Я сидел и занимался, когда в дверь постучали, и на пороге моей общежитской комнаты возник Чечулин - худой, чернявый однокурсник, которого я никогда не видел в чьей-то особой компании - он всегда был как бы сам по себе.
- Саша, - сказал он проникновенно и, как я потом понял, даже слегка взволнованно. - Слава меня в гости пригласил.
- Слава?.. А, Стас!.. Ну и что? Иди, раз пригласил, - легко разрешил я, слегка удивившись про себя на счёт Стаса.
- В субботу, у него день рождения...
- В субботу?.. - этого я не ожидал. Там ведь будет компания: и наши, и с Юлькиного (сестры Стаса) факультетов, а тут нате вам - теперь ещё и Чечулин, оказывается! Я не знал, что сказать.
- Я пришёл спросить тебя, как мне, вообще... - он замялся, но потом выпалил, видимо, заранее заготовленное, а, может, и отрепетированное. - Как одеться, что подарить, как добраться? Ты ведь тоже едешь, да? Вы ведь друзья...
- Ну да... - неопределённо согласился я, хотя более определённых истин в мире просто не могло и быть. Но что-то сместилось и теперь заставило меня усомниться и в этом. - Еду... Друзья...
- Ну вот я и пришёл...
Так! Чечулину нужна была шефская помощь. За этим он и явился.
- Дари, что хочешь, одевайся как хочешь, добраться... - он тебе, наверное, объяснил.
- Объяснил, да: на электричке, а потом прямо и прямо, по дорожке с фонарями... Но я не понял.
- Чего?
- Ну, электрички-то там все останавливаются или... а вдруг я проеду?
- Ну в расписании же указано, какие у них остановки. Он тебе, наверняка, и в какое время отправляться лучше всего, сказал.
- Сказал... В 1718 лучше всего... Это с Белорусского, да?
- Да, - подтвердил я.
- А там, дальше?.. Слава сказал, что 300 метров всего... там нельзя заблудиться?
- 300 или даже 250, там прямо от платформы видно... их дачу. Номера же есть и название улицы. Он же тебя просветил, наверное...
- Ну да, да, он говорил. Так ведь темно будет, можно и не увидеть... - Чечулин изображал человека, которого силой или угрозами принудили ехать туда, куда он совсем не хочет, и который ищет теперь оправданий, чтобы избежать этой поездки.
- Увидишь, - повёлся я. - Деревянный высокий дом, крыша острая, красная... Да, вот главное, наверное, - он всех выше.
- Это прямо с платформы видно? Эту крышу их, этот дом высокий?..
- Ага!
- То есть я увижу крышу эту и прямо на неё идти?
- Ага!
- А вход там, прямо с этой улицы, по которой я буду идти? - напряг воображение Чечулин, как разведчик, которого засылали в незнакомый город в тылу врага, и который, закопав в лесу парашют, должен был войти в этот город уверенно и непринуждённо, ничему не удивляясь и только посвистывая, как будто он прожил в нём по меньшей мере несколько лет. Вот такую безупречную чёткость и пытался, кажется, выработать в себе Чечулин. Чтоб ни одной, даже малейшей, ошибки. Любая ошибка могла обернуться провалом.
Меня осенило.
- Я тебе нарисую. Только запомни: нарисую и всё. Ты пойдёшь к себе и выучишь дорогу сам...
Я принялся рисовать, как умел, железнодорожную платформу, ступеньки с неё, дорожку, ведущую к Стасовой даче, даже фонари на ней, чтобы Чечулин ненароком не ошибся и не свернул, например, на какую-нибудь лесную просеку (на просеках нет фонарей - тут уж крути - ни крути...) Как можно более правдоподобно (хотя художник я никакой) я изобразил и дачу Стаса, а для верности, написал прямо под ней крупными печатными буквами название улицы и номер дома. Окинув взглядом первую в своей жизни "картину" (она мне даже понравилась!), я спохватился, и на прямоугольнике, изображающем платформу, крупно, как только позволяло место, написал название станции, опять печатными буквами.
Всё! Если он это выучит, ни одна контрразведка в мире не докажет, что Чечулин не провёл свои лучшие, золотые годы в этом посёлке, а если говорить о Чечулине - он окажется-таки на этой даче, даже если будет очень стараться забрести в лес или свернуть к реке...
Подняв глаза на Чечулина, я, очень довольный своим творчеством, прочитал в них тоску.
- А что подарить?.. - протяжно спросил он.
Я разозлился. Это уж чересчур. Можешь изображать, что не сможешь найти дорогу - это одно дело, с этим я ещё помогу. Но подарок!.. Это уже требует творчества, напряжения души, это каждый должен придумать сам и в подарке своём обнаружить всю глубину своей фантазии и своих чувств к тому, кому ты даришь. Это - Чечулин пусть демонстрирует своё: на что он способен, как далеко простирается его понимание другого человека, его понимание жизни вообще...
- Что хочешь! - отрезал я, давая понять, что больше вопросов на эту тему не потерплю.
- Но я не знаю, что Слава хочет... Что ты ему, например, будешь дарить?
