Аннотация: Семейная сага - быль.- Жить дальше и не сломаться.- Буду помещать главами... если будет кому интересно, будут читать продолжение...
Пролог.
Яркое солнце светило нещадно, щедро обливая прохожих своими лучами, по дороге шел мальчик, вёл за руку двух девчонок. Нельзя было, не обратить на него внимание, все прохожие оборачивались, до чего мальчик был красив, лет 9 - 10 невысокий, крепкий, смуглый с огромными глазами цвета темного меда, в них отражалось солнце, и они блестели, как две яркие звезды - нельзя было отвести от них глаз. Волос иссиня-черный вился над высоким лбом, девчонки же были белобрысые, круглолицые, курносые.
Видно было, что они любят своего, не похожего совершенно на них брата. Они с удовольствием держались за его руки, бежали вприпрыжку, что-то щебетали, а он был серьезен, понимал свою ответственность, и отвечал за этих малявок.
С ним отпустили купаться его двоюродных сестер, они часто за ним увязывались, куда деваться, теперь мужские игры по - боку, придется с ними возиться.
На речке долго плавали, бултыхались, девчонки визжали... накупавшись, валялись на песке. Машка, та хоть по - спокойнее, собирает камешки, играет с ними, а Томка - егоза, не посидит на месте, куда Миша, и она за ним. Так и не дала с ребятами попрыгать с дерева в воду, орала, что тоже хочет. Что с ней сделаешь, так и сидел с ними, - Вот навязались ему... Думал он снисходительно, с любовью на них поглядывая...
После купания отвел девок домой, они тащили его к себе, он отнекивался. Дядьку Колю он любил, папкиного брата, а вот жену его побаивался, строга была. Нет, уж лучше домой бегом, там мамка обещала шанежки испечь. Услышал тетки Иры голос, он втолкнул девчонок на крыльцо и побежал домой. Во дворе Лидка сеструха, возилась с малышами: Аня была грудничок, Валя пыталась вставать на крепенькие ножки, а Колян брат, уже во - всю бегал по двору.
Из дома вкусно пахло печёным, вышла мама, такая родная, уютная, красивая. Обняла Миху, прижала к себе, потрепала по курчавым волосам: "Накупался? Иди, мой руки, ужинать будем, Лида, заводи ребятишек, умывай их, Сейчас отец придет". Пришел отец, степенный, спокойный, обнял ласково жену, принял у нее полотенце, поиграл с малышами, сели ужинать. Лида с мамой кормили малышей, отец ел неторопливо, с удовольствием оглядывая свое большое семейство. Миха наворачивал за обе щеки, теплые шанежки так и таяли во рту, запивал их молоком. У него уже слипались глаза, мамины теплые руки обнимали, подталкивали его к постели, укладывая рядом Колюню, но Миха уже не слышал мамин голос, хныканье Колюни. Он провалился в сон и увидел ту женщину с зелеными глазами.
Отец его на днях водил в больницу, болело горло и там, в очереди на него все время смотрела женщина, красивая, глаза зеленые, как бутылочное стекло. Долго смотрела на него, после сказала отцу: - Ну и глаза у Вашего мальчика, глаз невозможно отвести, до чего красивые глаза, - И в кого же у нас такие глазки красивые?... Проворковала она. Миха покраснел и выпалил: - А у тебя, как у кошки, - и спрятался за отца. Женщина засмеялась, вошла в кабинет. Сейчас эти глаза смотрели на него долго, и женщина все смеялась и повторяла: - Какие глазки красивые...
Миха проснулся с ощущением счастья, в нём била энергия через край, столько дел надо переделать, вчера на речке с ребятами договорился, на рыбалку. Надо быстро собрать поесть, удочки прихватить и улизнуть, пока Лидка спит, не то орать будет, что опять ей одной с малышней возиться, чтобы он хотя бы Колюню взял. А куда его, этого карапуза, быстро устанет, тащи его на себе, а так он быстро один сгоняет с ребятами, принесет вечером рыбу. Мамка скажет: - Помощник ты мой, старшенький, кормилец... Потреплет ласково по волосам, обнимет, надо бегом, пока все спят.
Но отца уже не было, мамка возилась у печи, - Куда тебя несет ни свет, ни заря? Спал бы еще... - Мам, картохи дай, еще чего-нибудь, вечером рыбу принесу... Мама обняла его, Миха вдохнул родной запах, от мамки всегда пахло хлебом печёным, дымом, шанежками, схватил узелок с едой, прихватил удочки в сенях и припустился бегом. Не опоздать бы, утром самый клев, как бы ребята без него не ушли, скоро в школу, не побегаешь на рыбалку.
