Пыль-пыль-пыль-пыль... Видеть тебя, осязать тебя, дышать тобой и скрипеть тобой на зубах... Лица обмотаны тканью, как у пустынников, но это не спасет. Пыль... Мягкая, легкая, теплая... всепроникающая, как северный гнус. Не обычная пыль обычных дорог. Такая встречает тебя в твоей старой детской, в которую тридцать лет никто не заходил. Очень сухая пыль... Странно, как будто бывает мокрая! Мокрая пыль - это уже грязь. Все мы сейчас мечтаем о грязи. Кажется, даже наши сапоги мечтают вместе с нами. Двадцать один сапог на правую ногу и двадцать один на левую. Как это прекрасно, - наверняка думают они, - месить грязь, вместо того чтоб поднимать пыль.

Обладатели сапог справа и слева от меня, и прямо передо мной похожи на пыльных демонов. Те, что позади, наверное, тоже, но их я не вижу. Желания оглядываться нет. Семь гэ шагом, семь - бегом. Семь шагом, семь бегом... Монотонный ритм усыпляет. Привилегия старых солдат - способность отключаться на марше. Я тоже это умею. Почти не помню того времени, когда не умел.

Мы отступаем. Декаду назад мы - Третья пехотная сотня Внутреннего Легиона - прибыли на границу. Официально - в распоряжение командира местного гарнизона. Неофициально... неофициально к нашему капитану пять дней спустя прибыл тайный курьер. Через день мы совершили прорыв вглубь территории... теперь уже противника; захватили форт Ильмар и продержались там сутки. Еще сутки прорывались обратно. Что-то не сложилось там, наверху. Кто-то где-то недорассчитал, кто-то куда-то не успел... какая-то депеша пришла не вовремя, а какая-то наоборот вовремя не пришла... нам не расскажут. От нашей сотни осталось то, что осталось, и какой смысл задавать глупые вопросы.

Мы отступаем. Третьи сутки бегом и шагом. Через сожженные деревни, мимо отравленных колодцев. Это - не наша работа. Возможно, частей нашей армии, с которыми нам так и не довелось соединиться. А, может, и местных. Все равно. Еще сутки-двое без воды на Серой дороге и мы начнем умирать, - так есть ли разница, чья именно рука швырнула под крышку сруба разлагающийся труп? Это война...

Слыхал я теорию, что если не станет армий, то не будет и войны. Сумасшедший Гоби как-то вечером разошелся не на шутку и проповедовал часа три. Пришлось даже охладить его пыл в ближайшей канаве, чтоб, не приведи Силы, удар не хватил. Гоби вообще-то жутко умный, но думаю, в тот раз он был не прав. Война пришла на эту границу не в наших ножнах. Раньше. Во вкрадчивом голосе священнослужителя, бесконечно откладывающего свершение обряда над смешанной парой... В прищуренных глазах имперского мытаря, зачитывающего указ о новом налоге на "иностранцев, имеющих постоянное место жительства..." В дрожащих руках мельника, прогоняющего наемного работника за седмицу до конца сезона... Так пришла сюда война: на мягких лапках, без шума и пыли.

Пыль... о, демоны, пыль! Поднимается от самого легкого движения и долго висит в воздухе мягкой серой паутиной... Скрадывает звук, отчего наш бесшумно топающий отряд кажется еще более нереальным.

Выбор есть всегда, только иногда выбирать не хочется. Мы могли остановиться там, в деревне на Перекрестке. Вряд ли бы нам удалось прихватить хоть одну жизнь в уплату. Шидхи не дураки, ближе, чем на расстояние выстрела не сунулись бы. На расстояние выстрела их лука, не нашего... Может, так и нужно было сделать, выбрать быстрый конец. Только ни один из нас не усомнился, когда капитан свернул на Серую дорогу. Степь - не смерть, забирает не каждого. Некоторых отпускает... Из рисковых караванщиков примерно каждого пятого - в сезон дождей. В тот самый сезон дождей, который две луны назад закончился...

