Старик привстал и впился худыми узловатыми пальцами в столешницу:
- Мальчишка! Сопляк! Да как ты...
Лешка перестал слушать. Ничего важного старик не скажет, так что лучше просто подождать, пока тот перестанет кричать, нависая над столом и брызгая слюной.
Окна кабинета выходили во двор, там гуляла девочка в красной куртке - выгуливала большую кудлатую собаку. Или собака ее выгуливала - к ребенку с таким питомцем ни один хулиган и близко подойти не решится. Девочка вскарабкалась на слишком высокие для ее роста качели, но тут же соскочила вниз - заметила что-то на другом конце двора, который Лешка со своего места уже не видел.
Старик наконец замолчал.
- Никанор Васильевич, я прекрасно понимаю вас. Но я не могу, не хочу брать на себя такую ответственность. Сейчас на эксперименты смотрят сквозь пальцы, но если будет хоть один летальный исход... я на такой риск пойти не могу. У нас сейчас слишком тяжелый штамм, если появится что-то более легкое, я вам сообщу. Я не заинтересован терять потенциальных клиентов.
Лешка вежливо кивнул, подтверждая свои слова. На самом деле, такого клиента и потерять не жалко - мороки с этим Никанором Васильевичем было бы выше крыши, даже если бы тот был моложе, а штамм слабее. Слишком уж склочный старик, слишком уж вредный. Вроде бы и поговорили они всего минут пятнадцать, но Лешка уже понял - не сработаются. Старик ему не верил и даже не пытался скрыть свой скепсис. Словно хватался за последнюю соломинку, но не столько ради результата, сколько для очистки совести.
В клинику Лешка пришел сразу после университета. Отец очень хотел, чтобы он продолжал семейное дело и стал генетиком, а Лешке было все равно. Прошло больше двадцати лет, он давно перестал быть "Лешкой" для всех, кроме близких друзей и родных, перестал удивляться, что его называют уже даже не "Алексеем", а "Алексеем Викторовичем", сменил несколько тем и увлекся вирусологией. Он неплохо разбирался в том, с какими людьми удастся добиться желаемого, а с какими будет пустая трата времени. Интуиция не подводила, но вогнать ее в рамки хоть какой-то более-менее связной теории ему не удавалось, а без этого эксперименты оставались лишь экспериментами. Набором любопытных данных да и только.
Нет, не выйдет у них ничего с Никанором Васильевичем. Бесполезно даже пытаться. Да и не получалось у них вывести хоть относительно легкий штамм уже больше двух лет. Все новые были как на подбор - один сильнее другого.
Старик хмуро молчал, разглядывая коротко стриженые ногти, а потом проворчал безнадежно:
- Не может он рисковать, как же...
Лешка развел руками - мол, я бы рад вам помочь, но действительно не могу. Получилось не слишком искренне, и старик взвился:
- Да что ты понимаешь в риске, мальчишка? Это тебе сейчас кажется, что жизнь почти вечная. Тридцать с лишним лет - это не возраст, даже черту под достигнутым еще подводить рано.
Лешка вздохнул, на этот раз искренне. Тут он со стариком был согласен. В первой полусотне начинать подсчитывать результаты еще рано. Цыплят считают по осени. Но тогда, когда еще есть время и силы что-то исправить.
- Ты вот говоришь, - продолжил старик, - что штамм у тебя слишком тяжелый. Трусишь, что за смерть мою отвечать придется. Но ведь я кучу бумажек подписал, что понимаю, на какой риск иду и что беру всю ответственность на себя! Неужели тебе мало?! Да и заплатить я готов как положено - у меня накоплено, с лихвой хватит. Говоришь, что надо подождать более легкого штамма... А если я не дождусь? Когда тебе сто двенадцать лет, каждый день - как последний!..
Старик замолчал, сообразив, что сказал лишнее.
- Ну что же вы так, Никанор Васильевич. Я же просил вас ответить на вопросы анкеты честно. Мы же с вами не в игры играем. И что вы нам написали?
Лешка пододвинул к себе тоненькую папку и достал из нее анкету, хотя в этом и не было необходимости - данные старика он помнил и так.
- Девяносто семь лет. И ваша подпись, Никанор Васильевич.
Старик не ответил.