Зима 1937 года выдалась суровая, снежная, вместе с морозами в дом пришла беда: арестовали отца, мама теперь всегда была, с заплаканными глазами. В дом приходили дядя Коля, папин брат и тётка Оля, сестра папина, они подолгу говорили с мамой, успокаивали ее, собирались на кухне, говорили тихо, но, как не таились от детей, из обрывочных фраз, Миха узнал, что взяли всю папину бригаду, обвинили во вредительстве. Чего там отец мог навредить - не понятно, такой добрый, спокойный, кому он там навредил. В доме стало голодно, не то, что шанежки, картошки не хватало, малышня постоянно просили, есть, мама разрывалась, от безысходности часто плакала, стала уходить из дома, приходила и всегда что-нибудь приносила, то хлеб, то крупы и кашу сварит...
А однажды ничего не принесла, зашла в дом, и, держась за стенку, на дрожащих ногах дошла до кровати и рухнула на нее. Дети подняли рёв, Миша с Лидой подошли к матери - она была без памяти, Лида заплакала: - Миша, беги к дяде Коле... Миша со всех ног бросился к дядьке, прибежал, заколотил в дверь, открыла тетка Ира.
- Ты чего, постреленок, так колотишься, ошалел?
- Мамка... Мамке плохо.
Вышел дядька Коля, увидел племянника, не дослушал сбивчивую речь, отправил его домой, обещал, что скоро придёт. Миша побежал домой, - Мама, мамочка, что с ней, только бы живая была... Жалость к матери, разрывало ему сердце...
Дома Лида, успокоила ребятню, уложила всех спать, и сидела возле матери, плакала, не знала, что делать, а мать металась в забытье, от нее веяло жаром, как от печки. Пришли дядька с врачом, детей отправили в другую комнату... врач, долго был возле матери, и Миха не отходил от двери, ловил каждый шорох и разговор врача с дядькой, уловил незнакомое слово - "оспа". Такой и запомнил Михаил мать: красивая с пылающими щеками, с широко открытыми, прекрасными черными глазами... все говорили, что у Миши и у Лиды, мамины глаза....
Последний раз они увидели маму в больнице, их с Лидой, дядька Коля привёл, они не узнали маму... Лежала незнакомая женщина, в платочке, всё лицо было в болячках, она открыла глаза, протянула руку к Михе, но у нее сил не было, рука упала. Она что-то пыталась говорить, но слышно не было, дети испугано стояли возле кровати, дядька их обнял и увёл. Больше они маму не видели, её как-то быстро похоронили, Михаил помнил обрывочно, как в тумане, разговор людей у могилы, - Какая красавица, полячка и всего-то 30 лет...
Малышей вскоре забрали, а они с Лидой стали жить у бабушки с дедом.
Неожиданно вернулся отец, никто не ожидал, потому, что все пропадали, кого забирали, никаких известий... Он пришел утром, увидел Мишу и Лиду, сел за стол, обхватил голову руками... бабушка плакала, рассказывала ему, как умерла жена его, как, голодали¸ как тётка Оля с тёткой Ирой отвозили по одному ребенку в приют.
Оставят у двери, позвонят и спрячутся, выходила нянечка, забирала дитё, на другой день после Колюни, унесли Валю, Анечку последнюю. Отец не плакал, молча слушал, лицо его было страшным, ребята боялись к нему подходить, а он как будто и не хотел этого, был безразличен, смотрел на ребят и будто не видел их...
И так он долго сидел молча, после встал и ушел, бабушка долго плакала, успокаивала Мишу и Лиду, чтобы жалели отца, не судили его, что он болен душевной болезнью. Потерять жену и троих детей, не каждый выдержит, да неизвестно, что там с ними делали, когда забрали, может, били... всякие ходили слухи, про эти аресты...
Пролетела холодная, голодная зима, наступила весна, в валенках уже не походишь, ботинки стали малы, их носила Лида. Обуть нечего, отцовские сапоги давно сменяли на крупу, дедушка обещал принести какую-нибудь обувку, а пока Миха никуда не ходил, ни в школу, ни на улицу. Ну, школа, ладно, - он и так успевал по всем предметам, учился на отлично, смышлёный был, не по годам, учителя его всегда хвалили, а вот на улицу бы попасть, энергия из него била ключом, хоть и голодный, есть постоянно хотелось...
Миха прилип к окну: - Вон Витёк с Васькой стоят у большой лужи, присели, чего-то там возятся, небось корабли пускают, друг перед другом хвастают, у кого лучше корабль получился. Если бы знали, какой у Михи корабль, он его зимой мастерил, дед помогал, Лидка, сеструха паруса вырезала из лоскутов, не корабль получился, а мечта... Миха бегал от окна к окну¸ чтобы лучше разглядеть, чего там мальчишки делают у лужи, так и полетел бы туда...
