Маришина Екатерина Владимировна : другие произведения.

Синие молнии

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  

К Н И Г А 2

1.

   Удобно расположившись в своей повозке, Настенька, успокоенная мерным стуком копыт и скрипом колес, предавалась размышлениям:
   - Однажды я уже проделала этот путь, но тогда время казалось мне вечностью, а сейчас все по-другому. Тогда эту дорогу я мерила своими ногами, плелась привязанная к телеге, а сейчас барыней сижу на мягких подушках... - чувство благодарности к устроившему это путешествие Демир-беку залило теплой волной сознание Настеньки.
   Благодаря Демир-беку ни один из встречавшихся монгольских отрядов не причинил им вреда: слова, сказанные начальником охраны на непонятном языке, приводили в трепет монголо-татар и они, низко кланяясь, пропускали всю странную процессию дальше. Но Настенька не позволяла забыть себе о подлом предательстве Демир-бека и все блага, предоставленные заботливым хозяином, воспринимала, как попытку загладить его вину перед собой. Но она останется непреклонной! Так решила для себя Настенька.
   Долгий и нудный путь можно скрасить и сократить приятной беседой, поэтому Настенька часто перебиралась в повозку к Никанору, и тогда разговорам не было конца...
   - Отец, ты все знаешь обо мне, но никогда и ничего не рассказывал о себе: откуда ты родом, как попал в эту степь, где мы с тобой встретились? - заглядывая в слезящиеся глаза старца, спросила Настенька.
   Никанор грустно улыбнулся, вздохнул и сказал:
   - Я думал, что уже никогда не вспомню о днях своей молодости, так давно все это было... - узловатые пальцы старика нервно перебирали складки покрывала, которым Настенька заботливо укутывала его вечно мерзнущее тело, потом, вдруг остановившись, стали нежно разглаживать их, будто прикасались к чему-то сокровенно-дорогому...
   - Я не знаю, кто мои родители. Но с тех пор, как я себя помню, я жил в одной очень знатной и богатой семье в Киеве... Их имена ничего тебе не скажут, так как их давно уже нет в живых. Князь, ехавший в свое имение с не очень удачной охоты, (дикий вепрь задрал одного из самых любимых гончих псов князя), подобрал меня на дороге совсем замерзшего, когда его конь споткнулся об окоченевшее тело нищенки. Никто не знал, откуда она сама и ее ли это ребенок, вечно плакавший у нее на груди то ли от холода, то ли от голода. Князь усмехнулся и сказал, что это его любимый пес вернулся к нему в таком обличье и приказал забрать ребенка с собой. Так я попал в имение ...
   Детей в семье не было и князь с княгиней решили сами воспитывать найденыша, скрашивая свое одиночество. Мое беззаботное детство закончилось с появлением у княжеской четы собственной дочери, и тогда я превратился из баловня и любимца в няньку. Но я не обижался на них: я был им благодарен за все и любил их по-настоящему, платя добром за добро... Я был смышленым ребенком и князю очень нравилось заниматься со мной: я был обучен грамоте самим князем, а его толмач обучил меня знаниям греческого, немецкого, французского, персидского языков, - проговорив это, Никанор замолчал.
   - Что было дальше, отец? - осторожно вернула к действительности старца Настенька.
   - Хозяйская дочь росла тихой и умной девочкой. Родители не могли нарадоваться на нее. Она никогда не прекословила батюшке с матушкой, всегда была послушной, но во все свои тайны посвящала только меня, стараясь не докучать родителям. Так мы и жили, зная Машеньку каждый со своей стороны: князь с княгиней видели мягкую и послушную дочь, а я знал неуемную энергию любознательной детской души. Ее интересовало все, куда ползет муравей, и почему так жутко воют волки, откуда у коровы берется белое молоко, если она ест зеленую траву и так до бесконечности. Все эти вопросы обрушивались на меня, и я, как мог, старался на них отвечать. Мы и не заметили, как наши детские дружеские отношения переросли во взрослую любовь... Мне было уже двадцать годков, когда грянула беда - открылась тайна нашей любви с хозяйской дочерью Машенькой... Пятнадцатилетнюю Машеньку скоропалительно выдали замуж за богатого, недавно овдовевшего купца, а меня отправили в монастырь, - Никанор опять надолго замолчал, а руки его продолжали шевелиться, то комкая покрывало, то разглаживая его: он будто годы своей жизни пропускал сквозь пальцы, одни быстро прогонял прочь, а другие пытался удержать подольше...
   - Отец, а как ты попал в степь, сбежал из монастыря? - не сумев преодолеть любопытство, спросила Настенька.
   - Нет, меня выслали из него за еретические мысли и речи, - просто сказал старец.
   - Ты - еретик?! - у Настеньки глаза медленно поползли на лоб, - я не верю этому! Ты, который всегда поддерживаешь других с именем Бога на устах и, вдруг, - отступник? Я не понимаю... - пожала плечиками Настенька.
   - Да, я - отступник, так решил церковный синод, - подтвердил, грустно улыбнувшись, Никанор.
   - Но почему они так решили, что ты сделал такого страшного, что тебя отлучили от церкви и сослали в степь? - допытывалась Настенька.
   - Я просто внимательно изучил Священные Писания, - отвечал Никанор.
   - Но эту книгу все учат! И меня дед Михайла учил! Читать мы не могли, но молитвы и притчи знаем многие! - не унималась Настенька.
   - Пытаясь забыться и отвлечься от мыслей о мирском и, зная, что двери монастыря уже никогда не откроются передо мной, я с головой ушел в изучение Библии. Сразу мне никто не чинил в том препятствий: ведь днем я трудился вместе со всеми монахами, а уже вечерами и ночами истязал себя чтением этой удивительной книги чтобы не думать о Машеньке. Много интересного узнавал я из нее, но и много вопросов стал задавать отцу-игумену: зачем в часовне образа, зачем мы бьем им поклоны, зачем так часто постимся, почему в молитвах не поминаем имени Господа нашего? Вместо ответов на вопросы я заработал холодный и сырой подвал, а когда и это меня не остановило, и вовсе приковали цепями в том подвале и объявили сумасшедшим... Долгих три года я провел в подземелье, пока в наш монастырь не завернул архиепископ. Он долго и обстоятельно расспрашивал меня о моих взглядах на Библию, пытался выяснить, кто из монахов надоумил меня на такие еретические мысли. Но, когда он понял, что никто из монахов в этом не виноват, и что на эти мысли меня навела сама Библия, он успокоился и даже пожалел меня, решив сослать непокорного монаха на вечное поселение в уединенную пустошь. Он взял с меня слово жить там одному и не уходить до особого знака свыше...- продолжил свою историю Никанор.
   - Этим знаком стала я? Ведь со мной ты ушел и покинул свое уединение, - пробормотала Настенька, - но что же такое страшное ты нашел в этой книге?
   - Я понял, что Бог, имя которому ИАГ, вовсе не такой, каким его нам представляли служители церкви. Ведь нам его даже по имени называть запрещается! А почему? - спрашивал я и не находил ответа. Я думал: ведь имя должно выражать характерные особенности того, кому принадлежит. ИАГ - означает - "он дает становиться". И я понял, что своим именем Господь говорит нам, что ОН - Бог великих намерений и всегда их осуществляет. Так как люди никогда не могут быть совершенно уверены в успехе своих замыслов, только истинный Бог может по праву носить это имя. Лишь Бог ИАГ может сказать: "Так и слово Мое, которое исходит из уст Моих, - оно совершает то, для чего я послал его", - так написано в Библии. А все, так называемые "божьи слуги", твердят о том, что имя Бога нельзя произносить из-за его святости, но ведь оно записано в Священных Писаниях, почему же его нельзя произносить, когда мы читаем Библию?! Я изучил язык иудеев и прочел Священные Писания Моисея и там нашел имя Бога - ИАГ - и оно повторялось там очень часто! А когда я сказал об этом игумену монастыря, он не смог мне вразумительно ответить, почему в наших книгах это имя исчезло. Он сильно рассердился за это и наложил на меня епитимью, заставив денно и нощно читать Псалтирь десять дней кряду. И я опять и опять листал Священную Книгу, убеждаясь и открывая для себя все новые и новые истины: Бог - нелицеприятен, никто его не видел, а как же богомазы рисуют лик Господень? Да и зачем, ведь Бог сказал: не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я - Господь, Бог твой...значит, кладя поклоны перед иконами, мы поступаем небогоугодно! И где написано о множественных постах и праздниках? Я этого не находил... А мои вопросы к братьям-монахам заканчивались жестоким избиением и холодным подвалом - так из меня пытались выгнать бесов и ересь... Приехавший архиепископ, понял, что я не сумасшедший, каким меня пытались сделать, но, подчиняясь законам церкви, он не мог просто выпустить мня, поэтому сказал: "Чтобы ты не возмущал верующих братьев своими речами, уйди в пустошь и там живи, Бог тебя не оставит, а здесь тебя просто забьют до смерти"... И я ушел и жил там долгие и бесконечные годы... Когда я нашел тебя и понял, что ты жива, я поверил в то, что Бог меня не оставил, хотя за эти годы я много раз приходил в отчаяние, и, казалось, действительно сходил с ума от одиночества...
   - Но почему ты сразу не ушел к людям, почему не искал свою Машеньку? - спросила Настенька.
   - Я ведь дал слово, что буду жить один... - ответ Никанора поверг Настеньку в долгое раздумье...
   Прошло много времени, пока Настенька опять решилась заговорить:
   - Дорогой мой батюшка! Отец родной! Я всегда только требовала от тебя участия, доброго слова, совета и поддержки, но никогда мне даже в голову не приходило, что ты тоже был молодым и у тебя была своя жизнь, многим отличающаяся от настоящей... Прости меня, глупую! Прости, что занимала твои мысли своими, не стоящими внимания вопросами и не давала тебе сосредоточиться на своем! - то прижимая руки к груди, то вытирая наворачивающиеся на глаза слезы, прерывисто говорила Настенька.
   - Не надо, дочка! Я счастлив твоим счастьем и вместе с тобой грущу и переживаю! Это я должен благодарить Бога и судьбу за то, что они послали мне тебя! Благодаря тебе я снова обрел настоящую жизнь, людей, увидел и почувствовал, что я еще кому-то нужен и что не зря я столько лет провел в уединении! - притягивая к себе Настеньку, сказал Никанор, - стоило столько времени прожить одному, чтобы судьба наградила меня встречей с такой удивительной женщиной, как ты!
   Еще долго они ехали молча, так и не разжав объятий...
   - А ты больше никогда ничего не слыхал о своей Машеньке? Как она? Жива ли? - спросила Настенька опять.
   - Нет, ничего не слыхал. Ведь вестей с того света еще ни один умерший не передавал... Машенька бросилась с Днепровской кручи через год после свадьбы, не выдержав крутого нрава мужа... Непокорно молчаливую Машеньку сильно бил ее ревнивый муж, а она не посмела пожаловаться родителям, чтобы не расстраивать их... Ее отец приходил ко мне в монастырь просить прощения. Он уверял, что если бы знал, к чему приведет их с княгиней решение, ни за что не стали бы на пути нашей с Машенькой любви и, может, сейчас бы не слезы лили, а нянчили внучат... Но ведь сделанного не исправишь: Машенька умерла, а я уже был пострижен в монахи... Князь умер ровно через год после Машеньки в один день с княгиней... Легли спать и не проснулись... Может от тоски померли или от чувства вины, не знаю. Бабы болтали, будто они отравились, но то только Богу ведомо... Я на них зла не держу, Бог простит их проступок..., - глубоко вздыхая, стал ворочаться в своей повозке старик. Настенька поняла, что он больше не хочет говорить, и быстро перебралась в свою повозку, но мысли о такой поразительной его судьбе не покидали ее, она еще долго-долго думала о несчастной любви Машеньки и Никанора, пока мерное покачивание повозки не убаюкало ее...
  

2.

  
   Родина встретила их хмуро: весь горизонт затянуло грозовыми облаками, где-то погромыхивал гром, будто недовольная стряпуха швыряла котлы и ухваты... Изредка вдалеке небо рассекали злые зигзаги молний. Настеньке казалось, что родная земля не хочет ее возвращения и отвергает ее. Расстроенная и притихшая она сидела в повозке и думала:
   - Зачем, зачем я здесь? Даже небо гневается на меня! Родина не простит мне измены, ведь я любила предателя!
   Уловив настроение Настеньки, Никанор попытался исправить его:
   - И небо Родины еле сдерживает слезы радости от встречи с тобой, - сказал он.
   И, вдруг, в просвете между тучами выглянуло солнце, его яркий луч прочертил светлую полосу к земле, солнечный зайчик весело запрыгал от повозки к повозке, стирая с лиц настороженность, заставляя всех улыбнуться.
   Дождь хлынул стеной, будто кто-то вверху опрокинул кадку с водой. Тучи, которые уже, казалось, прошли стороной, стали громоздиться одна на другую, все больше и больше сгущая черные краски ненастья. Острые жала молний раскалывали небо на неравные куски, тут же прочно соединявшиеся воедино, быстро исчезали и вновь рвали небо в новом месте... Ставший, было, проясняться небосклон, опять оказался в плену черных грозовых кружев...
   - Нет, отец, это Бог говорит о бесполезности моего возвращения, - сразу промокшая до нитки от лившейся потоком небесной влаги, задумчиво и обреченно произнесла Настенька...
   Девочки всячески старались развеселить опечаленную мать: они наперегонки шлепали по лужам, распевая незамысловатую песенку: "Дождик, дождик, перестань!", брызгали друг в дружку дождевой водой, набирая ее пригоршнями из теплых луж, звонко смеялись, заражая своим смехом окружающих, даже выдавив скупую улыбку на суровом лице начальника охраны, направившего своего коня к повозке Настеньки. Только Настенька никак не реагировала на их выходки и ужимки.
   - Мы выполнили порученное нам задание, - сказал он, - вон там, за пригорком, начинаются земли Рязанского княжества, а за рекой - ваше село, ханум. Если вы хотите, я буду сопровождать вас до самой избы, но это плохо, ведь тогда сельчане примут вас настороженно, так как не всякий селянин может позволить себе иметь вооруженную охрану, и будут...
   - Не надо нас дальше провожать, - перебила его цветистую речь Настенька, - мне здесь каждая кочка знакома, здесь прошло мое детство, здесь моя родина... Идите назад с Богом, спасибо вам за все, - грустно сказала она, отворачиваясь от ставшего за время путешествия надежным защитником мужественного и немногословного начальника охраны, чтобы спрятать свои глаза, которые кричали: "Остановись, постой, забери нас с собой! Не оставляй нас здесь одних!"
   - Прощайте, ханум, - резко развернув коня и собираясь пустить его вскачь, сказал охранник, но, почему-то замешкался, и Настенька едва уловила тихо сказанное им с затаенной надеждой:
   - Может, что передать хозяину?
   - Нет, ничего не надо передавать, - еле сдерживая непрошенные слезы, ответила она.
   Еще долго под проливным дождем стояли и смотрели вслед удаляющемуся отряду охраны три Настеньки... Разные и в то же время одинаковые мысли одолевали каждую из них...
   - Что я наделала? Зачем сюда приехала? Кому мы здесь нужны? Да еще девочек с Никанором притащила... Где ты, мой ангел-хранитель? Где ты, Демир-бек? Как я смогу устроить жизнь всех тех людей, что приехали сюда со мной? - метались мысли Настеньки, и она готова была бежать за скрывшимся за пригорком отрядом охраны, чтобы вернуться назад в прекрасный розовый дворец и просить прощения у Демир-бека за свое опрометчивое решение...
   - Как хорошо, что мы здесь! Я снова дома! Как прекрасно, что и мама, и сестра, и дедушка Никанор здесь, со мной! Жаль, что Тимура и Тугана нет с нами, и Демир-бека жалко... Особенно хотелось, чтобы Туган был рядом... - думала Настя.
   - Хочу домой, в Сыгнак! В прекрасный дворец! Зачем мы здесь? Стоим в поле под дождем, одни, никому не нужные... Где ты, Тимур, где Туган, где добрый Демир-бек с дедушкой Хакимом? Где все те люди, что так любили нас и которых любили мы? Тимур, милый, где ты? Что делаешь? Помни, помни, не забывай меня! Я ведь так тебя люблю!... - думала Настуся.
   Уже в сумерках три повозки переправились через брод на реке и проехали пустынными и мокрыми улицами села к избе деда Михайлы, стоявшей с заколоченными крест на крест дверью и окнами.
  
   Очень скоро пустая изба, покинутая всеми, приобрела жилой вид. Три Настеньки трудились, как пчелки. Односельчане с радостью приняли их. Со всей округи девчонки собирали друзей и с удовольствием потешались над ними, когда те путали их и не могли найти различий между Настеньками. Сельские дети, еще помнящие неугомонную заводилу и разбойницу Настю, неожиданно получили сразу двух предводительниц всех их проказ.
   Настенька, сбросив груз оцепенения первых минут встречи с родиной, целыми днями щебетала и пела то в избе, то в маленьком дворике. Даже старый Никанор, не смотря на трудную и долгую дорогу, совсем измотавшую его, сам с трудом выползал из тесной избушки и целыми днями сидел на завалинке, подставляя уставшее старческое тело под лучи летнего солнышка.
   - Вот ведь, солнце одно на всех, - говорил он Настеньке, присевшей подле него, - а в родной сторонке оно прямо ласкает тебя, будто гладит и прогревает тебе все нутро, - ухмылялся в седую бороду Никанор, - а в чужой стороне оно печет и обжигает!
   - Да, отец, здесь каждый кустик, каждая травинка родные и близкие, а солнышко и в правду ласковое: в Сыгнаке оно немилосердно жгло, а здесь просто греет, согревает и тело, и душу, - задумчиво произнесла Настенька.
   - Теперь ты не боишься своих односельчан? Не обидели они тебя? - щурил хитрые глаза Никанор.
   - Нет, не обидели, - улыбнулась Настенька. Она действительно была приятно удивлена тем, что ее так тепло и радушно встретили и приняли здесь: никто не ткнул в нее пальцем, мол, не выходя замуж, прижила двух дочек, никто не приставал к ней с расспросами. Сельские мужики помогли укрепить дверной косяк и оконницы, а бабы снабдили ведрами и корытом для стирки. И те, и другие без конца заглядывали в избу, спрашивая, чем еще могут помочь Настеньке.
   В первый же день по приезде, придя на погост, Настенька увидела аккуратно прибранную могилку деда Михайлы. Жители села помнили его, многие были обязаны ему жизнью, ведь дед Михайла понемногу врачевал страждущих, а их благодарность вылилась в ухоженность последнего приюта деда-травника...
  
  

3

  
   На кладбище Настуся обратила внимание на то, что Настя, постояв возле могилы деда и положив на нее букетик полевых цветов, собранных по пути, оставила в руках неяркую веточку ромашек и повернулась к невысокому холмику, поросшему густым ковром барвинка. Настуся недоуменно вскинула огромные глаза на сестру, увидев, как та положила оставленный ею цветок на этот холмик.
   - Здесь лежит моя нянька и самый лучший друг, я тебе о нем рассказывала, - ответила Настя на немой вопрос сестры, - здесь покоится Буян.
   - Хотела бы я увидеть этого пса, - задумчиво сказала Настуся, - хотела бы поиграть с ним, как ты...
   Вдруг из кустов напротив, на зеленый холмик, с тихим жалобным поскуливанием выбрался щенок. Он был круглый, как шарик, большие, умные глаза его с надеждой смотрели на девочек.
   - Откуда ты взялся? - в один голос проговорили они и склонились над щенком.
   В кустах раздался предостерегающий рык, и показалась ощерившаяся клыками черная голова собаки. А сестрички наперебой галдели над щенком:
   - Какой ты смешной и хорошенький! - но, увидев собаку, онемели: она стояла в полный свой рост и, казалось, шаталась от дуновения ветерка, такой худющей и тощей была. Сквозь шкуру были отчетливо видны все ребра, а под ними явно различалось, где и как стучит ее сердце... Собака медленно и тяжело подошла к щенку и попыталась утащить его, но не смогла поднять упругого как мяч сына. У нее не было сил взять его за холку, как это делают все собаки, перенося щенков в другое место. Тогда она стала носом осторожно скатывать щенка в кусты, но тот выказал свое недовольство и даже попытался укусить мать. Та дернулась в сторону и малыш, щелкнув зубами, больно прикусил собственный язык. У всех присутствующих сжалось сердце: так жалобно заскулил-завыл-заплакал щенок! Настя решительно оттолкнула собаку и схватила черного, как смоль, щенка на руки.
   - Это Буян! Буян дает нам друга! - со слезами на глазах прерывисто произнесла она, прижимая к груди сразу умолкнувшего щенка.
   Три Настеньки передавали друг другу веселый комочек, который радостно лизал их смеющиеся лица. Им всем стало легко, будто бы они и в самом деле встретились с давно потерянными родными и друзьями.
   Так они и вернулись в село: Настенька несла на руках молодого Буяна, возле нее крутились, стараясь погладить щенка, девочки, а сзади плелась тощая собака, не захотевшая расставаться со своим сыном. Сельчане сказали, что эта собака из помета серой волчицы, что долго жила в близлежащем бору. Сначала ее хотели убить, но она не охотилась на домашнюю живность, поэтому не вызывала злобы у людей, и они оставили ее в покое. Только старый Буян был ее другом, только его она подпускала к себе. Когда Буяна не стало, и волчица исчезла, а эта собака осталась и жила на погосте.
  




4

   Так прошел месяц, за ним второй. Наступила осень, но солнышко еще давало достаточно тепла и дед Никанор, как всегда, сидя на завалинке, неторопливо вел разговоры с приживщейся у них черной собакой, которая уже не выглядела тощей и почти прозрачной:
   - Вот, Ночка, и до осени дожили. Переживем ли зиму, кто знает. Что-то неспокойно у меня на душе, будто беду чует сердце... А, может, это смерть моя бродит вокруг и пугает меня? - собака преданно смотрела в умные со старческой поволокой глаза Никанора и чуть слышно поскуливала, то ли протестуя, то ли соглашаясь с его мыслями вслух.
   У избы деда Михайлы, как и раньше, стали по вечерам собираться мужики: очень уж им хотелось послушать старца Никанора! Он и споры сельские решал, приводя всех к согласию, и совет мог дать стоящий, так искусно ведя разговор, что собеседнику казалось, будто он сам принял единственно правильное решение, а старик хитро усмехался при этом в седую бороду. На благодарные речи в свой адрес Никанор всегда отвечал одинаково:
   - Благодарите Бога и восхваляете Его! Это Он создал мир и, если мы исполняем его волю, он благословляет и поддерживает нас в теперешней жизни и дает твердую уверенность и надежду на лучшую будущую жизнь.
  
   Однажды, придя из сельской церкви после воскресного богослужения, Настя пристала к Никанору:
   - Деда, я много раз слышала в церкви слово "Аллилуйя!", а что оно означает?
   - Это слово говорит: "Восхваляйте ИАГ!". Это - радостное и звучное одобрение в адрес Создателя. Ведь оснований для восхваления Бога много. Бог - творец всего земного и ее Вседержитель и призыв "Аллилуйя!" - направлен ко всем, но не все отзываются на него.
   - Дедушка, а почему Бог не сделает всех сразу здоровыми и сильными, чтобы все были сыты и богаты? Ведь для него это так просто! - наивно спросила Настя.
   Дед улыбнулся внучке:
   - Нет, в этой жизни Бог не сделает бедных богатыми, а больных здоровыми, но Он дает свой Дух тем, кто служит ему, чтобы они были довольны и радовались жизни, не смотря ни на что. Но наступит новая жизнь, и люди забудут, что такое бедность, когда ни один человек не скажет: - "Я болен", когда Бог ИАГ "отрет всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло", так говорит мудрая книга Библия.
   - А мы будем жить такой жизнью, дедушка? - с тревогой в глазах спросила девочка.
   Никанор грустно улыбнулся, ласково потрепал Настю по щеке и сказал:
   - Обязательно будем!
   Обрадованная Настя ласточкой полетела на улицу, где ее уже с нетерпением ожидала ватага ребят.
  

5

  
   Здесь в селе для непоседливых девчонок было такое раздолье! Весь день, с утра до вечера, они проводили в играх. Никанор с Настенькой не обращали внимания на откровенные взгляды взрослых юношей, разглядывающих сестер. Они были уверены, что для девочек не существует других женихов, кроме Тимура и Тугана, потому что эти имена не сходили с языка девчонок: они без конца вспоминали братьев по поводу и без повода:
   - А Тимур делает это так... - вдруг говорила одна, пытаясь натянуть тетиву на самодельный лук.
   - А помнишь, как делал это Туган, - ловко перехватив из рук сестры упругую просмоленную нить, завязала ее на стянутых сестрой концах лука другая.
   - Ой, какая ты грязная! Тимур бы насильно умыл тебя! - кричала одна.
   - На себя посмотри! Туган ни за что не позволил бы ему обидеть меня! - вторила ей другая. И такая перепалка повторялась каждый день, стоило девчонкам остаться одним без свиты влюбленных в них детей.
   Соседские кумушки, собирающиеся у колодца, уже стали косо поглядывать на сестер, говоря при этом:
   - В их возрасте на наших плечах уже все хозяйство было, а эти скачут по полю, что молодые жеребята и не имеют понятия о постоянной сельской работе! Вот и наши дети, глядя на них, тоже забывают обо всем! А у этих неуемных проказниц каждый день новые забавы: то по деревьям лазают, что кошки дикие, то ворон пугают, стреляя по ним из луков! Портит детей чужбина!
   - Да и богатство тоже! Сама видела, как приехали они сюда! Не пешком пришли, а на подводах приехали! А скарб какой выгружали с телег, видела?! Да, не простые они люди, что-то скрытое в них есть!
   Подошедшая к ним Милица оборвала злые сплетни:
   - Не мели языком чепуху всякую! Не возводи напраслину! Ты что же Настеньку забыла? Ведь Михайлова внучка любую из нас в работе за пояс заткнет! И совсем не изменила ее чужбина: она и сейчас целый день в работе, а старого Никанора так и хочется назвать дедом Михайлой, так они схожи! Детей балуют, это верно, но ведь и горя они видели, почитай поболе нас с тобой!
   - Что верно, то верно..., - примирительно закивали головами кумушки, - потому и девчонок не притесняют...
   - Нет, что вы ни говорите, а за ними тянется какая-то тайна! Я это чувствую! Так хотелось бы узнать, прямо страсть! Но сколько ни пытала Настеньку, молчит, только грустно улыбается в ответ! - весело проговорила молодка.
   - Эх, кумушки! О чем бы мы здесь судачили, кабы не три Настеньки! А, что ни говорите, а с ними жить стало интересней! И село преобразилось, все норовят иноземные штучки перенять у них! Даже вон Милица пошила себе вместо сарафана платье, как у Настеньки! - ущипнула за бок соседку востроглазая Любава.
   - Да ну тебя! Просто на сарафан мне холста не хватило! - оправдывалась покрасневшая Милица.
   Все кумушки переглянулись и дружно рассмеялись: на каждой из них было удобное платье вместо вечно топорщащегося сарафана.
   - Мой Милодух вчерась вернулся из монастыря, возил туда мед с пасеки, говорит, что шибко расспрашивал его о приезжих монах Ратибор. С чего бы это? - перевела разговор на другую тему одна из молодок.
   - Эх, да разве ты забыла, он же был женихом Настеньки...! - оживленный разговор у колодца резко оборвался: с коромыслом на плече к ним подходила Настенька.
   - Утро доброе, соседушки дорогие! - приветливо поздоровалась она.
   - Доброе, доброе! - дружно закивала головами бабы.
   - Что-то ты сегодня припозднилась, Настенька. - сказала Милица, - долго спала, видать, вон солнце, где уже, - и улыбнулась собственной шутке.
   - Да что же за грех - поспать подольше! - в тон ей ответила Настенька.
   - Смотрю я на тебя, Настенька, и диву даюсь - мы с тобой погодки, а ты вон какая красавица и молодая еще, а я уже старая баба, хоть ворон мною пугай! И дети мои млаже твоих. Видать на чужбине ты секрет молодости раздобыла, поделись с нами! - обняла ее за плечи востроглазая Любава.
   - Да в том и секрет, что я сплю побольше вас! - озорно сверкнув синими глазами, ответила Настенька.
   Еще немного поболтав у колодца, женщины стали медленно расходиться, поднимая бадьи с водой на коромысла.
   Настенька провожала глазами удаляющихся баб, не решаясь двинуться с места: она и правда сегодня проспала...
   Вчера вечером Никанор сказал Настеньке:
   - Завтра сюда приедет Ратибор из монастыря...
   Сердце Настеньки екнуло и быстро полетело, покатилось куда-то вниз: сразу нахлынули воспоминания, отозвавшиеся болью во всем теле: вот она, связанная, на телеге; вот уже во дворце Хорезм-шаха; вот тигр накинулся на нее, хочет разорвать; вот она в реке, выпутывается их ковра; вот с Фатимой бродит по базарам Хорезма; вот таскает тяжелые тюки у купца; вот она уже в пещере Никанора; вот Ратибор кричит ей: - "Змея, змея, подколодная!", и Настенька затыкает уши, чтобы не слышать этого крика. Но тут же бальзамом на сердце пролилось нежное чувство благодарности к людям, сумевшим загладить и помогшим забыть страшную обиду на всех и на вся: она впервые за время пребывания дома отчетливо вспомнила лицо Демир-бека и сердце сладко и томно защемило... Она не нашлась, что ответить Никанору, и молчала, а старик заговорил опять:
   - Я послал ему весточку о том, что мы здесь.
   - Зачем ты сделал это, отец? Зачем бередить прошлое? Ведь уже ничего не вернешь, а старые раны очень болезненные, ты и сам знаешь об этом. И Ратибору будет больно, да и мне тяжело... Не надо бы этой встречи..., - с горечью произнесла Настенька.
   - Прости, дочка, наверное, я сильно постарел и выжил из ума: я думал, что ты сбежала от Демир-бека, чтобы встретиться с Ратибором. Я решил, что ты сделала свой выбор в его пользу, и погнался за тобой, чтобы поддержать тебя духовно! Я-то знаю, что значит любить монаха...
   - Я не люблю Ратибора, отец! Я люблю Демир-бека...,- остановила Никанора Настенька.
   Старик в недоумении развел руками:
   - Тогда я действительно ничего не понимаю! А чего же ты, как ужаленная, бежала от него, если ты его любишь?! Что ты наделала, глупая! Господи, Боже мой, помоги, образумь эту горячую голову! - запричитал дед.
   - Да, я люблю Демир-бека, но никогда не выйду за него замуж. Он - предатель! Он приезжал сюда, на мою родину, чтобы разведать обстановку вокруг Руси, а потом донести все монголам! Он вовсе не купец, за которого себя выдает, а самый отвратительный шпион! - выпалила в сердцах Настенька, пряча за потоком слов свою боль.
   Никанор задумался, долго теребил свою седую бороду и, наконец, заговорил:
   - Ни один купец не смог бы проехать через какую-нибудь чужую землю, чтобы потом не поведать о виденном и слышанном в ней своему князю или правителю. Ты думаешь, наши купцы не делают того же? Как бы не так! Почему, возвратившись из дальних странствий, купцы первым делом идут не в церковь, а к князю? - проговорил Никанор, бережно поднимая за подбородок голову уткнувшейся в ладони Настеньки. Заплаканные глаза женщины с недоверием уставились на старца.
   - Правильно ты подумала, они несут сведения о стране своего пребывания господину. И это не считается предательством! Почему же ты обвинила во всех смертных грехах Демир-бека? - гладя Настеньку шершавой ладонью по волосам, спросил Никанор.
   - Но он принес вред моей родине! И после этого уверяет, что любит меня! - всхлипывала на груди деда Настенька.
   - Твоей родине нанес вред? А ты ему говорила, откуда ты родом? - усмехнулся старик.
   - Нет, да он и не спрашивал. Но я имею ввиду не место моего рождения, не это село, а всю Русь! - гордо сказала Настенька.
   - Ах, какие мы напыщенные! Ах, как заботимся о своей родной земле! - беря Настеньку за плечи и отстраняя ее от себя, строго проговорил Никанор, - о чем ты думаешь, тебе кто вбил в голову эти мысли? Да каждое, даже очень маленькое княжество ведет разведку в соседнем! Ты оглянись по сторонам: князь с князем воюют за клочок земли совсем не нужной ни одному, ни другому! Я не шпион и не разведчик, но, проделав вместе с тобой нелегкий путь сюда, заметил, что сейчас князьями охраняется не степная граница, откуда Руси надо ждать врагов половцев и монголов, а границы княжеств-соперников. Твоя родная Рязанщина прикрыта со степи только укреплениями Пронска и выдвинутого далеко на юг Воронежа. А посмотри, что делается на севере, со стороны Владимиро-Суздальского княжества: рязанские князья выстроили целую цепь крепостей - Коломну, Ростиславль, Переяславль-Рязанский и множество других мелких укреплений. Они не боятся диких монголов, они боятся друг друга. Разве ты этого не заметила? - возмущался Никанор.
   - Откуда ты знаешь о крепостях на севере? - удивилась Настенька.
   - Да я ведь с людьми разговариваю, а не спрятался, как улитка в раковину! Это ты замкнулась в себе, хоть и делаешь вид, что ты рада и счастлива. Но меня не проведешь, твои глаза все мне рассказывают! Грусть и печаль в них поселилась. Вот я и решил, что ты ждешь Ратибора, встречи с ним. И поторопил события, старый глиняный черепок! Что же я наделал? Ай-я-я-я-яй! - на чем свет стоит, ругал себя Никанор, - но и ты хороша! Надо было еще в Сыгнаке рассказать мне все! Я бы ни за что не выпустил тебя из дворца! А то и сам распушил хвост и за тобой помчался, не разобравшись, в чем причина твоего побега! - расстроенно причитал Никанор.
   Настенька быстро обняла его старческие плечи и вновь прильнула к его груди, спрятав там свое пылающее лицо, проговорила:
   - Ругай меня, отец, ругай! Ты будто камень с души снимаешь!
   Дед осекся и, опять погладив Настеньку по голове, прошептал:
   - Бедная моя голубка! Ты сама еще ребенок! Как же я проморгал твое счастье?! Почему не расспросил тебя обо всем еще до отъезда? - сокрушался он.
   - А Демир-бек тоже хорош: выпустить из рук такое сокровище! Где был его разум, безголовый чурбан! Но я точно знаю, что и он тебя любит! И, уж будь уверена, найдет способ снова свидеться с тобой! Не горюй, дочка, ты еще будешь счастлива!
   Настенька навзрыд плакала, обильно смачивая горькими слезами холщевую рубаху Никанора... Обильные слезы несли с собой успокоение: словно быстрая речка омывающая берега уносили прочь печаль и тоску...
  

6

  
   Наступившее "завтра" напрочь выбило Настеньку из привычной колеи: у нее все валилось из рук. Иногда она, словно слепая, натыкалась на окружающие предметы, взгляд ее был отчужденным и растерянным, будто она все время пыталась рассмотреть что-то внутри себя. Отчасти это была правда: Настенька искала ответ на вопрос - какие чувства у нее остались к Ратибору и никак не могла справиться с возникшим в груди волнением от предстоящей встречи с ним. Она так была поглощена копанием в самой себе, что не сразу заметила появившегося во дворе монаха...
   Ненароком подняв глаза, Настенька остолбенела: перед ней стоял какой-то чужой человек. Длинная ряса и черная окладистая борода с редкими седыми прядями в ней, скрывали от нее Ратибора ее детства и юности. А он просто подошел к застывшей Настеньке и сказал:
   - Ну, здравствуй, - голос его прозвучал с каким-то надрывом и был ужасно хриплым...
   Сама того не ожидала от себя Настенька: она вскинула руки, обвив ими шею Ратибора, и крепко, по русскому обычаю, троекратно расцеловала его в обе щеки:
   - Здравствуй, Ратибор.
   - Я... Прости меня..., - начал было говорить монах, но Настенька остановила его:
   - Не надо, что было, то прошло, забудем о том. Как ты? Как тебе живется? Как ты мог стать монахом? Ведь ты такой вольнолюбивый, гордый, сильный, наконец! - удивленно говорила она, разглаживая руками складки на монашеской рясе.
   - Да вот так и стал..., - улыбнулся Ратибор и облегченно вздохнул.
   Он боялся, что Настенька встретит его упреками и слезами, а она повела себя с ним, как сестра, давно не видевшая брата и сильно за ним соскучившаяся...
   - Ну, что же мы стоим посреди двора, пойдем в хату, сядем, я тебя заморским чаем напою! - развеселилась Настенька и потащила за собой нескладного монаха.
   Долго разговаривали они обо всем, старательно избегая воспоминаний о своей прежней любви, о жестоком разрыве между ними...
   Но эти воспоминания всплыли сами собой, как только в избу вбежали Настя с Настусей. Их появление сопровождалось громкими воплями радости. За ними катился огромный черный шар - лохматый и неуклюжий щенок, найденный на кладбище, превратился в здоровенного пса с хитрой мордой и умными глазами.
   Девочки были на речке: местные мальчишки учили их удить рыбу. Настя быстро вспомнила былые навыки рыбной ловли и ловко выхватывала из воды рыбку за рыбкой, а вот Настусе было трудно долго и неподвижно стоять на одном месте. Наконец ее неимоверные усилия увенчались успехом: она тоже поймала увесистого карася. И теперь мокрые и счастливые они примчались к матери похвастаться своим уловом. Буян все время норовил выхватить рыбу из рук сестер, прыгая то на одну, то на другую, клацая зубастой пастью, а те с визгом подпрыгивали, еще больше раззадоривая собаку.
   - Девочки, тихо! У нас гость! - остановила Настенька детей. Они застыли на пороге, как по команде закрыв рты. А Ратибор с болью в сердце узнал в них ту прежнюю Настеньку, которую когда-то любил, только у него вроде бы как двоилось в глазах. Он даже непроизвольно тряхнул головой и протер сжатыми кулаками глаза, чтобы избавиться от этого чувства раздвоенности, чем вызвал взрыв смеха у всех троих.
   - Не маши головой и не три глаза, их действительно две, - сказала Настенька с гордостью в голосе, - познакомься, это мои дочки: это - Настя, а это - Настуся, - безошибочно определив, где какая из них, представила она девочек гостю.
   - Будто двадцать лет сбросил, - поводя глазами с одной Настеньки на другую, а затем и на третью ошарашенно сказал Ратибор, - вот ведь мать-природа потрудилась на славу! Надо же, какое поразительное сходство! - не в силах отвести восхищенного взгляда от смеющихся грязных мордашек девочек продолжал монах. Подняв руку для привычного благословения, Ратибор как-то не ловко опустил ее и, рывком обняв обеих девочек за плечи, сильно и одновременно нежно притянул их к себе.
   Девчонки замерли, не понимая, что же это случилось с дяденькой монахом, но тут с улицы раздался голос Никанора:
   - Эй, сороки! Быстро выходите, а то ребятня плетень повалит! Ишь, нацеплялись, как репейник на собачий хвост! - беззлобно поругивал детвору старик.
   Не сговариваясь, девочки дружно рванулись к выходу, где и застряли в дверном проеме, не желая уступить одна другой. Видя их возню, Ратибор рассмеялся и сказал:
   - Они не просто похожи на тебя лицом, но и такие же подвижные, как и ты в молодости!
   - А я еще и сейчас перегоню тебя! - озорно сверкнув синими глазами, проговорила Настенька, - айда до речки, вот увидишь, как я тебя обставлю!
   Ратибор вскочил было со скамьи, но тут же сел и погрозил Настеньке пальцем:
   - Почто лицо духовное с пути истинного сбиваешь?
   Настенька сделала вид, будто сильно испугалась: глаза ее округлились, и она даже присела, но не выдержала и прыснула со смеху, прикрыв рот рукой. Ратибор тоже рассмеялся.
   До позднего вечера из избы старого Михайлы были слышны восторженные голоса: "А помнишь"..., "А ты помнишь"... и дружный смех...
   Никанор все это время сидел на завалинке и, привычно поглаживая Ночку, говорил ей:
   - О, женщины! Вы, как песок в пустыне! Сейчас у тебя перед глазами одна картина, но стоило подуть даже легкому ветерку, и песок изменил все: где была ложбинка - уже ровная площадка, а где было ровно - уже растет новая дюна! Так и ваши мысли, женщины! Их не поймаешь и никогда не поймешь до конца! Сплошная загадка - женщина!
   Ночка иногда повизгивала, иногда пыталась рыкнуть, будто то соглашалась с дедом, то выражала свое недовольство его словами...
   - Вот и ты тоже, вижу, за Настеньку заступаешься! - сердито дернув Ночку за ухо, молвил старик.
   - Где это видано: бежать за тридевять земель от суженого!
   Ночка опять положила свою морду на колени деда и виновато заглянула ему в глаза.
   - То-то же! - довольно буркнул дед, опять принимаясь ласкать собаку.
   - А как теперь быть, я и сам не знаю; как дать весточку Демир-беку? Он гордый человек, мог ведь шибко обидеться и приказать себе забыть о нас... Охо-хо-хо, тяжела жизнь, видать, мне уже не под силу чем-либо помочь этим упрямым влюбленным телкам! - сердито пробурчал старик и улыбнулся своему сравнению:
   - А ить, и взаправду они похожи на глупых телков! Ты их к титьке, а они взбрыкивают! Вона, как Настенька взбрыкнула - на другом конце света очутилась! Что же делать нам, Ночка? - искал ответа у безмолвной собаки Никанор.
  

7

  
   А в это же самое время Демир-бек, с тоскою глядя в звездное небо, думал:
   - Настенька, Настенька, никто не знает, сколько времени пройдет и Бату-хан пойдет войной на Киевскую Русь... Как помочь тебе, как спасти?! Ты считаешь меня предателем, а кто я на самом деле? Несчастный человек, разрываемый любовью и долгом... А кому я должен? Разве монголы мой народ, за который надо сложить голову в битве?! - и невесело ухмыльнулся про себя: - знал бы Субудай о моих мыслях! Этот барс с отгрызенной лапой построил вокруг Бату стену лести и подозрительности. А я не могу так лицемерить! Он уверил этого мальчишку в его великом предназначении, а сам толкает его в кровавую бойню: ведь русичи просто так не согнутся под ярмо монголов! Льстить, значит говорить только то, что от тебя ждут, и лесть - это не всегда правда... А Бату собирается идти покорять Русь, будто на интересную и захватывающую охоту идет... Жаль его, если сломает себе шею в этом походе..., - тяжело вздохнул и опять задумался Демир-бек.
   - Как уберечь своих сыновей, ведь Субудай давно требует их в тумен Бату-хана..., - не находил ответов на одолевающие его вопросы Демир-бек...
   А в соседних апартаментах грустили сыновья Демир-бека:
   - Как скучно и невыносимо тоскливо стало у нас! - сказал, вскакивая с мягкого ковра, усеянного подушками, Тимур.
   - Ты как всегда прав, - грустно протянул Туган, лениво поглаживая шелковистый ворс ковра.
   - Только сейчас я понял смысл слов, которые не раз повторял Никанор: "Что имеем - не храним, потерявши - плачем", - говорил, расхаживая по комнате, Тимур.
   - А как мы могли хранить их, закрыть в подвал, что ли? - зло бросил Туган, прекратив наблюдать за игрой красок под рукой.
   - Не злись, - примирительно сказал Тимур. - Ума не приложу, что же заставило их уехать? Эта мысль не дает мне покоя. Может, мы их чем-нибудь обидели? Я вроде бы не обижал, а ты?
   - С чего ты взял? Я души в них не чаял, особенно в Насте... Она такая..., такая..., не могу сказать словами, но с нею так легко и просто чудесно быть рядом! Я ее очень люблю, поэтому не мог я ее обидеть! И это уже не та, детская влюбленность и привязанность, это что-то большее, значимее! Это, как горячая волна в холодном море! - грустно улыбнулся Туган.
   - Или, как глоток холодной воды в знойный день! - подхватил Тимур, засмеялся и, обхватив брата сзади, повалил его на спину.
   - Ах, ты так?! Смеяться вздумал над моими чувствами и переживаниями? - хотел обидеться на брата Туган, но Тимур его остановил: - Нет, что ты! Я просто дополнил твою мысль и обратил ее к Настусе! - уже лежа рядом с братом, сказал Тимур.
   - Вот бы поехать к ним! Представляешь, как бы они обрадовались нам! - мечтательно закатывая глаза, проговорил Туган.
   - А может, и не обрадовались бы! Ведь мы не знаем причины их неожиданного отъезда! - остановил полет воображения брата Тимур.
   - Мне кажется, что отец чего-то не договаривает. Может причина их скоропалительного бегства в его отношениях с мамой? Может, это он ее обидел? - размышлял вслух Туган.
   - Сбежать накануне свадьбы - для этого нужен очень веский довод, - задумчиво потирая начавший покрываться курчавой растительностью подбородок, произнес Тимур.
   - Да нет, не мог отец их обидеть, посмотри, как он страдает! - кивнул в направлении сада Тимур, где по дорожке вышагивал Демир-бек. Он то останавливался у розовых кустов, то почти бежал от них к фонтану и опускал в его воды руки, будто розы причинили ему боль, то опять направлял свой взор к звездам и долго всматривался в ночное небо.
   - Нет, не мог отец обидеть маму! - напрочь отмел зародившиеся было подозрения Туган, - эх, оседлать бы коня, да за ними...!
   - А ты слыхал, что Бату-хан собирает войско? - резко изменил тему разговора Тимур.
   - Вот здорово! Значит, мы тоже скоро пойдем воевать! - обрадованно подскочил Туган, - то-то же помашем мечами, брат! - взмахивая рукой, воскликнул он.
   - А ты знаешь, куда собирается Бату-хан?
   - Нет, не знаю, а куда? Э, да какая разница! Встряхнем скуку с плеч, повеселимся в ратном бою! Будем с тобой, как два богатыря в блестящих доспехах, да на прекрасных конях! Враги будут бежать от нас, в панике бросая оружие! - мечтал Туган, а глаза его блестели, предвкушая скорые подвиги.
   - Да уймись, ты! Бату-хан идет на Русь, туда, куда уехали мама с девочками! - охладил его пыл Тимур.
   - Вот и здорово! - не унимался тот, - тогда мы спасем их и привезем опять сюда! И будем жить долго и счастливо! - рассмеялся, обнимая брата Туган.
   - Ты что, не понимаешь, что война - это не прогулка по степи! - начал злиться Тимур.
   - Э, да брось, брат, пугать! Как говорил Никанор: "Не так страшен черт, как его малюют!". Пойдем, повоюем, станем настоящими рыцарями! А потом, когда состаримся, будем рассказывать детям и внукам о наших ратных подвигах!
   - Туган, ты, как ребенок! Неужели не понимаешь, что поход с Бату, это не одни ратные подвиги, а еще и реки крови и горы убитых людей! Это смерть во всем своем величии и горе! Я был на Руси: народ там суровый и гордый. Русичи будут биться насмерть!
   - А, так ты испугался, что тебя убьют русичи? Не бойся, я буду рядом и спасу тебя! - засмеялся Туган.
   - Глупый, глупый брат мой! - бросил Тимур и, расстроенный, вышел прочь.
  

8

  
   - Мунхи Демир-бека призывает к себе великий Бату-хан! - громко прокричал усталый монгол с жиденькой бороденкой, обращаясь к выбежавшему из дворца Тимуру.
   - Я сейчас его позову, он в саду. А ты отдохни, выпей воды с дороги, - с уважением поклонился гонцу юноша.
   - Ты один из сынов Демир-бека? - рассматривая Тимура, спросил гонец.
   - Да, я - сын Демир-бека, - просто ответил тот.
   - Добрый воин вырос в шатре слуги великого Бату! - прошамкал беззубым ртом за спиной гонца грязный одноглазый монгол с лисьим лицом.
   Эти слова неприятно резанули слух Тимура. Нахмурившись, он молча указал гонцу на открытую дверь покоев отца и удалился в сад.
  
  
   - Мунхи Демир-бек! Давно тебя не видел великий Бату-хан! Он призывает тебя к себе! - громко провозгласил вошедшему в покои Демир-беку стоящий у окна гонец.
   Резко вскинув голову на голос гонца, Демир-бек сначала нахмурился, а потом, рассмотрев его, раскрыл объятия и пошел навстречу старому монголу:
   - Здравствуй, друг! Давно я тебя не видел! - пропуская мимо ушей провозглашенное повеление молодого хана, сказа он.
   Но старый монгол, как-то странно повел бровями и стал опять громко говорить:
   - Бату-хан ждет тебя! Собирайся, отряд сопровождения уже прибыл. Своей охраны не бери, Бату-хан, при надобности, сам даст тебе охрану из своих туменов, - и шепотом быстро добавил: - я не один, за мной следит лис Субудая, ты в большой немилости, и я с тобой тоже, раз за мной идет по следу старый Барс. Он что-то учуял, он ищет твоей погибели! Если можешь, беги!
   Демир-бек остановился, опустил руки и тихо сказал:
   - Никогда и ни от кого я не бегал и сейчас не побегу! Судьбу свою конем не объедешь и никогда от нее не убежишь! Едем к Бату! - и быстро направился к выходу, увлекая за собой растерявшегося гонца.
   А за дверью стоял, приложив к ней ухо, одноглазый монгол. Неожиданно открывшаяся дверь угодила ему прямо по носу, так как он, слыша тихие голоса, но не разбирая слов, попытался сунуть нос в закрытые покои. Перед взором Демир-бека открылась такая картина: соглядатай Субудая взвизгнув от неожиданной и резкой боли, схватился обеими руками за разбитый нос, а по его корявым грязным пальцам стекали капли крови, которые казались черными на черных от грязи руках.
   - У этих людишек черная душа, черные мысли и к тому же и кровь у них черная..., - отметил про себя Демир-бек, сбегая по ступенькам, брезгливо обойдя стонущего монгола.
   - Я расскажу все, я все расскажу Субудай-багатуру! - гундосил он вдогонку Демир-беку.
   - Утрись! - кинул ему грязный лоскут гонец, - и не сунь больше нос в чужую дверь, могут так его прищемить, что станешь не только одноглазым, но и безносым! - сказал он на ходу, сам еле поспевая за Демир-беком размашисто шагавшим впереди.
  

9

  
   В стане Бату-хана как всегда кипела жизнь: множество людей сновало взад и вперед, сталкиваясь, ругаясь, толкая друг друга, резво отскакивая от проносившихся с лихим гиканьем всадников и уклоняясь от ударов лошадиных копыт. Все здесь напоминало растревоженный муравейник и, как в муравейнике, эта беспокойная жизнь подчинялась какому-то суровому закону, который незримо вел людей от шатра к шатру...
   Юный потомок "Повелителя Вселенной" восседал на белом войлоке, как это любил делать и его дед. Густые черные брови были сердито сдвинуты над переносицей. Всем своим видом Бату старательно выказывал окружающим свое недовольство, пряча за ним мальчишеское упоение своим могуществом и силой.
   Стоя на коленях перед своим бывшим воспитанником Демир-бек думал:
   - Долго не поднимает меня Бату... Знать крепко оговорил меня Субудай... Что же он еще замыслил? И чем я ему на этот раз не угодил? Видать до сих пор не может мне простить завещания Чингисхана... Как саднит его душевная рана, что он до сих пор не может успокоиться! Отстранил дед его от воспитания внука, доверив только обучение военному ремеслу, а ему очень хочется властвовать душой этого, в сущности, еще ребенка!
   Чтобы отвлечь себя от грустных мыслей, Демир-бек стал внимательно разглядывать ковер у себя под ногами. Он так увлекся замысловатыми узорами, что пропустил слова, сказанные Бату-ханом и обращенные к нему.
   - Встань, я не могу видеть своего воспитателя на коленях! - второй раз повторил юный Бату.
   - Пока не узнаю причину немилости, не встану! - смотря в землю, произнес Демир-бек.
   - Узнаю своего учителя! - засмеялся молодой хан, - наслышан я, что ты якшаешься с братом моим Гуюк-ханом. Это правда? - спросил прямо, без обиняков, воспитанник.
   - Ложь, я не видел Гуюк-хана с тех пор, как покинул твое становище..., - твердо произнес седой купец.
   - Я так и знал, что это все оговоры! - радостно воскликнул Бату.
   - Встань, подойди ко мне, - после недолгого молчания уже совсем не по-детски сказал юный хан.
   Демир-бек подошел к Бату и хотел по привычке просто погладить его по голове, как делал это не раз, ободрить добрым словом, но вовремя вспомнил, что перед ним уже не ребенок, а один из великих ханов, славный воин и умный муж, поэтому молча остановился подле него.
   - Присядь, - позвал Бату, - а вы все - вон! - грозно сверкнув очами, крикнул он своим тургаудам, которые быстро растворились за полами шатра.
   - Нет у меня никого, кому бы я мог открыть душу! А у меня она болит, ноет, будто чего-то хочет, недоброе чует! Братья мои замыслили злое. Особенно Гуюк-хан! Широко раскрыли рот, проглотить меня хотят! Но я не дамся, я знаю, как выйти победителем! Я буду Джихангиром! - с жаром проговорил Бату-хан.
   Демир-бек молчал, а в мыслях крутилось:
   - Когда же ты вырос, малыш? Я и не заметил. А ведь у тебя и детства-то не было: все война, да война... То дед воевал, а после его смерти война вошла в каждую юрту: стали тайно воевать между собой сыновья и внуки Чингисхана. Улыбаясь в лицо, старательно сыплют яд в кумыс друг другу, роют волчьи ямы для самых близких людей. Брат к брату посылает наемных убийц. Живут, никому не веря, ожидая каждую минуту удара кинжалом в спину. И все одинаково молятся богу войны Сульдэ, уверяя себя и его в своем великом предназначении, которое оправдывает все их поступки...
   - Я очень долго пробыл в Китае, но и там я помнил, что никто не любил меня так, как ты, - грустно говорил Бату.
   - Никто и никогда не любил меня после смерти деда... Субудай все время заставляет меня быть начеку, я устал, я хочу..., - и замолчал.
   Демир-бек поднял голову и, увидев слезы на глазах своего воспитанника, не выдержал, прижал его голову к своей груди и зашептал ему на ухо слова утешения, как делал это в недалеком прошлом:
   - Не плачь, мой мальчик, ты сильный, храбрый, смелый, настоящий Джихангир! Ты выйдешь победителем из этой семейной войны, обязательно выйдешь победителем! Только не ожесточай своего сердца, не проливай кровь невинную, пусти в душу любовь...
   - Пусти в душу любовь, и она убьет тебя! - зло продолжил Субудай, неслышно, по-змеиному вкрадываясь в шатер, - а Гуюк-хан рыщет по степи в поисках тебя, чтобы довершить задуманное убийство соперника! Тебе надо утвердиться, сказать свое крепкое слово, а ты сидишь здесь и слезы проливаешь! Какой же ты воин?! Бог Сульдэ проклянет слабого! Встань, встряхнись! Твое время пришло! Оттолкни от себя этого неверного пса, который заставляет тебя быть мягким, как воск, не слушай его речей! - бесновался вокруг Бату-хана Субудай.
   - Где Гуюк-хан? - в испуге спросил Бату, отстраняясь от груди Демир-бека.
   - Он покинул становище твоего брата и разбил свой лагерь в степи. Его желтоухие собаки преследовали меня, но я ушел от них! Мой саврасый жеребец не дал им даже пыль глотнуть с его копыт! - хвастливо произнес Субудай-багатур.
   Юный хан медленно и с достоинством отер глаза полой халата и, как только руки его опустились, перед Демир-беком предстал сразу изменившийся Бату-хан - пред ним стоял умудренный опытом воин: суровая складка проложила глубокую дорожку между насупленными бровями. Весь вид новоявленного Джихангира говорил о том, что решение в его голове созрело уже давно, но он сам еще колебался, ожидая чего-то, и это что-то уже пришло и заявило о себе...
   - Только война решит наш спор с братьями! Я решил, быть войне! Но куда вести свое войско: в Булгарию или на Русь? Надо быстрее подтягивать стенобитные орудия из Китая! Почему их до сих пор не доставили сюда? Где нойоны, посланные за ними? Иди, Субудай, узнай и поторопи их палками! - быстро говорил Бату-хан, нервно расхаживая по шатру. Из его голоса исчезла неуверенность, в нем появилась сила, начал звучать металл...
   Субудай гневно сверкнул глазом в сторону Демир-бека, но не посмел ослушаться приказа. Он вышел, низко кланяясь Бату-хану.
   - Ну, вот, Демир-бек, ты и сам видишь, что не время пускать любовь в душу! Мои братья ищут моей смерти, хотя я и сам им того же желаю! Дед правил один и потому не было распрей в его владениях! И сейчас нужна сильная и твердая рука, которая удержит власть, крепко сжав кулак! Я стану этой рукой и этим кулаком, я поведу свои тумены в жестокий бой, и братьям станет некогда плести паутину заговоров. Богатая добыча на время успокоит их алчные души, а потом я найду способ от них избавиться! - глаза Бату-хана горели каким-то внутренним огнем, и Демир-беку стало не по себе от этого безумного взора.
   - Ничто в этом мире не проходит, не оставив хоть какого-то следа, - подумал Демир-бек, - вот и этот юноша ожесточился на весь белый свет из-за распрей меж братьями. Гуюк-хан действительно злобен и коварен, но ведь его можно было бы легко разоблачить, будь братья дружными. Но ни о какой дружбе между братьями здесь и речи не может быть... А как же мои сыновья? - и теплая волна залила душу Демир-бека гордостью за своих потомков. - А что бы было с ними и со мной, если бы тогда, много лет назад в нашу жизнь не ворвалась любовь, которую принесла с собой Настенька? - Демир-бек зябко поежился от одной мысли о том, что вдруг Тимур и Туган возненавидели друг друга...
   - Настенька, зорька моя ясная, что заставило тебя так круто изменить нашу жизнь? Почему ты убежала, почему губы, шептавшие вечером нежные слова, уже утром говорили резкие и непонятные речи? Какой шаман наколдовал нашу разлуку? Все равно я тебя найду! Мы должны быть вместе! - в который раз повторял про себя как молитву Демир-бек.
   - О чем ты сейчас думаешь, учитель? - с интересом заглядывая в глаза Демир-беку, спросил Бату-хан, - твои губы шепчут что-то, но это не проклятия Субудаю!
   - Я никого не проклинаю, даже Субудая. Он по-своему любит тебя и ведет непримиримую борьбу с самим же выдуманным врагом в моем обличье, - просто сказал Демир-бек, проводя рукой по лицу, будто стирая с него воспоминания.
   - Я всегда удивлялся и удивляюсь тебе! Если бы я сказал такие слова Субудаю, он немедленно потребовал бы твоей казни, а ты, будто жалеешь его...
   - Жалею Субудая? Да, может быть, можно и так сказать... Он - умный и хитрый, но очень злобный, - задумчиво произнес Демир-бек.
   - Он предан мне, как собака! И это - главное! - твердо сказал Бату, - но я позвал тебя не для того, чтобы судить о Субудае. Ты мне нужен, чтобы составить план нападения и выбрать самое слабое место в обороне булгар и русичей. Мой удар будет не просто сильным, он будет сокрушительно смертельным! Я покажу всем, кто такой Бату-хан! Я поведу войска вперед до самого конца вселенной! Я дойду до последнего моря и сброшу в него своих врагов!
   Бату-хан долго и красиво говорил о своем великом пути, идущем на запад кровавой красной нитью, он перечислял города и различные места на своем воображаемом пути, жители которых еще даже и не подозревали о своей предрешенной великим Джихангиром участи...
   - Я выполню завещание моего деда, и монголы будут править всем миром!
   - Да он давно уже продумал весь план войны! - удивился про себя Демир-бек, - из маленького, всеми обижаемого волчонка вырос матерый волк, действительно великий Джихангир!
  
   Долго сидели они втроем, Бату-хан и два его воспитателя, склонив головы над картой, рисуя на пергаменте стрелы предстоящих походов... Бату-хан и два его воспитателя...
   - Мы двинем наши тумены, как только будет прочтено перед ними завещание священного Воителя Чингисхана! - поставил точку в их совещании Бату-хан. Низко кланяясь, первым из шатра вышел Демир-бек, а за ним и Субудай.
   Бату-хан устало опустился на дедовский войлок и крепко задумался:
   - Идя в столь долгий поход необходимо иметь при себе преданных и верных слуг, каких имел дед, не льющих сладкую лесть, а всегда напоминающих о самом важном...
   Кого же выбрать? Субудая? Верный пес, ни перед чем не остановится для достижения своей цели, но уже стар. Демир-бека? Еще не стар и очень честен, никогда не предаст в бою, но будет осуждать меня за коварство, а без коварства я не смогу справиться с братьями. Рядом со мной должны быть молодые и подвижные воины и друзья. Они должны одинаково решительно и идти в бой, и подставлять свою грудь под удар, защищая меня, великого Джихангира. У Демир-бека двое сыновей, их нужно призвать к себе! Достойный отец должен был достойными и детей взрастить! Проверить их в битве попозже поручу Субудаю, а пока будут у меня вестниками! Погоняю их по степи, а там видно будет, то ли приближать их к себе, то ли удалять. Станут они моими верными слугами или врагами покажет время! - и тут же Бату-хан жестоко улыбнулся себе: - Врагами я им стать не дам. Раздавлю! Я - великий Джихангир, никто не станет на моем пути!
  

10

  
   Наконец-то настал "день счастливой луны", определенный шаманами для избрания вождя, который поведет монголо-татарское войско к богатой добыче и к победам. Пришло время зачитать войскам завещание Покорителя Вселенной Чингисхана...
   Нестройный хор шаманских молитв и заклинаний перемежался ударами в бубны. Заоблачные боги обещали сменить гнев на милость и даровать успех предстоящему походу, а собравшихся ханов наделить ясным умом при выборе самого достойного из царевичей, под сильной рукой которого монголы покорят вселенную...
   - Слушайте слова Священного Правителя Чингисхана, - раздались зычные голоса нукеров в разных концах. Писари-уйгуры встали на четырех сторонах кургана " тридцати богатырей", на котором был выставлен золотой трон будущего Джигангира, и стали читать завещание Великого Кагана:
   - Мы назначаем повелителем славного монгольского войска, идущего на вечерние страны, моего внука, сына Джучиева, смелого и доблестного Бату-хана. Я даю ему знамя с рыжим хвостом моего боевого коня, с которым он прославит монгольский народ, сорвет с неба утреннюю звезду и покорит вселенную до того места, где проваливается солнце...!
   - Да будет так! - прокричали окружившие курган воины, стоящие на коленях во время чтения завещания.
   - Пусть нам укажет путь знамя с хвостом жеребца Великого Чингисхана! - нестройно неслось с разных сторон.
   На курган взлетел на белоснежном коне Бату-хан, с ним были воины, державшие пятиугольное знамя с широкими лентами и длинным рыжим конским хвостом на золотом острие древка.
   - Это Бату-хан! - заволновалась толпа, - под ним конь бога войны Сульдэ! Бату-хан на Сэтэре! - завопили воины, - Веди нас в бой, Бату-хан!
   Злобно притихли сторонники Гуюк-хана, тоже мечтавшего занять трон Джихангира.
   Субудай-багатур, сидя в своем шатре, праздновал победу: ведь он приложил немало усилий, чтобы привести Бату-хана на трон Великого Джихангира...
   - Только я могу сделать его великим! Только я буду с ним рядом на пути к победе! Я буду оберегать его и наставлять, как велел мне Чингисхан! Я не оставлю места в душе Бату-хана ни для кого! Я выживу оттуда ненавистного Демир-бека! - думал Субудай, потирая покалеченную руку.
   Юный Бату, ученик и воспитанник Субудая, старательно отрываемый им от общения с Демир-беком, всегда был рядом с учителем, впитывая науку завоеваний. Но все чаще Субудай видел в когда-то послушном ему мальчике ростки неповиновения, которые множились и не поддавались выкорчевке... Юный потомок Чингисхана как-то незаметно вышел из повиновения и стал жестко диктовать свою волю учителю...
   Военные походы в Китай и прикаспийские степи закалили тело Бату-хана, но, не смотря на всю жестокость, которую он видел, и сам сеял вокруг себя и которую в нем старательно лелеял Субудай, он оставил в глубине своей души нетронутый уголок и там продолжала жить любовь, когда-то посеянная заботливым Демир-беком...
   В этом уголке поселилась Юлдуз, любимая жена Бату-хана, выбранная им самим вопреки всем канонам. Совсем не похожая на жеманных и глупых кобылиц - дочерей знатных ханов, настырно навязываемых Бату в жены, она вспыхнула звездой на утреннем небосводе для будущего Джихангира, и он дал себе слово уже никогда с ней не расставаться.
   Собираясь в долгий завоевательный поход, Бату твердо решил, что Юлдуз будет сопровождать его и, не смотря на все уговоры и доводы, не изменил своего решения.
   Юлдуз, вместе со своей единственной служанкой китаянкой Ли, начала недолгие сборы...
  
   Монголо-татары никогда не переставали беспокоить прикаспийские степи своими набегами, но в глубь Руси еще не решались двинуться. Планы завоевания всех земель до самого последнего моря, намеченные Чингисханом, его потомки не забыли и готовились к новым походам, зыркая ненасытным оком в сторону Булгарии и Руси...
   И вот настал этот момент, когда монголо-татарские тумены потеснили саксин и половцев в Прикаспии, разгромили булгарские сторожи на Яике и вторглись в башкирские земли...
   Войска "улуса Джучи", перейдя реку Яик, вторглись во владения половцев в степи между Яиком и Итилем (река Волга). Они предприняли наступление на Волжскую Булгарию, но, встретив упорное сопротивление, отступили, не пробившись к богатым булгарским городам.
   Зимовье в степи не прибавило славы Бату-хану и он опять призвал к себе Демир-бека: он хотел послать его к своему дяде, сыну Чингисхана, ставшего после его смерти Великим Каганом, хану Угедэю, для того, чтобы он оказал помощь в усилении войска "улуса Джучи". Отправляя в столь опасное и необычное путешествие Демир-бека, Бату-хан потребовал, чтобы его сыновья оставались при войске Джихангира.
   - Я сделаю из них настоящих воинов! - пообещал он ему.
   Ничего не оставалось Демир-беку, как отправиться в путь, терзаясь мыслью о том, что же будет с сыновьями, если он не вернется...
   С начала похода Бату-хана Тимур и Туган были при нем. Бату не раз наблюдал их поединки между собой и пришел к выводу, что оружием они владеют исправно. Но в бой сыновей Демир-бека он еще ни разу не бросал, будто выжидал чего-то, пристально присматриваясь к ним. Догадывался Бату-хан, что Демир-бек не хотел отпускать сыновей к нему, считая их еще маленькими для участия в походе, но ослушаться приказа Джихангира он не мог. Поэтому и держал Бату-хан мальчишек при себе, как заложников верной службы Демир-бека...
  

11

  
   Демир-беку пришлось использовать все свое умение купца, мунхи и посланца, чтобы подкупить и склонить на свою сторону ханов в становище Великого Угедэя. И он добился своей цели: на состоявшемся курултае было решено усилить "улус Джучи" для завоевания Волжской Булгарии, Дешт-Кипчака и Руси.
   В подкрепление Бату-хану выступили главные силы монгольского войска под предводительством царевичей, но, не доверяя полководческим способностям принцев, Угедэй своей волей утвердил над ними Субудая, подчинявшегося только приказам Бату-хана. Указ об этих назначениях и вез теперь Демир-бек.
   Всю зиму в верховьях Иртыша и в степях Северного Алтая собирались монголы и татары, готовясь к большому походу. А ранней весной бесчисленное множество всадников, неисчислимые стада скота, бесконечные обозы с осадными машинами лавиной двинулись на запад.
   Дрожала земля под ударами копыт, не слышно было человеческого голоса за ржанием коней, мычанием коров и криками верблюдов. Огромное войско, пополняясь в пути все новыми и новыми туменами, шло к Итилю (Волге) несколько месяцев и только осенью в пределах Булгарии соединилось с войсками Бату-хана. С войском царевичей прибыл и Демир-бек...
   Субудай был польщен тем, что именно Демир-бек привез приказ о его назначении главнокомандующим объединенными войсками. Он узрел в этом покорность судьбе своего главного противника, теперь он был намного выше Демир-бека и намного ближе к Бату-хану. Первый должен был ему подчиняться, а второй должен был с ним считаться.
  
   Поздней осенью 1236 года монголо-татары обрушились на Волжскую Булгарию. Используя свое численное превосходство и наличие у них стенобитных и метательных машин, они прорвали оборонительные линии булгар на границе леса и степи. Один за другим пали булгарские города, укрепленные валами и дубовыми стенами, они разрушались до основания, а что оставалось от них, предавалось огню. Жители городов были перебиты все от мала до велика. Волжской Булгарии уже не существовало: она лежала опустошенная в дымящихся развалинах...
   Подвигаясь дальше на север, Бату-хан дошел до реки Камы и был готов разгромить Дешт-Кипчак. Используя тактику облавы, растянув свои многочисленные войска огромным широким фронтом, монголо-татары прошли прикаспийские степи. Половцы и аланы были перебиты, а кто спасся - бежали за Дон. Дешт-Кипчак повторил судьбу Волжской Булгарии...
   Одновременно с грандиозной облавой в Прикаспии, монголо-татарское войско прошлось по землям Среднего Итиля, начисто уничтожив всех жителей вместе с воинами. А уже в начале зимы отряды монголо-татар начали собираться вместе для зимнего похода на северо-восточную Русь, они стекались к русским рубежам грозной силой...
  

12

  
   О, великая и прекрасная земля Русская! Ты неизмеримо богата озерами глубокими, реками бурными, источниками светлыми и целебными, горами высокими, лесами зелеными, полями золотыми, садами обильными, зверьем и птицами различными селами дивными, городами великими, боярами честными, князьями грозными!
   Всем ты исполнена, земля родная! Если бы не чванство и глупая гордость княжеская, ты бы затмила весь белый свет своим величием, о Русь!
   Собрав главные силы на Дону возле Воронежа, Бату-хан двинулся на Рязанское княжество...
   Только к декабрю стали реки на Рязанщине. Завьюжило, замело, затрещал мороз. И тут же на речках Суре и Воронеже появились войска монголов... Наступившая зима простелила хрустальную дорогу для непрошенных гостей вглубь Руси...
   По старой проверенной традиции монголы прислали к рязанскому князю Юрию Ингваревичу своих послов с наглыми требованиями десятины со всего, что имеет Рязанщина. Вызывающе вели себя послы, особенно злобствовала женщина-шаманка:
   - Отдай десятину великому Бату-хану с князей, с простых людей, десятину с коней белых, вороных, бурых, рыжих и пегих! - потребовала она таким тоном, на который ответить ударом меча у многих русичей зачесались руки. Сразу стало ясно, что эти требования выполнить невозможно, а послы - вовсе не послы, а обыкновенные разведчики.
   Юрий Ингваревич, посовещавшись вкупе с другими князьями земли Рязанской, ответил так:
   - Когда никого из нас здесь не останется, тогда все будет ваше! Деды и отцы наши дани никому не давали и в рабах ни у кого не бывали, а за свою честь и Отечество умирали: так и мы будем честь свою оружием или смертью сохранять! - гордо отвергли наглые притязания послов рязанцы.
   Однако Юрий Ингваревич все же предпринял последнюю попытку избежать нашествия. Монголо-татарские послы были отпущены с "миром" во Владимир, а к Батыю отправилось ответное посольство во главе с сыном Юрия Ингваревича - князем Федором. Посольство привезло монгольскому Джихангиру богатые дары.
   Одновременно с посольством были спешно отправлены гонцы к соседям за подмогой, но они воротились ни с чем: Новгородский и Владимирский князь Юрий Всеволодович ответил отказом, та же весть пришла и из Чернигова... Ни один из князей не решился вывести свои полки во чисто поле против многочисленной орды, а стали ждать ее за городскими стенами, как делали это не раз при набегах половцев. Русские князья уповали еще и на то, что опасаясь зимней бескормицы, монголо-татары сами откажутся от штурма. Рязанский князь Юрий остался один на один со свалившейся на него бедой. Только ближайшие подручные князья: Пронский, Муромский, Коломенский двинули свои дружины навстречу с Батыевыми полчищами...
   Милостливо приняв дары, привезенные Федором Юрьевичем, Бату-хан издевательски потребовал:
   - Дай мне жену твою, хочу видеть ее красоту!
   - Не будет этого! Когда нас побьешь, нечестивый, тогда и женой моей завладеешь! - гневно бросил молодой князь.
   Батый незамедлительно перебил все русское посольство. Не нуждался он в русских красавицах, не за ними пришел сюда, но чтобы вызвать побыстрее на бой в чистом поле княжеское войско, необходимо было разозлить русских князей...
   Батый надеялся, что в первом же бою разобьет не только рязанского князя, но и владимирского, который, по доносам шпионов, должен был выступить на защиту Рязани, а тогда русские города останутся беззащитными...
   Но трусливые и недальновидные князья не пошли на открытый бой, решив отдать монголам на разграбление Рязанское княжество: авось насытится враг, получив богатую добычу, да и уйдет, не тронув их владений...
  
