"Говорили, что в обличьи у поэта нечто птичье и египетское есть..."
Только что один доморощенный "пития", поместивший в комментариях к моей заметке об И. Бродском, свои вирши, которые объявил "лучше Бродского, Бродский до такого не дотягивает", высказался о русских поэтах.
Маленький человек, живущий в маленьком ограниченном мирке, вдали от главных, магистральных дорог человечества, от переживаний Человека вообще, с большой буквы, высказался, в том числе о Мандельштаме. Что его "тоненькая книжка - итог творчества" "не впечатляет".
И вызвал во мне бурю негодования.
И среди первого, что я вспомнил, в этой "буре", помимо стихов самого Осипа Эмильевича, на которые этот пигмей с ограниченным, мелким кругозором так пренебрежительно плюнул, было стихотворение Арсения Тарковского.
Эту книгу мне когда-то
В коридоре Госиздата
Подарил один поэт.
Книга порвана, измята,
И в живых поэта нет.
Говорили, что в обличьи
У поэта нечто птичье
И египетское есть.
Было нищее величье
И задёрганная честь.
Как боялся он пространста
Коридоров, постоянства
Кредиторов! Он как дар
В диком приступе жеманства
Принимал свой гонорар.
Так елозит по экрану
С реверансами, как спьяну,
Старый клоун в котелке.
И как трезвый, прячет рану
Под жилеткой из пике.
Оперённый рифмой парной
Кончен подвиг календарный,
Добрый путь тебе, прощай!
Здравствуй праздник гонорарный
Чёрный белый каравай.
Гнутым словом забавлялся,
Птичьим клювом улыбался,
Встречных слёту брал в зажим.
Одиночества боялся
И стихи читал чужим.
Так и надо жить поэту,
Я и сам сную по свету,
Одиночества боюсь.
В сотый раз за книгу эту
В одиночестве берусь.
Там в стихах пейзажей мало,
Только бестолочь вокзала
И театра кутерьма,
Только люди как попало,
Рынок, очередь, тюрьма.
Жизнь, должно быть, наболтала,
Наплела судьба сама.
Хотя с последней строфой я не совсем согласен: творчество Мандельштама не кажется мне таким мелкодробным и бытописательским, каким его представил Арсений Александрович, но в целом стихотворение А.Тарковского очень правдоподобно, в чём-то, передаёт атмосферу жизни этого "египетского" посланца в наш мир и в ту, его, эпоху.
Так что сказать пигмеям-маломеркам, слепым и глухим к настоящей поэзии, горделиво выпячивающим себя: я лучше?
Только одно: отойдите в сторонку, непосвящённые!
И руки прочь от н а с т о я щ е г о и высокого, что дорого всем нам, любящим Поэзию.
А я, вспомнив это стихотворение Арсения Тарковского, словно свежего воздуха глотнул, очистился, отбросив их от себя подальше, от претенциозных потуг и корявых слов, рифм и мыслей ремесленников, считающих себя стоящими почти "вровень" с Великими и Подлинными.