Маркс Карла : другие произведения.

Малышка Кейт

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   МАЛЫШКА КЕЙТ

"Пожалуйста, вспомни обо мне

Когда меня здесь уже не будет.

Пожалуйста, вспомни меня <...>

Вспомни и улыбнись.

Но лучше забудь, если вспомнишь обо мне

И заплачешь"

(The Cure. Treasure)

   Впервые она появилась на Рождество, как чертенок из коробочки. Льюис, пришедший с ней, был его другом еще с тех незапамятных пор, когда оба они посещали среднюю школу, и сообща ее не посещали. Тогда они носили короткие штанишки, и вместо отбывания положенного количества часов за партами, бродили по огромному магазину игрушек, пребольно втыкая друг дружке локти в бока в момент наивысшего эмоционального напряжения. А чуть позже игрушечный магазин уступил приоритет подвалу соседнего дома. Тогда они пробовали курить, играли с другими такими же несознательными малолетними гражданами в камушки на деньги, или обменивались всякой всячиной "не глядя". Иногда случались короткие, яростные стычки, но весьма редко; оба - и Льюис и Роберт, именно там прошли свое первое боевое крещение. Потом взрослые узнали о наличии столь таинственной обители, и все общество из подвала разогнали, а в довершение всего повесили огромный амбарный замок на дверь. Его много раз пытались сбить в знак протеста, и порой эта затея имела успех. Но замок вешали снова и снова, пока не стало ясно, что этот счастливый этап детства-отрочества, увы, завершен.
   Но дело было не в детстве Роберта и Льюиса, не в юности, о чем можно было вспоминать до бесконечности, выуживая подробности и сочиняя легенды. Дело было в Льюисе, который в тот день на Рождество так и светился от довольства собой, точно заправский квакер, чья лошадь собрала все призы на сельскохозяйственной выставке. Гордость распирала его неимоверно, когда он появился на пороге, демонстрируя одну из лучезарнейших своих улыбок. И сходу безапелляционно заявил, как мог это сделать только Льюис:
   - Я не один, прошу прощения. Хотел вас познакомить со своей девушкой, и не нашел лучшего момента для такого события. Вот...
   Он покровительственным жестом обнял миловидное хрупкое существо белого цвета, с завитками длинных золотистых волос, и немилосердно его встряхнул, словно приводя в действие механизм. Существо в ответ попыталось непринужденно улыбнуться, но его темные глаза посмотрели неожиданно застенчиво и немного исподлобья. Их взгляд стал после торжественной вступительной речи Льюиса страдальческим, а не радостным или взволнованным. Роберт посторонился, впуская гостей в дом, и все продолжал рассматривать вошедшую девочку, испытывая мучительное подозрение. Эти глаза, глядевшие исподлобья, он видел, видел абсолютно точно! около восьми лет назад, после чего прошла целая вечность. Но в ту пору они принадлежали угловатому и очень худенькому подростку с трогательно несоразмерными конечностями и узеньким личиком,
   казавшимся изможденным. Она еще имела обыкновение хмуриться и краснеть от постоянного смущения, оставшегося в ней по сей день, а руки держала за спиной, будто не зная, как ими пользоваться.
   Да, один раз она его ударила - теннисной ракеткой, совершенно не нарочно. Ей было лет десять, и он учил ее на корте играть в теннис. Научил хорошо. Она так разошлась, что не заметила его, замечтавшегося, неосмотрительно вставшего позади, и размахнулась именно так залихватски, как он учил. Синяк был просто огромный.
   - Кто тебя так приложил? - всплеснула руками Элиза, увидев его и испугавшись. В этот день она осталась дома. - Ты что, подрался?
   Это были еще те времена, когда он мог с кем-нибудь подраться. Услышав ответ, Элиза хохотала так, что ему даже стало досадно.
   Сейчас она, слегка вскинув бровь и тоже что-то подозревая, переводила быстрый, наполовину веселый, наполовину пристальный взгляд с Льюиса на его спутницу, ожидая дальнейших разъяснений, которые он давал в интригующей манере:
   - Да, вот она, моя чудесная маленькая подружка...
   Сильно раскрасневшаяся подружка, придав лицу подобие улыбки, отважилась раскрыть рот:
   - Тетя Элиза... Вы меня не узнали?
   - Ах, боже мой! - воскликнула тетя Элиза, и бросилась обнимать свою гостью с лицом более взволнованным, чем прежде.
   - Да, да... - Льюис пожал плечами, немного разочарованный тем, что всеобщему ступору положен конец. - Это моя чудесная маленькая дочка. Кейт, малышка Кейт...
   И снова заулыбался во весь рот, довольный произведенным фурором.
   - Дядя Роберт, - поздоровалась она с ним, вырвавшись, наконец, из объятий расчувствовавшейся "тетушки", и целуя его в щеку. - Вы меня помните?
   Помнил ли он ее? Еще задолго до того, как она сама себя могла помнить. Жена Льюиса ходила беременная, а они сидели на маленькой кухне, потягивая пиво и рассуждая о том, что все слишком неожиданно и рано, и что старики Льюиса в полном ужасе - ведь ему всего двадцать! (Он был на год старше Роберта, но учился с ним в одном классе). А потом, спустя какое-то время они забирали жену Льюиса из роддома. Огромный белый сверток, перевязанный розовой лентой, а в нем крошечное, кукольное сморщенное личико: Роберт первым взял ребенка на руки, опередив молодого папашу, который так разволновался, что метался, как полоумный, от жены к машине и обратно уже к смеющимся медсестрам, постоянно что-то делая не так. Элиза клянчила, не переставая, чтобы ей дали подержать этот большой сверток, и не угомонилась, пока ей не разрешили подержать малышку. А он смотрел на нее, на склоненное, румяное на холоде лицо, на черные длинные волосы, и думал с противной сентиментальностью, что она похожа на богоматерь с полотен Возрождения. Девочку назвали Кейт, в честь ее бабушки, которая умерла за несколько месяцев до рождения ребенка.
   Жена Льюиса отличалась не кротким характером, и имела весьма своеобразный взгляд на вещи. Элизу она недолюбливала инстинктивно, на подсознательном уровне, поскольку ревновала симпатягу и балагура Льюиса к любой девице, даже случайно оказавшейся поблизости - даже если та просто сидела рядом с ним в автобусе. А Роберта она опасалась, полагая, что Льюис уделяет ему время, положенное ей, и что два мужчины обязательно собьются с верного пути, стоит оставить их без присмотра. Она, по всей видимости, с самого начала сознательного существования была убеждена в низости мужской природы, и несла эту убежденность через всю жизнь. Ее бы очень устроило существование в бункере, в результате страшного катаклизма, вместе с Льюисом и ребенком - как продолжение истории Адама и Евы современной эпохи. Но к ее великому разочарованию никаких катаклизмов не намечалось, да и комфортабельный бункер Льюис так и не построил.
   В свете всего сказанного дни рождения, рождественские праздники и вообще всякие другие памятные даты становились для супруги Льюиса настоящим адом, поскольку нужно было принимать гостей, или самим отправляться в гости, как того требовали приличия и правила светского тона, свято ею чтимые. Хоть и мучилась она неимоверно. Многолетняя дружба между Робертом и ее мужем, приобретшая в их глазах оттенок чего-то нерушимого и священного, для нее ровным счетом ничего не значила. Добрая Элиза пыталась ее понять, и как женщина, представлявшая бесценный образчик всего лучшего среди прочих представительниц своего пола, всегда искала повод встать на сторону другой женщины из солидарности, оправдывая и защищая "бедняжку". Во избежание семейных междоусобиц и Роберт, и его девушка, (ставшая женой после десяти лет гражданского брака), старались из тактичности не заходить к Льюису домой, а уж если встречались, то едва ли не тайком и на нейтральной территории. Элизу постоянно интересовали всяческие подробности о его дочке, она могла слушать его рассказы часами, раскрыв рот и забывая дышать. Но по праздникам им удавалось собраться всем вместе, и увидеть Кейт: больше всего девочка радовалась появлению дяди Роберта, который носил ее на плечах, весело возился с ней, а она лезла к нему на колени и всячески требовала к себе внимания, глядя снизу черными пуговицами глаз. Однажды она так заигралась, что описала ему новые и ужасно модные брюки, купленные Элизой.
   Он помнил Кейт в разных возрастах: и роддомовским кулем, и розовым голышом, и кудрявым ангелом с пухлыми щечками, каких любят изображать на религиозных открытках. В раннем детстве волосы у нее были совсем светлые, льняные. А потом, подрастая, она утратила свою милоту и резко подурнела, а Льюис в связи с этим потерял к ней всякий интерес. Повзрослев, она стала жутко стеснительной и все время молчала, теряясь, когда к ней обращались даже с простым вопросом, как будто ее воспитало племя дикарей. Она прекрасно видела, что мать ее устала, что их жизнь с отцом разваливается, трещит по швам, и что Льюис разочарован произошедшими метаморфозами; это не могло не наложить свой сумрачный отпечаток не только на ее лицо. Тогда появились прощупывающий взгляд исподлобья, и вечно спрятанные за спину руки... Ей исполнилось двенадцать, когда родители после нескольких лет изматывающих скандалов и недель враждебного молчания, развелись. Мать увезла ее с собой в другой город, а Льюис первое время вообще не питал желания их видеть - ни ту, ни другую.
   Теперь она училась в престижном университете, а к отцу приехала на рождественские каникулы. Она поссорилась с матерью в очередной раз. Ссоры между ними возникали все чаще и чаще.
   - Боже мой, Кейт! Ты стала настоящей леди! - воскликнула Элиза с восхищением. - Льюис, это лучшее из того, что ты в своей жизни сделал!
   - И причем не руками, - шепнул тот Роберту на ухо, чтобы дамы не услышали.
   Она была больше похожа на Кейт раннего детства, нежели на Кейт - подростка, от которой остался только взгляд исподлобья и застенчивость.
   - А знаешь, в три года она была в тебя влюблена! - сообщил ему Льюис доверительно, понизив голос, но так, чтобы она слышала. - Разве ты не замечал? Только и разговоров было, что о тебе...
   Он не успел договорить, и преувеличенно сильно зажмурился, когда она помахала пальцем у него перед носом.
   Роберт улыбнулся, и она взглянула на него, немного покраснев и поправляя непослушную прядь волос. У нее были темные брови и светлые ресницы, такие, будто их не было вовсе. Льюис принялся напевать себе под нос прицепившуюся к нему с самого утра модную песенку, и пошел на кухню помочь Элизе, за которой шутливо приударял в течение последних двадцати лет.
   Кейт было не по себе от всеобщего внимания. Присутствие дяди Роберта ее здорово смущало, и чтобы исправить положение она начала разглядывать стеллажи до потолка, сплошь уставленные книгами.
   - Я не помню, чтобы на старой квартире их было так много...
   Она быстро вопросительно на него посмотрела, и он понял, что должен поддержать разговор немедленно.
   - Книги были, но не в таком количестве, это верно. Мы очень много их покупали, когда переехали сюда. Хотели собрать классику двадцатого века.
   Он подошел к ней, пытаясь выглядеть радушным хозяином, но на самом деле растерянный не меньше, чем она. Он просто не представлял, как себя надо вести с этой леди, которую девятнадцать лет назад первым взял на руки.
   - А что вы читаете?
   - Сейчас или вообще? - спросила она и склонила голову набок, чтобы легче было видеть названия на корешках. - Сейчас... Есенина. Это известный русский поэт периода большевизма. Знаете?
   Он не знал.
   - А вообще я люблю классиков двадцатого века: Моруа, Селинджера. Моэма. Мориака. Еще Франсуаза Саган неплохо пишет для женщины.
   - А что, женщины пишут как-то особенно? - поинтересовался он, разглядывая ее профиль и не переставая удивляться переменам.
   Она на него взглянула с нескрываемым подозрением, желая понять, подшучивает он над ней или спрашивает серьезно. На самом деле думал он совсем о другом: о быстром течение времени, о смене поколений, о том, что не чувствовал прежде своих лет, пока не оказался рядом с ней и не увидел себя с ее позиции. Для нее он был уже стариком, ровесником ее отца, и ему скоро исполнится тридцать девять - она, должно быть, скажет с ужасом "уже тридцать девять", и он бы в ее возрасте так сказал. Но сам Роберт никогда прежде не нес тяжелого багажа своих умудренных опытом лет, придавивший его в сию же минуту рядом с ней.
   - Мужчины и женщины излагают материал совершенно по-разному - терпеливо объяснила она, сжалившись над его невежественностью. - Мужчины пишут более обстоятельно, сухо, рассудочно, а женщины эмоционально, сердечно. И у них намного больше описаний и прилагательных. Но вот дамские романы читать просто невозможно. Как будто слишком много сладкого, и ты им объедаешься так, что начинает тошнить... И еще не люблю детективы.
   Позже он напомнил ей об этом разговоре и веском литературном "умничанье". Она немного обиделась.
   - А вы помните, как я сломала ракетку? - вдруг спросила она безо всякого перехода, и рассмеялась.
   - Помню, как нечаянно меня ударила.
   Он сам не заметил, когда исчезло неприятное ощущение натянутости.
   - Нет, нет, не ударила - это я тоже, кстати, помню, - начала говорить Кейт, встряхнув головой. - Нет, именно сломала. Чиркнула ею по асфальту, когда мяч низко летел... Элиза подавала.
   Ему было удивительно слышать, как она назвала его жену по имени, будто подругу.
   - Вы занимаетесь антиквариатом? Папа мне рассказал. Я кое-что нашла для вас и Элизы в подарок. Но больше ничего не скажу!
   В подтверждение своих слов она приложила палец к губам, словно запирая их на замок. Потом оказалось, что ей удалось каким-то образом отыскать ракетки начала века, и она преподнесла их Роберту на рождество, немного стесняясь по давней привычке, и потому глядя чуть исподлобья.
   - Боже мой, какая прелесть! - прошептала Элиза, глядя на ракетки поверх его головы.
   Она сидела на диване, а он - на полу у ее ног, срывая яркую оберточную бумагу с подарков, из которой скоро образовалась шебуршащая гора.
   - Когда я их увидела, то сразу же поняла, что должна компенсировать нанесенный ущерб.
   Она спросила у Элизы, помнит ли она про сломанную ракетку, и к удивлению Роберта жена весело рассмеялась и начала воспроизводить подробности, на которые, видимо, могла обратить внимание только женщина.
   - У твоей мамы разболелась голова, и она ушла в дом, чтобы прилечь... На ней было очень красивое красное тонкое платье... Льюис, помнишь?
   - Что? - переспросил Льюис, напевающий уже сотню сотен раз прилипчивый мотивчик, и целиком сосредоточенный на преподнесенном ему подарке: Элиза купила в каком-то модном бутике предмет его мечтаний - теплый свитер крупной вязки, который Льюис просил подыскать.
   - Ах, моя жена... - пробормотал Льюис недовольно, бережно складывая драгоценную находку. - У нее постоянно что-то болело в гостях, сколько я ее помню.
