- Сынок, ну приедь же ты, наконец, и забери это мясо. Ведь уж вон когда забили кабанчика, а где хранить-то? Холодильник-от сломан, а морозов-те всё нету... - голос матери глухо нудел, продираясь сквозь помехи районной связи.
Серега сидел за столом, и, вылавливая вилкой капусту из борща, вяло кивал телефону:
- Угу... да... угу...
Действительно, для начала декабря было очень тепло и мясо бы надо забирать, да как матери объяснить, что поедь он к ней на своём грузовике - это бензину одного туда-сюда литров сто пятьдесят. А масло?.. А износ материальной части и расход времени?..
С другой стороны - мяса, блин, много и ведь пропадёт, не замороженное...
- Ну ладно... ладно, говорю, жди, на днях приеду! - отмахнулся он и, оттолкнув от уха трубку, скомандовал:
- Давай, брат, Глеба, наливай!
- Д-давай, брат-тан! - подзаснувший во время разговора Глеб встрепенулся и с радостной решимостью сомкнул грани стаканов.
Они выпили, закурили, вяло сжевывая комочки междометий и обрывки слов, потом выпили снова, и только тут Серега сообразил своей непьянеющей хитростью:
- Ёбтать, Глеба, давай на твоей 'Оке' сгоняем, а, слабо? У моей-то в заднем мосту что-то забрякало, так что выручи брата, а? Я ведь заплачу, если что!..
Будь Глеб потрезвей, он бы сообразил, что мать, как семейный главком, не дала бы ему машину в такую даль, но Глеб был уже пьян и самостоятелен.
- Ты чо, блин, Серый, какие на х-х-й деньги? Ведь мы, пусть двоюродные, а братья! - перекатил Глеб желваки. Он поискал кулаком свободное место на полупустом столе, да так и не найдя, снова ухватился за стакан:
- Бензином заправишь, и все дела...
- А, ну давай так, давай за бензин и свези, - скоро и радостно поддакнул старший брат, наливая по новой.
И уйти бы Глебу домой, да забыть по-пьяни об их разговоре, но где-то там, да, там, на самом верху задумано было всё иначе.
Вырубились они с братом на кухне, а поутру растолкала их пришедшая со смены Танька, Серёгина жена:
- А ну, подымайсь, погань пьяная! - пихнула она Серегу - И тебе нечо к нам ходить, его спаивать, - досталось и Глебу.
- Танюша, Танюшечка, да мы-то с ранья за мясом ехать собрались, вот и заночевал я у вас, чтобы с утра поскорей... - замямлил, оправдываясь, Глеб.
Танька чуть смягчилась, а Серега, поддомкратив рукой голову и тяжело отворив глаза с содроганием смотрел на опухшую Глебову харю. Ехать не хотелось, рулить - тем более, но и не ехать Танька уже не даст.
'Чешет помелом поперёд мозгов' - ругательной мыслью наподдал он Глебу.
Поочереди прошатавшись до туалету, они вновь плюхнулись на кухонные табуретки и полуприкрыв глаза, понуро сидели, ожидая Танькин чай. Глеб со стоном уперся лбом в столешницу, а Серёга вдруг зашевелился от проснувшейся природной смекалки. Выплеснув в стакан остатки вчерашней водки, он быстро замахнул её в рот:
- Так что, извини, рулить тебе, Глеба, я уже права не имею, - ухмыльнулся он, пьянея от хлынувших в сообразительную кровь гормонов счастья.
Они выползли из подъезда и остановились, моргая от яркого свежевыпавшего снега.
- У, блин, всю ночь валил, - выдохнул Серёга.
Пока Глеб заводил 'Оку' он направился осмотреть свой грузовик. Машина как всегда была в полном порядке, и Сергей ласково похлопал её по фургону: 'Кормилица, ты моя...'
Он ещё чуть постоял, и потом вдруг вновь что-то смекнув, сказал:
- А давай-ка, Глеба, отгоню я свою колымагу на сервис, к ребятам, пусть посмотрят там задний мост.
