Прежде, чем заговорить с Котом, я глотнула чаю прямо из заварочного чайника: адский настой с мелкими листочками, похожими на вареных мотыльков, здорово приводил в себя. Новости были аховскими.
- Кот, ты знаешь... я тут влюбилась.
Кот, собиравшийся отпить из чашки, поперхнулся воздухом и полез в чайник, но серьезно просчитался, ибо он был уже горячим и совсем не оздоравливающим.
- Надеюсь, - пискнул он, - не в Кафку?
- Нет, все гораздо проще, - пробормотала я. - Он - обычный живой... существо.
- Кафка? - насторожился Кот.
- Нет! он!
- Так он или не он? - в голове у бедняги все окончательно спуталось.
- Не Кафка, - сказала я.
- А-а... - успокоился Кот, - тогда все хорошо. Он, - помолчав, осведомился друг, - писатель?
- Историк, - отозвалась я.
-Тогда понятно, - вздох.
- Что?
- Все.
-Ты, главное, не расстраивайся...
- Нет, - согласился Кот печально и накапал себе в стакан, заменивший более изящную чашку, корвалола. Дух захватывающий аромат поплыл по кухне, тесной, как спичечный коробок, и мне немедленно захотелось открыть окошко. Кота, однако, распространившиеся фимиамы настраивали на мирный лад, и в целях самосохранения приходилось терпеть меньшее зло.
Я заострила внимание на чае.
Коту неожиданно пришла в голову какая-то мысль; "а он тебя любит, твой историк?" - спросил он.
- Наверное, - вздохнула я.
- Это... хорошо, - запнувшись все-таки, дал оценку ситуации Кот; встал, двинулся прочь, потом вернулся, забрал заварочный чайник и скрылся в комнате.
- А чай? - протестующе вскричала я, но пространство, отгороженное дверью, было немо и пусто. Не чувствуя вкуса, я залпом допила Котовий успокоин из танина с корвалолом. И сказала: - Угробим мы друг дружку.
Примерно к вечеру мое положение стало незавидным, ибо своим изгнанием Кот обрек меня на вечную разлуку с книгами, тетрадкой, диссертацией и печатной машинкой, и едва ли он сделал это нарочно (хотя, конечно, мог бы и так). Он не подумал и не сориентировался, да, к тому же, пребывал в страшном расстройстве, оттого я не шла к нему, перебиваясь кое-как чтением выброшенных полурастерзанных газет. К вечеру, однако, от газет стало тошнить.
Надо было срочно что-то делать.
Я подкралась к двери и прислушалась - тишина стояла мертвая, даже ручка по бумаге не шуршала, и это настораживало, ибо Кот не мог жить бесшумно (если, конечно, его не преследует толпа разъяренных головорезов, и эта комната - не последнее от них убежище). Я решилась позвать "Ко-от! Вылезай, а?", но ответа не последовало. Для верности я дала новоявленному анахорету десять минут на раздумья, в течение которых подумала и сама, в стоит ли вообще его тревожить после такого стресса... Воспоминание о газетах высказалось "за".
- Кот, я ломаю дверь! - предупредила я и стукнула по двери кулаком.
С легким скрипом - следствием нашей рассеянности в вопросах маслоснабжения - она отворилась, обнаружив страшную вещь. Кота в комнате не было.
- Это что значит... - пробормотала я, - все газетные муки... ЗРЯ?!
Как и следовало ожидать, никто не ответил - только легкий ветерок, порхнув в окне, сдул с письменного стола несколько бумажных листков. Я села на пол и задумалась. Встала, ибо не думалось; прошлась туда-сюда; осмотрела стол. Судя по его состоянию (и состоянию всего, что на нем лежало), беглец с горя написал два рассказа, философское эссе и сценку для пьесы, после чего сорвался с места и ушел через окно.
- Пропал Кот, - начала я сочинять объявление, - разумный, прямоходящий. Окрас полосатый, откликается на имя "Кот"... особые приметы... носит сюртук и цилиндр. Нашедшему просьба...
Тут до меня кое-что дошло.
Что нашедшими будут в лучшем случае аптекари, которые после встречи с ним будут еще год отчитываться, куда пропала вся валерьянка, если сам аптекарь (по его же словам) выпил только флакончик.
Что Кота понесет в места безлюдные, чтобы пить добытые настои.
Что после этого действа его не узнает даже родная мама. (Впрочем, родная мама его и так бы не узнала, так как видела его от силы три раза и в очень нежном возрасте, со времен которого Кот... хм... несколько переменился...)
Так что затея была, самое мягкое, идиотской.
- Ну что, теперь самой бежать по городу? - спросила я себя, но в итоге бухнулась обратно на пол и в сумерках, сгустившихся быстро, будто взбитых миксером, собралась заплакать.
Раздался звонок в дверь; с выбралась из шкафа, где в последнее время пряталась от вспугнутых многочисленными истериями призраков, и потащилась открывать, изредка совершая в разные стороны изящные выпады зажженным фонариком.
- Кто так? - спросила я как можно более грозно.
- Открывай, - донеслось из подъезда на ужасающе валериановом крыле.- Это я пришел.
На пороге стоял Кот. Судя по аромату, он ограбил все аптеки города и окрестностей, три дня шатался по упомянутым окрестностям, одинокий, как паук в паутине, думал... и в результате додумался до возвращения. Слава богу.
- Он дома? - спросил блудный Кот, сверля глазами порог.
- Кто? - обалдела я.
- Твой историк.
Нашел, о чем вспомнить...
- Дома, - отвечала я.
- Где?
- Тебе адрес назвать? - мы друг друга не поняли?..
На этом месте обалдел Кот. Он поднял голову и сообщил, что свой адрес знает и сам, не такой он дурак.
-Он у себядома, Кот! -с облегчением воскликнула я и запихала его в квартиру. - Он в общаге живет! он сюда не заходит!..
Кот с недоверчивой радостью покосился на чайник.
- Момент, - моя радость была самой искренней, но Одиссей медлил. Ему даже в запахе остывшего чая мерещился пир женихов.
- Кот, не дури... - попросила я в который раз за время нашего знакомства.
- Я, - вдруг начал он, - вернулся потому, что коту нужен дома. Даже если он каждый день меняет адрес, суть его остается прежней, и тоска не уменьшается... может быть... меня нельзя выгонять! - с чувством выкрикнул он. - Я бездомным... даже не пьянею.
Затем он немного подумал над продолжением монолога, слушая шум закипающей воды.
- А ты меня не бросишь? - спросил наконец.
- Не-а.
- И зачем я придумал, что вы меня выгоните... - задумался беглец. Я поперхнулась воздухом:
- Кот, тебя убить мало! я тут с ума схожу, живу в шкафу, как затворник в келье, а он сказки себе сочиняет!..
- Меня нельзя убивать, я - гений, - молвил Кот скромно, уловив опасные интонации моих воплей. - Кроме того, тебе скучно будет. А зачем тебе покой вперемешку со скукой?..
-Но... если ты хочешь, я остепенюсь, -продолжил он тихо. - Променяю валерьянку на апельсиновый сок с пирогами. Стану зарабатывать писанием статей в газеты, где наша не пропадала! - и даже, может быть, разучусь дебоширить... Хочешь?