Аннотация: ћЯ теперь Великий Космический Умаразум! И Ленин, и Христос, и Махатма Ганди в одном лице. А также многие другие уважаемые людиЋ.
ВОСЕМЬ С ПОЛОВИНКОЙ
или
ВРЕДНЫЕ ЗАВЕТЫ
...Эх, Василий, помнишь наши годы молодые? Как на дизеле-то работали, помнишь? ...Подрались-то ещё... Ты мне говоришь: "Давай, мол, Серёга, в институт будем поступать!" А я что? Мне тогда до института ли было? "Отвали, моя черешня!" - отвечаю. Ты обиделся чего-то... В морду мне... Ну и понеслось... Потом глядим, а дизель-то у нас того... А?... Помнишь?.. Во, дураки были, ёлкин дед...
Ну, и кто прав-то оказался? Признайся, только честно! Ты вот учёный человек, кандидат, можно сказать, каких-то там наук, а получаешь меньше моего. Надо было глаза-то портить, да геморрой наживать?.. Я понимаю, не в деньгах счастье... Но и без них тоже как-то не того... Образование, оно, конечно, ум развивает... Но ведь... ум-то... он тоже... о двух концах...
...Вот у нас на "Серпе и Молоте" лет двадцать назад работал один мужик. В ли-тейке. Фёдором звали. Такой умный! Начи-и-танный! Куды бечь... Прямо энциклопедик, честное слово.
Ты,вот, Василий, вроде тоже неглупый мужик... Но до Феди тебе, извини... Ты, например, когда говоришь мне всё понятно. А этот как залудит бывало... По научному, или там по божественному... Хоть стой, хоть падай... Мы с ребятами только глазами - хлоп-хлоп. Ни хрена не разберёшь...
А знаешь, как он ругался?! Ну, ёлкин дед! Вот мы после смены с мужиками пойдём в Лефортовский парк. Культурно отдохнуть. Этот пару стаканов примет и давай орать... "Порождения ехидные! Пьянь подзаборная! Вам бы только выжрать да поблевать. А о душе не думаете!"
Ну, это-то хоть понятно. А дальше как заведёт философию. Слова там всякие, с подвывертом. "Ипостась-трипостась, усия-мусия"... В три этажа заворачивал, собака! И вроде без матюгов. Но так обидно выходило. Наши заводские ему даже говорили, мол, спиши слова.
Был у нас в цеху обрубщик, Коля-Синий. Урка, из зоны только вернулся. Один раз с нами увязался... Сидим. Этот выступать начал как всегда. Нам-то что, мы люди привычные. А Синий слу-шал-слушал... Глядим, набычился чего-то.
Федя знай себе разоряется... "Я, - говорит, - вам покажу кузькину мать! Устрою Содом с геморроем! Отделю козлов от волков!" Синий чего-то недослышал или что.... Глядим, бельма кровью налились, вскочил, да как заорёт: "Сам ты волчина позорный! А за "козла" ответишь!" Пальцы врастопырку и на него. А у того тоже кулачищи - во! С мою голову, не меньше. Что там было! Еле растащили.
* * *
Я ему однажды высказал. "Непонятный ты, - говорю, - Фёдор для моей души человек... Где ж ты так наблатыкался языком-то молоть? Я вроде и сам за словом в карман не лезу. Но если ты выступаешь, молчу себе в тряпочку. Потому, что понимаю: когда кузнец куёт, лягушка лапу не суёт. ...Узнать бы, где выучился..."
Он сощурился так и говорит: "А зачем тебе про меня знать? Ты, мол, еще сам неизвестно кто. Лошадка тёмная. Всё взносы проф-союзные собираешь, неизвестно куда метишь. Ну, ничего я тебя скоро разъясню. Пора уже".
-Я лошадка?! Это что же, - спрашиваю, - во мне такого лоша-диного, ёлкин дед? Я - вот он он. Весь на виду. Понятный и простой, как хозяйственное мыло.
-С лица-то ты прост, - говорит, - а вот посмотреть бы на тебя с изнанки.
-Как это "с изнанки"?