   13
  
   На рязанскую землю вместе с трескучими морозами и обильнейшими снегопадами обрушились полчища Батыя. Они двигались по рекам, как по столбовым дорогам, от села к селу, от города к городу...
   Желая усилить немногочисленные гарнизоны на пограничных укрепленных линиях и не допустить монголо-татар в глубь Рязанской земли, Юрий Рязанский двинул свои рати к реке Воронежу. Однако дойти до них рязанские полки не успели: войско Батыя стремительно вторглось в пределы Рязанского княжества, где и произошла первая битва с завоевателями.
   Сеча была упорной и кровопролитной. Несмотря на численное превосходство врага, рязанские, пронские, муромские, коломенские дружины бились отчаянно. В неравном бою русское войско потерпело поражение. Рязанские князья с остатками дружин поспешно отступили и укрылись за городскими стенами Рязани.
   Но и татары призадумались: если так будут биться русичи за все свои города, то у нас не останется сил для завершения победоносного похода ...
   По приказу Юрия Рязанского селяне делали засеки - лесные завалы на путях передвижения Батыевой конницы по реке Проне. Конная дружина встречала монголо-татар перед засекой и, дав бой передовым войскам пришельцев, отступала за преграду. А на горе за засекой стояли с иконами и хоругвями пешие ратники и добровольцы-крестьяне, встречавшие вслед за конницей разъяренных захватчиков...
   Княжеские гонцы собирали добровольцев-ратников по всей округе. В монастырь был послан Ипатий Коловрат. Далеко за полночь добрался он до монастырских ворот и мощными ударами кулака по гулкой деревянной калитке разбудил всех его обитателей.
   - Не время спать! Вставайте! Беда пришла откуда не ждали! Проклятые вороги топчут землю русскую! - кричал Ипатий у ворот.
   Заспанный монах отворил маленькое оконце в калитке и, выглянув, начал пенять Ипатию:
   - Неймется тебе, перебудил всю братию, отец игумен серчать будет за столь поздний визит! До утра не мог подождать?
   - Ты что, не понял меня?! Я тебе говорю, что монголы Рязань штурмуют, а ты "до утра"?!.. Да я из тебя дух вышибу! Быстро буди отца игумена! Неча спать, коль беда у порога! Сбирайтесь на битву ратную, не время поклоны класть, пришла пора браться за мечи да секиры! - приговаривал Коловрат, продолжая садить в ворота кулачищами.
   Громоподобный голосище Ипатия окончательно развеял сон монаха и он, испуганно шепча молитву, одной рукой крестясь, а другой уже распахивал ворота.
   Отец игумен стоял на пороге своей кельи, ожидая, когда Ипатий приблизится.
   Огромного роста Ипатий Коловрат неловко преклонил колени перед игуменом и тут же вскочил, твердя:
   - Беда, батюшка, сбирай свой черноризный люд и айда монголов бить!
   - Уймись, Ипатий! - строго молвил игумен, - мы божьи человеки, а не воины! Наши мечи и доспехи - молитвы перед Богом! Не можем мы идти воевать!
   - Не можете?! - вскричал Коловрат, - Да ведаешь ли ты, что творят эти нечестивцы?! Для них нет ни божьих людей, ни баб, ни детей! Они никого не щадят, вырезают всех, будто скотину! Не дашь монахов князю рязанскому и сам здесь сгниешь! Не надейся отсидеться за монастырскими стенами! - бушевал Ипатий.
   - Еще раз тебе говорю: уймись! Не могу я приказать братии взять в руки мечи! Но и противиться тем, кто из них захочет встать на защиту Рязани от лютого ворога, не буду! - и, повернувшись к высыпавшим, как горох из стручка, во двор монахам, торжественно произнес:
   - Братия! Злый ворог пришел на землю русскую! Чьи сердца рвутся в бой, идите за Ипатием! Бог благословит вас!
   В числе первых монахов, рванувшихся к Коловрату, был и Ратибор...
   - Не забыл, как с мечом управляться? - усмехнулся Ипатий Ратибору, - поди, рука потеряла твердость?
   - А ты испытай! - протянул Ратибор ему свою руку.
   Огромная лапища Коловрата сгребла пальцы монаха и крепко сдавила их, но тот даже не поморщился и тут же сжал руку Ипатия в ответ.
   - Ого! Да ты, видать, не только поклоны здесь бил! - восхищенно сказал великан.
   - Всяко бывало! - ушел от прямого ответа Ратибор.
   Вскоре отряд монастырских добровольцев выехал из ворот и на рысях понесся к Рязани.
  
   14
  
   Родное село Настеньки, с занесенными снегом избами, оказалось в стороне от разгоревшегося боя. Сто раз она уже пожалела, что покинула такой родной дворец в Сыгнаке и привезла сюда, на погибель, и дочек, и Никанора...
   Они могли бы уйти в лес, но были не в силах тащить туда Никанора, сильно прихворнувшего, а о том, чтобы бросить его одного в избе, как он просил, и слышать не хотели. Они решили встречать свою судьбу вместе, что Бог пошлет...
   В селе почти никого не осталось: способные держать оружие в руках были на засеке, даже бабы, а слабые и немощные ушли в леса. Сердце Настеньки тоскливо сжималось от дурного предчувствия...
   Три Настеньки стояли плечом к плечу, как стоят ратные воины перед боем и до боли в глазах вглядывались в ту сторону, где стоял гул человеческих голосов, конского ржания, стонов и криков, звона клинков... Только с наступлением темноты бой угас. То там, то здесь вспыхивали новые разводимые костры да догорали пожары... Три Настеньки так и не решились уйти в избу и все вглядывались в черноту ночи, будто хотели что-то прочитать на ее темных страницах...
   Вдруг от огромной тучи татарского войска отделилось несколько всадников и рысью направились к деревне. Настенька засуетилась, забегала по двору, а обе дочки, как-то сразу сильно повзрослев, молча сжимали ухваты: другого оружия в избе не было...
  
   Защитники Рязанского княжества были обречены на поражение, не смотря на мужество и удальство русских воинов, но, желая подороже продать свои жизни, сражались до последнего вздоха...
   Князь Юрий Ингваревич прорвал кольцо окруживших его татар и ускакал в город, чтобы там организовать оборону и еще раз попытаться остановить врага.
   Под защиту городских стен сбежались крестьяне из окрестных сел, из дальних вотчин пришли боярские отряды и вместе с городским населением взялись за оружие...
   Наступающие сумерки положили конец бою: татары ушли в степь и отдыхали перед последним штурмом Рязани, а русичи прощались друг с другом и надевали чистые рубахи, готовясь принять достойную смерть...
   Передовые тумены страшного пришлого войска расположились прямо за городом. Монголо-татары безбоязненно жгли большие яркие костры, используя для этого остатки растерзанных изб и еще не сгоревшие скирды соломы.
   Возле одного из костров тихо вели беседу Тимур и Туган.
   - Шесть дней непрерывного боя! Вот это да! - радостно говорил Туган.
   - Тебе понравилось, как татары резали безоружных? - зло спросил Тимур.
   - Но ведь это война! - недоуменно пожал плечами брат, - они сопротивлялись, поэтому и умерли все.
   - А ты бы не сопротивлялся, если бы к тебе в дом ворвались разбойники?! - вскакивая, выкрикнул Тимур.
   - Но ведь это война... - уже неуверенно повторил Туган.
   - Я не могу слушать твои детские речи! - заткнув уши, крикнул Тимур, - ты тоже сек саблей женщин и детей?!
   - Нет, что ты! Мне не довелось сражаться! Я ведь только гонец, как и ты, только и делал, что скакал от одного хана к другому, - сказал Туган.
   - У меня в ушах стоит этот общий стон, я не могу есть, не могу пить!.. - сжимая голову руками говорил Тимур. - Я всегда думал, что война - это красивое спортивное состязание, а оказалось, что это кровь, грязь, боль, крик! Мне кажется, что я весь липкий от крови, хотя я ни разу не взмахнул саблей, как и ты! Туган, зачем мы здесь?! - упал на землю Тимур.
   Туган нерешительно протянул руку, чтобы погладить брата, но тот подскочил, сел рядом с ним и опять заговорил:
   - Почему мы тогда не добились разговора с матерью? Почему не выслушали ее? Чем мы обидели сестер, что они просто удрали от нас? Тебе не приходило в голову, что здесь могли быть убиты и они?! Я схожу с ума от всех этих мыслей!
   - Не говори так! - прикрикнул на брата Туган, - ты действительно сошел с ума! Остановись, не терзай себе и мне душу! Мы не воины татарские, мы служим Бату-хану не убийцами!
   - Вспомни слова, что сказал хан отцу: "Я сделаю из них настоящих воинов!" Сегодня он оставил нас при себе и использовал только как гонцов, а что будет завтра? А завтра он пошлет нас в бой, как и всех остальных воинов! Об этом ты не подумал?! - схватив Тугана за ворот халата прошипел ему в ухо Тимур.
   - Но что же нам делать? Не можем же мы сбежать из войска? - удивленно отвечал вопросом на вопрос Туган.
   Разом ослабив хватку, будто бы получив удар по голове, Тимур проговорил:
   - Если бы я знал, что делать... И отца нет, загнал Бату-хан его далеко видать...
  
   15
  
   Демир-бек пил чай, заботливо приготовленный китаянкой Ли, которую он очень удачно пристроил к любимой жене Батыя Юлдуз.
   Девушка доверительно поведала ему обо всех новостях при ханском дворе и о том, что ханская жена очень милая и приветливая девушка. Она обращается с Ли как с лучшей подругой, а не служанкой. Да и подруг у нее здесь нет, кроме Ли.
   Демир-бек посвятил Ли в свои планы и попросил помочь ему. Преданная девушка заверила, что вместе с Юлдуз они приложат все силы, чтобы воплотить его план в жизнь...
   За чаепитием и застал Демир-бека ханский гонец, потребовавший незамедлительно явиться пред очи Бату-хана...
   У шатра великого Джихангира стоял, поджимая покалеченную руку, Субудай. Недобрым взглядом следил он за спешившимся Демир-беком и не торопился отдавать приказ нойонам пропустить его.
   Демир-бек гордо вскинул посеребренную сединой голову, и смело шагнул к шатру, не обращая внимания на сдвинутые пики с бунчуками на концах в руках охраны.
   Под таким натиском одного из воспитателей юного хана бунчуки дернулись в дрогнувших руках нойонов и Демир-бек оказался лицом к лицу со злобным Субудаем.
   - Долго же тебя пришлось ждать! - прошипел Субудай.
   - Я примчался по первому зову повелителя! - спокойно ответил Демир-бек и, отодвинув широким плечом скрюченного старика, шагнул в шатер.
   - А, вот и Демир-бек пожаловал! - радостно воскликнул Бату-хан, - забыл ты, забыл обо мне, а я вот помню тебя и твои уроки! И опять у меня нужда в тебе! - махнув рукой, проговорил он, отпуская от себя советников и шаманов, окружавших его.
   Демир-бек почувствовал облегчение: Бату-хан совсем не сердит на него. Значит он доволен тем, как Демир-бек выполнил его поручение в становище Угедэя. А может это такая игра? И за этой приветливой веселостью скрывается злой умысел? Ну, что бы это ни было, он примет все с высоко поднятой головой, так решил Демир-бек.
   - Ты хорошо справился с делом, которое я поручил тебе! У моих ног лежит Рязанское княжество, но это только начало! Я пойду дальше! А тебя назначаю юртджи - начальником разведки. Ты возьмешь два тумена и пойдешь впереди войска и будешь моими глазами и ушами в этой стране урусов!
   - Слушаюсь, мой повелитель! - склонился перед Бату-ханом Демир-бек.
   - Завтра с утра и выступай! - твердо проговорил Бату-хан.

16

  
   Демир-бек с трудом нашел своих сыновей. Возле догорающего костра они мирно спали крепко обнявшись.
   - А ведь они совсем еще как дети! - ласково глядя на них, подумал Демир-бек.
   Тимур и во сне хмурил брови и его губы шевелились, будто он что-то выговаривал кому-то незримому; а Туган безмятежно улыбался и даже причмокивал во сне.
   Демир-бек осторожно коснулся плеча Тимура: тот сразу же открыл глаза и схватился за кинжал, но отец быстро перехватил его руку и приложил палец к губам, призывая к молчанию. Таким же образом был разбужен и Туган.
   Демир-бек поманил сыновей за собой и быстро зашагал в направлении шатра юртджи, поставленному для него по приказу Бату-хана.
   Только опустив полог шатра за вошедшими за ним Тимуром и Туганом, Демир-бек позволил себе расслабиться и крепко обнял обоих мальчиков. Юноши одновременно выдохнули радостное: "Отец!".
   - Все будет хорошо! - прошептал Демир-бек, - Тимур, ты узнал эти места? Ведь мы с тобой здесь уже бывали...
   - Да, отец, где-то поблизости село, ставшее нам родным..., - ответил сын.
   - Правильно, сынок! Поэтому я и привел вас сюда! Пришла пора спасать наших родных людей! Быстро по коням! Их село вон там, в стороне, и, по-моему, татары еще туда не добирались! Вперед! - и вышел, увлекая за собой ребят...
   На фоне горящих костров эти три всадника показались Настеньке злым роком, неотвратимой судьбой и она застыла, ожидая ее приближения... Вдруг она усмотрела в них что-то до боли знакомое: сердце, что-то почуяв, подпрыгнуло в груди и камнем покатилось вниз и враз остановилось.
   - Не может быть, откуда они здесь возьмутся? - подумала она, а сердце уже стало радостно выстукивать: "Они, они, они!".
   Повернувшись к дочерям, чтобы сообщить им радостную весть, она увидела, что те уже побросали ухваты и, счастливо смеясь, кружились, взявшись за руки. Они тоже узнали в приближающихся всадниках Демир-бека с сыновьями.
   Услужливая память вернула Настеньку к действительности:
   - Демир-бек шпион Бату-хана! Это он во всем виноват! Это он привел к нам татар! - и чуть ли не с кулаками набросилась на резко остановившихся всадников:
   - Ты - шпион! Это тебе надо быть благодарными за разрушение городов и сел? Ну что же, я низко кланяюсь тебе за поруганное родное село! - и повела рукой в противоположный край, где разгорались новые пожары и быстро сновали татары-мародеры в поисках поживы.
   - Я склоняюсь перед лицемерием и двуличием великого Демир-бека! Большое спасибо тебе за сожженные избы, за то, что ты принес беду в наши края!... - еще долго бы изощрялась Настенька, но Демир-бек, нагнувшись, легко схватил ее за талию и перекинул через седло.
   Глядя на отца, то же самое сделали и Тимур с Туганом с Настеньками-младшими.
   Три всадника быстро погнали лошадей подальше от зарева пожаров, разгорающихся на другом конце села...
   Настенька еще пыталась сопротивляться, но Демир-бек сильной и твердой рукой почти вдавил ее в луку седла. Ей было больно и стыдно из-за такого униженного положения, но сейчас выдалось неподходящее время для выяснения отношений, и она притихла, накапливая гнев...
   Все три всадника резко осадили коней перед роскошным шатром, быстро спешились и, подхватив своих пленниц, вошли внутрь.
   - Здесь можешь кричать, ругаться, топать ногами. Здесь - я хозяин, - сказал Демир-бек, опуская Настеньку на землю.
   Испуганные невиданным поведением всех троих спасителей, девочки притихли за спиной Демир-бека.
   Настеньке очень хотелось разразиться новым потоком брани, но она сдержала свой язык, только рука взлетела вверх для того, чтобы ударить нахального обидчика. Но Демир-бек легко перехватил руку и, властно опустив ее, спокойно, но твердо произнес:
   - Я сказал кричать и ругаться, но не драться, - его глаза блеснули сталью.
   От этого взгляда Настенька даже попятилась. Ей показалось, что из этих глаз повеяло таким холодом, который ее обдал ледяным дыханием, и она поежилась, втянув голову в плечи.
   Такое поведение Демир-бека озадачило ее: она уже привыкла видеть его у своих ног со словами любви на устах, а сейчас перед ней стоял сильный и волевой мужчина, такой, какого она впервые встретила в степи...
   Что-то в этой гордой фигуре было такое притягательное, что Настенька только усилием воли заставила себя не думать о том, как было бы хорошо прижаться к этой могучей груди...
   Демир-бек сердцем уловил это желание в глазах Настеньки и сделал едва заметное движение в ее сторону, но опять наткнулся на колючки: Настенька, уже сдвинув брови и насупившись, овладела собой и решила дальше ругаться с ним:
   - Шпион! Мерзкий лазутчик! Предатель! - зло процедила она сквозь зубы.
   - Да! Шпион! Да, лазутчик! Но ты забываешь, кому я служу! Для них, - Демир-бек показал рукой в сторону монголо-татарской орды, засыпавшей перед разведенными кострами, я - разведчик и герой! Так судьба распорядилась, что мы с тобой оказались по разные стороны. Если бы ты не настояла на своем, то сейчас бы спокойно сидела во дворце и не видела бы этой бойни, да и я не лез бы из кожи вон, чтобы разыскать вас здесь! - тоже рассердился Демир-бек.
   - Никогда, слышишь, никогда я не буду сидеть в твоей розовой клетке! Ты прилагаешь неимоверные усилия, чтобы извести мой народ, а говоришь о любви ко мне! Ты даже сыновей своих приобщил к делу убийства! Приволок их в чужую страну и науськиваешь, как собак на добычу! Да, я одна из тех растерзанных несчастных, лежащих в лужах крови за пологом этого шатра, убей и меня, как ты убил их! - закричала Настенька.
   - Никого я не убивал! И ты это прекрасно знаешь! - возразил ей Демир-бек.
   - Ты нанес моему народу больше вреда, чем это сделали татары. Они просто убивают людей, а ты змеей вкрадываешься к ним в души, ешь, пьешь с ними и спокойно потом наблюдаешь, как их уничтожают! - негодовала женщина.
   - Ну, пойми, Настенька, я не мог иначе! Я спас кого смог и успел, но сделать больше, я не в силах! Я и так уже теряю расположение Чингизидов, - будто оправдывался Демир-бек.
   - О, как прекрасно! Теряй его до конца! И пусть они тебя повесят, изрубят на куски, четвертуют, сожгут! - выпалила в сердцах Настенька и тут же примолкла, живо представив себе всю эту картину казни Демир-бека.
   - Нет, я не хочу, чтобы он умер! Боже, спаси его! Пусть он живет и мучается, а я ему в этом помогу! - мысленно обратилась она к Богу, а вслух сказала:
   - Я не хочу и не останусь с тобой под одной крышей! Ты мне противен! - и, гордо вскинув голову, направилась к выходу.
   - Ты будешь здесь столько, сколько будет нужно! Для твоей же безопасности! - спокойно заметил Демир-бек, выходя и закрывая за собой полог шатра.
   Будто из-под земли перед входом выросли два китайца, внешность которых сказала Настеньке о тщетности ее попыток к бегству...
  

17

   Настенька заметалась по просторному шатру точно разъяренная тигрица по тесной клетке.
   Ей хотелось ругаться, кричать, бить, кусаться, царапаться, плакать... Как могла она любить этого проклятого иноземца, предателя!... Этого неповторимого и таинственного мужчину, обволакивавшего тонкой паутиной ранее неведомых ей чувств и ощущений! С присущим ей жаром, Настенька снова и снова мысленно обращалась с просьбой к Богу, навести порядок в ее душе...
   Она не должна выказывать своих чувств к нему, ведь в том, что творилось вокруг, есть и его вина и он сам это признал!
   И вдруг Настенька резко остановилась: сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди, - она вдруг вспомнила, что в пустой избе остался Никанор! Как она могла забыть о нем?!
   - Боже, что теперь с ним сделают эти варвары?
   Буйное воображение подсказывало страшные картины расправы монголов с немощным стариком...
   Настенька ринулась к выходу, пытаясь объяснить китайцам, необходимость возврата ее в село, но наткнулась на отчужденные лица и скрещенные мечи молчаливых слуг Демир-бека...
   Подняв глаза выше голов застывших охранников она отчетливо увидела яркие языки пламени радостно пожиравшие соломенные крыши деревенских изб...
   - Все кончено... Это я привезла Никанора сюда на верную смерть... Он погиб от монгольской сабли или сейчас корчится в горящей избе, а я здесь прохлаждаюсь..., - эти невероятные мысли заставили ее опять атаковать выход из шатра.
   Наскакивая на китайцев, Настенька готовилась драться с ними, но они неожиданно расступились и она, как камень, брошенный из пращи, налетела на Демир-бека, выросшего на пороге.
   Поседевший великан даже не качнулся, принимая в объятия Настеньку, и прижал ее к груди одной рукой, а другой он бережно поддерживал Никанора...
   Настенька в изнеможении с облегчением вздохнула и, отпущенная Демир-беком, опустилась на колени перед стариком:
   - Прости меня, отец, - молвила побелевшими губами, размазывая по лицу слезы радости.
   Она бы лишилась чувств, если бы не мокрый и холодный настырный собачий нос, радостно тыкавшийся ей в лицо.
   Изрядно подросший молодой Буян решил, что хозяйка нагнулась к нему и, счастливый ее вниманием, стал по-своему ее целовать...
   Забившиеся в угол девчонки боялись попасться рассвирепевшей матери под ноги, пока она, расшвыривая все на своем пути, носилась по шатру, но теперь выскочили из своего укрытия и бросились на шею деду.
   - Тихо, сороки! Задушите старика! - улыбался Никанор, бережно обнимая внучек.
   В шатер несмело вошли Туган и Тимур, но тут же, охваченные общей радостью, вместе с девчонками по-детски запрыгали, закружились вокруг Никанора.
   Только Демир-бек оказался в стороне, но и его глаза искрились добром и смехом от происходящего перед ним зрелища всеобщего ликования.
   Наконец Никанору удалось отбиться от наседавших на него детей, и он устало опустился на ковер.
   Никто из них не заметил, как в шатер мышкой прошмыгнула маленькая китаянка и стала быстро что-то нашептывать на ухо Демир-беку.
   - Спасибо, Ли, - сказал Демир-бек девушке и обратился к сыновьям:
   - Отправляйтесь быстро к себе, вокруг шатра рыщут соглядатаи Субудая. Негоже видеть им всех нас вместе!
   - А что же будет с ними? - настороженно кивнул в сторону Настенек Тимур.
   - Мы останемся и защитим их! - храбро хватаясь за клинок, пылко сказал Туган.
   - Я сам позабочусь о них! - успокоил сыновей Демир-бек.
   - Утром я выступаю вперед по приказу Бату-хана, а Ли спрячет их, как мы с ней и договаривались.
   Тимур и Туган с большой неохотой покинули шатер...
   В наступившей тишине Демир-бек еще некоторое время переминался с ноги на ногу, но никто с ним не попытался заговорить. Никанор будто дремал, облокотившись на подушки, девчонки опять притихли, а Настенька нарочно отвернулась. Он в сердцах махнул рукой и вышел вон...
   За пологом шатра его уже поджидал противный монгол с лисьим лицом и гнилыми зубами, вынырнувший из наступившей темноты.
   - Шакал, - процедил сквозь зубы Демир-бек и остановился, закрывая широкой спиной вход в шатер.
   Грязному монголу очень хотелось заглянуть за спину юртджи и что-нибудь рассмотреть там интересное, но мощный торс Демир-бека и малый рост самого монгола лишали его такой возможности, и он перешел к делу:
   - Великий Бату-хан требует тебя к себе! - и ехидно добавил: - сердит он на тебя, прогневил ты Джихангира!
   Демир-бек ничего не ответил, только брезгливо поморщился и, вскочив в седло, снова направил своего коня к становищу Бату-хана...

18

  
   - Входи, Демир-бек! - недобро усмехаясь, сказал Бату.
   Демир-бек привычно бросил свое сильное тело на одно колено перед ханом и ждал позволения заговорить. Но Бату-хан молчал, будто испытывая своего верного мунхи-юртджи. В голове Демир-бека заметались мысли:
   - Что еще за козни устроил мне коварный Субудай? О чем он проведал? Нет, не должно знать ему о Настеньках! Как защитить, спасти, уберечь их?
   - Ведомо мне стало, что ты был у русичей и привез богатую добычу! - наконец-то проговорил Бату-хан.
   - Вся добыча сложена к твоим ногам! - гордо поднимая голову, ответил Демир-бек.
   - Так ли это? А не потрясти ли тебя, как тех, чьи головы торчат у входа в мой шатер? - зло бросил хан.
   - Воля твоя, великий хан! - стиснув зубы, молвил Демир-бек.
   - Вижу, ты не боишься смерти, как не боялся ее и раньше! Уверен, что красивые девушки не посыплются из-под халата, как золото! Ведь ты спрятал от меня красавиц, признайся! - уже открыто злился Бату.
   - Никого я не прятал! - мысленно вознося благодарственную молитву Аллаху за сообразительность китаянки, смело ответил Демир-бек.
   - Субудай! Скажи-ка, что ты видел в шатре Демира? - спросил хан у сидящего позади него верного пса.
   - Три красавицы приволок Демир-бек к себе в шатер и спрятал! - сверкая единственным глазом на ненавистного бека выкрикнул Субудай.
   - О каких красавицах ты говоришь? - будто ничего не понимая, повернулся к Субудаю Демир-бек.
   - В моем шатре действительно были три женщины, но их попросила подержать у меня юная Юлдуз. Ей захотелось иметь у себя урусских стряпух, чтобы испробовать те яства, которые вкушают русские князья. Она уверила меня, что великий хан позволит ей взять их! - поклонившись Бату-хану и продолжая следить за Субудаем, сказал Демир-бек.
   - Ах, вот почему Юлдуз рвалась ко мне сегодня утром! - вырвалось у Бату-хана, и его злость сейчас же переметнулась на Субудая:
   - Зачем ты все время настраиваешь меня против Демир-бека? Ты, видно, забыл повеление деда и ищешь погибели одного из моих воспитателей?!
   - Ищу! Потому что он - предатель! Он верно служил твоему деду, а тебя предал! - злобно брызжа слюной прокричал Субудай.
   - Все! Надоело! Чтоб я больше не слышал от тебя ничего о Демир-беке! Иначе ты станешь барсом не только с отгрызенной лапой, но еще и с вырванным языком! - подскакивая с места прорычал Бату-хан и направился прочь из шатра.
   За ним вышли и Демир-бек с Субудаем.
   - Навстречу Бату-хану уже бежала Юлдуз со слезами на глазах:
   - О, мой повелитель! Почему противный Субудай не позволяет мне войти к тебе, когда я этого хочу?
   - А ты не слушай его и входи, моя звезда! - оттаивая сердцем, ответил Бату, протягивая руки к любимой жене.
   - Мне очень хочется отведать пищи урусов! Говорят она очень вкусная! - пряча лицо на груди мужа, проговорила Юлдуз.
   - Я попросила твоего верного слугу найти мне урусских стряпух, а взять их к себе не могу без твоего разрешения! - надула губки юная ханша, как учила ее китаянка Ли.
   - Отныне ты вольна брать и прогонять любого из своих слуг, не спрашивая на то моего позволения! - обнимая жену, сказал Бату-хан и направился в ее шатер.
   - Я землю буду грызть, но докажу, что ты предатель! - бесновался в это время Субудай.
   - Можешь начинать уже сейчас! - бросая под ноги своему врагу ком земли, сказал Демир-бек и ушел, гордо неся седеющую голову.
   А Субудай продолжал бесноваться, завывая и ругаясь вдогонку Демир-беку.

19

  
   - Ты все знаешь, Никанор, скажи, зачем все эти жуткие страдания? Где же Бог? Ведь Он должен быть воплощением всякого смысла, а посмотри вокруг: горе, бесцельные и бесполезные страдания, нелепая смерть... Почему всесильный Бог допускает это? Нескончаемые реки крови, пота и слез, муки, печаль, смерть... Это все похоже на всепотопляющую лавину ужасов и мучений, отравляющую жизнь целым народам, - разводя руками, с болью в голосе говорила Настенька, сидя у ног Никанора.
   - Как только не изощряются люди, причиняя друг другу страдания, и так было во все века... - задумчиво произнес старик.
   - Неужели все это нужно Богу? Зачем Он делает людей несчастными? Чтобы потом посочувствовать и пожалеть их? - продолжала Настенька свою мысль.
   - Я уже не раз говорил тебе, что Богу не нужны наши страдания! Он - Бог любви, - строго сказал Никанор.
   - Если это так, то почему Он не прекратит эти бессмысленные убийства? - спросила женщина, показывая рукой в сторону разоренной Рязани.
   - Читай Библию, там ответы на все вопросы! Наши первые родители Адам и Ева вслед за Сатаной восстали против Бога, присвоив себе право решать, что хорошо, а что плохо. Они оспорили владычество Бога, отмели его полновластие и исключительное право судить о добре и зле. Оттуда и все наши беды, - пытался успокоить Настеньку дед, но та не унималась:
   - Бог сильный, почему же Он не осуществил свою волю и не наказал мятежников, ведь это так очевидно и просто! - гневно воскликнула Настенька.
   - Но разве ты сама одобряешь, когда кто-то пользуется силой для утверждения своей воли? Только сейчас ты возмущалась "подвигами" татар! - отвечал ей Никанор.
   - Но если бы свою волю и свою силу проявил Бог, то никто не стал бы оспаривать правильность его действий! - не сдавалась Настенька.
   - Даже у верного Авраама возникли вопросы о правильности применения Богом силы против врагов, когда Бог решил разрушить Содом. Он воскликнул: "Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым!" Даже этот патриарх нуждался в заверении, что Бог не злоупотребит своей абсолютной властью, - проговорил старец.
   - Нет, Богу надо было немедленно уничтожить Адама и Еву вместе с Сатаной! - убежденно сказала Настенька.
   - А не стали бы другие ангелы и будущие создания мучиться неотступным вопросом относительно справедливости Бога? Не обвинили бы они Его в том, что Он поступил, как тиран, безжалостно устраняющий с пути всех противников? - спросил старик.
   - Но разве Бог не может заставить людей поступать правильно? - опять возмутилась Настенька.
   - Бог решил, что лучше временно позволить нарушителям закона жить самостоятельно, чтобы потом неопровержимо была доказана вечная справедливость Его правления, - убеждал Никанор.
   - Неужели боль и смерть невинных людей должны служить доказательством какого-то закона? - спросила Настенька.
   - Бог допустил зло далеко не ради подтверждения какой-то непонятной стороны закона. Бог показал раз и навсегда, что только ОН Владыка и послушание Его законам обязательно, чтобы все творение пребывало в вечном мире и счастье. Это - непреложная истина, - строго сказал Никанор притихшей Настеньке.
   - Важно помнить: Бог знает, что может полностью устранить любые последствия зла для людей, знает, что не смотря на боль и страдания исход будет благополучным!
   - Но ничего не делает, чтобы спасти людей сейчас! - сказала, вскочив с места, Настенька и быстро удалилась в дальний угол шатра, не желая больше слушать увещевания старика.
  

20

  
   Полы шатра распахнулись, и вошел Демир-бек.
   - Собирайтесь, вы пробудете некоторое время у Юлдуз, любимой жены Бату-хана. Надежнее места для вас не сыскать. Но будьте осторожны: шакалы Субудая рыщут везде и неизвестно, с какой стороны ждать от него удара, - хмуря густые брови, проговорил он.
   Настенька тоже нахмурилась и, выждав минутку, произнесла:
   - Почему мы должны прятаться, мы не воры и не душегубы какие-то!
   - Потому, что находитесь в стане душегубов и воров! - рывком поднимая ее с пола и сильно сдавив ей плечо своей ручищей, рыкнул Демир-бек.
   - И не время сейчас вести подобные разговоры! Юлдуз и Ли позаботятся о вас! А отец Никанор останется здесь, ему пока ничто не угрожает.
   - Я не расстанусь с отцом! - стиснув зубы от боли, прошипела Настенька.
   - А вы и не расстаетесь, он будет приходить в шатер Юлдуз с подарками от меня и вы будете видеться, сколько захотите, - ослабив хватку, сказал Демир-бек, подавляя в себе страстное желание прижать к себе Настеньку и больше никогда ее не отпускать.
   - Богатенький Демир-бек! Сколько у него подарков! - не преминула уколоть его Настенька.
   Они бы еще долго пререкались, потому что уже забыли о существовании окружающих, об опасности, нависшей над всеми, они видели только друг друга и боролись каждый с собой, чтобы не выдать чувств, захлестнувших их, пряча тягу друг к другу за колкими и порой обидными словами.
   - Остановитесь, дети мои! - повысил голос Никанор.
   Он поднял жилистую руку и добавил:
   - Взгляните на девочек...
   Настеньки сидели на ковре и одновременно крутили головами, переводя взгляды с матери на Демир-бека и обратно, а глаза их искрились смехом. Взрыв дружного хохота уже готов был сорваться неудержимой лавиной: ведь все было как всегда - словесные стычки заканчивались добродушным подтруниванием и смехом и девчонки были готовы к исходу очередной перебранки.
   Но ничего ожидаемого не произошло, смех застрял в горле каждого, когда они услышали дикие крики и стоны, ругательства, мольбы о смерти и проклятия, донесшиеся до их слуха.
   Все вопросительно взглянули на Демир-бека. В каждом взоре был немой вопрос: "Что это?".
   Настеньке стало не по себе, она ясно вспомнила Глуздыря и его предсмертные всхлипы и непроизвольно ухватилась за руку Демир-бека, чтобы не упасть, как тогда.
   - Это своеобразная забава, придуманная Субудаем еще во время предыдущих походов, - тихо произнес Демир-бек.
   - Громадные помосты укладывают на связанных распростертых на земле пленниках, на помостах устанавливают столы с яствами и усаживаются победители, устраивая долгую трапезу - до самой смерти лежащих под помостами...
   - Не надо, не говори, - прикрыла ладошкой рот Демир-бека Настенька.
   - Как же трапезничать, сидя на живых людях? - недоуменно переглянулись девочки.
   - Неисповедимы пути Господни..., - перекрестился Никанор и обнял внучек, будто пытался закрыть их, спрятать от беды, от страшной напасти, снежной лавиной подкатившей к Рязани и накрывшей ее не пушистым снегом, как ожидалось, а черным траурным одеянием...
  

21

  
   В шатре юной ханши было удобно и просторно. Юлдуз приняла всех с теплой улыбкой, быстро махнув рукой Демир-беку, который с почтением согнул колени перед ней.
   - Не надо, Демир-бек! Ты меня знал еще босоногой девчонкой, а эти богатые одежды совсем не изменили меня! - приветливо сказала она, и с интересом посмотрела в сторону трех Настенек.
   - Это и есть твои знаменитые стряпухи? - опять улыбнулась Юлдуз.
   - Да, это они, о, прекраснейшая из прекрасных! - проговорил Демир-бек, поднимаясь с колен.
   - Они такие красавицы, что их трудно представить возле грязных котлов! - с грустной улыбкой произнесла Юлдуз.
   Она ближе подошла к насупившимся девочкам и легким прикосновением рук подняла их головы и серьезно заглянула в синие озера каждой из них:
   - Ого! Да у вас такая синь в глазах, что просто притягивает к себе, как омут! Эти девушки к тому же похожи, как две капли утренней росы!
   Как же вас мать различает?! - удивленно-восторженно сказала Юлдуз, а, переведя взгляд на Настеньку-старшую, просто открыла рот.
   Смешливые девчонки не удержались и дружно фыркнули, вернув этим способность соображать хозяйке шатра. Она подошла ближе к Настеньке и произнесла:
   - Какой искусный мастер так тонко и так точно повторил мать в ее детях! Это - Божественное провидение! Это - знак свыше! Не каждому дано такое! Ты - счастливая женщина, это написано на твоем челе! И дети твои - необыкновенные! На них стоит высшая печать - они не простые дети! - стала скороговоркой вдруг говорить, будто в забытьи, Юлдуз.
   - У них великое предназначение - они смогут вершить судьбы людские! Две - как одна! Только не надо, не надо им этого делать! Опасно, очень опасно... но вот вижу: они победят, они победят Великого! Они уйдут от него живыми, только быстро надо, очень быстро, нельзя медлить... - и юная ханша медленно опустилась на ковер, бережно поддерживаемая верной Ли.
   - Это пророчество великих Богов! - шепотом сказала китаянка, - Они иногда говорят ее устами!
   Три Настеньки и Демир-бек переглянулись, не зная, как себя вести и что делать дальше.
   Ли махнула рукой Демир-беку, давая понять, чтобы он удалился, а Настенька, обняв девочек за плечи, увела их за расшитый полог на кухню.
   Юлдуз медленно приходила в себя. Ли обтирала ее горячий лоб платком, смоченным душистыми благовониями.
   - Где Демир-бек? Где стряпухи? - спросила она у китаянки.
   - Почему я лежу? Ведь мы только что разговаривали с ними, ничего не понимая, обратилась она к Ли.
   - Твоими устами завладел Великий Дух судьбы, - с благоговением сказал Ли, - Ты начала вещать стряпухам и упала.
   - Я? Вещать? Что ты придумываешь? Ничего я не вещала! У меня просто потемнело в глазах и я их закрыла, а когда открыла, никого уже нет. У меня такая слабость во всем теле и я очень хочу спать, - пролепетала Юлдуз и тут же уснула.
  
   - Надо же такое придумать: вершить судьбы людские!.. недовольно морща лоб, думала Настенька, вертя в руках закопченный котел. Ее никто не заставлял заниматься их чисткой, но она не привыкла сидеть сложа руки и потому сама искала себе работу.
   - Раз мы здесь находимся как стряпухи, то так тому и быть: будем стряпать! - сказала Настенька девочкам, как только увидела грязную кухню любимой жены Батыя.
   Монголы - народ кочевой, они не привыкли готовить еду так, как мы. У них нет печей, их им заменяют костры, - говорила мать дочкам.
   - Но посмотрите, сколько здесь красивой, но ненужной им посуды! Хоть они и кочевники, и дикари, но тоже тянутся к красивым вещам! Золотые и серебряные кубки, блюда - это не наши с вами глиняные горшки! - перебирая кухонную утварь, просто сваленную за ненадобностью в углу шатра, восхищалась Настенька.
   - Вот наведем здесь порядок, вычистим все это, и сюда приятно будет войти! Не то, что сейчас! - и все три Настеньки дружно взялись за работу.
   Но мысли всех троих все равно возвращались опять и опять к странному пророчеству Юлдуз.
   - Что она хотела сказать этими словами "необыкновенные дети"? Что это значит "необыкновенные"? - думала Настя.
   - Высшая печать... И где только она увидела эту печать? На лбу, что ли? - потирая лоб рукой, думала Настуся.
   - Откуда она узнала, что мои девочки - принцессы? - с затаенным страхом думала Настенька...
  

22

  
   Наступил день решающего штурма Рязани...
   Тысячи пленных из разоренных рязанских городищ и сел, подгоняемые плетьми монгольских всадников, построили вокруг Рязани острог, не давая возможности как выйти из города осажденным, так и придти к рязанцам на подмогу, если бы кто-то из киевских князей и захотел бы это сделать...
   Лучники, прикрытые щитами из бычьей кожи, подобрались под самые стены города и метко поражали его защитников длинными стрелами. Огромные "пороки" - камнеметные машины, упорно долбили ворота и стены города, расшатывая бревна частокола тяжелыми камнями.
   Прозвучала гортанная команда, передаваемая от одного монгольского отряда к другому, и вдруг резко наступила тишина...
   Она оглушила осажденных своей неожиданностью и также резко взорвалась глухим барабанным боем и тысячеголосым криком татар, бросившихся на штурм...
   Монголо-татары остервенело лезли по штурмовым лестницам, с воем падали с них, пораженные стрелами и камнями, облитые кипящей смолой, ослепленные золой и песком. Но падающих сменяли новые подступающие толпы штурмующих, бегущих волна за волной, которые тоже разбивались о крепость стен и стойкость защитников...
   Штурм не прекращался ни день, ни ночь. Ни одной минутки не было перерыва, поредели ряды защитников города, изнемогла Рязань в неравной сече...
   На улицы города обрушился шквал монголо-татарской саранчи...
   Ушла сила из рук воинов, измученных непрерывным боем, притупились от бесчисленных ударов их мечи и копья, иссеклись шеломы и кольчуги, жизнь медленно уходила из Рязани вместе с кровью ее защитников...
   Страшному разгрому подвергся град Рязань: множество мертвых тел лежало на разоренных дымящихся развалинах. Некому было даже оплакивать погибших - все одинаково испили единую смертную чашу...
  
   Разграбив город и окрестные села, похоронив своих воинов, завоеватели двинулись по льду Оки дальше на север к Коломне, но на пути у них встал отряд, собранный Ипатием Коловратом, смело и дерзко ударивший с фланга.
   Сеча была жестокой и неравной, но каждый из убитых воинов Коловрата унес с собой жизни не менее дюжины врагов. Сам Ипатий, стоя спина к спине с Ратибором, рубились в гуще татар. Они возвышались над низкорослой тараканьей ордой, как два утеса, и от каждого их удара лилась рекой монгольская кровь...
   Как наскочили неожиданно, так и отступили неизвестно куда, растворившись в сумраке наступающей ночи, воины Коловрата...
   Используя былые знания Ратибора о татарах, Ипатий начал так называемую скифскую войну с ордой: неожиданный наскок, жестокая сеча и такое же неожиданное отступление.
  
   Ушедший вперед тумен юртджи Демир-бека разминулся с ратью Коловрата, удар которого принял на себя тумен Субудая, и он опять не преминул посеять семена сомнения в душе Бату-хана, обвинив Демир-бека в сговоре с напавшими русичами:
   - Этот предатель пропустил отряд, и сам указал русичам нужное направление удара! - шипел он в уши Бату-хана, который молча внимал его речам.

23

   Расположившись на ночь в глухой чащобе Мещерского леса, где они не боялись разводить костры, воины Коловрата отдыхали.
   Ипатий с Ратибором, укутавшись в тулупы, сидели подле костра, ведя тихую беседу.
   - Откуда ты знаешь, что монголы боятся лесных крепей? - спросил Коловрат.
   - Еще когда к нам пожаловал Чагониз, я служил Мстиславу Удалому. Многодневная разведка дала мне эти знания. Я понял, что у монголо-татар железная дисциплина, но они обучены и привыкли воевать в чистом поле и там они не отступят, подавят своей мощью и многочисленностью, но стоит им попасть в закрытое пространство, будь то село или лесок, теряются. Вот здесь их и можно бить! - отвечал Ратибор, жуя черствую краюху хлеба.
   - Да, это ты ловко придумал: не биться до победы, а ударить и быстро отступить! Так мы им больше вреда наделаем! Вона, сколько сегодня положили, а что будет завтра!... - восхищался Ипатий.
  
   Субудай и Бату-хан тоже вели ночную беседу:
   - Как могло такое случиться, что отряд юртджи не заметил русской рати? - насупив брови, вопрошал Бату.
   - Об этом ты спроси у Демир-бека! Его тумен ушел вперед в ту сторону, откуда был нанесен удар, но не подал сигнала о русичах! - сверкая глазом, ответствовал Субудай.
   - А разве это дело юртджи вести ближнюю разведку? Да и выступил он почти на день раньше основного войска, - с сомнением произнес Бату-хан.
   - Его, его это дело! Он должен был заметить этот многочисленный отряд русичей, и, если не разбить его, то хотя бы дать нам знать о его расположении! - продолжал вливать яд в душу воспитанника Субудай.
   Бату надолго задумался, а потом, резко поднявшись, сказал:
   - Я буду у Юлдуз, пойду, отведаю яства кыювских князей, - и, сладко, по-детски потянувшись, направился к выходу из шатра.
   Не смея перечить Великому Джихангиру, Субудай покорно нагнул голову, но ходившие ходуном желваки на его сморщенном лице говорили о внутреннем недовольстве. Ему очень хотелось бы получить немедленный приказ Бату-хана на казнь Демир-бека, и, догнав его, заколоть на месте! Или лучше долго-долго мучить, а потом заколоть!
   - Нет, надо убить его сразу, побыстрее, а то Бату-хан передумает и отменит свой приказ! - остановил течение своих черных мыслей Субудай.
   Его попытка в очередной раз очернить ненавистного соперника опять провалилась...
  
   - Ну, так чем здесь потчуют мою любимую жену? - входя в шатер Юлдуз, произнес Бату-хан.
   Юлдуз, смиренно потупив взор и быстро вскочив с подушек, сложила руки на груди:
   - Входи, мой господин, и отведай со мной эту восхитительную пищу!
   - Ты - моя самая восхитительная пища! - притягивая к себе жену, прошептал разгоряченный одним видом Юлдуз, Бату-хан.
   Ли незаметно скользнула на другую половину шатра к Настенькам...

24

   Крепко задумался Демир-бек: как же ему быть дальше? Как обходить козни Субудая? Как отвести беду от себя и от своих близких? Как вырвать Настенек из монгольского стана?
   - Не убежать ли нам от Батыя? - мелькнула шальная мысль.
   - А куда бежать? У него длинные руки, он везде достанет...
   Плечи его понуро опустились и Демир-бек, горестно вздохнув, дал приказ своему отряду остановиться: на горизонте выступили купола и колокольни Коломны...
   - Вот и еще один город из целого мониста, которое увенчает выю Батыя своим златом и серебром, - с грустью подумал Демир-бек.
   До его слуха уже доносился тревожный перезвон колоколов в городе. Но отряд Демир-бека не собирался штурмовать город: в его задачи входило совсем другое. Они должны были создать наипрекраснейшие условия для пребывания здесь Великого Джихангира!
   И Демир-бек принялся за работу: расставил дозорных и направил в близлежащее, уже брошенное жителями село, своих разведчиков, чтобы стянули сюда всевозможное добро и припасы еды.
   Бату-хану должно быть здесь очень удобно, иначе Субудай опять начнет плести паутину клеветы, изыскивая причины для опалы Демир-бека...
   Работа по обустройству лагеря немного развеяла плохое настроение Демир-бека и, уже на закате дня, направляясь в свой дорожный шатер, он вспомнил слова Никанора: "Утро вечера мудренее", улыбнулся, четко представив себе мудрого старца, сидящего у костра и, как всегда, перебирающего четки.
   Только оставшись один в шатре, он дал волю своим самым сокровенным воспоминаниям: пред ним предстала Настенька во всей своей красе накануне их свадьбы... Будет ли когда-нибудь эта свадьба? И согласится ли Настенька еще раз дать согласие выйти за него замуж? Судя по тому, как она ведет себя с ним, у нее и мыслей об этом нет...
   - Как она сверкает своими синими очами! - ласково подумал Демир-бек.
   - Как сжимаются ее кулачки и как кривятся ее губы от презрения к тебе! - напомнил Некто, сидящий в нем...
   - Не может это чистое создание вот так сразу, ни с того, ни с сего возненавидеть меня! Ведь я видел - она любила меня! - опять подумал Демир-бек
   - Ха! Любила! А вот и разлюбила! Ведь наверняка она ехала к себе на родину не просто так, а к своему милому, от которого ее оторвали так грубо! - снова влез в его мысли Некто.
   - Но ведь ее никто не заставлял шептать слова любви тогда, у бассейна, - хлопнул себя по коленям Демир-бек.
   - Никто не заставлял, это верно, а может, она притворялась? - услужливо подсказывал Некто.
   - Ну, уж нет! Что-что, а притворяться Настенька не умеет! У нее все чувства написаны на лице, - улыбнулся гордо своей победе над внутренним голосом Демир-бек, и мечтательно закинув руки за голову, прикрыл глаза...
   Перед затуманенным сном взором привычно поднимался образ Настеньки, который сначала двоился, а потом и троился...
   На следующий день Демир-бек опять отправился в поход, но только в обратную сторону: он сам должен был доложить Бату-хану о готовности новой ставки Джихангира...
  

25

  
   А Бату-хан начал свой день с совета со своими нойонами и братьями. Все они почтительно восседали на кошмах, разложенных перед троном Великого Джихангира, за которым сбоку, как всегда, стараясь быть незаметным, сидел Субудай.
   - Как дальше будем воевать Русь? - спросил без обиняков Бату-хан.
   По шатру пронесся тихий шепоток: все присутствующие, наклонившись к друг другу, что-то тихо говорили.
   - И что спрашивать у нас, все равно ведь сделает по-своему, - зло шепнул Кулькан своему соседу Мункэ.
   Тот кивнул в ответ:
   - Хочет нас опять ослами выставить!
   Сидящий позади них Менгу-хан легонько толкнул обоих:
   - Внемлите Великому Джихангиру! - и недобро хихикнул.
   - Ну, братья-принцы, что предложите? - хмурясь, настаивал Бату.
   - А чего желает сам Джихангир? Куда он направит наши тумены? - пряча в уголках губ насмешку, проговорил Гуюк-хан.
   Субудай, не желая, чтобы важный совет превратился в обычную ссору между братьями, почтительно обратился к Бату-хану:
   - Перед нами лежит несколько дорог вглубь Владимиро-Суздальского княжества: мы можем спуститься по Оке-реке вниз, захватив Муром, перейдем на реку Клязьму и по ней придем к покорению Владимира. А можно пройти и по другим рекам: возле Рязани в Оку впадают Пра и Гусь: начало они берут неподалеку от Владимира, по ним мы быстро доскачем к сердцу Владимиро-Суздальского княжества! И этот второй путь гораздо короче первого, - закончил свой расклад Субудай, и вопросительно поднял свой единственный глаз на Бату-хана.
   Великий Джихангир ничего не говоря, продолжал хмурить брови.
   Его обуревали злые мысли: очень хотелось, кликнув верную охрану, незамедлительно перебить всех присутствующих на совете глупых родичей, и разом освободиться от их козней.
   - Трусливые шакалы! Для чего вы все здесь собрались? - хотелось крикнуть ему в лицо братьям.
   - Не будет порядка в улусе Джучи, пока эти алчные и тупоголовые ослы не перестанут вить паутину заговоров против меня! Здесь даже не с кем посоветоваться! Нет здесь Демир-бека, а больше меня никто не понимает! Они все только и ждут того, что я споткнусь, и тогда, навалившись всем скопом, затопчут меня... Не дождетесь! Я сам вас всех затопчу! Я - Великий Джихангир! Живите пока! Но придет время, я вам всем хребты переломаю!
   Неловкое молчание затягивалось. Братья-принцы почувствовали себя неуютно, заерзали на своих кошмах.
   Первым не выдержал напряженного взгляда пронзительных глаз Бату самый младший из братьев-принцев Кулькан:
   - Пойдем Мещерскими лесами по рекам Пра и Гусь и неожиданно ударим на Владимир! - выпалил он.
   Все невольно вздрогнули, но не от выкрика Кулькана, а увидев улыбку, больше похожую на хищный оскал на жестоком лице Бату-хана.
   - Неожиданно? Нет! Пусть Владимирский князь ждет нашего появления и дрожит от его ожидания! Я пришел сюда не с грабительским набегом! Я пришел покорить всю гордую Русь! И сделаю это за одну зиму! Я остаюсь верным своему замыслу: я буду воевать Русь не в крепостях, а в чистом поле, где нашим многочисленным туменам есть место, где разгуляться! - процедил сквозь стиснутые зубы Бату.
   - Но Черниговский и Владимирский князья могут успеть объединиться, как тогда их воевать? - усомнился воспрянувший духом Кулькан.
   - Вот и пусть объединяются! Разобьем сразу две рати в чистом поле, а их крепости возьмем голыми руками! - еще раз хищно оскалился Бату-хан.
   Субудай растерянно замер за троном. Он совсем не ожидал такой хватки у своего воспитанника. Взлелеянная мечта о том, что он сможет управлять им, рухнула. Хитрый барс кожей почувствовал опасность, исходящую от восседавшего на троне мальчишки, который в одну минуту превратился в грозного повелителя, очень напомнившего Субудаю его деда Чингисхана...
   - Где я дал промашку, как не доглядел, что мальчик вырос и уже не ищет советов у меня, а жестко диктует свою волю? - думал удрученный Субудай, наблюдая, как расползаются сразу притихшие, растерянные нойоны и принцы, которым уже было не до злых шуток. Они все тоже явственно ощутили на своих шеях железные пальцы Великого Джихангира...
   - Пришло время самому принимать решения! - думал Бату-хан, движением руки разрешивший покинуть шатер всем присутствующим.
   - Никому нельзя доверять! Даже Субудаю! Пора избавиться от опеки воспитателя, да и от братьев тоже...
  

26

   Отряд Ипатия Коловрата постоянно пополнялся все новыми и новыми воинами. Это были и простые крестьяне-землепашцы, и горожане-ремесленники, и настоящие воины, чудом избежавшие смерти или плена в битвах с татарами.
   Клич, брошенный Ипатием еще в монастыре - "Ко мне все, кто готов отомстить за убиенных жен и детей, поруганные города и села! Вместе ударим на супостатов!" - собирал в его дружину все новых и новых ратников. В его отряде уже насчитывалось более двух тысяч человек. Они ловили в поле брошенных коней и, кто верхом, а кто и пешим ходом, стремились быстрее попасть в Мещерские леса в отряд Ипатия...
   Коловрат с товарищами продолжал наносить короткие, но очень ощутимые и жестокие удары по войску Бату-хана. Не привыкшие к таким неожиданным боям, которые навязывали им воины Ипатия, татары стали роптать. Батый, желая подавить и это сопротивление русичей, направил целый тумен, десять тысяч всадников Хостоврула, для облавы на неуловимую дружину Коловрата.
   Началась настоящая обоюдная охота: Ипатий охотился на татар, а татары, в свою очередь, пытались облавами достать Коловрата...
   Под Коломной дружина Ипатия оказалась зажатой между отрядом ничего не подозревающего Демир-бека, волей случая оказавшегося в тылу неуловимой дружины, и наседавшими воинами Хостоврула...
   Ипатий и Ратибор как всегда рубились в самой гуще сражения. Они стояли спина к спине, отражая удары татарских сабель, градом сыпавшиеся на них.
   Горы трупов уже возвышались вокруг, а татары все лезли и лезли... Их оскаленные рожи, натыкаясь на мечи великанов, кричали проклятия и пытались увернуться от ударов, разящих насмерть, но некуда им было спрятаться и увильнуть: задние, напирая, толкали их на мечи... Еще живые, но поверженные татары, хватали за ноги наступающих, и те тоже падали, и сеча продолжалась на лежащих еще живых и уже мертвых телах...
   Сам Хостоврул рванулся к русским богатырям, желая, если не пленить, то хотя бы самому нанести последний удар и присвоить славу в победе над Коловратом.
   Мощным ударом Ипатий рассек Хостоврула почти пополам и тут татары не выдержали и попятились назад. Не смогли они одолеть Ипатия в обычном бою и потому выставили против него метательные орудия и забросали остававшихся в живых русичей камнями и копьями...
   Коловрат замер с занесенным мечом и стал медленно оседать... Вместе с ним стал оседать и Ратибор, пронзенный копьем, пробившим грудь Ипатия и застрявшим в спине Ратибора...
   С ликующим гиканьем татары кинулись колоть тело Коловрата, но не доставали до Ратибора, надежно прикрытого сверху другом и после смерти не открывшего спины сотоварища...
  

27

  
   Бесконечная кочевая жизнь никак не отражалась на Юлдуз: она просто и не знала другой жизни! Поэтому, без особого труда, они с Ли снимались с места и двигались вслед за войском Бату-хана. Отсутствие здесь других жен, давало ей преимущество над ними - Бату-хан общался только с ней; и это избавляло ее от обидных колкостей и даже прямых оскорблений кичливых старших жен Джихангира. Здесь Юлдуз перестала постоянно затравленно озираться по сторонам, в ее осанке появилась уверенность в себе, а в голосе стали звучать повелительные нотки.
   А вот три Настеньки боялись переездов: им приходилось очень туго: не успеют они обжиться на новом месте, как уже пора сниматься снова и двигаться вперед.
   Из-за такого расклада жизни любимой жены Бату-хана они не могли тащить за собой большие запасы еды и, главное - хвороста, для приготовления пищи. Поэтому они часто втроем уходили в лес за дровами. Настенька могла бы, пользуясь правом ханской стряпухи, заставлять делать это других слуг, но чтобы хоть немного развеяться, отправлялась вместе с дочерьми на поиски хвороста сама.
   После таких походов, они приходили из леса веселыми, раскрасневшимися от мороза, много смеялись, делясь впечатлениями с Ли и Юлдуз. которая уже тоже подумывала, как бы исхитриться и пойти погулять вместе с Настеньками. Но верная китаянка остудила ее пыл:
   - Не позволит повелитель гулять по лесу любимой жене, как простой простолюдинке!
   - А я и есть простолюдинка! - вгорячах твердила Юлдуз, - всего одну зиму назад я бегала босой по полю, пасла овец вместе с дядей!
   - Сейчас же забудь об этом навсегда! Никогда больше не вспоминай! Ты - великая ханша, любимая жена Великого Джихангира! Но помни еще и о том, что долго в любимых женах быть мало кому удавалось! Мужские сердца так непостоянны! Как только ты начнешь ныть и чего-то выпрашивать - они тут же черствеют и становятся такими холодными, что просто жуть берет! - пугала ее Ли.
   Робкая Юлдуз притихла, но продолжала недовольно ворчать себе под нос:
   - Я совсем не стремилась в этот гарем! Мне нравилась, и все еще нравится совсем другая жизнь! Мне дурно становится от одной мысли, что надо притворяться и делать вид, что мне нравится то, на что глаза смотреть отказываются! Постоянная лесть в глаза, а за глаза - злоба и ненависть! То ли дело было у дяди: овцы не люди, и с ними не надо было держать ухо востро, ожидая клеветы или яда, поданного с подобострастной улыбкой! Тяжело мне здесь, Ли! Хочется на простор, на волю! Смогу ли я когда-нибудь вновь пробежаться по зеленой травке босиком?
   Ли обняла подругу и госпожу:
   - Не хочу тебя обнадеживать, но, скорее всего, это сделать тебе никогда больше не придется! Забудь о своей прошлой бедняцкой жизни, забудь о том, что ты когда-то пасла овец! Это будут и так помнить твои враги, но ты должна гордо нести свою голову, иначе нельзя! Ханские жены и так ненавидят тебя и ищут возможности убить. Но сейчас их нет рядом и пользуйся этим, привяжи к себе Бату-хана крепкой любовью, найди в нем то, что тебе может нравиться, полюби его и получай удовольствие от этой любви - другого выхода у тебя нет! Другой выход - это смерть...
   - Ли, я так не люблю притворяться... - прижалась к служанке Юлдуз.
   - А ты и не притворяйся, сделай это своей жизнью, так легче будет! - гладила по волосам свою хозяйку китаянка.
  

28

   Ратибор лежал и ничего не видел перед собой. Боли он не чувствовал, но и пошевелиться не мог... Вокруг стояла жуткая звенящая тишина, но в его воспаленном мозгу плескалась тревога...
   - Что за непонятки такие? - подумал он и широко раскрыл глаза, но опять ничего не увидел. Он даже не мог понять, в каком положении он находится: стоит ли, сидит ли, лежит ли... Тело ему не повиновалось...
   - Спокойно, Ратибор! - приказал он себе, - раз не можешь увидеть - слушай! - и стал внимательно прислушиваться.
   В нос бил приторно-сладкий запах крови. Казалось, этот запах был везде: в носу, во рту, в ушах. Ратибор усмехнулся пришедшей мысли:
   - Даже уши чуют запах крови! - и попытался повернуться.
   Резкая боль во всем теле вернула память: была страшная сеча!
   - Куда подевался Коловрат? Ведь мы рубились спина к спине! Где все? Где дружина? Где татары? - тревожные мысли заставили его часто-часто заморгать глазами, и Ратибор с трудом различил перед собой какие-то тряпки.
   - Что бы это могло быть? - подумал он и вдруг услышал собачий вой: осторожный, с подскуливанием, будто причитающий и одновременно зовущий.
   Ратибор хотел было крикнуть, но голоса не было. Неимоверным усилием он смог открыть рот в новой попытке закричать, но услыхал только свое гортанное бульканье и вот тут на него обрушилась боль, да такая, что пришлось стиснуть зубы до ломоты, но и это не помогло.
   Боль была везде, даже на кончиках ресниц и Ратибор больше не пытался открывать глаза. Собачий вой стал отдаляться и пропал в липкой темноте...
   Настя спешила по лесу за Буяном, с опаской обходя лежащие тут и там трупы.
   - Господи, что за битва была тут? Ведь ни села, ни захудалого хуторка здесь нет! Просто большая поляна посреди леса! - выходя из перелеска на открытый пригорок, подумала она.
   - Если верить татарам, и рязанская рать разбита ими, то кто же эти люди, которые тут бились?
   Буян, оторвавшись от Насти, уселся возле большого нагромождения человеческих тел. Руки и ноги убитых торчали из этой кучи, и Насте казалось, что они шевелятся и манят ее к себе - это ветер шевелил одежду на телах, создавая впечатление движения.
   Наверху этой горы трупов лежал мощный мужик, а в его груди торчало огромное копье. Ветер играл его бородой и курчавой гривой волос, лениво развевая их и, будто нехотя, причесывая...
   - Буян, - робко позвала Настя, - иди ко мне! - но пес, с жалобным поскуливанием, полез на кучу, и стал царапать лапами тело мужика, словно хотел его перевернуть.
   Насте стало жутко:
   - Он что, хочет съесть его? - дико пронеслось в голове, а по телу побежали мурашки.
   Буян поднял морду вверх и опять завыл-заскулил и снова продолжил выковыривать что-то из-под мертвого тела.
   Вдруг Настеньке показалось, что она услыхала какой-то вздох, а Буян радостно залаял и с удвоенной энергией принялся царапать лапами трупы.
   Настя испугалась и, повернув назад, понеслась к тому месту, где оставались мать с Настусей, собирающие хворост.
   Настя издалека увидела их и побежала еще быстрее, широко раскрыв рот и дико крича на одной ноте. Настенька с Настусей кинулись к ней, думая, что за Настей кто-то гонится. Настенька схватила дочь и крепко стиснула ее в объятиях, пытаясь подавить ее крик и унять дрожь в ее теле.
   - Там, там... - только и могла произнести Настя, показывая рукой в сторону обнаруженного поля битвы.
   Кое-как успокоившись, Настя начала говорить, что Буян жрет тела убиенных, а они вздыхают и стонут.
   - Чепуху ты говоришь! - прикрикнула на дочь Настенька.
   - Пойдем, сама увидишь! - обиделась та.
   С опаской приблизились они уже втроем к куче человеческих тел, на которых восседал Буян. И опять пронесся вздох-шелест...
   - Вот-вот, слышите? - победно прошептала Настя.
   - Это Ипатий Коловрат..., - тихо произнесла Настенька, узнав в огромном мужике с копьем в груди знакомого с детства Ипатия...
   Она бесстрашно влезла вслед за Буяном по скользким от крови телам наверх кучи и попыталась стащить Ипатия вниз. Но копье видно пронзило грудь великана насквозь и острием цеплялось за лежащих под ним. Закрыв глаза и закусив губы, Настенька ухватилась за копье и рванула его на себя. Она почувствовала, будто что-то отвалилось снизу от тела Коловрата, и снова послышался слабый вздох. Еще раз рванула копье Настенька и с большим трудом вытащила его из тела Ипатия.
   Девочки топтались внизу, боясь даже приблизиться к матери. Настенька потянула Ипатия за ноги и стащила его с кучи...
   Буян радостно запрыгал, тычась носом в то место, где еще недавно лежал Коловрат.
   Настенька подняла голову, и свет перед ее глазами закачался: она узнала кудри Ратибора...
   Теперь ей стало понятно, почему копье сразу не поддалось ей - Ратибор и Коловрат были пронзены одним мощным ударом...
   Оставив тело Ипатия внизу, она опять полезла на человеческую кучу, натыкаясь на конечности убитых и стараясь ставить свои ноги мимо их голов...
   Когда и тело Ратибора было уже на земле, Настенька приложила ухо к его груди и радостно улыбнулась:
   - Стучит! Он жив! - и тут же призадумалась.
   - Куда же мы денем Ратибора, девочки? - обводя глазами поляну и затаившийся лес в поисках убежища для раненого, спросила дочек Настенька.
   - Может, к деду Никанору? - неуверенно проговорила Настуся.
   - В шатер Демир-бека? Ты что? А как мы протащим его незаметно? Это же сердце татарского стана! - рассердилась на глупости сестры Настя.
   - А сама что можешь предложить? - обиделась Настуся.
   - Я знаю, куда мы отнесем Ратибора! - уверенно сказала Настя, - заимка Сычевой дочки где-то здесь, в глубине леса! Думаю, татары туда не сунутся, слишком жутко для них там, да и проклятье Сычихи охраняет ее заимку! Она сама себе после набега половцев землянку здесь построила в чащобе. Дед Михайла говорил, что Сычиха на заимке свою боль прячет после гибели мужа и троих детей. Говорили, что сама Сычиха померла, а сиротка, что прибилась к ней, и стала ей названой дочкой, здесь и по сей день живет. Нюра здесь должна быть, больше негде! Она собирает травы, как Сычиха, потихоньку врачует людей. Она поможет нам, только бы отыскать ее здесь! - озираясь в поисках одной ей известных примет, скороговоркой говорила Настя.
   Приободрившись, сама от своих слов, Настя еще раз огляделась и, выбрав направление движения, сказала уверенно:
   - Нам туда!
   - Ну-ка все вместе, разом! - скомандовала Настенька дочкам, нагнувшись над Ратибором и ухватив тяжелое тело за кафтан.
   Настя с Настусей тоже ухватились за руки Ратибора, пытаясь столкнуть его с места, но у них ничего не выходило, а Ратибор все более коченел...
   Настенька схватила топор и несколькими уверенными ударами отрубила большую еловую ветку:
   - Давайте его положим на эту лапу и потащим, как на санках! - предложила она.
   С трудом, перекатив неподвижное тело на так называемые санки, они втроем споро потащили Ратибора в указанном Настей направлении...
   После долгого пыхтения и нескольких кратких остановок, чтобы перевести дух, они, наконец, увидели заимку...
   Нюра была дома: об этом говорили следы вокруг занесенной снегом землянки. Настя подошла к двери и позвала:
   - Нюра, ты здесь?
   - А где ж мне быть-то? - откликнулась та изнутри и тут же вышла наружу.
   - Я давно вас заприметила, но издалека подумала, что это татарье лезет, вот уже и вилы приготовила, - радостно затараторила Нюра.
   - А это кто же? - склоняясь над раненым, произнесла она, - ба, да это же монах Ратибор! Я его в монастыре видела! Где же вы его нашли?
   Язык Нюры болтал без умолку, а руки уже рвали на груди монаха заиндевевшую от замерзшей крови рубаху и щупали что-то на шее Ратибора.
   - Жив, жив, касатик! Да куда же его ранило? - продолжала обследовать тело Нюра в поисках раны.
   - В спину воткнули ему копье, - тихо сказала уставшая Настенька, привалившись к стене избушки.
   - Давайте скорее его в избу затащим, а то он уже совсем замерз! - сказала Настя.
   - Нет, в избу его сейчас нельзя! Беритесь за работу все! Растирайте его снегом, да посильнее! А потом я знаю, что с ним делать! - тараторила Нюра.
   Три Настеньки под руководством Нюры с силой натирали замерзшее тело Ратибора снегом, пока оно не стало краснеть, и только тогда хозяйка заимки разрешила втащить его в избушку.
   С трудом вчетвером они уложили безвольное тело Ратибора на печи, занимавшей почти всю комнатушку, и Нюра стала осматривать рану на спине богатыря.
   Рваные края дыры от копья были в запекшейся крови, но она уже не шла из раны, и это настораживало Нюру.
   - Вся кровь из него не могла выйти, ведь он лежал на животе, - задумалась она, и на миг застыла.
   - А как же его перевязать можно? - спросила Настуся, нарушив повисшее молчание.
   Нюра, приняв решение, живо и умело смазала каким-то отваром рану на спине Ратибора и стала что-то быстро месить в небольшом горшке. Затем она достала чистую тряпицу и, выложив на нее содержимое горшка, проворно приложила все это к ране и, тут же, ловко просунув руки под грудь Ратибора, перевязала его большим платком.
   - Мы не можем долго находиться у тебя, Нюра, а то нас хватятся! Нам уже пора идти назад, да и еще хвороста надо набрать по дороге, а уже темнеет! - сокрушенно проговорила Настенька.
   - Идите, идите! - опять зачастила Нюра, - а хворост вон под сараюшкой возьмите! Я завтра еще наберу!
   Нехотя уходили три Настеньки с заимки...
   - Ратибор ранен, Ипатий - убит, а где же Демир-бек? - с тоской думала Настенька, - не его ли рук дело - это побоище в лесу? - неожиданно вслух сказала она.
   - Мама, зачем ты так?! - в сердцах проговорила Настуся. и отвернулась, пряча заблестевшие слезами глаза.
   Настя, чувствуя растерянность сестры и матери, молча стала набирать хворост из Нюриных запасов... Она была здесь у себя дома, и ни эта чащоба, и даже дикие звери не пугали ее. Она, в этом лесу, чувствовала себя своей, и, казалось, что каждая веточка, каждая кочка приветливо кивают именно ей и никому другому!
   В унисон мыслям Насти прозвучали и слова матери:
   - Все будет хорошо. Все должно быть хорошо!
  
   Каждый раз, выбираясь за хворостом, три Настеньки навещали Ратибора в Нюриной развалюхе.
   Рана на его спине мало-помалу стала рубцеваться благодаря лечению Нюры, но сам Ратибор до сих пор был в беспамятстве, и Нюра опасалась, что он, если и очнется, то не сможет двигаться сам из-за повреждения хребта...
   - Надо бы деда-костоправа позвать, но где же его взять-то? Убили проклятые татары! - сетовала Нюра, - а другого знахаря я не знаю...
  

29

  
   Долго не трогался с места стан Батыя. Его отряды рыскали вокруг разгромленной Коломны. Тумены Субудая и Демир-бека ушли вперед к Москве. А Великий Джихангир, упоенный и усыпленный любовью, наслаждался жизнью в обществе любимой жены.
   Настеньке очень помогал опыт, приобретенный в розовом дворце Демир-бека. Вместе с дочками она без устали стряпала и пекла, угождая не только их спасительнице Юлдуз, но и ненавистному Батыю.
   - Чем дольше Батый остается в шатре Юлдуз, тем дольше мы сможем находиться рядом с Ратибором! Поэтому надо прилагать много усилий для того, чтобы он забыл о войне! - говорила она девочкам.
   Выполняя очередной приказ влюбленного хозяина наполнить кувшин медовухой, Настенька думала:
   - Яду бы тебе налить, боров проклятый! - но вслух произнести эти слова боялась и не из-за неминуемого наказания и смерти, а из-за дочек, которые не преминули бы воплотить в жизнь высказанные ею пожелания.
   Вечерами, когда Бату, удовлетворенный, засыпал на груди уставшей от его ласк Юлдуз, шатер юной ханши тоже медленно погружался в сон. Тихой ящеркой скользила Ли, забираясь в свой уголок, Настя с Настусей, обнявшись, смеживали веки и со вздохом облегчения отправлялись каждая в свою страну мечтаний, а Настенька, бережно укрыв дочек, садилась возле догорающего очага и начинала нескончаемый немой разговор с Демир-беком. Она продолжала обвинять его:
   - Зачем, зачем ты только появился в моей жизни, Демир-бек, зачем взял нас с собой тогда из пустынной степи? - с тоской думала она, шевеля догорающие угли в очаге.
   - Если бы не он, мы бы погибли в степи! - вмешивался всегда незримо присутствовавший при этом Никанор.
   - Лучше бы погибнуть тогда, чем мучиться сейчас! - парировала Настенька.
   - Ой, ли! Неужто бы ты хотела, чтобы погибла Настуся, а ты никогда бы даже не узнала о существовании Насти, не обняла бы ее никогда, не приголубила? - усмехался старик.
   - Нет! Это не то, я не так думаю! - терялась Настенька.
   - Это все оттого, что ты отказываешься признаваться даже себе, что...
   - Нет! Я его не люблю! Я его ненавижу! - быстро перебивала деда Настенька.
   - Вот-вот! И я о том же! Ведь ты его любишь! - уже открыто смеялся дед.
   - Отец, как можно любить врага! - возмущалась, защищаясь, женщина.
   - А кто сказал, что он - враг? Ты это сама придумала!
   А притихший, размытый в сумеречном мареве образ Демир-бека виновато переминался с ноги на ногу в ожидании, когда же Настенька опять заговорит с ним...
   Настенька внимательно разглядывала его облик, медленно менявшийся в окраске, в зависимости от того, как ложились разворошенные угли: от бледного до красного, и все искала в нем отрицательные черты, а рука со щепой каждый раз все нежнее и нежнее прикасалась к лицу в очаге, нарисованному ее воображением...
   Дед Никанор незаметно исчезал, а из глубин памяти всплывали ласковые и такие дорогие ей слова Демир-бека: "Зорька моя ясная! Согласна ли ты стать моей женой?"
   Слезы бежали по щекам Настеньки размывая все преграды, столь неумело выстроенные ею на пути к любимому, а губы шептали: "Да, да, да..."
   На фоне всеобщей всенародной беды, неумолимо подступившей к каждой русской избе, к каждому русскому человеку, Настеньке так захотелось заиметь, хоть маленький, но свой кусочек счастья! Она думала:
   - Я уже старая, а еще в жизни ничего не узнала! Стала матерью против своей воли, но до сих пор не знаю, что такое женское счастье, что такое наслаждение, хотя в шахском дворце об этом твердили на каждом шагу! А так хочется испытать его, это наслаждение! И я была к нему так близка в объятиях Демир-бека...