Нет, он ничего не понял! Более того - он не собирался и останавливаться! Он будет клянчить и клянчить, и тянуть из меня душу, пока я не выдам ему плоды своей внутренней работы и обдумывания этого вопроса, чтобы воспользоваться уже готовым моим - для себя. Вот прохвост!
Я задумался. Хитрый он или правда, наивный? Поразмышлял. Кажется, всё-таки второе. Он боится не понравиться Стасу на его дне рождения, он боится "ударить в грязь лицом" перед другими Стасовыми гостями, - вопрос о подарке имел для него решающее, главное значение, был животрепещущим и действительно важным, так что он даже не осознавал, что переходит границы приличий, так прямо и настырно вторгаясь в чужое... Но и облегчать ему жизнь за просто так я не хотел. Я собрался с силами и многозначительно, делая вид, что выдаю какое-то тайное знание, сказал банальность:
- Книга - лучший подарок!.. - после чего замолк, изобразив: не спрашивай меня больше, я и так тут с тобой чересчур развязал язык.
Чечулин не только осёкся от моего таинственного вида, но и погрузился в себя. Кажется, в голове его завертелся вихрь идей о книге, которую он мог бы подарить Стасу, и этот вихрь на какое-то время отвлёк его от высасывания моих душевных сил.
Я помнил, что в его вопроснике было три пункта и уже готовился к третьему раунду: что надеть, - но неожиданно он бросил на меня светлый взгляд и молвил:
- А об одежде... ты не волнуйся... Я как следует оденусь... буду выглядеть, в общем...
Не волноваться? Ну и прекрасно! Хоть что-то Чечулин сможет одолеть сам, без подсказок, подпорок и подбадриваний. Самостоятельный парень, оказывается! - кто бы мог подумать?..
За Чечулиным не успела закрыться дверь, а я уже искал и нажимал номер Стасова мобильника. После нескольких гудков я услышал голос Стаса.
- Саш, привет...
- Стас, ты что?! - патетически вопросил я, не считая нужным тратить время на предисловия.
- А что я? - добродушно спросил Стас, кажется, сладко улыбнувшись на том конце линии и приготовившись выслушать какую-нибудь хохму из своих похождений, которые дошли до меня через третьих лиц, и предвкушая, как он перескажет мне заново, как всё было...
- Чечулин! - зловеще изрёк я. Ещё никогда прежде я не был так лапидарен.
- А-а... это... - обмяк Стас. - Так ты помнишь ведь, как он помог мне весной с курсовой. Просто спас. Я же все материалы у него, почти готовые, взял... Если б не это - я пролетел бы, не успел, ну, ты же сам помнишь, как всё было...
- Ну и что?
- Ну вот... Я ему благодарен, конечно, спрашиваю всё время: что тебе сделать, а он... услышал тут недавно, что у меня скоро день рождения, ну, и начал намекать: пригласи, мол, в свою компанию, а то я всё время один, за учёбой света белого не вижу... Я и пригласил.
- А ты не мог его, что ли, на дискотеку куда-нибудь с собой прихватить, там бы и оттягивались...
- А он не танцует... Да и вообще, говорит, познакомиться с людьми хочет, посмотреть на них, поговорить... Интересно ему...
- Ох-ох!.. - засомневался я при этих словах.
- Да что ты, в самом деле-то? Он не злой парень, добрый даже, если подумать (вон как меня выручил!), да и не дурак... - оправдывал свой шаг Стас. Я даже растерялся. Может, так оно и есть, черты, отмеченные Стасом, имели место быть, но всё-таки чего-то не хватало, и я не мог сообразить, чего...
- Да ты не волнуйся! - ободрял меня Стас. - Что он такого может сделать-то? Ну, посидит в уголке, музыку послушает, на людей посмотрит... Он же смирный, скромный, не буян какой-нибудь... И воспитанный, - через силу добавил Стас, чтоб удлинить список Чечулинских добродетелей...
- А ты с ним пил? - сделал я точный заход. - Выпившим его видел?
- А я ему пить не дам! - нашёлся Стас. - Ты же знаешь, у меня с алкоголем строго. Всё под контролем, никаких пьяных рож. Собираемся отдохнуть и повеселиться, а не нажраться неизвестно для каких целей.
Крыть это мне было нечем. Стас и правда занимал в вопросе о выпивке не по годам мудрую позицию, видимо поэтому его с Юлькой родители всегда без колебаний разрешали ему собирать любые компании - будь то дома, будь то на удалённой даче. Нас он тоже приучил не разгоняться особо и не ожидать большого выпивона на этих своих вечеринках, мы привыкли, и нам даже понравилось - по сравнению с другими сборища у Стаса были как-то веселей, осмысленней, всё, что удавалось "высечь" на этих тусовках, высекалось только остроумием, задором и умом, почти без подогрева алкоголем. И вспоминалось потом как более приятное, не омрачённое ничем дурным или диким.
- Ну смотри... В конце концов твой праздник... - смягчился теперь и я.
И сам потом подумал: ну чего я так всполошился? Ну, Чечулин так Чечулин...
Как я себя проклинал! Ведь ещё минуты три - и я бы ускользнул, спасся! Была же у меня мысль - зайти к Витальке, спросить о коллоквиуме, но я замешкался, уже не успевал, а если бы не замешкался, то перед самым выходом из комнаты не столкнулся бы с Чечулиным, который пришёл за мной, чтобы "ехать вместе".