-Как как, сядь да покак. Не пудри мне мозги, - говорит, - лучше давай с тобой встретимся за-душевно, да за жизнь поговорим.
-Что ж, - отвечаю, - давай. Вот завтра суббота, поехали на Бисе-рово подлещиков ловить. Там и потолкуем заодно.
-Да пошёл ты, говорит, со своими подлещиками! Я лучше к тебе в гости приду с утра. "Ну, хрен с тобой, - говорю, - приходи. У меня как раз жена к своим уехала...".
* * *
Утром лежу-сплю. Барабанит кто-то в дверь. "Открывай! Гес-тапо!". Встал в одних трусах, отпираю, глядь - Федя. "Ну, ты даёшь, - го-ворю, - ёлкин дед. Пораньше-то не мог? Ещё же магазины закрыты". "Ничего, - говорит, - я с вечера запасся". И достаёт два пузыря. "Ну, тогда, - говорю, - проходи, у меня как раз голова трещит после вчерашнего".
Сели. Я огурчиков солёненьких достал, колбаски ливерной порубил, хлебца чёрненького, занюхать... Всё путём. Приняли по лампадочке, поправились. Первая - колом, вторая - соколом. Чувствую, отпустило маленько. Захорошело.
Ещё, значит, по одной... Время ему выступать... Нет, смотрю, лоб наморщил, молчит чего-то. "Стоп, - себе думаю, - что-то здесь не то". А он ещё лафетник хлопнул и говорит: "Вот скажи, Серё-га, как ты думаешь, кто я есть?"
-Кто, кто, - говорю, - конь в пальто. Чего привязался, ёлкин дед?
-Нет, - говорит, - ты не увиливай, отвечай честно.
-Ну, Федя, съел мед-ведя, - говорю. - Идеальный друг и отличный товарищ. Чего тебе ещё сказать?
-Вот кого, - говорит, - я тебе напоминаю?
И повернулся, сначала в анфас, а потом в профиль.
-Фоторобот, - говорю, - напоминаешь на столбе. "Их разыскивает милиция". А он: "Дурак ты, - говорит, - боцман и шутки у тебя дурацкие. Сало-то в голове есть? Пошк-ворчи маленько".
Смотрю внимательнее. "Ну, - говорю, - шнобель у тебя здоровен-ный. На еврея смахиваешь. "Уже теплее" - говорит... Я смот-рел-смотрел, ничего больше не вижу. "Что ж, - говорит, - с вами придурками делать? Ладно, сам скажу. Открою тебе великую тай-ну". "Валяй, - говорю, - раскалывайся".
* * *
У него вдруг морда сделалась серьёзная, торжественная даже. Глаза сощурил. Ус-тавился, как удав. И говорит загробным голосом: "Тай-ну я тебе открою, только ты заранее должен мне обещать, что поверишь всему, что я ни скажу". "Да уж, - говорю, - постараюсь".
-Нет, - говорит, - не надо мне одолжений. Ни-каких там "постараюсь"... Да - да, нет - нет! И всё. Посиди, подумай. Минуту тебе даю. Только не ошибись, смотри. Жизнь твоя сейчас решается, между прочим.
Я стопарь махнул ещё. В голове плывёт. А этому бугаю хоть бы хны. Ему цистерну надо.
Сижу, шкворчу. Как так, заранее поверить? Да мало ли он чего отмочит? Может скажет "в колодец прыгни". А Федя сидит и смотрит так, что до печёнок достаёт. Ёлкин дед! Мне вдруг страшно ста-ло, в натуре. Просто мороз по коже...
А потом чего-то такое у меня вдруг в башке замкнуло, чувствую: верю! Чего бы ни сказал, верю, ёлкин дед! Вот ляпнет сейчас, что он царевич Димитрий, или там космонавт Гагарин, значит, так оно и есть. Верю! Гадом буду, верю!
-Вот ты мне и поверил, - говорит.
Представляешь, Васёк? Я ж ему еще ничего не сказал. А он встаёт на тубаретку, руки так размахнул и говорит: "Я есмь Иисус Христос пришедый в мир грешныя спасти, из них же первый есмь аз!"