30

   Редкие встречи Настеньки с Демир-беком и встречами-то назвать было нельзя: они не могли переброситься даже словом. Демир-бек всегда с тоской и скрытой надеждой взирал на женщину своей мечты, но приблизиться к ней не мог: нельзя было показать, что он интересуется одной из стряпух. А сердце Настеньки тревожно и радостно колотилось в груди, как только она встречала в шатре любимой жены Джихангира этого уже убеленного сединой могучего красавца... Она уже не отрицала, что всегда с нетерпением ждет этих встреч, и ей самой уже казалось, что день прожит зря, если она не встретила своего любимого...
   А Демир-бек щедро заваливал подарками Юлдуз. И однажды ему все-таки удалось увидеться с Настенькой наедине!
   Ли устроила эту "неожиданную" встречу, отослав всю прислугу из шатра за хворостом, а сама попросила Демир-бека отнести стряпухам тетеревов, привезенных им же, но при этом увела из-за полога Настусю с Настей...
   Настенька стояла ни жива, ни мертва: краска залила ее щеки ярким румянцем, а руки непроизвольно потянулись, но не к птицам, а к груди Демир-бека: такой надежной и такой уютной... Тушки тетеревов упали на пол, и влюбленные застыли в объятиях друг друга...
   Настенька попыталась что-то сказать, но ее рот накрыли нежные губы Демир-бека, который успел прошептать:
   - Не надо слов, хватит их...
   Время остановилось, застыв в умилении, глядя на любовь и ласку этих двух уже немолодых людей...
   Ли сдерживала порывистых девчонок, желавших бежать к матери и помогать ей потрошить привезенных птиц, но китаянка сказала:
   - Не до стряпни сейчас вашей матери, ее жизнь начинается сначала! Идемте, нас ждут красивые и резвые скакуны! Сегодня у нас будет веселый день, мы едем кататься! - и многозначительно посмотрела на них и Юлдуз, которая понимающе улыбалась...
   Заключенные в жестокие рамки окружающей опасности Настенька и Демир-бек сами не заметили, как оказались на кошме, где коротали свои ночи стряпухи. Всепоглощающая страсть Настеньки, сливаясь со страстью Демир-бека, затопила все вокруг и устроила влюбленным мягкую постель из их обоюдного желания... Впервые Настенька почувствовала, что она действительно женщина, любимая женщина, самая любимая и самая счастливая...
   Доносившееся из-за полога бормотание и тихие вскрики влюбленных не мог слышать ни один живой человек: Юлдуз строжайше запретила охранникам пускать кого-либо в свой шатер до ее возвращения.
   Очнувшись в объятиях Демир-бека, Настенька не стала вырываться, а опять устало прильнула к надежному плечу.
   Демир-бек собрался что-то сказать, но теперь Настенька закрыла его рот поцелуем: слов не надо было уже, они сказали все друг другу...
   Сколько времени прошло, они не знали, но когда вышли из-за полога, день уже клонился к вечеру. Демир-бек быстро развел огонь, а Настенька ощипала птицу. Через некоторое время на огне кипел котелок, от которого вкусно пахло вареным мясом, и Настенька с Демир-беком почувствовали, какие же они голодные!
   Отсутствие посторонних глаз дало им возможность вместе посидеть у очага, наслаждаясь едой и простым общением без всяких церемоний.
   Скоро и Юлдуз вернулась в свой шатер. Впорхнувшие за ней две Настеньки тоже светились счастьем: не часто им выдавалась возможность так порезвиться!
   Уже все вместе сидели они возле очага ведя между собой оживленную беседу, обсуждая, кто и как из них вел себя во время прогулки, как Ли неоднократно неловко падала в сугробы, как ловко три девчонки поднимали ее, не покидая седла. И все это говорилось для того, чтобы дать время Демир-беку и Настеньке-старшей придти в себя и включиться в разговор.
   И вот уже они все вместе смеялись над Настей и Настусей, которые живо показывали, как падала Ли и как они ее поднимали.
   Поднявшаяся с места Юлдуз встала напротив Демир-бека с Настенькой и застыла на некоторое время.
   - Сын, у вас будет сын! - вдруг радостно предрекла она, на удивление всем, не потеряв при этом сознания.
   Демир-бек со щемящей нежностью посмотрел на зардевшуюся Настеньку и вздохнул, понимая, что стремительно надвигается время расставания...
   Приближалась ночь, а с нею приближался и визит Джихангира к жене, не пропускавшего ни одного мгновения, которые мог провести с нею...
  

31

   Радостная весть оторвала Бату-хана от любовных утех: во время ловчей облавы под Коломной погиб младший сын Чингисхана - ненавистный Кулькан. Но не мог выказать свою радость от этой потери Великий Джихангир...
   - Город смерти одного из Чингизидов также умрет! - вынес приговор Бату.
   Наступило время, когда даже волшебные чары юной Юлдуз не могли удержать Бату-хана на месте...
   Еще перед штурмом Рязани, используя свою политику, направленную на разъединение сил противника, Бату-хан, желая предупредить объединение владимирских и рязанских полков, направил во Владимир посольство с предложением "мира". Князь Юрий Всеволодович не поверил монголо-татарским посулам о мире, но и высылать свои полки к Рязани не стал, собирая силы для отпора врагу под Коломной. Этот городок был довольно сильной крепостью, которая располагалась на пересечении речных торговых путей. Здесь и решил дать отпор татарам князь Владимирский... Сюда стекались остатки рязанских полков, пришли дружины из Пронска, Москвы, Новгорода.
   Великий Джихангир, оставив любимую жену в окружении тумена охраны, отправился дальше покорять Русь. Полчища татарской саранчи понеслись на ни в чем неповинных коломчан...
   Великий князь Владимирский Юрий Всеволодович с пользой для себя использовал время, отвоеванное для него длительной осадой Рязани. Он сосредоточил на пути Батыевых полчищ значительные силы своих полков и еще ждал подмоги от других князей, надеясь на то, что их дружины подойдут вовремя к Коломне, которая закрывала прямой путь татарам к сердцу Владимирского княжества - городу Владимиру. Владимирское войско стало лагерем у стен Коломны за "надолбами", а сторожевой отряд воеводы Еремея Глебовича первым ввязался в бой с конницей Батыя, которая пришла с юга по реке Оке. Крепко бились коломчане, но силы были не равны...
   Бату-хан стянул к Коломне войска всех монгольских ханов, осаждавших Рязань. Попытка великокняжеской рати сдержать завоевателей на границах Владимирского княжества не увенчалась успехом...
   Большое сражение под Коломной закончилось поражением русских войск. Значительно превосходившая по численности конница монголо-татар смяла русские полки и погнала их к надолбам. В неравной сече погибли многие воеводы и князья, предпочитавшие смерть неволе.
   Бату-хан, гордый очередной победой, по льду Москвы-реки погнал своих конников дальше на север в глубь Владимирского княжества к Москве... А князь Владимирский с уцелевшими дружинниками поскакал к своей столице собирать ополчение...
  

32

   Юлдуз не спешила за мужем: она устала от его неуёмного внимания и радовалась выдавшемуся отдыху. С нею вместе радовались и стряпухи: ведь им ох как не хотелось покидать раненого Ратибора! А он все еще не приходил в себя, хотя рана на спине потихоньку заживала...
   Нюра все сетовала, что сейчас зима и она не может добыть нужных трав, чтобы заставить Ратибора проснуться.
   Не смотря на тяжелую рану и временное забытье, Ратибор не выглядел сильно больным. На его еще впалых щеках сквозь густую щетину уже пробивался здоровый румянец. Знала Нюра толк в целебных травках, знала, чем потчевать раненого! Иногда веки Ратибора начинали дрожать, и всем казалось, что сейчас он откроет глаза и улыбнется. Но желанного пробуждения богатыря все не наступало... Порой Ратибор стонал и рвался куда-то, но Нюра всегда вовремя поспевала и, навалившись на него всем телом, шептала ему успокоительные слова и он стихал.
   Ратибору снились страшные сны: Коловрат стискивал его железной хваткой, а он пытался высвободиться, но ему это не удавалось. Дышать становилось нечем, и он задыхался, широко раскрывал рот, чтобы захватить побольше воздуха, но его все-равно не хватало... Он хотел крикнуть Ипатию, зачем тот так сильно его давит, но вместо окладистой бороды Коловрата видел противное плоское лицо Хостоврула, странным образом державшееся на половине разрубленного тела, а вторая половина скакала на одной ноге за первой. Ратибору становилось страшно от такой бесовской картины, но он не мог высвободиться из лапищ Ипатия, а тот шептал ему в ухо:
   - Держись, брат, еще чуток и полегчает!
   Ратибор доверялся успокоительному шепоту великана и стихал. После этого и правда становилось легче дышать и он не надолго успокаивался.
   А иногда Ратибору казалось, что он скачет по степи, а впереди в нечетком мареве плывет Настенька и призывно машет ему рукой, но он никак не может ее догнать, как ни старается. И вдруг его конь спотыкается, и откуда-то сверху раздается демонический хохот, прерываемый странными словами:
   - Все, упустил ты свое счастье! Другому достанется! Видать не по Сеньке-то шапка!
   И опять на Ратибора накатывала страшная слабость, и ему становилось безразлично, куда и зачем он скакал... Но голос Настеньки продолжал манить уже издалека, призывая его к действию, но сил что-либо делать у него не было...
  
   Как бы долго Юлдуз и Настеньки ни тянули сборы, а сниматься с места им пришлось. Нехотя погрузили они на телеги котлы и припасы и тоже двинулись на север через лесистый водораздел по реке Клязьме к столице Владимирского княжества, как наказал Бату-хан...
   Настеньки никому и ничего не говорили о Ратиборе, боясь навлечь опасность на него и на опекавшую его Нюру. Потихоньку они натаскали в избушку-развалюшку съестных припасов, сокрушаясь, что же будет с обитателями заимки, когда эти припасы закончатся.
   Но Нюра не очень-то переживала из-за еды: голода она не боялась. Она привыкла питаться тем, что находила в лесу даже зимой. Она знала много уловок и лихо обирала запасливых белок, разгадывая хитросплетения их следов, выводивших ее прямо к тщательно спрятанным кладовым пушистых хозяюшек.
   Благодаря рыжим зверькам у Нюры всегда были на столе орехи, сушеные грибы и ягоды из которых она готовила похлебку для себя и Ратибора. Из ягод кипятила душистый взвар и отпаивала раненого, приговаривая:
   - Пей, родненький, белки плохого не напасут! Здесь вся сила лесная, бери ее, она тебе очень нужна! А пышнохвостых мы не обидели, я не все у них забираю, оставляю еду и для них! А иначе они не выживут и некому будет делать для нас запасы! Лес не велит жадничать и лениться! Из одной кладовочки беличьей нельзя забирать больше половины припасов, так меня Сычиха учила, так я и тебе рассказываю!
   Нюра постоянно разговаривала, с травками, с ухватами, с белками, не смотря на то, что отвечать ей никто пока не собирался, но ей так было одиноко, а, обращаясь к своим молчаливым собеседникам, она чувствовала, что в этом лесу и в этой избушке она не одна и ей становилось веселее.
   Нюра старательно ухаживала за раненым Ратибором. С ним ей стало совсем не скучно и, хотя он тоже ни разу не ответил на ее речи, эти односторонние разговоры с ним были гораздо интересней, чем беседы с белками и елями. Нюра была уверена, что скоро Ратибор проснется.
   - Смотри-ка как дрожат твои веки и споро движутся под ними глаза! - говорила она Ратибору, вытирая выступивший пот на его челе, - значится сны тебе снятся нелегкие, борешься ты там с ворогом лютым, со смертью воюешь. И ты победишь ее! А тогда и очи откроешь и скажешь мне великое спасибо, и поклонишься в ножки, за то, что выходила тебя! - довольно улыбалась Нюра, видя, как начинает вздыматься грудь богатыря, набирая в себя все больше воздуха.
   - Дыши, Ратибор, дыши! Раз стал вздыхать без опаски, значит боль ушла из груди! Значит скоро ты поправишься! И будем мы с тобою здесь жить всеми забытые и никому не нужные! - мечтала Нюра, влюбленно вглядываясь в осунувшееся и исхудавшее лицо былого красавца Ратибора, обрамленное седыми волосами.
   Нюра напрочь отбросила и забыла то, что Ратибор монах и уже не может жить обычной жизнью мирянина. Отшельнический образ жизни Нюры был нарушен присутствием мужчины и она стала привыкать к нему и уже не мыслила жизни без него, мечтая о детях, которые у них появятся, как только Ратибор встанет на ноги... Женская сущность все увереннее поднимала голову в Нюре...
  

33

   Тимур и Туган скакали стремя в стремя четко за спиной Бату-хана. Неспокойно было на душе у них: давно уже они не видели отца. А без его поддержки и доброго слова ободрения им становилось неуютно. Отцовское предостережение о татарском коварстве не один раз спасало их: Субудай не только люто ненавидел самого Демир-бека, но и старался уничтожить все, что было связано с его именем. А Туган и Тимур были потомками ненавистного юртджи...
   Однажды на очередном привале братьям передали бурдюк с едой, якобы от отца, но условленного слова мальчики не услышали от посланца и, как только тот ускакал, вытряхнули содержимое бурдюка на землю. Не успели они отойти, как налетевшие вороны стали клевать куски выброшенного жареного мяса, растаскивая их в разные стороны. Через некоторое время прожорливые птицы уже не долбили добычу, а как-то неестественно кружили вокруг нею, припадая на неустойчивые лапы... Через несколько минут все отведавшие мяса вороны были мертвы.
   В другой раз их хотели напоить родниковой водой, которую Туган уже поднес было ко рту, но окрик брата остановил его, и воду вылили на землю - снег под струей этой воды вскипел, а угощавший их монгол растворился между устраивавшимися на ночлег воинами...
  
   Но опасность бродила не только возле братьев: она искала свои жертвы даже в шатре Великого Джихангира...
   Очередной совет нойонов ознаменовался следующим событием:
   - Как будем воевать Владимир? - задал свой любимый вопрос Бату-хан братьям и военноначальникам.
   Братья-принцы привычно потупились, не решаясь снова попасться в старую ловушку. Сидевший за троном Джихангира Субудай тоже не спешил высказывать свое мнение. Бату-хан обвел всех ненавидящим взором и неожиданно вскочил с трона:
   - Что молчите, шакалы? За спиной моей легко добычу делить?! Когда же вы насытитесь, когда начнете думать? Хотя нет! Вы думаете, но только о том, как занять этот трон! Пошли вон, ослиные хвосты! Вон! Вон! Я сказал вон! - и затопал ногами.
   Братья-принцы и нойоны быстро ретировались, так, что даже полы шатра завернулись от частого хлопанья, или их нарочно кто-то завернул, оставив вход открытым...
   С недавних пор Бату-хан взял за правило оставлять при себе Тимура и Тугана, которые стояли по обе стороны трона с обнаженными ятаганами. Джихангир говорил, что ему нравится иметь одинаковых охранников.
   После неожиданной вспышки гнева Джихангир устало опустился на свое место и закрыл лицо руками:
   - Не на кого положиться, не с кем посоветоваться , - сокрушался он, раскачиваясь всем телом.
   Тихо сидевший Субудай выполз из-за трона и, как побитая собака, прильнул к ногам Бату-хана:
   - Меня, меня слушай! Я всегда рядом и помогу, подскажу, что надо делать... - зашептал он прерывисто дыша.
   - Ты подскажешь? - поднял глаза на Субудая Бату-хан.
   - Не зли братьев, они еще при силе, мстить станут за унижение, - продолжал цепляться за ноги Джихангира Субудай.
   - Ты подскажешь... Ты только и знаешь подсказывать наговоры на Демир-бека! - вскочил негодуя молодой хан.
   - Я правду говорю! Вот и сыновей его ты к себе приблизил, а я чую беду в том! Чужие они люди в твоём становище! Не доверяй им! - поднимаясь с колен шипел старый воспитатель.
   Вдруг он заметил, что стоящие по обе стороны от Бату-хана братья одновременно бросились вперед, будто решив напасть на Субудая, и выставив перед собой щиты. Старый барс быстро спрятался за спину Бату-хана, подумав, что сыновья Демир-бека хотят с ним расправиться.
  -- Убей их! Они хотят погубить меня! - завизжал Субудай.
  -- Что происходит? - сурово сдвинул брови Джихангир.
   Не сговариваясь братья повернулись к нему, прижимая к груди кожаные щиты в которых торчали стрелы...
   - Что это? - еще ничего не понимая, продолжал хмуриться Бату-хан.
   Тимур, почтительно склонив голову по праву старшего брата произнес:
   - Кто-то направил сии стрелы в грудь Джихангира, но мы их перехватили.
   - В моем шатре? В мою грудь направляют стрелы?! - схватил за шиворот Субудая и тряся его изо всей силы, заорал Бату-хан.
   - Ты смеешь требовать от меня казни тех, кто мне верно служит! Ты - мой советник и воспитатель спрятался за мою спину, а эти юнцы прикрыли меня собой! Вон из шатра! - выпихивая ничего не соображающего Субудая, кричал разъяренный Бату.
   - Иди, и найди мне тех, кто послал эти стрелы, а пуще ищи тех, кто приказал это сделать! - пиная ногами растерявшегося Субудая, выкрикивал он.
   - Сегодня вечером я должен видеть их головы перед своим шатром! - неслось в догонку ковыляющему на заплетающихся ногах старому Барсу...
   - Подойдите ко мне! - слегка успокоившись, тихо сказал Бату-хан братьям.
   - Сегодня вы спасли мне жизнь, я не забуду этого! Я знаю, что вы не нуждаетесь в награде золотом, поэтому я и не предлагаю его вам, как и вашему отцу. Но у меня хорошая память! Придет время и мой черед благодарить вас...- Бату-хан крепко обнял каждого из братьев со словами:
   - Теперь вы и мои братья, настоящие, а не те, которые принцы, что, как шакалы, ждут, когда я споткнусь, чтобы накинуться и загрызть меня до смерти...
   К вечеру у шатра Великого Джихангира красовалась немалая гора отрубленных голов. Вот только тех ли..?
  

34

  
   Медленно, очень медленно продвигались завоеватели, не так, как им хотелось... И это были вовсе не трудности зимнего похода. Монголо-татарам приходилось брать штурмом каждое селение. Даже Москва, представлявшая собой небольшой городок, обнесенный деревянным частоколом, задержала их на пять дней! С русскими дружинами приходилось биться не только в городах и в чистом поле, но и в каждой избе, под каждым кустом, которые представляли смертельную опасность незваным пришельцам. Героическое сопротивление русских не только сдерживало полчища Батыя, но и вселяло в них страх...
   - Днем мы их бьем, режем и жжем, а ночью они опять встают и собираются в новые дружины, - шепотом переговаривались татарские воины, с трепетным ужасом оглядываясь по сторонам
   А разгулявшаяся пурга рвала в клочья действительность, которую тут же заботливо упрятывала под белым саваном снега...
   Не нуждался Бату-хан в советах братьев-принцев, но еще опасался, что они нажалуются Угедэю и ему придется оправдываться за столь затянувшийся поход на Русь. А ведь он собирался достичь в этом походе последнего моря! Поэтому, собрав опять военный совет, никого не слушая и не призывая высказаться, объявил о походе на Владимир.
   На этот совет был призван и Демир-бек.
   Величественным жестом и с выражением презрения на лице, Бату-хан отпустил всех нойонов вместе с принцами, но сделал знак Демир-беку остаться.
   Субудай тут же появился из-за трона и стал рядом с Джихангиром. Бату молча указал ему на выход из шатра, а сам пошел навстречу приближающемуся Демир-беку.
   - Ты и твои сыновья доказали мне свою верность! Теперь вы будете всегда рядом со мной, - обнимая его, сказал бывший воспитанник.
   - Возле тебя находиться вдвое опаснее, чем участвовать в битвах! - про себя подумал Демир-бек, а вслух сказал:
   - Боюсь, что это плохая мысль, о, Великий Джихангир. В твоем стане начнется грызня из-за меня, а тебе это сейчас совсем не нужно! - последние слова вырвались у него непроизвольно и Демир-бек застыл, ожидая резкой отповеди Бату-хана на непочтительные слова.
   - Ты имеешь в виду Субудая? - с усмешкой спросил Бату,
   - Пусть попробует сказать мне хоть одно слово против тебя! - похлопывая по спине и усаживая его рядом с собой на кошму, проговорил Джихангир.
   - Воля твоя, - не стал больше противиться и испытывать еще раз непостоянную судьбу Демир-бек.
   - Ты лучше расскажи мне о Новгороде! - неожиданно попросил Бату-хан.
   - Может о Владимире? - не уловил мысль воспитанника Демир-бек.
   - Владимир скоро станет моим, о нем я уже все знаю! Я прошу тебя поведать мне все о Новгороде!
   - А что именно ты хочешь знать об этом городе? - спросил озадаченный Демир-бек.
   - Нет, меня не интересуют его укрепления! Я хочу знать, как живет этот город, как торгует, чем богат, откуда, из каких земель везет товары и куда их продает, - удобнее усаживаясь для длительной беседы, говорил Бату-хан.
   - Новгород - это величественный город, если правильно подойти к его завоеванию, он может стать неиссякаемым источником богатства для тебя! - наконец поймал мысль воспитанника Демир-бек.
   - Ты думаешь, что с разгромом Новгорода затухнет Волжский торговый путь? Но товары всегда текут туда, где за них готовы платить! Неужели ты думаешь, что улусу Джучи, овладевшему багдадским золотом и русским серебром не под силу повернуть к себе поток товаров? - с обидой проговорил Бату-хан.
   - Давай выясним: ты хочешь слышать лесть или разумные речи? - открыто спросил Демир-бек.
   - Если бы мне нужна была лесть, я бы не посылал за тобой, - усмехнулся Джихангир.
   - Для твоих улусных советников не под силу понять суть русичей! Поверь мне, они принесут гораздо больше пользы тебе и твоему улусу, когда станут добровольно платить дань, а не превратившись в бессловесных рабов!
   - А как заставить их платить дань? Слать посольства? Русичи подумают, что я ослабел, раз пошел на переговоры! - задумчиво сказал Бату-хан.
   - Ты можешь твердо указать им их место в твоем улусе, - проговорил Демир-бек.
   - Вот покорю Владимирское княжество, разобью все силы русичей, так и укажу им их место! - самоуверенно улыбаясь, сказал молодой хан.
   Демир-бек на это молча и почтительно склонил голову в знак безоговорочного принятия решения Джихангира.
   - Нет, Демир-бек, мне не твоя покорность нужна! - сбросив маску великого правителя, сказал Бату.
   - Я знаю, что только ты скажешь мне правду, какой бы горькой она ни была! Чтобы принять окончательное решение, мне нужны именно твои доводы и умозаключения!
   - Не нужны тебе земли русичей, не пригодны они для жизни кочевников! - смело стал говорить Демир-бек.
   - Но без разорения большинства городов Руси моя победа будет неполной! - сомневался Бату-хан.
   - Жизнь идет вперед, одними грабежами и разорениями ты не достигнешь тех высот в правлении, какие могут стать тебе подвластными умной политикой! - уговаривал его Демир-бек.
   Еще долго вели беседу воспитатель и воспитанник...
  

35

   Караван любимой жены Джихангира приближался к стану Бату-хана, расположившегося у Золотых ворот Владимира.
   Юная Юлдуз величественно восседала на арабском скакуне, подаренном ей мужем, а стряпухи вместе с китаянкой Ли ехали в повозке.
   - Эх, как мне тоже хочется вскочить в седло и промчаться по полю! - мечтательно проговорила Настуся, с завистью взирая на Юлдуз.
   - И чтобы меч в руках был, - задумчиво добавила Настя.
   - Зачем меч? - встрепенулась Настенька-старшая.
   - Чтобы рубить этих поганцев до самого седла! - с ненавистью ответила Настя.
   - Тихо, девочка! Не смей даже думать об этом! - строго повысила голос мать.
   - И чтоб аркан в руках был, для этого борова Батыя! Представляю, как веревка захлестнет его шею, и он будет волочиться по снегу за хвостом моего коня! - включилась в мечтания сестры Настуся.
   Настенька даже привстала в повозке, чтобы дотянуться до дочери и насильно закрыть ей рот.
   Тут рассмеялась Ли:
   - Не бойся, в нашем караване нет шпионов и можно смело говорить все, что ты хочешь!
   Напрасно Ли так думала: сидящий на козлах и казавшийся полусонным монгол, прятал хищную ухмылку в своей жиденькой бороденке...
   Раскрасневшаяся на морозе Юлдуз подскакала к повозке и спросила:
   - О чем говорите и над чем смеетесь, девочки? - и весело посмотрела на испуганную Настеньку-старшую.
   - Да вот девчонки умничают! - проговорила Настенька, озираясь по сторонам.
   - Чего ты запрещаешь им умничать? Они и так умные! Смотри, какие озорные глаза у них! Дети шутят с тобой, а ты испугалась! - засмеялась Юлдуз.
   - Шутки у них нехорошие! Такие до добра не доведут! - строго сказала Настенька-старшая, - шутки-то тоже надо знать, когда и с кем шутить! - недовольно продолжала ворчать на детей мать.
   - А что именно тебя так напугало, Настенька? - ласково обратилась к ней Юлдуз и вдруг резко выпрямилась в седле, стала медленно заваливаться на бок и упала прямо в повозку на руки китаянки. Широко открытые глаза выражали смертельный ужас.
   Ли стала растирать щеки Юлдуз, но она неожиданно заговорила чужим отрешенным голосом:
   - Страшная участь ждет тебя, Настенька! Найдешь ты скорую смерть, или временное забвение! Твой муж будет рядом с тобой! Но будет ли жив? А дальше не вижу! Туман, туман кругом! А твой сын может вообще не родиться... Нет, он родится, только ты не сможешь долго наслаждаться своим счастьем материнства! Река, вижу реку, она унесет от вас вашего сына! Дочек береги, береги девочек, беда за ними гонится! Две Настеньки, как одна будут... От беды недалече, чтоб не перегнули в своей самоуверенности... Сложно очень им придется: большой хан у них на дороге встанет и от него многое будет зависеть, даже их жизнь... Ты их прикрой, огради от беды... Хотя это не в твоих силах, не сможешь... Потеряешь одну из дочерей, все вы ее потеряете и она вас тоже потеряет... Твою судьбу может повторить одна из них...
   Три Настеньки непроизвольно подняли руки и одновременно перекрестились...
  
  

36

   Со столь стремительным приближением к окружению Бату-хана, жизнь Тимура и Тугана резко изменилась: они уже не спали, обнявшись, и согревая друг друга у костра, как простые воины, а жили при шатре Джихангира. Питались они также от его котла и уже не опасались быть отравленными.
   Постоянное присутствие их на всех военных советах и встречах говорило всем сомневающимся о личном расположении Бату-хана к этим красивым и немногословным юношам.
   После каждой встречи с послами или нойонами Бату, оставаясь наедине с охранниками, спрашивал их:
   - Ну, а что вы скажете об этом человеке?
   Поначалу братья старались не выказывать своего мнения, но как было отмолчаться и не отвечать на прямо поставленный вопрос? Постепенно они втянулись в игру, предложенную Бату-ханом, интуитивно рисуя и дополняя своим воображением характеры и замыслы посетителей шатра Джихангира. Сначала это была действительно игра, и они часто смеялись втроем над придуманными событиями, но постепенно природная наблюдательность мальчиков стала давать Джихангиру очень точные сведения о многочисленных просителях. Бату-хан умело использовал характеристики, выдаваемые братьями и ни разу не пожалел о принятых на их основании решениях.
   В окружении и в приближении Бату-хана появились новые люди с открытыми взорами, и с совсем противоположным мышлением, с другими взглядами на завоевание мира до последнего моря...
   Все это очень не нравилось Субудаю, но он был временно отлучен от Бату-хана нежеланием последнего выслушивать старого воспитателя. Поэтому Субудаю был необходим страшный заговор, который бы он раскрыл и спас этим жизнь Джихангиру. Его шпионы и соглядатаи рьяно выискивали и вынюхивали этот заговор...
   Бату-хан в присутствии братьев расслаблялся и часто делился с ними даже сокровенным и очень личным, в ответ надеясь получить такое же безграничное доверие.
   И однажды Туган проговорился о своей любви к стряпухе Насте.
   В порыве великодушия Бату-хан предложил ему тут же забрать Настю, как рабыню, в подарок. Но Туган даже ужаснулся от одной мысли, что Настю, как вещь передадут ему в собственность!
   Так открылась правда о любви братьев к сестрам-стряпухам.
   - Не удивлюсь, если и третья будет в вашей семейной компании! - заливисто засмеялся Бату-хан, обнимая братьев, сидящих по обе стороны от него.
   Но ни Тимур, ни Туган ничего на это не сказали: ведь это была не их тайна, а Демир-бека, и говорить об этом они не могли.
   - Ну что же мне с вами делать? Рабынями взять вы их не хотите, так, может, свадебный пир устроим? А что, и при завоевании мира должны быть приятные передышки! - хлопая себя по бедрам, проговорил разошедшийся хан.
   - Надо с отцом посоветоваться, - робко сказал Туган.
   - Нелишне узнать у самих Настенек согласны ли они стать нашими женами, - усомнился Тимур.
   - Пусть попробуют дать отказ таким женихам! - гордо произнес Бату-хан, - да и стоит ли их спрашивать? Они будут счастливы, конечно же!
   - Нет, они не так воспитаны, и к тому же строптивы не в меру, - все еще сомневался Тимур.
   - Да брось ты! Пару раз выпорете их за строптивость, куда и денется она! - махнул рукой Бату.
   - Пороть Настенек?! - не на шутку опять испугался Туган.
   - А что же делать со строптивыми женами? - удивленно спросил Бату-хан.
   - Все, что угодно, но бить..., - не договорил Тимур и через минуту добавил: - давай оставим все, как есть! Не время сейчас пиры устраивать!
   - Почему это не время? Хорошо, отложим пир до взятия Владимира! - легко согласился Джихангир, - но знайте, что эти две молодые стряпухи уже ваши! Я их дарю вам!
   - А Настенька-старшая? Что с ней будет? - задал вопрос Туган, с надеждой взирая на повелителя.
   - А! Берите и ее в придачу! Я найду для Юлдуз новых стряпух! - заявил Бату-хан.
   Братья с достоинством поклонились и вышли из шатра с единой мыслью: скорее найти отца и поделиться с ним радостной вестью, что больше не надо прятать любимых женщин у жены Джихангира...
  

37

  
   Демир-бек расположил свой лагерь на большом отдалении от ставки Бату-хана, во избежание нежелательных встреч с Субудаем.
   Окрыленные неожиданными подарками повелителя, братья прискакали к отцу и наперебой стали ему рассказывать о случившемся.
   - Подарил нам всех троих? - переспросил удивленный Демир-бек, - и больше не надо ничего придумывать, чтобы защитить их? Скорее зовите Никанора, надо Настенек известить!
   - А я уже здесь! - отозвался старик из-за полога, разделявшего шатер на две половины, - и я готов с такой радостной вестью идти хоть на край света!
   - На край не надо! Юлдуз прибыла в ставку Бату-хана и уже раскинула свой шатер неподалеку, - сообщил всем Демир-бек.
   - Вот только какие подарки отправить юной ханше? - задумался Демир-бек.
   - Неужто разок нельзя придти без подарков, с пустыми руками? - спросил Никанор.
   - Нельзя! Это вызовет подозрения!
   - Если Бату-хан отдает нам Настенек, то Юлдуз остается без стряпух... Нам нужны новые стряпухи! - обрадовано воскликнул Тимур.
   - А я знаю, где их можно взять! - подхватил Туган.
   - Ну и где же? - крутанул головой Демир-бек и сам же продолжил мысль сына:
   - Завтра начнется осада Владимира, но ведь монголы не привыкли оставлять живых при грабежах городов. После штурма мы вряд ли найдем кого-то живого, способного готовить не хуже Настенек..., - потирая усталое лицо, проговорил Демир-бек.
   - У Бату-хана за шатром находится пленный князь московский с дочерьми и женой! Вот нам и готовые стряпухи! - радовался, как младенец, Туган, что никто не додумался до такого.
   - А сумеют ли эти княгиня с княжнами готовить так, как Настеньки? - засомневался Тимур.
   - Захотят жить, сумеют! - твердо проговорил Никанор.
   - Князю московскому все равно уготована лютая смерть, но он будет рад, если мы, таким образом, сможем спасти его семью. Только как убедить Бату-хана отдать женщин нам для подарка Юлдуз? - сурово посмотрел на сыновей отец.
   - А и не надо их передавать нам! Пусть сам Бату-хан подарит новых стряпух Юлдуз, как он и обещал! - воскликнул Туган.
   - А мы просто отвезем подарки его любимой жене! - поддержал брата Тимур.
   - Идемте скорее назад к шатру Джихангира! - заторопился Туган.
   - Нет, сегодня уже поздно, Джихангир уже отдыхает. Отложим визит на завтра! - закончил разговор Демир-бек, - но Настенек необходимо предупредить сегодня. А то неизвестно, как они завтра отреагируют на их замену у Юлдуз. И этим займусь я сам.
  

38

  
   - Измена, измена! - кричал у порога шатра Джихангира Субудай, еще не решаясь войти в него.
   - Впустите Барса ко мне! - распорядился разбуженный и недовольный Бату-хан.
   Когда Субудай змеей вполз в шатер, полуодетый и заспанный воспитанник предупредил его:
   - Если ты пришел с очередным враньем на Демир-бека, то живым отсюда ты уже не уйдешь, если не сможешь доказать свои слова! А теперь говори! - и ободряюще посмотрел на вставших по обе стороны трона сыновей Демир-бека.
   - Измена! Измена поселилась рядом с твоей любимой женой! Ее стряпухи замышляют твое убийство! - выталкивая вперед перепуганного доносчика, проговорил довольный Субудай.
   - Что ты говоришь такое? Женщины замышляют мое убийство? - недоверчиво переспросил Бату-хан
   - Этот воин отчетливо слышал, как они называли тебя боровом и хотели разрубить до самого седла!
   - Это неправда! - не выдержал Туган, - ты все врешь!
   - А ты допроси стряпух сам! Вот и узнаешь правду! - склонил голову Субудай.
   - Приведите их сюда немедленно! - распорядился Бату-хан и задумался:
   - Если даже женщины лютой ненавистью ненавидят нас и желают нам погибели, то трудно покорить такой народ...
   Растерявшиеся братья молча стояли и смотрели друг на друга, не зная, что же предпринять...
   Расторопные нукеры втолкнули в шатер перепуганных женщин, за ними шла Юлдуз с китаянкой Ли и не успел никто и ничего сказать, как Юлдуз бросилась на шею Бату-хану и заплакала:
   - Только я себе что-нибудь захочу, как этот противный Субудай тут же норовит у меня это отнять!
   - Успокойся, звезда моя! - ласково погладив жену, и усаживая ее рядом с собой, проговорил Бату.
   - Расскажи, что же ты слышал такое ужасное из уст этих женщин? - нахмурившись, спросил он у соглядатая Субудая.
   Доносчик понял, что ему в любом случае не сносить головы: если не докажет вину стряпух - его казнит Субудай, а если и докажет, то все-равно его казнит Джихангир, чтобы успокоить любимую жену... Сердце его сжалось и прыгнуло куда-то в сторону, дыхание перехватило и в глазах померк свет, повалился он на ковер у ног Бату-хана и замер навеки...
   - Ты нарочно притащил ко мне этот бурдюк с дерьмом? И ты думаешь, я поверю тебе? - гневно сверкнул взором Бату-хан.
   - Ты спроси у них, что они о тебе говорили, когда ехали сюда, в твою ставку! - уже не так уверенно сказал Субудай, расстроенный неожиданной смертью такого важного свидетеля.
   - Разреши мне молвить слово! - произнесла всегда молчавшая Ли.
   Удивленный тем, что служанка Юлдуз умеет разговаривать, Джихангир взмахом руки позволил ей говорить.
   - Когда мы ехали к тебе, о, Великий Джихангир, мы мечтали об участии в охоте на лесного вепря, а стряпухи называли его боровом и говорили о том, как бы они разделали его тушу, доведись нам его убить.
   - И из-за этого ты обвинил их в измене? - вскричал Бату-хан.
   - Она врет! Они говорили о тебе! - не сдавался Субудай.
   - Они называли мое имя? - понизил голос Бату-хан, - или ты думаешь, что если кто-то произносит слово "боров", то это обязательно касается меня? - наступал на Субудая Бату.
   - Мы не называли ни одного имени, о, Великий Джихангир! - проговорила смиренно Ли.
   - Уходи, Субудай, и лучше ищи смерти завтра в бою, иначе я не выдержу и отдам приказ отрубить тебе голову! - топнув ногой, вскричал разъяренный воспитанник.
   - Звезда моя! Останься у меня до утра! - ласково попросил Бату, повернувшись к жене и прижимая ее к груди.
   - Чтобы рассеять твои подозрения, я хочу заменить своих стряпух на других, - прошептала сдавленным голосом Юлдуз.
   - А я тоже хотел тебе предложить новых стряпух, только еще не подобрал, кого же именно тебе отдать! - обрадовано воскликнул юный муж.
   - У тебя за шатром находятся три женщины, я видела их! Пусть они попробуют мне угодить! - улыбнулась Юлдуз.
   - Пусть служанка забирает их в твой шатер, - позволил Джихангир обнимая и уводя жену за полог...
   Как вовремя посланник Демир-бека тайно посетил шатер любимой жены Бату-хана!...
  
   - А что же будет с нами? - тихо спросила Настуся у матери, которая крепко обнимала дочек, готовая тигрицей броситься на их защиту.
   - Все будет хорошо, - обернувшись, прошептала стоящая впереди них Ли.
   - Вы все трое уйдете с нами в шатер отца! - сказал первым пришедший в себя Тимур.
   - Но ведь Демир-бек говорил, что это невозможно, - возразила ему Настя.
   - Теперь возможно, улыбнулся ей в ответ Тимур...
  

39

  
   Град Владимир казался неприступной крепостью. Чтобы прорваться в центр города, врагам надо было преодолеть три оборонительные полосы: валы и стены "Нового города", за ним "Мономахова города" и каменные стены, сложенные из монолитных туфовых плит, владимирского кремля - "детинца", над воротами которого возвышалась мощная надвратная каменная башня.
   Многочисленные каменные церкви и монастыри также могли служить прикрытием для обороняющихся владимирцев.
   Особо мощными укреплениями считались те, которые прикрывали город с запада, где перед городскими стенами лежало ровное поле и не было природных препятствий. Именно здесь, перед самой укрепленной частью города, перед "Золотыми воротами" Владимира, считавшимися неприступными для осадных порок, и расположился основной лагерь Бату-хана.
   В самом городе царила сутолока и неразбериха. Князь владимирский, прибежавший с остатками дружины в город, принес весть о разгроме великокняжеских полков под Коломной.
   На княжеском совете, мнение князей разделились: одни считали, что необходимо вывезти все ценности из города в лесную чащобу, а вместе с ними и княжеские семьи, а в городе оставить только воинов, чтобы оборонять городские стены. Другие твердили, что надо оставить в городе все войско во главе с княжескими сыновьями, а самому князю владимирскому с ратью стать невдалеке города, чтобы татары видели их и боялись нападать на город.
   Князь владимирский Юрий Всеволодович принял, как казалось, единственно правильное решение: оставил часть войск во главе со своими сыновьями для обороны Владимира, рассчитывая, что они смогут отсидеться за каменными стенами, а сам отправился дальше на север, за Волгу для сбора новой ратной силы для отражения татар.
   Город лихорадочно готовился к встрече с многочисленным и жестоким врагом: из окрестных сел и городков шли ополченцы и обозы с продуктами и оружием. Весь народ земли владимирской встал на защиту своей столицы.
   Войска Бату-хана обложили город со всех сторон... Стан Батыя поставленный прямо напротив "Золотых ворот", и в самом деле устрашал его защитников:
   - Не боится Батый крепких стен, видно! Вылез на самое лобное место - силу свою кажет! - шептались горожане.
   - Тыном обнес весь город, ни войти к нам, ни нам выйти - только смерть нас освободит или чудо...
   Многочисленные отряды монгольской конницы лениво объезжали вокруг города, внимательно осматривая его укрепления и презрительно плевали, давая понять обороняющимся, что для них пересечь эти заградительные валы и стены не составит труда...
   Так началась осада столицы Владимирского княжества...
   Шпионы Бату-хана донесли, что владимирский князь ушел за подмогой и для того, чтобы предотвратить возможный удар с северной стороны, Джихангир отправил конный отряд к Суздалю.
   Водные преграды, оборонявшие Суздаль, не представляли опасности для завоевателей зимой, и татары легко добрались до стен города и быстрым штурмом овладели им. Пленных, взятых в павшем городе, они пригнали под Владимир, чтобы использовать их при штурме...
   Утро следующего дня началось с казни князя московского у ворот града Владимира... С улыбкой встретил смерть обреченный князь, поверивший словам Демир-бека, что его семья останется жива и не будет отдана на поругание...
   Камнеметные пороки забросали город многопудовыми камнями и горящими горшками, набитыми тряпками, пропитанными маслом, а для пущего устрашения защитников города под его стенами проводили тысячи захваченных пленных, нещадно забивая их плетьми...
   Перепуганные владимирские князья и бояре вместо того, чтобы заняться обороной города с благословения епископа постриглись в монахи и принялись бить поклоны и молиться, ожидая ангельской смерти и вознесения в рай...
   Объявленное церковниками бичом божиим и карой божьей за грехи людей нашествие монголо-татар, сделало свое черное дело: сыновья князя владимирского Всеволод и Мстислав пошли к Батыю на поклон с дорогими дарами, прося его милости. Но Бату-хан не принял их даров и повелел зарубить их...
   Дружинники и горожане, собравшиеся для обороны города, оказались без руководства, а штурм города уже начался. Заработали мощные камнеметные машины, расшатывая частокол, сбивая защитников с городских стен огромными камнями...
  
   Рухнувшие в нескольких местах укрепления привлекли туда и обороняющихся и завоевателей. Жестокая сеча началась в образовавшихся проломах. Владимирцы грудью встретили подступивших татар. Их бесчисленные толпы неслись волна за волной на приступ.
   Через восемь дней город пал...
   Героическое сопротивление защитников города, несмотря на подавляющее численное превосходство монголо-татар и бегство из города руководящих обороной князей, нанесло непрошенным гостям ощутимый урон.
   Батый говорил Тимуру и Тугану:
   - Если бы хотя бы один тумен моих воинов сражался так, как владимирцы, мы бы давно уже были у последнего моря...
  

40

   - Надо бы отправить Настенек в Сыгнак, но Бату-хан не позволит никому из нас сопроводить их туда, - размышлял Демир-бек вслух.
   Сыновья согласно кивали ему в ответ.
   - Да и сами Настеньки не согласятся уехать отсюда, - проговорил Тимур.
   - Надо уговорить Никанора! А Настеньки будут сопровождать его! Уж ему-то они не откажут! - мечтательно протянул Туган.
   - Бату-хан одержим желанием устроить свадебный пир по поводу нашей женитьбы на Настеньках, - тихо произнес Тимур.
   - Да, и мне тоже кажется, что его никто не сможет переубедить не делать этого! - сказал Демир-бек.
   - А, может, мы все-таки отпразднуем свадебный пир, а потом и попросим Бату-хана отпустить нас? - высказал и свою мысль Туган.
   - Да, как же! Отпустит Бату-хан нас! Он не очень-то к отцу на часок отпускает, а то в Сыгнак разрешит съездить! - развеял мечтания брата Тимур.
   - Но и другого выхода у нас нет, как только согласие на пир... - надолго задумался Демир-бек.
   - Без помощи Юлдуз и Ли мы снова не сможем обойтись! Надо встретиться с китаянкой! - решительно сказал он.
  
   Как много может нашептать женщина мужчине в пылу любовных утех! А мужчине кажется, что это вовсе не внушенные ему мысли женщины, а его собственные, рожденные в ночных бдениях!
   - Эти юные охранники все время при тебе, они устали, отпусти их отдохнуть! Да и я не буду стесняться их постоянного присутствия в шатре! - шептала Юлдуз, обнимая Бату-хана.
   - Они мешают тебе? - насторожился Бату-хан.
   - Нет, не мешают, но я их стесняюсь! - заливаясь краской стыда, проговорила Юлдуз, а мне так хочется свободно обнимать и ласкать тебя, мой повелитель!
   - Я буду отправлять их из шатра, когда ты будешь приходить! Да и вообще скоро они все переженятся, и им будет не до нас! - довольно урча, как сытый тигр, прошептал Бату, крепче прижимая жену к груди.
   - Но я буду знать, что они находятся возле полога шатра и могут слышать наши с тобой разговоры! - гнула свое Юлдуз.
   - А что же надо сделать? - совсем потеряв голову от ласк жены спросил Джихангир.
   - Им тоже после свадебного пира захочется побыть с женами наедине, а у них даже собственных шатров нет! Отпусти их на время домой вместе с отцом, пусть вкусят с молодыми женами радость от обладания друг другом без посторонних глаз! Ты же этого хочешь? - нашептывала Юлдуз Бату-хану, нежно порхая пальчиками по груди мужа.
   - Да, да, именно этого я и хотел! Пусть отправляются в свой Сыгнак, они мне уже здесь не нужны! Мой поход скоро придется сворачивать, скоро наступит весна, а с нею и бездорожье, поэтому я вернусь на Русь с новыми холодами, - продолжил мысль жены Джихангир, опрокидывая ее на спину...
   - Да, да, милый! Ты, как всегда, правильно думаешь и обо всех заботишься! - ворковала притиснутая к кошме Юлдуз.
   Ей уже стали нравиться такие необыкновенные ласки мужа, он разбудил в ней женщину, и она стала проявлять ненасытность. Его поцелуи грели ее, как солнышко, и она подставляла под них все новые и новые участки своего жаркого тела, чтобы и им стало так же хорошо...
   Но вольной жизни Юлдуз скоро пришел конец: стали прибывать обозы старших жен Бату-хана, которые претендовали на его внимание и по старой привычке стали мелко пакостить ей, чтобы отвернуть от нее любовь мужа...
   Бату-хан быстро поставил их на место, для этого даже не пришлось Юлдуз жаловаться на противных и крикливых старших жен. Юный хан посетил каждую юрту из семи своих жен: в каждом шатре он оставил богатые подарки, осыпав золотом каждую принадлежащую ему женщину, но на ночь отправился опять в шатер любимой жены и никакие вопли и уговоры кипчакских принцесс не изменили его привязанности к бедной степной девочке, в которой он видел и себя...
  

41

  
   Редкие встречи с Демир-беком незаметно для Настеньки стали величайшими праздниками. Она всегда ждала их с нетерпением и, как бы ни готовилась к ним, они всегда приводили ее в трепет, который отзывался в начавшем округляться животе частыми ударами. Это плод их любви с Демир-беком тоже радовался встречам...
   Настенька со счастливым румянцем во всю щеку, делавшим ее совсем юной и похожей на трепетную березку на опушке леса, вскакивала с места и, не зная, куда девать суетливые руки, начинала стеснительно теребить свою тугую косу, толстой змеей спускавшуюся с плеча.
   Демир-бек завороженно смотрел и никак не мог наглядеться на свою любимую: она привлекала его внимание и парализовала волю. Он становился мягким, как воск и, если бы Настенька захотела, то сотворила бы с ним все, что взбрело бы ей в голову. При каждой встрече он ловил себя на мысли: "Неужели я и в самом деле обладаю этим сокровищем, этим несметным богатством? Неужели правда, что Настенька со мной и мне уже не надо ничего доказывать и оправдываться?!". И незаметно щипал себя за бок, чтобы удостовериться, что это не сон...
   Но те же ощущения испытывала и сама Настенька, и была готова выполнить любую просьбу своего ненаглядного, так долго ею ожидаемого...
   Такие долгожданные встречи почему-то всегда быстро заканчивались: время будто начинало лететь со скоростью пущенной стрелы. И вот стрела уже долетела до места, а свидание уже пришло к концу и Демир-беку нужно снова уезжать... И он снова превращался в сурового воина, готового защищать своих близких от опасностей...
   Предчувствие беды никогда не оставляло Демир-бека, пока он находился в стане Бату-хана. Уверенность в том, что Субудай никогда не оставит его в покое, всегда держала его на стороже. Он не мог положиться даже на видимое расположение к нему Бату-хана, потому что знал непредсказуемость и дикий норов Джихангира...
   - Поступки Бату во многом зависят от его настроения, а это все-равно, что ветер в степи: вот это легкий освежающий ветерок и вдруг он превращается в безумно закрученную свечу смерча, поднимающую с земли тучи пыли... А Субудай старается поддерживать настроение Бату-хана в состоянии предстоящей бури... Так долго продолжаться не может и буря обязательно разразится, но важно быть готовым к ней..., - так думал Демир-бек в очередной раз покидая свой шатер...
   Настуся с Настей и братьями, как только те вместе с Демир-беком появлялись у Никанора, оставленного за хозяина в шатре юртджи, всегда уносились в степь: им хотелось простора, свободы, а постоянное сидение под крылом деда сводило их с ума. Деятельные и очень живые девчонки с трудом сдерживались, чтобы самим не выскочить из охраняемого шатра и не понестись навстречу к братьям. Только постоянные напоминания Никанора и Настеньки-старшей о возможной опасности за пределами шатра останавливали их.
  
   - Как несправедлива жизнь! Сколько горя и мук принесла она русичам, позволив родиться на свет такому чудовищу, как Бату-хан! - шепотом говорила Настя Никанору, созерцая через распахнутый полог шатра руины разграбленного Владимира.
   - Мир стал другим: более жестоким и суровым, - задумчиво вторила ей Настенька, вместе с Настусей заботливо поправляя попону, укрывавшую вечно мерзнущие колени старика.
   - Мир ничуть не изменился, ни капельки! Он всегда молод и полон жизни, только люди, населяющие этот мир, разные. Но и они увядают и рассыпаются в прах, а на их месте вырастают новые молодые, чтобы пройти со временем тот же путь... Это как деревья в лесу - одни стоят еще крепко, а другие уже упали, а под ними молодая поросль... - ни к кому не обращаясь, молвил Никанор.
   - И вот что странно: старики, изнуренные жизнью, не раз битые ею, жаждущие покоя, никогда не жалуются на мир! А, оглядываясь назад, говорят: "Как прекрасна жизнь!". А вот молодые начинают жаловаться, хотя ничего еще не успели в этой жизни! - щелкнув Настю по носу, улыбнулся дед.
   - Ну, вот так всегда! Серьезный разговор ты переводишь в шутку! - обидевшись, подскочила Настя, собираясь уйти.
   За нею подскочила и Настуся, обидевшись за сестру.
   - Сядьте, дочки, не ершитесь! Надо верить в лучшее, иначе оно никогда не наступит! А отсутствие веры становится основанием, на котором вырастают все наши несчастья! - горько усмехнулся Никанор.
   - Наши несчастья только начинаются... - грустно проговорила Настенька, - еще надо пережить свадебный пир и смеяться и радоваться, когда на душе кошки скребут!
   - А может нам по обычаю Демир-бека закутаться с головой, чтобы ничего не видеть и ничем себя не выдать? - вдруг взбрело в голову Настусе.
   - А что, это интересно! А еще лучше подсунуть под паранджу старых и некрасивых теток, чтобы наши женихи испугались! - засмеялась Настя.
   - Нет! Лучше старых и усатых дядек! - рассмеялась Настуся, живо представляя выражение лиц Тимура и Тугана, когда они увидят своих "невест".
   - Что это еще за смех над мужественными воинами?! - с шутливой угрозой в голосе проговорил Никанор.
   - Ой-ой-ой! Мужественные воины! - перекривила его Настуся, - да они слабее нас с Настей! - и гордо вскинула голову.
   - Не скажи! Было время, когда ты побила братьев на турнире, но сейчас уже тебе этого не удастся сделать! Мальчики действительно возмужали и повзрослели, а, главное, они поумнели и стали намного мудрее! - возразил Никанор.
   - Тоже мне мудрецы нашлись! - фыркнула Настя.
   - Да как вы о будущих мужьях отзываетесь, негодницы! Вы должны их боготворить! - засмеялся старик.
   - Пусть они нас боготворят, если мы им еще это позволим! - одна за другой проговорили девочки и дружно задрали курносые носики.
   Настенька-старшая и Никанор, переглянувшись, тихо рассмеялись.
   - А что же ты позволишь делать своему мужу? Разрешишь ему боготворить себя или станешь его служанкой? - хитро спросил Никанор у Настеньки-старшей.
   - Мне не надо, чтобы меня боготворили, но и служанкой я быть не собираюсь! - взыграла гордыня и у Настеньки.
   - Эх, девочки вы мои! - раскинув руки, и обнимая всех троих, проговорил старец, - как легко вас можно вывести из себя! А я все время вас учил быть скорыми на слышание и медленными на обиду! Я сказал вам всего несколько слов, а вы уже вспылили! Нельзя недооценивать ваших будущих мужей! Это не хорошо! Ладно девчонки по своей молодости так отвечают, но ты, Настенька?! Тебе не пристало так говорить! Демир-бек из числа тех людей, о которых говорят, что он оставляет глубокий и добрый след на земле! Ведь как бывает в жизни: живет человек, что-то делает, как-то растит детей, выражает свои чувства. А оглянется назад - а там пусто, ничего, оказывается, он не сделал в своей жизни, бегая, как белка, по замкнутому кругу, и никому от этого ни жарко, ни холодно. И есть другой человек: он такой же обыкновенный, как и первый, также работает, растит детей, но все, к чему прикоснутся его руки, начинает сверкать новыми гранями, преображаться, люди к нему тянутся и рядом с ним легко и уютно всем, с ним радостно, и твоя пустая и никчемная жизнь разом озаряется чудным светом!
   И все три Настеньки стыдливо опустили головы.
   - Деда, мы ведь шутили!... - сказала Настуся, зарывая свое раскрасневшееся лицо в складках покрывала на коленях Никанора.
   - Ишь, шутницы! - погрозил узловатым пальцем старик, и все заулыбались и замолчали на некоторое время.
   - Отец, мы скрывали ото всех, что после битвы нашли и смогли спасти Ратибора, но теперь, когда мы вдалеке, очень боимся за него! - вдруг заговорила Настенька.
   - Ратибор жив? И вы молчали, сороки длиннохвостые? Как же у вас сил-то хватило? - удивился Никанор.
   - Мы спрятали его на заимке у дочки Сычихи, Нюры, - проговорила Настя.
   - Он вроде бы и выздоравливает, как говорит Нюра, но все время спит, как медведь в берлоге! - надула губки Настуся.
   - Нюра опасается, что Ратибор не сможет ходить сам, даже когда очнется... - вновь вступила в разговор Настенька.
   - Чем же я-то могу помочь ему? - задумался старец, - мои познания в знахарстве совсем скудные, я ведь знал хорошо только те травы, что росли в степи, а здесь они совсем другие, да и зима сейчас, чтобы искать одолень-траву! - сокрушался Никанор.
   - Нюра потчует его травами, но он все равно не просыпается!
   - А как же вы его дотащили на заимку?
   - Втроем сами справились! - гордо ответила Настуся.
   - Деда, а ведь мы тоже повзрослели, - серьезно сказала Настя.
   - Мы только никак не придумаем, как его вытащить с заимки, чтобы никого не подвергнуть опасности, - проговорила Настуся.
   - А зачем его вытаскивать оттуда? - задал вопрос старик, - оправится, сам найдет куда идти.
   - Мы хотели сами за ним ухаживать! - снова обиделась Настуся.
   - Но не можете же вы притащить его в этот шатер! Это неразумно! Вы подвергнете опасности не только себя, но и самого Демир-бека с сыновьями!
   - А так опасность кружит над Нюрой! - выкрикнула Настя.
   - Доберутся или нет до заимки татары, еще вопрос, а здесь Субудай быстро разгадает кто такой Ратибор и тогда непоздоровится всем! - сурово поставил точку в споре Никанор.

42

   Чтобы напрочь отрезать князя Юрия Всеволодовича от возможной помощи из Новгорода Батый послал огромное войско на север к Ростову.
   Ростовские бояре без боя сдали город, и Бату-хан впервые вкусил победу без крови, хотя город и был разграблен.
   Семена, брошенные Демир-беком в благодатную почву, наконец-то начали проростать, и Бату-хан милостиво стал принимать сдающихся русских князей и бояр, даруя им не только жизнь, но кое-какие преимущества перед другими...
   Расслабившись, Батый разделил свое войско на несколько частей и пустил его облавой по Руси...
   Результаты такой облавы говорили сами за себя: многие небольшие города пали, одни сопротивляясь, другие без боя... Целый месяц бесновались монголо-татары на земле русской: были разбиты великокняжеские полки на реке Сити, где погиб и сам князь Юрий Всеволодович, так и не дождавшись помощи из Новгорода...
   Приближающаяся весна и ожесточенное сопротивление русичей отпугнули Батыя от похода на Новгород, да и слишком на большие расстояния он разбросал свое войско по бескрайней русской равнине. Собрать его быстро в единый кулак он уже не мог, и упустил время для наступления на Северо-Западную Русь.
   Собрав очередной совет, Джихангир объявил свою волю:
   - Настала пора подумать об отдыхе воинов! Поворачиваем свои тумены на юг, в половецкие степи!
   Но завоеватели не просто уходили с земли русской - они еще раз подвергли страшному опустошению страну, сопротивление которой было ослаблено разгромом укрепленных городов и гибелью их защитников. Если сначала полчища Бату-хана шли несколькими огромными ратями по речным и торговым путям, разрушая большие города, то теперь они двинулись широким фронтом мелких отрядов, подвергая Русь сплошному опустошению.
   Из края в край Руси поднялось дымное зарево, отмечая путь монголо-татарского войска и его бесконечных обозов, все более разбухающих от новой добычи и от крови людской...
   - Когда же, наконец, мы устроим ваш свадебный пир? - спросил Бату-хан своих верных охранников.
   - Не время еще, - нерешительно произнес Тимур, бросив быстрый взгляд на Тугана.
   - Это почему же не время? - осклабился довольный очередной победой Джихангир.
   - Вот когда наступит мир, тогда и свадебный пир устроим! - вступил в разговор Туган.
   - Ты о каком это мире говоришь? - строго сдвинул брови Бату.
   - Ну, когда мы больше не будем воевать, - неуверенно продолжил Туган.
   - Мы не будем больше воевать только тогда, когда умрем! - жестко сказал Бату-хан, - или только тогда, когда дойдем до последнего моря и покорим весь мир!
   - Великий Джихангир не правильно понял моего брата! - пришел на помощь Тугану Тимур, - он имел ввиду устроить пир, когда мы остановимся на длительный отдых!
   - Так это в наших силах! Сейчас все наши тумены стягиваются к Козельску, вот там мы и устроим длительный отдых и пир! - опять пришел в хорошее расположение духа Бату.
   - Как прикажет Великий Джихангир! - почтительно склонил голову Туган, - но нам очень хотелось бы, чтобы такой большой праздник прошел у нас в Сыгнаке! - не удержался он опять.
   - Я не могу повернуть свое войско к вам в Сыгнак! Мы не можем идти уже своими землями, нам нужен приток свежей добычи, чтобы воины не расслаблялись! - сказал Бату, - потому повелеваю, свадебному пиру быть в Козельске!
   Но маленький городок мужественно встретил завоевателей. На своем совете горожане твердо решили не сдаваться на милость врагу. Такой отпор заставил Батыя перейти к осаде городка. Два месяца бились монголо-татары о деревянные стены городка, пока не подтянули камнеметные пороки. После двух дней обстрела Козельска камнями была пробита брешь в частоколе, огораживающем город и монголы бросились к проломам.
   Среди городской тесноты и развалин козельцы бились ножами. Горы трупов загромоздили проломы и поднимались вровень с уцелевшими стенами. Не выдержало войско Батыя и отхлынуло от злого городка! Козельцы на плечах отступающих татар добрались до камнеметных порок и уничтожили их.
   Но для победы над непрошенными завоевателями у козельцев уже не было сил, а Батый бросил в бой новые подоспевшие тумены...
   В жестокой сече полегли все, кто не успел отступить за городские стены...
   По приказу Бату-хана монголо-татары страшно расправились с непокоренным городком: они рубили всех без разбора, от древних старцев до грудных младенцев...
   Стаи стервятников слетались на большой пир в Козельске... Они чинно рассаживались на обгоревших остовах печей и на уцелевших деревьях и, наклонив головы, рассматривали еще теплые тела убиенных и топорщили о т нетерпения черные перья. Их мощные клювы и острые когти были готовы к трапезе... Они нетерпеливо каркали, но все еще не решались броситься в атаку. Ветер, шевеля одежду и волосы погибших, пугал птиц. Наконец самая нетерпеливая из них храбро спрыгнула на землю и неторопясь, вперевалочку, направилась к облюбованной жертве. Остановившись возле бездыханного маленького тельца ребенка она стала пристально вглядываться в его глаза и, вдруг, вытянув шею и разинув огромный черный клюв, издала странный звук, больше похожий на скрежет, и тут же отпрыгнула, вспугнутая движением избранной жертвы. Ворона каркнула и, тяжело взмахнув крыльями, отлетела подальше. Она уселась на ветке дерева и обиженно нахохлилась, но она готова была подождать еще немного, ведь от этих людей можно ожидать все что угодно, а рисковать птица смерти не хотела... Да и ждать оставалось недолго: даже если и остались в городе еще живые, то помочь им было некому...
  
   Такой отпор надолго поверг Батыя в плохое настроение, которое не могла улучшить даже любовь Юлдуз.
   Забыл Джихангир о своем повелении устроить свадебный пир на руинах Козельска - слишком дорого он ему достался, а Тимур и Туган и вовсе не собирались напоминать ему о забытом празднестве.
   На севере, за лесами, осталась лежать растерзанная, обескровленная, но непокоренная Северо-Восточная Русь. Но еще стояли города на ее северных и западных окраинах - Новгород, Смоленск, Полоцк... Они грозили Батыю нерастраченной силой своих полков, а на юге собирали мощную рать и спешно укрепляли крепостные стены киевские, галицкие и волынские князья. Еще высились на границах половецких степей грозные твердыни Чернигова и Переяславля-Русского. Не отдых в половецких степях ожидал Батыево войско, а тяжелые битвы...
   От Козельска Батый повел свое войско на юг. В середине лета они остановились в придонских степях на длительный отдых.
  

43

   Здесь Батый опять пришел в хорошее расположение духа и снова заговорил о свадьбе:
   - Я хочу устроить пир в ознаменование большой победы над Русью и приурочить к нему ваши свадьбы! - твердо сказал он Демир-беку и его сыновьям.
   - Я обязан вам своей жизнью и пришла пора отблагодарить вас! - улыбнулся он братьям, - говорите, чего желаете!
   - Отпусти нас со службы! Мы хотим домой! - вырвалось у Тугана.
   - Чем вам плохо здесь? Для моих воинов, где стоянка, там и дом!
   - Но у нас есть свой дом, где мы родились и выросли! - сказал Тимур.
   - Наш дом - бескрайняя степь! - гордо произнес Бату-хан, - а вы цепляетесь за какие-то жалкие стены, которые называете своим домом! - и в недоумении развел руками.
   - Отпусти нас! - вступил в разговор Демир-бек, - не нужно праздновать здесь наши свадьбы. Это вызовет ненужные кривотолки среди твоих нукеров и братьев! Мы не из рода принцев, чтобы нас так чествовали, как хочешь ты! Нам очень приятна твоя забота о нас, но мы не хотим новых распрей среди твоих подданных!
   Бату-хан надолго задумался, а потом произнес:
   - Ты, Демир-бек, как всегда прав! Вы свободны! Можете уезжать в свой Сыгнак. Но помните, вы - мои самые верные друзья! И я хочу, чтобы вы дали мне обещание вернуться ко мне по первому же моему зову!
   - Не сомневайся в нас! Твой приказ мы всегда выполним! Как только пожелаешь, мы предстанем пред твои очи! - обрадовано сказал Демир-бек, почтительно склоняясь перед Джихангиром.
   - Мне будет очень не хватать вас! - обнял братьев Бату-хан.
   - У тебя много верных слуг! - произнес Тимур, - ты найдешь себе еще лучших охранников!
   - И Юлдуз так сроднилась с вашими Настеньками! А вдруг она не захочет с ними расставаться? - хитро прищурил глаз Бату.
   - Мы очень сильно все вместе попросим любимую жену Джихангира отпустить наших Настенек с нами в Сыгнак! - улыбнулся в ответ Тимур.
   - Уж кто обрадуется вашему отъезду, так это Субудай! - грустно сказал Бату-хан.
   - Он верный твой слуга, может, просто сильно любит тебя, и поэтому не терпит никого больше рядом с тобой! - задумчиво проговорил Демир-бек.
   - Ну, вот так всегда! Хоть бы раз ты сказал о своем желании убить Субудая, как этого желает он! - снова засмеялся довольный Быту.
   - Зачем напрасно убивать? Убить можно в бою, а так просто я не могу.
   - Если бы так же рассуждал и я, то давно бы уже гнил в могиле! - жестко поджав губы, сказал хан.
   - Тебя обязывает быть жестоким твое положение, иначе тебе перестанут подчиняться твои братья! А я простой воин, - поспешил оправдаться Демир-бек.
   - Ты не простой воин, ты - мой воспитатель, приставленный ко мне еще дедом!
   - Но Субудай такой же твой воспитатель, как и я!
   - А я уже не нуждаюсь в воспитателях!
   - Да, ты познал гораздо больше наук, чем могли научить тебя мы, - согласился с доводом Бату Демир-бек, непроизвольно потянувшись к Бату, чтобы обнять его.
   - Только поэтому я и соглашаюсь отпустить вас! Но знайте, с вами уедет и частичка моего сердца! Вы будили во мне что-то такое из моего детства, очень личное и трогательное, прикасаться к которому не позволено никому! И только вы знаете о том, что это что-то существует во мне. Знай, Демир-бек, что я не забыл твои слова о мудром правлении без крови! - и притянул к сердцу обнимавшую его руку Демир-бека, - я много об этом думал, и, возможно, ты прав! Но я еще не готов к такому повороту событий, да и мои братья-принцы не правильно меня поймут! Мне надо еще много совершить, чтобы я смог, не оглядываясь на своих братьев, поступать так, как я сам того хочу и думаю! Встреча с Угедэем может многое решить! И здесь я надеюсь на твою помощь, ведь ты уже однажды смог убедить Угедэя! Поэтому я попрошу тебя снова посетить его становище, но это будет гораздо позже! Ты успеешь отпраздновать свою свадьбу так, как ты хочешь, а потом вернуться ко мне! А еще я хочу построить волшебный дворец на реке Итиль, там где переправлялось мое войско! Он мне приснился однажды! - улыбнулся Бату-хан, удерживая руку Демир-бека.
   Демир-бек ласково похлопал по плечу своего воспитанника и сказал:
   - Сейчас наступило то время, когда каждая твоя мечта и любой твой сон могут воплотиться в жизнь!
   - Я хочу, чтобы к ступенькам моего дворца приставали корабли, а с его крыши можно было заглянуть в родные степи, чтобы вокруг зеленели луга, на которых бы привольно паслись мои любимые кони! И еще я хочу, чтобы мой дворец стоял на острове, чтобы ни один из врагов не смог к нему приблизиться незамеченным! И я хочу, чтобы место для моего дворца выбрал именно ты! А потом, от Итиля, ты направишься к себе в Сыгнак, отпразднуешь свадьбу и вернешься ко мне, чтобы отправиться к Угедэю.
   - Воля Великого Джихангира для меня закон, но я уже стар для таких поручений, тебе не кажется? - склонил голову Демир-бек.
   - Я думаю, что искать встречи с Угедэем и просить его о новой помощи надо тогда, когда в возможностях Джихангира никто не будет сомневаться! А для этого просто необходим еще один удачный поход на Русь! Киевская Русь должна пасть к моим ногам и так будет! Это говорю тебе я - Великий Джихангир Бату-хан! И это не просто моя мечта, а, если хочешь, мое предназначение в жизни! Если не сможешь ты, то твои сыновья выполнят мою волю и станут моими послами, моими глазами и ушами в становище дяди Угедэя! А ты будешь рядом с ними и подскажешь им, как и где себя правильно показать, чтобы дядя оказал мне всяческую поддержку! Твое присутствие и правильная политика в становище Угедэя развяжет мне руки здесь в борьбе с братьями! А пока пусть никто не знает о моем тайном желании! И ты никому ничего не говори! Пусть мой дворец сразит сразу всех, выросши на пустынном берегу, как по волшебству! Ты только место ему найди достойное, чтобы отвечало всем моим требованиям, а уж мой великий строитель Ли Тун-по быстро возведет его с помощью кнута для рабов и своих хитроумных приспособлений! Он построит такой дворец, каких еще не было на подносе вселенной! Он станет сердцем этой вселенной! Моей воле подчинятся все земли Востока и Запада! Мои приказы быстрее стрел понесутся по всему свету из сказочного дворца! С его крыши я накину крепкий аркан на шею вселенной и затяну его, и только тогда я исполню волю и завет моего деда!
  

44

   Субудай в своем шатре продолжал плести паутину заговора против Демир-бека...
   - Как мне убрать с пути этого ненавистного воспитателя? Надо сделать это руками Бату, иначе мой воспитанник обвинит меня же в злом умысле... Но как заставить Бату-хана принять решение о казни всего выводка Демир-бекова? - думал он.
   Барс тряс своей уродливой лапой, которая не ко времени начинала яростной болью напоминать об уже преклонном возрасте Субудая, и он все отчетливее понимал, что у него осталось слишком мало времени, чтобы достичь желаемого...
   С некоторых пор в его шатре поселилась шаманка Керинкей. Обиженная на Бату-хана еще в начале похода на Русь шаманка стала верной помощницей Субудая, который потакал всем ее причудам. Он надеялся на ее помощь в борьбе с Демир-беком, хотя и понимал, что Бату-хана не просто переубедить в чем-либо, особенно, если тот что-то уже задумал. Поэтому нужен был хитроумный и молниеносный план, который не оставит времени на размышления противнику и заставит его действовать так, как это нужно Субудаю. Вот для этого и прикармливал Барс ужасно строптивую старуху.
   - Спроси духов, смогу ли я совершить задуманное? - попросил Субудай шаманку Керинкей.
   - Духи к тебе расположены всегда, ты отмеченный богом Сульдэ, великий нойон! - льстила старуха.
   - Говори, что тебе нужно для того, чтобы заручиться поддержкой бессмертных духов? Я все тебе дам! Керинкей, ты только хорошо поспрашивай их, может, они подскажут мне верный и беспроигрышный путь? - заглядывал в красные и слезящиеся от дыма костра глаза шаманки Субудай.
   - Много замыслов в сердце человеческом, но состоится только то, что определят духи! - замысловато сказала Керинкей.
   - Найди мне повод расправиться с Демир-беком! И я озолочу тебя! - в сердцах выкрикнул Субудай.
   - Нет такого повода у тебя! Я все проверила, там нигде нельзя проткнуться! У них круговая порука! Один за всех и все за одного! - зло ответила Керинкей.
   - Не верю, чтобы ты не нашла ничего, за что можно было бы зацепиться! Человек рожден в мерзости и путь его от зловония первой подстилки до смердящего савана - и всегда что-нибудь можно найти в этом! - совсем осерчал на разленившуюся на его хлебах шаманку Субудай.
   - Ищи, ибо ищущий всегда найдет, а ты стала больше сидеть в шатре и курить свою трубку, перестала бывать в других шатрах, не собираешь мне вестей из них! Мы так не договаривались! Не поможешь в моем деле, можешь убираться отсюда! Бату тебя укоротил, ты голодной ходила, а я накормил, пригрел, а ты отплатить мне не желаешь за мою заботу о тебе! - свирепел старый Барс, едва сдерживаясь, чтобы не ударить наглую шаманку.
   - Гнев - это ветер, задувающий пламя разума, - буркнула Керинкей, нехотя поднимаясь с кошмы, - не справедливы твои речи ко мне, и ты пожалеешь о сказанном, шипела она, выходя из шатра.
   - Справедливость - это обоз нерадивого нойона, который всегда опаздывает к месту становища! И не тебе обижаться на несправедливость! - выкрикнул ей вслед Субудай.
   - Время, всему свое время! - бормотала Керинкей, ковыляя к шатру Юлдуз, надеясь там получить теплый угол и вкусную еду, - оно ненасытным удавом с завидным постоянством пожирает жизни людские одну за другой, а люди покорно идут к удаву в пасть, будто завороженные! И никто из них даже не помышляет обидеться на прожорливость и жестокость по отношению к себе! Ибо Время, приступая к своему пиршеству, ни для кого не делает милости и никого не щадит! Оно с одинаковым удовольствием пожирает как бедного, так и богатого, как героя, так и труса! Пробьет и твой час, Субудай!
  

