Аннотация: "Всякий, кто любит одиночество, либо - дикий зверь, либо - Господь Бог".
"Всякий, кто любит одиночество, либо - дикий зверь, либо - Господь Бог". - Сказал Френсис Бэкон. Я всегда подозревала, что я - богиня. Я ловлю кусочки одиночества, бережно храню их, любуюсь ими, как произведением искусства. Я люблю одиночество. Нет, не так. Я люблю Одиночество! В этом сумасшедшем мире технологий, информации и скорости, мне остро не хватает тишины. Работа, дом, дети, друзья - телефон умолкает далеко за полночь. В отпуске, я по инерции беру в том же ритме, лишь неделю спустя приходит благословенное спокойствие, но отпуск уже подходит к концу, и я снова бегу. Я не жалуюсь, нет, я привыкла, как и большинство из нас.
В то утро я неслась на работу, как сумасшедшая, проклиная злодейский мобильный и свою зависимость от Интернета. Я засиделась на форуме прошлой ночью, утром промахнулась кнопочкой на телефоне - хотела отложить звонок будильника и отключила его вовсе. Мне снилось, что я встала, умылась, сварила себе странный кофе без запаха, съела несладкую конфету и поплелась одеваться. В эту секунду меня разбудил звонок. Прокуренный, сорванный голос Манюни прокаркал: "Ты сбрендила, мать! Забыла, какой сегодня день?!"
- И тебе доброе утро, Манюнечка, - сонно отозвалась я.
- Утро? Время к обеду, - огрызнулась коллега. - Где ты шляешься? Все уже собрались. Если ты хочешь получить этот проект, ты должна быть в офисе через пять минут.
В трубке стало тихо. Ёшкина мышь! Мой проект! Я полгода ходила по пятам за руководством канала, стояла над душой, забрасывала письмами, презентациями и приставала на каждом совещании с идеей нового проекта. Наконец, я была услышана, и мне назначили дату совещания, на котором мы должны будем обсудить детали. Как я могла забыть об этом, когда поставила себе множество напоминаний в телефоне, записная книжка пестрела яркими восклицательными знаками, и муж спрашивал об этом только вчера за ужином?
Я метнулась в ванную, наскоро умылась, схватила косметичку и рванула на кухню. Там меня ждал еще один сюрприз - младшая дочь восседала на кухонном столе с пультом от телевизора в руках, с беспроводными наушниками на голове и смотрела канал Дисней. Я со стоном плюхнулась на табурет.
- Ты почему осталась дома? - спросила я у маленькой нахалки.
- Папа уехал очень рано, сказал, что ты отведешь меня в садик, - пожала плечами дочь, косясь на телевизор.
- Собирайся бегом, у тебя пять минут! - я поставила ее на пол, придала ускорение, слегка шлепнув по заду и принялась рисовать лицо, одновременно дозваниваясь до своей ассистентки Марии Осиповой, или Манюни, как ее все называли.
Я вышла на финишную прямую через 20 минут после старта. Так быстро я никогда не бегала. На подлете к офису у меня сломался каблук, с треском, подло и неотвратимо, как в кино.
В соседнем торговом центре была мастерская, я знала это наверняка, потому что на прошлой неделе забирала оттуда туфли Марго. Пока я ковыляла с максимально возможной скоростью к мастерской, в голове настойчиво бубнило беспокойство. Манюня обещала, что у меня есть полчаса, пока решались текущие вопросы. Боссы, конечно, довольны не были, но учли мою безупречную репутацию как работника и вспомнили маниакальную пунктуальность, а посему благосклонно дали мне второй шанс. Кажется, я упустила и его. Поднимаясь на эскалаторе к сапожной мастерской, я отчетливо поняла, что сделала великую глупость. С таким же успехом, я могла доковылять и до офиса, а там переодеться в запасную пару туфель. Я так расстроилась, что мне даже плакать не хотелось. Меня словно отправили в спящий режим. Не спеша, я дошла до мастерской, разулась, послушно согласилась с накруткой цены за срочность и терпеливо прождала полчаса, вместо десяти минут. Спасти меня теперь могло только чудо. Я заявилась в офис, опоздав на полтора часа. Чуда не случилось. Меня, само собой, никто уже не ждал. Манюня смотрела на меня с ядовитой смесью сочувствия и понимания, отчего становилось только хуже. Я практически не запомнила этот день. Видимо, на моем лице читалась такая мировая скорбь, что каждый в редакции счел своим долгом выразить мне соболезнования. Мне же хотелось только одного - остаться в одиночестве. Я с содроганием представляла вечер, где нужно будет уделить время детям, поговорить с мужем за ужином, рассказать о своем нелепом провале, а значит сделать его еще более нелепым. Иногда я жалела, что у меня есть близкие люди. Ванильно-восторженные восклицания о ценности бытия только вдвоем, втроем, вдесятером с детьми и собакой на берегу моря приводили меня в такие дни в исступление.
