Манаков Анатолий : другие произведения.

Солнечное сплетение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что хранится за семью печатями в секретном архиве римско-католической апостолической церкви.

  АНАТОЛИЙ МАНАКОВ
  
  
  СОЛНЕЧНОЕ СПЛЕТЕНИЕ
  
  
  
  
  
  
  НЕЧТО ВРОДЕ ПРЕЛЮДИИ
  
  
  Есть в Мадриде рядом с перекрестком улиц Потоси и Виктора Бела-унде площадь Хуана де Лакоссы. Названа она так в честь испанско-го мореплавателя-картографа, участвовавшего в открытии Амери-ки. Со стороны, откуда встает солнце, на нее выходит массивное, занимающее целый квартал здание в форме пирамиды с усеченной верхушкой.
   Говорю я это потому, что некоторое время на одной из ступе-нек той самой пирамиды размещалось мое Бюро Упорного Розыска (БУР). Там мне выпал случай поработать с отдельными пластами Всемирной Истории Народов, поломать голову над достоверностью полученных сведений, а заодно подразобраться в запутанных отно-шениях между виртуальным и реальным, желаемым и действитель-ным.
   В процессе своих исканий с видом на площадь Хуана де Ла-коссы я давал как можно больше возможности высказываться дру-гим и не злоупотреблял собственными комментариями. Частенько приходилось также испытывать ощущение, будто проказница-действительность сама себя обнажала без всякого насилия над ней и вместе со многими испанцами их щедрое солнце помогало мне заглядывать в разные потаенные закутки, сплетать обнаруженное там воедино, чтобы потом подыскать для увиденного надлежащее место в словесной партитуре.
   При чем здесь вдруг партитура? Наверное, при том самом, что когда мы пишем или говорим, в наших словах и фразах сокрыто свое внутреннее звучание. Более или менее развитый в каждом из нас физиологический механизм улавливает и синтезирует это зву-чание, рождает эмоции, влияющие на жизнедеятельность всего ор-ганизма. В итоге, несмотря на индивидуальные особенности устной или письменной речи, обычно чувства мы выражаем одинаково: гнев и возмущение повышенным тоном, тонкие эмоции пониженным. С музыкальной мелодией происходит нечто похожее. Спокойная в темпе анданте наводит на грусть, быстрая в темпе аллегро вселяет бодрость, а сочетание все возможных темпов рапсодии порождает целый каскад эмоций самого разного рода. Именно так мне пред-ставляется эта композиция из трех партитур с прелюдией и неза-конченной репризой.
   Теперь что касается названия. Физиологи под солнечным сплетением понимают совокупность нервных узлов брюшной полос-ти человека, которые расходятся в виде лучей по всему организму. Какое отношение имеет оно к моему интерактивному расследова-нию? Интуиция подсказывает, имеет. Только интереснее было бы говорить об этом не сразу, а 'по ходу пьесы'.
   Если еще ближе к существу предлагаемого мною сочинения, подтверждаю свое активное нежелание сгущать в нем мрачные краски или, наоборот, в безудержном восхищении рисовать лубоч-ные картинки. В меру сил, постараюсь также не смешивать чужие мнения с собственными и не блудить словами, по-иезуитски тонко намекая на толстые обстоятельства.
   Что попытаюсь делать, так это всякий раз напоминать себе о метаморфозах. К примеру, охотишься иной раз за зайцем, а он вдруг оказывается кошкой. Сие случается, когда придумываешь ка-кую-нибудь грандиозную метафору и, по хамству ума своего, упорно пытаешься выставить её за реальную действительность. Поискови-кам вроде меня это мешает, им лучше нацеливаться на максималь-но непредвзятое восприятие мотивов, заставляющих людей вводить себя и других в заблуждение. Неплохо также отличать случайные совпадения от значимых и при снятии свидетельских показаний ис-пытывать истинное удовлетворение от живого общения с очевид-цами. Не говоря уже о необходимости и на свою персону придирчиво посматривать со стороны.
   Казалось, чего проще - думай, говори и пиши адекватно реаль-ным фактам. Увы, разброс мнений относительно понятия 'подлин-ная действительность' широчайший. То ли в силу нашего упрямст-ва, то ли из-за недостатка знаний, то ли из стремления придать жизни в утешение себе еще и некое эзотерическое предначертание. Ко всему прочему, частенько считается вообще дурным тоном на-зывать вещи своими именами. Проще говоря, каждый видит и слы-шит то, что хочет видеть и слышать.
   Все подобные тонкости я достаточно хорошо себе представ-ляю и понимаю также, что без фантазий жизнь убога, искусство и литература мертвы, наука и техника бесплодны. Не столь уж много во мне и наивности полагать, будто мое мировосприятие полностью адекватно реальности. Это только Папа Римский, по мнению право-верных католиков, обладает правильными ответами на все вопросы бытия земного и небесного. Меня же, мало склонного к возведению чего-то в абсолют, излишне убеждать в том, что любая версия име-ет право на существование, как и достаточно оснований для её же опровержения.
   Короче, если кто-либо уверен, что всем и всегда воздается по заслугам, что повсюду царит тишь, гладь и божья благодать, ему эту книгу лучше в руки не брать. А если уж брать, то без фанатиз-ма.
  
  
   ПАРТИТУРА ?1:
  
   ИБЕРИЙСКАЯ РАПСОДИЯ
  
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (АНДАНТЕ)
  
  Согласно официально признанному 'свидетельству о рождении' Испании, ее нынешнюю территорию первыми, если не считать со-всем древние виды, пять тысяч лет назад заселяли пришедшие из Африки иберы. Вслед за ними, но уже с севера туда перекочевали кельты. В последние века до нашей эры на побережье появились греки с римлянами. И ничего им всем не оставалось, как только уживаться друг с другом, даже когда главенство попытались устано-вить римские легионеры, а позднее полуостров наводнили мощные потоки германских племен вестготов и вандалов.
   В V веке нашей эры крещенные в христианство потомки рим-лян обратили в свою веру вестготов. Всего несколько лет потребо-валось новым пришельцам из Африки - арабам и берберам - за-воевать значительную часть Иберии в начале VIII века. Причем за-воеванием это можно назвать с некоторой натяжкой, поскольку че-тыре миллиона вестготов сдавались на милость заморским интер-вентам в количестве не более тридцати тысяч всадников. Все объ-яснялось довольно просто: придавленные тяжелым налоговым бре-менем вестготские крестьяне складывали оружие, а гранды и епи-скопы короля Родриго заключали сепаратные соглашения с мавра-ми (так назовут арабов и берберов), дабы сохранить за собой хоть часть своих владений. Новые правители-мусульмане не принуждали коренное население принимать ислам, но крепостным крестьянам, кто решался на это, предоставляли свободу от земельного собст-венника.
   Возникшая в Иберии Западная исламская империя вскоре рас-палась на отдельные арабские халифаты. За несколько веков мав-ританского владычества христиане успели проникнуться некоторым безразличием к развитию техники, но укрепили в себе готовность отстаивать свое 'единственно правильное' вероучение. Мавры внесли и свой позитивный вклад в строительство, архитектуру, ас-трономию, математику, сельское хозяйство, изящную словесность. Родоначальник испанской литературы Хуан Мануэль заимствовал у них свои притчи.
   Однако до полной ассимиляции у вестготов с маврами дело не дошло. С упорством достойным лучшего применения обе стороны предпочитали заниматься своими внутренними разборками, защи-щать собственные представления о земной и загробной жизни. Это, кстати, очень напоминало непростые отношения русских удельных княжеств с Золотой Ордой примерно в то же самое время на восто-ке Европы.
   Если завоевание (конкиста) прошла молниеносно, то обратный процесс (реконкиста) развивался поначалу вяло. Освободительная кампания оживилась, когда потомкам подданных вестготского коро-ля явился апостол Сантьяго. Рассказывали, будто спустился он с небес на белом коне прямо на поле битвы христиан с мусульмана-ми. В итоге, к концу XII века на полуострова у мавров остался один Кордовский халифат, где они хранили собственную реликвию - за-бальзамированную руку пророка Магомета.
   В честь апостола Сантьяго на средства рыцарского Ордена тамплиеров воздвигли гигантский собор, превратив его в место па-ломничества католиков со всей Западной Европы. Путь жаждавших спасения души начинался тогда на берегах Сены неподалеку от со-бора Парижской Богоматери и занимал около ста дней. На тропу к мощам апостола выходили аристократы и нищие, рыцари и банди-ты, священники и шпионы, теологи и алхимики. Среди паломников немало осужденных преступников: они направлялись в Сантьяго де Компостела отмывать грехи, о чем должны были получить там сер-тификат и по возвращению предъявить его судье. На маршруте следования в первом же иберийском городке Памплоне многие приобретали за деньги нужный документ, чтобы далеко не ходить и не рисковать.
   Обычно брели паломники облаченными в тяжелые плащи, но-чью укрываясь ими от холода, днем от ветра и дождя. В руках у ка-ждого посох, на ногах тяжелые сандалии-вериги, на голове широко-полая шляпа с ленточками. По дороге бесплатно путникам никто ни-чего не давал, разве что хоронили умерших за счет местных прихо-дов. Один французский пастор подготовил даже специальный путе-водитель-наставление как легче ориентироваться на иберийской части маршрута, дабы не пасть жертвой жуликов и бандолеро. С те-чением лет дорога к мощам апостола обрастала множеством легенд и оккультных знаков. Суть их значения сводилась к тому, что като-лики шли по этому тяжелому и долгому пути, чтобы подготовить се-бя к смерти и духовно обновленными из мира земного вступить в Царство Небесное...
   Реконкиста еще продолжалась, когда королева Изабель Кас-тильская вышла замуж за короля Фернанда Арагонского, заложив таким образом первый камень в основание единого испанского го-сударства. Не откладывая дела в дальний ящик, короли-католики утвердили чрезвычайные полномочия Святой Инквизиции и подчи-нили ее себе напрямую, в обход римскому понтифику. По заверше-нию реконкисты в 1492 году принялись выстраивать государство, скрепленное единой верой, способное противостоять угрозам внут-ренним и внешним. Тогда же ими был подписан указ о выдворении за пределы королевства всех лиц иудейского вероисповедания с выбором для пожелавших остаться - либо крещение, либо смерть на костре. К тому времени Инквизиция уже сожгла две тысячи иуде-ев, крещенных в христианство, но заподозренных в непризнании Святой Троицы.
   Первым Генералом-инквизитором был назначен глава Ордена монахов-доминиканцев Томас де Торквемада, а его тайная сыскная служба вошла в центральные структуры нового государства. Офи-циально она называлась Советом Генеральной и Высшей Инквизи-ции, Святой и Божественной. Состояли же в нем не только иерархи, теологи и монахи, но также светские лица благородного происхож-дения. В народе Инквизицию прозвали 'Супрема'.
   Ко всему прочему и весьма быстро Инквизиция стала рента-бельным государственным предприятием, ибо расходы на нее с лихвой окупались путем ареста имущества обвиняемых, которые сами оплачивали свое содержание в тюрьме, допросы и пытки над ними. Конфискация собственности осужденных позволяла ставить на государственное довольствие инквизиторов, их помощников и секретарей, полицейских и медиков, судебных приставов и тюрем-щиков, не говоря уже об информаторах из всех слоев населения, включая лиц священнического звания.
   Страх перед ее агентами был безмерен. Примерно таким же, как у русского люда перед монахами-опричниками Великого Княже-ства Московского в годы царствования Ивана Грозного. Все занима-лись одним и тем же. Инструментарий пыток тоже одинаков. Если в Московии гнев венценосца обрушивался на единоверцев-православных, в испанском королевстве преследовались преиму-щественно иудеи и мусульмане.
   Поначалу Святая Инквизиция не обращала пристального вни-мания на адептов Пятикнижия Моисеева: жили те мирно и никого не пытались совращать в свою веру. Что же толкнуло королевский двор и иерархов церковных выбрать иудеев в качестве 'козлов от-пущения'? Изабель и Фернанд надеялись на гребне антисемитской кампании укрепить свою единоличную власть и авторитет в глазах подданных, живших в массе своей хуже иудеев. Для этих целей Ин-квизиция оказалась даром небесным. И совсем не важно было, что главным финансистом королевского двора состоял обращенный в христианство человек, чьи предки исповедовали иудаизм.
   Под началом нового генерала-инквизитора, кардинала Сизне-роса, рассмотрение подозрений в совершении 'преступлений про-тив веры' не затягивалось. Это тот самый архиепископ Толедо, ко-торый в сутане, размахивая крестом и мечом, водил королевские войска сражаться с маврами, служил духовником у королевы, соз-дал испанский военный флот и университет в городе Алкала де Энарес. По сравнению с ним, его предшественник Торквемада - сущий либерал. Трибунал кардинала представлял собою судилище, где обвинители выносили приговоры, адвокатов не предусматрива-лось, показания выбивались изощренными пытками. И знал ведь святой отец про заповедь Божию 'Не убий!'. Тем не менее, нару-шал ее, не страшась кары Господней.
   Буйство насилия с расистским душком оправдывалось ведени-ем 'священной войны за веру, короля и отечество'. Иудеев же пре-следовали якобы не за то, что они другой расы, а за то, что у них другое вероучение, хотя и где-то общее с христианством. Иудеи, мол, осмелились думать, будто Иисуса Христа в действительности не существовало. Корона и алтарь не желали мириться с подобным 'богохульством', ибо слишком уж принципиальным было расхож-дение во взглядах на жизнь земную и небесную.
   Метаморфоз при этом в избытке. Среди инквизиторов, напри-мер, находили себе применение принявшие христианство иудеи и мусульмане: с дикой одержимостью на грани умопомрачения они демонстрировали рьяную преданность государству, не останавли-ваясь даже перед закланием в жертву своих соплеменников. При-зывая извести под корень всех иноверцев, светские и духовные власти устанавливали в провинциях королевства единственное по-зволительное вероисповедание - под сенью Римско-католической апостолической церкви. Любой бывший иудей или мусульманин считался 'прирожденным еретиком'. Любой кандидат на админист-ративную должность обязан был предоставлять 'сертификат чисто-ты крови', выдаваемый церковным приходом. Такое требование, естественно, возвышало испанцев-католиков в собственных глазах, укрепляло их уверенность в своей 'избранности'.
   Несколько раз в год Инквизиция объявляла 'день открытых дверей'. То есть, братья-католики, будьте любезны доложить ком-петентным органам на местах о всяких отклонениях еретических в вашем ближайшем окружении, о тайных адептах ислама и иудаиз-ма, о случаях богохульства, колдовства и отхода от принятых цер-ковью норм. Как тут не опасаться, что и на тебя донесут? Не лучше ли самому донести первым для подстраховки? Поневоле станешь пугаться, когда всякую недоговоренность, всякое неосторожно со-рвавшееся с языка слово могут счесть за тягчайшее 'преступление против веры', и пусть даже подозрение не подтвердится, след ос-танется на всю жизнь. Не зря же ходила в народе горькая шутка: 'Если Супрема не сожжет на костре, то сжует уж точно'.
   Судьи никогда не ставили в известность арестованного о вы-двинутом против него обвинении: надеялись, сам признается в сво-их 'неполадках с верой'. Со страху бедняга называл мелкие про-ступки, но, конечно, не те, на которые поступал донос. О, это уже повод для допросов с пристрастием! В результате, измученный из-девательствами до полусмерти он наговаривал на себя и других, лишь бы больше не пытали. Причем от пыток официально никого не освобождали, разве что венценосцы и носители папской тиары в Риме считались неприкасаемыми. Священников и монахов пытали лишь с меньшим рвением, а если светского человека сжигали на ко-стре, то лицо духовного звания обычно приговаривали к пожизнен-ному заключению в монастырской тюрьме. Еретик в последний мо-мент мог покаяться: тогда его душили удавкой и потом сжигали.
   Допросы с пристрастием в подвалах Святой Инквизиции - из-любленное занятие садистов из Ордена монахов-доминиканцев. Но это еще не самое страшное, ибо в ту пору пытки применялись и в отношении уголовных преступников. Не самое страшное даже то, что бесцеремонно лезли в души человеческие под благовидным предлогом их 'спасения', ибо на то и поставлены церковные слу-жители. Самое страшное - широкие слои народа видели в ней за-щитницу интересов страны, поставленной самим Богом наказывать еретиков за попытки подорвать основы государства испанского, ка-толического.
   Одновременно с официальной Инквизицией действовала и другая, неофициальная, известная под названием Святая Гардунья - этакий симбиоз американской коза ностра, сицилийской мафии и неаполитанской каморры. Возникло это организованное криминаль-ное сообщество, кстати, раньше самой Инквизиции: еще в ходе ре-конкисты его члены низводили со света иудеев и мусульман без всяких на то санкций властей. По сути, далеко не святая Гардунья и представляла собою разветвленную по всему Иберийскому полу-острову сеть бандитских шаек, состоявших из отпетых головорезов, грабителей, мошенников и вымогателей. Оправдывали же они свои деяния тем, что защищали якобы христианскую веру от нечестив-цев. Главари ссылались даже на мандат, выданный им самой Девой Марией. Как бы то ни было, инквизиторы смотрели на Гардунью сквозь пальцы и нередко использовали её для ликвидации неугод-ных властям подданных, до коих сами не могли добраться в силу разных причин...
   'Все книги еретического содержания, обнаруженные в ходе тщательного сыска у частных лиц или в библиотеках, следует не-медля сжигать, - предписывал в своем наставлении Генерал Орде-на монахов-иезуитов Игнатий Лойола. - То же относится и к книгам, чье авторство принадлежит еретикам, даже если в них речь идет о грамматике или риторике. Ненависть к ереси их авторов должна распространяться столь широко, что даже названия таких книг нель-зя упоминать, дабы не привлекать к ним внимания молодежи, склонной подпадать под их влияние. В равной мере полезно, под уг-розой сурового наказания, запретить издателям печатать книги, в которых цитируются высказывания еретиков или пересказываются отдельные положения их нечестивых учений... Следует проявлять нетерпимость и к лицам духовного звания, хоть как-то отмеченным ересью. Лучше пусть будет стадо без пастуха, чем волк в роли пас-туха! Убежденных еретиков, разумеется, надо наказывать тюрем-ным заточением или смертной казнью'.
   Следуя этой генеральной линии, Инквизиция приговорила к пожизненному заключению даже архиепископа Толедо Бартоломео де Карранса за выданное им разрешение светским лицам читать Библию, как принято у лютеран. Заключила в тюрьму теолога уни-верситета Саламанки, монаха Луиса де Леона за его сомнения в правильности перевода Ветхого Завета с греческого на латинский: это называлось 'симпатией к иудаизму'. Сожгла на костре врача Андреса Весалио за его реплику после вскрытия им трупа в анато-мичке, будто он видел там нетронутым ребро, из которого была со-творена Ева...
  
   *
  Однажды, оказавшись в Испании, фламандский художник Рубенс встретился с местным живописцем Веласкесом. Вкушая экзотиче-ские блюда, обласканный щедрыми солнечными лучами и гостепри-имством фламандец не переставал восхищаться:
   - Счастливая у вас страна, сеньор Веласкес! Столько солнца! Такие красивые женщины! Их надо писать, мой друг. Писать и не-медленно.
   - Ну что вы, сеньор Рубенс. Это вы поистине счастливый чело-век, - грустно, вполголоса, дабы не услышали окружающие, отвечал Веласкес. - Вы можете писать обнаженные женские натуры.
   - А вам что мешает?
   - Нельзя, я ведь испанец. Возможно, Испания действительно благословенная страна, но не для художника. Здесь нам многое за-прещено. Самая главная женщина у нас - Святая Инквизиция...
   И впрямь, удивительное дело, как это в условиях тотального контроля над мыслью суровая испанская цензура пропустила такой пассаж из романа Сервантеса о Дон Кихоте Ламанческом: 'Приехал я в Германию, - рассказывает один из персонажей, - и там мне пока-залось, что можно жить вольготнее, благо местные хранители мо-рали не обращают внимания на многие тонкости, что каждый живет там по своему хотению и в большинстве германских городов созна-ние людей свободно'.
   Нет, речь идет не о парадоксе, хотя их и достаточно в истории Испании. Просто Сервантес, скорее всего, никогда бы не осмелился написать такое, не будучи это самое 'свободное сознание' призна-но зловредным в тогдашнем испанском королевстве, где единствен-но правильным сознанием считалось католическое, а сами поддан-ные - избранниками Бога на вечные времена.
   Самыми же избранными признавались тогда представители аристократических родов, чуть меньше - странствующие рыцари Ордена Калатравы, совершавшие подвиги в честь своей дамы сердца. Поэтому когда какой-то иностранец запросил у королей-католиков титул Великого Адмирала Моря-Океана в обмен на буду-щее открытие им нового пути в Индию, амбиции его явно выходили за рамки установленных понятий. Но соблазн оказался столь велик, что свое обещание монархи даже скрепили королевской печатью.
   Да и как могла вписаться в эти понятия загадочная личность Кристобаля Колоннэ. Взять хотя бы его фамилию в испанском ва-рианте. Не исходила ли она от итальянского 'колонель' (полков-ник), как уважительно обращались матросы к командиру корабель-ного экипажа? Себя он называл сыном генуэзского ткача Доменико Коломбо, хотя в списках их цеха такой не значился. Тщательно скрывал и о том, что в свое время пиратствовал в Средиземном мо-ре вместе с безжалостным Винченцо Коломбо, но после разошелся с ним и стал наемным корсаром на службе у коронованных особ, недругов Испании. Морским бандитизмом он занимался довольно долго, потому и не мог назвать своей подлинной фамилии, имевшей шотландские корни, и предпочел быть Кристобалем Колоннэ...
   Эйфория после открытия Нового Света не затмила, однако, эн-тузиазма религиозных чисток в Испанском королевстве. Что она за-тмила в сознании правителей, так это необходимость развивать науку и технику для облегчения собственного положения. Не до того было, когда в запале решено удариться еще и в заморские завоева-ния к вящей славе Божией, короны и алтаря.
   Как у всякого исторического явления, имелись здесь свои светлые и теневые стороны с изрядной примесью вымысла, а то и просто откровенной фальсификации. На светлой стороне - высокий духовный порыв донести христианское вероучение до индейцев, провозгласить их 'христианскими детьми матери-родины Испании'. На теневой - конквистадорам не было дела ни до аборигенов, ни до их верований: они жаждали золота и для его получения не оста-навливались ни перед чем. Дабы же внести в души некоторое успо-коение, монахи-миссионеры заставляли аборигенов принять хри-стианскую веру и не бунтовать. Люди на конях, в латах, с пушками и собаками грабили, убивали, насиловали. И никто их них не вспоми-нал ни о 'чистоте крови', ни о рыцарском долге чести, ни о христи-анском милосердии.
   Коронованные особы направляли в свои заокеанские владения высочайшие предписания избегать крайностей в отношении индей-цев, но одновременно настойчиво требовали все больше золота, необходимого для ведения Испанской империей войн в Европе. В золоте нуждались для подпитки институтов государства и католиче-ской церкви, для противостояния французской гегемонии, приобре-тения предметов роскоши и шедевров мирового искусства. Золото могло поступать только из колоний, где для аборигенов непривычно из-за тяжелого климата работать до седьмого пота, поэтому их надо заставлять, даже если они уже приняли христианство и формально не рабы. Индейцев переправляли и на работы в метрополию - как якобы пленных, захваченных в ходе 'вынужденной самообороны'.
   С приходом колонизаторов исконное население катастрофиче-ски вымирало. Сказывались неадекватные природным условиям по-вышенные физические нагрузки, а также эпидемии оспы, средств для лечения которой у индейцев не было. Вместе с тем, нужно для объективности признать: жестокость завоевателей-католиков по от-ношению к индейцам Южной Америки вряд ли существенно разни-лась от жестокости колонизаторов-протестантов по отношению к индейцам Северной.
   К середине XVI века Испанской империи удалось завладеть огромной заморской территорией и значительной частью Западной Европы. Однако возможностями реальными обеспечить своей стра-не прочные экономические опоры испанские гранды не воспользо-вались, ограничившись ведением войн в интересах Римско-католической церкви и, естественно, личным обогащением. Когда ослепленный блеском имперского величия король Фелипе II уточ-нил, что предпочел бы потерять свое королевство, нежели править еретиками, он говорил сущую правду. Кесарь действительно не в силах править подданными, если они в Бога не веруют.
   Да и вообще непохожими казались испанцы на западных евро-пейцев. Об особенностях склада ума своих соотечественников так отозвался врач Мигель Сервет. 'Испанцы хорошо оснащены для научных познаний, но учатся плохо и мало, - писал он в своем днев-нике. - Стоит им чему-то обучиться, то думают, будто уже все по-знали. Поэтому легче найти образованного испанца где-нибудь за границей, только не в Испании. Они составляют грандиозные проек-ты, но редко их осуществляют до конца. В разговорах получают удовольствие от тонкой игры слов и софистики, но склонности к чте-нию книг у них мало, да и книги предпочитают издавать не у себя дома, а во Франции. У простого люда масса плохих привычек: хотя испанцы люди тертые жизнью, они полны предрассудков. Страдаю-щие от упорного и систематического труда, но смелые в бою, свои-ми географическими открытиями они завоевали себе мировую сла-ву'.
   Сам Мигель Сервет оставил свой неизгладимый след в анна-лах испанской истории. Родился он в Наварре, с семнадцати лет учился и работал за границей. Особенно упорно занимался медици-ной, получил докторское звание. Известность приобрел своим от-крытием малого, легочного кровообращения. Его научная публика-ция по этой проблеме сразу попала в 'Индекс запрещенных книг' Ватикана.
   Неутомимый путешественник-мечтатель работал в швейцар-ском городе Базеле. Там врач переполошил местных теологов-протестантов, разузнавших о том, что им пишется книга, в которой ставится под сомнение реальность исторического существования Иисуса Христа, Сына Божьего. Его заподозрили в богоотступничест-ве, стали распространять слухи, будто испанец намерен подверг-нуть критике основу христианской религии. К нему подходили с це-лью отвадить, но он продолжал настаивать на земном происхожде-нии проповедника из Назарета.
   Поначалу теологические изыскания Мигеля Сервета воспри-нимали с насмешкой, ибо в Германии, Швейцарии и Австрии можно было услышать и не такую ересь, а Троицу подчас там вообще мог-ли назвать 'мозгом о трех головах' или 'таинственной химерой'. Однако, на всякий случай, чувствуя на себе презрительные взгляды, он сменил свою фамилию и перебрался в Париж, где продолжал ис-следования в области медицины, ботаники, географии и той же тео-логии. Склонность ко всему необычному приводила его и к астроло-гическим расчетам, в которых он искал нечто полезное для медици-ны.
   В Париже Сервет познакомился с главой протестантской церк-ви Швейцарии Кальвином. Позднее написал тому несколько писем, без злого умысла и полемики ради, в которых сравнивал отправле-ние духовенством религиозного культа с языческими ритуалами, критиковал иерархию в церкви, монашество и исповедь. Все ответы Кальвина на его письма им были опубликованы, включая нецензур-ные выражения и оскорбления. По настоянию протестантского пер-восвященника, в дело вмешался церковный трибунал.
   Испанца заманили в Швейцарию, арестовали и заключили в одиночную камеру женевской тюрьмы. На допрос к нему явился сам Кальвин.
   - Несчастный, ты полагаешь, что земля, которую топчешь, есть сам Господь Бог? - поинтересовался тот, ухмыляясь.
   - Нисколько не сомневаюсь, что эта скамья, стол и все окру-жающее являются субстанцией Бога, - ответил Сервет без колеба-ний.
   - Тогда получается, и дьявол тоже?
   - Неужели у вас есть сомнения?..
   В качестве документального свидетельства ереси Сервета глава протестантов предоставил следователям полученные им от врача письма и поручил вести судебные слушания генеральному прокурору Женевы. Адвоката подсудимому не приставили, тяже-лейшие условия тюремного заточения доводили его до пределов терпения.
   Неделя понадобилась судьям для подготовки приговора по об-винению в 'распространении ложной еретической доктрины, зло-вредно направленной против Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа, основных истин христианского вероучения, а также в попытке вне-сти раскол и брожение в рядах служителей Божиих...' Приговор гласил: 'Доставить Сервета на холм Шампелье и там привязанным к столбу сжечь вместе с его книгами и рукописями, дабы тело его обратилось в пепел и таким образом служило уроком всем, кто хо-тел бы совершить подобное преступление'.
   На холме Шампелье неподалеку от живописного Женевского озера все приготовили в соответствии с заведенным регламентом: глубоко врыли высокий металлический штырь, у основания его на-бросали кучи хвороста вперемежку с поленьями. Толпы зевак при-шли сами собой.
   - Какова твоя последняя воля? - поинтересовался у Сервета судья, тоже скрупулезно следуя правилам процедуры. - Есть ли у тебя жена, дети?
   Осужденный презрительно отвел голову в сторону.
   - Вот видите, граждане, сколь сильную власть имеет Сатана над душами! - крикнул блюститель закона в сторону зрителей. - Человек этот возомнил из себя ученого мужа и думал учить людей истине. Но душой его овладел дьявол и не намерен ее отпускать. Смотрите, чтобы и с вами такого не произошло!..
   Поджигать пришлось несколько раз. Мокрые от утренней расы поленья и хворост не схватывались огнем, поднявшийся вдруг сильный ветер задувал искры. Более часа ничего не получалось, пока кто-то не сбегал домой за сухими дровами. От пылкого, гордо-го, беспокойного, странствующего по миру правдоискателя вскоре остался один пепел. Произошло это в 1553 году. Много позднее в память о Мигеле Сервете именем его назовут одну из улиц Мадри-да...
   А вот и новый XVII век. Суждено ему стать той исторической вехой, когда короной и алтарем испанскими поставлена непреодо-лимая преграда перед охватившими Западную Европу либеральны-ми веяниями. Направляя награбленные в Латинской Америке цен-ности на укрепление государства и церкви, правители светские и духовные зациклились на своих имперских амбициях.
   Чтение художественной литературы считалось тогда в Испа-нии вреднейшим занятием, особенно если в книгах попахивало сво-бодолюбием. Но, как ни парадоксально, именно беллетристика и живопись переживали именно в то время 'золотой век'. Бытие же подлинное, не вымышленное приобретало еще и оттенки садомазо-хизма: в дни церковных праздников мистики впадали в самобичева-ние, влюбленные клялись в вечной верности и обменивались плат-ками со своей кровью. Да и художники в массе своей живописали на полотнах, по большей части, человеческие страдания.
   Испания середины XVII века насчитывала около восьми мил-лионов жителей. Из них миллион нищих и бездомных, миллион священников и монахов, миллион дворян с их многочисленной при-слугой - и все шарахались от систематического, полезного для об-щего блага труда как черти от ладана. Земли церковные и родови-тых семей в запустении. Рабочих дней в году, за вычетом религиоз-ных праздников, не более ста. Повсюду затхлая атмосфера невеже-ства, фанатизма, мракобесия, лицемерия двойной морали. Только и слышно 'Бог нас рассудит!'
   Если оставить пока в стороне совпадения с тогдашней россий-ской действительностью и взглянуть на туманный Альбион, можно столкнуться и там с указами королевы Марии Стюарт отправлять к праотцам всех несговорчивых протестантов или со склонностью Елизаветы проделывать то же с упрямыми католиками. Хотя Святая Инквизиция ассоциировалась больше с Испанией, в XVII веке толь-ко в одной Германии, стране 'свободного сознания', закончили свою жизнь на костре около ста тысяч женщин, заподозренных в сговоре с дьяволом.
   Примечательный факт: испанская Инквизиция за период сво-его существования вынесла около тридцати тысяч смертных приго-воров. Конечно, следовало бы считать и умерших под пыткой, от болезней в тюрьмах, на галерах и зарезанных живодерами Гарду-ньи. Чем испанская Инквизиция еще выделялась на общеевропей-ском фоне, так это своей доктриной 'чистой крови' и более долгим сроком существования. Когда все другие церковные трибуналы при-казали долго жить, испанский продолжал нести караул. Потерпев-ших кораблекрушение и подобранных на Иберийском берегу анг-лийских моряков, к примеру, ожидало либо обращение в католиче-скую веру, либо тюремное заключение. При всем, привилегии мест-ных священников были подстать королевским, а их самих запреща-лось подвергать судебному преследованию даже за совершенные ими уголовные преступления.
   Король Карлос III все-таки нашел в себе мужество намекнуть иерархам, чтобы не вмешивались бесцеремонно в государственные дела. По его указу и вопреки Папе Римскому в 1766 году из Испании выдворили иезуитов, лишили Церковь права предоставления убе-жища преступникам, принялись и за упразднение самой Инквизиции. Когда же обласканный королем придворный живописец, автор 'Ма-хи обнаженной' Франциско Гойя сделал свою знаменитую серию 'Капричос', на него тут же ополчились прелаты, ибо среди офортов имелись карикатуры на них самих. Художника это не обескуражило и он предложил всю выручку от продажи 'Капричос' направлять в государственную казну. Карлос III не тронул художника, крамольные его произведения разошлись по всей Западной Европе.
   С Гойей, кстати говоря, казусы случались довольно часто. В период стажировки в Италии, к примеру, его попытался завербовать посланец императрицы Екатерины II, предложив ему стать придвор-ным художником в Петербурге. Живописец отказался, несмотря на солидную сумму и настойчивые увещевания ответил: 'Ваша импе-ратрица может считать себя немкой, русской, китаянкой и вообще кем угодно. Я же испанец и меня это вполне устраивает. Даже готов заплатить ей два моих последних дуката, лишь бы она оставила ме-ня в покое'...
   Официально Инквизиция продолжала еще действовать, но ря-ды её сторонников редели. 'Супрема' уже дышала на ладан, когда в конце XVIII века во Франции нанесли смертельный удар монархии и клерикальному засилью. Мадридский двор почувствовал навис-шую над ним серьезную угрозу. Отразив наполеоновское нашест-вие, там снова попытались запустить инквизиторскую машину, но та настолько обветшала, что вскоре пришлось от нее отказаться.
   Испанская и Российская империи имели в то время общую границу на западном берегу Северной Америки, установленную двухсторонним соглашением от 1790 года. Проходила она по 48-й параллели чуть южнее нынешней границы между США и Канадой. Тут уже не просто совпало, даже соприкоснулось.
  
   *
  Начиная с родоначальника испанской литературы Хуана Мануэля (XIV век), в ее художественных произведениях героями часто слу-жили личности, одаренные умом, благородством и доблестью больше, чем силой и богатством. Рыцари же, как правило, не зани-мались собственным обогащением и не рисковали ради этого жиз-нью. Естественно, речь в данном случае идет не об историческом факте, а о художественном вымысле.
   Религия тогда была единственной духовной пищей и самый образованный слой общества составляли по преимуществу не вельможи, а священники и монахи. Одним из них оказался пригово-ренный к тюремному заключению автор сатирических памфлетов на свою же братию, монах Хуан Вивес. В камере-одиночке он сочинил поэму 'Книга благой любви', где есть и такие полные иронии стро-ки: 'Ценность каждого человека определяется у нас тем, сколько у него денег. У кого их нет, тот себе не господин. Есть у тебя деньги, получишь утешение, удовольствие, радость, купишь рай для себя, заработаешь спасение души. Все благословляют тех, у кого есть деньги. Я видел при римском дворе, где хранятся святыни, как все отступают перед деньгами. За деньги становятся аббатами или епи-скопами, полуграмотные попы получают высокие должности. За деньги получают благословение самого Папы и спасение души'.
   Испанская духовная цензура пыталась предотвратить публи-кации, бросавшие тень на религиозные догматы, сделать из коро-левства несокрушимый оплот в борьбе с протестантизмом и свобо-домыслием. Неортодоксально мыслящие испанцы предпочитали получать образование за границей. Среди них был Хуан Луис Вивес, автор философского трактата 'Мудрец'. Он опровергал схоласти-ческие методы обучения, выступал против предрассудков и суеве-рий, за развитие естественных наук и равенство возможностей в по-лучении образования. Издавал свои сочинения в Италии другой диссидент - Хуан де Вальдес, покинувший родину под угрозой нака-зания за его переписку с Эразмом Роттердамским.
   Яркие фигуры появлялись и в самой Испании. Широкую из-вестность приобрел мадридский драматург Лопе де Вега, большой любитель веселого препровождения времени и амурных увлечений. Не ущемленный фанатизмом, он описал свою мечту о справедливо-сти в поэме 'Золотой век'. После нескольких представлений на те-атральной сцене цензура запретила его пьесу 'Фуэнте Овехуна' за ее крамольное содержание и симпатии автора к крестьянам-бунтовщикам. Пьесы ему отказали печатать, а уже отпечатанные сжигали. И это при том, что сам он числился в Инквизиции цензо-ром.
   Столь же был известен читающей публике поэт, романист и философ Франциско де Кеведо. Испания представлялась ему стра-ной, где изощренность ума служила либо мошенничеству, либо ди-кому озорству. В серии очерков 'Сны' он в бурлескно-пародийной форме нарисовал сцены ада и Страшного Суда, сравнил человека с дьяволом, земную жизнь с адовой. Обобщая происходящее, выду-мывал остроумные игры мысли и каламбуры метафор. В новелле 'Час воздаяния, или Разумная Фортуна' показал, что богиня судь-бы могла бы одарять людей более справедливо, со смыслом и по заслугам, но этому мешало только одно: во всех своих бедах чаще всего они сами виноваты.
   Кеведо не покушался на догмы христианства и прямо заявлял, что правители должны взять за образец подражания Христа и вла-ствовать, следуя принципам католической веры. Тем не менее, его объявили безбожником и политическим вольнодумцем. За оскорб-ление высочайших особ и обвинения против них в том, что они гра-бят страну, его заключили в тюрьму, сочинения запретили. В конце концов, писателя все же отпустили на волю, приняв во внимание выполнение им деликатных поручений королевской разведки и уча-стие в тайных операциях в Сицилии,
  Неаполе и Венеции.
   В своей литературной деятельности псевдонимом прикрывал-ся монах Бальтазар Грасьян. Все его произведения - хвала благо-разумию. Например, 'Карманный оракул', или комментарии по по-воду трех сотен максим в стиле римского философа Сенеки. Падре считал надежду 'великим фальсификатором правды', а лучшим лекарством от глупости - 'мудрость вести себя применительно к обстоятельствам и во всем держать про запас второй вариант, дабы не зависеть от чего-то одного'. По его мнению, нет на свете без-грешных наций и надо лишь смело вскрывать недостатки своего на-рода. Что же касается испанцев, то мастерству пускать пыль в глаза им не у кого занимать.
   Любопытна также его теория остроумия и правила тонких по-строений ума. Острая мысль для него - основное средство позна-ния. Но познать истину, как он полагал, еще не недостаточно: нужно стремиться познать красоту разнообразия, как способ получения удовольствия, опирающийся на контраст, неожиданность, противо-речие, диссонанс. И делать это философ рекомендовал с несколько отстраненным видом, бодрым настроем и уверенностью в том, что хороший досуг лучше всякого дела...
   Еще во времена реконкисты поселялись в провинции Кастилия Ламанча беглые крепостные крестьяне. Создавали они там общины-братства, пронизанные духов свободолюбия, взаимопомощи и чес-ти. Дворянина в ту пору называли 'идальго' (чей-то сын), а рыца-рем-кабальеро мог стать любой 'чистокровный' испанец, явивший-ся воевать с маврами на своем коне и в доспехах. Совершив подвиг в бою, он тоже становился дворянином, но материальных благ ему это не прибавляло. О приключениях одного такого дворянина и рассказал Мигель де Сервантес Сааведра в романе 'Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанческий'.
   За четыре века после выхода романа в свет стало уже клише говорить, будто писатель написал пародию на рыцарство и челове-ческую восторженность. К сожалению, сам Сервантес о своих под-линных намерениях никому не рассказывал. Трудно догадаться и об авторских намерениях, сколь ни прислушивайся к беседам при Луне Дон Кихота с его верным оруженосцем Санчо Пансой, наполненным мудростью и глупостью, глубокомыслием и явной чепухой. Видимо, речь идет о довольно нередком в литературе случае, когда из-под пера автора выходит нечто большее, чем его задумка.
   О чем роман в первую голову? О сплетениях реального с иде-альным, действительного с желаемым. Главный герой как бы гово-рит всеми своими действиями: можно восхищаться рыцарским бла-городством и отвагой, ценить в человеке доброту и бескорыстие, но при этом надо твердо стоять на земле и помнить, что самые высо-кие душевные порывы, если они далеки от действительности, всё исказят, а попытки добиться справедливости принесут лишь новую несправедливость. Здесь, правда, не стоит забывать, что перед своей кончиной дон Алонсо Кихано признал бредом случившееся с ним, пришел к выводу о пагубности чтения рыцарских романов и даже запретил своей племяннице выходить замуж за человека, ко-торый имел пристрастие к ним. Идальго посчитал эти романы глу-пыми, мерзкими и лживыми. Единственное, что его огорчало, так это невозможность исправить ошибку и взяться за чтение умных книг.
   Сколько разных мнений можно услышать о 'Дон Кихоте'. Дос-тоевский увидел в романе самую верную и глубокую картину жизни, самые верные о ней суждения. 'Во всем мире нет глубже и сильнее этого сочинения, - отметил он в своем дневнике. - Это пока послед-нее и величайшее слово человеческой мысли, это самая горькая ирония, которую только мог выразить человек, и если б кончилась земля, и спросили там, где-нибудь, людей: что вы поняли за вашу жизнь на Земле и что об ней заключили? - то человек мог бы молча подать 'Дон Кихота'. Вот мое заключение о жизни и - можете ли вы за него меня судить?'
   Белинский называл Дон Кихота благородным и умным челове-ком, который всей душой предан любимой идее, хотя и совершенно неосуществимой. По мнению критика, на стезе странствующего ры-царя (кабальеро анданте) тот действует нелепо и глупо, но в обы-денной обстановке о вещах мирских рассуждает мудро; его же осоз-нание перед смертью своих заблуждений невольно наводит на мысль о печальной судьбе человечества. 'Каждый человек есть немножко Дон Кихот, - заметил Белинский, - и более всего люди с пламенным воображением, благородным сердцем, даже сильною волею и с умом, но без рассудка и такта действительности'.
   Гоголь считал Сервантеса своим вдохновителем к написанию 'Мертвых душ'. Тургенева Дон Кихот тронул до слез своей чисто-той и святой простотой. Герцен говорил о 'донкихотах революции', называл богатого на выдумки испанского идальго 'одним из самых трагических типов людей, переживших свой идеал'. Мережковский обнаружил в романе мысль о том, что счастливым может быть толь-ко мечтатель, безумец и невежда, потому как реальная действи-тельность отвратительна. Писарев и Добролюбов признали в Дон Кихоте исключительно смешную, нелепую фигуру, чья отличитель-ная черта - непонимание ни того, за что он берется, ни того, что из этого может получиться. Несладко прозвучало и заключение Горько-го: 'О гармонической личности люди мечтали на протяжении многих лет, сотни художников слова и философов, но самое честное и вы-сокое, что было придумано, оказалось смешным - это Дон Кихот'.
   Русская театральная сцена явилась свидетелем семи инсце-нировок романа только в первой половине ХХ века - с разными и подчас весьма далекими от Сервантеса интерпретациями. В общем-то, мало похожим на оригинал стал и выпущенный в 1955 году на экран фильм Козинцева по сценарию Шварца с участием Черкасова, где не проглядывалось даже намека на нелепость поступков Дон Кихота.
   Роман и его автор вызвали живой отклик на Западе. Вольтер и Томас Манн отметили влияние на Сервантеса Эразма Роттердам-ского в плане идеалов гуманности и справедливости. Байрон поста-вил Сервантесу в вину его насмешки над рыцарством. Флобер вы-брал 'Дон Кихота' одной из своих любимейших книг. Рихард Штра-ус сочинил симфоническую поэму 'Дон Кихот - фантастическая ва-риация на тему рыцарского характера'. По либретто Мариуса Пе-типа поставлен балетный спектакль.
   Для самих испанцев роман и его автор - неувядаемая тема бесконечных публикаций и дебатов. В своем трактате 'Испанская идеология' философ Анхель Ганивет почувствовал в Дон Кихоте дух испанского народа, творение этим народом нравственного идеала справедливости. Мигель де Унамуно водрузил 'Дон Кихота' на пьедестал выше самого Сервантеса, который, мол, и сам не соз-навал, что написал трагическую комедию всего человечества, а од-новременно библию испанского народа с главным героем - симво-лом национального характера. Философ возвел в культ "кихотизм", как национальную религию рационального абсурда, и назвал ее 'по сути, сумасшествием'. По его убеждению, Дон Кихот как бы олице-творял мысль о том, что человек ценнее любых теорий и философ-ских учений. Другой философ Хосе Ортега и Гассет признал, что от-крытая Сервантесом 'испанская тайна' была и бедой самого Дон Кихота, а заключалась она в его недостаточной образованности.
   В общем, одни испанцы называли идальго сумасбродом, дру-гие уподобляли его Иисусу Христу. И это никак не убавляло их гор-дости тем, что 'Дон Кихот' написан именно их соотечественником...
   Почти два века застоя в социально-экономическом развитии испанского государства образовали огромную прореху в просвеще-нии народа. Если в Западной Европе XVIII век прошел под знаком просветительства и научных исследований, то Испания в этом от-ношении с места не сдвинулась. Французские энциклопедисты по-смеивались: из книг в этой стране выходили только рыцарские ро-маны, любовная лирика и схоластические трактаты, как будто дей-ствлвал 'тайный враг человеческого разума'.
   Наглядный пример - старейший в Европе Саламанкский уни-верситет. Начиная с ХII века славился он своими профессорами теологии, которые давали советы коронованным особам по многим вопросам, подсказывали, как достойно реагировать на папские эн-циклики и прочее в этом роде. Спустя три столетия интеллектуаль-ная жизнь университета пришла в упадок, точные и естественные науки оказались в загоне.
   Публицист Мариано Хосе де Лара хорошо осознавал плачев-ное состояние культуры и образования у себя на родине. После вы-хода нескольких номеров его сатирических журналов цензура за-претила их дальнейшее издание. Называя себя ироническим скеп-тиком, он продолжал критически отзываться об испанском 'провин-циальном мышлении' и о тех простодушных болтунах с 'незатрону-тыми умами', которые составляли питательную среду анахронизма. В своих соотечественниках Лара обнаруживал авторитарный мен-талитет и полагал, что только лень воображения мешает им разо-браться по-настоящему в происходящем. По его мнению, испанская литература отражала ретроградные религиозные и политические идеи, примат же содержания над формой можно признать только за Сервантесом и Кеведо. 'Стремление содействовать благополучию родины заставляло меня высказывать горькие мысли', - заметил Лара незадолго до того, как покончил собой. Прожил он всего два-дцать восемь лет.
   Мало по малу, испанские прозаики начинали уже острее реа-гировать на клерикальное засилье. Бесплодность аскетической дог-мы показал Хуан Валера в своем романе 'Пепита Хименес'. Жес-токий религиозный фанатизм и самоуправство раскрыл Бенито Пе-рес Гальдос в 'Донье Перфекте', а в очерках 'Запретное' подверг критическому разбору нравственное состояние испанского общест-ва, назвав религиозные догмы обманом и мракобесием. Впервые на литературном поприще добилась известности женщина - Эмилия Пардо Басан. Как никто другой до него, эта знатная дама много пу-тешествовала по Европе, старалась познакомить испанцев с твор-чеством Тургенева, Достоевского, Толстого.
   Западные европейцы продолжали воспринимать Испанию 'провинцией науки'. Как бы то ни было, в 1906 году за работы в об-ласти нервной деятельности Нобелевскую премию получил испанец Сантьяго Рамон и Кахаль. Отставание Испании в научной области он объяснил нехваткой у испанцев воли и интеллектуального тще-славия при ярком присутствии в них терзающего душу самодоволь-ства или постоянного бурчания на тему 'в этой стране с изобрете-ниями ничего не получится'.
   Нет, все обстояло так и не совсем так. Это убедительно про-демонстрировал Леонардо Торрес Кеведо, которому принадлежали оригинальные работы в области искусственного интеллекта, созда-ние на основе собственных разработок первых вычислительных машин для осуществления сложнейших алгебраических операций, первых радиофицированных роботов, систем стабилизации высоко-скоростных аэростатов и многое другое. К сожалению, в Испании не оказалось тех, кто мог бы воспользоваться его изобретениями на практике. Патенты Торреса Кеведо закупила Франция и успешно за-пустила его детища в производство...
   Начало ХХ века можно считать сменой вех: о себе заявила целая когорта испанской творческой интеллигенции. Представители ее отличались тонким эстетическим восприятием и ясными этиче-скими критериями. Если перечислять их независимо от значимости вклада каждого в развитие культуры, можно выстроить из них такой ряд.
   Писатель Висенте Бласко Ибаньес широкую известность при-обрел своими романами 'Собор', 'Кровь и песок', 'Четыре всад-ника Апокалипсиса'. Будучи редактором мадридской газеты, под-вергался преследованиям за свои критические выступления в адрес католических иерархов. Нелестно отзывался о короле Альфонсе XIII, поддержавшем военный переворот Примо де Риверы и предос-тавившем концессии германским военным промышленникам.
   Поэт Антонио Мочадо гордился тем, что он патриот Испании и одновременно 'друг человечества'. Для него национальные обы-чаи представляли собою ценность, только как неотъемлемая часть обычаев всех народов. Он полагал, что в философском смысле бу-дущее рода человеческого еще не осознанно, его прошлое еще не написано.
   Прозаик Пио Барроха близким себе по духу считал Достоев-ского. Автор романов-аллегорий и философских повестей приходил к выводам довольно пессимистическим: жизнь - это нелепый фарс и бессмысленной говорить о поступательном прогрессе человече-ства, ибо повсюду царят жестокость, продажность, пошлость, об-ман. Поначалу относил себя к анархистам-романтикам. В анархи-стах ему импонировала яркая дерзость, но экстремизм их методов в переустройстве общества вскоре заставил изменить к ним отноше-ние.
   Писатель и философ Мигель де Унамуно называл себя 'со-циалистом чувства'. В его душе, насколько он сам ее приоткрывал, происходила постоянная борьба между верой в Бога и разумным скептицизмом. Пытаясь разрешить это противоречие, Унамуно встал на путь богоискательства, однако рациональное мышление никак не позволяло ему принять целиком веру в бессмертие души. Идею Бога он принимал за гипотезу, позволяющую как-то объяснить происходящее и отражающую желание многих иметь Верховного Творца и Судью. В своем исследовании 'О трагическом смысле жизни' профессор посчитает необходимым верить как в жизнь веч-ную, так и в жизнь земную, ощущать свое сознание сплетающимся воедино с Высшим Сознанием.
   Унамуно был ректором университета в Саламанке, читал лек-ции и не стеснялся ставить сложные вопросы отношений между го-сударством и церковью. Осмеливался даже утверждать, что либе-рал и католик несовместимы, поскольку в Испании повсеместно гла-венствовал клерикализм, мешавший развитию личности. Несговор-чивых религиозных фанатиков и закоренелых атеистов относил к лживым лицемерам с низкими, варварскими страстями, которые предпочитали идти по слишком легкому пути в отстаивании своего мировосприятия. Католическое же духовенство, по его мнению, слишком часто вставало на сторону сепаратистов и раскольников, вносило разлад между странами и народами.
   В устоявшихся формах национального бытия испанцев фило-соф обнаружил еще и нечто 'инквизиторское', призывал их пере-стать мыслить безответственно, отнестись к происходящему в стра-не с глубокой заинтересованностью и обсуждать принципиально важные для общества вопросы. Его выступление против диктатуры в 20-х годах закончилось ссылкой. Под давлением мировой общест-венности власти все же разрешили ему выехать во Францию. Отту-да он обратился к своим гонителям: 'Вы даже не свора, вы - своло-та, фашизофрении бацилла. За вашим виват - пустота, а за пусто-той - могила'...
   Не хотел видеть Испанию 'захолустьем Европы' философ Хосе Ортега и Гассет. 'Нам нужно хорошенько потрясти и освежить наши головы, чтобы рождаемые там идеи приобретали общечело-веческое звучание, - призывал он. - Пора избавляться от допотоп-ности мышления, думать и чувствовать на длинной волне. Наша ин-теллигенция в массе своей совершенно нелюбознательна к проис-ходящему, а потому не есть интеллигенция. Европа презирает нас за то, что в Испании нет свободы сознания'. Ортега предупреждал своих соотечественников по поводу обострения социальных кон-фликтов и раскола общества на два непримиримых лагеря. Настаи-вал на том, что человек становится действительно человеком толь-ко по мере развития в себе способности сознавать необходимость культуры и социальной справедливости.
   Интерпретацию проблем общества, предложенную им в 'Вос-стании масс', с интересом восприняли за пределами Испании. Именно благодаря ему в стране наметился критический подход к традиционным идеологическим, политическим и религиозным по-стулатам, стало меньше боязни освободиться от пут клерикального засилья, обратиться к светским, демократическим ценностям. Своими оригинальными концепциями он прочно застолбил за собою место в общеевропейской академической библиографии по фило-софии ХХ века...
   Попутно и не праздности ради можно поинтересоваться, чем же характеризовалась Испания, вступившая в ХХ век, помимо боя быков, зажигательных андалузских танцев, кастаньет и оливкового масла. Тем, что от участия в первой мировой войне отвело ее от-сутствие необходимой для этого военно-промышленной базы. Сразу же после войны страна погрузилась в новый социально-экономический кризис, вследствие которого резко упало клерикаль-ное влияние, особенно среди интеллигенции, рабочей и студенче-ской молодежи. На все более решительные выступления левых партий реакция ответила диктатурой Примо де Риверы, ужесточе-нием политических репрессий. В итоге, радикальные настроения в обществе лишь нарастали.
   Времена менялись. Испания больше уже не испытывала меж-дународной изоляции и не могла себя изолировать от остального мира. Её острые внутренние проблемы, правда, не очень-то инте-ресовали западную интеллигенцию. После потери Мадридом остат-ков колониальной империи страна блистала своим отсутствием на мировой политической сцене. Правящий режим там все еще вос-принимался как нечто обветшалое, анахроничное.
   Заинтересованное знакомство европейцев с Испанией нача-лось в начале тридцатых годов под влиянием развивавшихся там драматических событий. Способствовало этому и появление таких ярких личностей, как поэт Федерико Гарсия Лорка, кинорежиссер Луис Бунюэль, художник Сальвадор Дали. Каждый из этой 'великой испанской троицы' вносил свой вклад и в общеевропейскую культу-ру, но вряд ли кто из них, закадычных друзей с юных лет, предчув-ствовал тогда, что ожидавшие Испанию тяжелейшие испытания за-ставят их жизненные пути разойтись кардинально.
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ (АНДАНТЕ)
  
  На всеобщих выборах 1931 года победу одержали сторонники рес-публиканского правления. Король Альфонс XIII, дискредитировав-ший себя поддержкой диктатора Примо де Риверы, отрекся от пре-стола и покинул страну. Новая Конституция лишила Римско-католическую церковь статуса государственной, провозгласила сво-боду вероисповедания и равноправие всех религиозных конфессий. Потеряв свои привилегии, иерархи возмутились и принялись под-стрекать верующих саботировать новую власть.
   Острый конфликт между широкими слоями общества и церко-вью возник задолго до прихода к власти республиканцев. В периоды крайнего обострения социальных противоречий, закончившегося только в одном XIX веке тремя гражданскими войнами, испанский клир всегда становился на сторону реакции. Все это приводило к вспышкам недовольства, погромам монастырей, стихийным распра-вам над священниками. Унижение не проходило бесследно.
   В первые годы Второй Испанской Республики настроения на-рода менялись и часто отнюдь не в сторону все большего оптимиз-ма, ибо политики в Мадриде всячески тормозили процесс социаль-но-экономических реформ. Осенью 1933 года старший сын генерала Примо де Риверы Хосе Антонио собрал разрозненные отряды ультраправых националистов и сколотил из них Испанскую Фалангу. Ее программа декларировала непринятие буржуазного либерализ-ма, призывала к экспроприации крупной земельной собственности и национализации банков. Лозунги политические обильно сдабрива-лись национал-католицизмом. Многие положения программы фа-лангисты позаимствовали у нацистов в Германии и фашистов в Италии.
   В силу своей привычной подозрительности вообще к идеоло-гиям иностранного происхождения, хотя католицизм тоже не в Ис-пании родился, епископы на первых порах настороженно присмат-ривались к Фаланге. Да и лидер пришедших тогда к власти нацистов в Германии не жаловал тамошних католиков и на место традицион-ной христианской религии намеревался поставить новую, светскую религию. Массовое проникновение нацистской пропаганды вызыва-ло у высшего духовенства тревогу, а нацизм рассматривался им как следствие духовного кризиса, свойственного только Германии и не-применимого к Испании, стране с многовековым католическим на-следием.
   Поначалу церковники по всему миру старались отстраняться от слишком противоречившей христианскому вероучению доктрины превосходства арийской расы. Тем не менее, редко кто в Ватикане скрывал свое восхищение решимостью Гитлера избавиться от ком-мунистов и социал-демократов. Пусть даже лидер испанской Фалан-ги Хосе Антонио избегал публично делать воздаяния фюреру и ду-че, это не мешало ему охотно принимать от них финансовую по-мощь, выражая солидарность с их курсом на мировую экспансию...
   Тем временем все большим влиянием начали пользоваться и радикально настроенные левые политические силы. Под их давле-нием лишены привилегий не только Церковь, но и крупные земель-ные собственники. На местах экспроприировались дворцы и заго-родные виллы аристократов, банкиров и фабрикантов. Влачившая жалкое существование основная масса крестьянства наконец-то по-чувствовала надежду на улучшение своего положения. Рабочие до-бились права иметь независимые профсоюзы и других гражданских свобод.
   На радикальные социальные реформы настраивалась значи-тельная часть интеллигенции, большинство рабочих поддерживало социалистов или анархистов. Видя, что творили ультраправые в Германии и Италии, левые всерьез забеспокоились усилением у се-бя в стране 'фашизма с католическим лицом' и склонялись к тому, что буржуазная демократия в Испании себя исчерпала, не оставив ничего, кроме выбора между тем, что получается в Германии, и тем, что в Советском Союзе.
   Вывод этот сделал и лидер самой крупной парламентской фракции от Социалистической рабочей партии Ларго Кабальеро. Его называли 'испанским Лениным'. На упреки, будто им предве-щалась гражданская война, он отвечал: 'Давайте мыслить реально. Она уже в самом разгаре'. Имелись в виду террористические акты и провокации боевиков Фаланги, в ответ на которые социалисты при-зывали к раздаче оружия народу, чтобы дать фашистам отпор.
   Президент Испанской Республики Мануэль Асанья тоже был сторонником решительного противодействия ультраправым. Еще до избрания на этот пост он считал, что прежде, чем проводить фун-даментальные реформы, страна нуждалась в моральном и этиче-ском преобразовании своих граждан, которые еще не готовы участ-вовать в демократическом самоуправлении. По его убеждению, нужно было научиться избегать идеологического доктринерства, ко-торое очень часто в отечественной истории заканчивалось обраще-нием политических партий за поддержкой к штыкам.
   Асанья считал необходимым закрыть патронируемые иезуита-ми учебные заведения, выпроводить их из государственных школ, отменить субсидирование государством церкви, значительно увели-чить расходы на образование и культуру. Одну из главных причин медленного развития страны видел в безразличном отношении мно-гих испанцев к своей способности рассуждать самостоятельно и критически. Предупреждая об опасности братоубийственной войны, с тревогой отмечал, что насилие уходило своими корнями в испан-ский характер. 'Эту Испанию я не люблю, - говорил он. - Я люблю другую, которая лучше ее'.
   Возглавляемое им государство называли 'республикой про-фессоров', потому как в его правительство входило много предста-вителей 'поколения интеллектуалов 1914 года'. В стране, где по-ловина населения было неграмотным, только за первый год респуб-ликанского правления открыли несколько тысяч новых государст-венных школ. К середине тридцатых годов испанская культура стала приобретать общеевропейское звучание, что бесспорно свидетель-ствовало о её возрождении после долгого застоя.
   Однако какими бы благими намерениями ни руководствова-лась интеллигенция, она бессильна была предотвратить дальней-шее обострение социального конфликта. С глубоким разочаровани-ем признавался тогда в Саламанке Мигель де Унамуно: 'Я в отчая-нии. Испанцы борются между собой, убивают друг друга, сжигают церкви, в ходе отправления религиозных обрядов вывешивают красные флаги и штандарты Христа. Думаете, это все оттого, что у них есть вера? Одна их часть верит в христианство, а другая в рели-гию Ленина? Ничего подобного! Все это происходит, потому что ис-панцы ни во что не верят. Испанский народ лишился разума. Испан-ский народ и весь мир'...
   В ночь на 18 июля 1936 года командующий гарнизоном на Ка-нарских островах генерал Франко скрытно вылетел на пилотируе-мом английским летчиком самолете в Марокко и поднял антиправи-тельственный мятеж находившегося там Испанского легиона. По плану заговора, в эфире прозвучала условная фраза 'Над всей Ис-панией безоблачное небо' - то было сигналом всем гарнизонам на полуострове поддержать мятеж и выступить против законной вла-сти. К микрофону подошел Франко и заявил, что над Испанией на-висла коммунистическая угроза, но Фаланга сметет все на своем пу-ти и нет такой силы, которая могла бы ее остановить. Призвав ис-панцев 'безоглядно верить и проявлять неистощимую энергию без колебаний', он провозгласил переиначенный им лозунг Великой Французской революции - 'Братство, Свобода и Равенство!' После его выступления прозвучал гимн Фаланги 'Лицом к солнцу'.
   Главарь мятежа тут же направил в Рим обращение к Муссоли-ни с настоятельной просьбой срочно поставить ему самолеты для переброски войск через Гибралтар на полуостров. Спустя неделю самолеты были на месте, итальянских летчиков зачислили в Испан-ский легион. Для тех же целей подбирались и марокканские регу-лярные части - в отношении их ненависти ко всему испанскому и звериной жестокости Франко не испытывал никаких угрызений со-вести, хотя и считал себя правоверным католиком.
   Сразу после начала мятежа Гитлер принял эмиссаров Франко и тут же санкционировал тайную операцию 'Магия огня' по оказа-нию своим собратьям по духу помощи оружием, летчиками, авиа-ционной техникой - в обмен на поставки испанских руд необходи-мых для перевооружения Германии. Операцию было поручено ку-рировать начальнику абвера, адмиралу Канарису.
   В своих интервью западным журналистам Франко уже открыто заявлял: 'Для спасения христианства я готов расстрелять половину испанцев'. И он это упорно, с циничным хладнокровием начал де-лать. Под прикрытием с воздуха итальянских и немецких пилотов его войска и марокканские наемники уничтожали на своем пути всех, кто поддерживал республиканцев, симпатизировал социали-стам, коммунистам и анархистам. В ход запустили главное оружие - сеять страх среди гражданского населения. Необходимость террора постоянно отмечалась в приказах, пленных обычно расстреливали на месте. Кровавая оргия насилия сопровождалась повальным над-ругательством над женщинами со стороны марокканской солдатни.
   В окрестностях Гранады франкисты расстреляли поэта Феде-рико Гарсия Лорку. При взятии Толедо забросали гранатами палаты госпиталя святого Иоанна Крестителя, где еще лежали тяжело ра-неные - трупы бойцов народной милиции обезглавили и сбросили со скалы на камни реки Тахо. Штурмом овладев столицей Эстремаду-ры, оставшихся в живых защитников города согнали на арену для боя быков и расстреляли из пулеметов: трупы погрузили на грузови-ки и свалили за городом в общие ямы. Войдя в Бадахос, войска Франко уже могли получать германское оружие и технику по желез-ной дороге из приграничной Португалии - с согласия местного дик-татора Салазара.
   На созванной Франко 'хунте национальной обороны' он сроч-но провозгласил себя 'главой правительства и государства'. В сво-их публичных заявлениях предпочитал не говорить о монархии или республике, делал акцент на Испании вообще в сопровождении цветастых фраз об 'органической демократии', при которой выбо-ры в законодательный орган должны проходить через синдикаты и муниципалитеты, а государство - выступать главным регулятором социальной и экономической жизни.
   Взяв на себя роль каудильо (предводителя), он немедленно направил дружественное послание фюреру. Через своего высоко-поставленного дипломата Гитлер объяснил, что в интересах гене-рала целесообразно подождать с официальным признанием Герма-нией, пока не взят Мадрид. В ответ Франко выразил 'сердечную благодарность фюреру, бесконечное восхищением им и новой Гер-манией'. В шифровке, направленной в Берлин, немецкий дипломат отметил: 'Сердечность, с которой Франко выражал свое благогове-ние перед фюрером и свои симпатии к Германии, и та дружествен-ность, с какой он меня принимал, не позволяют ни на минуту усом-ниться в искренности его отношения к нам'.
   В самом начале гражданской войны случались и неожиданно-сти весьма неприятные для новоиспеченного каудильо. Так, после захвата мятежниками Саламанки фалангисты решили устроить тор-жественный митинг в главном лекционном зале университета. На стене, увешанной королевским гобеленом, висел огромный портрет Франко. В своем выступлении командующий Испанским легионом заверил, что после победы националистов 'разным вольнодумцам-интеллигентам не будет житья'. Взрыв аплодисментов последовал за его выкриком в зал: 'Да здравствует смерть!' Тогда на трибуну поднялся ректор университета Мигель де Унамуно. От профессора ждали восхвалений в адрес Франко и победных реляций, но он по-считал своим долгом иначе реагировать на браваду бешеного гене-рала. 'Нет, да здравствует разум! - твердым голосом произнес Унамуно. - Вы можете победить, но не можете убедить'. Узнав об инциденте в Саламанке, каудильо хладнокровно процедил сквозь зубы: 'Если потребуется, застрелите его'. Стрелять не пришлось: вскоре Унамуно сам ушел из жизни.
   Так совпало, что именно в Саламанке местный епископ в сво-ем пасторальном обращении к католикам первым пустил в ход вы-ражение 'крестовый поход' применительно к действиям национа-листов и церкви в гражданской войне. Франко ухватился за эту идею, стал все больше выставлять себя 'борцом за христианские ценности против антихриста'. Казалось бы, их преосвященства должны были выступать за примирение и христианское милосердие. Но нет, они сразу встали на сторону мятежников, называя их дейст-вия 'благословленными святым апостолом Сантьяго на священную войну с красными еретиками'. Призывая католиков присоединиться к военным, иерархи придумали свою 'теологию войны' и, пусть да-же не называли гражданскую войну актом божественного провиде-ния, оказывали Франко всестороннюю помощь, в том числе финан-совую. Там, где контроль устанавливали фалангисты, священников не надо было просить доносить на всех верующих, поддерживавших законную власть в Мадриде.
   Церковных прелатов очень устраивала взятая Франко на себя роль 'главного крестоносца и воина Господня'. В целях поддержать в каудильо такие настроения они приставили к нему духовника-иезуита. Мало-помалу генерал и сам уверил себя в своей божест-венной миссии, находя душевное успокоение в молитвах и духовных раздумьях. Когда же ему намекали, что надо бы ограничить массо-вые расправы над пленными, всякий раз отрицал свою личную при-частность и сетовал на трудности в контролировании 'внезапных взрывов эмоций'. Оформлять решения об отсрочке исполнения смертных приговоров он научился так, что те доходили на места уже слишком поздно. По его убеждению, казни не только деморализо-вывали противника, но и сплачивали вокруг него их исполнителей.
   В своих посланиях католическим иерархам всего мира испан-ские епископы всячески старались оправдать жесткость военных. Папа Римский называл Франко 'христианским героем'. Демонстри-руя свою моральную поддержку, Ватикан назначил временного по-веренного при штабе Франко, как первый шаг к полному дипломати-ческому признанию. На занятой мятежными войсками территории иерархи воздавали 'честь и хвалу бесстрашным, безупречным ге-роям-крестоносцам Христа и Испании'. Епископ Вальядолида про-поведовал с амвона: 'Благословенны пушки, если выпущенные ими снаряды образуют бреши, в которых расцветает Евангелие!' Ряды фалангистов пополняли взявшие в руки оружие священники и семи-наристы. На стенах монастырей устанавливались пулеметные гнез-да. И дабы не оставалось ни малейших колебаний, на чьей стороне церковь, во все воинские части было разослано ее специальное уведомление о том, что "наша борьба направлена против тех, кто объявил войну самому Господу Богу и хочет Его уничтожить".
   В своих интервью западным журналистам Франко всякий раз подчеркивал, что вел не гражданскую войну, а религиозную. 'Все мы, кто участвует в этой схватке, христиане и мусульмане, есть солдаты Бога, - заверял он. - И воюем мы не против людей, а против атеизма и материализма'. Возглавляя заодно и Фалангу, которая, согласно ее уставу, ответственна только перед Богом и Историей, генерал прямо называл нацистскую Германию и фашистскую Ита-лию 'оплотами культуры, цивилизации и христианства в Европе'.
   Лидеры фалангистов приносили клятву на верность Франко в монастыре перед мраморным распятием Христа. Газеты публикова-ли фотографии, где он вместе с кардиналами стоит у входа в собор апостола Сантьяго, взметнув правые руки вверх. Зная о важной ро-ли церковных обрядов, каудильо присвоил себе прерогативу монар-ха входить в церковь и выходить из нее под балдахином. Фаланги-стская пресса называла его 'величайшим стратегом века, ниспос-ланным Богом повести Испанию к освобождению и величию'. Даже некоторые его ближайшие сподвижники растерялись от поспешно-сти, с которой он устанавливал дистанцию между собой и ими...
   Октябрь 1936 года принес, однако, неприятные для него вес-ти. Разрекламированный 'крестовый поход' уперся в неприступную стену обороны Мадрида и захлебнулся. Отряды народной милиции, плохо обученные и вооруженные, заняли рубежи, упорно отбивая яростные атаки мятежников. Именно на мадридском участке фронта появились первые танки, доставленные на пароходах из Советского Союза. Помешать бомбардировкам столицы с воздуха в небо под-нимались и советские летчики-истребители. Существенный вклад в оборону Мадрида вносили военные советники: они тоже прибывали по просьбе испанского правительства и координировали действия авиации, танковых подразделений, артиллерии. В бой вступали и приехавшие из пятидесяти стран мира добровольцы-антифашисты.
   Коммунистическая партия Испании являлась тогда одной из входивших в Народный фронт, и, на фоне троцкистов и анархистов, считалась умеренной. Возглавлявший правительство Ларго Ка-бальеро представлял радикальное крыло Социалистической рабо-чей партии, вел себя независимо, никогда не подстраивался под по-литические рекомендации советского посла, на Коминтерн вообще старался не обращать внимания. Желая не оставаться в долгу, его правительство передало Советскому Союзу в счет погашения кре-дитов 460 тонн золота и с этой же целью несколько меньшую пар-тию направило французскому правительству социалиста Леона Блюма. Тот, однако, спасовал перед гитлеровской Германией и от-казал Испанской Республике в военной помощи, разрешив лишь проводить у себя в стране отдельные международные акции соли-дарности. Правительство Великобритании не делало и этого, при-крываясь 'политикой невмешательства'.
   Президент Испанской Республики Мануэль Асанья клеймил то-гда позором все вместе взятые 'поколения интеллектуалов' за их малодушие. Исключение делал лишь для таких деятелей культуры, как поэты Антонио Мочадо, Рафаэль Альберти, Мигель Эрнандес, писатель Мануэль Домингес Бенавидес, кинорежиссер Луис Буню-эль...
   На подступах к Мадриду Франко убедился, что без новых фи-нансовых инъекций в его военную машину, без новой помощи извне ему на белом коне в столицу не въехать. Муссолини срочно напра-вил в помощь итальянские регулярные части. Франко обратился также к Гитлеру с просьбой предоставить ему дивизию вермахта. Фюрер воздержался делать такой 'подарок', но отдал указание пе-ребросить в Испанию летчиков легиона 'Кондор', увеличить по-ставки оружия в более крупных размерах, чем поступали из Совет-ского Союза.
   Дальнейший ход военных действий складывался все чаще в пользу франкистов благодаря немецкой и итальянской авиации. Командующий легионом 'Кондор', генерал Шперле (псевдоним Зандер), придерживался тактики массированной поддержки пехоты с воздуха и непрерывных бомбардировок городов, не щадя мирных жителей - с целью подрыва морального духа противника. Так была превращена в руины и древняя столица басков Герника - в надежде сломить их ожесточенное сопротивление.
   Весной 1937 года снова дал знать о себе Папа Римский - своей энцикликой, направленной против коммунизма и атеизма. Испанский епископат встретил ее как манну небесную и вручал ее католикам в качестве руководства к действию для борьбы с 'красными безбож-никами'. К лету того же года число воевавших на стороне национа-листов итальянских солдат значительно превысило число членов интернациональных бригад.
   Все вроде бы шло в нужном Франко русле, как вдруг у него на-метились с Гитлером чисто коммерческие трения: немцы вознаме-рились прибрать к рукам полезные ископаемые испанского севера в качестве компенсации за поставляемые ими вооружения. Внутренне негодуя, каудильо поставлял Германии промышленное сырье и продовольствие, хотя считал Берлин и Рим своими должниками, по-скольку вел войну в их интересах. Он прекрасно понимал, что дей-ствия фюрера и дуче продиктованы стратегическим расчетом иметь нужного им союзника в очень важном для них регионе, а сами они опасались всерьез, как бы революционная Испания не стала для них головной болью на пути к мировой экспансии...
   Еще продолжалась гражданская война, когда благодаря на-стоянию испанских иерархов Ватикан одарил Франко первым ди-пломатическим признанием. Римская курия была убеждена, что в новом испанском государстве католицизм и патриотизм сплетутся в единое целое, а его краеугольным камнем станет христианская док-трина под знаменами церкви, опирающейся на армию, консерватив-ные политические круги и вождя-католика.
   Поражению республиканцев в войне, сами того не желая, спо-собствовали анархисты. Их вооруженные отряды не признавали ни-какого подчинения, хотя и отчаянно сражались на фронтах, наводя ужас даже на марокканские регулярные части. Представляли же анархисты собой внушительную силу: до войны в их конфедерацию входили полтора миллиона человек, которые самостийно занима-лись захватом промышленных предприятий, формировали незави-симые революционные комитеты в городах, участвовали в погро-мах церквей, пытались отменить хождение денег и ввести бартер. Как и троцкисты, они считали, что опиравшееся на социалистов и коммунистов правительство Народного фронта шло на соглаша-тельство с буржуазией и тем самым предавало интересы трудящих-ся.
   Идеологам испанского анархизма, конечно же, были хорошо известны концепции основоположника русского анархизма, князя Петра Кропоткина. У них вызывала восхищение личность этого ре-волюционера-народника, мечтателя-идеалиста и ученого-просветителя, никогда не поступавшегося своими убеждениями. Особенно привлекала его идея о том, что общество должно стре-миться установить в своей среде определенное гармоничное соот-ветствие и сделать это не посредством подчинения какой-либо вла-сти, не введением полного единообразия, а путем призыва членов общества к свободному развитию и свободному, добровольному объединению их в неформальные союзы, кооперативы, общины, производственные ассоциации.
   Испанским анархистам казался убедительным тезис Кропотки-на о бесполезности прельщения людей лживыми обещаниями или запугивания их карами небесными, ибо от этого они становятся лишь жестокими и циничными, еще больше одурманивают себя наркотиками и пьянством. Полностью согласны анархисты были с ним и в том, что власть подавляет в людях личное достоинство, не важно откуда она проистекает - от государственных чиновников или от частного капитала. Отстранение же народа от обеспечения об-щественного правопорядка приводит к тому, что люди начинают со-чувствовать больше его нарушителям, чем блюстителям.
   В Испании, как и двадцать до этого в России, люди вынуждены были взяться за оружие не из прихоти - от отчаяния. Бурные водо-вороты классовых конфликтов затянули их в кровавую междоусо-бицу, оставлявшую очень мало шансов для милосердия по обе сто-роны баррикад. Подвергнутое испытанию практикой благородство идей анархизма обернулось разгулом беспорядка и низменных страстей. Вроде бы, идеи эти возвеличивали ценность личности и ее достоинства, добровольной взаимопомощи, требовали от каждо-го анархиста строгой самодисциплины, но ее-то и не оказалось ни в Испании, ни в России. Каркас идеальной умозрительной конструк-ции рухнул...
   Вооруженное сопротивление франкистам продолжалось даже после вступления их армии весной 1939 года в Мадрид. Отдельные участники обороны столицы ушли в горы, повели оттуда партизан-скую войну. Не сложили оружия и отряды шахтеров Астурии.
   Возвращавшихся к себе в родные места 'красных' фаланги-сты часто забивали палками до смерти. Тюрьмы переполнились по-литическими заключенными. Начали действовать военные суды для вынесения обычно смертных приговоров. Знакомясь с их реше-ниями, Франко имел обыкновение пожевывать свой любимый хру-стящий шоколад и делать на листах пометки, о казни каких лиц нуж-но обязательно сообщить в газетах.
   Около миллиона испанцев покинули родину, примерно пол-миллиона остались зарытыми в ее земле. Республиканцы предпо-чли странствовать в изгнании, нежели вставать на колени и призна-вать себя побежденными. Немало перешедших границу с Франци-ей, оказалось в ее специальных лагерях: местное правительство коллаборационистов не возражало против отправки многих в Гер-манию на работы и в концлагеря. Те, кому удавалось избежать не-мецкого плена и каторги, вступали в отряды французского Сопро-тивления, итальянских и югославских партизан. Помимо Советского Союза, убежище политическим эмигрантам предоставила только Мексика.
   История нацистских концлагерей написана еще и кровью ис-панских антифашистов. Из оставшихся в живых узник Маутхаузена, барселонский фотограф Франциско Сампо выступил свидетелем обвинения на Нюрнбергском процессе и в подтверждение показал собранные им документальные материалы.
  