45

   Не смотря на свою, казалось бы, неуклюжесть, Керинкей проворной мышкой скользнула в шатер Юлдуз... Молодая ханша даже не заметила вошедшую, так была увлечена захватывающим рассказом китаянки Ли о таинственном и вечном Старце горы, сеявшем ужас по всему свету, которая всеми силами старалась развеять грусть своей госпожи из-за потери Настенек.
   Шаманка, получив из рук новой стряпухи Юлдуз свою порцию плова, пристроилась у огня, намереваясь вкусно поесть. При этом она зорко озиралась по сторонам, подумывая о том, в каком бы углу ханского шатра приткнуться и еще и сладко поспать, как вдруг ее внутри что-то кольнуло, заставив прислушаться к тихому и размеренному повествованию...
   - Сила Ордена асассинов-исмаилитов кроется в силе их главы, так называемого Старца Горы, поэтому только его личные качества решают судьбы многих народов, - живо говорила китаянка. - Главный старец Хассан ибн Саббах, свято веривший в свое небесное предназначение быть владыкой мира, намеревался вернуться назад даже после своей земной смерти. Он предрекал свое возвращение в лице "Скрытого Имама" и искал временных помощников, могущих править Орденом пока его не будет. Но подходил он к решению этого вопроса очень жестоко: если намеченный им помощник не проходил испытания, он его убивал... Он казнил даже своих собственных сыновей, не выказавших его силы духа! А передал всю власть над Орденом Бузург-Умиду и Абу-Али, которые согласились раболепно выполнять его наставления. Первый стал духовным владыкой асассинов, а второй - их верховным владыкой, ведавшим военными делами. Хассан разделил всех асассинов на "миссионеров", "друзей" и "верных". На "верных" Хасан возлагал особую миссию - они состояли из специально подготовленных убийц, которые могли проникнуть везде, для них не существовало никаких преград. Они знали многие языки, могли быстро изменять свой облик в зависимости от места, куда их посылали, но самое главное, они свято чтили своего владыку Саида, как они любовно называли Хассана Первого. Но Хассан умер, а установленные им правила действуют и поныне, - вымолвила Ли и задумалась.
   - Так что, эти самые асассины могут быть и в нашем стане? - испуганно спросила Юлдуз.
   - Такое возможно, ведь на лбу у них не стоит клеймо асассина! - усмехнулась китаянка и примолкла, помешивая уголья в очаге.
   - Ну же! Продолжай! - попросила юная ханша.
   - Бузург-Умид, второй Старец Горы, сохранил мощь Ордена во всем следуя заветам Хассана - он строил крепости и беспощадно уничтожал противников. Великий шах Ирана Санджар Непобедимый попытался раздавить "гнездо гадюк", как он называл Орден асассинов, но против множества тайных убийц его армия была бессильна и, чудом уцелев после нескольких покушений, он запросил пощады у Старца Горы. Но Горный Старец жаждал власти над миром и объявил войну всем, кто пытался противостоять его намерениям. Так был убит Аксункур, эмир Мосула, его закололи прямо в мечети. Кровавая бойня продолжалась четырнадцать лет. Умирая, Второй Старец Горы передал всю полноту власти Кию Мохаммеду, который продолжил "дело Хассана" и очень скоро почти все побережье Палестины оказалось в руках асассинов. После Кия стал править его сын Хассан Ненавистный, он обладал такой могучей волей, что сумел внушить своим подданным, что он и есть тот самый "Скрытый Имам", приход которого предрекал еще Хассан Первый. Придя к власти, он собрал всех исмаилитов у подножия горы Аламут и объявил, что он получил послание от Всемогущего, которое означает, что он, Хасан, состоит в прямом родстве с самим пророком Магометом. Но не прошло и четырех лет, как Хассан был убит, а Орден возглавил его сын Мухаммед Второй, упразднивший для асассинов все исламские ритуалы. Египетский султан Саладин, решивший восстановить истинную веру, разгромил исмаилитов в Египте и тогда они объявили и ему тайную войну, но он уцелел даже после десятка покушений и не отступился, завоевав почти все земли исмаилитов! Вот тут уже взмолился о пощаде Старец Горы! Он пообещал Саладину не мешать ему и прекратить все попытки убить его и тот согласился, ведь и его войско оказалось сильно обескровленным, - китаянка опять задумалась, а потом решительно продолжила:
   - Асассины представляли собой невидимую империю ужаса, их посланцы были по всему исламскому свету. После обряда посвящения асассина могли послать за тридевять земель от родного дома, где он годами ждал посланца с приказом от Старца. И вот тогда, с той минуты, его уже ничто не остановит! Он становился орудием в руках Старца!
   Однажды Хорезм-шах усомнился в рассказе помощника визиря о силе и всемогуществе исмаилитов и сказал, что в его окружении нет асассинов. На такие речи помощник визиря подал знак и тут же к нему подошли пятеро слуг, готовых ко всему! Перепуганный Хорезм-шах приказал казнить всех, но через некоторое время ему пришло послание из Аламута, в котором предлагалось выплатить посланнику по десять тысяч динаров за каждого казненного, а еще ему вручили кинжал от Старца... Шах больше не решился испытывать судьбу...
   - Страшно-то как! - пискнула одна из новых стряпух, пряча лицо на коленях у княгини-матери.
   - Правила Ордена предлагают поразмыслить над словами Великого Пророка: "Рай покоится в тени мечей" и от того, какой ответ будет дан соискателем, зависит его дальнейшая судьба...
   - Ты так говоришь, будто асассины живут и поныне! - попыталась развеять страхи княгиня.
   - Никто не знает, где они, но может статься, что они даже здесь, в этом шатре! - загадочно усмехнулась Ли.
   Все женщины надолго замолчали, каждая по-своему переживая услышанное.
   Керинкей завозилась и, отложив в сторону плошку с недоеденным пловом, торопливо встала и вновь пошла к шатру Субудая, мысленно говоря себе:
   - Это то, что нужно Субудаю - сговор с исмаилитами! Уж они смогут незаметно убрать с его пути ненавистного Демир-бека! - и довольно хмыкнула.
  

46

   - А как я найду этих асассинов-исмаилитов? - задумчиво проговорил Субудай, - это только в притче китаянки они находятся вокруг нас, но как узнать, что стоящий рядом с тобой человек, это тот, которого ты ищешь?
   - А ты подумай, если же ничего не придумаешь, отправь гонца в Аламут...- хитро прищурилась Керинкей.
   - Кого я могу послать с таким заданием? - вспылил Субудай, - разве что тебя?! - и схватил шаманку за тощие плечи: - Вот ты и пойдешь в Аламут, и будешь обещать асассинам все, что угодно, только бы они убили моего врага!
   - Не надо далеко идти, ты только подумай хорошенько! Вспомни, кто стрелял в Бату-хана? Разве ты нашел настоящего виновника? Ведь ты сложил груду невинных голов к ногам Джихангира! Я точно чую, там не братья-принцы потрудились! - подняла грязный палец вверх старуха.
   - Но почему же они не довели начатое дело до конца? Почему не повторили попытку еще раз? Или они готовят новое покушение на жизнь моего воспитанника, но готовятся к нему более тщательно? - растерянно прошептал опешивший Барс.
   - Вот! Вот ответ на вопрос! Продай жизнь Демир-бека в обмен на жизнь юного хана! - засмеялась найденному решению старуха.
   - Кому продать?! Кто покупает ее?! - опять обозлился Субудай.
   - Мое дело предложить, ты этого хотел от меня! - обиделась Керинкей.
   - Нет, не просто предложения я от тебя жду, а решения! Это не одно и то же! Отправляйся в Аламут, я так решил! А Бату-хану скажем, что ты поехала в становище главного шамана за помощью духов! - хлопнул по своим коленям Субудай, отвергая этим любые отговорки шаманки.
   - А если я найду нужных тебе людей здесь, никуда не уходя даже из твоего шатра, что мне за это будет? - прищурилась Керинкей.
   - Как это: не выходя из шатра? - переспросил Субудай, - ты хочешь сказать, что исмаилиты находятся даже здесь, у меня? - недоверчиво покрутил головой ханский воспитатель, - ну ты и горазда врать! Ну и кто же они? - и неуверенно засмеялся.
   - Нет, ты сначала скажи, что мне дашь за это! - настаивала старуха.
   - Я же сказал тебе, как только уберешь с моей дороги Демир-бека, будешь спать в моем шатре сколько душе угодно и есть будешь с моего котла! Но ты же еще ничего не сделала, а торг ведешь! - рассердился Барс.
   - Всегда заранее надо знать, что тебя ожидает в будущем! - гнула свое шаманка, - а за такую сложную работу ты предлагаешь мизерную цену, стала опять торговаться Керинкей.
   Я думал, что тебе не нужно золото, ведь ты живешь, общаясь с духами! - стал тоже хитрить и Субудай.
   - Духам золото действительно ни к чему, а мне вот оно не помешает! - протянула руку к золотому кубку, лежащему у очага.
   - Не тронь, еще не заработала! - стукнул старуху по жадной руке Субудай.
   - А выполню твою волю, осыплешь меня золотом? - хищно раздув ноздри проговорила Керинкей.
   - Какая же ты жадная до золота! Дела не делаешь, а плату тебе подавай! - воскликнул Субудай.
   - Не хочешь платить, так и не надейся на мою помощь! - обиделась старуха и поднялась, всем видом показывая намерение удалиться.
   - Стой, старуха, обещаю, осыплю тебя золотом, будь ты неладна! Только исполни обещанное! - схватил за подол уходящую шаманку Субудай.
   - Так бы сразу и говорил, а то только и твердил, что "сытный обед, да теплый угол"! - тут же сдалась хитрая старуха, а про себя подумала: "Нет змеи ядовитее, чем зависть людская! Завидуют красивому, богатому, и втройне завидуют отмеченному Богом...! Демир-бек точно отмечен Богом, раз столько раз уходил от смерти, подготовленной ему Субудаем! Но моей ловушки ему не избежать! И не поможет ему его Бог!"...
   - Скажи мне, что ты надумала? Я хочу знать, как умрет мой враг! - теребил шаманку Барс.
   - Есть у меня задумка, но я сейчас тебе ничего не скажу! Готовь золото! Мое золото! Только не насладишься ты в полной мере радостью своей победы над врагом! Это мое тебе наказание за жадность! - хищно оскалилась Керинкей и вышла из шатра.
   - Ах, как же хорошо, что я не выдала Абу-Али, когда заметила, как он испугался во время облавы на разыскиваемых неудавшихся убийц Бату-хана! - радостно думала хитрая старуха, - вот и план созрел, как получить много золота, не прилагая больших усилий! Какая же я умная! Нет, я очень умная и хитрая! - нахваливала себя шаманка быстро перебегая от костра к костру в поисках нужного ей сотника Абу-Али.
   - Чертова шаманка! Напустит тумана и сбежит! Что значит "не насладишься"? Только бы убить его, этого проклятого Демир-бека, а уж насладиться-то я успею! - подумал Субудай.
  

47

   - Твоей и половины сотни воинов будет достаточно, чтобы убить тех, кого я тебе укажу! - резко говорила Керинкей испуганному сотнику, - иначе я поведаю Субудаю, что это твои лучники стреляли в Бату-хана!
   - Но это не правда! Мои лучники были совсем в другом месте, когда произошло нападение на Джихангира! - оправдывался Абу-Али.
   - А откуда ты точно знаешь, когда произошло нападение? А почему же ты так испугался, когда Субудай объявил, что знает, кто стрелял в Бату-хана? - недоверчиво прищурилась старуха.
   - А ты бы не испугалась, когда смотрят на тебя и объявляют приговор? - развел руками сотник.
   - Но ты же знаешь, что казнили не тех, кто покушался, а тех, на кого просто указал Субудай! И ты ничего не сказал в их оправдание! А ведь казнили людей и из твоей сотни! - обвиняла его шаманка.
   - Но я не виноват ни в чем! - молитвенно сложил руки сотник, - не говори ничего Субудай-багатуру! Ведь он не станет разбираться, просто снесет голову с плеч и все! - уговаривал противную старуху Абу-Али.
   - Выполнишь то, что я тебе сказала, и я тебя еще и награжу, а Субудай сделает тебя тысячником! - наступала Керинкей.
   - Так ты уже донесла на меня Субудаю?! - ужаснулся сотник.
   - Еще нет, но если ты будешь упрямиться, то обязательно донесу! - рассердилась старуха. А, заметив, что рука сотника потянулась к кинжалу, быстро сказала: - убить меня у тебя не получится, духи тебя проклянут! А я тебя с собой утащу в реку забвения! Но ты туда попадешь проклятым и не будет тебе покоя и на том свете!
   Сотник заскрежетал зубами и сказал:
   - Ну что ж, твоя взяла, говори, что я должен сделать.
   - Вот так бы сразу, а то упрямился, как строптивый мул! - довольная собой, произнесла Керинкей, усаживаясь поудобнее у кострища.
   - Никто не узнает, что это твоя сотня участвовала в набеге! Твои люди закроют лица платками и наденут сверху чужестранные халаты! - поучала шаманка Абу-Али, - они должны походить на совсем другой народ, чтобы никто не заподозрил нас.
   - На кого же должны быть похожими мои воины? - спросил сотник.
   - Мы сделаем их асассинами-исмаилитами! - прошептала старуха, зорко оглядываясь на проходящих мимо воинов.
   - Откуда ты знаешь о существовании таковых? - округлил глаза сотник.
   - Знаю! А разве ты не из их числа? - заглянула в его глаза проницательная старуха.
   - Я думал, что меня уже никогда не найдет Старец Горы, но вот, оказывается, пришел и мой черед! Не думал, что посланцем ко мне выступит женщина! Но что же делать, я подчиняюсь твоему повелению и выполню его, как приказ самого Саида! - глаза сотника загорелись фанатичным блеском, спина его расправилась и он гордо вскинул голову: - Приказывай, я готов выполнить любой приказ! Надоело мне изображать трусливого монгола! Я с великой радостью скину эту шкуру и, если надо, приму смерть!
   Керинкей опешила, но быстро взяла себя в руки и постаралась скрыть свои ужасные догадки за словами:
   - Скоро Демир-бек отправится в свое становище со всем своим выводком. Ты должен будешь убить их всех! - жестко произнесла она голосом, не терпящим возражений, - я скажу тебе, когда это должно произойти и где.
   Старуха поднялась, прихватив с собой баранью ногу, которая аппетитно издавала вкусные запахи и которую сотник уже дожарил, отложив вертел с готовым мясом в сторону. Сотник-асассин не произнес ни слова на такие наглые действия старухи: он весь растворился в священном наказе Старца Горы и его уже ничто не могло остановить...
   Керинкей спрятавшись за ближайший шатер, выглянула оттуда и, увидя лицо сотника, тяжело вздохнула:
   - Права была Ли, говоря о том, что асассины-исмаилиты находятся повсюду... Смотри-ка, как сотник боялся сначала, а потом, узнав о послании от Старца Горы, и будто его подменили: приосанился, приготовившись к выполнению особого задания! Только бы он не понял и не разгадал обмана, не раскусил меня! А то весь план моего молниеносного обогащения полетит коню под хвост! - и стала быстро произносить одной ей ведомые молитвы и заклинания, обращаясь к духам умерших за помощью...

48

   Старая княгиня взялась помогать Настеньке, у которой начались роды.
   Настенька не боялась рожать, она с нетерпением ждала появления на свет такого желанного ребенка... Она вспоминала, как все это происходило в первый раз и содрогалась от нахлынувших воспоминаний...
   - Как я могла не желать своих девочек? - в который раз задавалась она вопросом, - это из-за тех обстоятельств, в которых они были зачаты... Ненавистный шах поселил в моем сердце ненависть, я ненавидела даже плод, живший во мне! Но сейчас все совсем не так! Я жду ребенка от любимого человека и неважно, что мы невенчаны! Бог все понимает, как говорит Никанор, Он поможет мне благополучно разрешиться, а после этого мы уедем и заживем все вместе в ставшем родным Сыгнаке! Девочки ничего не говорят, но я надеюсь, что они не осуждают меня за это дитя, которое вот-вот появится на свет! - отдыхая между схватками, думала Настенька.
   Княгиня вскипятила уже воду и достала из сундуков несколько больших лоскутов ткани, чтобы было во что завернуть ребенка. Она не раз помогала своим крепостным при разрешении родами, поэтому точно знала, что еще немного пройдет времени и дитя появится на свет.
   Младших Настенек и Юлдуз, прибывшую в шатер Демир-бека к своим подружкам, бесцеремонно выставили на улицу, чтобы не крутились под ногами и не мешали. Они сначала притихли и расселись на кошме возле шатра, где восседал седой Никанор, как всегда держа на коленях Библию и иногда ласково поглаживая ее узловатыми пальцами, и, казалось, дремал. Но потом они все равно по одной подбегали к закрытому пологу и пытались заглянуть за него, обиженно поджимая губы из-за того, что ничего не могли увидеть интересного.
   - Я так хотела посмотреть, как дети рождаются! Это же так интересно! - сокрушалась Юлдуз, - я ведь ханша, меня же можно было оставить в шатре, а меня выгнали, будто служанку!
   - Мама никогда бы не позволила чтобы за нею подглядывали! - убежденно говорила Настуся, а сама пыталась просунуть любопытный нос за спину вышедшей из шатра китаянки. Та рассмеялась и сказала:
   - Скоро, уже скоро вы увидите своего братца!
   - Откуда ты знаешь, что родится мальчик? - спросила Настя.
   - А ты забыла, как Юлдуз предсказала ей его появление? - удивилась Ли.
   - Ну, это когда было! Да и не поверила я ее бредням! - сказала Настя.
   - Это не бредни! - строго оборвала ее китаянка, - это предсказание великой женщины! Вы запомнили ее слова? Они обязательно сбудутся! - наставительно подняла вверх указательный палец Ли, и, погрозив им девчонкам, удалилась за полог.
   - Юлдуз, а ты правда думаешь, что маму с Демир-беком ожидает какое-то несчастье? - тихо спросила Настя.
   - Я не знаю, когда я что-либо вещаю, я будто сплю и мне все снится. Вот эти сны я и рассказываю..., - будто оправдываясь, сказала юная ханша.
   - Демир-бек с мальчишками торопят нас с отъездом и только то, что мама должна была скоро разрешиться родами останавливало нас от этого шага. Теперь же мы скоро отправимся в родной Сыгнак, - радовалась Настуся.
   - А мне совсем не хочется, чтобы вы уезжали, - грустно опустила голову Юлдуз, - у меня нехорошее предчувствие, я не хочу отпускать вас! - прошептала она.
   - Если что нехорошее и может с нами случиться, то только здесь, в этом становище! Субудай так крепко нас всех ненавидит, что это все видно на его желтом от злости лице, - убежденно заявила Настуся, - поэтому нам надо как можно скорее уехать, пока Бату-хан не передумал!
   - Не бойся, мой муж не передумает! - с гордостью в голосе проговорила Юлдуз, - я не позволю ему передумать, - убежденно добавила она.
   - Противный Субудай всюду свой нос сунет, - не прекращала гнуть свое Настуся, - вчера я видела, как он совал китайцам, охраняющим вход в шатер Демир-бека, золотые монеты! Это же он хотел их подкупить, чтобы что-то выведать о нас! С его наговоров Бату-хан не позволил Тимуру и Тугану поставить собственные шатры, хотя постоянно твердил о свадьбе! А где же мы жили бы после этой свадьбы, в шатре Демир-бека?!
   - Почему вы мне не сказали, что Бату-хан запретил ставить шатры? - возмутилась Юлдуз.
   - А что бы это изменило? Просто Субудай лишний раз бы убедился, что ты наша подруга и упрекнул бы Бату-хана, что его любимая жена вертит им, как хочет! Да и Демир-бек сказал сыновьям, чтобы они ничего не делали такого, за что Субудай мог бы ухватиться и использовать для нового витка сплетен! - поддержала сестру Настя.
   - От этого Субудая одни неприятности! Он вечно всем не доволен! - надула губки Юлдуз, - вот скажу мужу, пусть он его прогонит!
   - Э, сестрица, так не пойдет! Ты наживешь такого врага, которого свет не видывал! Что ты говоришь такое! Прогнать воспитателя Джихангира, приставленного к нему самим Чингисханом! - осадила Юлдуз Настя.
   - Но Демир-бек тоже воспитатель Бату-хана! - напомнила Настуся.
   - Я не знаю, зачем Чингисхан просил Демир-бека оставаться с его внуком. Если он хотел, чтобы Бату вырос жестоким воином, то достаточно было одного Субудая.... Наверное, Чингисхан мечтал не просто о внуке-воине, но и о мудром внуке-правителе..., - вдруг проговорил казавшийся спящим Никанор.
   Девчонки развили бы еще более бурное обсуждение целей Чингисхана, но тут из шатра выглянула китаянка Ли и помахала им рукой, приглашая войти. Дружной стайкой подружки подхватились с кошмы и, толкая друг дружку, вбежали в еще минуту назад запретный шатер ...
  

49

   Такой долгожданный малыш наконец-то появился на свет! О своем приходе в этот мир он заявил недовольным криком, будто говоря окружающим: "Ну, и зачем вы только меня вытащили из моего уютного жилища?!".
   Как и предсказывала Юлдуз, это был мальчик...
   Утомленная Настенька умиротворенно вздохнула и, довольная собой, попросила старую княгиню позвать Демир-бека и девочек, чтобы показать им драгоценное дитя. Довольная собой, она смежила усталые глаза, крепко прижимая к груди младенца и счастливо улыбаясь. Малыш еще некоторое время повозился, но потом понял, что ему ничто не угрожает и тоже засопел, но при этом его бровки все еще оставались насупленными, будто предупреждая: "Не троньте меня больше, а то хуже будет!"
   После небольшой уборки старая княгиня позволила войти в шатер Демир-беку.
   С тех пор, как он узнал, что Настенька беременна, Демир-бека разрывало двоякое чувство: первое - было радостью, что Настенька родит именно его ребенка, чем еще прочнее скрепит их союз, а второе - чувство животного страха повторной потери. Он старательно гнал от себя эти мысли, отгораживаясь от них повседневными заботами и делами. Но, когда у Настеньки начались схватки, он не выдержал и, укрывшись на мужской половине, в отчаянии упал на колени и воздел руки с мольбой: "О, Аллах! Пожалуйста, не отнимай у меня еще один раз любимую женщину! Я не перенесу еще одной утраты!". И тут же обратился к Богу: "Никанор говорит, что Бог един, только мы его по-разному называем: кто Аллахом, а кто Богом. Я не знаю, так ли это, но я прошу тебя, Бог Настеньки и Никанора, оставь мне ее, не дай ей погибнуть, как погибла моя Занкиджа! Пусть наш ребенок станет для нас радостью, а не горем!" - и стал неумело креститься, влаживая в эти, идущие от сердца движения руки, всю свою веру и покорность судьбе... Он не знал, сколько прошло времени, он боялся подняться с колен и прекратить молиться, думая, что как только он остановится, Настенька умрет...
   Когда кричала и стонала Настенька, он с утроенным рвением бил поклоны и неистово продолжал креститься, а когда закричал ребенок, Демир-бек в изнеможении рухнул на ковер и заплакал...
   Старая княгиня, тихонько войдя и увидев плачущего Демир-бека, смутилась и быстро зайдя за полог, громко позвала:
   - Уважаемый хозяин, ты можешь полюбоваться на своего богатыря!
   У Демир-бека, казалось, не осталось сил, будто это не Настенька рожала, а он сам, но, как только прозвучали слова княгини, он выскочил за полог и крепко схватил ее за плечи, с надеждой заглядывая в испуганные глаза:
   - Ну, что, все кончилось? Как, как она? Она жива? Она не умрет? - а сам боялся повернуть голову в сторону Настеньки.
   - Да Бог с тобой! С чего ей умирать-то! Все прошло как надо, вон твой сыночек лежит, чмокает во сне! - перекрестилась княгиня.
   Демир-бек отпустил женщину и тихонько подошел к спящей Настеньке:
   - Ну вот и хорошо, ну, вот и славно, - шептали его губы, а дрожащие руки потянулись к таким родным и таким беспомощным в сладкой дреме жене и сыну...
   Демир-бек ласково погладил по головке малыша и коснулся мокрого лба Настеньки:
   - Устала, любимая? - и, увидев, как дрогнули закрытые веки Настеньки, припал к ее припухшим губам нежным поцелуем...
   Через некоторое время шатер наполнился гомоном и смехом: вбежали обе Настеньки-младшие и Юлдуз и стали охать и ахать вокруг открывшего недовольные глазки ребенка, который сначала покрутился, будто прислушиваясь к разговорам вокруг, а потом начал плакать.
   Княгиня бесцеремонно снова выставила девчонок за полог со словами:
   - Ишь, раскричались, мальца разбудили! Все! Посмотрели, и на улицу! Матушке с ребятеночком отдохнуть надо, а вы стрекочете без передышки!

50

   Настенька была счастлива! У нее есть сын! Желанный сын, которого она носила под сердцем с такой гордостью, зная, что для Демир-бека он будет самым лучшим подарком! Она решительно отметала все его тревоги по поводу умершей родами Занкиджи и боязнь повторения несчастья. Она твердила, что все будет хорошо, она так чувствует! И вот он, их сын! Он появился! Она родила! Гордая улыбка блуждала на ее лице, переполнявшее ее чувство радости плескалось в синих уставших глазах: рядом были все дорогие ей люди - любимый муж, красавицы-дочери, удальцы-молодцы приемные сыновья, Никанор... Настенька медленно погружалась в сон, крепко держа руку Демир-бека, не желая отпускать его от себя, а другой рукой прижимала к набухающей материнским молоком груди драгоценное дитя...
   Демир-бек нежно гладил волосы любимой, боясь пошевелиться и спугнуть сон, смеживший веки Настеньки, даря ей долгожданный отдых. Он думал, что судьба подарила ему настоящее счастье, которое он искал с самого детства, а оно пришло само и в его сердце опять цвели яркие розы любви! Только чувство приближающейся опасности не давало ему возможности полностью отрешиться от сего мира и с головой окунуться в радость отцовства. Проклятый Субудай снова затеял какую-то возню за его спиной! Демир-бек чувствовал это кожей, потому что вечная неприязнь и злость к нему Барса с отгрызенной лапой неожиданно сменилась, и на желтом сморщенном лице старика стала появляться при виде Демир-бека радостная ухмылка, только узкие раскосые глаза продолжали источать желчь... Известие о появлении на свет нового родного человечка сняло камень с души Демир-бека и он, облегченно вздохнув, принял решение как можно скорее отправиться в Сыгнак...
   - Нечего испытывать судьбу и ожидать очередного выпада Субудая: чем дальше, тем коварнее и решительнее становятся его нападки на меня и сыновей. И, к тому же, я уже неоднократно ловил его взгляд на Настеньках - не решил ли он строить свои козни через них? Это очень опасно - девочки, да и сама Настенька-старшая, не сведущи в ханских интригах и говорят прямо то, что думают, а это опасно! Субудай опять будет ткать паутину лжи вокруг нас! Лучше поскорее убраться из Батыева становища, пока еще он благоволит к нам! Пора отправляться на поиски места для его сказочного дворца! - так думал Демир-бек. забываясь тревожной дремой возле безмятежно спящей жены и сына...
  
   Радость материнства по-новому открыла Настеньку-старшую: она стала степеннее, спокойнее, рассудительнее и неожиданно осторожнее. Она стала замечать то, что ранее проходило незамеченным мимо нее: она обращала внимание на тех незнакомых людей, которые стали во множестве появляться в их окружении, даже Никанор заметил ее острую настороженность и как-то сказал ей:
   - Настенька, ты похожа на наседку, которая ждет нападения коршуна на своих цыплят!
   На что Настенька ему ответила, слегка призадумавшись:
   - А ведь ты прав! Я будто действительно жду нападения! Меня не оставляет чувство близкой опасности, и даже какой-то потери. Внутри меня как бы живет совсем другая Настенька, которая постоянно твердит мне: "Будь начеку!". Наверное, прав Демир-бек и нам в самом деле пора отсюда убираться, только жалко Юлдуз, ей будет очень тоскливо без ее подружек Настенек!
   - Да, Демир-беку больше известно и не спроста он торопит наш отъезд из становища! Да и что нас здесь держит? Я готов сесть на телегу в любую минуту, а вот ты все чего-то тянешь! Не из-за Ратибора ли? Но ведь мы и так уже далеко от него находимся...
   - А уехав в Сыгнак будем от него еще дальше, - встряла в разговор Настя, вышедшая из-за шатра с охапкой выстиранного на речке белья и услышавшая последние слова матери.
   - Мы ни чем не можем ему помочь! - рассердился Никанор, - я вам уже неоднократно об этом говорил! - и замолчал на полуслове, поймав старческим слухом Настенькино:
   - Ш-ш-ш... - поднятый кверху ее указательный палец медленно обратился в сторону шатра из-за которого появился грязный монгол, скалясь по-шакальи и гнусавя:
   - Не боитесь, что вас вороны унесут всех таких чистых? Шкуру еще не содрали от частого мытья? И одежду без конца в воде мочите, а зачем? Новой много? Так вы ее быстро сотрете! Видел я, как колотила Настя ее на речке! Мне больно стало, а что же одежда, она-то в чем виновата? Я в бою меньше саблей машу! - он подошел совсем близко к Настеньке и старался заглянуть в лицо ребенку, которого она никогда не выпускала из рук, изредка передавая его в руки своим близким.
   Настенька резко отвернулась от него, загораживая младенца и недовольно сказала:
   - Нечего пялиться, своих детей народи и рассматривай! Зачем сюда пожаловал, тебя звали? - превратилась Настенька в разъяренную кошку, шипя и фыркая на непрошенного гостя.
   - Да я что, я ничего, просто шел мимо, думаю, дай посмотрю на мальца! Давно детей не видел, забыл уже, какие они! Демир-беку повезло! Вот ведь даже у Бату-хана нет потомства, а он, хоть и старый уже, а исхитрился и обскакал самого Джихангира!
   - Пошел вон отсюда, сплетник проклятый! Вот скажу Бату-хану, что ты про него плетешь! - пригрозила Настя, наступая на монгола с ушатом в руках и оттесняя его от матери.
   Никанор только ухмыльнулся в бороду: его вмешательства даже не потребовалось: вокруг Настеньки всегда существовало надежное кольцо защиты...
   - Так его, так! - про себя усмехался старик, провожая лукавым взглядом недовольного монгола, который задом пятился за шатер. Настя замахнулась на него ушатом и монгол, испугавшись, присел, но не удержался и шмякнулся задом на мокрую от выплеснутой Настей воды землю.
   - А теперь можешь и ты пойти на речку и отмочить грязь со своей одежды! - засмеялись дружно Настеньки.
  
  

51

  
   Бату-хан решил отправить в устье Итиля обоз наполненный золотом, чтобы строить золотые купола своего будущего величественного дворца. Субудай тут как тут пристал со своими советами:
   - Отправь с золотым обозом надежную охрану во главе с сыновьями Демир-бека! А потом пусть они все вместе едут к Угедэю и покажут, на что способны! Пусть уговорят Великого правителя еще раз оказать нам помощь! Раз ты так хочешь их приблизить к себе, пусть они познакомятся с верховным правителем, и пусть он вынесет свое решение о доверии чужестранцам! Угедэй никогда бы не позволил находиться таковым в своем ближайшем окружении! А ты надышаться на них не можешь! Пусть попробуют доказать Угедэю, что его сын Гуюк-хан только мешает нашим завоеваниям всего мира до последнего моря! - а про себя думал: "Как только услышит Угедэй из уст чужестранцев, что его сын ведет себя неподобающе - тут же и казнит их!"
   - А вот и отправлю! - неожиданно согласился Бату-хан, - Угедэй очень мудрый правитель и он распознает преданных слуг в Тугане и Тимуре не смотря на то, что они чужестранцы!
   - И юртджи Демир-бека ты хочешь с ними отправить? - хитро прищурился Субудай.
   - У Демир-бека своя миссия! Он отправится к Угедэю позже, а пока я отпустил его в Сыгнак, чтобы он отвез туда свою жену и сына. А что это ты так заинтересовался судьбой Демир-бека? Опять козни строишь? - сурово спросил Бату-хан. - Я тебе уже говорил, чтобы ты оставил его в покое?
   - А я ничего и не думаю, просто спросил, - гаденько ухмыльнувшись, сказал Субудай, - что я могу сделать ему, если ты окружил весь его выводок такой надежной стеной своего покровительства!
   - Да, так и есть! Я - покровитель всей семьи Демир-бека и никому не позволю причинить ему вред, даже тебе! И учти это на будущее! Не испытывай моего терпения! - грозно произнес Бату-хан, но червь сомнения грыз его изнутри: он прекрасно понимал, что не может защитить никого из своих преданных друзей, потому что они всегда будут чужими в его становище, не смотря на все его указы... Бату прекрасно помнил, чему учил его дед: не верь тому, кто идет с тобой с целью наживы, даже страх смерти победит золото и они обязательно предадут тебя... И Чингисхан приводил пример, когда была отравлена его старшая жена: горы отрубленных голов не убедили его в том, что среди них лежит и голова главного зачинщика... А услужливая память подбрасывала новые доказательства: Бату-хан вспомнил, что Субудай так и не предоставил ему злодея, покушавшегося и на жизнь самого Джихангира... Но он тут же отмел от себя все сомнения:
   - Главное - это мои завоевания земель до последнего моря! Остальное - мелочи, шелуха, которая отлетит с первым дуновением ветра победы!
   - И жизнью преданных друзей! - не смолчал противный червяк, но Бату-хан уже не хотел его слушать, но кое-что все же решил предпринять...
  
  

52

   Наконец-то день отъезда был намечен и то только благодаря тому, что Бату-хан стал настаивать на скором походе в устье Итиля. Он и вправду решил направить туда вместе с Демир-беком и братьев, Тимура с Туганом, чтобы окончательно решить спор с Субудаем относительно верности сыновей своего любимого воспитателя. Поэтому и сам Демир-бек заспешил и стал подгонять Настеньку с отъездом. Он не хотел ни минуты оставаться в становище Бату-хана, кожей ощущая надвигающуюся опасность.
   - Пора, уже пора отправляться в путь! - не первый раз произносил Демир-бек и каждый раз, натыкаясь на растерянно-отчужденный взгляд жены, опять оттягивал момент отъезда.
   Настенька все снова и снова проверяла увязанные тюки с домашней утварью, будто ища что-то, за что можно было зацепиться и остаться... Она понимала, что больше сюда уже не вернется, а это значило, что родная Русь для нее останется в прошлом и она больше никогда не ступит на землю, где она родилась...
   Настуся недовольно фыркала, видя, как мать затягивает отъезд. Ей нетерпелось отправиться в интересное для нее путешествие и покинуть эту землю, принесшую ей много тревожных испытаний...
   Настя украдкой вытирала набегавшую слезу, прекрасно понимая чувства матери: она однажды уже переживала их, когда ей казалось, что она навсегда покидает родную избу деда Михайлы...
   Никанор, уже сидя в повозке, щурил слезящиеся глаза и молчал, тихонько покачивая доверенного ему ребенка и, казалось, никак не реагировал на торопливость Демир-бека, нетерпение Тимура и Тугана, гарцевавших на конях вокруг повозок, недовольство Настуси и тоску Насти тоже уже сидящих на конях, возжелавших отправиться в путь верхом. Мысли, медленно ворочавшиеся в его старческом мозгу, подсказывали ему, что ехать сейчас не стоит, поэтому он и не подгонял, как все, Настеньку... И вовсе не тоска по родным местам руководила им: какое-то смутное ожидание скорой беды не давало ему покоя, но Никанор продолжал молчать, боясь напугать Настеньку и относя это неприятное чувство на счет разболевшихся ног и своей старости...
   - Мне бы на печи сидеть, да кости греть и смерти ожидать, а я брожу по белому свету, как неприкаянный...
   Наконец Настеньке уже не за что было зацепиться ни взглядом, ни руками. Все тюки уже были не раз перепроверены и перевязаны и она, глубоко вздохнув, будто собираясь нырнуть в незнакомую реку, взобралась на телегу и тут же забрала у Никанора сына, крепко прижав его к груди, заглядывая ему в личико и слегка оттаивая душой, повторяя едва слышно:
   - Все будет хорошо, все должно быть хорошо...
   До реки, соседствующей с Итилем, караван двигался единым обозом, а там, по велению Демир-бека, он разделился на два отдельных каравана и они неожиданно разошлись в разные стороны: караван Демир-бека повернул на юг по берегу, а караван с золотом во главе с братьями отправился на восток, перейдя на другую сторону реки...

53

   Демир-бек, благодаря постоянно оглядывавшемуся назад и время от времени лаявшему на далекое облако пыли позади обоза Буяну, давно заметил, что за ними по пятам идет какой-то отряд, который не подходил к ним близко и быстро исчезал, если гонцы от Демир-бека поворачивали в его сторону.
   - Может это охрана Бату-хана? - нерешительно спросила Настенька в очередной раз наблюдая за возвращением гонцов, не нашедших злополучного отряда.
   - Скорее это соглядатаи Субудая, - задумчиво произнес Демир-бек, - только что он опять задумал?
   Как только караван двинулся опять, вдалеке снова заклубилась пыль под копытами коней неведомого отряда...
   - Надо было не расходиться так рано с Тимуром и Туганом. В случае чего, два отряда быстрее справились бы с не прошеными гостями, - высказал свое мнение Никанор, видя, как нервничает Настенька.
   - Они шли за нами от самого становища, только прятались получше, вот мы и решили с сыновьями разделиться, чтобы определить, что они от нас хотят и зачем они следят за нами: то ли золота ханского ищут, то ли смерти нашей, если это люди Субудая...
   - Ну и что мы выгадали оттого, что теперь они идут только за нашим отрядом? Когда мы были вместе, то и не так страшно было от этого сопровождения, а теперь что-то мне жутковато... Знать бы, чего они хотят... Почему не приближаются, Чего ждут? - говорила Настенька медленно раскачиваясь, убаюкивая малыша.
   - Это мы скоро узнаем, - сказал Демир-бек, давая команду на остановку своему небольшому каравану.
   Стоянку Демир-бек определил прямо на пригорке над речкой, будто говоря преследователям:
   - Смотрите, мы не прячемся, нам нечего бояться! Подходите к нам!
   Но пыль на дороге осела, а погоня не приблизилась к ним. Она будто растаяла в наступающих сумерках: вот вроде бы она была и вот уже ее и нет...
   Никанор, часто оглядываясь на дорогу, сидел молча на траве возле повозки и сосредоточенно о чем-то думал.
   Настенька подошла к нему и положила возле него заснувшего младенца, а сама стала доставать снедь из корзины, стоящей на телеге.
   Никанор протянул руку к туго спеленатому ребенку, погладил его и вдруг подумал, что вот уже его конец пришел и он сегодня умрет. Его рука замерла на некоторое время, а сам старик вздохнул и облокотился спиной на колесо телеги и расслабился.
   Пришедшее понимание не испугало его: Никанор обвел взглядом суетящихся людей вокруг повозок и хотел уже прикрыть глаза, чтобы спокойно обратиться к Богу с прощальной молитвой о своей заканчивающейся земной жизни, но вдруг его что-то насторожило и слова молитвы застряли у него в горле: он увидел, что в высокой траве, извиваясь, ползут к ним какие-то люди...
   - Они пришли совсем с другой стороны, не оттуда, где клубилась пыль, а будто ждали нас здесь недалече, а теперь хотят напасть на нас! - четко пронеслось в голове и Никанор, забыв о смерти, тяжело поднялся с земли и потянул меч с телеги...
   - Отец, ты чего? - удивленно спросила Настенька поворачиваясь к нему.
   - Тихо, дочка, окликни Демир-бека, пусть повернется, а сама быстро возьми мальца - прошептал он, сжав дрожащей рукой локоть Настеньки.
   - Демир-бек! - ничего не понимая позвала она нерешительно, а сама, быстро нагнувшись, подняла и прижала к груди драгоценное дитя.
   Только сейчас, взглянув за спину старика, она поняла в чем дело: опершись на колено, замотанный платком по самые глаза и от этого казавшийся еще страшнее, человек натягивал тетиву лука. Настенька вскрикнула и только после этого Демир-бек оглянулся, но было поздно: на него налетели сразу трое разбойников, повалили его в примятую траву и один из них уже занес над ним кинжал...
   Настенька увидела, как летит выпущенная стрела, но не успела ничего сделать: Никанор легонько толкнул ее на телегу и прикрыл своим телом... Настенька видела перед собой чистые глаза Никанора, которые подернулись пеленой и она сердцем почувствовала, что он уже мертв, кончик стрелы оцарапал ее руку, проткнув насквозь старческое худое тело... Еще сжимавший меч старик стал сползать на землю и Настенька свободной рукой подхватила тяжелый клинок и с ненавистью, неразмахиваясь, метнула в лучника... Меч, точно в масло мягко вошел в горло убийцы и он повалился на землю, а Настенька бережно опустила обмякшее тело старца на окрашенную его кровью траву... Старик будто прилег и уснул, не успев ничего сказать ей... Перед взором Настеньки проносились, сменяя друг друга картинки: вот Никанор поит ее отваром из трав в своей пещерке; вот подносит к ее лицу Настусю; вот учит девчонок уму-разуму, пеняя им за очередную проделку; вот грозит ей пальцем, за то, что сбежала из Сыгнака; вот сидит чинно разложив на коленях свою любимую Библию, вот в валенках летом присел на завалинку избы и, приложив козырьком к глазам ладошку, всматривается вдаль...
   Настеньке показалось, что перед ней прошла вся ее жизнь, которая сейчас обрывалась так неожиданно и жестоко...
   До ее слуха стали доноситься стоны и ругань воинов Демир-бека, принявших неравный бой с нападавшими.
   Демир-бек был в крови, но в его собственной или во вражеской, Настенька не могла понять. Он уже стоял на ногах, нанося удары налево и направо кинжалом, вырванным из руки наткнувшегося на его кулак разбойника. Настеньке казалось, что нападавших так много, и они, как тараканы, лезут со всех сторон...
   Но, наконец, она очнулась, услышав резкий крик Демир-бека:
   - Настенька, уходи, уходи к реке!
   Она, еще крепче прижав сына, стала медленно отступать за повозки, которые, при остановке на привал, по приказу Демир-бека были составлены полукругом, защищая тропинку, ведущую вниз к берегу. Он, чувствовал опасность и не спроста долго совещался с сыновьями, прежде чем они расстались и отдал приказ расположить таким образом повозки тоже не спроста: Демир-бек ждал нападения, но только не такого неожиданного...
   - Гости пожалуют с наступлением темноты, - так он думал, - раз боятся близко подходить, значит ждут подкрепления, а не заметить приближение отряда днем просто невозможно, значит с сумерками они станут подбираться к нам поближе.
   Но, как оказалось, враги ждали караван именно здесь, будто кто-то предупредил их, что на отдых отряд Демир-бека остановится только тут и ни где в другом месте... Они не приближались, они прятались в траве, поджидая, когда Демир-бек отдаст приказ на остановку для отдыха...
   - Или за нами очень тщательно следили, или же предатель находится в нашем караване, - думал Демир-бек, отражая очередной удар кривой монгольской сабли.
   Малочисленный отряд Демир-бека оказался плотно прижатым к реке наседавшими разбойниками. Они медленно двигались, то наступая, то откатываясь назад, перестроившись, опять шли вперед, уверенно тесня редеющие ряды соратников Демир-бека...
   - А разбойников не так уж и много, - вдруг пришло на ум Настеньке, медленно отступавшей к склону реки.
   Слабая в обычной жизни, женщина-мать преисполняется мощной силой любви и нечеловеческой заботы, когда ее дитя в опасности, и способна противостоять злой силе, во много раз большей силе, чем есть в ней самой, и - победить эту злую силу...
  
   Материнская любовь помогала Настеньке крепко сжимать тяжелый клинок и умело отбивать удары, направленные в ее грудь и в ее драгоценного младенца. Некоторые удары почти достигали цели и Настенька с трудом уворачивалась, унося из-под удара сына.

54

   - За нами погони нет! - твердо сказал Тимур.
   - Значит эта охота организована за отцом? - то ли спросил, то ли утвердил слова Тимура Туган.
   Настя с Настусей тоже тревожно переглянулись, но побоялись вслух произнести слова догадки.
   - Подозрения отца оправдались, и это наверняка происки Субудая! - воскликнул Тимур.
   - Поворачиваем назад! Отцу нужна подмога! - выкрикнул Туган, разворачивая коня.
   - Нет, нам велено отцом ждать вон у той излучины реки! - сказал Тимур, взмахнув рукой и направляя своего скакуна к петле, которую делала река в своем замысловатом течении.
   Сестры молча последовали за Тимуром: они, не сговариваясь, всегда подчинялись его слову старшего брата.
   Туган, задержавшись, и еще раз обозрев горизонт позади отряда, не заметил ничего подозрительного и тоже повернул к излучине.
   Караван с золотом они оставили под надежной охраной, а сами только вчетвером ринулись к назначенному отцом месту... Впереди них несся Буян, оглядываясь и взлаивая, будто подгоняя нерасторопных людей... Но вскоре он был уже далеко, а потом и вовсе исчез из виду...
   Пока их отряд переправлялся через реку, караван Демир-бека успел уйти далеко, Тимур с Туганом потеряли его из виду за очередным пригорком и определяли его передвижение по клубящейся пыли на горизонте впереди, на той стороне реки, точно так же, как в свое время и заметили погоню за собой...
   Настуся придержала коня, чтобы Тимур догнал ее и спросила:
   - Тимур, неужто с мамой что-нибудь случится? Неужто Демир-бек не сможет ее защитить?
   - Сможет, обязательно сможет! Только если ... - и замолчал на полуслове не договорив то, что пришло ему на ум, а именно: "Демир-бек обязательно защитит и Настеньку-старшую, и Никанора, и младшего брата, только если будет жив..."
   - Ты подумал то же, что и я? - прямо глядя в глаза Тимуру проговорила Настуся.
   - Некогда играть словами, надо спешить, наша помощь отцу понадобится! - прекращая ненужный разговор, крикнул Туган, дернув повод и заставил коня пуститься вскачь.
   Настусе ничего не оставалось делать, как пришпорив своего коня, оставить в покое Тимура и догонять Тугана. чтобы у него хоть что-нибудь выспросить и внести ясность в свои мысли...
   К излучине все четверо прискакали часа через два: это только казалось, что петля, которую делала река, совсем близко. Осадив лошадей у кромки воды они стали всматриваться в противоположный берег, а Тимур, спешившись, начал искать брод.
   На том берегу бой уже затихал: Демир-бек отбивался один от наседавших на него разбойников, закрывая собой узкую тропинку, ведущую вниз к реке. Он изредка бросал настороженные взгляды на Настеньку, которая, усевшись под кручей на перевернутую лодку, в последний раз кормила младенца. Она тихонько напевала ему колыбельную, о ярком солнышке, о разноцветной радуге над рекой, будто с этой песней хотела вложить в душу ребенка всю свою любовь к нему, к окружающему миру, к людям, к родине... Она будто бы и не слышала звона мечей и предсмертных криков бьющихся воинов. Словами песни она хотела поселить в нем светлые образы радости и покоя, уверенности в себе, в будущее, которое обязательно должно быть у ее сына... Она не хотела омрачать эти светлые образы страхом и печалью надвигающейся смерти. Настенька нежно улыбалась и, казалось, совсем не обращала внимания на уже оставшегося единственного воина, защищающего путь к ней и младенцу. Иногда сын отрывался от материнской груди, широко открывал умные глаза и внимательно вглядывался в лицо матери, а Настенька, прервав песню, гладила его по головке и приговаривала: "Счастье ты наше". А Демир-бек уже устал: он все еще стоял каменным изваянием на пути разбойников, прикрывая заветную тропу, одежда его превратилась в лохмотья от бесчисленных ударов, кровь сочилась из множества ран, но не было сил у нападающих сбросить его с дороги и добраться до его жены и сына... Демир-бек тяжело поднимал руку с мечом, обрушивая очередной удар на головы противников и все чаще обращался мысленно к Настеньке:
   - Давай, родная, давай скорее прыгай в лодку и плыви подальше от этого страшного места! Живи! Храни наших детей! Я тебя люблю!...
   Настенька наконец подняла глаза и встретила теплый взгляд мужа. Она тоже глазами и сердцем ответила ему и Демир-бек услышал:
   - Потерпи, любимый, я сейчас тебе помогу! Наши дети должны быть в безопасности, а для этого мы с тобой сделаем все! - Настенька вышла из-под кручи и высоко подняла сына, показывая его мужу, Демир-бек улыбнулся в ответ на ее улыбку и продолжил неравный бой.
   Сын на руках Настеньки уснул, сохраняя на устах вкус материнского молока и ее всеобъемлющую любовь в сердечке...
   Настенька бережно опустила его в корзинку и поставила ее на дно лодки, в последний раз поцеловав сына. Сильным толчком отправила лодку на стремнину, туда, где в наступающих сумерках на другом берегу метались их с Демир-беком дети, ища брод и спеша на помощь к ним...
   Настенька еще секунду замешкалась, провожая взглядом лодку и силой своей любви толкая ее все дальше от берега, дальше от беды, снова и снова посылая сыну свое послание любви... И уже не оглядываясь назад, быстро побежала наверх, к мужу. Сам богатырь Демир-бек стоял уже с трудом...
   Демир-бек медленно отступал по тропинке вниз: очередной раз взмахнув мечом он опять оглянулся на Настеньку и, встретив ее спокойный взгляд, понял, что она не в силах расстаться с ним, она прибежала к нему на помощь, сжимая в руках клинок...
   Демир-бек счастливо улыбнулся и с новой силой накинулся на разбойников, только мыслей о скорой смерти у него уже не было: он хотел жить, жить долго и счастливо с удивительной женщиной с таким прекрасным именем "НАСТЕНЬКА"!...
  

55

  
   Субудай спешил: он с трудом уговорил Бату-хана отпустить его на охоту, только он не стал объяснять Джихангиру на какую именно охоту собирается...
   Наперед зная будущий путь каравана Демир-бека Субудай договорился, где мнимые асассины встретят его. Поэтому он очень спешил вовремя добраться до места, чтобы воочию убедиться в смерти ненавистного Демир-бека...
   Субудай успел: он увидел, что Демир-бек остался один, а за ним поднималась фигурка его жены, которая тоже сжимала клинок.
   - Жалкие людишки! Кому нужен их героизм? Нет бы бежать сломя голову от беды, а они сражаются, за что только? - подумал Субудай, зло усмехаясь и взмахом руки отправляя своих воинов добивать врага...
   Сам рисковать он не стал, его время еще не пришло: вот когда повержен будет Демир-бек, тогда он с удовольствием вонзит ему свой клинок в горло...
   - И я не стану много думать о том, честно или не честно я победил врага! - думал Субудай, - а ты, Демир-бек, порассуждай об этом, времени у тебя будет предостаточно за рекой забвения!
   Барс с отгрызенной лапой уже потирал эту самую лапу в предвкушении скорого исхода битвы: он видел, как быстро тают силы у его противника, видел, с каким трудом дается Демир-беку каждый его удар, и с нетерпением стал приближаться к нему сам.
   - Ну вот, Демир-бек, и кончилась твоя
   - Что, Субудай, думаешь, победил? - крикнул ему Демир-бек.
   - А разве нет? - вопросом на вопрос ответил Субудай.
   - Ты же прекрасно знаешь, что нет! Ты можешь убить меня, но то, что я успел посеять в душе Бату-хана - не искоренить! Не дано это тебе! Эта тайна так и останется для тебя неразгаданной! - широко улыбнулся Демир-бек, отражая атаки разбойников.
   - С тобой умрет и твоя тайна! Мне не придется ее разгадывать и я это как-нибудь переживу! А вообще нет того тайного, чтобы когда-то не стало явным! Придет время и я узнаю, в чем была твоя тайна, Демир-бек! Я все разведаю и разнюхаю, и тебе это тоже известно! А пока я убью не только тебя, но и твою женщину, и твоего щенка! А уж потом доберусь и до твоих выродков, ставших на моем пути! Я уничтожу все, что было связано с твоим именем, а ты уже не сможешь мне в этом помешать! - бесновался Субудай, понимая, что Демир-бек отравляет своими словами его сладкую месть.
   - Нет, Субудай! Загадки и тайны надо отгадывать честно, а не пролезая в чужую жизнь через щелку! Убьешь меня, жену, но наше будущее тебе не по зубам, Субудай! Обрати внимание на реку! - засмеялся Демир-бек, прикрывая своим телом Настеньку, которая из-за его спины уже не единожды достала клинком до наступающих разбойников и некоторых ранила.
   Субудай посмотрел на реку и взвыл от увиденного: по течению, вниз по реке плыла лодка. С крутого берега было видно, что на дне лодки лежит какой-то сверток. Субудай понял, что в том свертке... Его мечта извести весь род Демир-бека опять осталась неудовлетворенной: самый младший из рода уплывал от него, от его мести... Субудай видел, что на противоположном берегу скачут конники, которые на следующем изгибе реки смогут выловить лодку, а значит заберут ребенка себе.
   Субудай взмахнул рукой, отзывая часть своих воинов, и еще одним взмахом показал на лодку. Воины, вскочив на коней, бросились вниз по течению за лодкой...
   - Не достать тебе моего сына! Я и здесь тебя переиграл! - смеялся Демир-бек в лицо врагу.
   Субудай не стал рисковать дальше: натянул тетиву лука и, гортанно отдав команду своему отряду на отступление, пустил стрелу...

56

   Настенька даже в наступавших сумерках видела, как долго летит стрела, ей казалось, что она летит слишком долго, но все-равно не успела ничего сделать и только сильно толкнула Демир-бека в спину...
   Стрела, пущенная в грудь Демир-бека, угодила в плечо Настеньки и она, взмахнув руками, будто крыльями, стала оседать на траву, поворачиваясь в сторону реки, будто хотела еще раз увидеть сына и послать ему последнюю улыбку-напутствие и свое благословение...
   Демир-бек тяжело поднялся, он был уже сильно изранен, и, увидев лежащую без движения Настеньку, вскрикнул от душевной боли:
   - Зачем, зачем ты меня оттолкнула? - прошептал он, гладя растрепавшиеся волосы жены.
   Следующая стрела Субудая также достигла цели, но вонзилась она в спину Демир-бека, выше пламенного сердца, потому что в уродливую руку Субудая крепко вонзил клыки подоспевший Буян... Субудай увидел падающего Демир-бека и удовлетворенно хмыкнул, при этом с силой ударил по собачьей голове луком: Буян расцепил зубы и взвизгнув, упал в траву... Субудай, как всегда победил подлостью, хитростью и ударом в спину...
   Барс с обгрызенной лапой гордо вскинул голову и увидел, что на той стороне реки конники уже вытаскивали лодку на берег. Он недовольно хлопнул себя по бедрам и прошипел:
   - Щенок уцелел, но это не надолго! Я до него доберусь, как только поквитаюсь с сыновьями Демир-бека! А сейчас я завершу начатое, и отрублю голову своего злейшего врага! Я заставлю сварить ее и буду есть похлебку из мозгов Демир-бека!
   Субудай торжественно и медленно двинулся в сторону убитых им Демир-бека и Настеньки...
   Луна выползала на небосклон зловеще тихо и неторопливо, освещая своим мертвенным светом ужасное побоище...
   - Я отрублю голову Демир-бека и прикажу сделать из нее кубок! Буду пить русскую медовуху из черепа своего самого злейшего врага! - так мечтал Субудай, вынимая кривую саблю из ножен.
   - Не тронь! Стой на месте! - раздался тихий, но властный голос и Субудай замер.
   - Откуда здесь Бату-хан? Или мне мерещится? - закаменел, испугавшись, Субудай.
   - Я так и знал, что ты не успокоишься! Не зря я поехал за тобой на твою охоту! - тихо говорил Бату своему воспитателю, но от этого тихого голоса у Субудая стала дыбом его реденькая растительность на лице, а лысый затылок покрылся испариной.
   - Это асассины напали на отряд Демир-бека, а я помогал ему отбиваться от них, но не успел, стрелы асассинов поразили Демир-бека! Какое горе для твоих друзей, сыновей Демир-бековых! - притворно запричитал Субудай, забрасывая саблю в ножны.
   - Да, я видел, как ты ему помогал... - спешился Бату-хан и подошел к неподвижному Демир-беку, - а с каких это пор асассины стреляют твоими стрелами? И откуда ты знаешь, кто именно напал на отряд Демир-бека? - спросил Джихангир, трогая оперение стрелы, какого не было ни у одного монгола и которым так гордился Субудай, говоря, что он по стрелам может пересчитывать убитых им врагов.
   - Эти стрелы были похищены у меня! Только поэтому я и заподозрил неладное, обнаружив пропажу! Вот сразу и выяснил, куда подевались мои стрелы и кинулся на подмогу! Но не успел! Прости, Джихангир, что не смог уберечь твоих друзей! - лебезил Субудай, спасая свою шкуру.
   - Да, изворотлив ты, барс, как тебя не кинь, ты все-равно на все четыре лапы упадешь! Но ты забыл, с кем начал игру! - грозно произнес Бату-хан. Он наклонился над телом Демир-бека, рукой провел по еще теплому лбу, закрывая ему глаза, и сказал:
   - Нельзя хоронить, как собаку, ночью, человека, который взял такую дорогую цену за свою жизнь! Ты, Субудай, победил его числом, а Демир-бек тебя - силой духа! Хоронить его надо с подобающими почестями! Грузите тела убитых на телеги и везите в мое становище! - распорядился он.
   - Зачем везти их в такую даль? Закопаем здесь! - передернул плечами Субудай, - а то в становище твоя жена расстроится из-за их гибели.
   - Замолчи, пес шелудивый! Смерд плешивый! Я тебя здесь закопаю, живьем! Чтоб не повадно было нарушать мое слово! - почти завизжал Джихангир, чем привел в трепет не только Субудая, но и сопровождавших его воинов.
   - Нет больше великого учителя, который мог заглядывать в души людские! Некому больше сеять любовь в сердце моем... - грустно проговорил Бату-хан, смахивая скупую непрошенную слезу. И тут же рассердился на себя за эту слабость:
   - А, может, это и к лучшему? Жестокой и властной рукой я поведу свои тумены вперед, в глубь Руси и до последнего моря! И никто больше не скажет мне о ненужных жестокостях и разорениях!...
  
  

57

   А на другой стороне реки обе Настеньки в наступившей темноте по очереди баюкали брата, отбирая его друг у друга. Они были так растеряны, что больше ничего не могли делать, только как заботиться о малыше...
   Тимур с Туганом тяжело вздыхая сидели на траве изредка поглядывая друг на друга. Они понимали, что все кончено, отец с Настенькой-старшей погибли, и что им всем пора убираться отсюда, но ничего не могли с собой поделать: обоих будто приковали к месту...
   - Отец знал, что все так и произойдет... Только почему он и Настеньку-старшую не отправил в лодке с братом? - со вздохом произнес Тимур.
   - Не отправил потому, что она этого не захотела. Ты же знаешь, она могла сесть в лодку вместе с младенцем, но решила остаться с отцом и разделить с ним его участь... мы все знали, как крепко они любили друг друга... - уставившись невидящим взглядом на реку, ответил Тимур.
   - Мы не можем уйти, не похоронив по-человечески мать и Демир-бека... - всхлипнула Настуся, в очередной раз передавая ребенка сестре.
   - А никто и не собирается уходить! - нервно тряся ребенка сказала Настя.
   - А уходить нам все же нужно! - решительно проговорил Тимур и поднялся с места.
   Обе Настеньки, как по команде, уселись на траву, всем видом показывая, что они с места не тронутся.
   - Надо вернуться к той излучине, где мы перешли реку, потому что здесь стремнина и нам не попасть на ту сторону, - будто извиняясь, сказал Тимур, сильной рукой поднимая Настусю. Вслед за ним протянул руку к Насте и Туган, но она сама вскочила, поняв, что они пойдут на ту страшную сторону...
   В обступившей их темноте они не видели, что происходит там: в блеклом лунном свете было заметно какое-то движение на той стороне реки и братья надеялись, что это еще продолжается бой, а не разбойники мародерствуют перед уходом...
   Медленно двигались четверо конников в ночи... Нежданно стал накрапывать дождь, будто и природа решила оплакать тяжелую утрату... Настя с Настусей время от времени смахивали перемешанные с каплями дождя непрошенные слезы. Обеим так хотелось разреветься навзрыд, с воплями, идущими от самого сердца, но этого нельзя было делать... И девчонки молча глотали слезы и рвущееся изнутри горе одиночества: ведь они теперь остались без материнской опеки и им казалось, что они не просто осиротели, а потеряли частичку себя... А тут еще они услыхали вой Буяна, будто приглашавшего и их тоже запеть вместе с ним заупокойную песню...
   - Уймись, Буян! - выкрикнул Тимур, не выдержав его похоронного воя.
   - Мамам нельзя умирать! - вдруг воскликнула Настуся, резко ударив ладошкой по крупу лошади и тут же натянув повод, успокаивая взбрыкнувшее животное.
   - Тем более такими молодыми, - дополнила ее сестра с горечью.
   Не сговариваясь, они одинаково думали и поэтому поняли друг друга ...
   Тимур с Туганом тоже тяжело переносили случившееся: но не могли позволить себе расплакаться, как Настеньки, ведь они мужчины, хотя и привыкшие к постоянному покровительству отца...
   Когда теряешь кого-то близкого и родного, то сразу в душе поднимается буря протеста: нет, этого не должно было случиться! И если должно было произойти непоправимое, то только не со мной! Перед мысленным взором пробегают случаи из прошлой жизни - той, где жил еще навсегда потерянный родной человек. Где ты с ним разговаривал, смеялся, грустил, ЖИЛ... Разум отказывается принять это страшное известие: ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ!... Сердце кричит: "Нет, нет, он жив, он не может умереть, а как же я??? Как все без него? Как может продолжаться жизнь, если его нет?! Тогда мы все должны умереть, потому что ЕГО НЕТ!... ОН ушел из жизни, растаял, как тает радуга на небосводе, как исчезает рябь на тихой поверхности озера, как затихает утренний ветерок, резво взобравшийся на верхушки деревьев и, незаметно отделившись от них, ушедший в бескрайнюю высоту...
   Тяжело принять и понять утрату: вот он - окружающий тебя мир: вот эти деревья - они были и при его жизни, они есть и после него; тучи, бегущие по небу, - они проливались дождем при его жизни, также проливаются без него, ветер, только что гонявший пыль по дороге, утих, и исчезла прибитая дождем пыль, как исчез ОН...
   Тьма, обступившая убитых горем взрослых детей, оставалась равнодушной к их потере, к их горю, которое затопило их сердца до краев и медленно изливалось из них горькой влагой. Тьма молчала, хоть и укрыла их своим черным плащом, давая понять молодым, что все в этом мире недолговечно и неотвратимо и обязательно придет черед каждого, только в его определенное время...
   А малыш, убаюканный мерным покачиванием в седле, улыбался знающей улыбкой, будто овладел какой-то одному ему известной тайной, в которую он был посвящен матерью... Он хранил образ улыбающейся и поющей ему матери и от этого ему было уютно и тепло и никакая беда не могла разрушить возведенную вокруг него материнской заботой защитную стену... У него свое предназначение в жизни, взлелеянное поющей матерью и заботливо пересаженное в его сердечко...
  

58

   - Грузите тела в повозку! - еще раз скомандовал Бату-хан, сам того не понимая, что сердце его не хочет расставаться с дорогим учителем, - уходим назад! Положите их рядом: Демир-бека и его любимую жену, и этого старика тоже заберите, он, кажется, был ее отцом, - задумчиво проговорил Джихангир, ощущая какую-то пустоту в сердце.
   - Не ожесточай своего сердца, - будто услышал воспитанник тихие слова своего любимого воспитателя...
   - Хотел бы я не ожесточать его, но не получится! Ты вот был добрым и к чему это привело? Злой Субудай отравил и победил тебя своей хитростью, а твой светлый разум не смог найти противоядия... Но, даже умерев, ты стал еще выше Субудая... Ты дождешься его там, за рекой забвения, и там, я уверен, поверженным окажется он... А сейчас, здесь, он победитель и теперь единственный из приставленных ко мне дедом воспитателей! И дед увидит, что его внук достоин звания Джихангира! Чтобы довести до конца задуманное, мне необходимо именно жестокое сердце! - зло подумал Бату-хан, - а так хотелось бы с единственной женой Юлдуз поставить юрту в степи и пасти табуны овец и лошадей, ни о чем не думая! - вдруг пронеслось в затуманенном скорбью мозгу.
   - Субудай прав, Демир-бек действительно действовал на меня, как чародей на змею! Я хотел подражать ему, хотел быть похожим на него и иметь такое же большое сердце наполненное любовью! Как та змея из мешка чародея поднимающая голову на звук его дудки, я всегда прислушивался к мнению учителя. Теперь, со смертью Демир-бека, мне не надо оглядываться на него и на то, что бы он сказал, теперь я сильной и властной рукой поведу свои тумены к победе, дед Чингисхан может мною гордиться! Я пролью реки крови тех, кто осмелится стать на моем пути, я завоюю и подчиню себе все земли до которых дотянется мой взор, а потом я подумаю, как поступить с Угедэем и не возглавить ли мне весь род Чингизидов... - размечтался Бату-хан...
   - Нет у меня больше душевного друга, нет того, кому можно было поведать все самое сокровенное и оно никогда не обращалось мне во вред... - снова защемило под сердцем Бату-хана... - нет рядом настоящих верных друзей..., да и не было их у меня... Хотя нет, были - это сыновья Демир-бека! Вот настоящие друзья, готовые сложить за меня головы! Хотя, готовы ли? Защитить меня, прикрыть в опасную минуту они могут, а вот идти за мной безоглядно они не смогут, слишком велико влияние на них отца, слишком глубоко в них сидит человеколюбие... Для достижения моей цели человеколюбие не нужно, оно только мешает, потом, потом я буду любить все покоренные мною народы, а пока я мечом должен доказать, что только я могу ими править!
   Взмахнув рукой, он отправился в путь не желая более задерживаться возле павших, хотя только что так восхищался их героическими подвигами...
   - А ты, Барс, закопай оставшихся погибших, нечего тебе со мной ехать! - остановил своим окриком Бату-хан хотевшего было сесть в седло Субудая, - с тобой я разберусь позже!
   Субудай, склонив голову, только зубами заскрипел...
   - Ну что за судьба у меня такая! Даже насладиться радостью победы не дает! Права была Керинкей, не получил я полного удовольствия от смерти врага своего... - думал удрученный Субудай, отдав команду своим воинам сбросить оставшиеся тела в реку. - Еще закапывать этих псов не хватало, пусть себе плывут! - зло усмехнулся он про себя.
   - Ну, Керинкей, ну, старуха! Наказала меня за жадность! Придется все-таки наградить ее! Знать правда, что она имеет связь с духами, иначе откуда бы она узнала, что я сумею убить Демир-бека? - бродили мысли в голове Субудая.
   - Не насладился победой? Ну и пусть! Зато я точно знаю, что больше нет ненавистного врага! Я потом весь остаток жизни буду получать удовольствие, сознавая, что Демир-бек мертв и никто не станет между мной и Джихангиром! - пришел к утешительному выводу Субудай, тяжело переваливая старческое тело в седло стоявшего рядом коня.
   Субудай медленно отправился вслед за Джихангиром, стараясь не попадаться ему на глаза даже столбом пыли за его отрядом - от греха подальше. Он думал, что скоро Бату-хан остынет и забудет обо всей этой истории с нападением на Демир-бека неизвестного отряда да и самого Демир-бека он тоже забудет...
  

59

   Сквозь плотную темень, постоянно окружавшую Ратибора и в которой он все время блукал ища выход, до него донеслись душераздирающие крики и демонический хохот.
   - Что это? - подумал Ратибор, силясь что-либо разглядеть в обступившей его черноте, которая раньше казалась ему необитаемой, безмолвной и от этого такой пугающей.
   - Там кто-то есть! Там кого-то обидели! - пронеслось в голове и Ратибор стал руками раздвигать казалось еще больше сгустившуюся темноту. Неожиданно ему это удалось и он даже зажмурился от яркого света. Ратибор увидел стройную девчонку ухватом отбивающуюся от наседавшего на нее монгола, который уже почти сгреб ее, но никак не мог повалить на пол, чтобы удовлетворить свою похоть. Узкие глазки нападающего лоснились животным желанием, а изо рта исходила слюна сладострастия.
   - Вот также и Настеньку мою обесчестили проклятые монголы! - мелькнуло в сознании и Ратибор рывком сначала сел на печи, а потом вскочил на ноги и схватил за горло наглого монгола. Тот сразу обмяк, еще несколько раз дрыгнул ногами и затих в мощных руках русского великана.
   Ратибор брезгливо откинул в сторону ватное тело и протянул руку забившейся в угол и суетливо натягивавшей на подтянутые до самых ушей коленки драную юбчонку девочке, так напомнившую ему Настеньку.
   - Ты кто? - спросил он испуганную девчушку.
   - Я? Я Ннююраа..., - пролепетала она и, ухватившись за протянутую к ней руку Ратибора, зашлась громким детским плачем, размазывая по щекам горькие слезы.
   - Ну-ну, успокойся! Он больше тебя не тронет! - растерялся Ратибор.
   - Он-то не тронет, а во дворе еще двое! - ревела Нюра.
   - А ты выйди на порог и, как только они тебя увидят, зайди обратно и спрячься за дверью, а я их здесь благословлю своим кулаком, - подтолкнул девушку в сени Ратибор, - только дай мне сначала воды испить, что-то я притомился.
   - Не мудрено, почти полгода колодой на печи пролежал, - ответила шустрая Нюра, утерев слезы и подавая ему кувшин с травяным отваром, - испей, сил-то прибавится!
   Ратибор поднял перевернутую лавку и тяжело сел на нее. Он осушил почти весь кувшин и, смахнув открытой ладонью выступившую испарину со лба, сказал:
   - Ну, давай, зови этих узколобых баранов!
   Нюра выскочила на порог и быстро крутнувшись снова забилась в угол. Через некоторое время в избу вошел другой монгол, распоясываясь на ходу: он спешил опередить своего товарища, замешкавшегося в Нюриной сараюшке. Ратибор одним ударом свалил его и стал ждать третьего, которого тут же уложил точно таким же способом.
   - Ну вот, а ты боялась, - улыбнулся он Нюре.
   Она как-то глубоко всхлипнула и из ее глаз опять заструились слезы...
   - Я думала, что я плакать не умею, - вдруг сквозь всхлипы произнесла она, - мне и Сычиха говорила, что во мне слез нет, что они за моими словами не успевают изливаться, а вон как льются, остановить не могу, - силилась улыбнуться Нюра своему спасителю. Не так представляла она свою первую сознательную встречу с Ратибором, а от этого слезы полились еще горше. В голове крутилось: "Он видит во мне ребенка, а я ведь его успела полюбить!", и опять горько всхлипнула.
   - Хватит сырость разводить! - нахмурил черные с проседью брови Ратибор, - все обошлось и слава Богу! Я здесь, я с тобой и сумею тебя защитить, не бойся ничего! Ты только расскажи, как я сюда попал? А то что-то у меня в голове не слаживается, все туманно как-то, да и силы моей в руках нету, слабость и только... - и прилег снова на печь...
   - Нельзя лежать, уходить надо! Раз эти пришли сюда, то и другие монголы доберутся, а, может, и уже идут по нашу душу! - забегала по избушке Нюра, впопыхах хватая вещи и сбрасывая их в попону, расстеленную на полу.
   - Куда уходить-то? Ты знаешь, куда идти? - не открывая глаз проговорил Ратибор.
   - Знаю! Если монголы уже в чащу лесную добрались, то здесь уже нельзя оставаться, надо идти за Итиль-реку! - увязывая в узел пожитки выкрикнула Нюра, сердясь на спокойствие Ратибора.
   - Ну идти, так идти, - сказал тяжело поднимаясь бывший монах, - давай узел, я понесу! - и протянул руку к Нюре.
   - Куда тебе! Ты еще слабый, хоть бы сам дошел, - закидывая за спину узел улыбнулась довольная Нюра. У нее аж тепло по телу разлилось от такой заботы Ратибора.
  