Увидев его, я обомлел. На Чечулине под курткой был тёмно-синий, в тонкую белую полоску костюм. Узкий, он всё равно слегка болтался на худом Чечулине, а под ним была белая рубашка и пёстрый галстук, о котором я сразу задумался: подходит он к костюму или нет. То мне казалось, что он подобран удачно, то - что неудачно, и я не мог перестать думать об этом и прикидывать. Только много позже я понял, что когда такой вопрос неотвязно мучит человека, это и есть "неудачно". Удачный бы вписался в общий образ и не выпирал бы как постоянный знак вопроса. Надраенные чёрные ботинки сияли.
Он был одет как шафер, который надел (а, может, специально купил) лучшее, что у него было - с целью подчеркнуть уважение к другу и трепетное отношение к великому моменту в жизни этого друга.
- Ты что так вырядился? - опоминаясь, спросил я.
- Так день рождения же!.. - объяснил Чечулин.
- Ну и что?
- Ну... вечеринка... торжественный момент.
- И на кого ты там будешь похож? Все обычно одеты, как и всегда... Да ведь это и за городом к тому же, не по асфальту добираться...
- Я знаю. Но незнакомая компания, хочется же выглядеть получше, хорошее впечатление произвести, имею я право?
- Хм... Может, и имеешь... - я больше не нашёлся, что сказать, как-то с ходу не пришло в голову. Сформулировать свои ощущения ведь время нужно, а тут его не оказалось.
Чечулин объяснил, что сам он боится что-нибудь перепутать, поэтому решил ехать со мной, чтобы попасть в нужное место уже точно и наверняка. В руках у него был какой-то огромный кирпич, завёрнутый в праздничную подарочную бумагу и красиво обвязанный голубой ленточкой. Книга, наверное. Только очень большая. Я не стал вникать.
Мы пошли к метро, и когда шли, Чечулин всё вертел головой, что-то выискивая, а потом взгляд его застыл и он выдохнул: "Торт!"
- Не надо! - сказал я.
- Надо купить! - упёрся Чечулин. Он явно волновался, не окажется ли мало его подарка и хотел подстраховаться, купив ещё что-нибудь если не самое дорогое, то эффектное.
Пришлось зайти с ним в магазин, мы там долго возились, пока он выбирал и покупал, а когда вышли, стало ясно, что на нужную электричку мы не успеваем. Я злился. Но Чечулин кинулся ловить такси и, разбрызгивая зимнюю грязь, мы помчались на тачке на вокзал. Хорошо, что была суббота и мы не увязли в пробках, иначе могли вообще не попасть туда, куда собирались. Чечулин скис от непредвиденных затрат, его плохое настроение передавалось и мне, я уже не думал о Стасе и его празднике, а думал - успеть бы на 1718, попасть бы пораньше, а не к шапочному разбору. Да и Стас расстроится... все наши...
Мы догнали вот-вот готовую тронуться электричку, впрыгнули в дверь последнего вагона, которая тотчас закрылась за нами, и перевели дух. Я был зол и расстроен, Чечулин пытался сделать вид, что ничего особенного не произошло - мы же успели.
Успели-то успели, а настрой? Я разве так планировал ехать в этот день к Стасу, в таком настроении? Хорош праздник!
- Знаешь, - сообщил мне Чечулин, когда мы уселись на сиденье в полупустом вагоне. - Я долго не могу. Режим. Мне часов до 10ти только посидеть придётся, а потом обратно... Надо будет там обратное расписание сразу посмотреть.
Меня озарило.
- Чечулин! - сказал я. - А, может, тебе вообще не ехать? Выйдешь сейчас на станции, сядешь в обратную - и домой. Вон и торт у тебя есть, классно время проведёшь, чаю попьёшь... Для тебя же эта поездка одна сплошная проблема... Так зачем мучиться зря, чего ради?..
- Да ты что? - испуганно уставился на меня Чечулин и даже отшатнулся слегка. - Меня же Стас пригласил, как я могу? Он обидится...
Ах, вот что! Ко всему прочему он считал себя ещё и обязанным явиться. Украсить вечеринку, добавить ей огня!.. Ну и ну. Я замолк и стал смотреть в тёмное окно, в котором почти ничего не было видно, кроме отражения на тёмном стекле нас самих в полупустом вагоне.
Чечулина явно что-то терзало, он терпел, видя мою отрешённость, стеснялся, пытался унять что-то прущее из него, но в конце концов всё же не выдержал и спросил:
- Саша, а что там будет-то? Ну, компания... это я понял. А чем вы там занимаетесь, обычно?
Я уставился на него: то есть как?
- Ну... не будет там этого... разврата разного?.. А то я, знаешь, как-то не готов... не хочу...
Мне сразу захотелось сказать ему: будет! Именно это там и будет: оргия и вакханалия, в которую слабонервным и плохо подготовленным Чечулиным лучше не соваться. Только проверенным, закалённым бойцам по силам выдержать такое непотребство, которое готовится сейчас на даче у Стаса, так что езжай лучше домой и не суйся во взрослые игры... Но что он тогда подумает о Стасе? Развернётся и поедет восвояси, а потом будет воображать себе сцены в духе Калигулы и Нерона, да ещё и расскажет кому-нибудь, что у Стаса в доме вертеп... Я сдержался.
