Мао Льо : другие произведения.

Андрогин. Душевные истории

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Мао Льо.
  
  
   Андрогин. Душевные истории.
  
   Когда у Кота случался творческий кризис, он писал про любовь, считая ее жизнетворной и жизнедвижущей силой во многих обличьях.

"Тебе, Лиля."

В. Маяковский.

  
  
      -- Ветер.
  
   Сердитый ветер никак не мог найти в журнале интересующую его статью, хотя листал три его листа уже минут десять и даже пытался на несколько секунд оставлять их в покое - вдруг, расслабившись, они позабудут следить за нужной информацией... То ли этот номер не прошел, то ли ветру пришло в голову поискать еще чего-нибудь, но он вдруг смахнул журнал на пол и принялся за солидный фолиант под названием " Самоучитель работы на компьютере". Здесь он добрался только до "настройки экрана", заскучал и, оставив книгу в покое, вплелся в волосы лежащей на кресле девушки, короткие растрепанные кудри цвета давно-не-крашеной-шатенки: черные у корней волосы медленно переходили в ярко-каштановые с медным отливом на крутых завитках. Ветер отпрянул, за руку притащил солнечный луч и заставил его уделить внимание чудесному созданию, которое в середине дня безмятежно спало, развалившись в кресле, в то время как с кухни устрашающе пахло чем-то горелым.
   Так как ветер - существо, одушевляемое только поэтами да писателями (и то не всех направлений), он никому никогда не сможет рассказать, какие тогда имел намерения относительно девушки, так же, как и его приятель луч; однако следствием их вмешательства в ее жизнь стало пробуждение, сонное "ффу... кажется...", прозрение насчет кажущегося, и длительное проветривание всей квартиры. От трагедии спасло лишь отсутствие ближайших соседей и газовой плиты, в отсутствие которой кофе кипятился на электроплитке, которую и залил, перекипев через край.
   Пахло гадко. Девушка выбралась из квартиры, оставив ее в распоряжении гоняющего гарь ветра, уселась на ступеньку лестницы; задумалась о чем-то, вороша свои блестящие кудри, затем вернулась ненадолго домой и вынесла из зоны бедствия телефон, который на лестнице использовала по назначению.
   После двух долгих гудков трубку сняли и так заорали, что звонящая вздрогнула и прикусила язык.
   - Ай-яй! - вскричала она в свою очередь, на что уже совсем другой голос отвечал:
   - Ты чего?..
   - Ты меня узнала? - с трудом ворочая языком, спросила девушка.
   Звук борьбы за телефон с кем-то невидимым, но очень хорошо слышимым, сменился растерянным:
   - Не успела. Наверное, интуиция... - но ответ уже был не так интересен нашей героине, потому что она не удостоила его даже простым "угу", а сразу начала рассказывать о своих делах:
   - Маришка, я только что проснулась в чуть не сгоревшей квартире, потому что у меня сбежал кофе. А сбежал он потому, что я заснула, потому, в свою очередь, что я всю ночь шаталась бог весть где, чтобы - и это всему виной! - найти это неизвестное науке и теологии существо; а его нигде нет, Маришка!..
   - Успокойся, - ласково сказала Маришка, снова с кем-то сражаясь.
   - Я спокойна, - вздохнула девушка.
   - Вот и хорошо, потому что в ближайшие пару часов я не смогу придти. У меня проблемы.
   - Большие проблемы? - решила посочувствовать девушка.
   - Ну как сказать... - сейчас у Маришки был краткий период затишья. - По росту - маленькие, но по объему - ого-го.
   - А поговорить ты сейчас можешь?
   - Могу! - голос значительно повеселел, получив возможность помочь.
   - Пожалуйста... - протянула девушка. - Только я совершенно не знаю, о чем. Мне так погано.
   - Скажи себе, что это хорошо - быть честной, - посоветовала Маришка. - Я сейчас вернусь. - И удаляющийся шум возвестил о том, что она гоняется за кем-то по квартире.
   - Хорошо быть честной, - послушно повторила девушка, вслушиваясь в эти слова и пытаясь максимально прочувствовать их терапевтическое значение. - Очень хорошо. Просто умереть, как здорово! Еще хорошо, что у меня нет старшей сестры, которая присылает мне на выходной своего сына и собаку брата своего мужа. Еще лучше, что у меня нет младшего брата, который свалил бы на меня трех своих котов, потому что из них не получилось сделать цирковых животных...
   - Что? - поинтересовалась лысая голова, высунувшаяся из соседней двери.
   - Ничего, все в порядке. Я размышляю о сущем.
   - Не размышляла б ты, Леонка, на ступеньке, - произнесла голова. - А то простудишься и будешь, как я, сидеть дома целую неделю.
   - Вы же сломали ногу, Вадичек!
   - Все было не так, - пояснил Вадичек, показываясь в дверном проеме целиком, с синим халатом, клюкой и гипсом. - Сначала я простудился, а потом пошел по улице, чихнул, поскользнулся и упал; и только в результате этого сломал ногу.
   - Тогда не стойте на цементе босиком - заработаете артрит на вторую ногу.
   - Чего?.. - удивилась Маришка.
   - Ничего, все в порядке. Я учу соседа жить.
   Вадичек хмыкнул и поудобнее прислонился к двери, игнорируя внутриквартирный крик "Вадик, закрой дверь!"; впрочем, кричавший на своем и не настаивал, поэтому сосед получил возможность дальше слушать, как Леона объясняет Маришке, кому и вследствие чего она сулит артрит на одну ногу - это недолгое объяснение, прерванное на середине странным хряпаньем.
   Леонка подозрительно посмотрела на телефонную трубку и сообщила Вадичку:
   - Собак сгрыз телефон.
   - Ничего страшного, купят новый.
   - Ага, - душераздирающе вздохнула она. - Но тогда я уже расхочу жаловаться.
   Из квартиры: "Вадик, ну закрой дверь!.."; тот с досадливой гримасой перепрыгнул через порог в подъезд и выполнил, наконец, просьбу.
   - Давай, жалуйся мне. Я на больничном - добрый.
   - Спасибо, - вымолвила девушка. Ее богатый интонациями голос звучал страшно убедительно, и Вадичек грешным делом приписал себе это предложение сверхъестественно добрым делом; Леонка же добавила еще более замечательное: - Ты настоящий... хороший человек. До друга пока не дорос, к сожалению.
   Хороший человек решил, что это, может быть, и к лучшему: если она всегда так эмоционально разговаривает, то единственная ее жалоба может разорвать ему сердце! - однако здесь он был разочарован.
   - Знаешь, беда моя в том, - сказала Леона, чуть покраснев, - что я потеряла одно существо. Пола, возраста и места жительства не знаю...
   - Это действительно беда, - согласился Вадим.
   - ...но знаю, что оно похоже на меня, как две капли воды. Только по нему сразу видно, что оно довольно жизнью. Вот и вся жалоба.
   Вадичек вздохнул.
   - Я тебе здесь ничем не помогу, потому что твоих копий не встречал. Были, конечно, похожие лица, но взрослые - все кислые, как незрелое яблоко, а детей представить в старшем возрасте я не могу...
   - Да мне, собственно, не нужна помощь, - Леона сморщила нос и выпятила нижнюю губу. - Я только жалуюсь изредка и прошу, чтобы это не принимали близко к сердцу.
   Эти фразы были произнесены именно так, чтобы никто не принял ее жалобы всерьез.
   За спиной Вадима открылась уже задерганная дверь, миру явился вздернутый припудренный носик, на который ниспадала пышная рыжая челка; обладательница этих физиогномических черт воззрилась на него снизу вверх и сообщила, что мама ей оторвет голову, если он, бестолочь, будет гулять по подъездам, а не беречь ногу.
   - Зайдешь? - предложил он Леоне, уже собираясь переступить порог в обратную сторону; она отказалась. Зажав нос, храбро шагнула к себе, где ее слегка потрепал по плечу ветер - мол, сделал все, что смог, дружище! - прежде, чем ускользнуть в открытую форточку.
  
      -- Леонка.
  
   - Я нашла! - Леона воспользовалась недавним предложением звонить, во что угодно, и кричала в трубку: - Слышишь, да?.. я нашла!
   - Что? - спросил Вадим. - Новый иероглиф, бриллианты или...
   - Душу свою нашла, - радостно бормотал телефон, требуя поздравлений.
   - Ты, чувствую, молодец, но я ничего не понял.
   - И не надо, - собеседница, кажется, пожала плечами и умолкла до первой жалобы, вместо нее аппарат прогудел о необходимости оставить его в покое. Что Вадим и сделал.
   А вот жажда поиска никак не желала Леонку покинуть: садилась на шею, бежала по пятам, цеплялась за руки и ноги, шептала некие туманные обещания, строчила письмо на бланке облака и досадовала на то, что осталась непонятой... Вся эта канитель тянулась очень долго, лет пять-шесть с того момента, когда лохматая Леонка проснулась в собственной постели, стала раздумывать, что вокруг "не то", и убедилась, что - буквально все! Для подростка это было пугающее открытие; и не только для подростка - немногих не выбьет из колеи преподнесенная собственным сердцем новость о неправильности привычного бытия.
   Леонка была спокойным человеком, и своей покой охраняла при помощи почти даосского самоконтроля. Он бы и сейчас ее выручил, да очень уж убедителен был паршивец Внутренний Голос; он долго, похоже, добивался аудиенции и здорово к ней подготовился. После приема Леонка только таращила глаза на стены, потолок, мелкие детали интерьера, потом еще на обломок неба в ветвях развесистого древа, и думала, как же так может быть. Оказалось, как-то может. Оказалось, мир всегда был мертвым, не вызывающим никаких чувств, даже жалости... "А не дал ли ты маху?" - спросила Леонка. "Не-а," - отвечал В. Голос. Она поразмыслила и пришла к следующему выводу: "Я считаю, ты соврал." - "Я не согласен!" - вякнул Голос, но против природного Леонкиного упрямства он не имел никаких шансов.
   Копившееся по капле раздражение вылилось в две теории сразу: первая, о пустоте мира, объяснению почти не поддавалась (автор объяснил бы ее жестами и восклицаниями, если б его кто-то спросил); вторая объясняла первую, а сама не объяснялась вообще. Она говорила о том, что Леонка как-то умудрилась потерять собственную душу.
   Как? - вероятно, она сама ушла; точно, не к дьяволу (нужна ему душа, сомневающаяся во всем на свете, кроме идеи Бога!), но и к Богу ее путь явно не вел. Следовательно, ее местонахождение невозможно идентифицировать. Остаются особые приметы... с этим все просто: очень похожа на Леонку. Очень. Только, как уже говорилось, выглядит довольной жизнью, потому что это ее дело - оживляющие прикосновения сказки к реальности.
   В ее отсутствие Леонка не стала пессимисткой, атеисткой и занудой. Вполне возможно, душа ее иногда навещала... но старого ощущения счастья и наполненности бытия она с тех пор не испытывала, чем бы не занималась, где бы ни находилась. В конце концов ей пришла в голову неплохая мысль: если, перепробовав все доступные увлечения (кроме тех, от которых хотелось бежать сломя голову), ничего изменить не получилось, может быть, стоит уехать? - уехать в какую-то из точек огромного мира...
   С упорством алхимика она начала изучать страны по разнородным - научным и дилетантским, - свидетельствам; обзавелась кучей знакомых, парой друзей, новой квартирой и огромным количеством подходящих вариантов, среди которых особо выделялись Перу, Индия и королевство Нидерланды (последнее предпочтительнее). Леонка, встав на распутье, приготовилась уже составлять речь ­- среднее между "Разговором разочарованного со своей душой" и хеттской молитвой; "О душа, что же ты натворила..." - но в этот миг мир пришел ей на помощь, устами авторитетов астрономии сообщив о звездопаде в ночь, перед которой Леонка уже совсем собралась мотать в Нидерланды. И решила она подождать возможности спросить что-то у звезд (недаром же, в конце концов, им молилась тысячелетняя древность!).
   Спать, конечно же, было нельзя, но очень хотелось. Леона по справочнику кулинара сварила целый кофейник кофе, укутала его полотенцем и поставила рядом чашки, а потом устроилась с этим богатством перед компьютерным монитором - наряду с крепкими напитками определенного рода, он считался лучшим средством от сна. Если, конечно, и то и другое правильно использовать... вот в этом-то она не преуспела. Многие засыпают носом в клавиатуре - и ее не минула чаша сия.
   Проснувшись в холодном поту и ужасном положении, описанном в предыдущем предложении, Леонка схватилась за голову и собралась покончить с собой, но уже в следующую секунду поняла, что, раз на дворе еще ночь, кое-какие шансы увидеть звездопад у нее остаются.
   Остаток ночи она просидела на подоконнике в обнимку с кофейником, зевая, держа голову руками, чтобы она не упала куда-нибудь, и слушая еврейские танцевальные мелодии, которыми ее угощал комп, пока от избытка кофеина и адреналина не затряслись руки и не подскочила температура так, что перед глазами поплыл воздух.
   Звезды затянулись тучами - собирался долгожданный, но явившийся, как всегда, невовремя, дождь. "Нидерланды," - сказала Леонка печально (так как понимала, что лишенный души человек ничего хорошего не решит), спрыгивая с подоконника, и подошла выключить компьютер. Тот, желая сыграть еще пару танцев, выдал ей под нос письмо: "Вернулся. Лови фотку!"; несмотря на усталость, Леонка заинтересовалась и поймала. И, рассмотрев слипающимися глазами, затряслась, воя "Вя-а-а-а-а!"
   В главной героине снимка она безошибочно опознала столицу Чешской Республики, а в веселой мордочке, прижавшейся к столбу на краю толпы, - свою пропавшую душу.
   Поэтому, едва вспомнив несколько телефонных номеров, она звонила по ним и орала, не в силах сдержаться: "Нашла!".
  
      -- Маришка.
  
   Леонка любила Маришку за то, что они жила в том мире, в котором родилась, но нисколько ему не принадлежала: возясь с чужими детьми и собаками, заводя знакомства, устраивая свое жилище, она держалась постоянно наготове, ловила момент вырваться и бежать, но вела себя так, чтоб никто этого не заметил. То есть, была уверена в победе.
   Сама Леонка перед отъездом пребывала в смятении чувств, на грани истерики, в состоянии аффекта, что и демонстрировали ее карие глаза и шевелюра, вставшая дыбом. Ее никогда не отличала особая самоуверенность, а приближение дня ухода и ее количество были обратно пропорциональны друг другу... но вот решительности девушке занимать не приходилось. Побаиваясь верить себе, она сочинила судьбу и, приписывая ей собственные решения, доверяла им. Что, собственно, и называется решительностью.
   - Так ты все-таки едешь... - протянула Маришка, поднимая горе прекрасные серые глаза.
   - Угу, еду, - кивнула Леонка, вздрагивая.
   - Пфуй! - передразнила пушкинского немца ее подруга, - нечего бояться. Да, я именно так и думаю; у ситуации по отношению к тебе есть два аспекта: либо так надо, либо так не надо...
   - Надо! - быстро вмешалась Леонка.
   - Значит, думать и бояться следует в самую последнюю очередь. Тебя там приютят? - деловитость Маришки казалась самой естественной ее характеристикой, лишь избранные знали ее потрясающую способность маскировать ею алогичные поступки.
   - Да, с этим все ладно, на вокзале жить не придется... - наконец, увидев Маришку-не-философствующую, Леона решила доверить ей свои сомнения: - слушай, оцени вот этот портрет, - выложила из сумочки фотографию девушки у столба. - Мы похожи?
   Маришка сощурилась.
   - Нисколько. А это что-то меняет?
   - Нет, конечно...
   - Вот и замечательно. Перед отъездом угоню у сестры авто и вывезу твое барахло на вокзал... с одним условием.
   - У? - роясь в сумочке.
   - Про друзей не забывай, где бы ты ни жила. Дружба, знаешь ли, понятие межмировое; вот какое "у".
   Леонка сделала гримасу "не говори про то, что я знаю сама!", и Маришка осталась этим довольна. Будучи ровесницей фантазерки-креативщицы Л., она умудрилась пережить кризис подброшенности чуть раньше, но выход из него искала опытным путем: пробовала все на вкус. Путешествовала. Исколесила страну и окрестности... пока не выбрала свое место и не обосновалась там; теперь ей было хорошо, но она чувствовала себя пребывающей в одной из комнат длинной анфилады, уже совсем рядом с личным порталом в мир более высокий. Здесь здорово, конечно, пожить, но все равно наскучивает, как и предыдущий покой... Нет статичности, есть вечное движение, активное или латентное, а чтобы второе перешло в первое, нужна инициация. Маришка подозревала, что каждому достается своя, собственноручно разработанная церемония. Вот и Леонке... такая. Как и все в ее жизни, шиворот-навыворот с тройным кульбитом через голову. И это бывает.
   В любимой песне Маришки пелось, что воздух выдержит только тех, кто верит в себя - если бы это не было правдой, по ее глубокому убеждению, она бы эту песню так не любила.
  
      -- Ядвига.
  