- А что, солнце светит, аж глаза слепит, кругом вода. Ну и что, можно по кочкам пробежаться, быстро, туда и обратно, похвастаться своим кораблём, пустить по воде, чтобы мальчишки рот открыли от зависти... Всё, больше сил нет смотреть, как другие гуляют на улице, схватил корабль, накинул пальтецо, бабушка на кухне у печи возится, Михаил вылетел на улицу...
Солнце брызнуло в глаза, журчали ручьи, было тепло, но земля обжигала ледяным холодом. - Ничего, если быстро бежать, не холодно будет... И он, выбирая более-менее сухие места, помчался к ребятам, они оглянулись на Мишу, Витёк присвистнул: - Мих, ты даёшь, босиком... Но тут же замолчал, когда тот, вынул корабль из-за пазухи, ребята стали рассматривать с интересом, - А как на воде будет держаться, может завалиться... Сказал Васька.
Стали пробовать на воде, чей лучше держится, Миха уже забыл про холод, опомнился, когда ноги ничего не чувствовали: - Ну, я побежал, бабуля заругает, завтра еще поплаваем, дедушка обещал обувку принести... И он, что есть духу, помчался домой... Дома бабуля, огрела его полотенцем, стала охать и ахать, налила в таз горячей воды, заставила внука, опустить туда ноги, велела лечь в постель, укутала его, напоила каким-то противным отваром...
Ночью Михаилу было жарко, очень жарко, - горела голова, нестерпимо ломило глаза, мама стояла у кровати и прикладывала, прохладные руки на лоб. Она отходила, и опять ему было жарко, он просил: - Не уходи мама, положи свои руки мне на лоб, на глаза... мама подходила, касалась своими прохладными руками, его лица, лба... Ему было хорошо, он успокаивался, мама отходила, и он опять звал ее... сколько, он так прометался в огне, он не помнил...
Потом пришла та женщина, с зелеными глазами и опять смеялась и говорила: - Мальчик, от кого же у тебя, такие глазки красивые?... - У меня мамины глаза... - говорил Михаил и опять звал маму...
Очнулся Михаил ночью, голова и глаза не болели, было хорошо, рядом сидела бабушка, он чувствовал ее запах, протянул к ней руки: - Бабуль, открой окно или лампу зажги, темно... Бабушка зарыдала в голос, обняла внука, - Бабуль, ты чего, лампу зажги... Бабушка молчала, только плакала...
Миша встал, кружилась голова, дрожали ноги, он хотел, что есть силы рвануть к окну, содрать занавеску и увидеть свет, но бабушка удержала его.
- Не надо, внучок, Мишенька, не увидишь ты больше свет, не видят твои глазки...
- Как это? Почему? Так не бывает. Нееет... Закричал он и рухнул без памяти...
Сколько так пролежал, не помнит, - открывал глаза, закрывал - одинаково было темно, вот сейчас откроет глаза и увидит сестру, бабулю, но открывал глаза, закрывал, все равно темно... - Вот сейчас посплю еще, проснусь и увижу всех, еще и посмеёмся потом...
Но пришел врач, долго осматривал Мишины глаза, заставлял его, их широко открывать, прикладывал к ним что-то холодное и долго смотрел, потом сказал непонятные слова:
- Малярия, глазные нервы атрофировались, от высокой температуры, сгорели, что же вы бабушка, в больницу надо было, температуру сбили бы...
- Дык, сынок, я думала, простыл, травки ему давала...
- Травки, - Проворчал врач, - Какие тут травки, к нам надо было везти...
Он обнял Мишу.
- Ну, ничего орел, медицина не стоит на месте, может, научатся делать операцию и вернут тебе зрение...
- Когда? - С надеждой спросил Михаил...
- А ты надейся, надейся сынок... травки, она давала... Ворчал врач одеваясь...
Похлопал Мишу по плечу и ушел... А Михаил остался, один на один с темнотой, с вечной темнотой... У него сжалось сердце, - Неужели я никогда не буду видеть? Но врач сказал, что надо надеяться...
Миша.
Уже три года Михаил был в интернате для незрячих и слабовидящих детей, он быстро освоил "азбуку слепецкую", - шрифт Брайля, разработанный, для обучения незрячих, французом Луи Брайлем в 1824 году. Так, что в школе, была большая библиотека книг по Брайлю, где Миша был постоянным читателем. Он перечитал огромное количество разнообразных книг, память у него была отменная, стоило ему раз прочесть, он запоминал почти наизусть. И опять он был первый в классе, спокойный, рассудительный, его любили учителя и уважали ребята, выбрали председателем, совета отряда и прочили в секретари комсомольской организации. Шёл 1940 год, Мише было уже 16 лет, за это время умерли друг за другом дед и бабуля... не смогла она без деда жить... присмотрел он ее, когда служил в солдатах, в конце, ещё девятнадцатого века, она работала горничной у генерала, приехала с семьей на заработки в Россию из Австрии, да померли родители. Осталась она одна, сиротой, бухнулся солдат в ноги генералу, чтобы отдал Анютку ему в жёны, слюбились они с ней... и привёз дед Михаил бабушку, - Бартос Анну Карловну к себе на Урал, в деревню " Ситцовка".... все жители сбежались, смотреть на австриячку, и говорила она с акцентом до самой смерти...
