потом уже узнал. Осенью, когда её снова увидел. Подхожу к ней, спрашиваю: Неля Дмитриевна, почему вы меня из списков стройотряда вычеркнули? А она - такая предупредительная, внимательная: ох, Олег, у тебя здоровье слабое, я беспокоилась, что тебе тяжело будет!.. Тебе, наоборот, отдохнуть надо было. Вот так. Здоровьем моим озаботилась и отдых прописала, сама. Ей, дескать, виднее.

- Но ты бы домой поехал. Там бы поработать мог.

- Да ты что! Я никогда летом домой не ездил. Только на зимние каникулы. А летом всегда здесь был, занимался. Так и в этом году тоже собирался... Ты понимаешь, - продолжил он, видя, что Сергей не очень его понял. - Дома всегда кучу дел навалят. Знаешь родителей: учись, учись, но в то же время - то сделай, туда слетай, там подсоби, хоть никакой особой пользы от этого "подсоби" и нет. Просто не осознают, насколько растаскивают твоё время, на пустяки всякие. Где там сосредоточиться, собраться, засесть за занятия! Извечное противоречие: вроде как "вырасти" тебе желают, но сами же расти и не дают. И не понимают этого...

- Слушай, правда! - оживился Сергей точности наблюдения Олега. - Мои такие же. Отец меня перед каждым экзаменом лично экзаменовал, чтобы я, не дай бог, его на этом экзамене не опозорил, профессора уважаемого, но как только захочешь сесть позаниматься - и то надо сделать, и это, и матери помочь, и постоянно отрывают... - ты же сын, ты обязан! Я тоже что-то наподобие этого думал, что ты сейчас говоришь: либо ты "сын", либо "студент", который должен всегда быть на самой высокой высоте, из-за отца... Как-то у них в голове это противоречие не обозначалось...

Сергею становилось всё интереснее слушать Олега и он радовался про себя, что встретил его сейчас и затащил на кафедру, что они так разговорились...

- Да, кстати! - вдруг вспомнил Олег. - Неля ведь тоже этого не понимала! Я помню, когда на их курс, после академки, оформлялся, ну, бумажки там всякие оформлял, как раз с Нелей и познакомился. Так она меня спросила... - ну, из вежливости, наверное, для проформы: занимался ли я во время академки. Хотела, видимо, выяснить, сильно ли я отстал за этот год. Я ей сказал, что я всегда занимаюсь, - так она так удивилась! "Надо же, редко встретишь такого студента". Ей, кажется, такое действительно в новинку было...

- Да конечно, в новинку! Все же только в отведённое время учатся! - ожил Сергей. - Когда положено... А после... - я тут видел, как многие наши после диссертации защищали!.. Балабанову помнишь?

- А как же! Староста нашей группы, круглая отличница! И сухарь такой, в сторону от учёбы - ни-ни. Говорить с ней вообще не о чем было... По большому счёту - тупица, и в плане кругозора, и даже эмоционально как-то... Неразвитость такая душевная...

- Ну, я с ней так близко не общался, но зато видел потом, как она тут 10 лет ездила, всё диссер защитить не могла. Встретил её как-то, так накинулась - жаловаться. Зажимают её, задвигают... Люди и хуже тексты защищали, а ей - ходу не дают.

- "И хуже защищают"? - рассмеялся Олег. - Ну вот и результат, учёбы этой: для кого-то, напоказ. Не на "лучше" равняемся, а на "не хуже". Как-то я не думал раньше, как там у Балабановой дальше всё пошло, по жизни...

- Так вот и пошло... Да большинство так, на самом деле! Вроде и учатся хорошо, и даже отличники, а затронешь какую-нибудь проблему интересную - глазами хлопают. Вроде: "Чего ты этим вдруг заинтересовался? Мы ведь не на семинаре! Вот там, или на экзамене, например, мы и будем на эти темы рассуждать, в свободное-то время зачем?" А то, что тебе интересно - они просто не понимают. Ну, для себя интересно...

- Да, наверное, учатся для какого-то дяди, чтоб похвалил, поощрил, пряник выдал. А когда дяди нет, то незачем и "изображать", будто тебе это надо. Не для кого. Вот ты говоришь, Балабанова, но ведь не она одна, многие, наверное. такие.

