Последний дом
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Последний дом.
***
Место, где я живу - дом на высоком берегу реки. Не совсем на берегу, до воды еще спускаться и спускаться. Двести девяносто метров до нее. Почему последний?.. Нет ли скрытого смысла, да?.. В очередях раньше спрашивали - "вы крайний?" Считалось, последним быть обидно. Мне всегда не везло, как подойду - очередь длиннющая, а после меня - пусто. Но это давно было...
А недавно спросили, "этот ваш дом... последнее прибежище, что ли?.."
Бывает, чем глубже копаешь, тем дальше от смысла. А он на поверхности, в сущности, прост. Так и у меня. В одном, да еще последнем доме прожил половину жизни. Вторую половинку, серьезную. Первая вообще не в счет, подготовка, разгон...
Этот дом всегда был последним, с тех пор как возник. Но вначале я не думал об этом. Временное обстоятельство... Оказалось, не временно, а насовсем. Неисправимо, как все серьезное в жизни. Город теперь в другую сторону растет, а за мной одна природа. И я никем не окружен, стою один перед полем и рекой, оврагом... и всеми растениями и зверями, которые со мной переживают движение по времени. Мы с ними в одном вагоне оказались. Генка говорил - "ты сам себя назначил..." Это мой друг, Гена, он всегда прав, но тут промахнулся. Не назначал, само получилось. Чем отличается движение по времени от путешествия в пространстве? Добровольности никакой. Хочешь - не хочешь, от времени не отмахнешься, оно тебя, как пешку, ставит на свое место и не спрашивает - хорошо ли тебе... А потом кто-то шепчет на ухо - беги, дружок... Беги, а мы по тебе беглым огнем, а ты зайцем, зайцем, петлять да кувыркаться...
Ну, не-ет, напали на дурака, не побегу. Как поставили, так и стою.
Меня мама учила, давно... - "хочешь в жизни разобраться, замри, вдумайся. Не спеши..." Я плохой ученик. Не послушался?.. Наоборот, на все сто исполнил. Заставь богу молиться... про меня сказано. Замер на всю жизнь. Но ведь, беги, не беги... время не остановишь. Все знают, даже говорить скучно. И все равно удивляешься, когда на своей шкуре поймешь... А если еще в пространстве перемещаться?.. Совсем запутаешься...
Генка смеялся, "ты психопат... "
Не могу сказать, что глубоко мыслю, все больше по мелочам, размышляю меж делами о жизни своей... Временами кажется, как задумано было, так и случилось. А в другие дни гляну вокруг, и удивлюсь - как я тут оказался... Мальчик-зайчик... Мам, я здесь, надолго задумался... Недалеко отплыл, а потом и вовсе застрял, на одном месте сижу. Но, может, неважно это?.. Как в задачке, поезд мчится, ветер ему навстречу. Главное, столкнулись, а кто мчался, кто стоял... Время все равно не обошло, через меня промчалось. И все в один миг изменилось, в один миг!.. Я видел дерево вчера, березу на нашем кладбище. Стоит в тишине, листья все желтые, на месте. Вдруг погода насупилась, задул ветер ледяной с Мурмана... и сразу ветки голые. Вот так и со мной...
Но поздно рассуждать... правильно, не правильно... Дело сделано. Чтобы судить, надо помнить обо мне, а таких уже и нет. Как меня звала мама, кто знает?.. Помнящих не осталось, это самое большое одиночество. Некому судить, остается рассказать.
Не бойтесь, я не из тех, кто каждый чих свой ценит. Наоборот, сомневаюсь, чем вас заинтересовать...
Про себя поменьше, про своих побольше скажу.
Может, неясно выражаюсь?.. Там, где нет ясности, вычурность проявляется. Особенно, если боишься простоватым показаться. Но у меня не от страха - с непривычки. Давно не разговаривал с образованными людьми. И я учился понемногу, потом почти все забыл. Без употребления знания истлевают... Да, привычка насмешничать, одни шуточки в голове. Генка научил, царство ему... Тьфу, черт, какое царство... ну и глупость, эти слова... Его так по земле размазало, распылило по ветру, что собрать не сможет никакая сила. А он, пожалуй, обрадовался бы, если б узнал... Такой человек. Мой друг.
Но вообще-то я серьезно хочу рассказать, о том, о сём, о жизни на своей земле, о друзьях, которые здесь живут. Сразу не расскажешь, а понемногу трудней всего. Но хоть раз в жизни попробую что-то сделать словами. Никогда не верил им. Но сейчас одна возможность остается, мои слова. Они на одной стороне весов, на другой все ошибки и неудачи, бессловесная жизнь. Примите уж как есть.
--
***
Нет, дом не совсем мой - большой многоквартирный. Моя квартира на первом этаже. Окна в сторону реки и на восход. Так что в середине дня у меня темновато, солнце на другую сторону переползает. К тому же деревья заслоняют свет. Но я не против, наблюдаю, как растут. Когда-то я их сажал, ростом с меня были. Добрались за эти годы до пятого этажа. Две березы, и рябина, та пониже.
Кроме меня, возле дома целыми днями никого. Остальные?.. Большинство где-то пропадает. Они, правда, считают, что это я пропал. Я чуть-чуть преувеличиваю, шучу... Если всерьез, в последнее дни большинство - это я. Раньше?.. Народу много было. Раньше - да, движение, надежды... появлялись люди интересные... Теперь редко, и они мои гости все, как вы.
Можно ли столько вытерпеть, на одном-то месте?.. Не только вы, многие интересовались. Не люблю отвечать, почти все собственный ответ имеют. Для них этот вопрос - вежливое несогласие, неодобрение даже. Не всегда?.. Вы мне нравитесь, я отвечу. Да, раньше тянуло в неизвестную сторону. А потом понял, в неподвижной жизни больше хорошего. Но разве это объяснишь бегущему мимо человеку...
Так что обычно оставляю без ответа, только улыбаюсь, развожу руками...
Но пришло время рассказать.
Иду и почти не смотрю кругом. Нет, краем глаза то и дело поглядываю - сегодня все на месте... И дальше иду. А новое вижу спиной, глаза тут не при чем. Смеюсь, очень нужны глаза. И ноги, ведь я каждый день вдоль и поперек обхожу свою землю. Если старательно делать, не так уж мало получается. Если вникать в положение вещей.
В длину моя земля, от реки до лиственниц - пятьсот тридцать метров. В ширину... Как считать, мой овраг или не мой?.. Если мой, то двести тридцать в ширину. Две дороги, старая и новая. Новую не люблю, но она в центре, не выкинешь никуда... Я все это нарисовал, вот здесь. В начале карта вам понадобится, потом освоитесь.
Если долго живешь на одном месте, оно тебя начинает узнавать. И защищать будет. От хаоса жизни. Не понимаю, как без этой защиты жить... Никогда не понимал. То ли в детстве неправильно учили, то ли от рождения глаза не в ту сторону смотрят...
А теперь иногда думаю, непонимание полезно. Без него жизнь в проходной двор превратится. Только про себя говорю?.. Вы правы, про кого же еще... Генка, не спорь со мной!.. Иногда он появляется, сует длинный нос, куда не следует. Понимаешь, забываю, что нет его...
Нет, не могу сказать, что не свою жизнь прожил. Отчего же тоскую?.. Это другое... Говорят, национальная черта. Но об это сам черт ногу сломит.
