Вообще, все семейные сборища обычно заканчивались грандиозными скандалами. И хотя скандалы - вещь не такая уж редкая и удивительная, но таких напряженных и многочисленных, как в семействе Хмелевских, надо было еще поискать.
Вся начиналось вполне благопристойно: разговоры о родителях, детские воспоминания, веселые истории и тому подобная родовая дребедень. Постепенно, по мере насыщения организмов алкоголем, начинали вспоминаться старые, забытые обиды и через некоторое время от благопристойного семейства не оставалось и следа. Такие празднецтва за рюмкой чая устраивались довольно часто, Кира в них участия не принимала никогда.
И сейчас у нее теплилась слабая надежда, что хотя бы похороны деда пройдут прилично. Ничто еще не предвещало беды, но она уже носилась в воздухе, она уже чувствовалась, как запах гнили. Кира курила на балконе. В комнате, у гроба, сидели тетки, сестры, бабка и прочие пришедшие отдать последний долг старому учителю. Кирин дед всю жизнь отработал учителем рисования в школе, так что его многие знали и помнили. Отец Киры с мачехой не успевали приехать к похоронам.
Когда дед совсем занемог, никто и не думал о том, что скоро придется готовить венки и поминки. В самом деле, нельзя же сообщать заранее, что такого-то числа, возможно, состоятся похороны, дед-то еще жив, а когда случилось несчастье, успеть в три дня у Хмелевского младшего никак не получалось. Новая Зеландия очень далеко от России. Таким образом, вся бытовая сторона похорон полностью легла на плечи Киры. И причина этому была проста и банальна - Кира единственная все это время была трезвой. Вся остальная родня потихоньку заливала горе водкой, утешая и поддерживая друг друга. Тетки и двоюродные сестры Киры, нацепив траурные платочки, слонялись по квартире с видом сомнамбул, ежеминутно всхлипывая и вздыхая. Кира не была бесчувственной, она тоже переживала, но кому-то нужно было оставаться в реальности. А реальность была такова, что нужно было провернуть массу дел. Оформить свидетельство о смерти, заказать место на кладбище, обговорить условия вывоза, венки, оградку, памятник, закупить продукты для поминок, договориться с поварами, отвезти вещи в морг. Все это требовало немедленного решения и, что немало важно, денег. Бабка отдала все свои сбережения, но эта сумма едва ли могла составить третью часть от предстоящих расходов. От любимых родственников помощи ждать было нечего, они как любые алкаши уже были начисто оторваны от реальности, и им почему-то казалось, что все само собой устроится и вообще, как можно думать о таких вещах, когда папа умееер! Выслушав эти сопли, Кира сама принялась за дело.
Оформив все документы, обговорив детали похорон и заказав поминальный обед, она после трех дней напряженной беготни и суеты впервые смогла отдохнуть. Все три дня дома у нее все стояло колом, слава Богу, Макс отнесся ко всему с пониманием. Он помогал ей во всем и, честно говоря, если бы не он, Кира просто не представляла, как бы она справилась. Сейчас Макс был на работе и Кира уставшая и голодная приехала к бабке. Найдя на кухне только пустую бутылку из под водки и какие-то засохшие остатки, Кира жутко разозлилась. За все время сидения дома эти... лошади даже приготовить ничего не могли!
Она злилась, но не так сильно, как следовало бы. Сил просто не было. На кухню бочком просочилась тетка Наталья. В своей обычной манере дурочки-простушки она наивно захлопала глазками в ответ на вопрос Киры о продуктах.
- Ой, деточка моя, так из чего же мы приготовим? У нас же денег нет. Мы же все отдали, все на похороны, все папочке родненькомуууу... - от этого вытья Киру уже тошнило. Ей от всей души хотелось сказать тетке, что все деньги, если они у них вообще были, они элементарно пропили, а на похороны она от них ни копейки не видела. Но сказать такое значило спровоцировать скандал, а сейчас это было бы совсем не кстати. И она промолчала, процедив сквозь зубы, чтобы отправили кого-нибудь из детей сходить в магазин за продуктами. Тетка тут же свистнула своего среднего - Алешку - и просительно вытянула костлявую руку. Кира сморщилась и отвернувшись вложила в руку тетки пятисотку. Погрев в ладони красивую бумажку, тетка робко осведомилась:
- Кирочка, рыбка моя, может, бутылочку возьмем? Дедушку помянем? Папочку нашего, родненькогоооо... - и тетка тихо завыла, распялив пьяный рот. В ответ Кира метнула на нее ледяной взгляд и предупреждающе прошипела:
--
Успеем еще напоминаться! - тетка моментально перестала выть и рысцой побежала в прихожую. У двери, вцепившись Лешке в руку, она сипло зашептала ему что-то на ухо. Что она говорила, было ясно, не рискнув перечить племяннице, тетка наказала сыну втихоря купить бутылку и спрятать ее. Лешка выдернул руку и отмахнулся:
--
Да мама! Все, я пошел...
Кира вздохнула. Бороться с этим было бесполезно. Скоро они опять налижутся и впадут в свое естественное состояние. Ей было тошно и горестно оттого, что эти люди ее кровная родня. Родня, которая ее всегда недолюбливала.
Бросив сигарету в пепельницу, Кира вернулась на кухню
Прижав платочек к глазам, тетка Таня вплыла на кухню, всем своим видом показывая неизмеримую боль утраты и скорбь. Бросив косой взгляд на стол, она подметила, что бутылка уже пуста. Элегантным движением вокзальной проститутки, она взяла папиросу и устроилась на пуфике у стены, ждать, когда Лешка принесет водку. Кира не любила свою родню, а тетку Татьяну особенно. Она терпеть не могла алкоголиков. Киру всегда возмущали их наглость и бесстыдство. Ее тетка была законченной алкоголичкой, да еще к тому же со съехавшей крышей. У нее была шизофрения. Об этом бабка раскололась совсем недавно, но Кира всегда подозревала, что у тетки не все дома. И не считала это оправданием. Может быть, это было жестоко, но ей так не казалось. Любой человек, пообщавшийся с ее теткой пару часов, поддержал бы Киру обеими руками. Она была невыносима, от природы злобный характер, гипертрофированный спиртом и вечно разжигаемый завистью ко всем, кто чего-то смог в жизни добиться, образовывали гремучую смесь. Она не могла разговаривать, чтобы не укусить. И самое страшное, с годами ее старшая дочь, с которой у Киры всегда были прекрасные отношения, стала поразительно похожа на мать. Ленка становилась такой же злобной, раздражительной и завистливой, как мать. Про тетку Кира давно не думала, но то, что творилось с сестрой, ее огорчало до глубины души. Постепенно их отношения совсем разладились и они больше не искали встречи. Младшая сестра Катя еще сопротивлялась тлетворному влиянию матери, но это тоже видимо было ненадолго. Злоба было основным составляющим крови тетки, и она ею наградила своих детей.