Глебу с похмелья было всё равно и они, гуськом выехав со двора, двинулись к недалёкому гаражу, где заправлял всем один Серёгин знакомый.
- Слышь, Саня, пусть постоит у вас до вечера, - крикнул Серёга, закрывая кабину. Он быстро пересел в 'Оку', и та охотно покатила, шлёпая по мокрому снегу босыми колёсами.
- Ой, смотри, Глеба, аккуратнее, вон чо творится, как по соплям едем, - устраиваясь поудобнее, прокряхтел Серёга.
А Глеб и так от напряжения уже почти что и не слышал - для него это была первая зима за рулем, а погода и впрямь была отвратительная. Недавно выпавший и ещё не укатанный, нулевой температуры снег на дороге превращался в жирную сальную кашу, которую, как всегда, никто не убирал.
Руль крутился легко и невесомо, будто и вовсе без колёс, а чтобы повернуть, надо было переложить его заранее, и потом ещё ждать, когда 'Ока', словно большая баржа, начнёт тяжело и медленно менять курс в нужном направлении. Оно, впрочем, не всегда совпадало с траекторией, накатанной 'взрослыми' машинами, и тогда утлая кибитка начинала биться в гребнях этой колеи словно лодочка в океанском прибое. Так что когда они выгребли по этому киселю на окраину, спина у Глеба была уже вся мокрая.
К этому времени Серега уже чуть отрезвел, окончательно проснулся и, безучастно глядя в окно, соображал: 'Хорошо, что грузовик со двора отогнал. Таньке скажу, что на нём и ездили, пусть-ка на бензин денег выделит, да за мясо, скажу, заплатил, да ведь и сломаться должно в машине что-то по мелочи...
'Да, здорово всё получается' - подобрел Серега, прикинув сэкономленную заначку. 'Вези, Глеба, вези, родной', - ухмыляясь про себя, он бросил взгляд на брата. Тот, изо всех сил вцепившись в руль, замер, гипнотизируя дорогу.
- Дыру в стекле не прогляди, Глеба!
- А?
- Хуй-на! Ты бы хоть на передок резину зимнюю поставил - проворчал Серега, чуя, как таскает машину.
Глеб рывком распахнул душный ворот: 'Зимняя, весенняя... Невелика разница...'
Он твёрдо знал одно: машина - новая, резина на колёсах - новая и на другую резину мать денег не даст.
- Да не, сёдня - день жестянщика, ледовое побоище, - кивнул Серега на уже третью по счету аварию.
- Да ну, жестянщик - кто железо кузовное правит, - раздраженно проназидал он, поняв, что Глеб в мысль не въехал.
- Давай-ка, рули через промзону, нам гаишники ни к чему, - добавил он, и Глеб повернул в объезд поста.
* * *
Салон окончательно прогрелся и это тепло, и монотонное жужжание мотора вновь мягко повело Серёгу в дремоту. Они миновали окраины, за окном потянулась промзона. Здесь, за городом было чуть холоднее, снег уже почти не таял, но это было ещё хуже: под колеса стелилась неровная от ледяных полированных кочек трасса. Мимо поплыли какие-то вышки, скелеты заброшенных цехов.
- Смотри, Серый, что-то ещё работает,- кивнул Глеб в сторону копошащихся в бликах сварки мужиков.
- Да они металл пиздят, а он 'рабо-отает'! - взорвался вдруг брат, - Как же, заработает что в демократии этой... Правильно и пиздят, чего добру то пропадать.
- Уж это, блин, точно - вздохнул Глеб, уходя в себя.
Пейзаж за окнами заворожил его. Везде, куда ни глянь, простирались останки кормившего когда-то весь город производства.
Ветер свистел, гоняя пыль в пустых цехах, хлопал створками ржавых ворот и упорно расшатывал покосившиеся буквы на крыше какого-то ангара. Лопнувшие трубопроводы скалились частоколом ядовитого цвета сосулей. Из-под снега кое-где выглядывали рельсы, давно покрытые бурьяном высохших на ветру сорняков. На этих путях ещё стояли кое-где полуразобранные вагоны, цистерны, из-за насыпи виднелись остовы каких-то механизмов, чуть поодаль торчал в небо раскуроченный подъемный кран...