Смысл жизни как новогодний подарок. В коробочке, цветастой ленточкой перевязана. Развяжешь, откроешь, там в ярко-красной фольге лежит... Довольно большой пакетик. Под первым слоем еще два наверчены, уже обычная фольга, от шоколада... Потом еще бумажка, без цвета, но вощаная. Мама постаралась, с любовью заворачивала. Потом простецкая, серая, посылочная, зато прочная. И, наконец, последняя, хитрая бумажка - полупрозрачная...
Оказывается, внутри крошечный орешек. Вкусный, но малюсенький... на один зуб!..
Я всегда радовался ему. Вырос, потом много было подарков мне подложено. Но уже без любви, иногда с насмешкой, а то и со злобой тайной, или злорадством. Развертываешь, стараешься... там ничего! И тут же смех за спиной.
Ну, чего ты разохался... да ладно... Как случилось, так и получилось...
Генка эти слова не выносил - "все тебе ладно..."
Зря вспомнил про елку, только расстроился. В жизни почти все шелуха. А сколько времени и сил на разворачивание уходит... Но если подумать, на что его, время, тратить?.. Что жалеть, я не устроен был для вечности, не рассчитали меня на постоянное блаженство...
- Опять ёрничаешь, - Гена упрекает меня, - подумай про время. А ты все о своем куске земли...
Нет, не все!.. Иногда увлекаюсь общими делами, странствую по городам и странам. В мечтах. Но всегда возвращаюсь на свое немое поле. Есть у меня такое место. Всю землю перемесили, испоганили цементными холмиками, нашлепками, вкопали огромные столбы, бетон с железом... Вся она в ямах, канавах... В грязь превратили - и бросили.
Я думал - все, погибла земля... Прошло несколько лет, смотрю, понемногу оживает, зашевелилась... А потом назло всем заросла двухметровой травой, и в ней крошечные цветочки, голубые... Я хожу по краю и радуюсь.
Да, только сюда стремлюсь, здесь во мне нуждаются. Бывает, в ужасе просыпаюсь, видел сон - лежу без внимания ко всему миру, остываю... И вся моя земля тут же начинает прозябать, везде запустение и страх!.. Ну, ладно, - запустение, это не смерть - запустение, даже наоборот. Другое страшно - ждут, зовут, надеются - а меня нет и нет...
Это не могу перенести.
Не бойтесь, ребята, с вами я!..
Если сделать ничего не можешь, остается вместе со своими быть. Я не говорю - умереть вместе, такие обещания нельзя давать. Вместе оставаться. Это я могу.
Не так уж много?..
Вы правы, всего пятьсот на двести тридцать, полоска земли, мои друзья все здесь. Я имею в виду коренных жителей. Оказалось, это и есть мое место. На старости лет понял - двести тридцать на пятьсот... Не так уж и мало. Остальное не охватить, не перешагать. Что понимаю и люблю, то мое.
Значит, овраг тоже мой, двести тридцать я заслужил, стараюсь. Но иногда сил не хватает. Тут в сущности ничего не исправишь. Иногда помогаешь, да... Но главное - внимание. Оказывается, это немало, если ежедневно. Но иногда недостаточно. И тогда страшновато становится. Но если разобраться, жить везде опасно. Так что я лучше на своей земле побуду.
Это у меня вместо вступления - несколько слов.
Еще не заснули?..
--
***
Я приехал сюда тридцать лет тому назад. Мне дали квартиру. Тогда квартиры давали просто так, денег не спрашивали. Утопическое общество?.. Вы правы, оно страхом и силой держалось. Но мне повезло, когда я вылупился, страх и сила поустали, затишье наступило. А что может быть лучше затишья да медленного загнивания... Вы за быстрое развитие и бурный рост?.. Спорить не буду, желаю счастья и удачи. Но думаю, мне повезло, тогда квартиры всем давали. Почему мне похуже? Так всегда бывает - одному получше, другим похуже. И я возмущался, а потом понял - не заслужил, за что давать?.. Никому не нужен, вот и поместили меня ближе всех к земле. Для городского жителя, наверное, наказание.
Прошли годы, и я другую вещь понял - какую прекрасную дали квартиру никчемной личности, неизвестному художнику. Есть такие - "н.х". В музеях иногда под картинками написано. Признаюсь вам, я один из них. Ничего не поделаешь, не выучился. Пишу объявления, вывески... Платят за это, вот и живу. Подневольная работа даром не сходит. Выдастся момент, сядешь - что бы нарисовать... от себя, для души... Под настроение, особенно по ночам бывает. Зимой. Летом отвлекаешься, за окном шорохи и шепот, травы да листы. Звериные шаги... А зимой безнадежный мрак и ветра свист... Скажешь себе - вот!.. настало время, давай, скажи свое слово, пусть негромкое. Простое... И все одно и то же в голову лезет - бутылка, тыква, яблоко да виноград... Иногда морковь, цвет у нее теплый, добрый...
Ничего высокого, красивого в голове не осталось.
Что это я, все о себе да о себе... Обычно молчу, а теперь и вовсе поговорить не с кем. Генка был, не стало его... Вот и разговорился... Кто я? Временами не знаю даже, не могу объяснить. Теряется облик, зыбится... И зеркало не друг мне больше, смотрю в него, и не верю - что оно знает, простое стекло!.. Когда долго живешь недалеко от земли, все одинаково важно становится, все живое... каждый интересен. И со временем растворяешься в окружающей жизни, ищешь себя, и не найти... Кроме оболочки телесной, куда она денется... Может, я человек, может, кот... или дятел... или шиповника куст, его недавно подрубили, а он живой. Или, может, я и есть окно, глядящее на землю, что вокруг...
Неважно, главное, здесь мои друзья.
Иногда они уходят, или вдруг погибать начинают, засыхать... Я думаю, от тоски, или от страха. Тревожусь обо всех, особенно об уходящих, как они там?.. Иногда возвращаются, оживают, или новые приходят на их место, и я рад каждому, кого здесь встречаю, будь то зверь, или трава, цветок... или человек, если с добром пришел...
Но самые дорогие мне звери и люди не возвращаются.
А я всегда здесь, мне некуда идти... и незачем, понимаете?..
Это моя земля. Мой дом. Последний...
--
***
Въехал сюда, и сразу на балкон. Даже не балкон, а лоджия, сверху потолок, сбоку стены, красный кирпич, на закате светятся, излучают тепло, и я жалею, что не пейзажист. Здесь как на корабле, палуба... или полоска суши у воды. Еще вроде бы квартира, но духом балкон относится к земле, открыт ветрам. Выше меня и рядом, на первом этаже, - застеклили, отгородились, а у меня денег не было. Вот и остался, не отделенный от неба и ветра. Зимой прохладно, зато живу на краю. В этом особая стихия, не сразу понимаешь... Потом никогда не жалел.
Вышел и увидел - пусто, полоска цемента, это пол, передо мной прутья редкие... А справа и слева, в концах, северном и южном, где стены, красный кирпич... Сидят два больших кота. Черный и белый. Черный на северном конце, белый - на южном. Сидят и молчат, смотрят друг на друга. Меня, можно сказать, и не заметили. Ну, пришел... мало ли кто сюда придет...
Я постоял, и вернулся в комнату. Коты посидели еще немного и пошли в разные стороны, черный - на север, белый на юг. Проскользнули через решетку, спрыгнули на землю, всего-то полметра, и ушли.