Отец как-то отдалился от семейства, дети редко его видели, он сошелся с какой-то женщиной, пытался найти малышей, но безрезультатно. Приют расформировали и куда кого увезли - неизвестно, потому, как в доме был пожар и документы, сгорели. Один раз отец пришел домой, был не в себе, рассказал, что на базаре видел мальчика, похожего на Колюню, и по годам подходил, отец бросился к нему: - Коля, сынок!... Но тот шарахнулся от него, матерно выругался и исчез в толпе. После этого отец совсем сник, стал часто болеть, и Миха с Лидой его уже не видели, и однажды дядька Коля сказал детям:
- Пошлите, с отцом попрощаетесь, совсем плохой.
Они пришли, была какая-то, незнакомая женщина... отец лежал бледный, худой, Миша не видел, Лида ему после сказала, но он чувствовал, что отец плох... Стояла гнетущая тишина, только слышалось тяжелое дыхание отца, Мише хотелось взять его руку, но он не смел... отец зашевелился, повернулся к детям и сказал через силу:
- Живите дети, как хотите, на всё Божья воля... и закашлялся.
Дядька увел детей, вскоре и отца похоронили, вслед за его родителями...
Лида, сестра Миши, жила у сестры отца, тётки Оли, Миша жил в интернате, в выходные приходил к тётке. У неё у самой было четверо, но этих детей она любила и всегда плакала, помнила, что малышей пришлось отдать в сиротский дом. Она всегда молилась Богу, просила прощенье за троих младших детей брата, что пришлось отнести их в приют, и чтобы вымолить прощенье у Бога, старалась старших детей, Мишу с Лидой и приголубить, слово доброе сказать и не обижать... Но они особых хлопот не доставляли: - Где четверо, там и пятеро... а Миша приходил только на выходные. Муж работал, огород хорошо кормил, скотина была, всем работы хватало, все дети были при деле. Между собою жили дружно, Лиду и Мишу не обделяли ничем, всем поровну, что своим, то и им.
Мише в интернате нравилось, учился он легко и с удовольствием, , особенно любил историю, учитель пения обнаружил у него хороший слух. При школе была музыкальная школа, и учитель посоветовал Мише учиться игре на баяне, он видел способности у мальчика, и добавил:
- Вспомнишь после меня, это тебе подспорье на всю жизнь.-
Михаилу нравилось заниматься музыкой, это он тоже быстро освоил, изучил ноты, и вот уже складывал незамысловатые песенки, было интересно.
И школа, и музыка занимали много времени, ещё и комсомольские дела, думать некогда было, но ночью лёжа в постели, он вспоминал доктора и сердце ёкало, - А может и правда, наука идёт вперёд, и он будет видеть... С этой счастливой мыслью он засыпал...
1941год начинался счастливо, жить стало полегче, летом Михаилу исполнялось 17лет. Энергия у него была неимоверная, он не ходил, летал, не боялся натыкаться на предметы, школу знал, как свои пять пальцев, там он мог ориентироваться без палочки, на улице ходил с палочкой, но шаг его был уверенный и смелый...
Он был крепко сложён, смуглый, с большими цветом мёда глазами, болезнь их не испортила, они были открыты и чисты. Он был красив, очень красив, с чёрными волосами, буйно - вьющимися над высоким лбом, и девушки засматривались на него, с удовольствием с ним заговаривали, провожали его, куда ему надо, да к тому - же он был умён, общителен, не стеснялся своей слепоты, с ним было интересно, он был отменным рассказчиком.
У тётки Оли было три дочери и один сын, и Лида, Мишина сестра, к ним приходили друзья, подруги, когда Миша приходил на выходные, собиралась большая компания, сидели до петухов, пока тётка не разгоняла всех спать.
Михаила слушали с интересом, он много читал, знал хорошо историю, да ещё играл на баяне и пел, девчата к нему так и льнули, но он отличал одну, ту единственную, что приходила к сёстрам.
