Аннотация: Не знаю, что на меня нашло. Видимо, похмелье. В самом извращенном своем выражении
Город
Пролетевшее лето осыпалось сусальным золотом, тая в стремительно редеющих лучах уставшего солнца, неумолимо заваливающегося набок. Крона деревьев томилась от жара, которым совсем по-летнему дышала неостывающая земля, стараясь как можно скорее избавиться от тяжкого груза, предварительно раскрасив аллею в цвета осени. Небо, еще не затянутое грузными дождевыми тучами, светлело над обнажающимися ветвями, просачиваясь на засыпанные опавшей листвой дорожки, по которым то и дело мельтешили нервные люди, не растрачивающие свое драгоценное время на осмотр окрестностей, предпочитая идти, уткнувшись взглядом в землю, будто и нет ничего на свете, заслуживающего их внимания.
Он никогда не понимал людей. Их стремлений, желаний, возможностей. Они казались для него загадкой все те долгие годы, что он жил с ними бок о бок. Он смотрел, но не видел, погруженный в свои обязанности. От него зависело все вокруг, хотя своим истинным детищем он считал парк - к остальному в какой-то мере приложили руку люди. Так было всегда, но в этом году он не замечал красоты, опустившейся на переодетые к новому сезону деревья, не видел облачных разводов на высоком небосводе. Казалось, он ни к чему не был причастен: холодный, отчужденный, он молча взирал на человеческую суматошную жизнь, не принимая в ней участие.
Его томила грусть. По солнечным денькам, по бесконечному небу, по легким ветрам, приходящим с юга и уносящим из его души весь тот сумрак, что накопился за год. Он перестал видеть перед собой радостные лица вечно спешащих куда-то прохожих, перестал ощущать их радость, бьющую через край. Ему тоже перепадало от искрящегося счастья в их горящих глазах, и он не хотел возвращаться к скучному осеннему существованию, чтобы, замерев с приходом зимы, потихоньку оттаивать до следующего лета. Ему не хотелось прощаться с удивительным теплом, дарящим неописуемый детский восторг, упоение собственной значимостью. Ему не хотелось прощаться с Ней.
Она каждый день торопилась по делам, одной и той же дорогой достигая конечной цели - пригородной станции, садилась на электричку и исчезала за поворотом. Он следил за ней, не отрываясь - не в силах оторвать взгляд, налюбоваться ее непринужденностью, живостью. Его тихий шепот признания развевал ее светлые волосы, полоскал по ветру легкие летние одежды. Ее ножки невесомо перелетали через трещины в иссушившейся земле (наблюдая за ней, он совсем забросил свои обязанности), но он вел ее нужной тропой, обводя препятствия, а неугодных сметая с пути ангела, почтившего землю своим присутствием.
Он не знал, как ее зовут (и ему было в сущности все равно). Он не знал, сколько ей лет (ее возраст не имел для него ни малейшего значения). Он не знал, куда же она так торопится каждое утро, а возвращается лишь под вечер, усталая, но довольная (ревновать он не умел и не хотел подозревать своего ангела в человеческих слабостях). Он провожал ее только до конца парка, а дальше следы ее терялись среди следов людей, почище бетонной стены разделяющих его с ней. Он противился запретам, пытался вырваться из плена, последовать за ней до самого конца, но что-то держало и не отпускало, не давая совершить непоправимый поступок. Но он готов был отказаться от всего, что сулила судьба, лишь бы быть с ней.
Однажды он решился приблизиться, но так, чтобы она не заметила. Она шла под руку с человеком, по-свойски обнимавшим ее за талию. Он не мог этого выдержать и покинул свой пост. Прислушался к их разговору, едва различимому в недовольном шорохе листвы.
Ее голос был подобен журчанью ручья - высокий, звонкий. Она была недовольна:
- Я не хочу, Тём, не сейчас. Я не готова, - она тряхнула волосами, каскадом рассыпавшимися по узкой спине. Человек остановился, взял ее руку, заглянул в лицо:
- Нам же будет лучше, Тась. Тебе не придется ежедневно мотаться из пригорода в центр. Квартирка, конечно, так себе, но я что-нибудь придумаю, - уловил ее испуганный взгляд из-под длинных ресниц и торопливо добавил: - Не надо стоять на месте, Таська, разве тебе еще не опостылел этот дремучий городок? Вот разъедутся все, никого не останется - что тогда будешь делать?
