Аннотация: Рассказ опубликован в журнале "Подъём" (Воронеж), номер 1 за 2012 год.
Виталий Мальков
ЭВОЛЮЦИЯ ПАШКИ ЮРЬЕВА
Свой очередной отпуск Пашка Юрьев взял в конце лета, подгадав его под сезон брусники и первых грибов. Любил Пашка бывать в тайге в эту пору, когда уже исчезают надоедливое комарьё и гнус, а солнце не теряет ещё своей летней силы. Конечно, неплохо было бы и семью на юг свозить, к Чёрному или Азовскому Морю, но что-то в последние годы никак эта затея не складывалась. Не получалось отложить на море деньги, особенно после разразившегося в стране окаянного дефолта. Что это за "дефолт" такой, никто из заводских мужиков толком не мог понять, но всем было ясно одно - случилось худое, и жить теперь будет труднее. Так что, опять мечта о жарком Юге откладывалась на потом...
Проставившись, как и положено, товарищам по заводу, Пашка проснулся наутро в закономерном туманном состоянии организма, который прямо таки требовал принять рюмочку-другую "для поправки". Но что-то мешало Пашке сразу встать и отправиться в магазин. Лёжа в постели и морщась от головной боли, он дал волю раздумьям о всеобщем смысле разумной жизни. Надо сказать, что с некоторых пор он всё сильнее ощущал необъяснимую неполноценность своего земного существования, и особенно остро Юрьев испытывал это на похмелье. Ему тогда начинало казаться, будто жизнь его лишена чего-то значимого и надо её как-то менять в лучшую сторону.
Вроде бы, всё у Пашки было в порядке, и поводов для душевного расстройства не имелось. Работа, любимые жена и дочь, машина, рыбалка для души... Если подумать, к тридцати годам достигнуто немало. Но нет же, лезли порой в голову всякие каверзные мысли, от которых становилось Пашке неуютно...
Он заставил себя подняться, пройти в кухню и отведать домашнего кваску, после чего в голове слегка прояснилось.
- Ну что ж, отпуск для того человеку и дан, чтобы жизни радоваться, - заключил вслух Пашка. - Имею полное право.
Жена была на работе, а дочка гостила у деда и "бабули", так что Юрьев мог вполне беспрепятственно осуществить своё намерение. Одев рубаху и брюки, он подошёл к зеркалу, висевшему на стене в прихожей, и несколько минут с неудовольствием разглядывал своё помятое отражение, не находя в нём какой-либо зрительной привлекательности, затем вздохнул и вышел из квартиры, прихватив с собой матерчатую продуктовую сумку...
В это солнечное утро рабочего понедельника родной посёлок Соколиная Гора казался Пашке особенно неприглядным. Обшарпанные пятиэтажные "хрущёвки" походили на жалких оборванцев-беспризорников, тянущиеся вдоль центральных улочек, местами разобранные теплотрассы с торчащими пучками стекловаты напоминали калек, ну а скособоченные деревянные домишки частного сектора выглядели и вовсе худо. Который уже год о посёлке никто не заботился, словно он стал ненужной рухлядью. Новый мэр, молодой и энергичный, словно забыл свои обещания обновить асфальт, построить детские площадки и "навести везде красоту"...
Народу на улицах было немного - в основном, разновозрастная детвора, догуливающая летние каникулы. Взрослое же население, большей своей частью, обыденно трудилось на двух заводах, чьи трубы щедро коптили небо на окраине посёлка. Особенно старалась труба цементного завода, выбрасывая высоко над собой густые клубы серого дыма. Сколько Пашка себя помнил, начиная с малолетства, эта труба беспрестанно извергала из себя дым, не зная покоя ни днём, ни ночью. Завод производил цемент, столь необходимый огромной стране, и давал возможность без малого тысяче жителей посёлка зарабатывать на жизнь. Одна беда, что дети заводчан часто рождались болезненными.
Рядом с цементным стоял завод железобетонных изделий, где Пашка Юрьев работал станочником в арматурном цехе. Последние девять лет этот цех занимал в его жизни одно из главных мест. Сюда он пришёл сразу после армии и здесь познакомился затем со своей будущей женой Наташей, здесь обрёл новых друзей из старшего поколения, от которых перенимал трудовой опыт и общую мудрость жизни, и именно здесь, клепая на станке арматурные каркасы, он ощущал себя человеком, полезным обществу. И когда, в конце рабочей недели или по какому-то важному поводу он выпивал с кем-либо из заводских приятелей, то считал это нормальным атрибутом своего бытия.
Только жена почему-то упорно отказывалась признавать такой атрибут. Наверное, женским умом она просто не могла объять всю сложность душевной организации мужа, в результате чего возникали частые семейные разногласия. Распускать руки Пашка себе, конечно, никогда не позволял, потому что считал такой факт недостойным для мужчины, но до битья посуды дело порой доходило.