Потом я узнал их и подружился, особенно с черным, его звали Феликс. А белый - Пушок, он уже старый был, и через год умер, летом. Я сразу расскажу о нем. Нужно спешить, со временем самый близкий образ рассеивается, меркнет... Даже свет, который спешит к нам от звезд, и тот может опоздать. Прилетел, а здесь уже никого... Что делать ему, это большое горе - опоздать, когда спешишь на помощь.
Пусть он тогда осветит мой дом, лужайку перед ним, овраг, поляны изувеченные... и холм, где мои друзья лежат, и реку, великую, молчаливую, которая уносит воду, а сама всегда с нами остается.
Если я завидую кому, то реке. Она уносит воду, приносит новую, но всегда на своем месте лежит.
--
***
От Пушка нам с Феликсом досталась половина земли, пространство, что южней дома. На балконе коты встречались, ничейная территория. Они здесь дружили, спорить не о чем. В те времена пропитание для боевого кота было простым делом, помойные ящики открытые, пищи вдоволь. Тихая жизнь, полная беспорядка и еды. Что им еда... важно посидеть рядом, посмотреть вокруг. Если соседа уважаешь, можно даже спиной к спине... Посмотрят друг на друга, поворачиваются спинами, оглядывают каждый свою землю. Оглядят в общих чертах - и на серьезный обход.
Летом, тридцать лет тому, как сейчас помню...
Пушок спал в траве за домом, а этот дурак косил траву, поздно заметил кота. Пушок совсем глухой был, не услышал приближения, шороха - и получил косой по шее. К счастью не мучился, сразу умер. Овраг еще не был разделен новой дорогой, я спустился в него и закопал кота. На южной оконечности нашей земли могила Пушка. Там овраг врезается глубоко в землю, наверх круто подниматься, и спускаться опасно. Хорошее одинокое место для белого кота, с тех пор он там лежит. Наверху толстые лиственницы выстроились в ряд, вместо ограды, за ними не наша земля, другие ходят коты и люди, незнакомые. Вот Пушок и сторожит нас, как при жизни сторожил.
Лето было душное, мутное, 72-ой год, в воздухе тяжелый запах гари, кто-то еще, может, помнит пожары эти... Но в овраге всегда было прохладно, и земля рыхлая, копать легко. Я глубоко закопал Пушка, он там спокойно лежит. Потом начались перемены, овраг временно залило водой... Но Пушок глубоко в земле, его не коснулись наши глупости.
Феликс в расцвете жизни был кот, одолел южную мелкоту, после Пушка серьезных соперников там не было, и стал первым на всей нашей земле. Но с тех времен так и осталось - северная земля и южная, а на границе моя квартира и балкон. Мы подружились с Феликсом, такие вещи сразу не получаются - с годами. И он мне доверял, даже брал с собой на обход. Только сзади иди, на расстоянии...
--
***
Он особой породы был, Феликс, таких я видел только на моей земле. Все коты здесь его потомки, а откуда он сам взялся, не знаю. Может, он всегда здесь жил, или сам по себе возник, как жизнь на земле?.. Из простых молекул, от тепла, сырости да электрических искр... Если посмотреть со стороны, он не очень был красив - передняя половина туловища и голова совсем черные, гладкая короткая шерсть, а брюхо и задние ноги обросли густой темно-коричневой шубой. Зимой она до снега доставала, и на животе у него постоянно висели сосульки. Идет по снегу кот и звенит... Дома оттаивали звоночки эти, но он в уюте сидеть не любил. Мороз заставлял иногда, но у нас с каждым годом зимы все теплей и теплей. Феликс придет, поест, прыгнет ко мне на колени, поговорим о том, о сём... и он не оглядываясь, уходит. Зато он меня на улице узнавал в любой одежде, тут же прыгает, карабкается, устраивается на плече.
Глаза у него как у Льва Толстого - мрачноватые и умные, пронзительные очень. Все кошки в нашем доме, и в девятом, и восьмом были без ума от него. Когда я приехал, Феликс был уже не первой молодости, а умер он в 90-ом, то есть, по котовским правилам, невероятно долго жил. Многие его дети и внуки пострадали от машин и собак, от человеческих детей, а он был хитрей и умней всех, и ему везло. Для долгой жизни обязательно нужно, чтобы повезло, и у людей так, и у котов, и у всех живых существ, которых я знал.
И он мне всю землю показал, я шел за ним - и смотрел.
Поэтому я все здесь знаю. И вам немного расскажу.
--
***
Город от вас все удаляется, вы на краю, говорят. Нужно вас с большой жизнью связать... Построили нам дорогу. Видите, на карте, она в одном месте пунктиром. Здесь она через овраг проложена. Засыпали овраг, и все равно дорога проседает, каждый год ремонт. Дорога есть, но для меня она все равно пунктир. С одной стороны овраг, и с другой, он после разрыва... или разлома?.. стремится к реке, доходит до крутого спуска, и открывается. Отсюда к воде не так круто, как в других местах, пологая ложбина, деревья чудно разрослись, непроходимые кусты, в зарослях ручеек, в жаркие дни он высыхает, а весной довольно бурный...
Овраг перегородили, а о воде не подумали. И у нас, на южной стороне, в нем скапливалась вода, особенно весной. И летом, если не очень жарко... истинное болото. Выросли комары, прилетели к нам питаться. Зверям хорошо, шкура толстая и шерсть на пути, до них не добраться голодному комару. А людям что делать, особенно на нижних этажах?..
Потом под дорогой проложили трубу, и путь для воды восстановился.
Но я все равно эту дорогу терпеть не мог, и никто не любил. Шум от нее, и страшновато ходить к реке. Так просто не перейдешь, приходится стоять, ждать... С машинами шутки плохи, возьмет да выпрыгнет из-за угла...
И вообще... зачем?.. Нам эта дорога - ни за чем!..
Гена считал, что овраг со временем дорогу пересилит. Провалится вся затея, вернется прежняя жизнь... Но не дождался, терпения не хватило. Решил сам руку приложить, и не совсем удачно получилось. Но это моя теория. Каждая смерть имеет свою теорию, бывает, даже не одну. Но про Гену больше никто теорий не сочинял, его забыли. Все, кроме меня.
--
***
И Детский Сад, что рядом с домом был, оказался за дорогой. Звери боятся туда перебегать, а там прекрасно гуляется, другого такого места нигде нет. Раньше в Саду было много детей, шум от них, а теперь тихо. Дети перестали рождаться, садик закрыли, дом купила какая-то фирма, и много лет здесь никто не шумит. Хозяева о доме забыли, или уехали, или убиты... никто в этом не разбирался. Наняли сторожа, а потом платить ему перестали. Но ему больше негде жить, вот он за жилье и сторожит, спит в комнатке на втором этаже. Иногда выйдет, раз или два в день, покричит на бомжей, чтобы не выпивали в детских домиках, и обратно к себе...
И местность вокруг дома, дорожки, клумбы бывшие, газончики продолговатые вдоль ограды - все заросло дикой травой и сильными кустами, колючки у них непроходимые, зато красивые цветы и плоды. Вход тоже зарос, не войти, не выйти стало. Сторож сзади ходит, где ограда сломана, делает большой крюк. Но он редко выходит. Людям трудно теперь проникнуть сюда, особенно взрослым, удобно только мелким зверям не больше кошки. Они проползают по земле, и здесь им рай. Оказывается, есть такие места, рай для небольших зверей. По крайней мере, одно место - у нас. Поэтому, наверное, их в большой рай не пускают, говорят, вам и здесь повезло.
