Ломовой извозчик не с горя ли матерщинник?
Честит господа-бога
на площади:
работает на самой сложной машине - 
на лошади.


Сломал ногу его тяжеловоз - 
не приставишь другую.
И мужик - 
тут не до слёз - 
              освобождает сбрую.


В колодец провалился жеребец ногой,
в узкогорлую яму.
А я
весь
давно уже
в яме такой
среди скопища, 
                       среди гаму.


Пропадёшь
ни за грош:
и без жены, 
и без сына.
Пьёшь и пьёшь - 
горло под нож,
обессилел.


И обнял я извозчика-мужика,
деревенского,
нашего.
Он мне про свою беду - 
вот когда град по щекам! - 
а я про свою
теребил-выспрашивал.


"Умерла поповна твоя, умерла...
Умерла, говорю...
С кручины горючей...
Попадья теперь внука-орла...
уй-не-верь-седеть...
там, кажись, учит.
Попом, сказывают, будет, попом..."


Ох, и не закипит в нём кровь бунтарская:
смиряйте-де душу моленьем, постом,
только божья есть воля да царская.
И заплакал я. Мужик ободрял:
"Найдёшь ты сынка, велик ли Питер".


А я всю душу ободрал,
пока глаза вытер.
Что мужик один
без кормильца-жеребца?
Что сын
без отца?


А вчера шли студенты с песней - 
конная навстречу полиция...
И за что, про что - не известно...
Плетями!
             По лицам!
                         По лицам!


Это он!
Сын!
Как я же, скуластый,
и глаза с удалым разрезом...
И прыгнул я в свалку, мужик шаболястый, 
бесом.


Тепло потекло по спине...
Между коней
медленно осел я, как в патоку...
Пропадать всему - 
      пропадать и мне,
и сыну...
на каторгу...


Вставал - 
          не видел, с каких камней:
свет в глазах - 
                            красным шаром...
...Всю до листочка ты, жисть,
                             опалила душу мне,
как яблоню, пожаром.


Пропадёшь
ни за грош:
и без жены,
и без сына.
Пьёшь и пьёшь - 
горло под нож,
обессилел.


Я о себе, мужик,
я о тебе, мужик,
я о всех мужиках на земле
                                           горюю:
жисть крестьянская - 
                        глухой тупик,
упадёшь - 
ногами дрыг, дрыг,
дрыг, дрыг...
Кто освободит сбрую?