Второй рейс отменили, и уже после обеда Виктор был свободен. Отменили - и правильно, кому охота работать в этот предпраздничный день?
Завтра - Восьмое марта, суббота, а потому и понедельник объявлен выходным.
Он поставил грузовик на стоянку и быстро пошёл в сторону дома, машинально обходя лужи и не замечая суеты и возбуждения, уже охвативших город.
Три дня! Целых три дня дома...
С женой вдвоём...
Жена!...
От этого слова всё в душе замирало и таяло, стекая воском сладких грёз.
Ему столько лет не везло, не получалось с семейной жизнью, - да и какая семейная жизнь у дальнобойщика! - но вдруг, три года назад случилось чудо, в которое он до сих пор до конца так и не поверил:
Она!
Сколько раз ночами, переплетясь и врастая друг в друга, дивились они, какой причудливый лабиринт извилистых путей устроила Судьба, сводя их вместе!
Как продирались они сквозь колючки жизни, оставляя на них кровоточащие лохмотья кожи, и не ведали, что идут навстречу счастью, навстречу любви...
Жена, Лидка!
Такая родная-родная...
Такая...
Он любил, приезжая порой из рейса полночь - заполночь, тихонько входить в дом, пробираться в их спальню и будить её нежными поцелуями и воздушными прикосновениями.
А она, словно кошка, тёплая, мягкая, едва проснувшаяся кошка, пропитанная запахами сладкого сна, мурлыкала и извивалась под одеялом в сонных потягушках...
Ну, нет слов, чтобы описать, как сердце, стоящее плотиной на пути этих чувств, просачивается сквозь рёбра, кожу, становится больше тебя самого...
Оно, большое, красное и рыхлое, готово мягкой нежностью любви укутывать, обволакивать и весь мир, и ту, единственную на всём белом свете!
И невозможно ничего сказать, а только хочется зажмурив глаза, уткнуться в её тепло, и впитывать её запах прерывистым, как в детстве после слёз, дыханием...
И ощущать себя маленьким, хотя ей двадцать пять, а тебе чуть ли не вдвое больше; и одновременно большим, огромным, способным укрыть собой и защитить...
Какое счастье, когда два тела и две души наполнены одной и той же трепетной песней и звучат, вибрируют в унисон!
Виктор спешил домой, где всё уже готово к завтрашнему дню, и спрятан для неё, любимой, заветный подарок. От этого он улыбался ещё шире, представляя, как суетливо мечутся сейчас по магазинам мужики, в судорогах выбирая уже хоть что-нибудь...
Сердце, без рёбер, без кожи, становится таким ранимым и беззащитным...
Вот этот миг и выжидал бесёнок, что жил внутри Виктора уже больше года, именно тут он и кольнул! Он стался в нём от тех чёрных, беспросветных Бесов, с которыми Виктор воевал всё это время. Битва шла с переменным успехом и неизвестно ещё, чем закончилась, если бы не главный союзник Виктора - время.
Время и Любовь...
Теперь остался только этот мелкий гадёныш, выскакивающий как всегда не вовремя.
И напоминающий тот случай...
* * *
Тогда тоже был праздник, мужской февральский праздник и накануне у жены на работе устроили вечеринку, как и положено в коллективе, где мужчины в подавляющем большинстве. Застолье, начавшись вполне официально и торжественно, быстро расползлось на группы по интересам, возрастам...
И по кабинетам.
Вот одном-то из них и целовались страстно его жена и тот парень из соседнего отдела.
А он, Виктор, в тот вечер спешил домой, к ней, гнал, как очумелый, по скользкой, ледянистой трассе...
Ему всё стало известно на следующий же день, утром, Двадцать третьего февраля...
Лида ни от чего не отпиралась, только плакала. Из её путаных, сбивчивых слов Виктор смог понять только то, что это - из-за вина, что вчера просто много выпила, и что любит она только его, Витеньку...
В первые секунды он почувствовал лишь раздражение и злость:
-Ну, спасибо, жена, за праздничек!