   *
  Добравшись до власти на крови и штыках, Франко первым делом подписал Пакт солидарности с правительствами Италии и Герма-нии, заключил испано-германский Договор о дружбе. Мадрид и Бер-лин строго обязались воздерживаться от любых действий невыгод-ных какому-либо участнику Договора или выгодных его противнику.
   В то время Франко считал, что ему необходимы лет пять для подготовки материальной базы для открытого выступления на сто-роне нацистской Германии. Пока же, в ходе тайных переговоров с адмиралом Канарисом он предложил создать на испанском побере-жье и Канарских островах базы для германских подводных лодок. Охотно согласился диктатор и на более тесное сотрудничество сво-их спецслужб с абвером, разведкой и гестапо. Немцы принялись в Мадриде организовывать негласное прослушивание иностранных посольств, а заодно и тех лиц в испанском правительстве и армии, кого Франко мог заподозрить в неблагонадежности.
   Под прессом военно-фашистской диктатуры и сенью национал-католицизма в стране не оставалось никому ни малейшей возмож-ности выразить публично мнение, отличное от мнения Франко и пресмыкавшихся перед ним церковных иерархов. Ничего не меняли даже неожиданные инциденты типа того, что один из кардиналов вдруг принялся объяснять своей пастве, будто само по себе слово 'каудильо' в переводе в староиспанского означает 'главарь бан-дитской шайки'. Прелата тут же сослали в места не столь отдален-ные, даже не испрашивая согласия у Папы Римского.
   Взяла и еще один грех на душу свою Римско-католическая апостолическая церковь в Испании. Епископы преподносили гитле-ровский рейх как 'объект заговора мирового еврейства и иудаизма, объявившего войну Германии'. Этим они оправдывали бойкот на-цистами магазинов евреев и изгнание из немецких университетов преподавателей еврейского происхождения. В своих пасторалях на-зывали евреев 'отравителями национальной души посредством аб-сурдных доктрин извне'. Хотя клир и утверждал официально, будто католическая вера несовместима с расизмом, именно среди фалан-гистов-католиков более всего распространялся антисемитизм, осо-бенно среди входивших в Фалангу священников и журналистов.
   Как и следовало ожидать, Франко восстановил обязательное преподавание католической религии в школах. При нем церковные институты вновь финансировались из государственной казны, снова стала обязательной церковная регистрация брака. Масонские ложи были запрещены, а их члены подпадали под расследования специ-альными трибуналами. Религиозные общины нехристианских кон-фессий выключены вообще из жизни общества. Подвергалась уни-жению весьма немногочисленная община иудеев: еврейские свадь-бы и похороны отменены, христианское крещение младенцев стало обязательным, иначе невозможна их гражданская регистрация. Не-смотря на участие регулярных марокканских частей в 'крестовом походе', приструнили заодно и мусульманскую общину.
   Испанским идеалом провозгласили правоверного католика, этакого аскета-рыцаря без страха и упрека, устремленного к вечным ценностям и совершенно равнодушного к преходящим, материаль-ным. 'Под вечными' понималась прежде всего глубокая вера в вы-сочайшую миссию Богом избранного народа Испании - укреплять католицизм и давать решительный отпор ереси. Воспевались сред-невековье и реконкиста, первые христиане и паломники к мощам святого апостола Сантьяго. Изымали из учебников по истории все, что могло быть истолковано превратно, призывали снова почувст-вовать 'гордое испанское одиночество, самодостаточное, не нуж-дающееся в Европе с ее псевдодемократией и материальным бла-гополучием'.
   В то время, когда уже вся Западная Европа пылала в огне ми-ровой войны, Франко стали заботить куда более серьезные пробле-мы, чем отношения его режима с церковью: ему нужно было из-влечь выгоду для себя из складывавшегося на континенте положе-ния. Предложить фюреру военную помощь в открытую он пока не решался и официально объявил о нейтралитете Испании в кон-фликте, хотя по закрытым каналам доводил до Гитлера свое восхи-щение блестящими победами Германии на фронте. В письме к Мус-солини жаловался: 'Борьба разгорелась в неудачный для нас мо-мент, когда мы вынуждены оставаться в стороне'.
   Услужливый испанский МИД регулярно направлял в Берлин донесения своих посольств об эффективности бомбардировок люф-тваффе и другие сведения, интересовавшие разведку рейха. Бла-годаря возможности заходить для заправки, ремонта и смены эки-пажей в испанские порты, в частности на Канарских островах, гер-манские подлодки значительно расширили свои возможности по внезапному нападению на англо-американские конвои в Атлантике. Разведывательным самолетам рейха было разрешено использо-вать испанские опознавательные знаки. На атлантическом побере-жье функционировала специальная для них и подлодок радиолока-ционная станция...
   После падения Парижа, предвкушая скорый передел француз-ских колоний в Африке, Франко прямо дал понять Гитлеру о своей готовности вступить в войну, как только соберет необходимые ма-териальные ресурсы. По его указанию, Фаланга взвинтила в стране военный психоз, однако фюрер особого интереса к участию Испании в войне не проявлял. Абвер докладывал рейхсканцлеру: политика Франко преследует цель не вступать в войну, пока не капитулирует Британия, ибо он боится ее мощи. Видя, как Германия каждый раз откладывала высадку на Альбион, Мадрид приходил к выводу о не-скором окончании войны и о необходимости сохранять в тайне пакт со странами Оси.
   Никак не утешали Франко сводки собственного Генерального штаба о нехватке самолетов и механизированных частей, горючего для флота. Он ждал аванса от Берлина и гарантий поддержки тер-риториальных притязаний Испании на Гибралтар, Марокко, Алжир. Фюрер же в который раз намекал, что нет, мол, у него в запасе ма-териальных ресурсов. Вместо них с тайным визитом в Мадрид при-был Гиммлер натаскать испанскую полицию разного рода хитростям по борьбе с врагами внутренними. Торг не удался, и в беседе с представителем Муссолини Гитлер заметил: 'Немец относится к испанцу почти как к еврею, который норовит получить для себя вы-году на самых святых ценностях'.
   В октябре 1940 года на юге Франции прошла испано-германская встреча в верхах. Адмирал Канарис заранее предупре-дил фюрера, что на переговорах тот увидит перед собою 'вместо героя сосиску'. После встречи Гитлер в бешенстве назвал каудильо 'иезуитской свиньей'. Отсутствие подробного отчета о беседе по-зволит позднее, уже после войны, пристяжным Франко утверждать, будто тот путем искусной риторики мужественно противостоял дав-лению рейхсканцлера. Верить в это нет никаких оснований: в сек-ретном протоколе ясно фигурирует обязательство Испании вступить в войну на стороне Германии.
   Чувствуя угрозу Британии на Балканах, Гитлер решил пере-крыть для нее Средиземное море и с этой целью втянуть Испанию в войну. Франко же не торопился, все еще не был уверен в поражении англичан. Его Генеральный штаб докладывал: вооруженные силы к военным действиям не готовы, экономика развалена, среди граж-данского населения свирепствуют голод и эпидемии, на улицах де-рутся за корку хлеба.
   Фюрер понимал, что на Испанию рассчитывать нельзя, даже как на плацдарм для штурма Гибралтара, и перестал считать ее серьезным партнером. Геббельс вообще называл Франко 'пустоме-лей, неумным и трусливым выскочкой, чванливым, самодовольным, пришедшим к власти на немецком горбу вместо того, чтобы завое-вать ее собственными силами'. Это не мешало, правда, гитлеров-скому военному командованию готовить операцию 'Изабелла' - по переброске дивизий рейхсвера через Францию в Испанию на слу-чай, если англичане высадятся на ее территории...
   Возомнивший себя великим стратегом Франко на приеме по случаю Дня Каудильо принимал глав дипломатического корпуса в тронном зале королевского дворца, стоя на возвышении, в то время как послы гуськом должны были походить мимо и кланяться ему. У него выработалась собственная манера рукопожатия: подавать руку на уровне своего пояса так низко, что даже нормального роста че-ловеку приходилось нагибаться, чтобы пожать ее.
   В это время более сотни тысяч противников его режима сиде-ли за решеткой или работали в каторжных бригадах, погибая от го-лода и издевательств надсмотрщиков. Паек обычных граждан со-ставлял двести пятьдесят граммов хлеба в день. Когда же фаланги-стский поэт Дионисио Ридруэхо на аудиенции у каудильо обмолвил-ся о коррупции в верхах, тот ухмыльнулся и благодушно заметил, что в старые времена победители получали титулы и земли, а по-скольку теперь с этим трудно, ему приходится закрывать глаза на их проделки. Насчет того, что в махинациях на продаже оливкового масла замешан и его родной брат, диктатор помалкивал, как и о своей супруге, большой любительнице ценных подарков, прямо влиявшей на высокие назначения...
   Нападение Германии на Советский Союз для Франко было как бальзам на душу. Его министр иностранных дел тут же выразил восхищение германскому послу в Мадриде и сообщил о готовности послать на восточный фронт регулярные части. В экспедиционный корпус 'Голубая дивизия', названный так по цвету форменных ру-башек членов Фаланги, записалось восемнадцать тысяч молодых католиков. Их главарь призывал: 'Святой крест, хотя война и не ве-дется под его знаком, зовет тебя на поле брани. Эта справедливая война ставит своей целью обескровить коммунистического монстра, врага европейской цивилизации, которая является цивилизацией в той мере, в какой она есть христианская'. Дух новых 'крестонос-цев' подстегивали и церковные иерархи, хотя совершенно очевид-но было, что цели нацистского рейха никак не связаны с католициз-мом.
   Формально власти отмежевывались от экспедиционного кор-пуса и, когда послы делали запросы о 'Голубой дивизии', то им разъяснялось так: идут две войны сразу, а Испания участвует в 'крестовом походе' против России, не вступая в войну с западными державами. В Германии дивизию включили в состав вермахта под ?250, заставили ее солдат принять присягу на верность фюреру и отправили на восточный фронт. Некоторые испанские генералы по-считали такой шаг Франко весьма рискованным, ибо опасались, что Сталин объявит войну Испании. Опасения не оправдались.
   Приободрившись и выпятив вперед живот, затянутый широким красным поясом с кистями, каудильо заявил перед Национальным советом Фаланги о своей уверенности в исходе мирового конфлик-та: 'Германские армии ведут битву, которую христианская Европа жаждала столько лет. В этой схватке кровь испанской молодежи смешается с кровью наших товарищей по Оси и станет убедитель-ным подтверждением нашей солидарности'. Тем не менее, как бое-способная единица, 'Голубая дивизия' продержалась лишь до но-ября 1943 года, бесславно завершив свой 'крестовый поход'. От-дельным добровольцам разрешено было остаться воевать в соста-ве войск СС. Командира дивизии, генерала Грандеса фюрер награ-дил почетным боевым орденом...
   Хотя на восточном фронте уже произошел перелом и немец-кие войска отступали, Франко продолжал поставлять в Германию вольфрамовую руду - важнейшего элемента оружейной стали и бронебойных снарядов. Помимо вольфрама, рейх снабжался ору-дийными стволами, сотней тысяч патронов ежедневно, обмундиро-ванием, аммиаком, цинком, глицерином, железной рудой, свинцом, никелем. В германской военной промышленности работали около сотни тысяч испанцев. Сохранялись и объекты абвера на террито-рии Испании. После падения летом 1943 года режима Муссолини итальянские военные суда нашли пристанище в испанских портах. Франкистская пропаганда убеждала испанцев, что 'секретное ору-жие' вот-вот появится в Германии и сделает ее непобедимой, а от-ступление немцев - мастерский ход Гитлера.
   Положение на восточном фронте уже тревожило Франко все-рьез и он начал потихоньку размещать свои деньги в швейцарских банках. Посылая регулярно льстивые поздравительные телеграммы Гитлеру, все же воздержался от поздравления по случаю удачного исхода покушения на фюрера 20 июля 1944 года. За три дня до это-го, в связи с восьмой годовщиной своего мятежа, публично отверг обвинения стран антигитлеровской коалиции в недемократичности его режима. Высшая демократия, как он заявлял, состоит в свобод-ном претворении в жизнь евангельских заповедей, чем и занимают-ся фалангисты - полумонахи, полусолдаты.
   Штатные пропагандисты стали особо выделять его призывы к миру в Европе, всячески подчеркивать, что перед лицом коммуни-стической угрозы он готов к мирному сотрудничеству в послевоен-ный период, но при условии проявления уважения к 'особой поли-тической системе Испании'. Когда же в августе 1944 года войска Союзников вошли в Париж и среди них отряды испанских республи-канцев, участников французского Сопротивления, отдал приказ за-нимать вдоль границы с Францией оборонительные рубежи - из опасения как бы они не перешли и ее.
   Вместо фотографий фюрера и дуче в кабинете каудильо на столе появились очертания Папы Римского Пия ХII, тоже с дарст-венной надписью и в золотой рамке. Свое пособничество государ-ствам Оси он уже называл 'серией мелких инцидентов', отвергал обвинения в диктаторстве, оправдываясь тем, что 'некоторые осо-бенности испанского темперамента' сделали-де невозможным со-хранение демократических институтов в Испании. И, естественно, восхвалял католическую религию, как основу своего 'государства органической демократии'.
   Заискивая перед американцами, Франко заверял по диплома-тическим каналам, что у него в тюрьмах содержатся всего двадцать шесть тысяч политических заключенных - реально же их там было в несколько раз больше, если учесть формально зарегистрированных как уголвники. Испанию он называл 'святой, честной и щедрой', а установленный им политический режим уникальным, устранение ко-торого открыло бы дверь коммунизму. Одновременно продолжал предоставлять убежище нацистским преступникам не разрывая от-ношений с рейхом вплоть до последнего дня войны. Не в знак бла-годарности, а в совершенно других целях незадолго до окончания войны третий рейх переправил в Испанию более тысячи тонн золо-тых слитков.
   "Вождь нации" уже все больше выставлял себя авторитарным католическим правителем, чуть ли не христианским демократом. Однако на Подсдамской конференции главы стран антигитлеров-ской коалиции решили не принимать Испанию в ООН именно из-за франкистского режима и связей его со странами Оси. Когда на од-ном из совещаний в Мадриде кто-то из генералов выразил неудо-вольствие по этому поводу, Франко заметил: 'Не вижу причин для беспокойства. В чем, собственно, дело? Твоя мыльная фабрика ведь работает, не так ли?' Тем самым он намекал генералам, что ему прекрасно известно: многие из них занимали прилично оплачи-ваемые посты в правлениях различных компаний, обеспечивали им дефицитное сырье и электроэнергию. В лояльности военной вер-хушки у него сомнений не было.
   Поначалу Испанию не включили и в План Маршалла по эконо-мическому восстановлению Западной Европы. Помощь ей оказыва-ли лишь Аргентина и Португалия, где у власти стояли военные. Да-бы не выглядеть совсем уж изгоем, в 1947 году Франко разработал Закон о наследовании: испанское государство провозглашалось 'католическим, социальным и представительским, которое, следуя традициям, объявляет себя королевством'. Главой государства на-зван 'Каудильо Испании и Крестового похода, Генералиссимус Вооруженных Сил Дон Франциско Франко Баамонде'.
   Итак, дружбы со странами Оси словно и не было. Вместо фа-шистского обличья монархический фасад, закрепляемый положени-ем о том, что будущий король должен поддерживать фундамен-тальные основы такого государства и, если отойдет от них, может быть смещен. В этом государстве предусмотрен законодательный орган - кортесы (парламент), депутаты которого являлись членами Фаланги и высокопоставленными правительственными чиновника-ми. Санкционировать принятие закона мог только Франко и никто другой. Королевский престолонаследник, принц Хуан Карлос пред-почел, однако, мирную передачу власти без всяких дополнительных условий. Диктатор уломал его, вынудив присягнуть на верность Фа-ланге.
   Несмотря на жесточайшие полицейские репрессии, в 'соци-альном и представительском государстве органической демокра-тии' постоянно вспыхивали забастовки промышленных рабочих, особенно в Стране Басков. Владельцам предприятий приказано бы-ло увольнять забастовщиков, если они к тому времени не будут по-сажены за решетку. В городских рабочих районах многие ходили в лохмотьях, под Барселоной и Малагой жили в пещерах Норма вы-дачи хлеба сократилась до 150 граммов в день...
   Еще в период гражданской войны Франко обещал уйти в от-ставку по ее завершению, зажить спокойной семейной жизнью где-нибудь на природе, занимаясь охотой и рыбалкой. И он действи-тельно поселился на природе - в загородном дворце Пардо непо-далеку от Мадрида. Его супруге донье Кармен дворец не понравил-ся, ее больше устраивал королевский Паласио де Ориенте. Супругу удалось урезонить только ссылками на пустую казну.
   'Наш режим живет своей жизнью и никакой передачи власти не готовит, - разъяснил каудильо. - Мы не будем оставаться словно в скобках промежуточной диктатурой'. Да какие там скобки, если даже епископы, перед их вступлением в должность принося клятву 'перед Богом и святыми евангелиями', торжественно обещали 'быть преданным Испанскому Государству и уважать его Главу'. Журналисты клятвенно обещали 'перед Богом, Испанией и ее Кау-дильо служить на благо Единства, Величия и Свободы Родины с полной и абсолютной преданностью принципам Синдикалистского Государства, не позволять никогда, чтобы моею рукою водили ложь, злопыхательство и личные амбиции'. Не зря же Франко получил журналистское удостоверение ?1.
   В качестве дополнительной гарантии действовал Закон о госу-дарственной безопасности 1941 года, предупреждавший о наказа-нии восемь лет тюрьмы за оскорбление главы государства. Бого-хульство, кстати, наказывалось более низким сроком, хотя Франко вроде и был ниже рангом Господа Бога. Испанец обязывался испы-тывать трепет перед главнокомандующим всеми родами войск, ве-ликим полководцем-победителем.
   В школах заучивали наизусть и повторяли хором: 'Кто есть Каудильо? Генералиссимус Испании. Он геройски воевал и в тяже-лой войне победил заклятого врага. Сейчас он вождь, который руко-водит нашей страной и очень ее любит. Что я сделаю для Кауди-льо? Буду любить его, как он меня любит. Буду хвалить его, как он того заслуживает, и работать, чтобы Испания занимала достойное место в мире, которое желает ей Каудильо. Да здравствует Испа-ния!'
   На стенах в школьных классах висели рядом с распятиями портреты Франко, дабы лишний раз показать, кто ведет страну к по-бедам, кого надо любить и чьим указаниям следовать. 'До чего же красива наша школа! - напоминали учебники по истории. - Во всех классах видны изображения Бога, Богородицы и Главы Государства. Я смотрю на Господа при молитве и на Деву Марию, когда хочу быть лучше. Портрет Франко висит на стене, потому что он стоит во главе Испании и представляет ее. Благодаря Франко Испания сего-дня - одна из главных наций мира. Испания верит в Бога, и мы ве-рим во Франко всей душой. Он несет ответственность только перед Господом и Историей, как герой-сверхчеловек. Наше знамя склоня-ется перед ним и Священным Писанием'.
   Ученикам рекомендовано практиковать традиционный испан-ский обычай: при встрече со священником на дороге или улице по-дойти к нему и припасть поцелуем к его руке. Кроме того, никогда не говорить о нем ничего плохого, только хорошее и всегда в его защи-ту, если на него совершаются нападки или наветы.
   Члены Ордена иезуитов поставлены во главе университетских кафедр. Для них, студенты, которые не ходили в церковь молиться, не считались испанцами, а человек равнодушный к Богу - нехоро-шим гражданином и предателем родины. На каждой своей лекции они в той или иной форме и по любому поводу вталкивали, что 'мо-лодой испанец больше всего на свете должен любить Бога, Деву Марию, Родину, ее славное знамя и Каудильо, своих начальников и старших наставников'.
   Тем временем все христианские конфессии, кроме католиче-ской, строго ограничивались своими 'гетто', а брак считался закон-ным, только если заключен по католическому обряду. За активную поддержку 'крестового похода' диктатор предоставил католиче-ским иерархам право надзора за содержанием всех образователь-ных программ. На практике такой идеологический контроль выхо-дил далеко за рамки цензуры позволял следить за политическими взглядами преподавателей, увольнять с работы не особо правовер-ных католиков или просто людей, мысливших не совсем ортодок-сально.
   Первым делом церковь запретила совместное обучение в школах, ввела специальные для девочек программы и наложила за-прет на любую информацию, проливавшую свет на 'тайны секса'. Оправдывалось это тем, что девочек нужно обучать выполнению ими традиционной роли, которую издавна выполняли женщины в испанском обществе. Врачами и адвокатами, например, им стано-виться не обязательно, лучше - домохозяйками или воспитательни-цами детей, учительницами или санитарками.
   Мальчишкам и девчонкам навязывалась мысль о противопо-ложном поле, как о нечто страшном, холодном, чужом. Дружеские отношения между учеником и ученицей, проявление между ними симпатии и заботы наказывались или ставились им в упрек. Все связанное с сексом приравнивалось к греху. Мальчикам категориче-ски запрещалось держать руки в карманах и, сидя на стуле, класть ногу на ногу. Девочкам - оголять руки, носить короткие юбки. Школьные наставники в сутанах считали, что секс - это тайна, кото-рую нельзя выставлять на свет, как творение Божие. Такого понятия вообще не должно быть в головах молодых, да и немолодых като-ликов и католичек.
   Предварительная цензура являлась обязательной перед по-явлением всех печатных изданий, спектаклей, фильмов и предме-тов живописи. К опубликованию запрещались, естественно, произ-ведения, указанные в 'Индексе' Ватикана. Охраняя особенно тща-тельно единство политических и религиозных взглядов, представи-тели Церкви в "хунтах цензуры" не теряли бдительности и в отно-шении морали. Изображение женского тела в печатных изданиях ни в коем случае не должно было возбуждать мужчин. 'Обнаженная маха' зачислялась в разряд неприличных картин. Перед публика-цией фотографии ретушеры в редакциях удлиняли юбки зарубеж-ным кинозвездам, уменьшали размеры бюста и у своих актрис. Эро-тическая литература просачивалась только из-за границы на свой страх и риск. Даже женское нижнее белье под названием 'комбина-ция' из словарей изъяли.
   Духовенство, крайне обеспокоенное влиянием кино на верую-щих, пыталось отвадить паству от просмотров фильмов, называло их обрушившимся на человечество "несчастьем, портящим нервную систему и зрение". Показ на экране страстных поцелуев или адюль-тера запрещался. 'Фильмы столь ужасно разрушают моральную стойкость народа, - бил в колокола епископат, - что у нас не вызы-вает сомнений необходимость подвергнуть все кинопленки сожже-нию ради блага человеческого. Счастлив тот городок, у въезда в ко-торый висит надпись 'Кинотеатров нет'.
   Дублирование иностранных фильмов было обязательным. Это позволяло химичить со звуковой дорожкой, помимо использования заглушек, вплоть до изменения смысла сказанного. В итоге, сцены на грани эротики лишь воспаляли у зрителей воображение, под-польный спрос на открытки-фотомонтажи с изображением обнажен-ных кинозвезд только возрастал. Священство по данному поводу создало даже собственный классификатор, в соответствии с кото-рым, если фильму ставилась ими оценка '4', то светские власти должны были запретить его показ в кинотеатрах. Такое, например, произошло с кинокартиной Луиса Бунюэля 'Веридиана', на между-народном кинофестивале в Каннах получившей главный приз. На-чав совместные с западными режиссерами съемки, власти приду-мали делать сразу две версии: одну для внутреннего показа, другую для заграницы. Случалось, где-нибудь в провинции по оплошности кинопрокатчиков на экран выходила экспортная версия и тогда пуб-лика ломилась в кинотеатр, пока ее не заменяли другой - для внут-реннего потребления.
   В область нравственности и полового воспитания каудильо глубоко не влезал, полностью полагаясь на Комиссию епископов по ортодоксии и морали. Те же единственной целью интимной связи между мужчиной и женщиной снова провозгласили продолжение рода - строго в соответствии с церковной доктриной. Входить в храм девушкам в юбках выше колена запретили, как и в брюках. Считалось, что все, кто носит короткие юбки, попадет в ад. На две-рях церквей помещали объявления с указанием названий запре-щенных фильмов, в которых 'показ женщины в почти обнаженном виде возбуждает в мужчинах низменные страсти'. Эффект от по-добных назиданий, как и следовало ожидать, был прямо противопо-ложный.
   Оценивая последствия всей этой 'профилактики', испанский социолог Хуан Эслава Галан в своем опубликованном уже в наше время исследовании делает такое заключение: 'Господствовавшая мораль приводила к женской фригидности и сексуальной апатии. Верующая женщина подавляла в себе 'нечистое', как ей навязы-вали считать, желание в тот момент, когда муж совершал с ней по-ловой акт в темноте, не снимая с нее ночной рубашки, на брачном ложе под висящем на стене распятием. Некоторые были настолько набожны, что молились перед этим и на следующий день исповедо-вались священнику. В такой мало вдохновляющей домашней обста-новке мужчины частенько шли к проституткам, дабы найти в них бо-лее чувствительных сексуальных партнерш. Испания превратилась в страну отчаявшихся мастурбаторов. Встревоженная Церковь для подавления этого порока устрашала тем, что мастурбация приводит к слепоте, туберкулезу, сумасшествию'.
   Проституция процветала тогда вопреки всему и при этом ее даже не пытались запретить. Медицинские учреждения предостав-ляли 'жрицам свободной любви' на панели специальные карточки-разрешения. Только в одной Севилье их зарегистрировано было около двух тысяч, в Мадриде - раза в четыре больше. Церкви и го-сударству не оставалось ничего другого, как признать реальность и исходить из того, что проституция есть средство снятия накапли-ваемого напряжения и не покушается ни на религию, ни на нацио-нальное единство.
   Былые времена имперского величия в этом отношении мало чем отличались. Еще при королях-католиках в столице Толедо ря-дом с храмами публичные дома работали круглосуточно. За борде-лями в каждом городе следили местные власти, дабы там не нару-шались установленные правила, не было скандалов и потасовок. К борделю приписывался священник, а хозяином его мог быть мона-стырь или какой-нибудь почтенный гражданин города из аристокра-тов. По церковным праздникам и воскресеньям публичные дома, как и театры, не работали. В день Святой Марии Магдалины - покрови-тельницы проституток, все они должны были присутствовать на торжественной мессе и просить у Всевышнего прощения за греш-ные страсти свои телесные. Делали они это охотно, ибо в массе своей были верующими. Ремеслом же своим начинали заниматься очень рано и будучи сиротами - то было обязательным его услови-ем. Увядали быстро, и к тридцати годам на них уже без боли нельзя было смотреть.
  
   *
  Те, кому выпадала возможность видеть каудильо с близкого рас-стояния, невольно обращали внимание на его низенький рост, мяг-кий голос, почти что женские и всегда потные руки, настороженность при вступлении в разговор и большие карие глаза без радости или грусти.
   Уроженец Галиции, Франциско Франко Баамонде воспитывал-ся ребенком в духе католической набожности и мещанского быта. Во многом он хотел следовать примеру своей матери, но не отца, самодура и бабника, которого откровенно презирал. В детстве был стеснителен, необщителен и страшно обижался, когда мальчишки называли коротышкой. Во время учебы в военном училище для уп-ражнений ему выдали винтовку с укороченным стволом. Заниматься предпочитал стрельбой, фехтованием и верховой ездой. На общем фоне, как говорится сегодня, высоким рейтингом похвастаться не мог.
   Для продолжения дальнейшей службы его направили в Испан-ский легион, расквартированный в Марокко. Рядовые солдаты там не просто боялись этого молодого офицера: они приходили в ужас, оттого что за нарушение устава или дисциплины он мог приказать расстрелять провинившегося. Комплекс физической неполноценно-сти преодолевался им безжалостностью к подчиненным, хоть в чем-то с ним не согласных.
   Франко не был типичным военным хотя бы потому, что никогда не позволял вовлечь себя в азартные игры, амурные приключения или товарищеские сабантуи. Выделялся внешним спокойствием, ха-рактером твердым, решительным. Говорили про его прекрасные аналитические способности, умение находить решение проблем и развивать их применительно к обстоятельствам. Сослуживцы счи-тали его везунчиком, который любит ходить в кино без билета. Все это вместе позволило ему в 34 года стать генералом и командую-щим испанским гарнизоном в Марокко.
   На посту начальника Академии генштаба, а потом и самого генштаба Франко довольно неглубоко разбирался в теории военного искусства. В основном, делал упор на морально-психологический фактор военных действий и на такие качества военного, как патрио-тизм, дисциплинированность, смелость. В проведении крупномас-штабных фронтовых операций опытом не обладал, Чем действи-тельно обладал, так это убеждением, что испанские вооруженные силы должны взять на себя роль верховного арбитра политических судеб страны.
   'Посредственный генерал колониальных войск, в голову кото-рого не входит больше одной бригады, - презрительно отзывались о нем немецкие офицеры из легиона Кондор во время гражданской войны. - У него такие преимущества в военной технике, что любой другой на его месте закончил бы эту войну на год раньше'. Посред-ственность военного профессионала он восполнял жесточайшими расправами над пленными республиканцами и гражданским насе-лением.
   Почитав речи и записи Франко, не увидишь свидетельств ни его широкого кругозора, ни глубоких знаний в области культуры. Художественную или историческую литературу, даже собственной страны, он практически не читал. О его занятиях в свободное время рисованием можно сказать так: написанные им картинки представ-ляют интерес больше для психиатра, чем для искусствоведа.
   На чем основаны пущенные пристяжными "Вождя Нации" слу-хи об его аскетическом, почти монашеском образе личной жизни? Да ни на чем, разве лишь на желании испанцев видеть его таковым. Свои жилые апартаменты во дворце Пардо он обставил в импер-ском стиле. Почти все субботы, воскресенья и понедельники посвя-щал стрельбе по живым мишеням в горах или рыбалке. Однажды похвастался своему кузену, что за три дня подстрелил... шестьсот куропаток. И сделал это, не моргнув глазом.
   'Мне до сих пор непонятно, - пишет про него английский исто-рик Пол Престон, - как могли в молодом генерале, а потом и в гене-ралиссимусе, сочетаться столь противоречащие друг другу качест-ва. Прежде всего, его интеллектуальная убогость, позволявшая ему принимать на веру банальные идеи, с умением избегать опреде-ленности, создавать впечатление непредсказуемости своих наме-рений и покрывать свои действия непроницаемой завесой тайны, отстраняться в нужный для него момент от людей и собственных решений, оставляя за собой право изложить собственную позицию позже. Свидетельством тому, отчасти, могут быть его постоянные усилия выставить себя и всю свою жизнь в самом безупречном ви-де, загладить в ней все нестыковки и противоречия. Не случайно го-ворят, что если увидеть галисийца на лестнице, то непонятно, спус-кается он или поднимается. Читая его выступления, можно обнару-жить умение говорить расплывчато, уходить от откровенных отве-тов, как бы ведя разговор с самим собою'.
   В 1953 году разговор его с самим собою стал приобретать все более бодрые тона. От Папы Римского Пия ХII 'любимый сын церк-ви' получил высшую награду Ватикана - орден Христа. Между Ис-панией и этим государством был заключен Конкордат. Госдепарта-мент США выразил свою крайнюю заинтересованность в трех ис-панских аэродромах для их использования стратегическими бом-бардировщиками с ядерными бомбами на борту. После переговоров с представителями Пентагона подписали американо-испанский До-говор об обороне, за которым последовала массированная военно-техническая помощь американцев на льготных условиях. Из тех же соображений, кстати, исходил Вашингтон и в отношениях с Японией, когда после ее капитуляции не отправил на скамью подсудимых возведенного в ранг божества императора Хирохито.
   Одновременно, несмотря на нарушения прав человека и поли-тические репрессии, инвестиционные вливания западных стран принялись за реанимацию экономики Испании. От этого не только не страдало, но и набирало новые обороты прославление испанской прессой 'самого мудрого стратега всех времен и народов'. В гла-зах обывателя, невольно вырисовывалась картинка, на которой по-сланец небес, направленный самим Провидением спасти родину, и в самом деле ее спасал. Пусть даже реально больше беспокоился о том, как бы самому удержаться у власти.
   Промышленность, внешняя торговля, производство товаров широкого потребления и строительство оживились, в том числе и благодаря внутренним накоплениям капитала посредством репрес-сивного трудового законодательства 40-х годов, использованию де-шевой рабочей силы иммигрантов, резко взметнувшимся доходам от иностранного туризма и помещению в испанские банки финансо-вых средств криминального происхождения со всего мира. Об этом в Мадриде помалкивали, предпочитая говорить об 'испанском чу-де'.
   Не уставая от хвалебных реляций, церковные иерархи пере-дали Франко в личное пользование забальзамированную руку Свя-той Терезы Авильской - той самой монахини, которая в личном дневнике поведала о своем общении с Господом. Такая священная реликвия пришлась каудильо по душе. Но на него тут же обрушился приступ ярости, когда новый римский понтифик Иоанн ХХIII запре-тил произносить в своем присутствии слова 'крестовый поход', а Второй Собор Ватикана решил отделить институты Римско-католической церкви от государственных структур. Не станут ли его собственные прелаты потихоньку отказывать ему в поддержке? На всякий случай пришлось дать указание о строительстве специаль-ной тюрьмы для священников-диссидентов.
   Тщательно скрываемое от публики внутреннее напряжение начинало все больше давать знать о себе. На заседаниях прави-тельства Франко часто впадал в дрему, старался прикрыть слезив-шиеся глаза очками с темными стеклами и куда-то спрятать дро-жавшие руки. Первые симптомы болезни Паркинсона проявились еще в начале шестидесятых: скованная осанка, неуверенная поход-ка, плохая ориентация в пространстве, приоткрытый рот, отсутст-вующее выражение лица и глаз. Дабы поднять его тонус, лечащий врач рекомендовал ему слушать почаще записи военных маршей.
   Многие государственные дела Франко уже делегировал тща-тельно отобранным высокопоставленным чиновникам из католиче-ского ордена Опус Деи. Видя, что его эпоха подходит к концу, по-сольство США в Мадриде принялось за составление наиболее ве-роятного сценария перехода от франкизма к постфранкизму. Не-ожиданное для Вашингтона назначение в июне 1973 года адмирала Карреро Бланко на пост председателя правительства несколько смешало американские карты: эта фигура совсем не подходила для мирного процесса перехода к демократии. 20 декабря того же года вопрос был снят после покушения на адмирала баскских террори-стов: прямо в центре Мадрида мощной взрывной волной его брони-рованный автомобиль перебросило с улицы через пятиэтажный дом во внутренний дворик иезуитского монастыря.
   Каудильо совсем упал духом. Не помогали ни военные марши, ни забальзамированная рука святой Терезы Авильской. По вечерам он уединялся со своим духовником-иезуитом поговорить по душам или с супругой посмотреть телевизор. На последнем с его участием заседании правительства сидел с прикрепленными к телу электро-дами, провода от которых тянулись в соседнюю комнату, где врачи следили за работой его сердца.
   Во вторую ночь ноября 1975 года у Франко произошло желу-дочное кровотечение. Кровавый след остался на всем пути перене-сения его в операционную комнату дворца Пардо. После операции он оказался прикованным к постели и аппаратуре искусственного жизнеобеспечения. Дочь попросила врачей избавить отца от муче-ний и позволить ему уйти с миром. Вопрос еще обсуждался, когда Франко захлебнулся в собственной крови.
   Смотря на труп своего подопечного, свидетель его последней агонии духовник-иезуит, падре Буларт грустно произнес: 'Если он сейчас не на небесах, то лишь потому, что там никого нет'. Под ок-нами дворца на лужайке стояли фалангисты-охранники и тихо напе-вали гимн 'Лицом к солнцу'.
   На похороны Франко из более менее известных глав госу-дарств приехал только чилийский диктатор Пиночет. Выражая собо-лезнования семье покойного, он заметил, что тот был его богом. На отпевании архиепископ Валенсии назвал каудильо 'человеком свя-той веры, слугой Божиим, который, являя собой пример любви к Бо-гу, с высоты небес будет и дальше самоотверженно служить Испа-нии'.
   Вдова Франко распорядилась все ценные предметы, оказав-шиеся в жилых помещениях дворца на момент его смерти, погру-зить на военные грузовики и развести по указанным ею адресам. Кое-что, включая его личные записи и документы, отправила паро-ходом за границу. В дополнение ко всему прочему получила от пра-вительства пенсию своего мужа, как главы государства, его военную пенсию, ежемесячное пособие по специальному закону, не говоря уже о двухэтажной, меблированной квартире в престижном районе Мадрида.
   'Неблагодарность меня окружает, одна лишь неблагодар-ность, - сокрушалась донья Кармен в узком кругу. - Испания сошла с ума. Как мне ее жаль. Эх, если бы Пако был жив, он бы всем пока-зал!'
  
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (КРЕСЧЕНДО)
  
  Спустя пятнадцать лет после смерти Франко на кладбище в мад-ридском районе Фуэнкарраль появились рядом друг от друга два памятника. Один с надписью 'Испанцам, павшим в войне за свобо-ду Европы'. Напротив через дорожку другой с надписью на русском и испанском языках 'В память о советских добровольцах'.
   Немного сегодня осталось в Испании живых свидетелей их ге-роизма и трагедии. В свое время поэт Рафаэль Альберти сказал о тех самоотверженных людях: 'Кровь их поет, не зная границ'.
   Беру на себя всю ответственность утверждать, что испанцы, отдавшие свои жизни в борьбе с фашизмом, предупреждали о на-висшей тогда над всем человечеством опасности. Перед этими людьми, чья трагедия стала прелюдией трагедии мировой, евро-пейцы, да и не только европейцы, должны инстинктивно признавать их подвиг: они сражались за свободу не только своей родины. И прав французский журналист Мишель Лефевр, который уже в наши дни делает вывод: 'Республика проиграла войну с фашизмом, но столь же ясно, что она выиграла битву памяти. Гражданская война - не только испанское дело. По всему миру еще жива память о ней'.
   Стало уже привычным говорить, что не знающий своей под-линной истории народ обречен на повторение ее кровавых, трагиче-ских эпизодов. Страх перед исторической правдой - это боязнь ус-лышать правду о самом себе, о своих ошибках и заблуждениях, о своей личной ответственности за происходящее. Это еще и само-обман, за который рано или поздно придется снова расплачиваться дорогой ценой.
   Зло причиняет народам не только тиран. Своей активной или пассивной поддержкой, раболепствующим словоблудием в его ад-рес люди вредят сами себе. И получаться это у них может совер-шенно неосознанно, по инерции, словно под воздействием душе-спасительного инстинкта - другого, мол, не дано. Так было в Испа-нии эпохи Франко и в Советском Союзе эпохи Сталина. При всей очевидной разнице вкладов каждого из них в мировую историю.
   Решимость, с какой испанцы выбрали демократический путь и отвергли завещание Франко насчет будущего страны, - их красноре-чивый ответ на вопрос о его месте в истории. Вознесся он на пира-миду власти, не потому что облагодетельствовал чем-то своих со-отечественников, а благодаря врожденному в нем циничному уме-нию использовать любые средства для достижения поставленной перед собою цели. Естественно, Франко уверил себя в том, что вершит суд соломонов, и, конечно, сам себя не считал палачом.
   Но что еще, помимо кровавых расправ, позволяло ему так дол-го стоять у власти? Многовековое историческое наследие заставило одну часть испанцев поддержать идеи национал-католицизма, дру-гую - позволить запугать себя. Да и западные лидеры 'крайности' его полицейского режима решили просто не замечать. На мой взгляд, это главные факторы.
   Сразу после смерти каудильо было еще не ясно, на чьей сто-роне выступят армия и спецслужбы. Тогда и стало действовать дос-тигнутое между испанскими политиками негласное согласие на мол-чание по поводу минувшего периода отечественной истории. Ради мирного перехода к демократии жертвы репрессий и их родственни-ки не потребовали сразу суда над теми, кто выносил смертные при-говоры, мучил людей в тюрьмах, доносил на них властям. Всеобщая амнистия исключила применение в отношении приспешников Фран-ко мер уголовного наказания, а сами они принялись сочинять свои новые автобиографии 'демократов в душе', отзываться о нем, как об узурпаторе власти...
   Для человека столь же характерно помнить, сколько и забы-вать, особенно неприятное. Так уж устроен мозг, и с этим ничего не поделаешь. Однако это меньше всего должно относиться к профес-сиональным историкам. Как бы ни было неудобно в силу политиче-ской корректности или тактических соображений, им нужно продол-жать попытки все более глубокого уяснения, хотя бы для себя, ис-тинных причин событий, несмотря ни на какие официально приня-тые их трактовки. Здесь, мне думается, нельзя упускать из виду и этические критерии уважения к жизни и достоинству каждого чело-века, к социальной справедливости в самом полном значении сло-ва. Игнорируя такие критерии, можно даже начать оправдывать массовые казни, списывать их на тяжелые обстоятельства времени, на некую безвыходность положения, не оставлявшую якобы ничего другого, кроме жертвоприношения...
   В Испании нередко приходится слышать, будто победа Франко в гражданской войне спасла страну от революционных травм, изба-вила ее от участия во Второй мировой войне, создала предпосылки для модернизации общества и устойчивой демократии. К такому выводу, например, пришел в своем фолианте 'Мифы Гражданской войны' историк Пио Моа. Не покушаясь на его полное право иметь свое мнение, можно лишь попросить его назвать заплаченную при этом цену человеческих жизней.
   Гражданскую войну и военную диктатуру с изрядной примесью клерикального фашизма многие испанцы склонны считать чем-то вроде вулканического извержения, затянувшегося по времени и ох-ватившего всю страну. И мало кто решается непредвзято отвечать на злокозненные вопросы: Что именно послужило подлинной причи-ной гражданской войны? Кто подстрекал военных к мятежу? Какую роль в этом конфликте сыграли угнездившийся тогда в Западной Европе фашизм и политика уступок ему со стороны правительств Англии и Франции?..
   Не надо ничего абсолютизировать - вводить в заблуждение себя и других. Скажем, в качестве главного мотива гражданской войны ссылаться на склонность к авторитарности и насилию в ис-панском характере. Мне кажется, только одно десятилетие накануне Второй мировой войны, да и сама эта кровавая бойня убедительно свидетельствуют: подобной склонностью отличаются далеко не од-ни испанцы.
   Есть некие парадоксы памяти, заставляющие задуматься, по-чему общество стремится забыть неприятное. Французы редко ко-гда вспоминают о вишистском правительстве коллаборационистов, немцы - о нацизме и холокосте. Может быть, обществу необходимо некоторое время, чтобы начать всерьез размышлять о непригляд-ных сторонах своего прошлого?
   Но вот в Чили еще при Пиночете родственники и друзья жертв репрессий начали борьбу за справедливость против безнаказанно-сти, за память против забвения. Благодаря мужеству отдельных су-дей и журналистов, моральной их поддержке противников диктатуры в стране начался обвинительный процесс против генерала. Не уда-лось довести его до конца из-за того, что судей сместили, журнали-стов посадили за решетку. Только уход Пиночета с поста главноко-мандующего позволил судьям вновь приступить к обвинительному процессу. Память чилийцев призывала к расследованию ненаказан-ных преступлений диктатора.
   Четверти века понадобилось пройти после смерти Франко, чтобы испанский парламент впервые осудил франкизм и обещал оказать материальную помощь родственникам расстрелянных и по-гребенных в общих могилах республиканцев. За все это время по-стоянно оказывалась помощь родственникам солдат Голубой диви-зии, той самой, которая присягала на верность Гитлеру и воевала на восточном фронте в составе вермахта и частей СС. До сих пор не пересмотрены дела военных трибуналов с их приговорами в отно-шении сотен тысяч испанцев, которые прошли через лагеря и тюрь-мы как государственные преступники, а каждый четвертый из них был замучен до смерти или расстрелян.
   Стоит ли после всего удивляться тому, что в августе 2003 года правительство неофранкистской Народной партии отказало властям Аргентины удовлетворить их запрос на экстрадицию проживавших в Испании аргентинских офицеров, обвиняемых в совершении пре-ступлений за период военной диктатуры. Можно представить себе волну протестов со стороны все того же правительства, если какая-нибудь страна не удовлетворила бы его запроса на экстрадицию окопавшихся там баскских террористов.
   Примерно в это же время один из политических комиссаров Франко по прозвищу 'Сенека' (Хосе Мария Пеман) признался пуб-лично, без всякого стеснения, что сам участвовал в допросах плен-ных республиканцев. Всех он спрашивал одно и то же: ходил ли в церковь молиться? Если кто-то отвечал отрицательно, его тут же ставили к стенке, но перед расстрелом направляли к нему капелла-на, чтобы тот вытянул из него покаяние. Весной 2003 года законода-тельное собрание провинции Наварра, несмотря на протест местно-го епископа, огласило документы, не оставляющие никаких сомне-ний в том, что священники участвовали и в военных действиях, и в экзекуциях над пленными...
   Живет сегодня в Англии человек, который очень не хочет за-бывать о таких неприятных вещах. Это историк, профессор Лондон-ской школы экономических и политических наук Поль Престон. За-нимается он исследованиями, раскрывающими полную картину ре-прессий в ходе и после гражданской войны в Испании, массовых расстрелов, безымянных захоронений, пыток и издевательств над заключенными в тюрьмах. Будучи недавно в Мадриде, он дал ясно понять, что считает историографию прошлого Испании неполной и неокончательной.
   По мнению Престона, международное историческое значение событий 30-х годов в этой стране подтверждается всеми последую-щими событиями в Европе, ибо исход гражданской войны изменил соотношение сил в пользу Гитлера и Муссолини. Материалов же для анализа этой войны хватит на многие и многие годы. Еще не до конца ясно, например, откуда брал Франко финансовые средства на поддержание своей миллионной армии. Остаются для историка полной загадок и многие действующие лица трагедии. Например, Густав Дюран, композитор и друг Федерико Гарсии Лорки. В первый же день войны Дюран записался добровольцем в Народную мили-цию и, не будучи профессиональным военным, проявил себя на фронте так, что ему присвоили генеральское звание.
   Когда Поль Престон приезжал в Мадриде, мне было интересно узнать от него, почему книгу, над которой он работал, ему хотелось назвать 'Испанский холокост'. По его словам, историки недооцени-ли испанскую трагедию, обратив больше внимания на преступления, совершенные Гитлером и Сталиным. Выстраданное же испанцами, считает он, заслуживает такого названия, ибо точное число погиб-ших в ходе гражданской войны, места их захоронения никогда не станут известны. Что же касается жертв франкистских репрессий после войны, их было около сотни тысяч человек. То есть сравнивая с числом убитых при Пиночете (между тремя и четырьмя тысяча-ми), разница все же огромная.
   По поводу самого Франко Престон рассказал, что до написания своей книги о нем, представлял себе его как личность жестокую и довольно посредственную, но, исследуя глубже, обнаружил гораздо более сложную фигуру. Историк увидел в нем гремучую смесь умст-венного убожества со способностью заставить других невольно за-сомневаться в этом и сказать себе: либо ему просто везет, либо есть в нем некая врожденная хитрость, позволяющая ему одержи-вать победу над более опытным противником.
   Сравнивая Франко с Саддамом Хусейном, англичанин отмечал в них такую общность. В течение многих лет иракский правитель в его отношениях с великими державами демонстрировал все ту же смесь глупости и хитроумия. Найденные же в Ираке массовые захо-ронения ничем не отличаются от тех, что продолжают обнаруживать в Испании. Не зря же Садам восхищался Франко.
   Накануне своего отъезда из Мадрида Поль Престон отважился в интервью местному журналисту указать на то, что демократиче-ская Испания продолжает оставаться в долгу перед своим недавним прошлым, и призвал испанцев, пока еще есть живые свидетели, предпринимать действия для оживления своей памяти. В этом от-ношении он высоко оценил усилия испанской Ассоциации за вос-становление исторической памяти. 'Вопрос о рассекречивании до-кументов требует немедленного решения, - заметил он. - Это же национальный позор: принадлежавшие более тридцати лет назад главе государства документы до сих пор находятся в частных руках и не доступны для историков'.
   Английский исследователь, как мне показалось, если хотел быть до конца объективным, мог бы упомянуть также и о той непри-глядной роли, которую сыграло его собственное правительство в умиротворении Гитлера в течение всего периода гражданской вой-ны, прикрываясь 'политикой невмешательства'. На это у него тоже должно быть полное моральное право. К сожалению, в тот момент историк им не воспользовался...
   С моей стороны было бы непростительным верхоглядством утверждать, будто в Испании сегодня живут люди, совершенно без-различные к тому, как складывалось у них совсем недавнее про-шлое. Свидетельств обратного много и одно из них - недавно из-данная книга о Франко кинорежиссера Альберта Баадельи, поста-вившего на ее основе еще и фильм 'Счастливого путешествия, Ва-ше превосходительство!' Как он объясняет, книгу и фильм нельзя считать актом его личной мести, а если месть и была, то лишь од-нажды: оказавшись один у дворца Пардо, где долгое время обитал каудильо, он просто по-мальчишески подошел к стене дома и помо-чился на нее.
   Знакомство с фактами биографии Франко дало основание ки-норежиссеру говорить: интеллектуально Вождь Нации был слаб, обладал бедным воображением и очень ограниченным кругозором. Трагедия еще и в том, что испанцы в качестве самооправдания со-творили из него личность более привлекательную, чем он был на самом деле, и для того же самооправдания сделали ее еще более опасной.
   'Я, например, полагал, будто это умнейший, незаурядный че-ловек, выдающийся полководец и даже в чем-то изобретательный, - отметил в своей книге Альберт Бааделья, - Большим для меня от-крытием было осознание мною того, что для определения я не на-хожу иного слова, как идиот. И теперь уже с огромным разочарова-нием думаю: кто же верховодил нами, пользуясь отсутствием серь-езного ему сопротивления? То же, правда, могу сказать и о других действующих лицах - посредственностях, занимающих сегодня вы-сокие государственные посты не только в Испании. Стоит взглянуть на них, как сразу замечаешь стоящих за их спиной реальных прави-телей, которые должны быть даже заинтересованы в таких фигурах, ибо ими управлять легко. В мире государственной власти нашла се-бе пристанище далеко не лучшая часть человечества, с точки зре-ния интеллекта и кругозора'...
   На фасадах испанских церквей до сих пор бросается в глаза выбитое в камне имя основателя Фаланги. У подножья гор в получа-се езды от Мадрида все еще стоит хорошо просматриваемый изда-лека монумент, своим внушительным размером не имеющий себе равных во всей Западной Европе. Там, в выбитой внутри скалы усыпальнице рядом с могилой главного фалангиста лежат останки Франко.
   Всякие разговоры сегодня о том, будто это 'памятник прими-рения', совершеннейшее словоблудие. Иначе зачем красуется на нем надпись 'Павшим за Бога и Испанию'? Двадцать лет на строи-тельстве мемориала использовались каторжные бригады из плен-ных республиканцев. Сотни людей при этом погибли, многие стали инвалидами, заболели силикозом.
   Во дворце Пардо, где долгое время жил Франко вместе со своим семейством, сейчас устроен музей. Посетителям демонстри-руют жилые апартаменты диктатора, а также его рабочий кабинет, военную форму со всеми регалиями и зал, где проходили заседания правительства под его председательством. В двух шагах от этих комнат размещены помещения, которые предоставляются главам иностранных государств, прибывающим с официальным визитом. Площадь перед дворцом называется Площадью Каудильо.
  
   *
  В своем исследовании по поводу итогов восьмилетней деятельно-сти правительства Аснара (1996 - 2004), испанский историк Ману-эль Монтальбан сравнил его режим правления с франкистским. По его мнению, этот режим отражал суть идей, духовных ценностей и интересов победителей гражданской войны в адаптированном к де-мократии виде, с учетом членства Испании в НАТО и Европейском Союзе. Сходство Аснара с Франко обнаружилось им в идеологии и политике, особенностях их характера, амбиций и авторитарности мышления. С точки зрения историка, премьер-министр пытался ут-верждать на практике национал-католицизм без Франко и, подобно каудильо, предоставил себя на услужение американской империи...
   В годы правления возглавляемой Аснаром Народной партии пристяжные диктаторского режима, церковные иерархи, ощущали себя довольно уверенно. Католическая церковь продолжала вла-деть самой крупной недвижимостью в стране: 22000 храмов, 954 монастыря, 103 кафедральных собора, 289 музеев, сотни учебных и лечебных заведений, типографий, несколько инвестиционных, стра-ховых и банковских компаний. Весомая часть финансовых средств для поддержания этого освобожденного от уплаты налогов меха-низма проистекала из государственной казны.
   Согласно Конституции 1978 года, Испания - светское, некон-фессиональное государство, где всем гарантирована свобода веро-исповедания и никто не обязан объявлять о своей идеологии или религии. Действующие законодательные акты закрепляли положе-ние о том, что религиозная вера была личным делом каждого ис-панца. В момент принятия Конституции государство обязалось отойти в скором времени от финансовой поддержки церкви. На са-мом деле, никакая другая общественная организация, партия или профсоюз не обладали столь значительными льготами, как католи-ческая церковь. Все это позволяло ей управлять огромными денеж-ными средствами скрытно от общества.
   Главный церковный финансист вынужден был так разъяснить позицию епископата: 'Одно дело - неконфессиональный характер государства, другое - обязанность любого государства облегчить для его граждан условия необходимые для того, чтобы они могли пользоваться фундаментальными правами человеческой личности, среди которых есть право на религиозную свободу. Является ли ре-лигия чем-то личным? Нет. Здесь все объясняет Кодекс канониче-ского права и доктрина Церкви. Для католиков, религия есть также дело государственное и общественное. Кроме того, Церковь не при-обретает для себя излишеств. Когда Церковь управляет материаль-ными ресурсами, она этого не делает, используя критерии акцио-нерных обществ и финансовых учреждений'.
   Не только Римско-католическая церковь, но и ее служители были освобождены государством от всех форм налога, исключение составляли доходы от прибыли на капитал. У других религиозных конфессий таких льгот не было, ибо с ними государство не заключа-ло соглашения подобные Конкордату с Ватиканом 1979 года. Если же внимательно почитать его текст, оказывается: государственное финансирование католической церкви должно было осуществляться таким образом, чтобы через три года она могла перейти на самофи-нансирование. То есть к середине 80-х. Имелось в виду, что католи-ки сами будут ее поддерживать и не рассчитывать на дотации из госбюджета, как это было при Франко, когда прелаты входили в го-сударственный аппарат, кардиналы и епископы состояли в судах прокурорами.
   С тех пор прошло более четверти века, но ничего подобного не произошло. Более того, помимо федерального госбюджета, отдель-но финансовые вливания осуществляли министерства обороны, здравоохранения, образования, культуры, труда, а также местные органы власти - в том числе на реставрацию и строительство новых храмов, проведение церковных мероприятий. Информация по таким финансовым операциям нигде не сводилась воедино и пряталась за семью печатями...
   Что представляла собой Римско-католическая церковь Испа-нии в первые годы XXI века? 116 епископов, 19 тысяч приходских священников, 70 тысяч монахов и монашенок - это не считая членов конгрегаций, типа Опус Деи и Легионеров Христа, сотен ассоциа-ций различного характера, светских и церковных.
   Официально жалованье епископа - 800 евро в месяц. У каждо-го еще и представительские на 50 тысяч в год и средства примерно того же порядка, за которые они несли финансовую отчетность пе-ред римской курией. Жалованье приходского священника - 600 евро в месяц, не считая компенсации транспортных расходов, платы за жилье и одежду. Немалый приварок - 'гонорары' за каждую мессу, свадебный обряд, причащение, отпевание, погребение. Хотите кре-стить дите малое? Кладите 500 евро на бочку.
   Церковная казна существенно пополнялась акциями, денеж-ными средствами и недвижимостью, передаваемыми ей по завеща-ниям о наследии. Церкви также принадлежли 80% историко-художественного наследия, 70% земельных участков старых горо-дов Толедо, Авила, Бургос и Сантьяго де Кампостела, 100 тысяч гектаров сельскохозяйственных земель и 40 латифундий. При этом государственные органы получали только те сведения финансовой отчетности, которые находили нужным предоставлять сами иерар-хи.
   В недрах Церкви работала своя страховая компания под руко-водством епископов. Ими же создана инвестиционная компания не-движимости для участия в биржевых операциях и получения с этого прибыли, а также для осуществления купли-продажи акций крупных испанских и иностранных корпораций. Такого рода финансовая дея-тельность скрывалась даже от многих иерархов.
   В итоге, что получалось в сухом остатке? Неконфессиональное испанское государство финансировало преподавание католической религии в школах, ритуальные услуги в госпиталях, гарнизонах и тюрьмах, или то, что должно вроде бы оплачиваться Церковью. Го-сударство компенсировало значительную долю ее текущих расхо-дов, делало ей финансовые инъекции, а та пускала эти средства в оборот, наращивая свой капитал. Формально, официальный доход Церкви держался где-то на уровне половины тех средств, которые она получала от государства. Обществу это преподносилось, как 'увеличение фондов солидарности с бедными в духе христианской традиции'. На деле и на языке юридическом все это могло означать 'использование фондов не по назначению'. Совсем не в духе Еван-гелия и заповедей Христовых режимом строгой секретности охра-нялась церковная бухгалтерия доходов от издательской деятельно-сти, продажи предметов культа, кладбищенских надгробий, аренды гаражей и мебельных складов.
   Хоть и провозглашала Конституция, будто 'никакая конфессия не должна иметь государственного характера', председатель пра-вительства и все его министры приносили клятву верности перед королем, библией и распятием. В пасхальную неделю членов каби-нета и представителей местных органов власти, по обыкновению, можно было увидеть шествовавшими в церковном ходе. Все тот же бывший премьер-министр и лидер Народной партии Аснар оставал-ся практикующим католиком, близким к ордену иезуитов. Его супру-га - член католической организации Легионеры Христа. Бывший ми-нистр обороны в его же правительстве - член ордена Опус Деи...
   Поскольку в моем разборе еще будет встречаться Опус Деи, самое время рассказать о нем поподробнее.
   Католическое общество Опус Деи (Дело Божие) основано в 1929 году испанским священником Эскрива де Балагером с целью объединения людей католического вероисповедания, успешно про-являющих себя в политике, бизнесе, СМИ и системе высшего обра-зования. Методы деятельности и структура организации во многом позаимствованы у иезуитов и масонов.
   Иногда Опус Деи называют 'белым масонством'. На первый взгляд, это кажется странным, ибо именно Эскрива де Балагер на-метал молний в сторону масонов больше, чем кто бы то ни было. В своем программной декларации 'Путь' он не скрывал к ним своей глубокой неприязни. 'Воспитай в себе волю, чтобы Господь сделал из тебя начальника! - взывал Эскрива к своим адептам. - Разве ты не видишь, как действуют проклятые тайные общества? Неспособ-ные завоевать на свою сторону массы, они делают из отдельных личностей демонов, которые пытаются завладеть вниманием толпы до такой степени, что вводят ее в транс, а дальше тащат за собой в пропасть адову'.
   Все это напыщенная риторика и доверять ей совсем не обяза-тельно. В действительности, подобно масонской ложе, Опус строит-ся на клятвенном обязательстве его членов 'сохранять благора-зумное молчание относительно принадлежности к организации дру-гих и своей собственной, даже в случае выхода из нее'. (Статья 191 секретного устава). Авторитарность правления, иерархическое под-чинение, железная воинская дисциплина, обет молчания и безого-ворочная преданность обществу делают из него тайную, с церков-ными прелатами во главе религиозную секту, состоящую преимуще-ственно из лиц светских.
   Наставления основателя Опуса содержат сотни максим. Вот лишь несколько примеров. 'Подожги все дороги земные огнем Хри-ста, который ты несешь в своем сердце. Отрекись от самого себя и полностью отдайся, чтобы жертвенность твоя стала холокостом. Всевышний желает иметь горстку людей 'своих' во всех областях человеческой деятельности. Священный план, который от нас про-сит Христос, определяется тремя критериями: святая непримири-мость, святое принуждение и святое упорство. Никогда не забывай, что ты всего лишь исполнитель и подчинение твое должно быть безоглядным'.
   История финансовой и политической деятельности Опуса в Испании - это нечто такое, по чему все прокуроры могут только пла-кать. Однако Франко не позволял, чтобы интриги и махинации 'ин-ститута', в частности по использованию церковью государственных и частных фондов, становились достоянием гласности. Попробуй выведи на чистую воду 'банкиров Божиих' из Опус Деи, когда даже их собственный Народный банк, славившийся своей самой высокой рентабельностью в Испании, не брезговал отмыванием денег, полу-ченных на продаже наркотиков.
   Эскрива де Балагер приказал долго жить в том же году, что и Франко, успев внедрить своих людей во все наиболее чувствитель-ные сферы испанского общества и бизнеса, главным образом бан-ковского. Глава Опуса обхаживал и наследника престола Хуана Карлоса Бурбонского через приставленного к будущего королю ка-пеллана, а его супругу - через ее личную секретаршу, тоже из 'ин-ститута'. Хотя люди Опуса участвовали в духовном воспитании всех членов королевской семьи, к молодому принцу Астурийскому Фелипу найти подход им не удалось, и они уступили иезуитам. Впрочем, сам Эскрива всегда высоко отзывался о родоначальнике иезуитов Игнатии Лойоле, тоже направлявшем свою братию на ра-боту со светскими лицами и организациями.
   Опус Деи называл себя организацией 'святой и непорочной, неделимой и вечной, посвятившей себя служению Церкви, чтобы предотвратить ее разрушение'. Основатель его учил своих спод-вижников: 'Без колебаний скажи: Господь! Я здесь твой верный пес. Сделай из меня святого, мой Боже, даже если для этого меня нужно бить палкой. Да будь благословенна боль, любима, освящена и вос-славлена! Счастье именно в боли'.
   В начале 80-х один из бывших членов Опуса в Англии, про-фессор Оксфордского университета Джон Роуч вручил местному архиепископу подборку секретных документов этого общества и фо-тоснимки различных инструментов вроде плеток, которыми наказы-вались его члены. В газете 'Таймс' он заявил: 'В Опусе личное достоинство человека подвергается острым нападкам вплоть до то-го, что его психика полностью выходит из нормального состояния'. Вслед за ним итальянский священник Рокка привел в качестве сви-детельств более полсотни документов, проливавших свет на кон-троль иерархами финансово-экономической деятельности Опуса, ведущейся под прикрытием светских организаций.
   К началу нового века Опус Деи был уже самой мощной свет-ско-церковной конгрегацией Римско-католической церкви, многона-циональным финансовым холдингом во главе с высшим клиром, ко-торый активно использовался для экспансии католицизма по всему миру. Организация насчитывала порядка ста тысяч действительных членов, работавших в 80 странах, треть из которых - в Испании. Помимо духовенства, то были банкиры, предприниматели, военные, политики, журналисты, юристы.
   Организацию называют еще и 'Святой мафией', имея в виду ее огромное влияние в деловых и политических кругах западных стран. Хорошо отлаженный внутренний механизм позволял конгре-гации глубоко проникать во властные структуры государств, в их систему финансов, образования, средств массовой информации. Одно из направлений ее деятельности - составление досье на лиц, представляющих интерес для разведывательной службы Ватикана. Это называется 'служить Церкви так, как она сама хочет в рамках указанного Всевышним предназначения'.
   Скрытность - становой хребет работы членов Опуса, а такое, надо отметить, не всегда нравилось духовенству на местах. Когда Опус размещался в каком-то округе, епископ обязан был оказывать ему всестороннюю помощь, но не имел право заходить в занимае-мое им помещение. С этим приходилось мириться, ибо ни у кого не было таких влиятельных связей и никто не мог столь эффективно подготовить визиты Папы Римского за рубеж.
   После того, как Иоанн Павел II в 1982 году сделал эту конгре-гацию своей личной прелатурой, которая не подпадала под дейст-вие местных законов, а ее основателя канонизировал в святые, ус-тавные документы несколько адаптировались к новому статусу. Од-нако скрытность и суровая дисциплина оставлены не тронутыми, как и секретный устав. Финансистами главного звена ее действитель-ных членов неизменно служат преимущественно лица испанского происхождения.
   Если Опус Деи, или 'Прелатура Святого Креста и Дела Божье-го', и принял новые уставные документы, то для отвода глаз. Сек-ретные директивы формально стали называться 'наблюдениями и предупреждениями'. В руки такие документы не передавались, их можно только просматривать в присутствии старшего по рангу. Не-проницаемой завесой покрыта была вся финансово-экономическая деятельность ордена. Мало кому из его членов известно, для каких именно операций денежные средства оседали в иностранных бан-ках и откуда они брались.
   'Опус - это как наркотик, наносящий вред умственному здоро-вью, - признался испанский социолог Альберто Монкадо, состояв-ший в свое время его действительным членом. - Многие сошли с ума, живя внутри Опуса. Мне лично известны такие случаи. Если кто-то из новичков жаловался на переживаемые 'трудности с при-званием', наставники отвечали каждый раз одинаково: иди прими таблетку валиума и ложись в постель'.
   Влияние масонов, главным образом итальянских, на римскую курию - для 'опусдеистов' до сих пор головная боль. Среди иерар-хов Ватикана достаточно многие придерживаются масонской ориен-тации, хотя Кодекс канонического права ставит масонство в разряд 'несовместимых с Церковью'. Речь идет не о какой-то Великой ло-же, а скорее о клане внутри римской курии, который стремится дер-жать в своем поле зрения Государственный секретариат Ватикана, его банковские операции, кадровые назначения и спецслужбы...
   Будучи в период смены веков на посту главы испанского пра-вительства, Аснар заверял местных епископов, архиепископов и кардиналов: 'Церковь занимает значимое место, и это факт неос-поримого свидетельства. По традиции и своему вкладу в области идеологии, культуры и искусства, христианству принадлежит, безус-ловно, всевозможные титулы величия. Факт того, что мы живем в обществе, где религиозные верования осуществляются в условиях деликатного отделения конфессий от государства, не означает, что они обращены спиной друг к другу. Демократия предоставляет со-обществу верующих самые благоприятные условия для свободы вероисповедания и осуществления ее на практике'.
   Вместо того, чтобы верить ему на слово, разберемся, как в действительности обстоят дела со свободой вероисповедания в Ис-пании. Взять, к примеру, разработанный все тем же правительством закон об образовании. Ставилась цель передать церкви все преро-гативы по преподаванию в государственных учебных заведениях предмета под названием 'Общество, культура и религия'. Предмет предусмотрено было выбирать учащимися по их усмотрению. Но если приглядеться, то это не 'Общество, культура и религия', а ка-техизис, который преподается специально подобранными епископа-том лицами за счет средств госбюджета.
   Государство обязалось субсидировать и частные католические колледжи, где преподавание религии обязательно. Четыре из пяти частных центров дошкольного образования являлись католическими и финансировались из того же бюджета. Во всех видах учебных за-ведений работали 33 тысячи преподавателей религии, а 120 семи-нарий, 11 колледжей и 6 университетов принадлежали исключи-тельно церкви.
   Помимо системы образования, главные усилия испанских ие-рархов направлялись на миссионерскую работу с использованием средств массовой информации. В этом плане Церковь располагала двумя собственными агентствами новостей, семью радиостанциями, четырьмя телевизионными центрами, пятидесяти семью журнала-ми, тридцатью издательствами-типографиями и массой информа-ционных бюллетеней в каждом округе и приходе.
   В Пасторском Плане на 2002 - 2005 годы главной задачей ука-зана миссионерская, проповедническая и определена она как 'об-ращение в христианство граждан, ставших жертвами современной культуры'. В этой связи дано такое разъяснение: 'Как на пасторов, на нас возложена ответственность по укреплению овец слабых, по вылечиванию больных, по отыскиванию заблудившихся, охранению их, предотвращению опасностей и ведению всех к хорошим паст-бищам'.
   Закон о религиозной свободе от 1980 года устанавливал: рели-гиозные верования не должны служить причиной неравенства и дискриминации. Вместе с тем, хотя Конституция обязывает прави-тельство быть нейтральным в отношении религии и защищать кон-фессиональный плюрализм, политическая реальность сводила к минимуму свободу вероисповедания. На практике Конкордат между Испанией и Ватиканом был поставлен выше законов страны, рели-гиозные догмы навязывались и фактически служили средством по-литического влияния.
   Среди церковных документов внутреннего пользования ходят так называемые 'пасторальные наставления' относительно уча-стия католиков в политической жизни. В них прямо говорится: речь о том, как лучше выстроить четкое и адекватное формирование ка-толиков в соответствии с социальными и моральными аспектами религиозной доктрины, направлять деятельность светских институ-тов, занятых их образовательной подготовкой, чтобы эти люди 'могли действовать в религиозных областях политической жизни с воодушевлением и хорошо подготовленными в профессиональном плане'. В духе этих 'пасторальных наставлений' священнослужи-тели стращают паству тем, что голосование на выборах за партии неугодные Церкви несовместимо с католической верой. Такое поку-шение на свободу вероисповедания иерархи признают легитимным и засчитывают в плюс политическому деятелю, если тот плотно примыкает к столпам духовной власти...
   Последние пятьсот лет испанской истории, за вычетом не-скольких лет республиканского правления, неизменно нанизыва-лись на готовность правителей идти на любые жертвы во благо ка-толической церкви - деньгами, солдатами, свободой и жизнями подданных. Сильное теократическое наследие и сейчас висит над страной, где проживает около полумиллиона мусульман и треть миллиона протестантов, не говоря уже об относительно немного-численных конфессиях. Надо также признать, что активно практи-кующих католиков сегодня - не более шестой части от общего числа верующих. Еще менее верующими испанцы выглядят, когда запол-няют налоговые декларации о доходах: только треть ставит крестик в графе о вспомоществованиях для церкви.
   В свое время национал-католицизм оказался подарком судьбы для Церкви и для самого Франко. Сегодня же статистика красноре-чиво свидетельствует: если в разгар диктатуры практикующими ка-толиками считали себя 90 процентов молодежи, то сейчас не более десяти. По оценкам социолога Хосе Мордоньеса, весьма сомни-тельно, чтобы церковь оказалась способной остановить тенденцию падения ее авторитета среди молодежи, которая видит все меньше необходимости слушать мессы для того, чтобы верить в Бога. Кре-щенных в католическую веру формально три четверти населения, из которых каждый шестой считает себя атеистом или агностиком.
   К агностикам, например, относит себя драматург Иньиго Ра-мирес де Аро. Весной 2004 года на мадридской сцене он поставил свою новую пьесу, название которой вызвало такое возмущение у столичного епископата, что городские власти потребовали немед-ленно ее снять. Клир усмотрел в этой пьесе 'преступное покушение на религиозные чувства большинства жителей Мадрида и грубей-шее выражение богохульства'. Сыр-бор разгорелся из-за названия пьесы 'Me cago en Dios'. (В дословном переводе 'С..ть я хотел на Бога', да простят его дамы и некоторые господа.)
   По мнению автора, весьма показательно, что вынесенное в на-звание довольно употребительное в народе выражение спровоци-ровало среди клерикалов переполох. 'В своей пьесе я отразил все-го лишь обыденную реальность жизни миллионов испанцев, - объ-яснил он. - Того, как Церковь вдалбливает в головы детей такое восприятие мира, в котором превалируют страдания и чувство вины, даже если ничего плохого не делаешь. Сейчас я полностью убедил-ся, что живу в стране, где продолжает господствовать клерикализм и никакого отделения церкви от государства нет. Все остается в ру-ках иерархов. Они пытаются лишить общество всякой возможности вырваться из-под их влияния. Клир систематически навязывает нам свое мнение по любому вопросу бытия. Посмотрите, что делалось на недавно устроенной государством официальной церемонии от-певания жертв террористического акта на железной дороге. На всех гробах помещены распятия, хотя среди жертв, кроме католиков, бы-ли атеисты и представители других конфессий'.
   Лидеры левых политических партий краем глаза тоже посмат-ривали в сторону епископов с опаской, как бы не спровоцировать их на критику в свой адрес. Святые отцы знали об этом. И упорно про-должали твердить, будто общество страдало из-за ослабления веры и потери христианского наследия, из-за воцарения в душах агности-цизма, который якобы шел рука об руку со светской культурой, пре-зирал жизнь, ввергал в кризис священный институт семьи, способ-ствовал нигилизму, релятивизму и прагматизму. В подтверждение ссылалисб и на то, что добровольные пожертвования прихожан за первые годы нового тысячелетия заметно уменьшились.
   Столпы Церкви не удовлетворяются сегодня одним только преподаванием в государственных школах религии. Они уже на-стаивают на ознакомлении учащихся со своим пониманием сексу-альности, семьи, супружества и многих других вещей. Понимание же их сводится к тому, что главный источник бед испанцев - сексу-альная революция с ее печальными последствиями.
   'Интересно, откуда у них такая уверенность, если им самим вроде бы по статусу не положено иметь прямого отношения к сексу-альности, семье и супружеству, о которых они должны знать только понаслышке, - иронически подмечает руководительница Ассоциа-ции разведенных женщин Анна де Кампо. - Надо бы напомнить епи-скопам, что католическая доктрина содержит в себе бациллы, поро-ждающие насилие по отношению к женщине, требует от жены стро-гого подчинения мужу. Церкви лучше бы помалкивать, если она не находит нужным просить прощения у женщин за то, на что их обрек-ла. Епископам неплохо было бы напомнить и о том, что в условиях демократии и отделения церкви от государства им уже больше не стать прокурорами в судах и не служить авторитетами в социальных вопросах. Их место на проповедях в церквях. Пусть также имеют в виду, что любовь свободна, иначе это не любовь'.
   В современной Испании церковным иерархам все труднее от-стаивать религиозную парадигму по сравнению с теми временами, когда в идеал возводился 'чистокровный испанец-католик'. Быть испанцем означало тогда быть прежде всего правоверным христиа-нином, а потом уже иметь гордость, честь и чувство долга. Испания считалась страной мистиков, далеких от светского образа жизни, а католическая вера приравнивалась к самому надежному проявле-нию патриотизма. В эпоху империи идея-фикс состояла в создания всемирного католического государства, ответственного только пе-ред Богом. При Франко 'кабальеро-католик' служил идеологиче-ским клише махровому национал-католицизму, игнорировавшему социальные факторы и выставлявшему олигархию единственной альтернативой анархии. Мигель де Унамуно, однако, усматривал в подобных амбициях 'маразм', Хосе Ортега и Гассет - 'атрофию народной души'. Все это было, но время от времени дает о себе знать и сегодня.
   Очень хочет, чтобы подобного 'духовного наследия' остава-лось в Испании все меньше, наиболее авторитетный ныне фило-соф, профессор Мадридского университета Фернандо Саватер. В своей книге 'Ценность выбора' он утверждает: для людей харак-терно не только бороться, но иногда и одерживать верх над 'судь-бою'. Иначе говоря, сводить к минимуму часть их бытия, которую они не выбирали для себя, и доводить до максимума ту, которая выбирается ими осознанно, чтобы действовать и добиваться дос-тойной для себя свободы.
   Саватер считает, что нынешняя угроза терроризма идеологи-чески связана напрямую с определенной религиозной конфессией. И в этом плане вопрос этот становится еще более животрепещущим после прихода к власти 14 марта 2004 года правительства социали-стов, которое, как он ожидает, будет принимать решения, вызы-вающие раздражение у церковных иерархов. По его мнению, если в прошлые века неконституционных монархий в Европе церковь бра-ла на себя миссию морального наставничества, то демократические государства сегодня основываются на неконфессиональных правах и законах, которые можно обсуждать и даже отменять с общего со-гласия. Религиозные же преследования вызывались как раз нетер-пимостью одной религии по отношению к другим, олицетворявшим якобы ересь.
   В понимании философа, светское государство не должно пре-доставлять ни одной из религий больше прав, чем другой, считать себя самой правильной и обязательной. Это дело личного выбора и права, но не обязанности гражданина. Чтобы сориентировать ве-рующих, религии могут называть что-то грехом, но не имеют никако-го права указывать, что нужно считать преступлением. Равно как квалифицированное законом преступление не может оправдывать-ся тем, что говорит по этому поводу Библия.
   Насчет преподавания в государственных школах религии. Здесь Саватер признает целесообразным изучать там лишь дока-занное научным опытом, а потому представляющее ценность для всех. Преподавание же религии никак не может быть обязанностью государства, при всем уважении к праву любой конфессии пропове-довать свое вероучение желающим, но вне рамок обязательной школьной программы. Точно так же нельзя во время мессы объяв-лять вдруг перерыв на десять минут для лекции о теории эволюции или истории Инквизиции.
   Включать или не включать в преамбулу Конституции Европей-ского Союза положение о христианских корнях современной евро-пейской цивилизации? Философ отвечает на этот вопрос без каких-либо уверток: 'А что, других корней разве нет? Может быть, их тоже включать нужно? Интересные тут возникают парадоксы. Своеобра-зием христианства как раз и было 'Богу богово, кесарю кесарево'. Вера верой, а закон государства есть нечто другое. Первые хри-стиане, если зашла речь о христианских корнях нынешней Европы, выступали против поклонения идолам Римской Империи. Нельзя забывать и об агностиках с атеистами, которые противостояли хри-стианству, превращенному в новое государственное идолопоклон-ство. Словом, вопрос слишком сложный для простой преамбулы Конституции'.
   Если прислушиваться к дискуссиям в испанском обществе на тему о государстве, церкви и демократии, то невольно можно поду-мать, что католических иерархов их отношения с властью беспокоят гораздо больше, нежели их отношения с обществом, да и с самой паствой. Даже где-то восторгаешься их непоколебимости в том, что только-де католическое вероучение способно придавать жизни смысл, ибо несет в себе истины высшие, вечные, годные для всех времен и народов. Попутно они всячески стремятся сохранить свои привилегии и не хотят даже слышать о том, что представляют всего лишь один из институтов общества, не хотят понимать, что истинная свобода вероисповедания должна предусматривать равноправие всех религиозных конфессий не на словах, а на деле.
   Упорство иерархов Римско-католической церкви можно объяс-нить и тем, что ее юридический статус в Испании основан на нормах не государственного, а межгосударственного права, то есть на Кон-кордате с Ватиканом. Дело усугубляется еще и тем, что внутреннюю жизнь института церковного даже с натяжкой трудно назвать демо-кратической, ибо там не соблюдается равенства между мужчиной и женщиной, нет никаких юридических гарантий в отношениях между иерархами и рядовыми священниками. Далек от демократии и глав-ный патрон испанской католической церкви - государство Ватикан, в основном законе которого от 2000 года уже в первой его статье пре-дусмотрены для Папы Римского права верховного суверена с еди-ноличными, диктаторскими полномочиями.
   Римский понтифик и его прелаты повсюду ставят себя выше права, государства и закона. К такому выводу приходит ректор Уни-верситета Карлоса III, профессор философии права Грегорио Мар-тинес. 'Очень жаль, - пишет он, - что в нашем демократическом, не-конфессиональном государстве иерархи кичатся своим непризнани-ем государственного права, гражданского брака и развода, навязы-вают официальным церемониям, свадьбам и похоронам форматы религиозных обрядов. Надеюсь, что новое правительство во главе с лидером социалистов правильно расставит акценты в отношениях между Церковью и государством. В том числе, и относительно со-держания школьного предмета о религии, которое фактически явля-ется катехизисом и, кроме как к напряженности в обществе, ни к че-му не ведет'.
   Для правоведа ясно, что Церковь игнорирует конституционные основы испанских законов, будто они к ней не относятся. Это проис-ходит и когда кардинал Мадрида продолжает называть короля Ваше Католическое Величество или когда адвокатам-католикам запреща-ют заниматься делами по бракоразводным процессам. Как считает ректор университета, трудно ожидать от католической церкви в Ис-пании, что она откроет глаза свои на веяния нового времени, не бу-дет отстаивать свою исключительность и привилегии...
   За последние три десятилетия Испания, несомненно, сделала огромный скачок вперед в своем социально-экономическом разви-тии. Заметно обогатились и ее научные, гуманитарные контакты с внешним миром. Однако прелаты продолжают бесцеремонно вме-шиваться в образовательный процесс и делают это не через цензу-ру, как в былые времена, а через средства массовой информации, красочно освещающие патронируемые церковью государственные мероприятия.
  