   Леонка вылезла на перрон и впала в состояние полного оцепенения. Отступивший перед дорожной сонливостью псих снова вернулся к ней, чтобы не отпускать...
   - Не-не-не! - затрясла она головой, заставляя себя отступить перед устрашающе огромным, черным, как ночь, чемоданом, за ручку которого цеплялся щуплый и тощий человечек.
   - Што? - удивился человечек.
   - Ничего, - внимание к ее особе внушило Леонке некоторое самоуважение и придало силы действовать. Она отошла от поезда подальше, чтобы мешать как можно меньшему числу людей... и угодила прямо в туристическую группу. Средних лет женщина, обладательница мощного телосложения и громового голоса, возвышалась посреди толпы, большую часть которой составляли чемоданы, чемоданчики, сумочки и пакетики (возле каждой багажной кучи стоял жутко смелый Цербер-турист - кроме этой кучки, у него здесь не было ничего и никого!), и размахивала табличкой с названием турфирмы.
   Леонка заметила, что все это время судорожно обнимала книгу, не убранную в сумку, и поспешно убрала ее. Затем надела сумку на плечо и подхватила чемодан, высматривая в то же время табличку со своим именем - она договаривалась, чтоб ее встретили, трезво оценивая свои способности найти один-единственный нужный дом в большом новом городе.
   Но имеющиеся в наличии кусочки картона сообщали лишь названия разных фирм, зарабатывающих на транспортировке любопытных иностранцев... По спине побежали мурашки. Книга каким-то образом вылезла из сумки и прижалась к груди при помощи рук. Леонка собралась уже плюхнуться на чемодан и ждать друзей до вечера, когда плеча робко коснулась холодная ладошка:
   - Ээ...
   - А! - вскрикнула, всполошившись, Леонка, и обернулась - стоящая позади девушка отшатнулась, расширив глаза. - Ой... простите. Я не нарочно.
   - Ничего страшного, -улыбнулась девушка. Ее кошкоподобную физиономию медленно залил темно-розовый румянец. - Я подумала... вам помощь не требуется?
   Леонка подумала, нужна ли ей помощь. Решила быть самостоятельной.
   - Н-нет, пожалуй...
   Щеки девушки стали красными, как маки. Леонка тоже покраснела, чувствуя, что расстроила новую знакомую, и попыталась проявить вежливость:
   - А я вас, кажется, где-то видела. - И в самом деле, некое туманное воспоминание об этом голосе и сощуренных черных глазах встало перед ее мысленным взором.
   - Ага, - радостно отвечала та. - Я вас будила к каждому таможенному досмотру.
   - Вы - проводница! - ляпнула Леонка.
   - Не-ет... я - ваша соседка с верхней полки. Я еще на вас уронила книжку, но вы так здорово спали, что ничего не почувствовали. Книжка провалилась на первую полку, и если б там лежал не тот веселый дедушка, я бы лишилась какой-нибудь части тела! - она наклонила голову и спросила полуутвердительным тоном. - А вы меня не помните, да?
   Чтобы проявить смелость, остался последний способ - признаться в том, что она ничегошеньки не помнит о последних тридцати шести часах... кроме отрывочного видения в краткий момент пробуждения: пролетающий мимо поезда город-призрак с алочерепичными крышами, желтыми пятнами горящих окон и ярко-серебряными звездами в ярко-черном небе. Кажется, в этот момент у окна еще кто-то сидел...
   Без особо литературных оборотов Леонка все это рассказала, вызвав у своей соседки искренне радостную реакцию:
   - А у окна вы видели меня!
   - Надо же...
   Туристы собрались в рои, каждый со своей пчеломаткой (или пчелоотцом); несколько человек ушли с посыльными пансионов, а Леонка и человекокошка оставались на перроне вместе с отдельными представителями рода гомо сапиенс, все еще решающими, куда им деться.
   - Вы кого-то ждете? - спросила первая.
   - Нет, разговариваю тут с вами... - отвечала вторая. - А вы?
   - Я жду, но никого не вижу, - буркнула Леонка.
   - Может, вас встречают наверху? - предположила девушка. - Пойдемте, провожу.
   Леонка была настроена согласиться, но все-таки лишний раз подвергла личность провожатой внимательному осмотру - от черноволосой стриженой головы с надетой назад козырьком бейсболкой до черных поношенных кедов. Между этими пограничными точками находились одновременно лукавая и убийственно серьезная мордочка, длинная шея, длинные руки, длинное тело в черной майке и того же цвета шортах, спортивная сумка через правое плечо и фотоаппарат через левое; ремни этих двух аксессуаров пересекали грудь туристки крест-накрест, будто она надела парашют.
   - Ах! - неожиданно хлопнула себя по лбу она. - Знаете, я забыла представиться...
   - Я заметила, - вставила Леонка.
   - Меня зовут Ядвигой. - На это хорошо было бы назвать свое имя, но Леонка, уцепившись за протянутую поздороваться руку, выпалила:
   - Вы здешняя?!
   - Не совсем, - несколько испуганно ответила Ядвига, - но город знаю, как родной.
   - А я приехала на вечное поселение.
   - Как ваше имя? - словно между делом спросила Ядвига.
   - Леона. Ударение на первый слог.
   - Хорошо... - одобрила девушка. - Ну, теперь вы мне доверяете?
   - После чего?
   - После обмена рен.
   Еще одно "чего?" сделало бы из Леонки абсолютную тупицу; она промолчала на сей счет, согласившись лишь последовать за девушкой.
   - Это египетский термин, - пояснила Ядвига, увлекая ее за собой. - "Рен" - значит "имя", одна из многочисленных человеческих душ... помочь с чемоданом?
   Леонка вздрогнула.
   - Нет, он легкий.
   - Странно ехать на вечное поселение с легким чемоданом, - улыбнулась Ядвига. Леонка еще не видела такой улыбки, когда один уголок губ ползет вверх и загибается, как у чеширского кота, а второй только слегка углубляется; если верить физиогномике, это - свидетельство неискренности. Но в данный момент хотелось верить не какой-то там "гномике", а реальному человеку, который сам предложил помощь...
   Реальный человек успешно выбрался на поверхность, попутно быстренько обежав все два слоя вокзала.
   - Нет, никого нет! - донесла она, представ перед Леонкой снова.
   - Куда же она делась?..
   - Кто? а... да... Наверное, что-то случилось. С каждым же может что-то случиться.
   - Но такое берегут только для меня.
   - Пойдемте на улицу, - не слушая, скомандовала Ядвига. - Посмотрите по сторонам, я, наконец, отдышусь... здесь чертовски душно.
   - Там я позвоню ей домой, - приобрела, наконец, способность здраво мыслить Леонка.
   - Кому?! - вопросила Ядвига, поминутно теряющая нить разговора.
   - Светке! - пояснила вечная поселенка.
   - Да, это очень хорошая идея, - согласилась девушка. - Надо было с нее и начинать.
   Однако начать ее претворение в реальность пришлось только на поверхности земли; едва оказавшись перед вокзалом, Леонка уже прижалась к телефонной трубке и с замиранием сердца слушала трескучие гудки.
   - У вас местный оператор? - спросила Ядвига, оглядываясь по сторонам с широченной искренней улыбкой, которую не мог сузить даже утренний холод.
   - Нет...
   - Обязательно поставьте местного.
   - Сбросила! - не к месту воскликнула девушка, взглянула на телефон так, будто он сам был во всем виноват.
   - А адрес вы...
   Тут телефон обрел совесть, ожил и запел; Леонка отчаянно покраснела, машинально ткнула пальцем - попала в нужную кнопку, что позволило трубке разразиться потоком иностранной речи. Ядвига приготовилась спросить, что это за чудеса, но голос резко сменил интонацию и лексикон, пропев:
   - Леонка? - с ударением на первом слоге, которое для него звучало вполне естественно, в отличие от Ядвиги, все рвавшейся бить по букве "о". - Ты приехала? Прости, dragouška, что я не на вокзале! У меня - форменный nightmare, везде po?Аr, полкомнаты в руинах!.. ты помнишь мой адрес? - пиши это...
   - Записала... - пробормотала Леонка, перенеся телефонограмму на поля книги.
   - I'm waiting for you, - сообщила Света радостно. - Прости, proboha, что так получилось...
   - Я понимаю.
   - Жду, - повторила на другом языке девушка и отключилась.
   Леонка взглянула на Ядвигу, словно говоря "Вот как!"; та все поняла.
   - Давайте я посмотрю адрес... держите карту. Сейчас мы все найдем - посмотрите, там в углу список улиц по алфавиту, ищите вашу, - бормоча все это, Ядвига щурила глаза еще сильнее, встряхивала головой и вчитывалась в название очень внимательно, будто анализируя его с точки зрения всех оккультных наук.
   - Нашла, - вмешался в ее рассуждения голос Леонки.
   - В каком она квадрате?
   - В этом!
   - Замечательно, - обрадовалась Ядвига, вернула ей книгу и, потерев лоб, оценила указанную локацию: - Просто замечательно. Туда доберетесь... Или я вас довезу? Хотите?
   - Ага, - Леонке было немного стыдно в этом признаваться, но ей понравилось ощущать себя предметом заботы этой серьезной девушки, которая, в свою очередь, находила в этом развлечение, некоторое удовлетворение самолюбию (очень лестно быть полезным...), и предмет смущения.
   - Там пожар, - пояснила Леонка. - Такой классический, с пожарниками, белой пеной, бардаком и ополоумевшими хозяевами.
   - Я понимаю, - вздохнула Ядвига. - Пойдемте опять вниз, на метро.
  
   Она замечательно разбиралась в трех важных вещах: транспорте, картах и разговорном языке. Знание первого и второго напрямую зависели от третьего - когда Ядвига по каким-то причинам начинала терять верное направление или сомневаться в верности существующего, она вспыхивала, как тыква на День всех святых, но преодолевала себя и спрашивала у первого попавшегося аборигена, что и как надо сделать, чтобы ее действия привели к такому-то результату. Аборигены обычно отвечали. Таким образом две девушки и две порции багажа добрались до квадрата, кажется, В4 на подробной карте центра и ближайших жилых районов, где, уже на поверхности, Ядвига умудрилась отыскать нужную улицу и даже нужный дом...
   - Вот, Леонка, я пойду отсюда теперь, - заулыбалась она своей кривоватой улыбкой. - Я уже опоздала, скорее всего, на заселение... нет, - пробормотала она, взглянув на дисплей мобильника, - еще не совсем. Но если не поспешу хорошенько, опоздаю точно, так что - всего вам хорошего!
   Она уже собралась хорошенько спешить, когда Леонка опомнилась от осознания потери и вскричала:
   - Где вы остановились?
   - В Йозефове, - и черная фигурка, наконец, заспешила по-настоящему. И исчезла за углом, из-за которого минуту назад вышла вместе с Леонкой.
   - Йозефов, - повторила еще раз девушка, чтобы лучше запомнить этот единственный ориентир. Затем взялась за чемодан, открыла дверь подъезда и поплелась вверх.
  
      -- Светка.
  
   Когда Светлана училась в высшем учебном заведении (довольно посредственно, если не считать языковой гениальности) и жила в общежитии с кучей друзей (очень хорошо и жила, и дружила), они всей компанией играли в "характеристику из трех слов"; ее единодушно определяли как особу взбалмошную, легкомысленную и добрую. С тех пор мало что изменилось: во всяком случае, три этих слова продолжали висеть у нее за плечами вместо крыльев и составляли жизненный характерный багаж. Так как первые два качества помешали Светке приехать на вокзал и встретить Леонку (она вечно забывала о проблемах с электричеством - вот и дозабывалась...), последнее, третье, заставляло ее мучиться теперь мыслями о том, как Леонка теперь ее найдет. Упоминание о Ядвигиной помощи значительно скрасило бы ей жизнь, но на разговоры не было ни минуты - она как раз тушила преувеличенный до размеров nightmare огонек и встречала электриков.
   Так или иначе, стук в дверь прозвучал для нее райской музыкой.
   - Леонка, dragouška!! - закричала она, не в силах с собой совладать, и принялась втаскивать в квартиру и девушку, и чемодан. - The dearest, я больше никогда так не буду делать... благо, случай не представится; веришь?
   - Верю, верю, - смеялась Леонка, чувствуя, как бурная радость Светланки заполняет все вокруг. - Где же твой пожар?
   - Это был вовсе не такой большой пожар, но здесь было столько электриков, что на них ушло в три раза больше времени, чем на пожар... Это ancient домишко, здесь проводка вмонтирована в стену, и все пришлось раскурочить; они, собственно, еще в комнате. - Неостановимый поток хозяйкиной речи чуть замедлился, дав, наконец, возможность услышать чье-то отдаленное бормотание и грохот передвигаемой мебели.
   - Все герои этой истории, - промолвила Леонка, - погорельцы. У меня тоже кое-что погибло, прежде чем я сюда попала.
   - Ну ладно, ничего страшного, главное - все хорошо кончилось... - Светка протащила чемодан через коридор и бросила в углу. - Пусть лежит, здесь он в безопасности. Здесь мы все в полной безопасности, благодаря нашим brave men, которые копаются и копаются в моей проводке; хочешь есть-пить? Ну да, конечно! - сейчас постараюсь что-нибудь найти, потом приглашу nАvšt?vy, не будут же они тратить время на это несчастное electricity даром!..
   Леонка каким-то образом оказалась на кухне, устроилась на небольшом стульчике у окна и увлеклась созерцанием кипучей Светкиной деятельности. Она носилась по комнате, как дух урагана, маленький и довольно упитанный, и притягивала в себе нужные вещи, словно магнит.
   - Как ты добралась? Я все еще помню тот dreadful train, на котором мне довелось сюда ехать! И моих соседей... вот кто был ужасен - они провоняли все купе чем-то неопознанным. Наверное, они кого-то втихаря прикончили. Я даже ночевала в коридоре, уцепившись за поручни, на откидном сидении... - доверчиво поделилась она, сообразила, что за время ее речи вопрос мог позабыться, и благоразумно повторила его еще раз: - Так what about your trip?
   - Отлично, во многом из-за того, что я все время спала...
   - Пф-ф-ф! - зафырчала Светка, потому что на нее свалилась банка муки. Вся белая и взъерошенная, она заметалась в поисках тряпки, но помощь гостьи решительно отвергла: - Нет-нет, не беспокойся, я справлюсь; продолжай, мне интересно послушать!
   - И так получилось, что проспала очень хорошего человека.
   - Но каким-то образом его заметила?
   - Да, трудно было не заметить, когда она вызвалась доставить меня сюда, пока я не уехала куда-нибудь в Тимбукту! - а потом исчезла, не оставив даже памятного сувенира.
   - Она здешняя?
   - Нет, приехала по путевке, но здорово знает эти места, будто здесь родилась...
   - Ну, знаешь, была такая теория о дежа вю... - протянула Света.
   - Дежа вю привела ее в Йозефов, - без труда вспомнила Леонка. - Это что, гостиница?
   - Нет, целый квартал, is known as Еврейский квартал. Очень интересное местечко, как-нибудь прогуляйся туда... но, судя по этому адресу, твоя знакомая не очень-то хочет второй встречи - Йозефов je velkЩ. Там ты будешь искать ее еще дольше, чем собственную душу... ну, конечно, можно вычислить по отелю, если тебе очень уж хочется, - ты знаешь фамилию этой девушки?
   - Нет, только имя.
   - Тогда надежда только на чистый энтузиазм, - Света остановилась, чтобы похлопать ее по плечу. - Помогу, чем только смогу. За месяц сложновато будет найти одну туристку в этой кошмарной толпе, что здесь перемещается, но в мире нет ничего действительно невозможного, do you think so?
   - Yes, you're right, - согласилась Леонка. Ей почему-то казалось, что второй встречи действительно не будет - Ядвига ушла от нее прямиком в измерение своей дежа вю.
  
   Вечером, выгнав всех гостей и протащив Леонку по окрестностям, Света вновь занималась ее будущим, не спрашивая разрешения и не видя, впрочем, никакого сопротивления:
   - Как только проводка устроила мне fireshow, я немедленно подумала - эй, Светка, да тебе невозможно держать квартирантов! Зато я прекрасно знаю, где можно недорого снять квартиру и пожить в свое удовольствие хоть пару лет. Не центр, конечно, но, в качестве компенсации за временные неудобства, сможешь подробно изучить транспортные схемы. In a week будешь все знать лучше шофера! - тараторя все это, она носилась по комнате, спотыкаясь о ковер, а Леонка кивала головой, думая свои думы, да рассматривала объявление в газете, которое ей подсунула подруга.
   - Нравится? - с тревогой спросила она. - Дом, Леонка, is the most important thing in foreighner's life, понятно? Если дома не будут помогать стены, считай, крышка; так что завтра едем смотреть.
   - Кого?
   - Дом! - воскликнула Света. - И okolМ. Только после обустройства я тебе разрешу заняться культурными ценностями, раньше дел и без того будет полно... ты согласна?
   - По-моему, у меня просто нет другого выхода, - улыбнулась Леонка, - ты, кажется, в случае непослушания собралась выкинуть меня вон...
   - Конечно же, я тебя выкину вон, - серьезно сообщила Светка, - но только после того, как ты здесь хорошо устроишься.
  
      -- Воин.
  