'Вот америкашков бы сюда - кино снимать' - подумал Глеб, - А то мучаются там поди с декорациями к ужастикам, большие бабки палят зря, а тут всё готово и весь ужастик даром'.
И действительно, созерцаемый пейзаж идеально подошел бы для съемок ну, например, ядерной катастрофы или там ещё какого конца света. Казалось, что вот-вот появится средь руин то ли Робокоп, то ли Терминатор, да мало-ли там, в Голливуде ещё какой нечисти! А то вдруг выйдет из-за ядерного гриба как всегда уцелевший Хороший парень, да как начнет совать всем под нос свои надоевшие, приторно-крутые хепиенды...
Глеб и сам не заметил, как и когда пообвыкся он к дороге, расслабился и даже чуть добавил газу. В задумчивости перевалил он затяжной подъём и, не сбавляя, покатил под гору, сбросив газ лишь в повороте под эстакаду, когда чуть довернул руль.
Машина как-то странно дёрнулась, и он не сразу сообразил, почему панорама в рамке лобового стекла вдруг поплыла в сторону, будто кто-то потащил картину вбок. Целую секунду он потерял, прежде чем понял, что машину всё стремительней заносит. Он начал суматошно крутить рулём и дойдя до самого упора, замер и повис на баранке. Вращение машины замедлилось, на миг остановилось, но не успел Глеб перевести дух, как 'Ока', хлёстко вильнув задним бампером, завертелась в другую сторону.
- Серёга! Серёга, что делать-то?! - завопил Глеб, вновь перебирая руль, но брат, побелев лицом, только молча вжался в кресло, упёршись левой рукой в торпеду, а правой вцепившись в поручень над головой.
Глеб изо всех сил давил на тормоз и махал в разные стороны рулём, а машина, вращаясь и беспомощно растопырив колёса, летела прямо на бетонный столб эстакады. В отчаянии Глеб отпустил и руль и педали, а 'Ока' неожиданно перестала кружиться и понеслась кормой вперед. Она пролетела в полуметре от огромной опоры, мягко въехала задом в небольшой сугробчик и замерла там в испуганной тишине.
- Да, брат... - хриплый Серегин голос сорвался. Он прокашлялся и продолжил:
- Кто-то из нас в рубашке родился...
Глеб не ответил. Трясущимися руками он завёл мотор, и, включив передачу, попытался выехать, но переднее колесо лишь беспомощно шлифовало гладкий лёд.
- Давай, брат, толкни... - тихо выдохнул Глеб.
- Да нет, пусти, покажу тебе один приём - ответил Серёга, открывая дверцу.
- В этом случае делай так...
Он сел за руль и, вновь включив первую передачу, немного вытянул 'подсос'. Колёса закрутились быстрее.
Серёга вышел из машины и, упёршись плечом в переднюю стойку, начал раскачивать 'Оку'. С третьей или четвёртой раскачки машина медленно, рывками поползла вперёд, а затем, ухватив колёсами опору понадёжней, пошла уже уверенно.
Выруливая с обочины, Серёга пробежал рядом несколько метров, а потом, ловко плюхнувшись задом на сиденье, хлопнул ботинками, стряхивая снег, втянул ноги в салон и остановил машину:
- Русская смекалка!
- Ух ты! Да, здорово, брат! - с восхищением и завистью протянул Глеб.
- Ну, ёбтать, братан, пятнадцать лет безаварийной езды чего-то да стоят! - свысока хлопнул Серега плечо брата.
- Серёжа, давай уж дальше ты рули, я теперь боюсь...
- Ну ладно, хули делать, не ссы, поехали...
Поменявшись, они продолжили путь, миновали промзону и дорога пошла полем.
- Ты машину, брат, жопой чуять должен - короткими стежками, не отрываясь от дороги, поучал Серега брата.
