После выборов в нашей стране к власти приходят радикальные элементы. Происходит это путём фальсификации результатов электронного голосования. Подробности обмана избирателей просачиваются в средства массовой информации благодаря статьям нескольких смелых журналистов. Вскоре фабрикуется дело писателей, они обвиняются в попытке захвата государственной власти путём воздействия на умы широких масс читателей. Сочинительство и прочая графомания объявляются опасными видами помешательства и асоциальными явлениями. Теперь поголовно все поэты, прозаики и журналисты подлежат регистрации по месту жительства в соответствующем подразделении Союза Писателей Единой Федерации. Сочинять и публиковаться теперь разрешается только зарегистрированным членам этой организации, исключительно в рамках социального заказа и существующих квот, причём в утверждённом Федерацией списке изданий. Филологические факультеты преобразуются в факультеты журналистики или иностранных языков. Студенты учат английский не по литературе носителей языка, а по периодическим изданиям из рекомендованного списка ("Морнинг Стар" и другие). В школах уроки литературы отменены, русский язык изучается на базе публикаций в газетах "Правда", "Известия" и в журнале "Пионер", который продолжают издавать с января 2016 года. Незарегистрированные писатели и журналисты объявляются вне закона. Без членского номера Союза таковых не принимают на работу по специальности, и их произведения не подлежат публикации. В каждой статье в журнале или газете должен быть указан номер их свидетельства о регистрации. Свободное творчество вне соцзаказа и существующих квот считается подрывающим основы государства. Замеченные в нарушениях этого закона в первый раз подвергаются принудительному лечению в специальных медицинских учреждениях и психоневрологических диспансерах. При повторе - подлежат тюремному заключению от трёх суток и до пяти лет лагерей за Полярным кругом. Художественная литература изымается из библиотек и домов граждан и подлежит помещению в специальные хранилища с ограниченным доступом или полному уничтожению. Нелегальное сочинительство считается таким же правомерным поводом для развода с мужем (женою), как и измена или алкоголизм. Дети и супруги писателей имеют право поменять фамилию в таком случае, чтобы избежать позора.
Писаки-нелегалы уходят в подполье, и, несмотря на преследования, продолжают тайно встречаться по квартирам, осваивают подвалы и даже заброшенные сектами христиан в период перестройки катакомбы, вентиляционные шахты и канализационные коммуникации, а также прячутся в зданиях, подлежащих сносу. К ним примкнула часть преследуемых в последнее время за веру христиан. Вместе они образуют ячейки, настольными книгами каждой из которых являются Библия и "451 по Фаренгейту". Из Новых Заветов и Библий, печатающихся минимальными тиражами только для нужд священнослужителей-обновленцев, поддержавших новую власть, удаляются фразы "В начале было Слово" и все другие, связанные с этим опасным понятием. Проповеди и службы на национальном языке запрещаются, литургия опять звучит только на греческом и на латыни, чтобы никто не понял. По ночам на заборах, на стенах зданий и даже на поездах теперь появляются написанные свежей краской стихи и миниатюры, отрывки из произведений классиков и нелегалов, а вовсе не прежние слова из трёх или более букв. Специально сформированные группы зачистки сбиваются с ног, стирая эти надписи, теперь их рабочий день начинается в полседьмого утра.
Около почтовых отделений по всем городам установлены ящики для доносов на писателей и христианских сектантов, и они регулярно пополняются новыми письмами. Если же нарушителей закона о творчестве удаётся изловить, их допрашивают с пристрастием и требуют назвать знакомых писателей. Правда, большинство из них из солидарности, если и упоминают кого-то, то только умерших (часто говорят об Ахматовой, Есенине, о человеке с непроизносимой фамилией Мандельштам и о каком-то афроамериканце по фамилии Пушкин). Во время пыток, чтобы не проговориться, арестованные наизусть читают стихи или громко молятся.
Часть 2.
Было около полудня, но Семён Матвеевич сидел дома, боясь выйти на улицу. У подъезда уже полчаса стоял чёрный ЗИЛ. Книги были надёжно припрятаны под линолеумом на балконе, на всякий случай писатель засунул поверх них ещё и доску, прошёлся пару раз для проверки, потом разложил их равномернее. Поставил туда тумбочку потяжелее, чтобы группа обработки не полезла смотреть под неё. Последние тома собрания сочинений Толстого он спрятал внутрь старого телевизора, вынув оттуда всю начинку, оставив только корпус с экраном. Полупустой баллончик с синей краской Семён Матвеевич выкинул с балкона, размахнувшись посильнее, прямо на шоссе. Проехавшая легковая машина тут же переехала его. Хорошо, что жены и сына нет дома, если будут допрашивать - они ничего не знают.