   По высокому лазурному небу плыли стройные флотилии облаков, серых с сияюще-белыми краями. В одно из них на полминуты нырнуло солнце, застенчиво взглянуло на землю золотыми глазами... Глаза Ядвиги сжались в две узкие черные щелочки. Какие баталии разворачивались сейчас в ее египетском сердце!.. - но солнце заставило противников заключить тревожное, вынашивающее бурю перемирие. Она сидела на горячем каменном краю бассейна, поглядывая из-под ресниц на снующих в воде золотых рыбок и грелась на солнце. Ей надо было оттаять; оттаять и ожить, чтобы начать бой сначала.
   Вчера вся компания решила, что они будут сражаться до конца, но уже через пять минут забыли, за что, потому что каждый видел только свою цель. Фир решила примирить все, молвив, что на свете много за что можно биться; на это Ядвига довольно резко ответила: "В этом мире, - подчеркивая эти слова, - можно сражаться только за себя." Все может пропасть, продолжала она уже мысленно, но пока не пропал ты сам, твое египетски-понимаемое сердце, окончательно не погибнет ничто в мире.
   Живущий в доме этой истины ежеминутно подвергался величайшей опасности: сверни не туда - и попадешь во власть слепого эгоизма, нигилизма и прочей смертельной болезни. Ядвига вдохнула теплый, пропитанный золотом воздух, и закрыла глаза совсем. Ей было очень плохо, почти непоправимо; она стояла сейчас в темноте на перекрестке двух коридоров, ни один из которых не был ей знаком, а надо было немедленно выбирать, пока не рухнул на голову потолок или не провалился пол под ногами... И не такое было дело, чтобы идти наугад, тем более что Ядвига почти не верила в себя.
   Когда теряется эта вера, призывают судьбу или бога, ибо память предков твердит, что обе эти экзистенции велики, мудры и щедры на помощь; правда, не всегда помогают именно так, как надо, но об этом вспоминать не хочется. Поэтому Ядвига безмолвно взмолилась "Господи, если ты со мной, дай мне добрую встречу! ни о чем больше не прошу, у тебя нет, наверное, времени..."
   Попросив, она поняла, что роль солнечного бассейна в ее жизни сыграна, и снялась с места. Прошла зелеными дорожками мимо цветочных клумб к неправильному выходу, полюбовалась на статуи, отправилась обратно... Сад словно сошел с ума: сплел паутину тропинок, уловил туда гуляющих людей, воскресил драгоценные миражи трехсотлетней давности и проскользнул в дверь, отделяющую друг от друга два времени. Ядвига не знала, желать ей, чтобы так было всегда, или все-таки ее эпоха ей ближе.
   Занятую своими сомнениями, ее застал врасплох веселый голос, по-чешски произнесший за плечом:
   - Салют! вы не знаете дороги наружу? Мне хотелось бы сегодня ночевать дома.
   Ядвига повернулась кругом и сообщила:
   - Если б я увидела вас первая, спросила бы это у вас. Я тоже пытаюсь отсюда выбраться.
   - Извините, - отозвался человек и пошел приставать к кому-то еще.
   "Вот и этот сгинул", - решила уже Ядвига, но не успела кончиться мысль, а ее товарищ по несчастью уже вынырнул откуда-то из-за живой изгороди и замахал руками, подманивая девушку подойти ближе.
   - Что такое? - осведомилась она, подходя.
   - Мне сказали, где выход, - радостно сообщил он. - Пойдемте искать там?
   Собственно, Ядвиге оставалось только согласиться.
   - Как вас зовут? - спросил ее спутник.
   Она в этот момент решала, послал ей эту встречу ответственный за нее бог или это просто так, совпадение; поэтому не очень вежливо буркнула свое имя.
   - Яромир, - отозвался человек, нисколько не обидевшись.
   - Чего?.. - очнулась Ядвига.
   - Так меня папа с мамой назвали, - пояснил Яромир.
   Девушка еще раз подумала, и что-то в ее мироощущении стало на место:
   - Очень приятно познакомиться... вот выход, я спешу.
   - А я как раз собирался спешить в вашем направлении, - без тени смущения сообщил Яромир.
   Ядвига опешила, остановилась и, очень четко выговаривая слова, как всегда поступала, когда была раздражена, произнесла свою возмущенную речь:
   - Я провела здесь всего три дня, но ко мне все время кто-то пристает!..
   Взгляд юноши, устремленный к ее глазам, по-прежнему не выражал ничего, кроме искреннего веселья и затаенной хитринки:
   - Покажите, кто к вам пристает; я могу постоять за друга.
   - Я, значит, вам друг? - с вызовом вопросила Ядвига, чувствуя, что ситуация начинает веселить и ее.
   - Вы, конечно же, думали по-другому?
   - Откровенно говоря, полагала, что мы едва знакомы, - обаяние этого существа было сродни всепроникающей и всесогревающей солнечной энергии; Ядвига беззвучно засмеялась и пошла по песчаной дорожке сада к выходу.
   - Это - самая легкая задача в мире, - ответил улыбкой Яромир. - Если вы согласитесь принять меня в попутчики...
   - Хватит-хватит! - взмолилась Ядвига, - не то я и в самом деле соглашусь. И черт знает, - добавила она тише, - что из этого получится.
   Память предков подсказывала, что боги - те еще паскудники, особенно в том, что касается помощи смертным.
   - Соглашайтесь! - попросил Яромир, - если не сегодня, то хотя бы в обозримом будущем - пожалуйста!
   - Знаете, мое будущее - очень хрупкая вещь.
   - Я его не разрушу.
   - Вы - нет, - Ядвига с каждым пройденным шагом все больше верила своему названному другу, - зато внутри каждого из нас сидит очень могучий враг себе, и мой не засыпает ни на секунду. Кто знает, чем закончится очередной бой...
   - Тем более не стоит отмахиваться от меня.
   - Если бы не разбиралась в людях, назвала б вас нахалом, - Ядвига предприняла последнюю попытку отвязаться от него.
   - Так я снахальничаю и спрошу, где вы живете.
   - В Йозефове.
   - Йозефов велик, - справедливо заметил Яромир. - Вы можете, конечно, не давать дальнейших ориентиров, но я все равно найду время прочесать весь квартал и найти вас там.
   - Я живу в гостинице, - сказала Ядвига.
   - Так вы иностранка! - догадался он, - я заметил ваш акцент, но внимания не обратил... Значит, мне придется прочесывать и окрестные страны.
   - Да зачем же я вам так нужна? - Ядвига, уже сдаваясь, внимательно посмотрела в его глаза, серые с крапинками, большие и ясные.
   Он неожиданно смутился.
   - А можно не на улице?
   - Напрашиваетесь ко мне? - хмыкнула Ядвига, хмурясь. - Имейте в виду, что территорию для встреч с новыми знакомыми я выбираю сама.
   - Да пожалуйста, - легко согласился Яромир, - лишь бы это было под потолком и в четырех стенах, а не под открытым небом...
   Ну да, внутренне согласилась Ядвига, отдельные откровения не совершаются на виду у светил и небесных существ, а стены дают хотя бы иллюзию отделенности от этого странного мира. Но, с другой стороны, оторвавшись от них, остаешься наедине с собой - сам решай, сам делай, на себя и полагайся. Если впустишь к себе врага, если он договорится с твоим внутренним - берегись; значит, прежде, чем действовать - думай. Нехитрые размышления рождают нехитрые, но ценные истины.
   - Я верю вам, Яромир, - сообщила Ядвига-воительница, впервые назвав гостя по имени. - Очень не хотелось бы в этом сознаваться, но я согласна даже принять вас в друзья... Значит, так, - она снова принялась распоряжаться, это было привычно ее натуре: - в гостиницу мы не пойдем, ибо это очень далекий путь, в таком расхлябанном настроении я непременно заплутаю. А если мы пойдем близ рельсов, то выйдем к ресторанчику - там тихо, уютно и... очень медлительные официанты. Пока они торжественно принесут чашку кофе, можно толкнуть поздравительную речь; подходит такой вариант?
   - Вполне, - кивнул Яромир. - Я просто не могу вас потерять, поймите, пожалуйста.
   - Потом буду понимать, - пробормотала она, - я целый день стараюсь понять логику нашего боя... жутко голова болит, а ответов нет.
   - Я вас не брошу, - сообщил, расслышав эту фразу, Яромир. - Кстати... можно на "ты"?
   - Что? - поинтересовалась Ядвига.
   - Можно говорить вам "ты"?
   - Нет, - неожиданно воспротивилась она, - только после брудершафта.
   - Хорошо. Вы и в самом деле живете как на войне.
   - Разве ваша жизнь - не сражение?
   - Да нет... - пожал плечами Яромир, - бывают мелкие стычки между отдельными представителями многогранной личности, но мировых войн я не допускаю.
   - Да вы великий миротворец! - воскликнула Ядвига и с любопытством взглянула на юношу. Ей очень поверилось в то, что это - та испрошенная встреча; подумав так, она испугалась, стала ждать подвоха... не сейчас, но когда-нибудь...
   - Нет, просто я верю всем и не верю никому - сложно объяснить...
   - Я понимаю, - неожиданно сказала Ядвига. - Это я понимаю.
   Да, конечно, понимаю, потому что этого просила! Она, в принципе, созналась бы в этом, но ее речевой аппарат оказался занят другим:
   - Вот эта дверь, за ней - мир чешской неторопливости и старинное подземелье.
   - Вы знаете этот мир лучше меня, - заметил Яромир.
   - Пожалуй, - кивнула Ядвига. - У вас же все это - под боком, а у меня краткие периоды жизни здесь разделены долгущим ожиданием. Такой режим приучает впитывать информацию, как губка.
   Она сама выбрала эту жизнь, плоха она была или хороша; оставалось лишь, уважая собственное решение, привыкать к ней.
  
   Своей территорией Ядвига объявила столик на трех персон в укромном уголке, куда, по ее словам, официант будет добираться сто лет - "успеем обсудить даже вопрос всего сущего", и потребовала у подоспевшего представителя обслуживающего персонала две чашки кофе.
   - Две большие чашки, пожалуйста, - серьезно внушала она, - это очень важно. Вы действительно запомните, что они должны быть большими?
   Ее лицо при этом принимало такое чудное выражение, что Яромир чуть не погиб, сдерживая смех.
   - Вам нужно больше бывать в обществе, - сообщил он, - вы - потрясающе потешный человек... не обижаетесь?
   - Ничуть, - отвечала Ядвига, - я в юности была всеобщим комическим достоянием. Это все возраст испортил!
   - Ненавижу возрастные изменения, - заявил Яромир. Тут официантка принесла добытый кофе - две огромные порции; бокалы, в которых плескалась коричневая жидкость, удивительно походили на коньячные, только в кои-то веки полны были доверху...
   - Как вы относитесь к кофеину? - спросила Ядвига, поблагодарив девушку.
   - Неплохо, но и не очень хорошо... Впрочем, я верю, что вы меня не отравите.
   - Я зависимая, - она ответила на доверие тем же. - С начала войны я пью только кофе и пропиталась им настолько, что маленькая порция меня не берет. А сейчас нужно, чтобы забрало.
   Земля медленно поворачивалась к солнцу другим боком - навстречу в том же темпе ползли сумерки, мягкими лапами ощупывая дорогу; в этот пограничный час в зале ресторанчика сидели два человека и поочередно пили из одного бокала горячий кофе, оставив второй остывать. Так Ядвига доходила до кондиции, после чего собиралась в должном расположении духа выслушать исповедь Яромира. Тот, в свою очередь, уже собрался ее произнести, так что оставшееся время проводил в созерцании стремительно бледнеющего лица своей спутницы, изящно-броского бокала и двух рыжих фотографий на стенке.
   - Вот, я, кажется... того, - сообщила, наконец, Ядвига. Выглядела она, на ее собственный вкус, кошмарно - расширенные зрачки, белое лицо, набухшие вены на запястьях; но Яромир готов был вынести и не такое.
   - Ты помнишь, - сказал он тихо, - я шел по саду и усердно думал, что же там забыл, но не додумался ни до чего, кроме распространенного "пошел, куда понесли ноги". Тогда я решил получать удовольствие от своего здесь нахождения... цветы там в самом деле великолепные, ты не находишь?
   - Ум...
   - Я жутко люблю цветы, когда жил с родителями, развел на подоконниках целую оранжерею; но когда-нибудь экскурсионная программа должна кончаться. Она кончилась, а я стою и ничего не понимаю - ни где я нахожусь, ни как отсюда выбраться... Будто по глупости залез в лабиринт к Минотавру, вспомнил, что его убили, а клубок, взамен, забыл.
   - Да.
   - И в этот самый момент увидел, что ты идешь по этой проклятой дорожке, которую я сам уже исследовал на следование к выходу. Себя, конечно, не видно, но, ручаюсь, выглядела ты еще потерянней меня - и кто-то сказал мне, что если я сейчас не позову тебя к выходу, то не увижу никогда. Знаешь, даже тогда это была страшная перспектива!..
   - Да?.. - тихо спросила Ядвига и потянулась было ко второму бокалу, но тут же отдернула руку. - Нет, больше мне пить нельзя! Ты говоришь удивительные вещи, а я сижу пьяная... - она обратила на него абсолютно черный, пронзительный взгляд: - Но знаю, каким чудом тебе ответить. Со мной воюет бог! - выдала она, подняв указательный палец. - Он все-таки не бросил меня.
   - Вот и ты не бросай теперь меня, - поддержал тему Яромир. - Сегодня мы какие-то возвышенные, литературны донельзя, просто тошно смотреть, но, пользуясь моментом, надо сказать красиво: не надо все превращать в войну. Она начнется и кончится, чтобы началась, может быть, другая; а мир, который не является отсутствием сражений, останется вечным, и я к нему приткнусь. Мы с ним друзья.
   - Как же ты собираешься дружить с войной? - поинтересовалась Ядвига.
   - Как обычно - веря.
   Она уставилась на него с искренним изумлением:
   - Ты в самом деле мне веришь?!
   - Еще как, - отвечал Яромир весьма серьезно. - Да я, кажется, влюблен в тебя по уши, тут не до вопросов веры.
   Ядвига ожидала чего-то из ряда вон выходящего, но не настолько же... Она не могла найти подходящих слов для ответа, и потому после долгой паузы выдавила только одно "Спасибо".
  
   В ближайшие сто двадцать пять дней в общепринятом смысле они больше не виделись. Но у любого понятия есть смысл, признаваемый лишь немногими; и в числе этих немногих оказались наши герои, одаренные щедростью богов.
   Первой нестандартной встрече предшествовало почти четырехдневное пребывание на грани сумасшествия. Когда Ядвигу в школе учили биологии, она изо всех сил противилась этому процессу, но, очевидно, недостаточно: в первый же день психоза перед нею нарисовался плакат "Митотическое деление клетки", да так и не убрался из поля зрения. Больше всего ее привлекал третий рисунок плаката, с третьей же стадией митоза, где веретена деления несчастной клетки напоминают выпученные от ужаса глаза - это что, мол, такое творится... Творилось деление надвое.
   Ядвига осознала, что бестелесая ее составляющая давно проявляла тенденции к митозу, а сейчас находится уже на той самой стадии, когда бывшее целое в ужасе таращит глаза и недоумевает, как оно умудрилось прозевать такие эксцессы. Видимо, как-то сумело, - отвечал Внутренний Враг, выползший из темного угла подсознания. Прибавлял затем: прости меня, мы оба виноваты, - и пришлось с ним мириться, чтобы хоть намекнуть на попытку сохранить целостность.
   Мучительная разбитость сказывалась на поведении. Как то полагается в подобных ситуациях, Ядвига не могла найти себе места ни под солнцем, ни под крышей. Воевать, оказывается, - чертовски неудачная идея: в итоге все равно шарахнешь себе же по башке... Что-то в этом роде она высказала Фир, нашедшей ее и явившейся, на четвертый день, повидать. "И ты совсем не противоречишь собственной концепции "мир=человек", - отметила Фир. - Я, кстати, с этим выводом согласна."
   Вечером она улетела домой, и через час после того, как самолет сменил земную дорогу на воздушную, Ядвига решила последовать ее примеру. Она ухватила билет на последний поезд, собрала вещи, остаток ночи и часть следующего дня шаталась по городу, а к вечеру взяла в компанию свой чемодан и отправилась на вокзал. Там она с полтора часа стояла на холодном перроне, чихая и сморкаясь, в ожидании непригнанного вагона; когда же вагон пригнали, добралась до своего купе и немедленно уснула.
   И снились ей разные сны.
   В первом была башня, высокая, открытая всем ветрам, как давешний перрон; даже во сне кошмарно свербило в простуженном горле и в носу. Закутавшись как можно плотнее в джинсовую куртку, Ядвига подошла к краю смотровой площадки. Внизу, прикрытые туманной вуалью, прихотливо свивались улочки Праги, такие пустынные, какими они могут быть только во сне; и то - присмотревшись внимательно, можно было различить одну человеческую фигурку, шагающую к башне.
   Три дня назад впилась в сердце Ядвиги тонкая игла и в несколько стежков закрепила в нем длинную шелковую нить, а другой конец - к другому сердцу. И с тех пор тянулось сердце вон - а сейчас натяжение ослабело, и по этому признаку девушка сразу поняла, что за гостя ей придется встретить на башне.
  
   <б/номера> Кот.
  
   Я - рыцарь, закованный в бумажные, залитые чернилами, непробиваемые доспехи; а вот, вдалеке, - высокая башня, в ней живет принцесса. Тысячи рыцарей были у нее, а теперь я один остался слуга сердцу прекрасной принцессы.
   Сказать по правде, она уже давно не прекрасна... Таковой можно было, если не желать другой судьбы; или, как оно и было, - иметь целый штат мамок-нянек, да еще венценосных родителей, неравнодушных к правильности определений. Тогда принцесса - Прекрасна, и тысячи отважных вояк добиваются ее взгляда. Но с тех пор, как испортился сказочный механизм, она получила возможность, наконец, жить своей головой, то есть читать до глубокой ночи в библиотеке замка, носить что попало, повязывать волосы серыми лентами, чтобы не падали на очки с чудовищными диоптриями... Быть просто рассеянной, никому не нужной невидимкой.
   А я, черт меня побери, остался в миру хранить ее память. Пусть сидит она, ясноликая, в своей башне со своими ненаглядными книгами, ищет по строчкам ответы на старые вопросы и другие судьбы; пусть ищет, пусть находит все, что захочет. Рыцарь должен желать ей счастья, потому что больше никто ничего ей не пожелает.
  