- Обычная вечеринка, общение друзей. Всё невинно, для разврата, если кому надо, выбирают другие места, не у Стаса на дне рождения... Да и алкоголя Стас почти не даёт, только символически... Так что если ты настроился...
- Что ты, что ты! Я как раз наоборот!.. Даже рад, что всё так хорошо... Я пить не люблю.
"Родственные души, - подумал я о них со Стасом. - То-то Стас на него клюнул. Чего доброго ещё и подружатся, - тогда и нам всем этого Чечулина придётся терпеть. Не один раз, сегодня, а постоянно".
Потом мы вышли на Стасовой станции и уже в темноте, разгоняемой только светом нескольких фонарей, долго лазили по платформе, ища расписание поездов обратно - для Чечулина. Я уверял его, что это не нужно, электрички здесь ходят часто, но Чечулин настаивал, что хочет знать точное время, чтобы не опоздать, но и зря не сидеть тоже.
По дорожке к Стасову дому - на чистом, но кем-то уже утоптанном свежем снеге Чечулин поскользнулся в своих праздничных туфлях и полетел в кювет, едва-едва успев выставить руку с тортом и спасти его от полного превращения в кашу. Мне пришлось помогать ему подняться, отряхивать его, утешать, что грязь с его брюк сойдёт, когда высохнет, и проверять, не раздавился ли торт.
Здесь, за городом, стоял лёгкий дразнящий морозец, было чисто и ясно: все до последней звёздочки просматривались на небе, ни одна не могла спрятаться, а бесплотный воздух, казалось, расширял лёгкие... - но ничем этим я не мог насладиться даже краткий миг, даже на минуту не мог застыть, чтобы вобрать в себя всё это великолепие - вместе с Чечулиным мы осматривали подарок, проверяя, насколько сильно он промок, а Чечулин, расстроенный, судорожно оттирал влагу с угла обёртки своего кирпича.
Так мы и возникли на крыльце у Стаса, дверь которой сразу распахнулась - видимо, Стас уже не раз выбегал глянуть, не идёт ли кто, вконец обеспокоенный пропажей гостей и их непоявлением в урочное время.
Из-за спины Стаса улыбался Виктор, показывая мне два больших пальца - это значит, что купленный нами вскладчину, с ним и Юлей, подарок очень понравился Стасу - это был внешний накопитель к компьютеру на пол-террабайта, с Е-Сата портом. Юля, в фартуке и косынке, только махнула нам, издали приветливо ручкой (хотя сначала слегка отшатнулась при виде Чечулина), - она изображала забегавшуюся по кухне заправскую хозяйку, готовящую невероятное блюдо, и что такого мы никогда раньше не пробовали.
Через крохотные сени мы вошли в простую, отделанную деревом, но большую - на всю ширину дома, комнату-залу, от которой в дальне уголке была отгорожена только маленькая кухня.
Теперь и Стас был взят в оборот. Ему тоже пришлось оттирать брюки Чечулина, утешать его, что пятно сойдёт, а потом, для убедительности, звать ещё и Юлю с кухни, которая, когда Чечулин сел - ему придвинули стул у двери - щедро насыпала ему на пятно на колене соли, тоже стараясь утешить и заверить, что никаких следов не останется - она-то, женщина, в этом толк знает.
Здесь, в этом хотя и просторном, но непритязательном доме, Чечулин в своём костюме казался уже не шафером на свадьбе, а женихом, который отправился на ярмарку невест поискать себе суженую, нарядившись поярче, чтобы показать товар лицом, и для явившегося женихаться парня такое горе с брюками уже не казалось чрезмерным. Правда, мы почувствовали себя немного неуместными на этих смотринах, стараясь побыстрее притерпеться к его виду и пообвыкнуться в неожиданной обстановке.
Потом Чечулин напрягся и вытянулся вверх на своём стуле: Стас стал развязывать и разворачивать его подарок, который Чечулин вручил ему первым делом, в самые первые секунды своего появления на пороге. Делал это Стас медленно, очень медленно, и приглядевшись к нему, я понял, что он готовится изобразить радость при виде содержимого нарядной обёртки - что бы там, в этой обёртке, ни оказалось... На лице этого крепыша ходили морщинки, он собирал лицо и так, и этак, пока не почувствовал себя готовым, и тогда он сдёрнул обёртку.
- Ух ты! - заготовленно воскликнул он. - Ну надо же! Ну, спасибо, Чечулин, я даже не ожидал!..
Чечулин немедленно вскочил (соль с колена ссыпалась на пол, - но его для того и посадили у двери) и кинулся проверять книгу, с носовым платком наготове - чтобы её ещё вытереть, если понадобится.
- Смотрите, - позвал Стас нас с Витей, в надежде, что мы дадим ему дополнительный импульс для восхищения. - Гоголь, полное собрание, в одном томе. Какой?.. - он перевернул коленкор обложки и посмотрел год издания. - 1952й! Академическое издание!.. - больше изображать, как у него от радости перехватило дух, он не смог, а просто безвольно отдал книгу нетерпеливому Чечулину, который уже несколько секунд пытался вырвать её у него, чтобы приложиться своим платком, и бормотал, что вода высохнет, ничего страшного, но который был всё-таки подавлен своим конфузом и без конца в чём-то оправдывался, пока колдовал над книгой.