Тогда они скользнули как-то неглубоко, по касательной. Просто царапнули.
Но почему шумит в голове яростная кровь?
Почему становится всё хуже и горше?
Отчего из-за такой ерунды разом потеряли силу руки и ослабели ноги?
Или это не ерунда?!
Ну, целовалась...
Ведь не в постели же чужой была застукана!!
Однако, с каждой следующей минутой ещё смутно, но всё чётче и чётче понимал он, что разразилась катастрофа, крах; что привычное, светлое и надёжное осталось там, за чертой, куда не вернуться уже никогда.
Всё было настолько неожиданно, нелепо и неприемлемо, что сознание оказалось неспособно вот так, сразу, воспринять происшедшее во всей его полноте, но тот день запомнился до мельчайших деталей.
Чтобы хоть как-то преодолеть нахлынувшую растерянность, сосредоточиться, Виктор принялся старательно мыть посуду. Он тщательно, не по одному разу, перетёр каждую ложку-чашку-тарелку, но собраться так и не смог: все мысли заглушал грохот рушащихся обломков прежнего светлого мира, все силы отдавались только тому, чтобы только устоять на вдруг выдернувшейся из-под ног земле. Где-то далеко, на заднем плане едва слышал он всхлипы жены, навзничь рухнувшей на кровати.
Ему захотелось уйти. Уйти прямо сейчас, неважно, куда.
Виктор вышел в прихожую и начал одеваться. От этих звуков Лида заревела в голос, выбежала из комнаты и распласталась перед ним:
- Нет! Витенька, нет!
Кое-как подняв жену с колен, он накинул куртку и направился к выходу:
- Я к машине, прогреть!
А день был чудный: яркий-яркий, залитый пронзительным, уже почти весенним солнцем! Оно было так вызывающе - дерзко, так жизнерадостно, что Виктор почти ослеп и брёл на стоянку в каком-то сером полусумраке.
На ощупь он поднялся в кабину, плюхнулся в подпружиненное сиденье и замер, облокотившись на руле.
Неожиданно, вдруг, ему, большому и взрослому мужику стало по-сиротски жалко себя. Захотелось забиться как в детстве под родную, сильную мамину руку в надежде на утешение, ласку и любовь...
-Да, видать, снова не повезло, - бил в висках бессмысленный, безнадёжный пульс, пока он сидел, уставившись невидящим взглядом в лобовое стекло.
Рука привычно повернула ключ, и грузовик послушно встрепенулся, выбросив клуб ещё холодного, сизого дыма. Через минуту дизель молотил уже уверенно и чётко. Стрелки манометра быстро достигли положенного значения и остановились - чихнул, сбрасывая излишек сжатого воздуха, регулятор давления.
Витя окинул взглядом большую кабину и погладил руль:
- Машина, машинушка, столько с тобою видено, прожито, из каких только переплётов не выбирались...
Вот, кто никогда не предаст и не подведёт. Вот где надёжность и сила!
Дизель - самый русский мотор! Такой же неприхотливый и упрямый...
Он уж и не помнил, сколько времени провёл тогда в холодной, стылой кабине, пока не понял, не проникся, что его непреодолимою силой тянет к ней, к жене; и что бы ни случилось - жить он без неё не сможет и не будет. Просто завянет тихо и бессмысленно, как цветок без живительной влаги...
Вечером они долго говорили, сидя рядом в постели и отхлёбывая по очереди вино из горлышка. Было темно и тихо, только потрескивала свеча, да мерцали загадочно иконы в её золотистых, рассыпчатых лучиках. Это были их венчальные иконы.Батюшка, вручая их, сказал:
- В минуту горести и несчастий помолитесь пред этими венчальными образами, и Господь поможет вам...
В суете и волнении эта фраза просто скользнула вдоль ушей, растворилась эхом где-то под церковным куполом и тут же забылась...
Но в душу-то, видно запала, потому что вечером Виктор вспомнил эти слова.
