В солнечный июльский день с неболь-шим рюкзаком за спиной я шла по старой заброшенной дороге берегом реки Полы из деревни под названием Замошка. Эта деревня с полуразрушенными домами и небольшим количеством жителей была расположена на косогоре, за ней простиралось огромное болото, куда местные жители из округи по осени приходили собирать клюкву. Она здесь не-обычайно сладкая и крупная. Только вот собирать её по зыбкому, порой издающему странные звуки, напоминающие стоны, болоту занятие право опасное. Множество всяких небылиц ходило о страшных случаях, возможно, что-то из сказанного происходило, но думается, что много и вымысла в этих историях. Как бы-то ни было, болота побаивались. В это лето погода стояла сухая, и я решила посмотреть на болото, походить по нему, почувствовать его величие и испытать себя в какой-то мере на мужество.
Болото оказалось довольно приветливым, с частым невысоким кустарником, с зелёными кочками и многочисленными тропинками, по которым из года в год ходили ягодники. Идти по нему было легко и приятно, но это только в начале пути, дальше, куда ни глянешь везде одинаковые просторы. Если потерять из виду деревню, то трудно определить, куда двигаться дальше. Под ногами уже что-то зачавкало, идти приходилось как на батуте, всё стало покачиваться на большие расстоя-ния. Этого хватило, чтобы болото произвело на меня своё впечатление и дальше в него углубляться, даже, имея компас и карту, я не захотела. Походив по нему невдалеке от деревни, нарвала бо-лотных цветов, посмотрела, как растет клюква, и вышла на дорогу с чувством исполненного долга. И вот теперь я шла из этой деревни в посёлок, что находился на противоположном берегу реки, до которого идти было далеко.
Когда-то я ходила по этим местам с ма-мой, и дорога тогда выглядела иначе. Она была мощеной из дерева и засыпанной пес-ком поверх брёвен, через ручьи широкие и глубокие проложены деревянные мостики с перилами. Вдоль всей дороги красовались высокие раскидистые липы, и от их сходя-щихся вверху ветвей на дорогу падала приятная тень в жаркую погоду. Липы и сейчас стояли, хотя многие деревья погибли, и тоже давали легкую тень, но вот мостиков через ручьи уже не было и приходилось с трудом перебираться через глубокие ложбины. Что я и делала.
Когда-то в давние времена эти места были имением графа Щебельского. Сам он жил больше во Франции, но его сестры, а позднее и жена жили в имении. Места были ухоженными, с красивыми парками, прудами. Их двухэтажный белого кирпича большой дом с множеством пристроек стоял недалеко от реки на небольшом холме. Я как раз подходила к тому месту, где раньше были видны остатки фундамента этого дома, сейчас трудно даже предположить, где именно это было, всё заросло кустарником и высокой травой. Наступило время сенокоса, и на поле, у дальнего, края стоял косарь, точивший косу. Я не могла узнать на таком расстоянии человека. Он помахал мне рукой, приглашая подойти ближе, направившись к нему, я узнала в косаре сво-его родного дядю Сашу, брата моей матери. Обрадовавшись встрече, он угостил меня добрым квасом, и мы присели на скошенную траву передохнуть.
-Вот, дочка, когда-то здесь такой сад был, дома стояли красивые, люди жили, а теперь только заросли кустов, да поля с травой. Всё изменилось. А жизнь здесь была интересной; путешествовали много, любили пожить красиво. Об этих местах заботились, преображали их. Только после революции всё было разрушено,- сказав это, дядя оглядел окрестности грустным взглядом, но через мгновение, заметив вьющегося возле него шмеля, смахнул его носовым платком и засмеялся, -тоже кваску захотел.
-Дядя, а откуда Вы знаете, как они жили, Вы ведь родились значительно позже тех событий?
-Раньше о них многие старики помнили, рассказывали, а потом наш отец, твой дедушка, был в дружеских отношениях с этой семьёй, они часто навещали друг друга, места-то красивые в округе. А ещё давно хотел отдать тебе вот что.
Дядя потянулся за своей котомкой, в ко-торой была еда и оселки для заточки и, по-рывшись в ней, из потайного карманчика достал аккуратно завернутый в платок пакет. Он разворачивал пакет очень бережно, словно великую драгоценность, поглаживая пальцами, как что-то живое. В нём была старая книга в плотном переплете коричневого цвета, с витиеватым еле уловимым золотым рисунком на передней странице. Никакого заглавия не было, но посредине переплёт соединялся тесёмочками розоватого выгоревшего цвета и возле них две буквы М и А. Дядя протянул мне свой сверток, сказав при этом; "Ты сочиняешь всякие истории, думаю, тебе это пригодится. Здесь записи небольшой, но полной любви и драматизма жизни бывшей хозяйки этого имения. Я думал передать такую находку, а это её дневник, каким-либо родственникам, но мои поиски не увенчались успехом, может быть, когда ты напишешь об этом, кто-то и найдется из них. Ты знаешь, я так берег его, много раз перечитывал написанное и всякий раз, находил что-то новое для себя. Возьми его, пожалуйста, и попробуй о нем написать".
Я взяла в руки дневник, и моё сердце забилось с великим волнением. Столько времени прошло с тех пор, как жила автор дневника, столько произошло всяких событий. Я сама веду дневник, но никогда мне в голову не приходила мысль, что когда-то он попадёт в чужие руки, кто-то будет перебирать страницы то ли с интересом, а возможно с равнодушием или ещё хуже с иронией. Поэтому, приняв такой дар от дяди, я немного испугалась, хотя и обрадовалась одновременно. Можно перелистать чужую жизнь, а можно прочув-ствовать ее, сопереживая события и дейст-вия. Я поблагодарила дядю, быстро попрощалась с ним. Мне уже не терпелось окунуться в прошлые события, но чтобы понять их, я должна была найти уединённое место, где бы никто ни мешал. Я поспешила домой, туда, где жили мои родители, и где выросли мы, дети. Но с родителями в данное время никто не жил, у всех были свои семьи, у меня тоже. Я приезжала навестить родителей, это они раскрыли мне красоты нашего края. Сколько раз мама водила нас по своим, ей понравившимся местам, то в лес к тихому роднику, то к большому валуну, возле которого затей-ливо играло в воде ручейка солнышко. Мы любили такие прогулки, и ягоды с грибами собирали и за природой наблюдали.
Я вошла в дом, в нём было тихо, отец сидел за столом, читая газеты, мать, сидя рядышком вязала крючком, это было её любимым занятием. Они обрадовались моему приходу, заторопились с обедом, без меня не хотели за него приниматься. А я положила на стол дядин подарок и хотела рассказать о встрече с дядей, но мама опередила меня.
-Ты нашего Александра видела, как он, где вы с ним встретились? - она любила своих братьев. Их осталось после войны в живых двое, Пётр и Александр, остальные трое погибли на войне. И теперь она радовалась каждой встрече с братьями или рассказам о них.
-А откуда ты узнала, что я с ним встречалась, я ещё ничего не говорила о нём, заторопилась с вопросом я.
-Да, я по обложке узнала, он ведь мне давно говорил, что хотел тебе передать тет-радь, вот я и поняла, что ты его видела.
-Это так, он был на сенокосе, хороший у нас дядюшка, мы с ним поговорили немного.
Он тебе рассказывал об этих записях, или ты видела только сверток?- мне не терпелось узнать, как этот дневник оказался у дяди.
-Так получилось, что эти записи попали к нашему отцу, после пожара в доме у графа, он помогал вместе с другими людьми выносить вещи. Жена графа в тот момент была очень больна. После пожара её собирались перевезти в Москву, где в это время были её родственники, но она не была уверена, что доедет, и отдала записи нашему отцу, сказав, чтобы он сохранил их. Вскоре, после их отъезда, отец узнал, что она умерла.
С тех пор этот сверток хранился в нашем доме. А после трагической гибели нашего отца, сверток взял на хранение Александр, потому что другие братья в то время жили кто где, они же были военными, только старший Михаил был редактором газеты, во время войны описывал события передовой, погиб в конце второго года войны. Он был заинтересован этим дневником, но ему не удалось им вос-пользоваться, и хранителем дневника так, и оставался Александр. А мы с ним довольно часто виделись, и дневник он мне показывал не раз, поэтому я и знаю о нём.
Ну, всё, давайте обедать.
После обеда я зашла в свою комнату, села к солнечному окну и раскрыла первую страницу.
" 2.5.Друг мой, как легко мне общаться с тобой. Ты всегда молча выслушиваешь мои радости и страдания, терпишь скрип пера, мои слезы. Сегодня делаю первую запись в этом альбоме с новой обложкой, Алексей Павлович привёз недавно из Парижа, где он пробыл несколько лет. Бумага красивая, плотная, по краям листов золотистая каёмка, листов много, хватит надолго.