   Раньше Элиза исполняла обязанности личного секретаря собственного мужа, но впоследствии, когда бизнес уже встал на рельсы, Роберт предоставил ей полную свободу и возможность заниматься ее любимым делом: она была помешана на дизайне интерьеров, аксессуарах и предметах обихода, постоянно пытаясь переделывать свои апартаменты, доводя их до совершенства. А после тут же находила новое совершенство, и все начинала заново. Ремонт в доме приобрел перманентный характер. Пришлось Роберту умерить ее пыл, и тогда жена с азартом перенесла свои грандиозные замыслы в дома и квартиры ее знакомых, и знакомых знакомых. Она знала все нужные магазины, где ее уже узнавали и встречали, как родную. В течение нескольких недель подряд она могла сломя голову носиться по всему городу в поисках какой-нибудь безделушки или картины определенного колорита и размера, которая единственно подходила к общей концепции, сложившейся в ее голове.
   Кейт достался маленький серебряный кулон прошлого века на серебряной цепочке. Роберт подарил его жене чуть раньше, но поскольку никто заранее не был поставлен в известность о появлении Кейт, подарка для нее не было, но Элиза быстро нашла выход из неловкого положения.
   - А ты мне купишь другой, - шепнула она мужу на ухо виноватым и умоляющим тоном. - Хорошо? Не обижаешься?
   -Тебе нравится? - обратилась она к гостье.
   - Еще бы... Обожаю серебро.
   Кейт тут же надела его на шею, накрыв сверху рукой, словно любоваться им могла только она одна. Жест был совсем детский, когда ребенок боится, что другой, более сильный, позавидует его новой игрушке и отберет ее.
   - Да... Малышка Кейт, которая сидела у тебя на коленях и таскала за волосы, сидит тут и рассуждает о достоинствах серебра, - вздохнул Льюис одновременно и шутливо, и грустно, пододвигаясь к Роберту и ложась на пол вниз животом.
   - Ты всегда все портишь, - тихо проговорила его дочь, озираясь по сторонам в поисках стекла, способного отразить совершенство ее образа с серебряной цепочкой.
   Она встала и подошла к пластиковой, прозрачной перегородке между студией и другой комнатой.
   - Да-а-а, - протянул Льюис многозначительно, не отрывая от нее глаз. - Мог бы я когда-нибудь об этом думать? У меня такая взрослая дочь! Я и сам смотрю на нее, и не могу поверить...
   Элиза притихла. Зная, о чем она думает, Роберт потрепал ее по руке, злясь на бестактность Льюиса. Она улыбнулась ему немного отрешенно.
   - Пожалуйста, не называй меня тетей, - попросила она подошедшую Кейт, обрывая паузу. - Я чувствую себя старухой. Зови меня Элизой, а его - Робертом.
   - Хорошо, - улыбнулась девочка, снова подсаживаясь к ним и продолжая время от времени трогать кулона, будто проверяя, не мираж ли это все. Она посмотрела на Роберта, а он почему-то отвел глаза от ее прямого взгляда, словно боялся, что она может узнать его мысли. Он никогда не отводил глаз. И ни о чем плохом не думал, чего можно было бы стыдиться. Просто девочка напротив была ему чужой, она ничего общего не имела с тем ребенком, воспоминания о котором сохранились в его памяти отрывками или видениями.
   Как оказалось значительно позже, у нее возник конфликт не только с матерью, но и с отчимом - главным образом с ним. По ее словам, он постоянно пытался ее воспитывать, и кричал на нее. Пару раз дело дошло практически до потасовки, но мать вовремя вмешалась и растащила их.
   - Она сказала мне - "я между вами, как между двух огней". А я ей посоветовала просто выгнать этого ублюдка, и найти себе кого-то получше. Но ей на самом деле важнее он... Она говорит, что не хочет выбирать, но так получается, что уже сделала выбор. Я ей не нужна. Да и черт с ними совсем! Я ведь действительно уже вполне самостоятельная, в любом случае мне надо жить отдельно. Но просто обидно. Понимаешь, обидно, когда твоя мать меняет тебя на какого-то сорокалетнего дурака!
   Роберт случайно услышал этот разговор между ней и ее отцом. Он сидел на веранде с книгой и загорал, а они вошли в комнату и не заметили его. Нужно было заявить о своем присутствии сразу, но поскольку Кейт все это говорила с самого порога, он услышал помимо своей воли, и ему ничего не оставалось делать, как притвориться спящим на тот случай, если они его вдруг обнаружат.
   Льюис приобрел старый одинокий дом у озера несколько месяцев назад, и предложил Роберту отдохнуть вместе с ним столько, сколько позволят дела. Лето только началось, погода стояла превосходная, и не хотелось сидеть в городе, глотая пыль и смок. Роберт ожидал, что жена поедет с ним, но она готовила ему подарок ко дню рождения в своем духе - занималась дизайном в новой, ею купленной квартире где-то в богемной части Лондона. Он только и выудил из нее с превеликим трудом, что последний этаж мансардного типа и весь из стекла, так что света будет предостаточно. Хоть разбивай зимний сад. Он предложил висячие сады Семирамиды, и получив от нее официальный и бесповоротный отказ, поехал вместе с Льюисом. Неожиданно оказалось, что Кейт их опередила и живет в доме уже с неделю: в университете начались каникулы, а с матерью и отчимом она не захотела отправляться куда-то в экзотические, знойные туры. Льюис знал о ее планах - она звонила и предупреждала его, но поскольку "у Кейт семь пятниц на неделе" для него самого ее воцарение в этом обиталище оказалось сюрпризом.
   - Кейт здесь! - воскликнул он с удивлением, увидев пыльную машину неопределенного цвета.
   Конечно, в столь пустынном месте не было ограничений для парковки, но ее машина казалась брошенной прямо посередине двора, перегородив его по диагонали прямо перед въездом. Она явно не ожидала встретить здесь злоумышленников, потому что ни одна дверь не была заперта, включая и гостеприимно распахнутые ворота.
   - Заходит, кто хочет, берет, что хочет... - пробормотал обескураженный Льюис. - Смелая девочка. Я ей запретил являться сюда одной, в такую глушь. Мало ли что? Психов много развелось.
   В доме ее не оказалось. Льюис покричал, покричал, а потом отправился на поиски - искать пришлось недолго: она загорала у воды, вытянувшись на траве, да так и заснула, уткнувшись лицом в раскрытую книгу. Но все бы ничего, если бы не полное отсутствие на ней одежды, исключая даже самый смелый купальник. Она не рассчитывала на визитеров, и по всей видимости, пыталась вообразить себя последней женщиной на земле.
   - Черт возьми! - только и смог сказать ее отец на все это.
   Роберт остановился и поспешил отвести глаза, успев подметить, что не такая уж она худышка, какой кажется, и что ее кожа успела приобрести красивый золотистый оттенок, а волосы совсем выгорели.
   - Я пойду пройдусь, - успокоил он Льюиса, поворачиваясь к ней спиной.
   - А я принесу какое-нибудь покрывало и разбужу ее. Черт знает, что такое!
   Ему было неловко перед Робертом за подобный торжественный прием.
   Одевшись, Кейт спустилась вниз, чтобы поздороваться, и заметно покраснела под загаром.
   - Я прошу прощения... - сказала она вместо приветствия и виновато посмотрела на него исподлобья. - Я не ожидала увидеть вас так скоро.
   - Ты бы ожидала, если бы потрудилась включить свой проклятый мобильный! - проворчал недовольный Льюис, метая на нее грозные взгляды. - Не понимаю, зачем он тебе вообще нужен, если ты его постоянно отключаешь?
   Но его сердитый тон только ее подзадорил, заставив забыть о смущении.
   - Думаю, мы сумеем испортить вам отдых, - проговорила она с самой милой улыбкой, по-мужски пожимая Роберту руку. - Вы здесь будете, как между двух огней.
   И вот он нечаянно услышал, откуда она подцепила это дурацкое выражение. Причина ее настойчивого нежелания включать телефон оказалась весьма тривиальна.
   - Навязчивый поклонник, - пояснил Льюис в приливе откровенности. - Заваливает подарками, постоянно названивает, посылает сообщения. Но она уже сыта им по горло: от такого внимания кому угодно станет не по себе. Я подозреваю, что она и сюда-то сбежала благодаря его стараниям. Но боюсь даже спрашивать - как только она о нем слышит, так ее трясти начинает. Злится при одном упоминании его имени. Он так активно не давал ей прохода, что она его возненавидела.
   И начал разглагольствовать дальше:
   - Слава богу, девочка с головой, и я доволен, что она совсем не поддалась пагубному влиянию извне. Понимаешь, о чем я говорю? Они сейчас молодые, да ранние...(Какими, впрочем, и мы с тобой были). А Кейт не такая. Мать ее держала в ежовых рукавицах, и вижу, что строгое воспитание пошло на пользу. Она, в сущности, еще совсем ребенок, и уж лучше так, чем повзрослеть раньше, как я, к примеру. И не нужны ей сейчас эти романтические глупости - пусть лучше думает об учебе. Все-таки хлопотно иметь хорошенькую дочку, нужен глаз да глаз, а то эти сволочи только и норовят слопать, как конфетку.
   Вообще-то все шло хорошо: никто никому не мешал, каждый занимался тем, чем хотел, живя словно сам по себе в затворничестве. Идиллию портили только два незначительных момента: во-первых то, что за продуктами приходилось ездить за несколько километров от дома в богом забытый городишко. Но так как Кейт заняла позиции первой, она стала их проводником и главнокомандующим по ориентированию на местности. С заправкой дело обстояло точно так же: если забывали залить бензин, приходилось бросать машину на полпути, и тащиться с канистрами на заправку пешком. С пустыми канистрами еще куда ни шло, но вот с полными прогулка была не из приятных... Во-вторых, Льюис имел дурную привычку бегать по берегу и орать, чтобы Кейт не заплывала далеко - плавала она не ахти как, а если брала книжку и садилась в лодку, ему непременно казалось, что она заснет, а лодка таинственным образом перевернется посередине озера. Там было достаточно глубоко, чтобы без проблем утонуть.
   На другой стороне, к счастью, не близко, располагалась туристическая база: можно было различить свет их костров, а вечером среди черного массива леса поблескивали огни в окнах домов. Частенько туристы курсировали на лодках и заговаривали с Кейт, что очень раздражало ее отца. Один вихрастый парень так и повадился в одно и то же время совершать моцион по воде, именно тогда, когда Кейт чаще всего можно было застать в лодке с книгой, по которой она якобы готовилась к пересдаче проваленного зачета по немецкому.
   - Может, скоро к нам приплывет весь их бойскаутский лагерь? Не нравится мне этот недоросль, - заметил недовольно Льюис в один из дней, не сдержавшись. - И еще я думаю, что у них обоих может развиться морская болезнь.
   Льюис сказал и отошел к своим удочкам. Он все время пытался на них что-то поймать, и иногда его попытки заканчивались успешно. Роберт сидел в складном кресле, нацепив темные очки, и тоже исподтишка наблюдал за парочкой, качающейся на сверкающей синей глади уже второй час. По выражению их лиц он пытался угадать разговор, и это его развлекало. Наверное, вихрастый спортсмен уже осведомился, с кем она отдыхает, и она ответила, что с отцом и его другом. Вон они, два "сорокалетних дурака", сидят на берегу, греют на солнышке старые кости. Для этих двоих и он, и Льюис вышли в тираж, не представляли ни малейшего интереса.
   - Папа, Ривер пригласил меня сегодня вечером на тот берег... - сказала она, подплывая к ним спустя некоторое время, и запыхавшись от гребли.
   Льюис тщетно пытался приучить ее называть себя Льюисом, чтобы легче было вводить в заблуждение окружающих. Но она то ли забывала, то ли специально звала его папой, чтобы лишний раз подпустить шпильку.
   - Так-так, - сразу же начал он с недовольным видом, - так, значит, мы учим немецкий! Вы с ним что, по-немецки, может быть, говорите? Ты, может быть, практикуешься?
   - Между прочим, у меня каникулы, - заявила она резким тоном, вскинув брови и всем своим видом давая понять, что его претензии неуместны. Прыгнув в воду, она начала вытаскивать лодку на берег.
   - Ты мне всю рыбу распугала!
   - Подумаешь, какая важность! Ты можешь купить эту рыбу в магазине, а не торчать с удочкой на самом солнцепеке целый день.
   - И что это за имя такое, Ривер? - не унимался ее отец. - Он что, хиппи, что ли?
   - А чем тебе не нравится его имя? - вскинулась она. - Зачем нужно всегда все портить, я не пойму? Мне уже девятнадцать! Уж не хочешь ли ты водить меня на поводке?
   Между ними возникла короткая, но ожесточенная перепалка, в которую Роберт нипочем не хотел быть втянутым. Но Льюис просто считал своим долгом призвать его в свидетели.
   - Ты слышал? Нет, ты слышал, как она разговаривает? - обратился он к Роберту, нервно вертя катушку спиннинга.
   И ей:
   - Этому, что ли, вас в университете учат?
   - Разве я не права? Разве я не могу поступать так, как считаю нужным, в девятнадцать лет? - закричала она, и развернулась к Роберту.
   Он предпочел молчать.
   - Позволь напомнить, ты был всего на год старше, когда я родилась! - выдвинула она наиболее веский аргумент.
   - Ах, вот что ты хочешь? Вот, чего тебе не хватает! - защищался он. - Я был дураком, глупым неопытным мальчишкой! И хватит мне постоянно об этом говорить по поводу и без повода!
   - Знаешь что? Я просто сейчас соберусь и уеду, - заявила она с угрозой. - И проведу лето без тебя и твоих криков!
   - Вот прекрасно! Вот замечательно! - окрысился он.
   - Я здесь жила одна и делала, что хотела...
   - Да, я видел, что ты делала: загорала голая, а они все плавали взад-вперед.... И хорошо, если просто плавали!
   - К твоему сведению, с озера ничего не видно! Не видно того места, где я загорала!
   - Уверен, что в бинокль видно очень хорошо все места, и твои в том числе! - парировал Льюис, оставшийся довольным своей ироничностью. - Они могли запросто переплыть озеро и войти в дом - ты все двери оставляла открытыми.
   Она задохнулась от возмущения.
   - Да что ты вообще хочешь сказать? Что я здесь бордель устроила?
   - Не знаю, - буркнул он себе под нос, поняв, что сболтнул лишнее.
   Она даже и говорить дальше не стала, развернулась и побежала в дом.
   - Ну и ну! - сердито заворчал Льюис, сконфуженный происшедшим в присутствии его друга. - Неудивительно, что она не может ужиться с матерью! Той тоже палец в рот не клади...
   Роберт имел все основания заметить, что на конкурсе болтунов Льюис мог бы получить гран-при, но из тактичности промолчал, и правильно сделал. Льюис покачал головой, а потом признался:
   - Я, конечно, тоже хорош. И не совсем прав. Она ведь действительно уже не малышка Кейт... Пойду, поговорю с ней, а то и вправду уедет - где я ее потом буду искать? Здесь все-таки она у меня на глазах.
   Он всегда сначала кричал, доказывал, шумел, а потом раскаивался и даже мог признаться, что не прав - а ведь это огромное достоинство, если человек способен признать свои ошибки. И Кейт отличалась его же вспыльчивостью и его отходчивостью. Поэтому примирение состоялось, и она не уехала - Льюис застал ее за сборами дорожной сумки и уговорил остаться. Роберт боялся помешать их разговору, а потому не пошел в дом и перебрался в тень, чтобы не обгореть. У него была очень белая кожа, склонная к быстрым ожогам, что казалось нехарактерным для такого жгучего брюнета.
   С той поры о Ривере никто больше не слышал, а она как-то призналась, что он ей самой не очень нравился.
   - Так зачем же ты устроила скандал? - изумился Льюис.
   - Не я устроила, а ты. Я просто отстаивала свою независимость.