Лида вынула иконки из глубоко запрятанной коробочки, поставила их на стул под телевизором и зажгла свечу. Так они и просидели почти до утра, тесно-тесно прижавшись плечами.
Медленно приставляя друг к другу тяжёлые камни слов, Лида говорила, из последних сил стараясь быть честной.
...Да, ей было приятно, что за ней ухаживает этот молодой человек. Но она воспринимала это не всерьёз, всего лишь как игру, которую контролирует и может прервать в любой момент.
А тогда просто много выпила и не совсем даже помнит, как оказалась в объятиях этого Лёши...
***
Первые дни Виктор был ошеломлён и невменяем от нелепости и несправедливости свалившегося на него события, погребён под обвалом эмоций. Он жил как во сне, окружённый толстым слоем ваты.
Все чувства и ощущения притупились от яростного, безжалостного пульса: 'Ну, вот и всё, вот и произошло'...
Только теперь он понял, что боялся этого уже давно, но не явно, бессознательно, не давая себе отчёта в своих опасениях...
Хоть какое-то осознание случившегося начало приходить позже, через два-три дня. Наверное, так бывает, когда умирает кто-то очень близкий и родной: горе, настоящее горе, полное и объёмное чувство потери, катастрофы приходит уже потом, после погребения...
Жизнь наполнилась неутихающим, тоскливым, похоронным звоном; он залюбил свою Лидку какой-то другой, обнажённой, нервной, горячечной любовью, стал ревнивым.
Вите так хотелось услышать от неё слова любви и нежности, верности и преданности...
'Ну, скажи же, хоть что-нибудь скажи!' - взывала неутешная его душа, когда сидел он в углу дивана, делая вид, что смотрит телевизор.
Но, сама растерянная, Лида не догадывалась сказать это, а просить Виктор не хотел. Много ли стоят выпрошенные слова и ласки...
Настроение менялось, волнами, как прилив и отлив. Поначалу, когда депрессия отступала, он думал что всё, вот теперь уж отпустило навсегда и дальше всё будет только хорошо.
Он радовался этим мыслям, вился вокруг Лидки, как дурачок, липнул глупым щёнком, не зная, что ещё сделать для неё, какое предугадать желание!
Потом вновь накатывал чёрный вал, подминал под себя, душил, бил в голову безжалостным яростным прибоем; сердце наполнялось ядом горечи, непримиримости и протеста, разгоняло этот яд с кровью по всему телу:
- Контролирует она, как же!
До второго стакана только и контролирует!
Играла - и доигралась...
И что не помнит - врёт!
-Нет, не врёт, просто лукавит, - тут же поправлял он себя, - есть такая штука, он где-то читал - мозг стремится забыть неприятное...
- А с чего ты взял, что неприятное? - сразу же подал голос Бес, поселившийся в нём с того самого дня, - Оч-чень может быть, что и приятное! Чо забывать-то, продолжать надо!
В такие минуты Витьке хотелось на полном ходу, со всего маху влететь на тяжёлом грузовике прямо в хрупкий стеклянный офис, где работала Лида...
...И этот!
Особенно было плохо в рейсах, когда гнал он длинными, тёмными ночами один на один со своими мыслями. Витя пытался от них отмахнуться, увильнуть, но хитрый Бес подсовывал их с другой стороны, с третьей, справа, слева, так, что деваться было просто некуда...
Так была измена или нет? И что это такое - 'измена', когда она наступает, и что тогда считать изменой?
* * *
...Вот проститутки, их много видел он на дорогах. Ведь некоторые из них видно, что семейные. Или девчонки молодые - наверняка там, у себя в городках и посёлках с кем-то встречаются, любят, целуются, говорят ласковые слова.
А к ночи выходят на трассу. И может быть их парни, мужья знают или догадываются, зачем...
Измена ли это?
Они отдают тело, меняют одну бесчувственную материю на другую, на деньги. И только. При этом душой-то они могут быть где-то далеко-далеко - вспоминать прошедший сериал, или думать, что надо купить ребёнку новую куртку, а то совсем поизносился.