Магазинчик Ильяза Шамсиева располагался в бывшем балке-теплушке, какие зимой таскали на брёвнах-полозьях тракторы. Таких торговых точек появилось в посёлке в последние годы около десятка, и в них продавалось множество всяких мелочей, начиная от пива и кока-колы и заканчивая носовыми платками и зажигалками. До самых окраин страны докатились волны бурного потока предпринимательства, и всюду находились те люди, в которых пульсировала торговая жилка. Соколиная Гора, конечно же, не осталась в стороне, здесь тоже нашлись желающие ступить на вязкий путь коммерции...
- Здорово, Ильяз! - Войдя в вагончик, поприветствовал Пашка хозяина и продавца в одном лице.
- Привет, Паша. - На широком, скуластом лице Шамсиева, башкира по национальности, заиграла дружеская улыбка. - Заходи, выбирай что нужно. Есть свежая колбаса и свиная грудинка, пальчики оближешь, пиво и чебуреки. Хорошие чебуреки, жена делала.
- А водка у тебя есть? - Юрьев радостно осматривал внутренности магазинчика.
- Почему нет? Для хорошего человека найдём. - Ильяз ненадолго скрылся в крошечной подсобке и вернулся с бутылкой "Пшеничной". - Хорошая водка, сам пью.
- И дай пару чебуреков. - Пашка отсчитал необходимую сумму.
- Слушай, почему днём пьёшь? На завод разве ни ходишь?
- В отпуск я пошёл. Имею право выпить.
- Отпуск это хорошо, - согласился Ильяз. - Поедешь куда?
- На какие шиши? Сам знаешь, куда-то ехать много денег надо. - Пашка махнул рукой. - Ничего, мы и тут неплохо отдохнём. Природа кругом, красота
- Ну, заходи тогда, если что. - Шамсиев хитро подмигнул.
Юрьев усмехнулся, спрятал в сумку водку и свёрток с чебуреками.
- Хотел было сегодня не пить, да мысли всякие...
- Какие такие мысли? - Шамсиев покачал головой. - У вас, у русских, всегда так. Всё какой-то смысл ищете... Надо думать, как заработать больше. Тогда и пить некогда будет.
- Тебе проще. - Юрьев вздохнул. - А я вот про жизнь нашу задумался...
- А что жизнь? - Ильяз удивлённо взглянул на него.
- Да как что? Хреновая у нас жизнь.
- Почему так говоришь? - Шамсиев нахмурился. - Что не так?
- Да всё не так. Куда не ткнись, везде одни несуразности и прорехи. Никак не получается у нас правильно жить, как положено. Не умеем. Одни воруют, другие за власть дерутся, а про народ некому думать.
- Зачем за весь народ думать? Лучше подумай о себе, о жене.
- Да тут хоть думай, хоть не думай, один чёрт. - Пашка махнул рукой. - Видно, за лучшей жизнью надо ехать куда-нибудь в Европу или ещё куда подальше.
- Э, хорошо жить везде можно. - Ильяз обвёл руками свой магазинчик. - Работать надо, много работать. Мне некогда думать, а то не успею нигде. То надо купить, это...
- А я что, на заводе не вкалываю, что ли? - Пашка хмуро разглядывал хозяина магазина. - Платят только маловато, да ещё и зарплату задерживают.
- На себя надо работать. - Шамсиев засмеялся, отчего его лицо сделалось совсем круглым. - Уходи с завода, займись своим делом. Ты молодой ещё, силы есть.
- Да, знать бы ещё, чем заняться, - задумчиво сказал Юрьев.
- Так будешь рассуждать, совсем ничего ни выйдет.
- Ладно, пойду. Удачной тебе торговли.
- Иди, Паша, иди. - Ильяз пожал ему руку. - Я тебя уважаю. Хороший ты человек. Если чем надо помочь, говори, не стесняйся.
- Хорошо, если что, обращусь...
Пашка вышел из магазинчика с чувством недовольства на себя. Зачем он завёл этот разговор? Ильяз, конечно, мужик вроде неплохой, но всё же, из торгашей, а значит, из тех же, кому нажива важнее. Сейчас, наверное, посмеивается над ним у себя за прилавком да чебуреки свои жрёт. Конечно, ему везде неплохо живётся. Такие проныры всюду быстро пристраиваются. Им бы продать что подороже да купить подешевле. В советское время таких спекулянтами называли. А вот ему, Пашке Юрьеву, встать за прилавок - себя не уважать. Не лежит у него к этому делу душа, хоть убей. Да и не у него одного не лежит. И что теперь? Взять, например, Серёгу Савельева, заводского токаря, который на своём станке чудеса творит из металла. Разве должен он хуже того же Ильяза жить? Или Николай Михалыч, школьный учитель, каких поискать надо... Чем он не заслужил благополучия и достатка? А сколько ещё в посёлке таких мужиков, работящих и уважаемых? И всем платят мало, да и то с задержкой. Они что, все ненужные стали? Куда ж им деваться теперь? Идти чебуреками и водкой из-под прилавка торговать?