Мимо входа дорожка к реке спускается. Правда, мы с Феликсом считаем, что она от реки. По ней мы поднимаемся, а спускаемся с другой стороны детского сада. На карте наш путь обозначен, видите?.. А в кустах у входа, с внутренней стороны, стоит Доктор Айболит, и рядом с ним негритенок, тоже в белом колпаке, помощник вместо медсестры. У Айболита в руке чемоданчик с крестом, он тревожно выглядывает из куста, всегда готов скорую помощь оказать. Но помощи не надо никому. Может, и нужна, но на Айболита не надеются. Годы идут, а эти двое стоят и стоят... Я мимо иду - привет Айболит!.. Многие не знают, что за странные фигуры, не из этой жизни. Чтобы их понять, надо читать книги, а кто теперь читает... Прежние дети давно выросли, разбрелись по свету, Айболит им ни к чему.
А чужие не ожидают никого увидеть, пугаются.
Пусть пугаются, чужим здесь делать нечего. Айболит теперь вроде сторожа, со своим чемоданчиком, и негритенок со шприцем ему в подмогу. А настоящий сторож редко вниз спускается, в своей комнатке спит и спит...
Все рассказал?..
А теперь пошли на обход, как мы с Феликсом ходили.
--
***
Перед моим балконом деревья и трава, здесь мы начинали с ним проверку нашей земли.
Первая забота небольшая, чтобы не попался на пути Желтый, он живет на первом этаже с другой стороны, дружит с толстой армянкой. Добрая женщина, старая, но когда-то была молодой, я помню. У нее муж пропал. Лет десять тому назад вышел из дома на работу и исчез. Он на том берегу реки работал, в заповеднике. До берега не добрался, его лодка на месте оказалась. Значит, мои метры ему не суждено было пройти. Тогда людей побольше было, жить страшней. Это теперь я хожу гоголем, ничего не боюсь... Хотя, кто знает... может, просто в яму упал. Они для столбов вырыты, огромные, глубокие... Тогда еще новые копали, мог и не увидеть, в предрассветной серости. Искали, искали, и я искал, ведь каждый день здесь хожу. Ни следа, это загадка. У нас таких загадок пруд пруди... Карина погоревала, потом завела кота. Очень успешный оказался зверь, ласковый, домашний... А на улицу выйдет, бандит среди зверей!.. Феликсу пришлось его настойчиво убеждать. В конце концов, Желтый понял, что прав на территорию не имеет, хотя большой и сильный. Пожалуйста, сиди на асфальте, что полоской вокруг дома, никто не возражает. Или ходи как турист, тут их хватает, правда, людей, но разницы никакой. Но ходить вокруг и отмечать как свое... верх наглости. Желтый отступил, но не смирился, наоборот, надулся от презрения. Каждый день на полчасика выносит свою тушу на моцион, домашний буржуй, прошвырнуться среди дохляков, обиженных жизнью.
Нас с Феликсом наглость Желтого удивляла, время от времени приходилось учить, тогда обход откладывался. Так что мы стремились избежать встречи, настроены на дело, а не драться.
Но обычно Желтый в такую рань дрыхнет в теплой постельке на пышной груди хозяйки.
И мы незаметно выходили по траве, между кустами, на дорожку к мусорным бакам. К оврагу не подходим, если обычный обход, идем по малому кругу. В овраге не угнаться за котом. Там на пути бревно, по нему на высоте надо пройти, чтобы не запутаться в вязкой глине... для двух ног большое испытание. Если малый круг, я вздыхаю с облегчением, очень хочется с другом пройтись. Один совсем по-другому ходишь, иные мысли... все больше о жизни, для здоровья вредно. А с Феликсом я думал о земле, о деревьях, кустах... о котах и кошках, о птицах, которые нас не замечают, считают своими... Мы ходили рано утром, иногда ближе к вечеру, когда еще светло, и в то же время не светит так несносно в глаза, как в полдень.
Значит, мы без приключений добираемся до мусорных баков, здесь я присаживаюсь на маленький бордюрчик, жду. Два больших бака и кучи мусора вокруг них. Не у каждого хватает сил донести, человек по натуре нетерпелив. Самые нетерпеливые выбрасывают из окон, в основном, остатки еды. Но иногда летят крупные предметы, так что надо осторожней ходить. Или прижиматься к дому, или подальше, чтобы не докинули до тебя.
Обследование баков занимает у Феликса минут пять, потом он отряхивается, подходит к дороге...
Стоим, ждем, слушаем движения и шумы...
--
***
Я уже говорил, дорога испортила нам овраг, разлучила с Детским Садом!..
Но утром и вечером почти спокойно, редкое движение. Тот, кто не бывал здесь среди дня, даже не поймет, зачем было строить эту дорогу, портить нам жизнь... Гена считает, овраги - почерк природы, она пишет свои письмена. Гладкие поверхности для жизни бесполезны, говорит. Я тоже гладкие не люблю, знаю, сколько живого погибает, когда сглаживают неровности земли...
Наконец, мы тронулись, скользим поперек дороги. Пока все тихо, потому что утро, туман рваными клочьями уползает по оврагу к реке... Делаем рывок, и вот мы у ограды Детского Сада. Справа внизу овраг, мы движемся по узкой тропинке, местами прижимаясь к самой ограде, вдоль, вдоль...
В конце Сада настоящий яблоневый сад, тихий и пустынный, но не пустой. С тех пор, как нет детей, он сильно изменился, кусты выросли и пышная трава. И яблони меня радуют, на диво разрослись. Яблоки поменьше стали, ну, и пусть... Некого ублажать, сами для себя растут.
Доходим до конца ограды, здесь она сломана, повалена, прохожему яблок хочется, вроде бы ничейная земля. Но в последние годы никто сюда не добирается.
Дальше начинается поле, высокая трава. Овраг справа остается, здесь через него мостик, за ним деревенька, несколько старух и стариков. Это уже не наша земля.
Теперь перед нами заброшенная стройка, я говорил о ней. Полузасыпанные ямы, канавы, проросшие корнями... Тут гляди в оба, упадешь, не выберешься... Это, без сомнения, наша территория. Сначала стояли бараки, в них жили люди, строившие город. Потом бараки снесли, на их месте раскопали огороды. Но скоро забросили их, слишком бедна земля, глина ползучая... Остались сарайчики да туалеты, дощатые домики на курьих ножках. Потом вообще все снесли, объявили большую стройку, нужен, говорят, стадион. Между решениями сносить и строить прошли годы, место травой заросло, гуляют спокойно коты и собаки...
В конце концов, взялись. Не то, чтобы необходимость приперла или деньги куры не клевали - для такого дела решимость важна. Кинулись сюда, все вмиг раскопали, выровняли заново, вбили бетонные столбы, опору для крыши будущего стадиона... Два года копошились, потом одумались: от города далеко, местных болельщиков маловато стало...
И стройка замерла.
Я думаю, навсегда. Гена сомневался, надо ждать нового приступа, говорит.
Но годы шли, и стало ясно, что дело продолжения иметь не может. Природные явления стройку подточили, частично смыли и засыпали. Теперь только все заново - выкорчевать, перепахать, насыпать новой земли... Но планов таких пока не родилось. Думаю, еще может жизнь наладиться, очнется земля... Я надеюсь на нее, столбы ей не выкорчевать, но засыпать и спрятать может. Со временем управится, сгладит картину великих начинаний. Лучше не трогать ничего, и все само собой получится. Я вижу, пустырь постепенно зарастает кустами, высоченной травой...
