Аннотация: осознать, что дело всей жизни - тупик, в который зашел весь мир, и не сойти с ума...
...таким образом, квантовые двигатели всех типов (в томчисле и фотонные), оказались тупиковой ветвью развитиякосмонавтики. Однако все работы по этой тематикебыли остановлены только после катастрофы вИнституте антиматерии. Но эта катастрофа сталакатализатором ускорения работ по портальномуперемещению и кратковременному адрон-резонансу,которые привели к определенному успеху и далитолчок к началу серьезного и глубокого исследованияКосмоса... Предисловие к книге академика В.П. Глушко'Космические двигатели', 2083
...Тяжелый вездеход двигался по растрескавшемуся асфальту, который был когда-то дорогой, ведущей к институту. Наползающий лес за последние годы отвоевал свое законное, отобранное людьми, пространство, оставив для движения полосу шириной не больше двух метров. Траки гусениц крошили асфальт, давили и выкорчевывали росшую в трещинах траву и низенькие широколистные кустики, оставляя за вездеходом шлейф пыли, дрожащий в знойном воздухе.
При приближении к Эпицентру лес становился реже, деревья становились более низкими, тонкими и кривыми, а впереди, в десятке километров, отчетливо была видна впадина, - как будто выдавленная гигантским шаром вмятина в тайге.
В вездеходе было четыре человека - седовласый сухонький старик и трое молодых крепких мужчин. Все четверо молчали, лишь всматривались вдаль - во впадину. Лишь иногда один из молодых мужчин искоса поглядывал на старика.
Профессор (а именно - попавший в опалу и практически отстраненный то науки Борис Иванович Н...) смотрел вперед невидящими, подернутыми пеленой, глазами. Он вспоминал. События тридцатилетней давности. И всю свою, как он сейчас думал, бесцельно прожитую жизнь. И на глаза готовы были навернуться старческие слезы...
Тогда он чувствовал себя властелином Природы, Материи. Все они - ученые "золотого времени" физики. Молодые, энергичные, гениальные. Властелины Материи и Законов Природы. Господи, как наивны, как уверены в себе они были! Какие рисовали перспективы человечеству, и подтверждали эти перспективы формулами, теориями и экспериментами!..
Все, абсолютно все верили им, человечество с благоговением и надеждой ждало от них великих открытий, вознесущих это самое человечество до небес, к другим звездам и мирам!
Но в этот день, тридцать лет назад все закончилось. Боги оказались слабы, эксперименты обернулись хитрыми фокусами, сила науки выращена анаболиками... Гении обернулись злодеями... Нет, не злодеями, мальчишками играющими взрослыми, непонятными, потому кажущимися безопасными игрушками, которые на деле оказались гранатами и пушками... Единственное что подтвердилось в этот день - абсолютная верность ядерной и квантовой физики. Но людей это уже не волновало.
А природа не признает других богов, кроме себя...
- Борис Иванович! Борис Иванович!..
Профессор очнулся от воспоминаний.
Да... - с хрипотой ответил профессор, и в голосе слышалась готовность вот-вот расплакаться.
- Борис Иванович, вам плохо?
- Нет-нет, все в порядке. Просто вспомнил...
Молодые люди в вездеходе - новое поколение ученых, ученики профессора. Они были не такими, как "золотое" поколение - прагматичные, в какой-то степени осторожные, но уверенные в себе, не воспитанные в тихих аудиториях и проводящие опыты в тесных лабораториях, а закаленные космосом и дальними планетами, и лаборатория их - вся Вселенная. Они, может, и посмеивались втихую над старыми учеными, но уважали их и их достижения, хотя и понимали (они же это и доказали на практике) тупиковость большинства их открытий и работ. Они сейчас создавали новую жизнь человечества, но нет перед ними другого бога, кроме Природы.
И Космос по-настоящему покорился им. Прагматичным горячим сердцам и холодным головам, а не трепещущим перед наукой возомнившим себя богами романтикам. Покорился не фееричным атомным и аннигиляционным двигателям, сверхсветовым скоростям и релятивистским парадоксам, а холодному голубоватому сиянию порталов. Как-то буднично, расчетливо, прагматично, холодно. Никакого воспеваемого человечеством героизма первопроходцев, уходивших в свой первый и последний полет, лишь моментальный переход из точки А в точку Б через разрыв пространства. И Вселенная покорилась человечеству сразу вся, за доли секунд, а не за долгие годы странствий и открытий. Оказалось, что богоподобные романтики Космосу не нужны...