- Когда её только закручивать начало, ты не бзди, не паникуй, а сразу выправляй рулем... Газку ей дай, а ещё лучше, предугадывай её и хоть на миг... Опережай и головой думай заранее... Ты на спуске газу сбросил, передок тормознул...Вот зад и стало заносить...
Серёгу стало не узнать - он весь подобрался вперёд, серьёзно оценивая дорогу, говорил скупо, с паузами, часто, и, как казалось Глебу ни с того ни с сего, дёргая рулём вправо-влево. А машина меж тем неслась как влитая, по скользкой извилистой трассе и Серега продолжал:
- А потом, когда ты управление бросил, её, блин... развернуло, и ведущие-то колёса стали задними... И как якорь, ебтать... Они ведь с двигателем... И пошла машина вперед жопою... Вот тут-то тебе, мудиле, и взяться за руль, да подправить траекторию...
- Да, брат, тут целая наука, - задумчиво протянул мало что понявший Глеб.
- В общем, я маме скажу, пусть она на зимнюю резину денег даст, - решил он, разглядывая копошащихся возле ушедшей в кювет фуры мужиков.
За разговорами они не заметили, как вновь повалил мокрый снег, погребая под собой и лед, и асфальт, лишь местами черневший в накатанной посреди трассы неширокой колее. Но и этой колеей, расходясь со встречным, приходилось делиться, углубляясь правыми колёсами в снежный студень. В такие минуты увесистый снег безжалостно затягивал тщедушный механизм в свои объятья, стремясь и вовсе сдёрнуть в кювет. Но 'Ока', ведомая опытной рукой юлила, билась, отбрасывая вывернутыми колесами снежную кашу по сантиметрам, медленно выбуксовывая на колею. Это было ей непривычно и тяжело, но старательная машина из последних сил стремилась угодить хозяину.
Заехав на заправку, они свернули с трассы и углубились в соседний район, а потом, миновав райцентр и вовсе съехали на узкую извилистую лесовозку.
Места пошли совсем глухие.
- Давай, братуха, поссым! - Серёга чуть прижал машину к обочине, и они вышли.
Лес был подавлен влажной, вязкой, душной тишиной, от которой с непривычки закладывало уши. Всё замерло в этом вертикальном безмолвии, и только любопытная белка косилась из дупла на две странные, неподвижные фигуры, нелепо задравшие головы вверх, с расставленными ногами, и руками, сведенными книзу...
Потом они проехали ещё километров тридцать, один - разглагольствуя о тонкостях водительского искусства, другой - почтительно внимая этой премудрости, до того самого вроде бы обычного поворота.
* * *
Дорога тут уходила влево, и Серега, как раз толковавший Глебу о прохождении сложных поворотов, свысока перешел от слов к делу.
Он плавно переложил курс на внутренний радиус, спрямляя траекторию, машина как-то слишком охотно ввалилась в это манёвр, и через миг, быстро вращая ставший вдруг совсем невесомым руль, Серёга понял, что машина ему уже непослушна.
'Тормоз!' 'Нет, газ!!!' 'Еще руля...Баля-я!!!'
Пробив хилый сугробчик 'Ока' вылетела в кювет и там, нырнув и зацепив носом какое-то бревно, перевернулась и хлопнулась навзничь, проломив крышей тонкий ледок. Кювет оказался болотиной...
Глеб на миг отключился, а, придя в сознание, обнаружил себя нелепо скрюченным кверху ногами. Упершись головой в потолок, он бессмысленно глазел, как через пролом в лобовом стекле мягко, но напористо заползала в салон чёрная болотная жижа. Она скользила медленно и неотвратимо, словно холодный питон в поисках жертвы. Лишь когда эта ледяная вонь подкатила к самому носу, до Глеба дошло, что он сейчас захлебнется, потому что не только не мог он толком пошевелиться, но стоя на голове, даже не соображал, в каком направлении это делать.