Они никогда не целуются с клиентом, просто терпят его, продают безразличное тело и прячут душу - ведь душа-то и есть самое главное, самое ценное...
Бессмертное!
А вот когда женщина целуется по своей охоте, с желанием целуется, тут всё сложнее: делать это без чувств, без симпатии просто невозможно!
Ведь как оно всё обычно начинается: что, увидали друг друга и сразу в объятья-поцелуи? Да нет, конечно же! Это дело тонкое, долгое...
Надо посвятить всего себя, все чувства свои, иначе будет это просто обмен слюнями, да шлёпанье губами.
То есть надо отдаться полностью, без остатка, позабыть всё: дом, детей, мужа...
Всё!!
А это невозможно без влюблённости. Ну, как минимум, нужна взаимная симпатия.
Вот и получается, что поцелуи - вот это-то и есть настоящая измена!
Измена - это когда про тебя забывает она, её душа! Когда она не твоя, и не с тобой!
Наверное, сперва он ей просто понравился, выделился во внимании среди других. Потом прошли дни, и она, Лидка поняла, что и она ему нравится, и что это внимание ей приятно. Он стал почаще, без служебной необходимости заходить в её отдел...
Или она к нему...
А ведь по вечерам, дома, она обнимала его, Витю, и говорила, какой он у неё великолепный мужчина, как ей повезло, и что она даже и мечтать не могла о таком - вдохновенном, ласковом!
И Виктор чувствовал, знал, что в её словах не было фальши, что так оно и есть...
Сегодня, сейчас она любит его.
А завтра, когда уйдёт на работу?
И там встретится с Ним?!
И заговорит! О чём?
Улыбнётся? Как?!
От этих нестерпимых мыслей Витьке хотелось порвать, убить кого ни будь...
Он стал подозрительным, косился на все её телефонные разговоры: был момент, когда Витя еле справился с искушением заглянуть в её трубку, выведать, кто звонит ей, а кому - она...
Он стал нервным. Особенно стали раздражать эти чайники на легковушках, копошащиеся где-то там, внизу. Виктор и раньше-то их презирал, а тут просто возненавидел этих понахватавших кредитов зазнаек:
-Они ж не ездят, они - катаются!
Сами представьте, каково будет на работе, если три четверти ваших сослуживцев ничего в этом деле не понимают и понимать не хотят, считая, что и так всё уже знают? А тут, на дороге, ведь та же самая ситуация!
Одного такого Витька, находившийся на тот момент как раз в затяжном депрессняке, всё же 'задавил'. Тот нарывался сам, и Виктор, перекатив желваки, просто не стал тормозить. Так, продрал пару дверок тому 'Лексусу', глядя в зеркало с отрешённой злобой и любопытством: всё равно страховку получит, но пусть знает на будущее!
На какой-то миг стало легче, а потом, к вечеру он уж и пожалел того недотёпу...
Витя день за днём изводил себя, пытаясь понять, как такое могло произойти с ним, с ней.
За что! За какие грехи?
Или то, прошлое счастье было дано лишь для того, чтобы больней была потеря?
Душа никак не примирялась, не принимала случившиеся и мысли всё так же надоедливо копошились и ворочались в голове.
...Да, значит, был флирт. Она тогда, при свечах, говорила, что ей просто было приятно, что на неё обращали внимание...
Ну, что ж, это ничего, это есть и даже всегда должно быть там, где рядом мужчины и женщины!
Если честно, то ему льстило, когда на его жену обращали внимание её сверстники, моложе его, Виктора, лет на двадцать. Он чувствовал себя тогда настоящим матёрым мужиком, снисходящим до общения с этими молодыми...щенятами; самцом, объявившим свои права на самую привлекательную:
- А вы, ребятки, потерпите, подрастите, ваши девочки ещё в школе...
Да, это понять можно!
Виктор вспомнил, как однажды, вопреки давно усвоенному правилу никогда не брать попутных, он вдруг остановился возле стоящей у обочины женщины.
Она даже не голосовала, просто стояла и смотрела на него, и Витя сам не знал, что тогда заставило его тормознуть и открыть дверку...