А у меня на кухне часы с кукушкой. И как раз у него над головой оказались. Эта дура заполошная выскакивает да как на-чала, "ку-ку! ку-ку!" Он пальцем маятник остановил. " Это она, - говорит, - конец старой эры прокукарекала".
Я притух малость. И говорю. "Я тебе, - говорю, - конечно, верю, только не совсем въезжаю. Второе пришествие, что ли началось? Страшный суд?"
-Погоди пока. До суда дело не дошло. Я тебе сейчас всё объ-ясню популярно. Вот вы все тут думаете, что в прошлый раз было первое пришествие. Так? Невегласы бестолковые! Это уж я в восьмой раз являлся. Спасаешь вас, спасаешь, а вам, хоть кол на голове теши! То отравят, то замуруют, то живьём зажарят собаки. Надоело. Никакого терпежу на вас не хватает!
Я в прошлое воплощение, сгоряча, возьми да скажи. Мол, по-кайтесь! В другой раз приду, чикаться не стану. Всё! Будет вам секир-башка. И что ты думаешь?! Ноль внимания, кило презрения. Всё переврали, перепутали. Наоборот сделали. Церквей понастроили, а на хрен мне ваши церкви, когда сами вы воры, убийцы, да пьяницы?
Сижу у себя там, в райских кущах, думаю, ну что замочить их всех? Или еще разок попробовать вразумить? Жалко всё-таки. А как вразумишь? Ведь слово давал, мол, в следующее пришест-вие - страшный суд. Нарушать нельзя! Ладно, думаю, пусть это будет не девятое пришествие (по-вашему - второе), а восьмое с половинкою...
Наливает ещё, дёрнули мы с ним. "Ну что, - спрашивает, - Серё-га, уверовал в меня?" "Уверовал, господи!" - отвечаю. "А вот мы сейчас проверим, - говорит, -как ты уверовал". Разворачивается и со всей дури правой рукой мне по едалу - хрясь! Я с катушек. Из глаз искры. Ёлкин дед! Обиделся... "Нет, - говорю, - Федя, ты не прав!"
А он мне: "Вот ты и показал свою сучность. Ишь, как запел! "Федя!" Ты, не материться сейчас должен, а левую щё-ку мне подставлять. Не слыхал, что ли?" "Ну, извиняй, - говорю, - господи, не дотумкал сперва. Думал, ты по пьяни просто".
-Впредь лучше тумкай, - говорит. И по левой мне, сызнова как въедет. "Ничего, - думаю, - в таком случае можно и потерпеть".
-А что, - спрашиваю, - господи, ты и чудеса умеешь творить?
- Ё-ка-лэ-мэ-нэ! - говорит. Да я этих чудес ещё в детстве знаешь, сколько натворил? У меня вся школа на ушах стояла. Крысу из глины слеплю бывало на уроке и к училке под стол. А она там оживает. Знаешь, как весело было!
Или Яков Андреич, директор, меня вызывает в кабинет. У не-го папиросы кончились, он мне: "Выверни карманы!" А я: "Да пошёл ты!" Он меня по бокам - хлоп-хлоп. У него руки-то возьми да и отсохни. А после седьмого класса меня за-всё-про-всё выперли. Вот тебе и чудеса...
-А что, - говорю, - господи, начуди сейчас чего-нибудь. Очень мне посмотреть интересно.
А он: "Род лукавый и прелюбопытный! Не будет вам ни чудес, ни знамений, окромя знамения Ионы Про-рока".
- А чой-то, за знамение такое? - спрашиваю. "А вот чего!" И как даст мне по новой в рыло. "Понял теперь?" "Понял, - говорю, - чего ж не понять. Только уж больно ты дерешься. Разве Христос руки распускал?"
-Вот это, - говорит, - ты хорошо спросил. Я, и правда, прошлые разы понежнее обходился. Ну и что вышло?! Погляди вокруг. Я же им паразитам всё объяснил по-хорошему. Не воруйте, мол, не убивайте, не дерите, кого попало. Любите друг друга. Ханки много не жрите. А они! Всё поперёк делают. Ну, чисто дети, ей бо!