На крыльце затопали, застучали, раздались голоса, и в крохотные сенцы, а затем и в комнату-гостиную ввалился Слава-2 (это из-за него мы звали нашего Славу Стасом) - белолицый, а теперь ещё и с картинным румянцем, богатырь, сопровождая и пропуская вперёд трёх девушек - своих с Юлей однокурсниц. Я обрадовался: одной из них была Ира! Я встречал её раньше, она мне очень понравилась, но сегодня появилась как бы неожиданно: за всю дорогу я не успел подумать, увижу ли её - так я был занят с Чечулиным. Я едва успел кинуться к ним, чтобы помочь раздеться, как заметил, что все они смотрят куда-то за моей спиной. Я обернулся: их взгляды упирались в Чечулина. "Преподаватель?" - не меняя лица, одними губами спросил Слава-2, не то чтобы испугавшись, а, скорее, предчувствуя испорченную вечеринку, и мне пришлось, чтобы развеять их скованность, громко и весело сообщить: "Это Чечулин, наш однокурсник. Друг Стаса".
Чечулин уже стоял рядом, протягивая каждому из новых гостей руку, и поочерёдно, одному за одним, представлялся: "Чечулин". Недоумение понемногу рассеивалось, гости успокаивались. Они дарили Славику свои подарки, но что, я не видел, так как стоял далеко, и на ухо мне уже трагически шептал Чечулин: "Саша, где здесь туалет?"
Я молча накинул куртку и повёл его за собой - это было проще, чем объяснять ему и уговаривать, что и один он прекрасно сможет его отыскать. Мне не хотелось и поход Чечулина в туалет превращать в многофигурный, с кучей реплик для каждого, спектакль, в который с ходу пришлось бы вовлечься всем присутствующим, - хотя для Чечулина как раз спектакль с ним в главной роли был бы, кажется, предпочтительней, - такое у меня сложилось впечатление.
- Думаешь, я им не понравился? - зашептал, когда мы вышли на улицу, он. - Или как? Ничего так?..
Мне захотелось съехидничать: "Это с таким-то пятном на брюках?!" - но я спохватился, представив последствия. Врать, что он понравился, мне тоже не хотелось, и я промычал неопределённо:
- Ну-у... не знаю, - подталкивая Чечулина к будке, чтобы он не начал выяснять у меня, почему.
Когда мы вернулись, Юлька, ещё прежде уставившая стол салатами и закусками, купленными в магазине, теперь - грузила тарелки гостей "горячим": мясом с картошкой, капустой, оливками и ещё неведомо чем, приправленное необычными травами. Будет вкусно! - чувствовалось по благоуханию и её торжествующему виду, но тут я, чуть не опрокинув свою, пока ещё пустую, тарелку, кинулся к камину, на котором лежала обёртка от Чечулинской книги и, вернувшись, силой водрузил её ему на колени. Бдительность была не лишней, торжественность костюма Чечулина так и звала, чтобы он что-нибудь на него пролил или опрокинул.
Юлькин церемониал по подаче горячего прервал Чечулин, спросивший у неё, где можно помыть руки. Ну да, ведь он не мог показать себя некультурным, не моющим руки перед едой!.. - как это у нас вылетело из головы?
Пока Юлька водила его на кухню, где у них стоял бачок с водой и искала полотенце, начались тосты, и чего мы только не пожелали Стасу, на миг переведя дух от Чечулинской озабоченности.
Стас смущённо опускал глаза, благодарил, желал нам каждому в ответ чего-либо от себя, но, увидев, что Чечулин возвращается, вдруг воскликнул: "Музыку забыл!" и потопал в угол, где у него стояла аппаратура. Врубил он её так громко, что мы не могли больше говорить, но зато и Чечулин не мог открыть рта, и ему пришлось молча закусывать Юлиной солянкой и стоящим рядом оливье налитый каждому бокал шампанского, а потом последовавший за ним коктейль собственного Стасова приготовления.
Как только основное застолье закончилось, я вырвался из соседства с Чечулиным и двинулся к Славе-2 и Ире, стоявшим возле камина, подальше от Стасовой музыкальной установки.
Славик увидел Гоголя и взял здоровенный том в руку, как бы взвешивая его.
- Ты что, Гоголя читаешь? - остановил он пробегающего мимо Стаса, не сдержав своего недоумения, но всё-таки сумев произнести это достаточно мягко, чтобы не обидеть дарителя, который был где-то в этой комнате.
- Н-нет... - растерялся Стасик. Но тут же нашёлся, сказав с уморительной решимостью: - А теперь буду!.. Буду расти!
Он искоса глянул на Чечулина, чтобы узнать его реакцию, но Чечулин напряжённо застыл, ни жив ни мёртв, - поди пойми что это означало.
- Расти большой! - ласково пожелал Славик, даже погладив его по затылку, как маленького ребёнка.
- И нам потом расскажешь!.. - восторженно-мечтательно воскликнула Ира, изобразив, что ей тоже вдруг захотелось стать умной, хотя на деле, я был уверен, она читала не только всего Гоголя, но даже, вполне вероятно, и кое-какие куски его сожжённой рукописи, - именно таким она была человеком.