Тихая, её было почти не слышно, скажет два, три слова и молчит, её опять не слышно, и ручка у неё такая маленькая, пальчики тоненькие... Миша с трепетом в сердце, вспоминал её всю неделю и ждал субботу, чтобы опять её услышать, взять её ручку, в свою. Так с новой, интересной жизнью, с яркими впечатлениями, пролетела зима, Наступила весна, пора экзаменов, Михаил, как всегда спокойно и уверенно сдавал все предметы и, как всегда на отлично...
Зима 1941 года, нерадостная, тревожная, траурная, много похоронок приходило, то в одном доме раздавался крик, то в другом, люди бежали от этих домов, как от зачумленного места, и каждый думал, что может, минет его эта чаша. Годами народу внушали, что наша страна непобедима, и мы быстро разобьём врага, но с фронта шли неутешительные известия...
Михаил пришёл на базар, на своё место, где женщины торговали нехитрой снедью; соленьями, семечками. Женщины жалели Мишу и опекали, у многих сыновья были на фронте, некоторые уже оплакали своих близких и говорили ему: - Тебе повезло, не видишь, но живой...
Михаил располагался на ящике, который женщины держали для него, вытаскивал книгу для "незрячих", и вот уже первая клиентка подошла, Миша читал по книге и тихо говорил:- Нет тебе тётка письма долго, не может написать, в казённом доме он, ни в себе он и народу вокруг много... - Раненый, наверное, Говорила тётка, развязывая платочек, достала мелочь и отдала Мише. Подошла другая, склонилась над Мишей, он негромко ей говорил, читая свою книгу: - Вижу много деревьев, и народу много лежит под ними, а вокруг темно, твой лежит вместе со всеми...
- В окружение, наверное... Говорила тётка и отходила, подошла ещё одна, принесла узелок с варёной картошкой: - Поешь сынок, правду ты мне сказал, что известие получу, письмо пришло, на обучение мой сыночек...
Так Михаил, читал свою книгу, где вместо букв были выбиты точки, таких книг никто отродясь не видел, и принимали гадание за чистую монету. Да ещё лицо у парня смуглое, цыган не цыган, но какой-то не наш, да глаза большие тёмные, широко открытые, дополняли портрет и люди тянулись к нему, особенно женщины. Брал он немного, но было, и не угадывал, тоже не обижались.
Михаил, окончил школу с золотой медалью, ему предлагали поступить на курсы и остаться преподавать в интернате, но он не захотел, платили копейки, на базаре он больше заработает. Давали и деньги и продукты, у тётки он не был нахлебником, свою долю вносил и за себя и за Лиду сестру, да ещё перепадало на гостинцы Лизе. Они встречались постоянно - в кино ходили, гуляли, она не стеснялась его слепоты, с ней он палочку не брал, она его вела под руку.
Он уже не мог представить жизни без неё; без её тихого голоса, без тонких пальчиков, которые перебирали его буйные кудри. Она говорила ему: - Миша, какой ты красивый, видел бы ты себя...
Он всегда неизменно отвечал - Лучше бы я был страшный, но видел... Они целовались, он обнимал её тонкое, трепетное тело, вдыхал родной запах, и однажды сказал:- А за такого, как я, ты бы пошла?
- Конечно... Сказала Лиза, не задумываясь... - Мне хорошо с тобой, ты умный, с тобой интересно, наверное я тебя люблю...
- И я тебя очень люблю, слов не найти таких... Говорил Михаил, целуя её и прижимая к себе.
От этой любви Миша летал на крыльях, и пел соловьём на базаре, рассказывая тёткам разные байки, и те верили, несли ему свои гроши, бизнес у Михаила процветал. Но однажды его избили, и отобрали все деньги, когда он возвращался домой с базара: - Так дело не пойдёт... Думал Михаил, отлёживаясь у тётки, Лида плакала, прикладывая ему на лицо примочки от синяков. Он мог - бы играть на баяне и петь, но баянистов развелось как собак, на каждом углу играли, на базаре были свои баянисты, ему там места не было, гадание доход неплохой, значит, нужна защита...
Миша через два дня пришёл на базар, женщины встретили его приветливо, увидели синяки, всё поняли, пожалели его, поохали, поругали шпану, беспредельную. У Миши много было друзей, приятелей, но знакомых он не хотел подключать к своим проблемам, стал расспрашивать женщин, нет ли у кого подходящего человека, что - бы провожал его домой за небольшой процент, или, как договорятся.
Одна сказала:- Чего тут думать, своего мужика тебе пришлю, отвоевался, комиссовали вчистую, нога не гнётся, пока на излечение, проводить тебя, всегда сможет...
Так Михаил познакомился с Петром Ивановичем, и дружба их затянулась на долгие годы. Пётр провожал Михаила домой после базара, расчёт производился по той мерке, сколько Миша зарабатывал; когда густо, а когда и так себе. Теперь он не боялся работать на вокзале, возле магазинов, в людных местах, где его ещё не знали, где можно было обманывать бедных тёток, хватающихся за гадание, как за последнюю надежду, доверчиво слушали Мишу, плакали, верили...