Их одному учишь, а они будто назло. Вот я и придумал по-завчера, может вас плохому поучить? А вы сделаете наоборот. И будет ладно. У вас ведь, и цари, и вожди, чего ни задумают, всё в об-ратную сторону получается. А если б они, ну там Политбюро, нап-ример, принимали другие решения... "Экономику развалить! Жизнь - ухудшать! Цены - повышать! Взятки - брать! Воровать всем как можно больше!". Вы бы уж давно при коммунизме жи-ли. Не иначе.
У меня нынче заповеди другие будут. Не как в тот раз. И поведение тоже. ...Чуть что не по мне - в чушку. Чего плохо лежит - моё. Ну и с бабами, соответственно...
* * *
-Понял, - говорю. - Уважаю. Только ты меня-то больше не долби. А то я не посмотрю, кто ты такой есть. Дам чем-нибудь тяжёлым по кумполу. Не обижайся потом.
-Ладно, - говорит, - больше не буду.
Ещё по одной приняли. Опять его спрашиваю: "А мне-то что теперь делать?" Он говорит: "Ты, Серёга, апостолом у меня бу-дешь". (..Нет, ты оценил, Василий, с кем сидишь? А?!)
-Спасибо за доверие, - говорю. А которым апостолом ты меня назначишь, господи? Петром или может Фомой? А он говорит: "И тем и другим. Будешь у меня один в двенадцати лицах".
-Почему так? - спрашиваю.
-Некогда, - говорит, - мне с вами вожжаться. Их двенадцать-то, поди, набери... Шпана кругом одна. Так что пойдёшь сразу на все должности. По совместительству.
-Трудновато, - говорю, - будет. Я ведь, ёлкин дед, не железный.
А он: "Будешь выгрёбываться, ещё и Марией Магдалиной назначу". "Нет, - говорю, - это уж уволь". "Ну, тогда сиди да помалки-вай" - говорит.
-А в чём же, - спрашиваю, - будут мои апостольские обязанности?
-Да какие там обязанности. Ходи со мной, да и всё... Непосредственные указания выполняй. А когда меня заметут, будешь благовествовать.
-Как это, "благовествовать"?
-Ну, рассказывать людям про меня, чего вспомнишь.
-Может, - говорю, - лучше записать?
А он: "Из тебя писатель, как из жопы лопата. Не суетись под клиентом. Найдутся записываль-щики. Без сопливых обойдётся".
Просидели с ним так целый день. Дважды в магазин бегали. Приходил к нам кто-то вроде. Ничего не помню.
На другое утро просыпаюсь. Головка бо-бо, денежки тю-тю, а в ротике - бяка. "Чего ж это, - думаю, - вчера было? Может мне приснилось всё?" Посмотрел под стол, мама родная! Там порожних бутылок! Окурков! Видимо-невидимо.
Смотрю еще, под телевизором дамочка какая-то дышит. Откуда взялась? Ну и вроде так ничего на мордочку. Начал ее рас-талкивать. А она ещё глаза не разлепила, а уж ноги на ширину плеч и шепчет чего-то непристойное. "Мамочки родные! - думаю. - Где это мы её откопали?" Но, однако же, не удержался, ёлкин дед. Ты, Васёк, Людке моей толь-ко смотри, не брякни.
Не успела она, значит, уйти, баба эта, Федя прибегает. "Ну, как ты?" - спрашивает. Так и так. "Да, - говорит, - женщина она смачная. Одно слово - блудница. Только пьёт много, зараза. Ты хоть помнишь, что мы тут вчера с ней вытворяли?" "Не-а" - говорю. "Ну, это, мо-жет и к лучшему. Пошли, прогуляемся".
Вышли, идём по морозцу. "А что, - спрашиваю, - господи, неужто тебя опять казнят?"
-Это уж, - говорит, - как водится. Без этого нельзя. Ничего, потерплю последний-то разок. Только бы не понапрасну.
-А чего, - опять спрашиваю, - на этот раз с тобой сделают?
-Сейчас времена-то полегче стали, - говорит. - Кожу с живого драть не будут.
-А что же?