Вездеход проехал мимо кордона - полуразвалившегося домика патруля, который стоял здесь почти пять лет после катастрофы, и стены из запутавшейся колючей проволоки, опоясывающей весь Эпицентр. От кордона до границы Эпицентра - меньше двух километров. Леса здесь почти совсем не было, лишь попадались кривые высохшие деревца, не по сезону пожелтевшая трава и кустарник. А впереди открывалась нагоняющая тоску картина - чёрный Эпицентр во всей своей красе. Чёрное, абсолютно чёрное, почти правильной круглой формы, поле, простирающееся вдаль на десять с небольшим километров. Мёртвое.
Дальше дороги не было. Хотя, может, у кого-то и повернётся язык назвать это нагромождение кусков асфальта, земли и травы дорогой. Вездеход остановился, из него вышли люди, несколько минут они не говоря ни слова, просто смотрели на Эпицентр.
Профессор неожиданно почувствовал досаду. На себя. И что за блажь взбрела в его старую голову - посмотреть на Эпицентр?! Будто тогда не насмотрелся, не налазился, не наизмерялся... Два года он жил здесь, всё выискивал причины катастрофы. Вот здесь, в этих самых развалинах, видневшихся справа, он и ещё сотня человек и жил... И нашли они теоретическое обоснование причин катастрофы, и поставили вот этот обелиск в память погибшим, и все сделали, что бы как-то оправдаться за всё ЭТО. И человечество уже забыло и простило за катастрофу, а его мучают ночные кошмары и воспоминания. Будто снова побывав в Эпицентре, ему полегчает!..
- Да, - неожиданно прервал молчание профессор - вот он и есть - Эпицентр. Вы-то его только на фотографиях, да на видеозаписях-то и видели. Тоскливое зрелище...
- Угу - нерешительно подтвердил один из ученых - мало приятного. Черная пыль... Вот она, значит, какая.
- Вы еще ее вблизи не видели, и не щупали - сказал профессор, - Ладно, что стоять да смотреть как истуканы, подъедем к самому краю, дальше - опасно.
- Опасно? - с недоумением спросил один из ученых - Вами же доказано, что Эпицентр - зона во всех отношениях безопасная - ни радиации, ни аномалий. Ничего.
Профессор посмотрел на своих учеников и впервые за все путешествие на его лице проскользнуло подобие улыбки.
- Да, ребята, мало вы знаете о самой страшной катастрофе и самом загадочном месте на Земле... - профессор неожиданно осекся. - Хотя откуда вам знать - вы в иных мирах и не такое видели...
- Ну, мы знаем только то, что написано, так сказать, в учебниках. Вы же, Борис Иванович, никогда не рассказывали об Эпицентре, а самим нам спрашивать неудобно было... - начал как-то по детски оправдываться один из учеников.
- Решили, значит, не расстраивать старика-профессора, прошлое его, будь оно неладно, не ворошить, да? Ну, молодцы, молодцы, нечего сказать! Так я, может, последний, кто помнит и знает, что здесь было, что произошло. Лучше меня даже архивы, которые я сам же и писал и которые теперь неизвестно где находятся, не знают. А я это в себе уже тридцать лет ношу... И до сих пор хочу попросить прощения, оправдаться за ошибки, да не перед кем. Нету тех, кому все мои ошибки стоили жизни, да и не поняли они даже, что конец им пришел...
...Институт Антиматерии был построен в глухой сибирской тайге лишь для одной цели, и эта цель отображалась в названии - полномасштабное изучение антиматерии на возможность практического ее применения для дальних космических полетов. Да, там и создавался тот самый пресловутый аннигиляционный досветовой двигатель, воспетый фантастами прошлого, и возведенный в ранг реальных достижений физиками-романтиками, поверившими в то, что они боги. В Институте четко придерживались заданной линии, однако, случались и "побочные" открытия, находившие применение в других, иногда совершенно не мирных, областях. Обычно эти открытия доводились до обоснованных и экспериментально подтвержденных теорий уже в других институтах, дабы не отвлекать ученых от основной поставленной задачи.
Институт был целым городом. Корпуса из бетона, стекла и металла. Мощнейшая трехреакторная электростанция, огромные крытые лаборатории, Главный Испытательный Стенд размером со стадион. Рядом построен маленький жилой городок. А вокруг тайга. Тишина, покой, комары и эксперименты. Концентрация науки на квадратный метр больше, чем в любом из научных центров мира...