Планы и усилия развеются по ветру, забудется ужас перемен.
А пока еще столбы, как гвозди незабитые, и глубокие ямы вокруг да около... Опасно ходить, особенно зимой. Снежная равнина, ветер наш постоянный метет и метет... и белые столбы из белого снега торчат.
Теперь я редко хожу сюда, без Феликса скучно стало.
Но мы недолго стояли с ним здесь, отдохнем - и дальше.
***
Спуск замедляется, хотя, в общем, идем вниз. Выходим на крутой обрыв, метров десять, если со стороны реки. Это Остров, наше кладбище. Здесь мой старый друг похоронен, Вася-пес... Сверху видна река, до нее еще далеко. Постоим у Васи, возвращаемся, выходим на дорожку, что ведет вниз, к реке. Но дальше не спускаемся, берег заболочен, завален мертвыми стволами, принесенными весенней водой.
И мы по дорожке поднимаемся к дому, это и есть наш малый круг.
Под ногами асфальт, разорванный временем и растениями... Справа чужое поле, здание общежития, двор, в нем тоже мусорные баки. Феликс бывает там, но это уже набег, и я тогда лишний. Когда я с ним, он даже не поворачивает головы направо, идет наверх, наверх... Проходим мимо Детского Сада, с другой стороны, где вход... мимо Доктора с Негритенком в кустах... Снова переходим, чертыхаясь, дорогу... Вот и наш дом. Приближаемся со стороны подъезда. Здесь трава вытоптана, земля плотно утрамбована, ничто не вырастет больше - никогда! Поэтому входить-выходить здесь не люблю, сделал себе на балконе дверцу, через нее хожу. Генка издевался:
- Какой же ты хозяин, не можешь порядок навести!..
Он прав, не могу. Сотня квартир, жизнь в начале бурлила, всех не убедишь... Я говорю ему:
- Возьмись и ты, все-таки вдвоем...
Он машет рукой:
- Я всегда за тебя. Но куда ты лезешь, они так хотят жить!..
Знаю, народ упорный у нас, будет жить, как хочет. Одно помогает - людей все меньше становится.
Значит, проходим побыстрей мимо входа, огибаем дом с юга, и оказываемся на лужайке, с которой начали путь. Еще немного, и вот наш балкон. Феликс прыгает через прутья, устраивается в северном углу, а в южном у нас никого. Кот ложится на подстилку, старое меховое пальто, а я ухожу по делам, встретимся к обеду.
Но это не вся наша земля. В большой круг входит и другая половина, бывшая территория Пушка: южная часть оврага, два дома, девятый и восьмой, лужайки перед домами... Давайте, в другой раз пойдем! Реже стал наведываться туда, это все восьмой дом, отрезанный ломоть... Успеем еще о нем. Сначала об овраге, он важная персона на моей земле.
- Для тебя все одинаковы - звери и люди, живые и неживые... - Гена этого понять не мог.
Для меня все друзья живы, неживых нет.
--
***
Если по ширине, то овраг - половина моей земли. Оттого я и спрашивал себя, мой он или не мой... Оказалось, никому, кроме меня, не нужен, так что считаю своим. У нас полно зверей, деревьев, и людей тоже, которые никому не нужны, не отказываться же от них...
Овраг, может, и ничей, но может заставить с собой считаться. Даже тех, кто его перегородил. У нас всегда так, или заставил с собой считаться, или погибай.
Я подхожу к оврагу по густой траве, спрашиваю - можно?.. Кто его знает, хочет ли он разговаривать со мной... Вижу, вроде бы настроен внимательно, дорожка, что ведет к нему, не сыра, не скользка, как в неприветливые дни... Но это для общения он тяжел, а вообще у него не бывает плохих дней.
По узенькой тропинке иду между упавшими деревьями, их много здесь. На них стадами грибы-тонконожки, опята. Иногда я беру немного, для супа... Дальше тропинка поворачивает на юг. На север я и не хочу, упрусь в откос... Новая дорога!.. И я с удовольствием иду на юг. Подхожу к краю оврага. Глубина... Я там бывал несколько раз, кое-как выбирался. Сейчас там сухо, а весной можно плыть. Дна не видно, сплошные заросли кустов. Птицы поют.
Когда я приехал, тут пели соловьи. Народу мало, город только начинался. Потом народу слишком много стало, соловьи замолкли... Прошли годы, город уполз от нас в сторону, зачах, и людей опять немного. Снова спокойней для птиц - и распелись соловьи. Они свирепо заливаются, с восторгом и надрывом. Крохотные птички, а такая звука сила!..
Я иду, иду, и дохожу до лиственниц, это край моей земли.
Ну, вот, думал много слов скажу...
Оказывается почти нечего сказать.
Еще пару слов о двух других домах, девятом и восьмом, они сами по себе живут.
--
***
Девятый люблю дом, раньше часто ходил к нему. Самый удобный и тихий из домов, новая дорога не коснулась его. Подвал всегда заперт, в нем тепло, чисто, за домом жасмин и сирень. И все почему?.. Здесь старухи живут, смотрители порядка. Их трое - головастая, пополам согнутая, и еще одна, в валенках зимой и летом. Пока они живы, мне там делать нечего. Когда умрут, начнется, как везде, разброд и разбой, придется руки приложить, иначе девятый пропадет. Но пока они здесь, и лучше меня служат - всегда дома, у окна или на балконе, наблюдают за местностью, во все стороны глядят. И дом хорошо стоит, и жильцы как на подбор, как въехали, так и сидят, тихую жизнь ведут. Перед подъездом большое бревно, в теплое время на нем отдыхают. Алкаши и бандиты обходят дом, боятся старух.
Я завидовал девятому, и месту, и тишине среди населения квартир...
На первом этаже старуха с огромной головой. Голос у нее особенный, скажет слово, вся земля слышит, от края и до края, через овраг эхо перекатывается. Она всегда на балконе сидит, даже зимой, закутается, и на табуреточке... с улицы только голова видна. Сидит, за всеми наблюдает. Если б не она, что бы тут было... Деревья, уж точно, погубили бы... Они и так поломаны, но все-таки живы, ее заслуга. Валентиной зовут, а мать, покойная, Тимофеевна, у той еще громче голос был, и голова такая же, и живот, и все остальное... квадратный ящик... У Валентины муж объелся груш... маленький, головка кургузая, лысенькая, он всегда пьяный дома спит. Как он успевает выйти, рысцой пробежаться и напиться, Валентина не знает. Доковыляет она до мусора, а супруга тем временем и след простыл. Пока она обратно доберется, с пустым ведром, с соседкой остановится... Тимошка налакается самогону, в доме, что через старую дорогу, на место вернется, и лежит, как был, только спокойный и счастливый... И снова спит.
Правей девятого дома, самый дальний - восьмой, пропащий он. Был нормальный, а лет десять тому назад обнаружили трещину в северной стене, и записали в аварийный. Надо жильцов выселять. Вот им повезло! Обрадовались, и за пару месяцев в доме никого!.. Дали им жилье на другой окраине, там пустырь, ничто не растет вокруг. Зато квартиры получше наших, и все довольны остались. А потом настали новые времена, жилья бесплатно не дают, так что этим людям жизнь улыбнулась.
