Аннотация: Навеяно легким приступом меланхолии.Она читает и вспоминает...но хочет ли разблокировать этот архив памяти? А кто-то терпеливо ждет пока Она решится вернуться в реальность... Короткая зарисовка. несколько образов и пара впечатлений. насколько удалось, вызывает ли какие эмоции судить Вам))
Стирая воспоминания
Читаю и не могу вспомнить, лихорадочно роясь в остатках памяти, где я слышала или как называется рассказ, но я точно уверена, что это не роман и с реалистичным плохим концом. Короткий грустный рассказ по типу тех, что писал О'Генри. И я читаю, постоянно теряя нить повествования, отвлекаясь на него. Сейчас он смотрит на мои губы. Чувствую его взгляд. Безмерное раздражение. Отвлекает. И я теряю мысль и думаю, он специально не хочет, чтобы я дочитала.
А рассказ...рассказ о боксере среднего веса, проявляется картинка, но кроме накаченного пресса, кулаков в красных перчатках, один из которых поднят вверх в признании победы, ничего не разобрать. Лица словно скрыты тонкой мутной пленкой.
Я читаю о крытом рынке...о кривоватых рядах палаток, лавок и стоек и безуспешной погони стражей правопорядка за кем? Очевидно, вором, но лиц не разобрать. Я их не вижу. Никогда. Это смущает и выводит из себя. Я не знаю, догнали его или нет. Думаю, все же это был он.
Этот спортивный байк, стоящий почти перед глазами в вертикальном положении, прислоненный к углублению между дверной коробкой и стеной для уменьшения занимаемого места, привлекает мой взор. Охота погонять на нем по улицам. Улицам, наполненным теплом уходящего лета, прощающегося, а оттого особенно нежного. До свиста в ушах, до разгоряченных быстрой поездкой щек, до дрожащих от усталости коленей. Почему-то внутренне я запрещаю себе. Или...не я.
Откладываю чтение.
- Я покатаюсь? - полувопросительно-полууверенно в отказе.
Темная прядь легко-легко соскальзывает на гладкую кожу щеки, чуть наклоненной при заданном вопросе головы.
Гипнотизирующий взгляд.
- Если хочешь...
Я удивлена. Сильно. Разрешает? Словно отрезая путь назад, еще дальше отбрасываю тревожащее чтиво, обхожу кругом волнующего, по непонятной причине человека, беру велосипед и выкатываю его в гулкий подъезд старой, довоенной постройки дома, с высокими потолками и широким парадным.
Ловлю краткие мгновения бьющей в лицо веселой смеси игривого ветра и брызжущих ярких солнечных лучей. Пустынные улицы дают свое молчаливое согласие на прорезающее тишину шуршание опавших листьев под шинами моего велосипеда. Приближающаяся осень примеряет свой золотисто-рыжий наряд, брезгливо морща нос, при виде остатков зеленого платья уходящей сестры. Ее печаль слышится в окружающем безмолвии, в шорохе листьев ее бесконечная меланхолия, пока она не в силах сбить мой пьянящий восторг упоения свободой, убывающий песчаной пылью сквозь пальцы. Несколько задержавшихся песчинок еще дрожали на ладонях, когда меня позвали домой.
Свобода - прекрасная иллюзия и как всякая иллюзия недолговечна.
Я вновь сижу на старом, раздолбанном, когда-то темно-, а сейчас бледно-вылинявшем зеленом диване, подтянув колени к подбородку. Перед глазами расплываются странные строки, преобразующиеся в картинки из старого глупого фильма. Потому что я ТАК сказала!
Жаба, прыгающая с умильно-вопрошающими воплями "уаррах! жизнь прекрасна! Уаррах! Раздеваться? Будем есть и раздеваться"? Маленькая девочка, скачущая вприпрыжку за жабой. Молодая женщина сидящая в плетенном кресле летнего кафе, следящая внимательно за непоседой, схватившей свою скользкую добычу под одним из столов и напугавшую до визга дородную женщину, в бордовом костюме и шляпой с цветным пером, поджавшую ноги. Скользкая добыча, с сытым мявом сбрасывает мешающую гладкую шкурку, становясь пушистым персиковым...жабокотом? Кошачья мордашка с довольными зеленовато-золотистыми раскосыми глазами и задние лапы по форме и прыгучести оставшиеся лягушачьими. Дама вопит громче, девчушка с радостным визгом подхватывает мягкую живую игрушку и пускается в обратное путешествие к матери, знаменующееся триумфальным карабканьем по ее юбке на колени, с довольным смехом и звуковым сопровождением зверюшки "раздеваться будем"?