Стас вдруг задумался.
- Не знаю... - медленно и протяжно процедил, наконец, он, слегка сощурясь. Он вошёл в роль и сейчас как будто придирчиво рассматривал в зеркале своё изображение во впервые накинутой на плечи профессорской мантии. - Ой, не знаю... - он так и излучал важность и превосходство над окружающими. - Захочу ли я тогда, вообще, с вами...
Мы поняли и оценили юмор, а Оля, которая не была, видимо, особо остроумной девчонкой (она тоже оказалась теперь рядом), тоже подключилась и стала умолять:
- Ой, Стас, Стасик! Не бросай нас, не забывай!..
Это было, конечно, не то, что высший пилотаж обоих Слав и Иры, но всё-таки в тон, она вовремя остановилась, и мы все здорово посмеялись. Молодец, Оля! На первые роли в компании она явно не тянула, но на подпевке выступала хорошо, в струю. Только Чечулин сидел с кислой миной.
Но едва Стас поставил новый диск с музыкой, а мы начали оттягиваться под "жесть", которой славилась его коллекция, Чечулин оказался рядом со Стасом. Он что-то длинно и вдохновенно говорил ему, Стас кивал, соглашаясь, и я догадался, что Чечулин доказывает значимость своего подарка и рассказывает Стасу о Гоголе что-то такое, чего Стас знать никак не мог, иначе с чего бы ему было смотреть на Чечулина с такой благодарностью...
Маленькая, круглолицая, но задорная Оля сидела в углу дивана и, кажется, начинала кемарить... Танцуя со мной и Стасом, Света с Ирой объясняли, что у неё был тяжёлый день, Стас скептично возражал, что он не досмотрел, и она успела хлопнуть у него в "баре" чуть не двести грамм водки, вот её и развезло, но девчонки уверяли, что это как раз от "тяжёлого дня"... Они стали рассказывать, что там у Оли сегодня стряслось в институте, но тут неожиданно танцы прекратились... Музцентр Стаса начал выдавать нечто до того запредельное, что мы растерялись и застыли, пытаясь нащупать, понять, что бы это могло значить... Ломаный, причудливый и неожиданный ритм новой музыки не поддавался объяснению, был ни на что не похож, но в то же время и затягивал, зачаровывал нас, не отпуская от себя.
И тут произошло неожиданное. Оля внезапно очнулась, как будто кто-то объявил её выход. Она встала с дивана, приблизилась к музыке, застыла, изогнулась, вытянула вверх руки и вдруг выдала такое, что мы невольно раскрыли рты. Она танцевала соло, не обращая ни на кого внимания, как будто была здесь одна, но зато предельно точно повторяя все извивы завораживающе-рваной мелодии и делая это настолько красиво и выразительно, что мы не могли оторвать от неё глаз. Я сразу прочувствовал эту музыку во всей её прихотливой глубине, и остальным она, кажется, тоже раскрылась полностью и до конца... Стас глянул на нас с торжеством.
- Оля, браво! Ещё! Давай ещё!.. - восторженно завопили мы, как только музыка кончилась и Оля остановилась. Но Оля взглянула на нас безо всякого интереса и, не сказав ни слова, направилась к своему дивану.
- Ты, наверное, школу танцев кончила, - предположил появившийся тут Слава-2.
- Две, - небрежно бросила Оля через плечо и умостилась на прежнем месте. Она казалась человеком, который выполнил главное, ради чего пришёл на этот вечер, и теперь снова приготовилась задремать. Кошка Лада, которую Юля прихватила из дома - развеяться на природе, подошла к Оле и та благосклонно приняла её к себе на колени. Вдвоём подремать всегда приятнее.
- Слава, - сказала Ира Славе-2. - Ты представь... Только что этот... именинник так называемый, сокрушался, что Оля, дескать, выпила у него сколько-то там водки...
- Да нет, да я... Я бы ещё три раза по столько ей налил, если бы она... - начал оправдываться Стас, пока не увидел, что мы хохочем. - Ну Оля! Не знаю, как вы, а я потрясён.
- Мы все потрясены! - сообщил Витя, подходя к нам. - Такое вообще редко увидишь...
И мы согласились, что нам повезло.
Снова начались танцы, но теперь уже для обычных людей, а не для виртуозов танца модерн, только вид подавленного, одинокого Чечулина в дальнем углу позади стола портил нам настроение, хоть мы делали вид, что забыли про него...
С некоторым облегчением даже я заметил, что чуть погодя Чечулин всё же сдвинулся со своего места и, делая короткие переходы по двум диванам и стульям между ними, подвигается в сторону Оли - она была самым неподвижным объектом, и видимо, только поэтому досягаемым для Чечулина, по его понятиям. Бросая искоса взгляды, я увидел, что он сел с ней рядом и, взяв кошку теперь себе на колени, начал о чём-то говорить, несмотря на то, что Оля продолжала дремать. Чечулин, поглаживая Ладу, что-то говорил и говорил, но когда он указал спящей красавице на свои брюки, я понял, что речь опять о пятне.