- Зря ты так, Тём, - она тяжело вздохнула, высвобождая свое запястье из его пальцев. Ее неуловимое дыхание вплелось в трепет листвы, дрожь вечерней росы на лепестках цветов. Она была вся - его, а этот человек не понимал. Или просто не верил, что так - бывает. - Мне здесь нравится, никуда я не поеду. Москва - это не мое, веришь? Мне гораздо лучше тут, среди всех своих старых друзей и знакомых. Что мне может дать столица? Деньги? Ничего больше них не портит человека. Ты хочешь, чтобы я стала подобна остальным?
Человек склонил голову, признавая ошибочность заявлений. А она с грустной улыбкой гладила его по волосам, силясь заглянуть в опущенные глаза:
- Тём, ты не обижайся. Может, я просто не готова к взрослой жизни. Может, боюсь перемен. Знаешь, у меня такое странное чувство, что здесь меня всегда ждут, любят и надеются на взаимность...
- А как же я?
Она пожала плечами, незаметно ежась от холода. Человек сбивчато попрощался и исчез в тени вечерней аллеи. Только тот скрылся из виду, зажглись фонари. Вздохнув, она медленно побрела в противоположную сторону.
Он ликовал. Она предпочла его этому мальчишке. Мальчишке, от которого веяло чуждостью, металлом и дымом. Человек не принес бы ей счастья, разрушил бы ее душу. Но с ним этого не произойдет, он сможет о ней позаботиться.
Она всегда возвращалась. Как обычно, затемно. Он привык встречать ее в парке светом стареньких фонарей, из последних сил сопротивлявшихся его воли. Парочку ему все-таки не удалось зажечь, потому он вел ее до самого дома, а потом долго вглядывался в редкие горящие окна, пытаясь вычислить, за каким из них спряталось его счастье. А утром - провожал в обратном направлении. Она стала главной частью его жизни, он позабыл обо всем, не слушал ничего вокруг. Деревья свирепо скрипели в ответ на его частые отлучки, дома жалобно косились в стороны, лишенные его внимания, дорожки в парке, по которым она не ходила, заросли, птицы спешно покинули некогда привольное место, предпочитая столицу опустевшему городку. И только она - каждый день, как часы. К чему глобальные проблемы, если все сосредоточено в этом слабом человечке? Зачем что-то делать, если можно просто смотреть?
Он не заметил, как никого не осталось. Как медленно умирали его деревья, как уходили его жители. Он ничего не видел, ослепнув и потеряв волю к жизни.
Все открылось внезапно, когда луна уже давно повисла над заброшенной аллеей, а ее все не было. Ее не было и на следующий день, и через неделю. Он понял, что она больше не вернется. Никогда. Внезапно осознал, что жить-то незачем. Оглянулся по сторонам - тишина, до поры сидевшая где-то глубоко внутри, вырвалась на свободу и оглушила его своим безразличием и холодностью. Резкий ветер гонял обрывки газет по пустым улицам. Он брел по своему тротуару, не разбирая дороги. Одинокий, брошенный, всеми забытый. И увидел. В одной из газет фотографию той, что его погубила. Она не доехала до него двух станций. Люди, оказывается, так жестоки друг к другу.
Глупо, но он считал, что сможет ее защитить. Где бы то ни было. Он ошибся. Единожды, но повторить ошибку ему не суждено.
Даже не без нее, но он умирает. Он начал умирать уже тогда, когда люди стали собирать вещи и толпами мчались на вокзалы, покидая его. Он уже умер, когда перестал осознавать происходящее. Да и как он мог остановить людей? Они бы его не послушали. Только она. Одна. Верила. До самого конца. Верила, что город жив, если в нем есть жители. Жив, пока о нем помнят. Но больше некому осталось вспоминать. Скоро все забудется: и изумрудные аллеи главного парка, и частокол забора, окружавшего детскую площадку, и сами дома, взирающие на него черными провалами окон. И станции такой не будет, и из карт сотрутся все напоминания о нем. Ведь он умер. А кому нужен город, у которого ничего не осталось, кроме памяти ушедших в никуда лет?