Он говорит: "Знаешь ли ты начало, чтобы спрашивать про конец? Сам всё увидишь. ...Ну, в дурке меня уморят, в дурке. Отстань". "Ладно, - думаю, - если так задумано..."
Пивка у Таганской попили, поправились маленько. Дальше идём веселее. "А пошли, - говорит, - в Нескучный сад". ...По набереж-ной, по набережной... Доходим до "России". Там глинтвейн горя-чий продают в бумажных стаканчиках. Давай глинтвейну... Потом у Крымского моста ещё на троих с кем-то сообразили.
А не жрамши, ёлкин дед. И на старые дрожжи. В Парк культу-ры заходим уже совсем хорошие. Там народ на коньках катается. Музыка играет, барабаны бьют. Пока до Зеленого театра шли еще приложились раза четыре. Он говорит, погоди, я отолью, схожу.
Что-то не было его долго. Потом - бежит. В руках - два шашлы-ка и нога деревянная. Спёр где-то. "Ну, на что тебе, - спрашиваю, - нога?" "Сам не знаю, -говорит. - Просто так понравилась. Красивая вещь".
* * *
Заходим в Нескучный. Люди кругом гуляют. Моржи в проруби болтаются. Стоит толпа на них глазеет. "О,- говорит, - сейчас я им речугу толкну. Скажу пару ласковых". "Может не надо?" - спра-шиваю. "Надо, - говорит Федя, - надо!"
Влезает на скамейку. Протез - рядом. Да как вдруг заорёт благим матом: "Люди!! Сюда, скорей!! Люди!!" Ну, народ к нему, конечно, ки-нулся, думали, случилось что. Подбежали. А он говорит: "Вы чего примчались, засранцы? Кто вас звал?"
Толпа возбухать начала. А он говорит: "Ну раз пришли, лад-но. Становитесь, девки в кучу, я вам "чучу" отчубучу!" И начал, на скамейке прямо, отплясывать. Да так здорово выкаблучивает, ёлкин дед! Я прямо не ожидал. Где только научился? Народу понравилось. Ругаться все перестали. Варежки раззявили, стоят.
Потом он притомился. Встал. "Ну, чего, - спрашивает, - станиш-ники, любо?" "Любо, - орут, - любо. Ещё давай!" "Перебьётесь, - гово-рит, - лучше подгребите поближе, я вам скажу кой-чего".
Они подошли. А Федя орёт моржам-то этим: "И вы тоже валите сюда, пока чего не отморозили!" Смотрю, подходят. Веришь, Вась? Прямо в плавках. И бабы ихние. Пар от них идёт. Ну, ёлкин дед!
А мимо по тропинке пилит компания спартаковских бо-лельщиков. В шарфах этих. Поддатые, естественно. Галдят по своему. Федя орёт: "Эй, черти! Спартак - чемпион! Валите сюда!" Подошли. Можешь себе представить? Потом ещё откуда-то народ подтянулся. В общем, приличная толпа образовалась.
А он всё кричит. "Все, все ко мне идите! Я вас болезных ус-покою, всех, как есть ублажу. Устрою вам весёлый карнавал. На-вешаю люлей, никого не обижу". Народ, понятное дело, не вру-бается. Но стоят пока. Ждут, чего дальше будет.
* * *
Тут Федя говорить начал. "Имеющий уши, да по ним и получит! Велика Россия, а дураков в ней ещё больше. Сколько волка ни корми, всё равно у слона хобот толще. Думали ли вы об этом когда, долбозвоны?
...Слушайте! Слушайте! И не говорите потом, что водки не хва-тило!
...Если видишь сучок в глазу брата своего, дай ему по ноздрям и ступай себе с миром.
...Всем вы хороши братья, только грешите мало. А ведь если не согрешишь, то и не покаешься. А не покаешься, то и согрешить потом не сможешь. Зачем же тогда и жить? Правильно я рассуж-даю?
...Ешь, пей, веселись! Сдохнешь - никто о тебе и не вспомнит. А тело - твоё выбросят на помойку, на прокорм червякам. И правильно. Кто о них, кроме нас позаботится?