Кира смотрела в окно. Октябрь в этом году был необычно теплым. В кухне все молчали. Для своей родни она всегда была чужой. Потому что была счастлива замужем, имела два диплома, хорошую работу, умела правильно и грамотно говорить, ела вилкой и не поглощала водку в неограниченных количествах. И правда, о чем им с ней было говорить? Родня ее побаивалась и презирала в душе, как белую ворону, как все что выбивается из привычной колеи... Привычной для них...
Тетка поерзала на пуфе и, делано вздохнув, изрекла:
--
Надо бы медали папины положить рядом...
Никто не ответил.
--
Может быть, какую подушечку сделать и приколоть их на нее...
--
Да, да. Подушечку...
На этом темы для разговора иссякли. Но тетка, воодушевившись темой, о которой кроме нее никто не додумался, самодовольно продолжала:
--
Надо из чего-то сшить...
--
Да, да. Сшить... - безвольные пьяные амебы. Они эхом повторяли сказанные слова, не в силах что-то предпринять, о чем-то подумать.
--
Из чего бы ее сшить? - тетка встала, и педантично затушив окурок, повернулась к Кире. Тетку явно не устраивало ее спокойствие. Скучно стало, нужно было как-то подбодрить обстановку.
--
Из чего бы ее сшить, а? Кира? - мило улыбаясь, она пялилась на нее, готовясь развести скандал, что бы Кира ни ответила. Она и не стала отвечать. Пожав плечами, она отвернулась и погрузилась в свои мысли. Ее равнодушие нисколько не смутило тетку, наоборот, злорадно вздохнув и сморщив скорбную, усталую гримасу, она проскрипела:
--
Никто ничего не знает, все сама, все сама! Конечно, плечиками пожимать проще всего...
Это Кира уже вынести не могла. Два дня она видела эти пьяные морды, с пустыми и бессмысленными глазами слонявшиеся по квартире. Никто ничего не хотел делать и теперь после всего, что ей пришлось провернуть, Кира должна выслушивать бред этой пьяной сволочи?! Ее просто трясло от злости. Вскочив, она накинулась на тетку, с трудом сдерживая себя, чтобы не избить ее:
--
Вы... Ты... Заткнись лучше! Это ты всю жизнь из деда с бабкой кровь пила, жизни им не давала! Спихнула на них своих деток, всю совесть пропила, дрянь! Это ты деда в гроб загнала, не ты, он бы еще жив был! Исчезни с глаз моих, сука!!!!!!! Палец о палец не ударили и теперь еще и возмущаетесь!
Кира не кричала, она шипела, не в силах вынести подобное оскорбление и неуважение к усопшему и тем, кто вынужден терпеть присутствие в жизни ее перманентно пьяных родственников. Все обиды и неприятности, причиненные ей и ее родителям, в один момент захлестнули ее, она не могла себя сдержать, да и не хотела. Вся ее сущность восставала против этого пьяного животного, нагло ухмыляющегося ей в лицо! Нет, такое вынести было нельзя!
--
Не бабка, ты бы с голоду сдохла давно! Как у тебя рука поднимается у нее деньги с пенсии брать! Дрянь! После похорон, чтобы ноги твоей тут не было! Чтобы духу!
Тетка ухмылялась нагло и глупо. Она засмеялась и скривила рожу:
--
А ты-то здесь кто такая? Ты тут вообще никто! Это я все для родителей делаю, а ты тут вообще - она смачно плюнула Кире под ноги - тьфу!
--
Заткнись, марзь! Исчезни отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели!
Кира отошла к окну, стараясь унять бившую ее дрожь. Закурив, она отвернулась. Тетка стояла, нахально улыбаясь.
--
Чтоб глаза твои не видели? Как скажешь, племяшечка... - с этими словами она схватила с плиты кастрюлю с кипящей водой. Кира оглянулась на движение. Вскрикнув, она закрылась рукой, и через несколько мгновений ее захлестнула нестерпимая боль...
Термический ожог волосистой части головы, лица, шеи и плеч... Левого глаза... Правый удастся спасти... Шок... Больная в сознании...
Смотреть на мир одни глазом ей не хотелось. Дневной свет был противен и резок. Целыми днями Кира лежала, закрывшись с головой тонкой простыней. Ее бесило все: то, что ожоги мазали регенерирующими мазями и антисептиками, чтобы предотвратить инфекцию. От мазей подушка и простыня становились липкими и мокрыми, прилипали и раздражали. Самое омерзительное было то, что до середины черепа у нее не было волос, они слезли вместе со сварившейся кожей. Она не знала, как теперь выглядит, да ей и не хотелось. Однажды дотронувшись до своей кожи на лбу в том месте, где раньше была пышная челка, она ощутила там только голую ткань, покрытую тонким слоем нарастающего эпидермиса. Волос она не ощутила. Больше внешний вид ее не интересовал.
Каждый день в больницу кто-нибудь приходил, но она никого не хотела видеть. Медсестры сначала смотрели на нее удивленно. Как это, случилось такое несчастье, а она никого видеть не хочет? Им было непонятно это болезненное стремление к одиночеству. Ей не нужны ничьи соболезнования, что в них проку? Слышать вздохи было невыносимо, но видеть счастливые и здоровые лица она тоже не могла. Так зачем ей люди?
Однажды, открыв глаз, она почувствовала, что мир резко изменился. Он стал ярче, больше и суетливее. Все, что раньше не вызывало интереса или раздражения, теперь стало глупым и невыносимым. Сверля пустым взглядом серую стену, Кира поражалась отсутствию мыслей в голове, которая обычно ими просто кишила. Но это опустошение было не долгим, мысли вернулись и вскоре она об этом пожалела. Мучительные, ядовитые, назойливые, они точили ее ночами, не давая забыться ни на минуту.
Макс звонил и приходил каждый день. Она не пускала его к себе. По ее просьбе ему говорили, что к ней нельзя, режим и все такое. Он расстраивался чуть не до слез и, отставив пакеты с фруктами и цветами, брел назад в пустую квартиру. Он звонил ей. Кира не отвечала.
Сегодня он пришел, как всегда. Пожилая медсестра пришла сообщить Кире о его приходе. Получив обычный ответ, она вздохнула и сказала:
--
Расстраивается ведь парень... Совсем на нем лица нет - сказав про лицо, медсестра спохватилась и охнула, бросив на Киру обеспокоенный взгляд. Она оскалилась и равнодушно ответила:
--
Если он меня увидит, не думаю, что ему веселее станет...
--
Зачем же ты так с ним? У вас же еще вся жизнь впереди... - Кира открыла глаз и уставилась им на медсестру. Нехороший это был взгляд, недобрый. Ее и раньше возмущало всяческое противодействие и противоречие, а сейчас это ее просто в бешенство привело.