Формально этого было достаточно, чтобы выставить старика вон даже без разговоров, но Лешке стало любопытно. Это же глупость несусветная, указывать в анкете ложные данные! В клинике их проверят и перепроверят перед началом операции. Да и занижать свой возраст аж на пятнадцать лет - это додуматься надо... Хотя со стодвенадцатилетним он бы и беседовать не начал, отказал бы сразу, без общих тестов - слишком опасный возраст для таких вмешательств, как его эксперименты. Да и времени после остается не так уж и много, а время реакции может растянуться на годы. Если предположить, что реакция все-таки есть. И что это не эффект плацебо.
Лешка убрал анкету обратно в папку и достал оттуда распечатку анализов. Один из пациентов как-то сказал ему, что все эти распечатки и бумажные документы выглядят так, словно он хочет повернуть время вспять, отказавшись от электронных носителей. То ли пошутил, то ли копнул глубже, чем Лешка заглядывал в себя сам. Работать с бумагой было приятнее. Данные на ней выглядели весомее и нагляднее, чем на экране. И лучше он заплатит за эту недешевую прихоть, но будет спокойнее за результат своей работы. Даже если спокойствие это надуманное.
Повернуть время вспять... Нет, этого он не хотел. Вряд ли. Даже если его дело полный антипод работе отца и деда. Они искали, чем можно остановить существующие вирусы и как встроить защиту от них в гены людей и животных. Он же пытается вывести новые вирусы. Верно, официальная задача лаборатории не просто поиск возможных мутаций, но именно их нейтрализация - до того, как пострадают люди. Работа на опережение - найти лекарство до того, как возникнет болезнь. Рутиной займутся другие - распространять обновление защитной системы не его дело, вполне достаточно сообщить об обновлении сразу же после создания антиштамма. Или не совсем сразу. Через сутки-двое. Этого времени вполне достаточно для проведения нескольких опытов - чтобы участники эксперимента хотя бы начали бороться с болезнью сами. Потом уже можно вводить лекарство, уничтожать вирус и писать отчет о новом штамме - свою роль он уже выполнил. В подопытную группу Лешка никогда не набирал больше десяти человек, боялся не уследить. И людей подбирал долго и тщательно. Едва ли не тщательнее, чем просчитывал варианты новых штаммов.
Анализы у старика были не плохие. Износ организма - в пределах нормы, даже если брать норму для девяноста семи лет.
- Я не слишком верю в вашу теорию, - заговорил вдруг Никанор Васильевич. - Не верю, что людские болезни как-то с талантом связаны. Вы пишете, что гениальными изобретателями в основном становились именно те дети, которые в детстве много болели. Но ведь дело могло быть не в самостоятельно выработанных антителах! Дети болели и проводили за книжками гораздо больше времени, чем пиная мяч или катаясь на велосипеде. Вот и вся причина.
Лешка поморщился и пожал плечами. Все эти аргументы он слышал не раз и не два. А опыты приносили свои результаты. Не сразу, но через три-четыре года после заражения свежевыведенным вирусом. Художники, ученые, писатели, музыканты - список можно было продолжать почти до бесконечности. Только вот уловить в нем закономерность никак не удавалось. Вот если бы удалось, это был бы прорыв. Да, было немало гениев, чье здоровье было ничуть не хуже чем у современных детей, у которых генная защита содержит больше информации, чем сами гены. И может не так уж и важно, твое ли тело создало защиту от болезни или ему ее дали? Может важно лишь то, что болезнь отступила или даже не рискнула подойти близко? Лешка согласился бы и на отрицательный результат. Просто чтобы знать наверняка, чтобы поставить точку в своих сомнениях. А пока дальше многоточия дело не шло.
- Ну и зачем вам все это? Пытаться пробиться в опытную группу, указывать поддельный возраст. Глупо как-то. Бессмысленно.
Лешка снова посмотрел в окно. Двор был пуст, в доме напротив уже зажглись окна - пока он говорил со стариком, уже совсем стемнело.
- Потому что хуже уже не будет, - ответил старик.
Тон у него был преувеличенно-безразличный, почти насмешливый.
- Верно, хуже уже не будет. Если не считать того, что вы можете скончаться прямо в клинике.
- Мне сто двенадцать лет. Не так много для наших дней, но и не так мало. И я хочу довести начатое до конца. Те методы, в которые я верю, я уже пробовал. Осталось то, во что не верю. Наркотики бесполезны. Алкоголь - тем более. От медитации дельные мысли и вовсе будто испаряются.