- Большинство! Главное - корочки. Диплом ли университета, кандидатский ли диплом... Я тут насмотрелся, какие муки с диссерами и с защитой... - не только у Балабановой. Свои идеи надо выдавать, а у них их нет. Высосут что-то скудное и мусолят, мусолят... И не понимают - чего от них хотят-то?

- Вот видишь, ты понимаешь! - обрадовался Олег, словно впервые встретил человека, который понял эту важную вещь, которая был скрыта глубоко, не видна при поверхностном взгляде. - А Неля... Ну, знаешь, она задала вопрос, услышала ответ, прощебетала что-то и забыла. В ней это никак не отпечаталось.

- А ты? Выкрутился тогда? Куда подался? - напомнил Сергей о лете Олимпийского года.

- Никуда! Некуда мне было подаваться! Единственная возможность была, кроме стройотряда этого, самому устроиться на лето дворником в городе, а иначе у меня ни крыши над головой, ни денег, просто погибель.

- Устроился?

- Не сразу. Я же робкий такой, пугливый, ранимый - я до смерти боялся этого: идти куда-то, просить работу. Просто силой себя заставлял, гнал, но не мог.

- Ты - пугливый?!!

- Ну, впечатлительный, что ли... Мне чуть слово не так скажут, нагрубят - даже чуть-чуть - я вообще на несколько дней из колеи выбит. Почему я в этот стройотряд-то и хотел: авось до смерти не заработают нас там, нагрузка будет в пределах разумного, ещё и на себя время будет оставаться, зато с "устройством" - никаких проблем. Дружным строем, вместе со всеми нас оформят, без проблем поселят, потом скажут, что делать - и никакой головной боли.

- Но всё-таки дворником вроде времени меньше уходит, там с утра только работают...

- В конечном итоге. Когда устроишься - да. Но проблема была - устроиться, место найти, где бы тебя взяли и жильё дали. Но говорю же тебе, я от любого косого взгляда в обморок падаю, делаюсь сам не свой, а тут такой барьер преодолеть надо...

- Не знал я, что ты такой изнеженный.

- Такой. До паранойи. Когда требовать, на что имею право, - тут я танк. Всё сметаю на пути. Мне положено - берите, где хотите, но извольте дать, не отвертитесь. А вот просить... Ох, лучше не вспоминать!..

- Так ты устроился в конце концов?

- В конце концов - да. Но что я пережил за тот май, это вообще описать трудно. Представь: главное здание - высотка, пустая. Всех выгнали, чистят-драят к Олимпиаде. А я - там. Сижу в башне, на 20м этаже, один оставшийся жилец, работаю, нервы успокаиваю, в себя прихожу. Для меня тогда какой-то сдвиг вперёд в своих изысканиях произвести - это как-то в душе распрямиться, голову поднять, уверенность в себе, хоть ненадолго, но приобрести. На какое-то время запала хватает, вроде как можно и оторваться на время, заняться решением проблемы с устройством в городе. А без маленьких хотя бы, - сейчас их и не заметишь, а по тем временам "грандиозных" прорывов, в работе своей, - я вообще никто - жалок, раздавлен, сам себя презираю, куда уж на люди идти, всем свою ничтожность демонстрировать. Тем более за что-то бороться. В общем, психика рассыпается - вообще ни на что не способен. Это сейчас уже стало не так принципиально, как-то поспокойнее всё стало, уверенность потихоньку, сама по себе во мне укоренилась. А в то время я так себя гнал, как будто опаздывал куда-то. Чуть замедлишься, утратишь напор - и всё, полный провал в душе, ощущение своего ничтожества, никчёмности.

- Знакомо... - вставил Сергей, чтоб поддержать исповедь Олега, но только теперь начав вспоминать - было ли у него самого такое.

- Ну вот, поднимаю себя более менее на какую-то высоту, мобилизую уверенность в себе, чтоб в городе, в своих поисках, вообще не расклеиться и не раскиснуть от неудачи, и, раз дня в три беру себя в руки, пусть из-под палки, но заставляю - ехать работу искать. Просто с криками и воплями - но гоню себя: езжай, ищи, пока на какое-то хоть время увидел, за что борюсь, ради чего стоит на все эти мучения идти. Перед новым ЖЭК"ом - истерика. Собираю в кулак всю свою волю... Не взяли. Я в отчаянии - хоть под поезд, как страшно, что со мной будет. Знаешь фразу: "Угу-гу, пропал я, пропал!" Я как-то вспоминал, откуда она: Вспомнил потом. Так "Собачье сердце" начинается у Булгакова. - Так вот, это такое у меня тогда мироощущение было. Ох, пытка! А время идёт.