Глеб заскулил от бессилия, представив, что так и умрет кверху жопой, нахлебавшись говённой жижи в тисках утопающей всё глубже машины. Он судорожно зашарил замок ремня, а, не найдя, закрутился, затолкался в могильной тесноте узкого салона, пытаясь то ли нащупать ручку и открыть зажатую дверь, то ли пропихнуться в окно...
Глеб завизжал, забился в животном ужасе и потом уж и не помнил, каким чудом, оставив куртку пристегнутой в кресле, очутился он на воле...
- А вот я и думаю, чего это ты там вошкаешься? - удивлённо пролепетал Серега навстречу Глебу, ломая трясущимися руками сигарету.
Тот судорожно хватая ртом воздух, хотел сказать брату что-то горькое, обидное, что пока он тут, он, Глеб, там, но вместо этого он обернулся и еще не веря в произошедшее, оторопело уставился на машину.
А она тихо лежала, грустно воздев кверху лапки-колёсики, словно замершая от испуга божья коровка...
- Как же так, Серёжа, как же так?.. - растерянно бормотал Глеб, размазывая грязь по лицу.
- Да как, как, ебенать! Да вот так, нахуй, что резину надо по сезону - раз! Водителя от дороги не отвлекать - два! А то- 'Серёжа, расскажи... Серёжа, покажи...' - передразнил Глеба старший брат, начиная потихоньку косить от вины.
Глеб, с трудом выдирая ноги из грязи, обошёл машину. Она уже погрузилась в болото по самые стекла, и поэтому особых повреждений видно не было, только разбитый и скошенный бампер, да ослепшие, разбитые фары.
В общем, тогда, в первые минуты после аварии Глеб подумал, что им вновь повезло, и даже чуть успокоился. Он впервые видел чёрное брюхо машины и с интересом разглядывал все эти балки, тяги, рычаги и пружины.
- Ведь тут-то всё в порядке, а, Серёжа? - допытывался он у брата, - Удар-то вроде и не сильный был?
- Да, уж... - задумчиво протянул тот, оценивая опытным глазом ушедший в сторону лонжерон и прикидывая повреждения ниже 'ватерлинии'.
- Уж да... - и, спохватившись, добавил:
- Да ничо, ничо... Иди-ка лучше за дровами...
И действительно, к тряске от пережитого уже добавился колотун от холода.
- Ты, Глеба, носи, а я разжигать начну - Серёга захлопал по карманам в поисках спичек.
- На, мои возьми - протянул Глеб коробок и решительно почавкал к лесу.
После безуспешных попыток развести огонь на болотине, поближе к дровам, братья расположились прямо на дороге. Костёр вяло потрескивал, больше дымя, чем грея. Уже смеркалось и вовсю хотелось есть, а дорога была всё так же тиха и спокойна пустотой выходного дня.
- Да что ж это, брат, скоро совсем стемнеет, а никого нет... - не раз приставал Глеб к Серегё, но тот сидел погруженный в невесёлые свои мысли и, желая, чтоб помучился и кто-то ещё, отвечал, что да, возможно вот так, блин, они всю ночь и просидят, а может еще и весь завтрашний день, потому что, ёбтать, - воскресенье. А может еще и ночь до понедельника, ведь дорога-то лесовозная, а места здесь, Глеба, дикие...
И прошло ещё немало времени, как вдруг, сперва еле уловимым трепетом воздуха, а затем всё ясней и ближе, так, что стало понятно, что это не мираж, а взаправду, послышался звук мотора. Гул нарастал, замелькали в стволах деревьев фары и из-за поворота не спеша, степенно выплыл лесовоз.
Глеб, ещё не веря этому счастью, выскочил на середину дороги и принялся орать и размахивать руками, словно унесенный на льдине рыбак. Лесовоз, несколько раз прошипев тормозами, остановился. Дверь приоткрылась, и Глеб ткнулся в мягкое, уютное тепло кабины:
- Выручай, командир, у нас, вишь, беда какая.
- Да видеть-то вижу, не слепой, - ответил щуплый мужичок-водила, свысока поглядывая из-за руля, - Тока пустой я, паря, не вытащить мне её оттудова ни хуя.