Лешка ошарашенно уставился на старика. Ничего себе список: наркотики, алкоголь, медитация и его эксперименты. Именно в таком порядке. Хороша же расстановка приоритетов. Но, по крайней мере, мыслит старик оригинально. Хотя что-то во всем этом не стыкуется, старик чего-то недоговаривает. Что именно не договаривает, Лешка понять не мог, но раз интуиция подсказывала, значит, была в этой анкете еще одна нестыковка. Оставалось только спросить в лоб, без обиняков. И понаблюдать за результатом.
- А что еще вы неверно указали в анкете? Тут еще что-то не сходится, но навскидку не могу определить, что именно.
Старик удивился, помолчал с минуту, потом встал, прошелся туда-сюда по кабинету и сел обратно в кресло. Когда он заговорил, в его голосе звучало уважение:
- Формально верно. Но вы правы.
Лешка выжидающе молчал.
- Я указал свое настоящее место работы и должность - вы ведь предпочитаете брать в свою группу ученых и художников, я интересовался составом прежних групп. И я действительно работаю над оптимизацией альтернативных источников энергии. Уже около тридцати лет.
- А прежде?
- Прежде работал следователем. Тридцать семь лет назад было одно дело, которое я так и не смог раскрыть. Мальчика похитили средь бела дня. Гулял во дворе летом, когда других детей в городе почти не было, и пропал. Сам он никуда уехать не мог - не тот у него был характер, да и возраст еще не переходный. Алику тогда только-только семь лет исполнилось.
Лешка достал из ящика стола пепельницу и пачку сигарет, вытащил одну, прикурил и лишь тогда сообразил предложить сигарету Никанору Васильевичу. Сам он курил редко, только в дни экспериментов, когда снять напряжение не помогало ничто другое.
Старик от сигареты отказался.
- Мы не нашли даже тела. А потом дело заморозили - зацепки там ни одной не было. На следующий день я подал заявление об отставке. Возраст у меня к тому времени был уже пенсионный, так что вопросов и не возникло. Пару лет пытался просто жить - гулять днем в парке, смотреть передачи, читать газеты. Не выдержал и устроился работать по первой своей специальности - энергетиком. К тому делу за эти годы я возвращался не раз и не два. Уверен, что что-то упустил. Там должна была быть какая-то ниточка, за которую только потяни... Но я ее не вижу.
Лешка затушил догоревшую сигарету и прикурил новую. Сейчас старик не лукавил. Не могло это быть сложной многоходовкой, чтобы надавить на его память. А Альку Кирюшина он помнил хорошо. И двор тот помнил. Когда и отец, и мать были в командировке, а деду, как назло, тоже куда-то надо было ехать, Лешку оставляли на несколько дней у давнишней подруги матери, тети Веры. Жила она на другом конце города, ехать туда было часа два, и дорога казалась Лешке целым приключением. Тетя Вера была шумная, веселая и пахла ванильными рогаликами, хотя никогда ничего не пекла. Но главное, что в ее доме жил Алька, с которым было интересно и фильмы смотреть, и паззлы складывать, и соревноваться, кто быстрее до верха лазилки вскарабкается. Алька был старше на полгода, но паззлы собирал гораздо быстрее и книжек помнил больше. Родители взяли Лешку с собой на юг, потом у них несколько месяцев не было командировок, и к тете Вере Лешка попал уже зимой. Мама сказала, что Алька осенью переехал в другой город, но адреса не оставил. Лешка тогда едва не разревелся от обиды. И лишь спустя несколько лет узнал, что переехали только Алькины родители. Не смогли жить в этом доме. А если бы он гулял вместе с Алькой, ничего бы не случилось. Или если бы у Альки была большая лохматая собака, как у той девчонки в красной курточке. Но Алька тогда был один.
Рассказать все это старику? Глупо как-то будет. А вы знаете, я знал того Алика. У него были джинсы с аппликацией-индейцем над коленкой. И он умел кататься на двухколесном велосипеде.
Хотя потом об этом надо будет поговорить. Но не сейчас. После.
Лешка выкинул недокуренную сигарету в пепельницу.
- Приходите завтра к семи утра. Ничего не есть, пить только фильтрованную воду без добавок. Эксперимент с вирусом начнем в семь тридцать.
Даже если мороки с этим делом будет выше крыши, даже если придется отвечать за летальный исход -- он должен попробовать. Не как врач и ученый, а просто как человек. Как друг Альки. Тем более, тела так и не нашли, а это давало нелепую, нереальную, но все-таки надежду.