Надо позвонить бывшему собрату по перу Феде, сказать, чтобы тоже всё припрятал. Если придут к нему, то потом будут искать у друзей. Вчера эти изверги добрались до Татьяны. Она успела послать ему условленное SMS-сообщение: 'Приехать не смогу, на дорогах пробки'. Семён Матвеевич всё понял и принял меры, ночью выучил наизусть 'Во глубине сибирских руд' и своё новое стихотворение, а потом, когда все родные уснули, около полуночи, в своей фирменной одежде дворника на цыпочках выскочил из квартиры, вышел из дома и зашагал к соседнему кварталу. Там он выбрал глухую стену дома, побольше и почище, без окон, и, опасливо оглядываясь, вывел пушкинские строчки на белой штукатурке синей краской из баллончика. Руки дрожали, приходилось менять их после каждой строчки. Дело удалось довести до конца. Надо было ещё написать своё новое стихотворение и уйти незамеченным. Поместить его рядом со строфами классика собственные вирши казалось Семёну Матвеевичу неудобным, но искать ещё одну стену было опасно. Хотя патрулировали, в основном, центр столицы. В спальных районах на окраине всех не переловишь, да и фонарей тут наперечёт, а шпаны хватает. Работа дворником служила ему неплохим прикрытием для ночных прогулок. Да и кем ещё теперь можно было устроиться человеку с филологическим образованием без членского номера Союза Писателей, разве что продавцом или шофёром. Но водить Семён Матвеевич не умел и никогда не стремился, устно считал медленно, да и обвешивать покупателей не хотелось. Он встряхнул баллончик и вывел неровно: 'Мы теряем друг друга в потоке машин...'
Хорошо, что сын Пашка умел рисовать граффити (чего только не узнаешь в школе от одноклассников), и научил своего отца в своё время, ещё до введения комендантского часа и усиления репрессий. Теперь у детей стало три обязательных для всех предмета (история их страны, боевые искусства, физкультура), а ещё семь бесплатных дисциплин можно было выбрать из числа прежних тридцати. За всё остальное надо было платить, а зарплаты жены с заработком дворника хватало еле-еле на еду и самое необходимое.
Почему взялись за реформу образования? Зачем вообще в тоталитарном государстве умные и образованные люди? Этими интеллигентами так сложно управлять - вечно они недовольны, ничем не удовлетворены, умничают, норовят осудить чиновников и правительство, чуть гайки закрутят - протестуют, письма пишут руководству страны. Создают верхам дискомфорт, а от их чрезмерной совестливости и щепетильности - одни проблемы. В 2010 они даже трассу хотели запретить через лес прокладывать, совсем обнаглели.
Конечно, полностью их не уничтожишь, со временем новые Пушкины, Салтыковы-Щедрины да Солженицыны народятся. Но поприжать этих неугомонных чудаков и заткнуть им рты можно, оставив только придворных спичрайтеров, дифирамбописателей и самых лояльных журналистов.
Часть 3.
Неожиданно раздался звонок в дверь. Семён Матвеевич вздрогнул, схватился за сердце. Он подошёл к двери и глянул в глазок. Так и есть - чёрная тройка, сотрудники группы обработки. 'Открывайте, не то выломаем дверь. У нас санкция на обыск'. Придётся делать, что говорят, никуда не денешься. Писатель отпёр дверь и впустил в квартиру последователей Швондера, одетых в тёмные шинели.
Это был первый в его жизни допрос и первый обыск. Ребята в чёрных масках, совсем ещё молодые, похожие на курсантов кадетских училищ, с нагрудным знаком, изображающим собачью морду, работали молча и быстро, переворачивая всё вверх дном. Сунулись и на балкон, Семён Матвеевич молча наблюдал за ними, стараясь сдержать бешеный стук сердца. 'Обработчики' порылись в старом белье в шкафу, но на линолеум и телевизор не обратили внимания. Вроде, пронесло. Один даже заглянул в туалет, поводил руками за трубами и посмотрел вниз, потом на кухне вынул вентиляционную решётку. Писатель про себя порадовался, что не устроил там тайника.
Старший из троих приступил к допросу. С какого года был членом Союза Писателей РФ, писал прозу или стихи, почему не подал заявления на перерегистрацию в новый СП Единой Федерации в этом году, чтобы получить членский билет и обязательный порядковый номер? Писал ли он что-то после ликвидации старого Союза Писателей?
"С 1990 года, и то, и другое; сначала хворал, потом руки не доходили. Кажется, нет".
- Вы давно у нас под подозрением. Я делаю Вам последнее предупреждение и предлагаю либо вступить в СП ЕФ, пройдя тест на лояльность, либо прекратить свои графоманские выходки, - сказал главный 'обработчик'. - Кстати, Вы не знаете, случайно, откуда в соседних кварталах всё время появляются надписи на стенах синим цветом? Видеокамера зафиксировала человека в одежде дворника. Ваша работа, кажется, тоже связана с уборкой улиц?