Пашка стал вспоминать, сколько русских уехало из посёлка за последние десять лет. Получалось, что много. А уехали-то не от хорошей жизни. Если в советское время на Севере высокие зарплаты были, да приемлемые условия для быта, то при нынешней власти совсем худо стало. Не до того ей, видно. Зато появились в посёлке азербайджанцы да кавказцы разные, да с каждым годом их всё больше здесь становится. Якуты, опять же, переселились сюда во множестве из сельской местности, покупая по дешёвке брошенные квартиры, потянулись ближе к цивилизации. Заметно прибавилось на улицах незнакомых лиц, и часто не очень добрых. Изменился посёлок не в лучшую сторону. Почти перестали строиться пятиэтажки, дороги давно без ремонта, всякие происшествия случаются чаще. А что дальше-то будет?..
- Ничего, придёт время, ещё вспомнят о нас, - процедил Пашка сквозь зубы. - А не вспомнят, так мы и без них проживём. Все не разъедутся...
За раздумьями он сам не заметил, как оказался у входа в единственный в посёлке бар, куда, бывало, заглядывал в поисках дополнительного увеселения. Видно, ноги инстинктивно привели его сюда, в хорошо знакомое им место.
На ступеньках бара сидел известный всему посёлку алкаш Лёха, пожилой и давно скатившийся на самое дно жизни человек, существующий на пенсию по инвалидности. Он был одет в серую, местами порванную рубаху и коричневые брюки с грязными пятнами на штанинах. По красному лицу Лёхи было заметно, что он успел уже с утра употребить свою порцию спиртного.
- Здорово, Пашуня. - Алкаш обрадовано зашевелился. - Что, идёшь подлечиться? Могу составить компанию.
- Да нет, я тут мимо... - соврал Пашка. - К тестю надо зайти.
- Жаль. - Лёха тяжко вздохнул. - Дай тогда хоть полтинник взаймы.
- Не надоело время в пустоту тратить? - задумчиво спросил Юрьев. - Всё же, двадцать первый век на дворе маячит.
- Чего? - Лёха выпучил глаза.
Юрьев присел на ступеньки рядом с алкашом. Ему вдруг самому стало интересно рассуждать на такую непривычную тему.
- Ты только задумайся... Ведь мы с тобой, как и все остальные люди, являемся венцом эволюции. Так?
- Ну, вроде так. - Леха призадумался.
- Да не вроде, а так и есть. - Пашка покачал головой. - Отсталая ты личность, если сомневаешься в очевидном. А теперь ответь мне. Зачем нас с тобой два миллиона лет природа оттачивала? С какой такой целью?
Леха пожал плечами.
- Да леший её знает.
- Нет, ты пораскинь мозгами-то. Зачем она нас из обезьян людьми сделала?
- Ну не знаю я. Чего ты прицепился со своей природой? Дай лучше взаймы полтинник.
Пашка безнадёжно махнул рукой.
- Я тебе про эволюцию говорю, а ты... полтинник... Не надоело так жить?
Алкаш погладил свою седую голову и беспомощно посмотрел на Юрьева.
- Так мне ведь легче даже живётся, когда пьяный. Залью душу свою горемычную этой гадостью, и, вроде как, веселее всё вокруг. А как протрезвею, так сразу в голову разные страшные мысли лезут, такие, что невмоготу становится и хочется руки на себя наложить. Боюсь ведь я трезвым долго быть.
- Ладно, держи. - Пашка протянул алкашу заветную купюру. - Всё равно ведь не вернёшь.
- Пашок, ты ж меня знаешь! - Лёха ударил себя в грудь кулаком.
- Во-во, знаю.
- С первой же пенсии. Ей богу.
Лёха поспешно скрылся за дверями бара, а Пашка всего несколько секунд позавидовал алкашу и решительно зашагал дальше, развивая в уме свою идею эволюции. В голове его возникали непривычные мысли, одна причудливее другой, и он удивлялся всем этим мыслям и радовался. Раньше он о таких вещах совсем не задумывался, в его жизни не было места настолько сложным понятиям, разве что, если хорошенько припомнить, когда-то в детстве, под влиянием школьных уроков и учителей. Но теперь всё резко изменилось, и весь окружающий мир виделся уже по-другому. Мир словно бы обновился в Пашкином представлении, наполнившись более значимыми штрихами и более глубоким смыслом. И этот новый мир требовал решительных действий и осмысленных устремлений.