Дальше всё произошло так быстро, что я еле успел отвести взгляд, чтобы Чечулин, озираясь вокруг, не догадался, что я это видел. Оля дёрнула плечом, как будто сбрасывая с него чьи-то лапы, хотя никаких "лап" не было и в помине, открыла глаза, увидела Чечулина, бросила: "Отвали!" и выдернула у него из рук кошку. Пристроив Ладу поудобней к себе на колени, она снова задремала с ней на пару, а что было с Чечулиным я, повторяю, не видел, так как поспешно отвёл глаза.
Чечулин отполз в свой прежний угол и там затих.
Наш умный Витя тихо и серьёзно беседовал со Светой, видимо, находя интересным общение с этим новым человеком, Слава и Ира "зажигали", веселя друг друга и нас заодно, добродушный Стас не отходил от них, я тоже, со своего дивана рядом, не спускал с них глаз и старался, по мере сил, сказать что-нибудь смешное и внести свою лепту в общее веселье, Оля всё клевала носом в углу другого дивана, Юля то и дело выбегала на кухню что-то принести, над чем Слава-2 неизменно подтрунивал, так, что ей приходилось без конца отбиваться от его насмешек... И что-то очень уж цепко они схватывались друг с другом, никак не переставая пикироваться - кажется, между ними что-то постоянно искрило... Меня это только радовало, потому что я глаз не сводил с Иры и старался обратить на себя её внимание. То, что Слава-2 не преграждал мне в этом намерении пути, вселяло в меня самые радужные надежды: Славе-2 вообще-то противостоять было бы трудно...
А Чечулин, я видел, страдал, и страдал он всё сильнее, уже не скрываясь, нас разъедало чувство вины, но попробовать втянуть Чечулина в общее веселье никто не решался. Только Стас, радушный хозяин, подошёл к нему и поинтересовался, как он. Я видел, что Чечулин выдавил что-то из себя, превозмогая муку.
Стас забегал по дому, что-то ища, потом позвал Юлю и они стали искать вместе, то поднимаясь наверх, то заглядывая в чулан в сенях... "Да что такое случилось-то? Отравился? Вилку проглотил? Или что?.." - теперь вынуждены были обратить на это внимание и мы, чтобы не чувствовать себя совсем уж бесчувственными брёвнами. "Чечулину ботинки жмут!" - шепнул нам Стас, надевая куртку, чтобы идти в сарай во дворе. Мы стали ждать результата Стасовых хлопот.
Вскоре он появился, неся в руках старые раздолбанные кроссовки. "Подойдут?" - спросил он Чечулина с надеждой. Чечулин даже не стал упираться, а просто взял их с благодарностью, и скинул, наконец, свои ботинки, которые оказались совершенно новыми, а потому и непредсказуемыми. Мы кружком стояли рядом и с волнением следили за переобуванием. Что, если опять что-нибудь не так?
Чечулин испытал такое облегчение, что даже ничего высказал по поводу сочетания этих кроссовок с его костюмом. Вместо этого он перевёл дух и, как будто получив второе дыхание, горячо начал клясться Стасу, что вернёт тому кроссовки, прямо в понедельник, пусть тот не беспокоится. Стасу не понравилась идея получить в понедельник в институте свои старые кроссовки, он стал уговаривать Чечулина выбросить их, как только тот доберётся до дома, но Чечулин был неумолим, мысль не вернуть чужую вещь, и в кратчайшие сроки, была для него невыносима.
Мы уже давно поглядывали на часы над камином и ждали, что эпизод с кроссовками плавно перетечёт в прощание, но Чечулин не торопился, он не хотел уходить раньше времени, и нам приходилось просто топтаться вокруг, ожидая, когда он решит, что ему пора. Никакие другие занятия и речи не шли нам на ум.
Но наконец Чечулин решился.
- Ладно, ребята, мне пора, - подымаясь, сказал он, намереваясь пожать всем руки, но мы уклонились. - Спасибо за приятный вечер, рад был со всеми вами познакомиться... - Видно было, что он искренен, ему здесь понравилось.
Он двинулся к выходу, и мы, окрылённые, обрадованные, бессознательно сопровождали его, как загонщики кабана, отрезая ему путь к отступлению... Юля протягивала ему пакет с его штиблетами.
Увидев наши приветливые улыбки, Чечулин заколебался... Наверное, у него мелькнула мысль, что нашу ласку и доброту можно истолковать как приглашение остаться, не покидать нас, и если ещё немного потянуть время, это наше желание проявится более определённо, и ему никуда не надо будет уходить...
И тут только я понял, что не было у Чечулина никакого "режима"! Он просто соврал, приготовил себе путь к отступлению, на всякий случай, а сам был готов сидеть здесь хоть до утра, хоть день, хоть два - если его вдруг начнут просить остаться, не уезжать...
Поняв это, я среагировал мгновенно. Ткнув высокого Славу-2 локтем в живот и отводя другой рукой Виктора, идущего за отступающим спиной Чечулиным, я крепко схватил под руку Чечулина, дав понять остальным, что я здесь его лучший друг, а не они. А значит, и право проводить его дальше всех есть только у меня. Цепко держа его, и сердечно напутствуя, я довёл его до двери, подождал, пока он накинет куртку, и сказал на прощание:
- Бывай, Чечулин, пока! Если на эту не успеешь, езжай на следующей, не бойся, не поломаешь свой режим!..