--
Вся жизнь! Вся жизнь, говоришь! - Кира вскочила на кровати. Ее трясло, как в лихорадке. Изуродованное лицо перекосило от бессильной злости и отчаяния. Спрыгнув с постели, она подошла вплотную к дрожащей медсестре и прорычала:
--
Вот вся моя жизнь. Розовая, лысая и одноглазая!!!! О какой ты еще жизни говоришь?!
Схватив со стола кружку, Кира со всего размаху швырнула ее об стену. Медсестра с круглыми от страха глазами пулей вылетела из палаты и помчалась к врачу. Она бежала, всхлипывая и размазывая по щекам крупные слезы. Никогда в жизни она не видела такого черного отчаяния и ненависти. Она как будто заглянула в бездну, пустую и ужасную. Эта пустота была во взгляде единственного глаза молодой пациентки. Какой ужас...
Кира стояла посреди палаты, трясясь от бешенства, собственное бессилие возбуждало ее еще больше. Оглядываясь в поисках очередного объекта разрушения, она встретила свой взгляд в зеркале. Она не видела себя с тех пор... И сейчас из стекла на нее смотрело безобразное чудовище. И дело было даже не в сожженной коже, голой голове или лопнувших губах, из которых сочилась кровь, стекая по подбородку, и делая ее похожей на персонажа дурацких фильмов ужасов. Нет, не это было страшно. Ее физическое уродство переросло в уродство душевное. За последний месяц она возненавидела весь мир. Все ее существо пропитала едкая злоба на свою родню, друзей, подруг и даже Макса. Каждую ночь она видела перед собой его лицо, когда они встретятся. Исправить такое уродство будет очень сложно, а может быть и невозможно. Так же, как вернуть глаз. Какой мужчина захочет видеть рядом с собой такое чудовище? Кира почти физически ощущала, как рвется тоненькая нить, связывающая их. Он не сможет выдержать долго, Макс здоровый, привлекательный мужчина, а она больше никогда не сможет дать ему то, что сможет дать другая женщина. А предательства Кира не простит...
"Я живой человек, а не кусок мяса! Я не могу обречь его на такие страдания. Из своей чертовой порядочности он будет жить со мной. Или из жалости. Зачем нам такие сложности?". Нет, ей не нужна жалость! Она ее не потерпит!
Мозг выдавал решения четкие и правильные, с ее точки зрения. Но откуда было взять сил, чтобы притворить в жизнь все то, что решил разум? Она копила в себе их, питала свою решимость и твердость злостью и отчаянием. Обдумывала каждую мелочь...
Он не сможет ее принять. Это было ясно как день, и осознание этого факта жгло Киру как каленым железом.
"Они все ходят по улице... Молодые, красивые, веселые... А я больше никогда не смогу нормально выйти на улицу, чтобы на меня пальцем не стали показывать! Как же я вас всех ненавижу!!!! Всех!!! Чтоб вас!!! Хреновы сволочи! Жизнерадостные гниды!!!!!!!!!!!!!!!"
Не отвечая на сообщения Макса, не допуская его к себе, не принимая ни друзей, ни родных, она получала извращенное мученическое удовольствие от сознания собственного горя и жалости к себе.
Глядя на себя в зеркало, Кира испугалась.
"Что со мной cтало? Что я делаю? Разве они в чем-то виноваты? За что я так про Макса, он за меня переживает. По крайней мере пока..."
Сникнув, Кира забралась на кровать и, натянув одело на коленки, уставилась в окно. В палату, осторожно ступая мягкими кроссовками, вошел врач. Пытливо изучая настроение пациентки, ласково заговаривая зубы, он воткнул ей реланиум. На улице пошел дождь. Тяжелый и хмурый. Осень, кутаясь в цветастые шали листвы, шествовала по городу. Был вечер.
Этой ночью Кире приснилась больничная аллея, желтая и тоскливая. Огромные деревья сыпали сухие листья на тропинку. Кира шла по одинокой тропе к маленькой калитке в глубине аллеи. Как будто тяжесть искалеченного тела больше не тяготила ее, она чувствовала только легкость... Легкость мыслей, легкость движений, легкость чувств и эмоций...
Да! Это единственный выход, компромисс невозможен. Она не станет обузой для Макса и родных, не будет томительно ждать одиночества, крадущегося за ней как серая бродячая собака... Оно скалилось из кустов, поджидая удобного момента, чтобы схватить ее побольнее...
До калитки осталось несколько шагов. Один... Кира приняла решение расстаться с этим жестоким, несправедливым миром... Два... Всем так будет лучше, в первую очередь ей. При мысли о Максе она загрустила, но тут же отбросила эту грусть... Три... Макс молод, красив и еще будет счастлив, зачем ему портить жизнь возней с безобразной калекой... Четыре...Она сделает это, когда Макса не будет дома, чтобы он не смог ей помешать... Пять... Кира открыла калитку и вышла в золотой сосновый лес.
С утра от Макса пришло пять сообщений. Он не звонил, потому что боялся волновать Киру. Может быть, ей нельзя говорить. Что ему еще оставалась думать? Он писал маленькие короткие послания каждый день, не получая ответа. Ему предложили выгодное дело, на котором можно было срубить хороший заработок. Сообщения были об этом.
Когда Сашка Петров приехал к Максу и узнал о случившемся, он исчез со скоростью ветра и вернулся через десять минут с двумя бутылками коньяка.
Сидя на бывалом диване, смоля сигарету за сигаретой, они сидели, пока в комнате не стало совсем темно. Свет Макс зажигать не хотел. Из легких сумерек ему улыбались Бритни Спирс и Дженифер Лопес, их глянцевое спокойствие и прекрасное настроение не портили два хмурых мужчины и прокуренный воздух комнаты.
Сашка признался, что хотел просить Макса помочь ему по старой дружбе. Он принимал новый объект и уверенности в том, что через пару лет здание не развалится, у него не было. А Макс один стоил целой бригады дефектоскопистов и прорабов. У него к этому был просто врожденный талант.
--
Ты прости, что я дергаю тебя в такое время, но... Тебе же самому понадобятся бабки... Кире же... Ей же... Пластические операции денег стоят... А тут ты за один раз огребешь такие колобашки, что на все лечение хватит.
Макс оторвал мутный взгляд от чернеющего окна и уставился на Сашку. Увидев этот пустой взгляд, Сашка пожалел, что заикнулся об этой больной теме: "Ну ты и баран, Сан Саныч! Надо же было такое брякнуть! Он мне точно щас фэйс попортит! Я б так и сделал...".
--
Когда приемка? - Макс раздавил окурок в пепельнице - Ты прав. Деньги мне понадобятся...
--
Вот и ладненько!