Сразу было видно, что попутчица какая-то особенная, не здешняя, не местная, - такие,.. как бы это сказать?- тонкие, ухоженные, тут не водятся. Что привело её на дорогу в эту дождливую ночь, какой несчастный случай? Этого он так никогда и не узнал.
...Они долго ехали молча, и Виктор чувствовал на себе блестящий, алчущий взор её умных глубоких глаз. Ощущал через невидимо протянувшуюся между ними нить влагу её губ, знал, что нравится ей, что она вожделеет его и всё дело только за ним!
Стоит только прижаться у обочины, взять её за горячую, сухую ладонь, привлечь к себе и потянуть назад, на широкий спальник...
Он тогда просто оцепенел, затёк, сжимая руль странно онемевшими, слабыми руками...
Так прошёл час, или около того.
-Вот здесь, - тихо сказала она, - Здесь остановите...
И, не поднимая глаз, выскользнула из уютной кабины в пустую, придорожную тьму и растворилась в ней.
...Он потом всю оставшуюся ночь ехал с мурашками по голове, взволнованный, сам не зная по какой причине...
- Да нечего себе-то врать, - подал заспанный голос едва проснувшийся Бес, - Нравиться - это действительно приятно!
...Ну и ладно, пофлиртовала бы, хвостом покрутила, - это понятно. Женщины, они все такие...
Но вот дальше, потом!
Неужели она не понимала, где находится эта невидимая грань, которую нельзя переступать? Нельзя допускать прикосновений!
Любых!
После них это уже не безобидный лёгкий флирт, нет, это уже что-то совсем другое. Может они и должны быть, эти прикосновения, но только в мечтах, фантазиях...
Но есть мечты, которые так и должны оставаться мечтами!
Потому, что мечта - это что-то светлое, притягательное, чистое. И при воплощении мечта исчезает, а вместо возвышенного и святого приходит чувство разочарования, потому что любая явь всегда хуже и грязней мечты...
И потом, неужели она не понимала, что, сказав 'А' трудно не сказать 'Б'; что чем больше ты позволяешь, тем меньше потом оснований для отказа в дальнейших просьбах и притязаниях.
Ну, ладно, тогда они просто разъехались по домам...
Порознь...
-Хотя, это с её, вообще-то слов, - хмыкнул Бес.
А если бы нет? А если бы кто-то предложил подвезти небольшую компанию, ну, скажем, пару сотрудников, Лёшу этого, (тут у Витьки взыграли желваки!) и её, Лидушку?
Что, отказалась бы? Нет, поехала!
По дроге бы забросили тех двоих, и дальше, втроём...
А она с ним, с этим, очутилась бы, допустим, на заднем сиденье. Ну, так, случайно? Чем не повод продолжить?
И как отказать, если там было можно, то почему нельзя здесь?!
-А дальше - больше, - услужливо подхватил Бес, - Ночной город, машина, хмель в голове, просящие, настойчивые губы мужчины...
Ведь так приятно ощущать себя привлекательной, желанной!
Приглашение на минутку в гости к другу, - ну, отказаться неудобно, - человек же подвёз, крюк сделал...
Ещё коньяк, покурить за компанию на балконе...
Снова губы... Губы и руки...Пуговка...ещё...
Пьянящий, новый запах незнакомого мужчины...
Голова кружится, слабость в ногах, манящая истома внизу живота...
И непреодолимое желание подчиниться, плыть по течению настойчивых, нетерпеливых ласк...
Ведь для женщины это так легко - просто нужно ничего делать...
И всё...
- Ха-ха-ха! Ну, как тебе это? - ехидно заканчивал свои рассказы Бес.
От этого Витьку начинало трясти. В голове шумело, дорога терялась из виду. Он тормозил у обочины и трясущимися руками набирал жене эсэмэски о том, что любит её, что она - вся его жизнь, весь смыл, вдох и выдох...