  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ (ФОРТИССИМО)
  
  В августе 1822 года в Севилье, в доме одного известного в городе гражданина случайно обнаружили четыре трупа: девушки и трех мужчин. Вызвали полицию. Припертый к стенке, хозяин признался, что это он расправился с насильниками, которые якобы не послу-шались его и убили похищенную ими девушку. Вроде бы не такой уж из ряда вон выходящий в ту пору случай, если не считать одну очень важную деталь.
   В ходе обыска нашли объемистую рукопись с непонятными схемами, именами, датами. Оказывается, в ней подробно описыва-лась деятельность разветвленной по всей стране и даже колониям в Америке сети бандитских формирований Гардуньи, назывались наиболее крупные ее акции и связи во влиятельных кругах, в том числе в Святой Инквизиции. Из рукописи, найденной в Севильи, яв-ствовало, что главари тайного преступного сообщества почти два столетия получали от инквизиторов щедрые вознаграждения за свои услуги. Под пыткой на допросах хозяин дома также сообщил, что он и есть 'Старший Брат' Гардуньи, в подтверждение чего вы-дал всю ее верхушку. Его приговорили к виселице вместе с шестна-дцатью главарями банд в Толедо, Барселоне, Кордове и других го-родах.
   Разбираясь в рукописных листах, можно было узнать, что Гар-дунья явилась не только повивальной бабкой, но и прототипом си-цилийской мафии и неаполитанской каморры. Итальянская братва переняла у испанских 'братишек' опыт внутреннего устройства их тайного общества, средства и методы деятельности - в тот период, когда Сицилия и Неаполь считались владениями испанской короны. Тогда же, в XVI веке и появились на свет эти два наиболее крупных преступных синдиката, дожившие до наших дней.
   Гардунья создавалась во времена реконкисты под предлогом защиты католической веры от мусульман и иудеев. На самом деле, ее банды и шайки просто ловили рыбку в мутной воде, стремясь по-живиться и не упустить свой кусок добычи в процессе очищения ра-сы в ходе большого кровопускания. После реконкисты, войдя во вкус легких денег, заправилы Гардуньи не остановились на достиг-нутом и, пользуясь поддержкой Инквизиции, принялись за своих единоверцев, постепенно выходя из-под контроля властей.
   Со временем Гардунья становилась все более организован-ной, ее действия все более скрытными и коварными. Севилья была выбрана местом расположения главного штаба преступного сооб-щества. Там собирался высший совет из тринадцати атаманов банд. На нем утверждались дисциплинарный устав, ритуал посвящения, кодекс правил поведения и признаков опознания своих сотовари-щей, шифры связи, иерархическая структура беспрекословного под-чинения снизу доверху, в зависимости от ранга каждого члена тай-ного общества.
   Нижняя ступенька пирамидальной структуры была уготовлена для 'парней', которым поручалась самая грязная работа. К ним примыкали 'шпионы', следившие за соблюдением правил устава среди членов указанного ранга. Первым делом им полагалось вла-деть разного рода условностями для бесконтактного общения меж-ду собой: в этих целях обучались воспроизводить звуки, издавае-мые живностью вроде сов, кошек, собак.
   На следующей ступеньке стояли 'подкрышники', главным об-разом из числа хозяев и работников питейных заведений или по-стоялых дворов. Сюда включались также 'подкрышницы' - женщи-ны легкого поведения, используемые для вспомогательных опера-ций по получению нужных сведений. Занимались они предвари-тельным изучением и обхаживанием богатых путешественников в придорожных тавернах, в то время как банда готовилась к внезап-ному нападению. Иногда это блядское отродье разыгрывало из себя приличных женщин, типа торговок или служанок, которые под удоб-ным предлогом могли заходить в дома зажиточных граждан выяс-нять там обстановку. Для выполнения более сложных поручений с той же целью использовались 'сирены', выступавшие в роли вос-питательниц детей. Последние частенько были и любовницами гла-варей банд, поэтому пользовались влиянием на рядовых членов.
   Далее по восходящей шли 'соплоны' - люди, как правило, уже в почтенном возрасте и респектабельной внешности, завсегдатаи не таверн, а больше церквей во время мессы. Они должны были уста-навливать дружеские отношения с лицами, представлявшими инте-рес для Гардуньи, вести переговоры с агентами Супремы, доводить до них нужную информацию. На ступеньке чуть выше располагались 'флореадоры' - члены штурмовых отрядов на тот случай, когда требовалась еще и физическая сила больше обычной. Этот самый многочисленный контингент Гардуньи состоял, как правило, из быв-ших заключенных и беглых каторжников, осужденных за убийство или бандитизм. В контакте с ними орудовали 'пунтеадоры': выгля-дели они более презентабельно и могли вращаться в любых слоях общества, выполняя функцию киллеров или наемных дуэлянтов.
   Ряды функционеров аппарата тайного общества, имевших вы-ходы на его заправил, пополнялись преимущественно из наводчи-ков. Называли их 'красавчиками'. Они возглавляли отдельные бандитские формирования, проводили церемонии приема новых членов, следили за соблюдением внутренних законов, правил и традиций. На уровне региональном верховодили 'капатасы', под-чинявшиеся напрямую восседавшему на вершине пирамиды 'Старшему Брату'. То была личность всеми почитаемая и вызы-вавшая еще и страх, потому как человек этот выходил на высшие сферы властных структур.
   Как и в любом тайном обществе, имелись в Гардунье свои ус-ловные знаки опознания и обращения за помощью к 'своим' на случай экстренной необходимости. В незнакомом ему окружении член братства разбойников мог кончиком большого пальца правой руки коснуться левой стороны своего носа и посмотреть, кто среаги-рует на этот жест. Если таковой обнаруживался, то нужно было по-дойти к нему и сказать вполголоса условную фразу, требовавшую и соответствующего отзыва. Для пущей уверенности, что опознание прошло по всем установленным правилам, следовало и особое ру-копожатие. Только после этого двое ранее не знакомых друг с дру-гом приступали к доверительному разговору на условленном жарго-не, совершенно непонятном для постороннего. На том же примерно жаргоне общаются в Испании многие уголовники и сегодня, особен-но в тюрьмах, а опознавательный знак в виде татуировки треуголь-ника на ладони руки переняла неаполитанская каморра.
   На протяжении всего XVII века Гардунья контролировала так называемые 'кортесы чудес', куда входили попрошайки, проститут-ки и урки всех мастей. Всегда имелся у нее и надежный собствен-ный механизм самофинансирования, состоявший из отпетых шан-тажистов, вымогателей, наемных лжесвидетелей в судах, киллеров и рэкетиров. Жизнь бандитам с большой дороги заметно облегчали Инквизиция и местные власти, заинтересованные в избавлении от неугодных им личностей.
   Несмотря на довольно широкий ассортимент выполняемых ими 'заказов', члены Гардуньи подчинялись жестким правилам внутреннего распорядка. Данное кем-то из них слово не бросалось на ветер. Можно было прибегнуть к их услугам со стороны в абсо-лютной уверенности, что шантажа не последует, контракт будет вы-полнен, как обещано. Вырученные за это деньги, как и все другие, шли в общак (одна треть), на текущие расходы (другая треть), ос-тавшаяся часть - исполнителям. Общак считался неприкосновен-ным, как страховой фонд. Под текущими расходами подразумева-лись те, что были связаны с подкупом должностных лиц и влиятель-ных фигур, в том числе королевского двора, судов и администраций тюрем, если кого-то из братвы сажали за решетку...
   И так все это шло по хорошо накатанной дорожке, пока спле-тение солнечных лучей не высветило те самые четыре трупа в доме 'Старшего Брата' Гардуньи. Но даже сняв верхушку пирамиды, вы-корчевать корни было не так-то просто: слишком расползлись они по всему королевству, включая заморские владения, чтобы одним махом покончить с братьями-разбойниками.
   Долго еще на дорогах юга Испании негласно действовала сеть 'страховщиков', продававших путешественникам за немалую цену специальное свидетельство, гарантию безопасного передвижения. Горе тому, кто не запасся им, решил поехать на свой страх и риск.
   По всем неписаным законам Святой Гардуньи бесчинствовали пиратские банды на морях и в океане. Почитая ее традиции, на вы-работанном ею жаргоне общались между собой испанские воры в законе.
   Тем не менее, мафии на манер итальянский в стране так и не сложилось. Если, конечно, не считать 'святой мафии' из Опус Деи...
   После захвата власти франкистами военные патрули на ули-цах и Гражданская гвардия на дорогах с бандитизмом покончили быстро. В это же время диктатор не стеснялся давать возможность своим сподвижникам получать огромные барыши и стремительно обогащаться, хотя в своих публичных заявлениях говорил об этом с негодованием. Секретом полишинеля был тот факт, что большинст-во министров правительства неофициально занимались бизнесом, состояли членами административных советов компаний и через вы-носимые их ведомствами решения влияли на размеры собственных дивидендов.
   В духе былых традиций экономикой страны фактически управ-ляли двести семей. Крупные банкиры и промышленники подбирали себе нужных министров или их заместителей, которые по истечению срока 'служебной командировки' возвращались к себе в банки и фирмы к оставленному для них куску пирога. Почти сорок лет узур-пации власти одним человеком, что уже само по себе коррупция высшей пробы, отложили свой отпечаток на сознании людей. Ис-панцы в огромной массе своей оказались втянутыми в 'черную ды-ру' теневой экономики со своим порочным кругом взаимного наду-вательства. Видя богатство и роскошь 'избранных', многие приня-ли себе за правило: если хочешь жить более менее прилично, то не особо мни из себя законника и обогащайся как можешь.
   Начиная с середины шестидесятых годов коррупция возраста-ла по мере оживления рынка недвижимости, иностранного туризма, жилищного строительства, гостиничного бизнеса. Мздоимство чи-новников приобрело повальный характер. Понятия чести и общест-венной этики встречались только на бумаге и в декларациях о бла-гих намерениях, которыми известно, куда путь выстлан.
   'Коррупция в Испании сегодня подстать военной тайне, ба-лансирует где-то на грани с фатализмом, - свидетельствует журна-лист и писатель Мариано Санчес Солер. - И это неудивительно, по-тому как ею пронизано общество сверху донизу. Коррупция даже ни-кого не волнует или волнует, когда кто-то громко оскандалился, бу-дучи пойманным на месте преступления, in fraganti'. В подтвержде-ние своих слов Солер предлагает читателям для ознакомления це-лую подборку собранных им материалов. По его оценке, за весь постфранкистский период из тех же соображений как бы не навре-дить демократическим процессам, фактически не принято никаких законодательных актов против коррупции, никаких действенных мер с целью остановить разрастание опухоли. Продажные чиновники переходят из правительства в бизнес, который уже не командирует своих людей во властные структуры, как при Франко, а направляет в главные политические партии пожертвования от своих компаний в обмен на благоприятное к себе отношение. В 90-е годы Испания превратилась в одну из самых коррумпированных стран мира, войдя в первую их дюжину и уступая только Италии, Греции и Венгрии.
   В служебной инструкции Генеральной прокуратуры Испании коррупцией называются 'такие действия или упущения, которые, будучи частью одного или нескольких наказуемых преступных на-рушений, осуществляются каким-то представителем власти или уполномоченным чиновником, использующим свое служебное по-ложение с целью несправедливого обогащения или с другой какой-либо целью, всякий раз когда серьезно и напрямую нарушается ус-тановленный властью порядок, наносится ущерб ее институтам'.
   Судья Карлос Вильярехо, сталкивающийся на практике с уго-ловными делами подобного рода, считает, что коррупция - это серьезная патология демократических систем. 'В наши дни, - уточ-няет он, - коррупцию уже нельзя рассматривать только в свете мо-рали государственных служащих, этики поведения отдельных лиц, неправедного обогащения какого-то правительственного чиновника. Коррупционеры - не только беспринципные лица, которые стремят-ся увеличить свои доходы. Коррупция в наше время неотъемлема от экономической и политической системы'. К порождающим кор-рупцию причинам судья относит концентрацию экономической и по-литической власти у лиц, над которыми нет никакого контроля, от-сутствие прозрачности экономической власти благодаря тайне бан-ковской деятельности, а также расхождение и дисгармония между банковской юридической системой и судебной.
   Если капнуть историю, само слово коррупция было известно еще Платону и Аристотелю. Использовалось оно, когда речь захо-дила о моральном здоровье общества. Понятие это относилось к состоянию духовных ценностей, к свободе, моральному праву вла-сти править, распределению льгот и материальных ценностей, кон-фликту между общественными и личными интересами. Иными сло-вами, суть коррупции на протяжении веков оставалась неизменной - злоупотребление властью в личных целях.
   Коррупция не знает географических границ и отличается лишь своей насыщенностью в тои или иной стране в ту или иную эпоху. К примеру, в Англии сто лет назад коррупции, как считают, было больше, чем сегодня. В скандинавских странах наших дней корруп-ции меньше, чем на юге Европы или на ее востоке. И повсюду она вызвана либо существованием черного рынка и теневой экономики, либо дискредитацией власти.
   Для упрощения коррупцию в Испании разделяют на белую, се-рую и черную. Белая обществом не признается коррупцией: она как бы часть традиционной культуры и не считается серьезной пробле-мой. Насчет серой существуют разные точки зрения, ибо нет опре-деленности в том, какое именно действие можно считать уголовно наказуемым. По поводу черной никто не оспаривает ее криминаль-ного характера.
   На практике юридическое определение коррупции часто ока-зывается недостаточным. Скажем, можно ли считать коррупционе-ром бизнесмена, вынужденного давать взятку за получение какой-т лицензии. Или политика, который допускает существование тайного фонда в своей партии и действует не столько в личных, сколько в ее политических интересах. То есть, помимо чисто юридических, не-преложными являются этические критерии.
   Виды коррупции разнообразятся применительно к их месту и времени. В Испании, например, назначенному на высокий пост в министерстве родня не простит, если он не подыщет для свояка или зятя какое-нибудь тепленькое местечко или не наведет на выгодный контракт заинтересованное лицо из числа его друзей. Такие неглас-ные 'фаворы' не новы в этой стране и только в Уголовном кодексе 1996 года стали подпадать под соответствующую статью.
   Другой весьма распространенный вид - использование фон-дов не по назначению. Или оказание высоким должностным лицом нужного влияния на руководство крупной компании для заключения выгодной сделки третьему лицу. Или 'вторая касса' - нечто вроде двойной бухгалтерской отчетности, посредством которой получен-ные законным путем финансовые средства хранятся и используют-ся за рамками официальной отчетности. И во всех случаях когда кто-то добивается от правительства необходимых уступок, ему по-лагаются комиссионные.
   Почти все случаи коррупции в Испании остаются вне поля гласности и через прессу оглашаются лишь малые ее дозы. На по-верхности, собственно, и коррупции-то нет, а есть якобы 'трудности с общественным мнением'. Каждый раз в своих предвыборных за-явлениях кандидаты от двух самых массовых партий - Народной и Социалистической - называют ее отвратительнейшим средством получения личных выгод с использованием служебного положения. После выборов и подсчета голосов об этом уже почти не говорят, хотя по всему миру об Испании ходит молва как о стране, где ино-странцу можно относительно легко вложить 'черные деньги' в не-движимость, завести банковский счет, а затем начать процесс оформления вида на жительство - сначала временного, а потом и постоянного.
   Как бы ни менялась технология самих коррупционных дейст-вий, они всегда и всюду совершаются скрытно, сознаются как нару-шение закона, хотя все другие их составляющие могут быть вполне легальными. Это относится и к тем случаям, когда оплата произво-дится официально, но счета составляются фиктивные. Точно так же когда кто-то из высокопоставленных политиков или чиновников по-лучает гонорар за устные консультации. Все вроде бы законно, за исключением того, что договоренности о них достигаются неофици-ально и не оставляют после себя никаких документов. При этом у обеих сторон есть четкое понимание, что действия такие, как мини-мум, неэтичны, а как максимум таят в себе нарушение закона.
   Матерью коррупции в Испании многие считают финансирова-ние политических партий по принципу иезуитов - цель оправдывает средства. В сущности, как и везде, крупные партии превратились в акционерные предприятия, которым уже мало членских взносов, пожертвований бизнеса и частных лиц. Вкладывающим свои сред-ства в предвыборную борьбу компаниям и фирмам гарантированы, в случае избрания или переизбрания, выгодные контракты. Особен-но важная роль при этом возлагается на функционеров по связям с общественностью, точнее с бизнесом. Такие лица в партийном ап-парате ценятся очень высоко и в случае успеха получают все лав-ры.
   'Модель испанской политической системы, - свидетельствует все тот же Мариано Санчес Солер, - унаследована от диктаторской и включает в себя далеко не все компоненты демократии. Начнем хотя бы с того, что бессменный глава государства получил бразды правления из рук самого диктатора и избираться не собирается, ос-тавляя после себя наследного принца. Суда присяжных у нас нет. Судей не избирают, а назначают. Не существует законных основа-ний для проведения общенародного референдума с результатами обязательными к исполнению правительством. Права профсоюзов усечены. Участие населения в управлении государством ограничено выборами. Общественного контроля за выполнением предвыборных обещаний не предусмотрено. Вся система демократического пред-ставительства построена так, чтобы гарантировать определенным группам беспрепятственный доступ к разделу общего пирога благ и привилегий, даже если они находятся временно в оппозиции. Не зря же политические лидеры вынуждены мириться с коррупцией, при-знавать ее естественным явлением. А это накладывает на общество печать морального цинизма'.
   Особенности сложившегося финансового механизма испанских политических партий делают практически невозможным осуществ-ление контроля судебными инстанциями за соблюдением Закона о финансировании от 1987 года. Государственным органам финансо-вого контроля недоступны не только политические партии, но и во-обще вся теневая экономика. Это в то время, когда ее объем на на-чало XXI века составлял пятую часть ВВП, а 'черной налички' хо-дило, по меньшей мере, пять миллиардов евро годовых. Планы же по судебному преследованию лиц, замешанных в финансовых ма-хинациях, продолжали оставаться благими намерениями.
   Что мог изменить в Испании победивший на выборах 2004 го-да лидер Социалистической рабочей партии Хосе Луис Родригес Сапатеро? Новый председатель правительства - потомственный социалист. Дед его, военврач капитан Лосано остался до конца ве-рен Республике и был расстрелян франкистами в 1936 году. Отец симпатизировал социалистам, в период диктатуры подвергался ре-прессиям. Сам Сапатеро вступил в партию, когда ему было восем-надцать лет, после выхода ее из подполья. По образованию юрист, преподавал право в университете. Избирался депутатом Парламен-та, где добился уравнения бывших республиканцев в правах с дру-гими пенсионерами. Ни к одному из финансовых скандалов и случа-ев коррупции в партии причастен не был. Став во главе правитель-ства, он обещал превратить Испанию в 'государство образцовой демократии' и установить жесткий контроль за деятельностью госу-дарственных чиновников, чтобы пресечь коррупцию. Время покажет.
  
   *
  Вот уже далеко не первый десяток лет Испанию называют 'Флори-дой Европы', ее столицу Мадрид - 'испанской Боготой'. И в виду имеют совсем не красоты природы, приятные взгляду. Не в укор Флориде или Колумбии говорят это, а в подтверждение того, что по-лученные неправедным путем капиталы здесь принято успешно от-мывать, начиная еще с 50-х годов. Франкистский режим вполне уст-раивали такие инвестиции, в газетах вовсю писали об испанском 'экономическом чуде'.
   Неслучайно и латиноамериканские наркобароны выбрали эту страну в качестве 'прачечной'. Общий испанский язык, похожий склад мышления и психологии позволяют им чувствовать себя здесь поувереннее, чем у себя дома. В Испании ими была создана инфра-структура наподобие колумбийской с ее коррумпированной полици-ей и высокомерной бюрократией, стремящимися заработать сразу и много путем использования своего положения в структурах государ-ственной власти.
   По свидетельству судьи из Палермо Джиованни Фальконе, си-цилийская мафия обеспечила себе в Испании монополию в строи-тельстве отелей на побережье Коста Брава и на Канарских остро-вах. Многомиллионные инвестиции поступали прямо из Палермо, значительную их долю составляли прибыли от продажи наркотиков. Стараясь ускользнуть от уголовного преследования в Италии, ее мафиозные кланы предпочитают и сегодня отсиживаться на экзоти-ческом испанском побережье.
   Излюбленные опорные пункты торговцев наркотиками - Мад-рид, Барселона, Бильбао, Малага, Галиция, где банкиров не выра-боталось аллергии на грязные доллары. По всей Испании действует целая сеть работающих на наркобаронов адвокатов, банкиров, по-литиков, полицейских, агентов по недвижимости, а также привлека-тельных 'жриц любви'.
   Валенсия выбрана для отдыха того отряда мафиози, к которо-му относятся мастера 'экзекуций', то есть наемные убийцы. Мар-белья на побережье Коста дель Соль - райский уголок не только для отдыха, но и для приобретения недвижимости - там снимают напряжение заправилы подпольного бизнеса со всего света. Для обсуждения деловых вопросов больше подходят тихие места на по-бережье Коста Брава, Галиции и Кантабрии. За одним столом в ка-ком-нибудь шикарном ресторане там можно увидеть колумбийских и сицилийских мафиози, членов неаполитанской каморры и амери-канской коза ностра: они вносят коррективы в раздел сфер влияния, согласовывают взаимодействие в проведении совместных опера-ций. Специализация выработана четко и уже давно: сицилийцы обеспечивают очистку пасты коки и общее распределение кокаина, галисийцы - доставку контрабанды с борта пароходов в нейтраль-ных водах на быстроходных катерах на берег в тайные хранилища.
   Все узловые фигуры криминального сообщества прекрасно из-вестны испанской полиции и Гражданской гвардии. Но арестовать их нельзя, ибо обычно нет свидетелей, которые отважились бы дать показания в суде. На наркобарона совершается наезд лишь в самых крайних случаях. Не стоит только после этого удивляться, что из всех стран Европейского Союза потребление наркотиков в Испании самое высокое, соответственно и смертность среди наркоманов.
   Вопрос: есть ли в Испании своя мафия наподобие итальянской или американской? Похоже, в классическом виде нет, но разного рода мафиозных группировок хоть пруд пруди. Одну из них называ-ют 'допинговой'. Ее специализация - ввоз, производство и распро-странение различных препаратов-стимуляторов среди спортсменов высшей категории. Основа у препаратов гормональная, и обнару-жить их присутствие в организме ныне действующим комиссиям по антидопинговому контролю не так уж и просто.
   Как все делается и какие препараты используются рассказы-вать не стану, ибо плохие примеры заразительны. Скажу лишь, что конспиративно выстроенная сеть по их распространению мало чем отличается от торговли наркотиками. Наиболее активно здесь дей-ствуют медики и тренеры команд разного уровня, вплоть до олим-пийских и национальных сборных по многим видам спорта. На столь скользкую тему пресса не пишет, ибо профессиональный спорт в Испании - это как священная корова в Индии. Трогать его нельзя - себе дороже выйдет...
   Следовать ли всегда и во всем законам? Сей ключевой вопрос рассматривается в Испании, как и везде, с двух сторон. В философ-ском плане неукоснительное соблюдение юридических норм час-тенько приравнивается к идиотизму, слишком скучному и примитив-ному подходу к жизненным ценностям. В практическом плане, одна-ко, мысль оказаться за решеткой на несколько лет подавляющее большинство приводит в ужас.
   И это не голословное утверждение. В первые годы нового ты-сячелетия здесь тюремное заключение отбывали около 60 000 че-ловек, из которых каждый пятый - иностранец, проживавший в стране незаконно. Для справки и в целях непредвзятости можно от-метить, что в это же время на просторах Российской Федерации мо-тали срок около миллиона. При всем этом, сроки наказания в обеих странах разнятся весьма незначительно. Умеющий умножать и де-лить в расчете на сто тысяч жителей легко определит разницу.
   Пресловутая 'русская мафия' в Испании. Строго говоря, здесь ее нет. Что есть, так это представители ряда организованных пре-ступных группировок или отморозки в бегах под фальшивыми пас-портами, а также перелетные птахи, осевшие поклевать иноземной крупы. Как правило, они пытаются найти для себя на Иберийском полуострове пристанище, где можно было бы не только припрятать, но и, желательно, приумножить наворованное.
   Бандиты с большой российской дороги открыли для себя Ис-панию в середине 90-х, и сделали это совсем не случайно. Наряду с прекрасными условиями комфортного отдыха здесь оказались бан-ки, не столь требовательные по части выполнения формальностей иностранными клиентами - были бы у них наличные деньги, Да и угодливых небескорыстных советчиков из местных граждан по части вложения средств в недвижимость или другое какое-нибудь выгод-ное дельце здесь хоть отбавляй.
   Когда в курортных поселках на Коста дель Соль впервые поя-вились 'ласточки с России' - непривычные на вид своими весьма вульгарными манерами, никто на них особого внимания не обратил: здесь и не такие залетали. К тому же, иметь шикарную виллу с бас-сейном, лимузин и яхту - к этому уже давно привыкли. Однако у ме-стной полиции после их прибытия стали возникать дополнительные проблемы. Отчего? Просто жили они неспокойно, вечно сводили счеты друг с другом, а вскоре принялись и отлаживать свой бизнес по поставкам в Испанию веселых, общительных девчушек.
   Но это лишь для начала, дабы скука или ностальгия бизнесме-нов чересчур не заедали. Серьезные же дела должны были и начи-наться серьезно. На первых порах надо осесть, вжиться, присмот-реться, завести среди испанцев полезные связи, открыть счет в хо-рошем банке, переведя туда деньги из 'офшора', приобрести при-личное жилье, присосаться к какой-нибудь солидной фирме, поку-пающей и продающей недвижимость. Ну, а уж там можно и плечами раздвинуть...
   Полиция и Гражданская гвардия быстро сформировали свои специальные подразделения по работе с 'резидентами из России'. Пригодился и многолетний опыт общения с нелегальными имми-грантами, колумбийскими и итальянскими мафиози. Оставалось только набрать в кадры знатоков русского языка и жаргона, позна-комиться с реалиями российского криминального мира. Последнее сделать было непросто, поскольку русские не копировали иерархи-чески выстроенную модель итальянцев и японцев, или герметически закрытые структуры китайских триад и колумбийских наркокартелей. У российского криминала полиция обнаружила склонность больше к горизонтальному, чем пирамидальному построению, что позволяет быстро восполнять утрачиваемые звенья.
   Результаты ее оперативной работы, а также контактов с Ин-терполом и МВД Российской федерации позволили испанским пра-воохранительным органам сделать заключение: в Испании пред-ставлены, как минимум, восемнадцать организованных преступных группировок России, у пятнадцати из них на подхвате состояли ис-панские и латиноамериканские граждане. На 2003 год установлена преступная деятельность почти полутора сотен россиян, находив-шихся в Испании. Главным образом речь идет об отмывании денег, торговле наркотиками и проститутками, вымогательстве. Особенно много таких субъектов осело в Андалузии и Мадриде, чуть меньше в Галиции, Валенсии и Каталонии.
   'Надо иметь в виду, что некоторые из них хотят казаться рес-пектабельными гражданами и придают большое значение заведе-нию ими связей среди испанцев, особенно представителей местной власти, политиков, бизнесменов и даже полицейских', - отметил эксперт испанской полиции, пожелавший остаться инкогнито. - Эти личности могут нам доставить массу неприятностей. Они очень опасны, ибо в их намерения входит создать в Испании филиалы своих преступных группировок'.
   Ухищрения российских граждан в Испании, в том числе и фи-нансовые, для ее правоохранительных органов не секрет. Сотруд-ничество с другими специальными службами, в частности с Интер-полом и МВД России, позволяют им кое-кого повязывать по рукам и ногам. Так, летом 2000 года в окрестностях Барселоны, не успев оказать вооруженного сопротивления, арестованы два прикрытых греческими документами и фамилиями главаря ореховской пре-ступной группировки Буторин и Полянский. На счету у них более двух дюжин заказных убийств. По горячим следам задержаны также бандит из медведковской группировки Пылев (кличка 'Карлик'), ку-бинец Родригес и еще несколько человек.
   Красивое житье под щедрым солнцем на побережье Среди-земного моря для них кончилось. На очереди были и другие запра-вилы российского преступного мира. Их вольготное пребывание в Испании с очень большими деньгами обещало быть непродолжи-тельным...
  
   *
  Идеологические основы баскского национал-сепаратизма в Испании заложил в конце XIX века писатель Сабино Арана. Полвека спустя на эти основы стал опираться терроризм местной выделки.
   'Мой патриотизм не вызван мотивами природы человеческой и не направлен на достижение материальных ценностей, - разъяс-нял Арана. - Мой патриотизм опирается на любовь к Богу. Я ставлю перед собой цель привести к Нему моих собратьев по расе, состав-ляющих великую семью моего баскского народа'.
   Другими словами, основатель Баскской националистической партии возводил свою 'расу' в ранг Вседержителя, никак не мень-ше. Фанатичный католик дошел даже до того, что публично заявил: 'Если мой народ станет отказываться от своей католической сути, я отрекусь от него. Без Бога нам ничего не надо. Здесь у нас в Стране Басков, чтобы любить Бога, надо быть патриотом, а чтобы быть патриотом, надо любить Бога'.
   Рьяными последователями и главными пропагандистами его националистического мировоззрения стали баскские священники. Без всякого стеснения они утверждали, будто Адам и Ева были бас-ками, а рай земной, куда их поместил Создатель, находился на тер-ритории Страны Басков, чей язык происходит от Ноя, оставленного в живых после Всемирного потопа. Каждый раз не преминули и под-черкнуть, что основное ядро монахов-миссионеров, отправившихся в Новый Свет обращать аборигенов в христианство, состояло из басков, а основателем Ордена иезуитов, занимавшегося миссио-нерством повсюду в мире, был тоже баск Игнатий Лойола. Во вто-рой половине XX века они уже умалчивали о том, что монах из Ор-дена капучинов первым возглавил военный аппарат террористиче-ской организации ЭТА, где особой жестокостью к жертвам её терро-ра отличался его собрат по Ордену.
   В годы гражданской войны 1936 - 1939 годов большинство басков поддерживало республиканское правительство в Мадриде: оно предоставило их провинции статус автономии внутри испанско-го государства. В свою очередь, Франко в долгу не остался и обру-шил на них кровавые репрессии. Как следствие и этих преследова-ний появилась в конце 60-х та самая подпольная военная органи-зация националистов Эускади та Аскатасуна (ЭТА). Костяк ее, кста-ти говоря, опирался на духовенство в немалой степени: инициато-рами создания были семинаристы и монахи, они же готовили в мо-настыре Аранзазу первые 'акты возмездия'. Именно там, за высо-кими заборами вынашивалась идеологическая платформа терро-ризма и на одном из постоянных собраний в 1968 году возникло и ядро самой ЭТА.
   В Стране Басков монастыри традиционно служили цитаделями сепаратизма. Почему националистическая идеология ЭТА, окра-шенная поначалу в тона левого радикализма, пыталась подменить собой религию и Бога в сознании басков? Надо было найти иммуни-тет для исполнителей террористических актов, предохранить их от чувства вины и моральной ответственности за убийства. Вместо гражданских свобод этнический радикализм экстремистского толка взял на вооружение 'священную агрессивность'.
   Идеологическая доктрина Баскской националистической пар-тии была насквозь пропитана национализмом, католицизмом, ра-сизмом и ксенофобией. Ныне партия вынуждена лавировать между сепаратизмом и автономией. В Стране Басков до сих пор остается и довольно серьезная оппозиция сепаратизму, которая служит объек-том постоянных угроз со стороны террористов ЭТА.
   Когда сравнивают баскский сепаратизм экстремистов с нациз-мом гитлеровской Германии, то обычно приводят в качестве приме-ров наиболее драматические террористические акты. Общая же суть в том, что в обоих случаях все начиналось с дискриминации по этническим признакам, с увольнений и лишений прав на предпри-нимательскую деятельности лиц, не отвечающих 'расовым крите-риям'. В Стране Басков тоже одно время увольняли преподавате-лей в школах и университетах, которые выступали против сепара-тизма, отказывали многим предпринимателям небаскского происхо-ждения в продлении лицензий. Как и при нацистах в Германии, идеологические репрессии и 'расовые чистки' не придавались ши-рокой огласке в печати.
   'Католическая церковь в Стране Басков тоже насквозь пропи-тана национализмом, хотя и попадаются среди простых священни-ков люди, не зараженные этой болезнью, - свидетельствует баск-ский журналист Иньяки Эскерра. - Церковь проповедует национа-лизм, все ее заявления по поводу терроризма изобилуют двусмыс-ленностями, попытками казаться непредвзятой, а если призывает к милосердию и состраданию, то отнюдь не к жертвам террора. По-пробуй только указать церкви на ее грехи 'по неведению или по упущению' - епископат сразу обрушит на критика обвинения во враждебности к религии вообще и в злостных попытках с нею по-кончить. Церковь у нас больше католическая, чем христианская. В недрах ее царит дух где-то между инфантильностью и инквизитор-ством'.
   Как к этому относятся сами прелаты Римско-католической церкви в Испании? Вроде бы должны нести ответственность за по-ложение, сложившееся в одном из своих 'филиалов'? На самом деле, они активно не вмешиваются, чтобы дать возможность Вати-кану делать это по его усмотрению. Римская же курия тоже предпо-читает держаться подальше, отделываясь общими декларациями с осуждением терроризма, как такового.
   'И дожили мы до такой странной ситуации потому, что обще-ство это было просто дерьмом, - продолжает возмущаться Иньяки Эскерра. - Баскская церковь служила его отражением, представляя собою жалкий мир страха и обмана, личной мести и сведения сче-тов. Контроль этой церкви над людьми и их мыслями очень жесткий - далеко за пределами Конституции и права. Там весьма немногие смеют жаловаться или выражать свое личное мнение в админист-ративных и судебных органах. Католицизм вообще склонен привле-кать к себе и традиционно опираться на наиболее консервативные слои общества. Та же церковь поддерживала фашистские режимы и не жалела сил, выступая против левого тоталитаризма, угрожавше-го экономическим интересам ее излюбленной паствы'.
   Глава Испанской епископальной конференции, архиепископ Памплоны Фернандо Себастьян так сформулировал официальную позицию церковных иерархов в отношении баскского терроризма: 'Не надо использовать критику в адрес ЭТА для осуждения других проектов. Пока на вопрос о поиске справедливых и взвешенных ре-шений не будет найден наилучший, адекватный и удовлетворяющий всех ответ, останутся и глубинные причины терроризма. Нельзя за-бывать, что, в значительной мере, терроризм происходит от отча-явшегося национализма, переживаемого субъективно как реакция на несправедливость. Мы тогда будем полностью против террориз-ма, когда станем исполнять заповеди не убий, возлюби Бога прежде всего и ближнего своего как самого себя'.
   Что это как ни попытка в воду залезть и сутаны при этом не замочить. Послушать иерарха, так интересное дело получается: ес-ли Бога не любишь, то ты и за насилие. То есть, кроме христианской морали, все другие либо аморальны, либо их просто нет.
   Политика баскских националистов поднята на уровень религи-озного вероучения, а то, в свою очередь, приравнено к политике и идеологии мессианства. Понятия греха и вины приобретают нацио-налистическую окраску: если ты не стал стопроцентным баском и не помог своей родине быть суверенной, в этом, мол, твоя вина и грех перед Богом. Симбиоз паранойи и комплекса превосходства осво-бождают от чувства вины за совершенное убийство, учат апеллиро-вать к совести других при отсутствии своей собственной. Не случай-но же баскские иерархи активно выступают за облегчение положе-ния террористов ЭТА, оказавшихся за решеткой, требуют перевести их поближе к местам проживания родственников, чтобы тем легче было посещать их в тюрьмах.
   Надежды на окончательное разрешение проблемы баскского сепаратизма в ближайшее время путем взаимных уступок пред-ставляются весьма шаткими, поскольку опьяненный злобой и нена-вистью национализм в данном случае опирается на общие с нацио-нал-католицизмом политические и религиозные догмы, не допус-кающие ни малейшего в них сомнения. Безальтернативное мышле-ние националистов экстремистского толка питается еще и глубокой убежденностью их в том, что только они имеют законное право на национальное и человеческое достоинство.
   Среди баскских политиков националистического толка нередко можно встретить бывших священников или недоучившихся семина-ристов. Это неизбежно сказывается на их публичных выступлениях - серой, монотонной, миссионерской летании, посредством которой практикующие католики терзают себя покаяниями, выпрашивают у Всевышнего прощение грехов своих. И во многих действиях таких политиков проглядывает действительно 'черная дыра' разума: идут на похороны жертвы терроризма ЭТА выразить соболезнова-ние родственникам убитого, чтобы облегчить вину и ответствен-ность убийц.
   Религиозно-политическое содержание баскского терроризма отражается точно так же в его мессианском духе и моральном риго-ризме, признающих греховность во всех действиях, кроме благо-словленных Девой Аранзазу, матери Эускерии (Страны Басков), ко-торая якобы берет под свою защиту этаровцев. Характерно, что в ходе проведения терактов члены ЭТА неоднократно использовали священническое одеяние в качестве камуфляжа. Член одной из групп, направлявшихся взрывать мадридскую телефонную станцию, фланировал по близлежащим улицам в такой одежде и с Библией в руке, где был спрятан пистолет. А сколько раз настоящие священни-ки предоставляли бандитам автомашины для перевозки взрывчатки и убежище для отсидки, помогали им после совершения убийств ук-рываться в Панаме, Венесуэле и Доминиканской Республике. В опе-ративных делах испанской полиции есть немало материалов, ули-чающих баскских священников в пособничестве террористам.
   Когда агенты полиции осуществляли задержание одного из этаровцев, убившего врача Антонио Кариньяноса, тот в уже безвы-ходном положении умоляюще крикнул в их сторону: 'Не стреляйте, ради Бога! У меня нет оружия и сломана рука'. Будто несколько ми-нут назад и не убивал беззащитного человека. В этой игре на жало-сти и снисхождении к себе в случае ареста - еще одна особенность поведения многих членов террористических формирований ЭТА.
   Опытный детектив может подметить нечто характерное даже во внешности этаровцев, которое неизбежно откладывается их об-щей болезнью - функциональным расстройством мозга фанатика-убийцы. Когда зараза нетерпимости поселяется глубоко в сознании, вылечить болезнь очень сложно. Дин член банды ЭТА в Мадриде, кода его арестовала полиция и поинтересовалась, сколько за ним числится убийств, цинично ответил с усмешкой: 'Воющий солдат их не считает'.
   Внешне такая патология довольно часто выражается в отре-шенном взгляде, будто носитель его ничего не хочет видеть. В чер-тах лица этаровца со стажем просматривается презрение, словно он ненавидит всех окружающих и живет только для того, чтобы их презирать. Обычно лицо у него потное, как и руки. Голос дрожит. От тела постоянно исходит специфический запах пота - оттого что он всячески старается скрыть испытываемый им страх, напустить на себя вид уверенный, беззаботный, ни в чем не сомневающийся. И в выборе своем он действительно не сомневается. Иначе не был бы террористом.
   Женщины из этих мафиозных банд отличаются не столько своим тяжелым, ненавидящим взглядом, сколько своей крайней жестокостью, цинизмом и безжалостностью. У нее достаточно хо-рошая память, но, как любой убийца, она быстро забывает то, что хочет забыть. На суде обычно угрожает судьям расправой и с гор-достью говорит о своей принадлежности к ЭТА. Чаще всего, неум-ная и необщительная...
   В Стране Басков времен франкистской диктатуры царила ат-мосфера циничного глумления, низводящего страдание человека от причиненной ему физической боли к явлению обыденному. В таком обществе, где фашиствующим экстремистам раздолье, баскские священники ни разу не возвысили своего голоса против насилия со стороны государственного терроризма мадридских властей. Лишь после появления на сцене террористов ЭТА они стали периодиче-ски призывать к примирению, просить от родственников жертв тер-рористических актов простить убийц. Цинизм типичный не только для баскских националистов-экстремистов, но и для самого отврат-ного, что есть во многих местных клерикалах.
   При таком гремучем замесе политика превращается в теоло-гию, гражданское волеизъявление - в один из актов религиозной, по сути, веры в мессианство "богоизбранного народа". Если в демокра-тическом обществе верить или не верить в политических лидеров должно быть личным делом каждого гражданина, то в Стране Бас-ков сомнение в непогрешимости идеологов сепаратизма длительное время воспринималось как чуть ли не смертный грех, требовавший покаяния. Баскские клерикалы выставляли демократов в Мадриде и у себя дома в Бильбао носителями нетерпимости, поэтому и призы-вали проявлять сочувствие к семьям этаровцев.
   Читая обращения баскского епископата к террористам, не об-наружишь там апелляции к их католической вере. Священники, и это тоже примечательно, никогда не навещают в тюрьмах заклю-ченных террористов с целью добиться от них покаяния, хотя почти все этаровцы считают себя католиками. Да и сами главари террори-стов с раздражением относятся к любым разговорам об этике и мо-рали.
   'Этаровцы считают себя борцами за святое дело, хотя в дей-ствительности это просто банда убийц, - пишет испанский журна-лист Матиас Антолин, автор книги 'Запах страха'. - И никакой нет войны за национальную независимость и освобождение от 'испан-ской агрессии'. Что есть, так это отбросы баскского общества из фанатиков и убийц, лишенных всякого здравомыслия. Единствен-ный путь борьбы с ними - заставить их осознать, что никакой под-держки или симпатии граждан у них нет и не будет. Всем нам надо исходить из того, что этаровцы попадают в тюрьму не за политиче-ские преступления, а за убийства. Поэтому никаких особых условий содержания предоставлять им нельзя'.
   Во Франции, где до последнего времени этаровцы находили для себя убежище, дни и даже годы могли проходить у них прежде, чем их снова привлекут к какой-нибудь операции. Тамошние поли-цейские и обычные граждане вынуждены были повнимательнее присматриваться к 'французам испанской наружности и акцента'. В результате тесного сотрудничества между спецслужбами Испании и Франции аппарат ЭТА, базировавшийся на французской террито-рии, был практически ликвидирован.
   Мало кто мог тогда с достаточным основанием предвидеть, что через год последует новый удар террористов, но уже несколько иной масти. Всем казалось, в конце туннеля наконец-то появился свет. На самом же деле, то был не конец туннеля, а свет от фар бешено несущегося навстречу поезда...
   В тот мартовский день 2004 года консьерж Луис Гаррудо вы-шел из своего дома и, как обычно, направился за газетой в киоск со-всем рядом с железнодорожной станцией города Алкала де Энарес. По дороге внимание его привлекли трое мужчин. Они только что вылезли из белого фургона и спешно устремились в сторону стан-ции. Запомнились же ему тем, что у всех на плече висело по одина-ковой спортивной сумке синего цвета, а лица свои они прикрывали белыми кашне, намотанными вокруг шеи, и шерстяными шапочками, хотя в общем-то было достаточно тепло. Консьерж невольно поду-мал: 'Эти ребята, похоже, собираются брать банк'. Некоторое вре-мя он шел за ними, пока те не исчезли в здании вокзала.
   Взяв газету, Луис Гаррудо вернулся на свое рабочее место. Из радиоприемника доносился знакомый голос диктора: 'Доброе утро! Сейчас ровно семь утра, четверг одиннадцатого марта. Судя по про-гнозам, надвигаются ливневые дожди. До выборов осталось три дня, чрез сорок восемь часов завершается предвыборная кампания. В воскресенье нам предстоит голосовать и, возможно, под дождем. Такое впечатление, никто не в состоянии предсказать исход голосо-вания...'
   Семичасовая электричка уже в пути. В 7.39 она должна подой-ти к мадридскому вокзалу Аточа. За нею с интервалом в пять минут следовали еще три состава. Заняв свое обычное место у подъезда дома, Луис Гаррудо посматривал в сторону белого фургона. Ему не-вдомек, конечно, что две недели назад эта автомашина была угна-на, а цель тех, кто вышел из нее, не ограбление банка.
   Взрывы прогремели в четырех электричках почти одновремен-но. Взрывчаткой разворотило вагоны, многие тела пассажиров взрывной волной отбросило на десятки метров от железнодорожно-го полотна. Услышав об этом по радио, консьерж сразу позвонил в полицию, сообщив о белом фургоне и подозрительных личностях с синими спортивными сумками. Вскоре подъехали полицейские и от-буксировали машину для досмотра, поскольку та находилась еще и в розыске.
   В час дня премьер Аснар сделал несколько телефонных звон-ков главным редакторам наиболее влиятельных испанских газет и заверил их, что исполнители теракта - баскские террористы ЭТА. В восемь вечера он снова позвонил им и подтвердил сказанное им ранее. За этот период министр внутренних дел дважды собирал журналистов на пресс-конференции, выдвигая в качестве главной именно версию баскского терроризма, хотя к тому времени ЭТА че-рез своих посредников заявила о том, что не несет никакой ответст-венности за массовые убийства в Мадриде. 'Мы в это не верим', - утверждал главный сыщик страны. Стараясь не отставать от своего начальства, министр иностранных дел Ана Паласио уже разослала во все свои посольства указание разъяснять иностранным прави-тельствам, что автором террористического акта была ЭТА и никто другой. По просьбе испанского правительства созвано было заседа-ние Совета Безопасности ООН.
   К вечеру следующего дня на улицы Мадрида вышли два мил-лиона человек выразить свой протест. Несколько часов огромное скопление людей стояло под проливным дождем, не двигаясь с места. И лишь когда к демонстрантам присоединился премьер, уви-девшие его начали кричать: 'Кто это был? Скажи правду!' По всей стране на улицы вышли более десяти миллионов испанцев, задавая тот же самый вопрос, требуя от властей прямого ответа.
   Может быть, главу правительства плохо информировали пра-воохранительные органы? Рассекреченные впоследствии докумен-ты, имеющие к этому отношение, не дают оснований для такого предположения. В ходе досмотра полицией того самого белого фур-гона обнаружены остатки взрывчатки, детонаторы и аудиозапись священных текстов на арабском языке. Взрывчатка полностью сов-пала с той, что была найдена в не взорвавшейся по чистой случай-ности сумке, которую полицейские поначалу приняли за одну из личных вещей пострадавших. Там же лежал выполнявший функцию взрывного механизма мобильный телефон, по следам которого сра-зу повели следствие. При всем при этом, премьер Аснар и его ми-нистр внутренних дел продолжали публично называть баскский след главным направлением розыска. Другими словами, просто соз-нательно тянули время, ибо до выборов оставалось всего ничего.
   Лишь через день после всеобщих выборов, на которых партия Аснара потерпела поражение, правительство заговорило об ислам-ском терроризме. К этому моменту полиция арестовала нескольких лиц, подозреваемых в подготовке и совершении теракта. Все они были связаны с бандой марокканских боевиков-ваххабитов, сфор-мированной в пакистанском Пешаваре и примыкавшей к сети тер-рористического синдиката 'Аль-Каида' на средства которого про-шли специальное обучение взрывному делу в лагере под Джалала-бадом. Впоследствии они осели в Испании и проживали там легаль-но, имея выданные властями вид на жительство. Все, за исключе-нием одного - бывшего астурийского горняка, испанца-иуды, про-давшего террористам взрывчатку за тридцать килограммов наркоти-ка.
   В ходе дальнейшего розыска полиция застали врасплох ячейку террористов из семи человек. Те предпочли не сдаваться и взорва-ли себя. Один из них успел позвонить домой и сказать жене: 'Нако-нец-то я буду с Аллахом. Но я умру, убивая'.
   Первым подозреваемым за решеткой оказался Джамаль Зу-гам, координатор подготовки террористической операции. Следова-телям он заявил: 'Никого не признаю надо мною, кроме Аллаха'. Еще в августе 2001 года французская прокуратура сообщала своим мадридским коллегам об этом моджахеде. Тогда за ним было уста-новлено наблюдение по месту жительства и работы в Испании, где он находился уже около десяти лет, владел магазином и телефон-ным переговорным пунктом. Имелись данные о его контактах с ячейкой ваххабитов в Испании, возглавляемой сирийцем Абду Даб-дахом, задержанным в ходе следствия по делу 11 сентября 2001 го-да в Вашингтоне и Нью-Йорке. (Известно было, что люди Дабдаха участвовали в вылазках террористов в Чечне и Дагестане.) Из-за недостаточности улик самого Зугама в то время освободили, но на-блюдение за ним продолжалось. Вел он себя не совсем типично для праведного мусульманина, редко ходил в мечеть, часто выпивал, охотно общался с испанцами, располагал их к себе. Собственно, так и рекомендовано вести себя террористу 'Аль-Каиды'.
   До 11 марта 2004 года в испанских правоохранительных орга-нах складывалось мнение, что исламские террористы прибывали на Пиренейский полуостров отдохнуть, подлечиться и отсидеться, как это делают преступники со всего мира. Здесь они рассчитывали на помощь своих единоверцев из мусульманской общины, часть мече-тей которой финансируется саудовскими ваххабитами через отде-ления их благотворительных фондов в Англии, Италии, Германии, Франции, Дании, Норвегии и Марокко.
   За несколько лет, предшествовавших теракту в Мадриде, ме-стные органы безопасности задержали более сотни лиц, подозре-ваемых в связях с 'Аль-Каидой'. Результаты работы по ним сооб-щались иностранным спецслужбам. Из-за отсутствия же прямых до-казательств их преступной деятельности большинство было осво-бождено. Хотя время от времени за ними велось наблюдение, не-сколько десятков таких людей вообще исчезли с концами. Не уста-новишь же за каждым круглосуточную слежку: необходимых сил и средств в полиции, Гражданской гвардии и Национальном центре разведки просто нет.
   Уже после трагедии 11 марта полиция выявила около трехсот потенциально опасных субъектов из числа исламских фундамента-листов. Выдворение подобных лиц из Испании обычно практикова-лось только в случаях, когда имелись данные о причастности их к торговле наркотиками, фальсификациям документов, махинациям с кредитными карточками, устройству на жительство нелегальных иммигрантов.
   Кто и как финансировал террористический акт? Банды нарко-торговцев в испанских портах на африканском побережье делали отчисления от барышей, полученных на контрабандных поставках наркотиков в Европу. Что касается взрывчатки, на нее обменяли партию гашиша. Операция готовилась двумя бандами террористов - 'марокканских бойцов' и 'Ансар эль-Ислама', возглавляемой иор-данцем Абу Муссабом. Планированием и общей координацией за-нимался египтянин Айман Аль-Завакири, ближайший соратник гла-варя 'Аль-Каиды'. Пересеклись эти банды через её ячейки в Ис-пании...
   Ячейки исламских террористов рассредоточены чуть ли не по всем европейским странам, но четкой системы связи между ними не прослеживалось. Что их привело в сеть международного террори-стического синдиката? Ваххабизм, главная религиозная доктрина Саудовской Аравии, а если еще точнее, ответвление исламского радикализма салафизм, появившийся в начале 90-х годов среди саудовских улемов, отреагировавших таким образом на вторжение американских войск в святые земли ислама. К ваххабизму примы-кают мусульмане-фундаменталисты, которые считают, что мир и со-гласие на земле воцарятся между народами только после обраще-ния их всех в магометанскую веру.
   Ваххабизм возник в конце XIX века и сформулировал учение этой секты в исламе вождь одного из саудовских кланов, адвокат Абдала Ваххаб. Сводилось оно к социальной модели, в которой главенствуют законы ислама (шариат) и доктрина священной войны (джихад) против "врагов ислама" и тех вероотступников, что все еще называют себя мусульманами. Поначалу это учение одной из ис-ламских сект на Западе мало кто воспринимал всерьез. Ницше в шутку подметил, что для его адептов есть всего лишь два смертных греха: 'вера не в ихнего бога и курение, называемое ими позорным видом пьянства'. Ваххабиты кочевали по аравийской пустыне и за-нимались грабежами. Отсюда не будет преувеличением считать терроризм ваххабитов XXI века вызревшим из обычного бандитиз-ма "героев пустынных горизонтов".
   В отличие от христианства, чьи теологические концепции ме-нялись в угоду политическим соображениям, изначальные основы ислама никогда не пересматривались. Неприкасаемым остался и канон 'битвы на пути Аллаха', обещающий павшим в ходе нее му-сульманам рай на небесах...
   После массового убийства на мадридской железной дороге не-которые местные эксперты по исламу утверждали, что нельзя ка-саться религиозной подоплеки этого преступления и устраивать че-рез СМИ дискуссию по поводу различных интерпретаций Корана, да и вообще называть терроризм 'исламским'. Варварство 'Аль-Каиды', мол, не имеет ничего общего с исламской цивилизации.
   'Можно' или 'нельзя', возражали им многие испанцы, проис-ходят в данном случае от словоблудия, но вот что действительно нужно, так это называть вещи своими именами: терроризм 'Аль-Каиды' - побочным продуктом ислама, Святую Инквизицию - по-бочным продуктом христианства. Военизированное крыло секты ваххабитов не зря означает в переводе с арабского 'основа, база', база экспансии ислама по всему миру. По утверждению исламских теологов, Аллах предоставил мусульманам, в случае нападения на них, законное право на самооборону. И это право якобы заложено в основу священной войны против тирании, в защиту их религии, ко-торая запрещает убивать мирных жителей, пытать пленных, кале-чить людей. А что происходит в действительности?
   Испокон веков в исламе существовало бесчисленное множест-во различных сект, течений, школ и, стало быть, трактовок изложен-ных в Коране теологических посылок. Но было в исламе такое, что время никак не меняло: стремление обезличить человека, заставить его слепо следовать догме. На эту духовную основу накладывался и чисто человеческий фактор.
   В свое время английский разведчик Лоуренс Аравийский заме-тил, что бедуины не искали Бога внутри них самих, а считали себя стоявшими внутри Бога и, к тому же, не видели для себя ничего ценного в мире земном. 'Эти неисправимые дети идеи безразличны к разнообразию колоритов, - писал полковник в своей книге 'Семь столпов мудрости'. - Тело и дух, в их восприятии, постоянно враж-дуют между собой. Странный у них ум и мрачный, полный склонно-сти к депрессии и экзальтации, не соблюдающий никаких норм. Среди адептов разных религий они не имеют себе равных, по своей пламенной и плодоносной вере'.
   Ислам в переводе с арабского означает полное подчинение человека Аллаху и только ему одному - 'нет Бога кроме Аллаха, а Магомет - пророк Его'. Этим пророком якобы и составлен Коран на основе переданных ему через архангела Гавриила божественных откровений. Одно из этих откровений говорит о том, что души жерт-вующих собой во славу Аллаха поселяются в раю в виде птиц зеле-ного цвета.
   Что говорится в Коране и как следует это понимать - извечная тема для дискуссий. Политологи пытаются проникнуть в сферу тео-логии, добраться до глубинных мотивов джихада. Наименее пред-взятые прямо признают: призывы к насилию можно обнаружить не только в Коране, но и в обоих заветах - Ветхом и Новом с их виде-нием угнетающих душу сцен Апокалипсиса. Не отсюда ли происте-кают религиозные войны на Западе и на Востоке, бесконечные по-литические конфликты с четко выраженным религиозным оттенком? Гражданскую войну в Испании предлагается рассматривать в каче-стве одного из примеров.
   Чем являлся исламизм всего лишь три - четыре десятилетия назад? В эпоху национально-освободительных движений то было явлением отнюдь не главного порядка. Наиболее видные арабские лидеры Нассер и Бен Белла пытались осуществить на практике по-литическую модель светского характера. Ваххабизм с его судом ша-риата в Саудовской Аравии или воинствующая доктрина тайного общества Братьев-Мусульман не пользовались массовой поддерж-кой.
   Никто не мог тогда предвидеть: открытие богатейших нефтя-ных месторождений приведет к тому, что Саудовская Аравия с ее теократической феодальной династией окажется способной ставить экономические условия западным державам и с помощью нефте-долларов завоевать многочисленных сторонников для своего ис-ламского фундаментализма. Кто решался тогда предсказывать, что национально-освободительные революции в арабских странах за-хлебнутся в мощных потоках государственной бюрократии, корруп-ции, социального неравенства? На Арабском Востоке стал все больше преобладать дух разочарования - благодатная почва для религиозного фундаментализма...
   Каждый раз любознательный человек невольно задает себе вопрос, откуда у ваххабитов деньги на ведение военных операций, на подготовку и проведение террористических актов чуть ли не по всему миру. Происхождение большей части средств помечено Сау-довской Аравией, главным мировым производителем нефти. Тем не менее, Белый дом, до налета 'исламикадзе' на Нью-Йорк и Ва-шингтон, не предпринимал никаких серьезных попыток хотя бы по-интересоваться у саудовских властей, почему из их королевства, где вроде бы все схвачено тайной полицией, идут финансовые по-токи фундаменталистам во всем мире, а от них террористам. Как так может получаться при том, что все благотворительные фонды, перечисляющие им миллионы и миллионы долларов, созданы пра-вящим режимом и находятся под его контролем?
   В 90-е годы американская разведка была осведомлена о фи-нансировании духовными властями Саудовской Аравии джихада, но мешать этому не решалась, хотя жертвами все чаще оказывались американские граждане за границей. Наводить тень на самого бога-того союзника США на Ближнем Востоке Белый дом не осмеливал-ся. Свою паскудную роль играли и шкурные интересы вашингтон-ской политической элиты, щедро одариваемой саудовцами, не гово-ря уже об их инвестициях (600 миллиардов долларов) в американ-скую экономику. Центральному разведывательному управлению было запрещено вести агентурную работу с саудовскими источни-ками при получении информации об исламских фундаменталистах. И это в то время когда патронируемая властями Саудовской Ара-вии в лице верховного муфтия Всемирная исламская лига не жале-ла денег на боснийских, алжирских, кашмирских и чеченских терро-ристов.
   Один из докладов американской разведки, оценивавших тогда деятельность исламских благотворительных фондов, называл около полсотни организаций, треть из которых была связана с бандами террористов, прошедших подготовку в лагерях на территории Афга-нистана, где саудовский режим поддерживал талибан. Отмечалось в докладе и о том, что отделение Всемирной исламской лиги в Па-кистане финансировало снабжение оружием моджахедов в Таджи-кистане и боевиков в Чечне. При этом лига использовала офисы по-сольств Саудовской Аравии за границей...
   В конце девяностых годов все тот же египетский врач Айман Аль-Завахири провозгласил создание 'Всемирного фронта джихада против иудеев и христиан'. Религия, посчитал он, сплачивает луч-ше всего, посему должна служить политическим средством интегра-ции мусульман. Надеялся и на то, что ваххабитское толкование Ко-рана позволит оправдывать теракты шахидов и выставлять их выс-шим проявлением самопожертвования на пути Аллаха.
   Изучая всеобщую историю преступлений и наказаний, можно увидеть: Ближний Восток служил не только колыбелью иудаизма, ислама и христианства, но и плацдармом постоянных, кровавых конфликтов на религиозной почве. Там же впервые появился на свет терроризм самоубийц. К такому методу прибегали иудейские экстремистские секты в отношении римских легионеров-оккупантов их земель. Позднее тот же modus operandi взяла на вооружение му-сульманская секта асесинов на территории, занимаемой сегодня Сирией и Ираном.
   Разумеется, не все религиозные фанатики были террориста-ми, но все террористы без исключения одержимы своей религией. Они даже чувствовали себя комфортнее, когда секты, тайные обще-ства или политические партии манипулировали ими и полностью за-владевали их сознанием, помогая ему проходить через сменяющие друг друга периоды экзальтации, депрессии и тем, что можно на-звать нормальным состоянием.
   Террористами не рождались - ими становились под воздейст-вием общества, семьи, школы, культуры. И всегда очень важным, если не ключевым, фактором служил религиозный или политиче-ский фундаментализм, накладывавшийся на склонность индивида к насилию. Этакий расизм, облаченный в религиозную форму, кото-рый делит все человечество на мусульман и немусульман, как в свое время делили на арийцев и неарийцев...
   После 11 марта в испанских газетах заговорили о призраке, ко-торый бродит по Европе, призраке джихада. Общество настраива-лось на то, что 'священная война' объявлена исламистами всему Западу, а потому противостояние ей должно стать главным полити-ческим приоритетом правительств. Собственно, именно на такую реакцию и рассчитывала 'Аль-Каида'. Гражданам Западной Евро-пы оставалось только спровоцировать самих себя на новые 'кре-стовые походы' и таким образом дать террористам в руки оправда-ние их джихаду. Панисламистам-радикалам и моджахедам выгодно было, чтобы все так и воспринималось, ибо служило гораздо более эффективным политическим подспорьем, нежели социалистические и национально-освободительные идеологии недавнего прошлого, которые привлекли только ограниченные слои населения арабских стран и оказались нежизнеспособными.
   Социально-экономическое положение в сегодняшнем мусуль-манском мире энтузиазма не прибавляет, оно удручающее. Если в первые века второго тысячелетия арабская цивилизация достигла бесспорных высот в развитии культуры, то к началу третьего на этом месте образовались зияющие пустоты. В музейных и библио-течных архивах продолжают покрываться пылью миллионы томов на арабском, греческом и латинском языках. По оценкам ООН, не-грамотность в арабских странах среди женщин достигает пятидеся-ти процентов. Там же переводится книг с иностранных языков в три раза меньше, чем в одной только Греции. В мире культуры и науки не происходит ничего действительно интересного. Наиболее ода-ренные ученые предпочитают проявлять свои способности на Запа-де. От Марокко до Ирана можно на пальцах считать авторитетные в международном плане научно-исследовательские центры, а если таковые имеются, то они обязательно ориентированы на военные цели...
   Следя за дискуссией в испанском обществе по поводу ислам-ского терроризма, мне приходилось вычленять из нее некоторые общие знаменатели. На мой взгляд, они сводились к двум главным выводам.
   Первый. Благоприятные предпосылки для эффективной борь-бы с терроризмом будут созданы, когда государственные деятели вместо того, чтобы угрожать другим странам, станут использовать все средства для утверждения подлинной демократии у себя дома и духа сотрудничества между народами т национальными культура-ми. Сначала нужно установить социальную справедливость и глав-ной духовной ценностью сделать культуру, а политикам общие ин-тересы поставить выше конъюнктурных.
   Второй. Борьбу с терроризмом нужно вести там, откуда он черпает ресурсы, - в международной банковской системе. Террори-сты - это бандиты и убийцы, к ним соответственно нужно и отно-ситься. Речь здесь идет совсем не о конфликте ислама с Западом. Питательная среда терроризма - нищета, социально-экономическая отсталость и вызываемые ими отчаяние в широких слоях населения арабских стран. В кино и по телевидению мусульманам показывают обыденную жизнь на Западе. Это вызывает у них раздражение...
   Журналист Перес Ройо высказал свое мнение о том, как ис-панские власти реагировали на террористический акт в Мадриде: 'Вероятно, нет лучшего индикатора состояния демократической системы государства, чем реагирование ее на обман. Обман вооб-ще не может быть вырван с корнем из любой политической систе-мы, как бы демократично она ни выстраивалась. Демократию опре-деляет форма, в которой политическая система реагирует на обман. У испанцев, есть все основания для серьезного беспокойства по по-воду состояния здоровья нашей политической системы, которая не смогла заставить премьера Аснара сказать людям правду'.
  