Но вот постоял восьмой, отдохнул, и начали в нем ремонт. Трещину заделали, остальное подлатали, и оказалось - жить-то можно! В один момент заселили. И все равно пропащий дом. Новые жильцы странные, больше полугода не задерживаются. Тут же получают квартиры в центре, а на их место опять новые приходят... Странная текучка. Генка говорил, восьмой куда доходней нашего... Не знаю, но подходить к нему больше не хочу, скучно. Вычеркнул из своей земли. Звери, что остались от первых хозяев, перекочевали в девятый, и ко мне, в десятый.
В темноте восьмой мимо нас плывет, от крыши до первых этажей пылает свет... музыка, громкие голоса... А мы рано ложимся, тихо живем.
Между оврагом и восьмым домом чудная поляна с густой травой, место отдыха моих друзей. На ней кусты шиповника, сиреневый куст и несколько рябинок, в этом году красным-красны. Мы с Генкой каждый год собирали, и настоечку... Он любил, а я за компанию с ним.
А теперь не собираю, не пью один.
--
***
Если б у нас проводили перепись населения, я бы отличился. Перепись, конечно, всего живого. Кроме людей, пусть их кто-нибудь другой переписывает.
Но я не стану докучать вам своим занудством, расскажу только о главных друзьях.
Про Феликса и Пушка говорил?.. Простите, память... Когда все время сам с собой, уже не знаешь, подумал или сказал...
У Феликса была замечательная кошка Алиса, тихая умница, красавица, только хвостик коротковат, прищемили дверью. Тоже долго жила, родила многих котят, они почти все или погибли, или разбрелись по чужим землям, а остались, жили с нами три кота, Макс, Стив и Крис, и кошка Люська, самая очаровательная дочь, это второе поколение.
Теперь никого из них нет, можно рассказать. Про живых не говорю, или меняю имена, есть у меня суеверие на этот счет, старое-престарое. На земле невозможно что-то новое сочинить, даже глупость новую не придумаешь. Говорят, называя, привлекаешь внимание злых сил. А добрые не откликаются, хоть кричи... наверное, забыли меня.
Будь Генка жив, обязательно бы съехидничал - "что это у тебя одни коты...
Вовсе не только!.. Я уже говорил, жил у меня пес Вася, еще многое о нем расскажу. Старый приятель дятел, долбил за окнами много лет, жил нашими червями да личинками... Были друзья и среди людей. Для меня, если друг, что человек, что зверь... разницы никакой.
Так с чего начать?..
С самого трудного начну, расскажу про трех собак.
--
***
Свалились на мою голову... Хотя мне их жаль.
Черная мохнатая собака Велма, ростом с овчарку, она главная. Ее щенок, тоже мохнатый и черный, даже побольше матери, только морда щенячья. Этих двоих я знал давно, они жили на чужой земле, на пустыре около рынка. Там строили большой дом, привезли вагончики для рабочих, и собаки под одним вагончиком вырыли себе яму. В вагоне, наверное, было тепло, электрическая печка, что ли, и под ним не было снега, а вокруг заграждение из сугробов - от ветра. Там было неплохо года два или три. Велма заботилась о своем щенке, они жили впроголодь, но спокойно. Рабочие подкармливали и не обижали. Потом деньги кончились, стройку забросили, вагончики увезли, и собаки остались в голом поле. Сначала их было двое, потом прибился бродячий щенок, судя по морде, почти колли. Кто-то бросил его, он уже погибал. Но сдружился с этими двумя, ему стало легче, постепенно отошел.
Сильные духом и сообразительные выживают, Велма из таких была. Они вырыли яму в поле, и там ночевали в теплую погоду, а в самые холода у задних дверей рынка, где гора пустых ящиков, в них стружки, бумага... Искали тепло... Старой собаке, сильно обтрепанной, еды не дадут, и в крытое помещение рынка проникал щенок, он уже и не щенок был, а молодая собака, красивый пес, он умел просить еду. А колли стоял у входных дверей, ему тоже давали. Так Велма пристроила обоих, а сама бегала по городу, по мусорным бакам, у дверей мусоропроводов, туда бросают из окон остатки еды, если лень на лестницу выходить. Хорошо, ленивых у нас хватает, и она кое-как кормилась, а щенки были хорошо пристроены.
Но им снова не повезло, рынок начали перестраивать и закрыли надолго, торговлю перевели в другое место, далеко, и снова стало непонятно, как прожить. Тогда-то Велма и начала охотиться на кошек, и молодых научила. Они постепенно продвигались к нам, по дороге поймали и съели всех, кто не сидел дома. В конце концов, добрались и до наших домов. От них погибли Алиса, Люська, и три кота, самых известных потомков Феликса, а сам Феликс, великий хитрец, избежал смерти. Ловили они так - двое молодых гнали кота на старую собаку, и спасения не было.
Собаки жили около нас недели три, прятались где-то в зарослях у оврага, охотились по ночам, так что бороться с ними было невозможно. И запереть своих я тоже не мог, не хотели дома сидеть. Не знал, что делать. Гена говорил, надо взять ружье и отстрелять. Тех людей, кто своих собак бросает.
А потом стало теплей, и все трое исчезли куда-то.
Из старых моих друзей только Феликс выжил, из молодых - две кошки, крутились у самого дома и спаслись. Две сестрички, Люськины дочки - Шура и Зося.
--
***
Шура, дородная трехцветка с широкой плосковатой мордой и очень светлыми глазами. После нашествия собак еще три года жила. Тех ребят, кто ее убил, потом посадили за убийство своего приятеля. Не хочу о них говорить, у меня своя история. Про убийц другие охотно вам расскажут. Хотя и мне смерть не обойти, без нее жизни не бывает. И это правильно, только жизнь не надо торопить. Вот в чем беда, торопим ее вечно.
- Иногда ей не мешало бы пошевелиться, жизни, - Гена говорит.
А я считаю, ни к чему хорошему спешка не приводит.
Мне сначала казалось, Шура глупая, а она поздно созрела. Есть такие звери, и люди тоже, их принимают за недоразвитых, а это долгое развитие. Она все делала медленно и обстоятельно, сначала упорно думала, смотрела, как другие поступают... Зато потом у нее все сразу получалось - быстро и безошибочно. Почти год сидела на подоконнике, наблюдала, как коты и кошки уходят и приходят - через дверь, окно, как спрыгивают с балкона... Я пробовал ее подтолкнуть, сажал даже на форточку, но она не хотела спешить. А в один день нашел ее на лужайке возле дома, и никаких нервов, спешки... ушла сама, а потом без вопросов вернулась, поела, и снова ушла. Началась ее самостоятельная жизнь. Даже слишком самостоятельная, потому что пошла на чужую землю, через старую дорогу, а там опасные ребята. Дома там похуже наших, но в подвалах теплей. Ей там понравилось, почти два года ходила... В конце концов, неторопливость ее подвела, ребята окружили и забили палками. Мне поздно рассказали, я не нашел ее. Наверное, подобрали, увезли и сожгли.
Неважно, что с ней потом сделали. Нужно вовремя думать о живых.
И все-таки стараюсь, чтобы у всех было место после смерти - красивое и удобное. Я еще хожу здесь, дышу, и пусть все мои будут рядом. Феликс и Вася на высоком берегу, видят меня и всех оставшихся...
Вы так не думаете?.. Генка тоже говорил, человек живет обманами, иначе не выжить. Слишком много помнишь, и представляешь наперед...
А я не думаю, я ЗНАЮ - видят они, видят!..
Шуру жаль, моя вина... Но что сделаешь... как случилось, так и получилось.
Генка терпеть не мог:
- Что за глупая присказка у тебя...
А я отвечал, усмехаясь:
- Я и есть глупый, Гена, я дурак.