   На заднем дворе раз в неделю, вечером, Льюис разводил костер и сжигал мусор. Она частенько бродила вокруг, думая невесть о чем, а отец напрасно кричал, чтобы она отошла, иначе прокоптится дымом. О чем она могла так мрачно и напряженно размышлять, глядя в самый центр пламени? Роберт видел всегда одно и то же выражение на ее лице, являясь, чтобы затушить костер и сообщить ей, что они ложатся спать. Это означало только одно: если ей вздумается лечь позже всех, не нужно громко хлопать дверьми, но надо не забыть их за собой запереть. Он спал очень чутко, и всегда просыпался, когда она поднималась вверх по лестнице на цыпочках, чтобы не шуметь. Половицы предательски поскрипывали под ее ногами, и он невольно становился свидетелем ее возвращений в середине ночи, а то и совсем под утро, когда начинало светать. Электронные часы на подоконнике фиксировали время ее появления. Что она делала, оставаясь наедине с собой? Плавала тайком на другой берег? Просто читала, или вообще сидела в полной темноте в наушниках, раскачиваясь под музыку? Однажды ему показалось, что его разбудило постукивание входной двери, и Роберт поднялся, чтобы запереть замок. Наверное, Кейт забыла сделать это по рассеянности. Он спустился вниз, не зажигая света, и закрыл дверь, которая действительно раскачивалась от сквозняка, издавая тихое сухое постукивание. Роберт обладал превосходным слухом. Он и музыку для прослушивания выбирал крайне придирчиво, потому что она была для него сильнейшим раздражителем. Поднимаясь в свою комнату, он в темноте налетел на Кейт, спускавшуюся по лестнице. Она перепугалась, решив, что кто-то чужой забрался в дом, и едва не подняла крик.
   - Это я, я, - сказал он, успокаивая ее. - Ты забыла запереть дверь.
   - Да, я только что легла, а потом вспомнила, и пошла закрыть... А ты почему не спишь?
   Он не признался в действительной причине.
   На верхнем этаже было две спальни, одну из которых сразу же после приезда заняла Кейт, а вторую Льюис великодушно пожертвовал Роберту, как гостю. Но на деле в самом выгодном положении оказался он, поскольку мог выбирать - заснуть ему на диване в гостиной, (или столовой по совместительству - единственно большой комнате внизу), или же спать на застекленной веранде, представлявшей площадь чуть меньше спальни. Были еще небольшой предбанник - коридором его вряд ли можно было окрестить ввиду недостатка места, маленькая аккуратная кухонька и две крошечные комнатушки "удобств". Купив этот старый, но добротный дом Льюис тут же снарядил строителей, завершивших ремонт, напоминавший "Блицкриг" по рекордно коротким срокам. Угнетало лишь то, что эти льюисовские владения находятся далеко от шумного мегаполиса. Можно было сдать дом каким-нибудь старикам-пенсионерам, которые согласились бы на полное уединение и покой, уберегая владения от непрошенных вторжений и диверсий.
   Предвидя ностальгию по благам цивилизации, дальновидный Льюис прихватил некоторые из них с собой, запихнув в багажник заботливо упакованные коробки. Они вмещали гриль, электронный будильник, маленький телевизор и приемник, сразу же занявший место на холодильнике: его включили один раз, и с тех пор он вещал, не переставая - вертели только ручку настройки в поисках нужных радиостанций. Вечерами, хоть на один часок, но все обитатели дома собирались вместе в столовой-гостиной не для совместной трапезы, а будто бы для исполнения некоего важного ритуала. Кейт могла забраться в плетеное кресло, поджав ноги по-турецки, и читать, не обращая ни малейшего внимания на то, что творилось вокруг: по ее реакции было сразу видно, насколько ей интересна книга. Если она зачитывалась, вряд ли можно было надеяться, что катастрофа вселенского масштаба пройдет замеченной. Книг она привезла целую кучу, а одежды всего одну небольшую дорожную сумку-рюкзак, цеплявшуюся на спину в походных условиях. Если произведение ее не увлекало, она часто поднимала голову и принималась наблюдать за своими со-домниками. Потом присоединялась к ним. Подходила, садилась и подпирала голову кулаками, наблюдая за их партией в шашки, или картежным побоищем. Сжалившись над ней, они вовлекали ее в происходящее, начиная играть в слова и записывая их в тщательно разлинованной тетрадке, или в бу-ри-мэ, очень веселясь над удачным каламбуром. А каламбуров набиралось предостаточно. Но как бы Кейт ни старалась, ей не удавалось подыскать большее количество слов, чем у Роберта, и этот факт вдохновлял ее на все новые и новые отчаянные попытки. Хуже всего обстояло дело с составлением слов из одного заданного.
   - Это из-за того, что мы играем на время, - каждый раз повторяла она, хмурясь.
   - Правила есть правила, - подзадоривал ее Льюис, которому доставляли удовольствие проигрыши злючки Кейт. - Да-а-а, это тебе не стишки кропать!
   По части бу-ри-мэ ей не было равных: она могла написать нечто, над чем еще долго смеялись последующие дни.
   Если бы на месте Кейт оказалась любая другая девушка - разве воспринимались бы девятнадцать лет разницы, как непреодолимая преграда? Все-таки девятнадцать - не тридцать, не так принципиально. Просто она была дочерью Льюиса, табу, святая святых. А Роберт был молод. Ему было не "уже" тридцать девять, а "всего" тридцать девять, и есть существенное различие между двумя этими определениями. И когда она подходила, садилась рядом на траву и, задрав голову, указывала на облака, он мог спорить с ней, на что похоже одно, или другое. Он видел их так же, как видела она.
   - Правда, напоминает верблюда?
   Она тыкала пальцем в воображаемые части тела, поясняя:
   - Вот - голова. А вот горб... Правда?
   Но "горб" начинал быстро расплываться, уносимый порывами сильного ветра, немилосердно треплющего их волосы.
   - А то, золотистое...
   Она вертела головой и так, и эдак, а потом пожаловалась, растягивая слова, как раздасадованный ребенок:
   - Ну, не знаю, не похоже ни на что!
   - На кляксу, - подсказал он, улыбнувшись ее недогадливости. - Просто на большую бесформенную кляксу.
   Она рассмеялась его находчивости, энергичным кивком выказывая свое полное согласие, и повторила:
   - На большую бесформенную кляксу!
   И скоро, сами того не желая, они накликали не облака, а тучи: начался дождь, который не прекращался целый день. Из-за него все вокруг приобрело серый скучный оттенок. В комнатах царил полумрак, вода озера как будто потемнела, а трава на берегу утратила свою яркость, как осенью.
   - Надеюсь, это не начало сезона дождей, - пошутил Льюис, вертя ручку настройки приемника. - В противном случае нам придется отплыть.
   И продолжал полусердито, полушутливо, не встретив отклика ни с чьей стороны:
   - Это вы, вы виноваты! Сидели целыми днями, и выискивали там всяких слоников, всякие замки воздушные...
   На сей раз Роберт неопределенно хмыкнул для того только, чтобы показать, что вроде принимает участие в разговоре. Она тоже подала голос из кресла в соседней комнате:
   - Мы не похожи на шаманов, что бы ты ни говорил!
   - Не похожи? Посмотри-ка на Роберта повнимательнее - разве у него обычное лицо? Разве у обычных людей такие глаза?
   И обратился к нему:
   - Ты помнишь, что говорил наш преподаватель по истории? Что у тебя глаза мудреца, Будды. Кейт, разве ты видела еще у кого-нибудь такие глаза?
   - Нет, - ответила она с раздражением, потому что он мешал ей читать.
   - Оставь в покое ее, и мои глаза, - попросил Роберт очень спокойно, глядя в омываемое дождем окно.
   Унять Льюиса было невозможно, если он сам того не хотел: последнее слово всегда должно было остаться за ним, даже несмотря на то, что все делалось вопреки этому его слову. Главное, чтобы никто его не переговорил. Да никто и не пытался.
   В доме, благодаря дождю, понизилась температура, и стало прохладно: закрыли все окна, двери, чтобы избежать сквозняков, разожгли камин, достали теплые вещи, и конечно! у нее оказался всего лишь один сомнительно надежный свитер. Льюис одолжил ей свой - тот самый, подаренный Элизой ему на Рождество. Кейт смотрелась в нем поистине монументально, как вождь восставшего мексиканского племени, облаченный в широкое просторное пончо. Она много раз закатала рукава, но они все равно сползали, решая проблему перчаток.
   - Да, принарядилась я, - заметила она, взглянув на свое отражение в стеклах на дверях. - Настоящее чучело...
   И так, переходя от одной отражающей поверхности к другой, и с удивлением любуясь собой в каждой из них, недоумевала вслух:
   - Ой, кто это? Ой, что это?
   - Ты очень непрактична, тебе известно? Вместо того чтобы набирать книги, ты могла бы взять побольше вещей! В конце концов, ты ведь не мальчишка! - пожурил ее отец довольно добродушно, окидывая одним цепким взглядом.
   Он остался доволен: свитер хоть и был больше на несколько размеров, очень ей шел. Роберт не мог не отметить того же, но вслух не выразил одобрения.
   - А помнишь, как ты каталась на коньках и разбила себе губу?
   Она взглянула на него недоверчиво и исподлобья. Ей было лет шесть, когда он, Льюис и ее мать повели девочку на каток: она довольно уверенно стояла на коньках. Но только один Роберт видел, как тонкие ножки зацепились одна за другую, и Кейт споткнулась и упала, а на нее налетел еще один ребенок, а за ним еще один, так что скоро на льду образовалась "куча мала", основанием которой стала Кейт. Льюис с женой в тот момент стояли поодаль, тихо и яростно выясняя отношения, и не сразу поняли, что случилось. Ему было двадцать пять, или двадцать шесть - очень худой и очень молодой: он выскочил на лед, поставил Кейт на ноги и увидел, что у нее разбита губа. Сама она вряд ли это почувствовала - ее больше привлекало темное вечернее небо, сплошь усыпанное звездами, которые она разглядывала, задрав голову. Он держал ее на руках и промокал ей губу своим носовым платком.
   - Своим носовым платком! - возмущалась жена Льюиса. - Ты это видел? Своим носовым платком!
   В ее глазах это было не просто преступлением, но святотатством. Непонятно, что поразило ее больше - то, что у Роберта оказался свой, а не чужой носовой платок, или то, что платок был носовой, а следовательно, предназначался для единоличного пользования. И никакого значения не имело, что злополучный платок был абсолютно свежим, чистым и выглаженным! Так или иначе, жена Льюиса оказалась на грани истерики.
   - Я помню лед, и помню черное небо... и еще, как возмущалась мама, - Кейт наморщила лоб, - вот только слов не припомню.
   - Да уж, это к лучшему, - промычал Льюис из другого конца комнаты, ковыряя зубочисткой в зубах.
   Он не считал, что для этого должен уходить в ванную, или куда еще.
   Ночью Роберт проснулся оттого, что в соседней спальне тихо захлопнулась дверь.
   - Ты не спишь? - шепнула она, постояв несколько секунд на пороге в нерешительности. - Можно зайти?
   Он позволил, обескураженный таким поздним визитом.
   - Я замерзла. В моей комнате ужасные сквозняки...
   На ней был отцовский свитер и темные потертые джинсы. Он лег в постель одетым.
   - Можно, я немного погреюсь? Не могу заснуть в таком ужасном холоде.
   Слово "ужасно" было ее самым любимым прилагательным, судя по частоте употребления. Она устроилась рядом с Робертом, быстро скользнув под одеяло, и обняла его одной рукой за шею, как обнимают напуганные дети.
   - Знаешь, я вспомнила, что говорила мама, - пробормотала она еле слышно, уткнувшись лицом в его плечо.
   Кейт и правда дрожала, и ее дрожь начала сообщаться ему. Он даже и не понял, о чем она говорит.
   - Она повторяла "носовой платок", "носовой платок"... А тебя я в тот момент совсем не помню. Но ты был другим, правда? Совсем другим?
   Он не знал, что она подразумевает под этим определением, и не ответил, смущенный ее столь близким соседством. Она вытянула ноги вдоль его ног, прижимаясь еще сильнее, словно ища защиты, и вздохнула. "А что, если она и вправду плавала на тот берег к этому Риверу?" - вдруг мелькнула у него отчетливая мысль среди множества других безотчетных и отрывистых, рассыпавшихся разноцветной мозаикой. От нее пахло теми самыми духами, какими пахло всегда, колышущиеся волны настигали прежде ее появления. Этот запах ему прежде нравился, но теперь стал наркотиком, и действовал, как наркотик. Или так действовало недопустимая близость ее тела, которое он обнимал одной рукой за талию, поддерживая, и почти не чувствуя его телесности и веса. Она поставила его в дурацкое положение специально или неосознанно, и он не знал, как должен себя вести по ее мнению: она была дочерью Льюиса, он не смел даже допускать тех мыслей, которые устроили в его голове свистопляску. Он не мог к ней прикоснуться, не мог ее желать, но его тело уже не подчинялось доводам разума. Это стало борьбой с самим собой. Должен ли он быть мужчиной, или должен быть другом ее отца? Во рту пересохло, внизу в позвоночнике появился знакомый холодок, и ему прекрасно было известно, о чем свидетельствуют эти приметы. Он осторожно взглянул на ее лицо, и конечно, мог бы ее поцеловать, но она уже заснула. Ему жалко было ее будить.
   На следующий день небо прояснилось и выглянуло солнце, отогревая землю заново.
   - Да, ночью было холодно, - сказал Льюис, поджаривая тосты. - Ты не замерзла?
   Она еще ни разу не посмотрела на Роберта, избегая его взгляда, и при этих словах отца резко покраснела под загаром.
   - У нас снова заканчиваются продукты. Давай, Кейт, собирайся, поедем в город, - продолжал Льюис.
   - Я сегодня уезжаю, - вдруг заявила она совершенно спокойно, и обернулась к отцу.
   - Вот тебе раз!
   Он поспешно вытер руки полотенцем, подходя к ней.
   - С чего бы?
   У Роберта сильно забилось сердце и неприятно засосало под ложечкой.
   - Просто сегодня позвонила девочка, и предложила пожить с ней на даче. Ее родители тоже уехали отдыхать. Она моя очень хорошая подруга, ее зовут Дорис, мы с ней вместе учимся...
   Она врала, конечно, врала, но так вдохновенно, что сама, казалось, поверила в подругу Дорис.
   - Так как же она умудрилась до тебя дозвониться? - спросил Льюис с искренним изумлением. - У тебя же мобильный всегда отключен!
   - Нет, не всегда, - заупрямилась она. - У тебя сгорят тосты. Я уже чувствую запах.
   Он отошел, но говорить не перестал:
   - А может быть, это какой-нибудь друг, а не подруга? С чего ты так срываешься, не понимаю? Что-то случилось?
   Она вдруг исподлобья посмотрела на Роберта, посмотрела виновато, и отвела глаза.
   - Нет, все в порядке. Просто у меня изменились планы. К тому же вам без меня будет лучше, свободнее.
   - Да мы без тебя от скуки умрем! - возразил Льюис совершенно справедливо, очень огорченный ее решением. - Может, ты опять изменишь планы, и останешься?
   - Нет, не останусь. Не могу.
   Роберт понимал, что ее отъезд связан с событиями ночи, и хотел понять, в чем именно дело, но Льюис не предоставил им никакой возможности остаться вдвоем; да и она не отходила от отца ни на шаг, словно боялась объяснения.