  
  ЧАСТЬ ПЯТАЯ (МОЛЬТО ВИВАЧЕ)
  
  Веками в Западной Европе культивировалось мнение, будто 'Афри-ка начинается к югу от Пиренеев'. Испанца называли католическим турком, арабом христианской веры. По мнению Виктора Гюго, Испа-ния - 'все еще Восток, наполовину Африка, наполовину Азия'. Для Стендаля кровь, обычаи, язык, образ жизни и способы ведения вой-ны в Испании - все это африканское, а если испанец был бы еще и магометанин, то стал бы полностью африканцем. Французам часто думалось, что Испания - уж слишком трудная для рационального понимания экзотичная страна, юг которой вообще словно пребывает в состоянии летаргического сна.
   У лорда Байрона сложилось впечатление об испанской южной провинции Андалузии, как о восточном гареме. По наблюдениям Мериме, культурные формации басков и цыган весьма похожи: они любят рисковать, но боятся опасностей. Их вообще очень трудно понять, ибо у каждого свой тайный язык. Они привлекательны своей романтичностью, одинаково подвержены искушению запретным плодом, одинаково экзотичны и не понятны остальной части обще-ства. Прямодушный баск Дон Хосе и капризная цыганка Кармен - две крайности испанского характера.
   Таковы ходовые стереотипы. Ими, кстати, Испания заинтере-совывает иностранцев, ищущих в этой стране нечто особенное, не-повторимое, однако наблюдают они за жизнью там преимуществен-но глазами туристов и общаются с ограниченным кругом ее жите-лей. А чем Испания 'цепляет' россиян? Почему многие туда охотно едут? Одним нравится общительный и гостеприимный народ, живо-писная природа и приятный климат на побережье, вкусные блюда местной кулинарии, исторические достопримечательности. Другие устремляются туда как в Сочи - отдохнуть, отвлечься, развлечься, покупаться в море и усталыми, но довольными вернуться к себе до-мой в осеннюю холодрыгу.
   На рекламном плакате отдела туризма посольства Испании в Москве изображены пляж, сидящая на песке блондинка с загорелой спиной и надписью 'Испания оставляет след'. Текст поясняет, что в этой стране вы заряжаетесь жизнерадостностью ее народа и, од-нажды туда попав, забудете откуда приехали. Звучит, конечно, пре-тенциозно, если не учитывать, что реклама - она и есть реклама.
   Служить рекламным агентом сейчас не входит в круг моих ин-тересов. В круг моих интересов входит поставить и обсудить, ска-жем, такой вопрос: насколько испанцы и русские близки или далеки друг от друга? По характеру, менталитету, мировосприятию, досто-инствам и недостаткам, слабостям и пристрастиям. Дабы попытать-ся хоть как-то ответить, мне нужно у себя в голове несколько упоря-дочить беспорядочность испанского хаоса, расставить его отдель-ными частями по разным местам и не потерять из виду самого глав-ного. При этом напрочь отказаться от мысли, будто заключения мои непогрешимы во всех отношениях.
   Здесь по ходу моих исканий предложил свою помощь автор приключенческих, исторических и детективных романов Артуро Пе-рес-Реверте. Один из его литературных героев, капитан Алатристе, действует в XVII веке и после увиденного им приходит к выводу, что живет в 'стране сукиных детей'. Поскольку эта метафора отражает широчайший спектр понятий, мне пришлось обратиться за разъяс-нениями именно к тому, кто породил этот персонаж.
   - Мне думается, капитана Алатристе можно назвать типичным испанцем вот в каком смысле, - рассказывал Артуро. - Быть испан-цем обязательно предполагает помнить нанесенную кем-то обиду: ему нужно всегда оставаться начеку, внимательно поглядывать по сторонам и видеть у себя на родине много отвратительного. Во времена Золотого нашего XVII века отомстить человеку, просто убив его, ничего не стоило. Этим и занимался Алатристе. Через него я повествую об Испании, которая не так уж далека от сегодняшней. Сейчас мы, испанцы, такие, какие есть, потому что были такими, ка-кими были: одни - подонками, другие - вполне достойными дядями и тетями. Свет и тени, как повсюду в мире. Роман этот я написал с целью дать какое-то объяснение нашей истории поколению моей дочери. Нынешней молодежи не хватает знаний отечественной ис-тории. Страна же наша - дьявольская накрутка всего, и без этих знаний ее не объяснить, ничего в ней не понять.
   - От тебя приходится слышать, что очень верно описал испан-ца Франциско де Кеведо, современник твоего капитана Алатристе. Кстати, совсем недавно я узнал, что Кеведо вместе с литературной деятельностью занимался и разведывательной, помогая испанскому королевству укрепиться в Сицилии, Неаполе и Венеции.
   - Мне трудно судить, каких успехов он достиг на поприще шпионажа, весьма близком, кстати, к писательскому. Но читаешь его и видишь, что пишет он о нашей, сегодняшней Испании. Благо-даря Кеведо я много узнал о самом себе и о моих соотечественни-ках. Обо всей этой нашей страсти производить внешнее впечатле-ние, казаться больше, чем быть. Обо всей этой нашей ненависти к упорному труду, злобствовании, меркантилизме, зависти, желании тогда иметь для себя карету с лошадьми и слугами, а сейчас - БМВ, Мерседес... Я тебе скажу, очень точно об испанце подмечено в по-эме о Сиде: 'Каким бы хорошим слугой он был, имей приличного хозяина'. В этих словах вся суть истории Испании. У нас было дос-таточно много благородных личностей, готовых жертвовать собою ради общего блага, но всегда находился кто-то из священников-фанатиков, продажных министров, беспомощных королей, которые заключали таких в темницу, отправляли на костер или высылали из страны. - Наверное, такое происходило не только с Испа-нией. Берешь историю любой страны и невольно обнаруживаешь совпадения.
   - У нас тоже ведь была своя империя и мы, как и вы, считали себя 'избранным народом'. Это с одной стороны, а с другой - мы были просто дерьмом. От самовосхваления легко переходили к са-моуничижению и никогда не рассуждали объективно, чтобы при-знать: мы были мракобесами, инквизиторами, но также и чем-то другим, вполне достойным. Представь себе, четыреста миллионов человек говорили на испанском языке, составляли империю, кото-рой страшилась Западная Европа. Но вот позднее англичане и французы принялись создавать фильмы о колонизаторах, а мы за-бетонировали свою историю, нас заставили ее стыдиться. Нельзя рассматривать завоевание Америки или войну Испании во Фланд-рии только через призму политической корректности. То был совер-шенно другой мир, но даже тогда появился у нас Бартоломе де Лас Касас, отважившийся сказать правду о притеснении нами индейцев. Мы были не хуже и не лучше французов или англичан, но в то вре-мя как они делали для себя Бога практического, который не мешал их социально-экономическому развитию, мы оставались со своим Богом невежественным, реакционным и такими же священниками, учившими нас жить. Эх, сколько же вреда нам причинили священни-ки! Здесь в Испании всегда всплывал клирик-фанатик под боком у каждого короля, нашептывая ему на ухо, кого надо сжигать. Бог этот нам житья не давал.
   - Всегда вызывает недоверие идея того, что существует якобы эталон национального характера, законченный, без трещинок и за-усениц. Потому, видимо, мне и не получается видеть одну какую-то Испанию. В моем представлении, есть много 'испаний' и у каждой свое лицо, свой голос, свое понимание жизни. Словом далеко не все здесь дудят в одну дуду.
   - Иберия стала местом, где соприкасались и взаимно проника-ли друг в друга многие расы, народности, языки, религии, культуры. Они и делали одну общую историю. Франкизм отрицал эти 'испа-нии' - каталонскую, кастильскую, баскскую, галисийскую, андалус-скую... Я никогда не пишу об Испании унитарной. Я пишу об Испа-нии, где проживают люди самого разного происхождения, которые время от времени убивают друг друга, а иногда объединяются и убивают других. Но любой испанец, способный сознавать свои дей-ствия, неизбежно впадает в уныние от Испании, которая страдает провалами памяти и вызывает тем самым к себе жалость. Меня то-же воспитывали в духе любви к родине и флагу, религии и вере. Я подрастал, читал, узнавал, открывал для себя новое. Постепенно жизнь теряла для меня свою невинность, особенно когда приходи-лось сталкиваться с эгоизмом и фанатизмом. И все то, чему меня учили в школе и церкви, улетучивалось к черту. Что у меня сейчас есть, так это капитан Алатристе с его этикой шахматной пешки, ко-торая обречена быть съеденной...
   Рассказывая о своих соотечественниках, Артуро подмечал в них и склонность рассматривать все явления окружающего мира че-рез призму личностного, человеческого фактора. У меня тоже скла-дывались свои впечатления об этом самом факторе, и если поды-тоживать их, примерно такие вырисовывались картинки из обыден-ной жизни.
   Мне тоже показалось, что в Испании каждый все понимал в меру своего упорного желания понимать именно так, как ему хоте-лось и не иначе. Взять, к примеру, время. Испанец склонен думать, что жесткие временные рамки стесняют его свободу выбора, огра-ничивают возможности заниматься с удовольствием делом, которое приходится ему больше всего по душе. Может, отчасти поэтому на-значенное точное время встречи с кем-то сковывают его настолько, что о нем он вспоминает в последний момент, но может даже и не вспомнить, когда во встрече заинтересован больше не он, а кто-то другой. Свое время испанец ценит гораздо больше чужого.
   Испания - одна из стран, где время и погода выражаются од-ним словом. Наверное, в том числе и по этой причине долгосроч-ным планированием здесь заниматься не любят и восхищаются те-ми, у кого остается много времени на их личное усмотрение, у кого есть возможность начать уикэнд утром в пятницу, а закончить в по-недельник вечером. Те же, у кого имеется ещё и секретарша, чтобы напоминать им о деловых встречах, вызывают иногда уважение, а иногда - жалость.
   Мобильный телефон для испанца-экстраверта не утоляет пол-ностью его жажды общения. Все жалуются на нехватку времени. Тем не менее, рабочие совещания утопают в пустопорожней бол-товне, затягиваются и прощания после встречи. В итоге, обязатель-ства растут и редко выполняются в обещанный срок. Сложившееся у иностранцев представление, будто все испанцы пользуются по-слеобеденный сиестой для того, чтобы вздремнуть, уже не отвеча-ют действительности. Чаще всего они проводят это время в местах, где собираются люди, или просто на улицах, когда солнце не очень припекает.
   Всепоглощающая страсть к наживе любой ценой, даже в ущерб собственному здоровью для типичного испанца характерна не больше и не меньше, чем для всех других народов. Материаль-ные блага имеют для него несомненное значение, но только при ус-ловии, если позволяют облегчить ему свое существование, жить ин-тереснее и свободнее. Сегодняшняя испанская этика труда имеет больше общего не с религией, а с диктатом рыночной экономики, заставляющей каждого бороться за собственное выживание, но на-слаждение жизнью испанец считает для себя намного важнее, не-жели трудиться в поте лица от рассвета до заката. Последнее оце-нивается им как божье наказание за первородный грех, не имеющий к нему отношения. Когда дела на работе идут успешно, он говорит как бы с сожалением: 'Мне не на что жаловаться'. То же самое, ко-гда идут плохо. Главное - не поддаваться унынию при людях и пом-нить, что успех во многом зависит от того, какое у них складывается о тебе впечатление...
   В первые годы нового века продолжительность жизни в Испа-нии для мужчин составляла 74 года, для женщин - на восемь лет больше. Появились у испанцев и новые возможности для досуга и развлечений. Свободного времени у них стало больше, но почти по-ловина населения так и не прочитало ни одной книги из художест-венной литературы. Библиотеки посещали не более 12%, а музеи и театры еще меньше. Чаще всех книги читали молодые испанцы в больших городах, предпочитая делать это через Интернет или биб-лиотеку.
   Дружеская вечеринка (тертулья), какой-нибудь праздник (фие-ста) или праздная беседа в ходе вечерней прогулки по городу при-влекали гораздо больше людей. Снятию напряжения, когда можно забыть хотя бы на время о передрягах и тревогах, служили фут-больные матчи, религиозные мероприятия Святой недели, коммер-ческие ярмарки, карнавалы. В соответствии с законами жанра, все на них запрограммировано так, чтобы создавалось впечатление им-провизации.
   Коррида, точнее бой с быками, - это уже нечто большее, неже-ли традиционное представление на арене с участием трех тореро и шести животных. В свое время популярность таких мастеров тауро-магии, как Манолете, Эль Кордобес, Ордоньес, Доминго Ортега, за-тмевала даже самые яркие звезды кино и эстрады. В сущности, ес-ли отвлечься от символики и помпезности ритуала, эту дуэль чело-века с быком вряд ли назовешь боем на равных. Быкам, не особен-но желавшим выбегать на арену, били по почкам или яичкам перед тем, как вытолкнуть их из загона. Наиболее агрессивным подбрива-ли кончики рогов, чтобы им труднее было зафиксировать положение тореро своими 'радарами'...
   Коррида со временем обросла мощным теневым бизнесом. Репортеры, например, получали 'гонорары' не от своего издания, а от тореро, чей рейтинг во многом зависел от того, как о нем напишет пресса. В этом случае они приплачивали редакторам отделов ново-стей из тех же самых 'гонораров'. Про другие шухеры-мухеры даже рассказывать не хочется.
   В отношении корриды испанцы поделились примерно так: чет-верть за, четверть против, а оставшаяся половина к ней безразлич-на. Кажется, у ее сторонников есть только один убедительный до-вод в их пользу: занятие это гораздо благороднее английской охоты на лис, где всю работу за охотников на лошадях выполняют гончие псы, или петушиных боев в Латинской Америке и Юго-восточной Азии, где люди просто натравливают животных друг на друга.
   Коррида соответствует значению этого слова только в Памп-лоне, где каждый год в середине лета устраивается праздник свято-го Фермина и в течение недели разрешено колобродить как бог на душу положит, за исключением разве что убивать друг друга. Фие-ста хоть и святого, но со своею женою туда лучше не приезжать. Ближе к вечеру, когда спадет жара, начинаются бега по улицам вместе с быками: толпа бежит, стараясь увернуться от рогов и ко-пыт, имея в руке для этого лишь свернутую рубкой газету. Считает-ся, что, подвергаясь риску быть поднятым на рога или затоптанным быком, мужчина доказывает свою мужественность.
   Страсть испанцев к футболу гораздо сильнее, чем к бою бы-ков, и тоже на грани мистики. Футбол в этой стране действительно праздник для всех. Здесь играют и болеют за свою команду не толь-ко на стадионах и перед телеэкраном. Даже политики, которые вро-де бы далеки от футбола, используют его в своих интересах. Пред-приниматели же футбольного бизнеса, зная об этом, вовсю исполь-зуют политиков и, подражая им, не очень-то беспокоятся за безу-пречность своих средств. С помощью телевидения все политиче-ские баталии начинают напоминать футбол, от чего политика и спорт отнюдь не выигрывают.
   Футбол может вызвать у жителей Испании и совершенно не-ожиданные чувства. Накануне Кубка Европы 2004 в Португалии пи-сатель Рубен Гальего не побоялся публично сказать: 'Когда испан-цы будут играть с русскими, я буду болеть за русских и желать им победы. Патриотизм тут совершенно не при чем. Просто хочу уви-деть улыбки на их лицах - они так редко улыбаются. Допускаю, что того же хотят и многие мои соотечественники, ибо слишком уж легко болеть за тех, чей профессионализм в игре несколько выше'.
  
   *
  Испанский склад ума и чувствования, как считают западноевропей-ские интеллектуалы, устроен так, что логике все же предпочитается интуиция и постоянный поиск абсолюта, окончательного и беспово-ротного решения, повода для того, чтобы учить как следует жить. А что, разве менталитет других наций устроен совсем иначе? Утвер-ждают, будто превыше всего испанец ставит собственное удоволь-ствие, в котором ищет нечто новое для себя, захватывающее, инте-ресное. А что, есть народы, которые этого не делают?
   Высказывается мнение, будто в испанце больше зависти и впечатлительности, нежели честолюбия. Любопытно, кто и где умудрился все это подсчитать? Или распускаются слухи о том, что испанец совершенно равнодушен к убеждениям других, нетерпим к критике в свой адрес, часто меняет свои мнения, не отдает полно-стью себе отчета в своих действиях, от своего корыстолюбия ника-ких угрызений совести не испытывает. Для того, чтобы это утвер-ждать, надо хотя бы самим походить на эталон милосердия, терпи-мости и альтруизма. А где ж этот эталон претворен в жизнь? Лично мне такая страна не известна.
   Еще один в ходу стереотип: испанца совсем не трогают крити-ческие высказывания иностранцев о его стране. Это уж что есть, то есть. Но только когда они, кроме банальных мыслей, ничего ориги-нального родить не могут. Объясняется его такое равнодушие еще и тем, что выше знаний, которыми располагает человек, испанец це-нит личные с ним отношения. Когда они установлены, к чужому мнению он очень чувствителен. На иностранцев он старается про-изводить благоприятное впечатление о себе, хотя при этом от него можно ожидать заносчивости, обидчивости по мелочам, верхогляд-ства.
   Юмор, как мне показалось, испанец ценит и прекрасно пони-мает. Он очень даже готов насмехаться не только над чужой глупо-стью, но и над собственной. В его стране мало иметь характерный лишь для тебя стиль и хорошо поставленный голос: если хочешь добиться успеха, надо обладать еще и 'gracia', как здесь называют тонкое чувство иронии. Испанки, правда, несколько больше мужчин склонны к язвительному смеху над другими. Они и в мужчинах на одно из первых мест ставят чувство юмора, чтобы им нескучно было в мужской компании.
   Суть в том, что все испанцы очень разные и каждый из них, сам по себе, тоже разный в зависимости от того, с кем ему прихо-дится общаться. В узком кругу близких ему людей он - один, среди незнакомцев - совершенно другой. Своим друзьям и родственникам может доверять, но вне этого круга, особенно там, где начинается политика, ему приходится держать себя на стреме. Однако, если случается общая большая беда, его бескорыстие в оказании помо-щи не знает пределов. Сразу после теракта 11 марта 2004 года сотни, тысячи мадридцев бросились помогать раненым, а таксисты тут же добровольно предложили свои услуги и целый день работали бесплатно.
   Если и дальше приводить не мнения, а факты, то можно уви-деть, что в Испании активнее, нежели в других странах Европейско-го Союза, люди служат донорами для трансплантации органов не только своим родственникам и хорошим знакомым. Очень много ис-панцев стоит в очереди на усыновление или удочерение и готово платить за это немалые деньги.
   Отношения между людьми за пределами узкого круга? Если внутри него можно быть самим собой, то вне нужно уметь себя ста-вить. Что о тебе скажут? Не смешным ли ты кажешься? Пусть даже такая видимость есть известное лицемерие, она облегчает жизнь. Так часто принято считать и с этим уже ничего не поделаешь. Равно как и с самыми разными чувствами, которые возникают между теми, кто дает указания и кто обязан им следовать.
   Да, семья, ядро сопереживания и солидарности с другими, за-ставляет испанца учиться скрывать неприглядное в отношениях между ее членами. Да, очень многие испанцы склонны и к анархи-ческому складу мышления и крайнему индивидуализму. Если все это кого-то раздражает, то к испанцам в душу лучше не лезть. А в остальном, можно весьма приятно провести с ними время. Что вы-брать для этого, тебе здесь ничего не навязывают.
   В память о прошлом унаследовано и негласное предназначе-ние каждому своего социального статуса, посредством внешних ат-рибутов которого нужно производить соответствующее впечатле-ние. Особенно это относится к четырем сотням семей грандов. Ти-тул герцога, самый высокий, является прерогативой двенадцати се-мей, за ними следуют графы, маркизы, бароны. Все аристократы объединены в Депутацию грандов, которая действуют негласно и в основном консультирует министерство юстиции по вопросам насле-дования титулов. Как же они вознегодовали, когда сын короля Хуана Карлоса, наследный принц Астурийский Фелипе, выбрал себе в не-весты плебейку, да еще разведенную. Сам король с самого начала не окружал себя грандами и обходился без двора, а две его дочери вышли замуж тоже не за аристократов.
   Испания кажется страной, где в обществе господствует много-образие не только политических взглядов, но и этических критериев при выборе между моральным и аморальным. Вся испанская исто-рия насыщена социальными конфликтами, этническими и религиоз-ными распрями, междоусобицами. Сейчас положение 'устакани-лось', если не считать террористические акты. За этим внешним спокойствием прослеживается и готовность региональных автоно-мий бороться за дальнейшее расширение своих прав.
   Каталонцам, например, не нравится, как их третируют власти в Мадриде, недооценивают самый развитый район страны. Причем, развитый не только экономически. Девять из десяти книг издаются в столице Каталонии Барселоне. Люди там не избегают серьезных разговоров по наболевшим проблемам, любят вступать в политиче-ские дискуссии, высказывают неортодоксальные мнения о мировой политике, смело поднимают острые темы социальной и культурной жизни. Там уважительно относятся к праву другого свое суждение иметь, да и читают больше не для проформы, а для удовлетворе-ния своих интеллектуальных запросов. Каталонцы к любому экстре-мизму или сепаратизму относятся настороженно и прекрасно отда-ют себе отчет в том, то Испания без Каталонии была бы менее зна-чима, но и Каталония без Испании потеряла бы больше, чем приоб-рела. Спросите у каталонца, действительно ли жизнь в Барселоне легче, чем в других провинциях страны, и он ответит примерно так: 'Нет, очень тяжелая жизнь. Но жить у нас интересно'.
   За последние полвека продолжительность жизни у испанцев увеличилась на двадцать лет: 80% мужчин и 92% женщин преодо-левают сейчас планку в 65 лет, чтобы войти в так называемый 'тре-тий возраст'. Старше 80 лет стало уже более полутора миллионов людей, из которых многие могут жить без посторонней помощи. Уровень рождаемости, правда, самый низкий на фоне других стран Европейского Союза.
   Сами себя испанские старики называют 'распорядителями собственными ресурсами'. Им нет нужды перед кем-то выслужи-ваться или с кем-то соперничать, можно позаботиться наконец-то о себе, самим руководить собою, чувствовать себя независимым от чужих оценок. Так или иначе, все стремятся оставить о себе добрую память среди родственников. Некоторые, дабы не обременять нико-го, воздвигают себе заранее надгробья. Многие считают, что ста-рость дает им право колобродить. В оправдание приводят послови-цу: 'Дьявол больше знает, не потому что он дьявол, а потому что умудрен годами'.
   Говорить о своем возрасте и вообще о возрасте среди испан-цев считается плохим тоном. Человеку, которому уже далеко за ше-стьдесят, жизнь представляется все больше каруселью на шумной ярмарке тщеславия. Он все чаще наслаждается тишиной, душев-ным покоем, природой. Самой страшное, что дети или внуки могут с ним сотворить, так это лишить его памятных личных реликвий или попросить его сменить пространство обитания на то, к которому на-до еще привыкать...
   Чем больше задумываешься над тем, почему столь призем-ленные в жизни люди время от времени легко погружаются в мисти-ку, тем больше интригует их красивая страна и тем чаще слышится там смех в самый казалось бы неподходящий момент.
   Для иллюстрации взять хотя бы двух гигантов испанской живо-писи - Пабло Пикассо и Сальвадора Дали. Первый испытывал па-нический страх, опускаясь в парикмахерское кресло. Суеверный, он считал, что если бросить шляпу на кровать, то до конца года в этом доме кто-нибудь обязательно умрет. Слыл большим знатоком ри-туалов по отведению напастей. Свою старую, изношенную одежду никогда не выбрасывал, хранил. Но мог и посмеяться над самим со-бой, сказать, что в эффективность контрмер сам не очень-то верит и делает это просто так на всякий случай.
   Второй всю свою жизнь отстаивал право художника на безгра-ничное творческое воображение, но членораздельно растолковать, что имеет в виду, был совершенно беспомощен. Когда издатели по-лучили от него рукопись его мемуаров под названием 'Тайная жизнь', то долго ничего не могли разобрать в тексте, написанном от руки на желтой бумаге, неразборчивым подчерком, без знаков пре-пинания и обозначенных абзацев. Не случайно же Сальвадор Дали был каталонцем.
   По ходу моего интерактивного разбирательства в Испании мне пришлось сталкиваться и с таким явлением. Когда упорно ищешь там связующие звенья или совпадения между вроде бы не связан-ным между собой напрямую, дело может закончиться тем, что начи-наешь обнаруживать их повсюду. В том числе и в сгустках народной мудрости, которая немногословно и точно отражается в пословицах, поговорках, крылатых выражениях.
   Скажем, если у россиян ворон ворону глаз не выклюет, то у испанцев волк волка не укусит. У нас, как волка ни корми, он все в лес смотрит. У них при том же условии коза смотрит в сторону гор. Мы считаем, что один дурак спросит, сто умных не ответят. Они по-лагают: легче спросить осла, чем отвечать ученому. Если в России кота в мешке покупают и звезд с неба не хватают, то в Испании по-купают кота, приняв его за кролика, и пороха не изобретают.
   У русского душа нараспашку, сердце радуется. У испанца сердце в руке, душа в глазах танцует. У нас скажут, что на всякого мудреца довольно простоты. У них примерно ту же мысль выразят так: даже самый хороший писарь помарку делает. Мы обещаем зо-лотые горы и рубим сук, на котором сидим. Они обещают луну и роют себе могилу. Последнее, правда, мы тоже делаем с таким же успехом.
   Но у всех совпадает буквально и означает одно и то же, когда говорят: что посеешь, то и пожнешь. У всех не так страшен черт, как его малюют, а дуракам и Богоматерь может явиться. Все говорят, что ходят голодные как волки, живут как собака с кошкой, ловят ры-бу в мутной воде, ломятся в открытую дверь, ходят вокруг да около, убивают курицу, которая несет золотые яйца. И для обоих народов все дороги ведут в Рим. И там, и здесь принято грешить много, ка-яться еще больше, видеть в чужом глазу соломинку, а в своем и бревна не замечать.
   Один бывалый испанец из политэмигрантов, проживший в Со-ветском Союзе четверть века и вернувшийся к себе на родину, на мой вопрос, в чем наши народы похожи, ответил с едва заметной иронической улыбкой: 'Те же собаки, только ошейники разные. Не-которые бегают без ошейников, то ли хозяев себе ищут, то ли большей свободы'.
   Похоже, мир людей и народов накрыт одной общей невидимой сетью, потому и возникают многие совпадения. Тут уж ничего не ос-тается, как только исключить совсем неправдоподобные или просто случайные. При этом лучше не следовать примеру того британского исследователя, который однажды описал события испанской исто-рии, совпавшие по времени с английскими, и красной нитью нанизал на них идею того, что главное течение мировой истории исходит, мол, от Альбиона, а Испания просто следует ему. Концепция, ко-нечно, смелая, но на ногах не стоит.
   Сегодня 'путешествие в Испанию' стало уже своеобразной литературной традицией среди пишущей братии, выезжающей за границу пополнить свои впечатления и постараться уяснить для се-бя, что есть ее главная тайна. Сводится ли она к религиозности ис-панцев, переживающих разочарование в католических догматах? Или к испанской национальной психее, склонной к максимализму, свободолюбию, непредсказуемости? Или к многовековой истории страны, истории живого, постоянно развивающегося организма, в ходе которой народ упорно отстаивал свое право на собственное достоинство, но всегда с горьким сожалением отмечал, что отда-вать ему приходилось больше, чем получать?
   В результате таких 'путешествий' кто-то приходит к выводу, что Испания - очень симпатичная страна, но самим испанцам не хватает серьезности, вследствие чего на них трудно положиться. Но есть ли на свете такие народы, на которых положиться можно легко, потому как у них, мол, есть железный иммунитет к искушениям раз-ного рода? Как объяснить совпадение сути исторического опыта на-ций во времена, предшествующие эпохе глобализации?
   Вроде бы, каждый народ пишет свою отдельную главу, но вся-кий раз она органически вписывается в общую Всемирную Историю Народов. Независимо от национального происхождения в природе человеческой всегда проглядывает и нечто отвратительное, свойст-венное богатым и бедным, интеллигентным и неинтеллигентным, а сам человек выходит на поверку креатурой гораздо более сложной, чем обычно представляется.
  
  
  
  
   ПАРТИТУРА ?2:
  
   ПАСТОРАЛЬ ЦВЕТА ПУРПУР
  
  
  ЧАСТЬ ШЕСТАЯ (АНДАНТЕ):
  
  Чуть меньше тысячи лет назад христиане пользовались разными календарями, в которых не было даже намека на летоисчисление от Рождества Христова и начало 'нашей эры'. Отсутствие полной яс-ности в хронологическом отсчете привело уже в наши дни к возник-новению гипотезы о том, что античная эпоха не так уж далека от нас, как сейчас принято думать.
   Так вот, если все же брать за основу привычную хронологию, то весной 399 года до нашей эры в Афинах состоялся суд над Со-кратом. Трое граждан (политик, поэт и оратор) обвиняли философа в подрыве государственных устоев, пособничестве поражению рес-публики в Пелопонесской войне, недостаточном почитании богов и порче нравов молодежи. Обвинения достаточно серьезные, грозив-шие смертным приговором.
   Семидесятилетний мудрец спокойно выслушал поставленное ему в вину. Предложение тут же в присутствии судей отречься от своих взглядов категорически отверг. Друзья, жена и трое сынов тщетно пытались уговорить его пойти на уступки. И когда ему дали возможность сказать свое последнее слово, уверенно произнес:
   - Афиняне! Я вас ценю и люблю, но подчиняюсь небесным правителям больше, чем вам. Пока во мне высекается искра мысли и теплится жизнь, ни за что не откажусь от своих убеждений и твер-до буду их отстаивать. Оставьте меня, если не на свободе, то при моих взглядах. Ничего другого делать я не намерен, пусть даже мне грозит смерть. Не кажется ли вам, что справедливо было бы ува-жать не все мнения, а мнения людей достойных, способных глубоко мыслить и не особо обеспокоенных тем, как воспримет их большин-ство? Да, действительно, мой образ жизни разительно отличается от общепринятого. Я не занимаюсь ремеслом или торговлей, не участвую в дискуссиях на официальных собраниях и вообще в по-литической деятельности. Но я также заинтересован в улучшении благополучия моих сограждан и считаю своей задачей просто дово-дить до них мою главную мысль: прежде чем что-то делать, следует подумать, как самим стать более совершенным умом и душою. Свою же вину я вижу лишь в том, что некоторые юноши в беседах прибегают к моему методу и таким образом невольно указывают на невежество отдельных авторитетных граждан. Однако это не было моим сознательным намерением...
   Судьи возмутились. Набрался же наглости дерзкий старик вес-ти себя столь вызывающе, когда только что Афинскому государству пришлось пойти на унизительные условия персов и спартанцев, уничтоживших его флот. Кто как не Сократ принес гражданам эти напасти!
   - Если вы меня приговорите к смерти, - невозмутимо продол-жал Сократ, - то, хоть и смешно говорить об этом, дадите мне воз-можность жить. В вашем возбужденном состоянии вы, конечно, при-говорите меня к смерти, а всю оставшуюся у вас жизнь, не выходя из этого состояния, так и проведете во сне.
   Философ не ошибся: судьи признали его виновным. Пригово-ренного отвели в тюремную камеру, где он также спокойно взял из рук палача чашу с ядом, выпил содержимое залпом, рухнул на ка-менный пол и приказал поминать как звали.
   Афинские граждане, включая самого Сократа, верили тогда в целую плеяду богов, каждый из которых считался покровителем че-го-либо - любви, войны, урожая, моря. Перед началом рискованного дела воздавали кому-нибудь из них почести в культовом храме. Частенько приносили богам в жертву животных. В честь Афродиты, например, убивали козу, в честь Афины - корову. При этом понима-ли так: боги, подобно людям, тоже смертны, но в отличие от земных обитателей всемогущи, всеведущи и знают, что такое справедли-вость. Потому и наказывают за преступление, но могут, несколько запоздав, наказать уже в потустороннем мире.
   Любили ли боги людей? Афиняне не интересовались этим, од-нако всегда надеялись на их расположенность к себе, от которой и зависела судьба человека. Идея бога вечного, бессмертного им ка-залась абсурдной, пусть даже Зевс был очень к этому близок. В их представлении, боги обитали на Олимпе и все у них было как у лю-дей: ссорились, влюблялись, рождали на свет новые божества, но уже рангом пониже.
   В ту пору афинское государство насчитывало около четверти миллиона граждан и порядка шестидесяти тысяч рабов. Особые по-чести воздавались воинам, умевшим одним ударом меча отрубить у неприятеля голову. Воинская доблесть состояла в том, чтобы без-жалостно расправляться с врагами государства. Жены полностью подчинялись своим мужьям, собственности и денег иметь не могли. В тринадцать лет девушек выдавали замуж - по отцовскому выбору и обычно против их воли.
   На судебных разбирательствах выслушивались стороны обви-нения и защиты, после чего судьи решали, кто виновен, простым большинством голосов. Два - три раза в месяц на одном из афин-ских холмов собирались все граждане мужского пола и поднятием руки голосовали за или против какого-нибудь важного государствен-ного решения: мнение большинства приравнивалось к истине. Все это считалось нормой, продиктованной здравым смыслом.
   Устроившись где-нибудь в теньке портала, афиняне любили посидеть, непринужденно поделиться между собою новостями и своими впечатлениями. Сократа знали все. Знали, что к материаль-ным благам он относится равнодушно, не обременяет себя вещами, за свои лекции денег не берет, ходит по улицам босой в протертой одежде. Каждый день его можно было видеть мирно беседовавшим с друзьями, знакомыми и просто прохожими. Многие восхищались его эрудицией, мудростью и одновременно удивлялись, почему он о своей философии так и не написал ни строчки, хотя грамотой вла-дел. С ним можно было всегда поговорить на любую тему, в осо-бенности о смысле жизни. Ростом он был небольшого, лысоват, с пышной бородой и лицом, на котором выделялись приплюснутый нос и огромные, пронизывающие своим взглядом из-под густых бро-вей глаза. За неуклюжую походку его звали 'говорящим раком'.
   Что собою представлял его знаменитый метод? Философ ста-вил вопросы так, чтобы определить, до какого предела обобщение имеет здравый смысл. Однажды, к примеру, подискутировать с ним решили два местных полководца. Сократ сразу поинтересовался, как они определяют понятие 'воинская доблесть'. Те удивились столь легкому вопросу и ответили: 'Это когда воин готов твердо отразить наступление противника и не отступить ни на шаг'. Тогда он напомнил им, что в ходе одного из сражений с персами спартан-цы поначалу отступили, дождались пока ряды неприятеля разомк-нутся, а потом обратили его в бегство и разгромили. Воины согла-сились с его суждением и о том, что доблесть воинская должна так-же заключаться в осознании отличия добра от зла, а не относиться только к военному искусству.
   Метод Сократа состоял еще и в умении вообразить себе, что несмотря на кажущуюся здравость утверждение может оказаться неверным в конкретном ситуационном контексте, а если обнаружи-вается хотя бы одно исключение, значит утверждение неверно во-обще и нужно уточнять его до того предела, когда не останется ни-какой почвы к опровержению. Такой метод философ считал совер-шеннее интуитивного. По его мнению, действия человека, у которого отсутствует аналитическое мышление, напоминает работу сапожни-ка, когда он совершает свои технические приемы без должной по-следовательности, по наитию.
   Однажды Афины посетил известный оратор из Сицилии и воз-намерился убедить Сократа в истинности своих политических взглядов, вызывавших у местных граждан отвращение. Оратор ут-верждал, например, что нет жизни счастливее, чем у диктатора, ко-торый всегда волен поступать так, как ему заблагорассудится по от-ношению к своим противникам и одновременно служит объектом почитания огромной массы подданных. Философ выслушал его до-воды и в ответ заметил, что счастье все-таки в том, чтобы творить добро, пусть даже многие при этом почитают диктатора.
   Прошло не так много времени после смерти Сократа, чтобы отношение к нему большинства афинских граждан резко измени-лось. С его обвинителями расправились прямо на улице. В память о философе поставили бронзовую статую, какую ставили богам, - да-бы всегда помнить о том, что придерживаться мнения большинства не есть убедительный аргумент в его пользу, что важно не сколько людей его опровергают, а насколько обоснованы их опроверже-ния...
   Согласно все той же хронологии, в Древнем Китае тогда жил другой известный сегодня всему миру мыслитель - Конфуций. Он давал советы императорам Поднебесной и часто из-за своего неза-висимого, критического склада ума оказывался в опале или в ссыл-ке. Суть его учения определялась им вкратце так: 'Чего себе не же-лаешь, не делай и другим'. По мнению философа, человечность индивида основывается на таких его качествах, как милосердие, чувство собственного достоинства и личная ответственность за свои дела: без них все в жизни утрачивает смысл, даже музыка, и только с их помощью можно найти в себе душевный покой. Всякие звания, награды и привилегии не волновали мудреца и он откровенно ими пренебрегал; учение его раздражало многих правителей. Это уже после смерти философа императоры стали использовать его идеи в целях укрепления своей власти. В частности, принцип построения отношений между людьми, основанный на иерархии подчинения 'младших' своим начальникам, 'старшим', которые должны быть также и учителями, почитаемыми детьми отцами.
   Не минуло и сотни лет после смерти Сократа и Конфуция, как в Элладе появился Эпикур, еще один философ, чьи наблюдения привлекали к себе внимание. Чем выделялся на фоне других древ-негреческих мыслителей этот автор множества трактатов о любви, музыке, архитектуре, справедливости, нравах, психологии? За сердцевину своего учения им был взят принцип наслаждения дара-ми земного бытия. 'Наслаждение есть принципиальная основа сча-стливой жизни, - писал он, подводя итоги своих размышлений о том, как нужно жить, чтобы испытывать от этого удовольствие. - Те, кто говорит, будто у них не наступил еще или уже прошел момент воз-никновения активного интереса к жизни, ничем не отличаются от тех, кто говорит, что у них еще не наступил или уже безвозвратно прошел момент, когда можно почувствовать себя счастливым'.
   В пантеоне мыслителей Древней Греции никто не признавал столь искренне свой интерес к чувственным удовольствиям, как это делал Эпикур. При содействии состоятельных граждан ему удалось создать в Афинах свой просветительский центр, куда люди прихо-дили обсудить, как следует жить мирно и счастливо, получая от это-го истинное удовлетворение. Его экспериментом заинтересовались в Сирии, Иудее, Египте, Италии. Последователей его учения стали называть эпикурейцами.
   В понимании Эпикура, задача любой философии состояла в том, чтобы помочь человеку избавиться от ошибочных представле-ний о счастье. Для этого нужно перестать мгновенно следовать сво-им первым импульсам, не задумываясь, разумны они или нет. При этом можно использовать интерактивный метод Сократа, дабы уяс-нить подлинное значение возникших в его бытность этических кри-териев и таким образом поставить правильный диагноз своему не-благополучию.
   Эпикурейская концепция насаждения жизнью избавлена от разных мудрствований, доступна для пониманию всеми, кто к этому стремился. Например, не было никакой необходимости иметь рос-кошный загородный особняк. Питаться нужно умеренно, потреблять пищу натуральную, богатую витаминами. Человеку со скромным достатком доставлять истинное удовольствие могли совсем не до-рогостоящие вещи и в первую очередь - дружеские отношения с близкими ему людьми. Это Эпикур считал настолько первостепен-ным, что даже рекомендовал воздерживаться от вкушения пищи в одиночестве. В доме философа всегда царила атмосфера друже-ская, раскованная, полного взаимопонимания; он был глубоко убеж-ден, что несколько настоящих друзей могли дать человеку любовь и уважение, которые бессильны дать даже деньги.
   После дружбы Эпикур больше всего ценил свободу - свободу в смысле не быть вынужденным работать на кого-то, к кому испыты-ваешь антипатию, или удовлетворять чьи-то унижающие твое дос-тоинство капризы. Важно также не зависеть полностью от политики и рутины обыденной жизни. Поэтому он предлагал своим едино-мышленникам вести независимый от сильных мира сего образ жиз-ни. С этой целью вместе с друзьями приобрел садовый участок, где не только выращивались необходимые для питания фрукты и овощи - отделившись от меркантильной атмосферы города, люди воспри-нимали себя в категориях исключительно духовных ценностей и безденежье их нисколько не волновало.
   Еще одно условие для счастливой жизни - возможность сво-бодно говорить то, что думаешь. В коммуне Эпикура поддержива-лась любая инициатива, способствовавшая свободомыслию, а сам он всячески поощрял диспуты по вопросам политики, этики, искусст-ва и даже мистики. Многие занимались литературным творчеством. Учитель призывал ни в коем случае не страшиться смерти своей, ибо речь идет о состоянии, которое никто не может испытать, равно как и состояние своего появления на свет. Стоит ли действительно переживать по поводу того, чего никогда не испытаешь?
   Да и в чем ценность денег, власти, славы, если у тебя нет дру-зей и личной свободы. Наслаждение дарами жизни не зависит на-прямую от изобилия вещей далеко не первой необходимости. Мож-но уже радоваться тому, что у тебя все нормально со здоровьем и ничего не болит. 'Время от времени спрашивай себя, что с тобой произойдет, когда исполнится какое-то твое желание или, наоборот, не исполнится, - советовал Эпикур. - Может быть, ты сможешь хо-рошо проводить свободное время и без чего-то дорогостоящего, но с друзьями рядом с тобою?'
   Живи сегодня Эпикур, можно было спросить у него: если пред-меты роскоши не могут принести нам полного удовлетворения, то почему мы упорно стремимся их приобрести? Наверное, он бы со-слался на слабое понимание нами подлинных потребностей, кото-рое только обостряется под влиянием окружающего нас сумасброд-ства. И ведь действительно, за более чем два тысячелетия после него, несмотря на заметный рост материального благосостояния миллионов и миллионов людей, вряд ли стало больше среди них по-настоящему довольных своею жизнью. Возможно, это и есть свиде-тельство бессмертия учения Эпикура.
   Любопытно, теологи до сих пор не в состоянии дать вразуми-тельный ответ на вопрос, поставленный им за два столетия до на-шей эры: 'Если бог, олицетворяющий добро, хочет, но не может помешать злу, тогда он не всемогущ и это свидетельство того, что он не бог. Если он может, но не хочет, тогда он просто мерзавец, а это противоречит его божественному статусу. Если не может и не хочет, тогда он еще и беспомощный мерзавец. Если же хочет и мо-жет, то почему не мешает злу?'...
   Вот кто действительно научился, в том числе и с помощью гре-ков, преодолевать горькие разочарования, так это римляне. Не нра-вилось им страдать от зимней холодины - придумали подземную систему отопления. Не хотелось ходить по грязи - сделали камен-ные мостовые. Не хватало воды для бань - возвели акведуки. И редко когда испытывали нужду жаловаться на жизнь, даже если она казалась невыносимой. Можно выдвинуть в качестве объяснения гипотезу: не служило ли им для этого подспорьем ... язычество? Попробуем разобраться.
   Помимо официально утвержденных богов, в каждой римской семье имелись и свои собственные. У каждого римлянина был лич-ный небесный покровитель, чье изображение он также ставил внут-ри небольшого домашнего алтаря среди статуэток Аполлона, Януса, Фортуны, Дианы или носил в виде талисмана на шее. Когда невеста приходила жить в дом жениха, от культа божествам своих родите-лей она освобождалась. В домашних религиозных ритуалах участ-вовала вся семья, включая рабов. Домашних богов даже оберегали больше, чем официальных. После возведения христианства в ранг государственной религии прежние бога еще длительное время ос-тавались, но за отправление им культа стали уже сурово наказы-вать.
   Еще до крещения Римской империи в христианство однажды в дом опального философа Сенеки неподалеку от Рима явился цен-турион и известил его об императорском указе-приговоре. Возглав-лявший тогда империю Нерон подозревал Сенеку в соучастии в за-говоре и по тому же подозрению уже разделался со многими сена-торами и военачальниками, бросив их в пасть львам, убил свою же-ну, мать и брата. Ко всему, решил еще извести со света своего бывшего учителя: центурион доставил указ, требовавший от фило-софа немедленно покончить жизнь самоубийством. Как и Сократ, Сенека должен был выпить чашу с ядом.
   Подлинной мудростью Сенека считал умение человека реаги-ровать на происходящее, не обостряя при этом и без того кон-фликтные ситуации, заглушая в себе приступы гнева, тоски, фари-сейства и паранойи. В его трактатах красной нитью проходила мысль о том, что люди переносят легче те разочарования, которых можно ожидать и понять, а потому философия должна помогать им приспосабливаться к реальной действительности, дабы облегчить груз тяжелых переживаний по поводу невозможности изменить ее к лучшему. Гнев он признавал следствием плохого понимания реаль-ности, превратных оценок истиной природы человеческой. По его мнению, богатство, роскошь, привилегии не успокаивают и лишь взвинчивают и без того натянутые нервы.
   На римских монетах тогда можно было видеть силуэт обла-ченной в тунику красивой, загадочно улыбающейся женщины. В ле-вой руке она держала чашу изобилия, правой - прикасалась к рыча-гу корабельного руля. То была Фортуна, наследница Юпитера. По-началу ее считали богиней плодородия, каждый год 25 мая устраи-вали в ее честь празднества. Постепенно все больше начали связы-вать с ней материальный достаток, удачу в любви и здоровье. Боги-ня раздавала блага, но в самый неожиданный момент могла и ли-шить их.
   С учетом легкой ранимости людей именно от неожиданных для них превратностей судьбы, Сенека предложил предвосхищать лю-бой поворот событий, имея в виду возможность худшего исхода. Из современников философа кто мог предсказать, что в 64 году нашей эры пожар уничтожит весь Рим, а спустя два года извержением вул-кана на Везувии будет стерта с лица земли Помпея? 'Фортуна ни-кому ничего не дает в вечную собственность, - напоминал философ-стоик. - Ничего нет стабильного ни в личной, ни в общественной жизни. Судьба человека изменчива, как и судьба целых народов. Построенное благодаря длительным усилиям и труду многих поко-лений может обратиться в прах за один только день. Мгновения достаточно, чтобы разрушилась целая империя. Все созданное смертными обречено умереть. Рожденный смертным порождает смертных'.
   Чувство справедливости вызвано неспособностью человека объяснить свою судьбу посредством моральных критериев. Никто не вправе проклинать или благословлять людей, ибо не все проис-ходящее с ними случается по их только вине. Богиня же Фортуна не может быть моральным судьей, так как действует слепо, не давая своим жертвам моральной оценки и не одаривая других за какие-то хорошие качества. Так полагал мудрый Сенека.
  
   *
  В самом начале второго тысячелетия нашей эры население Запад-ной Европы составляло порядка сорока шести миллионов человек. После появления на свет один из каждых двух младенцев не выжи-вал. Средняя продолжительность жизни - сорок пять лет у мужчин, сорок у женщин. Ростом все были где-то сантиметров на десять ни-же, чем сейчас.
   Своими размерами города Средневековья равнялись одному району нынешнего мегаполиса. Ручейки улочек сплетались между собой в немыслимые узоры и были подчас настолько узкими, что пешеход мог разойтись со всадником, только тесно прижавшись к стене. Зимой улицы помогали укрываться от пронизывающего вет-ра, летом от палящего солнца. Жилища до того крохотные, что спальня обычно была общей для всей семьи. На одном ложе раз-мещались сразу несколько человек, в холодное время года согревая друг друга телами. Вместе на одной кровати могли спать и совер-шенно незнакомые люди в больницах или постоялых дворах. Дабы в комнаты попадал солнечный свет без насекомых, окна завешива-ли прозрачной тканью или кружевами. Стекла считались роскошью: их вставляли только в богатых домах и церквях. По ночам окна за-крывали ставнями, а кварталы зажиточных граждан - воротами на замок.
   Еще и солнце не заходило за горизонт, как на города уже спус-калась кромешная тьма. На улицах валялись скопившиеся за день отходы, в воздухе смрад и насекомые твари, собаки и куры доедали объедки. Только проливной дождь смывал все вместе с мочой и фе-калиями. При такой санитарии одна вспышка эпидемии сменяла другую, оставляя после себя горы трупов. Чтобы хоть как-то отвести напасти, изготовляли из воска больную часть тела и ставили эту свечку перед изображением какого-нибудь святого. Сей ритуал ус-покаивал, но не надолго.
   Интеллектуальная жизнь проходила преимущественно в мона-стырях, где книги не только хранили, но и читали, а переписчики за свои труды получали даже отпущение грехов после написания по-следней буквы. Помимо богословия, там обучались на курсах 'три-виум' - грамматике, риторике, диалектике или на курсах 'квадриви-ум' - арифметике, геометрии, музыке и астрономии. Через каждые три-четыре часа монахи собирались на молитву, даже ночью, по-этому вид у них был постоянно утомленный, как бы страдальческий.
   Одной из видных фигур Средневековья стала известная свои-ми глубокими познаниями в области медицины, философии, искус-ства и эзотерических наук настоятельница монастыря Хильда фон Бинген. В Германии XII века она слыла личностью уникальной, и ученые мужи считали за честь побеседовать с ней на философские или политические темы. Когда же Хильда полагала для себя прин-ципиально важным, то осмеливалась спорить даже с церковными иерархами. В мире, где всем заправлял клир мужского пола, эта женщина дерзнула заговорить, наперекор официальному мнению, о вращении Земли вокруг Солнца. Наиболее досконально она изучи-ла и проверила на практике лечебные свойства растений, а также факторы влияния окружающей природной среды на физическое и умственное состояние человека. Многие из ее изысканий пригоди-лись позднее фармацевтам.
   В ту суровую эпоху фанатического догматизма женщинам в Западной Европе вообще был свойственен активный интерес к по-иску эффективных средств лечения с помощью лекарственных трав; их знания и опыт передавались из поколения в поколение. У клира это вызывало тревогу. Подумать только, возомнили себя врачами, не имея на то диплома! А где они могли его получить, когда под кон-тролем духовной власти находились тогда все высшие учебные за-ведения, куда женщин не пускали. Растущая популярность врачева-тельниц привела к тому, что Инквизиция называла их ведьмами и сжигала на костре...
   Со временем в монастыри все чаще наведывались 'воины святого Петра'. Устав душою бить мечом по головам неверных, они решали принять обет монашества и заняться ее спасением. Между собой священники называли таких канальями, отбросами рода че-ловеческого, но публично благословляли их ратные подвиги 'к вя-щей славе Божией'. Да и сами иерархи не видели ничего предосу-дительного, тем более преступного, в том, чтобы убивать в наказа-ние за неверие в Иисуса Христа или за верования в другого бога.
   С 1095 по 1291 годы состоялось восемь крестовых походов вооруженных паломников под патронатом Римско-католической церкви с целью отвоевать у мусульман святые земли иерусалим-ские. По ходу этих экспедиций папы, короли и феодалы охотно ме-няли свои политические и духовные планы на чисто грабительские. За конкретный вклад в святое дело иерархи предоставляли участ-никам походов индульгенции, погибшим - отпущение всех грехов, а некоторым избранным еще и право приобретения в собственность захваченных у мусульман земель.
   Началось же все с призыва Папы Римского Урбана II к со-братьям прекратить распри губительные, взять в руки крест и пойти защищать святыни Палестины от мусульман. Воинствующий клич 'Такова воля Божия!' прокатился по всей Западной Европе, изму-ченной войнами, голодом, эпидемиями. Орды нищих, озлобленных крестоносцев двинулись на Восток, на пути следования опустошая урожаи на полях, громя селения, насилуя женщин, расправляясь с иудеями и мусульманами.
   С первой попытки они так и не дошли до заветной цели: турки перерезали всех до единого. Лишь со второй удалось взять штур-мом Иерусалим и уничтожить там жителей от мала до велика, а по-том, скинув тяжелые доспехи, ходить босыми ногами с крестом в ру-ке по заваленным трупами улицам. Тут же в госпитале святого Ио-анна и на развалинах Храма Соломона создали рыцарские ордена госпитальеров и тамплиеров (храмовников), дабы на них нанизать новую структуру власти в Палестине. Создать-то создали, да не очень-то удержались на месте.
   Третий крестовый поход возглавили германский император Фридрих I Рыжая Борода (Барбаросса), французский король Филипп II Красавчик и король английский Ричард I Львиное Сердце. Между собой они так и не договорились, до Иерусалима не дошли, а Ры-жая Борода, хоть и одержал победу над турками, утонул при форси-ровании реки.
   Участники четвертого похода во святые земли попросту раз-грабили Константинополь, где проживали византийские христиане православного греческого обряда. Как следствие, между Римско-католической и Византийской православной церквями пропасть еще больше углубилась. Отправившихся в пятый - 'крестовый поход детей' - либо перебили, либо захватили в плен и обратили в рабст-во. Последние три также не имели успеха. Мечтаниям римских пап и крестоносцев не суждено было сбыться.
   В самый разгар этих экспедиций Римско-католическая церковь взялась всерьез и за врагов внутренних - еретиков, которые должны были поплатиться жизнью за самое страшное, в глазах ее иерар-хов, преступление - 'убийство души'. После создания инквизици-онного трибунала в Испании и Португалии Римский понтифик учре-дил свою собственную Инквизицию, названную священной канцеля-рией. Обрушилась она в первую очередь на ученых, заподозренных в ереси, и на протестантов, вышедших из-под юрисдикции Ватикана.
   Под предлогом, будто к ереси вел критический дух гуманизма, появились и списки запрещенных книг, утверждаемые главой рим-ской курии, - назывались они 'index librorum prohibitorum'. Первый из них составил лично Папа Иоанн IV, до этого возглавлявший кон-грегацию святейшей канцелярии. По его постановлению, даже из библиотеки Ватикана изъяли пять мешков книг, подпавших под за-прет, и в дальнейшем списки постоянно обновлялись. В принципе же, дело было не новое. Еще на заре христианской церкви перво-священники уничтожали неугодные им произведения древнегрече-ской и римской литературы. Талмуд, Коран, апокрифы, творения раннехристианских ересиархов торжественно сжигались на публич-ных аутодафе.
   В XX веке, если чуть забежать вперед по времени, конгрегация святейшей канцелярии Ватикана уже вынуждена ограничиваться 'отлучением' произведений авторов-католиков. Тем не менее, со-гласно Каноническому кодексу 1917 года (основному закону Римской церкви), первосвященники присвоили себе право требовать от ве-рующих не публиковать своих книг без предварительной цензуры и запрещать им издавать их, если на то имелись достаточные осно-вания. В обязанность папских нунциев вменили тайно доносить с мест о подобных книгах Папе Римскому. В официальных документах дано разъяснение: 'Любой читающий запрещенную книгу католик совершает тягчайший грех, даже если прочтет один абзац. Узнав о ее запрещении, он обязан уничтожить книгу или передать тому, ко-му разрешено чтение подобной литературы'.
   Под запретом по-прежнему все тексты Священного Писания, изданные некатоликами, любые книги еретического содержания и, естественно, эротическая литература. В списке, составленном в 1948 году, нашли свое место Оноре де Бальзак, Джордано Бруно, Вольтер, Гольбах, Рене Декарт, Дени Дидро, Жан Жак Руссо, Бене-дикт Спиноза, Жорж Санд, Генрих Гейне, Виктор Гюго, Эммануил Кант, Адам Мицкевич, Монтень, Стендаль, Флобер, Сартр и многие другие выдающиеся философы, писатели, ученые.
   Какие именно произведения были запрещены? Комментарий по поводу гипотезы о вращении небесных тел Коперника, 'Хвалеб-ная песнь ослу' Джордано Бруно, 'Город Солнца' Томмазо Кампа-неллы, 'Диалоги о двух величайших системах мира' Галилео Гали-лея, 'Орлеанская дева' Вольтера, 'Утопия' Томаса Мора, 'Соло-мея' Оскара Уайльда, 'Профессия миссис Уоррен' Бернарда Шоу, 'Протектор Иудеи' Анатоля Франса и даже 'Граф Монтекристо' с 'Тремя мушкетерами'...
   Во времена, когда впервые появились списки запрещенных Ватиканом книг, Святая Инквизиция сурово наказывала за научные и философские воззрения, ересь, богохульство и ведовство. Свобо-домыслие пресекалось, особенно когда обнаруживалось среди ду-ховенства. К примеру, такое произошло с монахом-доминиканцем Савонаролой, попытавшимся создать во Флоренции нечто вроде христианской республики и выступившим против коррупции в Вати-кане. Его отлучили, подвергли пыткам и сожгли на костре вместе с друзьями-единомышленниками.
   Во Франции церковные суды, действуя в тандеме с королев-ской властью, определяли виновность, а уж светские органы выно-сили приговор и приводили его в исполнение. Одной из первых жертв пала Жанна де Арк, обвиненная в ереси и ведовстве. С нее и началась по всей Западной Европе охота на ведьм, приравненных к богохульникам и еретикам. В методах же их преследования особой разницы между католической и протестантской инквизициями не было. Только обвиненных в ведовстве за три столетия существова-ния церковных трибуналов в Западной Европе повесили или сожгли сотни тысяч женщин, обвиненных в ведовстве. Последнюю из них вздернули на виселице в Швейцарии в 1782 году...
   Чешский профессор теологии Ян Гус перед тем, как его сожгли на костре за требования к церковным иерархам отказаться от лич-ного обогащения, пророчески предупредил: 'Из пепла моего родит-ся лебедь, сжечь которого вам не удастся'. Родиться лебедю суж-дено было именно во Франции. Именно там еще в XII веке в знак протеста против моральной распущенности клира появились пер-вые христиане-диссиденты, альбигойцы. Практически их всех унич-тожили. Потом заявили о себе вальденсы своим утверждением о том, что спасти душу можно и без церкви. Их тоже извели под ко-рень. В XVI веке страну раздирали религиозные войны между като-ликами и гугенотами-кальвинистами. Только за одну ночь Святого Варфоломея вырезали в Париже три тысячи гугенотов и еще два-дцать тысяч по всей стране.
   По мнению Вольтера, в ходе религиозных войн на территории Западной Европы погибло около двенадцати миллионов человек. И счет этот кровавый философ предъявил прежде всего Римско-католической церкви, усмотрев в религиозных конфликтах самое страшное зло человечества...
   Во Франции XVIII века еще орудовали инквизиторы, однако не-смотря на это там появилась целая плеяда вольнодумцев со своим своеобразным взглядом на христианство. Импульс им придал гол-ландский философ Спиноза, многие идеи которого легли в основу первых ростков французского, а чуть позднее и европейского агно-стицизма.
   Среди вольнодумцев-подпольщиков той поры выделялся граф Анри де Буленвиль. В одном из своих рукописных сочинений, пред-назначенных для единомышленников, он предложил такой необыч-ный тезис: 'Если было бы какое-то откровение свыше, то, наверное, оно было бы необходимо для благополучия и счастья всех людей. В таком случае Всевышний нашел бы возможность ознакомить с ним весь род людской. А коли этого не произошло, он не вправе требо-вать от нас по всей справедливости больше того, на что мы способ-ны. Всегда были и остаются люди, полностью лишенные возможно-сти знать что-либо о божественном откровении. Какое же тогда это откровение и есть ли оно вообще? Прежде чем начинать веровать в Бога, надо внимательно посмотреть, действительно ли он предло-жил нам воздавать ему культ. Сделать это можно лишь путем здра-вых рассуждений. Мнения же других не могут служить оправданием. Вере должен предшествовать разум'.
   После того, как граф углубился в содержание самих божест-венных откровений, Вседержитель показался ему не всевидящим и всемогущим, а невежественным и безжалостным насмешником. Сын Божий - предстал сыном человеческим, чье горячее воображение, воспламененное чтением галиматьи пророков, привлекло к себе двенадцать неграмотных мужиков, надеявшихся зарезервировать себе места в Царствии Небесном. Последователей же его учения оказалось такое множество, просто потому что абсурд религиозной мистерии всегда находил отклик у нищих духом.
   Родоначальник французского агностицизма исходил из убеж-дения в том, что религия должна способствовать благополучию лю-дей, но если этого не делает, то наносит им один лишь вред. С его точки зрения, исходившая от нее опасность состояла в провоциро-вании у верующих ненависти ко всем, кто не веровал. Связанные же с религией волнения в государстве происходили по одной единст-венной причине: преступления вменялись гражданам за их мнения - от таких стремились избавиться, дабы не смущали остальных.
   Другой вольнодумец, Цезарь Дюмарше, дерзнул пойти еще дальше. В своем самиздатовском трактате 'Философ' он негодо-вал: 'Удивительно, как это люди столь мало обращают внимания на практику и так легко возбуждаются под влиянием чисто спекулятив-ных рассуждений. Столько войн, столько волнений из-за одних только химер! Там, где господствуют фанатизм и предрассудки, страсти затмевают все. Верующий честен только в своих страстях, но как раз на них-то ни в чем нельзя положиться. Под прессом рели-гии человек полностью теряет способность участвовать в больших проектах к общему благу, ибо его заставляют думать, будто он воз-носится над всеми благодаря Господу Богу, которому, и только Ему одному, нужно воздавать почести да благодарения'.
   Эрудит Николя Фрэрэ, современник Дюмарше, попытался най-ти какую-то реальную основу под тем, что Церковь считала 'под-линным'. В итоге поисков обнаружил у людей лишь фантазии, при-нимаемые ими за реально существующее, из-за которых и возника-ли все разногласия. Многие даже действовали в соответствии с хи-мерами и силой пытались навязать другим свое понимание того, че-го нет. Еще опаснее для общественного спокойствия был фанатизм, завладевавший натурами примитивными, тщеславными, эгоистиче-скими. Заглушая естественное чувство сопереживания, такой фа-натизм порождал одни лишь напасти, а таящаяся в нем слепая уве-ренность мешала людям видеть зло реальное.
   'Пусть те, кто заставляет меня быть верующим, предоставят мне причины, способные вызвать у меня доверие, - иронично под-метил француз в своем сочинении о религии. - Вместо этого един-ственное, что я нахожу у верующих, так это ссылки на некие 'авто-ритеты', чья сила законов основана исключительно на всемогуще-стве верховного правителя, от имени которого законы эти провоз-глашены. Меня заставляют верить те, кто в пылу разгоряченного воображения отказывается от наслаждения жизнью из страха как бы не прогневить Всевышнего, который якобы является первопричиной всего. Лично я не вижу в этом мире границ временных и пространст-венных, а воспринимаю только постоянный переход одного состоя-ния в другое с последовательным появлением новых форм и видов. Не вижу никакой всеобщей Причины вне этого мира к тому, чтобы он существовал'.
   В середине XVIII века, возложив на себя инквизиторские функ-ции, парижский парламент приговорил к сожжению книгу врача Жюльена Мэтрье 'Естественная история души', в которой утвер-ждалось, что все функции ума соотнесены с различными физиоло-гическими состояниями, а потому души вне тела нет и быть не мо-жет. Вместе с этой книгой сожгли анонимное сочинение 'Философ-ские размышления', чье авторство приписывалось тому же Мэтрье. Врачу угрожали и он перебрался в Германию, где благодаря влия-тельным связям его взял под свою защиту прусский король Фридрих II, хоть и деспот, но образованный.
   На самом деле, подлинный автор 'Философских размышле-ний' - Дени Дидро. Местным интеллектуалам хорошо известны бы-ли трактаты Вольтера и Монтескье. Дидро же стал первым, кто ре-шился утверждать в своем неподписанном сочинении, что мораль проистекала не из божественного источника, а шла от человеческих чувств, и это делало религию еще более абсурдной. Рассказ из Но-вого Завета о том, как дьявол пытался соблазнить Сына Божьего, Дидро приравнял к 'Тысяче и одной ночи'. По его наблюдениям, религиозный культ порождал столько же фанатиков, сколько и ве-рующих.
   В ту пору философа часто можно было видеть в кругу одной дружеской компании, собиравшейся по четвергам и воскресеньям в парижском доме на углу улиц Рю Руаяль и Сэн-Рош. Всех объеди-няло страстное желание обсудить свободно и непринужденно в кру-гу единомышленников волновавшие общество вопросы. Сам этот дом принадлежал офранцуженному немцу барону Гольбаху (Паулю Дитриху). Как и все члены кружка, он предпочитал подписывать свои сочинения псевдонимом, дабы избежать преследований парижского Парламента, приговорившего к сожжению его книгу 'Система при-роды' за 'попытку одной рукой пошатнуть престол, а другой - опро-кинуть алтарь'. Рукописи его и других авторов переписывались до-веренными лицами, печатались в Амстердаме и нелегально дос-тавлялись в Париж.
   Свой трактат о законах морали и законах физических Гольбах подписал туманно: 'Постоянный Секретарь Французской Акаде-мии'. Почему он вынужден так делать, объяснял фрагмент из этого сочинения: 'Сколько уже раз мир был свидетелем, как повсюду разъяренные фанатики сносили головы друг другу, жгли людей на кострах, без зазрения совести совершали кровавые преступления. Для чего? Чтобы укрепить власть некоторых энтузиастов и узако-нить махинации некоторых мошенников в отношении существа, ко-торое рождено исключительно воображением и дает знать о себе посредством бед, конфликтов и безумств, вызванных им среди лю-дей. Служители такого варварского Бога считают, что для увещева-ния его людям надо причинять боль и в его честь изощренно их пы-тать. Мнение этих служителей, взявших на себя право истолковы-вать его волю, не имеют под собой никаких прочных оснований, ибо вся религия - это повисшее в воздухе здание, а теология есть не что иное, как презрение к законам природы, длинная череда химер и противоречий. Говорят, будто Бог всемилостив. Тем не менее, столько жалоб высказывается по поводу его законов. Если он стоит вне понимания нашего, то не разумно ли будет вообще перестать думать о нем? Однако церковники настаивают: не думать о нем - преступно... Индейцы Парагвая говорят, будто их предки спустились на Землю с Луны. Нам это кажется сущей глупостью. Теологи Евро-пы им отвечают, что произошли они от Святого Духа? А разве это утверждение умнее?'
   Хоть и офранцуженный, барон Гольбах все же оставался нем-цем и выстраивал свои суждения в системном порядке, позволяю-щем их обоснованно аргументировать. Почему, спрашивал он, че-ловеческое воображение склонно заселять потусторонний мир сверхъестественными существами? Потому что люди очень хотят быть там счастливее, чем здесь. Но вот только священники преду-преждают об аде с муками вечными на том свете. Что ж тогда полу-чается? Сделав людей несчастными в этом мире, Создатель, не-смотря вроде бы на свою доброту, может устроить им нечто похуже в мире ином. Не напоминает ли он таким образом тирана, который произвел людей на свет слепыми, засадил их в темницу и наблюда-ет за ними сверху, чтобы потом еще раз наказать их сурово и возна-градить лишь немногих, кого смилостивился оставить зрячими?
   Из всех 'даров', которыми осчастливила мир религия, барон просил обратить внимание на того правоверного монарха, который ради спасения душ своих подданных считал своей священной обя-занностью запугивать их, преследовать и уничтожать сознательно думавших иначе, чем он. Набожного императора он вообще считал одной из самых больших напастей, которой Царь Небесный одарил мир земной. Одного лишь фанатичного и льстивого иерарха, нашеп-тывавшего на ухо легковерному, но всесильному государю, было достаточно, чтобы вызвать волнения в государстве.
   Во все времена, как полагал Гольбах, самоуверенное и жадное преосвященство поддерживало деспотизм, противостояло свобод-ному обществу, ибо священнодействие требовало безропотных и преданных рабов, которые не осмеливались рассуждать. Священ-ники хотели, чтобы люди испытывали трепет перед Богом и обра-щались к ним за успокоением. В основе своей, религия всегда была против благополучия простых смертных. Кому ближе всего идея Бо-га? Людям слабым, опутанным горестями, отягощенным возрастом, болезнями, неблагоприятными ударами судьбы...
   Барон был убежден еще и в том, что моральное обязательство предполагало существование закона, который опирался бы на обя-зательность в отношениях между людьми, не имевшую ничего об-щего с Богом. Правила же поведения вытекали из природы челове-ческой, доступной нам для познания, а не из какой-то божественно-сти, не познаваемой по определению. Эти правила обязывали сле-довать им, когда люди сами себя уважали или презирали, любили или ненавидели, вознаграждали или наказывали. Они становились счастливыми или несчастными в зависимости от того, следовали ли этим правилам или нарушали их. Религия же для набожного чело-века становилось завесой, за которой он прятал свои истинные страсти, свою гордыню, гнев, мстительность, невоздержанность, злобу, надменность. Очень часто зацикленный на религии индивид не обладал никакими достойными качествами для жизни в общест-ве, не в состоянии был познать самого себя, задерживался в своем развитии на стадии инфантилизма, питая себя сказками, мешавши-ми его умственному и духовному развитию.
   Офранцуженный немец не дожил до того времени, когда над Францией пронесся ураган революции, которая заменила культ хри-стианскому Богу обожествлением ее вождя Марата, призывавшего разогнать весь клир к чертям собачьим. Барон Гольбах не засвиде-тельствовал, как одержимо верившие в Свободу, Равенство и Брат-ство люди готовы были ради своих идеалов идти на любые жертвы, безжалостно уничтожая не только своих политических противников, но и друг друга. На сей раз якобы во имя любви уже не к Богу, а к человеку.
   В действительности, высокие порывы к свободе с опорой на беспощадный террор затмили тогда во Франции пароксизмы любви ко Всевышнему. Менялся лишь фон помрачение умов: костры Свя-той Инквизиции и религиозные войны уступали другим, таким же жестоким и кровавым разборкам.
   Вскоре маятник критического анализа покинул на время страну Вольтера и ушел на восток в страну Гете, чтобы сделать еще одну попытку завершить затянувшуюся эпоху догматизма. Там в Берлине университетский профессор Артур Шопенгауэр предложил для не-предвзятого суждения сравнить две эпохи - античности и средневе-ковья. К выводам он пришел однозначно не в пользу последней. По его оценке, Древняя Греция дала миру первые проявления демо-кратического государственного устройства и законодательства, до-веденные до совершенства шедевры искусства, поэзии и философ-ской мысли. Средние века же стали свидетелями закабаления цер-ковными и светскими властями высоких стремлений человеческого духа, тотального насилия, фанатизма и, как следствие, невежества, устрашающего обскурантизма, религиозных войн, крестовых похо-дов, костров Инквизиции, истребления индейцев в Америке.
   'Можно ли с учетом всего этого утверждать, что человечество действительно продвинулось вперед в области морали благодаря христианству? - интересовался философ у своих студентов. - Представьте себе, что вдруг в наше время уголовные наказания за преступления отменены. Думаю, никто не осмелится даже выйти на улицу в надежде на защиту Закона Божьего. Точно также, если объ-явить все религии ложными, наш страх от этого не увеличится, как и принимаемые нами меры предосторожности. Тут я должен отметить еще и вот что: довольно часто религии деморализуют, ибо обяза-тельства перед Богом вытесняют обязательства, взятые перед людьми, а отсутствие у себя благих дел стараются восполнить его восхвалением'.
   Критически отзывался Артур Шопенгауэр и об исламе. В своей работе 'Боль мира и утешение религии' берлинский профессор указал на отвратительнейшее лицо религий: верующие одной кон-фессии настраиваются против верующих всех других и считают се-бя вправе безжалостно с ними расправляться из религиозного принципа. Правда, он тут же уточнил, что это характерно не для всех религиозных вероучений, а только для монотеистических, то есть иудаизма в лице двух его ответвлений - христианства и исла-ма.
   Классик немецкой философии не обошел стороной и главную тайну священнослужителей всех эпох и народов. В чем, с его точки зрения, она проявлялась? В осознании слугами Божьими великой силы человеческой потребности в метафизическом, в стремлении удовлетворить ее, делая вид, будто необычным путем им стала из-вестна самая большая загадка жизни. По мере же того, как им уда-валось убедить других в этом чуде, они могли управлять человеком и властвовать над ним. И пусть вырезали они идола из дерева, кам-ня или металла, пусть выдумывали разные абстрактные понятия, суть не менялась: совершалось идолопоклонство перед неким су-ществом, ему приносились жертвы, его превозносили, хвалили и ок-ружали ритуальными почестями.
   Верить и знать - совершенно разные вещи: для их же блага вера и знание должны оставаться разграниченными, следовать сво-им отдельным путем, не мешая друг другу. Такую позицию отстаи-вал и Людвиг Фейербах. Религия для него превратилась в явление антропологии, объект изучения которой не Бог, а совершенно ре-альный человек. Поэтому, считал он, необходимо преодолеть хри-стианство и на место Библии поставить разум.
   Без всяких оговорок Фейербах назвал религию отражением инфантилизма в человеке, при котором вера в божественное откро-вение разрушала не только морально-этические ценности, но и стремление к истине. В своем трактате 'Суть христианства' он да-же пришел к выводу о том, что верующие вообще не испытывали потребности в собственном культурном развитии, ибо потребность в науке и искусстве им заменял Бог, по сравнению с которым все этим людям казалось малозначительным, недостойным их внимания. В сущности, как полагал философ, христианство не вмещало в себя принцип культуры, устремлено к заоблачным высотам и, кроме веры в Бога, которой чуждо все земное, ничего от своих адептов не тре-бовало. Культура, наоборот, ставила перед собой цель создания царствия земного. Слова же Всевышнего 'возлюби врагов твоих' многие христиане относили к своим личным врагам, но не к тем, кто отказывался признать Иисуса Христа.
   Из плена бесконечных заблуждений-фантазий попытался ре-шительно освободиться и Фридрих Ницше. В религиозном сознании он увидел 'инстинкт слабоволия', который включал в себя неспо-собность к созданию чего-то нового, усталость ума, фатализм, раз-очарование, озлобление, отчаявшуюся беспомощность. Именно тот случай, когда человеческая воля теряла силы повелевать собою и ее неудержимо влекло подчинить себя Богу, монарху, званию, титу-лу, догме, партии. Именно расстройством воли вызвано распро-странение христианства и других конфессий, заряжавшихся фана-тизмом безоговорочного подчинения человека сверхъестественным силам и единственно правильной точке зрения относительно пред-назначения земного бытия.
   На вопрос 'Что есть Истина?', поставленный Понтием Пила-том перед Иисусом из Назарета, Ницше дал такой ответ. В конеч-ном счете, истина есть еще одно неопровержимое заблуждение, или то, во что человек верит в данный момент. Оценки же даже са-мых законченных реалистов опираются на пристрастия минувших веков, сотканные из мечтаний, предрассудков, безрассудств и неве-жества. И не будь в жизни людей здравомыслящих, чуждых всяким выдумкам, фантазиям и завихрениям мысли, человечество уже давно бы погибло. Извечно грозила людям величайшая, не остав-ляющая их в покое опасность всеобщего умопомрачения, когда на-ступает разгул произвола и очень многие упиваются своим безрас-судством, отсутствием в себе воли рассуждать здраво, а нехватку собственных мыслей восполняют молитвами.
   Одновременно философ-бунтарь охотно признал наличие в современном человеке того, чем он отличался от своего древнего предка: чувства истории, способности воспринять историю стран и народов как свою собственную. Чувство это возникло давно, о чем можно судить хотя бы потому, как делались в прошлом переводы и писались или переписывались книги. К примеру, древние римляне совершенно беззастенчиво брали греческие произведения и пере-иначивали их ближе к своим реалиям, иной раз просто вычеркивая имя автора и ставя вместо него свое. Плагиатом и воровством тогда это не считалось.
   Окончательный же вывод, к которому пришел Фридрих Ницше, звучал безжалостно. По его убеждению, у большинства людей очень плохо обстояли дела с интеллектуальной совестью, даже у самых казалось бы одаренных, искренне стремившихся познать ис-тину, не говоря уже о набожных и внешне благочестивых...
   Чуть раньше и опять-таки во Франции дал собственное толко-вание 'чувства истории' Жюль Мишле. В своем опальном 'Введе-нии во всемирную историю' он заметил, что с первого же дня сво-его мир сотрясает война, война человека с природой, духа с мате-рией, свободы с фатальностью. История показалась французу ни-чем иным, как повествованием об этой бесконечной войне. Более того, в последние годы фатализм, похоже, завоевывал науку и об-щество, тихо утверждал себя в философии и истории. Словом, сво-бода отстояла свое место в обществе и уже пора отстаивать ей се-бя в науке.
   Мысль Жюля Мишле о свободе и фатальности встала тогдаш-ним властям Франции как кость поперек горла: после неоднократ-ных увольнений историка из университета его полностью и безвоз-вратно изолировали от общества. В наследство потомкам он оста-вил и свою идею об историческом процессе как о постоянной работе человека над самим собой, в ходе которой взаимовлияние рас и ци-вилизаций служит фактором, благоприятствующим появлению все большей свободы...
  
   *
  Духовная цензура на Руси, если опять заглянуть в прошлое, появи-лась после крещения ее в христианство, но официально учреждена была только при Екатерине Великой. В годы ее царствования соз-дана и правительственная цензура - новый государственный инсти-тут подотчетный Сенату. Цензорам поставили задачу блюсти инте-ресы Российской империи и наделили их полицейскими функциями по надзору за исполнением именных указов коронованных особ. Вроде указа от 1783 года о вольных типографиях, согласно которо-му нужно предварительно отдавать печатаемые произведения на просмотр в управу благочиния, дабы в них не было 'ничего Закону Божию, правилам государственным и благонравию противного'.
   Во главе цензорских инстанций, светских и церковных, стояли назначенные Сенатом или Синодом гражданские и духовные лица. Революция во Франции породила указ о запрете на ввоз оттуда в Россию печатной продукции. При Павле I воспрещалось ввозить из-за границы любое печатное произведение. Со страха цензоры не пропускали в публикациях у себя дома даже такие выражения как 'силы природы'.
   Один из обвиняемых по делу о декабрьском восстании 1825 года, друг Пушкина Вильгельм Кюхельбекер, объясняя причины возникновения тайных обществ, назвал 'крайнее стеснение, пре-терпеваемое российской словесностью от самодурства цензоров'. Многие гвардейские и армейские офицеры восставших полков чита-ли запрещенные книги Радищева, Новикова, Крылова, Вольтера, Руссо, Адама Смита, Монтескье.
   В 1826 году Император и Самодержец Всероссийский Божьей Милостью Николай I утвердил новый цензурный устав. Одно из его положений запрещало даже ставить в тексте отточие, дабы кто не усмотрел в оном 'намека'. Цензурное ведомство было уполномо-чено либо полностью запрещать издание произведения или публи-кацию статьи, либо 'вымарывать' из них все, что считало нежела-тельным к появлению на свет.
   Особое внимание светские и духовные цензоры уделяли лите-ратуре, предназначенной 'для народа, нуждающегося в попечении и воспитании'. Надзор за такого рода публикациями осуществляли жандармы Третьего отделения императорской канцелярии в целях 'оградить от влияния злонамеренной пропаганды, укрепить верно-подданнические и религиозные чувства'. С изданием зарубежной литературы предпочитали работать и посредством 'надлежащего перевода'. Крепостное право и наказания шпицрутенами в армии негативной реакции у цензоров не вызывали, но появление любого иностранного романа, в котором описывались страдания угнетенных людей, приводило к взрыву возмущения и, конечно, не по поводу самих страданий. Неугодные книги сжигали, начиная с середины XIX века их уже уничтожали 'посредством разрывания на мелкие час-ти'.
   Московский цензурный комитет поначалу с настороженностью отнесся к гоголевским 'Мертвым душам': в поэме усмотрели поку-шение на христианскую догму о бессмертии души. Прочитавший ру-копись цензор, профессор Московского университета Снегирев, до-ложил все же начальству об отсутствии в ней чего-то недозволенно-го. Второй цензор, писатель Никитенко тоже ничего крамольного там не обнаружил, хотя и предложил изменить эпизод с отставным ка-питаном Копейкиным. Комитет духовной цензуры питал к Гоголю тоже смешанные чувства.
   Иерархи категорически запретили писателю включать ряд пи-сем в 'Выбранные места из переписки с друзьями': два из них были обращены к его душеприказчику, графу Александру Пушкину, в ко-торых автор просил после своей кончины показать рукопись митро-политу Филарету, дабы посоветоваться с ним, чего не надо печа-тать. Интересно, что сам Гоголь обожал непечатные анекдоты и од-нажды даже написал рассказ 'Прачка', где проглядывала его внут-ренняя борьба с эротическими мотивами.
   Студента Московского университета Александра Полежаева ждала более жестокая участь. За написание им сатирической поэмы 'Сашка', в которой высмеивался полицейско-крепостнический ре-жим империи, Николай I распорядился самолично отдать его без су-да и следствия на двадцать пять лет в солдаты. В армии Полежаев заболел и умер, не отслужив даже половины срока.
   В то время ходили разные слухи о 'деле петрашевцев'. Назы-валось оно так по фамилии титулярного советника Министерства иностранных дел Михаила Петрашевского. Его обвиняли в 'пре-ступном замысле к ниспровержению существовавшего в России го-сударственного строя, распространении зловредных идей богохуле-нием и дерзкими словами против Священной Особы Государя Им-ператора'.
   В ходе следствия установлено, что на собраниях дома у Пет-рашевского зачитывалось письмо Белинского к Гоголю, содержав-шее резкие выражения в адрес православной церкви и властей; там же другой титулярный советник Иван Ястржембский уничижительно отзывался о богословии и российской 'чиномании', называя царя богдыханом. На обвинение в приобретении и хранении запрещен-ных книг Петрашевский отвечал, что о таковых ему не известно, по-скольку каталог запрещенной литературы не публиковался, а со-гласно статье первой Свода законов, неопубликованные законы си-лы не имеют. Тем не менее, суд приговорил пятнадцать человек во главе с Петрашевским к 'смертной казни расстрелянием'.
   За поддержание контактов с Герценом в целях 'злоумышле-ния', за распространение его изданий, за дерзостные порицания действий правительства и самого образа правления в Российской империи людей заточали в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, лишали всех прав состояния, направляли на каторгу и вечное поселение в Сибирь. Более четырех лет содержали в каме-ре Петропавловки литературного критика Дмитрия Писарева 'за на-писание возмутительных статей, наполненных дерзкими и оскорби-тельными выражениями против правительства'. Репрессирован главный редактор 'Современника' Николай Чернышевский 'за сис-тематически вредное направление и постоянные усилия к распро-странению вредных противурелигиозных теорий, за противозакон-ные сношения с изгнанником Герценом'. Наказан он четырнадца-тью годами каторжных работ и поселением в Сибирь...
   Борьба с распространением 'преступных сочинений' входила в обязанность чинов жандармского корпуса, которые осуществляли жесткий надзор за всеми издательствами и типографиями. На од-ном из судебных процессов обвиняемый в такого рода государст-венном преступлении Ипполит Мышкин прямо ответил на вопрос следователей о роде его занятий: 'Печатаю запрещенные прави-тельством книги'. В это время официальная пропаганда трубила, будто Россия столь благословенна, что могла отвергнуть все ино-странное и прожить одним своим православием без всяких там ино-земных наук и искусств.
   После отмены крепостного права цензура из ведения Мини-стерства народного просвещения перешла в полицейские органы Министерства внутренних дел. Цензорами работали многие универ-ситетские профессоры и даже литераторы: одни по материальным соображениям, другие, как тайный советник и поэт Федор Тютчев, - с высокими намерениями 'не дать загнать мысль под иго чуждых бредней, держать при ней почетный караул'. Глава МВД мог лично запретить любое издание, конфисковать тираж 'предосудительно-го' произведения.
   Специальным циркуляром запрещен ввоз из-за границы Еван-гелия и Апостольских посланий на русском языке - их нужно отсы-лать обратно. Цензура МИДа делила всю иностранную литературу на шесть главных категорий: религиозная, философская, политиче-ская, историческая, художественная и эротическая. В одном из ее отчетов за 1865 год отмечался запрет на 68 сочинений иностранных авторов о религии, в которых проводился тезис о том, что 'христи-анское вероучение лишает человека самостоятельности и свободы, не согласуется с успехами цивилизации'.
   Доставляемые из-за границы книги изымались таможней и на-правлялись в цензурные учреждения - даже словари, энциклопедии и научные издания. Поскольку само существование Государства Российского овеяно было таинством, то и вера в него приравнива-лась к религиозной. Исчезни православие, то и престол-отечество осталось бы без таинства, которое должно вызывать благоговение и согласовываться с предначертаниями божественными. Типа того, о чем сказано в послании апостола Павла: 'Рабы да повинуются гос-подам своим' или 'Нет власти, кроме как от Бога'.
   Очень уж хотелось церковным иерархам предать анафеме Льва Толстого, включить его имя в черный список еретиков и бого-хульников. Однако, убоявшись негативного резонанса за границей, не дерзнули, ограничились посланием Святейшего Синода с опове-щением православных о том, что он отпал от церкви и отлучен, бу-дучи носителем 'противохристианского лжеучения'.
   К 'подрывной' литературе цензура отнесла и работы Фридриха Ницше. Первые переводы его отдельных философских произведений поя-вились в России лишь накануне первой мировой войны. Некоторые его не-обычные мысли либо просто удалялись из текста, либо искажались по-средством надлежащего перевода. В результате, менялся смысл, а возни-кавшие неувязки приписывались душевной болезни автора. Читатели по-лагали, что это и был 'Ницше в подлиннике'.
  