Я, во-первых, хоть всю жизнь был совой, в тот месяц спать ложился с заходом солнца. И с рассветом вставал. Никогда больше у меня такого периода не было, чтоб в 10 вечера - спать. Знаешь, почему? Чтобы свет не включать. Вдруг кто-нибудь заметит, что одно окно в башне горит - меня если обнаружат тут, в клочки ведь порвут. Это одно. Потом - вахта ведь сидела на входе. Как я прорывался - уму непостижимо. Это в первое время. Потом вход в зону просто закрыли. Всё! Мои вещи - там, наверху, а сам я - здесь, бездомный, идти некуда.

- Да... - Сергею тоже становилось страшно представлять всё это, .

- Но повезло чуть-чуть. Нашлась прореха. Знаешь, оказывается, вход из зоны "А" центральной, в нашу, "В", через 19й этаж был открыт! Я был потрясён, когда понял, что 13й этаж "А" - равен 19му, служебному, нашей "В". Год жил, в окно на цокольную зону любовался, и не заметил, что этажи там выше! Надо же. Ну ладно. Главное - это чудо какое-то, что между зонами дверь не запиралась. Прихожу в ГЗ, - а народ всякий всё же туда-сюда ходил по зданию, хоть студентов и не было уже: персонал, те-эти, - так вот, прихожу в ГЗ, особо внимания среди других не привлекаю, еду в "А" на 13й этаж, там перехожу в нашу зону и по пустому 19му, нежилому - технические службы там только, раз - и я у себя на 20м, в своей комнате. На сегодня - прорвался! Можно дух перевести и с силами собраться.

Мучение. Ужас - что со мной будет. А тут и воду отключили. Но опять повезло. Я вовремя догадался, что к этому идёт, успел запастись. Вот магазин там, "Гастроном" был, где поликлиника, помнишь, наискосок?

- А-а... да.

- На задворках у них жестянки, литров на 15-20, из-под болгарской брынзы, квадратные такие, увидел. Ну и пригрёб себе 3 штуки, сколько смог дотащить. Помыл их (ох, обрезался весь, не догадался сначала зазубрины простым консервным ножом срезать!), наполнил водой, запасся. Через пару дней её как раз и отключили. А иначе представь: я один в башне, воды нет - это всё равно как без воздуха - задохнёшься. Вовремя я додумался.

- Ты долго там был-то?

- Почти месяц. Потом нашёл-таки место дворника, комнату выделили, приезжаю в ГЗ за вещами, а там уже бригада - из студентов же - шурует. Вещи мои выносят. Я как гроза над ними навис - разбежались. Ну, я им посоветовал не кляузничать пока, что они меня обнаружили, схватил вещи - и повёз в город. Сиротливые такие, пустые - но автобусы тогда мимо ГЗ ходили... Я бегом одну часть вещей в эту новую комнату в городе, потом за второй... Но ребята молодцы попались, отложили пока чистку моей комнаты, успел я всё оставшееся без приключений забрать. В общем, еле ноги унёс оттуда, в последнюю минуту. Чудом без скандала и без казни дело обошлось.

- Да, пережил ты!..