Больше трёх лет я живу в этом деревен-ском мире с двумя сёстрами мужа Эммой и Анной, милыми добродушными и заботли-выми созданиями, они очень любят друг друга и меня. Ни семей, ни детей у них не было, и они полюбили наших детей Александра и Полину. Как я скучаю по своим детям, они, наверное, так выросли, Александр учится во Франции, скоро будет юристом. Полиночка живёт у брата мужа в Москве, она не отличается хорошим здоровьем, и там её наблюдают лучшие врачи. Но скоро дети должны приехать, и я вместе с Эммой и Анной да с нашими работницами Глашей и Татьяной готовлю дом к их приезду.
12.5. Утро. Привет, сегодня с утра сол-нечно, тепло, на дворе май 1913 года. Дети ещё не приехали, муж встретится с ними в Москве, и они приедут вместе.
Дом сияет чистотой, женщины так всё почистили, их мужья помогали им. Поправили кладку забора, почистили пруды, там столько было карасей, когда они вытащили оттуда водоросли и из них стали выскакивать рыбки. Такие забавные, мы их снова бросали в пруды, но некоторых успели схватить когтями наши серые коты. Как им понравилось это занятие.
Я пишу на балконе, стол под небольшим навесом, плетёное кресло устлано медвежьей шкурой, уютно и хо-рошо.
Утром я взглянула на себя в зеркало, и вид мой разочаровал меня, моя болезнь по-немногу прогрессирует, это видно по лицу. Как же мне хочется быть снова той юной и прекрасной Марией, которую с первой же встречи полюбил Алексей Павлович. Боюсь разочаровать его, мы так давно не виделись с ним, он ведь тоже изменился, каким он стал?
С балкона хорошо видна округа. Небо синее с легкими белыми облаками, справа дорога, скрываемая кустами ракиты, а дальше большое зеркало наших первого и второго прудов. Пруды соединяются узкой протокой, вдоль берега высажены розы, они ещё не цветут, но цветут другие ранние цветы, маки, нарциссы, примулы. Красиво постриженные кусты прячут песчаные тропинки вдоль прудов. Пруды не очень глубокие, до двух метров, вода летом хорошо прогревается и можно купаться.
Слева поля, изумрудная зелень озимых в солнечных лучах просто восхитительна. Среди полей бежит песчаная дорога, спускаясь к реке, где виден паром, переправляющий на другой берег повозки, запряженные волами, лошадьми, и людей. Я люблю наблюдать за переправой, там всегда движение. Видно, как повозки поднимаются по крутому склону на высокий берег. Тянутся по широкой дороге мимо красивой деревянной церкви, что стоит в центре большой деревни, на перекрёстке улиц, и видна отовсюду, потому что построена на холме. В праздники там собирается много народа, звенит колокол, оглашая всю округу чистотой своего голоса. Сегодня прохожих мало, все трудятся на своих по-лосах, в домах, кто где. Я тоже, пожалуй, пройдусь, прослежу, всё ли в порядке.
Вечер. За нашей оградой с красивыми узорами идёт деревенская улица, дома не-большие, крыты в основном дранкой, кое у кого соломой, почти у всех есть свои коровы, кони и прочие животные. Люди живут, радуясь малому, и когда я прохожу мимо, всегда встречаю их улыбающиеся добрые лица. Мне это приятно. Видишь, какая у тебя я.
А наши женщины из округи так странно одеваются, они могут надеть несколько платьев одновременно. Когда садятся на лавки в воскресенье побеседовать, показывают друг другу свои наряды, перебирая их руками. Забавно. Но это милые, хорошие люди. Они могут, не раздумывая поделиться со своими менее имущими родственниками нарядом, сняв его тут же с себя.
Вечером я проходила по улице, деревья издавали такой аромат, особенно березы, которые любят местные жители сажать возле своих домов. Они привязывают к ним скот, ставят перед ними телеги, возле них всегда лежат собаки, бегают куры. Берёзы с белыми стволами, с ещё юной зеленью и такие все разные. У одних ветви тонкие и повислые, у других упругие и густые, но запах исходит от всех такой пряный, такой праздничный, это перед дождём. Наверное, ночью будет дождь. Возле прудов гравием посыпали дорожки, идёшь и под ногами шорох камушков, словно на берегу моря. Алексей Павлович любит здесь прохаживаться со своими собаками. Снова о нём, как же я скучаю по нему и по детям. Уже совсем темнеет, деревья дают тень, пора идти спать.
18.5.Сейчас раннее утро, хочу тебе рас-сказать, какой сон мне приснился ночью.
Я в нашей квартире в Париже, мягкий свет падает на широкую кровать, застланную во всё розовое с маленькими голубыми веточками. Я прилегла, полусидя, и читаю книгу. Алексей Павлович вошёл в открытую дверь и направился ко мне. В его руках было что-то светлое и пушистое, и он протянул ко мне руки, в которых я увидела маленького белого пуделя. Я вскочила на ноги, взяла из его рук щенка и затанцевала с ним по комнате. А потом опустилась на край кровати, Алексей сел рядом, я смотре-ла на его руки, на руке была рана, из которой текла кровь, и я заплакала.
Думаешь, это добрый сон? Пусть будет он добрым. Сейчас спущусь вниз, спрошу у Эммочки, она умеет разгадывать сны.
Ночью шёл сильный дождь, но без гро-зы, а сейчас из-за леса поднимается туча, может быть и гроза будет. Хотя я не очень люблю грозы. В наших краях они бывают порой страшные. Часто я наблюдала из своего балкона, как молнии, прорезав всю тучу яркой вспышкой, ударяли в землю почему-то позади церкви, ни разу не попав в крест церкви или её купол.
В столовой была Татьяна и Эммочка, они предсказали по сну приезд кого-то кровного. Буду ждать.
Туча прошла мимо, задев наши места лишь краем, немного смочив землю. Очень тепло, солнечно, я в светлом платье с кру-жевным воротником и легкой накидке сижу в своём любимом кресле на балконе. От парома, по дороге к нашему дому скачет всадник, он не торопит коня, осматривает окрестности. Они в это время действительно очень красивы, конь гарцует. Статный конь, на тонких высоких ногах, гнедой. Боже мой, это же наш Кнош! Кто же всадник? Александр, сыночек! Я бегу вниз навстречу сыну. Вот и сон сбывается.
На широком крыльце нашего дома уже толпятся люди, откуда они узнали, что едет Александр? Мой мальчик! Высокий, худощавый русоголовый молодой человек, в дорожном, запыленном костюме, с сияющей улыбкой на лице. Он соскочил с коня, подбежал ко мне и поднял меня на руки, крича: "Здравствуй, дорогая матушка, как я рад тебя видеть в добром здравии, такую красивую, родную"!
У меня немного закружилась голова, но я и вида не показала, что присутствует недомогание. Всё хорошо, очень хорошо, когда рядом мой дорогой, любимый мальчик. Может быть, и Алексей Павлович скоро приедет с Полиной. Я спросила об этом сына, но он почему-то не ответил, а только улыбнулся.
Я подумала, почему-то ворота не закрывают, надо бы закрыть, но в это время к воротам подъехала бричка, и я увидела моего Алексея Павловича и Полиночку. Моему счастью не было предела. Наконец-то мы все вместе. В гостиной накрывают большой стол, расставляют праздничную посуду, приборы, и вот умытые, отдохнувшие люди выходят к столу.
Как же все они красивы!
Алексей Павлович высокий, стройный брюнет, с бородкой и усами, во всем свет-лом. Его лицо полно умиротворения и раду-шия. Он рассаживает всех за стол, приглашает и Татьяну с её мужем Митей. Из своей комнаты выходит Александр. Каков молодец, в легком костюме, белой рубашке с золотыми запонками. В его руках небольшая трость, после обеда хочет прогуляться по здешним местам.
Наконец, моя душечка - лапушка, Поли-ночка. Немного бледна, но это возможно ус-талость от дороги, а так она просто нежный цветок, тонкая, изящная девушка. Её длинные льняные волосы уложены в строгую причёску, стан облегает розовое длинное платье с небольшим шлейфом. Она среднего роста, но кажется высокой и строгой, какая-то взрослость во всём её облике.
Над столом царит такая восторженная обстановка, так вкусна приготовленная Гла-шей пища, а привезенное Алексеем Павловичем вино просто замечательное. После обеда мы перешли всей семьёй на нижнюю веранду и расположились кто где. Веранда утопает в цветах, которые мы с Анной и Эммой выращиваем, а весной ещё добавляем цветы в большие вазоны, розы, жасмин, герани, они благоухают, ухоженные и обласканные добрыми руками.