Обговорив все подробности, Сашка оставил адрес и двинулся домой. Ему хотелось сказать, что-нибудь на прощание, только слова никак из горла не лезли. Что тут скажешь? Бросив напрощание на друга хмурый взгляд, он сжал своей широченной ладонью плечо Макса. А и говорить - то ничего не надо... Все и так ясно.
Макс так и не стал включать свет в квартире. Застегнув длинное стильное пальто, Сашка направился к машине. В черных стеклянных глазах его "бумера" отражались яркие огни завлекательной рекламы ночного бара. Постояв у машины, Сашка зашел в кабачок. Внутри пахло жареной курицей, женским духами и крепким табаком. Никто не обратил на него внимания. Улыбающаяся нимфа подплыла к нему и спросила, чего он желает. Он желал водки.
Глядя на мир сквозь тонкое стекло запотевшего графинчика, Сашка думал, до чего же паршивая штука жизнь.
Макс не о чем не думал, проводив Сашку, он упал на диван и сразу же уснул. Напряжение многих дней достигло своего апогея, коньяк и дружеский разговор расслабили натянутые нервы. Темная пропасть поглотила его, и он падал в нее, не встречая препятствий и не боясь разбиться. Он был в невесомости и темноте.
Утром Макс позвонил Кире. Глядя на номер на телефоне, она думала. Потом решение, принятое этой ночью, подтолкнуло ее к действиям.
--
Кирочка! Родная, меня к тебе не пускают, я так по тебе скучаю - он хотел спросить как она, но язык просто не поворачивался. Как она! А как она может быть? Что за дурацкий вопрос. Он не стал об этом спрашивать. Кира была рада этому.
--
Родная, мне работу предложили. Сашка Петров, я смогу хорошо заработать... Нам же деньги понадобятся... Ну, я хотел сказать, нам же много денег будет нужно... - "Господи! Что я несу!?"
Чувствуя в трубке ледяное молчание, Макс поспешно добавил:
--
Но если ты скажешь, я останусь и никуда не поеду... - слова повисли в воздухе. Тишина резала слух.
--
Кира...
--
Поезжай... Что толку сидеть около меня - "Пусть едет... Он не будет мне мешать... Все складывается очень удачно".
--
Я не надолго... Через три-четыре дня я вернусь...
--
Хорошо...
Макс был рад этим нескольким холодным словам. Это был их первый разговор за последний месяц. Он все исправит. Он сможет. Все будет хорошо. У них опять все будет хорошо.
Оглядев себя в зеркале, Кира поправила на голове тонкий, мягкий платок. Сегодня ее выписывали. Она ничего не сказала Максу, иначе бы он никогда не уехал. И тогда бы он ей помешал. Воспаленный мозг наметил план действий и четко ему следовал. Если бы кто-нибудь знал, какие черные и недобрые мысли гнездились сейчас в этой голове! Но никто не знал... Никто не сказал: "Одумайся! Это грех! Не будет тебе прощения!" Никто не сказал...
Подходя к стеклянным дверям отделения, Кира замедлила шаг. В первой палате пожилая медсестра, та самая, на которую Кира накричала недавно, ставила укол безнадежному. Выражаясь языком врачей, его ждали с минуты на минуту, а пока он был жив, ему кололи поддерживающие препараты, продлевая жизнь на минуты. Женщина убрала шприц и вздохнула. Киру поразила отчаяние и тяжесть этого вздоха. Безнадежный открыл глаза и сказал, тихо, как будто самому себе:
--
Смотри-ка, солнышко выглянуло... - он улыбнулся и посмотрел в окно. Медсестра тоже посмотрела в окно. За коном разгулялся октябрь, теплый и дерзкий, слепящий последними, теплыми лучами и колючий ночными морозами. Солнце сегодня было щедрым. С его появлением серая палата осветилась золотистым светом и наполнилась радостным теплом.
--
День будет хороший... - медсестра повернулась к больному. Он улыбался. Мирно и тихо. Его последние минуты были светлыми. Женщина пощупала пульс. Сложив руку на груди и прикрыв лицо простыней, она пошла сообщить врачу и позвать санитаров.
Кира ждала ее около процедурного. Увидев ее, женщина остановилась. Кира чувствовала себя виноватой перед этой доброй и открытой душой. Зря она так с ней...
--
Я ухожу... Простите меня, пожалуйста... - медсестра ободряюще улыбнулась и ответила:
--
Иди с Богом...
Она благословила Киру. Не могла она помочь этой девушке с изуродованным телом и черными мыслями.
В комнате на столике стояли две пустые бутылки из-под коньяка и полная пепельница окурков. Пустая пачка "Черного капитана" напомнила Кире, что к Максу заходил Сашка. В квартире было тихо и пыльно. Холодильник был пуст. Макс в последнее время не обременял себя бытом. Не до того было.
Забравшись с ногами на диван, Кира уставилась в стену. Однажды она купила плакат Брэда Питта и повесила его на стену. Разглядывая шикарную картинку, Макс сморщился и в отместку заклеил пол стены плакатами Дженифер Лопес и Бритни Спирс. Так и порешили. Комната поделилась на две части, по интересам ее хозяев.
Кира сидела на диване, не зажигая свет. С экрана телевизора на нее смотрели счастливые лица рекламных семей, белозубые домохозяйки с неправдоподобно тонкими талиями и длинными ногтями. Пластиковый ящик вещал о последних новостях, новинках бытовой химии и косметики. Чушь!
В сумерках комнаты роились воспоминания. Они двигались, смеялись, говорили, не обращая внимания на призрак на диване. Сейчас скорее она напоминала сумеречную тень, слабое воспоминание, подобие.
- Зачем нам печка? Лучше купим стиральную машинку... Макс, хочу машинку!
- Без машинки мы пока можем обойтись, а вот без печки нет.
- Ты вредитель!
- Да, я ужасный вредитель! Страшный, жуткий вредитель! Поцелуй меня...
Комната пришла в движение, ее наполнила жизнь.
- Эту карту клади сюда. Нет, не сюда! На вольта!
- Макс! Отстань, дай мне поиграть!
- Я же тебе помогаю, солнышко!
Кира улыбнулась, как будто смотрела любимый старый фильм. Вся жизнь превратилась в воспоминания, яркие и до боли живые.
- Девочку мы назовем Настя.
- Настя?
- Смотри, родная, какое красивое имя - Анастасия.
- Ну, Настасья... Ну, да, Настя все же лучше чем Юля. Юлия Максимовна, фу! Тогда, если будет мальчик, назовем Максим.
- Зачем в семье два Максима! Придумай что-нибудь другое.
- Нет, не хочу другое. Пусть будет Макс Второй. Мне так нравится твое имя...
Кира лежала, уткнувшись лицом в подушку. Уныние - грех, но как же от него удержатся. Каждая мелочь напоминала ей о той другой жизни, той, которой больше никогда не будет. Воспоминания не давали ей покоя, они саднили и жгли как рваная рана.