...Четверо людей стояли на краю черного поля. Здесь черная пыль была еще перемешана с белым песком, кое-где торчали кустики пожухлой травы, но уже через десяток метров песок пропадал совсем.
Один из молодых ученых нагнулся, взял в горсть черную пыль вперемешку с песком. Поднес ближе к глазам.
- Хм, песок как песок, пыль как пыль, только черная.
Он открыл ладонь, но с нее стала ссыпаться лишь белая струйка песка, а черная пыль как будто растворялась в воздухе, не успев упасть с ладони. На это не смотрел лишь профессор, его же ученики с недоумением наблюдали за интересным явлением. Вскоре все трое были захвачены "изучением" странного исчезновения пыли на ветру.
- Да, эта пыль, по-видимому, состоит из мельчайших частиц, возможно наноразмеров. Лично я не припомню планету, где была бы настолько мелкая пыль.
- Из электронов... - как-то совсем отстраненно сказал профессор. - И протонов. И нейтронов...
Вновь повисла тишина. Молодые люди переглянулись.
- Это невозможно!
- Да, это невозможно. Мы пытались построить теоретическую картину, пытались проводить эксперименты на мощнейших ускорителях. Результат был всегда один - этого быть не может. Это против всех законов природы. Но реальность, наблюдаемая нами, и в данный момент вами, говорит о том, что черная пыль - смесь из свободных, обездвиженных, да еще и лишенных всех сил взаимодействия кроме гравитационного, частиц. Здесь - профессор указал рукой на поле - лежат осколки материи, непригодные для дальнейшей эксплуатации... Тридцать лет назад, сразу после катастрофы черная пыль покрывала тайгу на сотни километров вокруг, но за это время пыль разнесло ветром по всему земному шару, на месте черного холма осталось лишь черное поле.
- А если бы эта пыль была радиоактивна, или химически агрессивна... Здесь бы сейчас рос не лес, а мутировавшее непонятно что... - с задумчивостью проговорил один из учеников. - Повезло.
- Повезло - подтвердил профессор, - крупно повезло. Несказанно. В городах пыли из-за загрязнения даже не заметили, а лес стал зеленым буквально через неделю. Единственный ущерб для природы - пожары, вспыхнувшие во время вспышки, и поваленный взрывной волной лес. Взрывная волна обошла Землю почти семь раз. Сейсмические станции всего мира зарегистрировали толчки. Но это не все.
- Вспышка была видна на Луне. Колонисты в первую секунду подумали, что на родной планете началась Третья Мировая... Это было в хрониках.
- Да, зрелище, я полагаю, было устрашающим. Но вспышку видели не только на лунных базах. На ночной стороне Земли во время вспышки на мгновение наступил день. А потом люди заметили неожиданное понижение давления. Это снижение через сутки дошло до противоположной стороны Земли. Погода в те дни стояла ужасная, ливни, которые проливались еще неделю, и потушили лесные пожары...
Профессор снова неожиданно замолчал. Казалось, он сказал и так слишком много. И хотел рассказать еще. Он вдруг ощутил ту боль, что он причинил родной планете. Ведь именно он заставил Землю страдать. Он тысячу раз говорил себе об этом, и еще сто тысяч раз скажет. Не простил он себя. Никогда не сможет простить...
Институт жил своей жизнью. На ускорителях получали крохи антиматерии - от самых легких элементов, до антиурана и антиплутония. В магнитных бутылках постепенно накапливались антиядра и позитроны. На Главном Испытательном Стенде каждый день сжигали зеркала из различных сплавов и веществ, экспериментальным путем устанавливая их реальную отражательную способность. В одном из ангаров начали строить прототип двигателя звездолета, разработанного по описанию, найденному в одном из научных журналов начала XXI века.
А в городке гуляли свадьбы. Слышался плач новорожденных. Строился детский сад и школа. Ночью по тихим улочкам гуляли влюбленные парочки. В институт приезжали студенты и молодые аспиранты. В городке пахло летом, наукой и романтикой.
Старые ученые плели свои, понятные только им, интрижки. Молодые - с энтузиазмом и самопожертвованием работали в лабораториях. Даже не работали, а жили, отдавая себя экспериментам и расчетам. Этих мальчиков больше всех жалели уборщицы, которые нередко кормили их, давали советы как справиться с "этим начальством, которое заставляет несчастных работать по ночам...", и разговаривали о том, какая жизнь-то сейчас стала, не жизнь, а сказка... Ученые в перерывах между работой покуривая, сидели на лавочках у корпусов, и рассуждали о том, как хороша в этих местах охота и рыбалка, а грибы, какие здесь растут грибы! И что на ближайших выходных надо бы куда-нибудь съездить, отдохнуть на лоне природы.