  
  
  
  ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ (КРЕСЧЕНДО)
  
  
  
  
  В погожие летние дни 1912 года среди редких посетителей венского музея-дворца Хофбург можно было видеть облаченного в потертую одежонку, невзрачного на вид молодого человека с плохо скрывае-мой презрительной улыбкой и пятнышком черных усов. У выстав-ленных под стеклянными колпаками драгоценностей королевской династии Габсбургов он не задерживался. Лишь у витрины одного единственного экспоната останавливался надолго и, вперившись в него колючим взглядом, словно сам себя вводил в транс. Надпись на табличке поясняла: это копье, которым римский центурион Гай Касио заколол распятого на кресте Иисуса, чтобы сократить его предсмертные муки, а потом реликвия передавалась от одного ке-саря к другому, как символ побед Римской империи над ее врагами.
   Заметно обветшавшая реликвия произвела на австрийца столь сильное впечатление, что он бросился рыскать по библиотекам в поисках дополнительных сведений. Тогда ему и повстречался про-фессор Венского университета Вальтер Штейн, слывший большим докой по части разных мистических штучек и прекрасно знавший ле-генду, согласно которой обладатели 'Копья Судьбы' всегда выхо-дили победителями в войнах. Историку, естественно, не могло при-дти в голову, что этот невезучий и бесталанный художник Адольф Шикльгрубер через тридцать лет завладеет чуть ли не всей Евро-пой. Профессору хорошо запомнилась старательность, с какою тот делал пометки на полях средневековых фолиантов - явно с некото-рым знанием магии, оккультизма, восточной эзотерии и германской мифологии.
   Еще до того, как Шикльгрубер стал Гитлером, профессор Штейн узнал и об одном весьма любопытном факте из его биогра-фии. Однажды во время газовой атаки на фронте ветер изменил направление, в результате чего фельдфебель потерял зрение и по-пал в госпиталь. Врачи поставили диагноз 'психопатическая исте-рия' и направили его к психиатру Эдмунду Форстеру. (Рассказывая позднее в узком кругу о своем пребывании в госпитале, Гитлер уве-рял, что именно тогда испытал 'видение потустороннего мира' и некое высшее существо одарило его зрением, дабы вернуть Герма-нии ее былое величие.)
   Адольф уже был вполне зрячим, когда в послевоенной Герма-нии проходили массовые забастовки и демонстрации левых партий, а в Баварии создали Советскую Республику. И вот тут-то на улицах неожиданно появились боевики из 'корпуса братства', куда входи-ли демобилизованные военные, а финансировали их тайные обще-ства, вроде 'Ложи Туле'. Несколько недель понадобилось им пода-вить выступления, не прибегая к помощи правительственных войск. Догадки о существовании в недрах ультраправого националистиче-ского движения тайных военизированных формирований подтвер-дились, когда чуть позднее появились отряды бесновавшихся штур-мовиков...
   Дальше все развивалось по плану. Ноябрь 1932 года, в штабах Национал-социалистской рабочей партии одно экстренное совеща-ние сменялось другим. Обсуждали результаты выборов в Рейхстаг, которые: для партии были провалом. Гитлер бился в истерике, уг-рожал покончить собой. Некоторые партайгеноссе засомневались, есть ли в нем качества необходимые фюреру. В берлинский отель 'Кайзерхоф' срочно вызвали Хануссена, бывшего циркового иллю-зиониста, визионера и астролога. На встрече с Гитлером с глазу на глаз 'маг в зеленых перчатках' подробно описал ликование толп на улицах по поводу 'великой победы' его партии, а также пожар, ох-вативший здание Рейхстага. Отвечавший за партийную пропаганду Геббельс встревожился: не слишком ли глубоко западали в созна-ние фюрера бредни этого чешского еврея. Вскоре на окраине Бер-лина трое штурмовиков из отрядов Рэма поставили визионера на колени и пустили бывшему шпагоглотателю пулю в затылок.
   Пять лет спустя Гитлер аннексировал Австрию. Прибывшего в Вену рейхсканцлера ликующие толпы встречали под перезвон цер-ковных колоколов. Сразу после своего выступления с балкона оте-ля, где остановилась его свита, фюрер направился в тот самый му-зей дворца Хофбург, по которому слонялся четверть века назад. Там, войдя в зал с памятной реликвией, приказал всем удалиться. Через несколько часов вышел из зала, отдавая на ходу приказ не-медленно переправить 'Копье Судьбы' в Нюрнберг, духовную сто-лицу нацистов.
   Мистикой был озабочен не один только Гитлер. Гесс и Гимм-лер занимались оккультизмом, входили в тайные общества. В эзо-терию ударился даже скептически настроенный поначалу Геббельс: выступая на митингах, он все чаще цитировал Нострадамуса. Если после прихода нацистов к власти на территории рейха запрещены были все религиозные секты, то оккультные науки вошли в период расцвета, а в партии и СС работали целые отделы по этим вопро-сам. В то же самое время населению запрещено было гадать даже на картах, а нарушителей отправляли в концлагеря. Еще более не-завидная участь ожидала масонов, ведьм и колдунов. О масонах с их иерархически выстроенной организацией и ритуальной символи-кой Гитлер говорил: 'Наша партия должна действовать в том же ду-хе. Орден - вот что нам надо, иерархически выстроенный орден светского духовенства'.
   Германия подошла к новой мировой войне, будучи огромной лабораторией, возглавляемой алхимиками, которые рассматривали историю, психологию и даже физические науки через призму магии. На свет вытащили легенду об Атлантиде, но уже в качестве колы-бели арийской расы. Среди главарей рейха большим спросом поль-зовалась космогоническая теория о том, будто Земля - полый шар, люди же обитают не на внешней, а на внутренней его поверхности, откуда на внешнюю можно попасть через колодцы на земных полю-сах. То есть, все наблюдаемое - лишь результат оптического эф-фекта разного рода явлений.
   Динамика движения в космосе объяснялась постоянной борь-бой между огнем и льдом. Широкое хождение получила теория 'вечного льда' Ганса Хербигера, прозванного в Германии 'Копер-ником XX века'. По его выкладкам, в космосе происходят постоян-ное столкновение льда и огня, вследствие чего нет никакой эволю-ции, одна лишь смена циклов. Все сущее же извечно является ги-гантским сгустком материи, разогретым в миллионы раз больше, чем Солнце. Сгусток этот столкнулся с массой космического льда, в результате чего произошел Большой Взрыв, осколки которого раз-летелись в ледовое пространство, где и сформировалась солнечная система. Таким образом, Млечный Путь есть своеобразное ледовое кольцо, в котором астрономы наблюдают звезды. Пятна на Солнце - следствия его столкновения с блоками льда, отколовшимися от Юпитера, ледового концентрата, как и Луна, Марс, Сатурн. Сила же Большого Взрыва постепенно уменьшается, и планеты совершают вращения уже не по эллипсу, а по спирали, приближаясь к более крупным планетам.
   Психологию и историю поглощали параноический эзотеризм мадам Блаватской и нордическая мифология о свехчеловеке. Из элитных отрядов СС, личной гвардии Гитлера, сформирован орден на манер воинов-монахов тамплиеров (храмовников). Страну терза-ли пароксизмы массовой эпидемии неврастении. Вроде бы серьез-ные люди утверждали, что, в соответствии с доктриной национал-социализма, Вселенная - всего лишь иллюзия, строение которой 'посвященные' способны изменить силой свой воли. Этим и моти-вировал фюрер, направляя в Советский Союз свои орды без зимне-го обмундирования. 'Заботу о зиме я беру на себя', - обещал он генералам, убежденный в том, что 'огонь арийцев растопит лед славян'.
   Империей мифов и легенд правили призраки в обличии чело-веческом, а точнее похожем на человеческое. В первую очередь, они играли на религиозных чувствах, укреплявших в немцах ощуще-ние их принадлежности чему-то гораздо большему, чем они сами. Созданный нацистской верхушкой репрессивный аппарат тоталь-ным террором лишь подкреплял магическую силу воздействия Гит-лера на массы людей. Они видели в нем чародея, постигшего тайны сверхъестественных сил, умевшего оживлять в коллективном соз-нании пленяющие воображение легенды.
   Уже в ходе войны, дабы выбить из-под Гитлера его любимого 'конька', Черчилль направил в помощь командованию своей армии собственных экспертов по оккультизму, среди которых работал и бывший венский профессор Вальтер Штейн. В частности, они гото-вили листовки и радиопередачи с направленными астрологическими прогнозами. В Лондоне полагали, что такого рода специальные опе-рации могут усилить зависимость фюрера от наркотических препа-ратов, а это потихоньку и разрушит изнутри его организм.
   В итоге, когда Гитлер в бункере рейхсканцелярии тихо отмечал свое 56-летие, солдаты Красной Армии были уже совсем рядом. 30 апреля 1945 года рота под командованием американского лейте-нанта Вильяма Хорна добралась до специального убежища в Нюрн-берге, где хранилось 'Копье Судьбы'. В этот день фюрер покончил собой, приняв яд, после чего личный адъютант сделал два кон-трольных выстрела в него самого и его супружницу.
   Скорее всего, просто так совпало. Тем более, относительно недавно проведенная техническая экспертиза засвидетельствовала: реликвия сделана в VIII веке нашей эры. То есть, к Иисусу Христу никакого отношения не имеет.
  
   *
  Вскоре после окончания первой мировой войны довольно известный тогда журналист Бенито Муссолини с помощью французских спон-соров приступил к изданию своей газеты 'Народ Италии'. Он же основал в Милане 'Боевую миланскую фасцию', поставившую це-лью навести порядок в стране и возродить ее. (Фасция, или фачи на итальянском означает пучок стрел.) Поначалу в эту добровольную дружину входило не более семидесяти человек. Их униформой бы-ли черные рубашки и галифе. Вскоре такие отряды боевиков стали создаваться по всей Италии. Записывались в них националисты, анархисты, социалисты, монархисты, студенты, рабочие и мелкие соственники.
   Программа возникшей на основе этого движения Националь-ной фашистской партии предусматривала введение 8-часового ра-бочего дня, пенсию с 55 лет, участие рабочих в управлении пред-приятиями, экспроприацию и раздел неиспользуемых для сельско-хозяйственного производства пахотных земель, бесплатное свет-ское образование. Главной характерной чертой своего фашизма возглавивший партию Муссолини считал способность адаптиро-ваться к конкретным условиям. 'Мы позволяем себе роскошь, - по-хвалялся он, - быть аристократами и демократами, консерваторами и прогрессистами, реакционерами и революционерами в соответст-вии с обстоятельствами времени, места и социальной среды'.
   В добровольческих отрядах фашистской милиции крупные предприниматели и банкиры увидели единственно возможное сред-ство помешать захвату рабочими фабрик, нейтрализовать острое недовольство итальянцев правившей тогда Либеральной партией. В кассу Муссолини потекли не просто деньги, а большие деньги. Ко-роль предпочитал не вмешиваться. Лидера оппозиционной Социа-листической партии убили, после чего в знак протеста ее предста-вители вышли из Парламента.
   Воспользовавшись неразберихой, фашисты во главе с Муссо-лини захватили бразды правления. Взяв на себя миссию 'спасите-ля Италии', дуче в свойственной ему театрально-фиглярской мане-ре, подбоченившись и вздернув вверх подбородок, заявил: 'Если фашизм - это банда преступников, тогда я сам - каудильо этой банды'. Через пять лет, подыгрывая католикам, он заключил кон-кордат с Римско-католической церковью, сделав ее одной из со-ставных частей корпоративного государства. Оставив за ней права в области религиозной практики и преподавания религии в учебных заведениях, строго запретил ей вмешиваться в политическую жизнь. Конкордат четко устанавливал рамки, за которые духовенству за-прещено переходить.
   Итальянский фашизм не считал католицизм важной частью своей доктрины. Политические постулаты Муссолини, за исключе-нием антикоммунизма, постоянно менялись, но в принципе его идеология продолжала оставаться светской и особого значения церкви не придавала. Это приводило к трениям между ним и рим-ской курией, настаивавшей на том, что в Италии католическая рели-гия должна стоять выше государства и нации. Дуче пропускал ее претензии мимо ушей и с помощью своего окружения, состоявшего из правоверных католиков, создавал культ самому себе, как на-следнику римских кесарей.
   Очень любил Муссолини покрасоваться на публике - хоть хле-бом не корми. Слыл оратором, интеллектуалом, знатоком мировой культуры и искусства. Ему льстило, когда его называли 'профессо-ре', потому как в действительности кругозор у него был весьма ог-раничен. Рассказывали про него, будто читал он 'Диалоги Плато-на', но мог и справить нужду в публичном месте, нисколько не стес-няясь.
   За все годы его диктатуры жертвой режима пали около мил-лиона человек. По ходу 'умиротворения' Ливии фашисты истреби-ли сорок тысяч заключенных концлагерей. Напав на Эфиопию, уничтожили примерно столько же местных жителей. По всем таким случаям Папа Римский не проронил ни слова, епископы и кардина-лы не жалели хвалебных слов в адрес самого дуче.
   В общих чертах Муссолини был осведомлен через Гиммлера о массовом истреблении евреев в концлагерях рейха. По данному по-воду он цинично заметил: 'Заставляют их эмигрировать на тот свет'. Стараясь подсластить пилюлю своим немецким патронам, отправил в могилу семь тысяч итальянских евреев и еще больше - в Германию с той же целью. Приготовился к этническим чисткам и в отношении проживавших в Италии славян, но те вовремя ушли в партизаны. Партизаны и повесили его труп за ноги вместе с любов-ницей, расстрелянной капитаном английской разведки. Но это уже другая история...
   Всю вторую мировую войну буйство 'чернорубашечников' на-блюдало из города на семи холмах другое действующее лицо - не менее значимое в итальянской и всемирной истории, чем Муссоли-ни. Эудженио Пачелли, или Пий XII на папском престоле Римско-католической церкви.
   Пачелли происходил из 'черной аристократии' - так называ-лись благородные семейства, связанные с римской курией. У него были изящные, тонкие пальцы и большие карие глаза, излучавшие из-под очков в золотой оправе доброжелательность к любому, с кем ему приходилось общаться. Грациозной статью своею Пий XII отли-чался поистине величавой, хотя кожа пепельно-серого цвета, низкий рост и худоба придавали ему также вид болезненный, изможден-ный. Голосом обладал пронизывающей вибрации, произносил слова четко и ясно, без аффектации. На официальных церемониях выра-жение лица его казалось непроницаемым, жесты плавными, эле-гантными.
   Про него говорили, и в это можно поверить, будто он сам печа-тал свои энциклики на пишущей машинке и никогда не отзывался о ком-то плохо. Вот чего он страшно боялся, так это мух из опасения заразиться от них, а потому распорядился для назойливых насеко-мых расставить в своей резиденции специальные западни. Для той же профилактики шесть раз в день чистил зубы специальной пас-той, приготовленной для него фармакологом Ватикана.
   О Пачелли можно сказать, что он был рожден для высокого священнического звания в Ватикане. Еще молодым епископом ему пришлось участвовать в составлении Кодекса канонического права от 1917 года, основного закона Римско-католической апостоличе-ской церкви. Дальше пурпурная шапочка кардинала привела его на пост сначала папского нунция в Германии, потом генерального сек-ретаря Святого Престола, которому подчинялся весь внешнеполи-тический аппарат Ватикана с разбросанными по всему миру нунциа-турами (посольствами). Незадолго до начала второй мировой войны конклав кардиналов избрал его понтификом. Он стал Папой Рим-ским Пием XII.
   На посту нунция и государственного секретаря Пачелли мно-гое повидал, но еще больше сделал. В Германии до прихода к вла-сти Гитлера проживало около двадцати трех миллионов католиков, более трети всего населения. В католических молодежных ассоциа-циях состояли полтора миллиона человек, или в тридцать раз больше, чем в молодежных организациях коммунистов, социал-демократов и национал-социалистов, вместе взятых. Интересы Римско-католической церкви в Рейхстаге представляла партия 'Центр'.
   В период работы нунцием в Берлине самой влиятельной своей доверительной связью Пачелли считал аристократа-католика Фран-ца фон Папена. До прихода Гитлера к власти тот был рейхсканцле-ром, а в дальнейшем ключевой посреднической фигурой в контактах нунция с представителями тех сил, от которых зависела дальней-шая политическая карьера фюрера. Именно фон Папен с подачи Пачелли, следовавшего секретным инструкциям Ватикана, и спо-собствовал решающим образом выдвижению Гитлера на вершину государственной власти, убедив католических иерархов Германии не мешать этому. В знак благодарности новый рейхсканцлер еще некоторое время держал фон Папена своим заместителем, пока пост не упразднил за ненадобностью и не направил аристократа по-слом рейха в Австрию готовить ее аннексию...
   Здесь стоило бы забежать в этом разборе чуточку вперед. Хо-тя формально фон Папен не значился в списке военных преступни-ков, в апреле 1945 года американцы арестовали его и допросили. Когда же полковник Эндрюс поинтересовался у него, почему тот способствовал назначению нацистов на правительственные посты, уже без былого апломба дал такое объяснение: 'Другого выхода к разрешению политического кризиса не было. Могу только сказать, что в нашей парламентской практике считалось нормальным под-ключать к ней партию, позиции которой укрепляются с каждым днем. Лишить ее такой возможности было бы ненормальным, а потому наши действия в этом плане логичны. Повторюсь еще раз: програм-ма Гитлера содержала в себе отдельные пункты, которые нам каза-лись приемлемыми. Не все же было таким, что вызывало отвраще-ние'.
   В процессе дознания в нюрнбергской тюрьме фон Папен при-знался, что продолжал работать на нацистов, хотя и не полностью разделял их действия. Очень трудным, однако, оказалось для него объяснить, как он мог это делать, будучи католиком, чьи верования должны полностью расходиться с нацизмом, построенном на массо-вых убийствах, провокациях, лжи и безнравственности. На допросах Фон Папену постоянно ставились вопросы о моральной ответствен-ности его и подобных ему фигур рейха. Вот что засвидетельствова-ли об этом фрагменты стенографической записи:
   Вопрос: Не кажется ли вам, что все еще живы те лица, которые несут определенную ответственность не только за войну, но и за то, что привело к ней, а также за многое, происходившее в годы войны?
   Ответ: В широком смысле, безусловно, я один из них. Имею в виду, что я играл роль в приходе их к власти, в создании ими прави-тельства и, конечно, на меня падает часть вины за последующие события истории.
   Вопрос: Мне понятно сказанное вами, но чувствуете ли вы се-бя ответственным? Что подтверждает это?
   Ответ: Все должна решить история, взвесить мотивы и дейст-вия. Полагаю, что на Суде Божием нашим мотивам и идеям отведе-но лучшее место, ибо Бог судит не столько победы и их последст-вия, сколько идеи и мотивы.
   Вопрос: Как вы сами себя оцениваете?
   Ответ: Думаю, что с человеческой точки зрения вы не можете сказать, как не может сказать и народ Германии, что я виновен во всей его беде.
   Вопрос: Я говорю о вашей вине не за все, а только за нечто, составляющее часть всего. Чувствуете ли вы какую-то моральную ответственность? Ведь имя Франц фон Папен что-то значило в Гер-мании на протяжении многих лет. И мне всегда представлялось, что занимающее подобное положение в государстве лицо, не важно в Германии или в США, обязано встать и выступить, когда его собст-венное правительство начинает заниматься убийствами, поджога-ми, обманом. Понимаете, что я хочу сказать?
   Ответ: Да, конечно, я чувствовал в себе такую обязанность. Я мог заявить Гитлеру ясно, когда беседовал с ним, что политика его ошибочна, что все те преследования евреев и все прочее неизбеж-но разрушит доверие мира к Германии. С моей стороны было бы честным проявить себя в создании подпольного движения против Гитлера, быть арестованным гестапо и расстрелянным. Я мог бы так поступить. Такой подход имеет смысл. И, безусловно, вы правы: я мог бы решить для себя, сказать "все, хватит" и стать мучеником.
   Вопрос: Или предпринять что-то действенное.
   Ответ: Это было бы одно и то же. Я просто хочу сказать, что другого выхода не было. Если бы я что-то предпринял, меня бы расстреляли. Это предельно ясно.
   Вопрос: Вы не верили в войну по моральным соображениям?
   Ответ: Война вызывала у меня ужас, это правда. Конечно, я не считал ее правым делом для Германии...
   Когда супруга фон Папена попросит администрацию нюрн-бергской тюрьмы дать ему возможность встретиться с немецким ка-толическим священником, ей откажут в этом, но позволят побеседо-вать с американским священником-капелланом. Душа аристократа-католика попросит позаботиться об ее спасении...
   Вернемся к тогдашнему папскому нунцию Эудженио Пачелли. Камнем преткновения между Ватиканом и рейхсканцлером Гитле-ром оставалась в ту пору политическая партия католиков 'Центр', без поддержки которой нацисты не могли рассчитывать на две трети голосов в Рейхстаге необходимые для принятия закона о предос-тавлении фюреру чрезвычайных полномочий. Пачелли поспособст-вовал решению и этой проблемы. 23 марта 1933 года закон был принят. Спустя три дня католические и протестантские иерархи при-знали Гитлера уже в роли диктатора.
   Сразу после узурпации фюрером власти Пачелли через Фран-ца фон Папена подготовил благоприятную почву для заключения конкордата между Святым Престолом и гитлеровским режимом. О ходе переговоров нунций даже не ставил в известность немецких епископов: они уже сдали свои позиции. В соответствии с конкорда-том, Гитлер получил право накладывать вето на любые назначения высших иерархов. Все действовавшие епископы обязаны были при-нести клятву верности фюреру, а католическая паства - поддержи-вать только Национал-социалистскую рабочую партию. Позднее все тем же иерархам пришлось помалкивать, когда на их глазах проис-ходила насильственная стерилизация сотен тысяч немцев, в том числе и католиков, в качестве меры по 'очищению расы'.
   Короче и четче будь сказано, через Пачелли Ватикан развязал руки нацистской верхушке, позволил ей укрепляться, не опасаясь противодействия католиков. Священников, которые осмеливались приравнивать нацизм к ереси или защищать принявших католиче-скую веру немецких евреев, отправляли в концлагеря, как врагов рейха, уже на 'законных' основаниях. Их преосвященства вызва-лись сотрудничать с гитлеровским режимом, пусть даже основная паства воспринимала нацизм, как нечто чуждое ее верованиям. Правда, это не помешало католикам нацепить на себя ремни с вы-битым на бляхах 'С нами Бог' и ринуться завоевывать мир.
   В своих шифрованных донесениях из Берлина в Ватикан Па-челли сообщал, что Гитлер уже давно подумывал, как нужно отде-лить католицизм религиозный от католицизма политического. Нун-ций обнаружил у фюрера двойственное отношение к христианству: хотя рейхсканцлер публично заявлял, что религия является состав-ной частью национальной жизни Германии, в своем окружении по-клялся покончить с христианской церковью. 'Или ты христианин, или ты немец, - говорил он. - Нельзя быть одновременно тем и дру-гим'.
   Папский нунций был прекрасно осведомлен о том, как Гитлер манипулировал католическими иерархами в своих целях. Сие не смущало Пачелли, и на аудиенциях с фюрером он прямо говорил о поддержке Святым Престолом курса на физическое истребление коммунистов и социал-демократов. В ненавязчивой форме нунций доводил до сведения руководства рейха и замечания Папы Римско-го Пия XI по поводу принятия в Германии законов о стерилизации женщин неарийского происхождения и душевнобольных, а также ис-кусственного осеменения ариек членами СС и СА. Папская энцикли-ка 1937 года действительно упрекала в 'обожествлении культа ра-се, народу, государству и представителям государственной власти', выражала беспокойство по поводу нарушений конкордата в отноше-нии свободы вероисповедания. За чтение этой энциклики в католи-ческих приходах рейха сотни священников были арестованы и от-правлены в концлагеря.
   Заключив конкордат, гитлеровцы обрушили жесточайшие ре-прессии против евреев, изгоняли их с работы, лишали лицензии на ведение предпринимательской деятельности. Ватикан прекрасно знал об этом, но молчал, даже не пытаясь служить хоть как-то сдерживающей силой. Осуждение антисемитизма в Германии не входило в намерения Святого Престола. Выставлять адептов иуда-изма врагами христианства и цивилизации для римской курии было привычным делом. Да и наивно было ожидать чего-то другого. Еще в первые века христианства его духовенство не скрывало своей ан-типатии к иудеям, в вину которым ставило казнь Иисуса. Приняв христианство в качестве государственной религии, римские кесари обложили иудеев дополнительными налогами, запретили им стро-ить новые синагоги и заключать смешанные браки, устраивали про-тив них погромы. Вот только уничтожать иудеев не стали из того со-ображения, что они должны-де нести на себе печать вечного про-клятия, где бы ни проживали.
   В 1215 году Папа Римский Иннокентий III заставил всех лиц иудейской веры носить одежду с отличительным желтым знаком. Им отказывали в праве работать в административных органах вла-сти, заниматься определенными видами финансовой и коммерче-ской деятельности. В период Средневековья еврейских детей стали насильственно крестить: из Англии пошел слух, будто иудеи шли на ритуальные жертвоприношения христианских младенцев. Иудеев, обвиненных в использовании 'черной магии', сжигали на костре. В эпоху Возрождения преследования их несколько притихли. Тем не менее, Папа Павел IV распорядился о создании специальных гетто и об обязательном ношении ими одежды с той же шестиконечной желтой звездой.
   Ближе к XIX веку, несмотря на продолжавшуюся Ватиканом дискриминацию еврейской общины, адепты иудаизма добились для себя гражданских свобод в Англии, Голландии и США. После созда-ния единого итальянского государства римское гетто ликвидирова-ли, однако каждый раз курия не упускала случая выразить свое не-довольство 'жестокосердием еврейской расы', ее стремлением прибрать к рукам финансовые рычаги в государстве и подстегнуть революционное движение. Особенно усердствовали в подливании масла в огонь иезуиты: именно они через свои органы печати нача-ли трубить о 'всемирном еврейском заговоре против христианской цивилизации'. Подыграла им и царская охранка Российской импе-рии...
   Вся эта историческая подоплека служила нацистам в Германии лишь подпиткой 'окончательного решения еврейского вопроса'. Официальная пропаганда рейха принялась настраивать его сторон-ников по всему миру в духе оголтелого антисемитизма. После нача-ла второй мировой войны евреев начали свозить эшелонами с окку-пированных территорий в Германию, где в концлагерях уже были установлены газовые камеры и мощные печи крематориев.
   К тому времени Пачелли стал уже носителем папской тиары. Но ни он, ни его курия не проронили ни слова христианского мило-сердия по отношения к жертвам геноцида. Молчание римского пон-тифика приводило к тому, что очень многие католики воспринимали евреев не жертвами войны, а врагами христианства, которых, как и коммунистов, грешно защищать. На яростные заявления, направ-ленные против 'коммунистического атеизма - худшего врага чело-вечества', Ватикан не скупился. Почти год по его кабинетам ходил проект энциклики под названием 'Общее происхождение рода че-ловеческого', однако новый Папа Пий XII (Пачелли), взойдя на пре-стол, тут же похоронил документ в секретном архиве. В течение все-го периода войны он так и не направил епископату на местах ни од-ной депеши, которая объясняла бы, как нужно относиться к холоко-сту и антисемитизму.
   После вторжения германских войск в Польшу, Данию, Бельгию и Голландию Пий XII как воды в рот набрал. Почему? Очень просто. Почти все диктаторы-антисемиты в странах, поддерживавших гит-леровский рейх, получили в детстве католическое воспитание. В Словакии и Венгрии еще до прихода к власти нацистов католиче-ские иерархи открыто высказывались в антисемитском духе. Да и как доктрина веры Римско-католической апостолической церкви трактовала жизнь и смерть? Жизнь - это переход души через пеле-ну видимости к жизни вечной. То есть, к смерти. Какое тут имеют значение миллионы загубленных жизней, тем более иноверцев.
   Даже у себя в Риме Пий XII палец о палец не перебил, чтобы предотвратить депортацию евреев из этого города в Германию на верную смерть. Он решил не раздражать лишний раз командование немецких оккупационных войск. Все годы войны 'наместника Хри-ста' больше беспокоило, как бы союзники по антигитлеровской коа-лиции не начали бомбардировки авиацией Рима и не повредили со-бранные во дворцах Ватикана святыни христианства.
   За боевыми действиями на фронтах Пий XII следил со сме-шанными чувствами надежды и озабоченности. Поначалу бросок гитлеровцев на восток связывался им с открывавшимися возможно-стями расширить влияние католической церкви и наконец-то покон-чить с православием. Но тут через агентов его секретной службы до него дошла обескураживающая информация от источников в Берлине. Оказывается, Гитлер чуть ли не забился в истерике по по-воду представленного ему меморандума о возможностях ведения католической миссионерской деятельности на Украине. 'Эта идея миссионерства абсолютно неуместна! - кричал он. - Скорее всего, мы должны будем разрешить всем христианским конфессиям войти в Россию, чтобы они там перебили друг друга крестами. Христиан-ство - худшая напасть обрушившаяся на человечество, а больше-визм - его незаконнорожденное дитя. Эти два монстра порождены евреями. Я планирую уничтожить все церкви. Война подойдет к кон-цу, и тогда передо мной встанет задача по разрешению этой про-блемы. Мы вырежем этот пораженный гангреной орган, и Германия после этого почувствует себя в безопасности'.
   Лишь один единственный раз в своем рождественском посла-нии, переданном по радио Ватикана в декабре 1942 года, Пий XII вскользь упомянул о 'сотнях тысяч, которые без всякой с их сторо-ны вины, часто только из-за своей национальности или расы, обре-чены на смерть или постепенное их уничтожение'. Прямо он нико-гда не называл нацистов нацистами и о холокосте не высказывался. Его верные слуги из ордена иезуитов могли в своих изданиях под-вергнуть критическому разбору даже 'Мою борьбу' Гитлера и 'Миф XX века' Розенберга, но о холокосте предпочитали помалкивать. И так продолжалось до последнего дня войны в Европе...
   Из нацистских главарей, которых доставили в камеры нюрн-бергской тюрьмы, больше всех о Боге рассуждал Ганс Франк, наме-стник фюрера в Польше, куратор находившихся там концлагерей. Ведущему допрос американскому офицеру он сразу заявил: 'Хочу констатировать, что я католик'. Потом уже гауляйтер называл себя невиновным, простым исполнителем воли вождя Германии. Отказы-ваясь брать на себя моральную ответственность за свои преступле-ния, каждый раз к месту и не к месту подчеркивал, что собственного сознания у него не было, его сознанием владел Адольф Гитлер. В тюремной камере читал Библию. От виселицы это его не уберегло.
   Заправила другой банды гитлеровцев Роберт Лей, возглав-лявший в рейхе Трудовой фронт, в камере-одиночке вдруг стал на-божным, в чем до этого его никак нельзя было заподозрить. Подой-дя к грани полного функционального расстройства, он также неожи-данно начал заниматься графоманством: целыми днями писал письма, записки и прочие сочинения на свободные темы. О чем ду-мал тогда приближенный Гитлера, представление может дать один лишь фрагмент из его 'сочинений'.
   'После такой катастрофы, которая постигла несчастных немцев, - крапал он мелким, но вполне разборчивым подчерком, - есть ли у меня право обращаться к этому героическому народу? Многие обвинят меня, что я один из ответственных за это. Го-тов взять на себя ответственность и не пытаюсь трусливо бе-жать от нее. Я всем обязан Гитлеру не только во времена хоро-шие, но и плохие. Мне выпало руководить миллионами трудящих-ся в восстановлении и в годы войны. Поэтому я готов к смерти. И да поможет мне Бог!.. Я научился видеть во всем пророческий перст Провидения. Охотно вручаю себя моему Создателю и жду от Него решения. Как он велит, так и будет. Бог привел меня к Адольфу Гитлеру, дал мне дар говорить убедительно, завоевы-вать других на нашу сторону, свершать великие дела. Он же до-пустил мое поражение и привел меня в эту холодную камеру, пре-вратил меня в ничто и подвиг на написание этих строк. Все, что я пишу сейчас, плод моих раздумий, полных отчаяния... Немцы! Мы отошли от Бога, поэтому Бог отошел от нас. Мы заменили Его благословение нашей человеческой волей и своим антисемитиз-мом нарушили один из главных законов Творения. Наша воля ста-ла для нас навязчивой идеей, наша антисемитская политика - главенствующей силой. Знаю, насколько для нас парализующими и разрушительными оказались эти два фактора. Наш подход был ошибочен. Мы плохо просчитали положение и упустили возможно-сти выправить ход событий. Антисемитизм на глазах у трусли-вых провокаторов привел нас к катастрофе. Нужно было иметь мужество признать это вовремя. Нет, я не хочу бросать тень на покойного фюрера. Он слишком велик и благороден, чтобы я его мог запятнать...'
   Лей не стал ждать привидения в исполнение смертного приго-вора. Разорвав полотенце на куски, свил из них веревку и удавился. Под занавес взял на свою душу еще один смертный грех.
   Комендант концлагеря в Аушвице Рудольф Гёсс не впадал в мистику и на допросах прямо показал, что только через его лагер-ный комплекс в годы войны ушли в небытие около двух миллионов евреев. За помощью к Богу, в отличие от Роберта Лея, он не обра-щался. Просто рассказывал в деталях, как им исполнялось на прак-тике 'окончательное решение еврейского вопроса'. Вот что записа-но в стенографическом отчете об одном из его допросов:
   'Каждая газовая камера могла вместить до двух сотен лю-дей. Располагались они в подземных сооружениях. Газ поступал туда по трубам через отверстие в потолке. Если камера была заполнена до отказа, весь процесс занимал от трех до пяти ми-нут. Через специальное окошечко видно было, что там внутри. Слышались лишь приглушенные голоса и шум. Через полчаса две-ри открывались. Специальная команда из заключенных грузила трупы на тележки и доставляла их наверх в крематорий. Перед этим с трупов снимались кольца, вырывались зубные протезы из золота. Одна печь позволяла сжечь две тысячи трупов за двена-дцать часов, если запустить ее на полную мощность. Лично я следил, чтобы все соответствовало регламенту. Золотые изде-лия переплавлялись, укладывались в ящики и раз в месяц направ-лялись в Берлин. Себе я ничего не брал, считал это неприличным. Нормален ли я психически? Полностью нормален. Я был старым фанатиком национал-социализма подобно тому католику, кото-рый верит в церковные догмы. Эту истину я считал бесспорной и по поводу нее у меня не возникало никаких сомнений: евреи явля-ются противоположностью немцев и рано или поздно национал-социализм должен был столкнуться с международным еврейст-вом. Мы служили в войсках СС и не могли сомневаться в этом. Нам и в голову не приходило, что евреи не виновны во всем'.
   Польский суд приговорил Рудольфа Гёсса к смертной казни. Земное его существование оборвалось в том же Аушвице на висе-лице...
   Стоит все-таки продолжить прерванное мною повествование и уточнить некоторые весьма важные для разбора обстоятельства. В своем рождественском послании 1942 года все тот же Пий XII, явно в угоду нацистам, заявил: 'Побуждаемая всегда религиозными мо-тивами, Церковь осудила различные формы марксистского социа-лизма. Она осуждает их и теперь'. О национал-социализме ни сло-ва. Но это еще было не самой главной эскападой в биографии рим-ского понтифика.
   Когда в войне наступил перелом, Пий XII через своих людей всячески пытался предотвратить разгром фашистской Германии пу-тем заключения сепаратного соглашения за спиной СССР, подтал-кивал американцев и англичан на разрыв с антигитлеровской коа-лицией. Сразу после войны, по его указанию, спасались от возмез-дия нацистские преступники: они снабжались ватиканскими паспор-тами и дальше переправлялись в надежные убежища в Испании, Португалии и Латинской Америке...
   Сразу после войны Пий XII приступил к налаживанию своего механизма контроля за благонадежностью самих служителей церк-ви. Первыми объектами репрессий стали 'новые теологи' во Фран-ции. Глава священной канцелярии, кардинал Пизардо с особой тре-вогой забил во все колокола по поводу появления 'старых фило-софских заблуждений под новыми вывесками экзистенциализма и прагматизма'. По заключению его преосвященства, непозволитель-но, когда такие 'болезни разума' ставят под сомнение Священное Писание, приспосабливаются к релятивизму, согласно которому догмы применимы только к конкретным условиям конкретных эпох.
   Жертвой ватиканских надзирателей за лояльностью пал фран-цузский священник Пьер де Шарди, попытавшийся было примирить биологическую эволюцию с теологией. Его отправили в ссылку, а его сторонников уволили с преподавательской должности. В праве преподавать и публиковать свои работы отказано другому либе-рально мыслящему священнослужителю Анри де Любаку за его тя-готение к социально ориентированному католицизму. На этом 'чи-стки' не остановились. Ватикан строжайше запретил многим свя-щенникам послевоенной Франции работать на заводах полный ра-бочий день и проживать в рабочих кварталах, обязал их подчинять-ся не профсоюзам, а епископату. В результате, некоторые вообще отошли от церкви. Реприманд был сделан даже английскому писа-телю-католику Грэму Грину за его книгу 'Власть и слава'.
   Пий XII решил сам заняться тем, что сегодня принято называть пиаром. Так, по его распоряжению Ватикан финансировал съемки фильма режиссера Витторио де Сика 'Небесные врата'. Сюжетная линия в нем: несколько человек едут в поезде из Рима в Лорето, где намерены вымолить у Всевышнего избавление от нагрянувших на них невзгод и болезней, однако 'чудо' происходит уже на пути их следования. Последнее обстоятельство не понравилось Папе и по-сле просмотра он решил не пускать фильм на широкий экран. Из трех сделанных копий две ленты направили в секретный архив Ва-тикана, одну оставили в собственности сына режиссера.
   Постепенно Папа Римский стал уже все смелее навязывать свою точку зрения по вопросам, выходящим далеко за пределы его компетенции: гинекологии и психиатрии, кинематографии и агри-культуры, пластиковой хирургии и генной инженерии, литературы и центрального газового отопления. Понтифик осуждал конкурсы кра-соты, джаз, фильмы и женскую моду с эротической окраской, куре-ние и нецензурную брань. Ему не нравилось даже появление свя-щенника перед группой паломниц, а у себя в соборе Святого Петра он велел занавесить обнаженные женские тела на картинах. При-гвоздив к позорному столбу противозачаточные средства, подтвер-дил положение энциклики, запрещавшее получать удовольствие от секса, игнорируя таким образом предписание Всевышнего о про-должении рода. Провел и шумную кампанию против иезуитов-курильщиков из Грегорианского университета под предлогом, будто сигареты дорого обходились церкви и не согласовывались с мона-шеским обетом бедности.
   Кстати, именно иезуит-курильщик Роберт Лейбер служил лич-ным секретарем Пачелли на протяжении всей его карьеры в Вати-кане. На рабочем столе понтифика постоянно лежала книга основа-теля Ордена иезуитов Игнатия Лойолы. Иезуиты превалировали в его ближайшем окружении, личным духовником был тоже иезуит. Но никто из этих интеллектуалов Ватикана так и не отважился спросить своего начальника: 'Сумел бы Гитлер придти к власти без поддерж-ки Святого Престола? Почему Вы не предприняли активных попыток предотвратить или осудить холокост и не призывали католиков вос-противиться этому?'
   Почти сорок лет его домашней хозяйкой, настоятельницей в личных апартаментах и хранительницей покоя была монашенка из Германии, сестра Паскуалина. За влияние на Папу ее прозвали 'папессой'. Сестра распоряжалась в приемной понтифика, кому из кардиналов и когда можно заходить в его рабочий кабинет. Выпада-ло на нее и выполнение тайных посреднических миссий между Мус-солини и Эйзенхауэром.
   Сразу после того, как хозяин ее испустил дух, сестра Паскуа-лина забила три баула какими-то бумагами, спустилась с ними в подвал и сожгла их. Кардиналы попытались было ей помешать, по-требовали передать документы в секретный архив, но она с совер-шенно невозмутимым видом отрезала: 'Мне приказал сжечь бумаги Его Святейшество и я лишь выполняю его волю'.
   Спустя четверть века сестра Паскуалина скончалась от сер-дечного приступа, сидя в кресле аэропорта Вены и ожидая посадки на самолет в Рим. В ее сданном в багаж чемодане лежали докумен-ты в подтверждение того, что Папа Пий XII заслуживает канониза-ции в святые...
   Прошло немало времени с тех пор, когда на стенах церковных соборов в Германии висели флаги со свастикой, а кардиналы в су-танах пурпурного цвета вскидывали руки в нацистском приветствии. Но только в середине 90-х годов Папа Римский Иоанн Павел II приехал в Аушвиц, чтобы помолиться у печей крематория бывшего концлагеря и назвать это место 'Голгофой современного мира'. Дабы остановить начавшееся в обществе критическое обсуждение отношения Пия XII к нацизму и холокосту, понтифик позволил со-вместной иудео-католической комиссии ознакомиться с некоторыми документами секретного архива Ватикана. Такую возможность пре-доставили и английскому историку Джону Корнуэллу для написания им книги, в которой должна была отразиться готовность Пия XII ока-зать помощь евреям и его настроенность против нацизма. В итоге, появилось исследование ученого-католика под названием 'Папа Гитлера', где четко прослеживается пассивность Пия XII по отно-шению и к нацистам, и к холокосту. Получилось совсем не то, что хотел Ватикан.
   Довольно красноречивую версию всей этой истории предло-жил кинорежиссер Константин Коста-Гаврас в своем фильме 'Аминь'. Полгода он писал сценарий, три года исследовал собран-ный им документальный материал, в том числе и фотографии, на которых кардиналы вместе с Геббельсом выбрасывают вверх пра-вую руку в нацистском приветствии на фоне флагов со свастикой, развешенных на стене католического собора. Узнал он и о том, что в специальном, строго охраняемом отсеке секретного архива Вати-кана до сих пор лежат настенные часы с нацистской эмблемой, по-даренные Гитлером Пию XII когда тот был папским нунцием в Бер-лине.
  
  
  ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ (ФУГА)
  
  Первым Папой Римским, хотя в то время его так еще не называли, считается апостол Петр (в миру Симон бар Хона). Его распяли на кресте по указу императора Нерона в середине 60-х годов нашей эры. Глава первых христиан попросил только, чтобы вздернули его вверх ногами, ибо считал себя недостойным быть казненным так, как это сделали с Иисусом Христом. С тех пор римских понтификов, 'кормчих корабля святого Петра', сменилось более двух с полови-ной сотен.
   Самым молодым был двадцатишестилетний Иоанн XII (X век). Этого не в меру темпераментного понтифика убил прямо на улице прохожий из мести за свою изнасилованную им дочь. Меньше всех правил в Ватикане Иоанн Павел I - всего тридцать три дня (1978 год). По одой из версий, его отравили, чтобы помешать расследо-ванию финансовой деятельности Святого Престола. До него тиару имел Павел VI, заядлый курильщик и большой любитель детектив-ных романов. Двое пап были обращенными в христианство иудея-ми: сам апостол Петр и Анаклет II, избранный на конклаве кардина-лов и являвшийся римским понтификом до последнего дня своей жизни. Однако позднее выборы признали недействительными, а его самого из официального папского списка просто выкинули.
   'Папа' происходит от слияния слов падре и пастор. Католиче-ского первосвященника называют еще римским понтификом, как это делали во времена Римской империи, что означает 'строитель мос-тов'. За ним также закрепились многие другие официальные и не-официальные звания: Викарий Христа, главный понтифик Всемир-ной Церкви, слуга слуг Божиих, Патриарх Запада, суверен города-государства Ватикан, отец всех принцев и королей... Папскими ат-рибутами являются сутана из белого шелка, белая шапочка, кольцо Пескадора на пальце, тиара-посох и большое золотое распятие. Рабочая резиденция Папы Римского вместе с его личными покоями находятся в Апостолическом дворце - комплексе зданий, построен-ных в XVII веке. Летняя резиденция располагается недалеко от Ри-ма на земельном участке в полсотни гектаров рядом с местечком Кастель Гандольфо.
   Откуда произошло название 'Ватикан', никто точно не знает. Предположительно, от латинского слова 'гадатели', которые в по-следние годы до нашей эры проживали как раз в этом районе Рима на правом берегу Тибра. Римской курией называют органы власти государства Ватикан и их служащих, в том числе из светских лиц.
   Главное здание - Апостолический дворец. Там и свершается все действо: в без малого полутора тысячах комнатах, двадцати внутренних двориках и нескольких садиках между ними. Да еще в базилике Святого Павла с ее бесчисленным множеством колон, ста-туй, алтарей, картин настенной живописи. Там можно спокойно раз-местить несколько футбольных полей. Базилика действительно вы-зывает некий трепет - на то все и рассчитано.
   Из наиболее важных реликвий христианства в Ватикане хра-нятся привезенный женой римского императора Константина оско-лок креста, на котором якобы распяли Иисуса, две иголки из его венца и платок святой Вероники, которым она стирала с лица его пот по дороге на Голгофу. Распоряжением понтифика у каждого ал-таря католического храма должна иметься какая-нибудь реликвия. В новые храмы посылается земля с того места, где покоится апостол Петр. Доставляют ее в специальном деревянном ящичке с гербовой печатью.
   На территории города-государства находится свой супермар-кет. Цены в нем ниже, чем в Риме; вход только по специальным пропускам, а для священников уготовлен отдельный проход с кас-сой. Там же отовариваются и светские лица, работающие в Ватика-не или на Ватикан. Неподалеку от супермаркета стоит бензоколонка только для автомашин с дипломатическими номерами Святого Престола.
   В нескольких минутах ходьбы от торгового центра располага-ется библиотека. Существует она с XV века и вмещает около мил-лиона томов в виде сделанных монахами-переписчиками копий ори-гинальных изданий более раннего периода. В свое время ее изряд-но потрепали солдаты наполеоновской армии. Библиотека может похвастаться своим спецхраном карт, иллюстраций, графики, ману-скриптов, писем некоторых известных личностей - в частности, Эразма Роттердамского, Леонардо да Винчи, Наполеона, Марии Стюарт, Вольтера, Галилея и других.
   С 1936 года в Ватикане функционирует и своя собственная Академия наук, куда входят около сотни ученых из разных стран, подобранные лично Папой. Именно с ее помощью проводился пере-смотр 'дела Галилея'. То есть прошло более трех веков и смени-лось тридцать Викариев Христа прежде, чем наконец снова обрати-лись к материалам инквизиционного процесса над человеком, счи-тавшим планетой не Солнце, а Землю. Папа Иоанн Павел II встре-тился с группой ученых-лауреатов Нобелевской премии и в присут-ствии кардиналов признал, что церковь совершила 'ошибку по не-ведению' в осуждении Галилея за его научные воззрения. Точно так же пересмотрено было и 'дело Мартина Лютера', хотя на это ушло уже более четырех веков: претензии церковного реформатора к римской курии признаны обоснованными.
   Экспертам при Академии наук Ватикана поручалось и рас-смотрение случаев подобных происшедшему со святой плащяницей (Sacra Sindone): ею якобы было покрыто тело Иисуса Христа после снятия его с креста, отчего на ней остался отпечатанным лик Госпо-день. Впервые плащаницу показали верующим в XV веке и явля-лась она тогда собственностью герцога Савойского. Спустя сто лет ее положили на хранение в собор Турина, а в 1983 году семья быв-шего итальянского монарха подарила ее Иоанну Павлу II.
   Так вот, для проверки аутентичности священной реликвии, оберегаемой более трехсот лет в цилиндре из серебра и стекла, эксперты провели экспертизу. В результате выяснилось, что льня-ная ткань изготовлена где-то в XIII веке, самое ранее. Папу это не удовлетворило и он поручил провести обследование католическим специалистам при его Академии наук. Публично те вообще ничего не могли объяснить. Несмотря на конфуз, архиепископ Турина оста-вил плащаницу в своем соборе. С тех пор хранилась она в развер-нутом виде внутри стеклянной урны, куда поступал предотвращав-ший разрушение ткани газ аргон. Следуя взятой линии, Иоанн Па-вел II, всякий раз заезжая в Турин, преклонял перед нею колени...
   Город Святого Престола занимает микроскопическую по раз-мерам территорию, но его влияние выходит далеко за ее пределы. Ватикан известен всему миру, однако о происходящем там позволе-но знать немногим. Тайны его проистекают с того времени, когда римский император Константин (IV век) сделал христианство госу-дарственной религией и выстроил институт церкви в виде иерархи-ческой пирамиды, венчаемой Папой Римским, духовным правите-лем на правах суверена. Поскольку сам Бог - это уже великое таин-ство, не познаваемое в принципе простыми смертными, значит и слуги Его не должны разглашать секрет того, как тайна сия раскры-вается им, посредникам между верующими и Всевышним.
   Ватикан - место на земле, где государственной тайной счита-ется практически всё. Там очень ценятся священнослужители, кото-рым можно доверить сведения особой важности, и они молчат как индийские гробницы. Например, узкий круг лиц, имеющих право прохода в личные апартаменты Папы, а потому знающих многие вещи из его частной жизни. По значимости, это вторая главная тай-на священнодействия, которую нужно беречь как зеницу ока.
   Сотрудники различных конгрегаций Ватикана порождают пото-ки засекреченной информации. В те же потоки вливаются шифровки из нунциатур со всего мира, которыми занимается Государственный секретариат. Помимо нунциев, главы епископальных округов на-правляют в Рим подробные отчеты о происходящем в их епархиях, а каждые пять лет сами едут туда для личного доклада. Гриф 'sub secreto pontificio', или нечто вроде 'совершенно секретно', ставит-ся на многих документах внутренней деятельности курии, особенно касательно финансовых дел. Тот же гриф проставлен и на списках хранящихся в подвалах Ватикана ценностях искусства.
   До сих пор засекречена значительная часть церковной доку-ментации последних восьми столетий, помещенной в Секретном архиве - гигантском спецхране Библиотеки Ватикана. Ныне этот ар-хив размещается в двухъярусном подземном бункере с брониро-ванными дверями. По находящимся там документам можно кон-сультироваться только с санкции самого Папы. Должность главного распорядителя Секретного архива традиционно занимает кто-то из испанских кардиналов. Среди документов особой важности в строго оберегаемом отсеке этого архива лежит и тайна португальской мо-нахини Лусии, которой в 1917 году якобы явилась Дева Мария и со-общила точную дату конца света: Папа Пий XI уполномочил ее на-кануне своей неожиданной смерти изложить ему в письменном виде содержание полученного откровения.
   Секретностью пропитаны все структуры Ватикана с вершины пирамиды власти до самого ее основания, даже еще глубже. Как в любом государстве, есть там свои спецслужбы - разведки, а соот-ветственно и контрразведки. Римская церковь, правда, официально в этом не признается. Тем не менее, они продолжают действовать.
   Так, служба внешней разведки Святого Престола создана еще при Пие V в 1556 году. Произошло это после образования монаше-ского ордена иезуитов, кои и составили ее основной отряд. Называ-лась служба 'Святой Альянс' (СА) в честь тайного союза Ватикана с шотландской королевой Марией Стюарт. К концу того же XVI века сформировалась структура аппарата разведки и специальных опе-раций. Сегодня сотрудники СА занимаются также шифрованием до-кументов, направляемых в нунциатуры и поступающих от них, рабо-тают в отделе печати и службе радиовещания. Подчиняется развед-ка Папе Римскому напрямую.
   К примеру, сотрудником СА был иезуит Вальтер Сисек, дейст-вовавший в СССР под именем Владимир Липинский. Там он устраи-вал подпольные мессы, вербовал новых адептов католицизма. По-сле ареста и отбытия наказания вернулся в Ватикан делиться опы-том с теми, кто намеревался попробовать себя на том же поприще. Дослужился до начальника 'русского отдела' СА.
   В послужном списке "Святого Альянса" фигурирует и проведе-ние сразу после окончания Второй мировой войны операции под ко-довым названием "Конвент". Агентура СА занималась тогда через Международный Красный Крест оформлением и выдачей фальши-вых паспортов нацистским военным преступникам и французских коллаборационистам - для их оседания в Испании и Южной Амери-ке. По такому "коридору" бежали Менгеле, Эйхман, Барбье, хорват-ский диктатор Павелич. Операцию координировала тайная органи-зация ветеранов СС "ОДЕССА".
   Служба контрразведки именуется 'Sodalitium Pianum', или со-кращенно 'Сапиньер', или еще короче СП. О ее создании распоря-дился в 1914 году Папа Пий X, от которого произошло и название. Первым главой СП был монсеньер Умберто Бенигни, в распоряже-нии которого поначалу имелась своя шифровальная машина и лич-ный код, с которыми работали специально назначенные две мона-шенки. Он поставил перед своими агентами задачу выявлять лиц из римской курии и духовенства в других странах, которые осмелива-лись отходить хоть чуть-чуть церковных канонов или разглашать секретную информацию Ватикана. Сотрудниками службы могли яв-ляться только лица священнического звания.
   Именно СП занималась предварительным расследованием по делу швейцарского теолога и философа Ганса Кюнга. Причиной по-служило высказанное им мнение о предвзятом отношении Ватикана к женщине, как к 'существу ущербному'. Кюнг прямо указал на то, что папы римские не всегда свободны от сексуальных комплексов и что обет безбрачия у католических священников приводит к 'недос-татку в них внутренней свободы'. Папу Иоанна Павла II он назвал человеком, 'уже причинившим ущерб служительницам церкви своими жестким заявлениями против контроля над рождаемостью, против абортов и о том, что принятие женщиной священнического сана противоречит воле Божией'.
   Теологию в немецких университетах Ганс Кюнг преподавал, явно нарушая установленные римской курией требования, это вер-но. Однако самое большое раздражение у контрразведчиков в сута-нах вызвала не популярность его книг по этике и диалогу культур, а его критика в адрес тогдашнего префекта конгрегации вероучения, кардинала Йозефа Ратцингера. 'Кардинал больше меня находится под влиянием св. Августина, - публично заявил швейцарский теолог. - Свидетельством тому его пессимистический взгляд на жизнь, уст-ремленный не в будущее, а в прошлое. Мир смотрит мрачно на кар-динала, потому что он сам мрачно воспринимает мир. В ходе ис-полнения своих обязанностей Великого Инквизитора он ежедневно получает плохие для него вести со всего мира: жалобы, обвинения, доносы и на их основании принимает решения, как это делала Ин-квизиция. В результате, у него расстройство желудка и отсутствие чувства юмора. Никогда бы не поменялся с ним местами... Обычно вдающихся теологов всегда преследовали и тем самым они запо-минались в истории. Вот и Ратцингер не может похвастаться запо-минающимся вкладом в теологию. Церковные иерархи вроде него жалуются, что им не удается привлечь к религии больше верующих. Они не понимают: на людей влияют именно социально-экономические проблемы. Инертность, застой и секретность не при-ведут к росту числа верующих'.
   Однажды Ганс Кюнг даже назвал кардиналов старцами, кото-рые в условиях папского абсолютизма давно уже ушли на покой. И, конечно, обидно было им это слышать от выпускника Грегорианско-го университета Ватикана...
   Если СП выявляет инакомыслящих теологов и священников, то конгрегация вероучения выносит наказание за несоблюдение кано-нов. Работы у нее здесь невпроворот. В Испании, например, член Ордена иезуитов Хосе Диас-Алегрия вдруг принялся благожела-тельно отзываться о теологии освобождения, чья главная идея в том, что 'грех - это не столько отказ слышать слово Божие, сколько результат действия несправедливых социальных и политических структур'. На вопрос, верит ли Ватикан в Бога, падре ответил во всеуслышанье: 'Об этом может судить только Бог. Есть там те, кто верит в Бога, и один из них Папа. Но подозреваю, вера его грешит фанатизмом. Сам же Бог, скорее всего, в Ватикан не верит'. Папа Иоанн Павел II на докладе Ратцингера наложил резолюцию исклю-чить Диаса-Алегрия из Ордена иезуитов.
   Одно время в Бразилии работал священником Леонардо Бофф. Кардинал Ратцингер, по указанию Папы, вызвал его в Рим и отчитал за поддержку им теологии освобождения, заодно и за 'вольные мысли явно марксистского характера'. Его лишили права устраивать мессы и писать что-либо по теологии вообще. Точно так же за участие некоторых латиноамериканских монахов-иезуитов в разработке все той же теологии отправили на покой главу их орде-на, испанца Педро Аррупе. Что тут поделать, не уследил генерал.
   Самого Ратцингера прозвали 'кардиналом-пантерой'. В его список 'кандидатов на сожжение' входили католики с марксистским уклоном, теологи-диссиденты, феминистки, релятивисты, гомосек-суалисты и несть им числа. Баварский немец, воевавший в годы войны в составе вермахта, был ярым сторонником максимальной централизации власти в Ватикане, без чего, как он считал, римская церковь превратится в теологическую магму и выродится просто в одну из 'культур'. С виду же производил впечатление добродушно-го и даже застенчивого человека.
   Утверждать же, что подопечная Ратцингеру служба безопасно-сти СП держала всё и вся под контролем в самом Ватикане, было бы большим преувеличением ее заслуг. Иначе не произошло бы 4 мая 1998 года на его территории событие, совсем из ряда вон выхо-дящее. Поздно вечером прямо у себя в квартире были застрелены личный телохранитель Папы, полковник Швейцарской гвардии Алуа Эстерман вместе со своей супругой; рядом с ними лежал убитый выстрелом в рот его подчиненный прапорщик Седрик Торнэй. В тот самый день полковника назначили начальником корпуса Швейцар-ской гвардии. Чуть раньше прапорщик уволился со службы, но пис-толет, из которого были сделаны выстрелы, оставил при себе.
   По горячим следам место тройного убийства осматривали по-верхностно. В спешке даже не заметили или сделали вид, что не заметили, как исчезли четыре стоявших на столике бокала. По-скольку собственных экспертов в Ватикане не было, обычно в этих целях прибегали к итальянской полиции, но на сей раз магистрат Рима никто даже не уведомил о случившемся. Трупы быстренько перетащили в морг, на двух из них даже успели сменить одежду. Еще осмотр тела не был проведен, как уже огласили официальную версию: прапорщик Торнэй в порыве гнева застрелил полковника и его жену, а потом застрелился сам. Отсюда, мол, невозможно опре-делить подлинные мотивы убийства.
   О полковнике Эстермане было известно, что он - швейцарец по происхождению и правоверный католик. На службу в Швейцар-скую гвардию заступил в 1980 году в чине капитана и вскоре был приставлен к Папе в качестве телохранителя на период зарубежных поездок понтифика. Властный по характеру, очень дисциплиниро-ванный и педантичный офицер, он занимался еще и проповедниче-ской работой среди молодых гвардейцев Его Святейшества. Во внешнем мире за стенами Ватикана имел связи в основном с людь-ми из Опус Деи. Поговаривали, будто этот тайный католический ор-ден поручил ему осуществить план по превращению Швейцарской гвардии в специальный военный корпус в противовес корпусу охра-ны, находившемуся якобы под контролем масонского лобби в Вати-кане.
   С учетом всего изложенного, где-то вымышленного, где-то нет, и возникла неофициальная версия: все трое были застрелены спе-циально подосланными людьми за нечто, имевшее отношение к их контактам с Опус Деи. В качестве подтверждения ссылались на то, что вечером того дня в квартиру полковника приходил некий фран-цузский аббат, имевший пропуск во все служебные кабинеты и одно время допрашивавшийся итальянской полицией по делу о незакон-ных финансовых операциях главного банкира Ватикана Поля Мар-цинкуса.
   Вот, наконец-то, и всплыл американский архиепископ, выходец из семьи литовских иммигрантов, Его Преосвященство Поль Мар-цинкус. В то время он возглавлял главный финансовый орган Вати-кана, фигурирующий под названием 'Институт по делам религии', хотя на самом деле это просто обыкновенный банк. До того, как стать 'банкиром Божием', американец служил советником у рим-ских понтификов, их телохранителем и переводчиком. Тесно сбли-зился с Папой Иоанном Павлом II еще в бытность того архиеписко-пом Краковской области, направляя ему, в частности, денежные пе-реводы на строительство новых храмов и многое что другое.
   Когда Кароль Войтыла стал Папой Римским Иоанном Павлом II, за Марцинкусом уже тянулся шлейф нечистоплотных финансовых сделок. У итальянской полиции возникали большие вопросы по по-воду его связей с финансистом мафии, банкиром Микелем Синдо-ной. Однако новый Папа не уволил архиепископа, позволил ему и дальше руководить 'Институтом по делам религии'. Почувствовав столь солидную протекцию, Марцинкус через главу Банка Амбро-зиано Роберто Кальви развил всеми праведными, а по большей части неправедными путями, бурную деятельность, которая стала приносить Ватикану весьма приличный денежный 'навар'. Сведе-ния начали просачиваться в печать. Перед угрозой надвигавшегося скандала Святой Престол порвал контакты с Кальви, а это привело к банкротству его банка. Самого Кальви вскоре задушили в Лондоне, не оставляя после себя никаких улик.
   Итальянская полиция попыталась было арестовать Марцинку-са, однако Иоанн Павел II, сославшись на экстерриториальность Ватикана, защитил его и направил руководить епископальным окру-гом в США. Откомандирование, естественно, было согласовано с президентом-католиком США Рейганом и директором-католиком ЦРУ Кейси. Встревоженный Папа все же распорядился передать Банку Амброзиано четверть миллиардов долларов из казны Ватика-на в качестве компенсации понесенных потерь. Шаг этот был пред-ставлен не как признание вины, а как акт христианского милосердия.
  
   *
  Волею конклава кардиналов польский архиепископ Кароль Войтыла стал вторым Папой Римским неитальянского происхождения после голландца Адриано VI (XVI век). Твердый, волевой характер нового понтифика очень понравился римской курии, но были и вещи, вызы-вавшие у высшего духовенства некоторую настороженность.
   Первая внешнеполитическая инициатива Иоанна Павла II ве-теранов дипломатии Ватикана удивила своей неактуальностью, по меньшей мере: сосредоточить усилия на разрешении территори-ального спора между Чили и Аргентиной. Тогда у власти в этих странах стояли военные хунты во главе с Пиночетом и Виделой, а в Государственный секретариат поступали тысячи письменных свиде-тельств от чилийских и аргентинских католиков, чьи родственники, тоже католики, были убиты военными без суда и следствия. Сам Папа объяснял свою инициативу тем, что оба генерала являются католиками, а Видела даже присутствовал на официальной цере-монии его вступления в папскую должность...
   Здесь, думается, надо опять отступить во времени, дабы уви-деть картину в более полном объеме. До и после военного перево-рота в Аргентине папским нунцием там был монсеньёр Пио Лаги. Когда журналисты попросили его высказать свое мнение о массовых убийствах военными гражданских лиц, он изрек следующее: 'Хри-стианским ценностям угрожает агрессия со стороны идеологии, ко-торую народ отвергает. Ввиду этого, Церковь и вооруженные силы несут свою часть ответственности. Церковь интегрирована в про-цесс и сопровождает армию не только своими молитвами, но также своими действиями в защиту прав человека и Родины'.
   У нунция сложились тесные личные отношения со всеми чле-нами военной хунты, которые, помимо католиков, являлись еще и членами масонской ложи П-2. Одному из них, командующему воен-но-морскими силами Массере, подчинялся специальный центр предварительного заключения, в камерах которого задержанных пытали и расстреливали, в том числе с его личным участием. Тем не менее, любезный монсеньёр Лаги оказал адмиралу протекцию и устроил ему личную аудиенцию у Иоанна Павла II. После этой встречи воодушевленный Массера заявил газетчикам: 'Мы, воен-ные, действуя в роли политической власти, продолжаем быть като-ликами, а католические священники, действуя в роли духовной вла-сти, продолжают быть гражданами. С моей стороны было бы гре-ховным лицемерием утверждать, что те и другие не могут ошибать-ся в своих оценках и решениях. Наши действия опираются на лю-бовь, суть нашей религиозной доктрины. В этом плане у нас все в порядке и отношения между нами такие, какими им подобает быть между христианами'.
   Через 'мясорубку' руководимого адмиралом изолятора про-шли и бесследно исчезли около пяти тысяч человек. После ареста каждого из них квартира или дом задержанного подвергались раз-граблению военными. Тела убитых сваливали в общую яму, которую заставляли рыть самих приговоренных. Когда в руки садистов в по-гонах попадались беременные, то во время родов наручники с них не снимали, а после - сразу расстреливали; младенцы тоже исче-зали бесследно. Аргентинский епископат поддерживал варварство военщины, называвшееся 'крестовым походом Бога против маркси-стского атеизма и врагов христианской цивилизации'. Священники-капелланы присутствовали при пытках с целью склонить верующего человека к исповеди-доносу. Есть неопровержимые свидетельства того, что монсеньёр Лаги посещал военные базы и передавал офи-церам благословение от нового римского понтифика.
   Отбыв свой срок, этот нунций вернулся в Рим. 'Наместник Христа' произвел его в кардиналы, сделал патроном Суверенного Ордена Рыцарей Мальты, членом Совета кардиналов и епископов. Адмирала же Массеру после восстановления конституционного правления в Аргентине приговорили к пожизненному заключению, но через пять лет его по амнистии освободил президент Карлос Ме-нем. Только в конце 2000 года глава аргентинского епископата пуб-лично попросил 'снисхождения за умалчивание о политических преследованиях, пытках, доносительстве, идеологической нетерпи-мости и кровавом насилии, охватившем страну'. Даже не прощения, а всего лишь снисхождения.
   Несколько лет Папа Иоанн Павел II не решался нанести го-сударственный визит в Чили, стиснутую тисками диктаторского ре-жима, но весной 1987 года все же решился. В аэропорту Сантьяго Патриарха Всемирной Церкви встречал у трапа генерал-католик и член Опус Деи Пиночет. Преклонив колени перед Папой, он тут же заявил об испытываемой им гордости по поводу того, что Божест-венное Провидение избрало именно его принимать римского пон-тифика на чилийской земле. В своей приветственной речи диктатор назвал себя 'защитником национальных интересов и мира от жес-точайшей агрессии, которой перестрадала Чили и до сих пор стра-дает от экстремистской, материалистической идеологии атеизма'. В подобающей его сану манере Папа указал в ответном слове, что прибыл 'восславить Сына Господня и способствовать победе добра над злом, любви над ненавистью, единства над соперничеством, доброты ад эгоизмом, мира над насилием и правды над ложью'.
   На следующий день Папу привезли во дворец Монкада, где был убит президент Сальвадор Альенде. Там состоялась у него бе-седа с генералом и его многочисленным семейством. По ее завер-шению оба вышли на балкон поприветствовать собравшуюся на площади толпу. Тем временем в разных районах Сантьяго проходи-ли антиправительственные манифестации.
   Поздно вечером в резиденции своего нунция Папа вынужден был выслушать представителей оппозиции. Он посоветовал им уважать католические традиции и прибегать к диалогу с властями. После отъезда понтифика диктатор прямо заявил, что деятельность его правительства получила благословение самого Наместника Христа на земле.
   Десять лет спустя, кода Пиночет, уже уйдя в отставку, пожало-вал в Лондон под фиктивной фамилией, чтобы утрясти сделку о по-ставках ракет чилийской армии, а заодно сделать себе хирургиче-скую операцию, случилось непредвиденное. По просьбе мадридско-го судьи, английская полиция задержала генерала: требовалась экстрадиции того в Испанию в связи с убийством испанских граждан в Чили во времена диктаторского режима. Иоанн Павел II не бросил Пиночета на произвол судьбы и лично обратился с просьбой к бри-танскому правительству дать тому возможность вернуться на роди-ну - 'из чувства милосердия к больному человеку'.
   Не прошло и года после восхождения Войтылы на престол святого Петра, как он вызвал к себе в Ватикан архиепископа Саль-вадора Оскара Ромеро. Положение в этой стране складывалось драматически: напуганные выступлениями оппозиции против дикта-туры, военные уничтожали своих противников, включая священни-ков. Все это заставляло их преосвященства всерьез воспринимать теологию освобождения, которая у римской курии стояла костью в горле.
   На аудиенции у Папы архиепископ передал ему подборку до-кументальных свидетельств систематических нарушений прав чело-века в Сальвадоре. На это 'кормчий' не нашел ничего другого ска-зать, как только: 'Не приносите мне слишком много бумаг. У меня нет времени их читать. А потом, попытайтесь все же договориться с властями'. Оскар Ромеро вышел из папского кабинета со слезами на глазах. 'Папа меня совсем не понял, - грустно заметил архиепи-скоп сидевшим в приемной кардиналам. - О не может себе предста-вить, что Сальвадор - это не Польша'.
   Вернувшись к себе на родину, Ромеро направил военным пас-торское обращение: 'Братья! Как мы, вы принадлежите народу, но убиваете своих же братьев-крестьян. Приказу убивать, который от-дает человек, противостоит Закон Божий, который диктует 'Не убий!' и должен взять верх. Солдат не обязан подчиняться приказу, противоречащему Закону Божиему. Аморальному закону нельзя следовать. Во имя Божие, во имя народа, чьи растущие страдания обращены к небесам, умоляю вас и прошу прекратить преследова-ния!' На следующий день во время мессы в больнице Божественно-го Провидения архиепископа расстрелял из автоматов 'эскадрон смерти' военной хунты, состоявший тоже из католиков...
   Нет, Папа римский все же сознавал, что Сальвадор - это не Польша. Вскоре после беседы с архиепископом Оскаром Ромеро он предпринял свое первое паломничество в родные места. Как только его самолет приземлился в варшавском аэропорту, раздался звон церковных колоколов по всей стране. В своих выступлениях, поми-мо призывов к полякам 'задуматься о своей судьбе в европейском контексте' и 'отстаивать в Польше свободу Церкви', Иоанн Павел II каждый раз подчеркивал, что, будучи главой иностранного госу-дарства, остается польским гражданином и печется о благе всех поляков.
   По еще не остывшим следам папского визита образовался ка-толический профсоюз 'Солидарность', сразу же севший на финан-совую 'иглу' Ватикана. Папа не нуждался в освоении азов конспи-рации, чтобы проделывать закулисные операции: еще в бытность свою краковским архиепископом он скрыто благословлял своих пас-торов на подпольную работу в Чехословакии и в интересах их лич-ной безопасности ставил в известность о них не римскую курию, а своих наставников из Опус Деи. 'Солидарность' же во главе с Ле-хом Валесой стала главным мобилизационным центром всех анти-правительственных манифестаций и забастовок с постоянным об-ращением за помощью к Пречистой Деве Марии и пением пастора-лей в храмах 'к вящей славе Папы Римского'.
   Без денежных вливаний Ватикана через панамские, карибские и швейцарские филиалы миланского Банка Амброзиано, где Свято-му Престолу принадлежал контрольный пакет, такая кампания по дестабилизации экономического и политического положения в Польше была бы невозможной. В 'прикрытии' нуждались, дабы предотвратить международный скандал, ибо это было прямым вмешательством в дела суверенного государства, санкционирован-ным лично понтификом. Публично Иоанн Павел II остерегался при-зывать Валесу и его 'профсоюз' к политической борьбе. Электрик из Гданьска тоже вроде бы упор делал на права человека, но при этом всякий раз напоминал, что его сторонников благословляет сам Папа, к чьим апостольским советам они должны прислушивать-ся в первую очередь.
   Осенью 1981 года Валеса направил своих людей с тайной миссией к главному администратору казны Ватикана, архиепископу Марцинкусу, настоятельно просить его профинансировать поставки оружия боевикам 'Солидарности' для подготовки вооруженных вы-ступлений. Партии стрелкового оружия уже были готовы к отправке из Скандинавии: для предварительного согласования в Варшаву и Гданьск командировался все тот же Алуа Эстерман, тогда еще ка-питан Швейцарской гвардии. Однако против доведения до конца этого дела выступили польские епископы. Под их влиянием заколе-бался и сам Папа.
   Неуверенность понтифика объяснялась еще одним мажорным обстоятельством. В прокуратуру просачивались сведения о сомни-тельной, с точки зрения закона, посреднической деятельности бан-кира Роберто Кальви в его доверительных контактах с главой банка Ватикана, монсеньёром Полем Марцинкусом. В частности, агент во-енной разведки Италии Франческо Пасьенза сообщил следователям в подробностях, как оба получают соответствующий процент со сделок в каждом конкретном случае, причем всегда только налич-ными. Он также не побоялся рассказать и об отношениях Марцинку-са с самим Папой. 'Марцинкус, был включен в узкий круг советников понтифика во время всех визитов того за рубеж, - сообщал Пасьен-за, - Проявлял при этом потрясающую способности по нейтрализа-ции негативных последствий. Например, он фактически спас карди-нала Джона Кроля, выходца из Польши и друга Войтылы, от уголов-ного преследования по делу о финансовых махинациях в Фила-дельфии. Именно это и укрепило еще больше теснейшие отноше-ния Марцинкуса с Папой'.
   Как на грех, следователи разузнали и еще про одну достаточно интересную деталь. Пасьенза был не только своим человеком в Ва-тикане, агентом-информатором военной разведки СИСМИ, но и членом тайной масонской ложи П-2. Туда входили видные персоны бизнеса, правительства и полиции, что позволяло считать её 'госу-дарством в государстве', в то время как Опус Деи действовал как 'церковь внутри церкви'. Банкир Роберто Кальви состоял в той же ложе, а ее 'великий мастер' Личио Джелли имел даже специаль-ный пропуск с правом захода в личные апартаменты Папы.
   Кстати, членом ложи П-2 был и сам начальник военной развед-ки, генерал Сантовито, а потому разобраться, кто кого вербовал, просто невозможно. Генерал корпуса карабинеров Пиччиотти, на-пример, дал показание прокуратуре о том, что в ложу входили даже некоторые кардиналы. Короче говоря, масонство служило для их преосвященств дополнительным гарантом обеспечения церкви фи-нансовыми ресурсами.
   Разоблачения итальянской печати касательно истинных целей ложи П-2 нанесли масонству ощутимый урон. Президент Итальян-ской Республики Сандро Пертини вынужден был признать ложу 'ас-социацией с преступными намерениями'. В Святом Городе почуяли реальную угрозу беспрецедентного скандала.
   Именно в этот злосчастный для Ватикана момент, 13 мая 1981 года незадолго до пяти вечера, на площади Святого Петра пуля террориста достала самого Папу. Его состояние было настолько критическим, что личный помощник Станислав Дзивич спешно от-служил ему отходную молитву. Исполнение папских обязанностей взял на себя глава Государственного секретариата, кардинал Аго-стино Касароли.
   Без малого полгода римская курия обходилась без своего на-чальника. И что удивительно, по-настоящему ее ничуть не заботило, кто стоял за спиной турецкого террориста Али Аджка. Итальянская полиция бросилась разрабатывать некий 'болгарский след', в пе-чати появились намеки на то, что покушение готовили спецслужбы 'советского блока'. Это всех вполне устраивало. Тут особых дока-зательств не требовалось, пусть даже сам террорист эту версию ни-чем не подтвердил. Однако судья все же счел нужным в заключе-нии по делу о покушении оставить на память потомкам свое особое мнение: 'Многие сомнительные места этого расследования могли быть разъяснены, если бы со стороны Ватикана была предоставле-на помощь. Но мы оказались перед таким подходом, который наме-ревался затруднить расследование преступления непонятно с какой целью'.
   В Ватикане многие восприняли покушение на Папу чуть ли ни как наваждение дьявольское. Сам же понтифик сохранял внешне завидное спокойствие и, оправляясь после операции, нашел время повысить неприкасаемого Марцинкуса в архиепископы и назначить его новым губернатором дополнительно к должности главного фи-нансиста. Когда чуть позднее на телетайп поступило известие об убийстве в Лондоне партнера Марцинкуса, банкира Роберто Кальви, он совершенно не пожалел о бесславной кончине человека, столько сделавшего для поддержания на плаву профсоюза 'Солидар-ность', переправив в Польшу по своим банковским каналам не одну сотню миллионов долларов на подрыв 'советского блока'.
   В отличие от Папы, главу Государственного секретариата Ка-сароли всерьез беспокоило не только тайное финансирование польской оппозиции, но и работа священников польского происхож-дения в Чехословакии, Венгрии, советских республиках Прибалтики. По его сведениям, таких 'подпольщиков' было около семисот че-ловек, их деятельность координировал епископ из Вроцлавы Хенрик Гульбинович, финансировал ее Опус Деи, а отчеты об их 'миссио-нерстве' поступали непосредственно Папе в обход Государственно-го секретариата. Кардинал Касароли занимал тогда умеренную по-зицию в области отношений Восток - Запад и видел, что многим в Европе не нравится негласное вмешательство Ватикана в политику путем финансирования 'крестового похода против коммунизма' с подключением к этому международных авантюристов из масонства и мафии.
   Касароли старался приглаживать выступления понтифика по внешней политике, однако тот продолжал балансировать на грани фронтального столкновения с Советским Союзом. Он был также прекрасно осведомлен о том, что во время визита в Ватикан прези-дент Рейган встречался с глазу на глаз с Папой и что оба договори-лись координировать усилия в борьбе с 'империей зла' всеми воз-можными средствами, за исключением мирового конфликта. В част-ности, регулярно обмениваться разведывательной информацией через резидента ЦРУ в Брюсселе и по таким делам свои собствен-ные дипломатические ведомства в известность не ставить...
   Еще выше приказал Иоанн Павел II поднять над Апостольским дворцом знамя 'крестового похода против коммунизма', когда от-правился с визитом в Никарагуа, где только что свергли кровавого диктатора и к власти пришли силы национального возрождения. Па-пу там встречали, вместе с другими членами никарагуанского пра-вительства, двое министров-священников. Одному из них тут же в аэропорту глава всех католиков публично пригрозил пальцем и гневно процедил сквозь зубы: 'Наведите порядок в ваших отноше-ниях с Церковью!' Другому сделал внушение за его вхождение в правительство, но тот не растерялся и ответил Папе: 'Может быть, я ошибаюсь. Но дайте мне возможность ошибаться в пользу бед-ных. Ведь на протяжении стольких лет Церковь всегда ошибалась в пользу богатых'. Тут уже Папа растерялся, но чуть позже на массо-вом митинге с негодованием обрушился на теологию освобождения, называя ее разными страшными словами. Из толпы донеслись воз-гласы несогласия: 'Мы хотим мира здесь и сейчас!' Понтифик по-высил тон до начальственного: 'Тише, тише! Церковь первая хочет мира'.
   После папского визита в Никарагуа английский историк Дэвил Яллоп в своем исследовании 'Во имя Бога' отметил: 'Перед нами Его Святейшество, который публично устраивает разнос никарагу-анским священникам за их участие в политической жизни и одно-временно дает санкцию на противозаконное финансирование 'Со-лидарности'. Папство Иоанна Павла II двулико: одно для него само-го, другое для всего остального мира. Его правление знаменует по-беду финансовых мошенников и международных жуликов вроде Кальви и Джелли. Сам же он в своих частых заграничных турне про-должает выставлять себя в роли этакой 'суперзвезды'. Люди из его окружения считают, что Папа так поступает, дабы дело святое было рентабельным и приносило доходы'.
   В 80-е годы доверительные отношения между Иоанном Пав-лом II и президентом США Рональдом Рейганом зашли так далеко, что понтифик решился даже раскрыть перед ЦРУ самого ценного агента "Святого альянса" в Польше - полковника Генерального шта-ба Куклинского. В качестве ответного жеста директор ЦРУ Кейси снабдил "кормчего корабля Святого Петра" материалами негласного прослушивания телефонных разговоров епископов в Центральной Америке. Папа не брезговал лично получать папки с подобными сведениями, но при встрече никогда их не раскрывал и тут же пере-давал их в руки главы СА, монсеньера Луиджи Поджи...
   Иоанн Павел II оказался в первым в истории Ватикана понти-фиком, который использовал средства массовой информации по полной программе: видно, давала о себе знать его юношеская тяга к театральной сцене. Чувствуя свою слабую компетенцию в области теологии, он всячески старался восполнить ее числом своих пуб-личных выступлений, энциклик, пасторальных посланий, интервью. По сути, на Римскую Церковь им были возложены функции агентст-ва по рекламированию самой себя. Страсть же к своим широко ос-вещаемым в прессе зарубежным турне уступала в нем лишь слабо-сти к подаркам. После того, как презенты проходили экспертизу, наиболее ценные он отсылал в хранилище Секретного архива, ме-нее ценные раздавал собратьям из римской курии...
   В начале 90-х Иоанн Павел II уже настолько воспринимал Польшу своей вотчиной, что в ходе визитов туда не стеснялся раз-давать публично благословения светским католикам из Опус Деи за их активное участие в 'свержении коммунизма'. Попутно напоми-нал местным епископам об особой роли Римско-католической церк-ви в Восточной Европе, внесшей весомый вклад в развал Советско-го Союза и Варшавского договора.
   Продолжая отслеживать положение в бывших советских рес-публиках, понтифик устремил свой апостольский взгляд на Балканы. Первое, что он предпринял, так это раньше всех признал независи-мость Хорватии и Словении, тем самым лишь накалив обстановку в регионе. Президент-католик Хорватии не поскупился на благодар-ности и назвал Папу 'главной моральной силой в мире'. Однако президент Франции Миттеран именно на Ватикан и возложил всю ответственность за развязывание конфликта на Балканах. Воору-женные столкновения между сербами-православными и хорватами-католиками действительно носили во многом не политический или территориальный, а религиозный характер.
   Исходя из того, что Римско-католическая церковь выполняла особую миссию возвращения человечества к христианским истинам и главенствовала над всеми другими церквями, Иоанн Павел II решил оставить след в истории как 'архитектор нового мирового этического порядка'. Его 'стратегию евангелизации' осуществлял централизованный аппарат, в котором не было места для коллеги-ального руководства, а демократия даже рядом не стояла. Если по-читать или послушать его публичные выступления, можно невольно подумать: вот истинный проповедник мира, защитник обездоленных и прав человека, политических и религиозных свобод. На практике подобные права и свободы для служителей своей Церкви он катего-рически не допускал.
   Его упрямая непреклонность и самоуверенность практически подавили волю кардиналов. Для одних он был высшим носителем веры во времена неверия, для других - генератором излишнего внутреннего напряжения в среде духовенства. Последнее лишь усу-губляло оппозиционные настроения среди либеральных католиче-ских священников, не считавших его носителем истины в последней инстанции. Именно они возмущались тем, как Папа быстро канони-зировал в святые основателя Опус Деи, но не убитого во время мессы архиепископа Сальвадора.
   При Иоанне Павле II все местные церкви выполняли роль римских филиалов строго в соответствии с иерархически выстроен-ной вертикалью власти. При нем вновь появилось угрожающее 'Roma locuta, causa finita' (Когда говорит Рим, разговоры прекра-щаются). При нем и по его указанию, конгрегация вероучения дейст-вовала в духе ее предшественницы Инквизиции, разве только без арестов, заключений в темницы и сожжений на костре за инакомыс-лие.
   Вероятно, причина заключалась и в особенностях религиозно-го становления Войтылы, с младых лет окруженного воинствующи-ми националистами-католиками, нетерпимыми к любому мнению, кроме их собственного, и всегда предпочитавшими конфронтацию вместо компромисса. Девизом краковского архиепископа было 'Все твоё!' И никаких уступок плюрализму, тем более релятивизму. Или со мной или против, третьего не дано.
   Став Его Святейшеством, Войтыла создал узкий круг конфи-дантов. Первым в него входил личный помощник, член Опус Деи, поляк Станислав Дзивич, который представлял или замещал пон-тифика на всех мероприятиях, где тот присутствовать не мог в силу занятости, а в последнее время - недомогания. Ближайшее окруже-ние составляли также префект конгрегации епископов (главный кад-ровик), префект конгрегации вероучения (блюститель канонов) и глава Государственного секретариата, ответственный за межгосу-дарственные связи. Полностью доверял Папа только Дзивичу.
   За влияние на него боролись две группы иерархов: связанных с Опус Деи и тяготевших к иезуитам. Членов Опуса он приблизил к себе значительно ближе, чем иезуитов. Через установленную им систему подбора кадров назначал кардиналами и епископами не столько талантливых, сколько верных ему лично подданных.
   Бессильные убедительно опровергнуть всем заметные свиде-тельства тяжелой болезни Иоанна Павла II, прелаты уверяли, буд-то интеллект его работал безукоризненно. Происходившее в личных покоях понтифика было покрыто непроницаемой завесой секретно-сти. За всё там несли ответственность личный помощник Дзивич, четыре монахини и их начальница, сестра Тобиана - все польского происхождения.
   Однажды Иоанн Павел II изрек такую сентенцию: 'Любить правду не означает использовать её в своих целях. Это означает служить ей, стремиться найти её и не приспосабливать к собствен-ной выгоде или удобству. Одна лишь правда, которая подчиняется только правде, приводит человека к истинному для него благу. Бла-го человеческое - быть в Правде и делать Правду'.
   Золотые слова! Такие бы слова, как говорили на Руси, да Богу в уши.
  