- Ты не дурак, ты юродивый, парень... Это я пропащий, алкаш, а ты добровольно себя к месту привязал, зачем?..
- Так получилось...
- Не говори ерунды... Выпить хочешь?..
- Не поможет мне... Скоро Феликс придет, а у меня еще нет еды.
Так и жил, не умел ни одурманить себя, ни обмануть красиво.
И все беды и потери на этой земле - моя вина. Маленькая земля, а груз тяжелый за годы накопился.
Но я Вам лучше про мою Зосю расскажу.
--
***
У Зоси долго не было котят, она болела. Сначала у нее было другое имя. Маленькая, совсем черная, хвостик короче обычного, а вокруг глаз коричневые круги, там шерсть светлей. Выглядело как очки, я и назвал ее - Очкарик. Потом, с возрастом круги исчезли, и надо было подумать о другом имени.
Я ее больше всех любил, и она меня тоже. Очень старательная выросла кошка, умненькая как сама Алиса, ее бабка. Преданная котятам, это у нее от матери, Люси. Вот и назвал ее Зосей, так звали женщину, которую я любил, но не получилось у нас ничего.
Такой как Зося, я другой кошки не знал.
Выйдешь ночью на кухню, Зося сидит на подоконнике. За окном наша поляна, освещенная полной луной... травы, кусты, на ветках одинокие капли блестят... Люблю это время, осенние ночи. Еще тепло, сентябрь, но нет уже в природе буйства и безоглядной тупости, как летом... все понемногу останавливается, замирает... Мы с Зоськой родственные души были. Подойду к ней, поглажу, она даже не вздрогнет, смотрит вперед, смотрит... Мне жаль ее становилось. Видишь, живое существо берет на себя больше, чем может от природы понять. И с людьми так случается, тоже своя тоска.
Если на коленях сидит, едва слышно помурлыкивает. Она всегда так мурлыкала, чтобы никто, кроме меня не слышал. И в постель приходила особенным образом. Надо было лечь, погасить свет, потом подождать, кашлянуть, похлопать ладонью по одеялу... Тогда раздается стук, или мягкий прыжок, или двери легкий скрип... она тут же возникает, бежит, бежит... Прыгает на кровать и сразу же носом к носу, так мы здоровались. И тут она громко мурлычет, суетится, устраивается, копает одеяло... Она ложилась мне на грудь, чтобы вся под одеялом, только голова открыта, и лицом к лицу, лапы на шее или на плече, и замирает. Еще надо было руку положить ладонью на ее лапы, тогда она вытаскивает лапки из-под руки, одну за другой, и кладет мне на руку сверху, и это уже все. Я мог брать ее лапки, удерживать, она выпускает коготки, но чуть-чуть... и мы постепенно засыпаем, вместе... Проснусь ночью - Зося спит, за окном туман, луна поглядывает на нас... А иногда, проснусь, ее нет, иду на кухню...
Она на окне, смотрит на луну.
Обидчивая была страшно. Вот она сидит на коленях, я глажу ее, но стоит только отвлечься... Задумаешься, зачитаешься... Она это сразу улавливала. Напрягается, замолкает, несколько секунд тихо - потом как оттолкнется от колен... когтями!.. иногда до крови ногу раздерет... И бежит, бежит от меня, может наткнуться на дверь, разбить губу... все уронит на пути, от отчаяния и обиды ничего перед собой не видит...
- У вас с ней серьезная любовь... - Генка без шуточек не мог, такой уж тип!..
--
***
Он рядом со мной жил, однокомнатная у него. Окна к мусоропроводу, балкон всегда пустовал. Звери обходили его жилье. Не в запахе дело, у Гены не было запасной еды, и часто никакой не было.
Мужчина лет пятидесяти, чуть младше меня, но гораздо моложе выглядит. Всю жизнь прожил в этой квартире на первом этаже, здесь родился, вырос, ходил в школу... Никто не знает, что получится из человека.
Его уже нет, а ты как о живом...
Ну, и ладно. Есть такие люди и звери, они всегда со мной. Вот Феликс, например. Или Вася, мой пес. Его давно нет, а я приду домой, забудусь, и говорю:
- Ну, Вася, как наша жизнь, непонятна и трудна?..
Никакая не игра, забываю. Вот и с Геной так.
С первого взгляда ничего хорошего в нем. Никогда не работал, мать кормила. А потом подвела - умерла в одночасье от инфаркта. Гене за сорок уже было, он работать не стал, начал сдавать квартиру. Как пригреет солнце, растает снег, Гена уходит спать к оврагу. Вбивает колышки, натягивает полиэтиленовую пленку - от дождя, и лежит под ней в спальном мешке. Утром ко мне заносит мешок, колышки и пленку, оставить нельзя, сопрут... Раньше овраг был сухой, не было комаров. После дороги сырость поднялась, и Гена переместился подальше от оврага. Но от комаров нигде спасения не было. Мучился несколько лет... Потом осушили овраг, отвели воду вниз по трубе, под дорогой проложили. Стало легче, но он все равно недоволен. Машины! Пусть редко, но это еще хуже, в ночной-то тишине... Сна как не бывало!..
- Взорву, - он грозился, - нет из-за транспорта нормальной жизни. И куда они мчатся по ночам?.. В никуда!..
Я для спокойствия возражаю, труба проложена, овраг сухой...
- Ты все о нем печешься, об этой скважине... А я?
Молчу, не скажешь ведь ему - спи дома...
Он днями сидит на лестнице, а в теплые погоды у оврага, читает. Зимой выгонял жильцов, дома жил. Главное, протянуть свои копейки до весны... У него не получалось, попивал. Немного, но каждый день. Пока было дешево, он держался, а потом сник. Начал и зимой жилье сдавать, спал на лестнице. На верхних этажах тихо и тепло. Забирается повыше, расстилает спальник на подоконнике. Наши дома самые старые в городе, теперь таких широких подоконников не найдешь...
- Здесь хорошо, - говорит, - вид гораздо лучше, чем из домашнего окна.
В самом деле, окна на лестнице смотрят на реку и овраг, с большой высоты. Красиво живет.
Он постоянно читал, куда больше меня знал всякой всячины. Раз или два в день стучится, мы садимся, пьем чай и говорим о разных вещах, которые нас не радуют.
Он считал, работа губит человека, если не интересная. Я думаю, он прав. Вообще, он не любил людей.
- За что их любить?..
- Наверное, не за что, но мы ведь от потребности любим.
- От потребности другой вопрос. Вот у меня, например, потребность, чтобы на земле ничто не менялось, хватит!.. Все, что человек ни сделает, только к худшему.
Я не хочу об этом думать, такие мысли отвлекают от ежедневных дел. А у Гены нет дел, зато интересные мысли так и брызжут.
Когда человек умер, многое вспоминается, всему значение придаешь. Гена давно еще говорил:
- Овраг освободить надо, дорога душит. Взорва-ать...
Я думал, он просто шутит или бесплодное возмущение, как бывает у нас, а получилось совсем не просто.
- Что за жизнь, - он говорит, - люди звереют, звери гибнут, земля пустеет...
Мне с людьми давно не по пути, а земля... Я не против, чтобы пустовала, шума не люблю. Тишина и запустенье не самое плохое на земле.