Институт хотел избавиться от гнуса, который не давал житья. Но приехал какой-то эколог и обещал засудить всех, кто посягнет на дикую природу, даже в лице комаров и мошек. Тогда институту пришлось выделять денег и людей на создание экологически чистой и гуманной системы, отпугивающей все живое от городка. Лишь большие рыжие комары до сих пор не обращают внимание на систему и так же кусают ученых - откуда им знать, что они сосут кровь у докторов и кандидатов?
Институт жил своей жизнью...
- Там - профессор указал рукой вглубь поля - собственно сам эпицентр. Там толщина покрова черной пыли метров двадцать, может больше. То есть все это - большая воронка.
- А что здесь опасного?
- А вот что - профессор оглянулся по сторонам, нашел камень и бросил его так далеко, насколько позволял ему возраст и радикулит. Камень упал недалеко, но тут же исчез из виду, провалился под слой пыли.
- Утонул - спокойно констатировал кто-то из учеников. - Утонул?! - спохватился он, поняв смысл происходящего.
- Это вполне нормальное явление, если учесть все ваши предположения по поводу природы пыли - так же спокойно сказал второй ученик, при этом тоже бросив камень. Камень был побольше, да и улетел он подальше. - А как же зыбучие пески. Существуют они на всех планетах, и ведут себя так же. Более того - есть зыбучие пески пострашнее наших, земных.
- Это - не зыбучие пески, и не зыбучая пыль, как предлагал назвать ее кто-то из комиссии. Поверьте. Мы и над этой гипотезой работали. Мы придумали много гипотез - нелепых, фантастических, откровенно смешных и лженаучных. И ни одной не доказали. Лишь опровергали одну за одной, кроме осколочной - она до сих пор и является единственной общепринятой.
Дискуссия прервалась, так и не начавшись. Ученики чувствовали, что профессор приехал сюда не что бы рассказывать, а что бы посмотреть, побродить по своему прошлому...
Побродив по краю поля с четверть часа, они устроили небольшой привал под нависшей у самой земли кроной кривой березки. Солнце палило нещадно, ученики стали волноваться за здоровье профессора, он все-таки уже не молод и такие нагрузки вряд ли пойдут ему на пользу.
Кто-то из учеников закурил, профессор окинул его сочувствующим взглядом:
- И когда ты уже бросишь эту вредную привычку? Я сколько знаю тебя, Андрей, все удивляюсь - как в наше время ты закурил, и как тебя до полетов допустили?
- А я взятку дал, Борис Иванович, вот меня и допустили!
Все дружно засмеялись. Смех как будто немного разрядил окружающую обстановку угнетения, царившую в Эпицентре.
Борис Иванович прекрасно знал, что разрешение на полеты сейчас простая формальность, это в его время был тщательнейший отбор космонавтов.
Профессор все смотрел в центр черного поля. Вспоминал. Вдруг он начал рассказывать, а ученики этого ждали, не торопили старика.
- За день до катастрофы я улетел в Новосибирск. Надо было поговорить с одним человеком... А возвращался я только следующим утром. Аэродрома в Институте так и не построили, не успели... Поэтому от ближайшего аэродрома добирался на машине - благо у всех у нас - профессоров - были свои машины, так полагалось. - Профессор замолчал, голос его начал будто сжиматься еще невидимыми, но уже накатывающими слезами. - До Института оставалось километров десять. И тут - Вспышка...
Вспышка. Ярчайшая вспышка, затмившая Солнце. Профессор не успел испугаться, он инстинктивно закрыл глаза и наклонился пониже, почти под руль, одновременно нажав на газ. Глаза ослепли. Голову и руки, лежавшие на руле, обдало жаром, лобовое стекло начало прогибаться, а краска на машине вспучилась, нагреваемая адской силы светом.
Вспышка продлилась несколько секунд и неожиданно резко потеряла силу. Профессор лежал под рулем. Руки и лицо горели, в глазах была лишь темнота. Он слышал, как краска на машине начала гореть. Лишь теперь профессор начал осознавать. Случилась катастрофа, страшная катастрофа. Но что это аннигиляционный взрыв - он не думал. Боялся думать...