60

   Пока Тимур с Туганом искали место их переправы на другой берег, наступило утро... Мрачный рассвет не принес радости: по реке медленно плыли тела убитых воинов Демир-бека, приближаясь к переправе, и вода вокруг их тел была красной... Но среди них они не увидели тел Настеньки-старшей и отца...
   - Геройской смертью умерли вы, до конца защищая хозяина, - подумал Туган, расправляя усталые плечи, узнав тела китайцев, которые всегда улыбались ему при жизни, но смерть стерла улыбку с их лиц и они невидящими глазами воззрились в рассветное небо...
   Тимур, войдя по грудь в воду, переворачивал тела убитых, вглядываясь в их лица и боясь узнать отца или Настеньку-старшую.
   - Не могли их тела проплыть раньше, впереди нет ничего! А эти тела плывут скопом, значит их одного за другим бросали в воду! - ответил на немой вопрос брата Тимур, выходя из воды и вглядываясь в мутные воды реки.
   Они все спешились и стояли плечо к плечу, стараясь поддержать друг друга этими прикосновениями и боясь пропустить и не заметить тел своих родителей...
   Обе Настеньки, взявшие себя в руки перед ожидаемой переправой, снова заплакали. Они опять почувствовали себя маленькими и брошенными в страшную минуту жизни...
   Тимур с Туганом даже не пытались их успокоить, они тоже готовы были разреветься от безысходности, оттого, что ничего не могут изменить, как бы им этого не хотелось...
   Тимур первый пришел в себя и резко двинул плечом Тугана:
   - Ну, что, переправляться будем? - тихо спросил брата. Тот только кивнул головой, не в силах совладать с дрожью и боясь выдать ее в своем севшем голосе...
   Они быстро усадили обеих Настенек с их драгоценной ношей в утлую лодчонку, привязав поводья их лошадей к перекладине на дне лодки а сами на конях вошли в воду, подталкивая и направляя суденышко к другому берегу, стараясь не задевать прибивающихся к берегу покойников...
   Солнце, хоть уже и поднялось высоко, но с трудом пробивало набегавшие тучи, дождь прекратился, но небо оставалось мрачным и совсем не летним...
   На месте боя они никого не нашли: там стояли только перевернутые пустые повозки: с них было забрано все, с некоторых даже колеса сняты... Слабый дождь не смыл следов крови и трава во многих местах расцветала яркими пятнами, а склон и спуск к реке были вообще зелено-красными...
   На берегу они увидели одинокого Буяна, тоже принимавшего участие в схватке: его черная лохматая голова была в запекшейся крови от полученной раны и, еле поднявшись, сидел он, покачиваясь на месте, будто сожалея о чем-то...
   - Что, что с ними сталось? Убили? Но где же тела? Кто эти нападавшие? Субудай? Но его мы должны были бы узнать! Да и отец узнал бы его, но его пугала именно эта неизвестность: он не мог определить, кто следовал за нами... - ворочал тяжелые мысли Тимур.
   Туган, обшаривший весь берег, заглянувший за каждый камень и никого не найдя, подошел к брату, прочесывавшему островки высокой травы вокруг вытоптанной воинами площадки. Настеньки скорбно сидели на перевернутой телеге, но, увидев вернувшегося с берега Тугана, вскочили и быстро подошли к братьям.
   - Нет никого здесь, ни единой живой и даже мертвой души...- сказал подводя итоги поисков Тимур, - надо и нам уходить отсюда, отряд ждет нас и впереди у нас нелегкая дорога...
   - Нет, не хочу! Не хочу! - вдруг закричала, подхватываясь, Настя, - Дед Михайла меня бросил, а теперь еще и мама...! Мамочка, родненькая, где ты? Отзовись, дай увидеть тебя! Дай хотя бы похоронить тебя по-человечески! - упала она на колени, воздевая руки к небу.
   Но молчало небо, только сквозь тучи просочился солнечный зайчик и, как в детстве, быстро пробежал по лицу Насти и тут же скрылся за очередной набежавшей тучкой...
   Настуся продолжала сидеть мерно раскачиваясь в такт незамысловатой колыбельной, которую она стала непроизвольно напевать заворочавшемуся малышу и, будто ничего вокруг не слышала. Только пробежавший солнечный зайчик вернул ее к действительности и она всхлипнула: "Мамочка...". Настя вскочила и, подбежав к Настусе, крепко ее обняла:
   - Мама всегда с нами будет, ты же видишь она и сейчас здесь наша солнечная мамочка...
   Сестры еще долго плакали, но это уже были слезы очищения и исцеления, а не слезы отчаяния: они уже примерно знали, что будут делать дальше...
   Буян тоже был рядом и постоянно тыкался носом в колени Настенек и поскуливал, когда одна из них решительно отодвигала настырную собачью морду, норовившую лизнуть младенца...
  

61

  
   Устье Итиля встретило пришедший обоз настороженно. Дождевые тучи, весь день блуждавшие по темневшему небу, к вечеру сбились в одно огромное черное облако, которое закрыло все небо. Оно непрерывно и недовольно рокотало и постреливало издалека зигзагами молний.
   - Гроза надвигается, - ни к кому не обращаясь, проговорила Настя, плотнее укутывая малыша, который мирно сопел у нее под грудью.
   - Все! Привал! Ставить шатры всем! - скомандовал Тимур на правах старшего, и первым спрыгнул с коня, спеша помочь Насте.
   - Тимур, посмотри! - завороженно проговорил Туган, - красота какая! - и протянул руку, будто желая коснуться чего-то.
   Тимур помог Насте осторожно спуститься с лошади и только после этого обернулся на голос брата и тоже застыл.
   Настуся, спрыгнув с лошади, поспешила к сестре и, будто наткнувшись на невидимую стену, остановилась и широко распахнула удивленные глаза: один из островков в устье Итиля светился как бы внутренним светом! Вокруг сгущалась темнота, а над этим островом повис рассеянный луч запрятанного в тучах солнца, и, отражаясь от буйной и сочной мокрой травы превращал его в чистый изумруд, играющий всеми своими гранями!
   - Вот и место для чудесного дворца Бату-хана! Остров невелик, вокруг вода, подобраться к нему незаметно невозможно, а Итиль перед ним простирается во всем своем величии! К подножию дворца будут приставать корабли с богатыми товарами и здесь начнет развиваться мировая торговля, здесь пройдут торговые пути со всего света! - мечтательно проговорил Тимур.
   - Как быстро мы нашли удивительное место для постройки дворца! - захлебываясь от восторга сказал Туган.
   - Разгружаем золото, ставим надежную охрану, а Ли Тун-по начнет свозить сюда камни для стен, отряды Масука сгонят сюда ремесленников с завоеванных земель и мы заложим основание первой сторожевой башни нового города Карокорума!
   - Бату-хан сказал, что приедет сюда сам, как только первая башня проткнет небесный свод золотой стрелой! - задумчиво произнес Туган, - а нам можно будет отправиться дальше, домой, как того хотел отец...
   - Ты забыл, что на нас возложена еще одна задача и, пока мы ее не выполним, Бату-хан не отпустит нас... Для него не существует других вопросов, кроме тех, что волнуют его... Так что нам еще надо будет посетить и становище Угедэя, а что нас там ждет - одному Богу известно...
   - Не хочу я никуда ехать дальше, хочу в Сыгнак! - сердито топнула ножкой Настуся, - почему мы должны подчиняться чьим-то указам? Мы не рабы Бату-хана! - гордо вскинула она головку.
   - Тише, сестрица! - остановила ее Настя, - ты забыла, что мы с тобой часть покоренного Батыем народа, и теперь мы действительно его рабы! А о том, что мы не собираемся с этим мириться не обязательно кричать на весь белый свет. Смотри, как напряглись воины: они не понимают о чем ты сказала, но чувствуют опасность в твоих словах! Так что улыбнись и успокой их, сейчас еще не время показывать характер, еще надо потерпеть немного! - сухо проговорила Настя передавая ей брата.
   Настуся хотела было по привычке фыркнуть, но почему-то передумала: - У тебя есть какой-то план? - тихо спросила она сестру.
   - Еще нет, но будет, - уверенно ответила Настя, - иди в шатер, - и легонько подтолкнула Настусю, - сильный дождь начинается, малец промокнет и не дай Бог заболеет, что будем делать тогда?
   Никто не обращал внимания на Буяна. А он почему-то стал метаться от шатра к пробитой их обозом колее, по которой отряд прибыл к устью Итиля и обратно. Он стал поскуливать, но громко взлаять не решался: он уже понял, что за громкий лай его сильно ругают. До самого вечера никто не обращал на него внимания, а Буян все норовил повернуть внимание всех на эту колею, будто в ней что-то было необычное. Наконец наступила ночь, все успокоились и улеглись спать. Буян проник в шатер, внимательно обнюхал мирно спавшего младенца, будто запоминая его, лизнул в лицо Настю, Тугана, но те отмахнулись от него, затем то же он проделал и с Настусей и Тимуром с тем же результатом. Тимур еще и шикнул на него, желая оградить сон Настуси.
   Буян выполз из шатра немного посидел, задумавшись, вскинув заднюю лапу почесал за ухом и, вздохнув, поднялся и потрусил назад по уже едва заметной колее... Какая-то тоска и неизвестное ему еще чувство необходимости быть в другом месте погнало его в дорогу...
   Он долго шел, потом бежал, чутко нюхая воздух, припадая лохматой головой к земле, останавливаясь на короткое время, чтобы огласить окрестности жалобной песней, и снова продолжал свой путь.
   Только почуяв отчетливый знакомый запах села, Буян понял, куда его гнал инстинкт: он ищет Настеньку!
   Еще некоторое время он рыскал вокруг села, а потом уверенно направился в лесную чащу...
   А проснувшиеся поутру сестры еще долго звали Буяна, и, не дозвавшись, приуныли:
   - Это Буян прощался с нами вечером, когда мы его все стали гнать прочь... - проговорила с сожалением Настуся, обняв Настю...
  
  

62

  
   Второй день обратного пути к становищу Бату-хана изменили многое: Бату-хану надоело взирать на трупы в повозке и он понемногу стал склоняться к мнению, что и в правду не стоит их далеко везти.
   Остановившись возле небольшой рощицы, Джихангир присел на расстеленную для него кошму и снова задумался: Юлдуз расстроится, увидев мертвую стряпуху, да и Демир-бек был ей не безразличен...
   - Не стану я тревожить любимую жену! - наконец-то решил он, - но как похоронить учителя и его жену: просто закопать их или надо бы соблюсти какой-то ритуал? Но бросить на поле, чтобы они стали добычей волков и птиц я не смогу, все же они были дороги не только Юлдуз, но и мне...
   - От дум его оторвали крики и улюлюканье: его "непобедимые" воины из охранной сотни окружили каких-то оборванцев. Один из них уже отобрал у нищих их узел, но не найдя в нем ничего ценного бросил на землю и присоединился к своим товарищам, окружившим высокого и согбенного старика с седой бородой и замухрышку-девчонку рядом с ним.
   Старик прятал девочку за свою спину, но ее везде доставали похотливые руки, щипающие за бока, дергающие за косу, рвущие на ней одежду... Старик силился отбиться от гогочущих монголов, но у него ничего не получалось: он был сильно изможден.
   Бату-хан недовольно взглянул на своих нукеров. Но последние события и непредсказуемое поведение повелителя привело к тому, что они не могли уже предвидеть желания Джихангира. Они замешкались, но затем один из них вынул саблю с намерением убить попавшихся им путников: а что еще можно было с ними сделать? Но неожиданно Бату-хана осенило:
   - Пусть эти люди похоронят Демир-бека с его женой и отцом так, как у них повелось - это все, что я могу сделать для своего мертвого учителя! - подумал он и гортанно выкрикнул:
   - Отпустите их, отдайте им повозку с убитыми и пусть они идут на все четыре стороны! За это я подарю старику пайцзу и его не тронет ни один из моих воинов! Это будет плата за его работу и память о Демир-беке, ведь он всегда старался сеять добро вокруг, вот и я его посею! - и довольный собой, Бату-хан отвернулся и, облегченно вздохнув, отдал команду сотне отправиться снова в путь...
   Встреченными путниками оказались уставшие и голодные Ратибор и Нюра... Они, ничего не поняв, увидели, что нападавшие на них монголы враз перестали улюлюкать, вдруг разом расступились и перед ними оказалась прикрытая кошмой телега. И вот уже отряд ускакал вперед, туда, откуда шли путники, а под ногами, казавшегося стариком Ратибора, лежала брошенная одним из всадников золотая монетка...
   - Я уже и молитву читать начал заупокойную о нас с тобой, а они вона как порешили... - вытаскивая из-за спины Нюру, крепко обхватившую его проговорил удивленно Ратибор, - что басурмане нам оставили на телеге?
   Нюра, еще не веря в то, что она снова осталась жива после встречи с разбойниками хлопала испуганными глазами ничего не понимая. Ратибор устало присел прямо на землю и поднял монетку:
   - О, да это же охранная печатка! Я такие видел уже! Надо же, столько лет прошло, а эти монетки совсем не изменились! Видишь, на ней выбит сокол? С такой печаткой нас ни один разбойник Батыев не тронет! Только за что нам такая милость? Да еще и телегу с лошадью в придачу оставили! Посмотри, Нюра, что там за подарки монгольские!
   Нюра и всегда была легкой на ногу, а тут еще и просьба Ратибора! Она ласточкой понеслась к телеге и быстренько содрала с нее кошму и аж присела от собственного крика.
   - Господи, да что ж ты снова так орешь? - спокойно сказал Ратибор тяжело поднимаясь с земли.
   - Мертвые, совсем мертвые! - твердила Нюра, быстро переводя взгляд с одного тела на другое, - это же Настенька, внучка Михайлова! - вдруг признала она одно из тел.
   - Это же она со своими дочками приволокла тебя ко мне, это же они тебя нашли почти замерзшего! - причитала над телегой Нюра.
   Ратибор остановился и не мог двинуться снова, будто закаменел: он узнал Настеньку и Никанора, но не мог еще поверить, что они мертвы...
   - А где же дочки Настеньки? Что с ними приключилось? - спросил Ратибор, только никто ему не ответил...
   - Что делать-то будем? - Нюра морщила лоб и терла его ладонью, будто от этого действия к ней придет решение ею же заданного вопроса.
   - Пойдем назад, благо недалеко ушли от твоей избушки-развалюшки! С ханской пайцзой нам не страшен ни один монгольский разбойник, а от своих уж мы отобьемся! - твердо сказал Ратибор и взял лошадь под уздцы...

63

   - Что это за красное марево перед глазами?.. Это, наверное, облака, но почему они в красных кружевах? - думала Настенька-старшая приходя в себя и рассматривая небо над головой. И вдруг резкий укол в сердце: "Сын... Где мой сын?!". И тут же успокоилась, вспомнив все: - он в безопасности, он со старшими детьми... А я? Где я? На небесах? У меня ничего не болит, мне спокойно и хорошо...
   Настенька попробовала пошевелиться и вдруг застонала от резкой боли пронзившей все тело: - нет, я жива, иначе бы так не болело...- подумала она, - только зачем я осталась живой? Что с Демир-беком? А отец Никанор где? Ах, да, он же убит... А где его тело? Надо бы похоронить по-человечески...
   С превеликим трудом Настенька смогла повернуть голову и увидела перед собой бескровное лицо Демир-бека.
   - Убит, убит мой любимый! А зачем же Бог оставил меня жить?! Умереть бы рядом с ним и взойти вместе на небеса... - с тоской подумала Настенька, - не дал Бог мне такого счастья...
   Превозмогая боль Настенька протянула руку и коснулась родного лица: в жесткой бороде запекшаяся кровь, на шее тоже глубокие порезы... И вдруг она заметила едва уловимое движение глаз под прикрытыми веками!
   - А вот и губы его шевельнулись! Он произносит мое имя! Он жив, жив! - вот опять его глаза движутся! - Настенька рванулась к Демир-беку и снова погрузилась в липкую тьму, потеряв сознание от резкой боли...
   Демир-бек бродил в дремучем лесу и все искал свою Настеньку... Он силился позвать ее, но голос исчез, то ли от страха снова потерять любимую, то ли еще из-за чего, чего он и сам не знал... Он мысленно выкрикивал ее имя и физически ощущал, как оно, отражаясь от вековых деревьев, бьет его прямо в сердце... Окружавшая его темнота присосалась к сердцу черными щупальцами и будто высасывала из него все силы, оставляя одну боль...
   - Настенька, не может такого быть, чтобы твое имя приносило столько боли...- думал Демир-бек упрямо, снова и снова произнося его, и вдруг открыл глаза... Перед своим лицом он увидел божественный лик Настеньки, - я на небе, и ангел мой со мной... - обрадовался он и снова погрузился в темноту...
   Ратибор сильно устал, но признаться в этом не мог: Нюра бодро шагала рядом, помахивая выломанной хворостиной над спиной лошади, от чего та старалась ускорить шаг. Наконец он не выдержал и сказал Нюре:
   - Зачем лошадь подгоняешь? Она и так устала.
   - Да с чего ей уставать-то? - удивилась Нюра, - и не подгоняю я ее, она сама спешит куда-то! А ты бы лучше сел на телегу сам, а то еле ноги переставляешь! - бесхитростно ответила ему девочка.
   - А ты? Ты что же не садишься, иль ты не устала совсем? - не заставил себя долго упрашивать Ратибор и взгромоздился на телегу. При этом он неловко толкнул тело Демир-бека и удивленно уставился на Нюру:
   - А тело-то не закоченело...
   Нюра прижала ладошку к своим губам и ахнула:
   - Сычиха говорила, что это к новому покойнику!
   - Сколько же их еще будет... - грустно проговорил Ратибор и замолчал, собираясь тронуть лошадь дальше в путь, и вдруг сообразил:
   - Да он же теплый! Он жив! - и подскочил на телеге, бросив вожжи.
   - Как жив? Да Бог с тобой, Ратибор! Что ты говоришь такое, ты носом-то лучше воздух поглубже втяни: от них же мертвечиной уже несет! - испуганно сказала Нюра и быстро-быстро закрестилась.
   Но Ратибор ее не слушал: он неловко нагнулся над Демир-беком, приноравливаясь приложиться ухом к его груди, но его собственная недавно затянувшаяся рана не давала ему такой возможности. Он медленно слез с телеги и, не сумев снова нагнуться, только приложил руку к телу, прислушиваясь.
   - Да говорю же тебе - он жив! Сердце еще стучит! - радостно проговорил он.
   - А ну, дай я! - справилась со своей растерянностью Нюра и решительно отодвинула плечиком Ратибора.
   - Помоги перевернуть его, не пойму куда же его ранило! - распорядилась юная знахарка ловко переворачивая громоздкое тело Демир-бека с помощью Ратибора.
   - Да у него обломок стрелы в спине торчит! Надо скорее в мою избу добираться, ненароком помрет! Надо срочно стрелу вынимать, а у меня и ножа под рукой-то нет! - сетовала Нюра и вдруг ни с того, ни с сего снова испуганно вскрикнула. Ратибор вздрогнул от ее неожиданного крика и, заглянув через голову Нюры, тоже перекрестился: на них смотрели открытые ясные глаза Настеньки...
   - Ах ты, Боже ж мой! Настенька тоже жива! Что стал, как вкопанный! - прикрикнула на Ратибора Нюра, - Давай быстро на телегу залазь, погоняй, спасать надо раненых, гони к избушке! - и сама ловко запрыгнула на край повозки, приговаривая скорее для себя, чем для раненых: "Сейчас, сейчас, чуток осталось, за этой полянкой изба моя, там мне и стены помогут, авось выходим вас! Да и не одна я теперь, а вдвоем не так страшно! А тут еще и вас Бог послал!"...
   Быстро домчались они до места. У Ратибора и сила снова появилась: он подхватил первой Настеньку и внес ее в избу, Демир-бека они тащили уже вдвоем. Ратибор было и Никанора подхватил, чтобы тоже в избу нести, но Нюра его остановила:
   - Этого погодь нести, он совсем мертвый, ему уже ничем не поможем, ты - монах, вот и займись его отпеванием, а я пока живых травками попотчую!
   Ратибор с удивлением понял, что согласен подчиняться этой пигалице, которая стала командовать им, только бы она спасла Настеньку...
   - Я ее до сих пор люблю, или это что-то другое? - мелькнуло в голове, но он постарался отогнать опасную мысль и, уложив тело Никанора на земле, опустился возле него на колени и принялся читать молитву...
  

64

   - Пора посылать гонца к Бату-хану! - гордо осматривая первую воздвигнутую башню будущего дворца проговорил Ли Тун-по.
   - Да, конечно же ты прав, но я еще утром уже отправил его! - спокойно ответил ему Тимур.
   - Ну, вот и пришла пора нам отправляться дальше... - с грустью сказал Туган, - а я уже так привык к этому строительству, что даже жалко отсюда уходить. Хочется посмотреть, каким будет весь дворец, если только одна его башня вызывает такой величественный трепет в сердце!
   - Даст Бог, увидим на обратном пути, - задумчиво произнес Тимур.
   - Ого! Сколько ты времени собираешься быть у Угедэя! Одну башню мы строили больше трех месяцев, а дворец будет готов самое малое через год! - удивился Туган.
   - Неужто ты думаешь, что мы пойдем к Угедэю только для того, чтобы отдать ему дары Бату-хана? Вспомни, сколько времени отсутствовал отец, когда ездил к нему? Вот и прикинь: отец мудрый и опытный, но все равно не мог уйти от него раньше, а мы с тобой совсем зеленые и глупые! А с нами еще такие невыдержанные девчонки, у которых что на уме, то и на языке! Эх, отправить бы их в Сыгнак, но не захотят ведь... А там они могут нам помешать и навредить своей прямотой... В чужом становище надо больше молчать и слушать, чем говорить, так учил отец...
   - Ты забыл, что время многое меняет, - раздалось у них за спиной.
   Оглянувшись, они увидели Настенек, которые неслышной походкой подошли к ним, взявшись за руки.
   - Мы уже не те взбалмошные девчонки, каких вы знали раньше, и, будьте уверены, мы сможем себя правильно держать во враждебном стане! - договорила Настя.
   Братья обняли сестер и тихонько засмеялись, радуясь тому, что их понимают...
   ...Вскоре пожаловал и сам Джихангир...
   Бату-хан старался придирчиво осматривать первую башню, но не мог сдержать почти щенячьего восторга, который выплескивался в каждом его взгляде: вот это возведенное чудо - это его воплощенная мечта! Он даже в мыслях не мог представить, что она будет столь величественна и так осязаема! Вот, можно подойти и потрогать камни ее стен! Отдельно лежащие - они просто камни, хаотичная россыпь, а отесанные и сложенные друг на друга это уже история его, Бату-хана! Он, а не какой-то Угедэй построит дворец, какого не видывал ни один правитель! Не было таких построек даже у Хорезм-шаха, а он считался самым богатым! Но его богатство легло к ногам деда. Теперь никто не скажет, что Бату-хан только разрушитель, теперь я - Великий Властитель богатых земель, которые будут работать только на меня, которые будут подчиняться только мне! А я буду править этими землями умно и расчетливо, приумножая свои богатства, как учил Демир-бек!
   Бату-хан в который уже раз обходил круглую сторожевую башню будущего дворца, но все никак не мог остановиться: ему казалось, что вот этого камня в стене он еще не видел и подходил к нему, ощупывая его и взглядом и ненасытными пальцами. Ему казалось, что от этих камней в него вливается возвышенная невидимая сила, которая поднимает его над землей и он чувствовал, что еще немного и он сможет оторваться от земли и полететь, взмыть в небо, и оттуда увидеть свое творение, увидеть отблески солнца в золоте купола и купаться там в его сиянии!
   - Дзе, дзе! - бесконечно и довольно произносил Бату-хан, не находя слов выразить свои чувства.
   Ли Тун-по и братья стояли чуть в стороне, неспешно передвигаясь за ханом по мере его очередного обхода башни. Они тоже были довольны, видя радость на лице хозяина.
   Наконец Бату-хан смог взять себя в руки и остановиться. Он поднял глаза на братьев и сказал:
   - Вы - достойные дети Демир-бека! Он никогда не разочаровывал меня, а порученное дело выполнял даже лучше, чем я ожидал! Этой башней вы положили начало великого строительства! И вы станете первыми моими купцами! Настоящими, не теми, что думают только о собственной наживе, а теми, которые будут думать о величии будущего Каракорума! Я снабжу вас товарами и вы обойдете весь свет, дойдете вперед меня до края Вселенной и будете возвещать всему миру, что за вами идет великий Его Покоритель! Весь мир ляжет у моих ног, а я из этого дворца смогу править им! Вы будете моими глазами и ушами, какими был ваш отец!
   - Слушаю и повинуюсь! - в один голос произнесли братья, склоняясь в почтительном поклоне.
   Вечером сидя у костра, уже насытившиеся жирным пловом, Бату-хан и братья вели размеренную беседу.
   - Обоз с подарками скоро прибудет, и вы отправитесь к моему дяде. Но мне важно не только задобрить его, но и уверить в необходимости поддержать мои начинания! Он должен увидеть во мне не просто почтительного племянника, а умного и вдумчивого правителя! Вы должны убедить его в том, что я именно такой, и что мне можно доверять большие походы для покорения Вселенной! Он должен поверить в то, что я единственный, вобравший в себя силу и разум Чингисхана! Единственный преемник его, Угедэя, на престоле Вселенной! И вы должны поведать ему о недостойном поведении его сына Гуюк-хана! Он должен приструнить его или отозвать назад в свое становище! Он мешает мне, сильно мешает, подрывает мой авторитет среди не только нойонов, но и простых воинов!
   - Но не заподозрит ли Великий Угедэй опасность для себя в твоем лице, если ты будешь так рваться вперед всех Чингизидов? - как всегда прямолинейно спросил Туган.
   - Не будет! Я плохо знаю своего дядю, но ваш отец его хорошо изучил! И он сказал мне, что Угедэй очень справедливый и просвещенный правитель, он много занимается науками и чтит умных людей. Он знает, каков его сын! Он должен знать правду и поставить его на место! И я не хочу выглядеть глупцом в его глазах! ЭА по поводу строительства дворца, то это Демир-бек натолкнул меня на мысль построить такой величественный дворец, а Угедэй, узнав об этом, подумает, что Бату-хан очень умный, раз возводит такие красивые и вечные дворцы! - вскочил с места и стал расхаживать возле огня Джихангир.
   Братья тоже поднялись вслед за ним и стояли задумавшись: уж больно сложную задачу задал им Бату-хан.
   - Ну, что пригорюнились, орлы? - похлопал их по плечам Бату.
   - Воля твоя, повелитель! Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы не разочаровать тебя! - кротко произнес Тимур, - но не обессудь, если мы будем не в силах выполнить твою волю. Не каждый отец хочет слышать правду о своем дитяти...
   - Это не ответ! Я не хочу слышать о неудачах! Ваш отец всегда был удачлив! Он всегда знал когда и что можно говорить повелителю! - недовольно сдвинул брови Бату-хан.
   - Как же, удачлив! Очень удачно Субудай устранил его! И удачно избежал наказания! Очень удачно схоронили Демир-бека, да так, что и могилы не найти! - вспылил Туган.
   - Злые асассины-исмаилиты, прознав о том, как я ценю Демир-бека, выследили его и убили! Субудай тут не при чем! Я же вам все подробно изложил! Сколько можно повторять одно и то же! - недовольно воскликнул Джихангир и рассерженно присел опять возле костра.
   Братья молча стояли возле него и не стали садиться, давая понять, что они не верят придуманной истории.
   - Я все сказал! Не испытывайте моего терпения! Я действительно считаю вас своими друзьями, но не становитесь на моем пути! Лучше идите рядом и выполняйте, то о чем я вас прошу! Слышите? "ПРОШУ"!
   Но если я стану приказывать вам, то вы станете обыкновенными воинами, которые предали меня, а с предателями у меня разговор короток! Не рискуйте, друзья! Я найду вас даже под землей! - Бату-хан резко встал и быстро отправился в свой походный шатер.
   Тимур с Туганом так и остались стоять... Туган ждал, что брат начнет его ругать за несдержанность, но Тимур обнял брата и проговорил:
   - Я бы так сказать не смог! Ты молодец! Я горжусь тобой! Но не смотря ни на что, мы сделаем все, чтобы Бату-хан остался доволен нами! - и тихо добавил: - иначе нам не жить, сам знаешь...
  

65

   Только спустя неделю после прибытия в становище Угедэя посланцев Бату-хана принял Великий Правитель...
   Из-за такой длительной отсрочки всем стало понятно, что Угедэй недоволен племянником...
   Зал для приема гостей во дворце Угедэя был очень красив и необычен: Дворец стоял одиноко и величественно среди раскинутых вокруг богатых шатров и казался огромной желтой птицей присевшей на одну минутку среди стаи сородичей...
   Деревянные перегородки зала были тонкие, как паутинки и уходили под самый потолок, в который устремлялись чудные растения, разбросавшие по его своду листья и цветы различных окрасок...
   Вносимые, казалось, бесконечным потоком подарки Бату-хана, слаживались в огромную кучу у подножия золотого трона Угедэя, но он продолжал молчать. Растерянные Тимур с Туганом тоже молчали, не зная, что предпринять, а за их спинами нетерпеливо переступала с ноги на ногу Настуся закутанная в парчовое покрывало от посторонних глаз. Настя не решилась покинуть гостевой шатер, боясь хоть на минутку оставить брата без внимания. Настусю тоже уговаривали остаться, но она наотрез отказалась, желая воочию увидеть Великого монгольского правителя.
   Время шло, а все вокруг молчали и это молчание перерастало в опасность для послов...
   - Сейчас велит головы рубить послам...- услыхала шепот за спиной Настуся и ее сердце словно крапивой обожгло: она рванулась вперед и застыла возле сложенных подарков; повела плечиком и грациозно сбросила богатое покрывало с себя, оставшись в голубых шелковых шароварах и вышитой Настенькой-старшей голубой душегрейке, накинутой на голубую кофточку. Она светлой голубкой выпорхнула на середину шатра и в испуге остановилась. Настуся и сама от себя не ожидала такого и застыла на мгновение, но увидев, что братья потянулись к кинжалам, выставила вперед руки, призывая их к спокойствию и приковывая всеобщее внимание к себе...
   Настуся мелкими танцующими шажками направилась к вороху тканей у ног правителя и, выхватив приметный яркий кусок из него, быстро свернула изящным платком, кинула его на плечи и закружилась в одном ей ведомом ритме... Она танцевала, смешав все известные ей танцы! Настуся то жар-птицей налетала на окружавших трон растерявшихся ханов, и проносилась мимо них; то, накинув одному из них на шею ставший волшебным платок, настойчиво тянула его за собой в образовавшийся круг; то вдруг отталкивала зардевшегося от смущения хана, отгородившись от него все тем же волшебным платком, превратив его из аркана в неприступную стену... Она с удивительным трепетом стягивала платок с плеч, раскручивая его и оборачивая вокруг талии; то набрасывала его на голову, скрывая под ним свои действия: ловко поддевала ручкой что-нибудь из золотых украшений и будто примеряла к себе. Она зазывно улыбалась синими озерами глаз из-под вездесущего платка, который то птицей взвивался вверх, то опять оказывался в ее тонких пальцах, то показывая очередное украшение на груди или голове Настуси, то опять незаметно отправляя его в общую кучу...
   Тимур поймал удивленно-испуганный взгляд Настуси и понял, что ей нужна помощь и стал оглядываться по сторонам. Его взгляд упал на сидящего в сторонке раба с лютней в руках, которую Тимур, отступив шаг назад, выхватил у него и стал подыгрывать Настусе в ритме ее танца.
   Тимур давно не держал лютню в руках: с тех пор, как услыхал от отца, что это не мужское занятие. Но любовь к музыке не проходила и иногда, тайком, чтобы никто не видел и не слышал, он играл тихонько для себя...
   И вот сейчас он вспомнил все и вложил в мелодию всю свою любовь к Настусе! Извлекаемые им звуки то нарастая, то стихая превратились в серебряную струйку живительного родника из которого Настуся стала "пить" свой удивительный танец!
   В наступившей было грозовой тишине вдруг стали исчезать суровые лица и первым разгладилось круглое лицо Угедэя...
   Великий Правитель считал себя знатоком искусств и в особенности любил танцы и музыку, но такого танца, что предстал перед его глазами, он никогда не видел и не слышал такой музыки, берущей за сердце и идущей из сердца...
   Правитель Угедэй стал неожиданно притопывать ногой в такт Настусиного танца!
   - В ней присутствует какой-то дух чистоты, огонь, заключенный в чистой цветочной чашечке! Она не ангел, но кажется им, она не демон, но в ней темперамент демона! - удивленно думал Угедэй.
   А Настуся уже не боялась: она отдалась танцу и музыке! Она не думала, что будет делать в следующий момент - она жила в этом ритме и в этом танце!
   Настуся игриво позволяла рассматривать свое подвижное тело, при этом грациозно избегая чужих прикосновений к нему.
   Музыка, перевиваясь с причудливыми узорами роскошного зала дворца, то взмывала вверх до самого куполообразного потолка, то стремительно неслась вниз, вовлекая в свой волшебный ритм и мир сказки...
   Настуся, казалось, и сама взлетала вверх за музыкой и кружилась там среди цветов и птиц, невесомым ангелом она касалась тонких перекрытий и дворцовых арок, смеясь, раскачивалась на цветочных лепестках и вдыхала, вдыхала музыку, как нежный аромат благовоний...
   Туган положил свою руку на плечо брата, заметив, как по лицу Настеньки стекают капли пота. Этим он отвлек Тимура и тот резко оборвал игру. Настуся, будто споткнувшись, резко остановилась вслед за музыкой и удивленно оглянулась на Тимура. Он прижимал лютню к сердцу и влюблено смотрел на девушку, ничего вокруг не замечая.
   В зале опять повисла тишина, но она быстро прервалась хлопками Великого Угедэя: он приветствовал волшебную танцовщицу!
   Все вокруг тоже заулыбались удовлетворенно произнося на все лады монгольское "дзе, дзе!".
   - Вот это - самый дорогой подарок от моего племянника! - показывая на Настусю и при этом презрительно откидывая ногой откатившийся от общей кучи подарков золотой кубок, сказал Угедэй.
   Тимур, придя в себя, накинул на плечи Настуси сброшенное ею парчовое покрывало и прижал ее в себе. Не смотря на то, что танцевала одна Настуся, их сердца бились в одинаковом ритме, будто танец их обоих довел до изнеможения!
   - Кто ты? - спросил ласково беря Настусю за подбородок, проговорил Угедэй, подойдя к Тимуру с Настусей.
   - Это моя жена! - прямо глядя в узкие, и от того кажущиеся колючими, глаза, ответил Тимур.
   - Я не тебя спрашивал! - нахмурился Угедэй.
   - О, Великий Правитель! - смело улыбнулась Настуся, - я действительно жена этого посла твоего любимого племянника Бату-хана, приславшего тебе столь щедрые дары! - и повела рукой в сторону горы украшений и золота.
   Угедэй сначала застыл, сраженный такой смелостью, но потом хитро произнес свое "дзе, дзе!" и не выдержал, расхохотался.
   Он так заразительно смеялся, что все окружающие дружно подхватили его смех и старательно подхихикивали, но при этом зорко озирались по сторонам, чтобы не пропустить момент, когда надо будет остановиться...
   - Где же это в просторах Вселенной рождаются такие смелые девушки? - утирая ладонью выступившие от смеха слезы, спросил Угедэй опять глядя только на Настусю.
   - Богата земля русская... - произнесла одними губами Настуся, почуяв холод во всем теле от взгляда правителя.
   - Оставайтесь пока с нами, - сухо сказал Угедэй, обращаясь к Тимуру с Туганом, - я решу, что мне с вами делать потом! А эту танцовщицу отправьте в мой гарем! - и лениво махнул рукой, отправляясь на свой трон.
   - Великий Правитель не понял! Эта женщина - моя жена! - готов был крикнуть ему в спину Тимур, но ладошка Настуси вовремя прикрыла его рот.
   - В моей стране не позволительно иметь одновременно двух мужей о, Великий Правитель! А одного я уже имею! И зачем тебе чужая жена, взятая даже не на поле битвы? - тихо сказала Настуся смело взяв Угедэя за рукав.
   Угедэй остановился, повернулся и снова вперил взгляд колючих узких глаз в синий омут очей Настуси.
   - Никто не смеет перечить мне, Великому Правителю! - под воздействием синей магии, изливающейся из глаз Настуси, эти слова он произнес без обычного гнева и Настуся воспользовалась этой секундой: единым взглядом она скрутила по рукам и ногам Великого Правителя и он уже не был ей страшен.
   - Я не рабыня! В моей стране женщина выходит замуж за одного единственного мужчину, которого она любит! И я хочу представить тебе о, Великий и справедливый Правитель, моего избранного мужа! Это сын известного тебе купца Демир-бека, славно служившего и тебе, и твоему отцу, Покорителю Вселенной Чингисхану! - с царственным достоинством склонила голову Настуся, но при этом не отводила глаз от лица Угедэя.
   - Сын Демир-бека? - сделал удивленное лицо Угедэй, будто не знал этого, а сам не отводил взора от глаз Настуси, будто борясь с ней властным взглядом.
   - Но, помнится мне, что Демир-бек говорил, будто у него два совсем одинаковых сына! Где же тогда второй? - прищурился так, что совсем исчезли его щелки-глазки Угедэй, находя забавным подобный разговор и подобное соревнование с Настусей.
   - Я здесь, о Великий Правитель! - выступил вперед Туган, склоняя голову. Он был так обескуражен происходящим, что с трудом улавливал смысл разговора, но вопрос о втором сыне вернул его к действительности и он весь подобрался, как зверь, который готовился к прыжку.
   - Правду говорил Демир-бек! Сыновья у него видные, как двойное отражение в воде! - расслабленно сказал Угедэй, даже не взглянув в сторону Тугана.
   - Если еще и твоя жена под стать этой, - указал рукой, унизанной на каждом пальце драгоценными кольцами, на не опускающую головы Настусю Угедэй, - то я сам преклоню колени перед столь искусными танцовщицами! - усмехнулось его круглое лицо, а его глазки продолжали начатый поединок взглядов с Настусей.
   - Так оно и есть! Наши с братом жены - сестры, похожие, как две капли воды! - сказал Тимур, пытаясь стать между двух столь опасных взглядов.
   Но Настуся ему этого не позволила: она сжала его ладонь с такой силой, что Тимур поморщился и остался стоять на месте.
   - Ну что, прекрасная пери, где же твоя столь же искусная сестра? - опять обратился Угедэй к Настусе.
   - Моя прекрасная сестра осталась с братом и сыном Демир-бека, подло убитого врагами! - смело ответила Настуся.
   - Какими врагами? У Демир-бека были враги? - нахмурил выгоревшие белесые брови Угедэй.
   Пришла очередь Тимура с силой сжать руку Настуси, запрещая ей говорить.
   - Отец погиб в стычке с асассинами-исмаилитами, о, Великий Правитель, - сказал неуверенно Тимур.
   - Исмаилиты проникли и вглубь Руси? - удивился Угедэй, - неужто у них и там интерес появился? Или они пришли туда вслед за непобедимым монгольским войском?
   - Мне сие неизвестно, только знаю точно, что их отряд шел за отцом почти от самого становища Великого Джихангира! - ответил Тимур и продолжил: - Они следили за отцом и, как только наши обозы разделились, напали на отца и убили и его самого, и его жену. Остался в живых только их сын, которого мы взяли с собой...
   - А Джихангир наказал исмаилитов, напавших на его воспитателя? - после малой паузы спросил Угедэй.
   - Как сказал Бату-хан - наказывать было некого: отец с женой и отрядом охраны сам перебил нападавших, но при этом и они все умерли от полученных ран...
   - И ты поверил этому? - широко распахнул глазки Угедэй, продолжая немой поединок с Настусей.
   - Как я мог не поверить Великому Джихангиру? - вопросом на вопрос ответил Тимур.
   - Ну, конечно, Великий Джихангир всегда говорит правду! - с издевкой сказал Угедэй и приблизил свое лицо к лицу Настуси - Еще ни одна женщина не смотрела на меня так! - сказал шепотом и добавил: - а мне это нравится! Я заберу тебя в свой гарем, ты будешь каждый вечер танцевать только для меня!
   - Птица, посаженная даже в золотую клетку, перестает петь! - улыбнулась глазами Настуся.
   - Ты не только искусная танцовщица, но и приятная собеседница! - опять прошептал Угедэй.
   - Я согласна беседовать с Великим Правителем каждый вечер, до тех пор, пока мой муж не отправится назад к Бату-хану! - тоже шепотом ответила ему Настуся.
   - Я казню твоего мужа! - шептал Угедэй.
   - Тогда и я умру с ним! - просто ответила Настуся.
   - Наш разговор не окончен! - провел рукой по щеке девушки правитель и повернул ее к Тимуру: - забирай пока свою жену и жди моего ответа племяннику! Я знаю, чего он хочет, и подумаю над тем, как ему помочь.
   - Или не помочь... - про себя додумал он, и удивился искрой проскочившей в мозгу мысли: - сражаться с этой женщиной даже взглядами опасней, чем дергать за хвост тигра... Но в то же время все это очень интересно...
  

66

   В гостевом шатре буйным цветом расцвела ревность...
   Всегда рассудительный Тимур метался в беспомощной злобе. Ему хотелось кричать, топать ногами, даже драться, но ничего этого он не мог сделать: Тимур знал, что за всем Батыевым посольством ведется пристальное наблюдение и понимал, что закричи он сейчас сотня ушей жадно прилепится к стенкам шатра, ловя каждый его звук... От этого становилось еще ужаснее на душе и он то присаживался на ковер возле Тугана, то опять вскакивал и мчался к выходу. У полога шатра он вдруг резко поворачивал назад, по пути заглядывал на женскую половину, где Настеньки кормили брата, и снова присаживался возле Тугана.
   - Ну хватит, брат! - наконец сказал Туган, выждав время и дав устать от такой беготни Тимуру.
   - Что будем делать? Ведь он не отстанет от Настуси! - прошептал Тимур, в сердцах разломив вытащенную из колчана стрелу.
   - Не отстанет! Но и считаться с нами станет! - улыбнулся Туган.
   - Настуся! Как она могла ТАК танцевать перед ним! - ломая уже две половинки стрелы с обидой сказал Тимур.
   - Ну, брат, ты не справедлив! Если бы не Настусин танец, неизвестно что было бы со всеми нами! - отбирая у брата остатки стрелы и бросая их в очаг, проговорил Туган. - Настуся нас всех спасла! Я даже не ожидал от нее такого! Это же надо ТАК почувствовать нутро Угедэя и попасть своим танцем именно в нужную точку его сердца! Откуда она узнала, что он считает себя большим ценителем искусства? А ведь мы с тобой об этом даже не подумали, хотя отец и говорил нам об этом! Надо было везти ему не золото и драгоценности, а знатоков ремесел: золотых дел мастеров, искусных богомазов, музыкантов, строителей, наконец! А мы привезли ему единственную книгу о русском Боге, а ведь Угедэй просвещенный Правитель, он много знает и многим интересуется! Мы думали, что Бату-хан первый из монголов начал строительство оседлых городов, ан нет! Смотри какой дворец возвел Угедэй - он под стать заложенному нами золотому дворцу в будущем Каракоруме! Вот на чем мы должны сыграть, чтобы сохранить свои жизни и выполнить поручение Бату-хана!
   - Ты слеп, брат! - воскликнул Тимур, - Угедэй влюбился в Настусю! - с горечью произнес он.
   - А пусть он попробует разобраться в кого из сестер он влюбился! - засмеялся Туган, - пока ты тут злился, они придумали свой план покорения Угедэя! - усмехнулся он.
   - Они что наперегонки будут танцевать перед ним? - еще больше озлился Тимур.
   - Успокойся и давай все обсудим, мне кажется, что в настоящее время наши жены оказались мудрее нас с тобой!
   - Девочки! - позвал он, - вы готовы к разговору?
   Из-за коврового полога вышли притихшие и сосредоточенные сестры и тоже уселись на разбросанные подушки возле очага.
   - Интересно, как долго наш брат будет без имени жить? - неожиданно спросила Настя.
   - Его крестить надобно, но где и кто здесь это сделает? Ни одной церквушки нет! - поддержала разговор Настуся.
   - О чем вы думаете?! - схватился за голову Тимур.
   - Сейчас это самый главный вопрос для нас, - ответила Настуся.
   - Жизни наши спасать надо, а вы об имени торочите, женщины! - гневно сказал Тимур.
   - Вот когда ты успокоишься, тогда придет время поговорить о спасении наших жизней, а пока будем выбирать имя брату! - строго посмотрела на мужа Настуся.
   - А что выбирать-то? Вы ж наверняка уже придумали ему имя! - улыбнулся и поддержал разговор Туган.
   - Мы придумали, но хотим чтобы вы одобрили наш выбор, - ответила Настя.
   Тимур молча раскачивался, закрыв лицо руками...
   - Хватит тебе страдать! Ничего плохого же не случилось! Наоборот мы добились внимания Угедэя! - погладила его по плечу Настуся.
   - Внимания добились..., но какой ценой?
   - Все! Поговорим о брате! А с нашей бедой надо переспать, как говаривал дед Михайла! - строго произнесла Настя.
   - Ну и как вы решили его наречь? - через силу усмехнулся Тимур.
   - Наш брат станет Пересветом! - торжественно сказала Настуся, переводя взгляд с Тимура на Тугана, желая прочитать на их лицах одобрение их выбору.
   Но братья даже не стали возражать:
   - Пусть будет Пересветом! - утвердительно кивнули они головами.
   - Пересвет - свет в нашем окошке! Пусть его имя поможет не только ему, но и нам! Пусть он осветит наш путь домой, в Сыгнак! - с тоской сказал Тимур.
   - Не грусти, мой доблестный муж! - улыбнулась Настуся, - скоро, очень скоро мы отправимся в путь, сначала в Каракорум, к Бату-хану, а потом, даст Бог, и в Сыгнак!
   Тимур еще долго уверял, что Угедэй поймет подмену и был против его обмана. Но сестры уперлись и сказали, что, если захотят, то и братья не разберут кто из них кто.
   - Вот увидишь, - говорила Настуся, - Угедэй не поймет, что вместо меня пришла другая!
   - Нельзя рисковать! - уверял Тимур, - если он что-нибудь заподозрит, то просто казнит всех!
   - Ты не понимаешь, это вы видите в нас разницу, потому что долго живете рядом с нами, а он даже не видел нас вместе! Чем больше граней увидит Угедэй в удивившей его танцовщице, тем скорее мы выполним приказ Бату-хана!
   - В одной тебе столько граней, что Угедэю с лихвой хватит для воспоминаний на всю оставшуюся жизнь! - в сердцах сказал Тимур.
   - Девочки, а вы не думали о том, что Угедэй может разозлиться, узнав как его дурачили? - тихо высказал свое предположение Туган.
   - Он не узнает, если ему в этом никто не поможет! - отмахнулась Настуся.
   - А может не будем испытывать судьбу? - попытался еще раз уговорить сестер Туган.
   - Все уже решено и не мешайте нам! - прикрикнула на сомневающихся братьев Настуся.
  

67

   - Я пришла, как приказал Великий Правитель, - прямо глядя в глаза Угедэю проговорила Настя.
   - Я ждал тебя, видишь, всех удалил из дворца! Хочу один наслаждаться твоими танцами! - подходя к Насте быстро говорил Угедэй.
   - Я сегодня не расположена танцевать, давай просто поговорим! - потупила синие озера глаз Настя.
   - Поговорим? А о чем мы с тобой можем говорить? О танцах? Но их надо видеть и чувствовать! - будто задумался Угедэй, а у самого так разыгралось любопытство, что аж узкие глазки заискрились.
   - Ты - Великий Правитель, и к тебе приезжает очень много послов из разных стран и ты ведешь с ними беседы. Вот давай и поговорим об этих странах! - просто сказала Настя. - Монголы завоевали почти всю Киевскую Русь, а ты сам был там? Ты видел, какая волшебная природа у Руси? Ты вот живешь в степи - вокруг тебя свищет ветер, а там столько лесов! Громадные вековые деревья подпирают свод неба своими верхушками и ветер не смеет буянить в лесу! Он только изо всех сил старается согнуть эти мощные небесные подпорки, чтобы опрокинуть небо на землю, но у него ничего не получается! Ветер злится вокруг леса, а лес спокойно стоит и тихо переговаривается своей листвой... Но в лесной тишине ветру грезится грозный и мощный зеленый кулак... Поэтому твой степной разбойник ветер боится русских лесов...
   - Он живой твой лес? - широко раскрыл узкие глазки Угедэй.
   - Конечно! Он жив не только своими деревьями, но и тем зверьем, которое нашло приют под его сенью! Лес дает жизнь и людям: они собирают в нем грибы, ягоды, орехи, наконец охотятся в нем. Он дарит им не только пищу, но и жилища и тепло в них. Ваши юрты хороши, нет слов, но они - временные, еще день и их снимут, погрузят на мулов и перевезут в другое место, а наши избы врастают в землю корнями и становятся родными, к которым всегда хочется вернуться! Это называется Родиной, к которой сам прирастаешь душевными корнями!
   Угедэй фыркнул: - моя Родина - моя степь! Я здесь хозяин! Я могу нестись по степи на коне до самого горизонта! А где в твоих лесах мне разгуляться с конем и где пасти мои табуны? Твои леса надо вырубить и сжечь в наших очагах! Вот тогда они дадут и нам свое тепло! А небо не опрокинется на землю, оно же не падает на нас в степи!
   - Это потому, что наши леса держат его и защищают твою степь тоже!
   - Значит твои леса помогают моим степям? Мне не нужна их помощь! Я - Великий Правитель, я сам, если захочу, могу помочь кому угодно!
   - Вот и не оставляй без твоей помощи своего племянника Бату-хана! Он тебя любит и чтит, помоги ему, он благое дело замыслил! Ты здесь выстроил прекрасный дворец, а он начал строительство нового города, который принесет славу не только ему, но и тебе, как Великому Правителю! Подари ему надежду!
   - Надежда - это страшный зверь! Стоит его выпустить из клетки, как он съест тебя самого без остатка! Нечего Бату-хану надеяться на меня! Он должен сам, своими руками достичь желаемого! А мне достаточно и своей славы! Зачем я должен помогать и поддерживать строптивого племянника?! Я знаю, он хочет сесть на мой трон!
   - Вот и дай ему возможность сесть на трон там, в далеком Каракоруме, чтобы твой трон здесь не пошатнулся! От этого шага ты только богатеть станешь и еще больше прославишься, как Правитель, который предвидит будущее!
   - Будущее у меня предвидят шаманы! А я не шаман, - обиделся Угедэй.
   - А кто они - шаманы? Ты уверен, что они действительно разговаривают с духами, а не врут тебе, изыскивая собственную выгоду? - забросила Настя сомнение в душу Угедэя, - ведь ты давно подозреваешь это, признайся! А чем плох правитель, который обошел всех шаманов в видении будущего?
   - Лучше бы ты танцевала! - в сердцах бросил Угедэй.
   - А я станцую тебе танец наших русских русалок, хочешь? - быстро отступила Настя, испугавшись, что перегнула палку в стремлении переубедить его.
   - Ты каждый раз другая! Неповторимая и загадочная! С каждым днем мне кажется что я уже все о тебе знаю, но приходит вечер и ты предстаешь в новом, еще неизвестном мне обличье! Ты русская шаманка, колдунья? Мои жены танцуют мне одни и те же танцы, а у тебя каждый раз новый! И мне кажется ты и сама не сможешь повторить свой предыдущий танец, ведь ты не просто танцуешь, а живешь в этом танце каждый раз новую жизнь! Твой танец - это отчаянный, яростный вызов всем окружающим. Я прав? - улыбнувшись сказал Угедэй.
   - Не стану отпираться! Меня никто не учил танцам, это все наша природа, она дает мне свое понимание и подсказывает, как перевести состояние моей души в соответствующий танец! - просто сказала Настя.
   - А твоя сестра такая же искусная танцовщица и рассказчица? - спросил Угедэй, - и когда же ты мне ее покажешь? Что же, она неотрывно сидит с вашим братом, сыном Демир-бека?
   - Ну, может скоро ты и увидишь нас! Обеих! - усмехнулась Настя.
   - Вообще-то мне достаточно и одной тебя, а про сестру я так просто спросил, ни одна женщина не сравнится с тобой, моя принцесса! - протянул руки, чтобы обнять Настю Угедэй.
   Девушка ловко ускользнула от рук Правителя и, отпрянув в сторону, погрозила ему пальцем:
   - Мы же договаривались с тобой и ты обещал! - строго сказала Настя.
   - Я все помню и договора не нарушу, не бойся! - опустил руки Угедэй, - хотя очень хочется! Ты не считаешь меня неотесанным степняком, но я такой на самом деле! Да, я люблю все красивое, но шел к его пониманию очень тяжело. Отец всячески подавлял все мои стремления к прекрасному и твердил, что только конь, колчан со стрелами, лук, сабля и аркан должны сопровождать меня всю жизнь. Я затаился и постарался показать отцу, что я действительно такой, каким он хочет меня видеть. И только став Великим Правителем, я позволил себе вернуть свой настоящий облик, но этого оказывается мало! Меня никто не понимает! От меня постоянно требуется жестокость, а не красота действий! Да, я могу делать то, что я захочу, но я устал жить в мире дикарей! Я никому этого не говорил, но ничего не могу с собой поделать сейчас: признания сыплются из меня, как из драного бурдюка! - недовольно стукнул кулаком по подлокотнику трона Угедэй.
   - Не гневи Бога, Великий Правитель! Тебя ли никто не понимает?! Да все окружающие тебя ловят каждое твое слово! - возмутилась Настя.
   - Каждое слово ловят и ждут, когда же сделаю неверный шаг, чтобы подтолкнуть меня в моем падении! - воскликнул Угедэй.
   - А ты не спотыкайся, чтобы не упасть! - улыбнулась Настя, понимая, что стала на опасную тропинку в разговоре, который может привести ее совсем не туда, куда она стремилась повернуть его.
   - Всем от меня чего-то нужно, каждый стремится что-нибудь получить ничего не давая взамен!
   Настя физически ощутила, как от Угедэя, не смотря на жалобу в голосе, исходят мощные волны, властные и притягательные, и внутренне содрогнулась от боязни не удержаться и поддаться этой завораживающей силе...
   - Ты тоже пришла сюда, чтобы получить свое, сокровенное - помощь Бату-хану! Но зачем тебе это? Ведь ты не монголка, не степнячка, но ты хочешь, чтобы я оказал помощь в порабощении твоего народа, и при этом ведешь себя так, как будто дороже этого народа для тебя больше ничего нет! Я не понимаю тебя! Мне выгодно руками Бату-хана вести завоевания Руси, пусть он думает, что это он главный, но скоро придет время и я покажу настоящее лицо Великого Правителя! Это я, а не Бату-хан, завоюю всю землю до последнего моря и посажу в ваших каменных дворцах своих воинов! Они станут вашими правителями, они будут указывать, как вам жить и даже как вам дышать! Они будут утираться вашими холстами, топтать ваши ковры, готовить себе пищу на дровах из ваших икон! - уже ярился Угедэй.
   Настя внутренне подтянулась и будто бы сжалась в комок, как перед броском, и, вдруг, заговорила совсем спокойно и будто бы даже ни о чем:
   - Однажды овцы возмутились состоянием овчарни: грязно, неуютно! И решили перейти жить в хозяйский дворец... Через три дня дворец напоминал старую овчарню...
   - Ты это о чем? - с недоумением спросил Угедэй.
   - А это я о том, что если твои люди не станут стремиться сами жить лучше и становиться лучше, то никакие дворцы им не помогут! Даже Бог не меняет того, что происходит с людьми, пока люди сами не переменят того, что есть в них самих... - сказала Настя и повернулась к выходу, гордо неся свою красивую голову.
   - Постой, ты куда? Я тебя еще не отпускал! - обиделся Угедэй.
   - А я не твоя рабыня, чтобы ждать разрешения покинуть тебя, после того, как ты оскорбил и меня, и мой народ! - не поворачиваясь ответила Настя.
   Сзади, в наступившей тишине, вдруг раздался смех Угедэя и Настя не выдержала и, обернувшись, увидела весело смеющегося Великого Правителя:
   - Чему ты так радуешься? - опешила она.
   - Как, ты не понимаешь? - веселился Угедэй, - я сейчас должен был снести тебе голову с плеч за неподобающее поведение с Великим Правителем, но мне почему-то совсем не хочется этого делать! И, самое главное, мне весело от твоего ответа! Останься, и прости, если я тебя обидел! Вот видишь: я прошу у тебя прощения, хотя, если бы кто-то из моего окружения это услышал, счел бы меня слабым Правителем. А мне это не подобает! Еще при первой встрече я подумал, что с тобой очень сложно и интересно! Тогда я сравнил общение с тобой с дерганием тигра за хвост. Ну вот и представь себе, что я его неудачно дернул!
   - Ты меня с тигром сравнил? Ну, я скорее на тигрицу похожа, когда сержусь! - улыбнулась в ответ Настя.
   - Ну вот и хорошо! А то мне совсем не хочется с тобой ругаться! В тебе сидит сто ангелов и сто демонов, но как они уживаются в одной оболочке я ума не приложу! - отходя от трона и усаживаясь на кошме, сказал Угедэй.
   Настя смело подошла к нему и не ожидая приглашения тоже села рядом, вызвав бурю чувств на лице Правителя.
   - Я опять сделала что-то не так? - спросила она.
   - Да нет, все так! Просто я не привык к таким вольностям со стороны просителей, какие позволяю делать тебе. Но заглядываю внутрь себя и чувствую, что мне это нравится, хотя, если бы на твоем месте был кто-то другой, он был бы уже казнен.
   - Я - не проситель! И хватит меня пугать казнью! А то я тоже буду думать, что постоянно дергаю льва за хвост! Испугаюсь и убегу! - Настя и сама не заметила, как спало внутреннее напряжение она перестала следить за своей речью. Она, растянувшись на кошме, выудила из груды фруктов на огромном золотом подносе самый большой и спелый персик и вонзила в него острые зубки, ловко слизывая с пальцев и персика обильный янтарный сок.
   Угедэй залюбовался таким детским поеданием фруктов: он и сам любил вот также их есть!
   - А я понял, почему меня так влечет к тебе! - вдруг сказал он, - ты очень на меня похожа! Только ты не скрываешься, а я все время в напряжении, ведь я - Великий Правитель! Мне многое дано, но я возьму еще больше!
   - Ты только не обижайся, но ты подобен ненасытной пропасти: сколько бы у тебя ни было богатства, тебе все-равно мало! Поверь, жадность не приносит ничего, кроме огорчений и недовольства. Твое счастье зависит только от обладания еще большими богатствами, поэтому ты и не находишь его, потому что всегда хочешь еще больше. Нужно научиться радоваться тому, что у тебя уже есть. Нет нужды походить на эту ненасытную преисподнюю, чтобы самому не стать ею...
   Они долго еще вели неспешную беседу обо всем и ни о чем, пока в стрельчатые окна залы не заползли тихой змейкой сумерки...
  

68

   - Кто же тебя обучал знахарству? - слабо улыбнувшись пересохшими губами спросил Демир-бек Нюру, которая, смачивая тряпицу в отваре, прилаживала ее к уже затягивающимся грубыми рубцами ранам его исполосованного тела.
   - А то Сычиха! Она после гибели мужа и детей ушла в чащу жить, не могла на людей смотреть! А там ей дар знахарства и открылся! А как я очутилась в чащобе, не знамо и не ведомо мне! Может, заблудилась сама, а может и бросили меня нарочно! Но прижилась я у Сычихи, мамой ее стала звать, дак она меня за это так любила! Говорила она совсем мало, но травки все знала и мне передала! - как обычно быстро затараторила Нюра.
   - Встать мне надо, Нюра! - прошептал на ухо ей Демир-бек.
   - Дак встанешь скоро! Я ж тебя одолень-травой пою, как Сычиха учила! - радостно сыпала словами Нюра.
   - А где Настенька? Мне ее увидеть надо! - гнул свое Демир-бек.
   - Дак она уже вона на дворе на бревнышке сидит! Ее Ратибор вынес, не любит она в хате лежать, на солнышко попросилась! - ловко протирая израненное тело Демир-бека бесхитростно тараторила Нюра.
   В сердце Демир-бека зашевелилась ревность, которую он попытался заглушить, но она буйно разрасталась и рисовала в его мозгу картины одну обиднее другой: вот Ратибор несет Настеньку на руках, нежно прижимая ее к своей груди, а Настенька так и льнет к нему! А вот ее руки оказались на шее Ратибора и он припал к ее губам, а она нежно гладит его волосы...
   - Убью!... - вихрем пронеслось в голове и Демир-бек попытался встать, но сил не было: ноги казались ватными да и руки оказались безвольными тряпками...
   - Нюра, когда же я смогу встать? Я очень хочу увидеть Настеньку!
   - Дак Ратибор будет нести ее взад и увидишь! Ему ведь тоже тяжело, он еще совсем не оправился после своих ран! Он скрывает свою боль ото всех, но я-то знаю, каково ему! Но он очень сильный и поборет свой недуг! А я ему помогу!
   Демир-беку стало совестно за свои черные мысли и он смежил веки, отдавшись воле рук Нюры, которая творила чудеса: казалось, что боль бежит от ее ловких пальцев...
   Демир-бек открыл глаза от ласковых прикосновений но уже других рук: его нежно гладила по щетинистой щеке Настенька.
   - Зорька моя ясная! - улыбнулся ей Демир-бек и с трудом подняв свою перевязанную руку, бережно сжал ею ладошку жены.
   - Ну вот мы и опять вместе! - одними губами сказала Настенька, наклоняясь к его лицу.
   Демир-бек облегченно вздохнул полной грудью и охнул от боли. Руки Настеньки прижались к нему, будто пытались закрыть болезненную рану.
   - Ничего, Настенька, ничего! - шептал он ей, - главное - мы вместе! Мы выстоим с тобой, мы сильные! Только бы у детей все сложилось как надо!
   Повернув голову, Демир-бек увидел улыбающихся Ратибора и Нюру. Рука Ратибора обнимала плечики Нюры или, может, он опирался на это хрупкое плечико? На душе Демир-бека стало совсем тепло и хорошо: он понял, что Ратибор ему не соперник...
   - Вот и ладненько! - сказал Ратибор, - вот и славно! Нюра всех с того света смогла вытащить! Теперь мы сможем что-либо предпринять все вместе! А то с Нюрой вдвоем сумерничаем, а вы лежите и не поймешь, живы ли. Боязно было: вдруг помрете оба! Только Нюра все твердила, что вы выдюжите. Если честно, то я ей не верил: слишком много глубоких ран! И не понять, какая самая страшная, несущая смерть... Все они мне казались смертельными, но Нюра своими мазями и примочками извела все раны, вона только свежие рубцы остались! - радовался как ребенок Ратибор.
   Довольная его похвалой Нюра цвела как маков цвет в поле! Ей казалось, что если сейчас Ратибор скажет достать луну с неба - она подпрыгнет и сорвет ее вместе со звездами! Она готова была бросить весь мир к его ногам и сама к ним припасть! А что уж говорить о ее умении выхаживать больных и раненых: да ради Ратибора она вылечит целый отряд любых раненых, только бы он вот так смотрел на нее и говорил с ней ласково!
   Но у Ратибора даже и в помыслах не было, чтобы полюбить эту говорливую девочку настоящей, мужской любовью! Он видел в ней ребенка: страстного, пылкого, но все-таки - ребенка...
   Ратибор уже неоднократно стоял на коленях перед образами в избушке Нюры и самозабвенно просил Бога о ниспослании ему покоя в душе: каждый раз, как он видел Настеньку, его сердце захлестывала неизбывная тоска и с нею такая нежность к этой исхудавшей женщине, что хотелось крепко прижать ее к груди и не отпускать... А самым тяжелым для него оказалось то, что ему приходилось по просьбе Настеньки каждый день на руках выносить ее из избы, чтобы она посидела на бревнышке, посмотрела на ельник, надежно укрывающий Нюрину хатку от посторонних глаз, при этом ни одним мускулом не выдать своего внутреннего состояния...
   Демир-бек не просил выносить его на улицу. Он видел с каким трудом Ратибор поднимал Настеньку и понимал, что еще не совсем окрепшему Ратибору не под силу поднять и его. А так хотелось посидеть рядышком с Настенькой, подержать ее узкую ладошку в своей и ощутить ее трепетные пальцы... Они лежали чуть поодаль друг от друга на куче сена наваленного Нюрой и укрытого попоной. Говорить в голос Настенька пока еще не могла, только улыбалась ему и он читал по ее губам все те слова, которые она ему посылала. И эта чудесная улыбка, и эти по губам прочитанные слова любви поднимали в душе Демир-бека такую бурю чувств, что как таковые, слова при этом были не нужны: он отвечал ей тоже полуулыбкой, растягивая губы и стараясь не морщиться от боли - его правую щеку прорезал глубокий шрам сабельного удара.
   На исходе лета, когда уже поспевали орехи, Настенька с Демир-беком стали самостоятельно выходить из избушки и часами сидели рядышком. Настенька мало помалу стала говорить: сначала хриплым шепотом, а потом уже к ней стал возвращаться ее голос. Счастью Демир-бека не было границ! Они часто говорили о детях, вспоминали Буяна...
   И вот в один из дней к их избушке вышел черный пес с облезшей шерстью, очень напоминавший родного Буяна. Настенька вскрикнула от неожиданности сразу приняв его за волка, но потом протянула руку и позвала:
   - Буянушко, ты ли это?
   Пес радостно гавкнул и, завиляв завернутым в бублик хвостом, направился к сидящим на бревне. Он осторожно обнюхал всех, сторожко повел ушами в сторону Ратибора с Нюрой, возившихся около сараюшки и, наконец, приветливо лизнул Настеньку в нос, как проделывал это раньше. Настенька схватила его крупную голову и прижала к себе: - Родной мой, что тебе пришлось испытать, пока ты нашел нас! А как же ты оставил Настенек? Или с ними что-то случилось? Неужто беда? - заглядывала она в его глаза. Но кроме радости не видела в них ничего и у нее отлегло от сердца: если бы что-либо произошло с детьми, она бы это почувствовала своим материнским сердцем...
  

69

   - Мы не должны сидеть здесь сложа руки и ждать милости от татарвы! Мы должны бить их до тех пор, пока рука может сжимать клинок! Надо поднимать селян и гнать врагов с нашей земли! - втолковывал Ратибор обитателям таежной избушки.
   - Кому же тут в округе клинок сжимать, - перебил его Демир-бек, - оглядись вокруг, посмотри, здесь же одни старики да малые дети остались!
   - А мы? - в один голос воскликнули Нюра с Настенькой.
   - Да что же брать в расчет женщин, не будут же они сражаться с татарами! - воскликнул в сердцах Демир-бек.
   - Значит, как на тропе отражать Субудаевы удары я могла, а сейчас меня и в расчет брать нельзя? - обиделась Настенька.
   - А я тоже могу драться и на коне скакать! - встряла Нюра.
   - Да ты еще совсем ребенок! - отмахнулся от нее Ратибор.
   - Ага, ребенок! Зря я тебя выходила! Вона, окреп и на меня сразу наплевать стало! - тоже разобиделась Нюра.
   - Не можем мы еще противопоставить нашу силу татарской, не равны они... - сказал Демир-бек.
   - Ну, сколь еще мы будем здесь скрываться? - в сердцах снова спросил Ратибор, - Батыева пайцза нам поможет при встрече с монголами, так что давайте двигаться в путь! Да и коли прознает о нас ваш зловредный Субудай, то житья нам здесь не станет! Неча ждать беды, надо упредить ее и сниматься с места!
   - Куда идти-то? Или ты уже решил все за всех нас? - ревниво спросил Демир-бек.
   - А чего решать? Знамо дело, идти надо на север в Новгородское княжество! Там народ сбирается, оттуда отпор будет дан нечестивым!- твердо сказал Ратибор.
   - Погоди чуток, Крышень не велит так резко сниматься с места! - встряла шустрая Нюра.
   - А чего же твой Крышень молчал, когда мы с тобой отсюда бежали? - вспылил Ратибор, не ожидавший от нее противоречий своему решению и, тоже обидевшись, махнул рукой и выбежал из избы.
   - А кто такой Крышень, и почему мы его ни разу не видели? - спросил Демир-бек Настеньку.
   - Крышень - это Бог крова над головой, - улыбнулась Настенька, - всем в селе известно было, что Сычиха - староверка-язычница, это она потчевала Нюру старинными историями о многоликом Боге. Еще детьми мы любили эти сказки, которые Сычиха рассказывала всем детям, но после гибели ее семьи она скрылась в чащобе и в селе стали потихоньку о ней забывать, как и ее сказки...
   - Никогда не слыхал о таком Боге! Нюра, расскажи нам что-нибудь! - сказал Демир-бек, желая взбодрить девушку, уныло понурившую голову после ухода Ратибора.
   Быстро нахлынувшие детские воспоминания пробудили у Нюры тоску по материнской ласке, которую она ощутила на себе самую малость, когда попала к Сычихе, но она была у нее, материнская ласка, и, поэтому, боль утраты постоянно саднила занозой в дважды осиротевшей душе... Внутри Нюры зазвенела, как натянутая тетива, неизбывная боль: она поняла, что наступило время покинуть навсегда эту избушку, ставшую ее родным домом, с живущими за печкой сверчками, с лесными духами, постоянно оберегавшими ее, овеянную легендами и сказками Сычихи, с впервые вспыхнувшей здесь любовью... Эта изба была для нее, как открытая рана и воспоминания больно хлестали ее по самому сердцу... Именно здесь, в этой избушке, она ощущала себя живой, сильной и, главное, нужной. Ей казалось, что только здесь она чувствует, как течет кровь по ее жилам, будто река среди травы, как бьется сердце, словно ключ в излучине этой самой реки...
   Нюра мотнула головой, отбрасывая выбившуюся непослушную прядь волос, норовившую закрыть глаза, и сама крепко зажмурилась, пытаясь прогнать из сердца неуверенность и неуместные сожаления: ведь она уйдет отсюда с Ратибором! А еще Сычиха говорила, что жена должна идти за мужем, как нитка за иголкой! Нюра иначе и не видела Ратибора, как только своим мужем...
   - Нюра, что с тобой? - тихонько взяла ее за локоть Настенька.
   - А? - дернулась девушка, - Что вы хотели узнать? Кто такой Крышень? Да Бог это! Бог, живущий в каждой избе, оберегающий ее от бед и несчастий, домашний дух если хотите, - нехотя произнесла Нюра, суетливо пряча предательски задрожавшие руки.
   Демир-бек улыбнулся, и снова попросил Нюру:
   - Расскажи нам еще о тех Богах, о которых тебе Сычиха поведала!
   - Ну вот еще! Стану я сказки рассказывать! Дети вы, что ли? - совсем смешалась Нюра и нерешительно вышла вслед за Ратибором.
   Ратибор от обиды ухватился за топор и лихо махал им, разбивая трухлявую колоду. Нюра робко подошла к нему сзади и погладила по мускулистой спине. Ратибор никак не отреагировал. Тогда Нюра тихо спросила его:
   - Зачем столько дров нарубил-то, если мы скоро отсюда уйдем?
   - Затем, что Крышень не велит скоро уходить! Подождем, пока позволит! - зло ответил Ратибор не оборачиваясь.
   - Не сердись, я сказала не подумавши...- просительно заглядывая ему в глаза пролепетала сникшая Нюра.
   - Чего это я так распалился? - вдруг сам себе удивился Ратибор, - вот и Нюру обидел... Что это со мною? Или Бог от меня отвернулся, что я так резко впал во злобу или это ревность к Демир-беку? Неужто это из-за Настеньки?! А Нюра-то при чем? За что я с нею так-то?
   Но как бы Ратибор ни старался остановить в себе все нарастающее раздражение, его злость не проходила и он с еще большим остервенением стал махать топором шепча про себя покаянную молитву...
  