- Ох, это ещё не всё. Я рад-радёшенек, что проблемы, наконец, решились, а деньги кончаются, считаю дни до аванса. И вот аванс, наконец! Прихожу в ЖЭК, в кассу, а мне - ничего! Студентам, по справке работающим, оказывается, аванс не выплачивается. Только постоянным сотрудникам. Ждать ещё 15 дней, а у меня ни гроша. Как я голодал, как один батон за 13 копеек на день растягивал, как сахару покупал, песку весового, по 300 грамм, как искал, у кого бы хоть пятёрку, хоть трёшку занять... Все общежитские ведь разъехались, а москвичей искать... Но когда находил кого-то, занимал, наконец, - не поверишь: прихожу в гастроном, "Смоленский" там рядом, иду мимо прилавков - и уже ничего не хочу. Всё убито во мне, атрофировалось, и даже вроде можно там уже колбаски купить, сыру, ещё чего - а мне уже не надо. Опять - батон, чуть-чуть масла, чтоб не совсем всухомятку - и всё. Так напуган этим голодом, что не могу ничего нормального купить. Потом только, когда зарплату получил, пришёл немного в себя. Долги вернул, остатки до новой зарплаты растягивать начал. Вот как время потратил, вместо того, чтоб сидеть и заниматься без помех... Уж не знаю, сколько раз тогда Нелю и их всех вспомнил, как они там со всеми с лёгким сердцем меня без стипендии оставили...

- Ну да, о здоровье твоём волновалась! - подхватил Сергей. "Цепкий он. Улавливает", - отметил Олег про себя. - И ты ей рассказал потом? Ну, про это всё?..

- Я? Да нет. Спросил только, почему она меня из списков стройотряда вычеркнула, но у неё такая простота на лице: что ты, Олег, я же о тебе пеклась, для тебя лучше делала! Таким разве что-то объяснишь? Они с головой в своих иллюзиях пребывают. Их будить бесполезно.

- Так ты думаешь, она так и не поняла, какую подлянку тебе подстроила?

- "Не поняла"? - воскликнул Сергей. - Ты говоришь: "не поняла"? Да ведь она просто н е з н а л а даже, что вредит. Я вот в жизни много о таких людях думал. И понял: они н е з н а ю т, что что-то плохое другому делают. Не догадываются. Живут как бог на душу положит, делают, что получится, и им кажется - какая красота, какое благолепие! - их жизнь. А других видят только так - самую поверхность, общий абрис, не вникая в более глубокое, чем человек живёт, что его заботит, какие на самом деле у другого человека проблемы. Им так удобнее... а точнее, знаешь, они просто на бОльшее не способны. Увидеть других людей реально, рельефно. А потом удивляются, что люди не так реагируют, как они от них ожидали. Придумывают себе утешительные теории - вроде того, что я вот "зазнайка", другой вообще "подлец" или сволочь или кто там ещё ... В общем, находят объяснение, как окружающие неблагодарны, как их не ценят, не понимают их замечательную личность... Живут, закутавшись в свои иллюзии, прочно оградив свой душевный покой такими вот выводами... Так ведь легче...

Сергей молчал, задумавшись.

- Так что насмешил ты меня сегодня. Я зазнайка, я неблагодарный, не ценю Нелину любовь... И почему это я в её распахнутые объятия не падаю?..

- Да уж... - протянул Сергей. Он помимо своей воли задумался вдруг: "А я?" - Он, Сергей, в и д и т ли людей, знает ли, что у них на душе - или тоже скользит по ним слепым взором, видя только то, на что у него есть сейчас настроение, желание видеть?

Они помолчали.

- Ладно, я двину к себе, пожалуй. Пора, - засобирался Олег. - Увидимся ещё.

Сергей не удерживал его, только встал и пожал руку, прощаясь.

Направляясь к двери, Олег заметил в дальнем углу Нину Валерьяновну, она упорно разбирала чашки и блюдца возле шкафа с посудой, опустив глаза и не ожидая, что он попрощается с ней. "Наверное, слышала наш разговор", - подумал Олег. Ну и ладно, если так. Наверняка перескажет Неле - они все тут знакомы и тесно связаны, ведь одни и те же люди десятилетиями на факультете. Что ж, Неля тогда, по крайней мере, перестанет кидаться к нему со своими благими порывами... - Тоже неплохо. - Пора бы ей уже отстать от него, за столько-то лет!..

*****

Он возвращался к себе в "номер" и опять, приближаясь, завороженно смотрел на стройное здание Университета, опять любовался этой строгой и изысканной красотой, но теперь взгляд его поднимался к башне - той, о которой он только что рассказывал Сергею. Вот она, всё та же, на том же месте. И всё здесь точно на тех же местах, где было много лет назад - и одновременно как будто вчера. И все 175 миллионов камней, из которых сложен этот гордый лебедь, раскинувший крылья над Москвой, на тех же, прежних своих местах, не сдвинувшись ни на дюйм.