- Как же так? - удивился Глеб, - У тебя вон какая машина здоровая...
- Да все верно, Глеба, - встрял подошедший Серёга, - Не взять ему, скользко, он и себя-то еле тащит.
На общих шоферских понятиях он договорился с лесовозником, что когда тот будет возвращаться с грузом, то попробует вытащить 'Оку', а поскольку путь его проходил через Серёгину деревню, то и решил Серёга так:
- Ты, Глеба, останься тут, стереги машину, а я - до деревни, организую там всё, ну, поесть, помыться, то, сё...
И пока расстроенный Глеб соображал, Серёга хлопнул дверцей, и огромная машина, загребая по катку дороги словно древний колёсный пароход, начала медленный разгон, полируя и без того укатанную колею. Мигнув на прощание стопами, грузовик скрылся за стеной леса.
* * *
Глеб остался один.
'Как же я теперь дома появлюсь, что матери скажу?...' - билось в голове, пока он, хлюпая и носом и ногами ходил вокруг 'Оки'.
'Машиночка моя, девочка моя, ласковая моя игрушечка!' - глотая слезы, гладил он ее холодный бок.
Глебу было жалко машину, но себя, конечно же, больше, потому что мать - это ясно - придет в такую неописуемую ярость, что ноги подгибались уже сейчас. Он ещё раз попытался рассмотреть 'подводную' часть салона, но в сумерках ничего не увидел и, набрав хвороста и захватив грязную куртку, поплёлся к костру. Там он и замер под гипнозом огня и грузом тоски.
Часа через два или три, уже в полной темноте, Глеб вновь услыхал натужный, довольный рокот мотора - лесовоз полз назад. Крепко присев под гнётом ворованных бревен, он остановился, и из кабины вынырнул румяный Серега:
- Ну вот, братан, все организовал, как надо! - дохнул он сытым, свежим водочным духом и затрындел, что всё там готово, и баня топится, и что приедет из города на подмогу Владька на своем 'каблуке', так что давай, Глеба, хлебни вот и иди, цепляй трос...
Тем временем подошёл водила и ещё пара мужичков, приехавших на подмогу в жажде благодарности. Решено было сперва поставить 'Оку' на колеса. Качнув несколько раз, с трудом вырвали они машину из болотного засоса, а потом, перехватившись, уже легче, кубырнули её ещё.
Мама, дорогая! Что открылось Глебу!
Его сердце метнулось, да так и застряло где-то в горле, плотно подперев снизу кадык. Выхваченная из темноты лучами фар, размытая слезами, картина катастрофы казалась ещё более ужасна.
Смятый капот съехал набок, лобовое стекло, белое от миллионов трещинок, повисло на погнутых стойках, а крыша, сложившись изломанным домиком, покосилась набекрень. Блестящая чёрная жижа лениво стекала с потолка и тихо шмякалась где-то в салоне.
- Да, перевёртыши, они, брат, все такие, - толкнул Серёга Глеба. - Давай, не стой, цепляй трос, вон, хорошо, крюк у тебя сзади есть.
Лесовоз, плотно прижатый грузом к дороге, легко вынес поддерживаемую с обеих сторон 'Оку' на обочину. А дальше Глеб мало что и запомнил.
Словно во сне дотянули они на буксире до деревни, долго прощались с хлебнувшими благодарности мужиками, потом мылись, ели, пили, вроде ходили еще куда-то ещё за одной, и, наверное, выпили и её...
Наутро, проснувшись, Глеб впотьмах не сразу и сообразил, где находится, но через миг память, словно кинжальная весенняя сосулина с размаху вонзилась ему в темя.
Глеб застонал, перевернулся, и, словно страус в песок, вновь спрятался в хмельной и уютный сон, лишь бы хоть на чуть-чуть отсрочить мучительную, непереносимую явь.
Когда он снова открыл глаза, было уже светло, и со двора слышался голос приехавшего из города Владьки.
- Ну вот, в кои-то веки все три брата вместе собрались, - вздохнул Глеб и вышел на улицу.