Как же было не впасть в уныние...
Весь мир окрасился в черный цвет.
Сашка долго тряс руку друга и рассыпался в неуклюжих благодарностях.
- Все, Макс, сегодня - завтра документы оформляю и твои бабки на счету! Можешь тратить... - помявшись немного, он решился - Ты говори, если чего надо... Санаторий там... Или еще что. Ты только скажи, я для вас все сделаю!
Выехав на трассу, Макс достал телефон. Не отвечает. Спит, наверное. Еще рано. Подмигнув зеркалу, Максим надавил на газ. Он освободился на день раньше, чем рассчитывал.
Яркое утро вползло в комнату, разгоняя серые, хмурые сумерки. Кира давно не спала, созерцая потолок, она размышляла.
Однажды, еще в школе Кира писала сочинение на тему суицида. Тогда поднятая ею тема казалась ей чем-то романтически-театральным, чем-то навеянным глупыми мелодрамами, где юные влюбленные лишали себя жизни из-за этой сладкой болезни - из-за любви. Это было так мелодраматично, Ромео и Джульетта и все такое... Вряд ли ей в голову приходило, что потом действительно приходит старуха с косой. Что нет возврата назад и поджидает там вечная безвестность... И все далеко не так романтично...
Раздавив в пепельнице окурок, Кира села, прислушиваясь. Тишина грустила вокруг нее. Осторожно, почти крадучись Кира вошла на кухню. Таиться было не от кого, никто не смог бы ее остановить. Плотно закрыв за собой дверь, заткнув щель между дверью и полом полотенцем, она проверила, хорошо ли заперты окна. Солнце спряталось за тучу и кухня погрузилась в полумрак. В сердце у Киры были сумерки, похуже этой тучи. Сквозь туман рука потянулась к газовой плите.
Все так просто. Повернуть ручку и открыть газ. И ждать. Она медлила. Отчаяние и раздражение притупились, на смену им пришло другое чувство. Оно протянуло к ее сердцу липкую, холодную щупальцу. Нет, был не страх смерти. Неизвестность, она смотрела на Киру своими пустыми, черными глазницами, она шамкала у нее за спиной беззубым, злобным ртом. Она хихикала под дверью, смакуя всю тяжесть и нелепость момента: "Что, милая, страшно? Страшшшно... Я вижу... Смерть это просто, а что потом? Не знаешь? Не знаешшшшь..."
Пальцы на ручке побелели. Тяжесть давила на руку. Повернуть и рухнуть в неизвестность. Луч солнца резкий, как удар, ослепил ее. Нет... Так нельзя...Грех... Это грех... Я покаюсь... Но не отступлю...
Накинув на голову капюшон стильного черного плаща, Кира сунула в зубы сигарету и надела перчатки. Бросив в зеркало хмурый взгляд, она растворилась в темноте прихожей.
Церковь была в двух кварталах от ее дома.
Макс допил кофе и вышел на улицу. День сегодня теплый и тихий. Закурив, он устроился на скамейке около кафе. Впереди еще было двенадцать часов пути. Он не устал, он ехал домой. Все прошло отлично. Объект приняли, через неделю Сашка переведет деньги. В обычной ситуации пришлось бы ждать дольше, но, учитывая то, что деньги, были нужны как можно скорей, Сашка обещал заплатить из своих резервов. О том, что друг сдержит слово, Макс уже давно не переживал. На него можно рассчитывать.
Киру скоро выпишут, дома нужно навести марафет, продуктов прикупить, фруктов, сладкого... Он бы все сделал, чтобы порадовать ее. До того, как произошло это несчастье, Макс не осознавал, как много она значит в его жизни. С первых минут отсутствия ее он почувствовал, как опустела квартира, как пуста стала его жизнь без ее постоянного щебетания. Он улыбнулся. Кира всегда могла о чем-то говорить, ему нужно было вовремя кивать и просто слушать ее. Без ее тихого мурлыкания себе под нос за готовкой еды или громких рулад в ванной. Без ее гладкой спины и упругих бедер ночью в постели. Он не мог лишится ее, это была бы убийственная потеря.
Глянув на часы, Макс побрел к машине. Около колеса сидела большая черная собака. Она жалась к машине, от которой исходило тепло, и жмурилась на последние теплые лучи. Потрепав ее за ухо, Макс достал из кармана пакет и дал собаке пирог с мясом. Аккуратно взяв его зубами из рук человека, собака тут же его проглотила и благодарно лизнула руку.
Макс протер стекла, вытряхнул пепельницу. Собака не отставала от него ни на шаг. Она прижималась к его ногам, заглядывая ему в лицо. От этого странного взгляда ему стало не по себе.
--
Что же ты тут бродишь? Бездомная ты, что ли... - собака забеспокоилась, завиляла хвостом. Взяв Макса за рукав куртки, она толкала его.
--
Ты чего? Прости, подружка, мне ехать надо... - закрыв дверь, Макс глянул на собаку и обомлел. Она смотрела на него вполне осмысленным взглядом разумного существа. От этих глаз у него мурашки по спине пробежали. Отвернувшись, он поспешил уехать. Бросив взгляд в боковое зеркало, он увидел стоянку. Собаки там не было.
Выехав на тракт, он включил свой любимый диск "Рамштайн"
"Насмотрелся фильмов про черного пса на дороге" - подумал он про себя и через секунду, даванув по тормозам, он круглыми глазами смотрел на дорогу. Псина сидела посреди полосы и смотрела на него. Страх охватил его. Перед ним возникла кухня их с Кирой квартиры, темная сумеречная фигура, рука с побелевшими пальцами на ручке газовой плиты, полотенце под дверью, плотно закрытые окна.
--
Нет! Не делай этого! - вдавив педаль газа в пол, Макс помчался домой.
--
Не надо... Не надо...
В церковь зайти она не решилась. Стоя на паперти, Кира просила прощения за свой малодушный поступок. Просила прощения за то, что собиралась сделать. Она не передумала.
Какая же в саду тишина... Сюда не проникал шум цивилизации, грязь и грех, суета и зависть. Здесь все были равны. Все были больны и шли за исцелением. Кира стерла слезу, скатившуюся по сморщенной коже, и решительным шагом покинула божью обитель. Не место здесь таким... Не место...
Каждый шаг к дому приближал ее к вечности, к неизвестности, к забвению, к пустоте...
"Тот больной, что у мер, когда я уходила из больницы... Он умер счастливым. С миром в душе... Ему было не страшно, потому что он знал, что его примут... А я? Что я знаю?"
Отряхнув сомнения, опутавшие ее, Кира шла домой.