   - Кот, я понимаю: Рыцарь - это твое сочинение на тему "кем бы я был, если б стал человеком", а Принцесса? Ты со скуки на меня карикатуры сочиняешь?
   - Это - отвлеченный идеал абсурда, - фыркнул Кот. - А за "сочинение" ты от меня еще получишь...
   - Что? Лекцию по литературоведению?
   - Я допишу и придумаю! - совсем разозлился он.
   - Тогда наказание не состоится. Ты же все время пишешь.
   В окне показалась, но настолько отчетливо, что за мираж ее принять уже было невозможно, голова Книжницы. Очень сердитая. Потрясая пухлой книгой аккуратно, чтобы не растерять листов, Книжница вспылила:
   - Лёкс, вели своему любимцу прекратить немедленно нести всякий вздор!
   - Я не мо...
   - Тогда запрети ему лезть в чужие истории. Путает только!..
   - Куда я там лезу?.. - распушился Кот.
   Книжница вдруг изменила выражение лица и пропала из виду; подкравшись к окну, Лёкс и Кот увидели ее стоящей по колено в траве под полуголой рябиной, полностью углубившейся в себя и не видящей ничего окрест...
   - Кот, твои сказания вызывают брожения мозгов у ее подопечных, - шепотом сообщила Лёкс.
   - Ну и что мне теперь, бросить писать?
   Книжница ожила.
   - Слушай, Кот, ты запустил какой-то процесс. Я подумаю над его значением, и если он нехорош, то берегись меня! - заявила она сурово. - Понимаешь? Я ухожу думать.
   Она развернулась и пошла прочь.
   - Ни фига себе, - только и ответил Кот.
  
      -- Ситуация.
  
   Богдан погрузился в вагон еще в Карловых Варах. До Праги он ехал в пустом купе, сопровождаемый лишь невеликим своим чемоданом и, уже под конец пути, - скучающим проводником, пришедшим разложить полки и оставшимся потолковать о вечном. Обмен репликами, не согласовывающимися друг с другом - одна за здравие, вторая за упокой, - не принес никакого морального удовлетворения, но помог скоротать время до прибытия к Главному Вокзалу.
   С дюжину туристов приняло в себя теплое, по сравнению с час от часу леденеющей ночью, нутро вагона. Богдан успел убрать неуклюжее вместилище своего багажа, прежде чем дверь купе отодвинулась в сторону, и, направляемая проводником, вошла внутрь девушка, которой достался билет именно сюда... Проводник изобразил гримасу "ну, извини, это не я устроил" и слинял. Девушка тихо поздоровалась, уронила сумку возле входа, прошла, села к окну. Она была худощава от природы, изнурена какими-то последними событиями, мрачна, взвинчена, у нее дрожали руки и блуждали глаза. Устроившись возле окна, она замерла, как статуя, только дышала тяжело, будто ей не хватало воздуха.
   С ее появлением Богдану стало не по себе. Будто она пришла не одна, будто стоял у нее за плечом невидимый тревожащий ее мираж, боялся за нее, охранял ее ото всех - берег себе; потому что они были во власти друг друга.
   Холодок пополз по спине, и захотелось попроситься в другое купе, но Богдан отважно пересилил себя, решился терпеть до последнего. В глубине души он был в какой-то мере фаталистом: верил. что ситуация связывает воедино всех своих участников, а коль так, то ему следует проехать этот путь с этой девушкой. И никак иначе быть не может.
   Путь начался с казуса. Как только поезд, встряхнувшись, тронулся с места и утомленно застучал колесами о рельсы, положение тела девушки мгновенно изменилось, и голова ее крепко треснулась об умывальник.
   - Ой, черт побери! - вскричал Богдан, испугавшись за нее гораздо больше ее самой, хотя бы потому, что она спала самым крепким в мире сном. Вздувшаяся на лбу шишка, заплывающая синим, ее нисколько не волновала.
   Богдан понял, что на роду ему написано спасти это существо от бесславной гибели в стычке с умывальником и прочими поездными комплектующими. Он кое-как распихал ее, удостоился чести посмотреть в полураскрытые, черные и мутные, глаза, вытребовал документы и уложил, наконец, на вторую полку.
   - Будить я вас больше не буду, - обещал он. - Спите, сколько влезет...
   Она не стала дожидаться конца обещания, чтобы воспользоваться предоставленной возможностью.
   Богдан взял ее паспорт и раскрыл на первой страничке; оттуда, с плохо пропечатанной фотографии, смотрело напряженное, но симпатичное лицо, подписи рядом с которым сообщали ее имя, возраст и прочую паспортную ерунду. Ни одна строчка не раскрывала тайны ее помешательства.
   Яркой золотой строчкой фонари прошивали ночное небо. Богдан сидел в темноте, летящие извне лучи лизали его лицо, как порывы ветра, и уносились прочь, оставаясь светить спящему у путей городу; он лежал под украшенным звездами небом, переливаясь мириадами крупных блесток - окон, за которыми прятались чужие, незнакомые люди. Воплощенный, оставался за каким-то из окон сон уезжающей девушки, только его окно было темно. Он тоже спал сейчас.
   Богдан не был уверен в своих предположениях, но ничего больше о создавшейся ситуации ему на ум не шло, а сердце решило поддержать именно эту версию.
   Город был виден недолго. Он остался позади вместе с какими-то из тысяч и тысяч фонарей, которым на роду было написано освещать убегающие составы... Богдану стало немного тоскливо оттого, что он так и не успел узнать его лучше, увидеть в нем что-то кроме нескольких улиц и пары памятников. Неизвестно ведь, получится ли вернуться, - а с полки чуть выше послышалось полузлое-полугрустное:
   - И зачем опять уезжаю...
   Богдан встал, посмотрел на ее лицо, то вырисовывающееся в темноте желтой трагической маской, то вновь тонущее бессветно; накрыл ее одеялом и оставил в покое.
   Ближе к утру она начала разговаривать во сне, видимо, со своим живым мороком. Богдан чувствовал себя одновременно незваным чужаком в храме культа и стражем этого самого храма. Он отвечал за бестолковую девушку, и в случае встречи с хозяином ее души должен был быть перед ним чист... Кажется, это у него вполне получилось бы. Таможню удалось пройти безболезненно, никто не был напуган, поселившийся в Минске сосед смирился с болтовней с нижней полки... Все в порядке, да. Пусть будет вам счастье!
   Незадолго до прибытия Богдан решился было ее потревожить, чтобы она не стала спящим поездным духом, но она опередила его, очнувшись самостоятельно.
   - Добрый день, - поздоровался он, рассматривая ее белое лицо с поясневшими, блестящими глазами.
   - Это вы столько времени меня терпели... - отметила она. - Большое спасибо. Мне ни разу не попадалось таких замечательных попутчиков... по большей части они храпели или что-нибудь на меня роняли... Простите, меня занесло.
   - Ничего страшного... - Богдан совершенно не знал, что ей сказать. Кроме тайны, у нее ничего не было, а тайна на то и является собой, чтобы о ней молчали... Он вернул ей паспорт, пробормотал что-то невразумительное; потом молчали. Призрак ушел, кажется, но это - для него; она-то никогда больше одна не останется (какая удивительная судьба!) Последнее, что он для нее сделал - вынес сумку и помог выйти из вагона. Она поблагодарила, пожала руку сильными сухими ладонями и скрылась в суете вокзальной.
   Так вроде бы кончилась эта история...
  
   Когда Богдан пришел к Женьке, он вовсе не намеревался рассказывать ей все детали своего путешествия, особенно - что касается второй его части; однако ситуация диктовала свои условия. Он еще не успел спросить, скоро ли кончится ее урок, как младшая сестра девушки, Еленка, потребовала от него сходить за хлебом, если ему дорога жизнь; как только Еленка потеряла гостя из виду, он рискнул пробраться в Женькину комнату и спросить, что это за новости; Женька отвечала, что сейчас мама и папа будут ссориться, а это очень опасная для жизни ситуация, и Богдан согласился уйти просто так...
   - Нет-нет, стой здесь... - запротестовала Женька, выглядевшая, как перетаскавший пару тонн угля грузчик, - то есть, проходи в угол и садись там.
   Где-то за дверью полетела на пол первая тарелка...
   Богдан снял ботинки и послушно устроился в углу с каким-то альбомом в руках. Темы и содержания весьма красивого и красочного альбома он так и не понял, увлекшись разговором подростка-ученика и его также не вышедшей возрастом учительницы: из него следовало, что первый уже пять лет пишет так, что его никто не понимает, но переучиваться, тем не менее, не собирается. Женька, отчаянно краснея, пыталась привести неопровержимые доводы в пользу каллиграфии. Ученик считал каллиграфию уравниловкой.
   - Нет, человечество вовсе не для того мучилось творчеством три тысячи лет, чтобы мы теперь превратили письменность в набор петель, - выдавила, измучившись вконец, Женька. - Я сейчас слазаю и поищу шрифты, чтоб ты понял...
   Она подвинула к шкафу тумбочку и полезла на самую верхнюю полку, в просторечии именуемую пылесборником.
   - Каждый человек, - вступился Богдан за Женьку, - каллиграфичен и неповторим по-своему, одна и та же форма всегда имеет разное содержание.
   - Не надо меня утешать. Они меня понимать не хотят и не захотят, даже если я стану лучшим каллиграфом, чем китайские студенты, - сообщил ученик.
   Женька печально чихнула; серые пылевые облака клубились вокруг нее. На кухне с упоением били тарелки.
   - Люди не так уж безнадежны, - возразил Богдан.
   - Это вам друг с другом повезло, - парировал подросток.
   - И что, больше никому повезти не может? -поинтересовалась Женька.
   - Если это и везение, то какое-то хроническое, - посетовал Богдан.
   - В каком смысле?
   - Да случилось тут приключение...
   Женька уронила огромный том, не преминувший рассыпаться на мелкие листочки, фрагменты листочков и мягкие тучи пыли; оба гостя вскочили и принялись собирать бывшую книгу по полу, в то время как хозяйка отчаянно чихала на тумбочке. Отчихавшись достаточно для того, чтобы взять все еще пушистый на ощупь и растормошенный сборник, она поставила его на полку и спросила:
   - Какое еще приключение?
   Богдан рассказал.
   История получила продолжение; или же, говоря иными словами, прежняя форма наполнилась новым содержанием. Вследствие непричастности своей к реальным событиям, положенным в основу рассказа, Женька стала мыслить в другом направлении. Она за один вечер, в течение одного, пусть и долгого, дождя, увидела целую легенду.
   ("Как ее звали?" - "Что-то чудное такое, на букву "я"...")
   Призрак девушки Я., спящей царевны международного экспресса, был обличьем высок и тонок, с длинными легкими волосами цвета светлого янтаря, с зелеными глазами... Когда они откроются, точно окажутся ярко-зелеными, как камень радости; а они откроются обязательно! Не бывает спящей вечным сном царевны. Понятие "вечность" убивает сказку. (Женьке привиделось слово "вечность", написанное каллиграфически-правильно и красиво, и эта картина внушила ей безотчетный ужас, будто написанные слова - не просто слова.)
   А царевна уснула некогда и видит сны. В них приходит ее суженый-будильник, и она просит: приходи, мол, поскорее, я заждалась, и пыли кругом - до аллергии; на что он отвечает: ну, подожди чуть-чуть, я ведь еще не родился, не вырос, не прочитал даже твою сказку...
   Но время летит быстро, экспресс не поспевает за ним по рельсам и, когда прибывает он к точке назначения, царевна просыпается, выходит к приснившемуся человеку, пробужденная не поцелуем, а...
   ...Есть, - объяснялась Женька, - какая-то сила, или даже целое скопище сил, итог работы которых - пробуждение в новом мире.
   Движимая страстью к рефлексии, она начала примерять сочиненное к себе, но не нашла ничего подобного и расстроилась то ли за свою реалистичность, то ли за легендарность своей легенды. Расстроившись, ходила растерянная и придиралась ко всем, а в первую очередь - к ученику-антикаллиграфу.
   - Ты пишешь, как этруск, - брюзжала она, - через тысячу лет ученые ничего не поймут в твоих рукописях и начнут спорить о тайне древних цивилизаций...
   - Поодиночке буквы выглядят по-другому и склонны по-другому читаться...
   - Сергей...
   - Андрей.
   - Кто? - удивилась она.
   - Я - Андрей.
   - Да неважно... В отношении букв действует важный закон: форма всегда отражает одно и то же содержание. Можно изменить форму как угодно, но содержание останется прежним.
   - Я говорил не про буквы, а про слова и буквы. Это немножко другое и обращается к цельности и разделению, если брать самое основное.
   - Я тебя сейчас все равно не пойму. Ты лучше иди...
   Место на репетиторском диване пустовало недолго - его заняла Еленка. Спросила что-то, получила ответ более чем невнятный и практически бессодержательный, поняла ситуацию, перешла на другие вопросы:
   - Кажется, не жарко, а ты прокисла, как молоко на окошке... ты чего?
   Женька сказала, чего, следуя простой теории о невозможности избавиться от мысли, о которой молчишь.
   - Фу! - закричала, выслушав, Ленка, и приобрела вид мудрый, пророческий, - глупо горевать о том, что никого никогда не пугал ночными беседами с невидимыми существами! Чтобы откалывать такие номера, нужно хотя бы оставаться ребенком, а тебе такое совсем не подходит...
   - Дети чаще говорят во сне? - удивилась безнадежно взрослая Женька.
   - Нет, просто для них сказочность - состояние естественное. Тебе стоит ориентироваться на сказительность, то есть - на что-то полуестественное, полусочиненное. Оно может родиться из сказки, может и из чего-то необыкновенного... Насколько я поняла ту историю, там сказки нет, так что тебе тосковать не о чем. Там тоже придумка, сказ.
   - Что, намекаешь на необыкновенные приключения, от которых у бедняги крыша съехала?
   - Угу, - кивнула Еленка. - И это, кстати, - тоже не твоя роль.
   Женька попыталась самостоятельно постичь ход размышлений собственной младшей сестры, но не поняла ничего, и новоявленному философу пришлось продолжать:
   - Пойми, ситуация совершенно неестественна... Помешавшийся ребенок - это нонсенс! Он чувствует, что его сказка никуда не денется; а вот если взрослому дать шанс попасть в легенду, он за нее уцепится руками, ногами и зубами; это первый довод.
   - Будет и второй?
   - Хорошо, будет... Если действует не детская сказка, а настоящий сказ, то его сочиняют на основе сильных, неестественных потрясений. Надо сильно пострадать, или влюбиться, или уверовать, или все вместе; чаще всего бывает второе. - Еленка вздохнула и хитро заулыбалась. - Я видел, как из желудя вырастает дуб, но видеть, как влюбленный не занимается мифотворчеством, мне не доводилось!
   - Эй, это откуда такой опыт?!
   - Да я же только на пути от детства к взрослости, - сообщила Еленка, размахивая руками, как птица. - Я сижу в поезде и нахожусь в отрыве ото всех стабильных миров, наблюдаю за ними и изучаю... Я надеюсь из этого поезда никогда не вылезти.
   "Пусть так и будет," - подумал подслушивающий под дверью Андрей; дождавшись конца диалога, он на цыпочках убрался из квартиры восвояси.
  
   <Б/номера> Кот (ну, конечно же...)
  
   - Слушай, - спросил у меня пожилой человек, жадно впивающий слова, - скажи мне, видел ты эту, из башни?
   - Не видел ни разу, - ответил я. - Я служу ей, а не ищу ее...
   - Как знаешь, конечно... но все это ненатурально. Тебе не кажется?
   - А если оно станет натуральным, то перестанет быть сказкой, - возразил Кот устами Рыцаря. Поселянин покачал головой, задавая еще вопрос:
   - А я живу в сказке или ошиваюсь подле?
   - Не знаю... нет, знаю!
   - Так объясни мне.
   - Сейчас ты попал в нее, потому что говоришь о ней со мной. Чувствуешь, понимаешь?
   - Нет ни того, ни другого. Сдается мне, дружище, что только вас с той, из башни, заловила эта сказка. Вам в этом бредне и путаться; извини, я тебе не попутчик.
   Поселянин похлопал меня по плечу ("Если уж не заводишь себе приличный доспех, хоть надпись сотри, что на спине красуется!"), расплатился за обед, ушел.
   Я ведь не просил у него помощи?.. Да, тяжеловато быть рыцарем, но раз уж ни на что другое ты не годен, остается следовать предоставленному пути!
  
   Кот рассердился, перечеркнул целый абзац и пошел жаловаться Лёкс.
   - Они опять меня видят! - ныл он, требуя сочувствия.
   - Котик, тебя невозможно не увидеть, ты же всюду лезешь... и, к тому же, очень навязываешь свое мнение. Ты их с ума сведешь таким манером.
   - Но я тоже по-другому не могу!
   - А кто еще?
   - Они, персонажи!!
   - Насчет героев... что я тебе скажу того, что ты не знаешь?
   - Что я хороший, - заискивающе молвил Кот.
   - Ты хороший, Кот...
   А Книжница, сидя за своими бумагами, точно знала, что Кот - распоследний поганец. Он опять глючит направо и налево! Книжница постаралась что-то исправить, но котовьи эманации оказались невытравимы, как пятна одуванчикового сока, "процесс" победил.
   Книжница уложила книги и ручки по местам, потушила свет, легла спать. По крыше ее домика дробно стучал дождь.
  
   Осень прислала ей письмо из нескольких рун, начертанных тонко и выпукло на желтом листе. Лист лежал на подоконнике в луже дождевой воды.
   Девушка взобралась на подоконник, отставив в сторону чуть живую гераньку, и взяла послание в руки; оно было холодным и мокрым, пришлось обсушить его полой кофты, чтобы не закапало книги. Девушка открыла большой рунический словарь и принялась переводить.
   Один из зубцов листа, взятый на рассмотрение первым, был подписан руной небесного посланника. На той же вертикальной линии читался знак войны духа, перевернутый; и чуть пониже, у черенка, жилки скрещивались в символ союза.
   - Вот оно как, - сказала девушка, хлопнув в ладоши. - Интересно, к чему же это относится...
  