Домой я не спешила. В торговом центре, где утром ремонтировала каблук, тоже не стала сразу спускаться в гастроном, а поднялась на самый верх, в царство странных бутиков. Минуя все женские штучки - шляпки, белье, обувь, ювелирный салон - я очутилась в глубине торгового центра. Крошечная лавочка с антиквариатом меня тоже не вдохновила. Ноги сами несли меня в самый непонятный, отталкивающий, чуждый мне магазинчик, где на витринах стояли, лежали, висели и даже стекали с подставок всевозможные часы.
За прилавком сидело земное воплощение бога Тора - огромный, огненно-рыжий детина изучал какой-то механизм. Вместо Мьёльнира он вооружился громадной лупой на штативе, мышцы на руках и плечах натягивали тонкую ткань безупречно-выглаженной, дорогой рубашки, а толстые пальцы-сардельки ловко орудовали крошечным пинцетом. Я невольно залюбовалась картиной настолько, что не сразу сообразила, когда меня вежливо поприветствовали. Божество подняло глаза от работы и с приветливой улыбкой поздоровалось.
- Прекрасный день, не так ли?
- Не так, - сварливо нахамила я от растерянности и от вредности характера вздернула подбородок, не желая признавать промах.
- Неудачный день, - понимающе констатировал Тор. Быстрый, по- прежнему невозмутимый взгляд льдисто-голубых глаз, окутал меня уютом и теплом. Мне стало неловко вдвойне.
- Отвратительный, - кивнула я и шагнула ближе к прилавку. - Простите за хамство, просто сорвалась.
Рыжий кивнул, принимая извинения и, все еще не сводя с меня глаз. И тут меня прорвало. Я вылила на незнакомца все, что накопилось за сегодня, я стенала и жаловалась, плясала и жестикулировала, пересказывала события в лицах и голосах. Он не перебил меня ни разу. Не высказал нетерпения или недовольства. Он меня внимательно слушал, а когда я выдохлась и замолчала, тяжело облокотившись на стеклянную витрину, он откатился чуть- чуть в сторону, к шкафчикам на задней стене магазина.
По началу я думала, что он сидит на стуле-вертушке, так плавно он двигался, но теперь я увидела простые и печальные объяснения мощным рукам продавца. Он сидела в инвалидном кресле.
Видимо, на моем лице отразилась вся гамма чувств, потому что Тор заулыбался широко и весело, а мне снова захотелось провалиться поглубже. Я подавила острое желание убежать.
- Я отвечу на все твои вопросы потом, - до чего же приятный у него голос! - Мы уже можем перейти на ты, после столь интимного знакомства.
Он подшучивал надо мной, я понимала, но меня все еще не отпускало напряжение и неловкость.
- Я кое-что дам тебе сейчас, Лена. Послушай меня внимательно, очень внимательно, потому что, если ты совершишь ошибку, никто не сможет тебе помочь. - Хозяин лавки стал пугающе серьезным, черты лица заострились, огрубели. Тор протянул мне небольшие песочные часы. Бронзовый корпус украшала затейливая резьба и инкрустация цветными камнями, колбы с красным песком покрывала та же странная вязь. - Когда твое желание остаться одной станет невыносимым, как сейчас, например, Поверни часы на полоборота влево. Влево, запомни. Где бы ты ни очутилась, не трогай часы до тех пор, пока не будешь полностью уверена, что хочешь вернуться. Этот фокус срабатывает только один раз. Для возвращения поверни часы обратно вверх. Вернешь мне их, когда сочтешь нужным. Запомнила?
Я кивнула и взяла протянутую вещь.
- Один вопрос, а если я не захочу их вернуть?
- Захочешь, - снова заулыбался рыжий. - Все возвращают рано или поздно.
***
Я воспользовалась часами в тот же вечер. Заперлась в ванной, чувствуя, как подступает к горлу истерика. Муж смотрел на кухне дурацкий псевдокомедийный канал с каменным выражением лица. Дочери шумно ссорились в детской.