Город цвел, несмотря на то, что природа дышала чахлым увяданием. Здания, выросшие как грибы после дождя, сверкали новизной светлых окон и яркостью краски фасада. Старый музей тоже реставрировали. Его благородный вид оскорбляли серые строительные леса, но без этого было не обойтись. Краска, облупившись, свисала безобразными лохмотьями, проржавевшие трубы размазывали по стенам желтые пятна, в окнах свистели щели. Старому особняку приходилось мириться с новшествами в виде пластиковых окон и монтажной пены. Время, время...
В одном месте у подножья лесов забор был разобран недавно, видимо завозили стройматериалы. На площадке резвились две девчушки. В городе во дворах так скучно, а тут целая куча мягкого песка и множество ярких речных ракушек. Девочки строили замки и украшали их стены разноцветными мозаиками из даров речки. Этот беззаботный смех резал слух мрачному созданию в черном плаще с капюшоном, надвинутым на глаза. Жизнь здесь била ключом. Унынию не было места.
Отвернувшись, Кира кожей почувствовала опасность. Странный шум породил это беспокойство. Еще не видя того, что происходит, она поняла, что это за шум. Кира сама была инженером - строителем и однажды на стройке, когда она проходила практику, она столкнулась с этим звуком. Он ей на всю жизнь врезался в память. Для нее этот звук был связан со смертью, она впервые увидела, как погиб человек. Это был звук рушащихся строительных лесов!!!!
Кира оглянулась. Верхний ярус повело, и мягко и бесшумно некачественная арматура начала гнуться, и коробиться, увлекая за собой доски настилов и железные трубы. Дети ничего не слышали, они смеялись и играли. Кира побежала через улицу, крича им об опасности:
--
Дети! Уходите!!! Сейчас же!!! - девочки подняли лица на голос, и Кира увидела, что ее появления произвело на них настоящий шок. Они с ужасом смотрели на ее изуродованное лицо и не трогались с места.
Подбежав к ним, она схватила старшую за руку и вытолкнула с кучи песка. Малышку она подняла на руки и попобежала, крича девочке, чтобы она отошла подальше. Соскочив с кучи, Кира споткнулась и пола длинного плаща зацепилась за торчащий из бетона кусок арматуры. Ткань затрещала, но не порвалась. Кира упала на колени и отшвырнула ребенка от себя. В этот момент на нее обрушилась груда досок, труб и бетонных блоков.
Макс летел без остановки. Он несколько раз звонил домой, там никто не отвечал, мобильный Киры был отключен, в больнице сказали, что она выписалась вчера. Макс ругал себя на чем свет стоит за то, что он не понял, что творится с его девочкой, за то, что оставил ее, за то, что поехал за этими проклятыми бабками! Он же хотел ей помочь! Помочь! Ему нужно было быть рядом с ней. Теперь он понял, почему его не пускали к ней, странные взгляды медсестер, которые они бросали на него. Она задумала это еще там, в больнице. Как же он не понял! Она такая гордая, такая принципиальная, она никогда бы не допустила жалости к себе. Как же он не понял!
--
Только бы успеть... черт, милая. Не делай этого подожди меня... Мы все решим! Все будет в норме! Подожди меня! - он кричал пустой трубке, в которой пищали мертвые гудки. Никто не отвечал.
Телефон выскользнул из рук, на секунду оторвавшись от дороги, Макс быстро его поднял. Выпрямившись, он вздрогнул и резко свернул. На дороге лежал основательный обломок ствола дерева. Ночью был ветер, и видимо этот сухой кусок сорвало. Совершив удачный маневр, Макс заскочил на обочину. Машину тряхнуло, бутылка минеральной воды слетела с сиденья и покатилась Максу под ноги. Шина зацепила обледеневший край земли, и летняя резина потащила автомобиль по дороге юзом. Черный "лексус" выкинуло на встречную полосу. В этот момент на подъеме появилась огромная фура. Макс нажал на тормоз, но почувствовал, что педель как будто застряла в одном положении. Бутылка минералки попала под педаль тормоза...
Машина ударилась о бетонную опору высоковольтной линии, перевернулась и через несколько секунд ее смял грузовик..
Боль разрубила ее надвое. Ноги и спина онемели. Кире показалось, что она слышала хруст своих ребер, грудная клетка смялась под тяжестью бетонных осколков и обломков досок. Воздух стал горячим и вязким, со странным соленым привкусом. Но она еще была в сознании. Девочка, та, что постарше, быстро сообразила, что нужно делать, бросившись на дорогу, она начала вопить во все горло и звать на помощь. Как на зло рядом никого не было, но это для Киры было уже не важно. Кучерявая малышка сидела на земле рядом с Кирой и, размазывая по щекам слезы, тихонько ее звала:
--
Тетенька... Вам больно? - ребенка больше не пугал ее изуродованный вид. Она гладила ее руку и плакала.
--
Тетенька...
--
Нет, мне уже не больно, не плачь, маленькая... Не плачь...
Кира чувствовала страшную усталость. Как путник прошедший последние шаги к порогу своего дома, последние шаги самые трудные. Впереди родной огонек и распахнутая дверь и так трудно идти, спотыкаясь в сумерках умирающего дня. Дверь распахнулась и Кира ощутила тепло, исходящее из открытой двери.
Девочка тихонько потрясла руку Киры, она не отвечала. Ребенок положил голову ей на плечо и перестал плакать. Раздавленное тело хрипело, сломанные ребра порвали легкие, было странно, что она вообще была еще жива. На дороге большой черный автомобиль затормозил перед девочкой, размахивающей руками. Из машины выскочил молодой парень, девочка стала кричать, что нужна помощь. Проследив за ее рукой, парень обомлел. На ходу, крича в мобильник адрес, он побежал к обрушившемуся зданию.
Кира вошла в дом и закрыла за собой дверь.
Тело перестало хрипеть и затихло.
В камине горел огонь, его ласковые отблески наполняли яркими пляшущими тенями и отсветами. В доме было тихо и пусто. Задняя дверь была открыта. Сад дышал ночной свежестью. В саду на низенькой скамье сидела женщина. Она вязала, спицы мелками с невероятной скоростью и в то же время весь ее облик и занятие были исполнены спокойствия и умиротворения. Она вязала рукавицу. Петля, вырисовывается красивый затейливый узор, петля, петля, петля... Кира наблюдала за блестящими спицами, прислонившись к дереву:
--
Присядь, ты устала...
Женщина обернулась. Это была мать Киры. Они очень давно не виделись, в их отношениях всегда было много сложностей и в один прекрасный момент было принято решение, что будет лучше не видеться. Кира старалась не думать об этом, но мысль об их несладившихся отношениях всегда была ее потаенной болью. Она никому в этом не признавалась. И сейчас, увидев мать, она вздохнула свободно, как будто их спорам пришел конец. И, правда, о чем теперь спорить?