'Ока' понуро стояла у обочины. В свете дня машина выглядела ещё страшней и уродливей: искореженное железо, облупившаяся на заломах краска. Салон, ещё недавно такой родной и уютный, был залит застывшей болотной грязью, чуть припорошенной сверху снегом.
Снежинки падали на машину, да так и лежали, не тая, словно на покойнике. Глеб не выдержал и, глотая отчаянье, как в далеком простом детстве ожидая чуда, кинулся за помощью к старшим:
- Владь, ну неужели ничего нельзя сделать сейчас, ну прямо здесь?! Что ж я матери-то скажу!...
- А что тут сделаешь, - вздохнул Владька, и сам удрученный видом 'Оки'.
К тому времени вышел и Серёга и, закинув во Владькин 'каблук' две здоровенные сумки с мясом, закурил:
- Ну, что, давай, братья, готовиться в путь?
Они отогнули трущееся о колесо железо крыла, развернули машину и подцепили её к 'каблуку'.
- Серёж, а как ты на ней поедешь-то, ведь ни хрена ж не видно, - кивнул Глеб на провисшее, матовое от трещин лобовое стекло.
- А ты не ссы, брат, все продумано!
Серёга решительно выдрал из проёма скорлупу стекла и отбросил в сторону. Затем он достал из кармана прозрачный полиэтиленовый пакет и сунул его ошарашенному Глебу:
- Это, ёбтать, русская смекалка! Давай, надевай на голову, садись и поедем!
С этими словами он захлопнул за собой пассажирскую дверь 'каблука'.
- Ты, брат, замотайся весь, особенно руки, и держись полевей, чтоб и я тебя в зеркало видел, и тебе дорогу видать, - подбодрил Глеба Владька.
Он поправил на нелепой целлофановой голове шапку:
- Если что - маши...
Еле тронувшись, буксуя по свежему снегу, они с трудом стали набирать скорость.
За околицей дорога стала потвёрже, и Владька прибавил газу.
У Глеба поначалу всё было хорошо, но чем больше становилась скорость, тем плотней и плотней прижимался пакет к лицу. Сначала Глеб как-то отплёвывал его, отпёхивал языком, но очень скоро этот ледяной полиэтиленовый панцырь плотно облепил лицо, не давая вздохнуть. Глеб отчаянно завертел головой, затёрся лицом о плечо, затем об руль - все без толку.
'Вот так, блин, смекалка русская, к ебеням собачьим! Ни вздохнуть, ни пёрнуть!' - ругался Глеб, пытаясь сорвать пакет с лица, но рука в толстой варежке всё никак не цепляла скользкую пленку.
А Владька всё поддавал, стремясь перейти на четвертую. Больше глядя назад, в зеркало, чем на пустынную лесную дорогу, он видел, как елозил Глеб рукавицей по лицу, видимо стирая с плёнки летевшую из под колёс снежную пыль.
'Ничо, Глеба, щас свернём, там почище будет' - ободрил его про себя Владька.
Глеб тем временем корчился от удушья. Он ещё успел вспомнить, что вот так, пакетом на голове, пытали кого-то в где-то виденном им боевике.
Вот сейчас закончится этот чертов поворот, он оторвется от руля, снимет рукавицу и сдёрнет с лица этот полиэтиленовый гандон...
Он ещё чуть довернул вправо и только хотел вернуть руль на место, как раздался мягкий щелчок, и руль замер как приколоченный.
Ключ! Он забыл вставить в замок зажигания ключ!! И руль так и защёлкнулся повёрнутым!!!
Машина рывками задёргалась вправо, борясь с тянущей её верёвкой, а у Глеба от удушья померкло в глазах...
* * *
Серёга ехал, устало привалившись к окну. Хорошего мало. Как ни крути, машину ремонтировать ему и надо ещё надоить для этого денег из семейного бюджета, да чтоб Танька ничего не заметила.
Но это ладно. Больше всего терзало Серегу то, что пятнадцать лет безаварийного стажу, которым он так гордился, пущены насмарку из-за этого Глеба с его долбаной 'Окой'.