  
  
  ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ (ПИЦЦИКАТО)
  
  Ближе к концу прошлого века итальянский писатель Умберто Эко и член ордена иезуитов, кардинал Карло Мартини обменялись пись-мами, в которых каждый изложил свое мнение относительно рели-гии, этики и морали. Получился довольно любопытный 'эпистоляр-ный диалог'.
   'Мне хочется, чтобы у всех людей, включая неверующих, имелась прочная этическая основа их действий,- писал кардинал Мартини. - Убежден, что немало мужчин и женщин ведут себя достойно, не обращаясь при этом к религиозному фундаменту человеческого существования. Знаю, что есть такие, кто и без веры в Бога готовы умереть, но не отказаться от своих мораль-ных принципов. Однако мне не удается понять, какое именно у них конечное обоснование всему этому.
   Для меня ясно и очевидно, что светская этика может найти и признать на практике свои нормы и ценности, пригодные для правильного человеческого бытия. Поэтому и появляются зако-нодательные акты. Вместе с тем, неизбежно возникает пре-вратное истолкование этих ценностей, как чего-то по своему характеру преходящего, функционально полезного, без всякого в себе подлинного и собственного морального абсолюта. Такого быть не должно. Это особенно важно, когда мы выходим за пре-делы действия гражданских законов или уголовного кодекса и по-падаем в сферу межличностных отношений, бескорыстия, соли-дарности человеческой, где каждый несет ответственность по отношению к своему ближнему поверх писаных законов. Отмечая недостаточность основ исключительно человеческого плана, я не хотел бы теребить чью-либо совесть, а только пытаюсь по-нять происходящее в людях на уровне их глубинных мотивов, да-бы иметь возможность таким образом продвинуть вперед со-трудничество по вопросам этики между верующими и неверую-щими.
   Наиболее влиятельные религии начинают предпринимать усилия к установлению диалога между конфессиями с целью вы-работать общие этические принципы и таким образом попы-таться не только ликвидировать корни религиозных конфликтов между народами, но и способствовать эффективному развитию человека. Несмотря на препятствия прошлого и сложности из области культуры, такой диалог становится возможным благо-даря тому, что все религии, хотя и по-своему, считают транс-цендентальное фундаментом моральных действий. Отсюда по-является возможность определить ряд общих принципов и норм поведения, в которых каждая религия видит свое проявление, и на их основе объединить усилия к сотрудничеству, не отказываясь от собственных верований.
   Возможен ли подобный диалог по вопросам этики между ве-рующими и неверующими? Мне лично трудно представить себе, как бескорыстие, чувства справедливости, солидарности и мило-сердия могут проявляться длительное время в любых, не только чрезвычайных обстоятельствах, если абсолютная ценность мо-ральной нормы не опирается на метафизические принципы или на Бога личного. Здесь важно определить общую платформу между верующими и светскими лицами в области этики, которая позво-лила бы сотрудничать по защите человека, справедливости и мира.
   Судя по всему, превознесение человеческого достоинства есть один из принципов, закладывающих основание в общность чувств и дел: уважать человека, считать его реальной, незаме-нимой и неприкосновенной ценностью, никогда не использовать его в качестве инструмента. Однако здесь также наступает мо-мент, когда можно спросить: Что является высшим оправданием этого принципа? Что в действительности укрепляет основу че-ловеческого достоинства, если не расположенность людей к че-му-то более высокому и большему, чем они сами? Ответив ут-вердительно, мы сделаем так, чтобы достоинство человека не зависело от мирских понятий и ему можно было бы придать га-рантированную законность, не вызывающую ни у кого сомнений.
   У меня есть желание углубить основу для совместных дей-ствий верующих и неверующих с целью дальнейшего развития человечества. Однако знаю, что из-за несогласия по высшим принципам, особенно в чрезвычайных условиях, появляется нечто, свидетельствующее о глубоких расхождениях. В этом случае за-трудняется сотрудничество и могут возникнуть противополож-ные этические оценки по ключевым вопросам жизни и смерти.
   Мне хотелось бы знать Ваше отношение к этим весьма чув-ствительным вопросам. Очевидно, что любое обсуждение кон-кретных проблем этики приводит к разговору об их основах. В связи с этим считаю оправданным и необходимым обсуждать их, дабы, по меньшей мере, внести некоторую ясность в воззрения каждого из нас и лучше понять точку зрения другого'.
   Писатель Умберто Эко ответил кардиналу так:
   'Определяемое вами как 'абсолютная основа' не мешает многим верующим грешить с полным осознанием того, что они грешат. Соблазн зла присутствует даже в тех людях, чье пони-мание добра основано на божественном откровении.
   Лично я пытаюсь основывать принципы светской этики на реальном и естественном, природном факте: в теле нашем за-ключена еще и наша душа, которую мы инстинктивно осознаем (для Вас это также результат божественного замысла) только в силу присутствия других людей. Отсюда получается, что свет-ская этика в моем определении есть, по сути, этика естествен-ная, которую не может игнорировать и верующий. Не является ли этот самый доведенный в самосознании до зрелого состояния естественный инстинкт основой, которая дает достаточную гарантию? Конечно, можно предположить, что инстинкт этот служит слабым стимулом для добрых деяний, ибо неверующий может понадеяться сокрыть в тайне свое творение зла.
   Но обратите внимание, неверующий считает: никто не сле-дит за ним с высей горних и по этой причине не от кого там ждать прощения. Если он осознает, что сотворил зло, ему при-дется чувствовать себя бесконечно одиноким и в отчаянии это переживать. Скорее всего, неверующий попытается очиститься в глазах окружающих его людей, попросить прощения у них, а не у кого-то еще. В глубине души своей он осознает, что должен так же прощать и других. Иначе, как объяснить, что угрызения со-вести характерны и для неверующих?
   Вы утверждаете, что без примера и слова Христовых любая светская этика лишена глубокого, убедительного оправдания. Кардинал Мартини, попытайтесь, исходя из добрых намерений и ради самой дискуссии, принять, хотя бы на время, такую гипоте-зу: Бога не существует, человек появился на земле по какой-то случайности не только как существо смертное, но и сознающее это, а потому самое несовершенное из всех животных. Пред-ставьте себе, что человек, дабы обезопасить себя от смерти, превратился из необходимости в животное религиозное, стре-мился выработать какое-то объяснение, способное дать ему мо-дель для примерного подражания. Будь я пришельцем из далекой Галактики, который столкнулся здесь с существом, способным предложить себе такую модель, то поразился и посчитал бы его несчастным созданием, ибо столько ошибок оно совершило, ве-домое желанием верить в то, что все это и есть истина.
   Если желаете, оставьте эту гипотезу другим, но признай-те: хотя Христос есть не больше, чем субъект великой легенды, сам факт, что она могла быть создана невежественными людьми и желанна ими, чудодейственен и загадочен, как и то, что Сын Божий был реально и по-настоящему явлен в образе человече-ском.
   Полагаю, что в своих основных положениях естественная этика, уважаемая и воодушевляемая своей глубокой религиозно-стью, может пойти навстречу принципам этики, основанной на вере в метафизическое. Это заставляет меня признать: есте-ственные принципы были бы оправданы в нашем сердце на основе какой-то программы спасения. Если останутся и логически со-хранятся при этом известные непримиримые области, они не бу-дут отличаться от тех, которые появляются при контактах между различными религиями. Даже в конфликтах веры должны превалировать Сочувствие и Мудрость'.
   После опубликования этих двух писем поднятые в них вопро-сы вызвали живой отклик в прессе. Первыми по горячим следам вы-сказали свои мнения философ Марлио Сгаламбро и журналист Эудженио Скальфари.
   Для начала философ предложил разобраться, откуда среди людей появилось само добро. Как могло вообще время от времени на это скопище каналий мгновенно, подобно лучу света, находить нечто вроде легкого сочувствия и столь же быстро исчезать? Как могли возникнуть мораль и этика в мире, где легче было совершить преступление, чем не совершить? Не зло, а именно добро соблаз-няло людей засомневаться в установленном Высшим Существом порядке вещей в мире, им же созданном. В мире, где всё строилось на взаимном, безжалостном уничтожении людей друг другом. То есть добро выступало против Создателя и всегда одерживало верх над установленным им же порядком. С учетом всего этого, заключил философ, как может добро опираться на Бога? Это же нелогично.
   Сгаламбро привлек внимание кардинала к тяжелейшему грузу, который взвалила на себя 'великая схоластическая теология'. По его убеждению, извечно существовавшей идеи о Боге вообще не должно быть, она пагубна сама по себе и ее надо отвергать, как и самого Бога. Вот в чем для него вся суть дела, ибо нельзя связы-вать себя с чем-то более низкого порядка, чем мы сами, то есть с природой божественности, созданной нами на основании только идей и ничего большего.
   Философа возмущало, когда неутомимое желание творить добро обязательно увязывается с Богом. 'Выбирая человеком сво-им ближним, своим братом, - мы хотим, чтобы тот жил и не уми-рал, - пояснил он. - Как может само это желание приписываться Всевышнему, который 'зовет нас к себе', или тем самым под-талкивает к смерти. С самого начала Бог в своей онтологиче-ской основе содержит смерть нашу. Когда же выбираешь кого-то своим ближним, как бы говоришь ему: ты не должен умирать. В добре заключена боль по поводу кончины человека. Добро есть борьба за то, чтобы другой не умирал, борьба с тем, кто пыта-ется убить его. Желать добра другим значит желать, чтобы они не умирали. И только это. Как можно примирять добро с Богом, который и есть сама смерть'.
   Полемика между кардиналом и писателем вызвала свои на-полненные мыслями чувства у журналиста Эудженио Скальфари. Он сразу пояснил, что для него история христианства, хотя и сотво-рившего много хорошего, насквозь пропитана насилием Церкви. По его мнению, никакая связь с Абсолютом не могла помешать сделать саму мораль понятием весьма относительным. Сжечь на костре ведьму или еретика, например, не считалось грехом, тем более преступлением, на протяжении почти тысячи лет существования ка-толицизма. Наоборот, варварство, нарушавшее основополагающую заповедь любви к ближнему, совершалось во имя все той же хри-стианской религии и морали. Иисус отказался забрасывать камнями согрешившую женщину, ибо его мораль действительно основыва-лась на любви к человеку. Церковники предложили свою интерпре-тацию, открыв дорогу убийствам и преступлениям - произошло это не по трагическому неведению отдельных личностей, а по сообра-жениям принципиальным, служившим Церкви теологической опорой в течение многих столетий.
   В чем же тогда основа морали, которая позволила бы верую-щим и неверующим признать друг друга? Скальфари усматривает ее в биологической принадлежности людей к одному общему виду. Ему представляется, что в любом из нас уживаются вместе два главных инстинкта самосохранения - отдельной личности и всего рода человеческого. Первый открывает путь эгоизму разумно необ-ходимому и позитивному до того, как эгоизм этот перейдет опреде-ленную границу и станет разрушительным для общества. Второй оставляет место моральному чувству, или необходимости сопере-живать чужому страданию, способствовать общему благу. Каждый индивид имеет дело с этими двумя глубоко заложенными биологи-ческими инстинктами, опираясь на свой собственный интеллект. Нормы же морали и поведения могут меняться под влиянием ме-няющейся реальности, но в одном постоянны: моральны они лишь тогда, когда, выйдя за пределы личного, способствуют общему бла-гополучию.
   'Я не доверяю такому Абсолюту, который диктует запове-ди и порождает институты, призванные строго следить за их выполнением, должной интерпретацией и превращением в свя-тыни, - пишет журналист. - История, уважаемый кардинал Марти-ни, включая историю ордена иезуитов, которому Вы принадлежи-те, дает основания для сомнений. Поэтому лучше оставить в стороне метафизику и трансцендентальное, если мы хотим вме-сте возродить потерянную мораль. Давайте признаем оральную ценность общего блага и сопереживания в самом высоком значе-нии слов. Давайте осуществлять это на практике до конца и де-лать не для премий или во избежание наказания, а просто следуя инстинкту, который происходит из нашего общего человеческого корня и генетического кода'...
  
   *
  Бывает же, ищешь по всему Мадриду нужную книгу, нигде ее нет, а сам автор, оказывается, живет в том же доме, что и ты. Подобное произошло у меня с Франциско Лопесом-Сейване, испанским вос-токоведом, которого я знал по его книгам 'Против монополии Бога', 'Кандидаты на сожжение', 'Путешествие в тишину'... И вот, нако-нец-то, мы встретились у него на застекленной веранде, но с видом уже не на площадь Хуана де Лакоссы, а на улицу Потоси.
   Как-то само собой получилось, разговор начался с доктрины предопределения судьбы, согласно которой Всевышний выбирает для спасения тех, чьи заслуги ему 'известны заранее'. То есть он уже как бы всё про всех решил, чья душа спасется, а кто понесет наказание в загробном мире.
   - Тем не менее, судьба отдельных личностей и всего рода че-ловеческого остается неразгаданной, - без сожаления заметил дон Франциско. - Рождение и смерть не зависит от нашей воли. Пока мы живем, у нас есть возможность выбирать между жизнью и ухо-дом из жизни. Такое впечатление, будто в основных своих проявле-ниях существование каждого из нас и всех вместе прописано какой-то невидимой рукой.
   - Словом, с судьбой не надо вздорить, ведь её не переспорить. Вот только интересно, кому или чему мы обязаны за мистерию да-леко не случайных, значимых совпадений? - полюбопытствовал я.
   - На мой взгляд, наиболее привлекательную гипотезу предло-жила древняя индийская философия. Ключ к пониманию судьбы она видела в карме, которая делала человека наследником прошлого его собственного и его родителей. Но одновременно карма не ли-шала нас возможности самим творить свою судьбу. Именно от на-ших действий, пусть даже отягощенных долгами прошлого, зависит наше будущее.
   - То есть, в известном смысле, действительно всё предопре-делено.
   - Да, но больше нами самими, чем капризами Всевышнего. За-кон кармы у индусов совершенен. Почему? Он ставил всё в зави-симости от динамично развивавшейся справедливости, которая взаимодействовала четко и мгновенно, покрывала все аспекты на-шего существования - от непостижимых высот сознания до законов физических, которым подчиняется материя. У индусов считается, что карма оставляет свой отпечаток и на каждой семье, сообществе людей, нации, расе, человечестве, планете, Галактике, Вселенной. Таким образом, не Бог или фатум господствуют в мире, а всеобщий закон одинаковых для всех людей причинно-следственных принци-пов. От этого закона отпочковываются многочисленные побочные законы. Некоторые из них мы уже знаем.
   - Религиозные понятия вроде ада, чистилища, апокалипсиса, Судного дня с его наказаниями, в моем представлении, больше по-ходят на устрашающие метафоры, которые впечатляют только тех, кто в них верит. Впрочем, кого могут заинтриговать скучные рацио-нальные категории разума?
   - Меня, например, хотя я и не считаю себя законченным ра-ционалистом - предпочитаю быть странствующим искателем, твер-до стоящим на земле. Мне кажется, интеллигентный человек дол-жен работать с помощью единственного инструмента - разума и ло-гики, но не веры. Вера мне представляется детским садиком под-линной духовности.
   - Вера. Что ты вкладываешь в это понятие?
   - Это когда соглашаешься с тем, чего не знаешь, но слышишь от священника, гуру, пророка, шамана. Потому-то все религии нуж-даются в мифической фигуре вне подозрений, поверх добра и зла, которая служила бы высшей гарантией справедливости.
   - В одной из своих книг ты назвал себя 'искателем-скептиком'. Поскольку же я отношу себя тоже к разряду поисковиков, мне было бы интересно услышать от тебя, почему ты себя им считаешь.
   - Я просто стараюсь брать на себя ответственность за резуль-таты моих исканий, не нуждаюсь при этом в покровительстве какой-то организации и не принимаю того, в чем полностью еще не разо-брался сам. Иными словами, не ищу удобного для себя местечка среди тех, кто привык легко соглашаться с общепринятым мнением. Религиозной ортодоксальности не приемлю, считая себя здраво-мыслящим человеком. Прекрасно отдаю себе отчет в том, что ре-лигия должна быть единственно возможным путем к истине.
   - Возражений против религий выдвигается бесчисленное мно-жество и все, на мой взгляд, имеют право на существование. К при-меру, считается, что длительное время поддерживаемое человеком религиозное возбуждение атрофирует его интеллектуальные спо-собности, а заодно и стремление к свободе.
   - Религии страшатся интеллектуальной свободы, поскольку от нее ослабляется вера. Огромная опасность исходит от религий: они овладевают эмоциями, а эмоции делают из человека одержимого фанатика, способного не рассуждать, а разрушать. История полна эпизодами на эту тему и нет необходимости их снова перечислять. Вообще говоря, вера как таковая помогает человеку полностью по-святить себя какому-то делу, но развитие умственных способностей она все-таки сковывает. Ослепленный верой начинает путать свои фантазии с интуицией, как Дон Кихот ветряные мельницы с велика-нами. Тут недалеко и до того, чтобы незаметно ввязаться в разного рода опасные игрища, где главными врагами выступают ясный ум и свободная мысль.
   - Тебе, наверное, часто приходилось слышать вопрос: 'Вы ве-рите в Бога?'
   - И я сразу переспрашиваю, а что, собственно, вы имеете в ви-ду под Богом. Дальше уже отвечаю: склоняюсь к тому, что не Бог сотворил человека, это человек сотворил Бога по образу своему и подобию, для собственного удобства. Ведь посмотрите, у каждого представление о Боге то, которому его учили или которое ему больше подходит. Так вот, уверенно могу сказать: в Бога, как в аб-солютную реальность, не верю. Тебе я это говорю прямо и даже чуть категорично. В разговоре с кем-то другим мог бы еще подумать, как выразить ту же мысль более тактично.
   - Спасибо за откровенность, дон Франциско. Как и ты, я не пе-рестаю удивляться, сколько же придумано красивых метафор, что-бы человек не выходил из сонного состояния.
   - Извини, прерву тебя, совершенно с тобой согласившись. Мне думается, нет большей незрелости, чем трактовать религиозную метафору как доказательство в последней инстанции. В чем суть фанатизма? В отсутствии всякого желания научиться терпимо отно-ситься к вере и мнениям других народов и в присутствии горячего желания навязать им свою единственно правильную идею о Боге, выдать ее за Высшую Истину. Вот индуизм, например, показал на-глядно относительность понятия божественности, создав удиви-тельную космогонию с фигурой личного бога, который стоит гораздо ближе к человеку и с кем можно даже поговорить по душам. В пан-теоне индуизма есть столько богов, сколько хочется, и каждый со своими особенностями, своей символикой. Кстати, христианство скопировало Ишвару, но совершенно проигнорировало его метафо-ру. В результате, что мы имеем? Сплошную патетику. Теологи так и не объяснили загадку Святой Троицы. Извини, я тебя перебил.
   - Как мне представляется, главное - не очень-то обманывать самих себя, а если уж обманываешь, погружаясь в сновидения, от-давать себе отчет, что это лишь сон с его инфантильными пред-ставлениями. При этом не надо и называть себя духовно развитым, стоящим над другими, якобы бездуховными или духовно неразви-тыми. На твой взгляд, что есть или кем должен быть истинно духов-ный человек?
   - Истинно духовный человек? Наверное, он не боится уходить в глубины своего сознания, живет сутью, а не видимостью вещей, не обольщается своими возможностями, но старается избавиться от ложных верований, чтобы таким путем хоть как-то приблизиться к истине.
   - По-моему, сначала надо избавляться от ложных верований, а уж потом истина сама тебя будет искать, если ты в ней очень заин-тересован. Так и в Древней Индии читали.
   - Мне нравится ход твоей мысли, но если ты мне позволишь, я продолжу свою об истинной духовности. Дело в том, что мир духов-ный невидим, неосязаем - этим и пользуются священники, парапси-хологи, адепты эзотерических учений, спиритисты и прочие шарла-таны, придумав небеса и ад, ангелов и падшего архангела, бесте-лесных духов и астральные контакты. Чтобы вконец всё и вся запу-тать, но воображение поддерживать в разгоряченном состоянии. Ко-го сегодня называть могут духовным человеком? Исповедующих ка-кую-то религию, соблазненных паранормальными явлениями, убе-гающих от реальности в мир удобных фантазий. Словом, страдаю-щих той или иной формой невроза. В их верованиях слишком много ложных надежд и слишком мало истинно духовного содержания. Как мне видится, с религиозной верой и такими надеждами подлинная духовность имеет мало что общего. Подлинная духовность связана с постоянным поиском истинных причин и следствий реально проис-ходящего в мире. Искать можно в направлении горизонтальном, со-бирая лежащие на поверхности данные. Но можно и уходить вглубь причинно-следственных связей, все ближе к корням, где скрывается суть вещей. Только тот, кто глубоко 'копает', заслуживает звания духовного человека.
   - То есть, мир духовный и мир духов - это далеко не одно и то же.
   - Более того, мистикам, которые общаются с духами, ни в коем случае нельзя предоставлять монополии на духовность, как и рели-гиям - монополии на Бога. Они не хотят даже думать о том, что подлинные знания добываются практическим опытом и критической, максимально непредвзятой мыслью, которые каждый раз завоевы-вают все новые пространства, отбрасывают атавизмы и предрас-судки, мифы и легенды. На этом пути, я согласен с тобой, застой поджидает любого, пытающегося выставить себя носителем конеч-ной истины, адептом самого правильного учения и на этом учении почивающего как на лаврах.
   - Как раз иерархи сегодня и ухватились за духовное наследие, выставляя свое христианское вероучение основой всей западной цивилизации. Принципы этого учения выдаются ими за истинно ду-ховные вопреки тому, что предполагают они не свободу, а слепое подчинение, не знания, а верования.
   - Свободы и знаний церковники боятся пуще огня. Есть, к при-меру, манускрипты на арамейском языке, датированные первым ве-ком нашей эры. В подвальных хранилищах Ватикана их можно най-ти, если имеешь допуск к самому высокому грифу секретности. Их видел только очень узкий круг доверенных лиц. В королевских архи-вах Габсбургов, что находятся сейчас в собственности австрийского государства, имеется также немало подобных документов-подлинников и их переводов с арамейского на английский или не-мецкий. Обеспокоенность римской курии легко объяснима: 'мануск-рипты Мертвого моря' могут поставить под сомнение непоколеби-мые основы христианской церкви, ибо там содержатся совсем иные версии легенды об Иисусе Христе.
   - Ты как-то высказал мысль о том, что в конечном итоге Бог - это не существо, а жизненный опыт. И живет он не в раю, а в сердце каждого человека, в каждой вещи, в каждом атоме. И не параноиче-ски наблюдает он за нашими действиями, а сама Вселенная обла-дает извечно собственной системой 'вознаграждений и наказаний', своими законами обеспечивающей должное равновесие. Быть мо-жет, писал ты в одной из своих книг, Бог даже не создавал мира, а это просто развлекающая нас игра сознания, и он ждет, когда мы наконец поймем, что сами себя обманываем, когда обратим внима-ние на суть вещей и избавимся от придуманных персонажей.
   - Здесь в Испании многим приходится не ко двору то, что я го-ворю или пишу. Но сейчас я скажу еще и вот что. К духовности больше отношения имеют те грешники, которые из любой своей ошибки выносят для себя правильные уроки, а не лицемеры из на-божных, забитых, запуганных и послушных, на кого и рассчитывает цурковь. В нарушителях канонов, конечно, есть и некая неудержи-мость, нечто выходящее из ряда, но в их действиях обычно кроется достойное бесстрашие личного поиска...
   Мне надо поблагодарить дона Франциско и за возможность по-знакомиться с другими, подобными ему во многом людьми. Среди них - еще одно совпадение - оказались и лица хорошо известные мне еще в годы моей работы в Америке.
   Первый, о ком хотелось бы рассказать, - американец Мэтью Фокс. В двадцать лет он вступил в монашеский орден доминикан-цев. Активно участвовал в движении против войны США во Вьетна-ме, отстаивал гражданские права и поддерживал теологию освобо-ждения. Осужден церковным начальством сначала на молчание. Репрессировать его римская курия долго не решалась, пока гене-ральный суперьёр доминиканцев, по указанию Папы, не исключил его из ордена.
   Чем же Фокс так прогневил Ватикан? Для начала предложил заменить Бога Отца на Бога Мать, в так называемом первородном грехе рассмотрел первородную красоту, открыто заявил, что более половины римских священнослужителей склонна к гомосексуализму. В пятисотлетнюю годовщину открытия Америки и геноцида индей-цев, по его мнению, церковь должна была, по меньшей мере, про-сить для себя прощения, но этого не было сделано.
   'Мои идеи ну никак не вмещаются в рамки религиозного фундаментализма, - свидетельствовал монах-расстрига. - Скажем, в эротических страстях я не вижу никакого зла или греха. Творче-ское и аскетическое противопоставляю послушанию и аскезе. По-моему, фундаменталисты сконцентрировали чрезмерное вни-мание на фигуре Иисуса Христа и забыли о своей собственной божественной природе...'
   Нет, Фокс не отрицал первородного греха, он лишь настаивал на том, что все началось с первородной красоты, призывал заду-маться о своей человеческой природе и считал, что Земля до сих пор остается гостеприимной для всех нас обителью. С его точки зрения, придерживаться теологии греха значит совершенно забыть о миллионах лет творческой работы, понадобившейся для создания благоприятных условий к появлению человека. Почему он выступал против того, чтобы первородный грех был для религии точкой от-правления? Потому что грех этот наносит серьезный психологиче-ский вред людям с заниженной самооценкой, питает нашу культуру энергией садомазохизма, сеет в людях сомнение в их праве на жизнь.
   'Вся наша культура страдает духовным упадком. Посмот-рите вокруг! - продолжал свидетельствовать бывший монах-доминиканец. - Политике катастрофически не хватает жизнен-ности. Большинство граждан воздерживается от участия в вы-борах. У церкви минимальная поддержка населения: не более че-тырех процентов во Франции и трех в Скандинавии. Также без-жизненна повсюду и система образования. Да и чего можно ждать от культуры, которая веками говорила нам о нашем происхожде-нии от Бога и видела в нас только грешников? Сегодня, уж если воспитывать молодежь, то в духе обожания, но не посредством культового духа послушания какой-то церкви, а посредством раз-вития в них чувства нашего присутствия во Вселенной, способ-ностей разгадывать мистерию своей и других культур. Формы обожания погибли в нашей культуре. И это трагедия. Вот уже двести лет, как красота исчезла из философских и теологиче-ских изысканий. Наша цивилизация поработала плохо с такими видами энергии как радость и экстаз чувств, испытываемый от красоты. Подавлялось, да и сейчас подавляется все, что стоит близко к тому, что можно назвать чувством космической радо-сти. А оно в отношениях между людьми обязательно должно при-сутствовать'.
   Архетипом религиозного учения Новой Духовной Эры будуще-го Фокс предложил считать экологию и новую веру - веру светлую, основанную не на страхе, а на радости и красоте. И не очень-то на-деяться при этом на капиталистов, ибо их красота совсем не трога-ет: они лишь заставляют людей размещать деньги в банках для по-лучения прибыли - на случай наступления плохих времен...
   А вот Джон Роззнер, епископальный пастор англиканской церкви Канады, профессор кафедры сравнительного религоведения Монреальского университета, основатель Международного институ-та гуманитарных наук, ходячая энциклопедия психологии, парапси-хологии и теологии. Его мечта - создать универсальный язык изуче-ния сознания и единый свод гуманитарных ценностей, на основе ко-торых можно сделать первые шаги к созданию общего для всех уче-ния, чьей целью было бы воспитание духовности в условиях миро-вой глобализации.
   'Перед лицом угрозы войны, - говорил пастор, - нельзя зацик-ливаться на различиях и использовать их в качестве масок-идолов для нападок на других из чисто конъюнктурных соображе-ний, никак не связанных с духовностью. Уже совершенно непозво-лительно утверждать, что ценности всех тех, кто вырос вне рамок нашей культуры, ошибочны. Тип мышления по принципу 'мой гуру - бог, а твой - дьявол' ведет к уничтожению мира'.
   К тому же кругу единомышленников относил себя Дэвид Лори-мер, англичанин, профессор Винчестерского университета. По его убеждению, в чем нуждается человечество сегодня, так это не в но-вой религии, а в новой Философии Жизни. Церквям понадобятся глубокие внутренние преобразования, чтобы добиться межрелиги-озного согласия взглядов на природу 'реальной действительности'. Взять хотя бы тот факт, что церковные институты втянулись в миро-вой финансовый рынок и целиком стали зависимы от биржевых ко-тировок.
   И, наконец, американский ветеран астронавтики Эдгар Мит-челл. От него я слышал рассказ о том, что он испытывал, наблюдая за Голубой Планетой из иллюминатора космического корабля. Вме-сте с ощущениями эйфории к нему пришла мысль об органическом слиянии материального и духовного, а также отчаяние от того, что планета наша сама по себе конечна в размерах, напоминает косми-ческий корабль. Тогда ему подумалось, что единственное решение проблем человечества - в сознание каждого, пробужденного к сво-ему высшему предназначению, к пониманию своего места во Все-ленной, этики и других духовных ценностей. Все это еще предстоя-ло сделать, а пока мы поступали как глупые, суетящиеся в море ры-бы.
   С тех пор прошло много времени. Эдгар Митчелл продолжал заниматься исследованиями в области парапсихологии с целью найти пути для сплетения во единое целое интуиции и рациональ-ности научного эксперимента, лучшего из восточной и западной ментальности, чтобы приблизиться к сути реальных вещей, развить в себе способность действовать адекватно действительности. И он все еще считал актуальной свою главную мысль: если позволим всему продолжаться как сейчас, неизбежно сами с собой и покон-чим...
  
   *
  Стоит только удалиться от Испании, как ее солнце снова манит к себе под лучи, чтобы просто напомнить некоторые факты. Именно там в конце XIX века, когда католическая церковь еще сохраняла свои главенствующие позиции, в Барселоне вышло исследование Р. Ибаррета 'Религия доступная всем'. Выдержало оно двадцать с лишним переизданий за первые восемь лет. Практически никто до него не разбирал в Испании столь критически истоки христианства, идеологические установки Нового Завета и церковной догматики.
   В начале XXI века там же в Испании появилось новое иссле-дование на данную тему, столь же критической направленности, но уже посмелее. Называется оно 'Что скрывает церковь'. Издана книга опять-таки в Барселоне, откуда и сам автор - инженер Фер-нандо де Орбаньеха, с которым я тоже познакомился, но уже в Мад-риде.
   В своей книге испанец сходу брал быка за рога и, даже не по-махав перед ним пурпурной тряпкой, назвал попытки духовенства осчастливить людей в загробной жизни мошенничеством. Конечно, он не первый, кто говорил об этом. Еще до него немецкий исследо-ватель Карл Десхнер в своей 'Криминальной истории христианст-ва' возмущался: 'Большинству людей страшно не хочется при-знавать, что их обманывают, притом в области для них священ-ной. Не умещается у них в голове, как это свидетельствующие о Боге могут быть не иначе как обманщиками. И тем не менее, ни-где не говорилось столько лжи, как именно в области религии, особенно в христианской, объявившей своей целью спасение души и на протяжении стольких веков и выдающей кошку за зайца. Фальсификация продолжается до сих пор, в массовом порядке и официально. А сколько сотворено литературных фальсификаций! Почти всю древнегреческую философию, по сути, украли и пере-несли в Пятикнижие Моисеево. Сфальсифицированы орфические гимны, из Гомера сделан ярый защитник Сабата, из Авраама - основоположник астрономии, Моисей поставлен на несколько го-лов выше Платона'.
   По заключению Фернандо де Орбаньехи, в Ветхом Завете у Бога Яхве всё выходит как-то нескладно. Создает ангелов, часть ко-торых восстает против него; создает 'венец творения' по образу своему и подобию, но затем вынужден изгнать его из рая. В ответ на все эти нестыковки от теологов можно услышать, будто Ветхий За-вет 'несовершенен', хоть и продиктован Богом. Что же касается Нового Завета, никакой идеи или этической нормы, существенно от-личающихся от древнегреческих, в нем не содержится, за исключе-нием разве того, что Бог есть еще и Отец. Святая Троица тоже не нова: у индусов, египтян и римлян уже было нечто подобное. Идея первородного греха? Сам Иисус ничего подобного не говорил, а идею эту включили в канон католических догм лишь в XVI веке, в результате чего все человечество оказалось грешно тем, что появи-лось на свет от грешников, за исключением разве Пречистой Девы Марии. Молчание же по этому поводу Христа теологи стали объяс-нять 'неспособностью слушавших Его воспринять смысл мисте-рии'.
   Римско-католическая церковь, в представлении испанца, дер-жится только на авторитарной власти ее главы и жесткой дисципли-не подчинения, поддерживаемой инквизиторскими органами вроде конгрегации вероучения, затыкающей рот инакомыслящим священ-никам. 'Пурпурная святая мафия' никому не прощает, особенно ко-гда наносится ущерб ее финансовому благополучию. Вся история Церкви - это история стяжательства, захвата государственного и личного имущества граждан, продажи индульгенций, овладения чу-жим наследством и собственностью репрессированных лиц, участия в беспошлинной торговле вином, пивом, маслом, табачными изде-лиями, презервативами...
   Мошенничество же ее состоит еще в том, что духовенство ста-рается всячески поддерживать в человеке сознание своей грехов-ности и внутреннего конфликта с совестью. Чем больше запретов, тем легче теребить в людях чувство вины, посредством покаяния на исповеди получать нужные сведения о них и властвовать над пока-явшимися, в том числе и посредством угрозы нарушить тайну испо-веди. Неслучайно священники на духу не переносят врачей-психиатров, поскольку к тем тоже приходят исповедоваться.
   По поводу требуемого иерархами от своих служителей цели-бата автор исследования Орбаньеха высказал мне такую точку зре-ния:
   - Все началось с чисто материальных соображений, ибо неже-натый священник обходился церкви дешевле, у него нет наследни-ков, да и влиять на него легче. Аскет вообще должен ставить себя над всеми мирскими радостями, находить удовольствие в собствен-ном страдании. В результате, первосвященники совершенно поме-шались на эротике, сделали из женщины носительницу всех грехов, считали супружество 'необходимым злом', как и проституцию. Лишь только с IX века церковь стала устраивать свадебные цере-монии, дабы привлечь к себе молодую паству и не потерять один из источников дохода. В эпоху Средневековья с той же целью владела и публичными домами, 'дабы избежать большего зла'...
   К социальной доктрине Церкви дон Фернандо даже не считал нужным относиться всерьез - при наличии религиозного догмата о торжестве справедливости на том свете. Благотворительность же ее считал весьма относительной, ибо та явно не соответствовала церковным богатствам.
   - Среди христиан есть немало людей честных и порядочных, как и среди верующих всех других конфессий, есть и пасторы, ис-кренне пекущиеся о своих 'овцах', - уточнял он. - Однако между высокопарными заявлениями иерархов и их действиями он видит огромную пропасть. Церковная знать связывает себя с подлинным христианством, как в свое время отождествляли себя с подлинным коммунизмом его лидеры. И, конечно, не одна церковь всему виной, но пока она существует, положение будет только ухудшаться.
   Как известно, Папа Римский Иоанн Павел II попросил проще-ния у Бога за 'ошибки по неведению, совершенные на службе у Ис-тины с использованием неевангелических методов'. Имелись в ви-ду, но прямо не указывались, религиозные войны, Инквизиция, на-рушения прав человека, преследования инакомыслящих теологов, иудеев, женщин.
   - Если Церковь называет себя мистическим телом Христа, то разве может она просить прощения у него же самого? - иронизиро-вал дон Фернандо. - К тому же, получается, что они там не такие уж безгрешные и могут ошибаться. Посему встает неизбежно вопрос о непогрешимости и отстаиваемых ими догм. Пусть тогда откроют свои секретные архивы!..
   В Барселоне, во время работы Всемирного Форума - 2004, на глаза мне попалась еще одна интересная книга, только что выпу-щенная местным издательством. Называется она 'Десять запове-дей в XXI веке'. Автор ее - испанский философ Фернандо Саватер, который решил завести разговор с Богом из Ветхого Завета по по-воду его знаменитых заповедей.
   Первая, как полагал философ, явно свидетельствовала о том, что Яхве уж больно ревнив, самолюбив, притязателен, а это пере-далось и его земным слугам. Вторая заповедь (не сотвори себе ку-мира) вообще потеряла свое значение, ибо как только ни произно-сят всуе имя Божие, особенно политики и прочие специалисты по принесению торжественных клятв на Библии. Третья и четвертая (почитать имя Божие и помнить о субботе) колеблются где-то между бессмысленными и совершенно отставшими от нынешней действи-тельности.
   Пятая заповедь 'Не убий!' вроде бы никогда ни у кого не вы-зывала сомнений. Однако ж, сколько людей принесено в жертву 'к вящей славе Божией' - столько, что можно посчитать Бога соучаст-ником преступлений. По поводу шестой философ обратился прямо к Всевышнему: 'Знаю, что ты мне ответишь насчет прелюбодея-ния, но хотелось бы все же тебя спросить: не кажется ли тебе, что заповедь эта несколько устарела? Ныне всё изменилось. Но ты, как я предполагаю, скажешь мне, что секс с любовью гораздо лучше любого другого секса. Хорошо, согласен. Тем не менее у до-сужих есть на сей счет своё видение, которое тебя должно заин-тересовать. Они считают, что секс, когда испытываешь любов-ное чувство, лучше всякого другого, но сразу после него идет секс без любви. Собственно говоря, большинство так и думает. По-мимо всего прочего, нередко можно встретить сегодня и тех, кто не желает жены ближнего своего, потому что желает его самого'.
   Седьмую заповедь Саватер признал нуждавшейся в уточне-нии. Ведь что означает в наше время 'Не кради!'? Воров ловят и сажают в тюрьму. Ворующим же в особо крупных размерах расто-чают хвалу за их предприимчивость. Восьмая призывала не лгать, в то время как политики, духовенство и рекламодатели разных мастей только этим и занимались. Десятая (не желай ничего, что принад-лежит ближнему) не выполнима по определению, покуда в мире из-вечно главенствуют безмерные зависть, соперничество, погоня за престижным статусом, в том числе и под прикрытием Бога.
   'Иногда мне думается: вместо того, чтобы устанавливать запреты своими заповедями-законами, Всевышний должен был бы предложить нам какие-то свои ценные идеи, дабы у нас не полу-чалось все наоборот', - и в шутку, и всерьез подвел черту фило-соф...
   В столице Каталонии мне выпало стать свидетелем обсужде-ния проблемы диалога между религиями, состоявшегося на все том же Всемирном Форуме - 2004. Участвовали в нем неофициальные представители наиболее многочисленных конфессий. Ими стави-лась цель выработать возможную основу, на которой можно вы-строить какую-то общую, 'плюралистическую' теологию.
   "Спасает не религия, спасает любовь, - заметил в ходе дискус-сии руководитель Ассоциации теологов развивающихся стран, чи-лиец Диего Ираррасабаль. - У любви этой нет названия. Это не лю-бовь христианская, мусульманская или буддистская. Субъектом её и объектом является каждый человек. И никто не владеет такой лю-бовью как своею собственностью. Главной же теологией должна быть этика, согласно которой нет ничего более отвратительного, чем заставить страдать другого человека. Всё это относится к миру сегодня, где единственной главенствующей этикой служит этика рынка".
   Какие бы добрые намерения ни преследовали участники дис-куссии, они с горечью были вынуждены констатировать: напряжен-ность между религиями вызвана не только перегруженностью их догмами, но и амбициями иерархов, считающих, что вне их церкви человечество не обретет спасение. Конфликт между религиями продиктован именно стремлением каждого вероучения занять до-минирующее положение, а это и есть серьезнейшее препятствие для налаживания конструктивного межрелигиозного диалога.
   Многие участники Форума высказывались даже в том плане, что вся суть не в вере в бессмертие души, как бы это ни было важ-ным для религии, а в её способности добиваться мира, справедли-вости и взаимопонимания, вместо того чтобы служить яблоком раз-дора и поводом к конфликтам. То есть без мира между религиями не может быть и мира между народами.
   Гонимый Ватиканом швейцарский теолог Ганс Кюнг предложил считать целью межрелигиозного диалога создание общечеловече-ской этики, которая не была бы унитарной религией. По его мнению, эта этика должна основываться на золотом правиле взаимности в отношениях между людьми, нациями и государствами. Оно очень простое это правило: 'Не делай другим того, чего сам себе не же-лаешь'.
   Подтверждением благих намерений все и закончилось.
  
  
  
  ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ (СТАККАТО)
  
  Автор 'Робинзона Крузо' Даниель Дефо как-то подметил: времена окрашивают действия людей в разные тона и, по мере того как ме-няются времена, преступление может стать добродетелью. Он же дерзнул написать сатирический памфлет, где вымышленный им ультраконсерватор-тори утверждает, что быстрее всего проблема религиозного инакомыслия разрешается лишь путем физического истребления самих инакомыслящих. Памфлет вызвал переполох в парламенте и его автора заключили в тюрьму. Но ведь если не-предвзято посмотреть, публицист был очень близок к истине. Во всяком случае, подобным образом рассуждали и поступали на про-тяжении веков борцы с инакомыслием не только в Англии.
   Нынешние иерархи Римско-католической церкви продолжают выставлять свое вероучение единственной основой человеческой нравственности. По их убеждению, именно на христианстве зиждет-ся вообще вся европейская цивилизация. Что ж тогда получается? В основе этой самой цивилизации должны быть заложены и жесто-чайшие преследования людей за инакомыслие, осуждение рода че-ловеческого на вечные страдания, на эпидемии, войны, природные и прочие катастрофы, на добывание людьми хлеба насущного в по-те лица своего, на терзания и мытарства даже праведников и свя-тых?
   Их преосвященства называют христианское вероучение 'рели-гией любви'. Факты же упорно свидетельствуют: в прошлом, притом совсем близком, они подстегивали ненависть и нетерпимость ко всем, кто не разделял их церковных догм. Взяв на себя право су-дить и карать вероотступников, эти одержимые проповедники пре-вратили историю христианства в историю ненаказанных преступле-ний...
   Тому, кто верит сегодня во второе пришествие Христа и неиз-бежность Апокалипсиса, агрессия США в Ираке действительно мо-жет показаться закономерной - не важно даже, верил ли при этом по-настоящему американский президент во взятую им на себя роль 'борца со злом'. Вот пентагоновский генерал Бойкин, к примеру, верил и публично заявлял: война с терроризмом - это 'битва с са-таной', а сами террористы ополчились именно против христианской Америки. Генерал успокаивал себя тем, что его Бог могущественнее мусульманского Аллаха, а президент Буш избран подтвердить это превосходство.
   Когда все тот же президент заверял, что Бог на его стороне, он говорил абсолютно серьезно. Американская внешняя политика слу-жила наглядной иллюстрацией того, как можно называть себя демо-кратом и защитником цивилизации, но в действительности стре-миться к экспансии западной модели демократии по всему миру, в том числе и с применением военной силы. При этом США могли де-лать некоторые исключения для своих клиентов вроде Саудовской Аравии и Пакистана, не требуя от них соблюдения там прав челове-ка. В годы 'холодной войны' Белый дом тоже считал свою страну оплотом демократии в борьбе с коммунизмом, однако это совсем не мешало ему поддерживать кровавые военные режимы в странах ан-тикоммунистической ориентации.
   Несколько прояснить картину решилась профессор Колумбий-ского университета Мэри Баркер. По ее мнению, христианский фун-даментализм в Америке представлял собой реакцию религиозных экстремистов на рационализм научных исследований, делавших Библию и науку несовместимыми. Да и в самом Священном Писа-нии она обнаружила такие противоречия, что говорить об их боже-ственном происхождении у неё просто язык не поворачивался. Под давлением науки теологи христианства вынуждены были приспо-сабливаться и пояснять, что в Библии, мол, основное богатство за-ключено в её метафорическом значении, в её поэтике, а не в бук-вальном повествовании.
   Тем не менее, как считала Мэри Баркер, христианские фунда-менталисты в Америке пошли по совершенно иному пути, с полной определенностью утверждая, что оценивать науку следовало в со-ответствии с 'бесспорной истиной' Библии. Их даже совсем не тро-гала теория Галилея о гелиоцентричности, их больше раздражала теория эволюции Дарвина. Как ни парадоксально, христианский фундаментализм расцвел именно в США, стране высочайших науч-ных достижений. Там больше всего стали говорить о втором прише-ствии Христа, который должен покончить с антихристом и со всеми ослушниками. Литература на данную тему издавалась массовыми тиражами. Евангелисты Грэхем, Робертсон и Фауэлл продолжали пользоваться успехом. Среди политиков учение этих 'пророков' также находило живой отклик. Сенатор от Оклахомы Инхофе, объ-ясняя почему Израиль имел больше прав на отнятые у палестинцев земли, заметил: 'Потому что так вещал Всевышний'...
   Фундаменталистов ислама подобные заявления раздражали и служили им еще одним аргументом в поддержку джихада. Наиболее влиятельный их представитель, покойный Хомейни в Иране, сделал из ислама основу политической власти и подменил гражданский за-кон религиозным. Те же цели поставило перед собой движение та-либан в Афганистане, чье появление поначалу восприняли на Запа-де лишь как проявление фанатизма. Однако в 70-х западные госу-дарства все же пересмотрели к нему отношение - в сторону подпит-ки оружием и финансами его 'священной войны' в Афганистане против Советского Союза. Вскоре воины талибана объявили джи-хад, но уже против тех, кто вскормил их.
   Теологи ислама утверждали, будто их пророк Магомет не был фанатиком и в подтверждение приводили его сентенцию о том, что 'различие мнений в среде моего народа - это знак щедрости Божи-ей'. Вот только не означало ли его указание на 'мой народ' опять всю ту же избранность, превосходство одного народа над другим? Иной раз можно было даже услышать от них, будто пророк Магомет считал мусульман вправе интерпретировать его высказывания, как они хотели. Однако если быть верным исторической правде, нужно признать, что к X веку в арабском мире покончили с вольными трак-товками и стали считать святой обязанностью мусульман понимать Коран в строгом соответствии с учением духовных лидеров. С тех пор покатилась к застою и мусульманская культура.
   Главный заправила 'Аль-Каиды' Усама бен Ладен если чего и добился, так это того, что сегодня еще больше заговорили о роли религии в современном мире. Невольно он заставил людей взгля-нуть на религию, как на источник не столько надежды, сколько угро-зы.
   'Угроза эта исходит от устрашающего союза религии с по-литической властью, - подметил испанский философ Хосе Антонио Марина. - Возрождение ислама в основе своей имеет политиче-скую направленность и продиктовано социально-экономическими факторами: социальной неустроенностью, массовой нищетой, озабоченностью растущим влиянием западного индивидуализма и неоправданностью надежд, которые должны были вселить мар-ксисты и рынок, а также не в последнюю очередь борьбой за по-литическую власть отдельных групп и сект в исламе'.
   Хосе Антонио Марина не перекладывал всю вину на ислам. Христианство в Европе, как он считал, тоже в свое время объединя-лось со светской властью и призывало к 'священной войне'. Не зря же святой Бернардо обращался к рыцарям-крестоносцам: 'Христос принял с удовлетворением смерть врага в результате отмщения и с еще большим удовлетворением благословляет солдата принести себя в жертву за Него и Его учение. Надо вынуть из ножен меч, что-бы уничтожить противников Господа Нашего Иисуса Христа'.
   Философ предложил проявить мудрость покаяния, ибо нельзя игнорировать то, что у каждой религии есть свои теневые и светлые стороны, а само монотеистическое учение может быть использова-но как во благо, так и во зло. Когда же ограничивают возможности обсуждения и насильственно навязывают свои взгляды, религия сходит с пути разумного, закрывает двери для творчества во всех областях жизни, заставляет привыкнуть к единомыслию, социаль-ным конфликтам и противоречиям, смирению и затуханию работы мозга...
   По-новому взглянуть на религию в современном мире неволь-но подталкивали и волны иммигрантов-мусульман, накатывавшиеся на Западную Европу. Общество, куда они попадали на постоянное проживание, законом поддерживало право на свободу вероиспове-дания и уважение ко всем религиозным конфессиям. Но там же воз-никала довольно сложная проблема: до каких пределов можно по-зволять новым поселенцам культивировать свою модель культуры и религии, нужно ли идти на поводу у исламского фундаментализма, который не признает за мусульманками равных с мужчинами прав, дискриминирует женщину. Тут уж приходилось настораживаться и выбирать между уважением к религиозной символике и равнопра-вием. Заодно и думать, не полезнее было бы ввести в государст-венных школах, вместо Закона Божьего или истории религий, осно-вы этики - составной части культуры...
   Исследования, проведенное ЮНЕСКО в 2003 году, свидетель-ствуют: из 140 стран мира чуть в более половине религия являлась обязательным предметом обучения в школах, хотя главной тенден-цией на протяжении всего двадцатого столетия было сокращение объема часов на эту дисциплину. Постоянно обсуждался и довольно щекотливый вопрос о том, каким образом нужно строить преподава-ние религии, проявляя терпимость к нехристианским вероучениям. К тому же, кто уполномочен решать, как нужно преподавать религию? И будут ли при этом соблюдены права неверующих?
   Пример Франции, где около ста лет назад впервые в мире за-коном церковь отделена от государства, очень поучителен. В этой стране около ста лет назад впервые в мире законом отделили цер-ковь от государства, исключили преподавание религии в государст-венных школах, вынесли из классных комнат церковную символику в виде распятий или изображений Девы Марии. В общем, французы решили, что школа не должна служить молитвенным домом. Ныне их действующая Конституция в первой же ее статье называет госу-дарство светской республикой. Во Франции очень многие осознают, что любая религия провозглашает себя носительницей высшей ис-тины и не может спокойно ужиться с другими конфессиями, отстаи-вающими правильность своих собственных догм...
   Сотни миллионов человек, проживающих вне Европы, нищен-ствуют. Одна только нехватка чистой питьевой воды в некоторых регионах уносит из жизни больше детей, чем вооруженные кон-фликты. Люди продолжают умирать не от старости, а от болезней, на излечение которых у них нет средств. Политики старательно вводят в заблуждение общественность, дабы оправдать начатые ими войны. В государствах, даже относительно высокоразвитых, процветает политическая и экономическая коррупция. Жизнь в крупных городах самой Европы осложняется межэтническими, расо-выми и религиозными конфликтами.
   Три четверти человечества живет в обществе, где какая-то из традиционных монотеистических религий призывает к справедливо-сти, любви, добродетели. Но те же религии, уже доведенные до фундаментализма, питают насилие. Да и религиозность сама по себе, разве есть самое важное, что необходимо человеку для обще-ственного благополучия? Как мне представляется, нет ни одного убедительного аргумента в пользу того, что преподавание религии в школах и церковное морализаторство делают человека более нрав-ственным, чем это удается воспитанию светскому.
   В моем восприятии, Всемирная История Народов выглядит и ожесточенным соперничеством между религиями, каждая из кото-рых, считая себя "истинно верной", вольно или невольно всегда на-вязывает свою правоту другим. За последние хотя бы два столетия наиболее выдающиеся личности, выступавшие за общее благопо-лучие, не были рьяными адептами религиозных доктрин. И прямо наоборот, обнаруживалось достаточно много свидетельств того, как правоверные христиане или мусульмане оказывались кровавыми тиранами. Верили в Бога и главари нацистского рейха. В Советском Союзе при Сталине народ, в основной массе своей, самозабвенно верил в него самого как в Господа Бога...
   Дело усугубляется еще и тем, что сегодня в Западной Европе среди иммигрантов-выходцев из стран Ближнего Востока и Африки, преимущественно адептов ислама, антирасистские и антисемитские настроения сплетаются и составляют гремучую смесь. Ко всему прочему, мусульманский мир продолжает терять собственные ин-теллектуальные силы критически воспринять самого себя и не сва-ливать все свои беды на Израиль или Запад. Философия диалога между религиями и культурами остается пока чуждой адептам ис-лама.
   Похоже, мировые проблемы слишком сложны и серьезны по своим последствиям, чтобы уповать на божественное провидение со всеми вытекающими последствиями. Предлагаемые решения должны в основе своей быть адекватны не эзотерии, а реальной действительности. Единственное, чего нам следует опасаться, так это упрека в том, что мы боимся правды.
   'Первейшая сила, которая правит миром, это обман', - заме-тил французский философ Жан Франсуа Ревель. Видимо, он прав, когда говорил и об идеологиях, усматривая в них общее интеллек-туальное построение по принципу: придерживаться только фактов, которые подтверждают выдвинутые тезисы, но отрицать или игно-рировать те, что в них не вписываются. Тогда что же делать со зло-получной неадекватностью действительности, постоянно сопровож-дающей род человеческий на протяжении всей его истории? Неуже-ли всё бытие наше и дальше будет проходить под знаком заведо-мой лжи или печального заблуждения?
   Одной из иллюзий прошлого, например, было убеждение, буд-то Земля плоская, а центр Вселенной находится в Иерусалиме. Теологи университета в Саламанке предупреждали Христофора Колумба: 'Отправляясь в плавание на запад, ты достигнешь грани-цы водной поверхности и упадешь в пропасть, ибо в Священном Писании мир предстает в виде диска и нельзя себе вообразить, чтобы на противоположной его стороне люди ходили вверх ногами'. Колумб не внял их советам, хотя полной уверенности в шарообраз-ности Земли у него не было. На картах мира вершиной обознача-лась Европа, ниже располагалась часть африканского континента, включая Китай и Татарию, как тогда называлось Великое Княжество Московское.
   Впрочем, о том, что Земля - шар, а не диск, догадывались еще древние греки, иначе Птолемей не делил бы земную поверхность меридианами и не вычислял бы приблизительную протяженность экватора. В шарообразность Земли верили Пифагор, Платон, Архи-мед, Аристотель, Евклид. Даже святой Августин и Фома Аквинский допускали такую возможность, но, подобно другим теологам христи-анства, считали знание точной формы Земли совершенно необяза-тельным для спасения души.
   Вслед за географическими открытиями дерзкие умы научного склада стали уже смелее ставить вопросы. Можно ли описать строение Вселенной, как если бы виделась она откуда-то 'над ней'? Можно ли вообще говорить о начале времени и сотворении мира, тогда как мы оперируем понятиями принятого нами механиз-ма времени, а Вселенная и есть этот самый механизм, вне которого ничего нет? Церковники настаивали, что есть и называли это Цар-ствием Небесным.
   Сегодня теологи христианства в качестве аргумента для под-крепления истинности вероучения приводят факт его существова-ния в течение двух тысячелетий. Ну и что из того? Гораздо больше времени люди верили, будто Земля - это диск и центр Вселенной. К тому же, еретики как были в прошлом, так и есть.
  
   *
  После затянувшейся дискуссии, вопреки настоянию Ватикана, ре-шено все же не упоминать в проекте конституционного договора стран-членов Европейского Союза "христианских корней" и сосла-лись в преамбуле на "культурное, религиозное и гуманитарное на-следие Европы".
   Это обстоятельство вызвало, мягко говоря, недоумение в Мос-ковской Патриархии Русской православной церкви. Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (в миру Гундяев) даже на-правил письмо Жискару д`Эстену, в котором предостерег: "Европа, отрекающаяся от религии, не может стать отечеством для многих населяющих ее людей". Его преосвященство посчитал недостаточ-ным закрепить в конституционном договоре такие ценности, как че-ловеческое достоинство, свобода, верховенство закона, терпи-мость, справедливость и солидарность. История, как он пояснил, была свидетельницей того, что ценности часто использовались ти-ранами для манипулирования человеческим сознанием и оправда-ния различных пороков. (Можно подумать, будто религия и ее цен-ности никогда не использовались с теми же целями.) По его убеж-дению, вера для многих людей значит не меньше житейского благо-получия и самой земной жизни, а потому религиозные ценности должны защищаться законом.
   Не учел только митрополит, что со своим уставом в чужой мо-настырь ходить негоже. Хотя, его реакцию можно понять - социаль-ная доктрина РПЦ ставит высшей ценностью веру в спасение души, считает христианство единственным вероучением, которое дает правильное понимание Истины. Почему единственным и правиль-ным? Потому что в Московской Патриархии считают христианство дорогой не только в Царствие Божие, которая начинается в нас, но и к формированию этических ценностей, без коих цивилизованная жизнь невозможна.
   Следуя своей "социальной концепции" Московская Патриархия настойчиво проталкивает введение в школах "Основ православной культуры". Слава богу, в Даниловом монастыре пока еще соглаша-ются с добровольностью выбора учениками этого предмета для изучения. Однако доходчиво разъяснить само понятие "православ-ная культура" и чем это будет отличаться от Закона Божьего, там не в состоянии или делают вид, будто все и так ясно. Патриарх Всея Руси Алексий II предложил даже возродить традицию изучения в школах житий святых, включить их в учебную программу гуманитар-ного цикла. О, это уже далеко не "православная культура", а чистой воды прозелитизм, проповедь поклонения святым старцам, заживо похоронившим себя в рубище.
   Любопытна позиция руководства РПЦ относительно предпри-нимательской деятельности - не своей собственной, пользующейся налоговыми и прочими льготами, а любой другой. Здесь Патриархия предлагает деловым людям принять свой "Свод нравственных принципов", основанный на "десяти заповедях Божиих, а также на опыте их усвоения христианством и другими традиционными рели-гиями России". Одновременно считает нецелесообразным финан-сировать больницы, которые не составляют церковной собственно-сти. Там же, где действуют храмы, развешивает иконы в палатах, не спрашивая согласия самих больных, вносит изменения в питание на период поста. По поводу деятельности частных и государственных СМИ иерархи настаивают на том, чтобы правительство острее реа-гировало на факты оскорбления религиозных чувств верующих, а также пропаганды насилия и безнравственности. Попросту говоря, на "цензуре по нравственным вопросам"...
   Контакты Московской Патриархии с Римско-католической цер-ковью складываются далеко не гладко. Все тот же митрополит Ки-рилл в адрес Ватикана направил предупреждение: "Не нужно лезть в Россию! Проповедуйте своей пастве, но не вы поместная церковь в России, а мы. Мы несем ответственность перед Богом за наш на-род, так же как вы несете ответственность в Италии, Испании и дру-гих странах". Препятствием для улучшения отношений со Святым Престолом считается католический прозелитизм на территории России и стран СНГ, а также конфликт между православными и ка-толиками греческого обряда (униатами) на западе Украины. Среди католических миссионеров - и это верно - обнаруживается немало адептов монахини Лусии из португальского городка Фатима, где ей якобы явилась Богоматерь и передала три пророчества, повелев католикам подвести Россию под скипетр Папы Римского. Тут есть действительно серьезные основания для беспокойства: за многие века Римско-католическая церковь привыкла действовать, опираясь на принятые ею принципы "вселенской юрисдикции", позволявшие ей открывать свои приходы по всему миру.
   Московская Патриархия считает неэтичным, когда Ватикан не принимает во внимание ее мнение и лишь, в лучшем случае, ставит в известность перед свершившимся фактом. Хотя в высокопарных заявлениях римского понтифика красиво звучит, когда Папа Рим-ский называет католическую и православную церкви "двумя легки-ми, питающими одно христианское сердце", в действительности он всякий раз подчеркивает свое верховенство над всеми другими конфессиями.
   Иерархи РПЦ тоже в долгу не остаются и выставляют себя единственной силой, противостоящей "ложным религиям", способ-ной сориентировать человека в бытие земном и небесном, служить ему надежной опорой для оказания сопротивления всяческим "прельщающим душу темным силам". Тонко намекают: все беды России проистекают от духовного вакуума в обществе, отсутствия объединяющей идеи духовного плана. Но на чем строится лейтмо-тив всех православных обрядов? По сути, на ожидании прихода Мессии, второго пришествия Христа. При этом как бы закладывает-ся в левом полушарии человеческого мозга установка на культ вер-ховному судье, который накажет-де в Царствии Небесном всякого, кому удалось избежать наказания в мире земном. На это только и надейся! Попутно приветствуется предстояние высокопоставленных чиновников в храмах перед иконостасом, как воздаяние всепро-щающей, всемилостивейшей силе и свидетельство духовности са-мой власти.
   Если для истинного христианина должна быть нетерпимой дискриминация по национальному признаку, первосвященники со-всем не прочь отождествить православие с русскостью, хотя ни рус-ский народ не имеет монополии на православие, ни православие на русский народ. "Русский народ - это те, кто православные, - ве-щал представитель Московской Патриархии, святой отец Александр Макаров на круглом столе в "Литературной газете" летом 2004 года. - Народ и государство русские появились после крещения Руси. Православие явилось тем стержнем, которое создало народ, на-зываемый нами русским, а церковь стала культурообразующим фактором. Так уж сложилось, что культура России - православ-ная. Нравится кому-то или нет, от этого никуда не денешься. Православие склеило населявшие нашу страну племена славян-ские, тюркские, угро-финские в один народ. Человека делает рус-ским его принадлежность к православию. Вот почему возрождение русского народа есть возрождение православия... Душа русская переживает сегодня состояние клинической смерти. Ее нужно возродить, но без церкви с этой задачей не справиться. Что мы встречаем при попытках возродить православную церковь? Хра-мы - да, открывайте. Монастыри возвращают, налог на имуще-ство снимают. Однако, как только речь заходит о духовном воз-рождении народа, так находятся причины этому помешать. Какой шум поднялся по поводу преподавания "Основ православной куль-туры"! И все из-за господина Принципа, которому эти "Основы" мешают жить".
   Что ж, святой отец сам мне дал повод обратиться к фактам от-носительно недавней истории. Так вот, убивали не одни лишь тер-рористы-революционеры, но и православные черносотенцы из Сою-за русского народа, поддерживаемого церковниками. С другой сто-роны, идея создать школу нового типа, доступную для бедных слоев населения, появилась в эпоху реформ Александра II вслед за отме-ной крепостного права. Видя в земской школе своего конкурента, высшее духовенство пыталось всячески ее дискредитировать, не-смотря на то, что к концу XIX века в земских школах обучалось уже втрое больше детей, чем в церковно-приходских.
   В начале XX века требования придать образованию светский характер стали настолько упорными, что на местах в явочном по-рядке отменялось обязательное преподавание Закона Божьего. По-сле подавления революции 1905 года клерикалы вновь обрушились на земскую школу, сокращая часы преподавания в ней истории, ли-тературы, естествознания. Главным считалось прививать учащимся идею единения православия и самодержавия, преданности само-держцу и церкви. В результате все эти старания привели к полной дискредитации церковно-приходской школы, а заодно и самого ре-жима.
   Монархия рухнула. Временное правительство придавало сво-ей политике в отношении религии и церкви принципиальное значе-ние. Государство признано неконфессиональным, обязательное преподавание Закона Божьего в учебных заведениях отменено, субсидируемые государством церковно-приходские школы переда-ны в ведение Министерства народного просвещения. Достигшие че-тырнадцатилетнего возраста учащиеся сами должны были опреде-лять свое отношение к религии. Московская Патриархия продолжа-ла настаивать на изучении Закона Божьего в государственных шко-лах, пока пришедшие к власти большевики не покончили сразу со всеми ее претензиями на духовную монополию.
   Летом 1918 года Патриарх Всея Руси Тихон отказался благо-словить Белую армию. Настроенные враждебно к правительству народных комиссаров-атеистов иерархи отстранились и от контрре-волюции. Взращенные на традиционном подчинении государству, кто бы там ни стоял у власти, они не говорили открыто ни о каких других свободах, кроме свободы вероисповедания. Гражданам же просто осточертели церковные поучения, они предпочли плыть по жизни на корабле собственной конструкции...
   За последние десять лет минувшего века число церковных приходов увеличилось в восемь раз. В Российской Федерации руко-водство РПЦ решило взять на себя функции, схожие с государст-венными. Стараясь формировать у верующих нужное видение "воли Божией", сама Церковь стала являть собою хорошо организованный "орден", построенный на жестком иерархическом подчинении, имеющий свой скрытых механизм зондирования настроений и ока-зания воздействия на общественное мнение в целях укрепления своего влияния и отстаивания кастовых интересов.
   Несмотря на формальное отделение государства от церкви, ее функционеры продолжали поддерживать на всех уровнях тесней-шие контакты с властью. Веяния нового времени не обошли сторо-ной и РПЦ: она превратилась в корпорацию закрытого типа, веду-щую свою предпринимательскую деятельность со всеми мыслимы-ми и немыслимыми коммерческими льготами и привилегиями. Сво-его рода карт-бланш за лояльность? Или как сказали бы иезуиты, "малое зло ради великого блага"?..
   Опять встает перед глазами Священное Писание. Его авторы предупреждали более двух тысячелетий назад, что падшие ангелы станут чрезвычайно активными накануне конца света, когда после потери веры в Господа люди начнут увлекаться оккультизмом, про-возгласят свою приверженность Сатане. То будет, мол, время, когда с высочайшего позволения Божьего Антихрист в отместку за неве-рие поведет войну с христианами и одержит над ними победу. Но успех этот будет лишь кажущимся, благо церковь останется непоко-лебимой.
   В эпоху раннего христианства священство наставляло молить-ся об отдалении конца света, призывало уповать на то, что Христос грядет не судить и карать, а спасти и простить. Позднее подобный оптимизм стал считаться "богословской порочностью", ибо тем са-мым якобы лишались смысла покаяние и искупление, предпола-гающие свободу выбора. Иерархи Русской православной церкви, чисто из прагматических соображений, долгое время не решались предлагать Апокалипсис для богослужебного чтения и колебались вплоть до века, делать ли эту часть каноном. В конце концов сде-лали, хотя и вставили оговорку: "Если не покаетесь, все погибните. Если покаетесь, все спасчетесь".
   При любом раскладе, что ж тогда получалось? Как ни крути, перспектива мрачнее мрачной: заступайся или не заступайся за простых смертных Господь, все равно предстояло им гореть синим пламенем вместе с демонами во главе с отверженным херувимом. Покаяние же мало кому поможет, ибо благодать Святого Духа тоже окажется бессильной перед сатанинской хулой на Всевышнего. И какой вообще мог быть у человека интерес к жизни земной, если на-стоящее бытие обещало наступить лишь за гробовой доской, да и то не ясно, для кого и при каких условиях? Какую ценность для него могли представлять творения творческого духа в искусстве, науке и технике? Зачем ему самому стараться что-то исправлять или созда-вать, к чему его мытарства, если все уже предрешено в Царствии Небесном, если история человечества уже написана Создателем в виде сценария мировой погибели?..
   Сегодня, оказывается, нам приходится жить в эпоху "сатанин-ского оружия массового поражения", под коим духовенство подра-зумевает сатанизм, черную магию и оккультизм. Православное первосвященство готовится бить во все колокола, дабы, как при Благовесте после третьего удара, вся сила бесовская провалилась в бездну адову. По его прогнозам, с приходом Даниловой седмины (последних семи лет всемирной истории) проявится невиданное доселе коварство Сатаны. Фигура его поднимется над миром в из-вестные только Господу день и час. Падшие ангелы постараются произвести на людей ошеломляющее впечатление его приходом, глобальная сеть коммуникаций продемонстрирует изумленному че-ловечеству Второе Пришествие Христа, за которым в действитель-ности будет скрываться "сын погибели". Новое высокомерное язы-чество, настоянное на эротической магии, с радостью поверит ему. Горделивое ложное христианство, ослепленное плотским мудрова-нием, общечеловеческой идеологией и еретическим модернизмом, совершит роковую ошибку. Демоническая эйфория охватит неве-рующих, для сектантов и еретиков наступит долгожданная "эпоха третьего завета"...
   Что же нам предлагают церковные иерархи делать накануне Апокалипсиса? Возненавидеть блудные страсти, неустанно твер-дить молитву, чаще исповедоваться и причащаться святых таинств Христовых, обращаться за советом к опытным духовникам. Напоми-нать себе, что признание разума крайне опасно, иметь слишком бо-гатое воображение пагубно, ибо через этот "мостик" демоны входят в душу. Даже если хочется душевного покоя, удовлетворенности со-бою и своею значимостью, надо держаться спасительной печали, нести скорбь как свой крест и вернейшее свидетельство правильно избранного пути. Перестать искать сладостных плотских наслажде-ний или душевного блаженства. Признать дьявола подлинной дан-ностью падшего мира, способность этого богоборца явиться в лю-бой ипостаси, прикрыть спасительное покаяние видимостью прав-ды, мрачное мудрование бесовское выдать за работу человеческого ума. Избегать любого мысленного общения с бесами посредством духовных упражнений, к которым испокон веку прибегали иноки в монастырях, рассказывая друг другу о своих мыслях и делах за ми-нувший день...
   И это все предлагается сегодня, когда российскому обществу только и не хватает, как разделиться еще и по признаку религиоз-ному. Лишь законченному идиоту должно быть не ясно, что попытки придать православию особый государственный статус в стране, где действуют разные религиозные конфессии, приведут лишь к скорб-ным последствиям.
   Как мне представляется, подавляющее большинство россиян не горит желанием стоять горой за православие. Крещенных среди нас хватает, но набожных завсегдатаев церкви не больше, чем са-мих священников и монахов. Многие не столько веруют в Бога, сколько верят, что они веруют, и усерднее почитают иконы, чем изображенных на них святых. А бывает нередко и такое: нахимичим, зайдем в храм, пожертвуем ему какие-то крохи и считаем себя пока-явшимися, прощенными. А дальше - твори, не ведая, что творишь, до следующего покаяния.
   Может быть, я один так думаю? Да нет, далеко нет. Вот, на-пример, писатель из Петербурга Андрей Столяров считает христи-анскую религию исчерпавшей себя, истощившей свой магический потенциал, благодаря которому, в том числе, Европа преуспела в в уровне материального благополучия. Более того, христианство пе-рестало работать в одном из важнейших своих аспектов: оно боль-ше не создает "абсолютной идентичности" человечества, как это надлежало бы делать мировой религии.
   "Я думаю, что экуменизм не имеет серьезных цивилизацион-ных перспектив, - говорит писатель. - Разбитый кувшин можно склеить, но трещины в нем все равно останутся, пользоваться им будет нельзя. К тому же дело не только в форме. На мой взгляд, исчерпана "земная", прагматическая привлекательность христианства. Поставленные им две тысячи лет назад цели ока-зались недостижимыми. Нет ни Царства Божиего, основанного на всеобщей любви, ни преодоления национальной вражды, по-прежнему раздирающей человечество, ни отчуждения от пороков, сколь бы отвратительными они ни были. Нет даже надежды, что это хоть когда-нибудь будет осуществлено. Отсюда социальное разочарование в христианстве".
   По логике вещей, считает Андрей Столяров, можно предполо-жить возникновение чисто светской конфессии христианства, пол-ностью погруженной в мир, где спасение достигается уже не путем веры или мистического прозрения, а путем следования определен-ным государственным нормам. И такая конфессия действительно появилась. Это коммунизм, религия без Бога, тотальная социализа-ция христианства, превратившая веру в идеологию. Дальше из этого эволюционного тупика христианству двигаться некуда.
   Православие, как полагает петербуржец, также плохо вписы-вается в современность. Потому что Россия нуждается в ускорен-ном социально-экономическом развитии, а православие, несмотря на все декларации церкви, обращенные к обществу, занимается ка-кими-то "своими делами". В качестве религиозного средства про-движения цивилизации оно тоже не работает, остается лишь одним из методов социальной терапии - способом утешения человека в минуту отчаяния. Возможно, мировые религии исчезнут, и на смену им придет светская духовность или этический минимум, обязатель-ный для каждого человека.
   Что бы ни получилось в будущем, размышляет он, религии и церкви не следует претендовать на универсальность, на монополию конечной и неоспоримой истины. Теперь же, когда заканчивается историческая эпоха индустриального общества и классических со-циальных форм, вполне может возникнуть новое духовное измере-ние. При этом пока трудно представить себе, каким именно оно бу-дет.
  