--
Ты в последнее время была очень раздраженной... - Кира улыбнулась при последнем слове. Как же мягко мать назвала ее состояние в последние дни. Она была не раздраженной, она была невыносимой, злой и эгоистичной. Сейчас она будто видела себя со стороны, вся жизнь прокручивалась перед ней, трясясь и дергаясь, как пленка в плохом видеомагнитофоне.
--
Что со мной стало? - в ответ стучали спицы - Я не смогла справится с тем, что мне выпало...
--
Ты считаешь, что не смогла?
--
Нет... - в небе горели звезды, яркие и огромные, близко, протяни руку и достанешь - Я оказалось слабой и жестокой...Как же мало стоила моя душа...
Мать сердито поджала губы и бросила на Киру гневный взгляд:
--
Мало? Не богохульствуй! Не на рынке! Мало стоила! - и немного оттаяв, продолжила - Если твоя душа, как ты выразилась, мало стоила, разве смогла бы ты пожертвовать ей ради спасения других? Нет, не смогла бы. Ты задумала недоброе... Он не может тебя остановить, люди желают быть самостоятельными и все, что они совершают, на их совести, и отвечать за это перед Ним они тоже будут сами. Он никого не останавливает и не поощряет, Он наблюдает и скорбит о тех, кто не смог распорядиться его даром. Распорядиться достойно.
Луна зацепилось за голую, раскидистую крону огромного тополя. Старого как память. Мудрого, но безучастного.
--
Он не стал тебе препятствовать, но дал шанс поступить правильно. Ты сама должна была решить. И ты решила верно. Я горжусь тобой, моя девочка...
--
Почему мы говорим с тобой? Ты ведь не умерла?
--
Нет... Ты сама захотела меня видеть... У нас с тобой не все гладко было, но в глубине души ты меня очень любила и страдала от моих поступков. Ты позвала меня и я пришла... И ты знаешь, в чем все дело? В прощении...
Слова рассыпались на миллионы звуков и оттенков, искрясь и переливаясь в лучах сияющей луны. Туман, нежный, как паутинка, и легкий, как дыхание ребенка, окутал все вокруг. Искрящиеся капли запутались в нем, расцвечивая свет невообразимыми кружевами.
"В прощении! Да...". Кира закрыла глаза, ощущая, как чудесный свет проникает в нее через кожу, наполняя мысли легкостью и спокойствием. Она вспомнила старую кухню, похороны, бессмысленно-злобную улыбку тетки и боль, невозможную, нестерпимую...
"Я прощаю тебя...". Туман засмеялся ласковыми переливами, заплясал вокруг, обдувая лицо свежим дыханием. Кира отмахнулась рукой. На лицо как будто упала тонкое покрывало, застилающее закат. Проведя ладонью по лицу, она открыла глаза и увидела как с ее головы и лица спадает обожженная, изуродованная кожа. Легкие капельки влаги упали на свежую, бархатистую кожу, запутались в отросших ресницах. Кира засмеялась и помахала звездам, видя их обоими глазами!
"Я прощаю!". Улыбка матери растаяла в тумане:
--
Теперь я спокойна за тебя, моя девочка...
Внезапный порыв ветра подхватил и понес Киру над землей.
Подняв голову, Макс увидел смятую машину под колесами рефриджератора. Дорога была усыпана осколками разбитого стекла, кусками дисков и сигаретными окурками. Люди толпились около искореженного авто.
Осторожно поднявшись, он поплелся к толпе.
"На что они там уставились? Тут человек может умирает, а они на тачку пялятся!" - со злостью подумал Макс, ковыляя к толпе любопытных. Сирена "скорой помощи" жалобно взвыла и затихла, хлопнув дверями их фургона, выскочил мужичок в белом халате и девушка с огромными от страха глазами. Не обратив внимания на истекающего кровью Макса, они направились прямиком к его машине. Молоденький парнишка в форме дорожного стража просил прислать машину за трупом. У Макса упало сердце, судорожно сглотнув, он поспешил к толпе.
Расталкивая зевак, он пробрался к машине и увидел... себя. Ноги были зажаты между сиденьем и искореженными внутренностями капота, пустые глаза покрылись красными пятнами полопавшихся капилляров, сломанная ключица, пропоров мышцы, упиралась в щеку. Врач констатировал отсутствие признаков жизни и велел медсестре записать время смерти.
Вытаращив глаза, Макс смотрел на машину, не в силах поверить в происходящее. Очнувшись, он ударил себя изо всех сил по щеке, нет, это был не сон. Оглядевшись вокруг диким взглядом, Макс, шатаясь, добрел до обочины и рухнул на замерзшую землю. Приехали спасатели, из машины нужно было достать труп, медсестра записала время смерти и в этот момент Максим Лавров стал телом с биркой на ноге. Документы во внутреннем кармане. Когда найдут, он уже не будет безымянным трупом. Макс наблюдал за происходящим сквозь свинцовый туман. Вдруг кто-то тронул его за плечо. Вздрогнув, Макс вскочил.
--
Кирочка, родная! Кирочка, они говорят, что я умер, я там сижу ... Они меня уже оформили... - он плакал, как ребенок, уткнувшись в ее волосы. Кира гладила его по голове.
--
Кира, скажи им, что я жив... Кира... - он осекся на полуслове, отстранившись и глянув в лицо своей подруги. Кира ласково погладила его по щеке и улыбнулась.
Дрожащей рукой Макс потрогал ее кожу на лице и не в силах сказать хоть слово, застонал и упал назад на землю. Кира села рядом с ним.
--
Зачем ты это сделала? Мы могли бы все исправить... Ну почти все... Может быть и глаз удалось бы... - он всхлипнул, стараясь говорить твердо.
--
Нет. Не удалось бы. Но ты не переживай, я ничего плохого не сделала. Я хотела, но не смогла... Он все-таки все видит и знает, что делать...
На улице совсем рассвело. Машину уже разрезали и достали зажатое тело. Макс отвернулся. Около места аварии остановилась огромная "BMW". Из машины выскочил Сашка с круглыми от ужаса глазами, мечась в жутком расстройстве, он наткнулся взглядом на черный полиэтиленовый пакет для трупов на обочине. В тот момент, когда гаишник успел заметить постороннего, Сашка уже расстегнул мешок и вскрикнул от боли. Качаясь, как пьяный, он отошел от мешка, безвольно опустившись на край сиденья. Мертвой рукой он достал права и протянул беснующемуся менту. Заметив, что нарушитель абсолютно не реагирует на вопросы, представитель порядка сунул права в деревянную руку и, махнув рукой, окликнул доктора. Бросив на Сашку равнодушный взгляд из-за золотой оправы, доктор бросил сигарету и пошел выводить из ступора свидетеля. "Хотя в такой ситуации лучше бы водки. Много... Друг, видимо, или родственник..."