Так продолжалось до 1942 года, но столько вокруг было горя; похоронки всё приходили и приходили, Михаил уже не мог, как раньше говорить, что придёт на ум, его уже стало воротить от своего вранья, но жить, как- то надо было. Так незаметно подошла весна, за поисками хлеба насущного, за любовью к Лизавете...
Они встречались с Мишей уже открыто, сёстры помогали, как могли; одних их оставляли, устраивали им встречи, тётка Оля вздыхала и плакала, обнимая Мишу: - Дай- то Бог, дай- то Бог... Михаил уже подумывал, как бы заняться посерьёзней чем, курсы, что ли педагогические закончить, да думать о будущем. Но шла война, все работали для фронта, была карточная система, надо было думать, как помочь тётке, что - бы не быть ей обузой с Лидой.
Пётр Иванович познакомил его с деловыми мужиками, те предлагали стоящее дело, торговать из под полы продуктами, мылом, он инвалид, милиция на таких, смотрит сквозь пальцы, ему легче сбыть товар. - Откуда это? Поинтересовался он... - Ничего же нет, в магазинах...
Ему ответили, что на складах всё есть, надо иметь дело с нужными людьми, а вообще это не его дело, ему лучше не знать, отрабатывать свою долю и всё.
Дело пошло веселее за буханку хлеба или за кусок мыла, столько отваливали, сколько Миша за месяц не зарабатывал, или отдавали золотом, Пётр Иванович всегда был рядом, зорко наблюдал, что - бы Мишу не облапошили. Он тётке отдавал то деньги, то продукты, сестре надо было одеваться, невеста, шестнадцать минуло, парни на неё уже засматривались.
Лизу не забывал, без гостинцев к ней не приходил, баловал её, а однажды принёс ей колечко золотое, надел на пальчик тоненький, Лиза удивилась: - В самый раз, как ты угадал размер?
- Он у меня в голове, я твои пальчики знаю, и твой запах всегда помню, и твои шаги всегда различаю, среди других... Лиза обняла его и заплакала, он успокаивал её, поцелуями высушивал слёзы. - Почему ты плачешь?
- Мать против наших встреч, а мне никто не нужен, я тебя люблю, ты самый лучший, самый добрый, красивый, родной...
Для Михаила, базар был дом родной, там он знал все закоулки, ходы и выходы, мог без палки вдоль и поперёк пройти, энергия в нём была неиссякаемая, на базаре его все знали, там он был как рыба в воде.
Купюры все знал наизусть, пальцы были чуткие, даже золото научился различать, и мог отличить подделку. Петру Ивановичу он не доставлял особых хлопот, и милиция его не трогала, все его знали, всем нравился этот красивый, шустрый мальчишка, и разговаривать он умел, умный, рассудительный, вежливый. То коробку папирос даст очередному дежурному на базаре, деньги или продукты, без этого нельзя, время тяжёлое, все есть хотят.
Если намечалась облава на базаре из НКВД, его всегда предупреждали, он незаметно смывался с Петром, с этой конторой лучше не шутить, там папиросами не отделаешься, время военное, начнут пытать, откуда продукты, когда народ голодает. Но судьба благоволила к Михаилу, деньги к нему так и липли, удачливый был в торговых делах...
Конец 1943 и начало 1944 года принесли людям надежду, наши во - всю наступали, освобождали город за городом, люди устали; от голода, от страха получить страшное известие, от тяжёлого труда по 16 часов, всё для фронта, всё для победы. Война изменила людей, вокруг было горе и голод, на фронт забирали молодёжь, кому едва исполнялось восемнадцать, и девчат тоже брали...
Сёстрам всем, не было восемнадцати, Лизе тоже, они с Михаилом договорились, как исполнится ей восемнадцать лет, они поженятся, а там может и война закончится. В их дом тоже пришла беда, погиб, тётки Олин муж, тётя слегла надолго, в доме стояла гнетущая тишина, все старались говорить тихо, будто в доме покойник, а дядька Коля, папин брат, пока воевал, был ранен, лежал в госпитале, и опять на передовую. Михаил к ним ходил часто, был дружен с Тамарой, с родной сестрой так не дружил, как с ней, он ей доверял всё, делился с ней, советовался, она его тоже очень любила, часто ему говорила - Жаль, Миша, что ты мой брат, замуж бы за тебя пошла...
Жизнь катилась своим чередом, Михаил пропадал с утра до ночи, занимался торговлей, он уже на свои покупал товар, торговал, чем не попадя; махоркой, зажигалками, иголками для примусов, всё было дефицит. Приходил домой только ночевать, но всегда был при деньгах.