Писатель молча кивнул. Ему вспомнилось: "Каждое твоё слово может быть использовано против тебя".
- Баллончик при обыске нам найти не удалось. Но от него так легко избавиться! Даю сутки на размышление. Завтра в то же время, в два часа дня жду Вас у себя, на Лубянке. Адрес напоминать не надо?
Семён Матвеевич в ответ замотал головой.
- Охраннику на входе скажете - в группу "обработки" района Южное Бутово. Членский билет старого союза не забудьте взять, аннулируем. Паспорт на новое удостоверение личности с чипом, разумеется, ещё не меняли? Заодно и этим займёмся. Присвоенный Вам номер будет изображён на левой руке несмываемой краской. И не вздумайте обманывать нас, Вы же человек семейный, и Вам не нужны проблемы с допросами родных, их увольнением, или исключением из школы, не правда ли?
Старший обработчик напоследок сдвинул со рта маску и хищно улыбнулся писателю, показав при этом два ряда безупречных зубов.
Мужчины в чёрном обернулись, чтобы посмотреть на устроенный ими бардак в комнатах, и молча покинули квартиру, громко хлопнув дверью.
Семён Матвеевич опустился на обувную тумбу в коридоре в изнеможении, и сердце его билось, как у белки в колесе. Писатель догадывался, что рано или поздно 'обработчики' доберутся и до него. Что теперь делать? Тест на лояльность Семён Матвеевич проходить не хотел и не мог, он не умел врать и лебезить. Регистрация в новом Союзе Писателей заключалась в уплате вступительного взноса в десяток тысяч новых рублей независимо от членства в старой организации, а дополнительное испытание заключалось в сочинении произведений, посвящённых недавно назначенному генералиссимусу, или единодушно избранному отцу города, или же героической истории становления нового режима. Один из его знакомых по прежнему союзу, прошедший всю унизительную процедуру, рассказал Семёну Матвеевичу о ней.
Часть 4
Идти на Лубянку он, разумеется, не собирался. Там, за звуконепроницаемыми дверями и стенами, с человеком могло произойти всё, что угодно. Чтобы выбить из писателей информацию о сообщниках, "обработчики" не брезговали ни пытками, ни допросами с пристрастием, ни достижениями последнего века - детектором лжи, гипнозом, сывороткой правды и даже электрическим стулом, специально заказанным в Штатах. О старомодном тушении окурков о жертву и вовсе упоминать не приходилось.
Семён Матвеевич вздрогнул при мысли, что его, потомственного интеллигента, могут провести через все эти ужасные процедуры. И не только самого писателя, но и жену, и сына.
Первым делом он врубил радио на полную громкость, на случай, если мужчины в чёрном успели поставить своего 'жучка'. Затем писатель начал судорожно собирать тёплые вещи, а также доставать все книги из тайников и класть их в старенький рюкзак, вдруг 'обработчики' решат повторить обыск. Теперь это будет всё его имущество. Паспорт и членский билет прежнего Союза Писателей выложил на стол. Из-под паркетной доски Семён Матвеевич достал серебряный крестик с цепочкой, поцеловал его и надел на шею. Он написал короткую прощальную записку: 'В моей смерти никого не вините. Ухожу из жизни добровольно. Семён'.
На пороге писатель столкнулся с женой, молча втянул её в квартиру за рукав.
Перекрикивая старенький оравший радиоприёмник, он нарочито громко сказал жене, подмигивая обоими глазами:
- Я ничтожество и не достоин тебя. Мне надоело сидеть у тебя на шее, не спорь. Ты любишь другого человека, и вы сможете пожениться. Искать меня бесполезно. Ты была мне хорошей женой. Воспитай сына достойным гражданином. У меня нет времени развестись с тобой, но отныне можешь считать себя свободной. Я оставил записку на столе, прочтёшь, когда я уйду.
Они молча обнялись. Софья Алексеевна знала, на что шла, живя с нелегалом, и сразу поняла, что момент настал. Одного взгляда на бардак в комнатах было достаточно, чтобы заметить следы обыска. Она вытерла слёзы, обняла мужа, трижды поцеловала его по-христианскому обычаю, сунула ему в карман куртки деньги, припрятанные на чёрный день, которые хранила в декольте. Семён Матвеевич попытался вернуть их, но жена удержала его руку, знаками показывая - тебе они теперь нужней.
Он вышел из квартиры и оглянулся. Софья стола в дверях и молча смотрела на него, как в последний раз, седые волосы и полубезумный, беспомощный взгляд потерявшегося ребёнка. Писатель отвёл глаза и направился к лифту.
(продолжение следует)
(Иллюстрация - В. Тюрин. Постсоциалистический город)
![[]](/img/m/marina_i_t/pisatelibudushego-chastx1-antiutopija/turinpostsocialisticheskygorod3.jpg)