Макс и Кира сидели на обочине дороги, наблюдая за тем, как увезли тело в черном пластиковом мешке, как измерили тормозной путь и собрали осколки. Записали показания водителя грузовика. Его немного поцарапало соколками стекла, оглядываясь на свой грузовик, он крестился и усиленно старался побороть нервный тик, безжалостно дергавший его бледное лицо. Искореженный кусок железа увезли и на дороге остались только черные полосы горячей резины. Дорога опустела и ничего уже не говорило о трагедии. Прохладный ветер трепал полы плаща Киры, в который она куталась, положив голову на плечо Максу. Они смотрели, как под откосом, далеко в Заларях, по извилистой нитке железной дороги тянется длинный и извивающийся как уж состав. В прозрачном лесу бродили тихие, печальные трели поздних птах. В мире царили умиротворение и покой, гармония звуков жизни и тишины, безмолвная и в то же время оглушительная, никогда ранее не слышимая...
--
Что мы теперь будем делать? - Макс обнял Киру и усмехнулся - Нас уже куда-нибудь определили?
Кира пожала плечами. Чмокнув Макса в курносый нос, она ответила:
--
Еще не знаю... Не бросят же нас на произвол судьбы.
Поезд скрылся за поворотом, на прощание махнув хвостом и оставив в лощине слабый отзвук пронзительного и протяжного гудка заплутавшего в голых рощах. Тишина...
- Хороший денек... - голос сплелся из незримой тишины и осеннего шелеста пустеющей рощи. Кира и Макс оглянулись на новый голос. На обочине дороги, сунув руки в карманы старого потертого серого пиджака, стоял мужчина с копной седых волос и колючими, темными как угли глазами. Это был главный инженер строительной фирмы, где работала Кира. Он умер год назад. После его смерти молодая вдова постепенно пропила все, что имела семья, потом от передозировки умер его сын... Так печально и бесславно закончилась история семьи Орловых. Так печально и глупо...
Хмуря кустистые брови на осыпающуюся рощу, он бурчал себе под нос какую-то мелодию. И, вдруг, как будто очнувшись от каких-то тяжелых раздумий, он уставился на Киру и Макса и сказал:
- А! Госпожа Хмелевская... Не могу сказать, что рад видеть вас... Молодые... Приходят такие молодые... И Стас вот мой пришел...
Вглядываясь в пустеющую рощу, Орлов нахмурился еще больше:
- Сигаретку бы сейчас... - мечтательно протянул он.
-Да ... Неплохо бы... - вторил ему низкий с хрипотцой женский голос. Юлька. Соседка Киры и Макса. Она болела СПИДом, и полгода назад ее нашли в ванной повесившейся на своем лифчике. Перед этим она съела пол пузырька снотворного и запила водкой. Наркоманка, три года отсидевшая за кражу, самоубийца, сейчас она стояла рядом с Орловым красивая и молодая. Ей было всего 27...
Призраки любовались ярким осенним утром, последними отсветами увядающей осени, сотканной из запахов сухой травы и грибов. Даже московский тракт, обычно оживленный и загруженный, был пуст и как-то расслабленно тих.
--
Я никогда не думал, что осень так красива... - Орлов смотрел на пустеющий лес, не скрывая нестерпимой тоски - Я никогда этого не видел...
Кира с Максом тоже смотрели на лес. С этой горы как на ладони была видна огромная долина, поросшая стройными березками и одинокими кряжистыми соснами. Они сотни раз видели эту дорогу и эту долину, но в то же время сейчас они увидели ее впервые. Как больной, которому врачи вернули зрение, и он увидел новыми глазами все то, что давно знал и чувствовал. Как красива осень... Как красива жизнь... Как красивы глаза любимой...
--
Пора... - глухо сказал голос из-под земли.
--
Пора... - повторили Призраки... Кира оглянулась на них и в ужасе закричала... Знакомые лица на глазах рассыпались серыми кусками истлевшей кожи, обнажая голую изъеденную червями кость с провалами носа и глазниц.
--
Нет рая... Нет ада... Есть вечное безвременье... Где все мы стремимся куда-то успеть, но не знаем куда и всегда... вечно опаздываем... вечно... ВЕЧНО!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Кира схватила Макса за руку, но он таял на глазах, рассыпался на тысячи лучей света, растворяясь в ее крике...
Резкий, разрывающий тишину звонок взбудоражил спокойствие комнаты. Макс подскочил на кровати. Ударив по будильнику, он оглядел комнату дикими глазами. Он сидел на кровати, дома, один.
--
Кира!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! - заорал он не в силах сдержать боль и разочарование.
Вскочив, он пулей вылетел в ванную. Потом на кухню. Пусто. В прихожей на зеркале была приколота записка:
"Мася, я тебя будить не стала, ты спать поздно лег, а мне к 8 нужно было свидетельство о смерти забрать. Потом поеду разгонять хренову родню! Нажрались, поди, там опять. Нужно проследить за всем перед выносом. Проснешься, перекус в холодильнике и приезжай ко мне. Целую, Кира"
Одевая, на ходу куртку, Макс перепрыгивал через три ступеньки. "Лексус" сорвался с места, окатив прохожих бурей песка и гравия из-под колес. До дома бабки было пять кварталов и переполненная Байкальская.
Макс мчался, как укушенный, боясь не успеть...
Черед полчаса он въехал во двор бабкиного дома и с ужасом увидел около знакомого подъезда машину "скорой помощи"...
Раскачиваясь, как пьяный, Макс сидел, обхватив голову руками на ступеньках Глазковской больницы. Врачи суетились наверху с Кирой... Макс не мог двинуться с места...
"Не может быть! Этого не может быть! Это все этот хренов сон! Сейчас зазвенит будильник и я проснусь! Я проснусь и рядом будет Кира! Да! Все так и будет! Ничего этого нет!"
--
Этого нет! - заорал Макс и изо всех сил хлестнул себя по щеке - Нет!!!!!!!!!!!!! Нет!!!!! НЕТ!!!!!!!!!!!!!!!
Макс проснулся от собственного крика. Он в машине и задремал всего на секунду. Глядя ошалелыми глазами на дорогу, вцепился в руль. На дороге лежал основательный обломок ствола дерева. Ночью был ветер, и видимо этот сухой кусок сорвало. Совершив удачный маневр, Макс заскочил на обочину. Машину тряхнуло, бутылка минеральной воды вылетела из-под кресла и покатилась Максу под ноги. Шина зацепила обледеневший край земли и летняя резина потащила автомобиль по дороге юзом. Черный "лексус" выкинуло на встречную полосу. В этот момент на подъеме появилась огромная фура. Макс нажал на тормоз, но почувствовал, что педель как будто застряла в одном положении. Бутылка минералки попала под педаль тормоза...
Машина ударилась о бетонную опору высоковольтной линии, перевернулась и через несколько секунд ее смял грузовик...