Я долго рассматривала вещичку, прежде чем решиться. Меня завораживали хитросплетения рисунков на металле, чем дольше я смотрела, тем больше деталей различала. Вот женщина в хитоне со вскинутыми вверх руками, босая, похоже, что танцует, а рядом сверху вниз ряд непонятных значков. Химеры, грифоны, сфинксы, всадники на странных существах с диковинным оружием - все они рассказывали какую-то историю, мне пока непонятную.
Я повернула часы влево на пол оборота. Красный песок задвигался внутри, заклубился, словно дым, свиваясь в спирали. За дверью ванной воцарилась тишина. Я замерла на мгновение, осторожно открыла дверь и выглянула. В квартире было тихо и пусто. Я удовлетворенно кивнула и открыла краны. Налила в ванну ароматной пены - ваниль - сладкий, яркий, вкусный запах. Я наслаждалась им как никогда. Шум воды успокаивал мои издерганные нервы. Капли летели во все стороны, дробились на мельчайшие радужные осколки, играли всеми цветами радуги. Я погрузилась в теплую, ароматную воду, закрыла глаза и выдохнула со стоном. Вода дарила блаженство, гладила меня упругой, теплой ладонью, смывала усталость, нервозность, боль и горечь, стирала беспокойство. На бортике ванной мерцал, подрагивал огонек свечи. К сладкому аромату ванили примешивался терпкий горьковатый привкус корицы и мягкий, ненавязчивый запах нагретого воска. Не помню, когда я получала такое удовольствие от ванны. Заворачиваясь в мягкое полотенце, я отчетливо ощутила его прохладу, чувствовала, как скользит чуть шероховатая ткань по коже, собирая капли воды.
Кухня приветствовала меня запахом кофе - горьким, бодрящим - и шипением газовой конфорки. Сине-оранжевое пламя чуть гудело, волновалось и трепетало под джезвой с кофе. Я грела озябшие пальцы о чашечку, лениво наблюдала за вьющимся паром. В голове, казалось, не осталось ни одной толковой мысли. Я жила ощущениями. Тишина ласкала меня, обнимала за плечи, окутывала, зачаровывала. Тишина и одиночество. Полное, абсолютное одиночество.
Сейчас, вспоминая все эти события, я не могу с уверенностью сказать, как долго я пробыла в этом блаженном состоянии. Я спала на большой двуспальной кровати под невесомым, жарким одеялом. Я читала книги, запоем, до ломоты в глазах, засыпала над дочитанной главой, когда рассвет уже заглядывал в окна. Шлепала босыми ногами по прохладному дереву пола, касалась пальцами шероховатых стен в обоях, ловила мельчайшие оттенки ощущений. Одеваясь, чувствовала скользящую гладкость шелка, колючую шерсть, мягкое касание хлопка. Я сбегала по каменным ступеням подъезда, цокая каблуками и вслушиваясь в гулкий дробный стук как в музыку. Парк, небо, река, дороги - все было только для меня. И солнце, и дождь были моим единственными спутниками. Я ловила мгновения, наслаждалась каждой секундой свободы и одиночества.
Но со временем назойливый червячок беспокойства вторгся в мою нирвану. Я задумывалась о том, как течет время там, в оставленной мною жизни, что делают без меня девочки, кто заплетает хвостики младшей, кто корчит рожи в зеркале, когда старшая любуется своим отражением. Мне вдруг отчаянно захотелось почувствовать запах мужа, прижаться к его колючей щеке, провести ладошкой по коротко стриженной голове, преодолевая упругое сопротивление волос. Захотелось обнять их всех сразу, вновь поражаясь хрупкости Марго, ртутной подвижности Лилии и каменной крепости мужниного плеча.
Мое блаженное одиночество вдруг повернулось ко мне другой стороной, словно дикий зверь оскалилось, выпустило когти, вцепилось в меня мертвой хваткой. Я задыхалась, билась в рыданиях, металась в панике. И тут мой взгляд упал на песочные часы, которые я бережно поставила на подоконник на кухне...как давно? Я не помнила. Я, не колеблясь, повернула часы обратно. Песчаная буря внутри прекратилась тотчас, песчинки с едва слышным шорохом ссыпались в нижнюю колбу, стирая мое одиночество, увлекая его за собой.
Муж все еще сидел на кухне и смотрел этот дурацкий канал. Он вздрогнул, увидев меня у окна.
- Ты же ушла в ванную, - удивился он.
- Я уже вернулась, - пожала плечами я и села к нему на колени, загораживая экран. Он охотно поцеловал меня, отвлекаясь. Девчонки перестали ссориться, из детской доносилось воркование и негромкий смех.
Рыжий часовщик был прав. Я верну часы. Я люблю одиночество страстно и неистово, но жизнь я люблю сильнее.