Алексей Павлович раздает подарки сестрам, прислуге, а потом подходит ко мне и говорит, что самый лучший из подарков он приготовил для меня. Я в ожидании; чего же буду удостоена. Разве мне нужны, какие подарки? Он же знает, лучший подарок для меня это мои дети и он. Алексей Павлович протягивает мне тёмно-бордовый ларец и просит открыть его. Я открываю, и мои глаза с изумлением встречают ослепительное сияние бриллиантов. В ларце прекрасное колье с одним крупным и с множеством мелких бриллиантов. Батюшки, подумала я, это же целое состояние. Но в это время Алексей наклонился надо мной, поцеловал меня нежным поцелуем и прошептал, что самое ценное для него - я. Он закрепил колье на моей шее. Не знаю, как я выглядела в эти минуты, но мне было так отрадно слышать всё, что он говорил и наблюдать за его действиями. Мы давно не виделись, я верила в его порядочность и его любовь, но он такой красивый, подтянутый, всякая женщина была бы довольна его вни-манием, тем более во Франции, да и в России тоже. А сейчас его руки на моих плечах, его глаза полны нежности и теплоты, я довольна.
Полиночка подошла к нам, обняла меня, и я прочла в её взгляде еле уловимую печаль. Что с моей девочкой?
Немного посидев с нами, Александр от-кланялся, заявив, что пройдётся по окрестностям. Но прежде спросил о нашем соседе помещике Зихове и его дочери Натальи, девочке - ровеснице нашей Полине, только более изящной, темноволосой, кудрявой, голубоглазой и необыкновенно задорной и веселой. От такой непоседы можно ожидать любой милой шалости.
Они дружили с детских лет с Полиной, и Александр не сторонился их забав. Думаю, что он там, вдали скучал по этому очаровательному созданию. Я давненько не видела Наталью, и не знаю, здесь ли она.
Алексей Павлович расспрашивал нас, домочадцев, обо всех новостях, наших труд-ностях и радостях. Потом он пошёл отдох-нуть с дороги, а мы с дочерью пошли в наш сад, мимо прудов, красивых цветников, к не-большой беседке, что стояла под развесистым дубом, посаженным ещё нашим прадедом, тоже Алексеем.
-Ну, как ты, моя дорогая! - обратилась я к Полине.
-Все хорошо, мамочка.
-Но ты чем-то озабочена, девочка моя?
-Не обращай внимания, это просто мои размышления. Понимаешь, мне только шестнадцать лет, я должна радоваться жизни, а у меня нет этой радости, мне кажется, что я не живу, а только наблюдаю за жизнью. Знаешь, так хотелось вновь вернуться сюда, в наш дом вместе с папой и Александром к тебе. И вот я здесь, я рада, но почему-то мне грустно, что со мной?
-Ты устала, радость моя, дорога утомила тебя, мы здесь посидим немного в саду, и ты тоже пойдёшь в дом отдыхать, хорошо?
Моя девочка прижалась ко мне, словно хотела отогреться. Она рассказала о своём лечении, которое проходило успешно, как определили врачи. Но что же с моим ребенком, почему такая тревога у неё?
Июнь. Сегодня Александр пригласил к нам в гости своих друзей, которые приехали из Петербурга. Пришли и их сестры, две ми-лые девчушки лет по четырнадцать, но уже считавшие себя взрослыми. Наряд говорил об этом.
Вчера сын предупредил нас об их приходе, и мы поджидали в большой гостиной. Вечер тихий, с красивым закатом, с очень редкими перистыми облаками, на краях которых светились маленькие радуги. Полина села рядом со своими тетями, мы тихо беседовали, когда услышали шум молодых голосов в передней. Дом наполнился радостным гомоном и движением. Пришла и Наталья Зихова, как же она хороша стала. Как бы Александр не потерял голову из-за неё. Одна из сестёр пришедших ребят села за рояль, другая, не-много раскрасневшись, запела приятным го-лоском красивую мелодию о весне, прилёте птиц и радости цветения в природе. Ребята слушали сидя, потом, когда зазвучала танцевальная мелодия, образовались пары, и они закружились в лёгком вальсе. Ах, молодость, как же она мила.
Троица. Утро сегодня выдалось такое спокойное, колокол в церкви оповестил о начале службы, и я вижу идущих туда людей. Мы тоже пойдём, но чуть позднее. Я чувствую себя совсем неплохо. Алексей Павлович собирается после завтра в Петербург с отчётом в совет, дети пока отдыхают. Хотя отдыхом назвать это трудно. Александр с удовольствием отдается скачкам на конях, Наталья тоже любит скачки. Вот они целыми днями и изучают родные просторы. Каждый раз говорю ему, чтобы был осторожнее, но он только кивает головой.
Наталья сообщила, что на следующей неделе приедет её старший брат Яков. Он недавно вернулся из Италии, где обучался в художественной мастерской, он художник. Хотелось бы взглянуть на талантливого человека. Полина, по-моему, с восторгом встретила эту новость. Яков был красивым мальчиком, каков он теперь, посмотрим.
В церкви было много народа, но бывает иногда столько, что еле протискиваешься к иконостасу. Церковь проста и по внешнему виду и по внутреннему убранству, но как же в ней легко находиться. Слушаешь пение церковного хора, и замолкают сомнения, стихает боль, и в душе рождается торжество человеческого бытия. Мы стояли недалеко от алтаря, Алексей Павлович, я и дети. А рядом с нами наши соседи Зиховы и Трошины вместе со своими чадами. Приятные семейства, мы давно знакомы, и после церкви мы ещё какое-то время ходили по берегу реки, сидели на скамеечках в парке, разговаривая о житье. А наши дети образовали свой круг, и отошли от нас в сторону. Мне было приятно видеть среди них и дочь нашу, она немного повеселела.
Спустя пару дней. Яков приехал, высо-кий, худенький, с вьющимися тёмными волосами молодой человек, с немного бледным лицом, хотя и приехал из тёплых мест. Он привёз несколько своих полотен, свёрнутых в рулоны, так сказала Наталья о них. Одет он в тёмный костюм и такого же цвета рубашку, так и хочется поменять одежду в более светлую, которая лучше подходила бы к летней погоде. Но он мечтатель, и ему не так уж важно, что и как на нём сидит. Он много рисует, что-то пишет, а иногда его можно видеть среди молодых людей, друзей Александра.
Полина перестала избегать прогулок, теперь просила брата взять и её с собой, они проводили время вместе с Натальей и Яко-вом. Уж не влюблена ли моя дочь в Якова?
Сегодня вечером Зиховы пригласили нас на смотр работ своего сына - художника".
Я прервала чтение дневника, чтобы не-много поразмышлять о прочитанном. Стра-ницы сильно поистерлись, дат практически не видно, но что поражает, так это доброта, в разговорах, отношениях, заботе. Мне сразу подумалось, а так ли я внимательна, чутка и нежна к своему сыну, родителям, близким, к друзьям? Мы принимаем доброе отношение к себе, но платить добротой и чуткостью, как-то не всегда получается. А эта семья переживает трудные времена. Муж в постоянных разъездах, он то во Франции, то его направляют в Германию, далеко учится сын, болеет дочь, но через все эти трудности проникает невероятная сила всепобеждающей любви, вера в доброе и светлое. Я пристальнее посмотрела на свой дом, родителей, на себя. Мы себя не видим, но в сравнении с другими что-то выясняем для себя. Спасибо Марии, её описаниям, спасибо дяде, что сберег это чудо. Завтра ещё раз схожу на те места, где была усадьба, чтобы лучше представить, как всё было. И вот новая страница.
" Друг мой, давненько не общалась с тобой, так много событий произошло, просто не было времени уединиться.
Уже август. Ещё тепло, но по ночам и утром зябко. Чаще идут дожди, а листва на деревьях вся потемнела, и только молодые побеги немного преображают их унылый вид. А у нас радость. Александр и Наталья помолвлены. В ноябре будет свадьба, а пока сын едет во Францию, Наталья будет жить с матерью в Петербурге. Она собирается получше подготовиться к свадьбе. Как быстро всё случилось, я рада.
Яков стал чаще бывать в нашем доме, теперь он дает уроки рисования Полиночке, пишет наши портреты. Я наблюдаю за его руками. Такие тонкие длинные пальцы, они кажутся прозрачными, но кисти в них чувствуют себя уверенно, и мазок краски оживляет холст. Они подолгу беседуют, сидя напротив друг друга. Она часто склоняет головку в знак согласия, а он берёт её руку, и оба улыбаются. В природе всё повторяется, так было у нас с Алексеем Павловичем, теперь у наших детей. Когда они идут на прогулку, Яков заботливо укрывает её плечи шалью, и мне ничего не приходится говорить ей.
Алексея Павловича направляют в Германию, важные государственные дела. Наверное, от него многое зависит, и его преданность отечеству, государю неоспорима. Порой мне кажется, что для него дела государства самое главное в жизни, что я и дети где-то на втором плане, и тогда я впадаю в некоторую панику. Но ему всякий раз легко удаётся уверить меня в большой любви к нам, ко мне и детям, и я успокаиваюсь.