Честно говоря, надоели Юрьеву частые скандалы с женой, не желавшей мириться с его привычкой выпивать. Он понимал, что во многом Наташа права и от этого факта никуда не денешься.
- Согласен, стыдно быть рабом своего организма, - рассуждал вслух Юрьев. - Ведь мы давно уже не в каменном веке живём, в космос летаем, на Луну высадились... А тут какая-то водка, и вот оно, первобытное прошлое... - Он подумал о Лёхе и ощутил закипающую внутри злость. - Главное, поставить перед собой такую цель. Есть же на свете люди, обходящиеся без дружбы с зелёным змием. А я чем хуже? И я смогу.
Он стал перечислять в уме все свои увлечения - машина, рыбалка, поездки в тайгу за брусникой и голубикой... Все эти перечисленные занятия прежде непременно сопровождались "принятием на душу". В гараже всегда была припасена бутылка или, на худой конец, чекушка водки, а уж ловлю рыбы "на трезвую" вообще невозможно было представить. Да и в тайге сама природа шептала "накати соточку". Так что, здесь требовалось придумать что-то новое, такое, чтобы отбивало желание выпивать.
- Каким образом можно развиваться в нашем посёлке? - Спросил сам себя Пашка и стал напряжённо искать ответ на свой вопрос. - Вот если бы у нас, как в городе, был зоопарк или какой-нибудь там планетарий... Зачем мне тогда выпивать? Я бы культурно себе отдыхал и жизни радовался. Опять же, театры, цирки, музеи, выставки всякие... Ведь много чего придумано людьми для всеобщего развития. Только где всё это у нас есть? В Москве или, на худой конец, в Екатеринбурге каком. А что же делать нам, если живём у чёрта на куличках? Как здесь эволюционировать?
И тут внезапно возникшая идея поразила его своей простотой. Библиотека! Та самая поселковая библиотека, в которую записан каждый школьник, но о которой почти всегда забывает повзрослевший человек.
Повеселевший Пашка бодро зашагал к окраине посёлка. Вчерашнее застолье напомнило о себе головной болью, но Юрьев, сжав зубы, упрямо шёл вперёд, к личному светлому будущему. В его уме уже зрел потрясающий план новой, созидательной жизни, в которой не было места пьянству и бездумному времяпровождению...
В библиотеке, как и полагается, пахло бумагой и канцелярским клеем. Полки стеллажей с книгами весело блестели чистотой, тщательно протёртые от пыли заботливой рукой хозяйки этого маленького храма мудрости. Сама же она, юная и цветущая, сидела на своём рабочем месте, всецело поглощённая чтением. Тревожить её в столь интимный момент не хотелось, но и уйти отсюда ни с чем Пашка не мог себе позволить, а потому деликатно покашлял, обращая на себя внимание девушки-библиотекаря.
Оторвавшись от полезного для ума занятия, она рассеянно взглянула на посетителя, видимо, решив, что он оказался здесь случайно, попав не по адресу, и сейчас уйдёт. Но Пашка уходить не собирался, радостно разглядывая пестреющие на полках обложки книг, и тогда девушка отложила в сторону объект чтения и поднялась с приветливой улыбкой.
- Дядя Паша, это вы? Неужели пришли выбрать книгу? - Спросила она, всё ещё не веря в серьёзность его намерений.
Он только теперь признал девушку и тоже улыбнулся ей в ответ.
- Оксанка, что ли? Ты смотри, как расцвела. Невеста совсем стала.
Она смущённо потупила взгляд, сразу густо заалев щёчками, отчего сделалась ещё привлекательней. Её длинные каштановые волосы красивыми волнами спадали на плечи и спину, завораживая мужской взор, а тонкая талия буквально требовала объятий.
Юрьев вздохнул, искренне сожалея о своём семейном положении, но всё же позволил себе некоторую смелость фантазии. Дальше полёта мысли пойти он не мог. Оксана была дочкой всеми уважаемого на заводе старшего мастера Николая Степановича Кузнецова, и обидеть её словом или поступком было бы самым последним делом.
- Так ты, значит, здесь окопалась, среди книг?
- Правда что окопалась. - Девушка обвела грустным взглядом стеллажи. - Можно даже сказать, зарылась.
- Не нравится работа? - догадался Пашка, заражаясь её грустью.
- Да как вам сказать. - Она пожала плечами и, сложив руки на груди, опёрлась спиной о крайний стеллаж. - Если честно, то тоскливо здесь. Вот вы за сегодняшний день всего второй посетитель, а в иные дни вообще никто не заходит. Книги ведь нынче мало кто читает. Все заняты своими делами, всем не до чтения. Я чувствую себя никому не нужной. Зачем здесь сижу? Зарплата смешная, и ту с задержкой платят. Да и женихи в нашем посёлке не те...