Он берет меня за руку и ведет на кухню есть. Он неуместно смотрится среди всего этого погрома.
У нас много разного хлама. Вся квартира представляет собой пространство, поделенное на помещения, заваленные безсистемными залежами старья. Будь здесь хоть какая-то упорядоченность можно было б говорить о лавке старьевщика. Всюду старая мебель, какая-то поломанная, где-то целая, но вся исключительно из разного времени, гарнитуров, наборов. Массивная, резная. С царапинами, пятнами, как времени так и от неких химических соединений. Шкафы, тумбочки, секретеры - все неопрятной кучей, посреди коридора и комнат. Будто люди собирались переезжать или вывозить мусор, сгребли все, да так и оставили и позабыли посреди дороги. Детские игрушки, пыльные зеркала с кружевной вязью рам, трюмо, книжные шкафы... единственный островок спокойствия расчищен в условно моей комнате стоящее полукругом диван, напротив - кресло, справа - трюмо. За креслом таинственно кроется выход из квартиры.
Что там в других комнатах - не знаю. Никогда не заглядывала. Там темно и я не захожу.
На кухне, потемневшие, бывшие когда-то светлыми с цветочным тиснением, обои. Здесь царство металла. Стол, плита, холодильник, табуреты, полки, раковина, практически все кухонные инструменты, кроме моей тарелки и чашки - все блестит серым металлическим цветом. От этого помещения веет заброшенностью и пронизывающим душу холодом. Запах пыли, металла и давно непроветриваемого нежилого помещения въелся в этот дом. Он как могила. Последнее пристанище, которое нашли вещи, помнящие жизнь. Жизнь непоседливую и активную, а здесь под толстеющим год от года слоем пыли напоминали затерянное кладбище пустых надежд и невыполненных мечтаний. Безнадежность подняла свой флаг уже давно и была полноправной владелицей здешних угодий.
Он не готовит. Никогда. Все готовит Пэтти. На редкость жизнерадостная девица, ее не смущает совершенно откровенный Депресняк поселившийся здесь давно и являющийся близким другом Безнадежности. Высокая, тощая, с "разболтанными" руками-ногами, делающая сто и одно дело одновременно и вечно все задевающая, падающая, цепляющая, ломающая и ставящая на одежду пятна. От переизбытка энергии. Я считаю. Она неугомонна. Иногда меня веселит ее присутствии. И бывает поводом отвлечения от нескончаемо-нудного рассказа. Иногда от нее болит голова и я тру пальцами виски, тогда Он что-то ей говорит и она исчезает. Тихо и незаметно. Мне хочется чтоб он помассировал мне виски своими прохладными пальцами. Не знаю, почему, но мне кажется, что они должны быть именно прохладными. Возможно, и, даже скорее всего, это фантазии. Он не касается меня. Никогда. И почти ничего не говорит. Меня не покидает ощущение, что он чего-то ждет. Чего? Не ведаю. И не хочу.
Иногда Пэт меня бесит...нет, не так, они ОБА меня бесят. Она спотыкается, падает со стремянки, и зачем, спрашивается, полезла, если удержаться не можешь? Он ее ловит в объятия, поддерживает за плечи и вообще всячески предотвращает негативные последствия ее неуклюжести. Всегда. Меня это раздражает. Неимоверно. Всегда.
Я стараюсь избежать Его внимания, но мне не нравится, когда он оказывает его другой - другим, так будет вернее. Я собственник? Возможно. Хотя именно этот вид собственности пугает. Меня настораживает его взгляд, движения, даже то, как он одевается. Скажите на милость, где логика деловых, дневных и вечерних костюмов в затхлой пропыленной насквозь квартире?! Но больше всего меня волнует запах его парфюма. Есть в нем что-то, заставляющее нервничать. Горечь полыни? Или тонко проникающий запах можжевельника, смешанный с томностью розового дерева? Иногда доносится горьковато-свежий аромат апельсина или бергамота. Непостоянство смеси и жалкие попытки моего носа унюхать все оттенки выводит из себя еще больше. А я очень не люблю, когда мои чувства выходят за рамки шаткого равновесия. В любом случае я не рискну приблизиться к нему настолько, чтобы избавиться от неопределенности.