   - До свидания, папочка! - сказала она на прощание, расцеловывая его в обе щеки. - Мы с тобой обязательно созвонимся. Я приеду пожить у тебя в городе, хорошо? Дай Роберту номер моего мобильного, если он захочет.
   - Сама дай, - ответил Льюис, и взглянул на стоявшего чуть поодаль Роберта.
   Она нацарапала на оборотной стороне отцовской визитки номер, и протянула его Роберту, а потом поцеловала его в щеку.
   - До свидания, Роберт.
   Что-то было в ее взгляде, совсем отличное от всего предыдущего, и что-то новое в движении губ.
   - Осиротели мы с тобой, - сказал ему Льюис, кладя руку ему на плечо и глядя вслед удалявшемуся автомобилю. - Ну да ничего, ничего... Переживем.
   Но говорил он с такой траурной интонацией, словно пережить и не надеялся. Через несколько дней приехала Элиза, закончившая дела в городе. Она показалась им обоим до неприличия белой.
   В городе ему скучать не приходилось, все время были какие-нибудь дела, требующие его участия и пристального внимания. Но вот себе он этого внимания не уделял совсем. Элиза уже оставила все безуспешные попытки облагообразить его, и придать его одежде хотя бы подобие респектабельности. Ему было совершенно все равно.
   - Льюис, ну скажи хоть ты ему! Меня уже мутит от одних и тех же джинсов и кроссовок пятидесятого размера! Скажи ему, что пальто куда лучше этой короткой страшной куртки двадцатилетней давности! А эти его свитера? А свои ботинки он скоро будет перевязывать бечевкой, чтобы "не просили каши"...
   - Элиза, прекрати, - пытался он ее урезонить, но она не слушала, продолжая жаловаться Льюису:
   - Взять его черный свитер! Он уже заштопан, протерт до дыр! Я пару раз выкидывала его в мусорку, но он его оба раза оттуда выуживал! Сил моих больше нет! Он, наверное, думает, что если женат на мне так долго, значит, меня совершенно не интересует, как он выглядит! Мне уже стыдно ходить с ним по улице!
   - Что? Со мной разве стыдно ходить по улице? - встрепенулся Роберт, спрашивая у Льюиса.
   Впервые за двадцать лет он не остался глух к ее словам, и не стал снисходительно ухмыляться. От неожиданности она потеряла дар речи, и только руками всплеснула.
   - Знаешь, я бы на твоем месте сделал так, как она хочет. Тем более, если тебе все равно, а ей приятно. Доверься ее вкусу, она в таких вещах здорово смыслит, куда лучше нас с тобой, вместе взятых. И длинное пальто тебе действительно очень пойдет. Я прямо вижу!
   - Господи, да я не верю своему счастью! Неужели я, наконец, выкину все эти бесформенные растянутые свитеры и треники, и не буду больше латать дыры на локтях и коленках на вещах столетней давности, с которыми этот Гобсек не может расстаться?
   Он позволил Элизе полностью переодеть себя в ближайшие же дни, не без боли в сердце отказавшись от привычных вещей. Но результат превзошел все ожидания. Льюис, увидев его в пальто с наступлением холодных осенних дней, состроил многозначительную мину.
   - К тебе теперь и подойти боишься: из палаты министров, ни дать, ни взять!
   Новые джинсы и джемперы сидели на нем безукоризненно, словно были изготовлены специально на заказ. Он видел в зеркале не пожилого мальчишку, как прежде, а зрелого мужчину, на которого заглядывались женщины, находя его "интересным". Элиза радовалась, празднуя победу.
   - Когда-то лет десять назад я говорила с женой Льюиса на эту тему. Знаешь, что она сказала? "Для кого одевать мужчину? Для чужой бабы?" Не понимаю, как можно все время ревновать, отравляя жизнь себе и окружающим?
   Лето кончилось.
   Номер телефона Кейт всегда был у него под рукой, и он вынимал визитку, смотрел на цифры, написанные четким устоявшимся почерком, радуясь тому, что может позвонить в любой момент. Это очень напоминало "вкусняшку" под подушкой у ребенка, которую он бережет и не ест, зная, что она будет там лежать столько, на сколько у него хватит терпения растянуть удовольствие. Роберт хотел позвонить, но не имел ни малейшего представления, о чем они будут разговаривать, а потому просто смотрел на цифры и сам себе обещал связаться с ней позже. Это "позже" длилось в результате целых два месяца, в течение которых он ходил вокруг кусочка картонки, как кот вокруг сливок, боясь получить хорошую затрещину за свою инициативу. Ее виноватый взгляд и поспешное бегство не выходили у него из головы. Можно сказать, что два месяца он прожил в предвкушении звонка, но в какой-то миг желание стало непреодолимо: он позвонил, и случилось то, чего он совсем не предусматривал - вежливый неживой голос весьма категорично сообщил, что "аппарат абонента выключен, или находится вне зоны действия сети". Как он мог забыть про ее привычку отключать телефон? Он был не просто разочарован или расстроен - он был раздавлен неудачей, и всполошился, как птица у разоренного гнезда. Новости пришли оттуда, откуда он совсем не ожидал их получить.
   - Я сегодня видела Кейт здесь, в городе. Она приезжала к Льюису со своим молодым человеком.
   - С молодым человеком? - переспросил он.
   - Да. Она не хочет возвращаться в университет, сказала, что закончит его заочно. Они нашли себе квартиру где-то здесь, чтобы быть поближе к отцу. Кстати, она передала тебе привет.
   Элиза обладала хорошей, или не очень хорошей привычкой выкладывать сразу всю информацию.
   - А ее молодой человек что из себя представляет? Ты его видела?
   - Он сидел в машине. Я могла посмотреть лишь мельком, и, по-моему, он ничего... Симпатичный...
   Судя по тому, как неуверенно она это произнесла, Роберт сделал вывод, что жена боится задеть его самолюбие, а молодой человек действительно хорош собой. Льюис, говорун Льюис упорно молчал, обходя стороной любые разговоры о Кейт и повторяя, что у нее "все нормально". Слово "нормально" он давно выкинул из своего лексикона, считая его недопустимым, а теперь снова извлек на свет, подчеркивая им безнадежность и неопределенность ситуации. Нужно было Роберту сразу понять, что его друг пребывает в долгосрочном состоянии бешенства, иначе бы давно все выложил напрямик. Однако он Льюиса на сей раз не пощадил:
   - Твоя Кейт замуж собралась?
   - Замуж? Надрать бы ей задницу как следует, вот что! Пигалица, которая вдруг забрала себе в голову, что она взрослая!
   И тут Льюис, которому уже нечего было скрывать, излил весь свой благородный гнев, не стесняясь в выражениях:
   - Вместо того чтобы думать об учебе и дипломе, она связалась с этим фотографом, с мальчишкой! Видите ли, это все вполне естественно, что в свои годы она будет жить вместе с ним! И ля-ля-ля! Он талантлив, он работает в модельном агентстве, а стало быть, сделает ее звездой! Да она просто спятила! Я сначала всерьез забеспокоился, уж не стала ли она наркоманкой - так ее разговоры напоминали бред... Но слава богу, вроде бы здесь все в порядке... А ее матери вообще наплевать! Я пытался с ней поговорить, а она сказала, что ничего нет страшного, что у Кейт своя жизнь, и нужно оставить ее в покое! Что она должна понаделать собственных ошибок и перебеситься, чтобы в дальнейшем стать мудрее и накопить жизненный опыт! Нет, ты только подумай, что эта дура несет! Ей просто хочется побыстрее избавиться от забот. Все, что сейчас происходит - результат дурного воспитания, и я, конечно, тоже виноват во всем...
   На момент разговора Роберт уже в достаточной степени владел собой, избавившись от оцепенения, которое на него внезапно нашло после известия от жены. Он опять мог трезво рассуждать и носить непроницаемую маску самодостаточного человека, которого проблемы Льюиса не касаются. Но почему было так больно? Почему он тщетно пытался справиться с болью, выпихнуть ее из сердца, где она неожиданно для него застряла?
   - Я, пожалуй, немного выпью на ночь. А то вряд ли смогу заснуть, - сказал он Элизе, почувствовавшей его беспокойство. - Очень болит голова. Наверное, завтра погода изменится.
   - Так прими лучше анальгетики.
   Вместо анальгетиков он принял изрядную порцию виски, и когда лег в постель был уверен, что жена уже спит. Откинувшись назад, он смотрел в темноту над собой широко раскрытыми глазами, не в силах забыть обо всем услышанном.
   - Чем ты так расстроен, Роберт? - вдруг спросила Элиза, не поворачиваясь к нему. - Ты несколько дней сам не свой. Что с тобой происходит? Знаешь, меня тревожит, что ты перестал со мной разговаривать.
   Его это и самого очень тревожило. За долгие годы совместного проживания они успели слишком хорошо друг друга узнать.
   - Разве я с тобой не разговариваю?
   - Да, разговариваешь, но все время как будто о другом, не о том, о чем думаешь. Мне становится страшно.
   - Тебе нечего бояться, Элиза. Просто я становлюсь старше - вот и все... Я меняюсь, и тебя не должно это пугать. Обещаю, что все будет хорошо.
   Он успокаивал ее, а сам смотрел в пустоту, пытаясь хоть что-то разглядеть.
   Кейт нисколько не изменилась: даже загар еще не успел сойти с лица, и волосы оставались белокурыми от летнего солнца. Ему было неприятно, что сердце заколотилось при одном взгляде, а она только улыбнулась, потянувшись к нему для приветствия, чтобы поцеловать в щеку.
   - Дядя Роберт! Я так соскучилась! Элиза передала мой привет, рассказала, как мы с ней случайно встретились?
   Ему стало не по себе оттого, что снова к его имени возвратилась приставка "дядя", и он пытался отыскать в ее глазах то странное выражение, какое промелькнуло в миг их расставания на озере. Но она словно специально этого не замечала.
   - Джаред, познакомься: это дядя Роберт, друг моего отца. А это Джаред, - безмятежно представила она их друг другу, повиснув у него на руке и умолчав о том, кем является мальчик, подошедший к ним.
   О существовании ее приятеля он вообще позабыл. Джаред не понравился ему с первого взгляда, иначе и быть не могло: он действительно был красив - темноволосый, с огромными голубыми глазами. Неудивительно, что он ее очаровал. А еще он был очень молод и выглядел школьником подстать ей, и вместе они и вправду рисковали прогулять не один урок, смотрясь в тандеме куда, как эффектно. Учитывая все это, он не мог Роберту понравиться. Он ненавидел самого себя за эту неприязнь, но ничего не мог изменить. А потому притворился, что рад знакомству, и пожал ему руку.
   - Кейт много о вас рассказывала, - сказал ему этот мальчишка.
   - Вот как? Надеюсь, что-то хорошее?
   Он почувствовал себя оскорбленным: как она могла говорить о нем со своим любовником? У него слегка закружилась голова от волнения. Нужно было уйти сейчас же, пока он не успел сам понять, в чем дело, в чем причина его раздражения. Пока он не дал своему поведению справедливого объяснения.
   - Джаред неплохой парень, - быстро шепнул ему Льюис, принеся коктейли. - Это все она... Ей учиться надоело!
   Роберт плохо соображал, что он ему говорил. Он наблюдал за державшейся за руки парочкой, и хотел знать, чему они улыбаются, о чем шушукаются. Его это сильно раздражало, потому что казалось, будто именно им с Льюисом они так весело перемывают кости. Он даже не удосужился спросить, что его друг намешал в коктейль, а просто взял и одним махом проглотил, лишь потом почувствовав во рту отвратительную горечь и огонь, прокатившийся по горлу и вливающийся в кровь. Он и забыл, что Льюис совсем не умел готовить коктейли, и считал своим священным долгом состряпать просто крепкую бурду, вкуса которой никто разбирать уже не станет.
   - Что, хорошо дерет, а? - спросил он, с удовольствием разглядывая перекосившееся лицо Роберта. - Мне сейчас как раз не мешало бы напиться и закатить хорошенький скандал. Пьяному мне это сойдет с рук, я уверен.
   - Так притворись пьяным...
   У Роберта продолжало жечь во рту, и даже на глаза навернулись слезы: доза была лошадиной.
   - Не могу притвориться. Если не напьюсь - не смогу устроить настоящего хорошенького скандала.
   Роберту не дано было понять, каким образом слово "хорошенький" подходит к "скандалу", но он не стал выяснять.
   - Ну, теперь никто из нас не может сесть за руль, - сообщил Льюис со злорадством, как будто ему только этого и надо было. Он хотел опоить Джареда, чтобы всласть насладиться его растерзанным, плачевным видом.
   - Почему же? Я трезвая, - возразила Кейт с торжествующей улыбкой.
   Роберт мог бы смотреть на нее вечность, но отпускал ровно столько взглядов, сколько было положено по законам приличия для скромного друга семьи.
   - Значит, тебе придется сегодня быть возницей, - констатировал уже совсем не трезвый Льюис, который прекрасно управлял телом, но не мог справиться с постоянной сменой настроения.
   Ему было на руку, что дочь удалится вместе с Робертом, оставив их наедине с подвыпившим Джаредом, у которого можно будет постараться выпытать интересующую информацию. Но Роберт быстро это понял, и отчаянно не желал предоставить Льюису столь выгодное положение: ему непременно хотелось хоть кому-нибудь в чем-нибудь досадить, частично отомстив за боль, которую все время приходилось терпеть, не подавая вида.
   - Не стоит обременять Кейт. Я возьму такси и прекрасно доберусь до дома. А может, и пешком пройдусь. Погода сегодня хорошая.
   Было действительно очень тепло, как будто лето решило вернуться и побороться за свои права. Солнце светило вовсю. Это чертово, чертово солнце!
   - Хорошо, - улыбнулась она, следуя за Робертом. - Мы выйдем, и на улице решим, как поступить.
   Он подумал, что если она выйдет с ним на пару минут, никому от этого плохо не станет. Может быть, они даже смогут поговорить, как разговаривали прежде, и как невозможно было разговаривать в присутствии Джареда. Хотя какая теперь разница? Какая разница, что она скажет, да и скажет ли вообще?
   - Ну что? - спросила она, как только они очутились на тротуаре у подъезда, миновав прохладную лестницу и отмахнувшись от напутственных речей обрадованного их уходом Льюиса. - Пройдемся пешком? Как ты?
   Надо же, как она снисходительно спрашивала - как взрослая! Эта девчонка действительно воображала себя взрослой и умной. Они в нерешительности остановились друг напротив друга.
   - Думаю, тебе лучше вернуться. Он специально нас отослал, чтобы поговорить с твоим приятелем.
   - Я так и поняла, - улыбнулась она снова немного рассеянно, глядя куда-то поверх его плеча. - О нем можно не беспокоиться! Джаред не попадется ни на один крючок. Ну так как?
   Ее глаза посмотрели исподлобья.
   - Пойдем? Я тебя провожу.
   - Ты проводишь меня? - удивился он.
   Она взяла его под руку.
   - Хорошо. А потом я провожу тебя.
   - И так они ходили и друг друга провожали, пока оба не умерли. В один день... - рассмеялась Кейт.
   Очень приятно было идти с ней по улице, видя откровенно завистливые мужские взгляды, адресованные ему. Была ли она красива? Он не мог ответить на этот вопрос. Просто хорошо выглядела, а ее загар и выгоревшие светлые волосы подчеркивали необычность ее странного лица.
   - Так Элиза тебе говорила, что мы с ней встретились?
   - Да... Я звонил тебе. Но у тебя был отключен телефон.
   Он поздно спохватился: что сказано, то сказано, но не стоило такого говорить. Наверное, он был пьян, хоть и не чувствовал этого.
   - Звонил? Правда?
   Ее оживление не могло быть поддельным.