70

   - Это случилось в давние далекие времена, когда Боги жили на земле среди людей, - начала свой рассказ Нюра, уступив настойчивым уговорам Демир-бека и Настеньки.
   - Могущественные Боги часто играли в свои игры, в которых творили сказочное разнообразие на земле. Они общались между собой образами и не нуждались в словах, им нечего было скрывать друг от друга. Они передавали свое могущество от одного Бога другому и были сильны незримой связью предков и потомков. Они и людей учили своей игре. Однажды к этой радужной божественной игре присоединились странные странники. Они показались Богам совершенно беспомощными и Боги-маги стали с охотой учить их магическим знаниям. Странникам понравилось внимание Богов, но понимать их они не спешили. Боги изобретали все новые и новые способы обучения странников, но у них ничего не получалось. Тогда Боги в угоду странникам изменили условия своих игр, чтобы понять их. Они ограничили себя до миропонимания странников и дали им ключевые слова-образы, через которые надеялись достичь согласия с пришельцами. Но и это не помогло. И тогда странники стали говорить, что Боги не способны обучать их. Они с таким рвением обличали Богов, что те и сами усомнились в своих магических способностях. Другие Боги, которые не участвовали в этих играх, стали помогать своим братьям исцелиться от этого неверия, но постепенно втягивались в эту новую игру и оказывались в той же хитроумной ловушке. А странники, разделяя Богов на отдельные группки, вынуждали их ссориться между собой, обманом и наговорами навязывали им свои законы и вынуждали поверить в судьбу. Некоторые Боги понимали, что выход есть и он очень прост - прекратить затянувшуюся неблагодарную возню, но между ними уже не было согласия и они продолжали бродить в потемках навязанной им чужой игры... Вскоре и сама игра стала для них слишком тяжелой, память у них становилась все короче... Вот так они оказались в одиночестве на какой-то неизвестной звезде, где пытаются исцелиться, восстанавливая свою утерянную таинственную память веков... А странники придумали множество сказок о мироустройстве и в их обилии стали исчезать подлинные знания о Богах, некогда живших рядом с людьми. А тех волхвов, которые старались в своих былинах и рассказах отобразить имена Богов и их деяния, странники назвали язычниками и нещадно уничтожали... После волхвов остались ведуны, которые тайно несли знания о Богах людям. Благодаря их ведам люди помнят своих Богов! Подняв глаза к небу они вспоминают Бога Солнца Ра, разжигая огонь в очаге поминают имя Бога Огня Симаргла, уловив дуновение ветра - Бога Ветра Стрибога! Волхвы и ведуны спрятали в своих ведах веру в своих родных Богов! Так появился ведизм. Само слово "Веда" означает не веру, а знание: значит ведать, знать. Вот и Сычиха была такой ведуньей, она и поведала мне о наших Богах! Она повторяла заповедь Даждь Бога: "Веды познаются через живое слово, ибо токмо живое слово раскрывает смысл, сокрытый в Ведах". Она говорила, что Бог Рахмат так напутствовал ведунов: "Идите через миры многия, познавая их и совершенствуя Дух свой! Возвращайтесь к своим корням и вы откроете врата во Правь - Божественный мир! Не внимайте тем, кто глаголет, что жизнь конечна, ибо они не ведают, о чем возвещают!".
   Демир-бек и Настенька завороженно внимали рассказу Нюры, которая, увлекшись, не заметила появления в избе Ратибора и продолжила:
   - А Лада-Богородица учила: "Живите, люди, в союзе с природою, возмножая ея, а не губя", вот поэтому и знаем мы с Сычихой всевозможные травки и их силу, потому как живем в согласии с природой!
   - Ты говоришь о Сычихе так, будто она жива! - перекрестился Ратибор, - не гоже это!
   - Самой Сычихи нету, а душа ее витает вокруг, я ее чую, она всегда упреждает меня об опасности и отводит напасти! - повернувшись к стоявшему за ее спиной Ратибору ответствовала Нюра.
   - Единый Бог заботится о нас и ни единого волоска с головы не упадет без его ведома! - строго сказал Ратибор снова крестясь.
   - А кто такой твой Бог? - хитро сощурила глазки Нюра.
   - Бог - он и есть Бог! - посуровел Ратибор.
   - Ведуны говорят, что Бог означает - проявляющий мысль через слово! Ты твердишь, что твой Бог - это Бог любви, потому как он любит всех. А что означает слово любовь, ты знаешь? - распалялась Нюра, но Ратибор молчал и она продолжила:
   - Слово любовь означает, что "люди Богов ведают"!
   - А ведь и правда: лю - люди, бо - Богов, вь - ведают! Ну, Нюра, ты и умница, сколько всего знаешь! - удивился Демир-бек, - А какие еще слова ты можешь преобразовать в образы?
   - Да любые! Вот ты радуешься рассказу - значит "радуешь себя", а Ратибор злится, значит "злит себя"!
   - А у слова "себя" есть образ? - хотел сбить с толку Нюру Ратибор.
   - Да! "Се есть Боги", то есть образ потомка Богов!
   - А с виду не скажешь, что ты столько знаешь! - продолжал удивляться Демир-бек.
   - То спасибо Сычихе за знания! Ведь раньше слов не было, а были образы, образами и мыслили древние Боги и людей учили тому же, но сейчас не всегда за словами можно увидеть образ... - понурилась Нюра, видя что Ратибор недоволен течением разговора.
   - Наши Боги не придуманы и не высосаны из пальца. Знания о наших Богах хранятся и живут в нашем языке, только его надо понять сердцем! Вот ты, Ратибор, говоришь о вере, а что означает это слово ты знаешь?
   Ратибор недовольно засопел, но ничего не сказал.
   - Слово " вера" означает связь. Связь с небесными силами. В Ведизме эти небесные силы не слепые и бессмысленные. Эти силы имеют свой разум и свою свободу воли. Это разум и воля наших разумных Богов. И не надо верить в существование Бога солнца Ра, в его могущество и жизненную силу! Достаточно посмотреть на небо, увидеть солнце, почувствовать его тепло и ты уже знаешь, что Он есть. Не надо верить или не верить в существование Симаргла или Стрибога -- с огнем и ветром мы все время живем бок о бок. Ну разве я не права? - с надеждой на понимание обратилась Нюра ко всем.
   - Твои слова богохульны! Они не угодны единому Богу! Язычество всегда преследовалось! - строго ответствовал Ратибор, но в его сердце было неспокойно.
   - Язычество дает людям знания о мире... - упавшим голосом произнесла Нюра, поняв, что Ратибора ей не переспорить.
   - А давайте я вам поведаю о Перуновом заклятье! - вдруг воспрянула она, решив увести разговор в другое русло.
   - А кто такой Перун? - спросил Демир-бек.
   - Перун - это Бог грозы, громовержец, покровитель воинов. Он - сын Бога Сварога и Богини Лады. Перун - грозный Бог по отношению к врагам Руси, но он же и милостивый и справедливый к ее друзьям. Дух Перуна - это дух воина, но не того воина, что рвется в бой ради самой битвы, а того, который готов воевать только при необходимости. Дух воина - это его сила!
   - А что значит его заклятье? - поторопила рассказчицу Настенька.
   - Во времена крещения Руси в Великом Новгороде люди сбросили в реку Волхов деревянное изваяние Бога Перуна. Рассерженный Бог, доплыв до моста через реку, выкинул на него палку со словами: "Вот вам, новгородцы, от меня на память!". С тех пор у новгородцев и повелось сходиться в назначенное время на волховском мосту и драться палками...
   Демир-бек громко рассмеялся: - А ведь и правда в Новгороде мужики дерутся на мосту через реку! Я сам не раз видел это, когда бывал там! Вот вроде бы и сказка, но родилась-то она не на пустом месте!
   Ратибор еще больше насупился:
   - Хватит сказки сказывать, надо все же решать, что будем дальше делать! Нельзя здесь больше оставаться, как вы сами этого не понимаете?! Ушел бы сам, да вам помочь некому!
   - Куда бы ты ушел от нас, Ратибор? - вскинулась Нюра.
   - За Кудыкину гору! - пуще прежнего озлился Ратибор, - в монастырь подался бы назад, раз не хотите идти в Великий Новгород!
   - Да кто ж тебе сказал-то, что мы идти с тобой не хотим? - засуетилась Нюра, - мы хотим, только вот собраться-то надо как следует, дорога-то дальняя!
   - А почему именно Новгород ты выбрал? - тихо спросил Демир-бек.
   Ратибор как-то сразу успокоился и тоже понизив голос ответил:
   - Да ведь мужики сказывали, что там рать русская сбирается. Новгородский князь клич бросил по всей Руси, зовет в свою дружину воинов. Вот там-то мы и сгодились бы...
   - Нам бы доведаться, когда Тимур с Туганом вернутся, а с ними и девочки, и сын наш... - растерянно произнесла Настенька, - как же мы уйдем отсюда? Ведь дети нас будут искать именно здесь...
   Демир-бек обнял за плечи Настеньку и, прижав ее к груди, прошептал:
   - Не будут они искать нас, они думают, что с нами расправился Субудай и нас с тобой нет уже в живых... - и, резко повернувшись к Ратибору, сурово произнес: - Ну, давай, веди нас в Новгород!
  
  

71

   Множество набегов печенегов, половцев, нашествий и разорений от всевозможных алчущих соседей претерпел русский народ с той самой поры, как стал расселяться по поймам Днепра, Волги, Оки, Волхову, по всем рекам и озерам Белоозерского края. Но такого разорения, какое принесло нашествие Батыевого полчища на Русь не сохранили в памяти ни летописцы, ни сказители былин. И все же Русь не была уничтожена, не была покорена!
   Словно в одночасье после набегов кочевников и учиненных ими пожаров русские мастеровые люди ставили новые избы, хоромы и церкви еще краше прежних!
   На родные пепелища возвращались те, кто успел и сумел спрятаться в лесных крепях от страшных пришельцев. Половецкие набеги приучили и селян и горожан держаться настороже: в лесных чащобах строились зимники, которые использовались не только во время охоты, но и как кладовые со съестными припасами для людей и кормом для скота.
   После гибели владимирского князя его престол наследовал новгородский князь Ярослав. Он принялся восстанавливать разрушенный город, оставаясь и князем Великого Новгорода. Ватаги мастерового люда ставили новые избы из дерева "одним стуком топора", при этом работа не смолкала ни днем ни ночью, пока все не было готово "как войти".
   Напрасно привел Ратибор Демир-бека с Настенькой и Нюрой в Новгород: занятый восстановлением порушенных городов князь Новгородский и не помышлял об отпоре монголам. Он собирал мастеровой люд, а не воинов в своем княжестве. Кочевники в очередной раз пришли и ушли, оставив после себя пепелища, ограничившись грабительским набегом и для князя было важнее восстановить былую мощь городов, а не мстить за нашествие.
   Расстроенный Ратибор засобирался обратно в монастырь.
   - Как только будет у тебя надобность во мне, только дай знать, я тут же приду, где бы ты ни была! - говорил он Настеньке на прощанье.
   - А как же Нюра? - спросила его Настенька.
   - А что Нюра? Она с тобой остается! - не понял ее намека монах.
   - Слепец! Нюра ведь тебя любит! - при этом не сильно ткнула его кулачком в бок.
   - Да что ты! Она еще совсем ребенок! - удивился Ратибор.
   - Во все времена война быстро заставляла всех взрослеть... - намекая на саму себя проговорила Настенька.
   Но Ратибор понял ее совсем не так:
   - Я виноват перед тобой и даже ценой своей жизни не смогу искупить того зла, что причинил тебе! Но я буду молиться за тебя, пока буду жив и никогда сам себе не прощу содеянного! А Нюра еще встретит своего суженного, но это буду не я... Мое место в монастыре, там спокойно и тихо, можно сколь угодно размышлять о смысле жизни... - и осекся, поймав на себе взгляд Настеньки, - ты до сих пор не хочешь поверить в то, что я стал монахом, - понял ее взгляд Ратибор.
   - Да... Не могу поверить, что ты способен заточить себя в этих поросших мхом стенах, не могу поверить, что молитва тебе дороже ощущения свободы, где ты можешь дышать полной грудью, а не редкими вздохами при взгляде за ограду монастыря... Ратибор, ты ведь не монах, ты - воин! И ты должен быть среди людей, жить их жизнью, строить свою, нарожать кучу детей на радость себе и людям! Осчастливить Нюру наконец, ответить на ее любовь, ведь это так просто и так необходимо ей!
   - Необходимо ей, но не мне! - сказал, как отрезал, Ратибор.
   В его взоре появилась жесткость, которая и остановила поток Настенькиных слов. А ей так хотелось убедить Ратибора! Раскрыть ему глаза на действительность, но ведь любовь насильно не навяжешь...
   - Может чуть позже он поймет, что его счастье совсем рядом, только протяни руку и дотронься... Но, если он замкнется в монастыре, Нюра вряд ли достучится до его сердца... А, может, Нюра и не его счастье... - потерялась Настенька в собственных мыслях.
   - Настенька, я должен вернуться в монастырь, ведь я пострижен в монахи, как ты не понимаешь! - в голосе Ратибора звучало такое страдание, что Настенька даже потянулась к нему, чтобы погладить его и успокоить, но вдруг опустила руки и сказала:
   - Еще дед Михайла часто повторял мне, что человек приходит в этот мир для того, чтобы взрастить в себе человека и ничего и никому он не должен, кроме соблюдения единственного правила: относиться к людям так, как хотел бы чтобы относились к тебе самому... Умирая, человек возвращается к Богу с накопленным за жизнь душевным богатством и отвечает перед Богом только за свое...
   Ратибор взмахнул рукой, будто желая отогнать от себя слова Настеньки, больно ранящие в самое сердце, но, не найдя слов для ответа, круто развернулся и быстро пошагал в сторону монастырских ворот...
  
  

72

   - А куда же мы теперь направимся? Где же мы встретимся с детьми? - пристала к Демир-беку с волнующими ее вопросами Настенька.
   - У нас один путь - в Сыгнак! - твердо сказал Демир-бек, - Тимур с Туганом будут всеми силами стремиться туда, так мы договаривались с ними.
   - Когда же ты успел с ними договориться? Почему я ничего не знаю? А у меня кто-нибудь спросил, хочу ли я ехать в Сыгнак? - стала распаляться Настенька.
   - Не сердись, с сыновьями об этом мы условились уже давно: в любом случае, где бы мы ни были, как бы нас ни раскидало по свету - местом нашей встречи всегда будет Сыгнак! Поэтому, я уверен, как только Тимур с Туганом смогут вырваться от Угедэя и Батыя, они направятся туда. Тем более, что с ними две Настеньки и наш сын... Только там они будут в безопасности.
   - А я уверена, что девочки заставят Тимура с Туганом сначала приехать сюда, на нашу Родину! Даже, если они будут думать, что нас с тобой нет в живых! Здесь их корни и сюда они придут в первую очередь! - с вызовом в голосе твердо произнесла Настенька, даже притопнув ногой, - поэтому мы должны вернуться назад в деревню!
   - Но где мы там станем прятаться? Ведь ты же понимаешь, что с Субудаем шутки плохи! А что мы можем ему противопоставить? Два наших немощных тела? Ведь у нас ничего нет! - пытался вразумить заупрямившуюся Настеньку Демир-бек.
   - Жить можно и в моей избушке... - неуверенно подала голос Нюра, молчавшая с тех самых пор, как Ратибор ушел от них.
   - Даже когда с нами был Ратибор, в твоей избе жить было опасно! Вы что же совсем забыли, что именно из-за этой опасности мы и ушли в Новгород?! - схватился за голову Демир-бек, понимая всю бессмысленность спора с заупрямившимися женщинами.
   - Хорошо, давай поступим так: идем в избушку Нюры, и если там никого не находим в деревне и окрестностях, тогда прямиком идем в Сыгнак! - схитрила Настенька, все-равно желая поступить по-своему.
   Демир-бек тяжело вздохнул: он понял бесполезность продолжения спора, поэтому, махнув рукой, дал понять, что больше не станет препираться с женщинами и отошел в сторону.
   Настенька, довольная собой, победно взглянула вслед удалившемуся Демир-беку и, не удержавшись, крепко обняла Нюру. Та тоже была неслыханно рада уступке Демир-бека: оставаться одной ей не хотелось, а находясь рядом с Настенькой она имела постоянную незримую связь с Ратибором, поэтому она давно для себя решила никогда не расставаться с Настенькой, но неизведанная дорога в чужой ей Сыгнак пугала, поэтому она и поддержала Настенькино желание идти назад, в деревню...
   Странно примолкшая Нюра пугала Настеньку, но она понимала, что девушка должна сама пережить свое горе и старалась всячески окружить ее заботой. Уж Настенька-то знала, что значит быть покинутой... Злость на слепоту Ратибора распирала ее и она все время искала возможность выплеснуть ее. А выплеснуть свою злость она могла только на Демир-бека, ведь не станет же она докучать и без того несчастной Нюре! И, как солнце укрывается тьмой за лесом, так и Настенькина любовь к Демир-беку укрылась черным покрывалом раздражения...
   Все в нем стало не таким, все вызывало чувство протеста и желание сделать наоборот. Настеньке даже казалось, что лучше бы Демир-бек ушел от них в свой Сыгнак сам, а они бы с Нюрой спокойно бы жили в ее избушке и ждали возвращения детей. Разумом она понимала, что страшно не права, но ничего не могла с собой поделать! Это раздражение было выше ее и оно властвовало над самой Настенькой! Она стала часто вспоминать деда Михайлу и Никанора. Ей так не хватало их размеренного и всегда спокойного знания жизни! Она прекрасно помнила их слова и наставления, но применить их в собственной жизни не получалось:
   - Вот ведь и знаю, как надо сделать и как поступить правильно, но дух противоречия, сидящий внутри, оказывается сильнее меня, он заставляет делать совсем не то, что нужно! - в очередной раз корила себя Настенька, - ведь люблю же я Демир-бека, а все-равно постоянно пререкаюсь с ним! Но и он виноват в том, что у нас сложилась такая семейная жизнь! Постоянные его разъезды и тайны, окружающие его, приносят одни неприятности! - уже спорила сама с собой Настенька, не заметив, что заговорила вслух.
   Нюра загадочно улыбнулась сама себе и, положив руку на плечо Настеньки, прошептала ей на ушко:
   - Мир велик любовью! Ее невозможно закрыть лоскутом сиюминутного раздражения, потому что она намного шире и глубже, в ней так много хорошего, ради чего можно смело перешагнуть через мелкую обиду и продолжать купаться в ее ласковых волнах!
   Настенька застыла на миг, а потом рассмеялась и тоже прильнула к Нюре:
   - Ты удивительная девочка! Я хотела тебя утешить и развеять твою грусть, а получается наоборот - ты меня утешаешь!
   Нюра осмелела и задала вопрос, который давно ее волновал:
   - Настенька, а почему ты рассталась с Ратибором, ведь я вижу, что он тебя до сих пор любит?
   - Какое ты слово нашла "рассталась"... Да не расставалась я с ним, продали меня половцы в рабство, а Ратибор меня проклял...
   - Быть не может! Как же можно проклясть любимого человека?! - воскликнула Нюра.
   - Когда ревность глаза застит, то все возможно... - горько усмехнулась Настенька.
   - Но ты его простила ведь!
   - Я смогла простить его только потому, что на моем пути попался удивительный отшельник Никанор, который помог мне по-другому взглянуть на жизнь...
   - А, это тот мудрый старик, который жил с вами в селе в избе деда Михайлы! - вспомнила Нюра.
   - Да, благодаря ему я осталась жива, и благодаря ему я встретила свою настоящую любовь - Демир-бека...
   - Расскажи мне о них обоих: о Ратиборе и о Демир-беке! - попросила Нюра.
   - Да что же я тебе могу рассказать о них? Ты же жила с ними под одной крышей, а значит знаешь их не хуже меня! - удивилась Настенька.
   - Нет, ты расскажи мне о них какие они были до нашей встречи!
   И Настенька стала вспоминать о своей прежней жизни, рассказала о помолвке с Ратибором... Она думала, что уже никогда не коснется этих воспоминаний, так ей больно было, но сейчас она будто бы заново примеряла ту утраченную любовь, как старое любимое платье, помнящее те события... Да, Ратибор был когда-то ее любовью, кусочком ее жизни, но сейчас он рождает в ней только добрые детские воспоминания, начисто вычеркивая из памяти злобу и ненависть... Она с удивлением заметила, что действительно старое платье пришлось ей не в пору: она стала чувствовать себя в нем неудобно, да и само оно потеряло былую привлекательность...
   До самого заката просидели две женщины на бревнышке, ведя беседу, взволновавшую обеих, всколыхнувшую подернувшиеся дымкой забвения переживания...
   Демир-бек сначала сердито посматривал на них, не решаясь потревожить, а потом уселся под дубом и повел свою беседу с Буяном, надеясь, что Настенька его услышит и обратит внимание на них. Он хотел скорее отправиться в обратный путь, но их с Буяном потуги не увенчались успехом и Демир-бек задремал, обняв за шею собаку и повторяя про себя и убеждаясь еще раз, что на пути к истине и счастью важна не скорость, а правильность выбранного направления. А направление они уже выбрали...
  

73

   - Расскажи мне о своем отце Чингисхане, - попросила Настуся, - а то все я тебе рассказываю о своих родных, а ты только слушаешь и молчишь.
   - Что тебе рассказать о нем? - влюбленно усмехнулся Угедэй.
   - Ну, хотя бы, скажи, что означает его имя! - развела руками Настуся умащиваясь на подушках.
   - Это имя он получил, когда его избрали ханом. Слово "чингиху" - это имя шаманского духа и означает "обнимать", то есть "Чингис" - титул хана имеющего всю полноту власти, которую должны признавать все.
   - Так его избрали ханом, а я думала это его титул от рождения! - беспечно проговорила Настуся.
   - Однажды шаманы предсказали чжурчженьскому императору Северного Китая Богдо-хану гибель от кочевников-монголов. И он, дабы упредить усиление монголов, ежегодно посылал своих воинов для их истребления. Уцелевшие после таких набегов монголы стали укрупнять свои становища и назвались "людьми длинной воли", потому что никому не хотели подчиняться. Но устрашающие набеги не прекращались и разрозненные отряды монголов стали объединяться. Первым избранным ханом стал Хабул, который смог остановить манчьжуров, но после его смерти этот союз распался и оборону монголов возглавил его потомок Есугей-багатур. Он был не ханом, он был главой рода Борджигидов. Его жена Оэлун и произвела на свет моего отца, нареченного от рождения Темучжином. - задумчиво улыбаясь повествовал Угедэй.
   - Ого, так вам тоже несладко жилось! - удивилась Настуся, - а мне казалось, что твой народ очень дикий и поэтому очень жестокий...
   - Жестокий? Может быть... Но иначе бы мы не выжили и не стали бы великой Ордой, которой подчинится весь мир до последнего моря, как мечтал мой отец! - величественно произнес Угедэй, посуровев лицом.
   - У каждого есть свое оправдание жестокости... - вздохнула Настуся.
   - Мой народ не жесток, он просто беспрекословно подчиняется своду законов Великой Ясы, основанной на твердом порядке! И каждый, кто пытался сомневаться в ее правильности, был умерщвлен моим отцом! И я, его потомок, сделаю то же самое! Хотя иногда мне и самому претят ее каноны...
   - Вот это да! Что я слышу? Неужто и тебе не по нраву законы, придуманные отцом? Я знаю о твоем добром сердце, но также знаю и о том, что ты глубоко и надежно прячешь свое сострадание и терпимость к людям другой веры.
   - Что ты можешь знать? Я - Великий Правитель, жестокий, но справедливый, могу наказать, могу и помиловать!
   - А правда, что ты спас мусульманина?
   - Какого? - хитрые глазки Угедэя стали еще уже, - у меня много подданных мусульман! И от чего я мог спасти одного из них?
   - Признайся, что ты и сам нарушаешь одну из ваших традиций: не мыться в течение всего лета!
   - Откуда ты это узнала? - кто из моих слуг имеет длинный язык, нуждающийся в укороте? - насупился Угедэй.
   - Никто! Я - женщина и всегда слышу запах грязного тела, а от тебя такого запаха не исходит! Поэтому я и сделала вывод, что ты нарушаешь традиции!
   - Я знаю, что некоторые традиции моего народа устарели, и, что, например, немытое тело может служить защитой от грозы в степи - сказка, но мой народ еще не понимает этого! Но когда-нибудь я смогу изменить хотя бы эту старую традицию! - улыбнулся Угедэй.
   - Расскажи, а как ты спас этого мусульманина? А что с ним сталось потом? - уселась Настуся на кошме, поджав под себя ноги.
   - Мы возвращались с охоты и мой брат Чагатай, назначенный отцом хранителем Ясы и, поэтому, соблюдающий все ее законы, без пощады относящийся ко всем ее нарушителям, заметил у воды моющегося мусульманина, расценил его поступок, как покушение на жизнь всех монголов. Но ведь этот народ по своей вере должен несколько раз в день совершать молитвы и омовение! Дружинники-нухуры Чагатая схватили бедного мусульманина и готовы были отсечь ему голову тут же, но мне стало жалко трясущегося иноверца и я послал своего слугу бросить золотую монету в воду и сказал брату, что мусульманин искал эту монету в воде. Нухуры нашли монету и вернули ее мусульманину. А я, проезжая мимо, бросил ему еще горсть и сказал, чтобы он в следующий раз, потеряв в воде монету, не лез за ней и не нарушал закон.
   - Тяжко тебе, Угедэюшко, - сочувственно и с усмешкой на устах, произнесла Настуся, - я знаю о Великой Ясе, нам о ней поведал Демир-бек! Но она ведь требует не только военной дисциплины, одинаковой для всех, но еще и уважения прав каждого и гарантии взаимовыручки и еще она осуждает предательство!
   - Ты это к чему сейчас сказала? - насторожился Угедэй.
   - К тому, что слишком много обмана вокруг тебя! - выпалила Настуся.
   - Тебе что-то стало известно? Что? Кто снова плетет интриги в моем ханстве? - вскочил на ноги Угедэй.
   - Я не знаю, кто плетет интриги в твоем ханстве, но я знаю много примеров, когда твои отряды обманом захватывали целые города!
   - Ну, это не обман, это - военная хитрость и она является доблестью моих нойонов! - гордо улыбнулся Угедэй.
   - А, это так называется... - грустно сказала Настуся, понимая, что зря начала этот разговор.
   - Отчего же ты загрустила, моя пери? - ласково потянулся к ней Угедэй.
   - От того, что я одна из тех, кто пострадал от вашей военной хитрости... - вздохнула Настуся и, желая уйти от ведущего к раздору разговора, сказала: - Демир-бек рассказывал, что никто не знает где похоронен твой отец... Я вот знаю, где могила моего деда и мы с сестрой и мамой ходим к нему на погост...
   - Мой отец похоронен в родных бескрайних степях вместе с рабами, выполнявшими обряд погребения, в его могиле множество необходимых ему вещей и драгоценностей! На могиле моего отца был принесен в жертву верблюжонок, только что взятый от матери и через год верблюдица-мать сама нашла место в безбрежной степи, где был убит ее детеныш. Заколов верблюдицу, мы совершили положенный обряд поминок и покинули могилу отца навсегда...
   - Жаль, что ты не знаешь места его захоронения! А то бы ты мог придти к нему и просто поговорить с ним или пожаловаться! - воскликнула Настуся.
   - Зачем ему жаловаться? - не понял Угедэй, - он же умер! Как я могу к нему придти за реку забвения?!
   - Ну, я не знаю... Я только точно знаю, что моя сестра разговаривает с дедом Михайлой и с Буяном... - растерялась Настуся.
   - Она шаманка?
   - Нет, что ты! - засмеялась Настуся.
   - У нас только шаманы могут разговаривать с умершими, как с живыми!
   - Я не правильно сказала! Она не разговаривает с мертвыми, она просто рассказывает им о своих переживаниях, не получая зримого ответа, но находя в этом успокоение...
   - Находя успокоение... - растягивая слова, словно смакуя их на вкус, протянул Угедэй, - вот чего мне все время не хватает, а так хочется получить это самое успокоение... Станцуй мне лучше, это самое лучшее успокоение!
   И Настуся закружилась в танце...
   - Еще, еще! - просил Угедэй прихлопывая в такт ее движений, - ты всегда будешь танцевать этот танец мне, повторяя его каждый раз!
   - А тебе не надоест? Ведь надоели же тебе однообразные танцы твоих жен? - засмеялась Настуся.
   - Твой танец мне никогда не надоест! Ты - моя пери! Я люблю только тебя!
   - Ой ли? - продолжала посмеиваться Настуся.
   - Я узнаю тебя из тысячи! Ты моя единственная любовь! Я хочу, чтобы ты была всегда рядом! - протягивая к ней руки и желая обнять Настусю, проговорил Угедэй.
   - Ты же обещал! - надулась Настуся.
   - Обещал, обещал! Как я сожалею об этом обещании! - в сердцах воскликнул Угедэй, - и как мне хочется нарушить его! Ты окружена тайной, которую очень хочется разгадать!
   И они надолго замолчали, думая каждый о своем...
  

74

   - А ты видела тот город, который заложил Бату? - спросил Угедэй, приглашая Настю опуститься на ковер возле себя.
   - Я не только видела его, но и присутствовала при закладке его первой башни! Это будет величественный дворец, а вокруг него будет не менее величественный город! Только твой сын Гуюк-хан сильно мешает и не только строительству, полагая, что надо не строить, а разрушать. Он уверяет, что это твое желание и он единственный, кто следует ему, - произнесла Настя, подкладывая подушку под бок.
   - Новый дворец будет величественнее моего? - ревниво проговорил Угедэй.
   - Мастерство ремесленного люда растет: сегодня величественнее постройки, чем твой дворец нет, а завтра появится новый еще краше, а через время его затмит еще более вычурный дворец. И это правильно: ведь это жизнь! - стараясь быть мудрой, как и обещала братьям, сказала Настя.
   - Тогда я действительно разрушу этот дворец! Не должно быть ни у кого дворца краше, чем у меня! И мой сын прав! - сдвинул белесые брови Великий Правитель.
   - А это уже не честно! Не может быть правым разрушитель красоты сотворенной руками мастера! Ты должен построить новый дворец, который будет еще краше! Тогда и мир вокруг станет прекрасней! - раскрыла синие омуты глаз Настя, в которых сразу же утонул Угедэй.
   - Да, да, я построю для тебя не один дворец! Они будут там, где укажет твой пальчик, моя прекрасная повелительница! Я готов подчиняться любому твоему желанию! А Гуюк-хана я отзову немедленно, пусть не мешает Бату-хану! - улыбнулся Угедэй и хлопнул в ладоши.
   Тот же час из-за полога появился советник Угедэя Елюй Чу-цай и склонился в поклоне.
   - Немедленно отправь гонца к Гуюк-хану! Пусть он передаст моему сыну мои слова: " По всему видно, что ты, сын мой, возомнил себя единственным и непобедимым, раз ты позволяешь себе восставать на старшего брата своего! Что же ты чванишься и раньше всех дерешь глотку, как единый вершитель, который первый раз из дому вышел, а при покорении урусутов и кыпчаков не только не взял ни одного урусута или кыпчака, но даже и козлиного копытца не добыл! Потому возвращайся в родное становище и не стой на дороге брата, приумножающего нашу мощь и власть до последнего моря!" - зло произнес Угедэй и взмахом руки отпустил советника.
   - Но если ты хочешь строить дворцы величественнее и красивее заложенного Бату-ханом, тогда ты должен забыть слова: уничтожить, разрушить, убить! И не вспоминать их даже после моего отъезда! - погрозила ему пальчиком Настя.
   - Не напоминай мне об этом отъезде! Мне становится холодно и в душе начинает мести пурга одиночества, а я так хочу тепла с тобой! - протянул руки к Насте Угедэй.
   - Но я все равно должна уехать когда-то, - подняла бровки Настя.
   - Мне ужасно скучно и одиноко будет без тебя... - прошептал Угедэй Насте, пододвигая к ней блюдо с фруктами.
   - Вокруг тебя столько людей и в твоей власти такие возможности, чтобы развлечь себя, что тебе грех жаловаться на скуку и одиночество! - беззаботно качая ножкой в парчовой туфельке и выбирая персик проговорила Настя.
   Они уже лежали на ковре друг против друга, а между ними стоял поднос со сладостями с которого Настя то и дело брала то ягодку винограда, то кусочек шербета, а в этот раз потянулась за крупным персиком, потому что Угедэй повернул поднос так, чтобы Насте удобно было взять именно персик.
   - Что ты так напрягся? - спросила Настя Угедэя, заметив его неподвижность.
   - Жду, когда ты вонзишь свои зубки в сочный бок персика! - улыбнулся он, - мне так нравится, как ты это проделываешь!
   - Это я впрок наедаюсь, ведь у нас таких заморских фруктов не сыскать! - беспечно проговорила девушка и тут же ловко слизнула потекший по пальцам сок.
   Угедэй рывком отбросил поднос и приник губами к рукам Насти, цепко державшим плод.
   - Это мой! - дурачась и перекатываясь на спину выкрикнула она, одновременно вырвав свои руки из плена.
   Угедэй остался лежать на животе и ткнулся носом в ковер.
   - Вот ты говоришь, что у меня много возможностей, чтобы исполнить любое свое желание, - глухо произнес он, - но у меня сейчас оно одно - оставить тебя навсегда здесь! Не лишай меня своего общества, не оставляй меня с этими тупыми придворными, с которыми даже поговорить не о чем!
   - Ты же умный правитель, окружи себя умными придворными! - засмеялась Настя.
   - Ни один из них, самых умных, не сравнится с тобой, моя пери! - зажмурившись с грустной улыбкой одними губами произнес Угедэй, и, повысив голос, четко сказал: - Ты никуда отсюда не уедешь! Я так хочу! Нет мне жизни без тебя, я не могу даже представить, что завтра к вечеру я не увижу тебя в своем дворце! Я готов на любые твои условия: я сделаю своим нойоном твоего мужа, а твоя сестра пусть убирается к Бату-хану с известием, что я одобряю его строительство оседлых городов! Ты ведь заметила, что я даже не стал настаивать на знакомстве с нею - она мне безразлична, я люблю и хочу только тебя! - и вскочил на ноги.
   - А если я докажу тебе, что ты влюблен не только в меня, ты отпустишь нас всех вместе? - хитро прищурилась Настя, снова перекатываясь на живот.
   - Доказать это невозможно! В моей жизни есть только ты! Я даже гарем свой не посещал с тех пор, как ты ворвалась в мое сердце! Так что я с легкостью могу тебе обещать свободу взамен на эти доказательства, - ухмыльнулся Угедэй.
   - Я знаю, что такого еще никогда не было, но я осмелюсь попросить тебя навестить нас в нашем шатре, - уже совсем серьезно сказала Настя, поднимаясь на ноги, - и там объявить свою волю посланникам Бату-хана и отпустить их с миром.
   - Так нельзя делать! Если я приду сам в ваш шатер, это будет означать, что я приближаю к себе Бату-хана, а я, наоборот, хочу держать его как можно дальше от себя! Он опасен для меня здесь! - нахмурился Угедэй, - и ты еще ничего не доказала мне, а уже требуешь объявить о вашем отъезде!
   - Я уже тебе говорила, что Бату-хан не может быть опасен именно потому, что он далеко от тебя и занят строительством нового города. И пусть там и остается: отдай ему власть над завоеванными землями, пусть он правит там сам, как пожелает, ты только богатеть станешь, обложив его данью! А у себя в шатре я смогу тебя принять так, как еще нигде тебя не принимали!
   - Но я могу объявить свою волю и здесь, в своем дворце! - капризно топнул ногой Угедэй.
   - Но я хочу пригласить тебя в свой шатер, - томно потупила глазки Настя.
   - А ты мне там станцуешь? - не удержался и улыбнулся не в силах отказать ей Угедэй.
   - Еще как станцую! - в ответ заискрились синие глаза.
  

75

  
   - То, что вы затеяли, девочки, называется игрой с огнем в пасти тигра! - хватаясь за голову простонал Тимур.
   Туган тоже неодобрительно потирал подбородок.

- Ты ничего не понимаешь! - сердилась Настя, - если мы не откроем ему

   глаза на нас обеих, он никогда не выпустит нас отсюда! - и, в подтверждение своих слов, топнула ногой.
   - Тимур, ты напрасно беспокоишься, ничего нам не сделает Угедэй, уверенно сказала Настуся, ласково, по-матерински, обнимая Тимура за плечи.
   - Да он же чудовище! Вы совсем не знаете его! Ведете с ним светские беседы и уже решили, что хорошо его изучили! Да знаете ли вы о том, скольких посланников он казнил собственноручно уже после объявления положительного решения?! И никому и ничего он не объяснял, зачем так поступил! Вы тоже решили повторить их участь? Он хитрый и непредсказуемый степняк, как и его отец! Нельзя верить ни единому его слову: они также лживы, как и он сам! И если он говорит "да", то надо подразумевать возможное "никогда"! Это их тактика выживания: обман и еще раз обман! Степняки гордятся тем, что кого-то обманули и это не считается предательством - это их сущность! Угедэй - один из них, не смотря на свое образование и стремление к прекрасному! Его сущность всегда возьмет верх над любым здравым смыслом! И он обязательно придет сюда со своим планом развития событий. И я не могу даже предположить, что он может с нами сделать, хотя нет, могу - он в лучшем случае нас не отпустит, а в худшем просто убьет всех. А вы забыли, что на всех нас лежит ответственность не только за выполнение приказа Бату-хана, но еще и за жизнь Пересвета! Он-то не виноват, что его сестры такие безрассудные!
   - Не безрассудные, а очень даже рассудные! - как всегда делала это в детстве, выкрикнула Настуся и тут же прикрыла рот ладошкой, вспомнив о том, что их могут услышать за полами шатра.
   - Успокойтесь все! - строго сказала Настя, - уже ничего не изменить, Угедэй придет к нам завтра и надо его встретить подобающе! Мы с Настусей займемся кухней, а вы - быстро за мясом, и чтобы баранина была отменной: не каждый раз встречаем Великого Правителя у себя! А еще найдите нам молодого поросенка! Да смотрите, чтобы упитанным был! Да быстрее шевелитесь! Вам еще надобно столы и скамьи сбить, негоже на полу есть Великому Правителю! Пусть привыкает к более высокому уровню!- усмехнулась она, переглянувшись с сестрой.
   Братья почти одновременно обреченно вздохнули и, безнадежно махнув руками, пошли к выходу.
   А две Настеньки заговорили, перебивая друг друга и остановившись, засмеялись.
   - Давай ты первая говори! - уступила Настя.
   Но Настуся, как всегда, заупрямилась: - ты старше, ты и начинай!
   - Ну, ладно! Яствами мы его не удивим, он едал то, чего мы даже не знаем и не видели никогда... - задумалась Настя, - но поразить его мы должны в самое сердце...
   - Давай встретим его по русскому обычаю! - воскликнула Настуся.
   - Хлебом с солью что ли? - усмехнулась Настя.
   - А что? Хлебом и встретим! Сами его испечем!
   - А в чем ты его печь собралась? Вокруг ни единой русской избы с печью! В какую даль нам надо отправиться, чтобы испечь этот хлеб?
   - А мы используем печь в которой пекут свои лепешки мусульмане! Я видела, как мама пекла его в Сыгнаке! Это просто, только надо хорошенько вычистить печь! А мусульман здесь много и печи свои они тоже быстро сооружают! Надо подружиться с прислугой из шатра Тешик-паши, посланца из Аравии, они здесь уже давно, наверняка и печь у них уже есть!
   - Хорошо! Тогда ты иди на поиски печи и займись выпечкой, а я займусь мясными яствами! Надо угостить Угедэя так, чтобы он язык проглотил от нашей стряпни! А уж потом мы предложим ему наше главное блюдо, - сказала Настя.
  

76

  
   - Дзе, дзе! Удивила ты меня, моя пери! Усадила на высокие лавы да предложила невиданные яства! - утирая выступивший пот со лба тыльной стороной ладони довольно проговорил Угедэй.
   Свита Великого Правителя, состоящая из самых родовитых ханов, неуютно чувствовала себя за непривычными для них высокими столами и все поглядывали на Угедэя, стараясь уловить и в нем недовольство оказанным приемом. Но тот, казалось, пребывал в хорошем расположении духа и казнить никого сей же час не собирался. Угедэй сначала с удивлением принял хлеб-соль на расшитом рушнике из рук Насти, которая, облачившись в красный сарафан с кокошником на голове, с поклоном протянула ему.
   - Отведай наших русских яств, Великий Правитель! - с улыбкой на устах почти пропела Настя, поведя рукой на накрытые столы. - Присядь на самое почетное место в красном углу! Здесь тебе удобно будет и ты испытаешь истинное наслаждение, отведав наши кушанья и испив медовухи, - пригласила она его к столу.
   Тимур с Туганом в русских кафтанах стояли чуть поодаль, смиренно склонив головы и ничему не удивляясь. Они уже приготовились к смерти: надели чистые рубахи, которые им дали сестры, помолились перед приездом Угедэя и даже попрощались друг с другом, и все ждали, когда же закончится это представление и им снесут головы...
   Но Угедэй, казалось, был всем доволен и не замечал ерзания своей свиты на неудобных для них лавках.
   - Тебе меня не смутить! - смеялись его глаза, встречаясь с глазами Насти.
   - Еще все впереди! - искрились в ответ ему синие озера...
   - А что же хозяева шатра не присаживаются с нами? Иль не желают со мной вкусить твою пищу? - осторожно спросил Угедэй Настю, суетившуюся возле него.
   - Высокий гость должен сам пригласить их, сами они не могут сесть за один стол со столь великой особой! - с поклоном проговорила Настя.
   - Ну, что, посланцы Бату-хана, займите свои места за столом! - обратился он к застывшим братьям. - Я правильно сказал? - шепотом спросил Угедэй у Насти.
   - Очень правильно! - с улыбкой ответила она тоже шепотом.
   - Отведайте, грозные ханы пищу, которую каждый день вкушает наш доблестный племянник Бату-хан! - разрешил своей свите приступить к трапезе Угедэй, сам не притрагиваясь ни к чему.
   Ханы, до этого хищно поводившие ноздрями, раздражаемыми соблазнительными запахами, не заставили себя упрашивать и накинулись на еду с присущим им аппетитом. Грязные руки вмиг смели со стола почти всю еду, но Настя, взмахом руки, призвала слуг и они немедленно поставили на столы новые полные блюда.
   - Ты хорошо подготовилась к моему приходу! - похвалил ее Угедэй, - а что же сама не присядешь рядом?
   - За столом мое место рядом с мужем, а сейчас я - твоя прислуга и мой долг смотреть за тем, чтобы у тебя всегда были полными кубок и чаша! - ответствовала ему Настя.
   - А где твоя сестра? Или она опять занята твоим братом? Пусть она прислуживает нам, а ты присядь рядом со мной, я так хочу! - нахмурился Угедэй и повернулся к Тимуру: - я хочу, чтобы ты и твоя жена, - показывая пальцем на Настю, - остались навсегда в моем становище! Я сделаю тебя нойоном, ты будешь служить мне!
   - Моей жены сейчас нет здесь, - поднял голову Тимур, - а служить тебе я не могу, потому что уже служу Бату-хану.
   - Но при первой встрече ты меня уверял, что она твоя жена! - удивился Угедэй, пропустив мимо ушей отказ в службе.
   - Настя - моя жена, - подал голос Тимур.
   - Ничего не понимаю! Я с трудом различаю вас, - указывая на братьев воскликнул Угедэй, - но эту женщину я ни с кем не спутаю! Она столько раз развлекала меня своими танцами и мудрыми разговорами! Я восхищен ею и более того, я хочу ее иметь у себя во дворце! Она станет его достойным украшением!
   - А кем же стану я в твоем дворце? - спросила Настуся, вплывая в шатер в таком же сарафане и кокошнике, как и Настя и занимая место рядом с ней.
   Свита Угедэя перестала жевать, уставившись на сестер.
   Угедэй открывал рот, желая что-то сказать, и тут же захлопывал его, только его поднятая рука все еще указывала то на одну, то на другую сестру.
   - Ты говорил, что сердце тебе подскажет, и ты всегда меня узнаешь, - зашептала Настя.
   - Я готова танцевать тебе до утра! - вторила ей Настуся.
   - Но вы совершенно одинаковы, как вас мать-то различает! - вдруг воскликнул Угедэй, - как узнать, которую из вас я так хорошо знаю? - понизив голос спросил он у сестер.
   Настя с Настусей в один голос произнесли: - Меня!
   - Это твои доказательства, которые ты обещала предоставить мне? Об этом раздвоении ты говорила? Я люблю не тебя одну, но и твою сестру тоже? Но кого же из вас я люблю? - шевелил губами совсем растерявшийся Угедэй.
   - Видишь, как сложно бывает решить самую простую задачу! Отпусти лучше нас всех! Ведь ты обещал! - прошептала Настя.
   - Нет, я люблю одну! Тебя! - ткнув пальцем в грудь Насти решительно сказал Угедэй, - с тобой я вел такие задушевные разговоры и ты танцевала мне!
   - Нет, танцевала тебе только я! Но задушевные разговоры ты вел и со мной! - надула губки Настуся.
   - Танцуй! - приказал Угедэй Насте.
   - Я не могу танцевать так, как это делает моя сестра, пусть лучше она танцует! - проговорила Настя.
   - Ну, что, повторить тебе тот танец? - спросила Угедэя Настуся.
   - Танцуй! - ткнул палец в Настусю Угедэй и стал хлопать в ладоши.
   Настуся закружилась в такт прихлопываниям Угедэя, стараясь повторить так понравившийся когда-то Великому Правителю танец...
   Увлекшись танцовщицей Угедэй стал задавать темп ее движениям:
   - Ты - огонь!
   И Настуся закружилась в неистовом танце, выбрасывая руки вверх с ярким красным платком, она сама была огнем в своем красном сарафане...
   - Ты - бурная река! - воскликнул Угедэй.
   И девушка быстрыми мелкими шажками стала перемещаться от стола к столу, иногда подпрыгивая, то замедляя, то убыстряя свои движения, а в ее руках уже раскручивался синий лоскут шелка, который плыл за нею неуемной рекой...
   - Ты - тихая заводь! Пристань для уставших!
   И Настуся резко остановилась, отбросив лоскут. Шелковые волны стихли, образовав голубую гладь, кое-где лениво шевелившуюся от движения воздуха. Настуся согнулась в изысканном поклоне будто манила к себе путника: присядь, отдохни, ты так устал!
   - Ты - ветер! Вольный ветер!
   Девушка шаловливо забегала по только что брошенному шелку, иногда подхватывая его и тут же снова бросая. Казалось, это на тихой водной глади баловень-ветер взметывает фонтаны голубых брызг...
   - Ты - любовь, страсть!
   Плясунья метнулась к Угедэю и изящно сняла с его шеи огромный рубин на золотой цепи. Только что обретенную драгоценность Настуся прижала к своей груди и сделала движение, будто раскрывая и вынимая из нее сердце... На протянутых к Великому Правителю ладонях шевелилось и вздыхало действительно сердце! Улыбнувшись, девушка нежно подула, будто направляя трепещущий живой комочек к сердцу Угедэя... И она достигла своего: Угедэй заулыбался в ответ и бережно принял из ее рук рубин со словами:
   - Дороже подарка у меня никогда не было и не будет! Великое счастье обладать сердцем столь искусной танцовщицы!
   - Ты! Это ты - моя любовь! - обрадовано воскликнул Угедэй, прекратив хлопать.
   - А как же я? - спросила Настя, беря персик со стола и поднося его к губам.
   - Ты?.. Нет, это ты - моя любовь... - уже неуверенно прошептал Угедэй, обращаясь к Насте.
   - Я все решу сам! Сам! - вдруг вскричал он и ринулся прочь из шатра... Свита Великого Правителя поспешила за ним, повалив не только лавки, но и столы...
  

77

   - Ну, вот! Радуйтесь, сестрички ненаглядные! Сейчас придут нухуры, и нас всех немедленно казнят! - поднимая поваленную лавку и тяжело садясь на нее, произнес Туган.
   - Если бы Угедэй хотел нас казнить, он бы сделал это немедленно, - без особой уверенности в голосе сказала Настуся.
   - Надо быстро собраться и тихонько бежать отсюда, пока Угедэй в раздумье! - засуетился Туган, забегал по шатру в поисках чего-то.
   - Нет, убежать нам не дадут, у шатра остались топтаться некоторые из ханов, они, наверное, тоже ждут решения Угедэя и уверены в чем оно выразится, - опуская полу шатра грустно заметил Тимур, - ну вот и пришел конец нашим странствиям. Давайте не уроним нашей чести, как это сделали отец с Настенькой, и умрем достойно... - он подошел к растерянной Настусе и, обняв ее за плечи, притянул к своей груди.
   - Замолчите! Мы - победили Угедэя! И, если я его правильно понимаю, он ушел, потому, что получил достаточные доказательства своей раздвоенной любви! Гордость его, конечно же, ущемлена, но слишком долго он играл с нами в благородство, не сможет он нас казнить, но и удерживать нас он больше не будет! Я уверена в том! - четко проговорила Настя и ушла за полог, откуда раздавался плач ребенка.
   Долго ждать решения Угедэя не пришлось: не успела Настя успокоить Пересвета, как в шатер вошел нойон Угедэя и надменно произнес:
   - Великий Правитель доволен приемом, оказанным ему в вашем шатре, и разрешает вам завтра с утра отправиться в путь к Бату-хану с доброй вестью: Великий Правитель одобряет решение Бату-хана возвести дворец и основать новый город - первый город нашего непобедимого народа на завоеванных землях! Как только дворец будет закончен, хан Угедэй приедет его осмотреть и желает, чтобы в том дворце его принимали также две сестры и танцевали перед ним не поодиночке, а вместе! - закончив свою речь, посланник, не дожидаясь ответа, развернулся и ушел...
   Все: и Тимур, и Туган, и Настуся, и Настя - онемели. Никто из них не ожидал столь скорого разрешения на отъезд. Обе Настеньки думали, что Угедэй еще захочет увидеться с ними и выказать им свою обиду. Но данное его решение сбило их с толку: значит они недостаточно узнали Угедэя и от этого им стало страшно и, впервые, после первой встречи с Угедэем, они испугались: в его решении угадывалась явная угроза! Но в чем она - сестры не знали... Может Угедэй их обманул и по обычаю степняков завтра, лишь только они выедут за пределы его становища, их догонят и перережут, как овец...
   - Нечего ждать утра! Надо уходить немедленно! - снова забегал по шатру Тимур, хватая остатки хлеба со стола и запихивая его в курдюк.
   - Мы не воры! И уходить тайком не будем! Мы - посланцы Бату-хана и ему бы очень не понравилось то, что ты предлагаешь нам сделать! - оборвал его Тимур.
   - Одному Богу известно, что с нами будет завтра... Но чтобы с нами ни случилось, я не жалею о содеянном! Мы сделали все правильно, иначе бы Угедэй нас ни за что не отпустил! - больше уверяя себя, чем окружающих, проговорила Настуся.
   - Надо быть готовыми ко всему: ваш отец и наша мать смогли противостоять врагам, мы тоже сможем! Если Угедэй решил нас убить, то мы дорого продадим наши жизни! Мы не бараны и просто так нас не перережешь! - сурово сдвинула брови Настя, сжимая в руках длинный нож, который она подняла с пола.
  
   Ночью в шатре никто не спал, даже Пересвет и тот, будто чуя беду, все время кряхтел и ворочался, но плакать не плакал...
  
   - Наконец-то рассвет...Скоро кончится эта неизвестность... - поднимая полу шатра сказал Тимур взглядывая на восток где разгоралась утренняя заря и тут же отшатнулся: возле их шатра полукольцом стояли воины Угедэя...
   - Это конец, - пронеслось в смятенной голове, но вдруг он заметил движение в воинской цепи и она распалась, пропуская Великого Правителя, грозно восседавшего на коне.
   - Долго спишь, посланник! - недобро усмехнулся он, - я думал, вы уже в пути и я никого здесь не застану!
   - От судьбы не уйдешь, - сдержанно и с достоинством проговорил Тимур.
   - Дзе, дзе! Вот это верно! - зацокал Угедэй, - а уж судьбы вершить - это удел великих!
   - Только Аллаху дано вершить судьбы людские, - подумал Тимур, но вслух произнес совсем другое: - наши судьбы в руках Великого Правителя! И, если он сам пожаловал к нам, то ему есть что сказать посланникам Бату-хана!
   - А чего же ты не зовешь меня в шатер? Или я уже стал недостойным гостем? - продолжал издеваться Угедэй желая вызвать страх у собеседника.
   - Ты - хозяин всего! И тебе не нужно приглашение чтобы войти куда-то! - учтиво отступая в сторону чтобы пропустить незваного гостя, сказал Тимур.
   - И это ты тоже верно заметил! Я - хозяин! И мне решать... - недосказав, Угедэй соскочил с коня и поторопился войти в шатер.
   Обе Настеньки и Туган почтительно склонились перед ним:
   - Слушаю и повинуюсь! - сказал по привычке Туган.
   - Какие учтивые посланники у Бату-хана! - уже открыто насмехался Угедэй, - только вот жены у них не больно учтивы!
   - Они женщины, и этим все сказано! - попытался защитить девушек Тимур, но Настя уже не сдержалась и, вскинув гордую голову, посмотрела прямо в глаза Угедэю:
   - Чем же это мы прогневили Великого Правителя? Чем не угодили? Или яства наши пришлись ему не по вкусу, или речи наши?
   - И яства ваши хороши были, и речи слушал, как певчих птиц, только до сих пор не понял: за что обидели таким недоверием, за что искали обходных путей туда, куда дорога была открыта? - с грустью отвечая на слова и взор Насти, проговорил Угедэй.
   - Не вели казнить, вели слово молвить! - обратилась к нему Настуся.
   - Да будет тебе! - махнул рукой Угедэй, поворачиваясь к ней, - я ведь сам позволил обращаться ко мне, как равной! Я увидел удивительно простую и открытую душу без налета злобы и лести и моя душа потянулась к тебе, а вы насмехались надо мной, разыгрывая это представление с подменами!
   - Никто и не думал насмешничать! Но ты сам дал всем понять, что не отпустишь нас просто так! Вот для этого и понадобилось нам играть с огнем! - робко касаясь руки Угедэя проговорила Настуся
   - Я ведь готов был казнить вас всех! - проводя рукой по щеке Настуси, вздохнул Угедэй.
   - Я знаю..., - улыбнулась девушка, - но знаю и другое: нас с тобой связали незримые нити и их нашей смертью не разрубить.... Ты веришь мне?
   - Если бы не верил, меня бы здесь сейчас не было, - тоже улыбнулся Угедэй, - Мы еще увидимся? - переводя взгляд с Настуси на Настю спросил он обеих.
   - Неисповедимы пути Господни! - многозначительно произнесла Настя.
   - Уходите! Я не стану вас преследовать, но и охраны вам не дам! Не хочу знать, как вы доберетесь до своего Бату-хана! Я завидую ему, что ему принадлежат такие слуги!
   - Мы не слуги! Мы - друзья! Так сам Бату-хан говорит! - вскинулся Туган.
   - Друзья? Берегитесь этого друга... Да и меня тоже! - уже нахмурился Угедэй, снова стремясь нагнать страху на окружающих.
   - Да будет тебе! - повторила его слова Настя и подарила ему самую нежную улыбку, на какую была способна, - ты хороший, и мы в тебе не ошиблись!
   - Сегодня ночью я понял, что такого со мной больше не произойдет никогда, я этого не допущу! Разве что только снова встречусь с вами! И еще я понял, что должен отпустить вас с миром... Об этом твердит одна моя часть, а другая требует жестокого наказания, чтобы устрашить остальных! Но я отпускаю вас с надеждой на встречу! Достраивайте дворец в своем Каракоруме и ждите меня в гости! - и Угедэй порывисто выбежал из шатра...
   - Вот бы Бату-хан узнал, как мы добились расположения Угедэя! Женщины победили Великого Правителя! Надо же, и нарочно такого не придумаешь... - потер переносицу Тимур.
   - Вот Субудай бы узнал, то-то бы было! - передразнил его Туган.
   - А им необязательно узнавать, как мы добились расположения Угедэя! - стряхивая оцепенение проговорила Настуся и, поправив сарафан, заявила: - Ну же, вы думаете собираться или так и будем стоять?
   Настя забегала по шатру и вдруг резко остановилась: - А что нам собираться-то? У нас ведь ничего и нет! Берем Пересвета и бегом из этого страшного места!
   - Ты еще не видела страшных мест, - по привычке буркнул Туган, но его уже никто не слушал...
  
  

78

   - Ну вот, кажись и пришли... - проговорила Нюра, заслышав издалека дружный перестук топоров.
   - В село жизнь вернулась... - неуверенно сказала Настенька и с надеждой посмотрела на Демир-бека, ища подтверждения своим словам.
   - Да, так топоры разговаривают только на стройке! Это не порубка леса! - тоже прислушавшись, подтвердил он.
   Настенька убыстрила шаг. Ей нетерпелось увидеть родное село, но еще больше она надеялась найти там своих детей...
   Уставшая Нюра, которая только что, казалось, едва переставляла ноги, тоже заспешила-заторопилась вслед за Настенькой...
   Впереди всех мчался Буян, он оглядывался на отстававших людей, взлаивал, подгоняя их, и снова несся вперед по едва заметной тропинке...
   - Глянь-ка, Добрыня, никак Настенька, Михайлова внучка... - приставив ладошку козырьком к глазам, неуверенно проговорила Милица, вглядываясь в появившихся на опушке леса людей.
   - Ага, они то! Вона и Буян ихний летит! Ишь, радуется! Они еще не знают, что изба-то дедова дотла сгорела, даже печь обвалилась...
   - Ничо, поможем отстроить, наша изба почти готова, потом Милодухову избу поднимем, а там и их черед придет! - улыбнулась Милица.
   - А то! - согласился с нею Добрыня, прижимая покалеченную руку к животу, а другой, сжимая топор, споро начал тесать бревно.
   - Бог на помощь! - обратилась к строителям Настенька, кланяясь в пояс односельчанам.
   - Спаси и вас Бог! - отозвались в разнобой голоса.
   - Настенька, ты ли это? - спросила-утвердила Любава, соседка Настеньки, раскрывая объятия.
   - Я, Любавушка, я! - обнимая ее проговорила Настенька, смахнув набежавшую слезу.
   - А с тобой-то кто? Никак это Нюра, Сычихина сирота...
   - А откуда вы знаете? - насупилась Нюра.
   - Дак мы все знаем, не смотря на то, что ты в Сычихиной избушке схоронилась! - усмехнулась Любава.
   - А почто мужика-то не называешь? - расправляя усы и погладив бороду, спросил Милодух.
   - Муж мой это, - повела рукой в сторону топтавшегося за ее спиной Демир-бека Настенька.
   - Видал я его здеся! - проговорил Милодух, - хоча и истощал он дюже! Да и рубцы на лице сильно изменили его! Но у меня соколиный глаз: один раз увижу - на всю жизнь запомню! - похвастался он.
   - Да, поди ж ты, он же купцом заезжим тута был! Где же ты его подцепила-то? - удивился Милодух.
   - Демир-беком меня кличут, - проговорил Демир-бек, прерывая догадки сельчан-погорельцев.
   - Точно, и я теперя вспомнила! - воскликнула Милица, - твоего сына дед Михайла лечил, когда его конь сбросил!
   - Точно, так и было! - подтвердил Демир-бек.
   - Дед Михайла говорил, что ты - хороший человек, хоть и иноземец. Царствие ему небесное! - перекрестился Милодух.
   Настороженные взгляды остальных мужиков затеплились добром: слова деда Михайлы сельчане до сих пор свято чтили...
   - Ну вот еще пара рабочих рук будет! - обрадовались все.
   - Девочек моих не видели здесь? - с надеждой обратилась ко всем Настенька.
   - Не было, не было их! Мы бы знали, кабы они приходили! - замотали головами сельчане.
   Расстроенная Настенька опустила в бессильи руки, а по щекам заструились слезы разочарования...
   - Милая, ты ведь знала, что их здесь не будет, - притягивая ее к могучей груди, проговорил Демир-бек.
   - Нет, я знаю, что они здесь обязательно объявятся! - зло отпихнула Демир-бека Настенька, - и не надейся, что я без них отсюда уйду! Можешь сам уходить в свой Сыгнак, а я остаюсь здесь ждать детей! - твердо произнесла она и решительно направилась в сторону родного пепелища.
   Демир-бек безвольно развел руками и побрел вслед за ней. Нюра все еще оглядываясь по сторонам, тоже засеменила вслед за ними...
  

79

   - Все, привал! - устало спешиваясь и разминая затекшие мышцы, проговорил Тимур, остановившись на берегу у незнакомой речки, густо заросшей камышом.
   Он тут же подошел к Настусе и забрал у нее дитя, помог ей спешиться. То же самое проделал и Туган с Настей.
   Мужчины, сбросив кладь с коней и расседлав их, отправились собирать хворост для костра, а женщины, удобно уложив младенца на ложе из сухой травы и прикрыв его попоной, стали хлопотать над нехитрой снедью.
   - Я спущусь к реке, наберу водицы! - крикнула сестре Настуся и, схватив котелок побежала к берегу.
   - Осторожно, там могут быть змеи! - крикнула ей вдогонку Настя.
   - Я их не боюсь! - засмеялась в ответ Настуся.
   Заворочавшийся Пересвет привлек внимание Насти и она тут же кинулась к нему.
   Вернулись Тимур с Туганом с охапками сухой травы и веток и развели костер.
   - Настя, Настуся! - позвали они сестер, - воды-то набрали?
   - Настуся сейчас принесет! - тихо отозвалась Настя, качая брата.
   Еще некоторое время братья спокойно подкидывали хворост в разгоравшийся костер, но потом забеспокоились и, не сговариваясь, направились в камыши, ведомые обуявшей их подозрительностью...
   Примятые трава и камыши говорили о том, что здесь недавно прошел человек и, возможно не один...
   - Настуся! - позвал Тимур, раздвигая густой камыш. Вдруг его нога скользнула и увязла в болоте и его потянуло куда-то вниз с неимоверной силой. Чем сильнее он пытался вырвать ногу из западни, тем сильнее увязал. Шедший за ним Туган потянул его на себя и они вдвоем упали на спину, освободив плененную ногу.
   - Где Настуся? - приходя в себя от случившегося, прошептал в ужасе Тимур, - ее нигде нет, она утонула в трясине! Это болото, а не река! - и он заметался из стороны в сторону и снова увяз...
   - Успокойся! Так мы ничего не сделаем и никого не найдем, если будем то и дело вытаскивать друг друга из болота! - прикрикнул на старшего брата Туган, тоже нервно озираясь по сторонам.
   - Настуся, отзовись! - в отчаянии снова и снова кричал Тимур, но никто не отзывался на его призыв...
   Наконец они вышли к чистой воде, медленно шагая по кочкам. Речка, казалось, совсем не двигалась, течение было настолько слабым, что болтавшиеся на воде водоросли даже не показывали направления ее движения.
   Вдруг Тимур заметил что-то чуть в стороне:
   - Настуся! - вскрикнул он и рванулся к яркому платку, лежавшему на воде. Платок цеплялся за колючки на берегу, как утопающий хватается за соломинку, но потом, увлекаемый порывом ветра, закружился на месте, попав в ненасытные лапы водоворота. Круги, по которым кружился платок становились все меньше и меньше и, наконец, омут схватил его и потащил в свою утробу... Тимур подхватил почти уже спрятавшийся платок и стал шарить руками под водой в надежде найти там Настусю. Но все его попытки были тщетными: Настуся как сквозь землю провалилась...
   - Утонула, утонула моя Настуся! - потеряв самообладание запричитал Тимур.
   - Не могла она утонуть! Она плавает, как рыба! - уверенно заявил Туган, - мы найдем ее!
   - Трясина, проклятая трясина забрала мою Настусю! - с силой стукнул кулаком по воде Тимур.
   - Успокойся, может она другим путем уже ушла и ждет нас на берегу! - попытался утешить брата Туган, но червь сомнения закрался и в его душу...
   Братья почти бегом вернулись к месту стоянки, но увидели там только Настю с Пересветом...
   - Ну, где вы там? - нетерпеливо спросила Настя, - уже давно пора бы вернуться, а вы все красотами любуетесь! - сварливо произнесла она и замолчала, увидев ужас и отчаяние на лице Тимура.
   - Где вода? Где сестра? Где Настуся? - начала волноваться и Настя, - чего молчите, ироды! - она стала стучать кулачком в грудь Тугана, а сердце уже рвалось на части от нахлынувшей безысходности...
   Тимур крутнулся на месте и снова побежал в камыши:
   - Настуся! Настуся! - то и дело раздавалось оттуда, но ответа не было...
   Туган сильной рукой прижимал к себе Настю, а та, в свою очередь, сжимала Пересвета, который в конце концов не выдержал и громко заплакал. Этот плач привел в чувства Настю и она обратила внимание на брата и снова стала укачивать его, но песни колыбельной не получалось: из ее горла то и дело вырывались судорожные всхлипы... На ее немой вопрос Туган тихо ответил:
   - Она утонула...
   - Это неправда! Не могла Настуся утонуть! Она плавает лучше меня! Ее змея укусила, наверное! Иди на помощь Тимуру, ищите Настусю, она где-то лежит в камышах! - стала подталкивать Тугана Настя в направлении камышей, - я уложу Пересвета и присоединюсь к вам! Мы найдем ее! Скорее иди, а то уже смеркается! - уверенно заговорила она, беря себя в руки, а в голове всплыли слова деда Михайлы: "Смерть никогда не стучится, чтобы войти...".
   - Мы обшарили всю округу, нашли только ее платок... - упавшим голосом проговорил Туган, но все равно направился к брату оглашавшему наступающие сумерки своими отчаянными криками...
  
  

80

  
   - Настенька, нам просто необходимо уходить отсюда! - убеждал Демир-бек жену, - здесь опасно, и я не могу здесь обеспечить тебе и Нюре достойную жизнь, у меня ничего нет!
   - О какой безопасности ты говоришь, о какой достойной жизни? Все так живут и мы с ними, - оставалась непреклонной Настенька, - вон Нюра желуди смолола, лепешек напечем, не пропадем! - улыбнулась она мужу.
   - Ты подумай, скоро наступит зима, а у нас еще избы нет, где мы будем жить-то? Запасов нет никаких - чем питаться станем? - продолжал увещевать Настеньку Демир-бек, - одежки нет никакой, обувки, в чем ходить-то будем?
   - Как все, так и мы будем жить! С Божьей помощью! - уже не так твердо проговорила Настенька и перекрестилась.
   Нюра была счастлива: вокруг нее было много людей, а она за время своего затворничества в Сычихиной чащобе оказывается очень страдала от вынужденного безмолвия. Хотя она и разговаривала с ухватами, с деревьями, с травами, с белками и зайцами, но это все не то было! Ей не хватало человеческого общения! А сейчас вокруг столько людей и не надо было их бояться, еще раньше надо было выйти из лесу! Может раньше бы встретила Ратибора и он бы так не шарахался от нее...
   Девушка с удовольствием собирала травы и потчевала ими сельчан: кому от жару травку одну, кому от незаживающих ран другую. Сельчане мало-помалу стали признавать в молодой травнице знахарку и уже сами шли к ней за помощью.
   От голода больше всех страдали дети: а их было большинство в селе, и Нюра старалась с самого утра увести всю неугомонную ораву ребятишек в лес, где находила чем им поживиться. Она уже бессовестно обирала беличьи кладовые: надо было спасать детишек...
   Она учила ребятню, как найти дорогу домой, как развести огонь и согреться, не повредив лесу, не позволяла без надобности ломать кусты и ветки деревьев.
   - Он-то, кустик, все-равно, что иконка. Зла никому не делает, по- Божьему живет, ему солнышка да водицы немного, а боле ничего и не надобно. Великая праведность в нем, в кустике! Ежели бы такая праведность в каждом из нас была, так и испытаний бы не было...- говаривала Нюра детворе, поправляя нечаянно сломанную ветку.
   Любопытная ребятня засыпала ее многочисленными вопросами: отчего листок у травки длинный и прямой, а у дуба - резной, отчего вечером загораются звезды, а днем их не видать и почему они иногда гаснут, почему Ратибор и батюшка говорят, что Бог един, а Нюра говорит, что Богов много? Нюра не задумываясь отвечала на все вопросы, и, почти всегда, ссылалась на знания, полученные от ведуньи Сычихи:
   - В Великой Велесовой книге говорится, что души пращуров наших смотрят на нас с небес. Значит у каждого из нас есть свой звездный час, а звезда - это око Бога и, если звезда погасла, значит кто-то умер... А Бог и един, и множественен. Род - как рой пчел, и един и множественен одновременно...
   Сельские бабы варили похлебку в одном большом котле из того, что добывала Нюра и что находили сами, чтобы хватило варева на всех сельчан, а мужики с упорством продолжали ставить избы - зима была не за горами...
   Вечерами все собирались у общего костра, где велись неторопливые разговоры о завтрашнем дне, строились планы и на ближайшее будущее, а потом детвора одолевала Демир-бека:
   - Дядя Демир, дядя Демир! Расскажите о дальних странах! - теребили они его, а глаза горели жадным огнем познания неизведанного...
   Сельчане посмеивались над детьми, но и сами с удовольствием слушали истории опытного купца...
   И Демир-бек начинал свои неспешные рассказы о тех странах, где успел побывать...
   - Бывал я у греков, их страна окружена морскими пучинами, а с землей она связана узким перешейком. Чистая, как небесная синь, вода изрезала берега Греции и пробила в прибрежных скалах множество глубоких и причудливых бухт. Корабли из разных стран стоят у причалов в этих бухтах, а в маленьких тихих заводях прячутся греческие лодки и лодочки на любой вкус! Кто хочет просто покататься по морю и узреть его глубины - выбирают недорогие ялики, а кто хочет узнать, как ловится морская рыба - идут к рыболовецким шхунам, которые всего за пару золотых готовы выйти в море в любую погоду.
   Греки очень талантливы, всегда веселы и жизнерадостны, любят музыку и песни, но и торговаться они горазды! Никогда невозможно выторговать у грека ни единой полушки! Они так хитро ведут торг, что тебе кажется будто ты уговорил его снизить цену, а в итоге оказывается, что это он тебя убедил ее повысить!
   - Так ты из тех купцов, что торгуют себе в убыток? - смеялись мужики, подзадоривая рассказчика.
   - Всяко бывало, - ухмылялся в бороду Демир-бек.
   - Так что же, искусней греков и торговцев нету? - наивно спросил сопливый мальчонка.
   - Хитрее, может и нету, а искусней греков в торговле финикийцы, - ответил Демир-бек.
   - Финикийские товары я встречал повсюду, где бывал. Они искусные делатели украшений из золота и драгоценных камней, очень ценятся их ткани, которые они окрашивают пурпуром. Финикийцы снаряжают купеческие караваны и отправляют их в разные страны по суше - на верблюдах, купцы побогаче - даже на слонах, а по морю - на прочных и быстроходных кораблях.
   - А какой он - верблюд? А слон? Это лошадь такая? - снова встрял малец.
   - Может и лошадь, но только намного больше, а еще у верблюда на спине два горба! - развел руками, обрисовывая эти горбы Демир-бек.
   - Бедные финикийские лошадки! - заскулил малыш, - к нам в село приходил горбатый дед, но у него был только один горб, так его все жалели, а на этих лошадок еще и поклажу навьючивают! Злые твои финикийцы! - сделал он свой вывод, а селяне дружно хохотнули.
   - Нет, финикийцы очень миролюбивый народ: все споры с соседями они стараются уладить мирным путем, но если им приходится все-таки браться за оружие, они становятся непобедимыми воинами.
   - Как наши Коловрат и Ратибор? - опять встрепенулся мальчик.
   - Милица, уйми мальца! - шумнул на жену Добрыня.
   - Ничего, пусть питает свое любопытство, может тоже купцом станет! - погладил малыша по голове Демир-бек.
   - Ну все, пора и честь знать! Завтра рано вставать, еще не все избы поставили, а времени уже мало, зима не за горами! - утихомирил всех Милодух, решительно поднимаясь с бревна.
   Селяне нехотя расходились по избам...
  