   Похоже, кончились все подвиги на этой земле... Я остался в селении, больше похожем на маленькую гадкую деревушку, совсем отчаявшись отыскать что-нибудь славное; коротал время за мелкими добродеяниями: наколол пару тонн дров, починил с грехом пополам три дымохода (за это мне стерли позорную надпись на спине), помог кому-то переехать в другое селение. Такие подвиги, видимо, должен совершать рыцарь, которому не выпала честь чуть раньше жениться на даме сердца и оставить карьеру.
   К зиме меня решились выгнать вон, чтобы я не замерз у них на улице и не портил криминальной статистики - пришлось забирать велосипед из угла кладовки и, приторочив пожитки к багажнику, катить отсюда на все четыре стороны: сначала - на запад, а потом - куда завернет.
   И на пути я встретил старушку: хрестоматийную скрюченную каргу, от которой и злого, и доброго пополам дождешься; и подвез ее на велосипеде до домика внука, а пока вез, она скрипела без передышки наперебой с моим железным конем, рассказывая мне всякие были. Где-то между шестиглавым змеем, боящимся собак, и дьявольской охотой затесался и рассказ, который хотелось бы послушать в более внятном исполнении.
   Поминутно прерывая бабуську (и доводя ее тем самым до белого каления), я понял ее репортаж о давних событиях и про себя ужаснулся: оказывается, есть где-то, невесть где, тетрадка, в которой бог делал некогда пометки о сотворении мира есть с ней и другая, с записками об его будущем, в частности, об обстоятельствах и времени конца...
   Так ко мне явился мой будущий подвиг.
   Бабуська подбросила мне напоследок интересную мысль: чем болтаться без толку по дорогам, шел бы ты, милый, в место, где сразу много всего умного понапихано... то есть, в хранилище тех, с листочками...
   - Книг.
   - Агась, книг. - Заковыляла по тропинке к домику.
   Я развернул велосипед, медленно поехал обратно, откуда начал свой путь; он все равно не станет прежним, откуда ни начни, а за время возвращения можно еще подумать о будущем. Оно оказывается очень хрупкой вещью!.. Не сегодня-завтра вообще может прекратить свое эфемерное существование, а об этом знаем только мы с бабкой (да не впала ли она в маразм? да откуда я знаю такие слова? да что, вообще, творится?!)
   - Успокойся, - сказал Кот, - все идет своим чередом. Привыкай ко мне, как я к тебе привык, чудилка.
   - Сам, - обиделся рыцарь, - чудилка. Хотя, если ты такой умный... скажи мне, куда мне идти.
   Лёкс оторвалась от своих важных занятий по штопке чулка и попросила:
   - Подскажи ему, Кот! пускай едет к башне...
   Кот серьезно подумал, изгрызая ручку. Может быть, это было правильно, раз уж на то пошло, - подсказать дорогу; с другой стороны - вмешательство в ситуацию; с третьей (она же исходная), Кот может быть орудием этой ситуации... Через десять минут он запутался, фыркнул и написал:
   - Хорошо, скажу, но только из уважения к даме. Слушай: иди к Принцессе. Лучшее нее никто не знает книг, она выдадут ей любую тайну.
  
   "Убью Кота! - ругалась Книжница, зная, что никогда его не убьет. - Книг мне еще наоживлял, мало мне своих... Чтоб у него программа сочинялки зависла, что ли!"
   Кот не вис, вопреки ее ожиданиям. Кот с замиранием сердца ждал выхода Принцессы; в этот момент каждая особа женского пола была намеком на Нее, как на Прекрасную Даму Блока, на недостижимый средневековый идеал, на новую, в конце концов, идею... Он заразил лихорадкой ожидания всех вокруг - Лёкс перестала разбирать полеты фараонов; Книжница постепенно бросила ругаться; соседи обеспокоились неожиданной тишиной, прислушивались к ходу жизни странного существа с ручкой в лапах... С ручкой Кот не расставался. Башня могла появиться на горизонте в любую минуту, и он должен был быть готовым к свиданию с Нею.
   Рыцарь неспешно крутил педали велосипеда; хотя сердцем рвался вперед, голова еще звала подумать, потому что боялась встречи.
   А Кот извелся. Авторы изводятся сильнее героев.
   А Принцесса, прочитав руны, села искать дальше, зная свою обреченность на поиск ответа к незаданному опросу. Сегодня ждал ее увесистый том, собранный из томиков поменьше - удивительная мозаика, пестрая, игривая, как весна, спрятанная пыльной карей обложкой... и саму ее не покидало ожидание. Она села боком к двери, хотя так был хуже виден текст; она распустила волосы и надела зеленое платье, шитое красными лентами; она углубилась в чтение, но краем сознания уцепилась за мир реальности, чтобы не упустить ожидание. Кто знает, в чем будет Ответ!
  
   И Рыцарь приехал к башне. Ее высокий, как и полагается, цилиндр подпирал небо, а по нему поднимались в высь завитки крупнолистного плюща вперемежку со вьюнком; узкие бойницы в ее стенах тоже заплели сочные стебли, - все, кроме одной. Во всяком случае, с этой стороны таковая была одна, и башня выглядела совершенно нежилой, заброшенной и не успевшей только рухнуть под грузом лет.
   Рыцарь усомнился в себе. Он догнал незнакомого старика, бредущего мимо с авоськой, и спросил:
   - Дедушка, а не в этой башне живет...
   Кто? Принцесса, так и сказать? - не поймет, а то и засмеет еще... Дед с интересом рассматривал случайного встречного, оценивал его внешность на соответствие образу приличного молодого человека, а, может быть, пытался разгадать его мысли. Мысли были путанны и тревожны. Рыцарь немного струсил.
   - Э-э, милок, - проворчал дед, возвращая ему ощущение сказочности бытия, - ты бы куртку свою подлатал... Вона дырка на плече какая! и слово плохое написано. Нехорошо.
   - Ладно, сотру, - пробормотал Рыцарь.
   - Дай помогу, - полез дед. - Ну, куртка совсем квелая, как сарай столетний! - сообщил он, оторвав ненароком полдоспеха. - Заведи новую. И рубаху тож почини. Она-то не бумажная, может подольше пожить.
   - Ладно, заведу и починю, - пообещал Рыцарь. - Только вы, дедушка, мне сначала ответьте на вопрос... очень важный?
   - Ну, давай отвечу, - согласился старичок, оставляя в покое многострадальный доспех.
   - Дедуля, в этой башне живет ученая дев... Принцесса? - ладно, пускай смеются, нечего стесняться. Это сказка, - это все объясняет.
   Дед поскрипел немного звуком "ээ", после чего сообщил, что, верно, там кто-то живет, но он за это все-таки не поручится. Может, спросить здешнего служаку? - он недалеко живет, особенно если не своим ходом идти... Рыцарь кое-что понял; в частности, то, что старичку расхотелось утруждать свои ноги долгой дорогой, раз рядом появились колеса.
   - Садитесь, довезу домой...
   В итоге пришлось колесить по всей округе, развозя грибы из авоськи многочисленным дедовым детям и внукам, а потом ехать еще дальше, чтобы выполнить данное в начале истории обещание. И возвращаться, отказавшись от помощи служаки.
   В сумерках башня была большой и мохнатой, довольно уютной, немного романтичной - и, наконец-то, живой, потому что в одной из бойниц, чуть пошире прочих, не заросшей, горел лимонно-медовый свет.
   И Рыцарь вошел в башню, оставив велосипед свой у двери; и стал подниматься по лестнице.
  
   Книжница опять пришла; как подумал Кот - ругаться; а подумав так, он решил вооружиться. Он утащил у соседей половник, сунул его в бумаги и стал ждать, пока гостья минует заслон в виде Лёкс, чтоб добраться до него. Он ждал и подыскивал доводы в пользу своего нестандартного мироотношения; а довод был один-единственный: "я так вижу".
   Кот подозревал, что этого Книжнице будет маловато, однако развить тему не мог. "Ну и пусть будет так, - решил он, нащупывая ручку половника, - я - творец, а вот - мои творения... что хочу, то и ворочу. Или хотя бы часть желаемого..."
   Но Книжница ругаться не стала, она предложила раздел сфер влияния на сказочную и... хорошо-хорошо, полусказочную, но только "полу-"; ты согласен? - Кот с трудом согласился. Лёкс документально закрепила соглашение и заставила говорящих его подписать, чтобы не было путаницы (Книжница взглянула на нее с уважением) и истерик.
   - И, значит, - сказала она, поглядывая в записки, - отныне будет так.
   - Как? - вмешался встревоженный Кот. Общение с документами его волновало соприкосновением с загадочной наукой Историей.
   - Как я скажу, если ты меня перебивать не будешь.
   - А почему ты ей не сказала не перебивать? - это значило, Книжнице. Та удивилась.
   - Потому что она и так молчит, - объяснила Лёкс. - Я продолжаю? Будет так: Кот Романист мается своей историей про то, что бы он сделал, если бы был человеком; Книжнице остается все, что происходит в этом плане реальности, с этой чешской парочкой, где что-то может зависеть и от Кота, раз уж он туда влез. Вмешательство каждого из названных в дела другого строго регламентируется.
   - Чем? - спросила Книжница.
   - Ты обещала молчать! - упрекнул Кот, обиженный до глубины души.
   - А откуда я знаю, чем, - ответила Лёкс. - С этим сами тут разбирайтесь, ибо столь тонкие вещи не задокументируешь... Оставьте мировой истории загадку. - Она закрыла блокнот. - Так я пойду? Мне надо...
   - НЕТ! останься здесь! - уцепился за нее Кот. - Мне без тебя спорить одиноко!
   Лёкс не совсем понимала, как в течение спора можно быть одиноким, но осталась - хотя бы для того, чтобы разгадать эту загадку. Кот несколько утихомирился, уставился на Книжницу более-менее спокойно, а она на него - довольно удивленно.
   - Я с тобой не буду спорить... Ты мне, извини, надоел; но отмахнуться от тебя невозможно, ибо ты, как сорняк, прорастаешь своими историями на любой почве. И все вокруг перекраиваешь по-своему. Я твоей силе духа чуток завидую... Но ты только не очень воодушевляйся! И эманации уйми. У меня тут своя работа.
   Кот и Лёкс хлопали глазами: первый - в течение всей речи, вторая - только после выполнения стенограммы. У нее вообще готовность-ко-всему включала в понятие "все" гораздо больше ситуаций, так что она и опомнилась первой:
   - Кот, ты согласен?
   Кот очнулся, постиг смысл отповеди - как всегда, по-своему.
   - Сами вы сорняки, - обиделся. - Черта с два я вам сокращусь. Я вижу так, и все тут.
   - Кот, ты это к чему?..
  
   Рыцарь целую вечность поднимался по лестницам, и гнев его на архитектора сего здания был так силен, что бедолага, вероятно, долго ворочался в гробу с боку на бок, не в силах обрести прежний покой. На середине лестницы покой был обретен - Рыцарь устал думать о плохом. Он присел отдохнуть на ступеньки, перевел дух, и пустился в дальнейший путь.
   И постучался в дверь, из-под которой сочился в пыльный коридор свет.
   - Заходите, заходите... -ответил девичий голос, - вы что-то ищете?
   - Да... что-нибудь про конец света... И еще - вас.
  
   Книжница что-то говорила, одобряюще кивая, но Кот был не в состоянии чему-либо внимать, он был ошеломлен и шокирован тем, что все произошло так просто, так... бесцветно, так... несказочно... Потом он понял, что только что убил продолжение, собственными когтистыми лапами поставил точку, за которой точно ничего не должно быть; ибо увидел он за плечами Книжницы полуреальные тени, проник в их историю и ради нее забыл свою. А та повисла на его когтях, как свалившаяся гардина... ну да, именно так она и висела, когда упала мимо Лёкс ему на лапы - тяжело, неловко и больно в ту секунду, которую он провел на ногах. Потом-то, конечно, грохнулся и обругал бедную гардину с не менее горемычной шторой; но это не так уж важно.
   Кот оставил посторонние, волнующие, увлекательные мысли и сел творить дальше. Над ним в виде нимба горел девиз "Я вижу так".
   И видел он, что единственным подвигом Рыцаря был приход в башню, а конец света - это так себе, предлог, маскировка истины. Можно было бы рассказать, как расцвели на земле брошенные клумбы - но эта история уже не касается земли. Можно было б заставить небо разразиться слезами счастья и спровоцировать Великий Потоп - но это неестественно и нелогично. Можно и, в самом деле, бросить этих двух на произвол судьбы; но Кот здесь вроде как и представлял судьбу, так что не кончиться этому, не кончиться...
   Значит, надо объясниться.
   И Кот, отыскав руками Принцессы (похорошевшей невероятно) старую, как мир, и ветхую до выцветания чернил тетрадь, раскрывал ее, листал, искал на последнем листе запись, которую сам знал наизусть, а его персонажи - нет. Поэтому они волновались за запись, а Кот - за их нервы.
   Кончилось все неплохо. Кот торжественно накарябал "К сожалению, конец света неотвратим". Собственно, он любил немного поинтриговать персонажей... в меру, конечно. Секунду спустя, дав им обменяться отчаянием взглядов и междометий, он продолжал на следующем листе: "К счастью, конца света не будет! Живите уже спокойно..."
   (Но он - конец - все-таки наступил, в силу того, что история кончилась и родилась заново. Это, правда, знал только Кот, а он не имел в планах что-то кому-то выкладывать...)
   ...он забыл только о том, что у него под боком сидят две дамы, с интересом следящие за творческим процессом.
   - Вот, - сказала Книжница. - Мы полчаса как заключили соглашение, а он уже все понарушал.
   - Кот, ты нехорошо поступил, - согласилась Лёкс понуро. - Давайте напишем конституцию, регламентирующую ваши отношения. Или не поможет?..
   - Уже не поможет. То-очно не поможет, ибо он въелся в ту жизнь, как клещ, и запустил такой антиреальный механизм, что мы все ничем не поможем. Можем только сидеть и любоваться. И скрежетать зубами...
   - Я не умею.
   - Чего?
   - Скрежетать зубами. Они болят.
   - Ну, сиди молча.
   Но Лёкс не могла сидеть молча, когда сидящее рядом существо могло стать объектом блиц-интервью.
   - Послушай, я хотела спросить, - начала она, - кое-что о твоей работе. У вас, Книжников, ведь здоровенные архивы по территориям, толпы душ, кипы дел - по каждой жизни отдельно...
   - И в чем вопрос?
   - Вы за каждой следите жизнью?
   - Конечно, нет! это невозможно.
   Лёкс сникла. Всеведущим вновь оставался один господь Бог, а Книжница - всего лишь человеком, чуть лучше сведущим в истории.
   - А желания не было? - поинтересовалась она тогда.
   - Какого?
   - Все посмотреть.
   - Ну... может, и было когда-то давно. За прошедшее время я уже так умоталась, что никого видеть не хочу; Кот еще со своими коллегами докучают... Сейчас мне важно только убедиться, что никто не грозит пошатнуть мироустройство, а так - пусть все будет собой.
   - Неблагородное занятие, - оценила Лёкс.
   - Привыкла, - пробормотала Книжница.
   - А сейчас основы мира не шатаются?
   - Нет, - ответила Книжница. - Вообще-то, это преступление против человеческой индивидуальности, но если не нарушается право свободного выбора - а они все выпросили сами... - история может идти своим чередом. Взять на себя чужие обязанности и чужие истории - нехорошо, но пока простительно.
   Лёкс вдруг вскочила с кресла, подбежала к собеседнице и шепотом велела:
   - Не смей только говорить ему, что кончится все плохо!
   - Я и не могу так сказать, - отозвалась та, оторопев. - Создавшуюся ситуацию можно рассмотреть по-разному.
  