...И если придёт к тебе муж добродетельный и скажет: "Вот я возлюбил тебя, как самого себя!", дай ему в рыло и прогони прочь, ибо он мужеложец и онанист.
...А нечестивую женщину не прогоняй, ибо она блудница.
... Послушайте притчу об уме. Было у отца три сына. Двое - кретины, а третий - идиот. Ну и что? Да вот собственно и всё.
...И ещё я хотел к этому добавить из литературы. Знаете ли вы, что у турецкого бея под носом - шишка? А кто он такой, этот бей знаете? Не знаете долбозвоны. Ну и нехрен вам это знать.
...И последнее, самое важное. Запомните! Если молодого петуха долго кормить толчёным стеклом, а потом зарезать, то в брюхе у него окажется... окажется... окажется... толчёное стекло!
Ну, чего уставился, хрен моржовый? Всё. Кина не будет. Я кончил..."
* * *
Пока он так распространялся тишина стояла. Не понятно бы-ло ни хрена, но здорово. И ни одна сволочь не заметила, что к скамейке мент крадётся. Откуда он взялся? А уж по рации, видать, своим сообщил.
Федя только рот закрыл, его - хвать за зебры. "Пройдёмте гражданин!" А Федя, не долго думая, хватает ногу свою деревянную, и служивому по чайнику -бамс! Тот - носом в снег.
Дальше пошло, как в замедленном фильме. Один только Федя шустрик. Ногу подхватил, мне подмигнул и со скамейки прямо - в толпу. Только его и видели. Будто в воздухе растаял...
А мы чего-то там такое мотыляемся. Рты разеваем. Но не слышно ничего. Звук кто-то выключил. Я думаю, мне это спьяну так увиделось. ...Ну, в общем, не знаю.
Короче, моржи - к проруби, спартаковцы - к выходу, бабы - мента подымать, а я огородами, огородами и к Котовскому. Думал на Садовое выйти. Но не тут-то было. Откуда ни возьмись, набежали новые менты, много, и повязали нас всех как миленьких. Кроме Феди, ясное дело.
Мент этот ударенный живучим оказался. Оклемался потом. Нас в клетке продержали кого сколько. Меня, так до самого утра. Допрашивали несколько раз. Кололи, кололи. Но я так ни в чём и не сознался. "С оратором, говорю, - знаком не был. Чего он го-ворил, не понял. Да. А политику партии поддерживаю и одобряю". Я и правда, Вась, не понял ничего. Особенно про петуха. Утречком они мне наваляли немного и на работу отпустили.
Кому я не завидую, так это моржам. Их же голыми привезли. В одних купальниках. Говорят: "Вы какая-то там развратная сек-та". А они: "Нет, мы моржи". "Сами видим, что не русские. А этот бандит, наверное ваш предводитель".
Секту-то им пришить всё-таки не смогли. Но по двести шес-той дело возбудили. Злостное хулиганство. И под стражу сразу. Замёрзли они бедненькие, как собаки. А раздолбаев этих в красных шарфах, на пятнадцать суток взяли и всё...
* * *
...Еле-еле на смену успел. Смотрю, Федя уже на заводе. В ку-рилке газировку из автомата пьёт. С солью. Я тоже полечился малость. Перекурили. Рассказал ему чего было.
-Ну что ж, - говорит, - Серёга, молодец. А вот теперь настал твой звёздный час. Главное испытание.
-Что за испытание? - спрашиваю.
- А надо тебе иудин подвиг повторить.
-Как это, господи?
- А просто. Иди, да заложи меня. Можно по телефону. Только потом не переживай сильно. А то предшественник твой слаб в коленках оказался. Сделал доброе дело, а потом пошёл да и удавился дурак.
И так мне, Васёк, муторно стало. Ты себе не представляешь. Я всю жизнь стукачей терпеть ненавижу. А тут на тебе... Сам становись. Но с другой-то стороны, если для дела нужно... Человек просит...
Ну что... Пошёл, стукнул. Говорю им в трубку изменённым голосом: "Хочу сообщить сведения насчёт вчерашнего нападения в Парке культуры. Виновник - такой-то. Живёт - там-то. Место работы - то-то... Имеет преступное намерение спасти человечество посредством аморальных заповедей и простого мордобоя. А дома у него - вещественное доказательство, то есть деревянная нога".