И главное было не то, что он говорил, думал и писал это. Всё уж было сказано и услышано давно. Нет, главное было - дождаться ответа, получить в свой адрес те же, многократно повторённые, знакомые слова...
Но как они были для него святы! Как напитывали душу живой, исцеляющей, вдохновенной силой и уверенностью! Хватало их, правда, не надолго...
А однажды, уже на обратном пути, ночью, когда до дома оставалось километров четыреста, тот же подлый Бес подсунул ему в голову простую, поразительную мысль, которая подкосила его как удар в под-дых!
Он показал Витьке всё словно наяву, нарисовал так, будто он видел всё своими глазами, тихо подсматривая из тёмного угла.
Витя был сражён и самой этой догадкой, и тем, что она так долго не приходила к нему в голову!
Эта картина отпечаталась в сознании непреклонно и чётко, с одного удара, как гвоздь, загнанный в дерево опытным плотником!
Она же не просто с ним целовалась, нет, невозможно целоваться, стоя столбом и опустив руки...
Она обнимала его!
Ну, конечно, обнимала, гладила по голове, перебирала волосы, прижималась к нему! Наверно, как и с Витькой. Может, также постанывала от удовольствия, как и с ним! Она показывала тому, как ей с ним хорошо и приятно!
-Нет, не показывала, а ей и было приятно и хорошо! - подхватил Бес, - она ж тебе и половины не рассказала, дурень ты мой! И Он её обнимал, хотел, прижимал к себе её, Лиду, Лидушку твою!
...А до этого были обмены взглядами, блеск игривых глаз, лёгкие, как бы невзначай, прикосновения, шутливые, со смехом, подсаживания на колени и обнимания...
Ну, как же, это ведь не всерьёз, так, игра!
- Кому, как не тебе, Витенька, знать, КАК она умеет это делать, - слышался в голове всё тот же вкрадчивый шёпот.
Какой она была сразу после тех поцелуев? Как смотрела на того - благодарными, влюблёнными глазами или была жалкой, растерянной, не понимающей, что случилось и как это произошло?
Да, самое главное - что было потом. Начать-то можно в порыве, бездумно, безотчётно, от пьяненькой, лукавой игры...
А потом, когда порыв этот прошёл, что осталось? Нежность? Отвращение? Что?!
Вот это не давало покоя Виктору...
Это он и хотел знать, и страшился заговорить об этом...
Да и что бы она могла ответить?
* * *
Так продолжалось целый год. Он то парил в небесах от счастья, то был мрачнее тучи от мыслей, что не может теперь, как раньше, всецело доверять жене.
Между 'ни разу' и 'одним разом', между нулём и единицей разница огромная, бесконечная, принципиальная. А между 'одним' и 'двумя', 'двумя' и 'тремя' отличий никаких. Стоит только начать счёт!
Лиде он старался нечего не показывать, но она, наверное, и так понимала всё без слов.
Время, всё лечит время.
- Господи, дай сил вынести ещё хотя бы год, чтобы утих этот стон в сердце, чтоб смирилась, успокоилась душа...
Или забери меня отсюда!
Что ж, вот и прошёл этот год, боль стала глуше и реже, но не исчезла совсем, и не было ни дня, чтобы он не вспоминал об этом...
* * *
...В деревне, где у них была дача, несколько лет назад всем миром начали строить церковь. Столько сил потратили, сколько мучений! Вспомнить страшно - то материалы украдут, то исчезнет со всеми деньгами лже-батюшка, потом дефолт этот, будь он неладен!
И вот, когда она уже была почти готова, случилось невообразимое, ужасное - в храме, рядом с алтарём, повесился мальчик лет десяти...
Беда, трагедия, горе-то какое!
Ну, похоронили, стали очухиваться - быть-то как?
Здание уже построено, закончено, всего чуть-чуть осталось. Не переносить же на другое место, не перестраивать же, хотя с пылу-с жару предлагали и такое!
...Так и стоит до сих пор: вроде и церковь светлая, а с тёмным закоулочком.
Вроде и храм Божий, а место нехорошее...
С дрянцой...