   - Когда?
   - Я просто забыл, что твой телефон всегда отключен.
   - Но если бы я знала, что ты позвонишь, я бы его обязательно включила! Я ведь включила его сразу после того, как мы попрощались тогда на озере.
   - Правда? Почему?
   Она нахмурилась.
   - Мне кажется, ты понимаешь, почему. Так зачем спрашиваешь? Если знаешь, стало быть, так и есть.
   Чтобы сократить расстояние они пошли парком.
   - Почему ты уехала? Ведь не было никакой подруги.
   - Не было, - призналась она. - Давай присядем?
   И, не дожидаясь его ответа села на скамейку. Он сел рядом: можно было бы вообще ни о чем не говорить, просто сидеть вот так, и все.
   - Помнишь ту ночь, когда я пришла к тебе погреться? Я лежала и притворялась спящей.
   Он вопросительно взглянул на нее.
   - Да, притворялась, - подтвердила она с вызовом и решимостью, глядя перед собой, - я лежала, обнимала тебя и думала, что я делаю... Мне было ужасно страшно оттого, что ты меня поцелуешь, я не знала, как должна буду себя повести, но я хотела - и это самое страшное, я хотела, чтобы ты меня поцеловал! Чтобы увидел во мне не ребенка, которому дарил игрушки и утирал сопли, а женщину. Чтобы ты понял, что я уже не ребенок! Но ты ко мне не прикоснулся. Не знаю, чего я тогда хотела больше - чтобы ты стал первым, или чтобы ты не тронул меня... так, или иначе, но мы оба прекрасно понимаем, что не можем быть вместе ни при каких обстоятельствах.
   Он был поражен ее откровениями. Но ей казалось их недостаточно, и она говорила так, словно никто и никогда ее не слушал.
   - А в результате я лишилась невинности на заднем сидении машины Джареда, и у него даже не хватило терпения быть осторожнее и сделать все, как нужно. Хотя я имею самое отдаленное представление о том, как полагается действовать мужчине в таких случаях. Но мой врач-гинеколог, к которой я обратилась за помощью, потому что у меня не останавливалось кровотечение, пришла в ужас. Она решила, что меня изнасиловали.
   Кейт криво усмехнулась.
   - Вот так. И я по-прежнему ничего не могу испытать. Ни-че-го. Надо было бы бросить Джареда после такого, но я так себя жалею! Если бы ты знал, как я жалею обо всем этом! Я думаю, что если его брошу, то на кой черт я вообще позволила ему так над собой поиздеваться?
   Он встретился с ней взглядом.
   - Ты меня упрекаешь?
   - Прости. Прости, я не должна была всего этого тебе говорить, - ответила она устало, продевая свою руку под его рукой, и вздохнула, опустив голову ему на плечо. - Не знаю, что на меня нашло...Я просто ужасна, когда не в настроении.
   И вдруг, встрепенувшись, выпрямилась и пытливо заглянула ему в глаза.
   - Знаешь, я ведь ни о чем таком не думала, когда пришла к тебе! Мне действительно было холодно, и хотелось поговорить, увидеть, как ты улыбаешься... У тебя замечательная улыбка. Как будто ты за нее извиняешься, и тебе неловко... и лицо у тебя становится таким красивым и... детским...
   - Детским? - удивился он, и не мог не улыбнуться.
   У нее заблестели глаза:
   - Вот, ты улыбаешься! Я больше всего на свете люблю твою улыбку. Никто не умеет так улыбаться! Но постой... Я говорила о той ночи...
   Она нахмурилась.
   - Я правда ни о чем таком не думала, даже если это и глупо звучит. Я просто доверяла тебе. Веришь?
   - Да, верю, - ответил он, пожимая ее руку.
   - Но утром я ужасно на себя злилась и не знала, как тебе в глаза смотреть. Мне было ужасно, ужасно стыдно! Я боялась, что ты все неправильно понял. Скажи мне, что ты подумал? Только скажи честно, пожалуйста!
   - Я подумал, что ты замерзла. А потом увидел, что ты спишь, отнес тебя в твою комнату и укрыл своим одеялом, чтобы тебе было тепло.
   - Это было с моей стороны непростительной глупостью так себя вести! Но я иногда бываю настолько тупой, словно на меня затмение находит: не понимаю простых вещей. Ты ведь решил, что я все сделала специально, да? Что я испорченная девчонка!
   Она насупилась и зажала ладони между коленями, глядя в одну точку невидящим взглядом. Сейчас она и впрямь очень напоминала девчонку-школьницу, не получившую зачет по предмету.
   - Наоборот. Я решил, что ты еще ребенок.
   Ему не стоило этого говорить: но она все же выудила из него правду, и непонятно, чего ей хотелось услышать больше. И так, и иначе было бы плохо. Она уставилась на него таким взглядом, будто он ляпнул несусветную чушь, и нужно было срочно исправить положение. Поэтому он поднялся и протянул ей руку.
   - Становится прохладно. Пойдем.
   Она не стала предпринимать враждебных действий, недовольная его ответом, послушно вложила свою руку в его, и поднялась вслед за ним.
   - Странно, правда? - спросила она неожиданно, когда разговор уже был закончен по его мнению. - Странно, что это происходит.
   Он не мог позволить ей даже надеяться на наличие такой возможности.
   - Что происходит?
   Кейт остановилась перед ним, и опять он увидел ее внимательный взгляд исподлобья: она как будто научилась читать мысли.
   - Ты можешь подарить мне свою улыбку? - спросила она мрачно. - Одну только улыбку, чтобы она всегда оставалась у меня?
   Он постарался улыбнуться, чтобы вернуть ее прежнее настроение.
   - Я не знаю, как это сделать.
   - Давай не будем друг друга провожать. Просто разойдемся. Хорошо?
   Ведь она говорила не о разных направлениях их пути, она имела в виду их жизни. Он должен был что-то ответить прямо сейчас, она ожидала этого от него, но он не смог даже рта раскрыть. Перед ним стояла женщина - на том месте, где когда-то стояла девочка.
   - Пока, Роберт. Я все равно включу телефон, и буду ждать. Ничего с этим не поделать...
   Наверное, он был похож на истукана, прекрасно зная, что все мог бы отдать за эти ее слова, но не зная, что теперь делать. Она поцеловала его в щеку и пошла назад к Льюису, не обернувшись - она никогда не оборачивалась и не смотрела вслед. Как можно было влюбиться в человека, которому ты в детстве писала на колени? Как можно было влюбиться в ту, которая писала на колени тебе?
   Он снова начал курить после десяти лет воздержания. И ему даже не надо было ей звонить - через несколько дней они снова увиделись у Льюиса, и он понимал, что теперь, когда она устроилась поблизости, им придется часто встречаться. Увидев ее машину, брошенную у тротуара, с подсунутым под дворник листком штрафа за парковку в неположенном месте, он подумал, что не стоит сейчас заходить и видеть ее. Не нужно давать ей новые и новые поводы для иллюзий - ведь юности свойственно идеализировать человека, которого совсем не знаешь. Потом он покачал головой и улыбнулся, представив невпопад, сколько еще неоплаченных штрафов за неправильную парковку может лежать в бардачке. И все же пошел к Льюису, надеясь, что ничего не случится, если они просто поздороваются, оставаясь под прицелом отцовского недремлющего ока. Ему нужно было перекинуться с ним всего лишь несколькими словами, а потом тут же ехать дальше, чтобы успеть к назначенному часу забрать жену от Клары. Сегодня обе дамы обещали напиться до чертиков по им одним известному поводу.
   Кейт уже уходила, когда он пришел. Блеск в ее глазах, ознаменовавший его появление, и радовал его (на сей счет он сам себе не признавался), и смертельно пугал. Она сама не знала, что ее чувство ничего общего с любовью не имеет, это было сродни детской игре, в которую единственный участник играл сам с собой по собственным, ему одному понятным правилам. Нужно было уехать куда-нибудь подальше, не на месяц, не на два, а на год, взяв с собой Элизу, и обо всем забыть, не позволить сорняку разрастаться дальше буйным цветом. А когда он вернется, ничего уже не будет - он успокоится, а она, не видя его так долго, подыщет себе более достойный объект для непонятных девичьих грез. Возможно, ее игра станет обоюдной с кем-то другим, не с ним. Но загвоздка была в том, что он не мог все бросить и уехать прямо сейчас: проблема состояла даже не в работе, а в приближавшемся дне рождения. Он просто обязан был уделить этому событию наравне со всеми некоторое внимание, а отъезд вызвал бы ненужные измышления и обиды. Для него, как он полагал, это была не любовь, а страсть, возникшая как побочный эффект от долгих лет супружества, и он надеялся, что эта страсть быстро изживет себя, перегорит, как лампочка, так же быстро, как и некстати вспыхнула. Он стоял на краю головокружительной пропасти и опасался смотреть в нее, понимая, чем это может обернуться.
   - Я уже купила тебе подарок, - шепнула она. - Тебе понравится!
   - Нельзя говорить заранее, - ответил он, и не мог не улыбнуться. Сейчас, в таком освещении, в толстом свитере ручной вязки она казалась намного младше - школьница, спрятавшая в рукав шпаргалку.
   - Знаю, знаю! Но ты ведь не веришь в приметы...
   И добавила, поддразнивая его:
   - Ты слишком взрослый, чтобы в них верить!
   Он не успел возвратить ей колкость, как она упорхнула прежде, чем он открыл рот.
   - Папочка, я еще заеду сегодня попозже, будь пожалуйста дома, - услышал он ее голос уже от дверей. - Пока, папочка...
   Она чмокнула Льюиса в щеку, и рывком распахнула дверь.
   - Пока, Роберт! - крикнула она и выскочила.
   - Ах, Роберт, Роберт, - подхватил Льюис точь-в-точь в ее манере, - были бы мы с тобой помоложе, и были бы у нас такие девушки!
   Он очень гордился своей дочкой, и не упускал случая лишний раз это подчеркнуть, щегольнуть ею в обществе, чтобы слышать отовсюду охи и ахи.
   - А знаешь, что мне сказал этот остолоп Крэг? "Не думал, что у тебя может быть такая красивая дочка! Как картинка!" Как будто от меня не может быть красивых детей! Подумать только!
   Льюис даже красными пятнами пошел, вспоминая о такой возмутительной наглости.
   - Да она же похожа на меня!
   - Он просто пошутил, я уверен, - примирительно произнес Роберт.
   По его мнению, она была похожа не на картинку, а на старинную фарфоровую фигурку из музыкальной шкатулки, которые продавались в его магазине.
   - Ты уже решил, как будешь праздновать свой день рождения?
   - Я все предоставил Элизе. Уверен, она отлично справится, ты ведь знаешь, у нее талант. Еще уйма времени, да и дата не круглая.
   - Тридцать девять.
   Роберт улыбнулся его бестактности.
   - Очень любезно с твоей стороны напомнить мне об этом.
   Льюис остался невозмутим:
   - Но ты ведь не женщина!
   Кейт ни о чем ему больше не говорила при встречах, словно в тот день, когда они впервые увиделись после перерыва, на нее нашло умопомрачение. Он порой задумывался, глядя на ее веселое лицо - уж не привиделось ли ему, уж не послышалось ли то, что он так хотел слышать, и гнал от себя? Их непринужденные разговоры очень напоминали летние, когда они смотрели на облака и подыскивали им названия. Он перестал думать об отъезде. Но однажды приехал в магазин, чтобы заняться делами, и прямо посередине разговора с администратором раздался звонок. На дисплее высветился ее номер, и Роберт ответил, хоть и не собирался этого делать. Когда он был занят, он не отвечал никому, исключений не было, но Кейт позвонила в первый раз, и ее голос звучал непривычно глухо, вздрагивая и запинаясь от волнения.
   - Ты занят?
   - А что? - спросил он совсем, как ее ровесник, извинился перед подчиненными и вышел на улицу, чтобы никто из них ничего не мог слышать.
   - Мне срочно нужно с тобой поговорить. Спросить совета...
   - Почему у меня? - удивился и испугался он. - Что случилось?
   - Я не хочу говорить об этом по телефону. Мы можем встретиться?
   - Когда?
   - Чем скорее, тем лучше. Я в парке. Ты приедешь?
   - Что, прямо сейчас?
   - Приедешь, или нет? Я буду ждать тебя там, где мы расстались в тот день, помнишь? На той скамейке...
   Она была там - такая маленькая, одинокая, прохаживалась по аллее, сунув руки в карманы и съежившись, а увидев его издали пошла было навстречу, но передумала, остановилась и ждала, когда он сам подойдет.
   - Извини меня, пожалуйста, - начала сразу же без приветствия. - Я не должна была тебя беспокоить...
   Ее глаза казались огромными и особенно темными на бескровном лице с яркими губами. Он ощутил ее страх.
   - Я уже пожалела обо всем ... Но когда я тебе позвонила, я поддалась панике, не знала, что делать. Мне нужно было с кем-нибудь поговорить. Я очень испугалась, и еще больше оттого, что совсем не ожидала... Отец бы сразу начал орать, стоило бы мне открыть рот.
   Эта прелюдия встревожила его еще сильнее.
   - Что случилось? - спросил он, вглядываясь в ее нервно дрожащее, бледное лицо.
   Она присела на скамейку, и по своему обыкновению зажала ладони коленями, глядя куда-то вниз.
   - Ты себя хорошо чувствуешь?
   Она только покачала головой и продолжала молчать. Он остановился рядом, понимая, что ему предстоит какой-то важный разговор.
   - Сейчас уже холодно сидеть.
   - Я беременна.
   - Что? - переспросил он, хотя все прекрасно расслышал.
   - Я беременна, - повторила она снова так же тихо, не поднимая головы.
   Непонятно почему, но он ощутил себя так, будто кто-то незаметно подкрался к нему сзади и со всего размаха ударил по голове. Пытаясь скрыть свое волнение и замешательство, он достал сигареты и нервно закурил. Она с интересом наблюдала за ним, и видела, как сильно дрожат его пальцы.
   - Никто еще не знает. Я сама только час назад узнала. Просто появились странные боли в боку...
   Он курил, глядя куда-то на крыши домов, и чувствуя кожей ее пристальный взгляд, ставший для него осязаемым.
   - Если Джаред меня пошлет на аборт, я соберу вещи и уйду от него, - сказала она после небольшой паузы.
   Роберт молчал. Даже непонятно, отчего это известие так его потрясло? Но он находился в какой-то прострации, сам это прекрасно понимал, но ничего не мог с собой поделать. Так он докурил одну сигарету, и воткнул в зубы следующую: долго не мог прикурить, потому что пальцы как будто одеревенели и не слушались его. Она быстро поднялась и, подойдя к нему потянула за рукав, заглядывая в лицо с самым жалким видом:
   - Роберт... Роберт, я не знаю, что мне делать! Скажи мне! Только скажи - и я сделаю аборт!
   Он посмотрел в блестящие от слез глаза, и ответил отрывисто:
   - Я не могу... Ты сама должна выбирать. Это твоя жизнь и... твой ребенок.
   - Нет, скажи, скажи, пожалуйста! - настаивала она. От волнения у нее срывался голос.
   "Что, если она играет со мной?" - вдруг пришла ему в голову кощунственная мысль.
   - Ты уверена? - спросил он.
   - Да! Уверена, потому и пришла. Думаешь, я стала бы так шутить?
   Роберт молчал, стараясь не встречаться с ней глазами, и ее лицо словно окаменело, она отступила назад и вскинула голову.
   - Почему ты спрашиваешь об этом у меня? - спросил он, потому что боялся, что она развернется и уйдет, и больше и слова ему никогда не скажет. - Разве я могу решать? Кто я такой? И что я могу тебе предложить?
   - Действительно!
   Ее голос звучал холодно и язвительно.
   - Не понимаю, зачем я вообще тебе все рассказала! Я сама со всем справлюсь. Но спасибо, что приехал...
   Он посмотрел на нее. Кейт и хмурилась, и улыбалась, но слегка высокомерно, словно учительница над нерадивым учеником.