И почему это ему всегда кажется, каждый раз, когда он возвращается сюда, что прошлое - как в музее, застыло в этом здании? Нерушимо, навечно? Вон она - эта башня, и всё, что ему нужно, чтобы вернуться в свою жизнь в ней, к тем людям, тем волнениям своей юности, - это только подняться туда на лифте и открыть дверь? Только подняться - и вот он, молодой, вот его соседи, друзья, те разговоры и споры, вот его вещи - те, которые он тогда так спешно увёз в другое место, в следующий этап своей жизни, не думая, в волнении и спешке, что вот, отрезает ещё один кусок своей жизни - навечно, безвозвратно?

И ещё ему вспомнилось, что всегда, при приезде сюда, он обнаруживал - тех же людей. Люди - они тоже были прикреплены к университету словно навсегда. Однажды появившись - бытовали, служили здесь - до последнего. Поэтому, появляясь здесь, он на каждом шагу удивлялся: вот знакомое лицо (кажется, из отдела аспирантуры), вот скукоженный мужичишко почтальон - так же пробегает куда-то, склонив голову, не изменившийся за много лет, и вон - тоже кто-то из тех, кто был здесь в его времена. Никто вроде не замечал его, но иногда, вглядываясь, он ловил в каком-то из них тот же проблеск узнавания и воспоминания, что был, тщательно скрытый, и в нём самом. Казалось, что-то вспыхивало: а, вот он, Волынский! Мы тебя знаем. Ты наш. И ты - из тех, чья жизнь прошла рядом с нами, вот в этой вот рамке, и этого уже ничем не вычеркнешь и не перепишешь.

Но сегодня, после разговора с Сергеем, ещё и другие чувства владели им, помимо его воли. Он вспоминал тех, с кем когда-то учился, и испытывал что-то вроде потрясения от того, что узнал об их дальнейшей судьбе, сейчас, от Сергея. Умер Федотов, - в 38 лет, от сердечного приступа. Козельский промышляет мелким кустарным производством, видимо, кое-как сводя концы с концами, и превращаясь в маргинала. Обратно в профессию он путь потерял, да, видимо, с самого начала не особенно был настроен за неё держаться, соревноваться с коллегами, выдерживать темп, свернул на более простое... Чернышов спился, последний раз его видели уже совсем опустившимся, маловменяемым человеком... - а ведь кто мог подумать, - тогда, когда они были студентами, что он так быстро сдаст под натиском жизни, окажется таким слабым, нестойким... Денисенко попал в тюрьму... И всё это - помимо уже давней истории, потрясшей его, как и всех, кто узнавал о ней - или сразу, или только через несколько лет. Людка Санникова, весёлая, задорная девчонка - выбросилась из окна и умерла через несколько часов в больнице, - оставив мужа вдовцом и сына сиротой. Кто мог знать, что в этой их жизнерадостной, благополучной однокурснице, у которой вроде бы всё складывалось как она хотела, возникнет что-то, что толкнёт свести счёты с жизнью? Кто бы мог тогда хоть на миг такое предположить?

Вот он, Университет. Когда-то, совсем юными, когда они поступили сюда, они были полны надежд и каждому казалось, что он вытащил счастливый билет. Билет на лайнер, который доставит его далеко-далеко, к новым, бескрайним мирам, в замечательное и светлое для каждого будущее... Но как всё оказалось не легко, как не просто. Сколько от каждого ещё требовалось сил, жертв, чтобы выстоять, чтобы продолжить тот путь, который казался таким накатанным и неизбежным. И не у всех их хватило на этот путь, не у всех - выдержали хребты...

"Собирались, истории рассказывали, шутили, смеялись, песни пели..." - вспомнил он слова Нели о том, другом курсе. - Вот что она запомнила и сохранила! Только это. Прочего - она не заметила, не впустила в себя, не стала себя обременять. Только - весёлую кутерьму, лёгкость и беззаботность в редкие минуты всеобщих сборищ - самый поверхностный и романтический слой бытия тех студентов. Ничего другого.

"Песни пели..." - повторил он и горько усмехнулся. Где-то он уже слышал эти слова, где-то когда-то слышал... Он напряг память, но не смог вспомнить. Только всё повторял и повторял про себя, задумчиво: "Песни пели..."