Лида сестра, расцветала день ото дня, все вокруг говорили, как она красива, глаз не оторвать, от женихов не было отбоя, если Миша был смуглый, как цыган, Лида была белокожая и на белом лице, выделялись огромные, бархатные, чёрные глаза, чёрный пушистый волос. Говорили, что похожа она была на свою мать, красавицу полячку, Дашеньку, что так мало прожила. Эти дети выделялись среди своих родственников, какой-то нездешней красотой, мать полячка передала им свои неизвестные гены...
Женихов стоящих не было, все были на фронте, приходили с тяжёлыми ранениями, без рук, без ног, а легко раненные, подлечившись, опять уходили на фронт, оставались мальчишки, ровесники. Начал за Лидой ухаживать молодой мужчина, деловой при деньгах, работал где - то в снабжении, немного воевал, чем постоянно кичился, списанный был подчистую. Не нравился он тётке Оле, но он проходу Лиде не давал, одаривал её подарками, то отрез на платье принесёт, то туфли. Говорил ей, что - бы уходила от тётки; будет с ним жить, всё будет иметь, оденет её как куклу, все завидовать будут, пылинки будет с неё сдувать...
Мише он тоже не нравился, скользкий тип, не лежала к нему душа, но кругом был голод, горе, нищета, серость, не век же ей жить у тётки, пора и свой дом иметь. Борис сводил Лиду, несколько раз в ресторан, где забывали про войну, горел яркий свет; красивые женщины, одетые в красивые наряды, пили вино, танцевали под музыку, это была другая жизнь. На Лиду смотрели все мужчины, она как райская птица, прилетевшая из заморских краёв, выделялась среди других женщин, но Борис зорко охранял её от чужих глаз, не давал ей ни на кого взглянуть...
Ей было приятно, что возле неё такой мужчина, не мальчишка, а деловой, умный, умеющий жить, защита для неё от тяжестей жизни, и она сдалась. Он привёл её в свой дом, сказал, что свадьбу сыграют, как война закончится, тётка поплакала, но смирилась, такое время, каждый думает за себя, Михаил тоже согласился. - Лида взрослая, пусть сама решает, как ей жить... Тем более, ему было не до сестры, Лиза стала избегать Михаила, вначале он не придал этому значение, сам был постоянно в разъездах. Они с Петром добывали товар, то там то сям, то надо было встретиться, с нужными людьми, купить товар, - продать товар, но, когда был свободным, посылал за ней любую сестру, она не приходила, ссылалась на занятость, такого раньше не было...
Но однажды, она сама его встретила, молча взяла за руку и увела подальше от людей, обняла его и долго плакала, Михаил тоже молчал, предчувствуя беду. Наконец успокоившись, Лиза сказала, что мать нашла ей жениха, её знакомых сын, молодой лейтенант, был ранен, лежал в госпитале, его комиссовали и направили на работу в милицию. Он влюблён в Лизу, бывает у них часто, мать требует, что - бы она не противилась судьбе...
Михаил растерял все слова от такого удара, не знал, что и сказать... наконец выдавил, - Ты уже взрослая, на днях будет восемнадцать, если любишь его, другое дело, а если нет, при чём тут мать...
Лиза опять заплакала; - Я не знаю, я тебя люблю, но мама...
- Всё ясно... Сказал Михаил, убирая её руки от себя, - Я навязываться не буду, не имею права... повернулся и пошёл...
- Миша? Крикнула девушка, но он не остановился, его всего трясло, так плохо ему было только тогда, когда он понял, что больше не увидит свет. Он быстрым шагом удалялся от Лизы; - Скорее уйти, но куда, конечно к Петру, больше некуда, самый близкий человек уже несколько лет, и жена его, добрейший души человек, они его любили, как родного...
С порога спросил: - Водка есть?
- Пётр удивился, - С чего бы это?
При их промысле, пить было нельзя, этим они не баловались, в редкие минуты застоя, или в праздники, рюмку, другую не больше, но внимательно посмотрел на Михаила, молча достал бутылку.
- Наливай, полный стакан... сказал Миша, руки его не слушались, тряслись, поддерживая другой рукой стакан, залпом выпел...
- Не трогай его мать, иди к себе, у нас мужской разговор будет... Михаил дождался, когда тётка закроет дверь, уронил голову на стол и горько заплакал...
Пётр ничего не говорил, молча курил, вздыхал, гладил Мишу по плечу, когда тот успокоился, налил себе, ему, молча выпили, тогда только Пётр проговорил; - Рассказывай...-
- Лиза меня бросила, появился у неё какой - то лейтенант...