  
  
  
   ПАРТИТУРА ?3: ЭРОТИЧЕСКИЕ МОТИВЫ
  
  
  ЧАСТЬ XI (КАПРИЧЧИО)
  
  Похоже, древние греки достаточно осознанно строили свое бытие на чувственности, но не просто на чувственности, а на чувственно-сти, которая доставляет удовольствие. Эллины - идеалисты в том смысле, что питали живой интерес ко всему, способному доставлять радость и приносить взаимное удовлетворение. Красоту и трепет-ное любовное чувство они ценили превыше всяких других жизнен-ных ценностей. Здоровье считали непременным условием счастья, больше даже, чем деньги и славу.
   Культура Древней Греции возводила в культ наслаждение, а жизнь без наслаждений допускала только в очень почтенном воз-расте. Даже их богам ничто человеческое не чуждо. Гераклу, на-пример, жившему некоторое время среди людей, весьма приходи-лись по нраву гречанки, от которых у него появилось множество де-тей. Купаться, вкушать сладости и вина ему тоже нравилось.
   Для эллинов не характерна была сексуальная распущенность. Вероятно, они сознавали: удовольствиями злоупотреблять нельзя, к сексуальности надо подходить разумно, стараться её контролиро-вать. То есть считали, что эротическое наслаждение не должно за-бирать все силы, мешать достижению других целей. Да, время от времени нужно снимать напряжение, но безудержные и бесконеч-ные празднества не принесут глубокого удовлетворения ни душе, ни телу.
   Попутно можно уточнить, что грек не хотел воспринимать свою жену партнершей по плотским утехам, предпочитал возлагать на неё функции матери. В его восприятии, женщина должна быть либо матерью-женой, либо проституткой, но не обоими сразу. Для снятия напряжения он обращался к услугам продажных женщин, особенно стараясь пообщаться с гетерами, владевшими искусством утончен-ного эротизма.
   Если верить дошедшим до нас рассказам, гетеру Фрину одна-жды привлекли к суду. Нет, не за её мастерство наемной жрицы любви. За то, что она позировала скульптуру, который сотворил вылитую из золота статую и установил её в храме Аполлона. Ревни-тели благонравия обвинили Фрину в умышленном совращении мо-лодежи. Когда же адвокат попросил её выйти на середину зала суда и обнажить свой сенус, судьи, увидев великолепие форм, сразу вы-несли оправдательный приговор.
   Сексуальная чувственность составляла в Элладе важный эле-мент священнодействия. Культ фаллосу восславлял животворящую силу природы. Фаллические амулеты из камня, железа, серебра и золота гречанки носили на шее, как знак благоприятной судьбы. Обычай этот позднее переняли римлянки.
   Древнегреческого государственного деятеля Солона можно по праву считать и первым в Европе наиболее известным сутенером. Сторонник принятия эффективных мер по преодолению 'сексуаль-ной одичалости', он своим законом разделил всех женщин на чест-ных и продажных. Честным запретил заниматься проституцией, а в качестве компенсации повелел их мужьям иметь с ними соитие не реже трех раз в месяц. Продажными признавались купленные для плотских утех рабыни, обязанные заниматься этим делом в специ-ально отведенных государством домах. Позднее, благодаря ини-циативе Солона, на вырученные там средства построили храм бо-гини любви Афродите.
   Торговля рабынями-проститутками происходила при посвяще-нии женщины божеству, когда после принесения ею клятвы верно-сти она в его честь отдавалась в храме мужчине-посреднику. Такой или похожий обычай существовал у многих народов. Вавилонские блудницы, например, служили богине Анаис: им вменялось в обя-занность отдавать свое тело иноземцу бескорыстно, сугубо из гос-теприимства. Хоть раз в жизни должна была это сделать любая, даже самая почтенная вавилонянка. Называлось это не блудом, а служением богам. Да и мудрый Соломон неслучайно подметил: 'Начало блуда есть обращение к идолам'.
   Из греческой мифологии возник и бог любви Эрос, восполняв-ший жизненные силы, самый красивый из богов. Другой бог, в чем-то очень похожий на Эроса, - Дионис, сын Зевса и Афродиты, по-хищенный титанами, изрубленный ими на куски, съеденный, а потом воскрешенный Зевсом, стал орфическим божеством веселым и ум-ным, символом плодотворности. Праздничные фестивали в их честь обычно завершались вакханалиями, экстазом самозабвения и на-рушением норм поведения, которые в иных случаях могли пресле-доваться законом.
   Эрос и Дионис вдохновляли художников, скульпторов и поэтов, для которых нежное любовное чувство переплеталось с восхищени-ем красивым человеческим телом. Женщина-врач Элефантида со-чинила трактат по косметике и эротизму, прослывший позднее как греческая 'Камасутра'. Любопытный трактат на ту же тему написа-ла гетера-поэтесса Филенида...
   Примерно в то же время или чуть позже Древний Рим походил на полигон, где подвергались испытанию все формы удовольствия, как высшей цели жизни. И в период расцвета империи, и в период её заката стольный град с азартом демонстрировал напоказ широ-чайшую гамму эротизма. Страсти человеческие в натуре затмевали любовную лирику Овидия и трактаты Сенеки о любви.
   Чем запомнился Рим на века грядущие, так это своими зрели-щами на арене цирка, ритуально обставленными боями рабов-гладиаторов между собой или с дикими зверьми, излюбленными представлениями аристократов и плебеев. Зрители покидали их в столь возбужденном состоянии, что тут же при выходе набрасыва-лись на толпы проституток и вели их в бордели неподалеку. По-следние, в отличие от афинских, принадлежали не государству, а частным лицам.
   В анналах истории подробно запечатлены эротические, с привкусом садизма, 'шалости' Тиберия, Калигулы, Нерона, Клав-дия и других императоров. Август учредил даже придворные долж-ности 'комиссаров сладострастия' для придумывания новых видов сексуальных развлечений. Необузданно похотливый Нерон одним из организаторов таких развлечений держал классика римской эро-тики, автора 'Сатирикона' Петрония.
   А вот женщина-легенда Мессалина, жена императора Клавдия и страстная, ненасытная поклонница Эроса и Диониса. Или безмер-но сластолюбивая Агрипина, внучка императора Августа. Они-то знали, куда деть свой горячий темперамент и разнузданную похоть на продвинутой стадии неврастении, невзирая на действовавший тогда строгий закон, каравший прелюбодеяние.
   'В такие эпохи, столь располагающие к преступлениям, - под-метил Гораций в период правления Августа, - первыми жертвами оказываются брак и семья. Отсюда и все напасти, обрушившиеся на народ и родину. С ранних лет девочки с удовольствием обучаются искусству эротического танца хония, красят свое лицо и мечтают о развратных любовных забавах. Очень быстро на пирушках своего мужа римлянка уже ищет для себя любовников моложе, чем он. И не то, чтобы она выбирала себе мужчину для удовольствия скрытно незаметно. Нет, она делает это совершенно открыто перед всеми, включая мужа, потворствующего ей, и идет услаждать какого-нибудь купца или капитана корабля, покупающих её стыдливость за соот-ветствующее денежное вознаграждение'.
   Ювенал также не мог пройти мимо безбрежной сексуальности римлянок, которые в качестве самооправдания, когда их заставали мужья в объятиях раба или знатного гражданина, обычно прибегали к вескому аргументу: 'В соответствии с брачным договором ты во-лен поступать как тебе заблагорассудится и я могу делать то же са-мое. Можешь выходить из себя от негодования. Но я такая же, как и ты'.
   Распространенное явление в римском обществе - 'белые бра-ки': дабы обойти законы, наказывавшие за невыход замуж, богатые римлянки подбирали себе каких-нибудь бедолаг, заключали с ними браки, а потом уже пускались во все тяжкие. Дочкам сенаторов за-прещалось выходить замуж за мужчин неблагородного происхожде-ния и, в случае нарушения, они лишались всех положенных им при-вилегий. Но им тоже удавалось жить в свое удовольствие за преде-лами брачных уз. Один из хроникеров того времени с грустной иро-нией отмечал: 'Легче осушить море и дотронуться руками до звезд, чем помешать нашим женщинам блудить. Они не отличаются вер-ностью, и нам уже невозможно найти свою Пенелопу'.
   Простые граждане целомудрие тоже невысоко ценили. 'Баня, вино, женщины губят любого, но это и есть настоящая жизнь!' - восхищались они сами собой. После цирковой арены, их привлекал своими эротическими спектаклями театр, где публике демонстриро-вали соития людей с животными, представляемые как эпизоды из древних легенд. Бордели процветали, но проституток все же за-ставляли носить отличительную одежду. По словам философа Се-неки, 'тот, кто не славился своими любовными похождениями, не пользовался и успехом у женщин'.
   Буйство разврата соседствовало с изощренной жестокостью по отношению к рабам. Конечно, далеко не все римляне были сади-стами. Богиня любви Венера занимала чуть ли не главное место в римском пантеоне, но олицетворяла она собою вещи несовмести-мые, служа одновременно хранительницей супружества и покрови-тельницей проституток. Вакханалии были относительно безобидной разновидностью культового ритуала поклонения богу экстаза Дио-нису, позволяли снимать напряжение, предоставляя плотским уте-хам полную свободу.
   Культ Диониса противостоял заимствованному римлянами то-же у греков культу фригийской богине Сибелес, дочери Неба и Зем-ли, жене Сатурна и матери Юпитера. Это уже ярая сторонница по-лового воздержания, которую обожали священники христианской церкви, а простолюдины прозвали 'богиней онанистов и кастратов'. На родине 'науки сладострастья' мало кого удивляли коварное притворство, супружеские измены, закулисные интриги. Римская знать умела избегать пресыщения и разжигать в себе вожделение, что видно хотя бы по эротической поэме 'Искусство любви' Ови-дия. Если же иметь в виду всевозможные оттенки любовных стра-стей, за их художественное освещение римляне взялись уже актив-нее, о чес свидетельствуют хотя бы сонеты Петрарки.
   Завоеватели мира охотно поглощали лучшее и худшее от еги-петской, греческой, иудейской и других восточных цивилизаций. От-казавшись от многих своих исконных традиций, они старались-таки сохранить высокий общественный статус семьи, гарантировавший права мужа и не очень-то ограничивавший права жены, которая пользовалась несравнимо более широкими свободами, чем житель-ницы Эллады.
   Мировосприятие у римлян и греков тоже не совсем идентично. Если эллин раскрепощен в удовлетворении своих эротических вле-чений, но старался все же контролировать свою чувственность, римлянин целиком во власти сексуальности, частенько отдаваясь ей без всякого сдерживания, удовлетворяя и свои агрессивные, са-дистские наклонности, чего за греком вроде бы меньше отмечалось.
   Судя по всему, на эротическое изобразительное искусство у римлян просто мало оставалось времени. Здесь они продолжали греческую традицию и чего-то нового, своего не привнесли: их тво-рения особенно богатым воображением или высоким эстетическим качеством исполнения не отличались.
   Римская империя охватывала весь юг Европы и часть Ближне-го Востока. Создано было не только мощное государство, но и культура, возвышавшая римлян своим духом дерзания. Во всяком случае, такое возникает впечатление, когда обращаешься к свиде-тельствам, сохранившимся несмотря на их 'фильтрацию' радете-лями нового религиозного учения, сменившего язычество. Можно только представить себе, сколько ценнейших документов было ими уничтожено, не отвечавших их интересам...
   Жители Древнего Египта, подобно иудеям, тоже считали себя избранным народом. Избранным в том смысле, что своим главное верованием признавали наслаждение дарами жизни как на этом свете, так и на том. Причем, богов своих, как и греки, они не боя-лись. Подражая небесным кумирам, принимали инцест за норму: большинство браков в привилегированных слоях совершалось меж-ду братьями и сестрами. Императорский трон наследовался таким же путем, за исключением случаев, когда женой правителя выбира-ли иностранку. В египетских украшениях отразился широчайший спектр эротических страстей, включая скотоложство и некрофилию.
   Подобно всем другим культурам Ближнего Востока, сакраль-ная проституция представляла собой религиозный ритуал в честь богини любви, церемонию поклонения богу Осирису - символу оп-лодотворения, продолжения рода, воскрешения из мертвых. То же олицетворял и Бес, поклонник телесных удовольствий, музыки и танцев. На берегах Эфрата и Тигра, в Палестине и Персии сексу-альные развлечения были обыденны, но на инцест, некрофилию и скотоложство начинали уже накладывать некоторые ограничения.
   В общем, на эротические влечения если и покушались, то сдержанно поначалу. Если обратить внимание на Песнь песней из Ветхого Завета, ее авторов никак нельзя назвать аскетами сексу-альности. Что характерно для ближневосточного эротизма в худо-жественном изображении, так это его повышенная чувственность одновременно с относительно умеренным проявлением самой сек-суальности. Свидетельством тому 'Тысяча и одна ночь', известная на Западе лишь в сокращенном виде, или трактат на эротические темы автора-медика XIII века 'Источники удовольствия', да и мно-жество других, перечислять которые вряд ли необходимо для под-тверждения тезиса.
   Эротическое превращено Кораном в божественный атрибут любви, подаренный Аллахом правоверным мусульманам. 'Женщи-ны - это твое поле, - толковал пророк Магомет. - Приходи туда, ко-гда тебе вздумается'. Ислам освящал сексуальную жизнь своих мужчин, повелевая женщинам беспрекословно им подчиняться. Ес-ли стойкому мусульманину, павшему в битве за веру, гарантировал-ся рай с черноокими гуриями и куча телесных наслаждений, то о земных удовольствиях тоже не было забыто: до четырех жен и не-ограниченное число усладительниц в гареме, которых с течением срока давности можно менять на более молодых.
   В Древней Индии её многочисленные касты сплетались воеди-но благодаря общей культуре - наполовину мистической, наполови-ну чувственной. Культура эта пронизывала эротизмом музыку, та-нец, пение, скульптурные изображения в храмах, заставляя всё вращаться вокруг плотского вожделения и ценить его больше, чем само земное существование.
   Учение Будды поставило сексуальность (кама) одной из четы-рех главных целей в жизни и разделило её на три подвида. Мир же-ланий, в котором живут люди. Мир исключительно форм, находя-щихся за пределами желания и проявляющихся в художественном творчестве. И, наконец, Мир Абсолюта, достичь который все стре-мятся.
   Индуизм увидел в эротизме трансцендентальный опыт 'мис-тического соития' индивида со Всемирным Существом. Эротиче-ское желание считалось естественным. Книга законов 'Ману' напо-минала, что все сущее обязано желанию получить наслаждение во время соития противоположностей. Теория эстетики 'Бхарата' и её литературная версия 'Махабхарата' отмечали эротичность всех видов наслаждения и утверждали, что именно его чувственное эсте-тическое восприятие возвышает человека. Причем, наслаждение он способен испытывать и сексуальное, и духовное. Дар же его чувст-вовать и понимать красоту всего хорошего в этой жизни - это ему награда за хорошие поступки в прошлой жизни. Высшее эротиче-ское влечение сравнивалось со всепожирающим огнем, который от-ражается в союзе богов Шивы (Солнца) и Шакти (Луны). Женское начало представлялась видом капризной эротической энергии.
   Во множестве индуистских трактатов и наставлений первых веков нашей эры подсказывалось, как можно интенсифицировать и продлить эротическое наслаждение. 'Камасутра', например, худ-шим злом выставляла прелюбодеяние, а эротическое удовлетворе-ние признавала главной предпосылкой счастливой брачной жизни. Иными словами, любовь не есть нечто раз и навсегда данное, бес-платное, статичное: это постоянное стремление к совершенствова-нию не только на брачном ложе, но и вне его. Согласно теории эро-тизма Тантра (IV век), во время полового акта мужчина поглощает женские соки, в которых содержится мощная энергия для перехода человека на высшие степени сознания. Секс признавался могучим средством пробуждения прекрасных чувств и ощущения, достиже-ния духовного экстаза. Главное - насыщенная взаимность реакций мужчины и женщины, отвечающих потребности хотя бы на некото-рое время 'побыть зверьми'...
   Технология эротического наслаждения возводилась в культо-вый ритуал и в Древнем Китае. Следуя одной из них, мужчина дово-дил женщину до оргазма, но сам при этом избегал семяизвержения. Полагали, что таким путем усваивается женское начало инь, а муж-ское творческое ян сохраняется и даже увеличивается. Первые на-ставления по 'искусству любви' у китайцев появились даже рань-ше, чем в Индии. Почитая секс величайшим из удовольствий и благ жизни, в наставлениях, правда, не назывались вещи своими имена-ми. Когда предвкушалось эротическое влечение, то тем самым 'по-догревался бульон желаний', чтобы потом, подойдя к вратам на-слаждения, 'скакать по волнам в Священном Парке Цветов'.
   Искушая себя восхождением на вершину Волшебной Горы, ки-таец водружал на Черепашью Голову специальное Кольцо Вожде-ления из нефрита, в шелковом мешочке носил 'порошок альковно-го удовольствия' и прочие возбуждающие средства вроде крема для смазки 'Петель Нефритовых Ворот при входе в Экзаменацион-ный Зал'. Такие средства изготовлялись в Поднебесной на расти-тельной основе: свежий корень женьшеня, соя, корица, кедровые орехи, морские водоросли, сосновая хвоя, измельченный древес-ный уголь. Аналогичным целям служили вытяжка из печени живот-ных, дистиллированная моча, сперма человека или медведя, козла или быка, кровь девственниц и сушеная человеческая плацента.
   В Китае не понимали, почему христианские миссионеры нега-тивно относились к 'игре на флейте' (мастурбации). Как оскорбле-ние воспринималось, когда нежные заигрывания, поцелуи и объятия не закачивались 'Дождем'. Гомосексуализм, мазохизм и созерца-ние эротических сцен не осуждалось. Государство и общество в ин-тимную жизнь граждан не вмешивалось. Наложницам императоров вменялось в обязанность постоянно поддерживать в государе хо-рошее настроение, помогать ему восстанавливать силы, владеть в совершенстве искусством любви, уметь готовить возбуждающие средства...
   Поклонение греков Афродите и римлян Венере можно сравни-вать с тем, на какой недосягаемый пьедестал люди водрузили но-вую богиню Деву Марию. Помимо неё и Святой Троицы, теологи христианства мало чего придумали своего, разве что приравняли удовольствие к греху и преступлению против веры, придав полово-му инстинкту еще и привкус 'запретного плода'. После падения Римской империи в образовавшихся на её обломках королевствах светская власть охотно ухватилась за провозглашенную духовенст-вом нетерпимость к сексуальной чувственности, как проявлению язычества.
   Среди новых королевств было и созданное вестготами на Иберийском полуострове. Ссылаясь на волю Всевышнего, правите-ли принялись там за укрощение сладострастия, первым делом за-претив своим подданным вступать в интимные сношения с евреями и маврами: такая 'богопротивная' связь приравнивалась к соитию с поклонниками Сатаны, или еще хуже, с животными. Нарушительниц обета воздержания среди монахинь приговаривали к 'сожжению на вечном огне'. Законом все более сурово наказывалась проституция среди замужних женщин. Педерастию карали кастрацией, но для священников делали исключение в виде отлучения или ссылки. По-скольку бракосочетание совершалось поначалу еще не в лоне церк-ви, оно могло быть расторгнуто в случае супружеской измены. К му-жу не применяли никакого наказания, когда у него имелась сожи-тельница или он обращался к услугам проституток.
   С XII века в Западной Европе браки между христианами стали заключать в церкви, там же и регистрировать. Духовенство запре-щало 'страстные поцелуи' и прикосновение к беременным. Рыцари различали между 'любовью нежной' и 'любовью плотской', что не мешало им пробовать и того, и другого. Законом утверждался статус сожительницы, как жены второй категории. Брак аннулировали, если доказывалась импотенция мужа. По воскресеньям, средам и суббо-там, а также в религиозные праздники соития не одобрялись. Поло-вой акт без намерения продолжить род признавался пока еще гре-хом простительным, но все вместе сложенные отступления - уже серьезным дело. Сделавшую аборт женщину могли забить палками. Совращение несовершеннолетней иногда заканчивалось сожжени-ем виновника на костре.
   Вплоть до XIII века живописцы изображали виновников 'пер-вородного греха' с телами, покрытыми лавровыми листьями и прак-тически ничем не отличавшимися друг от друга. Хотя в дальнейшем художники-монахи делали иллюстрации к Библии все более реали-стичными и очертаний тела Евы уже не скрывали, обнаженная жен-ская грудь по-прежнему считалась чуть ли не дьявольской меткой, которую нельзя никому показывать. Если во времена императора Нерона застигнутых врасплох любовников могли бросить голыми на арену к диким животным, то в эпоху Средневековья обвиненную в измене супругу раздевали до пояса и возили по городу верхом на осле, чтобы осрамить её.
   Жесткие церковные табу доходили до того, что женщинам, ко-торые 'носят свой перёд слишком высоко', предписывалось выхо-дить на улицу с колокольчиком, дабы прохожие шарахались от них, как от прокаженных. Один французский теолог сочинил целый трак-тат о пороке дам высшего света с их склонность. Демонстрировать напоказ свою грудь. 'Мы живем во времена обнаженной груди, но по мере того, как она представляется взору, открываются ворота в ад, - писал он. - Я предупреждаю вас, женщины: если хотите, чтобы на вашей груди покоился дьявол, то пусть она служит ложем для Сатаны, подушкой для демонов, соски её - спичками для печей в аду'. Папа Римский Иннокентий предписал всем представитель-ницам слабого пола покрывать свою грудь непрозрачной тканью, а нарушительницам угрожал отлучением от церкви.
   Нравственность обреталась в ту пору разными путями. К при-меру, Папа Римский Гонорий II (XII век), прежде чем обречь себя на воздержание, блудил без устали с женщинами, мужчинами и даже с домашней скотиной. От пресыщения став импотентом, повелел всем священникам соблюдать целибат, а из светских верующих пы-тался изгнать половой инстинкт всеми возможными средствами. Однако и после него немало понтификов услаждали свою плоть ма-лолетками, монашенками и чужими женами.
   Папские буллы не жалели слов заботы о целомудрии священ-ников и о наказании их за плотские прегрешения, вплоть до кастра-ции, заведи они у себя сожительниц и не уплати при этом 'налога на плотскую любовь'. Сами носители тиары, конечно, уже не могли конкурировать с римскими императорами, но кое-что по части сек-суальных вольностей себе позволяли. К примеру, Серджио III (X век) завел сожительницу из монашенок: сын от них пошел по стопам от-ца и стал Папой Иоанном X. Иоанн XII превратил свою резиденцию в притон. Леон X покровительствовал куртизанкам высшего света, практиковал языческие ритуалы жертвоприношения животных, а о жизни после смерти откровенно говорил так: 'Родился человек из ничего, ничем и кончит'. Иоанна XXIII вынуждены были скинуть с престола за инцест, убийство и ...атеизм. Юлий III, послав к черто-вой матери обет воздержания, присвоил двум своим сыновьям кар-динальский сан. При Александре VI (Родриго Борджии) Ватикан превращен был в настоящий вертеп, где сам понтифик сожительст-вовал со своей дочерью Лукрецией и её матерью одновременно, а в папском дворце св. Петра устраивал оргии с участием проститу-ток.
   Понимая, что целибат может привести к психическому рас-стройству, римские понтифики старались не обострять своего вни-мания на сожительницах (под прикрытием служанок) кардиналов и епископов. Кстати, реформатор церкви Мартин Лютер выступил против обета воздержания и в личном дневнике рассказал подробно о своей интимной связи с монашенкой. Строго говоря, идея воздер-жания шла от апостола Павла, считавшего секс главным хранили-щем греха, хотя и допускавшего брак для священников, считая его 'меньшим из зол'. Позднее, следуя по стопам апостола, первосвя-щенники даже стали утверждать, что грехом является слишком час-тое соитие между мужем и женой, а получение при этом удовольст-вия означает отход от Святого Духа.
   Целибат для католического священства установлен в XII веке. Заметный вклад в это дело внес Святой Августин своим учением о грехе, оставившем след на христианской морали во все последо-вавшие века, вплоть до наших дней. В молодые годы, кстати ска-зать, он сам развратничал по полной программе и, утомившись, на-ложил на себя узы аскета, стал называть любовное влечение муж-чины к женщине 'отвратным, инфернальным' - если оно не ставит своей целью продолжение рода. В остальных случаях призывал супругов воздерживаться от половых сношений, тем более от аль-ковных удовольствий "неугодных Всевышнему".
   Развивая учение Св. Августина, иерархи наложили запрет на супружеское соитие до и сразу после посещения мужем или женой храма в течение дня, а также в период церковных праздников. Ну, а если уж такое случалось ненароком, делать это надо было без удо-вольствия и не чаще пяти раз в месяц. В итоге подобного 'режима' неврастеников становилось все больше, а сама церковь, руководи-мая вроде бы аскетами, превращалась в рассадник паранойи, нев-розов, страха, лицемерия и садомазохизма.
   Как ни парадоксально, именно женщины охотно устремились в объятия христианства, неистово его проповедовали и также упорно нарушали. Отцы церкви платили за это сполна, утверждая, что женщина, в отличие от мужчины, не сотворена по образу и подобию Божию, а потому должна прислуживать ему. Первосвященники даже ставили под сомнение, есть ли у неё душа, и лишь голосованием с небольшим перевесом вынесли решение, что все-таки есть. Однако все еще продолжали называть её 'исчадием ада, несовершенным животным, вечной обманщицей, инструментом дьявола' и многим чем еще.
   На первых парах иерархи мирились с тем, что у рядовых свя-щенников тоже были сожительницы, а во многих монастырях со-держались беременные монахини. Указание об отречении всякого, у кого обнаружится таковая, долгое время оставалось лишь на бума-ге. В самом Вечном Городе, где располагалась папская резиденция, каждая седьмая прихожанка занималась проституцией. Сикстиний IV, который ввел церковный праздник непорочного зачатия, получал солидную долю от налогов на торговлю живым товаром. Денег этих хватило на сооружение монументального здания капеллы, позднее нареченной его именем.
   Поначалу Римско-католическая церковь терпела и существо-вание среди плебса культа богине Диане, а колдуний считала без-обидными шарлатанками. Святой Августин, однако, умозаключил, что падшие ангелы способны вступать с женщинами в соитие и тай-ный сговор. Папа Римский Иннокентий VIII в конце XV века подтвер-дил: такое действительно может быть. Это было сигналом начать охоту на ведьм по всей Западной Европе. Вскоре на севере конти-нента кампания стала сопровождаться большим кровопусканием, чуть меньшим на юге. Число жертв приближалось уже к нескольким сотням тысяч, половина из которых приходилась на Германию.
   На "допросах с пристрастием" женщин, обвиненных в ведовст-ве, внешне благочестивые монахи-доминиканцы упивались деталь-ным описанием оргий на шабашах. Вот тут-то и удовлетворяли они собственные эротические фантазии по полной программе, видя в женщине виновницу первородного греха, превосходившую мужчину своей мстительностью, лживостью и ненасытной сексуальной чув-ственностью. Пытая же, не миндальничали, при всем своем благо-лепном почитании Девы Марии. "Исключительность дела требует исключительно суровых мер", - любили они сами себя подзадори-вать. Мужественное сопротивление обвиняемой и ее отказ даже под пыткой сделать признание объясняли тем, что ведьма, мол, находи-лась в состоянии прострации и истерической анестезии.
   Ведовство, надо отметить, старо как и древние восточные учения о перевоплощении посредством духовной энергии самовну-шения. Такое состояние самоотречения достигалось с помощью мо-литвенных заклинаний или посредством наркотиков-алкалоидов, содержавших белладонну и атропин. Все это вводило в транс, при-носило ощущение полета, даже эротическое удовлетворение. По-добного 'баловства' иерархи, естественно, терпеть не могли.
   Вот что клир с удовольствием терпел, так это проституцию. До появления в 1367 году королевского указа об организации публич-ных домов в Париже и после него возглавлять бордели поручалось официальным лицам, утвержденным на эту должность мэрией по рекомендации церковных иерархов, неусыпно следивших за дохо-дами заведений. Духовенство заботилось и о нравственном состоя-нии шлюх. Иными словами, исходило из того, что для спасения ду-ши человеческой надо сначала запятнать её пороками, а потом уже спасать. Время от времени во Франции и Германии учреждались даже монашеские ордена специально для раскаявшихся блудниц. Послушницы исправлялись там, к сожалению, редко, обычно либо впадая в безумие, либо возвращаясь обратно на панель. Не помо-гало и официальное приравнивание римским понтификом брачного союза с раскаявшейся проституткой к богоугодному делу...
   Почуяв угрозу со стороны раскольников-протестантов, не при-знавших 'первородного греха', Ватикан созвал Консилиум в Трен-тоне для выработки контрмер. Обсуждался и вопрос о роли ис-кусств, как средства оказания должного влияния на верующих в вы-годном церкви ключе. На основании подготовленных иезуитами до-кументов были составлены соответствующие директивные предпи-сания живописцам по 'достойному и честному' отражению ими в своих произведениях сцен из Евангелия, а также по 'искоренению болезненного тяготения художников к изображению женского тела'. Картины и скульптуры должны были стать 'молитвами, затраги-вающими душу зрителей'.
   Вся тогдашняя западноевропейская культура вращалась во-круг религии и церкви, образы Бога Отца, Бога Сына и Девы Марии затмевали все остальное. Отход от такого тематического направле-ния впервые дал знать о себе во Флоренции, где влияние Папы Римского было ограниченным, к божествам обращались чаще древ-негреческим и древнеримским, к иллюстрациям текстов Гомера и Виргилия. Под запретом в ту пору оставался не только секс, но и смех. Те же, кто обычно смеялся, делали это при получении удо-вольствия от страданий других.
   Но даже в той душной атмосфере подавления инакомыслия пробивались наружу все новые попытки человека испытать нечто более возвышенное. Трепетная любовь между Тристаном и Изоль-дой, ухаживания рыцарей за дамами их сердца, воспетые в романах и поэмах. Мольер сочинил 'Дон Жуана', Моцарт написал к нему оперную музыку. Из 'Севильского цирюльника' Тирсо де Молины возник 'Дон Хуан Тенорио' Соррильи. Вскоре появится и такое по-нятие как 'дон жуан', покоритель женских сердец, символ дерзкой любвеобильности. Байрон назовет Дон Жуана носителем необуз-данных страстей, презирающим мир. Хоффман посчитает его бес-покойным искателем красоты, вынужденным быть жестоким к само-му себе. Верлен увидит в нем человека, преисполненного демони-ческой гордости, ведущего борьбу со Всевышним. Стендаль отме-тит в его поступках акт бунтарского наслаждения нарушениями за-конов назло общественному мнению, а самого его назовет торгов-цем, который берет и не платит.
   Кто бы что ни говорил про Дон Жуана, просматривался в нем явно сексуально незрелый подросток, неспособный любить одну ка-кую-то женщину, чуждый ревности и страшившийся глубокой интим-ной связи с любой из них. Каждая новая дама сердца пробуждала в нем эротическое влечение, желание испытать с ней еще большее наслаждение, чем с предыдущей. На поверку все это оказывалось очередной иллюзией. Успехом же у женщин этот соблазнитель пользовался обычно лишь потому, что они охотно влюблялись в то-го, в кого многие до них влюблялись. Так, во всяком случае, счита-лось.
  
   *
  В чем же повинен половой акт, столь естественный, насущный и оп-равданный, что редко кто решается говорить о нем без краски стыда на лице и не позволяет себе затрагивать эту тему в серьезной бе-седе? Вот убить, ограбить, предать - подобные слова не застрева-ют ни у кого в зубах. Может быть, чем меньше упоминают о нем в беседах, тем больше останавливают на нем свои мысли?
   Весьма неортодоксальный тезис этот выдвинул Мишель Мон-тень и сделал это без злого умысла - просто в философском плане. Французский мыслитель прекрасно видел, как с наступлением эпохи Возрождения человек начал освобождаться от пут церковных догм, пронизанных презрительным отношением к женщине. Эротические элементы в искусстве становились все явственнее. Рембрандт уже изобразил себя и свою супругу в соитии на брачном ложе, монаха - в кукурузном поле и в явно компрометирующей того позе. Ученик Рафаэля Джулио Романо создал целую сюиту из картинок 'Любов-ные позиции', Пьетро Аретино сочинил к ней сонеты. Правда, из-дать обоих решились только в Венеции, после чего гравера Рай-монди посадили в тюрьму, дальнейшее печатание запретили под угрозой более суровых мер.
   Папа Римский Павел VI учредил Святую Инквизицию и тут же повелел прикрыть наготу фигур на фреске 'Страшный суд' в Сик-стинской капелле. Это совсем не обескуражило художника Карраччи и он написал серию 'Аретино, или Любовь богов'. Боккаччо тоже обвинили в безнравственности, но больше не по поводу изображе-ния им фривольных сцен, а за выставление при этом главными дей-ствующими лицами священников.
   Во Франции XVIII века венценосцы вели себя повольнее и на-чали предоставлять ссуды придворным живописцам на создание эротических полотен. Аристократы платили за них огромные деньги, чтобы украсить ими свои салоны. Аристократки украшали свой поч-ти оголенный, поддерживаемый корсетом бюст бриллиантами, дабы грудь блестела при дыхании и ходьбе всеми цветами радуги. По-трясшая страну революция настежь отворила Эросу двери в широ-кие слои общества. Сначала все напоминало неврастению на манер Древнего Рима, где над человеком частенько издевались просто ради удовольствия. Это и отражал в своих произведениях граф де Мирабо, слывший человеком необузданного нрава, прозванный 'ураганом революции'. Граф исходил из того, что человеку, поже-лавшему стать свободным, дозволены все средства для достижения этой цели, включая сочинительство эротических триллеров.
   В охваченном революционной эйфорией Париже тут же были изданы брошюры о нравах королевского двора, типа 'Королевского борделя' и 'Скандальной жизни Марии-Антуанетты'. Газеты запе-стрели порнографическими гравюрами на антиклерикальную тему. Эротизм, идеология и политика сплетались в мощный симбиоз, со-бираясь в огромный разрушительный потенциал. На одной из гра-вюр француженка держала в руках макет фаллоса с красной голов-кой и надписью на нем 'Права человека'.
   Другой тогдашний сочинитель и апостол эротизма, маркиз До-насьен де Сад, вольность сексуальную считал повседневной фор-мой бытия. Покой он обретал лишь на пике бунтующего святотатст-ва, видя в себе пророка новой религии - религии наслаждения, в том числе болью. Де Сад много писал о грехе, Боге, предрассудках, тупой церковной схоластике. Удовлетворяя свои личные интересы, собирал досье на хозяев притонов, куда включал компрометирую-щие сведения на известных в обществе лиц. По мнению маркиза, Бог есть олицетворение исключительно зла, при котором извечно главенствуют насилие и страдание, палач и жертва сплетаются вместе, одухотворяемые болью и наслаждением от боли. Насилие на эротической основе он признавал целью миропорядка и главным его средством. В своих 'Ста двадцати днях Содома' рассказывал подробно о 'вкусах, фантазиях и бесконечно милых каждому сердцу сексуальных прихотях'. Все его книжки богато иллюстрированы.
   Писатель Ретиф де ла Бретон назвал маркиза де Сада возбу-дителем мужчин с признаками импотенции, который, вместо нор-мального эротического возбуждения, доводит их до полной патоло-гии. Поясняя свою мысль, он писал: 'Тому, чей темперамент по ка-кой-то причине ослаблен, я желаю дать достаточно пикантный эро-тикон, побуждающий его входить в интимную связь со своей далеко уже не прекрасной супругой надлежащим образом и с почти преж-ней охотой. В первую очередь это касается мужчин, которые возбу-ждали себя книгою беспримерно жестокой и столь же опасной, како-вой я считаю 'Жюстину, или Несчастья добродетели' де Сада. Бретон специально сочинил 'Анти-Жюстину' в надежде, что 'муж-чине будет достаточно прочитать всего одну главу, дабы страсть его немедленно пробудилась и тут же подвигла на обладание своею женою'.
   На тернистом пути эротизма Англия переживала тогда эпоху правления королевы Виктории, которая предписывала подданным слабого пола облачиться в длинные юбки и панталоны под ними с завязками. И не дай бог показывать их мужчине! Подыгрывая её прихотям, придворные врачи и церковные моралисты вели кампа-нию против мастурбации, как 'зла века'. В это же время (середина XIX века) столица королевства с населением в два с небольшим миллиона насчитывала более сорока тысяч проституток, 933 борде-ля и 848 домов сомнительной репутации. Дам, занятых этим ремес-лом в публичных домах, полиция не беспокоила. По рукам ходили списки эротических романов вроде 'Фэнни Хилл' Джона Клеланда и 'Моя тайная жизнь' анонимного автора. (Обе книги выдержат не-сметное число судебных запретов и будут издаваться вплоть да нашего времени.)
   Уже в эпоху буржуазного расцвета французский поэт Бодлер со всею яростью обрушился на лицемерие новых правителей: 'Все эти придурки-буржуа, которые безостановочно произносят высоко-парные слова о морали и моральности в искусстве, напоминают мне дешевую уличную проститутку, которая приходит с кем-то впер-вые в Лувр, краснеет от стыда, закрывает глаза платком и каждый раз, оглядываясь перед шедеврами мировой живописи и скульпту-ры, спрашивает с негодованием своего попутчика, как это могли вы-ставить для публики такие непристойности'.
   В парижском заведении 'Японский диван' показали тогда пер-вый стриптиз: на протяжении получаса под музыкальный аккомпа-немент танцовщицы скидывали свои одежды и в последний момент набрасывали на себя покрывало. Поднимавшие грудь корсеты пользовались таким спросом, что правительство обложило коммер-сантов специальным налогом. Одновременно была сформирована особая бригада цензоров, которые следили, дабы на улицах и в те-атрах, на сцене и в зале, не появлялись женщины со слишком об-наженной грудью. Предварительной цензуре подвергались новые песни и печатные издания, что отнюдь не мешало порнографиче-ским открыткам заполонить черный рынок. Судя по опросам, мужчи-нам больше нравились женские груди в форме большого яблока. Сразу появились и соответствующие картинки с их изображением на пачках папирос и спичечных коробках.
   Огюст Ренуар признался: не создай Бог женского бюста, не стал бы он заниматься живописью. Однажды в Голландии ему при-шлось встретиться с натурщицей, тело которой пленило его с пер-вого взгляда. Художник страшно захотел работать с нею в Париже и попросил у её матери разрешение на это. Мамаше не понравилась такая перспектива для дочери, которая, как оказалось, по совмести-тельству еще и проститутка. Ренуар расстроился и не взял её в Па-риж.
   Художник Доменик Энгр тоже очень хорошо относился к жен-щинам, но у него с ними все как-то неудачно складывалось. Навер-ное, поэтому парижанин решил, что лучший способ познать женщи-ну - это нарисовать её. Будучи правоверным католиком, он считал своим призванием создавать композиции на религиозные темы, чтобы те вызывали у зрителя благоговейный трепет и умиление. Поскольку известным ему пришлось все же стать именно своим мастерством в изображении обнаженных женских натур, то друзья прозвали того бедолагой, у которого сердце христианина, а рука язычника. Его коллега Фрагонар запомнился соотечественникам как автор фривольных картин, но главным образом одной - под назва-нием 'Качели', где изображены сам художник, его подруга на каче-лях, а внизу в кустах юноша, пытающийся разглядеть, что там у неё под юбкой.
   Парижанки в ту пору носили длинные платья и демонстриро-вать на публике ноги поверх щиколоток было не принято, тем более поверх коленок: остальное как бы дорисовывало мужское вообра-жение. Дабы подбросить пищу этому воображению, в Париже поя-вился танец, в котором дамы стали поднимать свои платья выше коленок. Власти сразу запретили его, поскольку, помимо неприлич-ных движений, усмотрели в нем некую политическую символику вы-зова установившемуся тогда во Франции режиму.
   Как можно догадаться, речь шла о канкане с ускоряющимся ритмом веселой мелодии аккомпанемента, движениями танцовщиц все более воодушевленными, решительными, переходящими в на-стоящий галоп. При этом дамы поднимали юбки все выше и выше, все быстрее передвигаясь не просто ногами, а как бы всем телом летая по сцене с взлохмаченными волосами и раскрасневшимися лицами.
   Вскоре канкан с огромным успехом дебютировал в Англии, где викторианские нравы с налетом пуританства были на излете. Когда же к телу умиравшего короля Эдуарда VII допустили его любовни-цу, все стало ясно и отрицать это было уже невозможно: пришли совсем другие времена - от запретов к большей свободе.
   В это время на родине канкана за общественным благонрави-ем следила супруга Наполеона III, отпетого ловеласа и сластолюб-ца. В непристойности и аморальности обвинили 'Завтрак на траве' Манэ. Затаскали по судам Флобера за 'Мадам Бовари' и Золя за 'Жерминаль'. Бодлера заставили изъять несколько страниц из 'Цветов зла'. Обнаженные тела Эроса, Купидона и нимф убирали из городских парков, а на их место водружали скульптурные изо-бражения тигров, львов, антилоп. Александра Дюма-сына возвели в ранг апостола морали за пуританство его 'Дамы с камелиями'.
   В обществе продолжало господствовать утвердившееся отно-шение к женщине, как хранительнице семейного очага, за предела-ми которого она может позволить себе любовные эскапады, но только если они не разрушают тот самый очаг. Примерно так же ставили себя и мужчины, к услугам которых масса развлечений на стороне, чуть ли не на каждой улице питейные и прочие заведения, куда заходят дамы и господа, чтобы весело провести время. В выс-шем свете большим успехом пользовались эротические романы, типа 'Венеры в мехах' Леопольда фон Захер-Мазоха - о жестоко-сти и сладострастии, о боли и наслаждении болью, о прелестях рабского подчинения и удовольствиях, получаемых от физического и морального издевательства...
   Если ранее эротические мотивы в живописи подчинялись из-вестным канонам идеализации, теперь уже в неё стали вноситься элементы все большей детализации, рассчитанные прежде всего на мужское восприятие. Позы обнаженных женских натур станови-лись все более интригующими, провоцирующими своей сексуальной агрессивностью, но само женское тело от этого мало что выигрыва-ло, становясь чаще всего обезличенным. С появлением литографии пытались совершенствовать и сам жанр: на потребу широкой публи-ке появлялось заметно больше вульгарности. После того, как лито-графы взялись за фотографирование, эротическое сплелось с пор-нографическим, как на японских графических картинках. Изобрете-ние фотографии делало эротизм все более тривиальным. Тем не менее, Эрос продолжал красоваться на пьедестале, каждый раз на-поминая, что изображение полового акта не так уж и важно, гораздо ценнее, с эстетической точки зрения, предшествовавшие ему эроти-ческие фантазии.
   На другом берегу Атлантики американский поэт Уолт Уитмен, как бы пропустив сквозь себя 'голоса запретные, голоса половых вожделений и похотей', срывал с них покров, очищал и преображал их:
  
   Я не зажимаю себе пальцами рот,
   С кишками я столь же нежен, как с головою и сердцем.
   Соитие для меня столь же священно, как и смерть.
   Верую в плоть и её аппетиты.
   Слух, осязание, зрение - вот чудеса,
   И чудо - каждый малейший мой голос.
   Я - божество и внутри и снаружи,
   Всё становится свято, чего ни коснусь.
   Запах моих подмышек ароматнее всякой молитвы,
   Эта голова превыше всех библий, церквей и вер...
  
   Тягостную жизнь Парижа сразу после первой мировой войны потрясло появление на сцене Фоли Бурже танцовщицы Жозефины Бейкер, отливавшей бронзовым загаром на почти обнаженном теле. За фурором последовало повальное увлечение солнечными ванна-ми и пляжами для нудистов. Появился и первый журнал для них, но демонстрировать его обложки в киосках цензура запретила, мотиви-руя тем, что 'голомания соседствует с порнографией, является со-общницей эротики и подталкивает к бесстыдству под предлогом ле-чения гелиотерапией'.
   Творцы эротических произведений снова задумались над тем, как громче заявить о себе, чтобы публика пришла в замешательст-во. Пикассо сотворил, но пока еще не осмеливался показывать свой этюд 'Голгофа', где Мария Магдалина мочится в неестественной позе и при этом держится за интимную часть тела Христа. Литера-торы, решив смелее продолжать традиции Петрония, Апулея, Юве-нала, Овидия, натыкались на препоны цензуры. У себя на родине Дэвиду Лоуренсу запретили издавать своего 'Любовника леди Ча-терлей', Генри Миллеру - своих 'Тропиков' и 'Сексуса плексуса'. Поэт Гийом Аполлинер взялся было за издание 'Библиотеки курье-зов' с включением туда некоторых вещей Ретифа де ла Бретона и маркиза де Сада, как сразу же получил повестку с вызовом в суд...
   Цензура действовала и в американском кино. Существовала она с 1916 года в виде Кодекса Морали, согласно которому запре-щалось показывать на экране даже голый живот. Кодекс оставался в силе двадцать лет, пока не отпал сам собой. В ту пору звездам Голливуда, вроде Глории Грэхэм и Риты Хейворт, не нужно было даже показывать свой живот, чтобы стать секс-символами эпохи - настолько мощной эротической силой искушения они обладали.
   Итальянское кино тоже начиналось с намеков, хотя и с не-сколько большей эротической чувственности. На экранах уже де-монстрировалась короткометражка с Лидией Борели в главной роли и под откровенным названием 'Голая женщина'. Пазолини, Витто-рио де Сика, Феллини, Антониони, Висконти все еще ждали своего часа, когда по другую сторону Атлантики не замедлили воспользо-ваться своими преимуществами. В Голливуде всех затмила своим феноменальным бюстом актриса Джейн Рассел: ее первая проба в кино настолько поразила воображение, что цензура даже не реши-лась выпустить фильм на широкий экран. Лучшая реклама актрисе и фильму! Фото Джейн Рассел, помещенное на обложках календарей, разошлось по всему 'свободному миру'. Успех настолько впечат-ляющий, что киноленту достали из архива и пустили в прокат. Сама актриса, хоть и не пуританка, возмутилась подобной эксплуатацией ее тела, но, будучи христианкой, уступила. 'Если Всевышний вы-брал мое тело и одарил меня необыкновенной грудью, - заявила она в интервью, - тогда нет ничего плохого в том, что мужчины вос-торгаются его произведением'.
   Погоня за впечатляющим женским бюстом приобрела масшта-бы международной выставки-ярмарки. Поначалу пальму первенства держали итальянки Сильвана Мангано, Джина Лолобриджида, Ма-рисса Аллассио, Софи Лорен. Пыталась с ними соревноваться Бриджит Бордо, но до эталона несколько не дотягивала - до этало-на, рекламируемого 'Плейбоем', главным спонсором международ-ных конкурсных отборов на лучший бюст в натуре.
   К концу шестидесятых западный кинематограф стал ведущим средством эротической экспрессии. Эрос одержал бесспорную по-беду, оживив немые, застывшие изображения. Именно эротические сцены способствовали рекордным кассовым сборам, заставляли людей мчаться из одного города в другой, лететь в заповедную страну, чтобы посмотреть 'Ночной портье', 'Механический апель-син', 'Гранд буф', 'Последнее танго в Париже'... Разумеется, ка-ждая из этих и многих других кинолент была событием для своего времени. Откровенной, на грани порнографии, но в пределах эроти-ки.
   Стриптиз уже нигде на Западе не запрещали, разве что в Ис-пании и Португалии. Психологи и социологи обсуждали это явление как нечто близкое к фетишизму, мистике и сущей, почти детской не-винности...
  
   *
   Из экспресс-досье "ИСПАНСКИЙ КОЛОРИТ":
  Испанцы весьма чувствительны к нюансам, хотя понятия "любить" и "хотеть" выражают одним и тем же словом. Традиционные пред-ставления о любви между мужчиной и женщиной черпались ими из поучений священников, музыкальных оперетт, произносимых по хо-ду театральных пьес красивых, расцвеченных актерами фраз, а также, начиная с середины XX века, из прошедших цензуру ино-странных и отечественных фильмов. Во всяком случае, вплоть до последнего времени каждое поколение воспитывалось под знаком церковного запрета на сексуальность. Однако когда запретный плод держался под замком, возникало лишь больше искушений его отве-дать. Разумеется, ни отец, ни мать ребенку об этом не говорили, тем более учителя в школе.
   Как одно из следствий, сегодня в Испании функционируют бо-лее сотни пунктов по взаимному обмену супругами с целью дать возможность претворить самые смелые эротические фантазии, да-бы не погасить "искру любви" в монотонность брачной жизни не по-гасила "искру любви". Тут только при знакомстве надо сразу же дать знать, какие именно мечты хотелось бы увидеть наяву, дабы избе-жать неприятных сюрпризов. На этот и другие подобные случае журналы предлагают разные вариации "эротических игр", а очень многие женатые испанцы имеют любовниц или любовников на сто-роне, что не мешает им ходить в церковь и заглядывать к священ-нику в исповедальню.
   Проституцией на панели занимаются, и это надо тоже при-знать, гораздо меньше испанок по сравнению с вековой давностью. Из кочующих по стране "жриц свободной любви" половина - ино-странные гастролерши. В расчете на душу населения, примерно столько же посвящает себя этому ремеслу в Германии или Голлан-дии. Публичные дома повсюду работают под вывесками придорож-ных клубов, массажных салонов, мотелей, саун. Такого рода релак-сация считается личным делом каждого гражданина. У парочек больше не спрашивают брачных свидетельств в отелях. Как ни па-радоксально, раньше тоже не спрашивали ... у однополых клиентов.
   Согласно экспертному мнению, в начале прошлого столетия эротического заряда у испанцев было несколько побольше, чем сто лет спустя, когда изрядная доля их знаменитой страсти утопает, по-мимо футбола и корриды, в разговорах и спорах на повышенных то-нах. Отсюда и проистекают разные искусственные стимуляторы для оживления "эротических фантазий".
   Фильмов для взрослых на просмотр выставлено сегодня более тысячи названий и, если в конце XX века снимали всего девять та-ких картин в год, сейчас уже около сотни. Каждый пятый пользова-тель Интернета заходит в сеть для общения и диалога с кем-то на интимные темы бытия. Мужчин при этом втрое больше, чем жен-щин. Начинается знакомство с условной фразы "чувствую себя оди-ноко". Единственное, что нужно для подобных контактов, воображе-ние и умение заинтриговать собою. В общем, новая электронная форма эротикона.
   По мнению опять-таки экспертов в этой области, современная испанка не только хорошо знает, что ей нужно от мужчины, но и ста-ла как бы требовать этого. Девушки уже менее склонны мечтать о "рыцаре на белом коне" и установить интимные отношения для них не проблема. Парни тоже догадываться начали, что в постели им нужно обладать неординарными талантами, потому как у слабого пола выбор намного шире, чем раньше.
   Словом, в ходу несколько иной подход к сексуальности, когда эротическое влечение стараются не особо скрывать, а обоим сторо-нам, если уж на то пошло, хочется получить от такого сблиения на-стоящее наслаждение. Женщины уже не предлагают себя, чтобы добиться любви к ним, а хотят обязательно удовлетворения, на-стаивают на своем естественном праве на него. В то же время никто еще не стал хозяином или хозяйкой своей сексуальности и все про-должает зависеть от многих других факторов.
   Конечно, даже самые авторитетные эксперты могут ошибать-ся. В любом случае, если о сексе и эротике в Испании стали не стесняться говорить вслух и раскованно, все это не означает, что положение в этой сфере человеческих отношений намного улучши-лось. Дело в том, что воспитанные на журналах вроде "Космополит-ка" женщины чувствуют себя уверенней насчет собственных спо-собностей контролировать свою сексуальность. Мужчин же любого возраста все чаще беспокоит, смогут ли они удовлетворить повы-шенные запросы и в решающий момент не потерпеть фиаско.
   При желании, можно найти достаточно оснований подметить, что сексу и его эротическому компоненту испанцы придают значение некой игры, в которой обе стороны должны выигрывать и получать, по возможности бескорыстно, взаимное психофизическое удовле-творение на пути ко все более глубокому, доверительному обще-нию. На вопрос же, что всего нужнее для такой игры, отвечают: лю-бовь, взаимная симпатия, общие интересы, богатое воображение в постели, взаимность эротического влечения, психологическая со-вместимость, взаимопонимание, чувство юмора... Примечательно, что примерно в том же порядки выстраиваются условия успеха в Америке, Европе, да и не только там.
   Тем не менее, молодые испанцы и испанки заводят продолжи-тельные и относительно глубокие интимные связи несколько реже, чем в других европейских странах. Почему? Вероятно, в силу своей неспособности или нежелания делать это - в браке или вне его. Число разводов вот уже который год продолжает превышать число заключаемых брачных союзов независимо от того, в церкви ли они венчались или нет.
   Бытует мнение в Западной Европе, будто испанцы склонны, в массе своей, к аффекту и легко возбудимы в эротическом плане. Подтвердить или опровергнуть это утверждение мне не по силам в виду нехватки известного опыта. Потому снова обращаюсь к пока-заниям свидетелей и очевидцев, с которыми был знаком.
   Один из примеров - Триана, коренная жительница Мадрида. Взгляд больших карих глаз у нее прямой, проницательный. На вид больше тридцати не дашь. Очень энергичная и общительная. Дер-жит себя уверенно, естественно и с достоинством.
   Триана вышла замуж в двадцать два года, желая как можно быстрее освободиться от чрезмерной родительской опеки и начать самой распоряжаться своей жизнью. И заплатить ей за это при-шлось известную цену: столкнувшись, как выяснилось уже после свадьбы, с совершенно эгоцентричным человеком, спустя три года она развелась с ним.
   Настал тогда момент в нашей супружеской жизни, - объясня-ет Триана, - когда я уже стала стыдиться показываться с ним на лю-дях. На словах у него все вроде было нормально, в постели он был великолепен, но днем своим наглым и равнодушным ко мне поведе-нием все чаще подталкивал меня к осознанию одной важной вещи: для того, чтобы быть счастливой, нужно заставить других уважать тебя, а не таскать за них каштаны из огня. Сейчас я материально достаточно обеспечена. Единственное, о чем иногда сожалею, так это о том, что многие мужчины смотрят на меня исключительно как на объект своих вожделений. Мне-то хорошо известно, что когда те-бя хотят - это одно, а когда влюблены в тебя и хотят - это совсем другое... В общем, у нас чем моложе, тем глупее, а в более зрелом возрасте умнеют, но далеко не все. В массе своей, скроены мы примитивно, страдаем ограниченным воображением и не особо хо-тим получать новые знания, интеллектуально развиваться. Можем быть веселыми, жизнерадостными, добродушными. Но это чаще всего получается в неподходящий момент и не там, где нужно.
   Оптимистическому настрою Трианы способствует энергетика ее темперамента. Закончив университет, она стала специалисткой в области информатики, нашла интересную и достаточно хорошо оп-лачиваемую работу. После развода предпочитает устанавливать с мужчинами ни к чему не обязывающие знакомства - просто на вся-кий случай.
   - Сегодня, мне кажется, я знаю, что значит по-настоящему ко-го-то любить. Это значит прежде всего доверять человеку полно-стью и в трудный момент всегда можно на него положиться. Быв-шему мужу своему мне не пришлось доверять. В ответ на его вне-брачные эскапады сама решила испытать одну такую. Почему-то боялась, что он обязательно узнает. Не узнал, но стал все больше придираться ко мне по мелочам, даже унижать меня при других. Терпеть такого я не смогла, ибо у меня еще оставалось чувство собственного достоинства. Потому и развелась, чтобы не потерять уважения к себе.
   Будучи не замужем, Триана не чувствует себя в чем-то ущем-ленной, тем более ущербной. По ее словам, она просто еще не на-шла свою эксклюзивную модель, ради которой можно было бы сно-ва рискнуть завести семью. Да и быть холостой женщиной для не нее совсем не страшно, как многие обычно считают. Нужно только смотреть на жизнь несколько иронично, с чувством юмора...
   Еще один случай. Журналист Фернандо Руэда - отнюдь не ма-чо, над которым довлеет искушение соблазнять женщин не стесня-ясь в средствах, как уж получится. На основе своего личного опыта он утверждает, что эротизм в Испании по-прежнему имеет мало чего общего с настоящим любовным чувством, несмотря на легенды про испанскую страстную любовь. Чаще, чем реже, женщину и сегодня принимают за объект искушения, для обладания которым надо с ним поговорить ласково, пригласить поужинать в ресторан, пода-рить букет цветов и прочее из того же арсенала средств. С такой породой бонвиванов-мужчин сопрягается и соответствующий тип женщины.
   Но Фернандо признает также факт существования другого ви-да мужчин, к которым относит и себя. У него тоже накопился доста-точно разнообразный опыт интимного общения с женщиной, причем далеко не легкого поведения. И все же рано или поздно в их жизни обязательно появляются представительница прекрасного пола, с которыми у них возникают общие интересы и суждения, возможные лишь при наличии взаимной симпатии и сексуальной совместимо-сти. Именно такие дружеские интимные отношения они ценят выше всего и опасаются их потерять. Называется ли это любовью или как-то иначе, суть дела не в названии...
   Мне пришлось быть свидетелем довольно живого обсуждения в испанской прессе сделанного сексологами заключения: размер мужского достоинства в состоянии эрекции должен приближаться вплотную к тринадцати сантиметров, иначе женщина не получает должного удовлетворения.
   По данному поводу местная журналистка Монсеррат Домингес высказала такое соображение: "Размеры, конечно, важны, и никакая женщина спорить с этим не будет. Но вот когда речь идет о продол-жительной интимной связи, тут всерьез задумаешься. Все ночи под-ряд, месяц за месяцем, год за годом разделять ложе с одним и тем же человеком! Когда-нибудь можно почувствовать, что одна лишь нежность не всегда способна заменить сексуальное удовлетворе-ние. Зачем себя вводить в заблуждение, для женщины и ее здоро-вья такое удовольствие совсем не лишне, как и для мужчины. Одна-ко природа не всех одаривает одинаково. В свое время мама пре-дупреждала меня: "Любовная страсть, доченька, великолепна и по началу заставляет забыть все остальное. Но что сохраняется на-долго, так это мужчина, если у него в мозге есть извилины". Думает-ся мне, именно там, в его головном компьютере, и лежит ключ к на-шему женскому счастью. Или мы говорим о чем-то другом?"
  
  
  ЧАСТЬ XII (ИНТЕРМЕЦЦО)
  
  На Руси, как и в Элладе, очень верили преданиям, будто всё шло от земли-матери, породившей на свет и самого человека. Земля пред-ставлялась там плодоносящей женщиной, которую надо было оку-чивать, пахать, сеять, чтобы та давала плоды. Отсюда их обряд проведения священной борозды вокруг поселения, дабы оградиться от эпидемий. Совершали этот обряд женщины ночью в чем мама родила.
   На основании сохранившихся источников весьма трудно ут-верждать наверняка, как в действительности относились жители Древней Руси к собственной сексуальности. Церковные иерархи выставляли всё, так или иначе связанное с плотью, совершенно не-совместимым с православным целомудрием порождением Сатаны, эротические сновидения - гнусным дьявольским наваждением.
   Повышенная забота Церкви о поддержании хотя бы видимости благонравия глубоко въедалась под кожу человека вместе с ханже-ством. Считавшееся запретным в своем кругу дворянство таковым не считало в отношениях с крепостной челядью. Молодая поросль благородного звания, вся из православных до мозга костей, начина-ла свою половую жизнь обычно с крестьянок или служанок. В свою очередь, крепостным мужикам часто приходилось надолго уходить из дома на отхожие промыслы. В итоге, для многих семья станови-лась фикцией, а слабый пол понуждался к невольному воздержа-нию. Не отсюда ли возникла некоторая эротическая заторможен-ность русской женщины? Во всяком случае, так казалось заезжим иноземцам.
   'Стремясь связать всех прихожан не только общей верой, но и общими страхами, - подмечает уже в наше время историк Н. П. Пушкарева, - православные проповедники и находившиеся под их влиянием компиляторы летописных столбцов изначально высту-пали носителями репрессивной педагогики и дидактики, особенно в вопросах, связанных с эмоциями и частной, тем более интим-ной, жизнью людей. Правда, запреты на совершение каких-либо действий тогда еще не соединялись у них с запретами их обсуж-дать. Напротив, приходские священники имели под рукой весьма подробный перечень описаний греховных деяний, о совершении которых все должны были им 'поведовать без сраму'. Настаивая на обязательной исповеди, требуя постоянного контакта между священником-исповедником и 'покаянными детьми', православ-ные дидактики имели немалые возможности нравственного воз-действия на своих прихожан, контроля за их помыслами, поступ-ками и повседневной жизнью'.
   Из первопрестольной рассылались в приходы для 'вопроша-нья-исповеданья' специальные служебные требники, разъясняв-шие, чем надо интересоваться в первую очередь. Скажем, мужу священник должен был ставить такие вопросы: 'Како впервые до-шел ты до греха? Блуда ради иль с законною женою? С рабою сво-ею, мачехой иль падчерицей? Во сне ли блуд сотворил, осквер-нившись истечением страсти? Помыслил ли на чужую жену с по-хотию?.. Веруешь ли в Святую Троицу единосущную и неразде-лимую? Верою ли служил государю своему и государыне своей, и детям их во всём ли бесхитростно? Не утаил ли где за собой Го-сударя Царя пошлинные казны с товару? Не торговал ли заповед-ным товаром тайно? Имеешь ли страх божий в себе, печешься ли о спасении своем? И не любишь ли чего мирского больше Творца своего?..'
   В вопросах к женам следовало быть попристрастнее: 'Како девство твое растлилося, блуда ради иль с законным мужем? В себе ли соблудила чем? Иль на мужа лазила? Мывшись молоком или медом, давала ли пить, чтоб приворожить к себе? С черне-цом, попом иль с дьяконом блуд ли сотворила? Блуд ли кто со-творил с тобою иль взирала ли на кого с похотию? Вдевала ли язык свой по-татарски или тебе кто тако же? Осязало ли рукою конское естество с похотию? Мочилась ли на восток иль при му-же? А в пожары грабливала ли что?..'
   Ответ держать многогрешному рабу божьему тоже надо было как положено, а не как бог на душу положил, ибо исповедовался он не священнику, а Вседержителю и Пречистой Его Матери. 'Отче и Господине! - должно было следовать в исповеди. - Вот грехи мои и дела злыя. Объедаюсь и упиваюсь, прелюбодействую во сне и наяву, краду и божусь всегда по кривде. Клевещу и завидую, руко-прикладствую и по волхвам хожу. Кощунственные игры неподоб-ные играю и песни бесовские распеваю, лаюсь в трезве и в пьян-стве. Разжигаю плоть и оскверняюсь, идя в церковь в Христовы праздники. И согрешил я неверием в святые заповеди, гордынею и богомерзкими словами, всякою ересию и чревобесием, ручным блу-дом содомским, деторастлением и кровосмешением... Много про-гневал Дух Твой Святый моими делами и словами. И несть того греха, его же аз не сотворил. Но во всех каюся. Прости мя, Отче Святой, и благослови'.
   С еще большим тщением церковные надзиратели следили за делами и помыслами иноков, дабы те не блудили, 'друг на друга влазя и на себя впуская, из грудей млеко у жен и девиц не пили, со-домского греха богомерзкого не сотворяли'. Для монахинь, желав-ших исповедоваться, требник составлялся так, чтобы все их согре-шения и помышления блудные во сне и наяву выкладывались попу без зазрения. Допытывали тоже без зазрения: 'Согрешила ль блу-дом ручным? Давала ль кому блудить сзади иль за грудь ласкать? Целовала ль тайные уды у кого, а им себя тако же повелевала ль? Тело свое обнажала ль бесстыдно для осязания своих уд срамных с похотию до истязания плоти?..'
   Дьяки заносили в свои тайные скрижали множество свиде-тельств о 'богопротивных игрищах', особенно в ночь на Ивана Ку-палу, когда частенько совершалось 'мужем и отроком великое па-дение на женское и девичье шатание, равно как и женам беззакон-ное осквернение'. По доносам священников в Патриархию, гульби-ща сопровождались 'растлением девства' и уже потому разбира-лись, что это: блуд насилием или сама девица изволила, соблаз-нившись обещанием жениться на ней.
   Простолюдин смотрел на все эти шалости спокойно. Блудни-ков же церковь наказывала наложением на них епитимьи с обяза-тельством соблюдать пост несколько лет или выплатить ей штраф. Опасаясь преждевременной потери их дочкою девства, родители торопились выдать её уже в лет четырнадцать за физически зрело-го парня, но бывало и оказывалось, что на выручку дочери своей из сострадания приходила сама теща, которая потом на исповеди при-знавалась в блудодеянии. Попы вынуждены были перестать отно-сить подобные греховные провинности зятьев и тещ к супружеской измене и за неоднократные их внебрачные 'приближенья' назна-чали пять лет поста.
   Обыденная жизнь на Руси была такова, что о стыдливости могли говорить лишь церковные требники. Обнаженное тело вряд ли кого шокировало: спали в тесных помещениях вповалку, в бане мылись вместе, а знаком унижения считалось лишь насильственное раздевание. Церковным живописцам разрешалось показывать об-наженное женское тело только в сценах адовых мук. Теологи право-славия прилагали все силы, чтобы убить на корню эмоции, вызван-ные любовным чувством между мужчиной и женщиной. В их пред-ставлении, любовь должна проявляться исключительно к Богу и правителям земным, а потом уже, что останется, - к законной супру-ге, которая привлекательна не внешностью, а внутренним своим светом.
   Принимая христианство в греческом варианте, русские князья ставили перед собой главную цель - обеспечить прочность своей власти и узаконить уже существовавшие неписаные правила пове-дения своих подданных, дабы легче было ими управлять. По той же причине у духовенства вызывали беспокойство любые отклонения от православных канонов, или попросту ересь. Концепция романти-ческой любви, появившаяся в Западной Европе в период позднего Средневековья, оказалась совершенно чуждой византийской церк-ви, откуда и черпали священники на Руси все проповеди, нравоуче-ния, жития святых, назидательные притчи.
   Русское православие отвергало врожденный характер сексу-альности, считало половое влечение не связанным с первоначаль-ным замыслом творения, а потому требующим подавления. Проти-востоя западному материализму, духовность и аскетизм приобрета-ли в церковных проповедях гипертрофированный характер. Но это в проповедях. Действительность складывалась прямо обратная - поп своё, а мужик своё: 'Дородна сласть - четыре ноги вместе класть! Стыдиться жены - детей не видать'. Нарушения сексуальных за-претов были также естественны как и уклонения от уплаты налогов.
   Отцы православной церкви воспевали девственность, безбра-чие, умерщвление плоти. Женщину, искавшую физической близости с мужчиной, приравнивали к узилищу зла, а любовь между ними на-зывали 'разжением плоти'. Наставления о примерном поведении сочиняли главным образом монахи, вынужденные подавлять в себе 'соблазны на блуд, похоть богомерзкую, желание сатанинскому иг-ранию и прочие помыслы лукавого'.
   У богословов, мнивших из себя чуть ли не прикрепленными к Высшему Небесному Совету, принято было считать, что глаза по-рочного человека часто моргают, с жадностью и вожделением взи-рают вокруг, избегают смотреть прямо в очи другого, не задержива-ют взгляда на чем-то одном и отражают глубокомысленное бес-смыслие. К знакам порочности относили также хромоту на левую но-гу. Хромоту на правую, напротив, принимали за божественную, при-носящую удачу. Мизинец на правой руке свидетельствовал, по их мнению, о глубокой вере, доброй воле и благочестии, безымянный - о раскаянии, средний - о добродетели и милосердии, указательный - о разуме, большой о самой святости. Отсюда и трехперстие под-нятой правой руки - жест наказа, поучения, благословения, права излагать истину.
   И никто из святых отцов не хотел даже думать о том, что рас-сказы о 'непорочном зачатии' вставлены в текст Евангелия спустя сто с лишним лет после его написания. Невдомек им было, что в ранних христианских общинах Иисус считался обычным человеком, родившимся от Иосифа и Марии, но никак не от Святого Духа. Ина-че откуда у него родные братья и сестры? Споры о непорочности зачатия продолжались вплоть до IV века, пока Марию не сделали Пречистой Девой, Иисуса - Сыном Божиим, а дабы выправить оп-лошность текста, родных братьев и сестер - двоюродными...
   С чем другим, а с женитьбой на Руси дело не затягивали. С женитьбой государя промедление тоже считалось нежелательным, хотя предварительный осмотр девиц из знатных семейств мог дол-гое время заканчиваться ничем. На смотрины Василию III доставили несколько сотен кандидаток, а сыну его Ивану IV показывали чуть ли не всех более менее красивых дворянок. Победившую конкур-сантку, прельстившую царя своими эротическими качествами, тут же забирали в Кремль. По обычаю венценосец мог видеть её до свадьбы лишь один раз, но, как и все другие обычаи, этот тоже на-рушался.
   Отвести обычного смертного от женитьбы могли только серь-езная болезнь или его намерение принять обет монашества. По-скольку же тайные любовные связи вне брака приравнивались к бо-гопротивным, то родители спешили избавить молодых от соблазнов холостяцкой жизни.
   Второе бракосочетание почиталось менее священным, нежели первое. Если венчались вдовые, на них венцов не возлагали, а дер-жали их на плечах. Обряд третьего брака состоял в одном лишь мо-литвословии, без венчания. Иерархи призывали не допускать мирян до третьего брака, называя его незаконным, четвертый вообще ква-лифицировали как 'понеже свинское бытие'. Несмотря на запрет жениться в четвертый раз, такое все же случалось и светские вла-сти даже позволяли детям от этого брака пользоваться законными правами на наследство.
   Случись подозрению в неверности жены, ворожеи советовали мужу положить совиное сердце на суконную материю и подсунуть ей спящей под левый бок - та сразу признается во сне, провинилась ли. Можно и помыться в бане, обтереть пот полотенцем, а по воз-вращении домой незаметно положить его жене под подушку. Суп-ружнице же советовали заставить чванливого муженька носить при себе кусочек оленьего рога - тогда можно ожидать от него доброго отношения. Чтобы тот покрепче любил, нужно было отхлестать его крапивой по ягодицам.
   В богатых семьях у супруга всегда было отдельная опочиваль-ня, чтобы не спать с женой накануне праздников Господних. Просы-паясь ночью, он молился там перед образами святых, ибо ночная молитва считалась приятнее Богу. Днем в воскресенье посещал своих друзей, с которым поругался когда-то, лез к ним с поцелуями, просил прощения и на такую же их просьбу отвечал многозначи-тельно: 'Бог простит'.
   Московиты охочи были до плотских утех в браке и вне оного, хотя и признавали их греховными, нечистыми. Многие в таких слу-чаях даже крестики свои нательные снимали, дабы увернуться от кары небесной. Вину же за прелюбодеяние возлагали прежде всего на женщину, которая после подобного грехопадения должна была несколько дней провести в монастыре на хлебе и воде, вернуться домой, где муж обязательно бил её плеткой.
   С Лобного места на Красной площади регулярно зачитывались статьи Уложения (уголовного и административного кодекса). Статью 26-ю главы 22-й дьяки оглашали с особой торжественностью, гро-мовым голосом: 'А ежели жена которая будет жить блудно и при-живет с кем детей, а тех детей сама или иной кто, по её веле-нию, погубит, таких беззаконных жен казнить смертью безо вся-кой пощады, чтобы на них смотря, иные такова беззаконного де-ла не делали и от блуда унялися'.
   Всего же ценнее, ценнее даже теплых женских объятий, для подданных царя московского была воля вольная. Воля да еще вольная? Что за диво дивное такое?
   'Вольному воля' означало в первую голову свободу прожива-ния и перемещения когда и куда вздумается. Такой свободой поль-зовались только собственники, которые платили налоги и несли оп-ределенные повинности. Подавляющее же большинство подданных были холопами, из нищеты или долгов продавшими себя в кабалу вечную.
   Видно, уже изначально обречен был русский человек маяться в поисках занятия по душе, стремиться к воле вольной. Кажется, возьми он и поставь свой задний ум наперед, не понес бы столь ощутимых для себя потерь. В чем у него не было недостатка, так это в горьком жизненном опыте. Где он преуспевал, так это в ссорах и тяжбах. Чем по-настоящему был богат, так это радушием и хлебо-сольством, поговаривая: 'Хлеб да соль разбойника побеждает'. Да еще зазубренными молитвами и религиозной обрядностью. Совер-шением таинств молитвы, покаяния и причащения надеялся осво-бодиться заодно и от моральной ответственности. Вину же за свои затмения разума и совести сваливал на проклятого дьявола или треклятое зелье и вообще на кого угодно, только не на себя самого.
   То тут, то там разносились проклятия, вплоть до богохульства, угрозы дать по морде, исковеркать нос, отодрать уши, обесчестить чью-то мать. Знатные особы предпочитали бить друг друга кнутами, не сходя с лошади. Народ попроще даже не очень-то опасался слу-чайно столкнуться с назначенными царем соглядатаями, которые отлавливали ругателей на месте и передавали стрельцам для штрафования 'окладом за бесчестье'.
   При виде проходившего мимо иностранца московские лавоч-ники, торговые сидельцы и извозчики кричали: 'Немец! Шиш на ку-куй!' От жителей Немецкой слободы москвичи держались подаль-ше. Первые приезжавшие в столицу иноземные спецы, генералы и полковники упоминались в документах после дворян и детей бояр-ских, а на торжественных мероприятиях места им предоставлялись ниже гостей из купеческого сословия.
   Прикрепленные к посольствам приставы требовали от глав дипломатических миссий снимать шляпы раньше высоких должно-стных лиц при встрече с ними на улице. За малейшее жульничество иностранцев сурово наказывали. Вынужденные в интересах собст-венной безопасности всякий раз унижаться, они не скупились на похвалу и рядом с задравшим нос боярином своим несколько при-шибленным видом вызывали к себе жалость...
   Как можно дальше от Москвы предпочитали поселяться осо-бые люди, которых звали их казаками, что в переводе с татарского означало 'вольные, бездомные бродяги'. Это уже со временем 'казак' стало означать 'вольный воин-удалец'. Первопрестольную такие особые люди большого желания видеть не испытывали и свою привилегию проживать вольно на государственные повинности не меняли.
   Казакам от души завидовали и сотни тысяч крестьян, собран-ных со всей страны на строительство нового стольного града в устье Нивы. Воздвигался город с крайней поспешностью - под не-усыпным надзором прикрепленных к стройке армейских офицеров и караульных солдат, не дававших никому отлучиться с работы. За прогул рабочего дня высчитывался трехдневный заработок, а потом еще и плетками наказывали. Посещение церкви считалось обяза-тельным: попы внушали усердно работать, не гневаться на началь-ников, почитать их, неукоснительно следовать их распоряжениям.
   Досуг мастеровых в свободное от работы время регламенти-ровался до мелочей. Из своей слободы и даже со своего двора им запрещено было отлучаться по вечерам и в праздники, за исключе-нием разве церкви, кабака и бани. Даже заработанными деньгами не могли они свободно распорядиться, ибо о любой покупке полага-лось извещать комиссара, дабы он знал, у кого что имелось.
   Однажды мастеровые из Москвы решили хором спеть песню на только что выстроенной ими улице - за это полиция избила их кошками. Следуя предписаниям, работные люди не имели права подходить близко к сооруженным ими дворцам, садам и паркам. Лишь по редким праздникам собирались они на лугах в окрестно-стях новой столицы и ожесточенно дрались 'на кулачки' до крови. Единственной отрадой были кабак да баня, где парились по много часов. Там же могли и заночевать, а подчас и умереть на полке в парильне, заснув от изнеможения сил.
   Тут уж, мягко говоря, не до эротики.
  