'Лучше бы поехал на своей', - вздохнул он и от расстройства и тепла тихо задремал.
Владька же после поворота Глеба потерял. В левом зеркале 'Ока' так и не появилась, а правое перекрыл закемаривший Серега.
'Что он там дёргает! Тормозит что ли?' - Владька сбросил газ, включив тормозом стопы.
'Ока', почуяв волю, резво ткнулась носом в сугроб, а 'каблук' по инерции, рывком, от которого звонко лопнул трос, выдернул её обратно на дорогу и замер.
Владька открыл дверь, вышел, огляделся, и, вдохнув полной грудью свежий зимний воздух, подошел к 'Оке':
- Ты чо, Глеба?
Но тот молчал, хватая ртом счастье и напитываясь ясным лесным кислородом сквозь лохмотья полиэтилена.
Они поехали дальше, и был и холод в тело, и грязь в лицо, но где-то там, наверху, видимо убедившись, что хлебнул уже Глеб горюшка полной пригоршней, остальные беды и невзгоды на сегодня отменили.
По крайней мере для Глеба.
Ближе к городу Серёга просыпался всё чаще и чаще, и уже в городских сумерках прозевал Владьке:
- Давай к ребятам, на сервис, там всё и решим.
'Оку' со вконец задубевшим Глебом закатили в ангар. Под беспощадно ярким, словно в операционной, электрическим светом она предстала ещё страшней, но жадно прижавшемуся к теплой батарее Глебу, было уже всё равно.
Пока сервисные пацаны, уже лёгкие от законченного рабочего дня, профессионально подсчитывали случившееся несчастье, Владька открыл двери фургона:
- Давай, брат, забирай...
Серёга с трудом подцепил на плечо тяжёлые сумки, и только дойдя до своего грузовика, спохватился:
- Владь, а может, возьмешь мяска? Ну, ведь приехал, выручил, время там, бензин?.. А?..
- Да ладно, потом, в другой раз, - махнул рукой Владька и сел в машину.
- Ну, смотри... - Серёга закинул сумки в кабину и вернулся в ангар. Там Глеб, совсем стёртый с лица земли, сообщил ему стоимость ремонта.
'Хуя се, привез мяска...' - сдвинул Серёга шапку с разом вспотевшего лба и по стенке сполз на корточки. Он замер так на полминуты, затем встепенулся и двинулся к пацанам.
- Давай-ка ещё раз всё детально осмотрим! - отвел он в сторону Сашку-бригадира и потащил в яму под машину.
- Да нет, Серый, всё реально, для тебя по минималке, а сделаем без очереди, как надо. Комарик носа не подточит, ты же знаешь... - забубнил тот.
- Да знаю я, - оборвал его Серёга. - Только хуй с ним, с комариком! Мне-то надо как дешевле, понимаешь? - горячо шептал он,- Эти лохи ничего не поймут, поэтому давай как дешевше...
Научив, как половчей соврать дома насчёт 'где машина', Серёга спровадил Глеба и подогнал грузовик к дому.
Танька, шмыгая носом, чистила картошку.
- На вот, бульону свари, что ли, - шлёпнул Серёга ей под ноги сумки. - Остальное заморозь, а я к машине.
Некоторое время он просто сидел кабине, наблюдая за жизнью двора. Потом достал из укромного места початую, секретную поллитру и заглотил из горла сколько смог. Пьянея, Серёга ещё поприкидывал, сколько рейсов надо будет утаить от жены для оплаты ремонта, потом допил остатки. Хлопнул дверью, он швырнул пустую посуду в снег и двинулся к подъезду:
- А ну, горох, брысь! - играющая детвора стайкой воробышков вспорхнула в разные стороны, освобождая дорогу.
Дома его встретила серым ворчанием ложащаяся спать жена, горячий мясной бульон и какой-то странный кисловатый запах. После выпитого во рту жгло, пустой желудок просил еды, поэтому вкуса первых трёх ложек Серёга не разобрал. Бульон был золотистый, наваристый.