81

  
   - Отец мой небесный и вездесущий! Помощи прошу у тебя! Научи, как быть, как жить дальше? В душе у меня мрак поселился, со времени расставания: раздвоилась будто душа у меня! Одна половина требует чтобы я оставался в монастыре, а другая зовет в село! И мне кажется, что не Настенька меня кличет, а эта пигалица Нюра! Голос ее слышу, чувствую ее прикосновения к ранам своим, и мне все больше хочется ее слышать и чувствовать! - шептал Ратибор, стоя на коленях перед образами в своей келье, отчаявшись найти успокоение в молитвах и, в нарушение всех церковных канонов, напрямую обратившись к Богу.
   Измученный неведомой силой и не испытываемыми ранее чувствами, он все клал и клал поклоны, стараясь прогнать наваждение, но у него ничего не выходило и он снова и снова, крестясь, бился лбом об пол... Ратибор не заметил даже, как его тело обмякло, он не смог поднять головы и медленно растянулся, высвобождая занемевшие ноги...
   Сон навалился на него сразу и он услышал вкрадчивый голос, да такой приятный, что слушать его хотелось все больше и больше и внимать ему до бесконечности:
   - Когда я был ребенком и проживал в духовном мире в доме отца моего, и богатством и роскошью кормильцев моих удовольствовался, от востока родины моей снарядили меня родители мои и послали меня. И от богатств и сокровищ наших прибавив, завязали мне поклажу большую, но легкую, которую только я мог унести. И они помогли собрать все необходимое для создания человеческого тела, которое состоит из пяти стихий Природы: огня божественного; воздуха плотного; земли плодородной; воды густой, святой, животворной; а также мысли везде проникающей. И они сняли с меня одеяние сверкающее, которое с любовью своей они сделали для меня, и тогу пурпурную, которая скроена и выткана по росту моему (отделили душу мою от духовного тела моего). И заключили они договор со мной и записали в сердце моем то, что не должно быть забыто (смысл моего воплощения): "Если спустишься ты из мира Богов в мир людей и принесешь ее, жемчужину одну - плод с Древа познания добра и зла, ту, которая в глубине морока находится и охраняется миром демонов воздыхающих, ты снова оденешь одеяние сверкающее, и тогу твою, и с братом твоим - Душой твоею, который второй наш, владетелем в царстве будешь. Ты - создашь собственное тело Света.
   Я покинул духовный мир и спустился с двумя проводниками, ибо путь был опасен и труден, а я был юн, чтобы идти одному. Я миновал рубежи пути - пределы Духовных ясель, место встречи купцов Востока (место обретения опыта Вечности, Знания, Блаженства) и достиг земли и вошел в плоть, в утробу матери. Спустился в глубь и родился, а спутники мои и добрые помощники, мои проводники от меня отделились. Я отправился прямо к змею, около обиталища его поселился и жду, когда он задремлет и уснет и жемчужину мою я у него возьму. И когда я остался там одиноким и покинутым и для товарищей моих чужим стал и для рода моего высшего духовного, там я увидел юношу прекрасного и милосердного, мессию - мой Долг. И ко мне пришел, и приблизился, и я сделал его другом своим, который в приобретении опыта стал помощником. Я охранял его от общения с нечистыми, от греховных действий. И в одежды их я оделся, чтобы они не гнушались мной, как пришельцем, чтобы добыть жемчужину. Но подняли они змея против меня, каким-то образом узнали, что я не их соотечественник. Они поступили со мною лживо: дали отведать зла своего и забыл я из-за этого что сын царей я, и служил царю их - демону... и я забыл ее, жемчужину, из-за которой родители мои послали меня и под бременем их притеснений уснул я сном глубоким, впал в морок их...
   Но все, что случилось со мной, родители мои почувствовали и стали горевать обо мне, и объявили во всем царстве нашем, чтобы приходили к воротам нашим и цари, и главы Парфии, и вельможи Востока. И они составили совет для пользы моей, чтобы я не был покинут в царстве морока. И писали они мне послания - Веды, и каждый вельможа имя свое в них ставил: "От отца твоего, царя царей Рода и матери твоей царицы Востока, и от брата твоего - души твоей, тебе, сын наш, что вдалеке от нас, здравствовать!
   Встань и поднимись от сна твоего и слова послания нашего выслушай. Вспомни, что сын царей ты, взгляни на рабство в котором ты оказался и служишь! Вспомни о жемчужине, ради которой ты туда пришел! Подумай об одеянии сверкающем твоем и тогу твою великолепную вспомни, которую ты оденешь и которой ты будешь украшен, когда в книге доблестных имя твое будет читаться и вместе с братом твоим, кесарем нашим, вместе с ним в царстве нашем будешь".
   И сии Веды, которые царь десницей своей запечатал от отступников и демонов лютых, прилетели, подобно орлу, и опустились около меня и говорить стали голосом совести и шелестом действий совершенных. И был я разбужен и восстал ото сна моего, освободился от морока и взял я то послание и целовал его и начал я сущность его читать. В согласии с тем, что в сердце моем запечатлелось, были слова послания того, мне написанного. Вспомнил, что сын царский я и знатность моя природой утверждена. Вспомнил жемчужину, за которой был послан.
   И начал я прельщать змея страшного, воздыхающего и снова убаюкал его. Ибо имя отца моего над ним упомянул, и имя матери моей, и имя брата моего. И схватил я жемчужину, познал суть добра и зла, и повернулся, чтобы вернуться в дом отца моего. И одежду их скверную снял и оставил в стране их. И я пошел прямым путем обретения души своей, чтобы придти к свету родины нашей. И послание мое, побудитель мой, предо мною на дороге я нашел. И так же, как голосом своим оно пробудило меня, так же светом знания своим оно вдохновляло меня поспешить, и любовью своей оно вело меня вверх.
   Я вышел из плоти и оставил заблуждения по левую руку, и я достиг великого рубежа пути, гавани купеческой, что на берегу мира лучезарного лежит. И одеяние мое сверкающее, которое я снял, и тогу, в которую был облачен, туда родители мои послали через служебных духов своих, на верность которых полагались. И, поскольку я не запомнил вида ее, случилось, что когда получил ее, оказалась моя одежда впору мне. Все во всем я увидел, и также все в нем получил, ибо двое нас, по различию, и одно мы в одном подобии. И сокровища также, которые принесли мне, я увидел, что двойственные они, ибо один символ царя был написан на них, руками его, того, кто вернул мне залог мой и богатство мое через них, одеяние сверкающее, украшенное самоцветами, золотом убранное. И образ царя царей Рода весь целиком на нем был изображен. И видом своим изображенье заговорить готовилось. И звук голосов его я услышал, и понял я, что стойкость моя трудами его увеличивалась, и движениями своими царственными все оно ко мне излилось, дабы я принял его. Я оделся в него и поднялся к вратам приветствия и поклонения, склонил главу свою и поклонился ему, сиянию отца моего, который мне послал его, ибо я исполнил приказания его. И также он то, что обещал, исполнил. И во вратах его знати с вельможами его я соединился. И он возрадовался мне и принял меня, и с ним в царстве его я пребывал. И голосом трубным все слуги славили его. И он обещал, что также к вратам царя царей с ним отправлюсь, и с приношением моим, и с жемчужиной моей с ним к царю нашему явлюсь.
   Ратибор будто видел себя со стороны, его тело спало, а его дух бодрствовал, заставляя мыслить...
   - То же самое говорил и Иисус Христос: "Я свет пришел в мир...", "Верующий в Меня не в Меня верует, а в Пославшего Меня", "ибо Отец Мой более Меня", "веруйте в свет, да будете сынами света", "Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его", "Если плоть произошла ради духа, это - чудо, если же дух ради тела - это чудо из чудес. Но я удивляюсь тому, как такое богатство заключено в такой бедности"...- подумал Ратибор, мысленно перелистывая страницы Святого Писания...
   - Ну, вот и ты наконец понял, что к этим словам Иисуса добавить нечего... - вдруг сказала Нюра, неизвестно откуда появившаяся, словно прочитавшая его мысли, и быстро пошла прочь, шепча про себя: - "Самостью сбитый с дороги, единения с Душой человек не достигает"...И звук ее голоса еще долго эхом отзывался и перекатывался в сердце Ратибора...
   Монах очнулся, будто его кто толкнул: он лежал на животе, упираясь лбом в пол, одна рука была под ним и сильно затекла, другая была на затылке и прижимала голову к полу. Тяжело поднявшись на ноги, он на секунду забыл о своем сновидении и снова привычно потянул руку ко лбу, чтобы перекреститься и, вдруг, ясно все вспомнил и понял, что его место там, где его сердце, а оно прикипело к той рыжей пигалице и настойчиво звало Ратибора в путь... Он истово закрестился, снова упал на колени и обратился с благодарственной молитвой к Богу:
   - Отец небесный и вездесущий! Ты услышал меня! Я понял тебя и теперь знаю, как мне поступить!...
   Ратибор вздохнул, но это уже был вздох облегчения, а не отчаяния, и решительно направился к отцу игумену. Он знал что будет делать: он пойдет в родное село и будет помогать, чем сможет, односельчанам, а молитвы он не забудет и будет молиться вечерами и ночами...
   Мысли о Нюре он еще стыдливо гнал от себя: может она его уже забыла и стала женой какого-нибудь молодца, а он, старый и седой, ей не нужен... Но где-то в глубине души живым родничком билась и продолжала жить сокровенная мечта: он сидит в избе, а вокруг него вьются рыжие ребятишки, его с Нюрой ребятишки...
   Зерно, когда-то посеянное в его сердце Настенькой, наконец взошло и заколосилось, зацвело буйным цветом желания, желания жить для людей, любимых людей...
  

82

  
   - Если ты влил в нее слишком много своего зелья и она не проснется, я казню тебя, китаец! Страшной смертью казню! - тихо прошептал Угедэй, но от этого шепота у его верного китайца-слуги мурашки побежали по спине и он почувствовал как липкий пот заструился по его телу...
   - Нет не много, а в самый раз, чтобы проспать всю дорогу и забыть все, что было, - заверил он господина.
   - Так она ничего не будет помнить? И меня тоже? - удивился Угедэй.
   - Ничего! Ее жизнь начнется с ее пробуждением, но, если она попадет в те места, где провела детство и которые ей были очень дороги, и если встретит людей из своего прошлого, она сможет очнуться и все вспомнить, - не стал скрывать правды китайский целитель.
   - Она никогда не попадет туда и никогда не встретится со своим прошлым! - уверенно засмеялся Угедэй, нежно гладя Настусины волосы. - Только поскорее бы она проснулась!
   - Нет, хозяин, этот сон должен продлиться еще долго, иначе прошлое ее не покинет! - предостерег китаец.
   - Ладно, ладно! Согласен еще подождать, только бы она проснулась! - махнул рукой Угедэй, отпуская низко кланяющегося слугу.
   - Вот мы и вместе! Ты говорила, что вольная птичка в клетке не поет, а я решил проверить это! Посмотрим, как ты запоешь в моей золотой клетке, без своего прошлого! Ты будешь моей любимой наложницей, раз не захотела быть женой! Ты - никто, тебя нет, но ты вся в моей власти! Тайна повиснет над тобой, как отточенный меч судьбы...Ты окунулась в болото, а выплыла здесь у меня во дворце! Ты даже не птичка, ты - золотая рыбка! И если что пойдет не так, я тебя съем! - ласкал Угедэй неподвижное тело Настуси, предвкушая ответные ласки...
  
   Прошел день, за ним еще один...
   В просторный зал, где был установлен трон Угедэя, услужливые нойоны втолкнули избитого китайца.
   - Я обещал тебе страшную смерть? - прошипел негодующий Правитель, - ты ее получишь! - и щелкнул пальцами.
   В зал вошел главный советник, а за его спиной уже стояли палачи, готовые в любую секунду накинуться на скорчившегося в страхе китайца.
   - О, Великий Правитель! Подожди до вечера! Она проснется, вот увидишь! - с надеждой в голосе выкрикнул китаец.
   - Не хочу больше ждать! Пусть просыпается сейчас! Дай ей новое зелье! - нетерпеливо топнул ногой Угедэй.
   - Но, если ее разбудить, она может вспомнить свое прошлое! - со страхом возразил ему китаец.
   - Если вспомнит, все-равно тебя казню! Ну, ладно, до вечера я еще подожду, а утром шкуру с тебя живого сдеру, если обманул! Заберите этого смердящего знахаря и не спускайте с него глаз! - отмахнулся Угедэй ото всех, прогоняя.
   Он зашел за шелковый полог, где лежала Настуся, и в который раз присел возле нее, поправляя на ней шелковое покрывало, прислушиваясь к ее ровному дыханию. Вдруг веки Настуси дрогнули: она сладко потянулась, по-детски зевнула и, открыв глаза, охнула от неожиданности.
   На нее заворожено смотрели узкие глазки, источавшие мед, но какая-то горечь, присутствовавшая внутри самой Настуси, не дала ей ответить улыбкой на улыбку незнакомца. Она решительно села, натянув покрывало до самых глаз, и хриплым голосом, что с трудом ей повиновался, спросила:
   - Ты кто? И где я? - потом, подумав минутку, добавила: - Кто я?
   - Ты - моя любимая наложница! - обрадовано заявил Угедэй.
   - Я - наложница? Не припомню такого! Ты врешь! - толкнула его Настуся.
   Угедэй засмеялся и решил еще поиграть с ней:
   - Ну, еще не наложница, но станешь ею! Тебя мне подарили!
   - Кто подарил? За что? - продолжала сыпать вопросами Настуся.
   Угедэй растерялся: он не ожидал такого напора со стороны спящей красавицы.
   - Слишком много вопросов задаешь! - нахмурился Правитель, - твое дело ублажать меня танцами и ласками!
   - У-б-ла-жа-ть... - протянула Настуся, будто смакуя на вкус это слово, - это слово я уже знаю, оно мне знакомо, я его слышала уже...
   Угедэй испугался: ведь он много раз повторял сестрам, что все только и должны ублажать его. Он тут же решил, что забудет все слова, которые говорил им, чтобы эта девушка не смогла вспомнить ничего из прошлой жизни...
   - Надо придумать ей имя! - мелькнуло в голове Угедэя, - но какое? - ни одного имени, как назло, он не мог вспомнить и вдруг выкрикнул то, которое первым пришло на ум: - Занкиджа! - так звали последнюю наложницу, привезенную из Хорезма.
   - Зан-кид-жа! - снова растянула слово Настуся, - мне оно нравится, я его знаю! А ты кто? - ткнула она пальчиком в Угедэя.
   - Я - Великий Правитель монголо-татарского царства, которое раскинулось от восхода солнца и до последнего моря! - гордо произнес Угедэй, хлопнув себя по бедрам и по груди, и снова задумался: - а надо ли называть свое имя, оно не натолкнет ее на воспоминания?
   - Если я - Занкиджа, а ты кто? Имя у тебя есть, Великий Правитель? - засмеялась Настуся, закидывая голову.
   - Есть, - растерялся Угедэй, уже покрывшийся испариной из-за такого количества переворачиваемых мыслей, - Угедэй, - не стал он скрывать своего настоящего имени.
   - У-ге-дэй, - опять попробовала слово на вкус Настуся,- оно вызывает у меня чувство опасности, страха! - прислушалась к своим чувствам девушка.
   - И не мудрено! Ведь тебе говорили, что ты будешь подарком для меня, вот ты и испугалась моего имени! - выкрутился Угедэй.
   - Не хочу быть подарком! Что я - вещь какая-то, что ли? - фыркнула Настуся.
   - Тебя взяли в плен половцы, а, узрев твою красоту, решили подарить мне! - войдя во вкус, врал дальше Угедэй.
   - По-лов-цы... Это опасность, - задумалась Настуся, - но почему я не помню ничего? Не помню, как меня зовут, не помню, как попала в плен, не помню откуда я родом, кто мои отец и мать! - разволновалась девушка.
   - Ты пыталась бежать и тебя сильно ударили по голове, чтобы остановить! - сочинял Угедэй на ходу.
   - Да, голова у меня болит, но шишки нет! - потрогала свою голову Настуся, - да и болит она у меня изнутри, а не снаружи! - подвела она итог своему обследованию головы.
   - Ну я не знаю! Говорю тебе так, как мне рассказали! - уже устал от препирательств Угедэй.
   Ему очень хотелось, чтобы девушка начала танцевать, но он не хотел понуждать ее к этому, хотел, чтобы ее танец шел от сердца, как тогда и, поэтому, он вдруг спросил:
   - А ты танцевать не хочешь?
   - Танцевать? - удивилась Настуся, - нет, не хочу! А разве я умею?
   Угедэй испугался, что вместе с памятью у нее пропало умение танцевать и он снова приврал:
   - Да, мне говорили, что ты - искусная танцовщица!
   Настуся задумалась, прислушиваясь к себе, и ответила:
   - Думаю, что тебя обманули! Я не умею танцевать! Я никогда этого не делала! Да и меня не учили этому! - уверенно сказала она.
   - Откуда ты знаешь чему тебя учили, а чему нет? Ты же ничего не помнишь! Попробуй, у тебя получится! - стал уговаривать Настусю хитрый Угедэй.
   - Не хочу! Не хочу и не буду! - упрямо заявила девушка, - и никто меня не заставит! - как в детстве вздернула она подбородок.
   - А если я велю тебя высечь? - в голосе Угедэй прозвучала явная угроза.
   Настуся задумалась: нет, она не испугалась, она опять слушала свой внутренний голос, который ее убеждал, что такого с ней не сделают.
   - Не-а! Не высечешь! Не знаю, почему, не спрашивай, но точно знаю, что сечь меня ты не станешь! - наконец рассмеялась она.
   - Да, не стану, - почему-то грустно вздохнул Угедэй.
   - Эй, Правитель! Чего нос повесил, ты хотел танцевать, так давай, танцуй, а я посмотрю, может и мне захочется! - разводя руками проговорила Настуся, - а вообще-то мне не танцев хочется, а очень-очень хочется есть! Если ты действительно Великий Правитель, вели принести сюда еду! Давай устроим пир! - закружилась на месте Настуся.
   Обрадованный Угедэй захлопал в ладоши и тут же появились слуги, неся огромный поднос с фруктами.
   - Ого сколько еды! - обрадовалась Настуся, но тут же поникла, - а мяса у тебя нет? Я хочу хлеба и мяса! Разве можно наесться сладостями? - но все-равно запихнула в рот засахаренную ягоду винограда.
   Угедэй расстроился, что не подумал о том, как накормить девушку. Да он и воспринимал ее, как легкую стрекозу на цветочном лугу, а разве стрекозе нужна другая еда, кроме сладостей?! Он стал смотреть на Настусю немного другим взглядом, уже не таким влюбленным: ведь она, оказывается, как самая обыкновенная девушка-простушка хочет мяса, а не сладостей...
  
  

83

   - О, Великий Джихангир! Позволь стереть пыль лбом перед блистательным троном твоим! - склонились Тимур с Туганом перед Бату-ханом.
   - Входите, друзья мои! Входите! Я давно ждал вас! Знаю. Знаю, оправдали вы мои надежды! Рад, рад, доставили мне удовольствие! Как же вас встретил мой дядя Угедэй и почему так долго вы у него гостили? Видать, хорошо вас приняли в становище Великого Правителя, что забыли вы, зачем туда посланы были! - поднявшись навстречу братьям произносил Бату-хан слова, а его узкие глазки настойчиво буравили братьев, ища в них какие-либо изменения.
   - Мы выполнили твое поручение о, Великий Джихангир! - с достоинством произнес Тимур, поднимаясь с колен, увлекаемый Бату-ханом.
   - Знаю, знаю! Доволен вами! Тумены Угедэя с первыми морозами стекутся к месту сбора моего войска! Скоро, очень скоро я снова окрашу Русь в кровавые краски! Русичи узнают силу моего удара! Не устоит ни один город перед лавиной моего войска! - глазки Бату-хана загорелись каким-то дьявольским огнем и Тимур, заглянув в них, не нашел там прежнего Джихангира: он был уже там, в кровавой бойне и жил ею, питался ею, как паук еще сидящий в центре сотканной им паутины, но уже получивший сигнал, что добыча бьется в липких смертельных объятиях раскинутой им сети...
   - Можем ли мы теперь отправиться в родной Сыгнак? - учтиво спросил Туган.
   Бату-хан недовольно поморщился, но все-таки улыбнулся и сказал:
   - Чего же так спешить? Даже отдохнуть у меня не желаете? А я пир в вашу честь устроить хотел! Оставайтесь пока, а потом я вас отпущу, как обещал! Хочу рассказать вам о стройке, которую вы начинали, может туда отправитесь? Неужто вам не хотелось увидеть, как поднимается мой дворец?
   - Ты забыл, о Великий Джихангир, что мы возвращались тем же путем, каким отправлялись в становище Угедэя, а, значит, путь наш проходил мимо твоего будущего Каракорума! - напомнил Бату-хану Тимур.
   - Ну и как тебе мой дворец? - гордо спросил Бату-хан.
   - Он величественен, как и ты!
   Бату-хан самодовольно ухмыльнулся и произнес:
   - А будет еще величественнее, когда будет достроен! Это будет не просто один дворец, а будет целый город дворцов! Город купцов, город, куда будут стекаться товары со всего мира! Все купцы будут платить дань мне - Великому Джихангиру, самому мудрому и самому богатому! А из Каракорума товары потекут по всему миру, разнося славу обо мне! Можно добыть победу острым клинком и метким луком, а можно достичь желаемого мудростью и умом! И я достигну высот своей мечты обоими путями: я стану Повелителем Вселенной до последнего моря! Я не опозорю звания внука Чингисхана! Дед будем мною гордиться, наблюдая за мной из страны забвения! - произнеся свою речь Бату-хан замолчал, а на его лице блуждали неизвестные ранее братьям тени...
   - О, Великий Джихангир! Ты обязательно достигнешь вершин своих мечтаний, но исполни обещанное нам! Отпусти нас в родной Сыгнак! - нарушил молчание нетерпеливый Туган.
   - Да что вы так рветесь в свой Сыгнак? Чем он вас так манит? - обиделся Бату-хан, - я думал вы захотите со мной достроить Каракорум, ведь это благодаря вашему отцу я принял такое мудрое решение! Но раз я обещал, то обязательно отпущу! Великий Джихангир держит свое слово! Но обещайте, что как только я призову вас, вы вернетесь на службу! И будете мне верно служить, как это было всегда, как служил ваш отец моему деду и мне!
   - Воля твоя, повелитель! - нехотя произнес Тимур, строгим взглядом закрыв рот брату, который готов был снова нетерпеливо возразить.
   - Я щедро отблагодарю вас за службу: отсыплю злата и серебра, сколько унесете! - хитро прищурился Бату-хан.
   - Мы служили тебе не за злато и серебро! Мы исполняли просьбу нашего друга, - гордо вскинул голову Тимур.
   - Ну не хотите и не надо! - быстро согласился Бату-хан, - ваша награда тоже пойдет на строительство Каракорума! Я разрешу вам построить небольшой дом около моего величественного дворца, чтобы вы всегда были у меня под рукой, как ваш отец был всегда под рукой у моего деда! Вы станете такими же советниками, каким был Демир-бек, а потом и воспитателями моих сыновей! - растекся в мечтаниях Джихангир.
   - Воля твоя, повелитель! - снова согласился Тимур, - мы явимся пред твои очи по первому твоему требованию. Как только твой посыльный разыщет нас! - склонился сам и взглядом заставил склониться в поклоне и Тугана.
   - Субудай! - выкрикнул Бату-хан, - принеси перстни, которые вырезал золотых дел мастер! От этой награды вы не откажетесь! Таких дивных перстней нет ни у кого! - снова стал хвастать Бату-хан. - Они резаны искусным мастером, их всего три: один у меня, вот он, - покрутил на большом пальце кольцо Джихангир, - и два для вас. Теперь мы братья навек! Одинаковы, как эти кольца! И, если кто-то из нас троих увидит перстень в руках чужого, то это будет означать только одно, что обладатель перстня мертв или просит помощи, если перстень будет передан верными людьми! И тогда остальные братья должны сделать все, чтобы помочь брату, попавшему в беду!
   Братья молча приняли подарки... Они выполнили поручение Великого Джихангира и теперь были свободны...
  

84

   Тимур снова и снова тер уставшие глаза, но спать боялся... Лишь только он смеживал веки, как перед ним появлялась Настуся: она плакала и звала его на помощь...
   - Она так быстро умерла, что и сама не поняла этого, а теперь там, в потусторонней жизни, не может найти себе пристанища, вот и зовет меня! - думал Тимур, медленно раскачиваясь в такт рукам, растирающим глазницы. - Если бы я мог, я бы примчался к тебе на помощь, моя Настуся! Но как пересечь то, что пересечь невозможно?! Я даже на могилку к тебе придти не могу - нет ее, твоей могилки! Люди умирают и их закапывают в землю, но к ним можно придти, поговорить, просто поплакать или посидеть молча, зная, что умерший здесь, рядом, в глубине земли. А Настуся ушла в топкую трясину и неизвестно, где ее тело находится. Настуся, я виноват перед тобой, что не оказался рядом в тот роковой час, не спас тебя, не протянул руку и не вытащил из противной липкой тины, утянувшей тебя вглубь омута! О, Великий Аллах! Верни ее мне хотя бы на минутку, на единый миг, чтобы еще раз увидеть ее синие озера глаз, еще раз почувствовать прикосновение ее гибких ласковых рук... - слезы катились по щекам этого уже заматеревшего воина, прокладывая свои тропинки в лабиринтах горьких складок, в одночасье избороздивших еще молодое лицо...
   Тимур стискивал зубы, зажимая между ними подушку, рвал ее в беспамятстве и бессилии, и снова и снова слышал все более отдалявшееся: "Тимур, спаси меня!"... Он метался по шатру, как дикий зверь, ничего не видя перед глазами, ища выход и не находя его, натыкался на разбросанные тут и там вещи, спотыкался, падал, снова вставал и продолжал свою бесполезную беготню...
   - Настуся, скажи, как тебе помочь? - взывал он к любимой, но она только снова и снова повторяла: "Спаси, мне плохо тут"...
   Туган не выдержал и стал преградой на пути у Тимура, схватил его за плечи и сильно встряхнул:
   - Очнись, брат!
   - Ты не понимаешь, она зовет меня! Она просит помощи! - безумные глаза Тимура уставились на Тугана, руки обхватили несчастную голову, будто защищая ее от злых ударов, пальцы потянулись, чтобы заткнуть уши, но тут же отдернулись и в голове пронеслось: "Нельзя затыкать уши! Я не услышу ее голоса и не смогу ей помочь, ведь я не знаю, куда идти, а так пойду на голос, он приведет меня к ней!". Тимур метнулся мимо брата и выбежал из шатра...
   - Иди за ним, он не в себе, еще сделает что с собой, - утирая слезы проговорила Настя подтолкнув Тугана ему вслед.
   А Тимур уже вскочил в седло и пришпорил коня... Он видел впереди в туманной дымке Настусю: она призывно махала ему руками и звала, звала его за собой в темную безысходность наступающей ночи...
   Так они и скакали по степи всю ночь напролет: впереди на взмыленном жеребце Тимур и за ним тенью Туган... Хлопья пены летели в разные стороны с коня Тугана, но он все понукал его, стараясь не отставать от брата. Утро застало их далеко от становища, с рассветом взор Тимура приобрел осознанность и он, жалея верного уставшего коня, спешился и они вместе с Туганом молча вернулись в свой шатер...
   Так продолжалось еще несколько дней: Туган боялся заговорить с братом, считая его больным, но пришла пора принимать решение об их отъезде из становища Бату-хана, а сам принимать его он не решался, ведь всегда и во всем полагался на старшего брата...
   Настя пришла на помощь мужу и сама заговорила с Тимуром:
   - Прежде, чем отправиться в Сыгнак, мы должны побывать в своем селе, навестить могилы деда Михайлы и Буяна, рассказать им о наших потерях: О маме, о Демир-беке, о Никаноре, о Настусе...
   - Да, я согласен, так и сделаем, - неожиданно согласился Тимур, щуря кроваво-красные от слез и бессонницы глаза на выкатывавшийся на небосклон золотой шар огненного солнца...
   Сборы как всегда были недолгими: только теперь они взяли с собой повозку, в которой удобно расположили Настю с Пересветом...
   - Заедем в село, посмотрим все там, проведаем оставшихся в живых, поклонимся ушедшим в иной мир и сразу же в Сыгнак! Скоро зима, а у нас теплой одежды даже нет, надо скорее домой, там мы будем в безопасности, - старался уверенно говорить Туган, надеясь, что его голос будет услышан братом, оглохшим и онемевшим, казавшимся тряпичной куклой, неуклюжим кулем сидящий на коне, постоянно погруженным в свои мысли, зло отталкивающим протягиваемую ему пищу и шарахающимся от подносимой воды... Он боялся воды, ведь она поглотила Настусю...
   Брат Тимур таял на глазах и ни Настя, ни Туган ничего не могли с этим поделать... Если еще несколько дней назад Тимур с ними кое-как разговаривал и объяснял, что его зовет Настуся и он все никак не может ее догнать, то сейчас он просто замолчал и, исступленно сжимая повод, только ждал наступления сумерек, чтобы снова броситься вдогонку за ускользающей женой...
   - Совсем истощал Тимур, - сокрушалась Настя, - хоть бы водицы испил, а то высыхает и чернеет, как карась на солнцепеке...
   Она не менее Тимура страдала от потери сестры, но у нее на руках был брат и он обязывал ее жить. Она понимала, что только сильная встряска сможет вернуть Тимура к жизни, но как встряхнуть его? Настя уже несколько раз приступала к нему с разговорами о необходимости жить дальше без Настуси, но натыкалась на пустой взгляд и замолкала на полуслове...
   Туган тоже спал с лица: ему было страшно от горьких дум: он понимал, что долго Тимур не протянет, наступит момент, когда он просто упадет с лошади и больше не встанет... Пошла вторая неделя безумства брата, а сколько ему осталось еще?...
   К вечеру они приблизились к речке.
   - За рекой стояло наше село, - угрюмо нарушила всеобщее молчание Настя, разглядывая ставший незнакомым горизонт перед собой: на той стороне реки виднелись обугленные почерневшие трубы печей сгоревших избушек, но вдруг ее взор заметил несколько новых, свежесрубленных и она воспряла духом: - Там есть живые! Там люди! - и заторопила Тугана переправиться через реку до заката.
   Тимур заволновался - вода пугала его и манила, завораживала темнотой своих глубин из которых так упорно звала его Настуся...
   Туган растерялся: Настя торопила с переправой, да и он сам хотел скорее добраться до назначенного места, но он опасался за Тимура, вдруг он откажется переправляться.
   Неожиданно Тимур выпрямился в седле, осознанно и удивленно огляделся по сторонам и почти шепотом стал говорить ни к кому не обращаясь, указывая куда-то в сторону рукой:
   - Вон там я упал с лошади, а Настя, нашла меня. Ты помнишь, Настя? И только тогда я понял, увидев перед собой двойника Настуси, как я ее люблю... На меня снизошла эта любовь... А откуда она берется вообще? Кто скажет, откуда она приходит? С каких небесных вершин опускается, из каких выплывает глубин? А на чем она замешана? Из какого шелка соткана? Кого ни спроси, и ответ его будет также далек от истины, как далеко от земли сияющее солнце. А истина в том, что любовь есть величайшая тайна мироздания, которую человеку не дано разгадать... Я люблю Настусю так, что никакая смерть не сможет разлучить нас, я слышу и люблю ее легкие шаги, неожиданный поворот головы, песенки, которые она всегда напевает. Вся моя жизнь полна ею и мне нравится каждая складка в ее одежде, родная и пленительная, и даже вода, принесенная ею из родника становится пьянящим вином. И каждая минута жизни для меня ценна не сама по себе, а оттого, что проведена с нею. Я иду к тебе, встречай меня, Настуся! - и Тимур дернулся в седле, не имея больше сил пришпорить его. Но конь понял желание хозяина и медленно двинулся к темной воде...
   Туган быстро нагнулся и поймал поводья, выскользнувшие из рук Тимура, и тихонько, чтобы не испугать ни лошадь, ни ездока, стал вровень с ними входить в реку...
   Настя замерла на своей повозке, как всегда сжимая в руках теплый комочек живой плоти, заставляющий ее жить...
   Вот два наездника достигли середины реки и вдруг Настя увидела как Тимур стал соскальзывать в воду и она закричала. Закричала так, как не кричала даже после гибели Настуси: в ее голосе на единой ноте звучал одновременно и зов жизни, и зов смерти. На том берегу истерично взлаяли собаки и тут же замолчали, прислушиваясь в испуге. А она все кричала. В этом крике слышна была боль утраты, ведь она уже потеряла сестру, а сейчас может оборваться и ниточка, которая еще связывает их, и эта ниточка - Тимур, за последнее время ставший бесплотной тенью...Ее пронзительный крик будил не только всю округу, казалось, он разбудил Богов на небе и они стали выглядывать звездами из-за темных облаков...
   От ее крика испугались и дернулись кони, Туган от неожиданности и напряжения выпустил повод и, взмахнув руками, упал в воду, разбрызгивая ее в разные стороны. Образовавшаяся волна легко сняла Тимура с коня и потянула его в свои глубины...
   Но Туган уже совладал с собой и, вынырнув из холодной пучины, принял неподвижное тело брата в свои объятия...Тимур не сопротивлялся... Так они и доплыли до другого берега, как было не раз: рядом... Туган с трудом вытащил на берег брата и бережно опустил его на землю и только тогда оглянулся на Настю.
   Она стояла на другом берегу по колено в воде, будто собираясь перейти вброд через реку и крепко сжимала орущего Пересвета...
   Туган помахал ей рукой, давая знать Насте, что у них все в порядке и стал оттаскивать брата подальше от воды. Из прибрежных зарослей камыша к ногам Тугана выкатился большой черный шар и, повизгивая, стал лизать его руки шершавым языком.
   - Ты ли это, Буянушко? - спросил Туган и обрадовано погладил косматую голову верного пса, - Так вот куда ты исчез тогда, домой вернулся!
   Буян кидался от Тимура к Тугану и все не мог понять, почему один из братьев его признал и стал гладить, а другой лежит совсем безучастный и не проявляет радости от его, Буяна, появления. Он заливисто залаял, обращаясь к Тимуру и стал истово лизать его мокрое и неподвижное лицо.
   Туган попытался отстранить пса с его собачьими нежностями, но потом вдруг передумал и оставил брата на попечение Буяна, приказав тому:
   - Стереги Тимура! - а сам отправился за Настей...
  

85

   Настин крик достиг и слуха обитателей землянки, в которой разместились Настенька и Демир-бек.
   Настенька встрепенулась и обратила немой вопрос к мужу, но в следующую минуту она уже бежала к реке, за ней несся ничего не понимающий Демир-бек. Он кричал ей вдогонку:
   - Настенька, остановись, что произошло? - но до него доносились только обрывки слов:
   - Дети, ... там... наши... помощи... скорее!
   Они прибежали к реке, когда Настя с Туганом и Пересветом уже выбрались на берег.
   Все одновременно увидели сидящего на земле Тимура, который ласково гладил непоседливо вертящегося Буяна, норовившего снова и снова лизнуть его в нос. Тимур уворачивался от настырного пса и вдруг неожиданно засмеялся. Туган с Настей застыли на месте: они уже не надеялись услышать не то что смех, а даже голос Тимура...
   Настя как-то обмякла и со вздохом опустилась рядом с ним на траву:
   - Тимур, родной ты наш, ожил...мама... Демир-бек...живы... - растерянно и ласково коснулась его щеки ладошкой, а потом порывисто обняла его и дала волю слезам, которые полились из нее рекой... Она всхлипывала совсем как маленькая, размазывала слезы по лицу и хотела что-то еще сказать, но за всхлипами ничего нельзя было понять. Радость от встречи с, казалось навсегда утраченными родными, не смогла пересилить облегчение от того, что Тимур почти заново тоже воскрес... Настя плакала уже от двойной радости, и, наконец-то поняв, что ЭТО ЖЕ РАДОСТЬ, рассмеялась. Но тут же вспомнила об утрате Настуси и ее взор снова подернулся пеленой слез и она попыталась что-то сказать, но слова не шли, а из горла вырывалось нечленораздельное: "М-ы-а, Нас..., Тим..., бы..., а, там, ....".
   Теперь Настенька, поймав ошалелый взгляд дочери и сердцем поняв, что она ей хотела сказать, все поняла: она прижала к груди задрожавшие руки и подняла взор к небу:
   - Нет! Ты не можешь забрать у меня ее! Она жива! Я знаю это точно! Я бы почувствовала, если бы ее не стало! Ты - Бог любви, а не убийца! - и упала на траву рядом с Тимуром и Настей...
   Громадной, неподъемной глыбой обрушился на Настеньку весь мир, наполненный неизбывным горем, придавил своей непомерной тяжестью... Она еще пыталась найти щель в этой глыбе, чтобы вылезти наружу: спастись самой и спасти детей, но нет, нет ни единой щелки... Разве что пустые глаза Тимура?.. И Настенька сердцем почуяла, как ему нелегко и ее собственная боль и тяжесть отступили под натиском еще большего горя, затаившегося жестоким зверем в почерневших глубинах души Тимура и она поняла, что отдаваться собственной боли ей некогда: надо спасать мальчика... Она хотела подняться и обнять его, но смогла только протянуть к нему руку, которую он благодарно сжал...
   Демир-бек пытался что-то спрашивать у Тугана, но и у него из горла вырывались нечленораздельные звуки, он размахивал руками, пытаясь помочь себе и получить объяснения от сына, но тот тоже был не в состоянии что-либо говорить. Он только все крепче и крепче прижимался лбом к могучему плечу отца, скрывая катящиеся слезы...
   Первым пришел в себя и заговорил Тимур. Он отпустил руку Настеньки и спокойно сказал:
   - Ну, вот мы и дома, Настуся! - и победно по очереди оглядел изумленно уставившихся на него отца, брата, мать и Настю.
   - Я не сошел с ума, и не думайте, просто Настуся всегда рядом со мной! Вы ее не видите, а я ее чувствую!
  
   В тесной землянке все разместиться не могли и поэтому чинно расселись на бревнах возле нового сруба будущей избы. Никто и ничего не говорил, только изредка вдруг раздавался чей-то глубокий вздох и опять наступала тишина... Каждый из них думал о своем и в то же время все они думали об одном и том же...
   Настенька не могла насмотреться на сына: он сильно подрос и очень напоминал маленькую Настусю. Перед Настенькиным взором снова и снова вставала пропавшая Настуся: вот она ловко стреляет из лука, вот получает деревянный меч из рук дедушки Хакима, вот она раскачивается на ветках шелковицы, вот она со смехом плещется в бассейне...
   - Нет, не верю! И даже говорить об этом не хочу! Настуся жива! Вот и Тимур все время чувствует ее рядом! Но где же она? Что с ней? В какую беду угодила? Как ей помочь, как спасти ее? - не находя ответов на свои вопросы Настенька опять тяжело вздыхала и снова рассматривала новые и такие знакомые черты в лице маленького сына...
   Рассвет подкрался незаметно: за рекой заполоскалось желто-оранжевое зарево, будто где-то там далеко заиграл огромный желтый петух и его огненное оперение стало переливаться и отсвечивать на поднимающемся ярком диске солнца.
   Из лесу вышла Нюра. Она нерешительно потопталась возле землянки, а потом, заглянув в нее и никого там не найдя, стала обходить ее с другой стороны. Когда она увидела все семейство рассевшееся как стайка птиц на бревнах, взмахнула руками, будто желая стереть наваждение и, поняв, что перед ней реальные люди, а не ночные призраки, привычно затараторила:
   - Эхма! Каково-то! Счастье-то привалило! Дождались, кажись! Ужо ждали-то, ждали! Теперича избу быстро поставим! - но не найдя понимания окружающих, смолкла и тихонько уселась рядышком на бревне, нахохлившись в раздумье. Она понимала, что произошло что-то нехорошее, но спросить не решалась. Нюра подняла с земли щепку и стала вертеть ее в руках, будто на ней ища ответ на непонятное поведение друзей.
   - Солнце уже встало, а вы все сидите! Пора за работу браться! - услыхали они знакомый голос и сразу все встрепенулись, закричав на разные лады:
   - Ратибор!...
   Одна Нюра подавила в себе этот вскрик и еще больше нахохлившись стала походить на взъерошенного и обиженного воробья отделившегося от стаи.
   - О, да тут прибавление какое! Рад за вас! С возвращением! А где же вторая сестрица? - вертясь от одного к другому и отвечая на дружеские объятия и рукопожатия спросил Ратибор.
   Сразу же повисла тяжелая тишина. Никто не решался сказать страшных слов, только Тимур, задержав в своих руках руку Ратибора, улыбнулся и сказал:
   - Здесь она, здесь, рядом со мной!
   Ратибор огляделся и не увидев Настуси подумал:
   - В землянку что ли ушла? - и не стал больше заострять внимания на этом, потому что увидел несчастную в своем одиночестве Нюру.
   - Нюра, а ты не рада мне? Чего сидишь, как неродная? А я скучал по тебе! - широко улыбнулся ей монах.
   Нюру ветром сдуло с бревна: она вскочила и засуетилась, не зная что же ей сделать такого. Не ожидала девушка, что Ратибор заметит ее. Ей казалось, что она для него не существует, или существует как-то незаметно, как воздух вокруг: вот он и есть, но как бы и нет, не заметно его... Нюра хотела что-то сказать, но в горле застрял комок и она делала судорожные попытки проглотить его, но он ширился, перекрывал дыхание, душил ее и, наконец, лопнул... И, будто плотина рухнула: из глаз Нюры брызнули слезы радости, она прижалась к груди Ратибора и никак не могла вставить слова между своими всхлипами и только гладила его и заглядывала ему в глаза, не веря своему счастью.
   Ратибор растерялся и в то же время был счастлив: в голове носилось: "Не забыла, вспомнила, а, может, еще любит?"...
   Наконец все успокоились и Демир-бек сказал:
   - Ну вот и не надо ставить избу, надо собираться в дорогу, пора уже в родной Сыгнак!
   Настенька нахмурилась. Ей ой как не понравилось, что Демир-бек опять навязывает ей свое решение.
   - Сыгнак от нас никуда не уйдет, а избу ставить надо, да и сельчанам помочь мы обязаны! Вон сколько рабочих рук привалило! Ратибор, ты с нами? Или ты куда направляешься дальше?
   - Нет, я с вами! - твердо ответил Ратибор, - я ушел из монастыря навсегда!
   Нюра, отлепившись от груди любимого, закружилась, запрыгала как белка, завизжала от радости и принялась притопывать ногами от избытка чувств.
   Ратибор, счастливо улыбаясь, глядя на Нюру, сказал:
   - Ну ты у меня совсем ребенок! То-то крутишься, как волчок! - и, поймав ее в свои объятия, притянул к груди и что-то зашептал на ушко, от чего у Нюры загорелись счастьем эти самые ушки...
   Настенька вздохнула, незаметно обняла за плечи снова сгорбившегося Тимура и тихонько повела его в землянку.
   - А теперь ты мне расскажи, что приключилось с Настусей, - строго произнесла она, усаживая Тимура напротив себя...

86

   Когда полетели первые снежинки, в селе уже стояли новые избы, крытые лапником, за неимением соломы... Прекратился стук топоров и в селе наступило затишье, как и в самой природе. Зимнее солнце с трудом вскарабкивалось по утрам на небосклон и тут же катилось вниз за горизонт. Дни, за неимением привычной работы, казались медлительными сумерками, скелеты деревьев выглядели по нищенски голыми и убогими и протягивали свои обгоревшие ветви, будто прося снег скорее прикрыть их наготу...
   Ратибор и Тимур собирали хворост в лесу и присели на вязанку отдохнуть. Тимур, как всегда, молчал, задумавшись а Ратибор заговорил сам с собою, разглядывая низко растущую причудливо изогнутую ветку :
   - Судьба человеческая, будто ветвь дерева. Росла прямо, да надломили ее небрежной рукой проходя мимо. Но она выправилась, а тут ударила буря. Согнулась веточка от ветра, потянулась вверх, да уткнулась в другую ветвь и изогнулась вниз... И все равно растет ветвь! Все равно радуется жизни, хоть и жжет ее мороз и калечит буря. Изломанная, но живая. А какой могла стать, то уже никому не ведомо... Прошлое уходит и дает дорогу будущему...
   Тимур, будто очнувшись, прислушивался к словам бывшего монаха...
  
   Монголы пока больше не беспокоили русские земли, хотя отголоски их новых набегов уже снова стали доходить до Рязани, но это были единичные их походы и русичи потихоньку стали успокаиваться, перестали с опаской смотреть за горизонт, откуда всегда появлялись непрошенные гости.
   Пока кипела строительная работа Демир-бек и не заикался об отъезде: он точно знал, что ничего не добьется, если с мыслью о Сыгнаке не свыкнется сама Настенька. Настя была под стать матери: она тоже не хотела покидать родное село, а когда Туган напоминал о Сыгнаке, тоже хмурилась, но ничего не отвечала.
  
   Избу поставили просторную: никто и ничего не говорил, но все знали, что эта изба для Ратибора с Нюрой, хотя в ней места хватило и для Настеньки с Демир-беком и Пересветом, и Насти с Туганом, и Тимуру с его невидимой Настусей...
   По уцелевшим заимкам и селам стали ходить монахи из монастырей: они оказывали людям помощь не только в постройке жилищ, но еще и венчали молодых, крестили новорожденных детей. Так и Ратибор с Нюрой обвенчались, стали счастливыми мужем и женой Настенька с Демир-беком и Настя с Туганом, а Пересвет наконец-то был крещен. Только на просьбу Тимура обвенчать его с невидимой Настусей пришлый монах в недоумении сдвинул плечами и сказал, что ему такого права не дано... Словом жизнь на Руси мало помалу налаживалась.
   Нюра совсем осмелела и перестала с опаской оглядываться на Ратибора, который уже и сам с удовольствием слушал ее рассказы о русских Богах. Иногда вставлял свое веское слово, но даже в нем сквозила такая любовь к Нюре, что все воспринимали его замечания как аппетитную приправу к изысканному блюду-сказке, подаваемому ею.
   После рассказа Нюры о крещении в Древней Руси, Настенька настояла на том, чтобы еще раз крестить Пересвета, но уже по древнему обычаю. И Нюра растолковала каждому его роль в этом крещении и оно состоялось...
   Сначала Нюра обратилась ко всем со словами:
   - Помните, люди Родов Расы Великой, что богатство и процветание древних Родов ваших изначально заключено в малых чадах ваших, коих вам надлежит воспитать в Любви, Благости и Трудолюбии! Это заповедь Стрибога!
   А дальше Нюра завернула Пересвета в рубаху Демир-бека и положила его на пороге новой избы, означающем грани двух миров, этого и иного. Демир-беку было предоставлено право поднять его, то есть признать своим сыном.
   Нюра спросила родителей:
   - А кем бы вы хотели видеть своего сына: воином, пахарем, купцом?
   Демир-бек и Настенька весело переглянулись и, дополняя один другого, воскликнули:
   - Пересвет должен быть умным купцом, доблестным воином и от земли-матушки не отрываться!
   - Тогда, Демир-бек, ложи нашего умного купца снова на порог! Бери меч и положи его рядом с ним и скажи следующее: - "Будешь иметь то, что приобретешь себе этим мечом и своим умом!".
   Демир-бек в точности повторил ее слова, а затем, по наущению Нюры, обнес сына вокруг избы и поцеловал.
   Радостные селяне поздравили родителей, принеся кто что мог и вместе накрыли стол, за которым места хватило всем. Не смотря на почти зимнюю стужу все лица светились счастьем и радостью и никто не пожаловался на холод.
   А Нюра продолжала свой обряд: она использовала золотую пайцзу Бату-хана за неимением необходимой золотой посудины и сказала:
   - А это обряд для развития ума, ведь вы хотите умного купца! Демир-бек, возьми на руки ребенка и встань лицом на восток, смотри на восходящее солнце, три раза произнеси прославление: - "О, Прародитель, проявляющихся в мирах Яви, Нави и Прави! Трисветлый даритель, Устранитель неведения! Мы славим твое сияние озаряющее нас!"
   После этого она заставила Демир-бека безымянным пальцем правой руки дать младенцу попробовать мед, масло, разваренное зерно, которые с трудом нашла в селе, и позволила лизнуть ребенку золото, при этом поясняя:
   - Этот обряд увеличивает жизненную силу ребенка. При этом надо говорить дитяти на правое ухо: "Я даю тебе знания меда, масла и зерна, рожденное светлым Славитри. Пусть тебе вложит разум Славитри Бог, пусть вложит разум Матерь Сва, пусть разум вложат Светлые Боги. Живи здоровым в этом мире целый век, охраняемый Богами".
   Демир-бек повторял за Нюрой все слова, проникаясь таинственным смыслом удивительного обряда...
   А Нюра уже подступилась к Настеньке: положила Пересвета на ее вытянутые руки и Настенька стала повторять за нею слова материнского заговора:
   - Пошла я в чистое поле, взяла чашу алтарную, вынула свечу обручальную, достала плат венчальный, почерпнула воды из загорного студенца; стала я среди леса дремучего, очертилась чертою прозрачною и возговорила зычным голосом: заговариваю я своего ненаглядного дитятку над чашею свадебною, над свежей водой, над платом венчальным, над свечою обручальною. Умываю я своего дитятку в чистое личико, утираю платом венчальным его уста сахарные, очи ясные, чело думное, ланиты красные, освещаю свечою обручальною его становой кафтан, его осанку соболиную, его подпоясь узорчатую, его коты шитые, его кудри русые, его лицо молодецкое, его поступь борзую. Будь ты, мое дитятко ненаглядное, светлее солнышка, милее внешнего дня, светлее ключевой воды, белее ярого воска, крепче камня горючего - Алтыря. А будь ты, мое дитятко, моим словом крепким в нощи и полунощи, в часу и получасьи, в пути и дороженьке, во сне и наяву укрыт от силы вражьей, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасныя, от горя, от беды, сохранен на воде от потопления и укрыт в огне от сгорания. И которы слова недоговорены и которы переговорены, все помогайте, пособляйте и будьте крепки и ёмки до тридевяти!
   Вечером, когда разошлись последние гости, Настенька задумчиво сказала Демир-беку:
   - Может, если бы такой обряд прошли мои девочки, беды с Настусей не случилось...
   Демир-бек, грустно вздохнув, притянул жену к груди и стал бережно ее укачивать, успокаивая сердечную рану...
  

87

  
   Ратибор с Нюрой не раз порывались уйти в ее избушку, чтобы не стеснять других, но Настенька воспротивилась, заявив:
   - Все равно нам придется уезжать отсюда, - и недовольно зыркнула на заулыбавшегося Демир-бека, - а избу мы ставили для вас с Нюрой, для ваших будущих деток. Так что жить вам здесь, а мы пока немножко побудем у вас гостями.
   На том и порешили.
   Зимний день короток: мужчины ходили в лес за дровами и хворостом, ставили силки на зайцев и куропаток, женщинам хватало дел по дому: они топили печь, готовили нехитрую еду, много и с удовольствием занимались с Пересветом, который уже лопотал что-то на своем тарабарском языке. По вечерам зажигали лучину и вели привычные разговоры обо всем и ни о чем: всех веселил Пересвет, делавший свои первые неуклюжие шажки, хватаясь за все, дергая всех при этом сам радостно смеясь и заражая смехом окружающих.
   Тимур с удовольствием играл с малышом, разговаривал с ним, но с остальными говорил только когда его спрашивали о чем-то и то отвечал односложно. Он как-то сторонился всех, ограждая себя от возможных разговоров о Настусе. Только с Настенькой они иногда уединялись и о чем-то шептались, только ей он позволял касаться самого сокровенного и больного в своей душе, как когда-то в детстве... Только при Настеньке Тимур мог доставать из-за пазухи легкий шелковый плат, оставленный Настусей на водной глади, поглотившей ее реки. В его руках он превращался в парус, а за ним виделась сверкающая гладь и мнились загадочные образы: он слышал ее легкие шаги, видел неожиданный поворот головы, повторял за нею песенки, которые она напевала в полголоса. Вся его жизнь была полна ею и он любил каждую складку в ее одежде, которая казалась ему родной и пленительной, и даже вода, из ее рук становилась пьянящим вином. И каждая минута жизни была для него ценна не сама по себе, а оттого, что была проведена с нею. Все время для него делилось на две части: с нею и без нее...
   По неписанной договоренности никто не заводил разговоров на больную тему о гибели Настуси: никто не видел ее мертвой и каждый помнил ее веселой и живой...
   Демир-бек не раз повторял, что Бату-хан еще вернется на Русь и снова будут полыхать пожары и литься кровь, то же подтверждали и Тимур с Туганом, ведь они точно знали, что Угедэй уже послал военную помощь племяннику для завоевания непокорной Руси. Его тумены, возглавляемые сыновьями Гуюк-ханом и Менгу-ханом, Каданом и Бури уже давно должны были двинуться на север Руси, к Мурому, как просил Бату-хан. Ратибор отмахивался от них говоря, что русские князья тоже должны были извлечь урок из прошлого нашествия, а, значит, не допустят снова ворога на свои земли. Не хотелось ему задумываться о будущем всей Руси, когда так хорошо строить свое собственное завтра, а у него с Нюрой оно виделось прекрасным...
   Но русские князья тоже радовались миру и старались отодвинуть в темный угол памяти воспоминания о грозном нашествии: так радостно и приятно созидать, а не разрушать! И они строили новые хоромы иногда совсем забывая о безопасности своих земель...
   Демир-бек и Туган понимали, что если Бату-хан узнает о том, что они задержались на Руси, а не уехали в Сыгнак, куда так настойчиво просились, то он заподозрит заговор с их стороны, а подлый Субудай разожжет костер недоверия еще больше и неизвестно, чем все может закончиться... Они настоятельно молили Аллаха, чтобы их пути больше никогда не пересеклись...

88

   Настуся-Занкиджа одна жила в просторном дворце, где Угедэй принимал послов и устраивал щедрые и сытные обеды для своих приближенных. Все его жены занимали другие постройки или, по привычке, жили в богатых шатрах. Настусю Угедэй никому не показывал, но все и так знали, что сердцем Великого Правителя овладела урусская шаманка, которая своими бесовскими танцами отворачивает Угедэя от своих жен, прочно приковав его к себе... Угедэй, как мог, пытался притушить разгоравшийся пожар недовольства среди своего гарема, но совладать с женской коварностью никому не дано...
   Единая цель - изничтожить ненавистную соперницу, сплотила жен Угедэя и они стали часто бывать в гостях друг у друга и плести интриги для уничтожения злой ведьмы-разлучницы...
   Одна из жен Великого Правителя Оэлун решилась на визит к сопернице. Нарядившись в парчовые одежды и обвешавшись украшениями, подаренными мужем, она подступилась к порогу запретного дворца с единым желанием - отравить или заколоть новую наложницу своего Повелителя. Но нухуры не пустили ее во дворец: Угедэй строго-настрого приказал не допускать к его таинственной пленнице ни единого человека, кто бы он ни был, иначе им грозила жестокая кара. Не смогла Оэлун подкупить нухуров, предлагая им золотые слитки и меха: своя голова была дороже охранникам, чем все богатства мира... Раздосадованная Оэлун вернулась к себе и тут же созвала остальных жен на совет.
   - Если мы не можем открыто попасть к ведьме, надо хитростью добраться до нее! - провозгласила она.
   - Но как мы сможем до нее добраться? Да и если Угедэй узнает, что кто-то из нас ее отравил или зарезал, он может и нас предать смерти! - осторожно сказала юная Бортэ, совсем недавно попавшая в гарем и считавшаяся самой молодой и любимой женой Угедэя.
   - Мы не должны сами ее убивать, надо найти наемника-инородца, вхожего ко двору нашего мужа! - воскликнула старшая жена.
   - Да! Мы подкупим его золотом, а потом Угедэй пусть даже казнит его, нам все равно будет - цель-то уже достигнута! - вставила свое слово одна из женщин.
   - Но попытка подкупа ничего не дала! Я уже пыталась подкупить охрану дворца! - снова вмешалась Оэлун.
   - Значит мало предлагала! Соберем все вместе золото каждой из нас и тогда ни один нухур не сможет перед ним устоять! Надо, чтобы он забыл о смерти вблизи такого богатства! - подвела итог секретного собрания старшая жена.
   Все жены Угедэя согласно закивали головами и только Бортэ понуро опустила голову: она была доброй девушкой и ей было жаль убивать кого-либо, но молвить поперек она не посмела, а потому и промолчала...
   Старший советник Угедэя Елюй Чу-цай уже не раз заострял внимание хозяина на очевидном недовольстве гарема и говорил, что его жены плетут какой-то заговор, но Угедэю было не до них: ему очень хотелось довести до конца игру с Настусей. Утраченная Настусей память стерла у нее любой страх: она никого и ничего не боялась, была чиста и наивна, как новорожденный ребенок и Угедэй надеялся влюбить ее в себя, как единственного виденного ею мужчину. Он не раз заводил с нею разговоры о его любви, но Настуся пресекала их: говоря что такие речи причиняют ей боль и Угедэй отступал, боясь, что эта боль вернет ей память. Он страстно желал, чтобы она сама, как спелый плод, упала в его объятия, хотя чем дальше, тем яснее понимал, что брать Настусю ему придется только силой: она не видела в нем настоящего мужчину, а только друга с которым вела задушевные разговоры и как бы Угедэй ни старался, разрушить этот образ он был не в силах! Он понимал, что становится снова зависимым от этой удивительной женщины, от ее настроения, от ее желания, а его собственное желание - полновластно обладать ею - никогда не исполнится, если он не сможет обмануть ее. Но и обманывать Настусю ему тоже не хотелось: ведь тогда он не сможет общаться с нею как прежде - между ними встанет глухой стеной обман... Оттого, что он не может найти выхода из данного положения, Угедэй становился раздражительным и злобным. Елюй Чу-цай говорил ему, что все это сильно отражается на проводимых ими в стране реформах, но и он не мог достучаться до влюбленного разума Угедэя... Только вечерами Великий Правитель оттаивал приходя к своей вновь обретенной мечте... Елюй Чу-цай, вздыхая и недовольно бормоча себе под нос, продолжал упорно поддерживать и претворять в жизнь великие замыслы своего хозяина: "Принимая решение, ты выбираешь свой собственный путь и глупо сворачивать с него в самый ответственный момент! Нельзя, делая шаг вперед, делать два шага назад, ведь тогда известно куда придешь... Явно не туда, куда мы оба стремимся! Наша завоевательная политика превратила монгольский народ в воинов, а страну в военный лагерь и здесь не место глупой влюбленности!" - недовольно думал он.
   Угедэй внимательно следил за речами и движениями своей ничего не подозревающей пленницы и понимал, что начинает уставать от нее, так как остается все время неудовлетворенным: ему уже мало было говорить с нею, видеть ее. Постоянный страх возврата памяти не давал ему полностью насладиться ее необыкновенными танцами: а вдруг она в танце вспомнит все... Или в разговоре неосторожно оброненное им слово также разрушит стену забвения в ее прелестной головке...
   Настусе тоже было тоскливо весь день бродить в одиночестве по дворцу и она стала говорить Угедэю о том, что ей скучно одной, что у нее нет ни друзей, ни подруг, кроме него. Угедэй ревниво обижался, что ей не достаточно общения с ним. И, наконец, он решил познакомить его со своей младшей женой Бортэ... Так дворцовыми затворницами стали обе девушки, потому что Угедэй переселил Бортэ во дворец и запретил ей выходить оттуда без его ведома. Но он не учел, что вместе с младшей женой во дворец пришли и ее слуги, ведь она не могла уже обходиться без них, а вместе с ними во дворец проникло и собранное женами Угедэя золото... Слуги тоже мечтали о богатстве и страстно желали его, не задумываясь над тем, каким путем оно приходит в их руки...
   Девушки быстро подружились. Настуся немного успокоилась и меньше стала докучать Угедэю разговорами об одиночестве, проводя почти все время с Бортэ за нехитрыми разговорами обо всем и ни о чем.
  
  
   89
   - Татары вновь напали на Русь! - кричал глашатай на полянке перед высыпавшими из отстроенных новых изб сельчанами и призывал: - Сбирайтеся, люди ратные, идем ворога лютого бить! Сегодня татарва Муром атакует, а завтра могут и в Рязани оказатися! Киевский князь зовет всех на защиту Киева! Не пустим обидчиков на землю русскую! Пустим кровь проклятым захватчикам, что широко разинули рот на чужой каравай! Пусть утрут ненасытные пасти и падут от удали молодецкой да силушки русской! - и умчался дальше по едва заметной заснеженной дороге...
   - Демир-бек, что же нам делать? В руках-то еще силушка вроде есть, но уже не удержать меч так, как раньше-то было! - сжимая и разжимая мозолистые руки говорил Ратибор.
   - Я думаю, что мы с тобой уже никудышные воины... - задумчиво произнес Демир-бек, - ратными подвигами мы уже не прославим Русь, но вот спасти своих близких мы сможем. Надо сниматься и уходить отсюда скорее! Не приведи Аллах узнает Бату-хан, что мы здесь, а не в Сыгнаке, не сдобровать всем! Он огнем и мечом поразит всю округу, а так у нас еще есть возможность спастись!
   - Нет, я буду биться с татарами, пока дышать буду! - гордо сказал Ратибор.
   - А когда дышать перестанешь, что будет с твоей Нюрой? - зло бросил Демир-бек.
   - Но и бежать от ворога я не обучен! - возразил Ратибор.
   - Я понимаю, когда есть не только желание, но и достаточное войско, то можно противостоять захватчикам, но на одном желании не допустить в свою землю врага, победы не добиться! А какой отряд мы сможем собрать, чтобы отбиться от татарских туменов? Нас в селе всего восемь мужчин из которых четверо уже старики... Мое мнение - надо скорее уходить и спасать наших женщин и детей! Наша смерть не принесет пользы Руси, войско собирает киевский князь, ну уйдем мы к нему в дружину, а наши женщины останутся здесь и первая же облава татар уничтожит их! Ты этого хочешь?! Давай сначала уведем их в безопасное место, а потом уже будем решать идти в княжескую дружину или нет! - убеждал Ратибора Демир-бек.
   Туган кивал головой, соглашаясь с доводами отца, а Тимур сначала внимательно прислушивался к спору и, вдруг, молвил:
   - Ратибор, отец прав, надо надежно спрятать женщин, а это возможно лишь в Сыгнаке - Бату-хан не станет его разрушать, даже если и доберется до него, он это обещал нам за нашу службу ему!
   - Забирайте женщин и идите в свой Сыгнак, а я пойду к князю! - решительно сказал Ратибор и повернулся, чтобы уйти.
   Нюра, тихой мышкой стоявшая за его спиной и не замеченная им, кинулась к нему, упала на землю и, обняв его колени, запричитала:
   - Ратибор, родненький, давай вместе уйдем! Ты уже достаточно повоевал! Тело твое все в шрамах, как и душа, и силушка твоя уже не та! Ты не сможешь выдержать ни одного боя, я-то знаю это точно, ведь только благодаря мне и моим травам ты остался жить! Так давай же проживем нашу жизнь вместе! Куда ты собрался, в какую дружину, тебя сам князь уже не возьмет к себе, а в ополчении сражаться ты и сам не захочешь, ты ведь воин, а не ополченец! - Нюра изо всех сил сдерживала порывающегося освободиться от нее Ратибора и поливала горючими слезами его валенки...
   Из избы вышла Настенька, ведя за руку Пересвета и остановилась, прислушиваясь к происходящему. Сердце защемило от волны безысходности снова захлестнувшей ее и она вдруг заметила, что ее муж уже совсем сед, да и голова Ратибора тоже изрядно побелела...
   - Какие уж вы воины, угомонитесь, старики, - тихо сказала она и притянула к себе Настю, вслед за нею вышедшую из избы:
   - Пришла пора, дочка, собираться в Сыгнак, - и тяжко вздохнула.
   Ратибор опешил от такого решения Настеньки. Он был уверен, что она станет на его сторону и никуда не уйдет из родного села, а она вон как повернула...
  

90

   Желая утешить свою пленницу. Угедэй принес во дворец книгу урусского бога, найденную им в подарках Бату-хана. Он решил: "Пусть моя Занкиджа листает книгу и будет меньше думать о своей прошлой жизни, которая ей сейчас неведома".
   Принесенная книга вызвала на челе пленницы какое-то смятение. Она сначала нахмурилась, а потом спросила Угедэя:
   - Зачем ты принес сюда эту книгу, я ее боюсь! Мне кажется она может причинить боль!
   Угедэй улыбнулся;
   - Нет, Занкиджа, книги не могут причинить боль, они только учат нас разуму и пониманию других людей! Книги - это записанная мудрость, которую до нас донесли предки.
   Настуся-Занкиджа, продолжая хмуриться, все-таки взяла книгу в руки и расстегнула золотую застежку. И вдруг на нее так пахнуло чем-то родным, знакомым, что она даже прикрыла глаза, а сердце учащенно забилось...
   Впорхнувшая легкой и бесшумной походкой Бортэ, застыла в проеме двери, увидев своего Повелителя. Она прикрыла запылавшее краской лицо и склонила голову в почтенном поклоне: она все никак не могла привыкнуть к тому, что она его жена, а не простая наложница. Бортэ любила его искренне, как своего первого мужчину и не желала себе лучшей доли. Она мечтала всю жизнь прожить с ним, выполняя все его прихоти и пожелания. Она во всем видела хорошие знаки судьбы, даже в том, что Угедэй закрыл ее во дворце вместе с таинственной колдуньей, которая очень приглянулась девушке и она уже перестала ее бояться, подружившись с ней. Бортэ была рада избавиться от общества жен Угедэя, которые казались ей злыми, жадными и завистливыми. Новая подруга была их полной противоположностью и вызывала у нее чувство сострадания, потому что мечтала вырваться на свободу. Но на какую свободу ей так хотелось, Бортэ не понимала: ведь у них все было под рукой и ничего не надо было делать, чтобы получить свою лепешку или плошку плова.
   Угедэй спешил: он только зашел посмотреть, как здесь его пленница, хотел увидеть ее перед недолгой разлукой, потому что направлялся во владения своего сына Гуюк-хана, но увидев, что его пленница изменилась в лице, задержался.
   - Что с тобой, моя Занкиджа? Тебя так напугала эта мудрая книга? - погладил он по голове Настусю.
   - Я знаю откуда-то эту книгу! Она была в той моей прошлой жизни, о которой я никак не могу вспомнить! - взволнованно проговорила она.
   Бортэ, спрятавшись за полог, закрывавший вход в комнату Настуси, затаила дыхание:
   - О какой это прошлой жизни говорит эта девушка? - с интересом подумала она.
   - Глупец я! Зачем принес ей эту книгу? Она вспомнит все! - пронеслось в голове Угедэя и он тихонько потянул на себя книгу из рук Настуси.
   Но Настуся крепко вцепилась в сафьяновый переплет и, не выпуская ее, сказала с улыбкой:
   - Ты принес эту книгу мне, а теперь хочешь ее отобрать? Нет, Угедэйчик, так не пойдет! - и шутливо спрятала ее за спину, но не удержала тяжелую книгу и уронила ее. Падая, она раскрылась где-то посередине. Настуся повернулась, чтобы поднять ее, и вдруг почувствовала, что на нее кто-то смотрит из книги. Человек с огромными скорбными глазами, изображенный на картинке, пристально и в то же время смиренно всматривался ей прямо в душу, будто хотел ей что-то напомнить или даже пожурить ее за забывчивость. Настуся-Занкиджа присела над удивительной картинкой и стала ее рассматривать. Угедэй тоже присел рядом с ней:
   - Тебя испугал этот урусутский бог? - ласково проговорил он и снова потянул на себя книгу, стремясь поскорее забрать и избавиться от нее, - немедленно брошу ее в огонь эту шаманскую рукопись! - в сердцах подумал он.
   Но Настуся-Занкиджа остановила его, сердито коснувшись раскрытой ладонью его груди:
   - Постой, он хочет мне что-то сказать! Почему-то мне хочется назвать его Никанором... Дедушка Никанор...
   Угедэй решительно рванул к себе книгу и, захлопнув ее, сказал:
   - Неудачный подарок я тебе принес! Вернусь, я исправлю свою ошибку! - и быстро ушел, унося книгу с собой.
   Настуся-Занкиджа в раздумье осталась сидеть на полу. Она внутренне будто окаменела, ее изнутри что-то сильно сдавило и не отпускало, она прижала руки к груди произнесла:
   - Душа болит почему-то... Чует что-то? Беду ли, радость ли? Не пойму...
   Бортэ тихонько приблизилась к подруге и присела рядом с ней на ковер:
   Что с тобой? - одними губами спросила она, ласково погладив руку Настуси.
   Настуся-Занкиджа в задумчивости подняла глаза на Бортэ и произнесла:
   - Я вспомнила притчу, рассказанную мне когда-то...
   - О чем она? Поведай ее мне! Может от этого и тебе легче станет! - отважилась попросить Настусю Бортэ.
   - Да, да! Мне важно поведать ее кому-то! С нею у меня в прошлой жизни что-то связано, может я и вспомню, кто я такая! Слушай!
   И Настуся, закрыв глаза и обратившись куда-то во внутрь себя, заговорила:
   - Однажды молодой монах, прислуживавший святому старцу, спросил у него: "Сколько времени мне потребуется, чтобы постичь все те истины, которыми владеешь ты, святой отец?". - "Десять лет" - скупо ответил старец. - "А если я буду очень прилежным учеником?" - "Тогда двадцать".- А если я посвящу себя только учению и все силы отдам ему?" - не унимался юноша. - "Тогда тридцать лет уйдет на постижение науки" - улыбнулся старец. - "Но почему, когда я говорю, что буду учиться еще прилежнее, ты отвечаешь, что мне понадобится все больше и больше времени?" - обиделся молодой монах. - "Чем быстрее ты будешь бежать по одной дороге, тем больше вероятность, что пропустишь другие важные тропинки и даже обходные пути..." - заметил старец.
   Настуся-Занкиджа надолго замолчала, а потом проговорила:
   - Вот и мне кажется, что я очень быстро пробежала какой-то отрезок своей жизни и не заметила чего-то очень важного... Может, отсюда у меня провал в памяти?
   - Я не знаю даже сотой доли того, что знаете вы с моим Повелителем, но твоя притча пронизана каким-то светлым умом и заставляет задуматься, - сказала Бортэ.
   - Вот-вот! Задуматься! Мне надо задуматься! Тогда я смогу вспомнить, все вспомнить! - забеспокоилась Настуся-Занкиджа.
   - Тогда не пей больше тот напиток, которым тебя потчует Повелитель, - прошелестела ей на самое ухо пугливая, как молодая лань, Бортэ.
   - Да! И я заметила, что как только попью этого напитка, так у меня в голове такая легкость ощущается! И ни о чем думать не хочется! Ты тоже пила его? - удивилась Настуся.
   Бортэ затравленно оглянулась вокруг и, не заметив ничего опасного, зашептала:
   - Многочисленные жены Повелителя хотят тебя отравить и, возможно, смогли подкупить тех людей, которые готовят тебе этот напиток!
   - Но его мне всегда приносит сам Угедэй! - возразила Настуся-Занкиджа.
   - Но готовит его не он! А я неосторожно отпила из твоей чаши, когда он в прошлый раз, по твоей просьбе, не прогнал меня, придя к тебе! - ответила Бортэ. - Это не хороший напиток, не пей его больше!
   Детское сердце юной жены Угедэя жаждало не только любви Повелителя, но дружбы и понимания. Она интуитивно чувствовала в Настусе не соперницу, а друга, и не хотела, чтобы с нею приключилось что-то нехорошее. Ей было интересно проводить время с новой подружкой: молодой и любознательный ум юной Бортэ впитывал в себя все те знания, которые в разговорах с Настусей мог в избытке почерпнуть.
  

91

   Медленно двигался отряд беженцев: на санях сидели малые дети и немощные старики да лежал нехитрый скарб, а все остальные шли сами, поддерживая один одного, цепляясь друг за дружку, или за перекладины саней. Снег скрипел под полозьями и под ногами и это был единственный звук раздававшийся вокруг. И люди, и природа молчали в грозном раздумье: доколе враг будет топтать нашу землю? Почто мы должны бежать с насиженных мест? Что ж неймется этим степнякам, зачем им воевать, если можно мирно жить?
   - Привал! - устало скомандовал Ратибор переглянувшись с Демир-беком.
   Быстро разбили лагерь и развели костер, чтобы согреться и поесть.
   Вдруг, как из-под земли, перед ними возник огромный детина в теплом кожухе и заячьем треухе лихо сдвинутом набекрень. Он развязной походкой прошелся возле костра и испугал баб сгрудившихся у огня. Любава взвизгнула, Милица шарахнулась в сторону и чуть было не угодила в огонь, но, поддержанная крепкой рукой Добрыни, осталась стоять с раскрытым ртом и перекошенным лицом. Добрыня грозно надвинулся на неожиданного пришельца сжимая топор:
   - Ах ты, заяц лопоухий, зачем баб-то пугаешь?
   - Ахал бы, дядя, на себя глядя! - безбоязненно ответствовал тот.
   - Шел бы ты своей дорогой, незваный гость! - придвинулся еще ближе к нему Добрыня.
   - Что здесь стряслось? - с таким вопросом к ним торопился Ратибор.
   - Кого я вижу! Ты ли это, друг Полуян?! - и сграбастал в объятия растерявшегося детину.
   - Ратибор? - удивленно-обрадованно воскликнул он, - А мы-то считали тебя погибшим! Я ведь сам видел, как вы вместе с Коловратом упали сраженные одним копьем! Ратибор, живой! Вот это радость-то! Мужики! Это свои! Идите сюда! - крикнул он куда-то в сторону.
   И снова из ниоткуда перед ними выросли еще четверо бородатых великанов в таких же неуклюжих кожухах и треухах, как и Полуян. Все они долго обнимались и перебивая друг друга разговаривали с Ратибором, вовлекая в разговор, больше состоявший из восклицаний, и сгрудившихся вокруг сельчан.
   - А знаете, как мы с Ратибором бились-то с татарами?! - радостно кричал Полуян полуобнимая Милицу и Любаву.
   Женщины, оправившись от первого испуга и придя в себя, шутя отбивались от рукастого Полуяна и стреляли глазами в сторону мужей, будто желая сказать им: - "Глядите, не прогавьте жен, вона какой мужик-то к ним подкатился!".
   - А вы что же, разбоем промышляете на дороге? - вдруг перебил их речи насупившийся Милодух.
   - У кого желчь во рту, тому все горько! Тебя обидел кто? Так не обижай нас в отместку! Мы не разбойники! Тут недавно стали опять татары шебаршить, так мы в дозоре стоим! Они больше с разведкой сюда идут, беды еще не делают, но мы-то уж знаем, что за этими разведками кроется! Скоро, скоро татарва опять полезет! Реки уже стали, а они по рекам, как по большаку попрут! Вот мы и хоронимся от них в чащобе! А коли малым числом идут, то мы и не гнушаемся пощипать непрошенных гостей!
   - Ратибор, так, может, и мы останемся тут? Чего за тридевять земель ноги бить-то? А здесь своя земля, каждый кустик мил! По-тихому станем татар наказывать, да и продержимся так-то до весны, а там видно будет! - тихо проговорил Добрыня. Он и раньше не хотел уходить с насиженного места, а сейчас так просто воспрял духом рядом с вольными вояками.
   - С нами старики, женщины и дети! - напомнил Демир-бек, завидев колебания Ратибора и тот, поначалу было уже склонился к мысли о совместной войне с Полуяном и его ватагой, но потом, помолчав, согласился с доводами Демир-бека и, сердясь на самого себя, проговорил:
   - Сначала обустроим семьи, а потом подумаем о том, как биться с татарской навалой!
   - Бог не выдаст, свинья не съест! А, может, рискнем, а? - не унимался Добрыня.
   - Ты согласен рискнуть жизнью сына? - в упор спросил его Ратибор.
   - Ну, ты вона как повернул! Я не собираюсь рисковать сыном! Я - как все! - обиделся Добрыня и отвернулся буркнув:
   - Ненаказанное зло увеличивается, а татар надо проучить, чтоб не совали нос в чужой огород!
   - Не криви душой, кривобок на тот свет уйдешь! - хохотнул Полуян и толкнул в бок Добрыню: - Было бы здорово, если бы вы остались с нами, да прав Ратибор, у вас старики и дети, они ни в чем не повинны. Мы загинем, так то значит судьба наша, а им-то как в чащобе-то жить? У нас там нет зимников, спим у костра на снегу. Так что увозите их подальше, а потом возвращайтесь, коли захотите, будем живы - будем рады новой встрече! - и, вдруг сорвав треух с головы, бросил его о землю: - Эх, была не была; что будет, то будет, а будет то, что Бог даст, а что Бог ни даст, все на благо: либо выручит, либо выучит!
   - Бог вымочит, Бог и высушит! - подхватил Ратибор, и они, засмеявшись снова крепко обнялись, внутренне понимая, что скорее всего они уже не свидятся никогда...
   - Если что, помни, Полуян никогда разбойником не был! А то знаю людскую молву: скажут, что промышлял на большой дороге и поди с того света отмойся! - уже грустно улыбнулся Полуян.
   - А ты осторожней будь и не позволяй татарам зайти с тылу, а в открытой схватке тебе равных нет! - старался ободрить его Ратибор.
   - Убитый молчит, да за него спросится, вот и спроси ты тогда у татар за мою погибель, договорились? - сжал Ратиборову руку Полуян.
   Ратибор смолчал, но глаза его сказали больше, чем могли слова...
   - Похлебка готова! Есть пора! И гостей зовите, угостим и их горяченьким! - обращаясь к мужчинам проговорила Милица, помешивая в большом котелке приятно пахнущее варево.
   - Давненько не едали мы настоящей стряпни! - благодарно упрятав в душе ободряющий взгляд Ратибора, пробасил Полуян, - Ну-ка, мужики, не заставляйте хлебосольных хозяюшек долго ждать!
   На некоторое время в стане наступила тишина, в которой то дружно, то в разнобой раздавался только стук деревянных ложек.
   А вокруг кружился снег - белый, пушистый, игривый. Веселые снежинки носились друг за другом, играя в догонялки только не весело было на сердце у каждого из едоков. Одни думали: куда идем с родной-то сторонушки? Что там-то ждет? Другие тоже ворочали тяжелые мысли: что за отряд из пяти мужиков-то вооруженных одним мечом, топором и тремя вилами? Да и что можно сделать пятерым против силы силенной татар?
   - А, может, и вы с нами? - нарушила тишину Настенька.
   - Нет, мы мужики одинокие, ни жен у нас нет, ни ребятишек, так что нам самое место здеся татарву попридержать! Где родился, там и сгодился! - тихо, но уверенно ответствовал за всех мужиков Полуян, хотя в голосе его Настенька уловила скрытую тоску. То ли по своим потерянным родным, то ли по тому, что люди уходят с насиженных мест из страха перед татарами...