Когда он уезжает от нас, тревожит мысль, а когда встретимся, сколько продлиться это расставание, а оно всё длится и длится, и нет ему конца. Поехать с ним я не могу, мне постоянно нужна помощь Эммы и Анны, я слабею, хотя не хочу в этом признаваться. Полиночка сказала, что ей только шестнадцать, а мне только тридцать девять. Алексей постарше меня на пять лет, но и мне, как и ей грустно, нет полёта в моих жилочках. Есть смирение, хотя надежда не покидает и меня.
Сегодня первый заморозок, а ведь ещё только 23 августа, день моего рождения. Все родные, кроме Александра рядом, они принимают самое тёплое участие в подготовке праздника для меня. Тридцать девять вёсен, столько же лет и зим, таких непохожих друг на друга, и таких неповторимых. Совсем недавно была ребенком, помню многие подробности взросления, и вот теперь принимаю себя к концу третьего десятилетия. Грустно, пожалуй, нет. Все принимается с каким-то согласием, как и в природе. Пробуждение, цветение, угасание. Природа не сопротивляется, но живет, радуется каждому теплому дню, что дарит осень. Порой забываешься; да осень ли это? Так ярки цвета листвы, подвижны в легком ветре ветви, и такое теплое ласковое солнце. Так что же грустить мне, человеку? Надо верить в приход весны, я могу верить, должна верить, что и в следующую весну буду радоваться людям, детям, солнцу и теплу.
Вчера приехали мои родители, отец стал грузноватым: балагур и весельчак, а мать, как же она не похожа на него. Вся худенькая, немного чопорная, осторож-ничает, но в её лице всегда выражение доброты и искренности. Я очень люблю своих родителей.
Мама привезла столько всяких фруктов, как только она всё это сохранила? Я знаю, что отец помогал ей, но всё-таки основная забота была на маме. Она смотрела на нас с Полиночкой своим пристальным взглядом, от которого ничего не могло укрыться: и только погладила меня по руке. Ах, мама, какая же ты понятливая!
Гостей было немного, мы сидели за большим столом, потом мужчины играли в карты, говорили о политике, почему-то встревожено, а мы, женщины, не очень про-ницательны и не особо обратили на это вни-мание. Некоторые гости после застолья по-шли в сад, там пока ещё тепло и уцелели цветы. А мы с мамой собрались на балконе вместе с Эммой, Анной, Верой-женой Зихова, Полиной и её подругами. У нас свой разговор, о детях, предстоящей свадьбе, болезнях, которых оказалось у всех достаточно, театральном сезоне в Петербур-ге, моде в Париже. Мне весело слушать эту милую женскую болтовню.
Анна так великолепно выглядела, ей очень хорошо подошёл изумрудный цвет бархатного платья. Её волосы волнистые темные подняты и заколоты на затылке со спадающими локонами. Она вся высокая, стройная выглядела совсем молодой женщиной, хотя была старше брата и Эммы. Неторопливая она производила впечатление грациозной дамы, хотя это далеко не так. Анна и Эмма много работают по дому, каждое утро, кроме воскресенья, они в приходской школе обучают местных ребяток грамоте. С каким упоением они говорят об этом за обедом. Какие смыш-леные ребята им достались, как им всё интересно. Мало того, они ещё и подкармливают некоторых детей.
А сегодня и Анна, и Эмма превратились на какое-то время в светских дам, словно на приёме во дворце Петербурга, а не в далёкой, забытой богом, глуши. Эммочка в бирюзовом платье, цвет которого так подчёркивает её синие глаза. Они сидят вместе похожие и непохожие одновременно. Вера Зихова слегка полноватая женщина, сегодня говорила мало, больше слушала, с большим уважением относилась к Анне и Эмме. Она занималась только своей семьёй, её муж часто ездил по своим деревням. А Вера оставалась с детьми, воспитывала их, зимой они жили в Петербурге в своём доме на Мойке. Дети и обучались там.
Самое большое впечатление на празднике на меня произвёл Алексей Павлович. Он принёс большой букет алых роз с маленькой запиской: "Моей самой прекрасной женщине"! Как я люблю тебя, мой дорогой, сколько времени нам отведено радовать друг друга, пусть в вечных ожиданиях, но это так отрадно встречаться после разлуки, бросаться в объятия и подолгу молча наслаждаться нежной близостью. Он исполнил несколько нок-тюрнов Шопена с таким профессионализ-мом, словно он только и делал, что играл на рояле. На самом деле ему не так часто приходилось играть, при всей его любви к музыке. Но игра была настолько волнующей душу, что женщины плакали, я тоже.
Порой такое проникновенное исполнение пробуждает человеческое переживание, может быть и сам исполнитель не подозревает о своей проницательности, но она проявляется в игре. Послезавтра он уезжает в Германию, что ждёт его там? Затем он поедет во Францию, где он чаще всего и находится.
Я понимаю всё смятение его души, как бы ни было хорошо в дальних странах, но, что может сравниться с родиной, где ты вос-питывался, взрослел, вдыхая запах свежеис-печенного хлеба, скошенной травы, где небо то разрезается стрижиным полётом, то грустнеет от вороньего гомона. Где можно разбежавшись с радостным криком вместе со сверстниками броситься в прозрачную воду тихой реки и наслаждаться её прохладой, фыркая и брызгаясь от удовольствия. Ничто не заменит родных мест, родного берега, родной речи, без ко-торой невозможно полностью раскрыть своё сердце, как это делают наши люди.
Если бы я могла поехать вместе с ним, немного смягчить его будни и украсить его праздники. Но этого уже не будет, никогда не будет.
Экипаж давно скрылся из вида, и пыль осела, и люди разошлись. Мы с Полиночкой всё стояли на берегу реки возле парома и не могли двинуться с места, пока не подошёл Яков и не взял меня под руку, немного под-талкивая к дому. Слёз не было, но всепогло-щающая тоска будто сковало всё моё существо. Всё хорошо, не нужно плохого настроя, я буду снова ждать, и я дождусь, обязательно дождусь новой встречи с любимым.
Октябрь. Очень сухой и тёплый, порой, кажется, что вернулось лето, деревья больше зеленые, как и трава, небо синее, солнечно. Вот только день стал намного короче, а так ни грусти, ни тоски по тёплым дням ещё нет. Небесные просторы опустели, улетели давно и ласточки и стрижи, только иногда подует ветерок, сорвёт ранний золотой лист и поднимет его высоко - высоко, до птичьего полёта, и человек следит за его полётом, и новые мысли рождаются в его разуме. У меня они тоже рождаются, когда я смотрю на летящий в небо лист. Я себя спрашиваю, сколько хоте-ла бы я жить в этом родившем меня мире. Что мне нужно сделать такое, чтобы понять, для чего я здесь, на земле? У меня дети, муж, дом, любимое занятие, мои цветы, мои записи, мои будни и праздники. Но что ещё я должна делать? Вот Яков рисует, он оставляет своё наследие, свой след. А я, что оставлю я? Вспомнят ли меня люди? Мои дети - да, вспомнят, Алексей Павлович, тоже, а дальше, когда пройдут годы? Забудут потому, что в другом времени меня уже не будет, но что-то же я оставляю на земле. Думаю, что я оставляю людям свою любовь, часть своей души, которую вложила в этот сад, в своих и чужих детей, в общение с людьми. Я передаю по на-следству бережное отношение к человеку, каков бы он не был. Есть много не очень добрых людей, это правда, но много таких, к которым хочется прикоснуться, чтобы наполниться от них порядочностью и сердечностью. Как славно жить. Как много я несу в этот мир своего тепла и света. Да, света, моей энергии, пусть не очень большой, но от сердца. Ты понимаешь, о чём я, друг мой?
Стало немного прохладнее, пойду, по-прошу горячий чай. И мы с Анной, она любит к вечеру выпить чашечку горячего чая, поговорим за чаем об её уроках в школе. В нашей столовой полно цветов, перенесённых с улицы, какое-то время они ещё будут радовать нас цветением, но потом, при недостатке света, они завянут, и их перенесут в подвал до весны. Анна возилась с маленьким котёнком, которого принесла наша старая кошка. Он такой забавный, ему радуются все. Полина любит таскать его на плече, под волосами. Он там засыпает у неё. Мы пьём чай и вспоминаем Алексея Павловича, Александра и теперь почти нашу Наталью. Скоро она станет не-весткою графа Щебельского, звучит, хотя мы к этому титулу относимся довольно прозаично. Конечно, когда мы в Петербурге на приёме, этот титул придаёт значимость, но здесь, в поместье, кому какое дело до титулов, ну граф, да хоть министр, был бы человек, рядом с которым спокойно и надёжно, вот как с Алексеем Павловичем. Его люди уважают за тактичность, доброту, помощь, от которой и они не отказываются, и если надо, приходят в любую минуту. Я сказала об этом за столом, и все согласились со мной. А Полина добавила, что Наталья чувствует себя только будущей любящей женой Александра, потому что очень любит его, да и как его можно не любить. После чая мы сортируем яблоки, раскладываем их по корзинам и пересыпаем стружкой и мхом. Полине это занятие очень нравится, она поёт, а Анна подхватывает мелодию, грустную такую: "Ты гори, гори, моя лу-чина, догорю с тобой и я". Моя лучина, что хотел сказать автор этой песни, догореть вместе с горящей лучиной, жить с любовью и умереть с нею. Может быть и так. Полина похорошела, от её болезни не осталось и следа, но в Москву она все же скоро поедет, пусть ещё немного последят за её здоровьем врачи. Мой врач навещает меня здесь каждую неделю, пока всё спокойно, сердце не очень огорчает ни меня, ни его. Только немного отекают ноги, и тогда я принимаю контрастные ванночки для ног, мне помогает, да ещё Татьяна заваривает мне удивительный чай из ноготков, так освежает и придает силу.