   - Возвращайся к Элизе, - сказала она, отчетливо выговаривая каждое слово и прищурившись, словно от солнечного света. - Ты ведь всегда возвращаешься к Элизе... Ты молодец, дядя Роберт!
   Его разозлила эта насмешка, и он дал волю своему раздражению:
   - Я от нее не ухожу, чтобы к ней возвращаться!
   Она была неумолима, эта маленькая взрослая злючка:
   - Зачем же ты прибежал сюда сломя голову? Или ты сам себя хочешь обмануть?
   И резко развернувшись на каблуках, зашагала прочь, не попрощавшись и ни разу не обернувшись. Догоревшая сигарета обожгла ему пальцы. Почему он готов был выть от отчаяния? Он мог бы сказать, что теряет ее, но он не обладал ею, чтобы ее потерять. И еще этот желторотый юнец Джаред - какой из него отец? Он не вспомнил о Льюисе, которому было двадцать, когда родилась Кейт. Еще можно было ее догнать, предложить подвезти, но он не побежал. Он сел на скамейку, туда, где несколько минут назад сидела она, и обхватил голову руками. Стало холодно.
   - Где ты был столько времени? - спросила Элиза, встречая его на пороге.
   - Катался по городу.
   Она поняла, что он не в духе только по одним едва различимым ноткам в голосе.
   - Тебе звонил Льюис. Ты отключил свой сотовый... Что-то там случилось, но он мне даже ничего не стал объяснять - непременно хочет поговорить с тобой.
   - Уверен, что ничего серьезного, - сказал он, желая ее успокоить и наперед зная, что случилось: просто Кейт приехала и сходу все выложила отцу, который теперь посыпал голову пеплом так же, как и Роберт. Его можно было понять - в свои сорок он отчаянно не желал становиться дедом. А что происходило с Робертом? Ведь ребенок был не его, чужой, и он не имел к нему никакого отношения. Но может, в этом-то и была причина его раздражения?
   - Ты ведь знаешь Льюиса, он паникер. Вечно делает из мухи слона.
   - Но ты хоть позвони ему, спроси, в чем дело...
   Он не хотел звонить Льюису, подозревая, какая его ждет истерика. Ко всему прочему он боялся, что Льюис обязательно впутает его, и начнет упрашивать, чтобы он поговорил с Кейт и повлиял на нее. Так и произошло. Но именно сейчас он не желал говорить с Кейт.
   - Это не очень хорошая мысль, Льюис. Ты сам должен понимать.
   - Но, Бобби, бога ради! Она ведь совершенное дитя! Никому это не надо, и ей в первую очередь!
   - Но она должна решать.
   - Что она может решать? Она еще и думать не научилась!
   Роберт напомнил ему, что он сам был молод, когда стал отцом.
   - О, я тебя прошу! Не надо этих экскурсов в историю! - перебил его Льюис недовольно. - Дети всегда норовят повторить ошибки родителей! Но наш долг не допустить этого!
   Прежде ему была несвойственна пафосная речь.
   - Что ж, Кейт - твоя прекрасная ошибка, - произнес Роберт задумчиво. - Но прости, говорить я с ней не буду. Я не знаю, как тебе помочь.
   - Бобби, пожалуйста! Я ее отец, а нужен просто умный человек, друг семьи, который все с ней спокойно обсудит без криков и упреков. Я, конечно, не отличаюсь терпением и дипломатией, и она тоже. Наговорила мне дерзостей, и заперлась в комнате. Не хочет ехать к этому своему. Он ни о чем еще не знает, и может, к лучшему.
   - И что я ей скажу? - спросил у него Роберт.
   - Пожалуйста, приезжай сюда, и мы хотя бы попытаемся спокойно поговорить. И я тебя умоляю, ни слова Элизе. Может, все замнем.
   - Замнем? Как замнем? Хочешь, чтобы я, а не ты, настоял на аборте?
   Роберт потерял терпение. Спохватившись, что слишком громко сказал последнюю фразу, он осторожно огляделся - нет ли жены поблизости, и приложил ладонь к трубке, понизив голос:
   - Я не понимаю, Льюис, о чем ты хочешь говорить. И я думаю, что прибегнув к моей помощи ты сделаешь только хуже. Она станет еще упрямее.
   - Правда? Ты так думаешь? О, боже мой, я уже ничего не знаю, ничего не соображаю... Она меня без ножа зарезала. Нужно немного подождать, да? Не пороть горячку?
   Роберт чувствовал себя психоаналитиком, уговаривающим пациента. Ко всему прочему Элиза вошла в гостиную, чтобы что-то отыскать среди книг. Он не сомневался, что она прислушивается к разговору, и поспешил его закончить, пока дело для нее не стало ясным.
   - Что он хотел?
   Роберт сделал непринужденное лицо.
   - Неприятности на работе. Я же говорил тебе - пустяки. Не волнуйся. Ты слишком много переживаешь за других.
   Она вряд ли поверила его расплывчатому объяснению, но не подала вида, и заговорила о другом.
   - Кстати, завтра во второй половине дня я отправляюсь к Кларе, и не знаю, когда вернусь. Мы с ней едем по магазинам.
   - Да, тогда ты нескоро выберешься... - ответил он, думая о том, что сейчас делает Кейт, закрывшись в комнате. Только бы не выкинула какую-нибудь глупость! Льюису, который живет один, не следует иметь в комнатах замков.
   Он увидел ее мельком через два дня. Ее отец заехал к Роберту на минутку, чтобы позаимствовать на время кое-какие инструменты.
   - Она в машине. Не захотела идти со мной - говорит, что невежливо заскочить на пару секунд, и тут же убежать. Но я думаю, дело в другом.
   - Да? - спросил Роберт, похолодев.
   - Она теперь сама не своя. Сам понимаешь. Раздражительная, капризная... Никакого сладу нет, совсем с ней измучился. Только и делаю, что молчу, ни слова не говорю - так плохо, а по-другому еще хуже... Везу ее к Джареду. Бедный парень.
   - Он знает?
   - Да. Она ему сказала, и он воспринял известие совершенно спокойно. Даже обрадовался! Ему всего двадцать три, а он, наверное, мудрее и ответственнее меня.
   Приблизив к нему лицо, он торжественно сообщил:
   - Иногда мне кажется, что этот парень старше нас с тобой. Понимаешь? Мы-то в душе молодые, а он, должно быть, уже родился с душой старика.
   Роберт был уязвлен ее поведением. Он вышел проводить Льюиса, и увидел ее - она сидела на переднем сидении и небрежно кивнула так, словно они только недавно расстались. Но глаза ее посмотрели исподлобья, и Роберт прекрасно понял, что она считает его дизертиром.
   - Ради бога, ни слова, - прошипел Льюис сквозь стиснутые зубы, незаметно дернув его за рукав. - Ты не в курсе...
   Роберт и не смог бы ничего сказать, даже если бы того хотел. Хорошо еще, что Элизы не было дома, и можно было не беспокоиться о выражении лица... Он впервые в жизни пожалел о том, что не родился женщиной - слезы сейчас были бы весьма кстати, но он не умел плакать. Боль жила и росла у него внутри.
   Две недели ее молчания, последовавшие за всем этим, сводили с ума. Много раз он набирал ее номер, а потом его сбрасывал, не зная, что скажет. Но если можно было просто выдавить из себя обычное приветствие, ее реакция была непредсказуема, и одно это удерживало его от решительных маневров. Он успокаивал себя тем, что ничего страшного не случилось, ездил в контору, проверяя банковские счета, улыбался и говорил механически, все время думая о другом. Несколько раз Элиза его подлавливала: он ей отвечал невпопад. Льюис не приезжал. Как раз теперь, как назло, у него настал период запарки на работе, и он даже дома отсутствовал почти круглосуточно. За две недели они созвонились не более пяти раз, причем первым звонил Роберт, надеясь услышать от Льюиса какие-нибудь известия. Удавалось перекинуться несколькими словами, и только.
   И вдруг он позвонил сообщить, что Кейт в больнице - у нее выкидыш.
   - Открылось сильное кровотечение, а срок был совсем маленьким. Ну, слава богу, все уже в порядке. Мне сказали, что все уже позади, и ее состояние вне опасности.
   По мере того, как Льюис выкладывал информацию, Роберта бросало то в жар, то в холод, на лбу и над верхней губой у него выступила испарина.
   - Даже не знаю, хорошо это, или плохо. Но говорят - все, что не делается, все к лучшему... Она там пробудет еще дня два под наблюдением врачей. Был у нее - выгнала. Просто кошмарный характер у девочки.
   Роберт подумал, что раз так, с ней и вправду все в порядке. Ему стало и стыдно, и досадно на себя за то, что он испытал огромное облегчение, словно смог, наконец, избавиться от давившей его непосильной ноши. Он отказывался копаться в своих ощущениях, потому что боялся наткнуться на вывод, что именно такой развязки он и желал с самого начала.
   - Что, хочешь к ней съездить? - удивился Льюис, когда Роберт спросил, где именно ее найти. - После всего, что я тебе рассказал? Вот уж добрый самаритянин! Что ж, может, с тобой она и поговорит... Очень тяжелый характер... Бедный Джаред! Да, вот уж он-то просто волосы на себе рвет, расстроен ужасно! Как будто это его последний шанс на отцовство!
   Роберту было наплевать на Джареда, его шансы, и вырванные волосы: он испытывал к нему стойкую и предвзятую неприязнь с той минуты, как увидел. Вот если бы этот Джаред не имел к ней никакого отношения, или был ее братом, тогда Роберт полюбил бы его, как родного. Он прекрасно знал название своего негативного отношения ко всем отличным парням вокруг нее: ревность. Он бы с удовольствием вцепился такому отличному парню в глотку, хоть и никогда не отличался ни агрессивностью, ни кровожадностью. Элизу он никогда не ревновал. Почему? Он вообще знать не знал, что до такой степени может быть ревнив, и еще больше мучался оттого, что прекрасно понимал всю нелепость своих притязаний. Он был для Кейт никто, и даже если она сказала "я больше всего на свете люблю твою улыбку" - это ничего не меняло. Для него существовали святыни, посягательство на которые могло караться лишь смертью, и одной из таких святынь всегда была Элиза.
   Она была очень бледна и сидела, опираясь спиной на подушку, а руки сложив на одеяле перед собой. Когда он вошел, она едва взглянула на него, и молчала; он положил ей на колени огромный букет кофейного цвета роз. Все в палате было белым, и производило впечатление стерильности и академической сухости. От этой белизны начинали болеть глаза, как у альпинистов на снежных вершинах. Он сел рядом с ней на стул, не отрывая взгляда от темных клякс глаз, и жадно в них всматриваясь. Нет, она не менялась. Совершенный ребенок! Он посмотрел на ее неподвижные руки, словно ожидал увидеть на пальцах чернильные пятна, какие бывают у школьниц, - но их не было. Под тонкой прозрачной кожей проступали синие ручейки вен, и он подумал, что она соткана из воздуха.
   - Ты рад, что это произошло, - сказала она строго, не глядя на него и сидя неестественно прямо.
   - Ты рад, - повторила она, поскольку он молчал, - потому что это был не твой ребенок...
   Он хотел ей возразить ради приличия, но боялся ее расстроить: что бы он ни сказал, все бы было ею неверно истолковано, а он не знал, что она хочет слышать - ложь или правду. Но она все поняла, и по-прежнему избегая на него смотреть, продолжала, как будто говорила сама с собой:
   - Все получилось случайно, вопреки моему выбору, и я уже решила, что будет так, как должно быть... Но теперь я чувствую, что хотела именно того, что произошло. Что я рада. Потому что это был не твой ребенок. Видишь, какая я ужасная? Какая плохая, плохая девочка...
   Она задумчиво покачала головой, улыбаясь.
   - Разве не ужасно говорить подобные вещи?
   Он видел, как на ее ресницах задрожали слезы, похожие на мелкий стеклянный бисер.
   - Почему ты с ним живешь? Уйди от него, - тихо сказал он, отворачиваясь от ее взгляда.
   - Уйти? Куда? Зачем? Ты женат. И ты никогда не разведешься, потому что ты хороший. Хороший и честный человек, дядя Роберт. Ты не разведешься с женщиной, с которой прожил больше двадцати лет, которая отдала тебе свою молодость и была тебе верна.
   Теперь она смотрела на него в упор:
   - Это справедливо и правильно. Я не желаю разрушать ее жизнь, так же, как и ты. Но я руководствуюсь сугубо эгоистичными соображениями: я боюсь состариться, и из-за какой-то пигалицы оказаться выброшенной, уступить ей только потому, что она будет моложе. Она родится позже меня - вот и вся ее заслуга! Вся моя заслуга перед Элизой! Знаешь, почему мужчины бросают своих жен? Потому что они им напоминают о собственном возрасте. Но зло возвращается, Роберт, всегда возвращается и настигает нас.
   Их разговор был прерван неожиданным вторжением Джареда.
   - Роберт? Рад видеть... - сказал он с удивлением, протягивая ему в знак дружеского приветствия руку, которую пришлось пожать.
   Кейт с интересом и какой-то брезгливостью наблюдала, прищурившись, за их встречей с видом сурового арбитра.
   - Как ты? - обернулся к ней ее приятель, суетясь сильнее, чем требовалось.
   Рядом с Робертом он казался нелепым, жалким, и непростительно юным - совсем мальчишкой, несуразным и неловким. И все, что он делал, как говорил, как двигался, как себя вел, смотрелось щенячьей возней в тени внушительности даже растерянного и смущенного Роберта. Он знал, что может встретиться здесь с Джаредом, и встретится наверняка, но все равно был застигнут врасплох, обязанный скрыть свое недовольство и враждебность к этому ни в чем не повинному мальчику. Он был вовсе не так плох, каким Роберт пытался его себе вообразить: принес большой и, наверное, дорогущий букет, сладости, фрукты - все, что она любила, и без устали суетился вокруг нее. Кейт выглядела ледяной статуей. Изредка она поглядывала на Роберта, будто хотела проверить, какое впечатление производит на него Джаред, и от пронзительного холода в ее глазах, ее мрачного настроения Роберту становилось не по себе. Не из-за того, как она глядела на него, а из-за того, как смотрела на Джареда - бедняга не заслуживал такого презрения, написанного у нее на лбу.
   - Я очень рад, что ты себя хорошо чувствуешь, - произнес он как можно ровнее, но голос предательски дрогнул. Нет, он не мог притвориться заботливым другом, не мог говорить ей ничего не значащие слова в такую минуту, и ощущал себя идиотом. Он не знал, что нужно сделать и как себя вести, чтобы сохранить достоинство, поддержать ее и не выдать себя при мальчике.
   Пауза была некстати. Он это понимал, и краска начала медленно заливать его лицо.
   - Идите, дядя Роберт, - проговорила она, внимательно на него посмотрев и слегка улыбнувшись. - Я рада, что вы зашли, очень любезно с вашей стороны. Передавайте Элизе от меня привет.