   Ситуация, о которой они рассуждали, началась с обещания, данного во сне: "Как только выпадет первый снег, я приеду. Организую тут все положенное, и приеду. Непременно". Сны пунктуально являлись каждую ночь, и не было от них отдыха, и обещание вырвалось само собой, и дела организовались несусветно быстро.
   В начале декабря Ядвига стояла на знакомом до равнодушия вокзале и нервничала. Еще поезде у нее переменило место дислокации сердце, забившись где-то в горле и норовя выплюнуться наружу; на перроне заболела голова, а через три минуты ожидания задергалась рука, которая не была занята чемоданом. Она почувствовала необходимость чем-то себя занять, вытащила из кармана пудреницу и напудрилась; засвербило в носу. Похоже, она где-то подхватила аллергию на пыль... открытие в самый раз, нечего сказать!
   Ядвиге стало еще хуже. Перрон показался огромным, душным и страшным, толпы преобразились в жернова, перемалывающие друг друга и кого-то третьего, и все вокруг захватил первозданный Хаос... Мысли путались. С каждой минутой все сильнее казалось, что старые негодяи-боги пустят в дело закон подлости, и никто не придет встретить гостью - ни царь заколдованного царства, ни гонец с хоть какими-нибудь вестями.
   К ней и в самом деле никто не подходил. Насморк грозил перейти в слезоизвержение; нет ничего унизительнее насморочного носа, когда приезжаешь в сказку! - но она кое-как вынесла унижение. Она же была воином, все-таки!
   Демографические ресурсы поезда тем временем истекли, толпа рассосалась, и перрон стал сравнительно пуст, однако вместо облегчения эта свобода подарила Ядвиге чувство такого полного, акмеистичного одиночества, что ей захотелось спрятаться в чемодан. К несчастью, это было невозможно.
   Она осталась стоять у столба, по другую сторону которого курилась табаком чьей-то полуцелой сигареты мусорная урна.
   - А что, - спросил ее один из нервных встречающих, - больше никто не приехал этим поездом?
   - Да, - недружелюбно пробормотала она, - и все, кроме меня, уже сообразили, зачем они здесь.
   Парень, задавший вопрос, выругался сквозь зубы.
   - Я девушку потерял.
   - А я - наоборот.
   - Что-то не видно, чтоб вы кого-нибудь нашли.
   - Наоборот - потеряла юношу.
   Они присмотрелись друг к другу, и Ядвига поняла, что ей не нравится этот человек, ибо был он похож на наркомана, обреченного на скорую гибель - неизвестно, в какой момент; он, видимо, пытался убежать от загадочного момента, и поэтому носил на одной ноге зимний ботинок, а на второй - синий летний кед с распускающейся шнуровкой.
   Человек сразу заметил внимание к своей персоне и предупредил:
   - Не надо только ко мне привязываться...
   Ядвига жутко обиделась:
   - Вы сами начали, лично я никогда не пристаю к людям в разных ботинках!
   - А я - к людям, похожим на драных кошек! Пойдите в туалет, причешитесь... Стыдно.
   Вначале дав волю нервам, теперь человек говорил вполне миролюбиво, а выглядел очень несчастным, и Ядвига устыдилась своей ботиночной критики.
   - Извините, - сказала она. - Я очень злая. В данный момент.
   - Ничего страшного, - ответил человек. - Иначе я так и не понял бы, почему у меня нога мерзнет. Я думал, свихнулись рецепторы.
   Ядвига, набравшись наглости, посмотрела ему в глаза и увидела, что на самом деле они были красивые, серые в крапинку, и была в них понятная ей тоска.
   - Послушайте, расскажите мне про эту девушку из поезда; может быть, я ее видела, - предложила она, страстно желая искупить свою бестактность. Лихорадка отступила. Эгоизм должен сдать позиции.
   Человек принял помощь не без растерянности в действиях; он замялся, прежде чем сообщить, что она была бы похожа на Ядвигу, если с Ядвиги стереть всю эту побелку (и она решила было опять обидеться, но передумала - все же это было не лучшим выходом), а вообще, он плохо ее помнит, потому что они по-настоящему виделись только один раз... и это сложнообъяснимо. Это - уникальный случай.
   - Нет, я понимаю, честно... У меня тот же случай... или почти тот же.
   - Что за беспорядок в мире - уникальности валяются на полу, только нагнись и подбирай! - начал человек, но тут кто-то, крикнув, спугнул Ядвигу, и она сбила, рванувшись в сторону, чемодан. - Ой, черт! вы мне ногу переехали!
   - А какой ботинок вам дороже, зимний или летний?
   - Летний. Я его носил, когда встречался с той девушкой.
   - Значит, вы ее очень любите?
   - Да, очень люблю.
   Ядвига посмотрела на кроссовок еще раз, и что-то встало на место в сложном механизме события. И за его плоской, сиюминутной картинкой появилась перспектива, богатая тенями и расстояниями.
   - Ага, именно так все и было, - сказала она, глядя в пол, бессмысленно поскребывая пальцем ручку чемодана. - Было лето, почти вечер, дурацкий сад, и ты носил эти кроссовки. На обеих ногах. Чтобы не болел заживший перелом... Ступни, кажется. Перелом ступни. Да?
   После этой тирады она осторожно посмотрела на изменившееся лицо собеседника. В нем было, несомненно, что-то знакомое! - еще более знакомым стало оно, когда человек задал свой вопрос:
   - Мы что, друг друга не узнали?..
   - Ну, похоже на то, - развела руками Ядвига. - Столько времени утекло...
   В следующую секунду ее обняли, прижали к холодной мягкой куртке и долго не отпускали. И появилось такое странное чувство, словно ничего раньше не было, а потом - не будет; словно разлетелось в щепки кармическое колесо, а сам Творец проник взглядом под крышу вокзала, чтобы посмотреть, что вышло из истории двух творений его; и множество всяких глюков слетелось со всех сторон, но их присутствие уже не пугало.
   - Наверное, я заплачу сейчас, и будет стыдно... - пробормотала она. - Пойдем, пожалуйста.
   Они вдвоем уцепились за ручку чемодана и потащили его с собой; чемодан был довольно тяжел - Ядвига утащила с собой штук десять энциклопедий, помимо стандартного набора эмигрантских пожитков. Их вес словно сплющил событие заново, сделав его мгновенно-плоским; Ядвига не могла припомнить ни секунды, ни детальки прошлого, и ее расстройство за раннюю потерю памяти мешалось с растерянностью и восторгом встречи.
   Несмотря на то, что чемодан отказывался покидать вокзал и упирался, как мог, люди все же затащили его в метро, провезли несколько станций (он дулся и пытался расстегнуться, однако мешал кодовый замок) и выволокли на улицу.
   Их встретило зимнее утро, морозное, неуверенно солнечное, с праздничным сахарным блеском заснеженных улиц. По этим улицам, живущим в предчувствии Рождества, они шли домой, и чемодан недовольно грохотал по асфальту. Шли они запутанными тропами, но все же добрались до дома; принесенный с улицы озноб гоняли крепким чаем; и, оттаяв, сказывали сказы о себе.
   - Не знаю точно, что стряслось, - сказала Ядвига, - но я колдую... понемножку.
   - Как колдуешь?
   - Понятия не имею о причинах и движущих силах; у меня просто горят пальцы. Ну, светят в темноте. Огоньками. Смотри, до красноты сожгло, как у малиновки из новогодней легенды... - протянула вперед правую руку. Кончики пальцев были воспаленно-красными, ногти - очень короткими.
   - Разве это колдовство? - усомнился Яромир. - Так проявляется скрытая натура.
   - Она проявилась бы раньше; а сейчас - колдовство. Точка.
   - Слушай, натура же не остается неподвижной!
   - Не знаю... я никогда не запоминаю ее прежний облик. Изменилась - значит, так было надо, и остается только смириться; если, конечно, изменения не негативны... А вообще, бросай говорить со мной на философские темы! моя голова полна бреда и ереси, дай только выложить - не откопаешься!
   - Я тяну время, - улыбнулся Яромир. - Пытаюсь сочинить быль о себе.
   - Нет ничего проще: вспоминай и воспроизводи словесно.
   - Не знаю, что вспомнить... Мне так было глючно, что я стал разговаривать с котом своего брата, а он - кот, что более удивительно, - мне отвечал! Мудрая оказалась тварь... правда, долго и она со мной не протянула - ушла. То есть, ушел, к невесте в Смихов. Полагаю, там он обрел себя.
   Ядвига посмотрела в окно, за серебристую шторку, и сказала:
   - Вот сидит за окном снежная кошка - зверек метельных спиралевидных лестниц в никуда, проводник по их бесчисленным пролетам; у нее белые лапы и синие глаза. Сидит она на той крыше и моет лапой нос. А теперь - намывает гостей; нас, что ли?
   Человек и кошка встретились взглядом; и на пальцах руки человека, вытекая из алой крови, обесцвечиваясь до золотистой ржавчины в соприкосновении с воздухом, вспыхнули огоньки.
   - Ну вот! - воскликнула Ядвига, опасливо вытягивая руку подальше от горючих предметов. - Теперь тебе придется всегда носить с собой огнетушитель.
   - Может быть... Но мне кажется, этот огонь ничего не сожжет. Ты прекрасно знаешь, что он только греет.
  
   Вначале огонь действительно не жег. Ядвига искренне радовалась свободе от изводящих сновидений, страха помешаться и нескрываемого интереса окружающих к ее рукам... Сложилась парадоксальная ситуация: взвалившим на себя ответственность друг за друга стало значительно легче на душе!
   Может быть, именно в этом заключается феномен любви.
   Но, как бы ни было легко в присутствии друг друга, феноменальность к простоте и счастью не ведет никогда или же очень редко; сейчас был не тот редкий случай. Пока не трогая главных героев, сюжет трагедии принялся развиваться по своим трагическим законам. И вел он себя, откровенно говоря, по-хулигански: рвал изнутри лампочки, губил цветы, злил собак, доводил до истерики детей и птиц... только кошкам, Баюновым внукам, да взрослым, потрепанным творчеством, все было нипочем. Первые ухмылялись в усы; вторых вдруг охватывало вдохновение. Так, сосед Яромира по лестничной клетке, упорно считавший себя драматургом (несмотря на отсутствие достойных драм), заперся у себя в комнате на три дня, прокурил всю квартиру, привлек внимание полиции, избежал прямого с ней контакта, закрыв дверь на ключ; через три дня пошел в театр и сдал туда пачку исписанной бумаги. Мистически рожденная пьеса была признана гениальной.
   Ядвига, понятное дело, не подозревала о своей причастности к загадочной истории. Даже если б ей про нее рассказали, она бы вряд ли прониклась, ибо была занята своими проблемами по уши - одна случайная встреча в первый же одинокий рейд по городу обернулась беспокойством великим и сомнениями в целесообразности всего вокруг.
   Начиналось все, конечно же, вполне безобидно... даже забавно: шла по улице Ядвига, и шел по той же улице потрепанный сиамский кот циничного характера, похожий на декадента. Он громко выражал свое недовольство миром путем немедленной критики каждого встречного. Он делал это настолько громко, что Ядвига услышала его прежде, чем увидела; а рассмотрев внимательно, оторопела.
   - Чего стоишь?! - напустился на нее кот. - Все бегут - она встала столбом и стоит!.. путаются тут, на лапы наступают; увернешься - в эту еще врежешься; ни минуты покоя, хоть по крышам ходи! Смотри, черт, под ноги! - переключился он на средних лет женщину, чей каблук чуть не придавил ему усы. - И белое не носи, тебе не идет... и перекрасься не-мед-лен-но!!!
   - Не ори, она все равно тебя не слышит, - посоветовала Ядвига.
   Кот подумал и согласился:
   - Ладно, не буду. - И разразился негодующим монологом в адрес мальчика с портфелем, задевшим его рваное сиамское ухо. - Ну хорошо, хорошо... - пробормотал, выговорившись, - теперь совсем не буду... И что ты молчишь?! Я к тебе - со всей душой, а ты молчишь. Это ли не свинство?!
   - Затихни, у меня уши ноют!
   - Разговор подразумевает двустороннее общение, - сказал кот, - я на него очень надеялся... Дай пожрать. Удели мне внимание.
   - Сколько угодно, - согласилась Ядвига. Говорящего кота она восприняла как должное - не все же молчать, даже если ты ходишь на четырех лапах и, по мнению ученых, не обладаешь должным уровнем разумности! - и кот это оценил. Он благосклонно принял в дар банку консервов, раскритиковал жадность сынов и дочерей рода человеческого, не сказал спасибо... ему гораздо более уместным показалось следующее замечание:
   - Ты такие юбки больше не носи, у тебя ноги кривые; и замерзнуть легко.
   - А ты поменьше бы в драки лез, тебе рваные уши не к морде, - попыталась парировать Ядвига.
   - Отрастут, - не расстроился кот. - А хочешь, я тебе кое-что интересное расскажу?
   Он смотрел ей на плечо уже с минуту; жутко внимательно.
   - Рассказывай, - легко согласилась Ядвига.
   Они двинулись дальше по улице, держась поближе к стенам домов - там, по заявлению кота, меньше шансы быть затоптанным. Он вообще долго делал посторонние замечания, оттягивая интересный рассказ, и только настойчивое напоминание заставило его отвлечься от излюбленной критиканской темы.
   - Эх, не хотелось расставаться с понимающим человеком... - сообщил кот, наконец. - Ты же, как дослушаешь, сразу убежишь.
   - Нет, котяра, мне ничего не страшно.
   - Панацею выдумала, да? А у тебя за спиной стоит дамочка с косой, как вы ее любите представлять, и что-то вяжет. Косы, обрати внимание, с ней нет; но ее присутствие - уже знак того, что существующее сейчас хорошо не кончится.
   Ядвига осмыслила сказанное достаточно трезво, хотя сердце у нее упало куда-то в живот; ее инструктор по поведению в ЧС мог бы гордиться тем, как она замечательно не впала в панику (несмотря на огромное желание это сделать), но она в целом была тут ни при чем - это какая-то разумная часть оживилась и подсказала, что паника ничего не исправит. Поэтому Ядвига-в-целом вынуждена была собраться воедино, после чего она испытала жгучее желание попросить истолкование.
   Кот, вернувшийся к своей профессии - критиканству, - вынужден был отвлечься.
   - Что это значит? - переспросил он. - Слушай, я точно не знаю. Я такого не встречал; но, вероятно, здесь имеют значение конец и завершенность.
   - Незавершенный конец - это зомбирование...
   - Хе, - оскалился кот. - Зомби не водятся в данной местности. Эй, хватит размахивать сумкой!.. нет, это я не тебе, у тебя и сумки-то нет... Кстати, эта твоя спутница очень красивый вяжет плащ: большой, красный, с капюшоном, и понизу золотое шитье. Вот. Это она мне сказать разрешила. А теперь я пошел по делам, ибо занят безумно, а возиться с духами - не мое дело... Пока!
   Проводив глазами его хвост, распушившийся к легкомысленную кисточку на конце, но плешивый посередке, Ядвига подумала: "Нагадил и ушел. Паршивец." - так как в душе ее поселился страх.
   Если быть честным до конца, придется сказать, что страшно ей было давно - пожалуй, с момента первой встречи, с вести о существовании богов; однако предвестники конца - катализаторы страха. До истерики было все еще далеко, но расстояние все сокращалось, будто дорога двигалась, а Ядвига стояла на месте. Это было - как механизм...
   Стоп машина!
   То, что было некогда Внутренним Врагом, вышептало сокровенную тайну: оно не дремало спокойно, оно думало и разбирало, соединяло обрывки мыслей; оно долго жило отдельной жизнью, чтобы без помех произвести на свет дополнение к старой идее об андрогинах.
   Ядвига была удивлена, но не ошеломлена. Он всегда подозревала экс-вражину в редкостной самостоятельности и обладании большим мыслительным потенциалом; он ухитрился даже заставить ее на время забыть о страхе, но как только размышления об андрогинности в целом перешли к частности (ее) случаю, стало по-прежнему мерзко. Даже еще хуже, до того, что хотелось снова вызвать В. В. на войну. С трудом сдержалась. Решила пожаловаться на ситуацию Яромиру. Бессовестно, конечно, - но здесь никто другой слушать ее речи не станет, а если и станет, то не поймет. Андрогинность, великолепная и пугающая материя, дирижировала симфонией. Симфония звучала красиво и правильно, пальцы Ядвиги горели изнутри, болели и чесались, будто она в самом деле играла на чем-то струнном целый день, без смычка и медиатора.
   Итак, она решила объясниться.
  
   - Слушай, - сказала она как-то вечером, - я какая-то шуганая, все время чего-то боюсь...
   - Что мы переступили какую-то границу? - угадал Яромир. Он стоял на табуретке и ввинчивал в люстру лампочку.
   - Ну да...
   - А какую? я еще не понял.
   Ядвига подумала.
   - Вероятно, - решила она, наконец, - ту, за которой начинается слияние воедино. Что обозначается как "в жизни и смерти, на шоссе и по бездорожью, по горам и долам"; короче, по всем антиподам вместе.
   - Андрогинность, - Яромир спрыгнул с табуретки и пошел выкидывать лампочки в мусорное ведро.
   - Ага, - согласилась Ядвига.
   Из кухни, где находилось ведро, донеслось:
   - Переплавка противоположностей в единство.
   - Именно. - Девушка встала и пошла на голос.
   - И чего ты боишься? - они встретились на полпути, в коридоре, где было совсем темно, а обои в силу каких-то особенностей цвета и фактуры казались шевелящимися.
   - Итогового продукта переплавки, - произнесла Ядвига. - Ты можешь предсказать, где мы окажемся?
   - Не могу. А тебе очень дорога эта реальность?
   - Нет.
   - Вот и не бойся.
   - Тогда не бойся и ты.
   - Ну, если кто-то один бросит страх, второму останется только последовать его примеру... Андрогинные процессы пошли, вот в чем причина.
   Они постояли молча некоторое время.
   - Ладно, пошли отсюда! - скомандовал Яромир, - ненавижу эти обои, они все время ползают... Никого больше не буду слушаться, когда стану делать ремонт!
  
   Кот писал эту часть дрожащими лапами, пропуская ремарки и отступления; когда Книжница запись перечитывала, она дополнила речи своими комментариями, а потом дала на рецензию Лёкс. Той не понравилось отсутствие живых вещей - и в коридоре появились шевелящиеся обои.
   Продукт их сотрудничества вновь вернулся к Коту. Он подивился отсутствию оптимизма и пейзажных зарисовок и присовокупил, кроме последнего предложения:
   Это был ветренный вечер, пронизанный золотисто-лимонным светом фонарей и летучими искрами снежинок. Несмотря ни на что, они были почти счастливы.
  
   8. Кот (снова) и Завершаемость.
  