   *
  Государство Московское развивалось самобытно и самобытно на-столько, что о расхожих по всему свету платных плотских удоволь-ствиях летописцы скромно умалчивали. Посему четкой картины, ко-гда и как появились на Руси сексуальные утехи за вознаграждение, архивные документы предоставить не могут.
   Ясно, что поклонники Диониса собирались обычно в корчмах, где, помимо горячительных напитков, продавались и гулливые жен-щины, готовые на всяческие забавы для тела и души. Заодно, даже под страхом наказания кнутом, представители сильного пола нау-тюживались там как портные, налимонивались как баре или просто употребляли как солдаты.
   Главным же местом плотских искушений служили не кабаки, а бани, где, оголяясь, человек выражал своего рода протест против опостылевших ему условностей. То же происходило и в Китае, и на Арабском Востоке, и в Англии, где бани были особым видом борде-ля, в котором можно, в качестве дополнительной услуги, попросить девчушку для растирания бренного тела. Словом, банные удоволь-ствия - далеко не российское изобретение. В ту пору такие заведе-ния в Западной Европе тоже разрешали многое в своих помещени-ях, но хотя бы для видимости нужно было производить впечатление моющихся супругов.
   Монахам отнюдь не чужды были тайные пороки сладострастья. Одно из документальных тому - грамота великолукского митрополи-та Евфимия от 1695 года. В ней говорится: 'Ведомо нам, преосвя-щенному митрополиту, учинилось: в нашей епархии приезжают в монастыри богомольцы мужского и женского пола, и будучи в мона-стыре на праздники, жены и девы ночуют в кельях у властей и рядо-вой братии. И сие зло непристойно иноческому званию и неблаго-чинно, наипаче же грешно, ибо от того сети дьявола простираются к блудной похоти зазорной'.
   Продажа непотребными девками своего тела за вознагражде-ние организована была в Московии из ряда вон плохо, не то что в Западной Европе. Нечто похожее на дома терпимости появились при Петре I: дома эти назывались 'блядскими', и велено было по-давать на них изветы, дабы 'ниспровергнуть всякие мерзости и по-хабства'. Несмотря на принимаемые меры с целью поставить сек-суальные связи в рамки известных приличий, подпольные притоны размножались довольно живо в новой столице империи. Там на улицах расплодились проститутки-одиночки, а при Елизавете на Вознесенке возник первый публичный дом, который возглавила ка-кая-то немка из Дрездена, набравшая для услужения гостей девиц благородного происхождения. Собирались в нем формально 'для ведения светской беседы' наедине, пока не появилась строгая ко-миссия и заставила мадам 'заложить' всю её клиентуру. Девиц за-брали и взяли под караул.
   К моменту восхождения на престол Екатерины II нравственное, да и физическое состояние здоровье подданных оставляло желать лучшего. Из-за отсутствия надлежащих знаний и элементарной ги-гиены даже дворяне все еще относили венерические заболевания к каре небесной, средств излечения не изыскивали, больных от семей не изолировали, а вместо профилактики ожидали исцеления от икон Пресвятой Богородицы, принимая болезни эти за злонамеренную порчу, золотуху и беснование. Осторожная во всех своих начинани-ях императрица ввела обязательные медицинские осмотры для гу-лящих женщин, устроила лечение для больных 'франц-венерою'. Хотя Сенат повелел всех проституток, после их излечения, сослать в Нерчинск, Екатерина понимала несостоятельность таких драко-новских мер и считала проституцию явлением, которое нужно при-знать терпимым.
   Ближе к концу своего правления все более склонный к разго-ворам о благочестии Николай I потребовал ужесточить регламента-цию 'непотребного ремесла' и даже признал его противозаконным. С него и начали появляться правительственные указы строго надзи-рать за развратными женщинами. В столице и других городах соз-дали врачебно-полицейские комитеты, но надзор их, по большей части, носил фиктивный характер. На лето 1889 года в империи числилось официально 1210 домов терпимости, на учете в полиции проституток-одиночек состояло около десяти тысяч. Это по офици-альным данным, в действительности же цифры занижены раза в три-четыре. Только в одном Петербурге властям были известны 365 квартирных хозяек, промышлявших распутством своих квартиран-ток.
   Наряду с домами терпимости функционировали притоны и до-ма свиданий. Под притонами имелись в виду квартиры, чьи содер-жательницы предоставляли посетителям дополнительные платные удовольствия. В дома свиданий их хозяйки допускали мужчин с при-ходящими женщинами из числа явных (без паспорта и с желтым би-летом) или скрытых, о побочном заработке которых могли не знать даже их ближайшие родственники.
   В Москве 'жрицы любви' облюбовали себе притоны для праздношатающихся, которые сходились туда на ночевку, каждый в снимаемый им угол. Летом они часто шалили в садах, парках, го-родских рощах, оврагах. Поздними вечерами охотились на Сретен-ском бульваре, в Александровском саду близ Кремля, по дороге на Ваганьковское кладбище. Самым опасным притоном считался под-вальный этаж гостиничного трактира 'Крым', что выходил на Труб-ную площадь и Цветной бульвар. Заниматься 'непотребным ремес-лом' могли заставлять женщин и свои же мужья, пако такой прира-боток пополнял семейный бюджет и даже не исключал вполне мир-ного супружества. Обычно главным закоперщиком был муж. О приемах вымогательства и мошенничества на этой ниве можно пи-сать диссертации.
   Под влиянием модного тогда учения итальянского доктора Ламброзо о типах преступной личности полицейские эксперты и су-дебные медики тщательно проследили контингент 'эротоманок' на панели. В частности, оказалось, что размеры черепа у них меньше среднего статистического, а лица - больше. Выводя патологические отклонения в строении тела, подметили продолговатые уши, вздер-нутые носы и некоторые другие приметы. Однако от изысканий вскоре пришлось отказаться, ибо среди них попадались довольно часто индивиды с нормальными и довольно осмысленными лицами без каких-либо признаков вырождения или еще чего-то в том же ду-хе. Вот что действительно оказалось для них весьма характерным, так это крайне редкое чтение ими книг: если они и читали, то пре-имущественно любовные, бульварные романы, а религиозная лите-ратура с её нравственными наставлениями их совсем не привлека-ла, ибо будила в них горькие переживания, ухудшала и без того не-веселый настрой.
   Специалисты обнаружили и такую отличительную черту. Про-дажные женщины часто воспринимали свое тело как нечто отдель-ное от души, чем можно распоряжаться свободно, по собственному усмотрению. Отсюда-де отсутствие у них страха перед венериче-скими болезнями, пренебрежение довольно высокой вероятностью подвергнуться насилию, издевательству и просто быть убитыми. За сим следовало еще одно неожиданное открытие. Предоставляя свое тело временно в чужие руки, многие из них тем не менее могли искренне любить какого-то мужчину - в том смысле, что бесплатно никому, кроме него, не отдаваться. Такие даже обижались, когда их называли шлюхами. В общем, они как бы делили свою сексуальную жизнь на две самостоятельные части, одна из которых, полностью освобожденная от нравственных понятий, позволяла им услаждать клиентов совершенно непроизвольно, без каких-либо чувств, тем более страстей.
   В начале XX века шестнадцать европейских государств подпи-сали Парижскую конвенцию по борьбе с проституцией, в том числе и Россия. Ее министр юстиции представил Думе проект о мерах пре-сечения торга женщинами в целях разврата. Затем последовали правительственные указы по поимке в притонах лиц женского пола, не внесенных в списки 'публичных' и по пресечению выезда из России девиц легкого поведения...
   В Российской империи 'эротический' означал любовный, а 'эротиком' называли поэта, сочиняющего любовную лирику, воспе-вающего женскую красоту. Околоточные жандармы брали на замет-ку, как неблагонадежного, любого, у кого дома на стене висела кар-тина с обнаженной натурой.
   Вероятно, в любом народе принято снисходительно относить-ся к тайным эротическим вожделениям не только своих правителей, но и 'властителей дум'. Среди последних первым для россиян не-сомненно стоит тот, кто сам о себе говорил: 'Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!'
   Пушкинский гений поражал художественным дарованием излу-чать своей поэзией лучезарный свет и одновременно присутствием в нем самом поистине дьявольских противоречий. Характером ка-призный и непостоянный, нравом раздражительный и обидчивый, Александр Сергеевич считал себя православным и в то же время откровенно насмехался над святынями. В 'Гаврилиаде' изобразил прелюбодеяние в Царствии Небесном, а будучи еще совсем юным, сочинил поэму 'Монах', где посадил инока на спину черта и отпра-вил их в Святой Град Господний Иерусалим. Ближе к своей трагиче-ской кончине отметил в письме к Чаадаеву: религия, мол, чужда нашим привычкам и мыслям, но только об этом не следует говорить.
   В беседах со своими знакомыми русский потомок африканцев похвалялся тем, что нравится женщинам своим 'бесстыдным бе-шенством желаний'. Визиты к шальным девкам наносил и до же-нитьбы, и после, не боясь даже подцепить 'венеру'. Мог сочинить пламенные, нежные строки признаний в любви к женщинам и, под-давшись 'искушению рассеянности', в своем же имении 'обрюха-тить' крепостную девицу, а потом, после короткого угрызения со-вести, бросить её на произвол судьбы. В общем, 'младых богинь безумный обожатель' просто хотел, по его же собственному при-знанию, описать 'странности любви, открыть тайну сладострастья, оживляя её лучом вдохновения и славы'.
   У другого патриарха отечественной литературы, Тургенева Ивана Сергеевича, тоже были свои слабости в отношениях с пре-красным полом. Ярый противник крепостного права, он не отпустил на волю ни единой души крестьянской из пяти тысяч принадлежав-ших лично ему. Многие рабыни и в самом деле оставались верны помещику-писателю: за свои годы жизни на лоне природы он совра-тил далеко не одну из них, как Пушкин, и частенько делал это ско-пом, насколько позволяло ему здоровье. Кстати, никто из участниц оргий жалоб на его экстравагантное поведение не подавал. Да и к чему доносы, если забеременевших от него девиц хозяин удостаи-вал подарками и вполне достойным пенсионом.
   По данным Департамента полиции, за границей Иван Сергее-вич предпочитал именно бордели с групповым сексом, где щедро раздавал вознаграждения. Оказавшись снова в родном отечестве, тесно сошелся на неровной почве с театральной актрисой Савиной, которая принялась лечить его от импотенции весьма утонченными методами. Что примечательно, классик так и не признался никому в своем тайных прихотях сладострастья. Просто очень хотел оставить о себе впечатление, как о великом писателе и благочестивом чело-веке.
   Полиция добывала тогда 'подноготную' об интимной жизни всех известных литераторов, особенно демократического толка. Ка-кие-то сведения докладывались Его Императорскому Величеству, какие-то оставлялись в архиве про запас. Вот, к примеру, Белинский Виссарион Григорьевич. На почте агенты перехватили его письмо к другу, в котором литературный критик рассказывал: 'Итак, узнай то, что я упорно от всех скрывал вследствие ложного стыда и ложного самолюбия. Я был онанистом и не очень давно перестал им быть, - года полтора. Сначала я прибег к этому способу наслаждения вследствие робости с женщинами и неумения успевать в них; про-должал же потому, что начал. Бывало, Станкевич, говоря о своих подвигах по сей части, спрашивал меня, не упражняюсь ли я в этом благородном и свободном искусстве. Я краснел, делая благочести-вую и невинную рожу, и отрицался'.
   Богатейшую почву для догадок давало тайной полиции и чрез-мерное увлечение онанизмом Николая Васильевича Гоголя. Добро-любов Николай Александрович тоже поначалу разыгрывал из себя девственника, презиравшего женщин, однако вскоре не мыслил без них своей творческой деятельности и вовсю развратничал с прости-тутками, особенное удовольствие испытывая от нанесения визита какой-нибудь благородной даме сразу после посещения им публич-ного дома. Позднее он называл подобные увлечения 'животными, грязными, жалкими, меркантильными и недостойными человека'...
   В начале XX века на российскую сцену вышла беллетристика, коренным образом поменявшая отношение к показу интимных сто-рон бытия, несмотря на ожесточенное сопротивление духовной и светской цензуры, опасавшейся эротики наравне с призывами к свержению самодержавия. Своей поэзией Бальмонт заявил о том, что эротика стала для общества важной и совершенно неприемле-мой в опресненном виде. Маяковский оказался способным лишь придать эротизму налет вульгарности и из чувств оскорбленного достоинства гения дойти до низкопробного юродства: 'Теперь кля-нусь языческой силою! - дайте любую, красивую, юную, - души не растрачу, изнасилую и в сердце насмешку плюну ей!' Восприняв эротизм слишком прозаично, Есенин отнесся к женщинам с чувст-вом мести им за то, что родился не в том сословии, в каком ему бы хотелось.
   Вячеслав Иванов назвал русский эрос 'эросом невозможного', и это отнюдь не помешало ему ставить групповые эротические экс-перименты с участием своей жены-поэтессы. Приравнивая Диониса к Христу, эротизм к любви, Николай Бердяев почувствовал в самой глубине полового акта лишь смертельную тоску. С. Соловьев посчи-тал христианство 'религией святого сладострастия'. Андрей Белый описал в своем романе 'Серебряный голубь' секту хлыстов, соче-тавших истовую набожность с ритуальным промискуитетом, а это уже было нечто близким к учению Гришки Распутина об истине ду-ховного экстаза на базе эротики. Господь, мол, для того и посылает нам искушения разные, чтоб мы от греха вкусили и раскаялись.
   Радетели высокой нравственности все так же осуждали раз-врат. Присяжные в судах стали оправдывать мужей, убивавших жен своих за прелюбодеяние. Вполне пристойный роман Арцыбашева 'Санин', где главным героем завладевает эротомания, объявили порнографическим и запретили к продаже. Декабрьский номер жур-нала 'Русская мысль за 1910 год арестован по обвинению в публи-кации текстов непристойного содержания: поводом послужила по-весть Валерия Брюсова 'Последние страницы из дневника женщи-ны', в которой описывается эпизод в лесбийских тонах. Постанов-лением Синода у отца Федора изъяли рукопись 'Истории Ветхого Завета', запретили его книгу 'Любовь - закон жизни'.
   В то же самое время никто даже не заикался о вышедшей мас-совым тиражом книге доктора Лоренца 'Грехи молодости' с подза-головком 'Поучительное слово ко всем, расстроившим свою нерв-ную систему онанизмом и распутством'. Это при том, что публич-ные дома работали официально, полиция выдавала десятки тысяч 'желтых билетов' проституткам, а великосветские куртизанки, да-мы полусвета и содержанки регистрироваться не были обязаны.
   Незадолго до Октябрьской революции в словарь профессора Даля включены выбранные им же срамные слова и запретные по-словицы. Обсуждается вопрос об издании двух вариантов: для об-щего пользования в прежнем виде и в обновленном малым тиражом исключительно для специалистов...
   Одержав верх во внутренних разборках, апологеты сталинизма загнали эротику глубоко в подполье: суета сует, мол, мешающая радикальному переустройству общества. Отмежевываясь от 'про-гнившего Запада с его растлевающей моралью', они дали ясно по-нять, что эрос, как таковой, совсем не обязателен в классовой борь-бе не на жизнь, а на смерть. Все началось в 1926 году, когда из кор-ректуры собрания стихотворений Сергея Есенина изъяли такие строки: 'Пустая забава! Одни разговоры! Ну что же? Ну что же мы взяли взамен? Пришли те же жулики, те же воры и вместе с рево-люцией взяли всех в плен'.
   В отличие от Сталина, недоучившегося семинариста, литера-турную цензуру (Главлит) возглавил выпускник духовной семинарии 'по первому разряду' Лебедев-Полянский. Мировоззрение у этого индивида авторитарно было до мозга костей: по его глубокому убе-ждение обществом и государством должно руководить верховное божество в обличье человеческом, в том числе посредством то-тального политического контроля и цензуры, подчиняющейся только директивам политбюро. То есть к примерно такому же укладу жизни веками стремилась привести людей и церковь, 'дисциплинируя' их для выполнения предназначенной им свыше роли. Только в данном случае речь шла о непогрешимом и обожествляемом вожде, выжи-гавшем инакомыслие каленым железом по принципу 'если не союз-ник, то классовый враг'...
   Интерес к эротизму непосредственно выплеснулся наружу в конце XX века с запозданием от Запада лет на тридцать. Вынув фи-гу из кармана, 'эротоманы пера' стали соревноваться друг с другом по части нарочитой дерзости. В России эротика наконец-то заняла свою законную нишу. Но вот, будет ли молодым от этого легче? Из-бавятся ли они от повышенной сосредоточенности на сексе? Оста-нутся ли у них время и желание проявить себя заметно в чем-то ещё? Если верить статистике, то более раннее вовлечение в поло-вую жизнь обычно сопровождалось пристрастием к алкоголю и нар-котикам, а каждый второй юнец попал на отсидку в колонию за изна-силование.
   Когорта беллетристов погрузилась в тонкости эротического жанра с целью осмысления явлений, но дальше натуралистический описаний богатейшего разнообразия форматов потребления 'за-претного плода' редко кто отважился идти. Предпочитали предла-гать для чтения не просто запретное, а нечто экстремальное до умопомрачения. Изощренность эротической экспрессии поначалу ошеломляла, но приводила чаще всего не к облегчению повседнев-ных забот, а к разочарованию и опустошенности.
   Снимать эротические, а точнее порнографические фильмы первыми начали рисковые недоучки ВГИКа в 80-е годы, когда за та-кое можно было загреметь в СИЗО. Девицы соглашались позиро-вать чуть ли не за пару колготок в день и к моменту выхода ленты на подпольный экран, как правило, уже оттопали на панели и муки творчества казались им детскими забавами по сравнению с небезо-пасным путановым ремеслом. Актрис по призванию среди них было мало, но перед объективом камеры они могли 'звереть' и делать это естественно, как тигрица, спариваясь с самцом. Целоваться не любили ни в жизни, ни в кино, но наклюкаться по ходу съемки им ничего не стоило и при этом выдать свой 'коронный номер' без всяких комбинированных трюков.
   В 90-е годы изготовители таких кинолент принялись устанав-ливать контакты со своими западными коллегами, приобретать нуж-ную видеотехнику. У тех и своей продукции хватало, однако не всем же удавалось снимать на фоне достопримечательностей Северной Пальмиры с ее дворцами, набережными, мостами и актерами, об-лаченными в экзотические костюмы русских крестьян или царедвор-цев. Какое-то время пользовались успехом на Западе кино-версии романов Достоевского: по одной из них, сладострастный князь Мышкин занимается любовью с пятью дамами сразу.
   В общем, западные эксперты оценили российскую порногра-фию, как нечто совсем не эротичное, без всякого флера и тому по-добного. Они объяснили это тем, что царская и советская цензуры перекрывали практически все пути к появлению на свет научных и художественных исследований эротизма, а собственные творения об отечественной эротической традиции появлялись только за гра-ницей и, конечно, нелегально...
  
  
  ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ (МОЛЬТО ВИВАЧЕ)
  
  Эрос, бог любви, метафорическое олицетворение природной силы, в которой заключена и энергия продолжения человеческого рода. Неиссякаемое, плодоносящее, ценнейшее 'топливо вдохновения' для литераторов, художников, ученых, политиков. Некий универсум восторга и разочарования, притяжения и отчуждения, где внутрен-няя напряженность нарастает и спадает по мере плотского или ду-ховного возбуждения и удовлетворения, на вершине которого чело-век испытывает ни с чем не сравнимое наслаждение. Отсюда и эро-тизм как повышенная чувственность, совокупность всего, связанного со страстным любовным влечением к человеку противоположного пола или к чему-то большому и необъяснимо загадочному.
   Энергия эроса разлита во всей мировой истории, придавая ка-ждой эпохе и цивилизации неповторимое своеобразие, накладывая свой неизгладимый отпечаток на бытие человеческое. Благодаря эросу, как также принято считать, жизнь людей приобретала смысл и привлекательность многообразия форм, все еще естественным путем появлялись на свет все новые поколения со своими идеями и страстями. То есть вопреки выдумкам теологов о 'порочном зача-тии', поделившем эротические чувства на благородные, устрем-ленные в Царствие Небесное, и низкие, земные, заслуживающие если не осуждения, то снисхождения.
   Своеобразие местных природных условий порождала и свои особенности силового поля эроса. Тут даже не обязательно ездить за океан ума искать, чтобы только по произведениям литературы и искусства составить для себя впечатление о его национальном ко-лорите. Но хоть у каждого народа своя версия эроса, женщина же везде - неистощимый источник жизненных сил, до которого всякий раз пытались добраться мужчины, инстинктивно стремясь вернуться туда, откуда вышли на свет, ностальгически припасть к женской гру-ди, с которой у них жизнь начиналась.
   Во все эпохи, начиная с шумеров, греков и римлян, обнажен-ная женская грудь служила объектом живописи и скульптуры, как символ плодотворности. Мужчин притягивала ее волнообразная ок-руглость и еще больше, когда по ходу движения, не зажатая ничем, она колыхалась. В библейской 'Песнь песней' женщина говорит своему любимому: 'Приходи поиграть на горе'. На иврите гора оз-начает также женскую грудь.
   Европейские варианты эроса все разные. Если у Гесиода эрос разлит по всему космосу, то у Платона - это сын Плутоса (богатст-ва) и Пении (бедности), источник одержимости гениев и вдохнове-ния поэтов. У Овидия на первом месте изощренная игра сладостра-стия, умение разжигать вожделение после пресыщения. У Данте и Петрарки - диалектика чувственности, торжество контрастов, обо-жествление женщины и очеловечивание Богоматери.
   Шекспир разогревал свое воображение живыми страстями Италии. Бернс предложил шотландскую версию эроса, насыщенную добродушным юмором и игрой действия - противодействия. В не-мецком варианте всем верховодило сластолюбие насилия: это ко-гда она умоляла его и тем самым распаляла, но одновременно вме-сте с жестокостью возникали и сентиментальные мотивы. В доме у Гейне, например, хранилась богатейшая коллекция эротического искусства.
   Славянская женщина прослыла внешне холодной, но воспла-менялась нежностью, душевностью, заботой о ней. Для русских во-обще характерны были, с одной стороны - вроде бы монашеская ас-кеза и моногамия, с другой - отдушина разных игрищ и вольница заветных таинств любви. У французов весь эрос в женщине, кото-рой угождали с чувственным пониманием, а восхищаясь, ужасались ее всесилием.
   Кстати, нужно еще поискать того француза, который не хотел бы окунуться хотя бы на миг в "золотую эпоху любви" - годы правле-ния короля Людовика XV. Телейран даже признался в том, что кто не жил во Франции до 1789 года, тот вовсе не жил. Тогдашнее свет-ское общество испытывало поистине экстаз эротизма. Женщины ни-когда не были столь соблазнительны, мужчины - неотразимы, и все вместе требовали: "Удовольствий, больше удовольствий! Живем се-годня, а завтра - уже не важно!" Бытие было пропитано любовной страстью и сексом. Правда, когда признавались в любви, обычно это означало желание овладеть кем-то тут же и немедленно. Мно-гие беседы о науке, искусстве, моде сводились к плотским утехам и тому, как быстрее можно овладеть объектом вожделения.
   Идеал женской красоты признавался прямо противоположным сложившемуся в эпоху Возрождения: предпочтение отдавалось ху-деньким, стройным фигуркам на высоких каблуках в туго затянутом корсете, который подбирал живот и делал даму более высокой и соблазнительной. Пудра и духи использовались весьма щедро, ибо помогали приглушить запах пота и грязи, так как водная гигиена бы-ла в ту эпоху вещью не очень распространенной. Стиль и нормы по-ведения диктовал сам король, у которого всегда наготове был соб-ственный бордель во главе с мадам де Помпадур. По желанию Лю-довика XV, ему доставляли любую француженку, а при сопротивле-нии ее отца или супруга их просто заключали в тюрьму. Доклады своей полиции нравов об интимной жизни придворных монарх лю-бил читать, сидя на горшке.
   Переплеты книг эротического направления делались похожими на обложки Библии, чтобы было удобнее взять их с собой в церковь. В некоторых ложах оперного театра стояли диван-кровати. Процве-тали клубы для оргий и тайные демонстрации половых извращений с участием несовершеннолетних. Сей балаган эротизма, разумеет-ся, относился преимущественно к представителям высших сословий и богатых слоев населения. Словно возмездие за необузданную по-хоть, грянула вскоре революция со своей безжалостной гильоти-ной...
   Каждой эпохе свойственно было превозносить величие собст-венных достижений, необузданное хвастовство соперничало с таким же стремлением выставить друг друга в самом неприглядной по сравнению со "старыми добрыми временами". Иногда слышишь, будто великая сексуальная революция разразилась в шестидесятых годах прошлого века. В действительности, чему свидетельствует история, она уже давно носит перманентный характер, не признавая пространственных и временных границ. Единственное различие между современной эпохой и любой другой состоит в том, что о бы-лом можно рассказывать любые небылицы про целомудренную лю-бовь и святость супружества. Тем не менее, знаток всемирной исто-рии нравов не сможет найти ни единого убедительного доказатель-ства прогресса развития добродетели и поступательного движения от порока к нравственности. Разгул сексуальных страстей в Англии, например, принято относить к эпохе правления королевы Виктории. Пик свободы нравов в России приписывают первой четверти XX ве-ка. Суть же от этого не меняется, меняются лишь способы сокрытия пороков или выставления их напоказ...
   У медиков по-прежнему принято считать, что эротическое вле-чение, если оно не превратилось в навязчивую идею фикс, оздо-ровляет и омолаживает организм благодаря сопутствующим гормо-нам. Проведенные уже в наше время исследования Королевского университета в Белфасте, эксперименты американских и российских научных центров подтверждают целебные свойства такого влечения в предотвращении инфарктов, инсультов, рака простаты, простуд-ных заболеваний.
   Никому из пациентов, за исключением лиц совсем уж преклон-ного возраста, опытный врач не порекомендует полностью воздер-живаться от половой жизни, благо все те же гормоны улучшают пи-щеварение, укрепляют иммунную систему, расширяют сосуды и во-обще продлевают жизнь. Сладостные судороги оргазма позволяют тем же самым гормонам регулировать температуру тела, давление крови, повышать болевой порог, очищать застойные полости от бо-лезнетворных микробов, снимать стресс.
   В мюнхенском Институте психиатрии Макса Планка пришли к заключению: одна лишь визуальная стимуляция способна заметно увеличить содержание нужного гормона в крови человека. Так, по ходу одного из экспериментов мужчинам давали фотографии обна-женных натур; пульс у них учащался, если снимки им особенно нра-вились, при этом взоры устремлялись сначала на грудь, а потом уже лицо. При разглядывании одетых женщин далеко не всякое платье возбуждало, но лишь подчеркивающее особенности женского тела. И совсем не обязательны были умопомрачительные декольте или разрезы почти до пояса.
   Исследования геронтолога Франца Эппинга из Франкфурта на Майне показали: всего десять минут взгляда на женщину с пышны-ми формами эквивалентны тридцати минутам занятий аэробикой. Если же еще учесть симуляцию кровообращения, то смотря на жен-ские прелести хотя бы десять минут в день, можно продлить себе жизнь. Помимо всего прочего, в таком созерцании проявляется глу-бинная потребность отвлечься от рутины, почувствовать себя мо-ложе, запастись жизненной энергией.
   Опытом подмечено: если женщина хочет несколько поубавить напор мужского словословия, она должна неотрывно смотреть ему прямо в глаза. Глаза же - немалое свидетельство эротического компонента. Носители светло-карих легко отходят от любовных по-трясений. Голубоглазые к сорокалетнему возрасту угомоняются на-столько, что у них может наступить апатия, они начнут терзаться сомнениями в правильности выбранного ими жизненного пути, ста-нут все более мнительными, легко ранимыми и абсолютно безраз-личными к разным там 'сердечным волнениям'. У кареглазых на-оборот, лучшие годы начинаются после сорока, к ним приходит большая уверенность в себе, они ищут 'надежных спутниц', но к пятидесяти, если таковых не найдено, сексуальные излишества из-матывают их тоже. Сероглазым удача обычно сопутствует, однако ближе к шестидесяти им уже светит все меньше, ввергая в сексу-альную меланхолию и суеверие: 'спасти' таких могут понимающие, тактичные, любящие женщины. Зеленоглазые с младых лет разбор-чивы в связях с женщинами, прагматичны, но совсем не обязатель-но довольны судьбой своей. Как и в любом другом случае, все зави-сит от 'звездного билетика' в виде умной и преданной женщины.
   Судя по всему, эротическое возбуждение прямо противопо-ложно и жесткой утилитарности секса, и влечению к смерти, и ци-ничному манипулированию человеком. По сути, эротизм можно на-звать торжеством реальности над мифами, победой мышления, ос-нованного не на страхе, а на доверии, не на мистике загробного ми-ра, а на любви к жизни. Эротизм позволяет получить гораздо боль-шее наслаждение, чем просто удовлетворение полового инстинкта, не только почувствовать себя внутренне более свободным, но и пе-ресмотреть шкалу жизненных ценностей в пользу тех, что приносят истинную, неподдельную радость. Деспотической духовной и свет-ской власти такое мироощущение - словно кость в горле.
   Кто-то усматривает в эротизме нечто скотское, позорное. Кто-то видит в этом слабость природы человеческой. Кто-то просто не задумывается по данному поводу. Кому-то приходится задумывать-ся и он находит в эротических влечениях бескорыстие отношений между мужчиной и женщиной. В эротизме также обнаруживают одухотворенную, поэтическую чувственность, идущую из глубины души, не поддающуюся рациональному определению, но вносящую во всё притягательное очарование. То есть нечто вроде 'белой ма-гии', с помощью которой можно избавиться от комплексов и ложной стыдливости, научиться следовать импульсам доставлять наслаж-дение себе и другим.
   Судя по результатам опросов, не наберется и одного процента мужчин или двух процентов женщин, которые никогда бы не видели эротических снов. Явление обычное хотя бы в силу того, что многие условности и запреты ставят препоны к удовлетворению интимных желаний. Отсутствие эротических сновидений может даже настора-живать, как и постоянная навязчивость. Интерпретировать их весь-ма затруднительно, ибо у каждого индивида своя ассоциация чувств и идей.
   Эротические фантазии покоятся на стремлении обойти запре-ты и удовлетворить свои заветные желания. В них отражается не только сущность природы человека, но и целых народов, даже це-лых эпох: своего рода компенсаторная часть защиты от разочаро-вания и нежелательных расстройств. С их помощью осуществляют-ся недостижимые на практике желания, снимается накапливаемое напряжение. Мир таких фантазий не признает ни границ, ни регла-ментаций и позволяет мечтать без страха перед наказанием за не-безукоризненное вроде бы поведение.
   В эротизме сплетаются между собой в самом первородном их виде элементы биологии и культуры - на равных, в отличие от пор-нографии, где желания не выходят за пределы физиологии. Когда Микеланджело рисовал в Сикстинской капелле обнаженные тела, он предлагал нечто большее - свое художественное видение рожден-ных в человеческом воображении ужасов Страшного суда. То же можно сказать и о картине Джотто в Падуанской капелле с волоса-тым дьяволом на обнаженной женщине, и о шедевре Босха 'Сад наслаждений'.
   Силу эротического воображения невозможно ограничить и в этом наиболее характерная особенность рода человеческого. Без такого воображения вообще не возникла бы культура, мы никогда бы не возвысились, хотя бы в этом, над животными и самими собой. Все решали стимулы фантазии, от которых и проистекало чувство эротическое возбуждения в самых разных его формах.
   Стимуляторов же такого возбуждения великое множество. На-чать хотя бы с хорошего отдыха и сна, гидротерапии, массажа, ту-ристических прогулок и далее в зависимости от интересов. Скажем, нижнее белье на теле женском составляет мощный эротический ме-ханизм, подыгрывающий эффекту загадки. Оно возбуждает не толь-ко мужчин, но и самих его носительниц, когда те смотрят на себя в зеркало. Сцена, в которой она снимает или одевает чулки, не кол-готки, а именно чулки, это уже клише.
   В свое время знатоки эротизма сравнивали корсет со шкатул-кой драгоценных камней. С его помощью подчеркивались талия, попка, грудь и выпрямлялась спина, хотя чисто в медицинском пла-не вреднее для здоровья придумать трудно. Испанцы делали корсет из кожи, чей запах при нагревании действовал на них возбуждающе. В этом они походили на Наполеона, который просил Жозефину, предупреждая о своем приезде, 'не мойся, хочу понюхать тебя'.
   Весьма важную роль играют и туфли на высоких каблуках, придающие ногам стройность, этакую сексуальную агрессивность в хорошем смысле слова. 'Разогревает', доводя до кондиции, и со-ответствующее питание, если не забывать о меде, чесноке, икре, баклажанах, черепашьем супе, яичном желтке, томатах, яблоках, гранатах, орехах, каштанах, абрикосах, грушах, бананах, шоколаде, картофеле...
   Тысячи вещей привлекают внимание, начиная от жестов, ме-лодии голоса, походки, нежности кожи. Её раннее старение наводит на него ужас, и она знает об этом. Поэтому считает своим правом и даже долгом производить на него должное впечатление, достав-ляющее ему удовольствие с помощью косметики, самого древнего и проверенного эротического стимулятора.
   Заклятый враг всего эротического - озлобленный, пугливый, убогий, рабский ум. Эротический всплеск вряд ли произойдет и там, где половой инстинкт удовлетворяется по привычке или обязанно-сти, для здоровья или исключительно из физиологической потреб-ности. Или где плотское полностью затмевает эстетическое. Игно-рировать эстетический компонент эротизма значит не видеть его су-ти.
   Эротизм и сексуальность в поведении и словесности, в песне и танце, скульптуре и театре составляют элементы любой нацио-нальной культуры, норм и образа жизни, сознания и подсознания человека с его неврозами и психозами, комплексами извечного взаимодействия между женским и мужским первоначалами инь и ян. Без эротического топлива машина художественного творчества мо-жет рождать лишь опресненные произведения искусства.
   В целом, хоть и с переменным успехом, гуманистическая куль-тура стремится направлять жизненную силу эроса на поддержание цивилизованного общежития и на творческое созидание в мирных целях. Она словно просит задуматься о том, что запас эротической энергии в человеке тоже не безграничен, пусть даже многое зависит исключительно от воображения.
   Заметный спрос на изображение интимных сторон бытия от-мечался даже в те времена, когда сексуальность особо не скрыва-лась. Интерес к эротическому, как ни парадоксально, возрос во сто крат благодаря священникам. Под их неусыпным надсмотром из ос-новного инстинкта сделали нечто запретное, его стали тщательно скрывать, считать постыдным, богомерзким. На эту тему никогда не затихали дискуссии среди философов, теологов, медиков, писате-лей.
   Эротические искусство и литература могут быть бездарными, а могут быть и талантливыми. Для умения их оценивать по достоин-ству и, самое главное, получать от них удовольствие, избегая пара-нойи, нужно тоже иметь дар, который отнюдь не у каждого есть. Эротическая фантазия и сексуальная распущенность, разумеется, далеко не равноценны в этическом плане.
   Спору нет, человек должен ставить перед собой и какие-то по-лезные для общества цели. Но столь же верно - у него должно ос-таваться время, чтобы заниматься чем-то без всякой высокой цели, кроме одной единственной - наслаждаться жизнью, давая это де-лать другим. В основе такого препровождения времени никому не в ущерб заложено нечто похожее на мистицизм иудеев, чья Книга Знаний не говорит, что хорошо любить жизнь, а говорит, что это эротично любить жизнь. Эротизм для них никак не связан с грехом или виновностью. Прежде всего, это игра воображения. И в ней, надо признать, они явно преуспели.
   Французская стриптизерша Рита Ренуар, натурщица у Сальва-дора Дали, однажды, кто бы мог подумать, сделала такое заявле-ние: 'Эротизм напоминает введение в новую драматургию, в со-вершенно новое мировосприятие. Поэтому я отвергаю титул, который на меня навесили: не хочу быть сексапильной голой ко-ролевой, хочу быть королевой эротического искусства нашего времени. Десять лет назад стриптиз был шокирующим, своего рода прелюдией сексуальной эволюции человечества, первым ша-гом к будущей революции в области эротических отношений, ни-чего кроме разочарования не вызывающих. Раньше я думала, что посредством секс-искусства можно добиться полного освобожде-ния индивида, как физического, так и интеллектуального. Я счи-тала это искусство специальной школой, где можно научиться расставаться с ложными представлениями, навязываемыми че-ловеку веками религиозных мистификаций. Сейчас же, напротив, я стараюсь разрушить секс-искусство в пользу эротического'.
   Всякий, кто говорит, будто его совсем не интересует эротика, либо врет, либо физически нездоров. Говорят одно, делают другое, думают третье, хотят еще чего-то. Или по вечной формуле 'в моло-дости блядун, в старости ханжа'. Или как у президента Кеннеди - 'брюнетки для женитьбы, блондинки для постели'.
   Может ли быть непристойной эротика? Вопрос философский, точнее историко-философский. Граница между пристойным и не-пристойным никогда не была раз и навсегда установленной. В Анг-лии XVII века считались непристойными публикации, если откровен-ная эротика в них содержала в себе и критику в адрес духовенства. Такие издания разбирались в церковном суде.
   Церковная и светская цензура даже не определяла четко, что именно подлежит запрету, иначе потеряла бы возможности лавиро-вания - не запрещено, значит разрешено. Чаще всего использовал-ся критерий 'оскорбляет нравственное чувство' - очень хлипкий в правовом отношении при отсутствии детального изображения наси-лия над личностью. Аборигенов, например, оголенная женская грудь не возбуждала и не оскорбляла их нравственное чувство. У эскимо-сов в высшей степени эротичным считалось ощущение дыхания другого человека, поэтому они долгое время целовались носами.
   На Западе последняя легализация считавшегося ранее эроти-чески непристойным проявлением произошла в 60-х годах XX века, а в России спустя около тридцати лет. Когда многое вокруг выглядит непристойным или этически неприличным, действительно трудно определить, что же есть пристойное и приличное. Традиционно все возбуждавшее половое влечение считалось светской и церковной властью непристойным. И редко когда принималось во внимание, что эротика и секс гораздо лучше удовлетворения влечения к нена-висти посредством уничтожения себе подобных оружием массового поражения.
   Эротика и секс служат власть имущим еще и средством отвле-чения внимания общества от острых социально-экономических про-блем, краником для выпуска паров недовольства. Утверждают так-же, будто не может быть эротики без нарушений запрета, как и гре-ха без удовольствия, доставляемого согрешением, выходом за пре-делы условностей. Одна итальянская принцесса, сладостно обли-зывая ванильное эскимо на палочке, пошутила всерьез: 'Как меня разочаровывает, что это не считается грехом'.
   Словом, если для большинства западных европейцев продук-ты эротики - еще одно развлечение или еще одна сладость из кон-дитерского магазина, то для набожных католиков - грех, достойный осуждения. Эротику можно и в самом деле сравнить с каким-нибудь сладким кушаньем: съешь чересчур много - почувствуешь себя плохо, отведаешь мало - захочется еще. Сладости эти на вкус все разные и всегда тянет испробовать новые. Людей равнодушных к эротическим шоу считать 'ненормальными' нет оснований, если они сами для себя так решили. Установлено точно: у людей убогих и ущербных эротика чаще всего вызывает активное отторжение.
   Провести четкую демаркационную линию между эротической и порнографической продукцией вряд ли кто-нибудь отважится, не боясь вызвать смех. Объективный и универсальных критериев для этого никто не придумал, а если они есть, то лишь в головах у свет-ских и духовных цензоров. Можно, конечно, пуститься в рассужде-ние, будто изображение полового акта известным художником - это нечто художественное, а на порнографической открытке - уже со-всем другое. Легко воспользоваться и аргументацией об 'этических ценностях'. Как заметил морализаторам Дэвид Лоуренс, автор 'Любовника леди Чатерлей', все зависит от личности, ибо что для одного порнография, то для другого - шутка гения.
   Осенью 2004 года в Барселоне состоялся XI Международный фестиваль эротического кино, в конкурсе которого участвовали 60 фильмов из 26 стран. Почетный председатель кинофестиваля Луис Берланга высказал такое соображение: 'Эротические фильмы, в общем-то, снимают богатые продюсеры, а порнографические - бедные. Порнографические мне не нравятся, от них скучно. Нра-вятся такие, где чувствуется, что актеры играют с удовольст-вием и получают наслаждение не только от полового акта, где есть сюжет и персонажи, а не одно лишь совокупление. Мне хо-чется наблюдать не сексуальные извращения, а эротические раз-влечения'. Сам Берланга издает серию эротической художествен-ной литературы, возглавляет фонд Академии высокого каблучка...
   Апостолы морали продолжают утверждать, будто эротические произведения пагубно влияют на детей. В Непале, к примеру, детям никто не мешает лицезреть самые невообразимые сцены подобного рода на стенах и крышах дворцовых храмов. Что действительно портит их нравственность, так это неприглядные поступки взрослых.
   Аргумент, будто сексуальность слишком интимна, чтобы вы-ставлять её на всеобщее обозрение? Интимно любовное чувство, но не сексуальность. Никто не призывает совершать половой акт при всем честном народе, но читать и видеть его картинные изо-бражения всяк имеет имеют полное право. Хорошо, а сцены группо-вого секса? Многим интересно на них взглянуть лишь потому, что им не приходилось испытывать этого самим. Увидев же, приходят к за-ключению, что они сами не такие уж они извращенцы, как втайне о себе думали.
   Эротическое увлечение даже без романтического любовного чувства не означает полного пренебрежения партнером или парт-нершей, отсутствия взаимной симпатии и уважения. Наоборот, тре-бования могут быть даже выше, чем у обычной супружеской пары. Брачное свидетельство в данном случае - совсем не знак нравст-венного превосходства: оно скорее похоже на индульгенцию от гре-хов и пороков. Супружество - хорошая гарантия обеспечить себе уход в старости, но сама идея, что оно приносит только счастье, на-ивна.
   Существует и другое расхожее мнение: эротизм неестестве-нен, атавистичен, возвращает нас в животное, иррациональное со-стояние. Именно такой точки зрения придерживается Церковь, при-равнивающая эротику к порнографии. Поделив любовь на 'разре-шенную' и 'запрещенную', духовенству вообще нет дела до того, что очень многие расстройства брака вызваны как раз отсутствием у супругов эротической взаимности для достижения гармоничного союза душ и тел.
   Как у всякого явления живой природы, есть у эротизма две прямо противоположные стороны, причем трудно сказать, какая из них лицевая. С одной стороны, эротизм присущ людям от рождения, а их проявления ограничиваются обществом. С другой, эротизм не только отражает коренные свойства индивида, но и формируется обществом, его культурой и историей. Иначе говоря, налагаемые на эротическое самовыражение ограничения служат предохранителем против сексуального варварства и одновременно цепями, сковы-вающими сексуальные потребности.
   Законченного юридического определения, какое художествен-ное произведение беллетристики считать нужно эротическим, нет. Вряд ли стоит отрицать значимость эротических мотивов, но и пре-давать им гипертрофированное значение тоже не стоит. Культура развивалась в равной мере благодаря как эротизму, так и отводом энергии его силового поля на производства материальных и духов-ных ценностей, художественное и техническое творчество, прочие выгодные государству интересы, типа создания все более изощрен-ных видов оружия.
   Эротико-сексуальные потребности личности государство объ-являет 'не жизненно важными'. Сексуальная же свобода отнюдь не автоматически привносит большую искренность в межличностные отношения. Что эта свобода успешно может сделать, так это еще больше обесценить искреннее любовное чувство, свести половой акт просто к обмену оргазмами и обезличенной технике секса...
   Всякое невежество вызывает лишь сожаление. Однако неве-жество в такой важной области, как сексуальность, таит в себе еще и огромный риск. Так полагал английский философ Бертран Рассел. Чем грозит этот риск? Человека можно возбудить до верхних пре-делов не только эротикой, но и мистикой, но в отличие от эротики, мистика не приносит ему физического облегчения и не снимает стресса.
   Мистика поселяется в ребенке незаметно вместе с первыми сказками. Дети не верят в Бога, поскольку он им не известен: о нем начинают внушать взрослые, когда замечают у подростков разные 'нехорошие шалости' и угрожают им за нарушение запрета карой Господней. Поскольку же это всё якобы проказы дьявола, за кото-рые неизбежно следует наказание, ничего не остается детям, как молить о помощи Христа Спасителя или Пречистую Деву Марию, чтобы обошли их стороной мастурбация, венерические болезни и нежелательная беременность.
   Осознание юношей и девушкой своей сексуальности, овладе-ние ею представляют собой серьезную угрозу для религиозной мис-тики и церковных догматов. Ведь секс и вера религиозная есть ан-типоды по определению. Функционально, тем не менее, эротизм очень похож на религиозную чувственность, хоть и не может с ней примириться. Практически все наиболее многочисленные конфес-сии противостоят эросу - первичному, инстинктивному позыву жить и наслаждаться жизнью.
   На чем строится религиозная чувственность? На том же им-пульсе фантазирования, что и эротическая, на импульсе, связанном с безалкогольной, поэтической формой опьянения. Здесь-то и при-ходит для меня момент отметить уже обещанное мною в самом на-чале интерактивного расследования: оба типа влечения, когда их объект не находится где-то совсем рядом, сопровождаются физиче-скими ощущениями в зоне солнечного сплетения...
   Эротизм схож с религией, если понимать её в самом широком смысле, как отражение мира внутренних переживаний человека по поводу его вторжения в область запретного. В этом их общий дви-житель. Но дальше они идут по совершенно разным дорогам в сто-рону от природного, животного инстинкта.
   Эротизм, подобно религии, есть палка двух концах. При эроти-ческом возбуждении, достигшем самой высокой температуры, чело-век может не остановиться и прибегнуть к гнуснейшим формам на-силия. При тех же условиях к аналогичным последствиям приводит и религиозный фанатизм. В обоих случаях бурные, доведенные до крайности импульсы обычно не сознаются человеком и, когда он им полностью отдается, приносят ему огромное удовлетворение.
   Сначала, если припомнить, апостол Павел отверг сексуаль-ность, как напасть сатанинскую. Вслед за ним пасторы христианской церкви с еще большим рвением стращали 'овец заблудших' тем, что трепетно любящий свою жену больше, чем самого Господа Бога, совершает прелюбодеяние. Святой Августин уже сравнивал мужей и жен со свиньями в моменты совокупления, если они делают это исключительно ради удовольствия. Будто бы половой инстинкт со-всем не входит в планы Творения и создан человек совсем не по образу и подобию Вседержителя.
   С воцарением христианства явилось и органически присущее его проповедникам ханжество. Всё запрещенное Церковью в интим-ных отношениях переместилось в притоны под ее же надзором, да-бы лишний раз дать людям почувствовать себя бессильными раба-ми Божиими. Когда священники благословляли войска на ратные подвиги, тоже возникала неувязка с христианской моралью, с нару-шениями заповеди 'Не убий!'
   Религиозная мистика христианства изначально окрестила эро-тическое возбуждение чем-то глубоко трагическим, вызывавшим горькое разочарование. Накладывая же запрет на плотские удо-вольствия, подавляя в пастве "сексуальные вольности", многие бла-гочестивые отцы сами в них и погрязли. Как на картине Сент-Обена 'Галантный монах', где одна рука священнослужителя тянется к обнаженной груди лежащей в постели молодой прелестницы, а дру-гая сжимает висящий у него на груди крест. С лицевой стороны, вроде бы слуга божий, а с изнанки - богохульник.
   Христианская церковь чувствовала себя глубоко обязанной уничтожить эротическое искусство древности, дезавуировать сексу-альность с её соблазнами наслаждения земными радостями и таким образом убрать серьезную преграду, мешавшую религиозному са-моотречению. И никакая другая конфессия не зациклилась на эро-тизме столь глубоко, как католическая, допуская его лишь "в силу необходимости, нисходя к человеческим слабостям".
   Для Папы Римского Иоанна Павла II все плотское было враж-дебно духовному, под запрет подпадали даже сами слова 'удо-вольствие' и 'наслаждение'. Для него и его иерархов, чем полнее сознавал человек свою сексуальность, тем дальше он удалялся от Церкви и Бога. Обещая католику вознаграждение на горних высотах, они всячески склоняли его к тому, что в мире земном по-настоящему счастливым быть ему не суждено. Какой уж тут эротизм и, боже упа-си, оргазм! Только вот почему-то сами себя они не кастрировали из любви ко Всевышнему, как в свое время сделал иерарх Ориген...
   Иной раз, не скрою, хочется вскрыть все пломбы фарисейства, скрепленные религиозными догматами, и прямо поинтересоваться у пасторов, принявших на себя обет безбрачия: компетентны ли они, в принципе, навязывать свои суждения о сексуальности и эротике? Да и есть ли у них вообще моральное право вмешиваться в частную жизнь граждан?
   За небольшим исключением, наверное, все люди склонны к эротическим фантазиям, но у каждого они по-разному проявляются. Эротизм - всегда сексуальность, но сексуальность - далеко не все-гда эротизм. Как и Томас Манн, можно считать эротизм поэзией, ко-торая проистекает из глубины, не поддается четкому определению, вносит во все на свете трепет душевный, очарование, тайну. Сексу-альность же больше относить к неодухотворенному чувствованию.
   К тому же, разве эротизм не есть сама жизнь, пусть даже на-полненная фантазиями? Каким бы морализаторством ни занимайся, эротизм неотъемлем от природы человеческой. Через него люди бросают вызов устоявшемуся, следуют своим импульсам, устрем-ленным к самому бескорыстному из наслаждений, не оставляющих после себя горького осадка. В такие моменты они грезят наяву, ос-вобождаются от ложной стыдливости, масок, комплексов.
   Конечно, это все разумно и оправданно, если тем самым не наносится никому физического или нравственного ущерба. Но все ли так просто, как кажется? Не бритва ли это обоюдоострая?
   Так или иначе, культ сексуальности возводится сегодня чуть ли не в ранг гражданского долга. Убеждают, что чувство вины, мол, должно обязательно возникать в том случае, если не испытал на-слаждения в результате эротического влечения. Предостережения Зигмунда Фрейда против не вызванного необходимостью полового воздержания перерастает в идею сексуальной активности - лучшей из форм проявления здоровья человека и его стремления к счастью. Несмотря на все это, не исчезают и опасения, что повышенная сек-суальная озабоченность приводит к чисто механическому воспри-ятию полового акта, к отчуждению, потере индивидуальности, отры-ву нежности от чувственности, к тому, что человек невольно стано-вится рабом своего тела.
   Эротизм способен благоприятствовать углублению и обогаще-нию межличностных отношений, однако на этом пути вместо ожи-даемой радости может придти и тирания техники секса, а в резуль-тате - крушение надежд, депрессия, невроз, хроническая импотен-ция и разочарование в жизни. Психоаналитики подсказывают: энер-гия пола есть основа для проявления творческого порыва, требую-щего выхода, но запас ее не безграничен, и нам невольно надо це-лесообразно распределять свое либидо, направлять его значитель-ную часть на получение новых знаний и творческую работу. Можно ли быть бонвиваном и одновременно талантливым, ярким плодо-творным исследователем или художником? Случается, видимо, и такое, но обычно длится недолго.
   Все было бы легко и просто, если бы человек жаждал только любви, а его природа не ведала бы заложенного в генах позыва к господству над своими собратьями. Предпосылку социалистов о том, что с отменой частной собственности у людей исчезнут и аг-рессивные инстинкты, Фрейд отверг, как эфемерную иллюзию. Если христианство и ислам обещали лучшее в загробной жизни, то вен-ский родоначальник психоанализа полагал, что церковные пропове-ди до тех пор будут тщетны, пока добродетель не станет вознагра-ждаться здесь на земле. А можно ли не поддержать и брошенный им упрек школьному воспитанию, которое не только скрывало от молодежи роль сексуальности в жизни, но и повинно было в утаива-нии знаний об агрессивных задатках в человеке?
   Зигмунд Фрейд не скрывал своего возраставшего опасения врожденными инстинктами разрушения и саморазрушения. Насто-роженно следил он за тем, как в цивилизованном обществе сексу-альный импульс уступает место другому - стремлению к господству и вражде. Но наперекор всему, ученый верил в силу благоразумия, которая способна удержать в человеке примитивные, иррациональ-ные силы под контролем сознания. Не терял и надежд, что людей все меньше будут раздирать внутренние противоречия, что они преодолеют-таки свою незрелую, инфантильную стадию развития.
   Область культуры, согласно апостолу психоанализа, располо-жена где-то между эросом и разрушительными импульсами в чело-веке. Именно здесь главное поле битвы, исход которой будет зави-сеть от его способности научиться отказывать себе в чем-то, уметь сочувствовать и сотрудничать с собратьями, брать на себя личные обязательства и ответственность. От уверенности каждого в себе, зависящей от знания и понимания им своего истинного, не надуман-ного внутреннего мира...
   Во времена Фрейда Вена была наполнена красивой вальсовой музыкой, беззаботностью и... антисемитизмом. Строгая семейная мораль сожительствовала с сексуальной распущенностью. По на-блюдениям Стефана Цвейга, каждый шестой дом на венской улице служил пристанищем для гинеколога, а на тротуаре легче было столкнуться с проституткой, нежели увернуться от нее.
  
  
  
  
   НЕЗАКОНЧЕННАЯ РЕПРИЗА
  
  Сколь ни пытайся, а социальное и биологическое в природе челове-ческой не разорвать. Когда же четче представляешь себе их взаи-модействие, мировая история искушений превращается уже в "кар-тину маслом" все более адекватную реальности.
   Если можно было бы легко обнаружить скрытые помыслы и чувства индивида, подлинные мотивы его действий, наверняка сре-ди них оказались бы и такие, от которых ему самому стало бы не по себе. Ни в общественной, ни в частной жизни, ни на работе в про-фессиональном окружении помыслы эти обычно прямо не выража-ются, а проявиться могут лишь в экстремальной ситуации. При этом речь идет о вполне нормальных личностях, которые делают и гово-рят, как везде принято.
   В мировой художественной литературе известны типажи, чьи устремления сводятся к одной главенствующей страсти. Безуслов-но, это лишь метафорическое упрощение с целью обострить внима-ние читателя, произвести на него нужное впечатление. На самом деле, плоть и кровь каждого смертного вобрали в себя множество оттенков страстей - величественное и омерзительное, низменное и возвышенное. Добродушные солдафоны, щедрые скупцы, священ-ники-скептики, бескорыстные ростовщики, интеллигентные недоум-ки. Этот ряд можно было бы продолжить до бесконечности, видя сплетение наследственного с приобретенным в один запутанный узел.
   "Нет, позвольте, это больше относится к вашим соотечествен-никам, - поспешит опровергнуть меня западный интеллектуал. - Русский характер всегда отличался крайней нелогичностью..." Не могу согласиться. Мне думается, просто в России некоторые из-вестные писатели оказались глубже и честнее других в своем раз-боре человеческой натуры, а это ошеломляло, предлагало "логику жизни", которая не очень-то вписывалась в каноны распространен-ного на Западе понимания здравого смысла. Как может человек ис-пытывать одновременно противоположные чувства - нормальные и неестественные? Попробуйте заглянуть себе в душу беспристраст-но и убедитесь в этом сами.
   В чем, например, можно усмотреть привлекательность войны как крайней формы жестокости и насилия именно с психологической точки зрения? Не в тяге ли к нравственной распущенности и безна-казанности, когда удовлетворение приходит не столько от самих действий, сколько от чувства вседозволенности и надменности по отношению к другим народам? Тем самым человек как бы насмеха-ется над ничтожностью скучных будней и всем, что принято считать здравым смыслом. Достаточно вспомнить некоторые эпизоды все-мирной истории, когда миллионы людей приносились в жертву не только ради материальной выгоды, но и для того, чтобы потешить национальные амбиции, а нередко просто следуя общепринятым ритуалам или обычаям.
   На зрелища массовых театрализованных представлений в Древнем Риме собирались и женщины, дабы понаблюдать с азар-том, как гладиаторы умирают в красивых позах. Среди гладиаторов были не только рабы, но и свободные граждане, добровольно выхо-дившие на арену, чтобы убить или быть убитыми в схватке со льва-ми или себе подобными. Хотя в ту пору уже были известны понятия нравственности, моральное разложение римского общества влекло за собой осатанелые зверства, разгул насилия и разврата.
   По другую сторону океана, в еще не открытом европейцами Новом Свете, ацтеки веровали во всемогущего бога солнца, которо-го можно умилостивить лишь ежедневными приношениями жертв - своих же юношей и девушек, иначе, мол, светило не взойдет. Мест-ным жителям было неведомо колесо, но они же каким-то чудом соз-дали сверхточный солнечный календарь. От "космической расы" многое унаследовали и потомки: сегодня тореро убивает на арене быка, считая для животного гибель в бою "достойной привилегией". В Мексике, унаследовавшей эту традицию от Испании, каждый год проводится до полутысячи таких представлений, на которых, в том числе и дети, с азартом следят за хладнокровным издевательством над беззащитным животным.
   В эпоху средневековья рыцари в доспехах жаждали проливать кровь, подчас не столько в порыве злобы, сколько "к вящей славе Божией" или во имя своей дамы сердца. Устав от кровавых походов в Святую Землю, они бросали мечи к подножию алтаря и принимали обет монашества, пусть даже относились к церковникам с презре-нием. Отец Бернардо называл крестоносцев канальями, отбросами рода человеческого, Но он же оправдывал их ратную деятельность, убеждая паству: "Нет ничего непристойного в том, что рыцари Хри-ста убивают врагов из мести, ибо когда это свершается за Христа, сие действие - не преступление, оно достойно славы. Со смыслом воины Христа вооружены мечом - орудием Всевышнего для наказа-ния неправедных и защиты праведных".
   Преследовать иноверцев, но уже не на земле иерусалимской, а в собственных странах дал команду Папа Римский Иннокентий III. В наставлении епископам он писал: "Мудрый хирург для лечения тяжелой болезни использует сначала горькие лекарства, а лишь по-том, когда началось выздоровление, сладкие". Намек был понят: по-сле публичного сожжения на костре первых еретиков по решению папского суда тогдашние хроникеры назвали эту казнь "приятной Богу". Науськиваемые клерикалами верующие бросились выиски-вать еретиков. Вражда и доносительство подпитывались местью, завистью, стяжательством.
   Инструкции Святейшей канцелярии Ватикана обязывали выяв-лять вероотступников посредством сделанного ими самими призна-ния. Инквизитору полагалось быть не моложе сорока лет и всегда последовательным, бесстрашным, энергичным, бескомпромиссным, способным убеждать или навязывать свою волю. Предписывалось также вырывать признания добровольные и добиваться, чтобы рас-каявшийся вернулся в лоно церкви. Вместе с тем, на допросе обви-няемый часто не мог даже уяснить, в чем конкретно его обвиняли. На него обрушивалась лавина столь заковыристых вопросов, что он даже не понимал, о чем идет речь.
   Наряду с признанием, а по существу доносом на себя, второй опорой сыска Инквизиция считала доносительство на других. Сде-лав "признание", человек должен был немедленно сообщить о тех, с кем он вел еретические беседы, и если он в этом не признавался, тем самым лишь подтверждал свою неискренность. В любом слу-чае, головорезы в монашеских сутанах прибегали к пыткам, из кото-рых поначалу предпочтение отдавалось вливанию в допрашиваемо-го огромного количества воды, пока тот не начинал задыхаться. Считалось, что пытки могли продолжаться бесконечно. Приостано-вить их разрешалось только после признания. Инквизитор Петер Арбуэс отправил на костер десятки тысяч человек, подверг пыткам еще больше и посмертно был причислен Папой Римским к лику свя-тых...
   Святая Инквизиция с ее безжалостными методами выбивания признаний сегодня кажется детской забавой на фоне ухищрений ее светских приемников. В XX веке, например, были пущены в ход бо-лее изощренные способы разрушения человеческой психики за ко-лючей проволокой концлагерей, опробована методика превращения людей в "идеальных заключенных". Для начала их подвергали уни-жению, наказывая публично, как нашкодивших школьников. Полно было и добровольных стукачей, хотя от газовой камеры их это спа-сало лишь на время. В концлагерях постоянно поддерживался "дух террора", для чего наказывались и просто выделявшиеся из массы. Информации из внешнего мира к заключенным не поступало. За внутренним распорядком следили они же из назначенных админи-страцией, которые быстро забывали о собственных унижениях и принимались глумиться над себе подобными.
   По кровожадности своей надсмотрщики нацистских концла-герей превосходили самых диких животных. Над людьми в полоса-той одежде там не просто издевались, их превращали в подопыт-ных, доводя до предела физического терпения. Наряду с офици-альными медицинскими экспериментами людей подвергали испыта-ниям, удовлетворяя порой и собственное любопытство. Не было та-кого издевательства, к которому не прибегал доктор Менгеле, про-веряя реакцию своих жертв на уровень переносимой боли. Когда же он ставил разного рода опыты над женщинами, то просто отдавал приказ: "Мне нужны пятьдесят здоровых баб в возрасте до тридца-ти!" По завершению экспериментов все они отправлялись в газовые камеры, чтобы замести следы. Садист, в частности, разрабатывал "теорию" о возможности спаривания человека с животным, для чего держал наготове сторожевого пса по кличке "Барон". Поистине эро-томан-маньяк на последней стадии деградации.
   Медики в лагерях смерти имели сатанински раздвоенную лич-ность: пытали и убивали, но за стенами концлагерей ничем не отли-чались от добропорядочных отцов и мужей. На Нюрнбергском про-цессе эти выродки утверждали, что вынуждены были выполнять приказы.
   К слову сказать, в мировой истории они не первые и не по-следние. Врачам Римской империи разрешалось присутствовать и участвовать в пытках подозреваемых в колдовстве. Священников-врачей использовала в пыточных камерах Святая Инквизиция в странах Западной Европы. Испанские конквистадоры, когда пытали индейцев, не обходились без услуг медиков. При английских коро-левских дворах Генриха VIII, Эдварда VI и Элизаветы I врачи также присутствовали на пытках и давали свои советы палачам.
   Во время Второй мировой войны японские медики вводили в тела военнопленных смертельные дозы вирусов холеры, чумы, си-филиса: доза зависела от того, как представитель каждой нации пе-реносил их. После войны английские врачи, нанятые службой безо-пасности Кении, проделывали не менее ужасные вещи. Их фран-цузские коллеги в Алжире предпочитали при пытках электрошок. И все были убеждены в том, что не нарушали клятвы Гиппократа, а просто научились жить в другой реальности.
   Свой опыт накоплен и спецслужбами других стран. Цитирую наставление чилийской охранки при Пиночете: "На первом этапе нужно подавить волю заключенного к сопротивлению, он должен осознать свою беззащитность и безысходность положения. Никаких к нему вопросов, только удары и оскорбления. Лишь после этого допрашивать с использованием орудий пыток. Причинять боль не-обходимо в одном месте, сообразуясь с возможным эффектом, -заключенный не должен лишаться надежды выжить. Предваритель-но его надо подвергнуть тщательному медицинскому осмотру, что-бы определить его физические возможности сопротивления. От это-го в немалой степени зависит эффективность допросов..."
   Иногда перед пыткой интересовались: "Что пожелаешь? У те-бя, демократа, есть выбор". Пиночетовские спецслужбы применяли около двадцати видов пыток, а если некоторые узники и оказыва-лись на свободе, то специально для запугивания населения расска-зами о них. Самой "эффективной", помимо всяческих издевательст-ва над телом женщины, считалось битье и истязание в ее присутст-вии того, кого она любила. Это уже сущая эротомания насилия!
   А сколько еще живет на земле все тех же психопатов с повы-шенным содержанием хромосом в крови. Некоторые даже заканчи-вают медицинские институты, а затем предлагают свои услуги про-фессиональным садистам, выдавая им нужные рекомендации. Ска-жем такую: какой силы пытку можно применить к человеку, чтобы не "пережать". А лучше всего даже не пытать его самого, а дать ему посмотреть, как издеваются над его женой или дочерью. Одни кон-сультируют спецслужбы, другие - террористов, но все убеждены в своем моральном праве подавить личность, завладеть контролем над ее психикой. К примеру, сделать скальпелем легкий надрез на животе человека, поставить на это место клетку с голодной крысой и, если он продолжает молчать, открыть ее...
   Как же легок бывает переход индивида от страха к агрессивно-сти и наоборот. Даже чисто физическая реакция при этом одинако-вая: выделение адреналина, концентрация глюкогена, перераспре-деление кровяного потока к мышцам, учащение пульса, расширение зрачков. Неисповедимы и мотивы его поведения.
   Отнюдь не из праздного любопытства можно поставить вопрос ребром: кто же есть тогда человек? Волк ли в овечьей шкуре или другое, более сложное создание? Кем бы он ни был, много, очень много представителей рода людского склонно не только к любви, но и к жестокосердию. Их влечение к насилию возрастает, когда им очень сильно недостает чего-то жизненно важного для счастья. И тогда они, остро чувствуя свою беспомощность перед собственной агрессивностью, начинают крушить все и вся для достижения гос-подства над другими, находя удовлетворение в пролитой ими чужой крови.
   Воленс ноленс, вспоминается предостережение Федора Ми-хайловича Достоевского, напомнившего, что цивилизация выраба-тывает в человеке только многосторонность ощущений и решитель-но ничего другого. По крайней мере, от цивилизации люди стали ес-ли не более кровожадны, то уж, наверное, чаще кровожадны, чем прежде. И если раньше в кровопролитии видели справедливость, то теперь считают кровопролитие гадостью, а все-таки этой гадостью занимаются.
   Его американский собрат по перу Эдгар По поразил редкой способностью глубоко и тонко анализировать душу человеческую, особенно когда та оказывается на грани саморазрушения. С какой проницательностью писатель передал приливы и отливы приступов страха, насколько овладел процессом самонаблюдения! Разбираясь в психологии человека, он обнаружил, что им нередко владеет часто игнорируемый философами "дух злобного противоречия" - причи-нить себе подобным боль назло, вопреки всему, в том числе самому себе и здравому смыслу. В злобе Эдгар По видел одно из первич-ных чувств, определяющих характер личности: эту ее способность проснуться однажды утром, совершенно хладнокровно набросить петлю на шею любимой кошке и повесить ее на дереве.
   Может быть, тяга человека противоречить себе, действовать под влиянием немотивированного порыва, без конкретной цели, просто из вредности заложена в нем самой Природой? Почему, да-же сознавая тяжкие последствия своих действий, он часто бессилен предотвратить их печальный исход даже для себя самого?
   Человеческого сердца, судя по всему, без скрытых чувств и помыслов не существует. Да и кого ни возьми, не может он быть по-стоянно умен или глуп, добр или зол, честен или лжив. Лишь чаще или реже проявляются в нем иногда одно, иногда противоположное - в зависимости от обстоятельств места и времени, а также просто под влиянием засевшего в него желания сделать что-то наперекор себе же. Вот вроде бы добропорядочный человек, как вдруг, словно солнечным ударом обрушивается на него 'затмение', и видишь, как все чаще пускает он в ход весьма сомнительные в нравственном отношении средства якобы в интересах общего блага. И куда-то де-ваются его честность вместе с добропорядочностью. И уже отказы-вается он признавать даже частично возможную неправоту своих взглядов, считая главным для себя добиться не истины, а любым путем победы над соперником или конкурентом.
   Расширяя горизонты своего познания мира, в том числе путем обнаружение неустойчивой нравственности в себе самом, невольно находишь свою собственную персону совсем не благородным и не безгрешным созданием, которое стремится к общему благополучию. Да и вообще начинаешь казаться самому себе часто иррационально мыслящим, чрезмерно искушающим себя разного рода соблазнами и даже склонным цинично издеваться над окружающими.
   Считая своим делом штудировать всеобщую историю искуше-ний, сбрасывать с глаз своих привычные шоры при сравнении дел у нас в стране и на Западе, лично мне приходится несколько по иному воспринимать и Великую Русскую Революцию 1917 года. Да, в ее природе было нечто далекое от милосердия, хотя на её красных знаменах незримо горело желание облегчить страдания народа. В реальном же её исполнении и довольно быстро она завершилась торжеством одержимости Петра Верховенского и атеизма Ивана Карамазова, двух русских максималистов, задумавших всемирную переделку на все том же замесе правды и обмана. Пусть вроде бы праведного, но все же обмана.
   Акты революционного принуждения под лозунгом освобожде-ния человечества от эксплуатации переходили в грабеж под назва-нием 'экспроприация'. Немало бесчинствовали и белогвардейцы, только свой бандитизм они называли 'реквизицией'. Выигравшие схватку за власть и проигравшие ее не очень-то мучили себя угры-зениями совести по поводу разлетавшихся во все стороны 'щепок'. Придя к власти, большевики сразу отдали землю крестьянам без-возмездно, это верно, но вскоре вынуждены были забрать в города практически всё, что на ней произрастало. После вековых издева-тельств правителей над бесправным народом, единственной реаль-ной дилеммой стала либо безбрежная анархия и криминальный беспредел, либо диктаторский режим. Наивно было ожидать чего-то другого от людей, извечно связывавших наказания сначала с кнутом и батогами, потом со шпицрутенами и каторгой.
   Да и кто теперь знает наверняка, что имел в виду Владимир Ильич Ульянов, призывая 'научиться дисциплине у немца, иначе мы погибший народ и вечно будем жить в рабстве'? Сталин после-довал этому завету, но преломил его на свой лад - недоучившегося семинариста, возведенного партией и народом в ранг божества. Ха-рактерно, что в Европе второй трети XX века режимов, подобных сталинскому, было немало, а число государств более менее демо-кратических вряд ли превышало количество пальцев на одной руке. Но и относившие себя к демократическим орудовали тогда в коло-ниях своих империй тоже далеко не цивилизованно, хотя всякий раз ссылались на волю Всевышнего.
   Свою душегубскую версию 'переделки человечества' приня-лись осуществлять в 70-е годы красные кхмеры Кампучии. При них был казнен каждый четвертый житель страны, заподозренный в оп-позиционных настроениях. Правители оправдывали геноцид собст-венного народа целями освобождения от эксплуатации, коммунизм же воспринимали как религию и некую карму, воплощенную в них самих. Можно припомнить и националистическую версию буддизма в Шри Ланке и вспышки терроризма японской секты Сока Гаккаи: вроде бы мирная религия буддизм и построена на принципе нена-силия, а столько из-за нее пролито крови.
   В основе своей, христианство опиралось на жертвенность фи-гуры божественного происхождения, выступавшей против насилия и павшей жертвой насилия. Тем не менее, именно христианским ве-роучением на протяжении веков алтарь и трон узаконивали свое собственное насилие. Канонические тексты постоянно подвергались исправлениям, дабы избежать, в том числе и геноцида иудеев, но это не помешало появлению доктрины превосходства арийской ра-сы в Германии, где Римско-католическая церковь и ее политическая партия способствовали приходу Гитлера к власти. Религиозный фа-натизм, расизм и геноцид вечно сплетались во единое целое. Ны-нешний же случай с исламским фундаментализмом далеко не уни-кален: просто эта религия вышла на передний план, поскольку ею прикрываются террористы...
   Так что, поводов для интерактивных расследований хоть от-бавляй. А все, мною доселе сделанное, можно считать лишь нача-лом разговора на жгучие темы бытия.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"