   Но глаза ее сказали много больше, и ему стало от этого легче. Он подошел и небрежно поцеловал ее в подставленную щеку, а потом кивнул ее приятелю и ушел, плотно прикрыв за собой дверь. Медсестра напомнила ему о халате, который он забыл снять. Солнце заливало стеклянный вестибюль, и он зажмурился, неприятно пораженный таким светлым погожим днем, как чем-то неестественным и неприличным. "Зачем она так говорила? - думал он с досадой. - Зачем она мне говорила про "моего ребенка"? Зачем она делает мне больно, если больно ей? Чтобы отомстить?". Они с Элизой безуспешно пытались стать родителями в течение нескольких лет, но было уже поздно, и они смирились, свыклись с тем, что им суждено состариться наедине друг с другом. Элиза... Она права, он не сможет бросить Элизу, потому что неспособен на предательство, потому что не может даже мысли такой допустить. Он не уйдет от нее ни ради Кейт, ни ради чего-то или кого-то другого. Более двадцати лет нельзя просто выкинуть в мусорную корзину, как отработанный материал... Солнце слепило его, когда он шел по улицам и думал обо всем этом. Но и думал он отныне по-другому, и внешне изменился только благодаря встрече с Кейт, и было много хорошего в этих метаморфозах, и много мучительного, того, что приходилось скрывать от чужих глаз. И самое страшное, скрывать от Элизы, с которой он привык делиться самым сокровенным. Столько долгих лет они с ней были единым целым, одним живым организмом, а теперь он снова стал только собой - на сей раз усталым, одиноким, потерянным. Появился страх - страх потерять жену, если она узнает о том, что творится в его душе, потерять себя окончательно, переродившись в кого-то другого, потерять Кейт. Кейт, которую он не мог ни удержать, ни отпустить, и которая все больше входила в его плоть и кровь, сама того не желая. Привычным жестом он вытащил из кармана сигареты и, остановившись, отвернулся к холодному осеннему ветру спиной, прикуривая: огонек от зажигалки весело заплясал между его сложенными лодочкой ладонями, а потом так же шутя обжег пальцы. Роберт выронил зажигалку на асфальт, и не стал ее поднимать: сунув руки в карманы он пошел дальше, куда глаза глядели, оставив машину на больничной стоянке. Он думал о Кейт, вспоминая ее лицо кадр за кадром, восстанавливая в памяти ее слова. Нет, она была уже не той девчушкой, какой он ее увидел после длительного перерыва: как будто резко повзрослела, ожесточилась, встала в боксерскую стойку, чтобы защищаться от оплеух, которые щедро раздает жизнь. Одни приучаются скулить, другие становятся борцами, а третьи харкают кровью и продолжают улыбаться... Она пока не научилась улыбаться, и этот мальчик не научит ее, он сам еще толком ничего не понял. А разве сам Роберт много понимал в их возрасте? Кейт... Когда он опять увидит ее улыбку? Неужели ему так хотелось видеть ее только улыбающейся? А может, ему хотелось видеть в ней собственного ребенка, которого хочется уберечь от бытовых неурядиц? Обожженные пальцы болели. Он остановился перед витриной с выставленными в ней манекенами, представлявшими густо накрашенных красавиц в подвенечных платьях, и посмотрел на свое отражение в стекле, а ветер разметал его волосы и полы длинного черного пальто. Кое-что время отнимало, но всегда что-то давало взамен: прежде всего зрелость и опыт. Но становилось ли другим его сердце? Вряд ли. Мудрость для него по-прежнему ничего не значила. Он докурил и отошел от витрины, недовольный собой. Между ним с Кейт была разница в девятнадцать лет, но даже вздумай она родиться раньше, или он - позже, смогли бы они быть вместе так долго, как он с Элизой?
   Рядом с лотком мороженщика ребенок клянчил мороженое у своего отца.
   - Нет, ты кашляешь, - строго говорил ему отец, оттаскивая за руку.
   - Па-а-ап, ну купи, ну пожалуйста! - ныл мальчик.
   Ему было лет семь, и шапочка съехала с его вихрастых волос на макушку. А он морщил лицо, пытаясь выразить неописуемое отчаяние, но своим гримасничаньем вызывал улыбку. Роберт посмотрел на эту сценку, и опять вспомнил ее слова. "Мой ребенок, или не мой, но это был ее ребенок. Рад ли я тому, что случилось?" Нужно было вернуться домой и предстать перед глазами Элизы огорченным не больше, чем соответствовало ситуации, иначе она станет подозревать неладное, если он не справится со своей ролью. Он покраснел, отчетливо вспомнив ее встревоженное лицо, когда он уходил. Ее большое сердце могло источать столько тепла и любви, что хватило бы с лихвой на всех ребятишек, о которых она мечтала, и которых могла бы иметь, решись он на это раньше. А теперь просто оставить ее ни с чем, одну? Выкинуть, как ненужную вещь? Нет, он этого не сделает ни за что, какие бы муки ему не пришлось выносить.
   Все обошлось, и Кейт вернулась домой через день. Примерно через неделю - или менее, или более того - он не мог сказать определенно из-за относительности времени, которое стало теперь для него другим измерением, указывающим весьма достоверно о его полном отсутствии в реальности, он встретил ее в собственном антикварном магазине. Она была в мокрой одежде и с мокрыми волосами, но зато обстоятельно выясняла с консультантом подробности о заинтересовавшей ее безделушке: примерно такая же висела у нее на шее, и она не снимала ее с самого Рождества. Конечно, встреча была случайной: он мог не заехать в этот день в магазин, а она появилась здесь...
   - ...из-за ливня, - пояснила она, смущенно улыбаясь. - Я была поблизости, а потом вспомнила, что рядом твой магазин, и едва успела до него добежать. Вся промокла.
   - Тебя угостили кофе?
   - Да, мне предлагали. Твой консультант очень мил. Приятный молодой человек.
   Роберт тут же метнул на "приятного молодого человека" неприязненный взгляд, сам того не желая, и консультант, встретивший их постоянного клиента, обернулся и слегка заметно кивнул. Элиза выбрала его из многих соискателей не только из-за его компетентности и диплома культуролога, но и благодаря смазливой внешности.
   - Это обязательное требование к консультанту, столь же важное, как и его знания и обходительность, - объяснила она довольно категорично, когда Роберт в шутку пожурил ее за предвзятое отношение.
   - Я немного замерзла, - пожаловалась Кейт. - К сожалению, не смогла попросить у твоего сотрудника сухую одежду. У вас здесь не выдают униформу? Было бы кстати... Я не стала нагличать и пить ваш кофе, все равно ничего бы не смогла купить...
   - Надо же, как сознательно, - заметил он, хмурясь, но не выдержал, и улыбнулся. - Пойди наверх и согрейся. Я пришлю тебе кофе.
   - А ты?
   - А я займусь постоянным клиентом.
   - Это ваш постоянный клиент? О, разумеется, ты мог бы сразу меня предупредить...
   Ливень все не прекращался, и Роберт подвез ее домой. Заходить он не стал, дабы не столкнуться с Джаредом, но она показала ему окна их квартиры. А потом сказала на прощание то, что все испортило:
   - Я все время о тебе думаю, и ничего не могу поделать... Я боюсь назвать его твоим именем. Особенно спросонья.
   - Никогда мне этого не говори.
   - Давай, я буду тебе говорить все-все-все, а ты будешь забывать, если не хочешь помнить? Хорошо? Просто забывай обо мне, хорошо?
   Соображала ли она, о чем просит? Или очень даже соображала?
   Спустя какой-то следующий туманный промежуток времени, Роберт гулял по улицам и неожиданно забрел туда, где она жила, будто ноги сами собой вопреки разуму привели его к знакомому дому. Обнаружив себя на противоположном тротуаре он подумал, что посмотрит на окна, и быть может, увидит ее мельком: поправит ли она занавески, откроет фрамугу, или просто пройдет мимо... он не мог подняться и застать ее не одну, но мог стоять, никем не замеченный, и смотреть на окна, за которыми она жила.
   - Хочешь зайти?
   Он вздрогнул от неожиданности и обернулся. Она остановилась сзади, смеясь и прижимая к груди большой бумажный пакет с продуктами.
   - Пойдем.
   Как же глупо и смешно он выглядел! Господи, до чего же осрамился перед девчонкой! Она не спросила, как и по какому случаю он здесь оказался - эта плутовка знала, наверное, о нем больше, чем он сам. А может быть, она давно читала его, как раскрытую книгу. Встречи могло бы не случиться, вернись Кейт из магазина на десять, или пять минут раньше.
   - А где он?
   Роберт не назвал имени.
   - Его нет, - ответила она спокойно.
   - Нет совсем?
   Такой вопрос вызвал у нее незамедлительное противодействие, и она сказала с вызовом, глядя ему прямо в глаза:
   - Почему же совсем? Только временно. У тебя же есть Элиза? Значит, и у меня кто-то должен быть, это справедливо.
   Он плохо понимал, что происходит вообще, и в частности, что происходит именно здесь, в ее доме. Поддавшись порыву, он пребольно схватил ее за предплечье, поворачивая к себе лицом.
   - Так ты делаешь это мне назло?
   - Роберт, я просто живу... Пытаюсь жить... - заметила она с удивлением и беспокойством, взглянув на его сжавшиеся пальцы. - Пожалуйста, отпусти. Мне больно.
   Иногда она умела быть такой холодной и высокомерной, что действительно казалась взрослой достойной леди. Он не знал, какой она ему нравится больше: женщиной, или девочкой. Элиза назвала бы это "кризисом среднего возраста" - Элиза, бедная, бедная Элиза!
   - Ты меня пугаешь. Что с тобой? Пусти!
   Он опомнился, разжал болевшие от напряжения, сведенные судорогой пальцы, и извинился, понимая, что его поведение даже для него выглядит неоправданным. Кейт отперла дверь, и он вошел следом за ней, не зная, зачем идет и зачем на нее смотрит, не отрывая глаз. Немного смущенная она сделала вид, что не замечает его пристального взгляда, спросила о чем-то для приличия, чего он не услышал. Нужно было сделать что-нибудь прямо теперь, разорвать раз и навсегда, избавиться от боли, избавиться от ее присутствия в себе, не чувствовать запаха духов, от которого слегка кружилась голова, не ощущать этого жара, пылающего во всем теле, не видеть ее никогда, никогда больше...
   - Я теперь часто буду уезжать... На показы. Он сделал очень удачное портфолио, и меня пригласили поучаствовать в нескольких дефиле у известных дизайнеров. Думаю, это хорошо... Смогу зарабатывать неплохие деньги...
   - Нам нужно объясниться, - перебил Роберт с нетерпением, едва понимая ее речь.
   - Звучит угрожающе, - пошутила она, проходя на кухню, чтобы разгрузить пакет.
   Он еще и сам не знал, что должен сказать, но тут же решил, что экспромт будет искреннее и лучше всего. И стал говорить, говорить, словно его прорвало, а она вроде и не слушала, занимаясь своими делами, а потом вдруг в какой-то момент подняла глаза и встревожено, как доктор на пациента, на него посмотрела. "Какое у вас кровяное давление?" Но она совсем не то спросила:
   - Значит, ты не любишь меня, и никогда не любил, я могу понять, ты всегда видел во мне ребенка... Так? Можно по-разному жить, иначе людьми дорожить - да, все понятно. Но с чем надо покончить?
   - Если тебе есть, что сказать, скажи сейчас. Все, что угодно, кроме как еще подождать. Будем с тобой друзьями.
   - "Будем друзьями"? - переспросила она с изумлением, и отвернулась. - Еще одни бесполезные слова!
   - Все твои слезы никогда не будут слезами по мне, и грусть о жизни никогда не будет грустью обо мне...
   Почему ему было так невыносимо, и все происходящее представлялось дурным сном? Зачем, зачем он говорил ей все это? Зачем говорил, что никогда не сможет ее полюбить? И что она заблуждается в своих чувствах? Зачем он старался оскорбить ее и оттолкнуть от себя? Когда желал на самом деле другого, и притворялся перед собой, перед ней, перед ее отцом, перед Элизой... Вечно ждать, разыгрывать одну и ту же роль - ох, как он устал от всего этого! Она покачала головой.
   - О чем ты говоришь? Не понимаю...
   - Понимаешь. Если только не обманывала все это время, и не играла со мной... Все надо закончить. Не видеться больше ни при каких обстоятельствах, хотя бы некоторое время, чтобы все встало на свои места.
   - Не видеться? Ты ждал меня для того, чтобы все это сказать, или тебя озарило внезапно, когда я упомянула о Джареде? Ты так разозлился... я даже испугалась, что ты меня ударишь... Не видеться? Как ты себе это представляешь? Ты должен для начала вдрызг разругаться с моим отцом, иначе всем все станет ясно...
   Она присела на стул перед ним, продолжавшим стоять, и заговорила:
   - Я не знаю, зачем ты мне нужен, вот в чем проблема. Но чем больше я стараюсь выпутаться, тем только сильнее запутываюсь. Есть вещи сильнее нас, которые существуют вне нашего желания или нежелания. Как с ними справиться? У тебя есть рецепт? Если бы этот рецепт был, люди могли влюбляться даже на заказ, и все неудобства отпали сами собой. Думаешь, если мы не будем видеться, все решится? Думаешь, ты не будешь слоняться возле моего дома, а я возле твоего магазина?
   - Так дальше продолжаться не может, - заявил он категорично, тоном, каким никогда прежде не говорил.
   Он не мог оставаться спокойным и рассудительным, в него словно бес вселился.
   - Почему нет? - спросила она, глядя на него снизу.
   - Потому что у наших отношений нет будущего. Да и самих отношений нет.
   - Если отношений нет, почему ты так беспокоишься? Нечего разрывать, если ничего и нет.
   Она могла, в отличие от него, мыслить сейчас логично. Но он потерял голову и настаивал на своем:
   - Мы не должны видеться.
   - Почему, почему, почему? Почему ты отпускаешь меня? Ты же сам себе изменяешь.
   - Так будет лучше для нас обоих. Потом ты вспомнишь об этом, и меня поблагодаришь.
   - Разве ты за этим пришел? Если ты принял такое решение, разве тебе нужно было бы ставить меня в известность?
   И взяв его за руку, осторожно коснулась кольца на его пальце, и вдруг осведомилась:
   - Как давно ты его носишь?
   - С шестнадцати лет.
   Он говорил ей правду: ни разу за все время он даже не пытался его снять, с тех пор, как Элиза собственноручно надела кольцо.
   - Долгий срок, - проговорила она задумчиво, и попросила: - Попробуй, сними...Может быть, все изменится...Просто изменится, будет по-другому.
   Она, наверное, верила во все глупые суеверия, в то, что вещи создают жизнь, а не сам обладатель вещей. В какой-то миг Роберт поддался ее мистическому настрою, но сразу же подумал - что, если он его действительно сможет снять, (что маловероятно, поскольку оно уже вросло в его палец), и после этого что-то случится с Элизой? Пусть с ним, но если с ней - он этого себе никогда не простит.
   - Ты рассердился на меня?- спросила Кейт огорченно.
   - Нет... Мне только так показалось...- ответил он устало.
   Он поправил ей прядь волос, упавшую на глаза, и Кейт, перехватив его руку, прижалась к ней щекой.
   - Ты не можешь так поступать со мной... Не можешь, - повторяла она, как молитву только для того, чтобы он молчал. А потом вдруг поцеловала ему ладонь.
   Роберт отдернул руку, словно обжегся, чувствуя, что ему стало нечем дышать, как горло мучительно сжалось в спазмах.
   - Прости, я не хотела... - оправдывалась она, испуганно глядя в его расползающиеся черные зрачки, быстро поглощавшие светлую оболочку глаз. - Я не хотела, я просто задумалась... Не знаю, зачем я это сделала...
   Он весь пылал: кровь резко ударила ему в голову, и мысли смешались в один миг.
   - Прощай, Кейт.
   Его охватил животный ужас оттого, чего еще не произошло, и он опрометью бросился вон, пытаясь спастись от себя бегством, если не имел сил с собой справиться. Она помчалась следом.
   - Роберт, пожалуйста! Роберт, не уходи, пожалуйста, пожалуйста! Прости меня! Я больше не буду, обещаю!
   У входных дверей он замешкался с замком, она догнала его, повисла у него на шее, прыгнув сверху и обвиваясь вокруг его тела руками и ногами, чтобы остановить.
   - Обещаю, что больше не буду! Только не бросай меня! Пожалуйста, не бросай!