А через полминуты пришла взрывная волна. Воздух с неудержимой силой хлынул в миг образовавшийся вакуумный пузырь. И в центре этого пузыря потоки встретились, породив неистовой силы взрывную волну, которая на своем пути валила лес, сдирала верхний слой земли, поднимала как пушинки уцелевшие машины и большие камни... Она не пожалела и машину профессора. Подняв ее на десяток метров и подержав ее немного в своих объятиях, обрушила вниз, на горы поваленных тлеющих деревьев. Это и спасло профессора.
Наступила тишина, волна пошла дальше. Лишь гул, исходивший из самой земли и слышимый не ушами, а всем телом, напоминал о ней...
Профессор очнулся. Все тело болело, в глазах стояла ночь. В голове была лишь одна мысль - аннигиляционный взрыв... невозможно...невозможно!!!
Профессор открыл глаза. Вспышка все же их пощадила - зрение испортилось, но не пропало совсем. Плохо разбираясь вокруг, ударяясь и обжигаясь, профессор вылез, наконец, из покореженной машины. И остолбенел - ...
- Я просто остолбенел - все с той же дрожью в голосе говорил профессор - вокруг не было леса. Вокруг была свалка вырванных, перемолотых, тлеющих остатков деревьев, присыпанных землей. Я отчетливо увидел, что лес стоял где-то далеко от меня, там, где волна немного ослабла и уже не могла творить свое страшное дело. Я испугался. Очень испугался. При мысли об аннигиляционном взрыве меня обдало холодным потом. И я понял - все, в живых не осталось никого. И Института, скорее всего, нет. Но я тогда, впервые минуты, боялся признаться себе в этом. Хотя уже все понял...
Профессор снова замолчал. Ветерок трепал его седину. Старый слабый человек, выживший после Вспышки, снова здесь. И ему тяжело. Воспоминания его давили. Воспоминания о плохом всегда давят. И могут убить. Как будто прошлое пытается доделать то, что не было сделано тогда...
...Магнитная бутылка. Гениальное изобретение для заточения нежнейших экзотических субстанций. Плазма смирилась с этим давно, и служила людям, покорно повинуясь магнитным полям, держащим ее взаперти. А антивещество бунтовало. Оно как джинн сидело в своей бутылке, но все время рвалось наружу. Люди пытались на это воздействовать. Идеальная, как казалось ученым, форма бутылки была найдена. До этого магнитные поля никогда так не закручивались. Конструкция бутылки напоминала спираль, вывернутая наизнанку и завязанная в узлы. Того требовало антивещество. Но оно обмануло ученых. Как коварный Джинн.
В каком-то из узлов скрученной спирали произошел разрыв. Ничтожный, но этого вполне хватило. Антивещество хлынуло в этот разрыв. Несколько сотен граммов распыленных на атомы. Антивещество жаждало встречи со своим антиподом что бы слиться с ним в неистовом танце и превратиться в чистейшую энергию...
Вспышка. Материи из разных миров встретились и исчезли, прихватив с собой все, к чему прикасались. А то, что уцелело, было проклято. Абсолютно мертвая материя. Осколки, выброшенные за ненадобностью. Черная пыль.
В доли секунды на месте уже бывшего института осталась лишь гора черной пыли и тишина. Сотни жизней, тысячи идей, миллионы не сказанных слов, незримая идея, объединяющая людей - все стало черной пылью и тишиной...
А потом приехали люди. Опоясали Эпицентр колючей проволокой, стали изучать черную пыль и строить гипотезы. Но сначала они нашли здесь человека - обожженного, в синяках и ссадинах, истекающего кровью и плачущего. Люди с состраданием и жалостью глядели на этого несчастного, единственного выжившего. Этого человека люди вывезли отсюда, но через несколько дней вернули, но теперь они глядели на него как на главного виновника катастрофы. Человек вскоре уехал отсюда, но вернулся через тридцать лет, что бы вспомнить и просить прощения...
...Вездеход снова вгрызался в потрескавшийся асфальт своими гусеницами. Только теперь он двигался в обратную сторону, прочь от кладбища материи. Люди молчали, профессор, наконец, заплакал, но очень тихо, чтоб никто вокруг не заметил. Все думали о своем. Ученики жалели профессора. Он ошибся. И Природа дала знать ему в чем. И непонятно теперь в чем профессор виноват - в том, что из-за его ошибки погибли люди и целый город, или в том, что весь мир понял бесперспективность его идей и пошел по другому, совершенно другому пути, более безопасному, более удобному, более быстрому. А катастрофа была толчком. Может, так было надо самой Природе?
А профессор плакал и вспоминал, вспоминал, вспоминал...