92

  
   - Ну пойми, Нюра, я не могу иначе! - Ратибор в сердцах стукнул кулаком по хлипкому бревнышку, на которое минуту назад сам усадил жену, присев возле нее на корточки и заводя с ней серьезный разговор.
   - А я могу тебя одного оставить?! - сквозь душившие ее слезы обиды вытолкнула из себя Нюра, - да я без тебя жить не могу, дышать не могу! - и, уже распаляясь, проглотив ненавистный слезный ком, заорала: - Люблю я тебя! Слышишь ты, пень с удивленными глазами! И, если ты решил здесь остаться, то и мое место здесь, с тобой! - уже твердо глядя в глаза Ратибору, проговорила она и сердито топнула ногой.
   Растерянный полученным отпором Ратибор, вдруг нежно провел рукой по разгневанному лицу жены, словно хотел стереть с него всю ее решимость и непреклонность, и тихо произнес:
   - Девочка моя, ты ли это?
   Нюра впервые оттолкнула руку Ратибора от себя, но в этом движении он увидел сразу все: и любовь, и ненависть, и добро, и зло, и решительность, и самопожертвование...
   - Не стану я больше тебя отговаривать, - нежно проговорил Ратибор на ухо Нюре, - возвращаемся назад в село вместе с Полуяном, а там будь что будет! А будет лишь то, что Бог пошлет! - сказал он и притянул жену к груди.
   Нюра сразу успокоилась в таких уютных объятиях, обмякла и уже не казалась колючим ежиком.
   Ратибор счастливо засмеялся и прошептал, целуя закрытые глаза Нюры:
   - Спасибо тебе, любимая женушка! Спасибо за то, что ты у меня есть такая! Я люблю тебя! Спасибо Богу за подаренное мне счастье любить и быть любимым удивительной девочкой с таким прекрасным именем Н-ю-р-а!
   Чуть забрезжил рассвет лагерь пришел в движение: да ведь и спали этой ночью одни дети...
   Не сговариваясь, все собрались вокруг Демир-бека и Ратибора. Первым заговорил Ратибор:
   - Демир-бек, мы с Нюрой остаемся, не за чем нам уходить со своей землицы! Здесь родились, здесь и умрем!
   - Я знал, что ты так решишь, но зачем же Нюру подвергать опасности? Пусть идет с нами! - сказал Демир-бек.
   - А ты попробуй ей об этом сказать! - улыбнулся Ратибор и крепко обнял за плечи жену.
   Демир-бек посмотрел на Нюру, увидел отчаянную решимость в ее взоре и понурил голову, и подумал про себя: "но ведь кто-то должен увести в безопасное место женщин и детей..."
   - То-то же! - в голосе Ратибора прозвучала такая любовь и нежность, что заулыбались все окружающие.
   - Только ты прав, - словно прочитав мысли Демир-бека, проговорил Ратибор, - кто-то должен увести отсюда детей и женщин. Поэтому мы просим тебя: забери с собой наших баб с ребятишками!
   Последние слова Ратибора утонули в разноголосице голосов: все мужики наперебой просили об одном и том же: забрать хотя бы детей.
   Любава и Милица, выплакавшие все слезы за ночными разговорами с мужьями, только хлюпали носами, но молчали.
   - Ежели все побежим с родной земли, кто же ее боронить-то будет от ворогов! - ни к кому не обращаясь произнес Добрыня.
   Ну ты-то куда же, с одной -то рукой! - в сердцах выкрикнул Демир-бек, обращаясь к Добрыне.
   - А я и одной рукой с татарвой справлюсь! И не говори мне об моем увечье, мужик я или не мужик! - сказал-утвердил тот, взмахнув целой рукой.
   - Ну что ж, мужики, не стану я вас разубеждать, - горько сказал Демир-бек, - перегружайте детей, освободите одни сани, они вам нужнее здесь будут!
   - Нет, Демир-бек, мы пойдем налегке! А лошадей раздобудем в первом же бою! - отрицательно помотал головой Ратибор.
   Мужики согласно закивали, признавая правильность принятого Ратибором решения.
   - Тогда и мы остаемся! - порывисто выкрикнула Настя.
   - Молчи! - впервые прикрикнул на нее Туган, - мы проводим всех женщин и детей в Сыгнак, а потом вернемся! Нельзя в столь далекий путь отправлять незащищенный караван!
   - Ты же говорил, что я не воин?! - озлилась Настя.
   - А теперь говорю, что воин! И каждый воин у нас - на вес золота! Посмотри сколько с нами тех, кто нуждается в защите!
   - Молодец, сынок! - хлопнул по плечу Тугана Демир-бек и повысил голос: - ну, что стоим, грузимся и вперед, вперед!
   Настенька, на удивление, не произнесла ни слова, только, как всегда, крепче прижала к себе спящего сына...
   Демир-бек еще некоторое время совещался с мужиками: хотел вновь и вновь доходчиво разъяснить мужикам, как им лучше воевать с татарами и те его внимательно слушали, иногда перебивая-переспрашивая, снова возвращаясь к ранее сказанному, что-то рисуя на снегу еловой веткой.
   - Конница татар - самая опасная! Она отличается быстротой передвижения ланей и выносливостью ослов! - в который раз повторял, словно вбивая в головы остающихся мужиков свои слова предостережения Демир-бек. - Нападают они внезапно и с разных сторон. Если узнаете, что армия врагов велика, знайте, что охраняется она не только передовым отрядом, но еще и боковыми! Ваша задача - незаметно просочиться сквозь эти заградительные отряды и, неожиданно нанеся сокрушительный удар, снова быстро раствориться-рассеяться и уйти назад не дав врагу опомниться и собраться!
   Сильно поредевший отряд беглецов уже скрылся за пригорком, а оставшиеся все еще не могли опустить рук и махали, махали вслед уходившим родным, будто этими взмахами еще держались за края саней не желая расставаться...
  
  

93

  
   А время все бежало, неумолимой струйкой песка сквозь пальцы...
   Чем больше думала Настуся, тем неспокойней становилось у нее на душе...Неясные, темные и тревожные тени кружились вокруг нее, она сама чувствовала себя мухой, пойманной коварным пауком и заключившим ее в противный липкий кокон ...
   Она долго металась из стороны в сторону, непроизвольно заламывала руки, растирала виски в которых набатом билась тревога и какая-то постоянно ускользающая мысль. Настуся пыталась поймать ее, остановить, но у нее ничего не получалось, волнующая мысль ускользала, словно вода просачивалась сквозь пальцы...
   Вдруг Настуся услышала живой голос, таинственно зазвучавший внутри нее, который давал ей ощущение того, что она не одинока в этом чужом мире, что она любима и что у нее есть дом, то место, где ее всегда ждут. И она была готова слушать этот голос еще и еще, будто беспомощный птенец неосторожно вывалившийся из уютного, устроенного мамой гнездышка и плачущий в поисках дороги назад и ищущий место, пропахшее мамой...
   Настуся перестала метаться, опустилась в изнеможении на ковер и, через некоторое время, погрузилась в полудрему, полусон: она на удивление ясно увидела, как тревожные тени, кружившиеся вокруг нее в диком танце, неожиданно остановились и сгрудились в стайку. От них отделились две и приняли ясные очертания очень похожие на саму Настусю и, приблизившись к ней, сказали такими родными голосами: "Настуся, родная, мы тебя любим и ждем! Иди к нам!" - и поманили ее взмахами рук. Настуся хотела подняться, но липкий кокон мешал, душил... Тени хотели ей помочь, но они не могли: их руки проходили сквозь кокон паутины, ласково касались ее тела, но разорвать липкую сеть им было не под силу... Уже почти задохнувшись, Настуся в ужасе выкрикнула: "Мама!" и раскрыла глаза...
   - Как же я раньше не подумала! Ведь у меня должна быть мать! Ведь кто-то же меня произвел на свет, не в капусте же меня нашли?! - мысли снова замелькали в голове, будто ветер сдул снежинки со стрехи и закружил их в неистовой пляске.
   - Мама... Какая она, моя мама? Почему в своем сновидении я видела двух очень похожих женщин... Почему они меня звали? Они мои родные или просто привиделось во сне?.. - Настуся закрыла глаза и снова постаралась успокоиться, чтобы по возможности четче представить и рассмотреть людей, увиденных в грезах. Но их силуэты расплывались и она видела только раздвоенную себя... Она стала сердиться, хмурила брови, но глаз не открывала: ей так было уютно с этими женщинами с ее лицом...
   Откуда-то издалека до нее снова донесся знакомый голос: "Настуся, иди к нам! Мы тебя ждем!". И она ясно увидела речку, избу на пригорке, на завалинке сидит белый, как лунь, старик и держит в руках книгу, которую забрал у нее Угедэй. Старик прячет улыбку в седой бороде и грозит скрюченным пальцем двум девчонкам и черной собаке, скачущим перед ним и отталкивающим друг друга в стремлении первой рассказать деду свою новость. Настуся тоже улыбнулась и подумала, что она знает этих девчонок, но не может вспомнить откуда. Увиденное стало подергиваться дымкой и она, сосредоточившись, увидела этих же девчонок, но уже в прекрасном розовом дворце: они бегали по саду и смеялись. Красивая женщина сидела поодаль возле бассейна и тоже улыбалась. Девочки побежали к ней с криками: "Мама! Мама!". Женщина прижала обеих к себе и стала внимательно разглядывать что-то в их руках. Из дворца выбежали два мальчугана и тоже понеслись к женщине: их она также приобняла и они, оживленно переговариваясь, тоже с интересом уставились в девчоночьи руки.
   - Что же там у них такого интересного? - подумала Настуся и вдруг поняла, что одна из девочек держит в руках жабу, щекоча ее брюшко пальчиком. Ее неприятно передернуло и она увидела, что точно также дернулась и одна из девочек. Настусе опять показалось, что она очень хорошо знает их всех, но вот только откуда она их знает?...
   - Они меня называли Настусей! Наверное, это мое имя! Нас-ту-ся... - пришла осознанная мысль.
   - А вторую девочку зовут Настей! - опять проскочило в голове.
   - Откуда я это взяла? С чего бы это ту другую звали бы Настей? - но уверенность не покидала Настусю: она откуда-то точно знала, что похожая на нее девочка носит именно это имя...
   - Если она так похожа на меня, то скорее всего она моя сестра! - снова мелькнуло в голове.
   Настусе очень захотелось пить и она протянула руку к кувшину с напитком, принесенным Угедэем, но неожиданно отдернула руку, вспомнив слова Бортэ: "...не пей больше тот напиток, которым тебя потчует Повелитель"... Но жажда все-таки пересилила боязнь и Настуся хлебнула прямо из кувшина. Желание пить стало еще больше и она стала поглощать напиток большими и жадными глотками. Неясные тени, окружавшие ее и будоражившие ее сознание, стали быстро исчезать, будто убаюканная, в душе улеглась тревога, и Настуся сначала радостно закружилась на месте, а потом прилегла на подушки и спокойно уснула...
   Теперь ее сон был безмятежным, как у ребенка, который не ведает зла и разочарований, потому что о нем есть кому заботиться и вовремя развеять хмурые тучи надвигающейся беды...
  
  

94

  
   - За любовными утехами с этой урусуткой ты совсем забыл о делах! - в который раз высказывал Угедэю Елюй Чу-цай.
   Угедэй, будто и не слыша слов своего советника, перебирал рассыпанные перед ним самоцветы, представляя, как обрадуется этим драгоценным камням его Занкиджа.
   - Ты - Великий Правитель, тебе не пристало так поддаваться женщине! Ты должен повелевать ими, а не служить одной! - все еще сотрясал воздух Елюй Чу-цай.
   - Знаешь, за одну ее улыбку я готов отдать все, что имею! Она владеет мной безраздельно! Я готов подарить ей весь мир до последнего моря! - мечтательно прищурив и без того узкие глаза, усмехнулся Угедэй.
   - Ты его еще не завоевал, чтобы дарить! - в сердцах произнес советник.
   - Да, ты прав, пора двигать войска дальше за урусутские земли! И когда наши кони омоют свои копыта в последнем море, она полюбит меня! Я - Великий Правитель, и я так хочу! - глаза Угедэя сверкнули недобрым огнем и Елюй Чу-цай облегченно вздохнул: ему показалось, что его слова достигли цели...
   - Вот и славно! А то с этой любовью совсем голову потерял! - потирая заскорузлые руки приговаривал советник, суетясь возле Угедэя и наливая в пиалы кумыс.
   - Ты не понимаешь, Елюй Чу-цай! Любовь - это страшная сила, она может быть созидающей, а может быть и разрушающей, сметающей все на своем пути! Моя любовь именно такая! Занкиджа говорит, что любовь может сделать человека прекрасным и счастливым, но она также может превратить его в злого демона. Мне очень хочется стать прекрасным для нее, чтобы она радовалась, глядя на меня, и я стал бы самым счастливым человеком рядом с ней. Но ты хочешь, чтобы я стал демоном и созидающую силу своей любви превратил в разрушающую, - все еще перебирая каменья, и пребывая в своих грезах, задумчиво проговорил Угедэй и добавил: - Ты не представляешь, какая мука - сознавать свое бессилие перед любимой!... Порой мне кажется, что она смотрит сквозь меня и видит то, что сокрыто ото всех, чего даже я сам не понимаю... Я теряюсь от одного ее взгляда и готов на все, чтобы зажечь улыбку на ее лице!
   Тяжело вздохнул Елюй Чу-цай, подумав про себя: - Говори, говори! Любовь и влюбленность... Любовь спокойная. Она молчит и мечтает о чем-то, она счастливая и тихая. А влюбленность - это болезнь. Носится вихрем взад-вперед, сшибая все на своем пути. Влюбленности есть о чем поговорить, а любви есть о чем помолчать... Болезнь Правителя - не любовь, а влюбленность... И я волоса из гривы коня не дам за жизнь той девушки, что сейчас так волнует его, а пройдет время - станет раздражать его... Но дела державные - превыше всего! И, если сейчас Правителю нужна эта девушка - пусть забавляется с нею, лишь бы не мешал проводить в жизнь задуманные мною реформы на наше же благо...
   Елюй Чу-цай поднес пиалу с кумысом Великому Правителю и снова заговорил с ним о необходимости реформирования армии и правления в стране... Он точил сознание Правителя, как точит камень вода: тихо и едва заметно, но самое главное - он шел к своей цели: пусть не стремительно, как хотелось, но движение вперед явно замечалось и сейчас было самое время закрепить достигнутое... И он снова повернул разговор в иную сторону, будто бы возвращаясь к начатому:
   - Ты прав, Великий Правитель, чужеземцы приносят нам многие блага: благочестие, товары многие, наставления в науках и разные политические соглашения или договоры: о союзах, о помощи, о браках, о посредничестве... Но большая часть этих благ поддельная и ничего из этих благодеяний они не делают даром, а хотят, чтобы они окупились с большим избытком, но и все равно им этого недостаточно! И когда они нам что-нибудь дарят или продают, они стараются причинить нам какое-нибудь зло! В тревожное время чужеземцы бегут первыми, увозя свои товары, порождая хаос, открывая узнанные у нас тайны, легко изменяют и переходят к врагам. Чтобы не позволить чужеземцам нас обманом обуздать и вскочить нам на спину, чтобы ездить на нас, как угодно им, надо затыкать уши и не слушать их льстивых речей под видом сватовства, союзов, посредничества и помощи! Надо навязывать им наши правила игры! И диктовать им наши условия, а не соглашаться на их!
   - Да, да, ты прав, советник, я согласен с тобой. Хочешь, казни любого из посланников, и я не заключу ни одного соглашения без твоего одобрения, - будто отмахиваясь от назойливой мухи, проговорил Угедэй и взмахом руки показал, что тому уже пора покинуть его, надоел...
   Расстроенный Елюй Чу-цай, склонившись, покинул Угедэя. Проведенные им реформы уже ограничили произвол монгольских военачальников, и позволили ранее порабощенным народам восстановить разрушенное войной хозяйство, но самое главное - дали доход, упрочивший авторитет не только Угедэя, но и самого Елюй Чу-цая и свели на нет претензии обиженных военачальников. Возросшее влияние советника позволило ему спасти многие города от разорения после захвата их монголами. Даже Субудай не смог противостоять этому влиянию: взятый им после длительной осады и жестокого сопротивления город Бяньцзин по монгольскому закону должен был быть вырезан и стерт с лица земли, но Елюй Чу-цай представил Угедэю неоспоримые доказательства того, что пощадив жителей города он получит гораздо большую прибыль и Угедэй согласился. А недовольный Субудай был сослан к Бату-хану в его улус, откуда уже никак не мог влиять на имперскую политику советника...
   Угедэй почти всегда соглашался с доводами Елюй Чу-цая, но когда тот предложил уйти от распределения уделов для кормления среди знати с полным им подчинением, что вело к дополнительным поборам населения, на слова советника: "... когда хвост слишком велик им не виляют" и что такое распределение ведет к раздорам среди знати, воспротивился. На увещевания Елюй Чу-цая, что лучше побольше давать знати золота и шелковых тканей из добычи и этого будет достаточно, твердо заявил: - Уже обещано мною! - и советник не решился больше возражать, но посоветовал поставить в каждом уделе чиновника который будет действовать по приказам двора Великого Правителя и не будет допускать самовольных поборов удельных владетелей. Подумав, Угедэй согласился: он и слова своего не нарушит, и жадные руки знати укоротит, ведь хотя уделы и становились их собственностью, но Великий Хан, по доносу смотрящего чиновника, мог в любой момент забрать удел и передать его другому! Приобретавший удел имел право взимать налоги, но не продавать или дарить пожалованный удел!
   За заслуги перед Угедэем Елюй Чу-цай был назначен начальником великого императорского совета (чжун-шу-лином). Но не к званиям стремился советник... Для него важнее было благосостояние своего народа и Угедэй верил ему, зная его искренность, честность, ум и талант, поэтому ненависть вельмож и интриги купцов до поры до времени оказывались бессильными...
   - Еще так много надо сделать, а Великий Правитель с головой ушел в свои чувства и не хочет ничего предпринимать! - размышлял советник. - Страшен для реформ влюбленный Правитель! Он непробиваем, отгородился от всего мира незримой стеной и ушел в свое счастье, как черепаха в панцирь! Он стал похож на бабу на сносях: также бережно оберегает свой плод, норовя повернуться спиной ко всему, что сулит ему опасность...
  

95

  
   Настенька и не подозревала, что так соскучилась по розовому дворцу! Все здесь было родным и до боли близким, таким же, как в сгоревшей избе деда Михайлы! Она знала здесь каждую ступеньку: вот эта, с выщербинкой, - здесь Настуся долгое время колола орехи гранитным камнем, а на этой они часто сидели с Демир-беком, после того, как все во дворце засыпали... Эти ступени помнили моменты их самых первых минутных свиданий, когда Демир-бек почти насильно останавливал всегда куда-то спешащую Настеньку, и задавал ей ничего не значащие вопросы, а она терялась и не знала что отвечать, заливаясь краской стыда и стеснения... Эти ступени помнили и расставание с розовым дворцом и Демир-беком, когда Настенька сломя голову убегала, как оказалось, от самой себя...
   Она медленно переходила из комнаты в комнату, из зала в зал и везде ее встречали добрые призраки прошлого: вот она видит, как в эту комнату входит Настя и гордо требует называть ее так, как называл дед Михайла, без всяких там сюсюканий. А вот за этим окном маленькая Настуся проходит обучение бою на мечах, подглядывая за уроками Тимура и Тугана. А вот маленькая скамейка, на которой тихо сидит отец Никанор и бережно листает свою волшебную книгу, в которой всегда находились ответы на самые сложные вопросы. А вот здесь, за этой тяжелой шторой всегда прячется Демир-бек, когда она с детьми выходит в сад! Настенька не раз замечала, как она колышется, выдавая Демир-бека с головой. Женщина подошла ближе и тронула рукой тяжелый гобелен и вдруг из-за него к ней шагнул улыбающийся Демир-бек и понимающе обнял ее:
   - Встречаешься с прошлым? Надеюсь, твои воспоминания приятны?- нежно спросил он.
   - Я даже не подозревала, как я привязана к твоему дворцу!
   - Нашему дворцу! - поправил ее Демир-бек.
   - Ты прав: к нашему дому! В каждом жилье остаются каждое слово, вздох, стон, крик и каждая мысль, и каждый взгляд. Так и здесь слышны голоса счастливого прошлого. Есть дома добрые и злые. Наш с тобой дом был всяким, но от этого он стал просто мудрее. Дома вбирают в себя мысли, чувства, они, как люди, не могут избавиться от своего прошлого, в них, как кровь в жилах, пробегают заложенные в миг зарождения жизни действия, определяющие здоровье или болезнь, счастье или горе, характер, погоду, - не стала спорить Настенька, прильнув к груди мужа... - Жаль только, что Настуся еще не с нами...
   Демир-бек не стал разубеждать жену в том, что Настуся когда-нибудь вернется, да он и сам не хотел думать об этом. Умом он понимал, что их маленькой Настуси нет в живых, но сердце не хотело в это верить, да и с верой жилось легче: будто бы Настуся скоро откроет дверь и как в детстве закричит с порога: " А смотрите, что у меня!.."...
   Все приехавшие вместе с ними женщины и дети быстро расселились во дворце и он снова стал шумным и веселым от детской беготни и смеха, от незлобных материнских окриков, шлепков и подзатыльников, раздаваемых особо отличившимся проказникам. Сам дворец будто ожил и кряхтя ворочался, обустраивая своих новых жильцов, вдохнувших в него новую жизнь...
   Один Тимур бродил неприкаянно по родному дворцу, надолго задерживался у тех мест, которые были дороги им с Настусей, не замечая времени сидел у бассейна, и сердца встречавших его сжимались от сострадания, но выказывать его они не смели: Тимур не принимал жалости, он продолжал жить со своей Настусей единой жизнью, продолжая разговаривать с нею... Он слышал ее голос, который твердил ему:
   - Мы вместе, мы рядом, любимый мой!
   Тимур озирался по сторонам и отвечал:
   - Но где же ты? Когда любят, то стремятся быть всегда рядом по-настоящему...
   - Я рядом с тобой... - улыбалась невидимая Настуся, - разве ты не чувствуешь моего прикосновения, когда ласковый ветерок освежает твое лицо? А когда ветер подует сильнее, то это я тебя ласкаю своими ласковыми объятиями... А когда лучик солнца тепло прикасается к тебе - это я тебя целую, мой родной! И все вокруг - это я! Птицы поют и шелестит листва - это я с тобой разговариваю!
   - Но птицы поют и деревья шелестят - это все для всех! А я хочу один обладать тобой!
   - Моя любовь, растворенная в пространстве - только для тебя! Но она может прикасаться и к Душам многих...
   - Тогда зачем любовь растворять, если она только для меня?
   - Я хочу, чтобы вокруг тебя всегда была любовь, моя любовь... В этом предназначение любви...
   - В этом предназначение любви... - повторил Тимур.
   Тихонько подошедшая к нему Настенька услыхала последние слова Тимура и не удержалась, погладила его по голове, как делала это неоднократно в детстве. Настенька присела рядом. Они ничего не говорили друг другу, но чувствовали такое единение, что и Настенька тоже почувствовала, будто Настуся рядом, здесь, с ними...
   - Не ушами слушай, сердцем, учись слушать сердцем, сынок... Настуся всегда с нами, я это точно знаю! - уверенно произнесла Настенька.
   - Я это тоже точно знаю! - улыбнулся в ответ Тимур и они заговорщицки обнялись и тихо засмеялись.
   - Все будет хорошо, Ты верь, сынок, верь. Верить - значит творить удачу. Надежда обладает громадной силой: пока жива надежда, и человек жив, - сказала Настенька, - и мы живем надеждой вместе с нашей Настусей...
   Из уст молчаливого Тимура полились слова, которые шли, казалось, от самого сердца. Будто лед на реке дрогнул и его начала ломать и крошить неведомая грозная сила, не подвластная никому, кроме Бога. Слова ложились одно к одному, как стежки на полотне вышивки, и в ее узорах Настенька читала, как в книге Никанора, и понимала, что нельзя останавливать эту речь не разума, а сердца. Она, как пробившийся из-под камня родник, как тонкий росток травинки, пробившейся на заезженной дороге, расшатывала и рушила преграды на своем пути, хотя и не ведала, куда приведет этот путь...
   - Я полюбил Настусю сразу, как только увидел, и нес эту еще детскую любовь через всю жизнь, боясь признаться в этом самому себе. Она была легкомысленной и избалованной девочкой, у которой на уме одни только шалости да забавы. Она была неугомонной, строптивой, неуловимой, как птичка-синичка. Я полюбил ее преданно и горячо. Просыпаясь каждое утро и открывая глаза я чувствовал, что любовь к ней становится все сильнее, что она переполняет меня и вот-вот выплеснется наружу и я сначала стыдился и боялся этого чувства, ведь она мне сестра...Мы взрослели, а с нами взрослела и моя любовь. Мне уже становилось мало того, что я просто видел ее каждый день, каждый час. Мне было необходимо прикоснуться к ней, заглянуть в ее лучистые глаза, которые всегда манили, как глубокий омут: и страшно подойти, и очень хочется, аж невтерпеж... Иногда она так смотрела на меня, говорила такие слова, что я впадал в отчаяние: она не любит меня! Но настроение у нее быстро менялось. Порой в ее детских, всегда смеющихся и лукавых глазах вспыхивало что-то новое: наверное это пробуждалось девичье сердце, нежное и чувственное. Но мгновение - и все исчезало и она снова становилась колючей и неприступной. Большим препятствием было еще и то, что Туган также любил Настусю и мне казалось, что она отвечает ему взаимностью. Я не мог стать на дороге брата и старался уйти в тень, поэтому увязался за отцом в его путешествие на Русь. Я думал, что забуду ее, и она никогда не поймет, что разбила мое сердце и жизнь. Мог ли я надеяться, что она окажется такой верной и посвятит мне всю себя, отдаст свое трепетное сердце именно мне? Потому и убегала поначалу от меня, чтобы я не заметил, как краснеет ее лицо, как дрожат ее прекрасные губы... Я думал, что это девичье легкомыслие и страдал. Я до сих пор никак не пойму, как могли уместиться в груди маленькой шаловливой птички такая глубокая верность, такая преданная любовь, такая тонкая душа...
   Настенька гладила склоненную на ее плечо голову Тимура и мысленно просила Бога:
   - Не оставляй своей милостию это любящее сердце, не разбивай его! Сделай так, чтобы мои дети снова встретились, соединили свои жизни под твоей защитой! Верни мою дочь, а, если не можешь вернуть, то хотя бы сделай ее счастливой! Я ни на минуточку не верю, что она умерла, она жива, она ждет помощи от нас, но как ей помочь, куда бежать, что делать?! Вот и сердце Тимура верит в ее возвращение, ждет его... Великий Боже, пусть они пройдут это испытание разлукой с честью и пусть их сердца соединятся вновь! - взывало сердце матери, обливаясь невидимыми слезами отчаянной надежды...
  

96

   Освободившись от присутствия своего лютого врага Гуюк-хана и его приспешника Бури, отозванных Угедэем, Бату-хан снова двинул свои главные тумены на северную Русь. Но сомнения все же терзали его душу: а правильно ли он поступил, добившись изгнания братьев, не получилось бы, что он хотел раздавить червяка, а наступил на змею... Не смог он совладать с жарким желанием, что если кто-то делает тебе больно, в ответ надо сделать еще больнее...
   - За одну ночь приготовьте своих воинов к набегу! Хватит им уже тормошить урусутских баб! - приказал Бату-хан своим нойонам.
   Один из туменов направился облавой на Рязань. Рязанские земли опять впали в запустение, но дух народа не был сломлен: из лесов монголам постоянно грозили рогатины и вилы схоронившихся там русских беглецов, среди которых успешно бился и отряд Ратибора...
   Разрушив Чернигов, орда Бату-хана подошла под стены Киева, но штурмовать город не решилась, покоренная красотой величественного города. Предложив киевлянам сдаться, и получив в ответ насмешки горожан, растрепанное войско монголо-татар отхлынуло назад, пригрозив Киеву ужасной расправой...
   Покоренные народы отчаянно сопротивлялись: так в уже казалось полностью разгромленных и раздавленных городах поднимались восстания, которые раз за разом задерживали продвижение Бату-хана в глубь Европы.
   Восстание в Волжской Булгарии надолго отсрочило наступление на Киев.
   Перегруппировавшись и стянув все силы в единый кулак, Бату-хан с братьями снова подступился к Киеву. Осадные орудия день и ночь долбили крепостные стены, выламывая из них огромные куски камней. В проломы устремились осаждавшие захватчики и скоро весь город превратился в кровавую арену схватки... Но перевес в силе был слишком велик и скоро город пал под натиском татар. Теперь пути во все города, во все центры Южной Руси были открыты Великому Джихангиру....
   Брошенные своими князьями горожане с упрямостью обреченных оказывали упорное сопротивление. В тылу у Батыя остались непобежденные крепости Холм и Кременец, расположенные на остроконечных вершинах отвесных скал. Взять их можно было только измором, но Батый спешил вперед, в Европу, поэтому, обойдя неприступные крепости, двинулся в Венгрию.
   После таких погромов, разрушений, избиений населения войсками сначала Чингисхана, а затем и его преемников закончилась история многих цивилизованных государств. Казалось, что и с Русской землей и русским народом было покончено. Но Русь не погибла, она раз за разом упорно возрождалась после страшных разрушений и погромов. Исчезали раз за разом воевавшие их авары, печенеги, половцы, а Русь стояла! Значит и ордынцы Батыевы тоже должны будут исчезнуть!
   Опыт поколений научил русский народ бороться и противостоять своим беспокойным соседям. Выгорали города и веси, но оставалась часть населения, сумевшая избежать уничтожения и эти оставшиеся люди были привычны к самым неожиданным формам сопротивления, а, стало быть, невозможно было завершить покорение земли Русской!
   И, как бы ни кичились потомки Чингисхана, доказывая, что они свято чтут законы Ясы и идут путем, указанным великим Чингисханом, не подчинился русский народ заповедям Чингизовым, потому как имел и чтил свои заповеди!
   Говорил Чингисхан своим сыновьям:
   - Через горы высокие переваливая, через реки широкие переправляясь так, чтобы ремень у стремян втягивался, так, чтобы железо стремени стиралось, так-то и вы потрудитесь! Много народов забрал я - но прежде, чем собирать народы, надо душой у них овладеть. Если душой у них овладеешь, то тела их куда денутся? В высоких горах ищите проход, в широком море ищите переправу. Если далеко отправился, то хоть и трудно, но иди до конца! Если тяжесть поднял, то хоть и трудно, но неси ее!
   А русские люди жили по заповедям, дарованным им предками, которые гласили словами древних волхвов:
   - Гораздо лучше человеку выполнять свои обязанности, пусть даже несовершенным образом, чем чужие - в совершенстве. Лучше изведать неудачи, исполняя свой собственный долг, чем выполнять чужой, ибо следовать по чужому пути опасно. Помните, чада Расы Великой, что ваша сила заключена в единстве между всеми родами и народами на основах древней веры первопредков!
   Овладеть душой такого народа нельзя! Потому как его душа стоит на порядок выше! Можно силой согнуть их тела, но поработить их душу - невозможно!
   И не мудрено, что Чингисхан постоянно вносил в свою Ясу поправки: не смотря на свою жестокость, он был мудрым правителем и незаметно учился и перенимал у покоренных народов правду жизни. Так появилось обращение Чингисхана к монгольским судьям:
   - Правление ханское не должно блуждать в темноте, Хан ошибаться не должен! Поступайте по своему усмотрению - будьте твердыми, не склоняйтесь на чью-то сторону. Не пренебрегайте словами своими, не горячитесь с почтенными людьми, не кричите на людей громким голосом! Не распускайте слухов, не привязывайте звонка к подолу халата, не приходите в суд растрепанными!
   Но его потомки, одни слепо следовали заветам отца, другие, как Угедэй, пытались внести свои поправки в строгие законы Ясы, которые в корне бы изменили ее смысл и предназначение, чему жестоко противились первые. В самих основах власти Чингизидов назревал раскол, как всегда ведущий к неожиданным смертям венценосных правителей...
   Затаенная и непрощенная обида Бату-хана на своих зарвавшихся двоюродных братьев Гуюк-хана, сына Угедэя, назвавшего его старой бабой и пригрозившего оттаскать его за волосы, и Бури, сына Чагатая, собравшегося "поленом бить Батыя по груди и по животу", и приведшая к высылке обоих царевичей из ставки Джихангира к их отцам, дала благодатную почву для роста придворных заговоров. И они множились и ширились, как в орде Бату-хана, так и в ставке самого Великого Правителя Угедэя...
   Елюй Чу-цай неоднократно предупреждал Угедэя и сам упреждал неожиданные выпады недовольных ханов, что вело к еще большему недовольству в верховной ставке. Ханы все громче твердили за спиной Угедэя о том, что правит монголами не Великий Правитель, потомок Чингисхана, а жалкий советник Елюй Чу-цай, место которого по праву принадлежит каждому из них...
   - Тебе мало того, что кипчакские ханы ткут паутину заговора у тебя во дворце, так ты еще и своих жен довел до того, что они тоже принимают участие в этих заговорах! Зачем тебе гарем, если ты только и думаешь об этой урусутке! Ты просто обязан уделять внимание каждой из своих жен! Ты не должен забывать, что за каждой из них стоит ее род во главе с ханом-отцом, служащим тебе только потому, что его дочь стала твоей женой! Но они не потерпят такого оскорбления даже от тебя: пренебрежение женщиной из их рода - это кровная обида для каждого из них! Не можешь избавиться от этой ведьмы сам, так твои жены изведут ее! Я уже умертвил кучу слуг, заставляя их пробовать пищу, приготовленную для нее! Не можешь убить ее сам, давай это сделаю я! Или отпусти ее на все четыре стороны! Пусть уходит! От нее одни неприятности у тебя!
   - Не смей так говорить со мной! Иначе я тебя развею на все четыре стороны! Зачем ты мне, если не можешь совладать с заговорами у меня под носом! Казни заговорщиков, а эту женщину не трожь! Я сам решу, когда ее или убить, или отпустить! - уже тише сказал Угедэй и неожиданно продолжил:
   - Она для меня - как шкатулка с добытыми несметными сокровищами: в ней есть жемчуг слез, рубиновые капли крови, пламенеющие гранаты страсти, голубые топазы нежности, завораживающие изумруды красоты, прекрасные и несокрушимые бриллианты истинной любви, только все эти богатства хоть и у меня, но не для меня... - тяжко и протяжно вздохнул Угедэй.
  
   Он и сам понимал, что с Настусей-Занкиджой ему придется расстаться или отказаться от трона Великого Правителя... Но ни к одному ни к другому шагу он не был готов, хотя разрешение создавшейся ситуации уже давно назревало...
   - Счастье никогда не бывает долгим, но спасибо ему за то, что оно вообще бывает! Нет, никогда, даже самая несчастная любовь не приносила зла человеку! Она приносит ему только добро! - подумал Угедэй, - жаль только, что насладиться ею в полную силу мне не привелось...
   - Странная вещь время: то оно ползет, как улитка, а то оно летит, точно его кто ворует, ... - пробормотал Угедэй, направляясь во дворец к своим пленницам с одним желанием провести с ними как можно больше времени, но что ему почти всегда не удавалось...
  

97

  
   Освоившаяся в новом жилище, Бортэ понемногу привыкла к обществу Настуси, поняв, что от той не исходит никакой опасности и даже стала высказывать свои мысли и суждения, хотя раньше только молча выслушивала чужие:
   - Нет в этом мире ничего случайного. Все кем-то предусмотрено... Назови это как угодно, но не скрыться от того, что от маленького человечка, от меня, например, зависит ничтожно мало - собственно только мое внутреннее состояние, которое никого не волнует! Остальное происходит далеко не по моей воле и зачастую не поддается осмыслению!
   - Нет, человек сам вершит свою судьбу, а не какой-то там случай! - не соглашалась с нею Настуся.
   - Но разве не случай распорядился твоею судьбою, упрятав тебя в этом прекрасном дворце? - усмехнулась Бортэ.
   - Это не случай, а злая человеческая воля! - выкрикнула Настуся и в сердцах отвернулась от подружки, не желая продолжать спор. Но настырные мыслишки о том, что ее просто бросили самые близкие люди, не давала ей покоя. И чем больше думала Настуся, тем мрачнее становилось у нее на душе: она все давно вспомнила... Ее украли татары, они подстерегли ее у реки... Она вспомнила маму, сестру, Тимура с Туганом... В сердце плескалась обида: как мог Тимур не кинуться вслед за похитителями и не отбить ее у татар?! Или он ее уже не любит? И тут же улыбнулась сама себе: нет, не может быть, он меня любит, не может не любить! И, словно на небосводе отодвинулась в сторону тяжеленная свинцовая туча, открывая яркое солнечное сияние, так и воспоминания о Тимуре внесли в измученную душу Настуси тепло и покой. Нет, не могли ее бросить! Ее любят и помнят о ней! Ее ищут, и скоро придут сюда!
   - Я знаю главное - я знаю, кто я, и я знаю, что мне делать! - улыбнулась своим мыслям девушка и снова повернулась к Бортэ:
   - Говоришь, что от меня ничего не зависит? Ну это мы еще посмотрим! Я никому не позволю вершить мою судьбу без моего на то согласия! - гордо вскинула она голову.
   - Тише, тише! - вдруг замахала на нее руками Бортэ, - наш повелитель, кажется, идет! - и сразу сникла, опустив глаза и склонившись в благоговейном поклоне.
   В комнату быстрым шагом действительно вошел Угедэй и, заметив разгоряченное спором лицо Настуси, не опустившей глаз при его появлении, спросил:
   - Тебя кто-то обидел? Не моя ли женушка Бортэ? - грозные нотки проскользнули в его словах и Бортэ съежилась, будто ожидая удара.
   - Кто же посмеет обидеть меня здесь? За любимую игрушку повелителя можно и с жизнью распрощаться! - усмехнулась Настуся.
   - А почему ты себя называешь игрушкой, Занкиджа? - не понял намека Угедэй.
   - Хватит! Не называй меня чужим именем! Я - не Занкиджа и ты это прекрасно знаешь! Хотя вряд ли! Ты не можешь определить кто я на самом деле: Настя или Настуся! Ну, что, я права? - с вызовом проговорила она, а из синих омутов глаз метнулась такая молния, что Угедэй едва устоял на ногах: ему показалось, что по его сердцу наотмашь полоснули острым мечом: так его ранил этот взгляд...
   - Пришла пора казнить китайца! - мелькнуло в голове, но что-либо предпринимать ему совсем не хотелось: он почувствовал себя настолько опустошенным, что только и смог присесть в изнеможении на ковер...
   - Я знал, что мое счастье будет недолгим, и сюда я шел за тем, чтобы решить окончательно твою судьбу, но ты все разрешила сама... - со вздохом выдавил из себя Угедэй.
   - Повелитель, не убивай ее! Ведь она ни в чем не виновата! - вдруг бросилась ему в ноги юная Бортэ и стала целовать его сапоги, обливаясь горючими слезами.
   Угедэй растерялся, а Настуся подхватила Бортэ и решительно поставила ее на ноги со словами:
   - Не смей! Не надо упрашивать того, кто уже принял решение! Если он пришел сюда убить меня, не мешай ему! Я с радостью приму смерть вместо этого затворничества! Ну, что, Угедэй, как ты меня будешь убивать? - вдруг дрогнувшим голосом спросила она.
   - Да с чего вы взяли, что я пришел кого-то убивать? Чего вы так испугались? - удивился еще больше Угедэй.
   Бортэ, всхлипывая и ладошками размазывая слезы по щекам, заикаясь проговорила:
   - Служанка, ходившая в твой шатер за напитком для Занкиджи, слыхала, как ты сам собирался ее казнить!
   - О, Великий Бог! Казнить надо эту служанку! За ее длинный язык и короткий ум! О, эти женщины! Непредсказуемость - ваше имя! - и сын "священного воителя" Чингисхана беспомощно развел руками...
   - Так вот почему ты завела со мной этот разговор о случайностях в этом мире! - поняла Настуся, - милая моя подружка, ты заранее прощалась со мной? - вытирая горькие слезы с лица Бортэ прошептала ей Настуся.
   В ответ та только снова закивала головой не в силах справиться с рыданиями.
   - Я боялась, что нас обеих убьют! - сквозь всхлипы расслышала Настуся.
  
   И Угедэй тоже поймал себя на мысли, что и он боится. Боится ее правоты... Ведь и правда он думал убить Настусю, но только не сейчас, а потом как-нибудь... Ему показалось, что эта правда, выплеснутая со всхлипами Бортэ, ее правда о нем, его окончательно раздавит, сломает, ничего не оставив ему в жизни. Даже права на месть. Если он виноват сам, то кому же мстить? Этой девочке, ставшей не по своей воле его женой, или этой гордячке не желающей принимать его любовь?
   - Я сам сломал себе жизнь. Из добра и зла я выбрал второе... Может просто оказался слаб. Каждого человека бесы пытаются учить злу, но не каждый человек становится его прилежным учеником. А я превзошел даже учителя во зле... Я похитил женщину, понравившуюся мне и только наткнувшись на ее решимость задумался о смысле своей жизни... Зачем я живу? Неужели мне мало всех этих земель и народов, покорившихся воле моего отца и моей? Отец умер и не забрал с собой и сотой доли того, что приобрел, так зачем же нам столько надо при жизни? Зачем сеять смерть и зло вокруг? - голова Угедэя стала тяжелой и он в изнеможении опустил ее и опустился, прилег сам, подавленный и опустошенный...
   - Повелителю плохо! - вдруг вскрикнула Бортэ и кинулась вытирать платком пот, выступивший на висках побледневшего мужа.
   - Скатиться вниз по лестнице зла, или подняться ввысь... Казалось бы, нет разницы особой... Но радостно, что смог ты побороть себя, когда ты сам в себе убил дракона. И вот уже на месте дрожащей твари - храбрый рыцарь, Божие дитя.... - всплыли в памяти Настуси когда-то в детстве прочитанные дедушкой Хакимом строки...
   Вдвоем с Настусей Бортэ быстро привела в чувства Великого Правителя: благо на подносе стоял целый кувшин с напитком, который она не задумываясь выплеснула ему в лицо.
   Угедэй открыл глаза и увидел перед собой заплаканные и испуганные девичьи мордашки и счастливо улыбнулся:
   - Значит я еще не совсем зверем стал, раз вы так плачете надо мной! - пошутил он.
   Бортэ снова всхлипнула, а Настуся строптиво фыркнула в ответ:
   - Мы думали, что ты умираешь, а ты насмехаешься над нами!
   - Каждому из нас Бог прописывает собственное зелье от смуты в душе... - произнес Угедэй и, тяжело поднимая непослушное тело, сел на кошме притянув к себе на грудь зардевшуюся Бортэ.
   - Вот ты меня действительно любишь, правда ведь? - заглянув в ее глаза спросил Угедэй.
   - Правда... Как я могу не любить своего господина? - пролепетала Бортэ, не привыкшая к ласке.
   - Женщина всегда должна знать, что кто-то ее любит. У нее тогда совсем другой взгляд на жизнь. Женщин надо баловать, они ведь как дети! - улыбаясь проговорил Угедэй, взглянув на Настусю и не выпуская из объятий Бортэ.
   Настуся промолчала, отвернувшись от сидящих в обнимку мокрых Угедэя и Бортэ...
   - Прости меня, Настуся... Тебя так зовут, моя прекрасная танцовщица? А Настей зовут твою сестру - прекрасную рассказчицу..., - неожиданно прошептал Угедэй, но Настуся снова промолчала. - Не хочешь говорить со мной... Не веришь мне... Слишком много зла я причинил тебе... Но разве человек не может измениться? Разве не каждое содеявшее и раскаявшееся в совершенном злодеянии существо имеет право на прощение? Так всегда уверял меня отец твоего мужа Демир-бек...
   - Не смей поминать имени этого святого человека! Он творил только добро вокруг и учил только добру, а его подло убили вместе с моей матерью! И сделал это твой лучший нойон Субудай! Он люто ненавидел Демир-бека и строил козни при дворе Бату-хана! И ты такой же, как и твои приспешники! - бросила обвинение в лицо Угедэя Настуся, снова метнув в него полыхнувшим синим пламенем взор.
   - Демир-бек был мужественным воином и погиб, как настоящий воин - в бою! За это я его ценю еще больше! Но не осуждай и Субудая! Он тоже прекрасный воитель! Но к цели идет своим путем, который выбирает его сердце! А сердца у людей совсем не похожи друг на друга! Не надо думать, что мужество тоже всегда одинаково. У каждого человека свой взгляд на жизнь и на происходящие события. И то, что кажется доблестью у одного, у другого называется подлостью и наоборот... Время все и всех рассудит, только надо подождать... А вот ждать куда труднее, на это надо больше мужества иной раз... Так что прежде чем вешать ярлык кому-то, стоит подумать...
   - Никогда не соглашусь с твоим мнением, что Субудай тоже хороший! - уже тише проговорила Настуся и, не желая больше продолжать разговор, торопливо вышла из комнаты.
   - Ты ее отпустишь, правда ведь? - спросила Угедэя осмелевшая Бортэ.
   - Она обладает сообразительностью бродячей собаки, в ней есть та искра, которая выделяет одного щенка из целого выводка. Угловатое, искреннее и целеустремленное создание, она обладает неожиданным чувством преданности, которое вытекает из ее непосредственности, - нежно подумал Угедэй, а вслух грустно произнес:
   - Конечно же отпущу...
   - Но не сегодня, не сейчас... - договорил он про себя - Когда человек умирает, его нельзя больше увидеть, потому что его больше нет. Когда человек уезжает далеко и надолго - можно ждать возвращения, как я ждал возвращения Настуси. Когда кончается любовь - видеться незачем. Моя любовь к Настусе тоже должна покрыться дымкой забвения, но потом, не сейчас...
  

98

  
   Промелькнуло лето, опалив знойным дыханием весь дворец, приближалась осень с ее затяжными дождями, такими благодатными для степной растительности и такими унылыми для дворцовых затворниц...
   Печальная Настуся стояла возле наглухо закрытого окна и с надеждой взирала за горизонт... Вокруг простиралась безлюдная степь, которую нещадно секли злые струи обрушившегося на нее ливня. Девушке казалось, что стены дворца не выдержат натиска стихии и рухнут, погребя под собой и ее, но отойти от окна и скрыться, чтобы не видеть ненастья, не было сил. Там вдалеке на вершине небольшого степного холма было видно несколько каменных глыб, неизвестно откуда взявшихся в голой степи. А рядом с ними билось, сгибаясь на ветру, размахивая оголенными ветвями, тощее низкорослое деревце, чудом выросшее в, казалось, безжизненном пожухлом пространстве. Никогда еще природа не представлялась Настусе такой безжалостной, ее былые прелести - такими никчемными, а жизнь - лишенной всяких надежд...
   - Он убежден, что не он существует для мира, а мир для него. Считает, что он и есть та ось, вокруг которой все вращается. Ладно, пусть холит и лелеет свое величие, как ему угодно, лишь бы отпустил меня на родину, к моим родным... - билась в мозгу, как то тощее деревце, мысль...
   Но и в то же время Настуся понимала, что Угедэй просто так ее не отпустит, скорее всего он просто умертвит ее, если его жены не опередят его...
   Настуся в раздумье инстинктивно потерла шею, будто бы ослабляя петлю, захлестнувшую ее, и снова мысленно вернулась к опасениям Бортэ: - "Ты, наверное, права, подружка, он просто отравит меня..."
   А жить очень хотелось! Тем более после того, как она вспомнила все. Сердце снова защемило от тоски по Тимуру, глаза наполнились слезами, которые быстро стекали по щекам, щекоча их... Настуся резко вытерла слезы, будто стирая вместе с ними свою растерянность и сказала громко самой себе:
   - Ну это мы еще посмотрим! Я не намерена просто ждать смерти, я еще поборюсь и найду выход! Я просто убегу! Чего сидеть в ожидании милости от Угедэя? Надо навязать ему мысль о моем освобождении... Только надо действовать очень осторожно...
   И Настуся стала быстро расхаживать по комнате в такт своим размышлениям, не замечая этого. Но на ум ничего не приходило и она в отчаянии упала на колени и, сложив руки в немой молитве, протянула их к небу, к Богу:
   - Ты там, я знаю... Ты принимаешь любой облик. Слепого ли старика, величественного дуба или превращаешься в облако... Спасибо тебе за то, что ты нас так любишь. Я могу отплатить Тебе только одним, я ведь не такая могущественная, как Ты. Я могу только любить Тебя и просить о Твоей милости. Помоги мне мудрым советом или дай знак, что Ты меня слышишь и не оставишь меня в трудную минуту! Подскажи, как мне выбраться из этого постылого дворца, как найти дорогу домой! - Настуся стала истово креститься и отбивать поклоны, обращаясь к кусочку неба, виднеющемуся из окна...
   За спиной Настуси осторожно приоткрылась дверь и в нее тенью проскользнула незнакомая девушка, знаками поманившая ее за собой.
   - Быстрая казнь лучше долгой пытки! Это или смерть моя за мной пришла, или дорога к свободе! - мелькнуло в голове Настуси, когда она непроизвольно двинулась вслед за бессловесной гостьей...
   Они миновали все коридоры, двери которых, ранее наглухо запертые, а сейчас, как по мановению волшебной палочки, распахивающиеся навстречу стремительно движущимся беглецам, и выскочили во внутренний дворик, залитый злыми струями дождя.
   Настуся моментально промокла до нитки, но не почувствовала холода, так была напряжена.
   Молчаливая проводница исчезла, будто растворившись в дождевом мареве, а перед Настусей оказался оседланный конь, на которого она, не задумываясь, взлетела птицей. Только она подобрала поводья и хотела быстро рвануть со двора, увидела протянутую к ней руку, а в ней золотую пайцзу, открывающую все дороги для путешественника в ханстве Угедэя. Схватив протянутый подарок, Настуся спросила: - "Кто ты, добрый человек? Кого благодарить-то мне в молитвах?".
   - Ступай вместе со своим Богом! И его благодари! - раздался приглушенный голос и Настуся нетерпеливо дернула повод, устремляя своего скакуна навстречу неизвестности...
   - Я все правильно сделал! - пытался унять внутреннюю дрожь Елюй Чу-цай, провожая взглядом быстро удаляющуюся Настусю, низко пригнувшуюся к конской гриве и почти слившуюся с конем...
   А в окне напротив, никем не замеченные, стояли обнявшись напряженные Угедэй и Бортэ...
   - Прощай, подружка! Будь счастлива! - думала Бортэ, мысленно махая рукой вслед Настусе.
   - Прощай, моя неразделенная любовь! Прав Елюй Чу-цай, меня ждут государственные дела, а тебя - твой муж... - вторил ей Угедэй...
   И вдруг на ум ему пришли следующие слова, произнесенные отцом незадолго до смерти:
   - Конец для всех один. Одно пристанище. Для жадных и щедрых, для богатых и бедных, злых и добрых - клочок земли, ровно столько, сколько нужно твоему телу, и даже неважно, что в могилу с тобой положат твои преемники... Зачем же хватали, зачем расталкивали, зачем - бежали? - Угедэй непроизвольно встряхнул головой, будто отгоняя от себя назойливую муху, и тут же забыл обо всем, обратив свое внимание на юную Бортэ...
  
  

99

  
  
   Сколько времени прошло, Настуся не знала, опьяненная неожиданной свободой, она все подгоняла коня, стремясь подальше убраться от своей золотой клетки: злые струи дождя наотмашь хлестали ее по лицу, холодными потоками текли по задеревеневшей спине, волосы, заплетенные Бортэ во множество косичек, слиплись и с них тоже струились ручейки небесной влаги, еще больше холодя замерзшее тело...
   Вдалеке Настуся заметила какое-то движение.
   - Это чабаны перегоняют скот на другое пастбище! - решила она и направила своего коня к ним: она твердо знала, что в степи свои законы и каждому путнику обязательно будет оказана посильная помощь. Ей очень хотелось есть, но еще больше - хоть немного согреться...
   Только не чабаны это были вовсе...
   Под на скорую руку поставленном хлипком навесе сидели у костра недовольные мародеры - слишком мало добра награбили они, следуя за войсками монголов. Хищные ненасытные глаза шарили по бескрайней степи, недобро следя друг за другом - вдруг сосед что-то замышляет, вдруг надумает избавиться от попутчика и завладеть его нехитрым скарбом и парой коров, угнанных из разоренных русских сел... Так и сидели они вдвоем, зыркая по сторонам и друг на друга, боясь прилечь и заснуть навсегда, но и разойтись в разные стороны было еще страшнее: тогда тем более каждый из них начнет выслеживать другого...
   Завидев в дождевом мареве скачущего коня, оба разбойника вскочили и кинулись скручивать веревки, заспорив между собой: кто увидел коня первым и кому он достанется. Они не сразу заметили прильнувшую к конской гриве девушку, а когда рассмотрели, то тут же схватились за ножи - каждый захотел завладеть невиданным трофеем.
   Настуся медленно сползла с коня и, как смогла, низко поклонилась хозяевам навеса и произнесла:
   - Добрые люди, позвольте согреться у вашего очага!
   "Добрые" люди переглянулись и, не находя слов, указали девушке на место у огня.
   Благодарная Настуся в изнеможении опустилась на колени и протянула озябшие руки к благодатному теплу. Она совсем не следила за безмолвными хозяевами суетящимися за ее спиной и не сразу поняла, что произошло. А разбойники накинулись на нее, повалили, заломив руки, связали и, довольные, бросили озябшую девушку у огня. Довольные неожиданной добычей они заспорили кому достанется конь, а кому девушка. Настуся наконец-то поняла, что произошло и закричала так, что мародеры заткнули уши. Она брыкалась и пыталась дотянуться зубами до веревок, все время крича им, что у нее золотая пайцза Угедэя и они не смеют так обращаться с нею. Разбойники снова переглянулись и решительно отошли в сторону, чтобы поговорить подальше от воплей ненормальной добычи.
   - Может отпустить ее? Все-таки у нее пайцза Угедэя! - нерешительно проговорил один из них.
   - А где ее пайцза? Ты ее видел? - насупился второй.
   - Надо ее обыскать! - нашелся первый.
   - А что ее обыскивать-то? Она ж почти голая! Скорее всего одна из наложниц ханских! Может, сбежала, и пайцзу украла, а теперь ее ищут! Надо ее скорее продать, а то того и гляди беду за собой приведет эта баба! И коня ее тоже продадим, а монеты поровну поделим! - заискивающе зашептал соседу сосед.
   При мысли о монетах у первого зачесались ладони и он стал их нетерпеливо потирать, словно уже пересчитывал эти монеты.
   Поняв, что сосед на его стороне и больше не будет разговоров об отпуске девушки, второй засобирался:
   - Надо поскорее добраться до Батыева Каракорума, там и продадим добычу! Собирайся, грузим все на телегу и вперед, здесь уже недалеко! - и разбойники, объединенные единым стремлением разбогатеть, быстро покидали на повозку нехитрые пожитки, прикрыв ими еще сопротивляющуюся Настусю, привязали коня к повозке вместе с коровами и, не смотря на непогоду, направились по одной им известной дороге...
   Душа Настуси, раненая человеческой подлостью и жадностью, как камень, сдавила тело изнутри. А душа иной раз покруче тела болит... И Настуся обреченно затихла под ворохом хламья, ворочая в отяжелевшей голове мысли:
   - Кому Бог не дал души, тот черен изнутри. Кому не дали разума - тот счастлив, если сохранили душу. А как же быть тому, у кого нет ни разума, ни души? Только так и поступить, как эти разбойники... Снова в Каракорум... Тимур, где же ты?...
  
  
   100
  
   - Мне нужно вернуться к Бату-хану! - неожиданно выдал Тимур.
   Настенька по-бабьи запричитала:
   - Да виданное ли дело возвращаться туда, где тебя чуть со свету не сжили? Сынок, на кого же ты нас покинуть хочешь? Настуся пропала, а теперь еще и ты сгинуть задумал! Не пущу! - и вцепилась в рукав халата Тимура.
   - Мама, я за Настусей собираюсь! - ласково разжал Настенькины пальцы Тимур.
   - С чего ты взял, что она у Бату-хана? - перестала причитать Настенька.
   - Она позвала меня туда, - с улыбкой проговорил он.
   - Позвала? Когда? - не поняла Настенька.
   - Да только что! Разве ты не слыхала, мама? Только что она прошептала мне: " Снова в Каракорум"!
   - Да ведь город еще не построен! - засомневался подошедший на крики жены Демир-бек.
   - Но он уже живет этот город, я знаю! А мы были там, когда еще ничего там не было, только один остров... - нерешительно вмешался Туган.
   - Брат, ты тоже слышал ее шепот! - обрадовался поддержке Тимур.
   - Нет, я ничего не слышал, но, зная тебя, я пойду с тобой! - обнял брата Тимур.
   Он был уверен в том, что его брат сильно болен и тронулся умом из-за потери любимой, но оставлять его один на один с его бедой не собирался...
   Сборы были недолгими. Ни Настя, ни Настенька не проронили ни слезинки - Демир-бек запретил им даже думать о плохом. Он свято верил в то, что его сын не сумасшедший, но только время вылечит его душевную рану. И, если для этого необходимо поехать даже на край света, то он согласен! А здесь всего-то и делов - Каракорум! Эта поездка исцелит сына! А это значит пусть он поскорее едет туда и, значит, быстрее вернется обратно!
   - Сынок, - давал последние наставления Тугану Демир-бек, - спрячь получше это золото, я уверен, оно вам пригодится там, в Каракоруме!
   - Отец, зачем так много! Мы с Тимуром привыкли к походной жизни, нам роскоши не надо! А золото - это именно для роскоши! - попытался отказаться от увесистого мешка с золотыми монетами Туган.
   - Я лучше тебя знаю, что нужно в дороге! - повысил голос Демир-бек, - а эти монеты не для тебя - для брата! Сердце мне подсказывает, что именно золото поможет ему обрести покой в сердце! - притянул к себе сына и, по русскому обычаю, поцеловал его троекратно, благословляя в путь... Также, расцеловав, напутствовал он и Тимура:
   - Сынок, золото завсегда открывало даже наглухо закрытые двери... Где не хватает слов убеждения - в дело идут монеты. И тогда не скупись: скупой платит дважды! Не давай одуматься, сыпь золото в ненасытные руки и всегда добьешься своего! С честными - будь честен, со лживыми и продажными - говори на языке золота, они этот язык очень хорошо понимают...
   Братья наотрез отказались брать с собой повозки: им достаточно было еды и питья в двух переметных сумках, перекинутых перед каждым из них на конях. Большого отряда охраны они тоже не захотели брать: в пути они не боялись никого, полагаясь только друг на друга, хотя разбойников на дорогах хватало во все времена... Только сменных лошадей взяли каждый по паре...
   - Будем двигаться весь день, - четко говорил Тимур Тугану, зная, что тот возражать не станет, - потом короткий привал, меняем лошадей и снова в путь!
   - Может ночью не стоит двигаться? С пути не собьемся? - засомневался Туган.
   - Нет, брат, не бойся, не собьемся! Меня сердце поведет! - улыбнулся в ответ Тимур ясной и счастливой улыбкой, которой давно никто не видел на его лице.
   Тимур вздохнул, ничего не ответив, только про себя подумал:
   - Куда же оно тебя поведет? Сейчас ты собрался в Каракорум, а оттуда куда? Где еще мы будем искать тень Настуси? Что еще привидится тебе, брат, прежде чем ты поймешь, что возврата нет: Настуся погибла?...
  
   На пути в Каракорум мародеры-разбойники заблукали, и только через шесть дней, пристав к купеческому каравану из Булгарии, смогли достичь базара в Каракоруме...
   Город был похож на сундук с сокровищами: его купола пылали в предзакатном солнце подобно золотым стрелам, башни переливались всеми цветами радуги и излучали свет, словно драгоценные камни, а от людского потока на улицах кружилась голова. Разбойники обалдело крутились по сторонам и тыкали грязными пальцами в разные стороны, привлекая внимание друг друга к золотым куполам и резным воротам и окнам ни разу в жизни не виданной ими такой красоты. Добравшись до базара, они выволокли Настусю из повозки и привязали ее к ней, боясь, что невольница удерет от них в такой суете.
   Но быстро продать товар, как они задумали, у разбойников не получилось: то ли много хотели за свою добычу, то ли покупатели жадные оказывались, но они уже почти неделю жили на холодном ветру, по очереди прячась в повозку чтобы согреться.
   Только Настуся была безразлична ко всему происходящему. Все эти дни она ловила на себе похотливые мужские взгляды, только ни один из их обладателей не посмел приблизиться к ней - таким холодом веяло от нее, хотя сама она холода не чувствовала. Она вся ушла в себя, там было тепло и уютно, там были мама, дедушка Никанор, Настя, Туган, Демир-бек, Тимур... А здесь, на пронизывающем ветру, среди врагов, разбойников и мародеров, присутствовала только ее оболочка...
   - Мы иногда хотим, чтобы Страшный суд грянул немедленно, но не нам дано сроки устанавливать и не нам судить провинившихся... эти люди сами несчастны... их жалеть надо, не судить... совершаемое зло всегда болезненно в первую очередь для того, кто его совершает. Человек в тот момент этого не чувствует, понимание приходит позже... Зло похоже на невидимую болезнь - так же незаметно разъедает тело изнутри и так же болезненно становится на исходе... - слушала Настуся слова Никанора, нежно гладившего ее по голове, и она верила ему, и ей было жалко этих разбойников, так грубо прервавших ее полет на свободу... Но жалко ей их было здесь, внутри себя, а там, на каракорумском базаре стояла ледяная статуя, ничего не чувствующая, ничего не видящая, ничего не слышащая... Красивое изваяние...
   Базар в Каракоруме шумел, галдел, смеялся, плакал, торговался, покупал, продавал...
   Настуся, все еще связанная, стояла прислонившись к убогой повозке. Когда-то богатое платье из тончайшего шелка, вышитое золотыми нитками русскими невольницами, превратилось в отрепье: тонкая ткань не выдержала испытаний побегом и неволей... Сквозь рваные прорехи бесстыдно выглядывало юное тело, которое манило многих купцов, но неподвижный ледяной взгляд синих очей невольницы быстро остужал кровь в жилах покупателей и они махнув рукой, отходили от повозки разбойников. Всеобщая любимица и хохотушка, капризуля и выдумщица Настуся превратилась в холодную льдинку, могущую сломаться и бесследно растаять от малейшего неосторожного движения. В ее лице не осталось ничего от прежней Настуси, оно казалось старше и строже - лицо женщины на пороге понимания вечности...
   - Это конец, дальше - смерть... Дедушка Никанор говорил, что человек рождается один, но и умирает тоже один, никто не в силах ему помочь. Вот и мой конец пришел: хоть и родилась вместе с сестрой, но одна, и умираю тоже одна... - скользило в ее замерзшем мозгу.
   Настусин замороженный взгляд обратился на ее мучителей, а в голове мелькнуло:
   - Конец один для всех... Зачем же хватаете, зачем расталкиваете, зачем обижаете и обманываете всех и вся, зачем гонитесь, зачем бежите, и ЗАЧЕМ ЖИВЕТЕ?!
   - Она ведьма! Смотри, как зыркает! Стоим тут уже пятый день, коня продали давно, а за эту бабу еще никто толком даже цены не спросил! - ежился на холодном ветру один из разбойников.
   - Она заговоренная какая-то! Видишь, ей даже не холодно! Другие вон кутаются в тряпье, да и сами мы тоже замерзли, а эта стоит прямо, словно копье проглотила! - вторил ему второй, - ох, зря мы ее привезли сюда, не продадим мы ее! - заохал он.
   - Замолчи! Видишь, вон два воина идут? Чует мое сердце - это наши покупатели! Встряхни девку, заставь ее запеть, что ли! Надо привлечь их внимание, а то пройдут мимо! - и стал громко расхваливать свой товар, приговаривая: - красивая девушка, любой воин доволен будет! Девка - огонь! В стылую ночь так согреет, жарко будет! Подходи, купец, покупай такой редкий товар, а то другой купит, тебе не достанется!
   Тимур и Туган медленно передвигались между живых рядов торговцев и покупателей. Туган уже устал бродить в галдящей толпе. Но, боясь потерять брата из виду, упорно тащился за ним. А тот все рвался вперед, куда и сам не знал, но шел уверенно, будто его кто за руку вел... Наконец они оказались в той стороне базара, где шла бойкая торговля пленниками. Здесь Тимур приостановился, словно прислушался, и снова уверенно пошел вперед.
   Вокруг стояли понурые люди из разных уголков земли, помимо своей воли ставшие товаром: узкоглазые и низкорослые китайцы шли нарасхват, высокие и широкоплечие русичи и булгары вызывали опаску у монгольских покупателей: а ну как пленник вздумает противиться хозяину? Попробуй, совладай с таким! Но и в то же время эти чудо-великаны привлекали взоры покупателей - такими работниками грех не гордиться! С их-то ростом и силушкой - горы ворочать! И покупатели бесстыдно лезли в рот пленнику - проверить его зубы: не стар ли, не болен ли? Словно лошадей выбирали... С женщинами обращались и того хуже: их бессовестно щупали за груди, задирали юбки, проверяя нет ли синяков и ссадин на их телах, придирчиво рассматривали лица и руки, определяя для чего годна невольница - то ли для услады, то ли для непосильной работы...
   Туган уже ни на что не обращал внимания: просто шел за братом и вдруг налетел на него: Тимур резко остановился и просветленным взглядом окинул весь базар и сказал:
   - Она здесь! Я слышу ее дыхание! Готовь отцовское золото, оно нам сейчас понадобится! - и быстро пошел к торговцу, громче всех выкрикивающего хвалу своему товару.
   - Эй, доблестный воин, ты что же делаешь? - накинулся на Тимура торговец, когда тот, ничего не говоря, принялся резать веревки на теле Настуси.
   - Сначала заплати, а потом развязывай товар! Зачем резать такую хорошую веревку? Она нам еще нужна будет! - тоже забегал вокруг Тимура второй разбойник. Но Тимур не слышал их: он уже схватил рухнувшую в его объятия Настусю и понес ее прочь на ходу закутывая холодное тело в халат, выхваченный из рук проходившего мимо торговца. Туган, не спрашивая о цене невольницы, молча сунул мешочек с золотом в жадные руки разбойников и, едва успев расплатиться с владельцем халата, побежал за Тимуром, приговаривая:
   - Нашел-таки! Нашел нашу Настусю, брат! Он и в правду сердцем чуял! Как она здесь оказалась?! Кому сказать - не поверят!
   Тимур донес Настусю до караван-сарая, где они с Туганом остановились, и, не спуская ее с рук, потребовал снарядить повозку.
   Хозяин, уже зная щедрость этих воинов, засуетился, отдавая распоряжения работникам запрягать лошадей, набросать сена в повозку и уложить в нее бурдюки с едой и питьем...
   Туган только успевал расплачиваться за брата, сам ничего не мог предпринять, так был удивлен происходящим с ними, словно во сне. Вспомнились мудрые слова дедушки Никанора:
   - Иной раз мы не можем заметить чуда, потому что путаем Божьи чудеса с дьявольскими. Это у дьявола все в золотых звездах, а Бог дарит тихие чудеса, но до такой степени согревающие сердце, что этим теплом наполняется все твое существо. И помнится оно долго... И жизнь человека меняется... Никто не может противиться козням судьбы, но пока человек жив, в нем остается нечто такое, ради чего стоит жить.
  

101

   Ледяное тело Настуси медленно согревалось. Вместе с теплом в тело постепенно возвращалась и жизнь... Широко раскрытые глаза, из которых совсем недавно струился только стылый синий холод, стали приобретать живой цвет, губы Настуси стали шевелиться, и Тимур сердцем услышал ее обиженный шепот:
   - Ну где же ты был так долго??? Я устала тебя звать, я устала тебя ждать...
   Тимур ничего не смог сказать, слова застряли у него в горле, он только крепче прижал к себе свою драгоценную ношу, которую не выпускал из рук даже сидя в повозке, но Настуся все же услыхала, как бились в его сердце слова:
   - Я никогда тебя больше не выпущу из своих объятий, чтобы ты снова куда-нибудь не упорхнула!
   - Я уже никогда и никуда не упорхну от тебя, любимый! - тоже сердцем ответила Тимуру она, и ей стало так хорошо и уютно в родных руках, что она с головой окунулась в это приятное тепло и, блаженно улыбнулась. Настуся закрыла глаза, как ребенок, которому хочется спать, и только тогда на ее ресницах задрожали слезинки. Она устала от всех переживаний, обрушившихся на нее ледяной лавиной, она устала не сгибаться перед врагами, колени ее дрожали от напряжения, будто она все еще упрямо стояла на стылом базаре и только руки ее любимого Тимура не давали ей упасть в бездну небытия...
   Тимур почувствовал, как до этого безвольное, обессиленное ледяное тело Настуси стало медленно оживать и вдруг затрепетало. Дрожа всем телом она потянулась к нему, обвила руками его шею. Бросив взгляд на свою любимую жену, ему почудилось, что вся кровь ее прилила к ее губам: она тянулась к нему, от нее стал исходить такой жар, что он испугался и накрыл ее губы своими истосковавшимися губами. От прерывистого дыхания шея ее вздрагивала, голубые жилки трепетали и бились в такт с ее сердцем, щеки загорелись румянцем, в приоткрытых глазах стали вспыхивать бесовские искорки, такие знакомые по безоблачной юности, манящие и притягивающие к себе...
   Они целовались самозабвенно, не обращая внимания на сидящего впереди на месте возницы Тугана, ничего не видя вокруг, сосредоточившись только на этих волшебных прикосновениях друг к другу...
   Туган, обернувшись, и увидев, что его брат с Настусей беззастенчиво целуются, только счастливо улыбнулся и, залихватски щелкнув кнутом над спинами лошадей, лихо засвистел, вложив в этот свист всю свою радость.
   Вырываясь из жарких объятий для того, чтобы вдохнуть живительного воздуха, Настуся оживала, словно птичка, которая после сильной жажды вдоволь напилась из прозрачного родника. Она шумно отряхивалась, отворачивалась, чтобы не встретиться с Тимуром глазами и по-детски приговаривала:
   - Господи, как стыдно! Туган же все видит! Это ты виноват, честное слово! - и снова льнула к любимому...
   Прохладные снежинки одна за другой стали падать на их разгоряченные лица. Еще и еще и вдруг засуетились в неистовом танце. Ни одной тучки не было, а снег падал из ясной синевы, быстро укрывал грязные полевые проплешины богатой белоснежной шубой, чистыми и тихими слезами ложился на лица смеющихся Тимура, Настуси и Тугана...
   Яркие солнечные лучи освещали убогую наготу степи перед тем, как снег щедро набрасывал на нее свое пушистое белое покрывало...
   Неожиданно в небе появилась радуга: сначала осторожно, будто пробуя краски, природа перебросила красно-желтое размытое коромысло между двумя серыми снежными тучками, которое быстро расцветилось и заиграло радостными цветами, преображая даже невзрачный серый цвет туч.
   - Все, закончились наши мытарства! - гикнув на лошадей прокричал Туган, - теперь заживем!
   - Да здравствует счастье! - распростерши руки навстречу радуге вторили ему Настуся с Тимуром.
   Радуга сияла, как праздник, как улыбка неба, как приглашение Бога... Они въезжали в радугу, как в небесные врата, оставляя позади все невзгоды, надеясь на счастье, как на Божью милость, позабыв об Угедэе, Бату-хане, Субудае и прочих, будто их и не было... А было только огромное СЧАСТЬЕ одно на всех и его всем хватало...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   4
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"