- Как это? - Пашка нахмурил чёрные брови. - Чем они тебе не те?
- Ну... вы, в самом деле, что ли, не понимаете? - Оксана понурилась. - Вот в Москве или Питере, действительно, женихи, а здесь... одни ваши алкаши заводские да лесхозовские. Выбирать не из кого. Все нормальные парни отсюда сразу после школы уезжают кто куда. Здесь сейчас ловить нечего. Надо, наверно, и мне уезжать, иначе сгину тут совсем.
Омрачился Пашка, а возразить не смог. Правда полностью была на стороне девушки, не для здешних хлопцев поспела её красота. Но никак не желала душа Юрьева принимать этот удручающий факт, протестовала она, испытывая огорчение и великую досаду.
- Да, есть такое нехорошее дело, - согласился он и поскрёб щетину на подбородке. - Не так привлекательно мы живём, как в столицах. Но ведь во многом сами же и виноваты, если разобраться. Не пытаемся ничего в своей жизни менять...
- Да как тут можно что-то поменять? - Она вздохнула. - Всем давно уже плевать. Живут худо-бедно, и ладно. Привыкли. Нет, уеду я отсюда. В Москву хочу. Там интересно.
- Опять же, правильно говоришь. - Юрьев покривился от очередной горькой истины. - Ну да ладно, сейчас не об этом. Ты мне лучше подбери какую-нибудь книгу для личного развития. Сейчас ведь много интересного издают, про всякие там феномены и открытия. Наука-то не стоит на месте. Вот и я хочу вперёд двигаться.
- Ой, какой вы молодец! Не то, что некоторые... - Оксана поспешно сорвалась с места и забегала вдоль стеллажей. - Только, знаете, нам-то ведь давно ничего нового не завозят, словно забыли совсем. Нет поступлений, хоть ты плачь. Я и сама рада бы почитать что-нибудь по психологии или по этике, только ведь нету ничегошеньки. Но, слава богу, ещё кое-какие советские запасы у нас сохранились.
Девушка замерла у одной из полок и, обрадованная, выдернула из ряда книг одну - в серой, потрёпанной обложке.
- Вот это вам, кажется, должно подойти. Написана она, правда, давно, но, на мой взгляд, вполне современна и в наши дни. Я сама её прочла в прошлом году и долго была под впечатлением. Думаю, каждому человеку не помешало бы эту книгу прочесть.
Она подошла и протянула книгу Юрьеву.
- Константин Эдуардович Циолковский. Будущее Земли и человечества. Один из научно-философских трактатов великого русского учёного.
Пашка открыл книгу и прочитал на первой странице, внизу...
"Калуга. Гублит. 1928 г."
Затаив дыхание, он рассматривал эту надпись. От слова ГУБЛИТ веяло чем-то давним и жутковатым, словно оно незримо связывало настоящее с тем временем, когда в стране со странным названием "Э-се-се-сер" существовали "че-ка", продразвёрстка, комиссариаты и ужасный ГУЛАГ.
- Ну что, берёте? - спросила девушка, глядя с надеждой и потаённой радостью.
- Конечно, беру. То, что мне нужно. Спасибо. - Пашка закрыл книгу и погладил её картонную обложку, ощущая при этом необъяснимое волнение.
- У вас карточка-то библиотечная есть?
- Да была раньше. Я ведь, когда в школе учился, частенько захаживал сюда. Заставляли учителя читать. А сейчас всё как-то не до этого. Работа, семья, машина, дача... Забыл уже, когда последнюю книгу прочитал. Даже вот стыдно как-то перед тобой.
- Да, школьники и теперь заходят чаще всех. - Оксана вздохнула.
Его взгляд случайно обратился на один из столов читального уголка, и Юрьев подошёл к нему и сел на неудобный деревянный стул, припоминая детство.
- Неужто та самая мебель? - Пашка погладил рукой крышку стола, разглядывая на ней трещинки и надписи, сделанные ученическими ручками.
Одна из этих надписей была выполнена его собственной рукой. "ОЛЯ". Произошло это в седьмом классе, когда озорная девчонка с красивым именем Оля смутила пашкин разум и глубоко запала ему в сердце на целый год жизни. А ещё он неожиданно вспомнил свою мечту, родившуюся именно здесь, за этим самым столом, когда он читал "Два капитана". Тогда ему неистово захотелось стать полярным исследователем, бесстрашно бредущим в арктических льдах. Но потом, с годами, мечта бесследно исчезла, затёртая насущными проблемами и мелкими заботами.