Пётр стукнул кулаком по столу; - Запомни Михаил на всю жизнь, никогда не плачь, из за женщины, ты слышишь, никогда, ты мужик и оставайся мужиком, ты не видишь, да это беда, но у тебя есть руки, ноги и голова, не у каждого зрячего, такая хорошая голова. Ты не пропадёшь, и женщины будут тебя любить, попомни моё слово, а предатели нам не нужны, думать о ней забудь...
Долго они проговорили, тётка Нюра ставила им еду и уходила, Миша долго не пьянел, но не привычный к спиртному, организм всё же сдался, и он уснул, мёртвым сном. Утром проснулся, не мог сообразить, где он, голова раскалывалась, вспомнил, - Лиза... Сердце захлестнула острая боль, он застонал, - Чем можно унять эту боль, не помнить, забыть...
Подошёл Пётр, положил руку на плечо; - Сегодня отдыхаем, заслужили, опохмелимся, хорошо поедим, чайку нам мать сделает, да в гости пойдём, в гости нас пригласили, на день рождение, баянист там нужен, вот ты и сыграешь...
- Не смогу я... Сказал Миша.
- Хороших людей уважить надо, опохмелись и пойдём...
Но Михаила всего воротило от водки, не привык он столько пить, но заставил себя, выпил рюмку, полегчало, поел и опять его сморило, стало всё безразлично, захотелось спать.
Тётка Нюра укладывая его, приговаривала, - Вот и хорошо, сон это первое дело, все болезни лечит, уйдёт от тебя тоска - печаль... Она гладила его по кудрявой голове, и долго шептала, приговаривала...
Мише было хорошо, тепло и уютно, он провалился в сон и увидел маму, она молча смотрела на него, взяла его за руку и сказала; - Не плачь сынок это не твоя женщина, большая любовь ждёт тебя впереди, а эту забудь...
- Не уходи мама, побудь со мной...
Но она покачала головой, повернулась и пошла, он побежал следом, мама повернула голову; - Счастье будет у тебя сынок и печаль будет, но печали больше... И исчезла...
Михаил проспал до вечера, проснулся, и всё вчерашнее казалось сном, Лизу вспоминал без боли, пока он спал, Пётр сходил к его тётке, за баяном. Пошли на день рождение, хозяйка встретила приветливо, расцеловалась с Петром и тёткой Нюрой; - Моя племянница, знакомься, Валентина...
Миша ощутил мягкую, податливую ладошку. Сели за стол, пришли ещё гости, Миша наотрез отказался пить, мотивируя тем, что играть будет.
Валя ласково положила ему руку на плечо; - И правильно, и не надо, а мы винцо домашнее, давай Миша, за моё здоровье... Он выпил приятный напиток, тепло разлилось по всему телу, и начал играть и петь. Репертуар у него был богатейший, услышав один раз, он запоминал слова, а музыку подбирал на память; и военные, и блатные песни знал, и лирические, и танцевальные, гости веселились, танцевали довольные.
Валины руки он ощущал постоянно; то приобнимет его, закажет песню, то по волосам погладит, то остановит, - Дайте баянисту передышку...
Нальёт ему вина, даст закусить, и так весь вечер не отходила от него.
Михаилу было хорошо и спокойно, он ощущал тепло, ласку, когда расходились гости, она положила на его руку свою мягкую ладонь; - Останься... Он это воспринял, как само собой разумеющее, как будто он давно знал этот дом, эти мягкие нежные руки...
Закрыв за последним гостем дверь, Валя села к нему на колени, и целуя его мягкими губами, прошептала; - Давно ты мне нравишься, приходила на базар, что бы посмотреть на тебя, Пётр не разрешал, сказал, что другую любишь, а теперь ты мой, мой, никому не отдам...
Так Михаил остался жить у Валентины; ему было хорошо, спокойно, радостно, у него была семья, он теперь знал, для чего живёт. С поездок он приходил грязный, усталый, его всегда ждала ласковая женщина, она его сама купала, одевала во всё чистое, его ждал сытный стол, всегда было на столе домашнее сладкое вино, с устатку стаканчик выпить, и бесконечные ласки и любовь. Ему было хорошо в этом доме, воспоминания о Лизавете постепенно стирались...
Когда он бывал у тётки и встречал её там, он чувствовал безразличие, если она пыталась с ним заговаривать, ему это было неинтересно и он уклонялся от общения с ней, ссылался на дела...
Закончилась война, народ ожил, в ожидание лучших перемен, нужны были простые товары потребления, но их не было в магазинах, заводы и фабрики перестраивались с военной продукции на ширпотреб. Михаил с Петром ездили в Москву за товаром; нитки, иголки, пуговицы, спицы для вязания, всё было дефицит, и расхватывались, как горячие пирожки...