   В гостях у Леонки Света странно долго сидела над чашкой горячего чая, будто собираясь читать судьбу по узору разбухших листьев заварки.
   - Ну, что ты такая смурая? - спросила Леонка, пакуя в сумку пальто и пиджак с помощью двух рук и одного колена. Она переезжала - в третий раз за четыре месяца; вошла, называется, во вкус... Светка не отвечала. Она бормотала заклинания на английском языке - еще с институтских времен она умела говорить с собой по-английски. И, наконец, решила:
   - Я должна его спросить немедленно. Прямо сейчас.
   - Тогда постарайся говорить только на одном языке. Выбери любой.
   - Х-хорошо... я стараюсь, do you see?
   - Ага, - рукав пальто исчез в сумке, и Леонка сумела ее застегнуть. - Старайся чуть больше. Телефон за углом.
   Светка достала мобильник и послушно отправилась за угол, оставив подругу наедине с проблемой упаковки только в один пакет кепки, двух платьев и полутора пар сапог. Газеты на обертку не хватало...
   - Недостаточность ресурсов! - сказала Леонка, мгновенно составила план действий и отправилась воровать бесплатные газеты. В пустой квартире Светка осведомлялась у шеф-повара своего ресторана, не примет ли он ее руку и сердце; тот, обалдев и обрадовавшись вместе, соглашался. Он на такое предприятие давно не мог решиться, а теперь, устыдившись своей трусости, пригласил будущую жену в кино. Получил согласие. Радость его теперь была такой огромной, что совсем не оставила места чувству реальности. Он по рассеянности выпил рюмку вина с подноса с заказом, отрезвел (как бы странно это ни звучало) и страшно смутился. Но не расстроился. Ничуть.
   Леонка принесла пять газет, две из них прочитала прежде чем использовать по новому назначению. Перестилая каждую вещь, спросила:
   - А что такое случилось, Свет?
   - Э... nic. То есть, n?co. Нечто странное и поражающее воображение! Заинтриговала? Так вот, наш Мирек нашел себе девушку.
   - Это так странно? - поинтересовалась Леонка, покрывая сапоги листом рубрики "Hudba".
   - In this case... да. Странно уже то, то он вышел из дому - он домосед, - и что они друг друга заметили; и что каким-то образом got acquainted.
   - Что-что? - "Мда, а так долго держалась моноглотом..."
   - Познакомились. Они познакомились и, извини мне это выражение, fell in love with each other. Переведи буквально - это же великолепная идиома!
   - Упали в любовь? в любовь просто так не падают, - возразила Леонка, запихала в пакет платья и взяла в руки телефон, чтобы вызвать такси. - А если и падают, то в конце концов ломают себе что-то жизненно важное.
   - Мы обе правы. Я уверена, произойдет что-то страшное.
   Леонка бросила трубку.
   - Что, без вариантов?..
   - It seems so. - Пауза. - Я тут подсмотрела нечаянно, как она его на работу провожает... Выражение столь безумного счастья мне еще не встречалось и, I hope, никогда не встретится, потому что оно внушает страх и отчаяние.
   - Ты напугалась? - расширились Леонкины глаза.
   - Я напугалась, - подтвердила Света. - И решила, что должна воспользоваться возможностью... мм... почувствовать нечто сходное и не отчаиваться. Пойми: именно сходное, только сходное!
   - Ага, я понимаю.
   Чай остыл не полностью, всего лишь до того мерзкого полутеплого состояния, которое убивает всю его прелесть; однако Светка отпила половину, и только после этого брезгливо сморщилась.
   - Ну, что задумалась? Звони таксистам, кружку я вымою... и поедем на новую квартиру.
   - Я стараюсь припомнить, что это за Мирек. Интересно же знать, за кого волнуешься.
   - Официант, - Светка вытирала кружку. - У меня работает, возле Йозефова; чудной такой студент... ну?
   - Еще подсказку.
   - Лохматый. С полгода назад очки носил.
   - Полгода назад меня еще тут не было.
   - Да все равно ты его не вспомнишь. Он тихий такой.
   - Ну, ладно, как-нибудь потом продолжу... - Она вызвала такси, и полчаса спустя уехала, забыв на столе чисто вымытую красную кружку в форме чашечки цветка.
  
   До этого момента Кот дотерпел, а потом начал ругаться с Книжницей.
   - Чушь собачья! - орал он, и не было критики разгромнее. - Почему все опять должно плохо кончиться?!
   - Я тебе повторяю, ситуацию нельзя оценить однозначно...
   - Иезуитка!
   - Софистка, может? - поправила Лёкс.
   Кот уперся:
   - Иезуитка, я сказал... вечно вы ко мне лезете... У всех порядочных котов есть своя территория, а у меня ничего нет!
   - Ну вот, - обрадовалась Книжница, - тебе плохо от этого, потому что такое состояние неестественно. И этим двум тоже плохо, потому что для них такое состояние неестественно. Но твое недовольство скрыто писательской открытостью, и ты притерпелся; а им притерпеться невозможно. Что-то должно измениться.
   - Почему? - спросил Кот.
   - Потому что, если ничего не изменить, будет еще хуже.
   - Почему? - настаивал он.
   - По кочану! - рассердилась Книжница. - Это от природы! У человека есть потребности, низшие и высшие. Он их должен удовлетворять...
   - Вот они и удовлетворяют! И те, и другие...
   - Псих, - сказала Книжница, - не перебивай. Я хотела сказать, что природа также закладывает чувство меры, преступать которое нельзя, потому что это плохо и неестественно. "Плохо" и "неестественно" вытекают друг из друга и тесно взаимосвязаны. Плохое состояние - значит, неестественное; а поступать неестественно - значит, поступать плохо, что влечет за собой плохое состояние.
   - Не умеешь ты ничего объяснять, - оценила Лёкс.
   - Тьфу, чудная какая! - не обратил внимание на ее реплику Кот. - А если у них такая мера естественности? если для нас троих, считая меня, возможно пожертвовать чем-то - вроде территории, или спокойствия, или реальности - ради отклонения от природного курса? Что ты косишь под Прокруста, он-то однозначно плохо кончил!..
   - Тогда тем более нельзя, - отвечала Книжница. - Если все так, то им вообще не место здесь. Ты это и так сообразил, скитаешься по всем вселенным, а что делать с ними... Здесь же - не их личный мир, а Прокрустово ложе. Вместе они, если тебе угодно, плохо кончат, а поодиночке, может, заживут более-менее человечески...
   "Это она зря сказала," - подумала Лёкс и не ошиблась.
   Кот распушил усы и торжественно молвил:
   - Это не значит, что у них не будет мира! Жертвовать важным и новым ради обыденного мы не станем.
   - Кот, - взмолилась Книжница, - прошу тебя...
   Кот показал ей язык. Лёкс вышла поинтересоваться, кто звонит по телефону.
   - Не дури, пожалуйста, - попросила Книжница мирно. - Затея твоя неудачна.
   - Это почему? - озадачился Кот. - Неужто были прецеденты?
   - Нет, прецедентов не было, но многое можно предсказать, если подумать логически...
   - Слушай, есть много ситуаций, к которым неприменима логика.
   Вошла Лёкс.
   - Хорош ругаться, - молвила она. - Лучше найдите мне Анну Розенталь, ее очень зовут к телефону. И утверждают, что мы ее знаем.
   - Давай трубку, - сказала Книжница, - это меня.
   - Она там висит на стенке, - ответила Лёкс, указывая направление. Проводив ее глазами, пробормотала: - Кот, а она что, иудейка?..
   - Я откуда знаю! - буркнул Кот, ломавший голову над новой проблемой. Лёкс стало чуть-чуть его жалко (жалеть сильнее она отвыкла за бестолковостью занятия), она вытащила друга из-за стола вместе со стулом и положила перед ним мобильник, чтобы он играл писателю музыку Дворжака.
   - Нет, - помотал головой Кот минуты две спустя, - совсем не то! все совсем-совсем не такое, как мне думалось, а почему - не понимаю...
   - Перестань лезть на стенку. Попробуй обрести естественность.
   - Думаешь, поможет? - опешил он. Такой вариант его и в голову бы не пришел.
   Лёкс поняла, что завралась, и промолчала, сделав вид сосредоточенности на каких-то бумажках. Кот, собственно, ничего другого не ожидал...
   Вошла Книжница, поблагодарила за телефон, объявила об уходе:
   - Надо отконвоировать Андрея к окулисту...
   - Кто такой Андрей? - тут же заинтересовался Кот.
   - Друг и помощник... из тварей небесных. Где мой шарф?
   - У тебя на шее.
   - Ага, а я еще чувствую странное тепло... - она рассовала руки по рукавам, застегнула куртку и покинула Кота. Он вздохнул, встал, начал ходить по комнате с наборматыванием вслух сокровенных мыслей; через пять минут телефон зазвонил вновь. Голосом только что ушедшей Книжницы он провещал:
   - Лёкс, скажи Коту, пожалуйста, что он здесь - не один Творец. Он поймет.
   - Да понял я, понял! - заорал Кот. - Я эту парочку потому и любил, как...
   - Своих детей? - подсказала Лёкс.
   - Как первую главу Библии, - нашел слова Кот. - Именно потому, что соавтором моим был самый-самый великий творец... Во всяком случае, по местным масштабам. - Глаза его были мечтательны и грустны. - И теперь мне их жутко жалко. А еще... - он вскочил и нервно заметался по комнате, - ва-а-а-аа-а...
   - Да что такое?!
   Кот подбежал к ней и прошептал:
   - А еще мне очень стыдно, потому что это я во всем виноват!
   - В чем? - спросила Лёкс, крепко держа его за пиджак.
   - Кругом виноват, - повинился он еще тише. - Приволок сюда свое мифотворчество, перекроил пару сотен историй через всего-то одну мысль, и этих еще погубил... Они же такие были хорошие, необычные...
   Лёкс возразила:
   - Но ты посмотри с другой стороны: ты открыл им дорогу облаков, без направлений, с бесконечной возможностью выбора!
   - А пойдут не они!! - закричал Кот, топнул лапой и больно ушибся, из-за чего страдальчески взвыл. Однако желание высказаться было сильнее: - Не они, а этот... андроги-и-ин!
   - Он разве будет нехороший и обыкновенный?
   - Не знаю, - развел лапами Кот. - И все равно уже ничего не поделать... - Он улегся на диван, устроив поудобнее ушибленную лапу, и попросил: - Дай бумаги! Отдохну и доведу до конца это дело.
   - Ни фига я тебе не дам, - сообщила Лёкс, - пока ты собираешься не творить, а работать на злого барина. И я тебе еще втолковывать это должна...
   - Гадко мне, - сказал Кот, накрылся палантином и уснул. Лёкс бесшумно вышла из комнаты и закрыла дверь.
  
   Когда Кот Романист не был ни романистом, ни даже взрослым котом, а серым безалаберным котенком, он не имел возможности читать книжки тайком, ночью под одеялом: его родителям было все равно, чем их чадо занимается ночью.
   Упущенное он наверстывал сейчас. Через две минуты после ухода Лёкс Кот открыл окно, закутался в палантин и влез на подоконник, прихватив канцелярские принадлежности. Ему хотелось покончить с этой историей. Она была в первую очередь работой - механической работой ручкой; а творили за него.
   Он смотрел фильм, полный звуков и темноты, но вместо приказа "Стоп! Снято! Меняем дальнейший сценарий..." только отмечал ход съемки.
   "Очень плохо и гадко быть хроникером", - отметил он на полях листа, не думая продолжать тему; но неожиданно пришедшая фраза стала именно той, с которой можно начать историю, и Кот продолжал на том же месте, выйдя за пределы поля, рассказывать свое видение.
  
   Вечер в другом часовом поясе наступил раньше, и был он похож на старое черно-белое кино, которое кажется на экране сухим, шелестящим, дрожащим, как испепеленные осенние листья. Сквозь сумрак, сопровождаемые снежным ветром, шла по набережной одна из многочисленных парочек, которым не сидится дома; за ней тащились с унылыми лицами двое невидимых дам с вязаньем или плетеньем в руках; и за этой процессией волочились две несшитые половинки плаща цвета чешского камня граната. Видимая и невидимая части шествия подчеркнуто не обращали друг на друга внимание.
   Видимые вели себя очень странно: выбирали путь независимо друг от друга, сходились и расходились, минут пятнадцать брели даже по разным улицам, но вновь встретились вместе с дорогами, и шли вместе. В ногу шагали люди, медленно ступали невидимки, текла по мостовой незапачканная ткань; тянулось по обочине Время.
   Чехол темноты натягивался на мир, прохожие инстинктивно жались к фонарям, а эзотеричная компания бесстрашно двигалась во тьме - впереди горели букетом десяти свечей десять огоньков загадочного происхождения. Позади слабо светилось красное плетение.
   - И на нас, что характерно, никто не показывает пальцем, - сказала Ядвига.
   - Тебе опять страшно?
   - Мне всегда было страшно, - созналась она.
   - Когда ты искала выход из сада бедняги Валленштейна, устрашенной ты не выглядела, - ответил Яромир.
   - А... а, ну да. Это тоже было, - она заулыбалась. - Я еще безобразно напилась, целовалась с тобой на остановке и бегала за трамваями. И на каждом лице читалось "понаехали дикие русские туристы"; славные дни, нё?
   - Еще какие! ты тогда была жутко потешной, помесь романтического героя со студентом-алхимиком, у которого вечно что-то взрывается.
   - Зато сейчас мы оба - старые опытные алхимики, у которых все равно ничего не выходит.
   Яромир стал чуть серьезней:
   - Значит, мы делали что-то неправильно?
   - Нет... скорее всего, это такая судьба. - И невидимки встрепенулись, когда в воздух вырвалось это слово. Но Яромир возразил:
   - Судьба - чушь, ее нет! Лучше говорить о роли. Классическое шекспировское представление мира.
   - А что, оно все еще в силе? - удивилась Ядвига.
   - Конечно...
   - Вот ты говоришь "конечно"; а получается, что ничего конечного нет. Противоположности "прошлое-будущее" не существует! Фантом!
   Она остановилась и замерла, прислушиваясь к своим мыслям, к жжению в кончиках пальцев; а Яромир встал перед ней и посмотрел за ее левое плечо.
   - Слушай, - начал он тихо, - помнишь того кота-скандалиста с его пророчествами?
   - Такое не забывается...
   - Тогда ты точно мне поверишь. Я сейчас вижу то же, что он.
   - Ткачиху?!
   - Ну, можно сказать и так.
   Ядвига бросила разбор теории времени и его преходящести, чтобы посмотреть сначала на Яромира, а потом - чуть дальше. И сообщила с удивленным видом, что ее посетила та же галлюцинация.
   - Коллективная галлюцинация равняется реальности, да? - поинтересовалась она.
   - Кажется, да, - отвечал Яромир.
   - Ой-ей... - она схватилась за голову, и пальцы, вспыхнувшие бенгальскими огнями, окружили ее золотистым венцом. - Ой-ей-ей! Я еще столького не сделала, а мне уже конец! - Выразив свои мысли, она вновь успокоилась и спросила: - Тебе жалко этой жизни?
   - Если только самую малость... Но, в общем-то. да. До меня только что дошло, что мне еще и страшно.
   - Это от меня, - покаялась Ядвига, - потому что у меня его больше нет, мне весело.
   Невидимки отошли от тех, кого они сопровождали, и начали быстро, в четыре руки, сшивать сплетенные куски ткани: одна - сверху, другая - снизу. "Шустро работают, бестии, - подумала Ядвига. - Открытку подписать не успею... Даже текст прощания не обдумаю. В общем, шут с ней, с открыткой; Маринка наверняка сама поймет, когда узнает..."
   Яромир тоже был в этом уверен. Он разговаривал с отцом об этой истории, и отец сразу сообразил, что ничего хорошего из нее не получится. Собственно, и главный участник действа знал это не хуже, но... роль! Он просмотрел все пришедшие в голову возможности развития событий и решил не отпускать Ядвигу. Он ее любил; слишком мало или слишком много, не столь важно.
   - Пойдем на скамейку, - позвала она, - сядем. У меня мозоль болит...
   Они сели; невидимки остались посреди улицы дошивать большой ало-пурпурный плащ, стежок за стежком соединяя, оживляя полотно, пока оно не стало единым целым.
   - Удивительно красиво, - сказала Ядвига; оно в самом деле было прекрасно - казалось одновременно легким и тяжким, гладким, бархатистым, блестящим, матовым... Все противоположности стерлись, даже самая важная, касающаяся времени, и одеяние легко на плечи тех, кто сидел на скамейке; и запылало ярким пламенем, коснувшись пальцев Ядвиги, в которых кровь стала огнем.
   Из пламени явился андрогин: существо вне времени и места; частица мировой Сущности; ответ на жертву естества.
  