- Я вам новую карточку заведу, - донёсся до его слуха, словно откуда-то издали, голос библиотекаря. - А то старой, уж верно, нету давно.
- Заведи. - Пашка согласно кивнул и с грустью поднялся из-за стола. - Я теперь сюда часто буду заходить...
Библиотеку Пашка покинул в неважном настроении, размышляя обо всём сказанном Оксаной. Как-то обидно стало ему за родной посёлок, в котором не было для молодёжи хорошего культурного отдыха, кроме как в клуб сходить на дискотеку или выпить водки. Понятное дело, что ни в какое сравнение с заманчивостью большого города это не шло. Там, в большом городе, в распоряжении активно живущего молодого человека имелось великое разнообразие душевных удовольствий.
Для успокоения он свернул к высокому, обрывистому берегу Лены, чтобы полюбоваться оттуда водным простором великой северной реки. Присев у самого края обрыва на крупный плоский валун, расслабился, испытывая приятное томление души от открывшегося сверху речного великолепия. Далеко окрест хорошо просматривались ближние песчаные косы и дальние острова, заросшие тальником. На добрых три километра раскинулось речное русло, и противоположный берег смутно виднелся вдали, а ещё дальше вздымались зелёными волнами лесистые сопки. И совсем не хотелось отрывать взгляда от такого природного совершенства, и не возможно было не радоваться жизни, зная, что всё это можно видеть каждый день и каждый час, что всё это было здесь тысячи лет назад и будет ещё столько же.
В Пашкиной голове заиграла безудержная фантазия, порождая всевозможные сюжеты и яркие образы. Ему уже ясно виделись степенно бредущие вдоль берега стада мамонтов и шерстистых носорогов, крадущиеся за ними пещерные медведи и охотники с копьями и луками, танцующие у костра шаманы и много чего ещё. И от всех этих нахлынувших видений он ощутил в груди что-то трепетное и щемящее, точно такое же, как на первых свиданиях с Наташей.
Поддавшись неосознанному порыву, Юрьев открыл наугад библиотечную книгу и прочёл в ней случайное предложение.
"И Землю, и другие планеты придётся привести к порядку, чтобы они не были источником мучения для атомов, живущих в несовершенных существах".
Прочитанное пронзило Пашкин разум простой очевидностью и одновременно глубиной мысли великого учёного и философа космического пространства.
- Вот в чём она, грустная истина! - воскликнул поражённый Юрьев. - Все мы являемся несовершенными существами, заблудившимися в своём развитии. И я в том числе... Отсюда все наши беды и неурядицы...
Он ещё раз повторил в уме мысль гениального Циолковского и ощутил, как влажнеет от пота лоб, под черепной коробкой которого происходили неимоверные мыслительные процессы.
- Да ведь он не совсем правильно написал. Ну да, так и есть...
Пашка огляделся вокруг, чувствуя бурное желание поделиться с кем-нибудь из людей своей грандиозной догадкой, но поблизости в этот ответственный момент, как назло, никого не оказалось.
- Не планету надо в порядок приводить, а нас самих. Ведь это мы в беспорядке живём, а не природа земная. Уж у неё-то самый образцовый порядок царит, где всё продумано до малейшей мелочи.
Внутри Пашки Юрьева пробуждался новый, незнакомый ему человек, который был способен сотворить великое, и от присутствия этого человека становилось немного страшновато.
- Вот ведь до чего дочитался. - Он с шумом выдохнул из себя воздух, надеясь, что вместе с воздухом из него вылетит этот... другой. - И зачем только взял эту книгу?
Пашка с опаской разглядывал своё приобретение.
- Работал ведь спокойно за станком, каркасы клепал. А теперь что получается? Во дела... Нет, конечно, хотел жизнь изменить, но чтобы так сразу?
Он опять увидел дымящие заводские трубы и печально покачал головой.
- Вот он где, настоящий беспорядок. Это ж мы его всюду создаём. Занимаемся всякой чепухой и не понимаем главного...
По дороге домой Пашка завернул в продовольственный магазинчик, приютившийся в старенькой деревянной двухэтажке, должно быть, ещё помнившей юность посёлка в годы первых космических полётов. Здесь, правда, не имелось такого изобилия товаров, как в новых торговых ларьках, зато продавщица тётка Зоя всегда была рада своим постоянным покупателям и для каждого находила добрые, сердечные слова.
- Добрый день, тёть Зоя, - поздоровался с ней Пашка, войдя в магазин.
- Здравствуй, Паша. Во вторую смену сегодня?
Полногрудая и румянощёкая, она приветливо улыбалась Юрьеву.
- Да нет, я в отпуске первый день.
- Отпуск дело хорошее. Я смотрю, трезвый ты.
- Да вот, трезвый. Не всё ж водку глушить. Решил зажить по-новому, по Циолковскому. Знаешь такого?