Утром был большой туман. Мы с Поли-ной проводили до парома Анну, Эмма почувствовала недомогание и осталась дома. Двор был окутан туманом. Туман шёл от реки, он опадал мелким бисером на деревья, траву, волосы. Сначала густой, серый, клочьями, потом синел, розовел и превращался в широкие ровные полотна, меняющие цвет. Мы стояли, как за-чарованные наблюдая такое зрелище. А день после такого тумана был теплый и сол-нечный, природа радовала нас своим последним теплом, которому мы были несказанно рады.
А вечером мы все вместе ходили в со-сновую рощу, что немного в стороне от на-ших прудов. Дул прохладный ветер, и старые могучие сосны пели нам под шум ветра свои такие нежные песни. От них стало как-то светлее и ласковее на душе, ничего, что впереди холода, с нами наши леса, река, пруды, и наши разные, но милые люди.
Вторая неделя холодов. Мы ещё не со-всем привыкли к ним, пока в осенней одежде, хотя пора уже её менять на более тёплые вещи. На реке лёд, снега кругом мало, замёрзшая земля острыми кочками возвышается то тут, то там. А по льду реки носится снежная позёмка, ходить по такому льду опасно, поэтому Анна и Эмма пока не ходят на занятия в школу. Они занимаются с деревенскими детьми в свободной комнате нашего дома на первом этаже. Когда натоплена в ней печь, становится тепло и можно проводить уроки. Эмма неплохо рисует, она и детей учит рисованию. Анна, как и её брат, хорошо играет на рояле. Иногда она играет детям, и они слушают её с раскрытыми ртами. Не знаю, понимают, что или нет, но понимание может придти со временем, а пока в их душах рождается восприятие высокого творения челове-чества, думается это неплохо. А я люблю рассказывать всякие интересные истории о животных, птицах, насекомых, и этим я де-люсь с ребятами. С наступлением холодов детям из небогатых семей труднее ходить в школу, не хватает тёплой одежды, но они каждый раз приходят учиться, а после занятий бегают по улицам, не замечая холода. Странно, но и болеют они не так часто как наши дети. Полиночка не торопится с отъездом в Москву, ждёт брата, да и Яков ещё не уезжает.
Сегодня такая метель разыгралась! Снег крутит неистовый ветер, где сугробы, а где ещё голая земля, деревья гнутся, скрипят от такого напора снега и ветра. Мы кутаемся в теплые шали, валенки, помещения большие и быстро выстывает, хотя внизу несколько теплее, чем на верхнем этаже. Вот мы и собираемся там. Из Петербурга пришло послание от Натальи, скоро приезжает Александр из Франции. Их свадьба в конце ноября, уже скоро. Она сообщает нам всем, что приедут с Александром на следующей неделе, как только он прибудет в Петербург. Они хотят обвенчаться здесь, в нашей скромной тихой церкви и свадьбу сыграть здесь же, а в Петербурге позднее соберут круг друзей, и уедут вдвоём в Париж. Какие они молодцы.
Из Петербурга моя хорошая знакомая прислала мне свои стихи, очень проникно-венные, жизненные. Как хорошо строчкой можно выразить бурлящее или щемящее сердце чувство, а другой человек, читая, вдруг, понимает, что это и его волнует и мо-жет быть это и о нём сказано? Я читала почти всю ночь, роняя слезы умиления.
Анна утром поднялась ко мне, я уже не спала, а она подошла к балконному окну, распахнула тяжёлый занавес и подозвала к себе меня. Мы застыли с ней в изумлении: от нашего парадного крыльца до ворот вся окрестность, кусты, клумбы, стволы де-ревьев, всё тонуло в снегу, ровном, неповторимо белом. Возвышались кроны деревьев, да досками забитые статуи вдоль центральной аллеи. Потом Анна слегка подтолкнула меня, и я словно только что, пробудившись, поняла, что настало время действовать. Деревенские люди уже расчистили свои дорожки, а у нас ещё такая заснеженная. Мы весело спустились вниз, укутались в тёплую одежду, вооружились деревянными лопатами и вместе с нашими помощниками стали освобождать путь до ворот и дальше в просторы вселенной. Задорно, радостно, труд доставлял столько удовольствия, хотя длилось всё действие совсем недолго. Вскоре Татьяна уже звала нас к самовару, от приготовленных пирожков по всему двору шёл неповтори-мый аромат, он-то и торопил нас поскорее закончить работу.
Железнодорожная станция находилась в пяти километрах от нас, встречать приез-жающих пришлось из стороны Петербурга и Москвы. Митя только успевал управляться с одними гостями, как нужно было ехать уже за другими. Крытый кузовок с окнами по обе стороны не давал гостям особого тепла, но и замерзнуть они не успевали.
Приехали все; мой дорогой Александр с Натальей, Леопольд, брат Алексея с женой и дочерьми, Зихова Вера со своими родствен-никами из Петербурга, её муж оставил их у нас на время свадьбы. А я всё ждала с зами-ранием сердца, что вот сейчас выйдет из возка мой дорогой Алексей Павлович, но пришла только телеграмма, что он не сможет приехать, и будет ждать Александра и, если смогу я, и меня с Полиной и Наташей в Дрездене Германия.
Долго перечитывала я послание, и слезы орошали мои несбывшиеся ожидания. Но я рада, что у него хотя бы всё в порядке.
О свадьбе я расскажу тебе, друг мой, несколько позже, а пока я вместе со всеми занимаюсь гостями. Их приехало немало и внимание каждому необходимо уделить, вот и уделяем. В доме сразу же стало теплее, ве-селее, немного утомительнее, но ничего, не-сколько дней можно и потерпеть. Леопольд будет посажёным отцом на свадьбе, вместо Алексея Павловича. Родители Натальи и все их родственники, необычайно вежливые и спокойные люди, кроме конечно самой непоседы Натальи. Но она сейчас вся в приготовлении, в комнате, что рядом с комнатой Полины. Что-то обсуждают вдво-ём.
Чувствую небольшую усталость, хочу отдохнуть в кресле возле камина. Я не боль-на, нет, хорошо себя чувствую, правда!
Вечер. Я пишу возле окна в гостиной, здесь светлее, хотя света, конечно, мало, зима на дворе с коротким днём и долгими ночами. Но от белого снега за окном, светлее в помещении. И что удивительно, нет тоски по лету, мы радуемся морозу, снегу, метелям, как же устроен человек.
Где-то глубоко возрождается надежда на встречу с весной, эта надежда окрыляет, волнует и делает ожидание менее беспокойным.
Свадьба была вчера. В церкви всё было торжественно - спокойно; народа собралось столько, что ступить было негде. Наталья и Александр славные мои дети, были неповто-римы. Такое строгое величие в их лицах, столько очарования во всех движениях, мы, матери плакали то ли от радости, то ли от мысли, что теперь дети наши пойдут своим путём, а мы как бы отходим на второй план. Но я ошибаюсь, мой сын, всегда будет моим сыном. Эту связь ничто не может разрушить, потому что она скреплена обоюдной любовью. И если Наталья любит моего сына, то она сможет полюбить и меня. Я желаю ей только добра и готова принять её, как дочь. Счастливого пути вам, дорогие дети. Они венчались ввечеру, и после венчания возки с ними и гостями поехали по уже проложенному пути по реке. Я впервые ехала по такому санной дороге.
Кони поднимали снежную пыль. Она металась между возками, и в свете луны искрилась голубовато-зелёными блестками. Проезжали такой загадочный косогор на берегу, высокий обрывистый, затянутый глубоким снегом, а на маленьком выступе чуть ниже, высокая сосна. Луна была такой яркой, так озаряла это видение. Казалось, сосна движется с нами, вся залитая волшебным сиянием небес. Мы остановили лошадей, вышли полюбоваться этим чудом. Дальше не поехали, не хотели портить впечатления.