   Кот все это застенографировал.
   Он долго нюхал ночной воздух, такой освежающий, такой чистый, похожий на холодную воду, и думал. "Сплошные действия, никаких чувств не получилось... - сокрушался он. - Разбери теперь, было это или вовсе его не было..."
   Он устал, как лошадь после гонок, и решил додумать после. Подложил рукопись под голову, чтоб не унесло ветром, и заснул прямо на подоконнике; рукопись не унесло, а ухо воспалилось, так что Лёкс пришлось обмотать ему голову камфарным платком.
   За этой процедурой их застала Книжница.
   - О! - воскликнула она. - С кем сражались?
   - С собственным здоровьем, - ответила Лёкс. - Слушай... меня все мучает вопрос... ты что, иудейка?
   Книжница опешила.
   - А я и не знаю... что, это имеет значение?
   Судя по лицу Лёкс, она готова была продолжать дискуссию, но Кот вмешался в кои-то веки кстати:
   - А я закончил свою работу. И все кончилось... двойственно.
   - Ну, правильно. Все в жизни жутко двойственно.
   - Противоречиво, - поправила Лёкс.
   - Нет, двойственно, - настаивал Кот. - Я словом получше владею.
   - Зато объяснением лучше владею я.
   - Вы еще поругайтесь для разнообразия, - скучно предложила Книжница.
   - Не хочу! - заявил Кот. - Я объясняю как можно короче, что противоположность и противоречие - это борьба, а двойственность - это суть существования.
   - Знаешь, почему все эти понятия идентичны? - спросила Книжница интригующе. Кот, конечно, хотел знать ответ.
   - Потому что вы - фикция! Более того, все мы фиктивны... - она было начала развивать мысль, но Кот выглядел таким глупым, что решила остановиться.
   - Ка... какая фикция? - поинтересовался он.
   - Какая-какая... обычная. Просто фикция от слова "фи".
   - Нет, - сказала Лёкс, - от латинского "fictio".
   Кот отмер и твердо заявил, что это все враки и что его нео-андрогин до трансформации был реальней всех реальных.
   - Я же сказала, что мы все - фикция, - парировала Книжница, - поэтому и оцениваем их как реальных существ. Я, и вы вдвоем, и мой Андрей - все мы противоречиво живем в двух плоскостях: жизнью обычных людей, которые влюбляются в фантазерок и ходят к окулистам и жизнью созданий, место которым - в бестиарии.
   - Ну и иди в свой бестиарий! - буркнул Кот, внимательно слушая.
   - И пойду, потому что в той, простой жизни мы здесь реальнее... а тебя, Кот, вообще не существует. И составных частей твоего андрогина от той встречи в саду до трансформации тоже не существовало. А теперь андрогин существует где-то в отрыве от реальности...
   - Нирвана, - пробормотала Лёкс, а затем неожиданно выдала: -Врешь ты нам, ибо реальную жизнь этого мира не любишь.
   И Кот с ней согласился, немного ревнуя к ней слова, которые собрался произнести сам.
   - Зато этот мир мне очень интересен, - возразила Книжница. - Его универсальность. Способность принять всякое существование, всякую реальность.
   - И не позволять ей полной жизни? - фыркнул Кот.
   - Что ты фырчишь! перед тобой обыкновенный закон существования. Что-то всегда доминирует, а что-то угнетается. Ты сам недавно рассказывал мне про жертвы...
   - Это не та тема. В рамках данной я не доминирую и не угнетаюсь. Я, как всякий порядочный кот, - сам по себе.
   - Это мы двое - сами по себе, а один ты бы пропал, - поправила Лёкс.
   - Да какая разница...
   - Вот я и говорю тебе, что твой андрогин - литературная фикция! - почти заорала Книжница (с кем поведешься - от того и наберешься...). - Полное слияние, совершенная андрогинность невозможны, так как двойственность синонимична... (Кот раскрыл пасть и выпустил когти - приготовился спорить) Но если ты хочешь, я тебе покажу несколько более реального.
   - Хочу! - мгновенно утихомирился Кот.
   Книжница схватила его за шкирку, а Лёкс - за рукав и потащила их к зеркалу.
   - Вот! - объявила она, выполнив свою задачу и отступая в сторону...
   Кот внимательно посмотрел на две оторопевшие физиономии из зазеркалья. Изрек:
   - Мне здесь не нравится.
   Лёкс промолчала.
   Книжница присела на низкий пуф и оказалась ниже Кота; тому стало неудобно, и он тоже сел. Подумав, устроилась у стенки на корточках и Лёкс, заметившая:
   - Ну вот, мы сидим в кругу. Где трубка мира с табаком из мухоморов?
   - Мне и без мухоморов глючно, - вздохнул Кот.
   - Это все потому, Кот, что ты находишься на родине, помещенной в другое время и другую историю, - молвила Книжница. - А родина - это синоним кучи патриотических обязательств, присутствия высших сил и ограничения самодеятельности. Но! - в обмен на настоящую, природную кошачью территорию. Ты сейчас конфликтуешь с самим собой, отчего и выдумал андрогина. Тебе хочется верить. что эти слияние и уход от природы возможны... Ну, извини, что я это выложила. Если не выложить, ты ведь так и будешь копаться в культурных слоях собственной биографии...
   - Думаю, не случилось ничего ужасного, - молвила Лёкс. - Правда, кошара?
   Кот важно кивнул:
   - Это была возможность проверить свой выбор. Я правильно выбрал. лучше уж ходить на двух лапах и иметь в соратниках тебя, чем сидеть здесь и орать на крышах.
   Книжница ухмыльнулась:
   - Здесь, кстати, обитает где-то твой создатель. Волнуется за тебя...
   - Скажешь тоже, волнуется! - Кот зачем-то стал собирать книжки в стопку. - Если создатель, значит, сам все знает.
   - А вот скажи мне, - спросила она, хитро улыбаясь, - был твой андрогин или нет?
   - Был, есть и будет, - сообщил Кот. - С моей точки зрения, это вы - фикция.
  
   9.Осознание.
  
   В последней квартире Леонки была комната с изумрудно-зелеными обоями и шторками из белой органзы в радужный цветочек; и там она, вроде бы, прижилась.
   После двух неудачных попыток трудоустройства и трехдневного черного депрессняка она устроилась работать экскурсоводом - возила соотечественников по замкам Южной Богемии и вечно путала их названия, когда заходила внутрь. По ее мнению, все там было одинаково, даже живописные предки - и те на одно лицо.
   - Может, мне стоит лучше сменить профессию? - с тоской спросила она у начальницы.
   - Нет, оставайтесь! Опыт еще наработаете, а обаяние у вас есть. Если не с нами, то только сувениры в магазине продавать...
   Продажа сувениров Леонку не соблазнила, и она осталась; но завела себе блокнот, куда записывала приблизительный план экскурсии. Путаницы стало меньше, уверенности - больше. И день приобрел достаточную четкость, потому что в состав его вошли: пробуждение по будильнику, лихорадочные поиски съестного, работа и возвращение домой в полуадекватном состоянии. Это вовсе не значит, что не было больше неожиданностей и сюрпризов! - они бывали. И однажды, когда ночь только собиралась стать днем, произошел один казус.
   Началось все с того, что в подъезде что-то загрохотало, а потом захлебнулся в истерике дверной звонок. Леонка вскочила, как ошпаренная, приняв его крик за зов будильника; но будильник спокойно спал, а звонок надрывался, как сирена на карете скорой помощи.
   А вдруг что-то случилось, - подумала Леонка и пошла открывать.
   - Это кто там? - спросила она.
   - Откройте, пожалуйста!! - послышалось из-за двери.
   - Что случилось?
   - Откройте!! - говорящий был напуган до чертиков...
   - Да кто вы??
   - Я здесь живу... Пустите меня, ради бога!!
   - Да что вам... а-а, ладно! - она быстро открыла дверь. Человек - средних лет мужчина в спортивном костюме - пулей влетел в квартиру, закрыл за собой дверь и убежал куда-то внутрь помещения.
   Только сейчас Леонку оставил столбняк. Она последовала за гостем и нашла его в комнате с зелеными обоями; он сидел в углу и дрожал, как бумажный чертик. Появления нового лица он даже не заметил.
   - Доброе утро, - сказала Леонка сердито. Она была отнюдь не в восторге от вторжения в свой дом.
   - Доброе утро, - отозвался человек, затравленно глядя в стенку.
   - Что случилось?
   - У меня?
   - У вас.
   Он что-то зашептал, так тихо, что Леонке пришлось подойти чуть ближе, чтобы разобрать слова.
   - Охота, - звучал ответ. - За мной охотятся!
   - Вы еще хотите ко мне мафию привести! - всплеснула руками девушка. - Я вас сейчас выгоню об... нет, лучше я позвоню в полицию... Тьфу ты, дьявол, еще не разберешься, куда звонить!
   - Нет! - взмолился человек. - Не поминайте его... в нем все дело!
   Леонка приблизительно поняла, куда ей надо звонить, но гость вскочил, встал перед ней и не пускал к телефону.
   - Ну, объясните мне, наконец, что у вас стряслось, - сморщилась она. - Я ничего не понимаю: зачем вы здесь, от кого прячетесь? а?..
   - Они охотятся за моей душой, - сказал человек, вновь прижимаясь спиной к стенке. - Она зачем-то им нужна.
   - Ага. Здорово информативно, - съязвила Леонка.
   - Я сам ничего не понимаю...
   - Вот так гораздо честнее. Давайте вы отоспитесь на диване, а утром... то есть, днем, все глюки уйдут сами.
   - Никуда они без нее не уйдут.
   - Фу ты, какой упертый!.. - досадливо сказала Леонка, пытаясь казаться равнодушной, хотя по спине у нее бегали мурашки, да еще вспомнилась собственная душеискательная эпопея, которая, кстати, так и не завершилась... Забегалась, забыла. И дискомфорт отстал, пока бег да дело; исчез. И как теперь понять, есть с тобой душа, или нет ее?..
   Она очнулась и посмотрела на человека. Тот смотрел в стенку.
   - Есть мысли, как вам можно помочь? - спросила девушка.
   Он отрицательно покачал головой.
   - Я тоже не знаю, но как-нибудь помогу... без души паршиво.
   - Да...
   - А где эта ваша... охота?
   - У дверей.
   - У моих?
   - У ваших.
   - Вы знаете, чего она боится?
   - Нет, не то я бы здесь не сидел.
   "Оживает понемногу," - решила Леонка.
   - Тогда, раз страна католическая, попробуем действовать распятием.
   Она поискала хорошенько по всем ящикам и закоулкам, однако ни распятия, ни каких-либо других символов светлой силы не нашла.
   - А у вас дома есть что-нибудь экзорцистическое? - поинтересовалась она у своего странного гостя. - Или если бы было, то вы бы здесь не сидели?
   - Последнее...
   - Отлично, - покривила душой девушка. - Придется справляться своими силами.
   Она подошла к двери и посмотрела в глазок - Зло сидело на пороге, нелепое донельзя, одетое в клетчатую курточку, черные брючки и синие сандалии с помпонами. Его короткий вздернутый нос распух и покраснел от насморка. Длинной палочкой оно чертило на полу какие-то значки.
   - Эй, ээ... как тебя звать? не важно... В общем, ты - не смей блокировать мне выход, я скоро на работу пойду!
   Зло подняло голову. Глаза у него были большие, водянисто-голубые, без ресниц.
   - Да, я обращаюсь к тебе, - осмелела Леонка. - Удивляюсь твоему упорству и сообщаю, что даже во зле должна быть какая-нибудь справедливость. Зачем ты тащишь душу человека, которому она еще нужна?
   - Богом себя мнишь? - просипело озябшее зло и закашлялось. - Я сам замечательно знаю, у кого, как ты выразилась, таскать душу; а в силу того, что моя справедливость не очевидна, я вынужден лишь отвечать на естественные реакции. Не виноват, что получается так некультурно. Тебе, кстати, вообще этого видеть не положено.
   - Чего, некультурности?
   - Вообще ничего. Даже меня.
   - Я бы рада, - созналась Леонка. - А если я открою дверь и выйду, ты ничего не сотворишь?..
   - Не сотворю, выходи... - Зло спрятало палочку за пазуху и уставилось в пол. Леонка, надев тапки, вышла.
   - Что, собираешься задать вопрос? - осведомилось Зло.
   - Можно, да?
   - Задавай. Мне еще тут долго, похоже, сидеть...
   - А если я выйду, ты не зайдешь? - опасливо поинтересовалась девушка. - Просто мне все-таки надо на работу, а этого господина жалко...
   - Не зайду, не зайду. Нервная ты какая... Впрочем, это - ваша общая болезнь. Общая для всех моих клиентов.
   - Ах это ты мою душу уволок! - будь Леонка чуть более выспавшейся, она бы высказала Злу все, что накопилось за долгие годы; однако сонливость делала ее больше миролюбивой, чем скандальной.
   - Я - только исполнитель; это во-первых. А во-вторых, я не уволакивал. Она увидела меня и ушла сама. Ты же за мной не гонялась - значит, то был акт доброй воли.
   - Я полагала, что таковы недостатки атеистического воспитания.
   - Уверяю, твой новый знакомый - не больший теист, чем все твои воспитатели!
   - Хорошо, оставим воспитание. Вернемся к тому, что ты все-таки пришел по мою душу.
   - Нет же, я просто проходил мимо, - возразило Зло. - Моя цель была в другом районе.
   Леонка помолчала. Единственный, кого можно было бы обвинить во всех несчастьях, оказался вне подозрений.
   - Зачем ты называешь свою жизнь несчастьем? - высморкавшись, спросило Зло. - Если б не непоседливость твоей души, ты бы никогда в жизни, может, не стала бы искать далеких земель.
   - Каких таких далеких земель? - удивилась Леонка.
   - Мест волшебства и новых открытий, - отозвалось Зло, - откуда удобно рассматривать большие серьезные вещи, потому что они видятся маленькими и несерьезными. Как я, например. Мне кажется очень важным возможность так взглянуть на привычный мир, а тебе?
   - Пожалуй, - на всякий случай согласилась Леонка.
   - Как-нибудь поймешь, - пожало плечами Зло. - Вынеси мне чего-нибудь горячего, пожалуйста. Замерз, как собака! простужусь еще.
   Леонка посмотрела на него как на маленькую несерьезную вещь и обозвала просто "человеком"; и пошла на кухню, кипятить чайник. Несложные действия этого обыденного процесса почему-то казались ей большими и важными, будто она достигла далеких земель, и это позволило ей так легкомысленно распределять степени серьезности.
   Почувствовав себя хозяйкой положения, она вернулась в прихожую и, встав в дверях, произнесла:
   - Знаешь... нехорошо, наверное, будет, если ты простудишься. Обещай мне не устраивать фестивалей и заходи.
   - Обещаю тебе не устраивать фестивалей! - согласилось Зло.
   - А твоя палка не опасная?
   - Нет.
   - Тогда проходи.
   Зло вошло вслед за ней.
   - Ты, конечно, сейчас поступила не очень хорошо, взяв на себя чужие обязательства решать... но это - главный признак целостности и душевного здоровья. Ты не считай это парадоксом.
   - Не буду.
   - Вот эта, которая ушла - она синонимична двойнику, половинке андрогина. Как известно, подавляющее большинство людей до андрогинного состояния не собираются, но живут вполне неплохо; что значит - пускай оно уходит.
   - Ага, - согласилась Леонка.
   Зло громко отхлебнуло из кружки и вполголоса пожаловалось на то, что кофе слишком горяч.
   - Но есть, - продолжало оно, грея на кружке руки, - второй синоним души. Это - живительный элемент, который ты путаешь с первым синонимом. Он увязывается за этим первым, и ты идешь за ним, за вторым, вслед, идешь в далекие земли...
Это хорошо, если оно уходит. Это значит, что оно вообще есть; а бывает, что нечему уходить, нечему звать за собой.
   Зло мечтательно шмыгнуло носом.
   - Никогда не думала, что со злом так приятно поговорить на вечные темы, - сказала Леонка. - Жаль только, что мне пора собираться на работу.
   - Ладно-ладно, понял-понял; выметаюсь...
   ...Провожая его за дверь, Леонка напутствовала:
   - Заходи как-нибудь, если будешь проходить мимо. Дообсуждаем человеческие души.
   Зло ничего не обещало; оно считало, что сегодня с него вполне достаточно обещаний.
   А Леонка вернулась в комнату, где дожидался ее успокоенный зеленым цветом обоев и веселой легкостью органзы гость. И сказала:
   - Вот что, дорогой, вам предстоит сделать в ближайшее время. Сперва успокойтесь так, чтобы обрести способность думать и размышлять. Далее скажите себе, что главное - оживляющий элемент вашей сущности, которого у вас никто не отнимет, если вы не дадите. И даже если он уйдет, то потянет вас за собой. А из этого получится вывод, что та душа, которую вы боитесь потерять, может спокойно теряться, и вы даже не почувствуете. Извлеките выгоду из этого положения. - Человек ошалело моргал. Леонка молвила: - Да, не совсем привычно получать наставления от того, кто меньше ростом и моложе летами... но вы привыкайте. Отныне будет много странного...
   - Почему?
   - Потому что ваш двойник вас покинул, как мой покинул меня много лет назад. Дьявол тут ни при чем, кстати.
   Выглядел адепт просто великолепно - такой растерянной физиономии Леонка никогда не встречала.
   - А теперь я начинаю собираться на работу, так что подите вы домой, - скомандовала она. - Повторяю: привыкайте и наслаждайтесь жизнью. Разумный, кстати, совет. Не находите?
   Так как человек вовсе не торопился никуда уходить, девушке пришлось проявить настойчивость и вытолкать его за пределы квартиры; к чести его сказать, он не особенно сопротивлялся.
   "Что за сумасшедшее утро! - воскликнула она про себя, - будто двойник потерялся только сегодня..."
  
   10. Удивление.
  
   "Парашютист Григорий Станиславович Веселкин, совершая в середине июля ****года от Рождества Христова свой двадцать первый прыжок с парашютом, стал свидетелем необычайного явления, которое можно было бы назвать бредовым. По словам Веселкина, он собирался открывать парашют, когда увидел на плывущем рядом облаке компанию из трех существ. Двое имели гуманоидный облик, тогда как третье больше напоминало большого серого кота, одетого во френч или сюртук. Этот кот и один из гуманоидов поддерживали третьего своего спутника, который все норовил упасть с облака вниз. "Это был, похоже, самый нормальный (истерический смех)," - прокомментировал их поведение парашютист.
   Веселкин признался, что от удивления не мог двинуть рукой и совсем забыл о парашюте. Еще немного - и он приблизился бы к критической высоте, на которой раскрытие парашюта не спасло бы его от серьезных травм в процессе приземления... Но в этот момент произошло еще одно невероятное событие, которое мужчина трактует как божественное чудо. Он рассказывает об ангеле, спустившемся к нему с неба и раскрывшем парашют. Ангел выглядел как красивый подросток шестнадцати-семнадцати лет с большими серебристо-серыми крыльями. Как говорит Веселкин, он носил светло-голубой свитер и такого же цвета джинсы. Но самое поразительное то, что парашютист расслышал имя своего спасителя! Один из гуманоидов назвал его Андреем. Веселкин сообщил, что своего сына, который должен появиться на свет через месяц, он назовет в честь крылатого существа.
   Сейчас парашютисту оказывается медицинская и психологическая помощь."
  
   - Да, Розенталь, здорово мы покатали Еленку на облаке... - смеялся Андрей.
   Книжница прятала улыбку в книге с коричневой бархатистой обложкой.

Июль 2007 - январь 2008 гг.

  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"