   Он подхватил ее, прижимая к себе, что есть сил, и начал осыпать поцелуями мокрое от слез лицо, пока ее слова не ткнулись ему в горло и не затихли. Он утратил способность контролировать себя, и услышав громкий стон не сразу понял, что он принадлежит ему; это был уже не Роберт - кто-то другой. Его мозг готов был взорваться, тело - не его, чье-то чужое тело, распадалось на атомы...
   Позже, запрокинувшись назад, на подушки, он разглядывал потолок, прикидывая, каким образом и когда он перебрался с пола гостиной на кровать в спальне. Но не мог вспомнить, как ни старался - как будто кто-то вырвал его жизнь из его рук. Незнакомец с незнакомым телом и голосом снова стал им, узнаваемым и предсказуемым - кончилось действие опиума. Она лежала рядом, поперек постели на животе и, подперев подбородок кулаками, изумленно улыбалась.
   - Я не знала, что это может быть так. Так хорошо... Но всегда знала, что так будет с тобой.
   Он чуть было не признался, что сам не догадывался, насколько может быть хорошо, но в последний момент спохватился, приподнялся и погладил ее бархатную кожу, не удержавшись от соблазна. Все стены были увешаны фотографическими постерами, не черно-белыми и не серыми, а по последней моде желтовато-коричневыми, зафиксировавшими многоликую, разную Кейт, непохожую на себя, но вполне узнаваемую благодаря ее странным чертам и глазам, выглядевшим темными бурыми впадинами.
   - Не обращай внимания... - сказала она, увидев, что он разглядывает эти масштабные полотна. - Джаред превратил дом в одну большую фотостудию... Все стены выкрасил белоснежной краской, и пол сделал грязно-белым, как видишь, чтобы было больше света. Напоминает больничную палату, в которой я лежала, правда? И меня уже тошнит от самой себя, куда ни глянь. Иногда пугаюсь, что у меня разовьется мания величия.
   Работы были самобытные, стильные, и Роберт, скрепя сердце, вынужден был признать, что мальчик и вправду рискует в скором будущем стать знаменитым фотографом. И все у них будет замечательно. Ему стало физически нехорошо, он встал и подошел к окну.
   - Ты думал о ребенке? О нашем с тобой ребенке, каким он мог бы быть?
   - Кейт, перестань.
   Он не желал слышать этого, но она продолжала, не боясь его рассердить, как Элиза.
   - Не сейчас, конечно, но ведь это же может быть? Я хочу, чтобы у него были твои глаза - у тебя очень красивые глаза, ты знаешь? Твой нос и твой лоб. И твои темные волосы. Это очень красиво, когда синие глаза и темные волосы.
   Он хотел нахмуриться, но не мог: она болтала, как ребенок, заказывающий новую куклу, а детей бессмысленно прерывать.
   - И чтобы у него были... мои губы, мой подбородок... И мои уши! - закончила она свое перечисление. - Ты бы кого больше хотел - мальчика или девочку?
   Он прижался лбом к холодному стеклу. То, что он испытал с ней, нельзя было описать словами: это было самым лучшим, что с ним происходило, он чувствовал себя заново рожденным.
   - Значит, тебе не нравится мой подбородок? И мои губы? - спросил он.
   Его уши ему самому не нравились.
   - Мне не очень нравятся раздвоенные подбородки, - призналась она. - Говорят, такие люди живут двойной жизнью.
   Он желал простых вещей, которые не могли с ним произойти, потому что он не принадлежал себе уже много лет.
   - Я знаю, Роберт, знаю, что это невозможно... Но... Я буду жалеть до конца жизни, если не скажу этого прямо сейчас.
   Он вглядывался в рано подступившие вечерние сумерки.
   - Пожалуйста, не говори. Не надо, - попросил он. - Я знаю. Знаю.
   - Нет, я скажу тебе! Мне плевать на все и всех. Пусть меня накажет бог, мне уже все равно, пусть мое зло вернется ко мне! Давай просто все бросим и уедем вместе куда-нибудь подальше отсюда! Мы можем это сделать! Ведь это наши жизни, и мы имеем право распорядиться ими по собственному усмотрению.
   - Ты же сама не веришь в то, о чем говоришь, - возразил он, не поворачиваясь от окна. - Я намного старше, и ты скоро устанешь от меня... Сколько времени мы сможем пробыть вместе? День? Месяц? Что потом?
   - Сколько бы не было времени - оно все наше! Не лучше ли быть счастливым один день, чем не быть никогда? А потом будь, что будет! Неважно, кто кого бросит или не бросит... Но стоит же попытаться! Мы не можем быть настолько малодушными, чтобы отказываться от этого!
   - Я гожусь тебе в отцы, - сказал он тихо.
   - Нет, не годишься!
   - Гожусь, ведь я ровесник твоего отца...
   - Нет! Нет! - выкрикнула она, и вдруг залилась слезами. - Черт, ну почему ты всегда должен быть прав?
   Она плакала навзрыд, как дитя, съежившись на постели и сотрясаясь от рыданий. Это заставило его покинуть свой наблюдательный пост и сесть рядом, обняв ее за плечи и прижимая к себе. Она порывисто обхватила его за шею.
   - Перестань, Кейт... Успокойся, нет причины плакать.
   Она упрямо качала головой, желая спорить, но не могла и слова сказать.
   - Когда-нибудь позже ты будешь вспоминать об этом, как о нелепом увлечении, и будешь смотреть на меня и удивляться своему выбору, вот увидишь! А я состарюсь, и тебе очень скоро придется кричать мне в ухо, осведомляясь о моем здоровье, потому что я стану глухой, как пень.
   Она всхлипнула.
   - И вполне возможно, кому-нибудь из моих гостей, может, и тебе, придется выкатывать меня в кресле к обеденному столу, и поправлять мне многочисленные пледы, чтобы мои старческие кости не мерзли.
   - Перестань, - смогла буркнуть она, улыбнувшись сквозь слезы, и сердито стукнула его кулаком в плечо.
   - Но так будет, - возразил он с усмешкой, пытаясь ее рассмешить. - Хорошо, хорошо, тебя и других гостей я избавлю от подобной возни. У меня будет старая сиделка, похожая на отставного генерала... А то вдруг располнею на старости лет, стану тяжелым - сколько сил понадобится, чтобы толкать мою коляску! Хотя, конечно, до старости лучше не доживать, - прибавил он уже серьезно.
   - Не смей!
   Она опять всхлипнула.
   - Не смей... даже говорить... такое!
   - Ну же... Улыбнись! Улыбнись, злюка!
   Он боднул ее лоб своим, склонившись к ней и держа ее на руках, поцеловал ее мокрые соленые губы.
   - Я люблю тебя, - сказала она.
   - Нет. Тебе только так кажется, - ответил он, не выпуская ее из объятий.
   - Я люблю тебя, - повторила она настойчивее и громче, как будто это могло его убедить. - Я всегда тебя любила, с самого детства. Почему ты мне не веришь?
   - Ты не можешь меня любить. Я пожилой некрасивый мужчина, взгляни на меня внимательнее.
   Ее глаза пристально смотрели на него, словно прицел оптического ружья.
   - Ты не понимаешь... Я люблю в тебе человека, то, какой ты, а не твою внешность. Можно любить ум, характер, улыбку, а красота понятие относительное. И преходящее.
   - Хорошо, - согласился он. - Ты права. Ты действительно права, но молоденькие девушки, как ты, не должны так рассуждать.
   - Я тебя ненавижу!
   Он улыбнулся. Их губы были совсем близко друг от друга.
   - Это уже лучше, - сказал он.
   - Пообещай мне... Пообещай, что завтра все будет так же... - попросила она.
   - Да. Завтра...
   Он мог оставить все, как есть, и довольствоваться двумя жизнями, как это делали многие. Или, если сказать иначе, что зазорного, когда жена и любовница составляют две стороны одной жизни? Но как можно смотреть Элизе в глаза и лгать, притворяясь изо дня в день? Или нужно просто привыкнуть? Он не хотел привыкать. И знал, что она не сможет его простить, если все откроется, а тайное становится явным непременно. Тогда она уйдет сама, и уйдет, если узнает, что он продолжает жить с ней из чувства долга, которое сродни жалости. Любил ли он Элизу? Или она стала его многолетней привычкой? Или частью его самого? А как человек может безумно любить свою руку или ногу? Он не знал ответов, но знал одно: он не уйдет от Элизы и не станет ее обманывать. Нужно просто выбрать, и порвать с Кейт. Порвать с ней! Даже в одних только этих словах для него заключался ужас, и думать об этом было невыносимо. Вместо того, чтобы получить желаемое и успокоиться, потерять интерес так же, как охотничья собака, схватившая зубами добычу, он только сильнее запутался. Не успел уйти и проститься с Кейт, как уже снова хотел ее видеть. Он совсем обезумел. Скажи ему кто-нибудь хоть полгода назад о возможности подобного, он бы рассмеялся наглецу в лицо. Но теперь Роберт знал, что с людьми происходят самые неожиданные вещи, которые их подкарауливают, а потом набрасываются, как страшные химеры из кошмарных снов, все переворачивая с ног на голову. Это было ужасно. Хуже и придумать нельзя.
   - Элиза, можно тебя спросить?
   - Да, разумеется, - ответила она, удивленная его серьезным тоном и подчеркнуто-спокойным выражением лица. Оно у него было таким, когда что-нибудь случалось, и ее сердце бешено заколотилось в ожидании неприятностей.
   - Почему ты не родила детей, когда могла? Ты ведь всегда их хотела. Так почему же ты не настояла? Почему не сделала по-своему? Ведь у тебя была масса возможностей.
   - Почему ты меня об этом спрашиваешь? Какая теперь разница? - спросила она встревожено. - Что случилось, Бобби? Что с тобой творится?
   Она подумала, что все плохо. Что он хочет ребенка, которого она уже не сможет ему дать.
   - Поверь мне, разница огромная. Я просто хочу знать. Ты можешь мне ответить? - настаивал он.
   Что-то новое было для нее и в его взгляде и в тоне, каким он задавал свой вопрос - а за долгие годы она его успела хорошо узнать.
   - Я боялась. Боялась, что ты решишь, будто я хочу тебя привязать к себе детьми. Ведь многие женщины так делают, правда? А потом... я боялась, что когда появятся дети, ответственность за них ляжет на тебя тяжким бременем. И ты подсознательно захочешь избавиться от всего этого. И от меня тоже. Решишь, что я тебя окрутила, связала по рукам и ногам... Понимаешь? Это очень сложно объяснить. Но я так боялась тебя потерять! Нужно было рискнуть, и пожертвовать в результате тобой, либо просто подождать, пока ты сам не примешь решения. Вышло так, что я пожертвовала детьми... Но не жалею. Ты не дал мне повода сожалеть. Поверь.
   Где-то посередине ее сбивчивого, неуверенного ответа он, глядевший сначала на нее широко раскрытыми глазами, отвернулся, и уставился в пространство отсутствующим взглядом. Она вообще не была убеждена, что он дослушал ее до конца. В таких случаях ей всегда казалось, что она оправдывается перед ним, и ей становилось не по себе.
   Решив, что он мог обидеться или неправильно ее понять, Элиза подошла и положила руки ему на плечи, робко улыбаясь.
   - Бобби, дорогой... давай вообще больше не будем об этом говорить, хорошо? Я люблю тебя.
   Роберт вздрогнул, и посмотрел на нее так, словно его внезапно разбудили. Он с трудом стряхивал с себя остатки призрачного сна.
   - Да... Да... - пробормотал он, пытаясь улыбнуться ей в ответ, но глаза по-прежнему плавали в сумрачной дымке.
   И рассеянно поцеловав ей руку, решительно поднялся.
   - Пойдем спать. Ты, наверное, устала... Клара тебя совсем измучила.
   - О, нет! - поспешила разубедить его Элиза, подходя к нему и обвивая кольцом рук его шею. - Нет, она очень мила, и мне даже не приходится с ней спорить... Иногда досада из-за этого берет! Но она полностью доверяет моему вкусу. Послезавтра твой день рождения... Увидишь новую квартиру...
   - Замечательно, - ответил Роберт, но было ясно, что мысли его далеко. - А теперь иди и ложись, я приду попозже.
   - Попозже? - удивилась Элиза. - Уже очень поздно, а у тебя усталый вид...
   Он поцеловал ее, наклонившись вперед и обнимая ее за талию. Она по-прежнему оставалась стройна и привлекательна, но сама мысль о том, что сейчас он ляжет с ней в постель, после Кейт, и ему нужно будет вести себя, как всегда, внушала ему страх и отвращение. Едва об этом подумав, он начал задыхаться от волнения.
   - Иди, я приду чуть позже...
   Он мягко отстранился, сглаживая свой отказ улыбкой, и пошел в кабинет. Перед тем как закрыть за собой дверь он обернулся на пороге:
   - Я люблю тебя, Элиза. Больше жизни люблю. Знаю, я не часто тебе это говорил, и прошу прощения.
   Она стояла на том месте посреди комнаты, где он ее оставил, и молча наблюдала за ним, пытаясь разгадать его мысли. Но эта задача оказалась ей не по силам.
   Он дождался, когда она уйдет в спальню, и запер дверь: если бы он это сделал при ней, она начала беспокоиться - он никогда от нее не закрывался. Сев за массивный дубовый стол Роберт откинулся на высокую спинку кресла, и уставился перед собой.
   Ему нужно было услышать голос Кейт, и он набрал ее номер.
   - Ты еще не спишь?
   - Нет...
   Он вспомнил о наличии где-то рядом с ней Джареда, и спросил:
   - Он рядом?
   - Да.
   Не надо было много говорить, только то, чего он так ни разу ей и не сказал:
   - Я люблю тебя. Слышишь? Я люблю тебя.
   - Да... - ответила она, и он услышал, как она нервно вздохнула.
   Он положил трубку прежде, чем она успела бы произнести "я тоже", или что-то подобное, причиняя ему лишнюю боль. Элиза, наверное, уже заснула, если только не ожидала его возвращения, строя догадки относительно его дурного настроения. Бедная, бедная Элиза! Как же тяжело ей придется! Но не тяжелее, чем обманываться и быть обманутой. Надо было уезжать, как он и хотел, на год, на два, навсегда... А теперь поздно. Все, все уже слишком поздно. И этот незнакомец, тонущий в наслаждении, которого он видел словно в зеркале, со стороны, даже не идентифицируя с собой, по-прежнему оставался в нем. Он становился им больше, чем он сам, прежний. Такой, каким никогда не был, каким боялся быть... "Между двух огней. Между двух огней". Роберт хотел закурить, взял сигареты и положил на стол, тут же забыв о своем намерении и увлеченный уже другой мыслью. Он ненавидел мелодрамы. Никогда не смотрел эти женские фильмы, не читал книг с печальным концом, не имел склонности себя жалеть. Никогда не представлял собственных похорон, так, чтобы от жалости к себе на глаза наворачивались слезы. На мгновение он задумался над тем, что боятся не смерти, а неизвестности, того, чего не знают и о чем никто, увы, поведать уже не может. Что, если там ничего нет? Что, если ты умираешь, и все заканчивается, как будто проваливаешься в черную бескрайнюю бездну? Религия дает надежду, но не знание, и будь он верующий, ему от этого было бы ничуть не легче. В ящике его стола лежал подарочный пистолет, заряженный на всякий случай - благо, что в доме не имелось детей, которые могли бы до него добраться. Роберт достал его и в задумчивости взвесил на ладони. Когда люди стреляются, не происходит оглушительного выстрела, какие обычно демонстрируют в фильмах: просто приглушенный короткий хлопок, как будто лопнул воздушный шарик.
   Первый раз вышла осечка. "Черт! Даже на это не способен", - подумал он, и сразу же без промедления нажал на курок во второй раз. Передумать он не успел.
   "Почему ты плачешь?.. Что я такого сказала?" "Да ведь это же дождь", - я улыбаюсь, утирая слезы скорей. Мне жаль, но я не могу ничего изменить, и знаю, что в какой-то миг мое сердце разобьется. Как много слез, как много раз, как много времени я плакал, не в силах забыть тебя..."
  
  
  
  
  
  
  
  
   32
  
  
  
   2
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"