- Это который врачом был, что ль?
- Нет, не врачом. - Пашка засмеялся.
Тётка Зоя насторожилась.
- А кто ж такой тогда?
- Учёным он был и мыслителем. Мечтал про то, как люди будут жить созидательно и разумно.
Продавщица покачала головой.
- Ох уж мне эти мыслители да мечтатели. Весь вред от них и происходит. Скоро некому будет за станком стоять. Одни тока и думают, как бы кого надуть с деньгами, а другие и вовсе ничего не делают, сидят и мечтают про всеобщее счастье. Вон, в тридцатых-то годах из-за таких мечтателей сколь народу переморили голодом да перестреляли.
- Тёть Зоя, ты не путай одно с другим, - оборвал её Пашка. - То были не те мечтатели. А Циолковский... - Юрьев задумался, подбирая нужные слова. - Он ведь... хотел, чтобы все люди действительно жили дружно и счастливо на обустроенной планете. Он мечтал о том, чтобы космос стал для нас таким же родным как Земля. Это, тёть Зоя, не так всё просто. Здесь научный подход у человека был.
- Ох, Паша, даже и не знаю. - Продавщица вздохнула. - Мудрёные вещи ты читаешь. Тут и без этих учёных забот хватает. Какой там космос... И чего я в нём забыла? Здесь бы хоть разобраться. - Она махнула рукой. - Ты скажи лучше, что купить-то хотел.
- Вот молодец, - опять похвалила тётка Зоя. - Не то что мой Колька. С утра вот похмелился и пошёл на завод, а вечером, поди, опять на бровях припрётся. Бьюсь с ним, иродом, да всё без толку. Как со своей Галькой развёлся, так пить стал не в меру. Я ему говорю, смотри, сынок, погубишь себя этой гадостью, с работы попрут, а он тока обещаниями одними кормит. Уже с отцом ведь до драки дело доходит.
Пашка пригорюнился, слушая про Кольку, который был на год моложе.
- Ох, горечко моё, - запричитала тётка Зоя. - Сколько уже народу это дело погубило.
- Да, немало, - согласился Юрьев, вспомнив случай, произошедший позапрошлой зимой, когда сразу три поселковых мужика пьяными угорели в гараже. Всех троих он хорошо знал - мужики были неплохие, у всех семьи остались. - Ладно, тёть Зоя, пойду я. Приготовлю на ужин муксуна жареного, порадую жену и дочурку.
- Иди с богом...
Выкладывая покупки, на самом дне сумки Пашка неожиданно обнаружил бутылку водки, купленную им у Шамсиева.
- Ёлы-палы, а я о тебе и забыл. - Он растерялся, прислушиваясь к своим ощущениям.
Желание открутить пробку и "принять на душу" стало крепчать, вызывая в голове весомые сомнения.
- Вот ведь как сильно сидит в нас этот пережиток. - Пашка сокрушённо вздохнул. - Застряли мы в нём, Константин Эдуардович, ох как застряли.
Ему вновь сделалось обидно за родной посёлок, в котором Юрьев родился и вырос, и в котором теперь росла его дочь Танюшка. Маленький рабочий посёлок, затерянный в бескрайней сибирской тайге, на самом отшибе России. Всё в нём было Пашке родным - каждый двор и каждый человек со своими маленькими чаяниями.
Здесь жили его родственники и друзья, с которыми он веселился и горевал, ездил в лес и на рыбалку, с которыми выпил немало водки, мечтая о светлом будущем. Он вдруг явственно осознал, что если его лишить в одночасье всей красоты природы, окружающей Соколиную Гору, то он, пожалуй, станет самым несчастным человеком в мире. Если отнять у него эти обрывистые берега Лены и её песчаные косы, эти таёжные буреломы и заболоченные мари, то не будет и самой Пашкиной жизни. А куда деть белые ночи июня и северные зимы с их трескучими морозами? Да и вообще... Нет, уехать отсюда означало бы предать всё это, а предателем Пашка Юрьев никогда не был.
И так муторно сделалось на душе у него от всех этих тягостных мыслей, что сдерживаться дальше было уже совсем невыносимо. С бутылкой в руке Пашка вернулся к зеркалу в прихожей и взглянул на своё отражение.
- Мне почти тридцать лет, а кто я такой в этой жизни? Для чего на Земле предназначен?
Отражение как-то странно отреагировало на эти слова. Оно вдруг стало стремительно менять свои очертания, словно желало совершить некую собственную эволюцию. А потом Пашка с ужасом увидел, что отражению это вполне удалось - на него взирала натуральная обезьянья морда, в глазах которой застыл немой вопрос. Казалось, этот неведомый антропоид изучает Пашкино лицо, находящееся по эту сторону зеркала, и пытается понять, кто это такой. Затем там, в зеркале, сталопроисходить совсем невозможное.