А в доме ждал изысканный обед в честь молодожёнов и бал с маленьким оркестром, всё организовал Леопольд. Он очень любит Александра и Полину. Букетик невесты, ко-гда вышли из церкви, поймала Полина, но не смогла удержать его, он выпал из её рук. Значит и Полина скоро выйдет замуж. Так, наверное, и должно быть, дети становятся взрослыми, пора иметь свои семьи. Я тут подумала, вот Александр уезжает с Натальей, а из дома, кроме своего белья они ничего не берут, как же они будут там жить? Может быть, они со временем сюда переселятся. Им нравятся эти места летом, правда, зимой скучно, грустно и делать нечего, а им нужно движение, занятость, какие-то увлечения. Что я говорю, всё у них устроится. Красивая свадьба, замечательный приём, так отзывались все гости, если так, хорошо.
Буду писать Алексею Павловичу письмо, которое отвезут ему теперь Александр и Наташа.
Так долго не подходила к своим записям. Все разъехались; сын с женой, гости. Полиночка с дядей уехала в Москву. Остались мы, просто некуда себя деть. Руки просят какой-то работы, берусь за вышивание, не идёт работа, чувствую, всё не тот оттенок, не ложится как надо нить. Брожу из угла в угол. Переставляю стулья, перекладываю вещи и всё. Нет, пора что-то делать, может быть и мне учить детей? Снова сердечко стало беспокоить, быть может, от всяких волнений, пройдёт.
Нашла себе хорошее занятие, делаю гербарий для учеников. Засушенных растений много, и они пригодились. В красивую папку раскладываю каждое растение отдельно, всё о нём выписываю - наглядное пособие будет готово.
Несказанно рада, день так увеличился, так много света, солнца, ещё конечно снег лежит, но не беда, всё - равно скоро весна. Снег стал тяжелее, темнее, а деревья отходят от спячки, они становятся ярче, живее. Анна и Эмма устраивают частые прогулки по дороге к церкви, и я люблю этот путь. Мы идём молча, каждая думает о своём, но мне так нравится, им тоже.
Сегодня утром нас посетил очень хоро-ший друг нашей семьи Федор Трошин. Он с семьей живёт в некотором отдалении от нас. Его постоянная загруженность работой не даёт возможности посещать друзей часто. По его проектам строятся многие здания железнодорожных вокзалов, бытовых помещений, да и наш дом был восстановлен по его проекту. Летом они живут в своём небольшом имении выше по реке. Но в этом году из-за рождения сына, они живут здесь, в доме его деда. В свободный час пожаловал к нам. Среднего роста, с копной кудрявых волос цвета красноватого золота на голове, такая же борода и усы, всё очень аккуратно подстрижено, словно только что от мастера. Лицо необычайно свежее, с выразительными синими глазами, которые невольно подчиняют себе окружающих. Его бархатный голос хочется слушать ещё и ещё. В строгом костюме ничего лишнего, если только шарф, которым укрыта шея, и который он не оставил вместе с пальто в прихожей. Отличием Федора было то, что он обувал кожаные сапоги даже летом. Так вот наш друг пришёл, и всё вокруг оживи-лось. Столько энергии в действиях этого сорокалетнего мужчины. Не суетливость, нет, именно энергия, которая побуждает всех, кто с ним рядом к действиям. Он галантен, немного церемонен, но это не пор-тит впечатления о нем. Фёдор, оказывается, недавно ездил в Петербург, заходил к своим друзьям. Друзья передали с ним посылку от Алексея Павловича, уже из Франции. Ее и принёс наш приятель. Мы удивились, что мог прислать нам Алексей Павлович. Но Федор не стал ничего пояснять, он отошёл от коробки, присел возле камина и заговорил о наступлении весны, о своей любви к этому времени года, о своём сыне Михаиле, в котором души не чаял. Но затем как-то незаметно перенёс разговор на тему нашего быта, спросил, как мы перезимовали, что нового у Александра с Натальей? Он искренне желал всем нам добра, и расспросы его не были праздными, скорее ему хотелось знать о нашей судьбе больше от нас самих, нежели от посторон-них людей.
Мы беседовали продолжительное время и за чаем, и после него, когда пошли прово-дить нашего гостя до его саней, которые он оставил за воротами, возле соседнего дерева. Улица показалась нам какой-то новой. Солнце сияло всем своим огромным телом. Снег свежий, легкий осыпал поля алмазным блеском, и нам показалось, что мы одни между голубым небом и белой землёй, сколько ещё снега, и какой же он сегодня чистый, никаких следов. Это пока мы разговаривали с Федором, обновился снег. Федор собрал пригоршню белого дара небес, подошел ко мне и протянул его мне в ладони. Я приняла подарок, приложила к щеке, и так стало весело на душе, а по лицу пробежал румянец. От снега ли он, а может быть от присутствия Федора? Красавец, умница, весельчак, повезло его жене.
Федор уехал, а мы, вернувшись, домой, стали распаковывать посылку, привезенную им. В посылке были небольшие сувениры для нас, для Глаши с Татьяной и медикаменты. Мой дорогой муж беспокоится за меня, наверное, Александр с Натальей проговорились, что я иногда не очень хорошо себя чувствую. Мне нравится его трогательная забота обо всех нас, такое беспокойство за меня, но я в порядке. В письме, приложенном к подаркам, муж сообщал о себе, что он теперь во Франции, его миссия в Германии закончена, но он очень обеспокоен за нас, как мы, какие труд-ности в наших краях. Сообщил, что Алек-сандр и Наталья вместе с ним, и что всё у них благополучно. В конце письма он просил нас беречь себя. Внизу лежало несколько фотографий, где они втроём на улицах Парижа, там тепло, а у нас ещё юный снег на полях.
Вечер тёплый, с крыш стекает талая вода, на деревьях верещат синицы и воробьи. Мы с Анной ездили в гости к Трошиным. Фёдор приехал за нами. Эмма осталась дома, у неё неотложные дела по усадьбе, она ведёт все расчёты, а мы рады были принять его предложение, нам хотелось увидеть его маленького сына. Сегодня у него были крестины, и нас пригласили.
До чего же уютный дом у этого человека. Деревянный, большой, справа красивая терраса, через неё вход в гостиную, слева, амфитеатром идёт галерея с множеством окон, все вспомогательные постройки он разместил позади дома. Вместо забора стройные ряды ровного невысокого кустарника и по дорожке к дому такой же кустарник. Тропинки вымощены булыжником, и снега там совсем нет, хотя под кустами он ещё кое-где лежит.
У них замечательный малыш, да и стар-шие дети прекрасные.
Хозяин провёл нас в свою галерею. Большие окна оформлены кремовым шелком, легко спадающим к полу. В простенках в крупных вазах цветы, а на стене против окон картины. Какое чудо, рисовал сам Федор. Пейзажи наших мест, работы в Италии, где он бывал несколько раз, Петербургские пейзажи. Мы несколько часов провели в доме наших друзей, и были приятно обрадованы всем, что там увидели и услышали. Домой нас отвёз он же, наш друг.
Весна перешагнула через заморозки, стало светлее, теплее, отраднее. Я немного взволнована, врач посоветовал мне несколько дней провести в постели. В такое время, когда хочется быть как можно больше на воздухе, он мне рекомендует лежать, почему? Послушно лежу в кровати, пью горьковатую микстуру, принимаю участие Анны и Эммы. Не смотрю в зеркало на себя, боюсь. Анна мне причёсывает волосы, укладывает их, наверное, красиво, какая разница, поскорее бы встать на ноги и побродить по полям, пройти к прудам, куда прилетели дикие утки, даже из дома слышно их кряканье.
Запретили делать записи, потерпим и это.
Сегодня мне лучше, встаю, хожу по комнате, жду, когда ко мне поднимутся помочь одеться, немного ослабели мои руки, не очень послушны. Но я сама привела в порядок волосы. Такие были славные мои косы темно-каштановые, немного волнистые, длинные, они и сейчас неплохие, но как мне трудно привести их в ту укладку, которую я закалывала в молодости. Медленно расчесывала каждую прядь, будто заново знакомилась с дос-тоинствами головы. Это доставило мне удо-вольствие и привело к успокоению души.
В комнату вошла Эмма, а за ней влетела Полиночка. Детонька моя дорогая, когда же она приехала?
Она так смотрела на меня, словно видела впервые, слёзы радости лились по её щекам и по моим тоже, но это приятные слёзы, мы обе рады встрече.
Дочь повзрослела, похорошела. А я вы-глядела так, что уловила в глазах дочери испуг, когда она подошла к моей кровати, где я сидела.