Ваг догоняет нас к полудню.

- Сюрприз... удался... - натужно хрипит он. Брови и ресницы у него сгорели начисто, но я вижу, что под тряпкой он улыбается почти весело.

Капитан молча кивает. Эта вылазка не была самодеятельностью. Совсем нелишне дать нашим друзьям немножко времени на раздумья. На трезвую голову они в Степь не сунутся. Не настолько мы им задолжали.

...Бе-гом, бе-гом, бе-гом... Если мы совершим чудо и выйдем живыми к воротам Градори, я одарю Леди Удачу целой корзиной шидхских ирисов, которые она так любит. Пусть даже на это уйдет мое полугодовое жалованье. Чертова пыль! Туман перед глазами, туман в голове... Почему-то кажется, что мешок на спине Вага шевелится и пищит. Мара? Недолго думая, пихаю его кулаком в бок. Что?

- Щенок, - нехотя бурчит он, и отводит глаза.

- Псих! - не могу удержаться я.

Ваг молчит. А что он может возразить?

Ночь... Первое время удается внушать себе, что стало легче. Не так жарко. И не видно пыли. Этот самообман помогает продержаться еще чуть-чуть. Щенок в мешке Вага перестал трепыхаться. Наверное, подох. Шаг-шаг-шаг-шаг... псих-псих-псих-псих... пыль-пыль-пыль-пыль... Понимаю, что сейчас зверски не хватает бормотания Орида. Он всегда сочинял на марше. У него это здорово получалось - сочинять. Вернемся домой, отрежу Гоби язык! "Поэты погибают первыми, поэты погибают первыми..." Вот и накаркал, старый ворон...

Перевернутая красная подкова Нишер устраивается в своем южном доме, и капитан наконец-то командует привал до восхода.

Устраиваемся здесь же - сойти с дороги нельзя. Это только кажется, что по обочинам и дальше, до горизонта, все та же серая пыль равниной. Та же, да не равниной. Так ухнуть можно, что потом не выкарабкаешься. Гиблое место... Единственное, что здесь хорошо - спать мягко.

Ваг устраивается чуть в стороне от всех. Подойти незамеченным мне не удается; Ваг резко накрывает свои вещи плащом, потом оглядывается и узнает меня.

- Покажи, - тихо требую я.

Он отрицательно мотает головой. Молча жду. Под плащом жалобно скулят. Жду. Пока, наконец, до Вага не доходит, что я собираюсь простоять над ним до утра. Тогда он неохотно стаскивает в сторону ткань.

Можно было бы сослаться на темноту и чертов пыльный туман. Но правда в том, что мы видим то, что ожидаем увидеть. Вот и я долгое мгновение рассматривал довольно крупного гладкошерстного щенка-дагоня, белого с темным пятном на темени. А потом... потом я прозрел.

А Ваг как будто совсем перестал обращать на меня внимание; заворковал что-то вроде: "У, как мы уже умеем", - перевернул младенца на спинку, оторвал лоскут от подола туники и принялся подтирать там, где следовало подтереть.

Я в десятый раз открываю рот, и в десятый закрываю. Хорошо, что меня сейчас никто не видит.

- Где ты его взял? - ничего умнее мне в голову не пришло.

- В деревне. Дом горел, он плакал. Я зашел и взял. - Ваг, кажется, решил превзойти самого себя в краткости.

Младенец довольно гулит в его руках. Крепкий пацан. Целый день трястись в заплечном мешке, а потом как ни в чем не бывало сучить ножками... Я б не смог. И тут я замечаю еще кое-что. По тому, как я дернулся, Ваг все понимает.

- Какая разница? - спрашивает он. - Ребенок он ребенок и есть.

- Они бы могли его подобрать.

- Не видел я, когда тащил. Заметил поздно. Нашего они не взяли бы. А так - шанс.