Когда живешь на одном месте много лет, приятных людей теряешь - кто умирает, кого убили, или спился, повесился, или вены резать решил - модно стало резаться. А приходящие на их место своими не становятся, у них новые интересы. Но вот история, и новых-то все меньше, они теперь в другие места стремятся. А звери, растения... они всегда свои. Иногда пропадают, погибают, зато новые похожи на старых, к ним быстро привыкаешь. Гена говорил, стойкая генетика у них.
- В чем людская слабость, знаешь?.. Все новое изобрели, а генетика старая. На воспитание-образование надеемся, а это рисковые вложения, как теперь говорят. Чуть что случится, катимся обратно, проступают знакомые черты. Правила новые, а генетика старая. Переписать бы код, руки давно чешутся...
Может, слегка захвалился, но от природы на многое способен был.
Неприятно прошедшее время применять к живому существу. То и дело в настоящее перебегаю, ничего не хочется менять!.. Вот Гена живой, ходит по-старому ко мне в гости, слегка поддатый, он умел силу духа в себе поддержать... или спит на самом краю оврага, или повыше, перед ним на травке, или в доме, на пыльном теплом подоконнике, на седьмом или восьмом этаже... На девятом дует, он говорил.
Иногда мне кажется, так мало времени нам дано, а мы валандаемся, раскачиваемся, прохлаждаемся, волыним, тянем резину да разводим канитель... А потом стукнет в голову, а что важно-то?.. Что делать нужно, куда стремиться? Не знаю, что сказать... Чувствую только, все не то, не то... Течение прижимает к мелководью, а где-то большая глубина должна быть... Как на лодке... по скорости ощущаешь, где-то рядом глубина...
А, может, жизнь спасает нас мелочами да сутолокой вокруг них?.. Если без этой ежедневной суетни... вдруг окажешься среди глухого поля, перед тобой спуск пологий, темнота, чернота... и все убыстряется спуск, обостряется... Иногда такое вижу во сне - стою, трава чуть шелестит у колен... поле, а дальше - черно... Просыпаюсь. Не то, чтобы страшно было, и не кошмар, а будто ноет зуб, тонкой болью пронзает тело... Тоска. Правильное слово - тоска, да...
Когда живешь на одном месте, так и хочется жизнь тронуть за плечо - оглянись... и даже кажется, можно время остановить. Хотя бы замедлить, чтобы разглядеть милые черты. Вспомнить вчерашний день, а он такой же... И не удивляться завтрашнему, в нем все обычное будет да привычное... Тогда чувствуешь себя уверенней. Ведь мы только ступнями на земле, а живем в воздухе, пусть небольшая высота... Сначала не чувствуешь ее, а с годами трудней дышать становится. Росточек невелик, а все равно, порой кажется, слишком высоко забрался. И безопасней свернуться в клубок у собственных ног. Но этим все и кончается - тебя берут, насильно распрямляют... и опускают на два метра ниже поверхности, хотел покоя, вот тебе спокойное место, говорят...
Я про Гену говорил?.. Отвлекся...
В его квартире никто не живет. В прошлом году купили приезжие бандиты, понаехали толпой, кривились - и стены расписаны неприлично, и паркет в навозе, и кафель вынесли... Только унитаз на месте, зато с трещиной... Сплошные жалобы. Нормальный пол, просто коты отдыхали в пустом и теплом помещении. Кафель и прочее?.. даже обидно говорить, обычные дела. А на стенах Гена мысли сохранял, толстым черным фломастером. Например - "я еще мыслю, но уже не существую..." А последние годы только - "я еще жив" - и дата... "я еще живой" - и дата...
Что эти торгаши понимают в жизни нашей...
А потом исчезли новые хозяева, ни звука о них... И квартира стоит.
...........................................................
У меня остался ключ, я часто прихожу сюда, в Генкину квартиру, стою у окна, читаю его стены...
Иногда думаю, вот настоящая его могила. Недаром фараоны выдумали себе пирамиды.
А в другие моменты сомневаюсь, зачем?.. Какая разница, похороны - процедура для отвода глаз. Тело вообще значения не имеет, нечего хлопотать о нем, суетиться, правила выдумывать... Где Гена?.. В воздухе нашем, мельчайшим осадком упал в овраг, смыло водой весенней, поплыл с грязью и мусором по реке к морю... Что здесь осталось? Тонна грязи и черным фломастером слова. Несколько воспоминаний. Надписи замажут, прикроют обоями. Грязь смешают с землей, а воспоминания...
Пока я жив, они живы. А дальше - не знаю... На людей не надеюсь, а зверям не обязательно помнить, и без этого их люблю.
--
***
Перед кухонным окном, оно на север, на реку смотрит, растут десятка два сосенок, дятел сюда прилетал из леса. К осени появлялся, не раньше. Когда был жив Феликс, я про дятла узнавал в тот же день, потому что провожал кота после ужина. Феликс шел на вечерний моцион, всегда мимо этих деревьев проходил. И я слышал твердый стук и шорох, летели чешуйки от ствола, кусочки коры... Тот дятел необычный был, я его отличал - что-то с крылом. Правое хуже складывалось, слегка кривоват. Но ему не мешало, летал как все. Дятлу важно крепкую голову иметь, и ноги сильные... Он поглядывал на нас, я заметил. Феликс когти точил здесь, становится на задние лапы, вытягивается стрункой... когти высоко доставали. Скребет кору, щепочки летят... а сам посматривает на дятла, а тот - на кота... Привет - привет... Друзья.
Я видел, потом дятел спускается по стволу, исследует царапины от кошачьих лап, нет ли в них живой еды...
--
***
Каждый человек, зверь и куст должны оставаться на своей земле, это мое главное правило. Оно редко выполняется. Но если разобраться, таких правил немало, которые не исполняются. Они как мечта... как нужно жить, и не живет никто... Но каждый в отдельности способен выполнить свое небольшое правило. Вот я, хранитель памяти обо всех живых на клочке земли, островке в чуждом океане.
Мы не выбираем, что храним - как получится. Гена говорит - "никому не нужно теперь..." Он прав, память не складывается, не умножается, она как звук, который... я слышал как-то... рождается на пластинке под иглой...
Слышно тому, кто близко.
Я про Валю-медсестру хотел рассказать, а потом засомневался, друг ли она мне...
Ни разу не говорил с ней, хотя видел, как растет, ходит на работу, гуляет с ребенком... старится... и так тридцать лет.
Я помню, в начале, иду вдоль старой дороги к магазину, встречаю ее каждый день. Девочка лет пятнадцати, все время улыбается. Худенькая, светлые волосы, довольно высокая... Потом исчезла на несколько лет, наверное, поехала учиться... Снова встречается, вижу, что старше, пополнела, подурнела... Лица у наших обычно озабоченные, не улыбаются без причин. И она - печальная... Так несколько лет ходила мимо. Она меня, кажется, узнавала, взглянет, пройдет. Я думаю, был для нее привычным предметом, постарше ее человек, ничего интересного во мне...
Потом снова исчезла, а появилась с ребенком в коляске. Мужа не видел, наверное, не было. Потом мальчик вырос, куда-то исчез, говорят, посадили его. Потом другие неприятности текущей жизни...
Как-то очнулся, ясный день, навстречу мне старуха идет.
Неожиданно случилось. Подлость времени. По себе не замечаешь, по другим видно.
Я Генке много раз говорил о ней. Смеется - "познакомься, что же это... не говорил ни разу... а еще друзья..."
Зачем знакомиться, что я ей скажу...
Однажды сказали, хоронят Валю. Я спросил, какую, даже не знал фамилию. Мне рассказали, и я понял, это ее всю жизнь встречал. Пошел.