-Мамочка, - шепнула мне она, - мы с Яковом приехали вдвоём, ты меня понима-ешь, позднее мы всё с тобой обсудим, а пока отдыхай. Вдвоём с Эммой они помогли мне привести себя в полный порядок. Мы вышли на балкон, и я устроилась, наконец, в своё любимое кресло, лето. Всё наполнено звоном, пением, цветением. Поток свежего воздуха обволакивает руки, лицо приятной свежестью. Солнце уже высоко, его тепло приятно согревает и немного убаюкивает. Я задремала на балконе, мои помощницы ушли вниз, а мне накинули на колени легкий плед. Я не услышала, когда они спустились. Сон был недолгий, но отдых пришёл такой отрадный, что я почувствовала прилив сил и бодрости. Мне приснился белый конь, скачущий мне навстречу, поравнявшись со мной, он проскочил мимо, не задев меня, а только, обдав меня, своим горячим дыханием.
Я встала с кресла и тихо пошла к лестнице, без посторонней помощи спустилась, держась за перила, и вошла в гостиную, где слышны были сдержанные голоса людей. Был слышен и голос Якова. Раскрыв дверь, я привела всех сидящих в изумление, они не ожидали от меня такой смелости. Все поднялись и направились ко мне, но я рукой остановила их движение, сказав при этом, что не хотела бы, чтобы со мной обращались, как с больным человеком, мне значительно лучше.
Мы радовались встрече, пили свежий чай с множеством вкусных угощений, которые привезли Полина и Яков. Вечером они вместе хотели поехать к родителям Якова, а пока сидели с нами. Они так подходят друг другу, столько теплоты в их отношениях, когда же их свадьба? Потом сами всё объяснят.
Несколько дней подряд шли дожди, размыло все дороги, никуда не пойти. За окном лето, но погода такая, как бывает глубокой осенью; дождливо, ветрено, холодно. А ведь ещё только июнь. Ещё будет тепло, просто сейчас холод как-то не к месту. Сразу всё стало унылым, серым. Как и человек, когда здоров; весел, разговорчив, а если болен, так мрачнеет. Сразу мысли всякие нехорошие появляются. Хотя боль, как и дождь, чаще всего явление короткое, но тоска появляется. У меня она тоже была, когда я лежала, теперь я хожу, и всё преображается. Мир снова протягивает мне свои доверчивые ладони.
Мой дорогой Алексей Павлович, как мне трудно без тебя? Не прошло и дня, чтобы я не вспоминала о тебе. Хотя годы расставаний немного приучили к такой жизни, но всё-таки, как мне хочется быть сейчас рядом с тобой, друг мой. Вот окрепну немного ещё и поеду к тебе, я выдержу эту поездку, а тебе будет радость, я знаю. Дома сейчас весело, дети всё время у нас, Якову выделена комната Александра, он там и рисует, из неё есть выход на балкон, только он обращён на запад. О свадьбе пока молчат, проговорили об осени, а может быть и зимой, что они придумают.
Яков готовится к выставке, его работы сохнут в тени, под навесом, а он пишет но-вые картины. Только, когда время обеда, они собираются вместе, так у нас заведено, обед-святое дело, всем нужно быть вместе. Тогда я вижу их влюблённые лица, и моя тоска по Алексею Павловичу усиливается.
Июль. В разгаре сенокос. Смотрю, как косари и мужчины и женщины по росистой траве босиком идут в поле косить. Когда поднимется солнце, и будет донимать жара, они подойдут к жбанам с водой или морсом и будут жадно пить, запрокидывая головы. Так наслаждаться питьём могут только силь-ные люди, а косари действительно сильные. Потом женщины будут сушить сено, а мужчины пойдут по своим делам. Возле женщин бегают дети друг за другом, и вьётся целый рой жужжащих и жалящих слепней. К вечеру ровные стога воз-вышаются над скошенными полями, а меж ними блуждает серый туман до восхода солнца. Туман заметят только тогда, когда приметный день для определения погоды, а так людям не до него.
Анна и Эмма сейчас отдыхают от школы, они занимаются по утру цветами, к вечеру сегодня вновь ожидают в гости Фёдора. Его жена и маленький Михаил уехали к её родителям на какое-то время, Фёдор не привык к одиночеству, вот и обещал навестить нас.
Мы сидели в беседке возле пруда, когда увидели подъезжающего к нам Федора. В летнем костюме, легкой рубашке он был ве-ликолепен. Привёз цветы из своего сада, очень красивые и мёд в сотах. Мы попросили Татьяну всё отнести в дом и приготовить чай в самоваре, Фёдор любит пить чай из самовара.
Когда он склонился, чтобы поцеловать мне руку, я вздрогнула, не знаю почему. Эти губы, словно нарисованные, с чёткими линиями, яркие, волнующие, прикоснулись к моей исхудавшей руке так трогательно, так доверительно, что я пришла в изумление. Раньше я никогда не воспринимала Федора, как объект своего волнения. Да, он интересен, но это муж моей приятельницы. Отец троих детей, а сейчас перед собой вижу мужчину, с довольно тонкими чертами лица, с красивыми сильными руками. Мой взгляд почему-то задержался на нём. Чувствую, что краснею. Я поднялась с кресла и, сославшись на головную боль, удалилась к себе в комнату. Мне стало не по себе, какой-то испуг вошёл в мою грудь. Я люблю своего Алексея Павловича, почему тогда обратила внимание на Фёдора, думаю о нём у себя в комнате.
В тот вечер Фёдор уехал от нас рано, Анна поднялась ко мне, после его отъезда и долго говорила о нём. Анне он нравится, почему? Как могу задавать такой вопрос; он не может не нравиться, наполняя пространство вокруг себя радостной бодростью.
Полина сплела для меня венок из боль-ших полевых ромашек. Она надела мне его на голову, и на мгновение превратила меня в очаровательную девочку; как можно пода-рить человеку минуту неповторимой радости.
Вот уже скошены травы, высушено сено, отпразднован августовский Илья, но Алексей Павлович ещё не приехал. А я жду. Моё отношение к Фёдору успокоилось, вероятно, это была тоска по мужской ласке, по мужу, не более того.
С утра какая-то тревога поселилась в нашем доме. До этого дня Яков и Полина объявили о своём намерении венчаться в сентябре, к этому времени ожидали и Алексея Павловича. Мы все были очень рады их решению, несколько дней в доме царило всеобщее оживление, а сегодня, всё как-то не ладилось.
Мы сидели на балконе, раскладывали принесённые фрукты, когда к нам поднялась Глаша и сообщила, что у нас нежданный гость, снова Фёдор. Я отнеслась к этому спокойно, хотя что-то невольно взволновало меня.
Фёдора мы встретили в гостиной, его озабоченное лицо привело нас в изумление, что могло случиться у нашего друга? Но он уверил нас, что дома у него всё в полном порядке, а беспорядок рождается в мире. Фёдор опустился по нашему приглашению в кресло, прикрыл рукой глаза и, вдруг, произнёс довольно тихо, но мы все хорошо расслышали: "Война".
Среди тёплого лета, сбора яблок, ягод и грибов, в канун свадьбы Якова и Полины услышать это слово было потрясением. Война была ещё далеко, не было ни оружейных залпов рядом, ни криков и стонов вдов, но это было начало долгой, изнурительной, кровопролитной войны.
Фёдор поделился с нами своими соображениями, отдать часть своего дома под госпиталь для раненых. Вместе с местными лекарями уже приступил к оборудованию палаты и сбору медика-ментов.
Мы, ещё толком не понимая, что нам делать, ухватились за эту мысль и стали обговаривать её с Фёдором. Анна и Эмма решили переселиться из северного просторного крыла дома в южное, освободив при этом значительную площадь, Полина предложила освободить библиотеку и комнату для гостей. Мы так горячо обсуждали эту тему, что и не заметили, как наступил вечер, и Фёдору нужно было возвращаться.
После его ухода, когда немного стих всплеск эмоций, мы сразу заговорили об Александре, Алексее Павловиче, Наталье, как же они вернуться в Россию, когда война уже на территории нескольких государств, через которые лежит путь проезда наших родных. Слезы покатились из наших глаз, мы ещё где-то в глубине души верили, что они успеют проехать. Надежда ещё теплилась, и слезы скорее были реакцией на тревогу, которая поселилась в нашем доме сегодня с утра.
Лето плавно переходило в осень, пока не одного раненого не привезли, может быть, мы напрасно освободили часть дома под госпиталь? Жизнь шла своим чередом, молодёжь любила друг друга, кто постарше делали заготовки продуктов, вязали тёплые вещи, сушили травы.
Через две недели Полина и Яков станут мужем и женой. Мы тихо готовимся к этому дню, война войной, а жизнь требует своего. Мы не обвиняем молодость, она права. Но как пересилить себя, как выстоять перед на-катившимися обстоятельствами, разрушаю-щими ожидания своей беспощадностью. Ко-му это нужно, сиротить детей, пополнять ря-ды вдов и оставлять в девицах столько рус-ских, да и не только русских красавиц. А из-раненная земля, изрытая траншеями и пуля-ми, орошённая кровью тысяч людей, как её восстановить после боёв, как залечить многочисленные раны?