Сначала он увидел стаю человекообразных обезьян, в одной из которых признал... себя. Обезьяны мирно поедали плоды какого-то реликтового дерева и изредка обменивались между собой короткими гортанными звуками. Неожиданно в лесных зарослях раздался чей-то грозный рык, и в следующий миг на поляну выпрыгнул огромный саблезубый зверь, который бросился на зазевавшегося Пашку...
Он с криком отшатнулся от зеркала, но затем опять занял прежнее место, ощущая непреодолимое желание увидеть продолжение. И оно последовало!
Теперь уже Пашка успешно исследовал примитивные орудия труда - палку-копалку и обтесанный с двух сторон камень, годившийся для разделки туш убитых животных. Он чувствовал великую жажду познания мира и безграничное желание развиваться. Ему хотелось быть сильнее и умнее своих косматых соплеменников. И из его горла теперь вырывались не отдельные бессвязные звуки, а вполне различимые восклицания, различающиеся своей интонацией и набором слогов. Пашка уверенно шёл по пути обретения разума, и это было здорово...
Удивительное зеркало продолжало свою трансляцию. На следующем этапе эволюции Пашка уже сильно напоминал своей внешностью человека и любил размышлять обо всём, что его окружало. Он пользовался каменным топором и дубиной, умел утеплять пещеры шкурами убитых животных и рисовал на стенах кусочками известняка.
Дальше произошёл ещё один скачок развития. Пашка превратился в настоящего царя природы, которому уже не были страшны самые ужасные хищники. Вместе со своими соплеменниками он строил хижины и охотился на мамонтов, используя копьё и пращу, приручил собаку и научился разжигать костёр. Это был настоящий триумф эволюции! Пашка, закутанный в шкуру убитого им оленя, смело встречал Ледниковый Ппо им оленя, готовился к встрече , используя копьё и пращу, приручил собаку и научился разжигать ериод, а рядом с ним была красивая женщина, у которой скоро должен был появиться ребёнок...
Путь превращения в Человека современного был непростым, он пролегал сквозь войны и природные катастрофы, эпидемии страшных болезней и долгие миграции через целые континенты. И вот, наконец, он завершился. Венец эволюции вида Гомо сапиенс, Пашка Юрьев, смотрел на самого себя из странного зазеркального мира и победно улыбался.
- Надо же, - только и сумел сказать он, потрясённый всем увиденным и пережитым.
Он затряс головой, освобождая её от видений, и отражение в зеркале утихомирилось, приобрело привычные, родные очертания. Да и вся окружающая обстановка была теперь прежней - коридор, шкаф с вешалками, входная дверь, тумбочка для обуви. Посреди всех этих предметов происходила ежедневная жизненная обыденность, от которой никуда нельзя было деться...
В сковороде весело шкворчал муксун, и его аппетитный запах заполнял квартиру. До прихода с работы жены оставалось меньше часа.
Заварив себе цейлонского чая покрепче и, удобно устроившись в кресле у журнального столика, Пашка упорно постигал книжную мудрость советского учёного из Калуги. Постепенно, страница за страницей, перед мысленным взором Юрьева открывалась грандиозная картина переустройства Земли. Эта картина поистине захватывала дух смелостью идей и вызывала в голове такие невиданные мысли, от которых становилось не по себе. Пашка по нескольку раз перечитывал понравившиеся и трудные для понимания абзацы, стараясь вникнуть в самый глубинный смысл текста. Он пытался рисовать в воображении всё то, о чём писал Циолковский, и от всех этих невероятных миражей будущего испытывал внутреннее ликование.
- Вот к чему мы должны стремиться, - бормотал Пашка. - Рациональное общество, в котором нет места материальным излишествам, и все выполняют строго свои определённые функции...
Юрьев отложил потрясающую книгу и всесторонне обдумывал сделанный вывод.
- Получается, что человек труда и науки есть венец эволюции. Ну да, так оно и есть, ведь это же просто и понятно...
Его мысли неожиданным образом обратились к жене и дочке, и в душе сделалось намного светлее и просторней. Захотелось поскорее увидеть их обеих, обнять и прижать к себе покрепче. Он вспомнил Танюшку в грудном возрасте, вспомнил, как удивлённо смотрела она своими синими глазёнками на родителей и на всё, что происходило вокруг...
Первый день отпуска подходил к естественному вечернему завершению, забирая с собой в завтрашнюю неизвестность все открытия и треволнения. Так и не распечатанная бутылка водки стояла в серванте, и Пашка старался о ней не думать. Потому что он неистово жаждал новой, целеустремлённой жизни, какой без сомнения достоин любой трудовой человек...