И теперь до скончания века будет за ним тянуться эта молва, эта 'слава'. Сменятся священники и прихожане, станет храм намоленным, святым и славным, но всё равно, этот хвост от него не отстанет, будет передаваться преданием, слухом, из уст в уста, из поколения в поколение.
И как войдёшь туда - так первая-то дума не о светлом, святом и божественном, а о мальчике том бедном, о душеньке его неприкаянной...
И ничего нельзя изменить. Вот это - самое страшное!!
Ничего не изменить!!!
* * *
...А Лиду сегодня отпустили пораньше. В обеденный перерыв накрыли стол: ну, всё как положено - шампанское, поздравления, подарки. И вот она уже спешит к дому, прижимая к себе горшочек с каким-то комнатным цветком.
Лида не любила весну, особенно в это время - куда ни посмотри, всюду оттаявший мусор, слякоть, обрамлённые серым, ноздреватым снегом лужи...
Но сегодня поющая душа её дала телу такую лёгкую невесомость, что она парила над всей этой грязью и не касалась её.
Витя, Витенька! Милый - милый! Тот мужчина, о котором грезила она ещё девчонкой. Она думала, что такие бывают только в мечтах, в наивных фантазиях. А оказалось, что бывают, встречаются и в жизни, только очень- очень редко.
А ей - повезло! Повезло, как никому...
Она и думать не могла, что мужчина может быть таким ласковым и нежным! Что мужчина может так чувствовать и откликаться.
Сколько женщин маются от невостребованности, каждая хочет отдаваться, дарить себя, сгорая в огне, который разжёг в ней он, любимый...
А она любима и любит. Она любит его и когда он рядом и когда он далеко-далеко. Она полюбила и этот вечно струящийся от него запах солярки, горячего металла, масла и ещё чего-то. Она любила его, когда он приходил домой с ремонта, весь грязный, чумазый и усталый.
- Бомжик пришёл, - встречала она его у дверей, - Ну, вот и нашёлся, мой родной!
- А я и не терялся, - отвечал он усталой улыбкой, - Да не обнимай ты, я грязный!
Он стоял в прихожей как хирург в операционной, с широко расставленными и поднятыми руками.
Чтоб не испачкать её.
- Зато я без тебя почти потерялась, - она всё-таки обнимала его, - И не грязный, а чистый и родной, просто извозюканный чуть-чуть...
Господи, какая она была тогда дура, пьяная, вульгарная дура! От этих воспоминаний её прямо передёрнуло!
Самой противно и стыдно: чего хотела, кого из себя строила?
Что повлекло её в тот вечер к этому сосунку?!
Уж не как не он сам!!!
Этот Лёха всегда чуть-чуть ухаживал за ней, и в тот вечер тоже. А потом, в кабинете, от выпитого откровенный, начал рассказывать про своё житьё-бытьё, про жену Светку, про то, как не клеится у них ничего и что, наверное, она ему изменяет, и, видимо, придётся разводиться...
И как быть, ведь он любит и жену и дочь...
Лида знала эту Светлану, та почему-то считала её за подругу и выкладывала ей все пикантные подробности своих романов. Лиде приходилось выслушивать, (куда деваться, если столы рядом!) из вежливости сопровождая рассказы какими-то междометиями. Такая лёгкая отстранённость почему-то лишь вытягивала из Светки всё новые и новые подробности...
А парень всё говорил и говорил, и Лиде вдруг так нестерпимо защемило сердце при виде этого несчастного, оплетённого сетями измены и лжи! Захотелось прижать к себе, обогреть и успокоить...
И пьяненькая жалость подтолкнула её...
...Витька тогда молотил за рейсом рейс, зарабатывал на летний отдых у тёплого моря и почти не бывал дома. Она долгими, сначала осенними, а потом уже и зимними вечерами всё сидела одна и ждала мужа. Он приходил серый от усталости, выпивал свои сто грамм после рейса, говорил, сколько привёз денег и падал спать. А она полночи плакала у окна от осознания своей ненужности и заброшенности...