Иногда я радуюсь его неразговорчивости, но чаще хочу его стукнуть за нежелание отвечать на мои вопросы. Что может быть невыносимее многозначительного молчания? Забудьте, я не спрашивала.
Буквы, буквы...
Девушка с гладкозачесанными назад темными волосами, открывающими нежное округлое лицо с полными алыми губами, в белом воздушном платье, плотно обтягивающем ее гибкую талию и бедра, легкими свободными волнами стремясь охватить ноги, струясь косым рваным краем до икр,смуглая кожа просвечивается сквозь тонкую полупрозрачную ткань, а золотистое сияние оттеняет оголенные плечи. Она поет. Поет в микрофон чувственным хрипловато-бархатным голосом. О чем? Конечно, о любви. Беззаветной, безграничной...и безнадежной. Любви кратковременно мигнувшей ослепляющим светлячком на восходе жизни и отправившейся дальше за новыми впечатлениями, оставив за собой разбитое сердце и утраченные иллюзии, и где-то в глубине души пылающий огонек надежды. Глупой надежды на возвращение и хороший конец.
Место,где проходит выступление небольшой зал, скорее, похожий на ангар или склад. Несколько рядов столиков, расположенных по кругу, оставляя свободным пространство в середине для выступающей, за ними невдалеке барная стойка, пара бильярдных и игровых столов. За сидящими, отделившись от всех, стоял молодой человек, не сводивший взгляда со "сцены" и бездумно поигрывая бокалом.
После окончания песни, парень, лениво потягивающий мартини, обернулся, заслышав шаги и сдавленно охнул:
- Почему я могу любоваться тобой исключительно на сцене, - последовала возмущенная реплика.
Женщина, подошедшая к нему, выглядела старше его лет на десять. Мелкая кудрявая "химия", торчащих "дыбом", во все стороны коротко стриженных пепельно-русых волос, с удлиненным лицом, без единой капли жира, прорезанном длинными глубокими морщинами застаревшей усталости, с бледно-желтоватой кожей, широко ухмыльнулась, приоткрыв серо-желтые от постоянного курения зубы.
Бывают моменты...моменты, которые выпадают из моей памяти. Как сон, быстро выветривающийся из бодрствующей головы, под давлением привычных утренних действий. Только я знаю, что это не сон. Иначе, зачем я читаю мерзкую сагу о неизвестном мне боксере? Не могу ее понять, а затем раскрываю глаза лежащая на диване, прикрытая легким пледом, притом, сидела до этого на широком подоконнике? Вариантов как я здесь оказалась множество, но они все мне не нравятся. Я точно разделяю границы между явью и сном, и то, что я не помню настораживает.
Его рядом нет. Его никогда нет рядом, когда я сплю. Или валяюсь на тахте.
Его вид разительным контрастом выделяется на окружающем вытертом фоне квартиры. Как он умудряется оставаться чистым и непомятым в своих отлично скроенных одеяниях в этом убежище пыли для меня загадка. Мои платья не выдерживают, кроме того я не слишком аккуратна с красками, а масленые пятна...я ничего не делаю по дому, но после них вещи из стирки не возвращаются.
Открываю глаза. Я на диване. Снова. Шнуровка платья ослаблена. В проеме двери ведущего в другую комнату стоит Он. Напряженный взгляд темно-золотых хищных глаз. Молчание. Ожидание. Чего? Пальцы касаются губ в мимолетном жесте задумчивости и замирают, ощущая припухшую, чуть саднящую кожу. Провожу в растерянности обеими руками по голове, стряхивая наваждение, автоматически приглаживая растрепавшиеся волосы. Стоп. С утра была тугая коса. Не хочу знать! В моих глазах пылает это нежелание всепожирающим пожаром. Не помню! Не хочу.