-Кто звонит? - спрашивают.
- Простой советский доброжела-тель, - говорю. И трубку - на рычаг...
Только отзвонил, бежит Федя. "Ну что, - спрашивает, - стукнул?" "Стукнул" - говорю. "Ах ты метеёр, - говорит, - мать твою за ногу! Стукач паршивый. Вечно поспешишь где не надо". "А что случи-лось?" - спрашиваю. "Да я оказывается не Христос никакой! Мне только вот сейчас открылось. Голос был. И ещё - видение".
-Кто же ты, господи? - спрашиваю. А сам просто не знаю что и подумать.
-Не говоги мне больше "господи", а зови пгосто, "майн фюгег". Поскольку я, оказывается, есть никто иной, как Ленин-Сегодня. Вот так-то, Феликс Эдмундович. А сейчас нам, батенька, пгидётся отсюда удигать. Я из-за вашей агхиглупости на катогге пагиться не собигаюсь.
И как кинется к проходной. Я - за ним. Выбегаем. А мороз ещё такой! Мы - в одних спецовках... Ну не важно. Я ему кричу: "Майн фюрер, а майн фюрер! Куда ж мы теперь?"
-В газлив, батенька, в газлив! Мне заветы надо написать сгочно. А завтга у нас после завтгака, воогужённое востание, о необходимости котогого вы мне все уши пгожужжали.
-Ох, - говорю, - майн фюрер, не бережёте вы себя.
-А ви, тава-рищ Берия, лучше памальчите. Это па вашей вине ми здесь ака-зались! И партия с такими шутить нэ будет!
Тут у меня мозги совсем раком встали. Ну - Христос, ладно. Владимир Ильич - куда ни шло. Но какой же из меня к шуту Бе-рия? И причём здесь толчёное стекло, ёлкин дед? "Может у него, - думаю, - с головой не всё в порядке?"
А мы как раз до метро "Площадь Ильича" добежали. Федя шасть от меня - и к своему памятнику. Влез на постамент, за ногу бронзовую ухватился и пошёл "Вихри враждебные" голосить.
Но тут-то уж ему подухариться не дали. Откуда ни возьмись менты налетели, дружинники. Стянули, болезного. Руки ему за спину. И в воронок. Только я его и видел, ёлкин дед.
* * *
Он мне потом некоторое время писал из дурдома. "Я, - пишет, - теперь Ве-ликий Космический Умаразум! И Ленин, и Христос, и Махатма Ганди в одном лице. А также многие другие уважаемые люди".
И как начнёт перечислять кем ещё по совместительству явля-ется! Имена, имена, страниц на десять. Очень мне одно понра-вилось. Запомнил даже. "Мобуту Се-се Секо Ку-ку Нгбенду Ва За Бан Га". Во, да-ёт, ёлкин дед!
А потом вообще стал какую-то галиматью присылать. "Я, - мол, - великий и ужасный, первый и последний, почитаемый и презирае-мый, бесстыдный и скромный, благословенный и окаянный... стек-лянный, оловянный, деревянный, уж замуж невтерпёж, жи-ши пи-ши, а жы-шы не пишы... Нормально, да?
Так там и сидит. ...Ездил его навещать прошлым летом. Так он меня не уз-нал даже. Всё каким-то Елдабаофом называет. Не знаешь, Василий, кто такой? А я вот не слыхал даже никогда.
И представь, местные обалдуи в него верят. В психушке-то. Будто он бог там или кто. Дурак у нас народ. Ой - дурак!
Во что там верить? Его пожалеть надо. Сидит, ёлкин дед, глаза потухшие, слепые. Седой весь, сгорбленный. Уставится в одну точку и повторяет: "Как же ты мог, Елдабаоф?! Как же ты мог?!" И всё.
...Но что ты мне ни говори, Василий, умный он был мужик. Ум-ный! Зачитался только малость. Я ж тебе говорю, что ум-то он о двух концах. Иногда и до беды доводит... Хорошо хоть, нам с тобой это не грозит...