Моя девочка так волнуется перед свадь-бой; то слёзы, то смех; всё рядом. Яков по-стоянно рядом, он такой внимательный к моей дочери, это так хорошо. Платье уже готово, фата и венок из белых цветов привёз отец Якова из Петербурга. О чём она волнуется, будут только свои близкие люди, смущает меня её бледность по утрам, словно вся кровь покидает лицо, и оно начинает выглядеть уязвимым. Возможно от волнения, но мне бы хотелось посоветоваться с её врачом, что в Москве, а здешний врач, наблюдающий меня, пока никакой тревоги не испытывает. Может быть моё беспокойство напрасно, если бы знать, как правильно поступить.
До свадьбы остаются несколько дней. Но именно сейчас, в эти дни подготовки прибыла первая повозка с ранеными бойцами. Их привезли на поезде, потом развозили на повозках, часть к Фёдору в его оборудованный госпиталь, а на двух под-водах привезли к нам.
Мы все вышли помогать, наш местный лекарь давал указания по перевязкам и обработкам ран. Но женщины оказались настолько хорошо осведомленными, словно всю жизнь только и делали, как были сестрами милосердия. Анна, Эмма и Полина в белых халатах, в белых косыночках, сразу стали такими непохожими на себя, столько деловитости и внимания к этим ослабленным ранениями людям. Я готовила вместе с Татьяной и Глашей на всех раненых еду. Но некоторые бойцы, сами есть, не могли, нужно было их покормить, этим занималась Татьяна и Митя. Он припод-нимал грузные тела мужчин, а его жена с ложечки вливала бульон раненым.
Сегодня утром я впервые вошла в палату с ранеными. Непривычный запах лекарств, пота и крови прижал меня к двери, но потом, увидев, устремлённые на меня отчаянные взгляды, я взяла себя в руки и стала подходить к больным, обслуживая их некоторые просьбы.
Кроме Анны и Эммы с Полиной и Татьяной помогали ещё местные женщины, у одной здесь оказался брат, у другой сын. Мать и сестра дежурили возле своих и чужых больных, не чувствуя усталости. Но усталость через пару дней сказалась, женщины уснули прямо в палате.
Полина слегла, говорит, от усталости, вот немного отдохнёт, и всё пройдёт. Но на утро она не смогла подняться с постели, Яков держал её руку в своей руке. Они о чём-то тихо говорили, я не могла расслышать. Когда я к ней подошла, Полина улыбнулась мне и протянула свободную руку.
К обеду к дочери пришёл мой друг-врач, послушал её сердце, долго нащупывал пульс на её тонкой руке, но определённого ничего не сказал. Только обещал заглянуть завтра утром. А пока дал несколько бутылочек с микстурами, которые нужно было ей принимать.
Вставать не разрешил, нужен покой. Полина послушный ребёнок, она приняла микстуры, немного поела, поговорила с Яковом и уснула. Мы оставили её отдыхать и спустились вниз выпить чая. Когда мы сидели за столом и тихо беседовали о наших переменах, вдруг, в бак с водой, что стоял возле печи, что-то упало, (народная примета - не к добру) и вода с шумом выплеснулась наружу. Мы переглянулись.
Анна поднялась в комнату Полины, но вскоре вернулась успокоенная, дочь спала, слегка посапывая носом.
В передней послышались шаги, дверь отворилась, и вместе с Глашей вошел Федор. Румянец во всю щеку от осеннего воздуха, шарф немного спущенный, обнажил шею, на которой так заметно просматривалось биение пульса. Что-то очень торопило нашего друга и видимо сильно волновало.
-Федор, чем Вы так взволнованы? При-саживайтесь. Что произошло? Рассказывайте.
Федор опустился в кресло, его взгляд уходил куда-то вдаль, столько растерянности было в нем, что мы насторожились.
-Этой ночью сгорел мой дом, вернее та его часть, где находился госпиталь. При-шлось взломать галерею, чтобы спасти вто-рую половину постройки.
-А раненых вынесли?
-Да, но один сильно обгорел, говорят, он уснул, не докурив свою скрутку. То ли от этого пожар, то ли по другой причине, но галерея вместе с картинами погибла в огне и воде.
-А домашние все живы?
-Жена с сыном как всегда в отъезде, у своей матери. Не тянет ее в наши края. После пожара и вовсе думаю, там останется.
Он произнес это с каким-то отчаянием, таким Федора не видела никогда. Я встала из-за стола, подошла к нему, опустилась перед ним на колени, взяла его руки в свои ладони и прижалась к ним щекой.
Федор, как послушный ребенок, сидел, не шевелясь, не высвобождая своих рук. Я почувствовала прикосновение его губ к мо-им волосам, подняла голову и замерла. Меня коснулся необычайно нежный взгляд человека, потерпевшего недавно неудачу, но вдруг обнаруживший рядом безграничное счастье. Мы не произнесли ни слова. Все прочли своими сердцами. Что с нами? Мне хорошо рядом с ним, в его руках, потому что он поднял меня с коленей и прижал к себе.
За столом все молча наблюдали за нами. В их взгляде не было ни осуждения, ни горечи. Скорее было понимание.
Федор - одинок, хотя есть жена и ребе-нок. Я - одинока при муже и детях. А сейчас одиночество отошло, я обрела свою полови-ну, ту, что жила отдельно от меня, но сейчас соединилась со мной.
Почему так произошло, я не понимаю себя. Мне всегда казалось, что самое сильное чувство мое к Алексею Павловичу, мужу моему. Но вот налетел ветер перемен, зажег в моем сердце такой сильный огонь, что остановить его, нет сил.
Повернувшись к сидящим за столом, я смущенно улыбнулась, но от Федора не ото-шла, а так и осталась в его объятиях.
Анна привстала, провела рукой по ска-терти, словно отводя неясное видение, расте-рянно посмотрела на Федора. Слезы блеснули на ее щеках. Она отодвинула стул и быстро вышла из комнаты.
Эмма, напротив. Глядя на нас, улыбалась такой сердечной улыбкой, что мне, вдруг, стало, ее жаль. Я стою не с ее братом, с чужим мужем.
-Эмма! - хотелось крикнуть мне, - ты меня прощаешь?
За что прощать? Какое злодеяние я со-вершила? Скорее это был внутренний порыв души, сердца, мозга - как угодно можно его назвать. Но именно порыв приводит человека неуловимыми тропами к невероятным, казалось бы, поступкам.
Алексей Павлович рассудителен, строг, постоянен. Федор открыт общению, кажется, прост и понятен. Но он и загадка. Загадка, которую мне хочется разгадать.
В это время Федор повернулся к столу и именно к Эмме обратился: "Хочу, есть, дайте, пожалуйста, хоть что-нибудь, чтобы я не умер с голода".
Потянул меня к столу, ему подали тарелку с обжаренным мясом, и он, усадив рядом меня, принялся за еду.
Вот такая моя запись сегодня, друг мой.
Ждешь продолжения, но оно не такое, каким ты хочешь его видеть. Так высоко взлететь на крыльях своих чувств, наверное, дается только один раз. Но полет этот такой ощутимый, яркий и пронизывающий, что я, взлетев, обожгла свои крылья, как Икар, и упала на землю, легко стукнувшись о твер-дыню. Полет, не остался не замеченным, но вскоре все стало на свои места, все улеглось и успокоилось, а главное, я поправилась от давнего недуга. Жить и радоваться жизни - прекрасный удел человека. Согласен со мной, друг мой.
Я вернусь к тебе позднее, а пока мне так
хорошо. Спасибо"!
Так закончилась доверительная беседа Марии со своим дневником. Она прожила ещё несколько относительно спокойных лет с мужем, но перед революцией Алексей Павлович вновь был вынужден поехать во Францию. Поездка не должна быть долгой, и его жена вновь поселилась в имении с сестрами мужа. Всё было неплохо. Но вот когда начались беспорядки в стране, они не обошли имение графа, такое тихое место, этих добрых людей, которые столько делали хорошего людям. Имение сожгли, имущество растащили. Мария, Эмма и Анна уезжали в Москву к брату, тогда дневник и попал к моему деду Федору. Женщины боялись, что в дороге с ними ещё что-либо приключится. До Москвы они доехали, но дальше их судьба неизвестна, кроме Марии, передали, что она умерла вскоре, после приезда к брату.
А прекрасные мраморные статуи, что украшали дорожку от ворот до подъезда дома, сбросили в пруды. Люди вспоминали, что долгое время из воды тянулись мраморные руки, словно прося о пощаде и спасении. Но было время, равнодушное к произведениям искусства, да разве только к нему.
Зарастает тропа былой жизни, появляются новые поселения, новые мечты и стремления овладевают людьми, но всё также хочется добрых чувств, хороших отношений, понимания. Любите, друг друга, дорожите доверием, дружбой, так завещала Мария.