Чечулин, кажется, собирался сказать на прощанье ещё что-то важное и значительное, но смешался и только что-то пробормотал в ответ на моё напутствие, а потом открыл дверь, вышел, и дверь за ним закрылась.
Вздох облегчения был всеобщим.
- Ну что, Стас, поздравляю тебя с днём рождения! - с подъёмом, как бы заново, сказал Виктор. Слава-2 сделал удивлённые глаза:
- У кого день рождения? У тебя, что ли? - обратился он с Стасу.
Стас недоумённо уставился на него.
- А у кого же?..
- А я думал - у этого... - Слава-2 слегка повёл головой в сторону недавно закрывшейся двери. - А чего ж мы тогда весь вечер вокруг него плясали?
Взрыв хохота был такой, что даже Чечулин мог его услышать, идя к станции. Вот только теперь мы поняли, что больше ничто не помешает нам быть самими собой и делать что захотим. Все ожили и разом заговорили, раздался смех, Стас двинулся опять включать музыку...
А я задумался о Чечулине. Вот идёт он сейчас к станции, тоскливо думая, что ни одна электричка никогда больше не появится на пустынном, таком далёком от города, плустанке на железнодорожном пути, и он, в одиночестве, безнадёжно дожидаясь её, замёрзнет до утра на какой-нибудь скамейке... Наверное, он плачет тихонько в темноте, не стыдясь, зная, что никто не увидит его слёз...
- Зря мы его не проводили, - сказал я вслух. Получилось почему-то серьёзно, так серьёзно, что все затихли. А Слава-2 даже поперхнулся своим коктейлем.
- Почему? - сглотнув, спросил он охрипшим голосом. Я не заметил его страха, я просто продолжал говорить то, что только что пришло мне в голову.
- ...Проводили бы, посадили, убедились, что всё нормально... Что он уехал и больше не вернётся, - объяснил я. Я даже ещё не кончил фразы, как все дружно грохнули. Они просто зашлись от хохота, только мне почему-то не было смешно. Я так и слышал шаги, стук в дверь, и не мог отделаться от мысли, что Чечулин вот-вот снова возникнет на пороге и начнёт длинно объяснять, что он заблудился, прищемил палец калиткой, подвернул ногу, что на него напала бродячая собака, а, может быть, даже стая волков, что он провалился в прорубь, наступил на торчащий из земли гвоздь, его сбил мотоциклист, за ним погнался пьяный мужик с топором, что он потерял в снегу Стасову кроссовку и не может идти дальше босиком, - господи, да мало ли на что ещё мог нарваться Чечулин! - лишь бы это можно было долго и взволнованно всем рассказывать и пожинать добычу из сочувствия, участия и внимания к себе.
- Он его закодировал, - констатировал Виктор тоном врача, ставящего диагноз.
- Может быть, - мотнув головой, признал я. - Я ведь больше всех с ним общался. Уже три дня, можно сказать, он неотступно ходил за мной...
- А я его сюда больше не впущу! - воскликнул Слава-2, угадав моё состояние. - Не бойся, Сашка! Знаешь, это просто мы все вежливые такие... чувствительные... А я придумал средство...
- Ты-ы? - успела подколоть Юлька откуда-то из-под его руки. - Думал, оказывается, весь вечер?
- Думал! И додумался. Надо быть хамом! Плевать на него, и всё. Не веришь, что я хамом быть могу? - повернулся он к Юльке. - А вот я тебе сейчас покажу, каким я могу быть хамом и выкинуть кого угодно из этого дома!.. - Он изготовился показать это Юльке, но по пути его взгляд наткнулся на Свету, он успел добавить: - И тебе, Света! - перед тем как схватить их каждую себе под мышки и потащить к двери на улицу, сделав зверское лицо и грозно рыча, чтоб уж никто не усомнился, каким он может быть, если захочет. Света смущённо отбивалась, Юлька отбивалась, визжа от удовольствия, но обстановка немного разряжалась.
- Чечулина боишься? - пропел надо мной нежный голос и, оглянувшись, я увидел, что Ирина, держа в руке один коктейль и протягивая мне другой, присаживается на подлокотник дивана прямо надо мной. Меня обдало такой тёплой волной, что всё остальное вылетело из головы. Я хорошо помню эту волну, она была светлой, розовой и кипящей, как будто в ней бурлили пузырьки газа - как в газировке или шампанском.
- Уже нет, - сообразил ответить я, радостной улыбкой, откровенно объясняя, почему, и галантно подвинулся, чтобы она могла сесть рядом.
И это оказалось чистейшей правдой. Хотя эту, одну из лучших в моей жизни, вечеринок, я запомнил совсем из-за другого, из-за того, как мы веселились и дурачились потом, как нам было здорово всем вместе и из-за того, что разгоралось в моей груди к этой девушке, и волновало, укачивало и кружило голову, на Чечулина, когда я вспомнил о нём позже, я вдруг посмотрел почему-то уже совсем другими глазами.
Чечулин, хочешь водиться с людьми? - Играй честно и открыто, как все мы. А если нет... ну, у тебя ведь есть в конце концов твой "режим"...