Меня сотрясает нервный хохот. Шанс. Надо же - шанс! В Серой степи! И самое смешное, что это - правда. В ту деревню волки и вороны доберутся раньше людей.

...День. Серое солнце на сером небе. Внутренности дерет невыносимо. Я почти готов поклясться, что кровь моя не бежит сейчас по венам, а пересыпается колючим песком. Кашель подступает к глотке, и нельзя позволить ему вырваться, нужно затолкать, загнать его обратно. Иначе полчаса будешь судорожно биться в подхвативших тебя руках, выблевывая на дорогу желчь пополам с пылью.

Все чаще поднимаются фляги: смочить губы, обмануть жажду. Ваг давится сухим хрипом рядом со мной. Болван! Он тоже, но прежде всего я - болван! Сую ему свою флягу почти насильно. Успел!

- Это оборотень!

- Сам ты оборотень!

- Ну, глянь! Не плачет. Не дергается. Он вообще сейчас дышать не должен, а он улыбается!

Двигая одними кистями рук, Ваг ухитрился довольно ловко перепеленать младенца теперь уже в мой плащ. Я устроился так, чтоб прикрывать его от остальных, и ворчу - ужасно неудобно, да и плащ жалко.

- Нормальный ребенок. Пьет. Пеленки пачкает.

- Твоей водичкой, между прочим, пачкает!

Первый шаг после короткого дневного привала дался тяжело. Желание вдохнуть поглубже сводит с ума. Бегом и шагом... Теперь уже - только шагом, сберегая остатки дыхания. Я пытаюсь отвлечься, прикидывая, сколько еще может быть до конца пути. Бесполезное занятие. Вдох-выдох, вдох-выдох. Коротко и неглубоко. Серая дорога не имеет протяженности в обычном понимании. Вроде бы она берет начало на Перекрестке и, прямая как стрела, втыкается точно в створки Южных ворот Градори. С юга на север, не отклоняясь ни на шаг. Но один караван пересекает Степь за два дня, а другому при той же средней скорости требуется более декады. Вдох-выдох, вход-выход... Мы движемся быстрее каравана, но у нас дорога может занять всю оставшуюся жизнь. Занять и не вернуть занятого.

Солнце подозрительно быстро падает за горизонт. Свой и чужой кашель не дает спать. Мысль о том, что завтра до ночи мы дойдем не все, не дает спать... Тихое сопение со стороны вагова мешка не дает... Демоны подери все это... эту... этих!

- Тревога!

Утро встречает нас высоким мутным столбом, подпирающим небо южного горизонта. Солнца нет. Погоня. Все-таки погоня. Короткая команда - и мы занимаем позицию. Последнюю? Глаза безотрывно вглядываются в стремительно приближающуюся тучу. Злые кони у шидхов. Недаром они ими не торгуют. Тихо... как тихо... Вот уже, кажется, можно разглядеть отдельные силуэты передовых всадников, а Степь тиха все той же ватной тишиной.

Ваг выходит вперед. Окрик капитана и мое остерегающее шипение разбиваются о его спину. Я удерживаю чью-то руку с копьем, отгоняя мысль, что остроухие за своего ребенка... Но я почему-то уверен, что Ваг идет не торговаться - отдать.

Не умеряя шага, Ваг осторожно достает из мешка драгоценный сверток. Между ними - маленьким облачком пыли, и большой тучей - погоней, остается не больше полусотни шагов. Что-то здесь не так, но я никак не могу понять, что именно... Ближе, ближе... ближе... и время почти остановилось... мне кажется - трудно разобрать - кажется, что он оглянулся и что-то прокричал в пыль... и серая волна накатывает, накрывает человека с ребенком на руках... как будто разбивается мутное стекло между нами, и я совершенно отчетливо вижу, как он танцует в грязи... и кажется, я кричу и бегу... и быть может, не только я...

...и первая крупная капля дождя падает мне на руку...